Милена К : другие произведения.

"Время жить..." часть первая - "Благословен день тот..."

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Роман в трех частях. Помещаю первую половину первой части. Если проявится читательский интерес - выложу остальное. Заранее благодарна будущим читателям. История, рассказанная Миленой К - моя виртуальный соавтор - кое-где комментируемая мною самой - в двух книгах на 450 примерно страниц каждая. Писалась четыре года ровно. "Опробована" на читателях Ботинка http://www.botinok.co.il/node/68511, коими упорно воспринималась моей автобиографией несмотря на неоднократные лично мои протесты - у меня собрано уже пять книг Меира Шалева в переводе на русский, все они написаны от первого лица и каждая воспринимается его автобиографией при прочтении, как бы прожитые совершенно разные пять жизней, а если и имеется написанное им от третьего лица - пока на русский не переведено - мне сие еще не ведомо. Однако я обязана признать, что биография вышеназванной Милены К - моей виртуального соавтора - во многом а не просто местами - совпадает с моей собственной, они прошлись можно сказать "по одной колее", так что "эффект подглядывания в замочную скважину" место имеет
  "...ВРЕМЯ ЖИТЬ..."
  РОМАН-ИСПОВЕДЬ В ТРЕХ ЧАСТЯХ
  МИЛЕНА К
  ___________________________
  
  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  БЛАГОСЛОВЕН ДЕНЬ ТОТ...
  
  _______________________________________________
  
  Иерусалим
  www.printabc.co.il/ru
  
  זמן לחיות...
  רומן
  קימיאגר הלנה
  ישראל
  כל הזכויות שמורות למחברת
  
  _________________________________________
  
  Благодарю Марину Рубину, Фаину Семеновну Беленкову и Нафтали Итенберга за ценные замечания к тексту, а также выражаю мою сердечную признательность Ирине Глазовой за призыв "пиши!"
  _________________________________________
  
  ? Copyright Kimiagar Elena, 2010, Israel
  Охраняется законом об авторском праве, использование в коммерческих целях и воспроизведение книги или любой ее части каким-либо способом запрещается без письменного разрешения автора.
  
  Графика обложки: Андрей Алексеенко
  Издательский дом А.В.С. Нетания
  www.printabc.co.il/ru
  
  
  
  "О, времена! О, нравы!!"
  Цицерон
  
  
  Времена проходят, меняются нравы... людьми, их мыслями, их поступками движут все те же, наперечет, страсти...
  
  
  ПЕРВОЕ АВТОРСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
  В качестве посвящения
  
  Первую часть романа я посвящаю моему любимому мужу, бухарскому еврею, мне на счастье и большую мою человеческую удачу повстречавшемуся на моем жизненном пути. С тех пор мы вместе и я от всей души желаю ему сохранять на долгие годы здоровье, присущие ему трезвость ума и бодрость духа, а также прошу для себя у Того, Кто все и всех нас создал - до последних дней моих оставаться при нем и уйти - по возможности попозже! - первой, ибо не мыслю себя отдельно.
  
  История бухарского еврея Баруха и его приятельницы Малки, а также Любы и ее дочери Нади, Карима и остальных их друзей, включая Милену и ее мужа Габи, была написана легко и быстро в форме женского любовного романа.
  Закончив его, я раздала несколько отпечатанных на компьютере экземпляров друзьям и родственникам... и тут на меня посыпались разнообразные претензии и критика.
  
  Кому-то показались не соответствующими жизненной правде царящие на страницах романа "мир и дружба", а мои герои слишком положительными - "в жизни так не бывает, чтобы ни одного мерзавца"... Ну, по крайней мере, один-то, по-моему, присутствует, не знаю уж, удалось ли мне описать его так, как чувствовала, надеюсь - да, хотя имелось в виду, что и он обыкновенный человек со своими положительными и отрицательными, то есть не совсем уже законченный мерзавец.
  Кое-кто из родственников мужа обиделся на меня за некоторые описанные мною детали, касающиеся быта и обычаев.
  Заявляю критикам: самое "страшное" обвинение - в провинциальности - смиренно принимаю. Я написала роман о бывшей провинции, провинциален язык моих провинциальных (надеюсь, не всех и не у всех!) героев, провинциальны их взгляды на жизнь... Что же, пусть так и будет - женский любовный провинциальный...
  Я рассказала о жизни, которой жила сама, именно так, как воспринимала ее, ничего не придумывая и не меняя. И о тех, кто окружал меня в моей юности, о тех, вместе с кем взрослела... и, пусть, даже если мы были провинциальны, среди нас, по крайней мере, не было мерзавцев...
  
  Написав о главном герое "бухарский еврей", я не ставила себе задачу описывать "типичного представителя" этой общины, как и историей одной из главных героинь совсем не имела в виду продемонстрировать, насколько "развращены" были в наше время бухарские девушки. Они не были развращены, типичная бухарская девушка никогда не позволила бы себе "ничего" до свадьбы...
  Мой роман не о "типичных представителях", а об отдельных людях, с их личной судьбой, и, что бы ни говорили и ни делали они на его страницах, я считаю их всех героями положительными и очень их люблю.
  
  Кое-что еще требует дополнительного объяснения.
  Люба, зубной врач, учит восемнадцатилетнего парня "как правильно чистить зубы". Это вовсе не означает, что он не чистил зубы с рождения, отнюдь... Признаюсь: я, дочь врача, приведя к ортодонту свою старшую шестилетнюю девочку советоваться по поводу неправильного прикуса, на тридцать третьем году жизни впервые узнала о существовании специальной ортодентной нити, и о том, что зубы не стоит чистить поперек - совершенно бесполезное занятие, а следует - только вдоль, с последующим прохождением между ними той самой, явившейся для меня откровением, нити.
  
  Мой герой Барух начинает всерьез читать художественную литературу после знакомства с Любой и вслед за ним начинает читать Малка, находя у своей подруги все, что видит у него... Полки книжных магазинов в те времена были заставлены издаваемой миллионными тиражами макулатурой. Русская и переводная классика, ранние произведения советских писателей - все, что только и стоило читать, присутствовало далеко не во всех домах... Мне повезло, а каким-то моим героям, очевидно, нет - не повезло, как и некоторым моим друзьям, я, "по умолчанию" от строгих родителей, выдавала им книги из семейной библиотеки, не забывая каждый раз сурово предупредить "быстро и аккуратно!"
  
  Кухня, которой восхищается в доме у Любы Барух... Это, на самом деле, я восхищаюсь впервые увиденной мною у друзей настоящей кухней... Не развешанными по стенам отдельными шкафчиками и поставленной в углу неуклюжей тумбой, а выполненной именно так, как мы привыкли видеть в современных нам, сегодняшних кухнях, с большой, удобной рабочей плоскостью и встроенной в нее раковиной...
  Именно такую вызвавшую мой бурный восторг кухню своими руками построил мне в нашем доме в Израиле мой дорогой муж, и именно он, моя опора во все прошлые и настоящие трудные для меня времена, поддерживал меня во время сочинения этой части романа, обсуждал со мной каждое написанное слово, терпеливо выслушивая в "сто девяносто восьмой" раз исправленный вариант, порой деля со мной бессонные ночи, когда какой-либо "нужный" мне поворот сюжета не совпадал с пожеланиями действующих лиц, ведь автор - не кукольник, перемещающий "артистов" через повествование на управляемых пальцами веревочках, чаще герои являются ведущими сюжет, не давая фантазии пишущего разыграться и не позволяя ему отступить от им самим заранее прочерченных характеров.
  
  Женились ли "в наше время" бухарские мальчики на не еврейках? Случалось, хоть и не часто, но я знаю тому примеры... Еще реже, практически - никогда, не выходили замуж за не евреев бухарские девушки... Но, "любовь - великая сила", и такие примеры мне тоже известны.
  Возможно, не помни Карим свою слишком рано ушедшую мать только по фотографиям - не обнаружил бы он дорогой образ в первом своем взгляде на Малку, и не влюбился бы в нее безвозвратно с того самого первого на нее взгляда... И она сама не насовершала бы все свои "глупости", за описание которых я получила осуждающие замечания.
  Нравы меняются с течением времени, сегодняшним молодым людям уже не понять, что именно вызвало нарекания моих слишком суровых критиков "старшего" поколения...
  
  Закончить затянувшееся посвящение чувствую себя обязанной выражением признательности родственникам моего мужа, помогавшим мне с переводом необходимых для полноты повествования выражений.
  
  Огромную благодарность, повторюсь, я обращаю к моему дорогому спутнику - да продлятся твои дни, умейн!
  
  КОЛОБОК
  В качестве пролога
  
  Первое, что помнил Ильюша из своей жизни - рисунок на шелковой ткани, в него уткнулся его трехлетний носик. Пахло чуть сладковато, смесью ванили и еще чего-то очень вкусного, как от только что вытащенного из духовки противня с пирогом. Рисунок был красив - на ярко-зеленом поле морды зверюшек, повторяющиеся изредка зайцы, добромордые мишки, две (почему-то) лисы, дедушка, бабушка, а посреди всего этого великолепия круглый желтый Колобок, с голубыми кругляками глаз в черных ресничках и с черными же зрачками внутри, с треугольным носом и расплывшимся в улыбке до самых краев круга ярко-алым ртом, именно в эту алость и был уткнут носик Ильи, вдыхающий самый лучший на свете запах - дух маминой выпечки!
  Первыми сказанными в его жизни словами, этого он, конечно, сам помнить не мог, но хорошо знал по рассказам родных, были: "Мамочка, ну дай мне, наконец, пожалуйста, попробовать хоть кусочек!"
  И еще ему было рассказано, что свидетели этого исторического высказывания, а также все те, кто о нем тут же узнали, пришли в неописуемый восторг.
  Было от чего. До трех лет ребенок упорно не желал говорить. Все обычные первые детские слова, такие, как "мама", "дай", "пить" - он игнорировал. Каждый раз, как ему чего-то хотелось, поднимался невообразимый скандал. Понять, чего требует этот лобастенький малыш, на всем белом свете могли только две дамы - личные две собственные женщины его жизни - мама и бабушка, или - бабушка и мама, так как приоритетность определить было трудно, а задавать ему славный вопрос взрослых "кого ты больше любишь, маму или папу?" - не имело смысла, он его тоже игнорировал. И, кстати, продолжал игнорировать даже тогда и после того, как заговорил.
  Заговорил он сразу на трех языках. Первая знаменитая длинная фраза была сказана на русском, потому что по-русски разговаривала с ним мама. Никогда не люлюкала с сыном, относилась к нему очень серьезно, объясняла, почему не стоит совать руки и нос к противню, только что вытащенному из духовки, и зачем человеку нужно пить водичку, а не только сладкий чаек.
  Бабушка объясняла мало. Зато много читала вслух, тоже по-русски, большие и очень красивые книжки, в них было много ярких цветных картинок и мало слов. Перед сном, обычно, они прочитывали некоторые из них, "но не все, милый, давай оставим какие-нибудь и на завтра, хорошо, дорогой?". К трем его годам читали уже всего Чуковского, с галошами для Тотоши и Кокоши, с Мойдодыром и Федориным Горем.
  Федорино Горе, по мнению Ильюши, это был такой старичок, сгорбленный и седой, с белой бородкой и палкой в руке, но совсем не страшный, в галошах, халате - под ним видна была беленькая рубашка, и в черно-белой расшитой огурцами тюбетейке. Иногда он приходил в гости к Ильюшиному отцу. Разговаривали они явно не по-русски. Именно так, не по-русски, и должен был разговаривать Федорино Горе. Когда Ильюшу стали выпускать в общий переулок "на длинной привязи", поиграть с другими мальчиками и девочками, он опять услышал этот язык - от некоторых из них. С ними он и выучил его, оказавшийся узбекским.
  Еще были у него разные люди. Папа и Вторая Бабушка, Биби, или, как иногда явно в шутку называл ее папа, Биби-Колон. Они говорили между собой еще на одном языке, протяжном и певучем, похожем на песни, которые любила слушать Вторая Бабушка. Она говорила "Джоникиман!" и "Каймурам!". И разные другие слова, их он тоже выучил и, как только начал говорить, сказал.
  - Каймурам! (Чтоб мне умереть!) - заявил он Второй Бабушке и папе, в ответ на что она всплеснула руками и запричитала.
  - Джоникиман! Джонибибеш! (Сердечко мое! Бабушкино сердце!) - воскликнула Биби. - Капоро шавам! Сат'а шавам, джоникиман! (Я - за тебя жертва! Пусть твои беды будут на мою голову, мое сердце!). Инхель гапои назан! (Не говори ты такие слова!)
  Пришлось ему хорошо выучить и этот, язык Второй Бабушки, чтобы больше не огорчать ее. Язык бухарских евреев очень близок к таджикскому, в нем есть общие с узбекским слова, но мало, больше общего в нем с фарси, иранским, на котором, как выяснил Ильюша намного позже, уже приехав в Израиль, говорят иранские евреи...
  - Йахуд! - закричал ему однажды соседский мальчик Равшан.
  - Что это - йахуд? - спросил он у мамы.
  - Это по-узбекски означает "еврей", милый.
  - Он хотел меня обидеть? - спросил он опять.
  - Ну, почему это может тебя обидеть, дорогой, ты наполовину еврей.
  - Наполовину? На одну половину? - рассматривая две половинки яблока, только что полученные нарезанными и почищенными от семечек и шкурки, сообразил мальчик. - А на вторую половину? - задал он следующий вопрос, показывая маме половинку яблока в правой ручке и пряча между тем левую с другой половинкой яблока за спину.
  - Какой же ты у меня умница, - восхитилась мама, теперь мы с тобой будем учиться считать уже не целые числа, а половинки и даже четвертушки, - с этими словами она взяла в руки протянутую ей часть яблока и разрезала ее еще на две.
  Вопрос о национальных половинках был в тот момент успешно замят, но не забыт.
  - Йахуд! - снова крикнул во дворе на следующий день Равшанчик, был приперт к стенке превосходящими силами противника и спрошен:
  - А ты кто?
  - Я - узбек!
  Ильюша на всякий случай повалил недруга на землю и пару раз стукнул, куда попало, но не очень стараясь, примерно так же, как получал от отца, когда они играли "в борьбу". Однако для щупленького Равша этого оказалось достаточно, чтобы зауважать Илью и стать его преданным сателлитом "на всю оставшуюся...".
  Они и вправду хорошо играли и дружили с тех пор. Проголодавшихся, их кормили там, куда они успевали забежать раньше. Если к маме Мамлакат в доме у Равшана, то каждому из них доставался только что приготовленный "ханум" - большой-пребольшой "вареник" с начинкой из нарезанных стружкой картошки и тыквы и политый томатным соусом. Если ближе и удобней на данный момент было попасть к маме Наде, в дело вступал знаменитый Колобок, вышитый на ее фартуке, из духовки выползал черный лист, заполненный вкуснющими пирожками с мясом, или с зеленым луком и вареным яйцом, иногда с картошкой, приготовленной так, как умели это делать только мама и бабушка: с жареным лучком, прокрученным на мясорубке вместе со сваренной заранее картошечкой...
  Очень скоро и органично состав друзей разросся и превратился в триумвират. В их переулке, в большом, давно пустующем доме, поселилась новая семья. На следующий день после того, когда в этот дом затаскивали столы, стулья, кровати, ковры и прочую домашнюю утварь, из него вышел в переулок мальчик. Друзья в это время сосредоточенно рассматривали жука, заползшего на муравьиную кучу и копошащегося там на страх разбегающимся муравьям. Обсуждался вопрос: оставить ли его на месте для дальнейшего наблюдения или убрать. Убирать не хотелось, не хотелось его вообще трогать, было страшновато, обоим, хотя ни один из них не был готов в этом признаться.
  - А хотите, я его сниму от муравьев? - предложил новый мальчик.
  - А не слабо? - спросил Равш, как более задиристый.
  - Нет, не слабо, - ответил новенький.
  - Ну, давай, снимай, - согласился Илья, лидирующий в группе.
  Жук был снят с муравейника и перенесен на лавочку, уважение завоевано, новенький был принят в игру.
  - Как тебя зовут? - спросил Илья.
  - Салим.
  - А ты - кто?
  - Я - человек!
  - Ну, да, мы все - человек. Равшик - узбек, а я наполовину еврей. А ты кто?
  - Я сейчас сбегаю, спрошу, - поторопился Салим, ему очень хотелось быть принятым в сообщество, а для этого, очевидно, нужно было узнать какой-то своеобразный пароль.
  - Мама сказала, что я - казах, но еще она сказала, чтобы мы не занимались разными глупостями.
  Очевидно, пароль "прошел", так как новые друзья были им вполне удовлетворены, а выигрыш от присоединения к компании нового друга был налицо. Кроме полезных качеств, проявленных им в самом начале знакомства, у друзей появилась еще одна станция подзаправки на случай внезапного оголодания, что в трехлетнем возрасте случается с мальчиками довольно регулярно, если кто знает...
  Следующее воспоминание Ильюши было другим. Горьким на вкус, как слезы, которых он наглотался, как запах лекарств, которым был пропитан весь дом, как запах осенних астр, заполнивших его дом в тот день, запах цветов, которые он возненавидел навсегда.
  Колобок остался сиротливо висеть на крючке, красном пластмассовом крючке в форме полумесяца. Ильюша взял его в руки, уткнулся в него носиком, свалился на диван и уснул, наконец успокоенный родным запахом мамы и ее выпечки... этот запах, как он понял, навсегда остался уже только в Колобке.
  С тех пор Колобок поселился под его подушкой. Бабушка, правда, осталась с Ильюшей, но она не посмела претендовать на владение Колобком, безоговорочно уступив права на него внуку, целиком и полностью, раз и навсегда. Укладываясь вечером в постель, он укрывался с головой, привычно засовывал ручку под подушку, нащупывая вышивку Колобка, и только тогда засыпал, умиротворенный.
  Однажды, когда ему было лет пять, бабушка снимала в стирку простыню, пододеяльник и наволочку с его кровати. Она взялась за спрятанный под подушку фартук, чтобы и его отправить в стирку.
  - Нееет! Не надо! - закричал оказавшийся при этом Илья, - Не бериии его, остааавь!
  - Родной мой, не кричи, я ничего не сделаю с ним, только постираю, чуть-чуть простирну руками, честное слово, с ним ничего не случится!
  - Не надо Колобок, - попросил мальчик, нюхая принесенное на смену постельное белье. Оно пахло стиральным порошком и горячим утюгом. - Не стирай Колобка, пожалуйста, Люба - (так он ее называл),- он потом будет плохо пахнуть, не стирай!
  - Будет он тебе пахнуть, как ты хочешь, обещаю! Ты уже большой мальчик, давай, я объясню тебе сейчас кое-что, как всегда объясняла тебе все твоя мама. Я время от времени стираю этот фартук, просто ты об этом до сих пор не знал.
  - Но почему тогда Колобок пахнет мамой, а не стиркой?
  - Твой Колобок пахнет ванилью, мой родной.
  - Ванииилью...
  - Это такой порошочек, мы засыпаем его в тесто, ты же знаешь. Иногда нужно стирать и Колобка, чтобы он пах ванилью, а не пылью.
  - Значит, моя мама пахла ванилью! - сделал вывод Илья и протянул бабушке Колобка. - Только, пожалуйста, Люба, не стирай его сильно, чтобы совсем не стереть.
  - Не бойся, мой родной, - целуя внука в макушку, успокоила его бабушка, - буду охранять тебе твоего Колобка, пока могу.
  Эти последние два слова как-то не очень ему понравились, так же, как и заблестевшие Любины глаза, она быстро зажмурила их, а открыв, вытерла краем наволочки, которую держала в руке вместе с Колобком. Но выяснять подозрительные обстоятельства ему оказалось некогда - в этот самый момент под окном комнаты, смотревшим прямиком в переулок, раздался условный знак. Такой звук умели издавать только они трое - Равшанчик, Салим и он сам, и это означало, что ему нужно было срочно бежать на улицу.
  - Иди, родной, играй, скоро я позову вас обедать...
  - Ты только положи мне его потом обратно под подушку, Люба, хорошо?
  - Конечно, родной, положу...
  
  ВТОРОЕ АВТОРСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
  Описание действительности
  в субъективных ощущениях автора,
  ни в коем случае не претендующее на признание
  в качестве абсолютной исторической правды,
  исключительно -
  В качестве декорирования авансцены
  
  Границы среднеазиатских республик бывшего Союза - явление своеобразное. Как и народы, проживающие в этих республиках. После победы над басмачами - местными военными "бандформированиями", не очень долго, но свирепо противостоявшими экспансии Советов в Среднюю Азию, границы были обозначены на картах с помощью декретов советской власти и линейки. Кое-где, правда, границы имеют очертания не прямолинейные, а кривые, это означает, что пришлось отчерчивать места, густонаселенные, например, таджиками, в границах, прочерченных поначалу линейкой для узбеков, и наоборот. Народы Советской Средней Азии - общности относительно молодые, ко времени победившей советской власти не успевшие окончательно сформироваться. Советская власть и закончила их формирование, как говорили - "из феодализма - в социализм, минуя стадию капитализма".
  Было покончено с кучей государств, управлявшихся местной элитой - шахами и ханами, и власть во вновь созданных четырех среднеазиатских республиках и в Казахстане, как и положено, попала в руки рабоче-крестьянских депутатов в советы.
  Титульными (определяющими) нациями в этих республиках стали узбеки, таджики, туркмены, киргизы и казахи, и соответственно названы республики.
  Именно тогда в эти земли были высажены и отлично унавожены корни многих последующих национальных трагедий. Например, узбеки и таджики, несмотря на установленные для них границы, проживали не совсем так, как им было определено. Скажем, практически все жители Бухары - столицы соответствующей области Узбекистана - говорили на таджикском.
  При дележе земель и определении титульных наций были обойдены вниманием уйгуры, проживавшие не компактно, а неравномерно рассредоточенные по территориям всех названных республик. Точно так же не получили никакого признания бухарские евреи, проживавшие достаточно компактными группами в некоторых из них...
  Во времена возникновения в стране "Архипелага Гулаг" "трудовые лагеря" появились и здесь, в основном в местах нахождения каких-либо природных месторождений. Таким образом, через какое-то время (после освобождения из заключения с последующим поражением в правах, то есть без возможности перемещаться), среди перечисленных народов появились самые разнообразные вкрапления. В большей степени - в Казахстане, но и в Узбекистане, и в граничащих с ним районах Таджикистана - тоже.
  На порядок установления границ влиял один из конституционных законов - закон "О праве наций на самоопределение", то есть, у каждой республики должен был иметься хотя бы небольшой отрезок "внешней границы", мечтать о самоопределении не возбранялось, так как чтение мыслей было недоступно с технической точки зрения.
  С первых же дней после нападения на Советы Германией, население республик Средней Азии стало пополняться за счет разных "спецпереселенцев".
  Были высланы (вышвырнуты) с Дальнего Востока корейцы, когда-то тихо перешедшие границу и так же тихо осевшие там земледельничать, в основном по части лука и риса. Нужно отдать им должное - попав в новые, не самые гостеприимные в смысле природных условий места, они вновь терпеливо и трудолюбиво взялись за их освоение держась друг друга. В окрестностях Ташкента расположился колхоз "Политотдел", основанный и населенный корейцами. Богатейший колхоз процветал, неудивительно, что когда времена изменились и появилась возможность хотя бы дышать посвободнее, корейцы появились в самом Ташкенте, пооткрывали ориентальные столовые на Куйлюке, поступали учиться в высшие учебные заведения, молодежь с удовольствием селилась в городе... Не будучи признаны титульным народом, эти тихие мирные люди продолжали держаться друг друга, старики пытались сохранить язык и культуру воспитания детей в уважении к старшим и порядку. Когда Союз Советов развалился и среднеазиатские республики получили вожделенное право самоопределяться, в среде корейцев, почувствовавших себя, как и многие другие нации, не по своей воле оказавшиеся в этих местах нетитульными, попросту - нежеланными, началось движение за возвращение на "малую родину" - Дальний Восток, где правительством России были им обещаны стоявшие пустующими земли... Молодые мужчины, отцы семейств, начали группами уезжать "на разведку", а оставшиеся парни - собираться в отряды самообороны, изучать восточные виды борьбы. Зарекомендовавший себя за всю историю нахождения в Средней Азии, как доброжелательный и безобидный народ, корейцы не собирались становиться покорными жертвами национальных устремлений "хозяев" страны, в которой их деды и отцы привыкли трудиться как в своей. Впоследствии те из них, кто остался в окрестностях Ташкента, создали достаточно грозную силу - корейскую мафию.
  В начале войны из Поволжья были изгнаны около миллиона немцев, проживавших там несколько сотен лет. Их, при невообразимых условиях перевозки, доставляли в Сибирь и Казахстан, некоторые попали в окрестности Ташкента - в граничащие с Узбекистаном районы Таджикистана. Эти люди тоже отличались трудолюбием и любовью к порядку. На новом месте они осваивались капитально, строились всерьез, обрабатывали земли, заводили скотину... На базарах Ташкента лучшими считались молочные продукты, привезенные на продажу немками из окрестностей Черняевки. Это продолжалось до тех самых времен, когда окончательно растаял миф об интернациональной дружбе народов Союза. Немцы организованно переселились в объединившуюся вокруг разрушенной берлинской стены Германию, увезя с собой любовь к порядку и присоединившихся к ним за годы отчуждения ненемецких членов семей.
  Во время войны в места компактного расселения немцев Поволжья были вброшены из своих гор чечены, ингуши, калмыки, карачаевцы, балкарцы, турки-месхетинцы "и другие народности Закавказья", ситуация накалилась, а порой приобретала сатирический оттенок. Свиноводы немцы подвергались за это свое пристрастие отчаянным нападениям со стороны мусульманских свиноненавистников, из этих баталий иногда произрастали местные Ромео и Джульетты, чьи романы далеко не всегда завершались трагедиями, чаще наоборот - счастливыми союзами вопреки недовольству родни, и их потомки воспользовались правом репатриации в Германию при первой представившейся им возможности.
  Крымских татар выкинули с их полуострова сразу после войны, в Среднюю Азию они были пригнаны практически пешком, без вещей, еды и воды, многих своих потеряв во время трудного скорбного пути. Это страшное зрелище однажды увидевшие его не забыли до конца своих дней. Каким-либо образом более или менее устроившись, они продолжали мечтать о возвращении в Крым, в ликвидированную после их изгнания и заселенную украинцами автономию. В середине восьмидесятых годов двадцатого столетия по Средней Азии прошла волна демонстраций крымских татар, наряды милиции жестоко расправлялись с демонстрантами. Татары вели "мирную борьбу" за возвращение, тогда еще не принесшую им никаких существенных результатов.
  Турки-месхетинцы осели после изгнания в Ферганской области. К началу развала Союза они стали первыми жертвами прокатившегося по Фергане погрома.
  Толпы озверевших обкуренных наркотиками молодых узбеков насиловали женщин и убивали говоривших на том же с погромщиками языке, молившихся тому же Б-гу всех мусульман - Аллаху. Горели здания, валялись трупы, более суток продолжался погром без всякого вмешательства милиции... В следующие после погрома дни на улицах Ферганы представители нетитульных наций с ужасом обменивались друг с другом слухами: "следующими будут армяне (евреи, корейцы...)"... Повторять дважды не пришлось. "Намек" был понят в точности. За короткое время Фергана "добровольно" очистилась от всяческих инородцев.
  Все это происходило в той самой Средней Азии, народы которой в 1941-1945 годы принимали эвакуированных из захваченных немцами местностей, помогали им, чем могли, делились кровом, хлебом...
  В самом Ташкенте существовали несколько так называемых "греческих городков". Населявшие их греки представляли две разные группы. К первой относились переселенные чуть более гуманным способом, но в то же самое время, что и крымские татары, греки, издавна проживавшие в Крыму, уже даже не говорящие на греческом, а преимущественно на русском. Вторая группа - беженцы, коммунисты и оказавшиеся в местностях их влияния крестьяне, убежавшие из Греции после неудавшейся попытки Советов спрятать и эту страну под "Сталинский зонтик". При первой же появившейся возможности с середины восьмидесятых годов двадцатого столетия все они начали дружно изучать греческий язык и отправляться в Грецию в качестве туристов, рекогносцировать местность на предмет переселения на "историческую родину", что позднее и совершили практически все, подобрав с собой "примкнувших" негреческих членов семей.
  
  Происходившее с культурой и языками народов этого региона хорошо сочеталось с порядком установления границ.
  До окончательной победы советской власти грамотным здесь было лишь небольшое количество представителей высшего класса и духовенство. При всем различии огромного числа употребляемых языков и наречий (тюркской группы в Узбекистане, иранской - в Таджикистане), письменность была арабская. Основное население не владело письменностью, это и не поощрялось. Люди же состоятельные учили своих детей, отправляли их получать высшее образование в Россию, в Англию, в другие европейские страны...
  Победившая советская власть пришла сюда с замечательным передовым лозунгом "Грамотность - в массы!". Ленин, вождь всех рабочих и крестьян, представил себе, вероятно, сколько понадобится учителей, способных обучать грамотности огромные сырые массы, используя присущую их языкам арабскую письменность, и заменил ее на латинскую - декретом. Это бы еще полбеды, в латинском алфавите присутствуют многие буквы, способные изобразить звуки языков, предназначавшихся к массовому изучению их новой письменности. Но другой, не менее серьезный деятель, сменивший Ленина на посту вождя всех времен и народов, решил: все еще тяжело им, бедным труженикам, овладевать грамотностью, используя для этого латинский шрифт, да и всем остальным останется непонятным, о чем там напишет и прочтет огромная масса этих, уже просвещенных, обученных грамоте подданных.
  Декреты 1938 года провозглашали несколько новых направлений в области обучения грамотности "местного населения". Одним из них стала замена латинского шрифта на кириллицу. Так устранялась сразу масса проблем. Увеличивалось без особых затрат возможное количество учителей, несших в народ грамоту, облегчалось понимание написанного и прочитанного для владеющих русским представителей властей, "пасущих народы". Тем же декретом обучение русскому языку внедрялось во все школы Союза, оговаривалось количество часов, обязательное для всех учеников всех школ страны...
  Таким образом, одновременно решались несколько задач. Учителям, несущим грамотность в массы, уже не приходилось напрягаться, изучая языки местного населения, стало возможным нести ее на великом и могучем, а, главное, доступном самим учителям, русском. Просто решалась проблема "нововавилонского столкновения народов" и их языков. Русский был объявлен единым языком межнационального общения и руководящим кулаком затолкан в каждую глотку.
  Народы, успевшие приобрести к этому моменту достаточно устойчивые и распространенные в своей среде культуру и, как одну из ее составляющих - письменность - выстояли, приобрели еще один язык, ставший вторым родным, наравне с родным первым. Армяне, грузины, впоследствии - "добровольно" присоединенные к семье союзных народов прибалты...
  Молодые среднеазиатские народы поменяли направление развития. Окончательно потеряв арабскую письменность для своих языков, в кириллице ее не обрели, так как в ней не нашлись (да и искать особенно некому было), подходящие буквы для изображения необходимых звуков. Делались попытки восполнения недостающих, изобретались, например, буква "К с крючочком", "У с черточкой", "Х с крючочком" и тому подобные казусы... Наиболее упорных деятелей и радетелей местных культур успокоили уже опробованными ранее на других народах, в первую очередь на самом ближестоящем к власти - русском, верными методами - выслали, посадили или расстреляли.
  Не получив возможности (и не имея особо осознанного желания) развивать свой язык, они не развивали и специфически им присущую культуру. Труды математиков, писателей, поэтов и врачей древности, признанные во всем цивилизованном мире, написанные с помощью письменности арабской, безжизненно осели в хранилищах...
  Прямиком из эпохи раннего феодализма, минуя капиталистическую стадию, среднеазиаты рванули в социализм, а там было уже недалеко и до установления на всем земном шаре высшей, наиболее продвинутой формации, с единым для всех народов земли языком общения.
  Что это будет за язык? Предлагаемый когда-то, изобретенный специально для этой роли "эсперанто"? Английский, завоевавший себе прочное место в качестве такового к концу двадцатого столетия?
  Развалившийся Союз Советских Социалистических Республик не исчез бесследно. Когда осела пыль, поднятая при обвале его учреждений, оказавшихся частично, на поверку, картонными декорациями, жители его оказались в чертах заново образованных или уже существовавших когда-то государств, желающих самоопределяться. В этой новой реальности не находили себе места многие переселенные насильно или же добровольно решившие сменить место жительства граждане, отторгаемые самоопределением.
  Птицы потянулись в "родные места". Из самоопределявшегося Узбекистана уезжали в конце восьмидесятых годов двадцатого столетия кто только мог куда только было возможно. Хуже всего приходилось русским. Не сразу они поняли, что возможности остаться здесь и нормально жить у них не будет. В России же их никто с распростертыми объятиями не ждал. Многим из них, родившимся и выросшим в Узбекистане, впитавшим специфическую среднеазиатскую ментальность, пришлось трудно "вписываться" в оказавшуюся совершенно чуждой им среду "новой" России.
  Поехали евреи. В Израиль и не только - куда принимали.
  Дружно поднялись в дорогу немцы.
  Корейцы предпринимают настойчивые попытки самоопределиться в более дружественных местностях.
  Уехали греки, те, кто еще помнил послевоенное бегство, а с ними и те, кто на протяжении многих поколений успели забыть о том, что они "греческие", теперь их принудили забыть о крымских корнях и заново вспомнить о более глубоких.
  И куда бы ни приезжали выходцы из развалившегося Союза, всюду несут и везут они в своем багаже ставший родным язык - русский.
  Вот уже в Интернете, в греческом "форуме русскоязычных репатриантов", обсуждается занимающая все больший объем в греческой языковой среде русскоязычная экспансия...
  В Америке целые жилые районы живут припеваючи пользуясь русским и только, не удостаивая вниманием приютивший их, давший кров и стол английский.
  В Израиле раздаются требования провозгласить русский третьим государственным. Требуют не столько приехавшие с евреями нееврейские члены их семей. Они, чаще всего, дисциплинированно учат "ни на что ранее известное не похожий" иврит и с его помощью преуспевают в устройстве на новом месте, несмотря на обильное количество часто никак не решаемых здесь проблем, как местных, так и привнесенных репатриацией свойств.
  Добровольно и с гордостью заталкивают себя и своих детей в "русскоязычные гетто" - "евреи советского союза", лишенцы, потерявшие свой родной язык - идиш, и свою многовековую, пусть, порой, и местечковую, культуру, "с помощью" советской власти "приобщившиеся" к "носителям европейской"?!
  
  КАЛАНТАРОВЫ
  
  - Руки золотые, молодой человек, и светлая голова! Схватываете на лету! Я бы, на Вашем месте, становилась врачом, а не техником.
  - Не задумывался об этом...
  - Да, именно так, но для того, чтобы стать врачом, недостаточно окончить техникум, нужно поступать в институт, на стоматологический факультет.
  - Когда же я зарабатывать начну, если после техникума еще в институт поступлю?
  - Этим летом и поступайте.
  - Я надеялся через пару месяцев уже работать начинать...
  - Работать - дело серьезное, правда, но профессия... Что-то смешное я сказала?
  - Нет, не совсем... вернее... У нас...
  - У "нас" - у кого?
  - Бухарских евреев... "Профессия" - это то, что дает человеку возможность хорошо зарабатывать, "свежие деньги", то есть "наличные - каждый день". Обычно, это сапожник, парикмахер, уровнем повыше - зубной техник. Специальности, требующие получения высшего образования, "профессией" не считаются и их приобретение не одобряется.
  - Кем же не одобряется?
  - Родней.
  - Вы хотите сказать, Вашим родителям не понравится, если Вы после техникума поступите в институт?
  - Моим-то, как раз, может быть, и понравится...
  - Уверяю Вас, если Вы, узнав техническую часть, окончите стомфак медицинского, Вам цены не будет, как зубному врачу.
  
  Эта беседа случилась в учебной поликлинике ташкентского зубного техникума в апреле 1972. Барух, или Борух, как это звучит на его языке, проходил там практику, а Люба, зубной врач поликлиники, проверяла исполненное им задание - отлитую коронку правой нижней пятерки ожидавшего в кресле пациента.
  Ей самой предстояло срочно выполнить кое-что, но не для поликлиники, а для клиента, посещавшего ее "на дому", и с этим была загвоздка. Работавший с ней постоянно техник уехал из города насовсем, и ей некому было передать заказ на "мостик". Уже вторую неделю она присматривалась к симпатичному чернявенькому способному пареньку - не "привлечь" ли его к ее домашнему "бизнесу". Было страшновато начинать работать с новеньким, она практически ничего о нем не знала, полагалась исключительно на "чутье", но это самое "чутье" редко обманывало ее, работал парень очень хорошо, а решать что-то нужно было побыстрее.
  
  - Я разговаривал с родителями, да и сам думал о Вашем мнении насчет медицинского, - сказал Любе Барух на следующий день.
  - И какова реакция родителей?
  - Нормальная реакция, собираемся обсудить на семейном совете в пятницу вечером.
  - В пятницу вечером? Почему именно в пятницу?
  - В пятницу вечером у родителей собираются братья с семьями, вот отец и хочет обсудить со всеми этот вопрос.
  - А что Вы сами думаете об этом?
  - По мне - так поскорее бы начинать работать, но Вы так меня расхвалили, что заставили задуматься об учебе.
  - Я бы хотела поговорить с Вами, но не здесь...
  - Хотите, я приглашу Вас на семейный совет?
  - Вы шутите, а у меня к Вам есть очень серьезный разговор. До которого часа Вы сегодня в поликлинике?
  - А до которого Вам нужно?
  - Давайте так, я заканчиваю сегодня в два. Дождитесь меня, поговорим где-нибудь в городе...
  
  Вечером ближайшей пятницы в доме Пинхаса и Мазаль Калантаровых семья собралась на ужин. Старший сын, Аврум, пришел с женой Ривкой и двухлетней дочкой Светой. Чуть позже подъехали родители Ривки. Средний, Йицхак, женился полгода назад, он пришел с молодой женой Бертой, ее родителями и младшей сестренкой, Малкой. Старший брат Пинхаса, Биньом, пришел один, жена его умерла, а два взрослых сына не так давно умудрились уехать с семьями в Америку. Биньом добивался разрешения выехать к ним. Препятствием к получению разрешения на отъезд служила его остававшаяся в Самарканде со своей семьей дочь. Каждый раз, как он подавал просьбу о выезде к детям (а делать это можно было раз в полгода), его вызывали и объясняли причину отказа: "Мы стремимся соединять семьи, а не разъединять, у Вас здесь дочь, Вы уедете, и она попросит разрешение на выезд...".
  
  Заканчивая десятый класс, Малка не очень хорошо представляла себе, что она будет делать в своей жизни дальше. Уверена была только в одном - что бы она ни делала, всегда рядом с ней будет Борух, младший брат мужа ее старшей сестры, Берты. И она всегда будет рядом с ним. Всегда. Только смерть разлучит...
  В прошлом году вышла замуж ее подружка, Баська, она на год старше, сразу же после окончания школы и выскочила, на радость родителям. Вообще-то, ей только исполнилось семнадцать тогда, а жениться можно с восемнадцати, ну, жениху ее было уже двадцать два, а для нее они оформляли разрешение, покупали справку, что она беременная, кто ж этому поверит! Она своего жениха и видела-то только два раза, у себя дома, в присутствии его и ее родителей, им даже в кино не разрешили сходить вдвоем. Сейчас у нее уже малыш в коляске. А свадьба была - потрясающая! Гостей пригласили человек двести. Платье ее Малке, правда, не очень понравилось, у Берты, на свадьбе с Йицхаком, братом Боруха, было красивее. Но Баськино платье было тоже ничего себе, только больно закрытое, под самое горлышко, и рукава длинные. Она, когда будет жениться, нет, выходить замуж за Боруха, такое себе ни за что не пошьет, а примерно, как у Берты, только вот здесь и здесь - вышивка, рукава, ладно, длинные, но прозрачные и...
  - Малка, знаешь, я собираюсь после техникума в институт поступать, - прервал ее размышления их виновник, Барух.
  Малка сидела с ним рядом, и как раз, когда он ее прервал, мечтала о том, в каком костюме будет на свадьбе он сам. Получалось, что костюм обязательно должен быть светло-серый и такого же цвета галстук-бабочка, а рубашка - кипельно-белая, с кружевной прошивкой, в тон вышивке на ее платье, что-то он такое странное сказал, не очень подходящее к ее планам...
  - В институт? Какой институт, Борух?
  - В медицинский, на стоматологический факультет.
  - Сто-ма-то-ло-ги-ческий? - появилась необходимость срочно отвлекаться от дизайнирования свадебных нарядов, в этом сложном слове явно прослушивалась опасность для осуществления всего мероприятия в целом, правда, в чем конкретно заключается эта опасность, она еще не осознавала, только учуяла ее...
  - Ну, буду учиться на зубного врача.
  - Ты же учишься на техника? И уже заканчиваешь?
  - Хочется получить высшее образование, стать профессионалом, Люба говорит, что я очень способный, из меня может получиться классный врач! Я решил поступать в этом году, сразу после выпускных экзаменов, на следующей неделе иду договариваться с учителями, готовиться к поступлению...
  - Почему с учителями? - начиная понимать, какую лично для нее опасность представляет проект, спросила Малка.
  - Ты знаешь, какой там конкурс? И все равно, даже если хорошо сдам экзамены, нужно будет искать, кто поможет поступить.
  - И сколько лет учиться?
  - Пять, потом еще год интернатура...
  - Это что такое?
  - Интернатура - это распределение на практику, та же работа за зарплату, но под присмотром кого-то из врачей в той поликлинике, где буду ее проходить. А во время учебы буду работать для Любы, техником, только это - секрет, Малка, никому больше, смотри!
  - А твои согласны, чтобы ты еще шесть лет учился? - задала она ему очередной, оказавшийся самым важным на текущий момент вопрос.
  - Сегодня вечером будем разговаривать, после того, как гости разойдутся, но, главное, отец, кажется, не против.
  
  Некоторым везет родиться с готовой ясностью мысли. С первого дня своей жизни они обладают способностью правильно оценивать окружающий мир, не витая в облаках, адекватно понимая значение происходящих событий и сказанных слов. Пересказывают прочитанное, практически цитируя, могут вспомнить до мельчайших подробностей все повороты дороги, по которой в первый раз проехали позавчера, а услышав о предстоящих изменениях в жизни, сразу представляют себе, чем они чреваты лично для них.
  Другие до конца жизни двигаются в рассеянном облаке недопонимания - что же происходит с ними на самом деле. Видят действительность сквозь искаженную призму своих представлений и понятий. Попробуйте спросить у них, как пройти по дороге, знакомой им десять лет ежедневных передвижений туда и обратно - ни за что не получите внятный ответ, свой разговор с кем-то они помнят так, как он отложился в их памяти, с учетом последующих "а я бы ему ответил...", и это "бы" приобретает для них значимость действительно сказанного...
  Те и другие - крайность. В жизни каждого, как правило - в юности, наступает момент, когда с глаз спадает пелена фантазий роста, и действительность освещается светом реальности. Это может произойти постепенно и незаметно - просто время пришло. Но случается, что какое-нибудь переживание или событие играет роль щелчка, внезапно открывающего шторку здравого смысла...
  
  Именно такой "щелчок по лбу" получила Малка в разговоре с Барухом за столом, в гостях у Калантаровых. Облако сфантазированной, налаженной, продуманной для нее кем-то (традициями, укладом, родителями) до мелочей жизни, которую она себе представляла очень хорошо - "рука об руку с Борухом, долго и счастливо, и до смерти в глубокой старости в один день" - рассеялось. Она увидела окружающую действительность ясно, без иллюзорных наплывов, и поняла, что нужно действовать, иначе эта хорошо налаженная фантазия - ею только и останется.
  Сразу стало понятно, что опасность надвигается на нее не одна, даже не две, а несколько. Борух поступает учиться. Минимум пять лет он не будет зарабатывать, а это значит, что его родители не одобрят женитьбу в ближайшие года три-четыре. За это время ее родители начнут приставать к ней самой, не только подталкиваемые любовью и заботой, но и потому еще, что к ним начнут приставать родственники и знакомые, начнут приходить сваты, не объяснять же им всем, что вариантов не существует, замуж она выйдет только за Боруха. Точка. Значит, нужно придумать что-то, что отсрочит приставания к ней - задача номер один.
  
  - Борух, как ты сказал, это называется, где ты собираешься учиться?
  - Стоматологический факультет медицинского института, - ответил парень, занятый своими проблемами, не заметивший изменений, произошедших в ней за время их разговора, а она за прошедшие несколько минут превратилась из девочки с заполненной детскими фантазиями головкой во взрослую девушку, озадаченную вполне земными заботами.
  - А какие там еще есть факультеты, кроме зубного? - боясь, что не выговорит сложное слово, она предпочла употребить это, пусть явно детское, но хотя бы правильно сказанное.
  - Есть лечебный, педиатрический...
  - Педиатрический - это что?
  - Это детские врачи, педиатрия, - объяснил Барух, как будто знал это всю жизнь, а не выяснил только вчера, - мне все это Люба рассказала, - признался он.
  
  У них, в их компании родственных друзей, не было принято врать друг другу Они росли вместе, три брата Калантаровых и две сестры Кураевы, разница в возрасте была - по два-три года между старшими и младшими, они играли вместе маленькими, потом учились в той же школе, матери их были лучшими подругами, затем поженились средний Калантаров, Йицхак, и старшая Кураева, Берта, само собой разумелось, что ничего лучше не придумаешь и для младших представителей этих семей, мы уже давно все знаем друг про друга, чем не подходящая пара... Барух относился к этому, как к понятному, ожидаемому событию, случится, когда придет его время... Малка - жила его ожиданием.
  - Так ты только что узнал обо всем и уже решил? Борух, ты не торопишься? Может быть, стоит поработать, а потом учиться?
  - Я решил. Мне хочется. А потом будет - чем позже, тем сложней, я уже все обдумал, да и Люба говорит то же самое.
  От рассказа об этой женщине повеяло на Малку все той же незримой опасностью, которую она не смогла полностью осознать...
  
  - Я хочу что-то рассказать Вам, - подошла она к матери, когда гости отошли от стола с закусками. Мазаль и невестки в это время убирали грязную посуду, накрывали на стол новую, к плову.
  - Ты не хочешь помочь Мазаль?
  - Нет, мама, я хочу что-то рассказать Вам. Я узнала сейчас от Боруха, по секрету, что он поступает в этом году в медицинский институт. Он начинает готовиться к поступлению с учителями, на следующей неделе. Я тоже хочу учиться, мама, давайте обратимся к его учителям, чтобы не терять время.
  - Ты торопишься, нет? Мы же еще не говорили о том, что ты будешь делать после школы, учиться, конечно, надо, но почему не в техникуме, если хочешь, можешь пойти учиться в медицинский, на медсестру.
  - А почему в техникум, мама? Подумайте, у Боруха будет высшее образование, а у меня - среднее...
  С таким серьезным доводом необходимо было считаться. Все остальные соображения заслонила собой мысль о том, что, когда придет время Калантаровым сватать Боруха, они захотят получить подходящую ему невесту, тоже ученую, а не медсестру после окончания техникума...
  - Если ты хочешь, Малка, будешь учиться, каймурам, неужели мы пожалеем для младшей дочери...
  - Вы поговорите с папой, правда?
  - Можешь не сомневаться, папа тебе тоже не враг!
  Успокоенная обещанием матери, Малка поторопилась присоединиться к суетящимся женщинам, чем заработала одобрительную улыбку предполагаемой в будущем свекрови.
  
  Уже подали халты-палов... Склевав пару ложек, потихоньку задремала на коленях у матери уморившаяся маленькая Света... Переговорили о всяких разностях, но все еще не затронули волновавшую Баруха тему.
  После чая с печеньем, испеченным молодой женой, проводили домой родителей Ривки, еще через полчаса засобирались Кураевы. Сыновья оставались ночевать. Ривка унесла Свету в свою спальню, укладывать, остальные вышли во двор, проводить родителей Берты и Малку.
  - Вот Борух окончит учиться и женится на Малке, - заявил Йицхак, подмигивая девушке.
  - Не болтай, Йицхок, - остановил парня отец, - это не твое дело.
  - Отец, за что Вы на меня сердитесь, я пошутил.
  - А ты не шути, совсем испортилась молодежь, никакого уважения, детей называют не нашими именами, шутки шутят...
  - Отец, ну, про детей и имена - это не к нему претензия, а ко мне, - улыбаясь, вмешался Аврум.
  - А я тебя и имел в виду.
  - Ну, конечно, я должен был назвать дочь Яэль, чтобы потом она страдала в школе.
  - Вы со своими именами что-то не очень страдали до сих пор, необязательно было называть Яэль, можно было придумать что-нибудь нейтральное...
  - Например, Эстер, да, папа?
  - Отец, перестань ругаться в пятницу, - попросила Мазаль.
  - Нам предстоит кое-что обсудить, насчет учебы Боруха, поэтому он и сердится на Йицхо за неуместную шутку о свадьбе. Вы же знаете, мы очень хотели бы видеть Малку нашей невесткой, - тихонько объяснила она своей сватье, - но если мальчик пойдет учиться в институт, захочет ли девушка его ждать еще несколько лет?
  - Мы не торопимся, - ответила та в полный голос, - мы тоже хотим, чтобы Малка поступила в институт, - добавила Браха, к большому удивлению мужа, услышавшего новость впервые в эту минуту, но, блюдя интересы семьи, никак не показавшего свое изумление.
  
  По возвращении домой, в этот же вечер, состоялся семейный совет в семье Кураевых. Главной претензией, высказанной главой семьи, было - почему мне не сказали первому, почему я должен узнавать о ваших намерениях вместе с чужими людьми, каймурам?! Уверения в том, что решение созрело именно во время застолья - не очень помогли, обида осталась, впрочем, ненадолго. Уже на следующий день отец заявил, что он все обдумал, и, если Малка по-прежнему хочет, он готов профинансировать мероприятие, только организационную сторону пусть берут на себя. Не волнуйся, отец, сказали ему, Мазаль нам, безусловно, поможет, подскажет нужных людей, наверняка у них уже есть все необходимые завязки...
  
  Высокий белый забор ограждал большой, чисто выметенный двор, засаженный по периметру фруктовыми деревьями, уже отцветшими. На черешневом дереве у ворот, в свете фонаря, горевшего прямо над калиткой в этих воротах, были видны крупные ягоды, первые из них поспевали аккурат к первому мая и были принесены в роддом для Мазаль, родившей в этот день Баруха девятнадцать лет назад. С тех пор в его день рождения на столе стояли вазы с первой черешней, к своим, уже поспевшим ягодам, добавлялись купленные на рынке, как бы дорого это ни стоило. Традиции нужно уважать, считал Пинхас. Сам он уважал и соблюдал традиции, иногда создавая свои, внутрисемейные, к ним относился так же, неукоснительно соблюдая и их, раз созданные. С детьми дело обстояло несколько иначе. "Не те времена, отец", - такое иногда приходилось слышать в ответ на некоторые требования, попробовал бы я ответить так своему отцу когда-то!
  
  Гости распрощались и ушли домой, Пинхас остался запирать калитку. Он оглядел двор, освещенный только фонарем над воротами, посмотрел в сторону строящегося в его глубине нового дома для Баруха, стены уже были оштукатурены и белели издали, и направился к своему дому, куда возвратились брат, жена и дети. Из передней он услышал смех, раздававшийся в столовой, а, зайдя туда, увидел его причину. Ривка изображала, какие рожицы строит ей сквозь сон дочка, развеселив этим всю компанию. Поворчав о несерьезности нынешней молодежи, он прошел на кухню, чтобы поставить чайник.
  - Отец, иди к детям, я приготовлю чай, - предложила Мазаль, заглянувшая туда к нему.
  - Я сам, иди, отдыхай, - все еще ворчливо ответил он жене, оглядывая гору перемытой посуды, и когда только успели?
  - Сегодня поговорим серьезно, - обратился он к оставшимся в столовой, входя туда с заваренным чайником.
  Мазаль уже расставила на убранном было столе пиалы и блюда с печеным и орешками. Присутствовали все, кроме Ривки, ушедшей к дочери, спать.
  - Вы сможете поговорить и без меня, я тоже отправляюсь спать, - глянув на мужа, заявила Берта, - всем спокойной ночи!
  - Правильно, женщина, знай свое место, - пошутил Йицхак, подходя к жене и нежно целуя ее в щечку.
  - Все бы вам шутить, - продолжал ворчать отец, - место свое должно быть у всех, жены должны уважать мужей, а дети - родителей.
  - Отец, Вы такой строгий у нас, на словах, можно подумать, патриархат на самом деле действовал когда-нибудь в нашей семье. А кто учил нас на собственном примере помогать матери? Разве мужчина может позволить себе делать женскую работу в доме? Готовить, мыть полы и посуду...
  - Ты ничего не понимаешь, Борух, мужчина берет на себя только тяжелую работу, когда это ты видел меня, моющим посуду?
  - Видел, папа, помните, когда мама болела? Кто тогда заявил мне, чтобы я пришел посмотреть, как это делается, и всунул мне в руки кухонное полотенце?
  - Садитесь, будем разговаривать, хватит шуточки шутить.
  - А я не помешаю вам, Пинхас? - спросил Биньом, уже усаживаясь, однако, в кресло в углу, словно спрашивая для порядка, из уважения, заранее зная ответ.
  Коротко отрицательно кивнув брату, Пинхас приступил к существу проблемы. Обсуждалось желание Баруха после окончания техникума поступать учиться в медицинский институт. Проблема, действительно, была, вернее, их было несколько. Первая - нужен ли институт для "счастья в жизни"? До сих пор образование все Калантаровы получали средне-специальное, каждый приобрел в техникуме "профессию", как объяснял Любе Барух, дававшую возможность "нормально жить".
  
  Время было "застойное-советское", относительно спокойное, уже были подзабыты очереди за хлебом в "кукурузный" период, хлеб в магазине можно было купить любой, и в любом, без ограничений, количестве, в ташкентских гастрономах (но далеко не везде за пределами столицы!) свободно продавалось сливочное масло, сыры нескольких сортов, колбаса, сосиски, высились пирамиды банок со сгущенным молоком, почти всегда и с тушенкой, а также имелись в наличии разные рыбные консервы: шпроты, сайра, печень трески (!!!) в масле... Молочные продукты в Ташкенте никогда не отличались особо качественным вкусом, но практически в любое время дня, особенно в двух-трех центральных гастрономах, можно было купить разливные молоко и сметану, а по утрам - молоко в треугольных картонных пакетах и сметану, упакованную в баночки, творожные сырки, если повезет, достанутся и сладкие, с изюмом, или, как его называют здесь, с кишмишом.
  Овощи и фрукты в Ташкенте всегда было принято покупать на рынках. Кроме того, в каждом рынке располагалось здание, где мясной отдел соседствовал с молочным, сметану и другие продукты домашнего приготовления продавали там казашки и немки, проживавшие в окрестностях города, в районе Черняевки. Мясо, куры, печень, яйца - все это имелось на рынках, хотя цены были доступны далеко не всем покупателям, потому что народ трудился за зарплату.
  Зарплата позволяла прожить "от получки до получки" "не роскошествуя". Те, кто хотел жить получше, занимались тихонько каким-нибудь "делом". Портные шили "на дому"... Парикмахеры и сапожники утаивали большую часть доходов... Финансовые инспекторы собирали с "махинаторов" мзду... Получившим высшее образование специалистам не хватало зарплаты на "хорошо жить", но особо сообразительные из них находили свои способы "подработки на стороне". Учителя давали частные уроки... Милиционерам - водители оплачивали невыписанный штраф за несовершенное нарушение... Неплохо жили таксисты... Простым инженерам приходилось изощряться, находить себе дополнительные занятия вне основной трудовой деятельности... или - выдумывать и внедрять побольше премируемых изобретательских и рационализаторских предложений на основных рабочих местах.
  
  Пинхас Калантаров, сапожник, но не простой сапожник "в будке", был мастером экстра-класса, работал в небольшой мастерской и шил обувь по персональным заказам. Далеко не все они официально оформлялись, плату за их выполнение мастеру приходилось делить с начальником мастерской, зато он работал "под прикрытием" "чуткого руководства", от него же получая большинство заказов.
  Пятикомнатный дом Пинхаса, как и положено дому нормального бухарского еврея, располагался в тихом переулке, в районе частной одноэтажной застройки, стоял внутри большого ухоженного двора, окруженного, как это было принято в Ташкенте, высоким глухим белым забором.
  Когда-то приходилось топить углем печки, встроенные так, чтобы каждая обогревала по две-три комнаты, и тащить воду из колонки, расположенной в начале переулка... Но давно уже провели в каждый дом водопровод и газ, Пинхас был одним из первых, установивших колонку для нагрева воды, горячая вода была теперь готова в любой момент и в ванной и на кухне, а для обогрева дома достаточно было включить газ в перестроенных печах... Даже такая по тем временам роскошь, как телефон, не обошла стороной дом Пинхаса. То, что нельзя было купить за деньги, можно было купить за большее их количество... Впрочем, после того, как собрали мзду за установку телефонов с наиболее имущих жителей, построили новую районную телефонную станцию, телефоны получили все желающие "на общих основаниях".
  В глубине двора Пинхас затеял строительство. Оба старшие сына были уже неплохо "устроены". У каждого была "профессия", каждому был успешно куплен дом не очень далеко от родителей. Подрос младшенький, Барух. По обычаю, не сильно отличавшемуся от обычаев "коренных" соседей, узбеков (у них этот обычай касается старшего сына, однако, если размеры двора позволяют, приветствуется строительство отдельных домов тут же, в том же дворе, внутри того же забора, и для остальных сыновей), Барух должен был остаться жить с родителями, даже женившись, желательно - в отдельном доме, строительство какового и приближалось к завершению...
  Приближалась к завершению и учеба Баруха в техникуме. Пора была пристраивать его работать на хорошее место и - женить... Каймурам, чтобы я могла увидеть уже твоих детей и спокойно умереть, когда придет мое время... Прекратите, мама, говорить всякие глупости, я Вас прошу.
  Теперь нужно было решить, что даст Баруху учеба в медицинском, нужно ли это в принципе, и, если да, нужно, то - как к этому подступиться.
  Поступление в ташкентский медицинский институт в то время являлось проектом очень серьезным.
  На некоторые факультеты некоторых институтов можно было поступить без знакомств, блата и денег. Подготовиться по математике и физике с частными учителями, сдать экзамены и начинать учиться.
  Определенное количество мест резервировалось во всех высших учебных заведениях для представителей и представительниц титульной нации, причем распространялось это правило не только на Узбекистан, а, практически, на все республики страны. Далеко не во все высшие учебные заведения эти представители стремились поступать. Как, впрочем, и представители других наций не торопились поступать, например, на энергетический факультет политехнического института, потому что не очень понятно было, как можно будет "устроиться" после его окончания.
  Ни в какой степени сказанное не относилось, скажем, к ташкентским музыкальному училищу (среднее музыкальное образование) и консерватории (высшее музыкальное учебное учреждение). Не сумевшие туда поступить уезжали в Алма-Ату, столицу Казахстана, или в новосибирскую консерваторию, славившуюся, кстати, высоким уровнем обучения. Почему-то получение высшего и среднего музыкального образования до поры до времени нигде не считалось настолько престижным, как в Ташкенте.
  Очень сложно было попасть на факультет промышленно-гражданского строительства, а на архитектурный факультет политехнического института - без знакомств, блата и денег просто невозможно, как и в ташкентский медицинский институт.
  Для евреев получение образования осложнялось еще и тем, что практически везде в Советах существовала негласная процентная норма их поступления в высшие учебные заведения, а в некоторые, такие, как московский институт международных отношений, дорога была закрыта вовсе.
  Старшие братья Баруха не были второгодниками и двоечниками. Учились средне, не перетруждаясь. Аврум после окончания школы и техникума работал парикмахером в престижном салоне, в самом центре города, Йицхак тоже окончил техникум и осваивал профессию сапожника под руководством отца, в его же мастерской.
  Барух, в отличие от них, учился хорошо. Он не получил золотую медаль по окончании школы, далеко не по всем предметам в его аттестате зрелости стояли пятерки. Но парень он был умный, хваткий, и пятерок там было все-таки больше, чем четверок. Идея о поступлении в медицинский, зароненная в его голову Любой, крепко засела там и ему не хотелось от нее отказываться. Да и на совете семьи признали, что пришла пора "нашим" получать высшее образование, тем более, что хороший зубной врач, это таки да смело могло считаться "профессией", не меньше, чем зубной техник.
  - Найти учителей, чтобы ты подогнал математику и физику, не вопрос, - сказал Пинхас, - но вот кто нам поможет при поступлении?
  - Думаю, я смогу попробовать, - ответил ему Биньом, - у меня есть знакомый, он в прошлом году устраивал туда дочку, и тогда еще похвалился, что сможет помочь, если кому понадобится...
  - То, что обещают сгоряча, не всегда выполняется...
  - Я увижу его в понедельник и поговорю с ним. Сразу же перезвоню тебе.
  - Мы подумаем и о других возможностях, - заключил Пинхас. - Если парень хочет учиться, пусть учится, деньги найдем! Но есть еще один вопрос, я хочу его обсудить с вами. Борух проходит практику в учебной поликлинике. У зубной врачихи. Зовут Люба. Та самая, которая агитирует его поступать в мединститут. Вчера она предложила ему работать с ней по золоту.
  - Отец, - вступил Барух, - она сказала, что на коронку, которую ей нужно сделать, заказчик дал свое золото.
  - Я это слышал. Но не очень понимаю, как она могла довериться тебе, незнакомому мальчишке, в таком вопросе!
  - Техник, с которым она работала, был вынужден уехать, а у нее заказы, ей очень нравится моя работа... Я ведь смогу учиться и подрабатывать у нее, если мы договоримся...
  - Почему был вынужден уехать техник, она тебе не сказала?
  - Пинхас, - ответил за племянника Биньом, - кто же говорит о таких вещах, и так понятно, наследил, наверное, с золотом, это нехорошо, если очень захотят, могут его найти, тогда и ей несдобровать...
  - И нам это совсем ни к чему, - резюмировал отец.
  - Но, папа, если я сейчас сделаю ей эту коронку, я ничем не рискую! Я ведь могу и "не знать", что это частный заказ.
  - А если деньги, которые она тебе заплатит, окажутся помеченными?
  - Отец, не преувеличивай, пожалуйста, - попросила Мазаль, она видела, что сыну очень не хочется отказываться от выполнения заказа и, как любящая мать, вступилась за него, - давайте, разрешим ему, а первого мая пригласим эту Любу к нему на день рождения, ты, отец, поговоришь с ней и тогда сам решишь, разрешать ему с ней работать или нет...
  - Правда, папа, пусть приходит, я ее приглашу, она классный доктор! Очень хороший специалист, к ней всегда народу полно, все стараются записаться на прием именно к ней!
  - Может, спросишь ее и про меня, у меня вчера откололась пломба, - попросила Мазаль.
  - Завтра же, мама.
  - А почему ты не хочешь пойти к Науму? Я, кстати, имел в виду пристроить к нему Боруха, когда закончит учебу, даже говорил с ним уже...
  - Не понравилось, как он поставил мне последнюю пломбу, кстати, от нее и откололся вчера кусочек. Пусть меня полечит знаменитая доктор.
  На том и порешили. В мединститут на стоматологический факультет - поступать. Сразу же, уже сейчас, начинать Баруху заниматься с учителями. Параллельно искать "пути". Маме Мазаль полечить у Любы зуб с отколовшейся пломбой. Баруху разрешить выполнение ее срочного заказа, и пригласить ее в гости на приближающийся день рождения, чтобы отец мог с ней познакомиться и поговорить.
  - Пригласим побольше гостей, - сказал в заключение Пинхас, - а то ей покажется странным, что ее позвали праздновать в узком семейном кругу.
  
  ЛЮБА
  
  - Состоялся семейный совет, Барух? - этот вопрос Люба задала парню в субботу, на следующий день после вечера серьезных решений.
  - Да, состоялся.
  - И что решили?
  - Несколько вещей. Во-первых, мое желание поступать на стомфак медицинского - одобрили.
  - Уже хорошо. Что во-вторых и в-третьих?
  - Во-вторых, возник вопрос, кто поможет с поступлением...
  - Я.
  - ??
  - Не буду рассказывать подробности, пусть они Вас не интересуют. Но поступить помогу.
  - За сколько?
  - Обсудим. Меня интересует, Вы знаете, что.
  - Знаю, конечно. Получил разрешение выполнить Ваш заказ, но только этот один.
  - А почему же не дали разрешения поработать со мной в принципе?
  - Если я правильно понял - боятся.
  - Чего?
  - Финансового инспектора, Люба! Решили к Вам присмотреться.
  - И Вы сообщаете мне эту страшную семейную тайну без разрешения совета старейшин?
  - Вот именно, без разрешения. И еще. Без их разрешения я уже решил, что буду с Вами работать.
  - Почему?
  - Скажем так, Вы подкинули идею, которая мне понравилась - учиться, может быть, я и сам когда-нибудь к этому пришел бы...
  - Думаю, обязательно бы пришли.
  - Но неизвестно - когда... А это было бы, чем позже, тем сложнее...
  - Почему еще Вы решили?
  - Заманчиво прозвучало предложение зарабатывать, учась...
  - И поэтому Вы его приняли, мое предложение, правильно?
  - Я - принял! Независимо от того, что там думают на этот счет, я для себя уже все решил.
  - Прекрасно, Барух. А кто это - там, кстати?
  - Целая команда экспертов, собрались вчера после ужина. Отец, дядя - брат отца, мои старшие братья, мама...
  - Зачем так много?
  - Обсуждалось поступление в институт. Я буду первым в семье человеком с высшим образованием, если, конечно, доберусь до получения диплома...
  - Не вижу ни одну причину, которая могла бы Вам в этом помешать.
  - Да кто его знает. Мой отец говорит: "Судьба играет человеком, а человек играет на барабане".
  - Я это уже слышала, но с вариацией "...человек играет на трубе".
  - Раскрываю еще одно секретное решение совета старейшин. Вы приглашаетесь на мой день рождения первого мая.
  - Ого, вот это день выбрали для рождения! А зачем?
  - Чтобы "присмотреться к Вам и решить, можно ли Вам доверять".
  - Ничего себе, серьезные люди...
  - А как же иначе, я же младшенький в семье бухарских евреев.
  - И это означает, что о Вас должна проявляться особая забота?
  - Именно! Для меня строится дом во дворе, я, когда "вырасту большой" и женюсь, буду, вместе с женой, опорой для родителей в старости.
  - Вы сказали, что есть еще братья?
  - Двое старших, они уже получили образование и "профессию", женаты и живут отдельно. У меня есть к Вам просьба. Мама пожаловалась вчера, что у нее откололся кусочек пломбы, ей недавно поставили, я хочу, чтобы Вы починили ей эту пломбу.
  - Давайте, только не сюда, хорошо?
  - А куда и когда?
  - В понедельник, с утра, во второй правительственной поликлинике. Там у меня четверть ставки. Мы откроем новую анкетку, запишем в ней какой-нибудь подходящий адресок и будем лечить. Полулегально...
  - Мы живем совсем рядом с этой поликлиникой, я почти всех врачей знаю...
  - А я начала работать там месяц назад, недавно купила недалеко от нее дом...
  - У Вас, конечно, семья - муж, дети?
  - Я и дочь, учится в пятом классе. Так что семья небольшая, а заботиться приходится обо всем - мне. Помощи ждать неоткуда.
  - Вот и приходите ко мне на день рождения с дочкой, ладно?
  - Доживем - увидим, Барух. За приглашение - спасибо. Маму приводите или присылайте в понедельник. И давайте договариваться, как будем выполнять заказ. Наверное, приходите ко мне домой, оборудование у меня есть, все, что нужно. Мой техник оставил мне свое, когда уехал.
  - Он убегал?
  - Скажем, торопился...
  - То есть, мои аксакалы все правильно поняли?
  - Наверное, да, правильно, но я подозреваю, что нас, вернее, меня, его история не коснется, а о Вас вообще не приходится говорить.
  
  Договор о сотрудничестве заключился после Любиной смены, на той же скамеечке в парке возле поликлиники, что и предыдущая их беседа, когда Баруху предлагалось принять участие в зубном бизнесе Любы. Для нее непросто было решиться сделать ему подобное предложение, но работа есть работа, отказывать клиентам, тем более выгодным, проверенным, означает - терять их, а это, в свою очередь, означает - терять хороший дополнительный заработок, который не валится с неба...
  Заказ был выполнен качественно и в срок, Барух получил свои первые заработанные деньги и решил организовать себе кабинет в доме отца. Перетащил оборудование от Любы в этот кабинет, договорившись с ней о том, что заплатит за него после окончания института...
  Он был в восторге от своей покровительницы, предложившей ему такие выгодные условия сотрудничества. Кроме того, было еще кое-что, что он получал от этого знакомства...
  Появившись в доме у Любы в первый раз, он с любопытством рассматривал все углы. Здесь, как и в его доме, очень заботились об удобствах семьи. Далеко не в каждом частном доме можно было встретить в те времена встроенные внутри туалет и ванну. Уже были тогда выстроены в Ташкенте новые микрорайоны многоэтажек с современными удобствами в каждой квартире. Особенно усилилось строительство в городе после землетрясения, случившегося в 1966 году и разрушившего частные хибарки в старой части города (по официальным сообщениям - "жертв нет"). Ташкент менялся на глазах, приезжали на заработки строители из всех республик, многие оставались здесь жить, город разрастался и хорошел, становился современнее... Правда, параллельно ухудшалась криминальная обстановка... Но многих районов одноэтажной частной застройки не коснулись ни землетрясение, ни новые веяния в урбанизации, ни участившиеся случаи хулиганства и иногда, но все чаще - даже бандитизма...
  Маленькие улочки и переулки продолжали жить в соответствии со своими патриархальными законами и порядками, соседи знали друг друга в нескольких поколениях, на глазах у всей махалли рождались и беззаботно росли на этих улочках и в этих переулках дети, они взрослели, шумно игрались их свадьбы, на которых, обычно, присутствовали все махаллинцы, снова рождались младенцы...
  Не все имели достаточно решимости или средств, чтобы затевать перестройку дома, переносить в дом туалет, обычно размещавшийся в отдельном холодном домике в углу двора, хотя ванну многие встроили сразу после того, как почти весь город был газифицирован... В доме у Пинхаса не жалели денег на создание удобств. Были там и ванная комната и туалет, пристроенный рядом с ней, а дом, строившийся для Баруха, изначально предусматривал их наличие. В кухне у Мазаль красовался новый большой холодильник, а совсем недавно Пинхас приобрел в дополнение к нему небольшую морозильную камеру, чтобы было куда запасать продукты к праздникам. Но кухонная мебель не отличалась ни современным видом, ни особой комфортностью.
  - Мама, Вы не представляете, как это удобно, - рассказывал матери Барух, помогая ей на кухне в преддверии своего дня рождения, - я хочу, чтобы Вы и отец побывали у нее в доме, мы уже договорились с ней, что она пригласит нас с Вами к себе. Это такая красота, ее кухня, отец непременно захочет сделать и Вам такую, увидите.
  - Что же там такого особенного, джониопеш (мое сердце)? - спросила Мазаль, озабоченная энтузиазмом своего помощника.
  - Увидите, мама.
  - Скажи мне, ты не слишком ли увлекся этим знакомством? Она намного старше тебя, и я даже подумать не хочу о том, что нам устроит твой отец, если вдруг...
  - Мама, - перебил ее Барух, - она не просто старше меня, я для нее - как сын, у нее же дочь ненамного младше, чем я, что Вы такое придумываете?
  - Я вижу, что ты приносишь книги, одну за другой, у нее их много? - спросила Мазаль, переводя разговор.
  - Полно... и она разрешает мне брать все, что мне интересно, подсказывает, что стоит прочесть... Ее дочь очень хорошо учится и тоже много читает, такая забавная обезьянка.
  - Она тебе нравится, ее дочь? - нашла новую причину для беспокойства Мазаль.
  - Она учится в пятом классе, мама! Честно, Вам совершенно не о чем волноваться. Вы будете готовить халты-палов или бахш?
  - А что тебе хотелось бы, Борух?
  - Мне бы хотелось плов, настоящий, с горохом, с чесноком...
  - Можно, если именинник заказывает, можно и плов.
  
  На день рождения Баруха, хоть и не круглую дату, была приглашена целая куча гостей. Родственники отца и матери, родители невесток, двоюродные... За столом, накрытым в столовой, освобожденной от диванов, кресел и всей прочей мебели, собралась большая компания, среди гостей были и Любовь с дочерью Надей. Баруха, конечно, усадили рядом с Малкой, но их разговор все время крутился вокруг его новых знакомых, что не очень ее радовало. Ухаживать за Любой поручили родителям Малки, разместив рядом с ними гостью и ее дочь.
  - Папа хотел познакомиться с Любой, - тихонько сказал Малке Барух, - велел пригласить их на мой день рождения.
  - Вот почему она здесь, а эта девчонка - ее дочь? Она зазнается!
  - Она еще маленькая, ей двенадцать, просто стесняется, ты подружись с ней.
  - О чем мне с двенадцатилетней девочкой разговаривать, Борух, она еще в куклы играет.
  - Нет, она много читает, учится в музыкальной школе, ты с ней поговори, увидишь...
  Познакомиться и поговорить с Любой и ее дочерью пришлось, но через какое-то время. Надо сказать, Любе с первого взгляда понравилась эта черноокая красавица с длинными, ниже поясницы, черными, как смоль, крупными кудрями, самой же Малке предстояло еще очень не скоро оценить душевные качества новой знакомой.
  Стол ломился от самых разнообразных вкусностей, приготовленных с любовью к виновнику торжества, украшали его вазы с первой черешней, как и положено по традиции в этот день. Было шумно, молодежь придумала танцевать, старики вышли во двор, где накрыли чайный стол. К Любе подошел Пинхас, не имевший до этого никакой возможности перекинуться с ней словом.
  - Как Вам понравилось у нас? - спросил он.
  - Хорошо, так здорово, когда есть много родных, есть кому помочь, когда нужно, и есть с кем разделить радость!
  - А у Вас родни немного? - разговор поворачивал не совсем в то направление, в котором собирался вести его Пинхас, но ему понравилась эта красивая молодая женщина, почему-то заинтересовавшаяся его младшим сыном.
  - У меня никого, только дочь, - задумчиво произнесла она. - Нет, есть, конечно, друзья, - добавила, подумав, - много знакомых, но родни нет, никого, кроме дочери...
  
  Об истории страны советов, начавшейся после коммунистической революции, отменившей собою первую, буржуазную революцию в России, можно порассказать много всякого...
  К Любиной истории прямое отношение имеет постоянное и далеко не всегда добровольное перемещение разных лиц, семей и целых народов из какой-либо точки огромного географического пространства, оказавшегося под властью советов, в другие, иногда самые неожиданные его местности...
  "Раскулачивали" крестьян, то есть отбирали у наиболее зажиточных имущество, а их самих, не дав времени на сборы, выдергивали, подобно редиске, из привычной почвы и грубо втыкали в чужую, не всегда дружественную. В отличие от редиски, которая, будучи выдернута и без ухода воткнута в другой огород, вряд ли приживется корнями на новом месте, люди, брошенные посреди тайги в зиму или маловодным летом - в пустыню, умудрялись как-то приспособиться к новым условиям, пустить какие-никакие корни...
  Именно "раскулачивание" прошлось в самом конце двадцатых годов двадцатого столетия по семье матери Любы. Они были две сестренки-погодки, Вера и Надя, в семье Семена и Татьяны Приходько, небогатой, но устойчивой семье из деревни под Харьковом. Мысль о вступлении в колхоз казалась родителям отвратительной, поэтому они строили планы об отъезде из деревни, вернее сказать, бегстве...
  Сам Семен не участвовал ни в боях первой мировой войны, ни в драках гражданской, умудрившись откупиться от этого участия по причине плохо видящего левого глаза. Имея прилично работавший правый, он успешно справлялся со своим хозяйством, восстанавливая его каждый раз после очередной смены властей.
  Когда в местах их проживания окончательно и бесповоротно установилась власть советов, он каким-то особым нюхом, внутренним чутьем, почувствовал, что пора менять место жительства на что угодно, лишь бы подальше... Потихоньку, стараясь делать это как можно незаметнее, распродал все, что можно было из живности и мебели, оставил себе лошадь и подводу, приготовил для всей семьи подходящую для дальней дороги одежду, собрал соответствующий провиант и - не успел.
  Ночью, как и было принято, постучали в окно избы активисты, предложили семье в короткий срок собрать все необходимое, а оно и так было собрано, поместили их в свою же подводу, запряженную их же лошадкой, потеснив загруженными туда еще двумя "раскулаченными" семьями...
  Разница была, и серьезная. Вместо того, чтобы отправиться в добровольное изгнание, имея в наличии свои лошадь и подводу, самостоятельно выбирая направление перемещения, им пришлось принужденно добраться до ближайшей железнодорожной станции, распрощаться с лошадкой и с подводой, долго ожидать своей участи в тесноте, грязи и неразберихе вокзала, а затем попасть в переполненный товарный вагон, следующий в неизвестную им, не ими выбранную для себя сторону...
  И кто знает, не увезли бы их тогда насильно от дома, какая еще судьба ожидала эту семью в голодные 1932-1933... Население Украины вымирало от спровоцированного голода целыми деревнями, мало кто тогда уцелел из невысланных...
  В общем, для них все обошлось более или менее "благополучно". Перемещались они долго и беспорядочно, но все четверо остались живы и в конечном итоге сгружены в Казахстане, недалеко от Ташкента. Семен получил направление на работу и паек, жена его, беременная на седьмом месяце, была оставлена в покое, как домохозяйка, а девочки начали учиться в школе, в одном классе, так как знания у обеих были одинаковые - никакие.
  В таком состоянии они подошли к году сорок первому, отец работал, мать, все еще горевавшая о мертворожденном недоношенном сыне, потихоньку шила на дому, на заказ, на ручной швейной машинке, предусмотрительно упакованной еще в самом начале сборов, небезуспешно приучала к этой науке дочерей, только что окончивших школу...
  Семья эта записана была не в "кулаки", а в "подкулачники", то есть не совсем чуждые революции элементы. На самом деле они были ей совсем чужды. Семен был очень трудолюбив, и никакими силами не удалось выбить из него уважение к частной собственности - мировоззрение типичного "кулака", которое он в тайне холил и лелеял в душе, тщательно скрывая от окружающих товарищей, но не от своих семейных... Татьяна была мастерица на все руки, отменная хозяйка, кулинарка, швея, вязальщица, то есть достойная жена "кулака".
  В самые первые дни войны Семена призвали на фронт. На этот раз не помог левый глаз, на поверку оказавшийся вполне видящим. С войны он не вернулся, погиб в битве за Сталинград. Буквально через месяц после того, как он уехал, случилась трагедия с матерью - фурункулез... заражение крови - ее не стало в один день... Сестрам, семнадцати- и восемнадцатилетней, пришлось начинать самостоятельно заботиться о своем пропитании.
  Выручил случайно познакомившийся с ними польский еврей, Миха, бежавший из Лодзи в тридцать девятом, сразу после того, как Советы и Германия поделили между собой Польшу. Прочитав "Мою борьбу", парень понял, что ничего хорошего ожидать от немецкой оккупации Польши не приходится, уговорить родных бежать вместе с ним не смог, сам же добрался до границы советской оккупации, сумел в царившей суматохе перебраться через нее и, в результате двухмесячных скитаний, попал в Черняевку. Черняевка - поселок в Казахстане, находится в километрах пятнадцати - двадцати от столицы Узбекистана, Ташкента.
  В сорок первом, сразу после начала войны, попали в окрестности Черняевки несколько семей поволжских немцев. Еще одна часть населения Союза Советов, перемещенная декретом, выброшенная из своих насиженных за пару сотен лет домов... Немцы на новом месте освоились очень быстро. Организовали колхоз. Выращивали и перерабатывали овощи. Держали коров, молоко сдавали государству, не забывая и про себя... До самого недавнего времени, когда этнические немцы получили возможность уехать в Германию, на Алайский рынок в Ташкенте привозили немки из-под Черняевки на продажу сметану, сливки, творог домашнего приготовления, продукты отличного качества и вкуса, раскупавшиеся с самого раннего утра...
  Миха Поланский, как это ни странно, но именно благодаря знанию немецкого, нашел себе приют в их колхозе в качестве бухгалтера и устроил туда сестер, в одну из которых, восемнадцатилетнюю Надю, успел влюбиться...
  Девушки работали в небольшом цехе по переработке томатной пасты, работа нелегкая, но позволившая им выжить. Там же семнадцатилетняя Вера познакомилась с Николаем, выходцем из семьи переселенных немцев. Ранней весной сорок третьего у Веры родилась дочь, ее назвали Люба, в то же время сыграли две скромные свадьбы, Миха женился на Наде, а Николай - на Вере.
  Вскоре после победы над Германией подданные Польши получили разрешение уехать. Надя уезжала с мужем. Незадолго до отъезда ее "вызвали" и пытались то ли уговорить остаться, то ли завербовать... Ей удалось отвертеться от всех предложений и уехать, главное, потому, что законный муж, Миха, не принял за все эти годы советское гражданство, оставался подданным Польши, а еще, возможно, благодаря и тому, что явно просматривалась уже ее беременность...
  После этого вызвали Веру и посоветовали отречься от сестры, что она и исполнила послушно... В семье Файнбург старались об уехавших родственниках не вспоминать, во всяком случае, вслух... Обиняком дошли до них вести из Израиля, куда через Италию попали Поланские, Миха и Надя. Вернувшись в Польшу, Миха убедился в своей когдатошней правоте - оставаться было нельзя. Никто из оставленной им там большой семьи не уцелел. Молодые двинули в сторону тогда еще Палестины, сумели попасть туда, несмотря на препятствия, чинимые англичанами, там у них родилась дочь. Больше о них так ничего и не было известно, живы ли, как устроились, если да...
  Советы сначала, в сорок восьмом, поддержали провозглашение государства Израиль, затем разочаровались в своем решении... Потом началась охота на еврейских врачей и не только... Вере припомнили уехавшую с еврейским мужем сестру, Николая обвинили в пособничестве израильской наймитке... После смерти великого физкультурника и кормчего, товарища Сталина, Любочка и ее дедушка по отцу получили письмо о реабилитации сгинувших в разгаре этой охоты Любиных родителей...
  Тем временем Любочка выросла, окончила школу и поступила, "с подачи" деда, в ташкентский медицинский институт на стоматологический факультет. К этому времени они сдали внаем дом в Черняевке и купили небольшой домик в Ташкенте. Дед этот был стоматолог и протезист в одном лице. Его умение хорошо поддерживало семью в трудные военные и послевоенные годы, особенно, когда они остались с внучкой вдвоем. Свою полунемецкую способную любимицу внучку дед учил всему, что знал сам, после окончания ею института потихоньку передавал ей свою частную практику, познакомил с техником, с которым работал...
  Поступив в институт, Любочка пережила короткую, но бурную любовную историю, окончившуюся очень быстро, как только второй ее участник узнал о родне своей подруги. Ему не подходила в качестве жены дочь репрессированных, пусть даже реабилитированных впоследствии, родителей и внучка переселенцев... А завершилась эта история через девять месяцев рождением девочки, названной Надежда, в честь тетки, так захотелось Любочке. Дед был верной опорой для обеих, Надя даже называла его "папа", но ко времени знакомства Любы с Барухом его уже не стало. Признанная высокопрофессиональным зубным врачом, с обширной клиентурой, официальной и частной, Любовь Николаевна Файнбург осталась вдвоем с дочерью Надей устраиваться в жизни.
  Материально им не было тяжело. Люба усвоила уроки деда - все хотят лечить зубы у хорошего врача, даже представители власти, и тем более они... С представителей власти не берем за лечение деньги, зато имеем множество всяческих льгот, например, получение четвертьставки в элитной поликлинике, где можно работать на оборудовании лучших стандартов, о таком не помышляют врачи в обычных, районных... Там же можно тихонько принимать частных клиентов, а они с удовольствием заплатят за лечение в элитных условиях...
  
  - Никого у меня не осталось, кроме дочери, - повторила Люба, отвечая на вопрос Пинхаса, - вот Барух появился, - добавила она, заулыбавшись, - скажем, племянник...
  - Ну, племянник, так племянник, - сказал Пинхас, решив, что ничего страшного в сотрудничестве младшего сына с этой женщиной он не видит.
  - Что Вы там говорили парню насчет поступления в институт? - спросил он.
  - У меня есть человек в приемной комиссии, я лечу его, и жену, и детей, и он не боится брать у меня деньги, как и я у него.
  - И сколько это будет нам стоить?
  - Я скоро встречусь с ним, разговор не телефонный, но, думаю, это будет зависеть от того, как успешно мальчик сдаст вступительные экзамены.
  - Договаривайтесь, заплатим, - подтвердил Пинхас решение и этого вопроса, - и спасибо Вам за все. Скажите, Люба, - решился он, однако, задать ей еще один, очень волновавший его вопрос, - а что отец Вашей девочки, Вы с ним развелись?
  - Его не существует, - был ее ответ, им, по всей вероятности, Пинхасу предстояло удовлетвориться...
  В июне 1960, вскоре после сдачи первой экзаменационной сессии, Люба Файнбург родила девочку Надю. В метрике у новорожденной в графе "отец" стоял прочерк. Зато у нее был прадед Яков, мать звала его "папа", так его стала называть и Надя, когда начала говорить. Она начала говорить рано, к году уже можно было понять, что она хочет. Она говорила "мама", "пить", "гулять", "неть", "Надя не будеть", "не надо, папа" и многие другие нужные и важные слова. Жилось ей хорошо. Мама и "папа" никогда не ругались, даже не повышали голос, ни на нее, ни друг на друга. "Папа" называл их обеих "доченька", а они обе его - "папа". Мама работала вместе с "папой", лечила разным людям зубы, за это ее все очень любили, и еще за то, что она умела это делать не больно. И всегда всем говорила: "Не надо бояться, я обещаю, больно не будет!". Поэтому Надя никогда ничего не боялась, даже спать одна в своей комнате. Но мама включала на всякий случай маленькую, едва светящуюся лампочку в коридоре за дверью Надиной комнаты, и это было очень хорошо.
  Ей было легко начинать учиться, потому что ко времени поступления в школу она уже не только знала все буквы, но и умела их складывать в слоги, а читать - еще нет, не умела, потому что "папа" сказал маме, что не надо ее учить читать раньше времени, будет скучно на уроках в школе, а "это не есть хорошо".
  Все, что "не есть хорошо", делать было не нужно, они и не делали: быстро не ели, а старались долго жевать, не ходили босиком по асфальту, а только по земле и траве, не сидели на холодных камнях и не учились читать до школы. Зато мама покупала книжки с красивыми цветными картинками и всегда читала их Наде сама, вслух, перед сном. Это было не просто хорошо, а очень даже здорово, а в первом классе Надя очень быстро научилась читать сама и полюбила это занятие. В доме стали появляться книжки без картинок, только с буквами, черно-белые, но их все равно было очень интересно читать. В тот же год, когда Надя пошла в школу, "папа" Яков купил пианино и предложил ей позаниматься с учительницей музыки, если ей понравится. Ей понравилось. Нужно было два раза в день заниматься по полчаса, это было нетрудно, но все-таки хотелось поскорее закончить, потому что во дворе играли подружки, и желательно было успеть к ним присоединиться, хоть ненадолго, пока их всех не позвали домой...
  - Старайся, дорогая, чтобы девочке некогда было скучать, занимай делом каждую ее минуту, - поучал Любу дед Яков.
  И она старалась... Пригодились уроки шитья и вязания, которые Люба успела получить у матери в раннем детстве... Если в подарок Наде покупалась новая кукла, к ней обязательно прилагались куски цветных тканей для шитья платьев и нитки для вязания шапочек и шарфов. Старая ручная швейная машинка "Зингер", когда-то привезенная дедом и бабкой с собой из Украины, уехала в Израиль вместе со старшей Надей, Любиной теткой, где-то они там, сама Надя и та машинка... Дед Яков купил для внучки новую швейную машину, тоже немецкого производства...
  - На таких шьют только профессиональные портнихи, зачем Вам переплачивать за нее большие деньги, для домашнего шитья подойдет и "Чайка", поверьте мне! - уверял продавец, обязанный деду последними, изо всех сил спасаемыми зубами, - "Чайку" тоже нужно ждать, пока завезут, только скажите, и я оставлю одну для Вас.
  - Нет уж, дорогой, я заплачу столько, сколько будет нужно, но для меня Вы, пожалуйста, оставьте немецкую.
  - Это все равно не то, что Вам понравится, это же советские немцы, - продолжал убеждать его продавец, имея в виду, что швейную машину, которую просит дед, производят в "демократической" части страны, присоединенной после войны к "социалистическому лагерю" и тогда еще отделенной от остальной Германии стеной...
  - Ничего-ничего, - не уговаривался дед, - пусть из социалистической, пусть производят советские немцы, мы тоже советские немцы, у нас есть время, мы подождем, пока Вы получите, только уж, пожалуйста, одну - для нас.
  Наде давно хотелось попробовать пошить на этой блестящей машинке, всегда закрытой в чехле на ключик. Это тоже было требование деда, закрывать машинку, чтобы девочка, пока не подрастет, не могла сесть за нее сама, без взрослых. В первую же неделю школьного сентября мама открыла чехол, усадила Надю к машинке и села рядом. Первым пошитым Надей предметом одежды было шикарное пальто для новой большой куклы Эммы, правда, немножко получилась проблема с рукавами, пришлось Любе поучаствовать в процессе шитья непосредственно...
  Так потихонечку они продвигались вперед, учились, шили, вязали, лечили людей на работе и иногда - дома. Давно не мешало подумать о новом доме, но деду стало тяжело заниматься этим, он все реже и реже выходил на улицу, только гулял во дворе, а однажды утром Люба удивилась, почему он, всегда такой пунктуальный, не выходит до сих пор завтракать, заглянула к нему и увидела, что он еще не встал.
  - Любочка, - тихо сказал ей дед Яков, - что-то я чувствую сегодня слабость, полежу еще, может быть, посплю, а ты, дорогая, не оставайся в этом доме, купи новый, хорошо?
  Он уснул и не проснулся, ушел спокойно, как и жил, без лишнего шума и суеты...
  Через какое-то время Любе подвернулся подходящий дом, такой, как они и хотели с дедом, но перебрались жить в него они уже только вдвоем с Надей.
  
  В 1972-ом Надя перешла в шестой класс. Ее отличала совершенно немецкая аккуратность, училась она ровно, почти только на одни пятерки, учителя относились к ней хорошо, но почему-то не выделяли среди других учеников, вообще она была какая-то незаметная девочка, отглаженное коричневое платье и черный фартук с полоской тонких кружев ручной работы, белые воротник и манжеты - всегда свежие, волосы причесаны гладко в две идеальные косы... "Мышь" - иногда дразнили ее за спиной девчонки, а мальчишки замечали только тогда, когда нужно было попросить списать домашнее задание. С этим у нее не было проблем, но на контрольных и экзаменах она никому и никогда не давала списывать, к этому постепенно привыкли и перестали злиться, заодно стали еще меньше ее замечать...
  В апреле она познакомилась с Барухом, когда он пришел к ее матери, Любе, за инструментами, якобы оставленными уехавшим техником (на самом деле техник со своими уехал, а эти были инструментами Любиного деда). Одного взгляда на парня ей было достаточно, чтобы решить, он - именно тот, кто ей нужен. Так часто случается с девочками, только начавшими взрослеть, они влюбляются "на всю жизнь" в первого взрослого парня, оказавшегося в ближайшем окружении... Обычно эта "любовь на всю жизнь" держится в большом секрете, его, правда, можно поведать ближайшей подружке, обсуждая с ней каждое, сказанное любимым, слово и то, как он посмотрел... Сам же предмет, как правило, ни о чем не догадывается, с ним вежливо разговаривают, ему пытаются навязать для прочтения любимые книги, "чтобы разделить переживания"... В дальнейшем может случиться все, что угодно. Девушка вырастает, приходят новые увлечения, "предмет" при этом может так и не узнать, что в него были "безумно" влюблены... Или судьба может связать их... Но в любом случае чувство это, пока оно не подкреплено никакой физикой, является плодом фантазии, облаком, заслоняющим реального "принца", светящимся расплывчатым образом, в очень малой степени соответствующим действительности...
  
  Принц Надежды был хорош собой, высок и строен, умен, добр, черноглаз, черноволос, чернобров и черноус. А также, он ее замечал. Разговаривал не только с матерью, но и с ней, добровольно и охотно делился с ними обеими впечатлениями о прочитанных книгах, взятых у них же.
  - Мне не очень удобно просить Вас об этом, - сказал Барух Любе после нескольких удачно выполненных заказов, - но я боюсь, что напрасно затеял перетаскивание кабинета от Вас к себе...
  - Не нашлось подходящего места?
  - Да, честно говоря, не нашлось...
  - Я ведь с самого начала предлагала Вам работать здесь. И отказалась брать деньги за инструменты именно потому, что предполагала - Вам будет неудобно дома.
  - Чтобы было удобно, нужно или достроить мой дом, или, хотя бы, пристроить еще одну комнатку к отцовскому. Я занял под кабинет одну из лишних спален, но когда братья остаются у нас ночевать с семьями, мне приходится уступать кому-то из них свою комнату, а самому спать на диване в столовой...
  - Вы не должны мне все это так длинно объяснять. Я купила этот дом потому, что в нем нашлось место для всего необходимого, в том числе и для кабинета...
  - Дело еще вот в чем, отцу неспокойно видеть в своем доме...
  - Давайте остановимся на том, что Вы работаете здесь, вопрос закрыт.
  - Спасибо Вам, Люба! Почему-то Вам хочется помогать мне, не знаю почему, но я Вам очень благодарен за это, не думайте, что я...
  - Барух, остановитесь, мне был нужен техник, человек, которому я могу доверять... Мы будем с Вами работать, так что прекратите расшаркиваться.
  Так и получилось, что после этого разговора он стал очень много времени проводить у них, а их - частенько приглашать к родителям. Очень скоро на "Вы" обращался уже только Барух к Любе, с Надей они стали добрыми друзьями, и Люба воспринимала его, как приятеля дочери-школьницы - на "ты". Незаметно для себя и для всех она начала понимать язык, на который частенько сбивалась в разговоре родня Баруха, Надя же просто поставила перед собой цель - выучить этот язык.
  По рекомендации Любы, Барух еще в апреле договорился с учителями, чтобы подогнать к экзаменам математику, физику и биологию.
  Наступило лето. На день рождения Нади пришли гости - Мазаль с Пинхасом, Барух, его братья с женами и малышкой Светой. Обе невестки были беременны, разговор все время крутился вокруг этой темы, Мазаль обмолвилась, что мечтает о том времени, когда ее Барух закончит учиться, женится, и она, наконец, увидит внуков и от него.
  - А у нас и невеста для него уже давно есть, - добавила она, внимательно взглянув при этом на Любу.
  Мазаль ошибалась. Ей нужно было смотреть не на мать, а на дочь. Люба, будучи старше Баруха на десять лет, вполне могла бы строить про себя матримониальные планы в отношении Баруха, именно этого и боялась Мазаль. На самом деле, успевшая всякое пережить за свою не очень длинную жизнь, эта женщина ощущала себя намного старше своего возраста и относилась к парню именно так, как сказала на его дне рождения отцу, Пинхасу - племянник. А вот избежавшая внимания Мазаль Надежда явно впечатлилась и покраснела, что, впрочем, осталось незамеченным никем, даже ее матерью.
  - И кто же невеста? - с приветливым участием осведомилась Люба.
  - У родителей Берты есть младшая дочь, Малка, она только что окончила школу. Кстати, тоже собирается поступать в медицинский, по просьбе сватьи мы пристроили ее к учителям Боруха, а вчера, когда она узнала, что мы будем у Вас в гостях, просила меня поговорить с Вами насчет поступления...
  - Мне не очень нравится, что она знает о моем обещании помочь, о таких вещах не распространяются, Вы же знаете...
  - Я попросила ее никому не рассказывать об этом, мы же свои, Вы понимаете, и Вы - наша, никто не собирается Вас подводить, но если Вы сможете помочь и Малке, все будут Вам очень благодарны...
  - Деваться мне, кажется, некуда, - ответила Люба, было явно видно, что поворот событий ей не особенно понравился, - но знакомить вас с моим человеком, я, как обещала раньше, не буду, будете платить через меня. Придется вам поверить мне на слово...
  - Не сердитесь, Люба, - вмешался Пинхас, - ни у кого и в мыслях нет подозревать Вас в том, что захотите нас обмануть, кроме того, посредник должен получить свою долю, это нормально, мы же договорились, скажете сколько - заплатим.
  - Я не посредник в этом деле и хочу, чтобы вы об этом знали, я помогаю Баруху и не собираюсь брать себе ни копейки! Барух, - обратилась она к парню, - я постараюсь и девушке твоей помочь, а ты в следующий раз приводи ее с собой к нам в гости.
  Последнее понравилось Мазаль больше всего, это как бы косвенно подтверждало уверения Баруха в том, что между ним и Любой нет никаких отношений, выходящих за дружеские рамки. Но был за столом кое-кто, кому все это очень не понравилось, совсем не пришлось по вкусу. Надя решила, что ее мама не обязана простирать свою симпатию и на зазнайку, с которой они познакомились на дне рождения у Баруха и которая в течение всего вечера ни на шаг не отходила от него, а на Надю демонстративно не обращала внимания, как будто она не доросла до их компании, а она, между прочим, всего-то на четыре года младше нее...
  - Мама, - спросила она мать, когда они вдвоем на кухне мыли посуду после ухода гостей, - почему ты обязана помогать этой девчонке?
  - Только потому, что она подружка Баруха, вот и все, - ответила мать и внимательно пригляделась к дочери, - а ну, дорогая, признавайся, отчего тебя это волнует? Уж не влюблена ли ты?
  - Ну, что ты говоришь, правда, мама, ничуть! Она мне просто совсем не понравилась, эта Малка, она задирает свой нос выше крыши!
  - Ну и пусть задирает, а нам с тобой какое дело до нее?
  - Нам никакого, но почему ты должна ей помогать, если она совсем не хотела со мной знаться?
  - А вот я помогу ей, и она с тобой будет знаться. Представляешь, у тебя будет взрослая подруга? Все девочки об этом мечтают.
  - Не нужна мне она в подругах...
  - Зря ты так, дочка, если тебе нравится Барух, это не значит, что ты должна отталкивать его девушку. Он это заметит, и будет испытывать к тебе неприязнь, а тебе это зачем?
  - И что теперь, если мне кто-то нравится, я должна целоваться с его девушками?
  - Целоваться - нет, не должна. Ты можешь просто находиться рядом и стараться быть все время чуть-чуть лучше нее, во всем. Если она ему очень нравится, то тебя он все равно не будет замечать, но, по крайней мере, ты не оттолкнешь его от себя... Если она ему нравится не очень - тогда ты только выиграешь от сравнения с ней в твою пользу, понимаешь?
  Так, поздно вечером, на кухне, во время мытья посуды, Наденька получила в свой день рождения первый урок "ордена мышеловки". Мать давала ей этот урок, вовсе не имея в виду Баруха, пришлось к слову, пригодится девочке знать на будущее...
  
  - Зря ты сказала Брахе о том, что Люба помогает нам поступать в институт, она была права, что рассердилась на тебя, - выговаривал Пинхас своей супруге по дороге домой.
  Дорога была недолгой, Любин дом находился на расстоянии двух небольших улиц от дома Пинхаса, дети ушли вперед, с родителями шел только Барух.
  - Ты прав отец, - согласилась Мазаль, - не знаю, как это получилось у меня. Случайно, наверное... Мы просто привыкли с ней делиться с тех пор, как поженились дети, я ей доверяю...
  - Ты можешь доверять ей сколько угодно, но свои секреты, а не чужие...
  - Она расспрашивала меня про Боруха, рассказала, что Малка решила тоже поступать в медицинский, Борух познакомил ее со своими учителями... Ну, она спросила меня, как мы собираемся "подстраховать" его поступление... Я и сказала ей по секрету... А она попросила меня поговорить и про Малку...
  - Ты могла бы не рассказывать ей, кто нам помогает, пообещала бы поговорить про Малку, не раскрывая - с кем!
  - Ты прав, как всегда, отец, - виновато согласилась Мазаль, - я постараюсь в другой раз...
  - Мама, а чего это Вы решили объявить всем, в том числе и мне, что Малка - моя невеста? - спросил у матери Барух.
  - Я специально это сделала, чтобы твоей старшей приятельнице не пришло в голову иметь тебя в виду для себя!
  - Мама, прошу Вас, не надо так себя вести с ней, она для меня - настоящий друг!
  - Надеюсь, не из-за этой дружбы ты грубо разговариваешь с матерью?
  - Извините, мама, - попросил Барух.
  Впервые в жизни он усомнился в справедливости порядков, установленных в его семье. Отношения между дочерью и матерью Файнбург были другими. Дочь уважала мать и слушалась ее, но мать была для нее еще и старшей подругой, не "давила авторитетом", а аккуратно пользовалась им...
  - Они что, хундули (ашкеназы)? - произнес Пинхас, - я все время хочу тебя об этом спросить, фамилия Файнбург вроде еврейская, хотя ни та, ни другая совсем не похожи...
  - Фамилия, наверно, отца девочки... А ты никогда не слышал от своей приятельницы, что с ним, где он? - спросила Мазаль, обычно очень чуткая ко всему, что касалось сыновей и мужа, но в этот раз упустившая изменение настроения Баруха.
  - Нет, мама, может быть, это фамилия отца Нади, но я никогда не касаюсь этой темы в разговоре с ними. Если она когда-нибудь захочет мне рассказать что-то об этом, то расскажет, а если нет - я лезть не буду...
  - И правильно, сын, - поддержал Пинхас, - что-то я тебя не узнаю сегодня, Мазаль!
  - Мне хотелось все прояснить, вот я и сказала про Малку, а что в этом плохого?
  - Мама, пожалуйста, не надо больше нигде объявлять Малку моей невестой.
  - Это еще почему? Ты что-то против нее имеешь?
  - Я ничего не имею против Малки, она мне даже нравится, но я не собираюсь жениться, ни на ней и ни на другой, пока не закончу учебу, а это еще шесть лет. Может быть, девушка не захочет столько лет ждать, ей будет уже двадцать два, может быть, они ее захотят сосватать с кем-нибудь другим? Зачем делать ей плохую рекламу?
  - Борух прав, Мазаль, не говори ты больше об этом, а может, еще и мы захотим его сосватать с какой-нибудь другой девушкой...
  - А может быть, я еще сам полюблю какую-нибудь другую девушку?
  - Ну, это ты придумал! Не зная семью, полюбишь другую девушку?
  - Я ее полюблю, а потом Вы будете узнавать семью, хорошо?
  - Вот какие времена настали, Пинхас, что говорят нам наши дети, мы такое даже подумать не могли!
  - Времена, действительно, меняются, Мазаль, но я надеюсь, что девушка, которую полюбит мой сын, будет все-таки настоящая еврейка?
  - Вы хотите сказать, бухарская, папа? Сегодня женятся и на хундульских, это в моде, у Акиловых оба сына женились на ашкеназках...
  - Младший уже развелся, если ты не знаешь... Там теща не полюбила своего зятя, - вставила свое слово Мазаль.
  - А, по-моему, как раз свекрови не понравилось, что они захотели жить отдельно...
  - Младший сын будет жить отдельно от родителей, еще придумали!
  С этими, заключающими спор словами, они подошли к калитке своего дома. Старшие братья уже отправились спать по своим комнатам, немного поворчав, ушла спать Мазаль, Пинхас и Барух остались чаевничать на кухне.
  - Мать волнуется, - наливая в пиалы себе и сыну горячий зеленый чай, сказал Пинхас, - я понимаю, ее пугает, что ты еще шесть лет будешь учиться.
  - А что в этом такого страшного, отец? Я буду и учиться, и зарабатывать, буду Вам отдавать деньги...
  - Мне твои деньги не нужны. Мать хочет, чтобы ты поскорее устроил свою жизнь, поэтому и волнуется.
  - Пусть не волнуется, все у меня будет в порядке.
  - Ну, смотри, ты говоришь - будет в порядке, значит, так и будет.
  - Я ведь учиться собираюсь, а не гулять, отец.
  - Я понимаю, что учиться, будешь и гулять, ты же, слава Б-гу, не старик и не урод у нас, голову только не теряй! Пойду-ка я спать, спокойной ночи, Борух.
  - Спокойной ночи, папа.
  Пожелав отцу спокойной ночи, Барух еще оставался какое-то время на кухне. Он вдруг реально осознал, что его жизнь не будет такой, как заведено в семьях бухарских евреев: дать мальчику "профессию", поскорее сосватать его и женить на "подходящей" девушке. Поисками "подходящей" девушки обычно занималась вся родня. Конечно, невеста должна быть бухарской. Они очень неохотно впускали в свою среду инородные элементы. С некоторых пор вошло в моду у бухарских ребят брать в жены ашкеназских евреек, что не особо приветствовалось стариками, ашкеназки - балованные, не знают порядок, не учены подметать двор... Чтобы бухарская девушка вышла замуж за ашкеназа - об этом пока еще даже не слышали! И семьи предлагаемых невест, как, впрочем, и женихов, проверялись до третьего - четвертого колена, кто были прадедушки и прабабушки, чем зарабатывали на жизнь, чем болели... Имелись целые фамилии, с которыми считалось очень престижным породниться, а были и такие, с кем не все хотели иметь дело... Конечно, времена менялись. Девушка и парень, если во время сватовства они понравились друг другу, получали разрешение даже пару раз встретиться, сходить в кино... Все это Барух, конечно, знал. Все это сейчас уходило от него куда-то очень далеко...
  
  Здорово получилось, что учителя, обратиться к которым подсказала Калантаровым Люба и к которым тут же попала Малка, не могли заниматься персонально с каждым учеником из-за недостатка времени, поэтому Барух и Малка занимались вместе. Конечно, хотелось бы, чтобы Барух уделял ей больше внимания, но он был очень занят. Кроме учебы, ему нужно было выполнять заказы для Любы, об этом тоже он по огромному секрету сообщил Малке. Частенько у него в портфеле вместе с учебниками стали обнаруживаться художественные книги, он читал их запоем, "проглатывал".
  - И когда только ты успеваешь?
  - Мало сплю, знаешь, не хочется засыпать по вечерам, жалко тратить драгоценное время на сон...
  Пришлось ей записаться в библиотеку, многие из книг, увиденных в портфеле у Баруха, можно было взять там, но не все...
  Подошло время вступительных экзаменов. Барух и Малка оказались в одном потоке сдающих. Сдали они экзамены хорошо, но не на все пятерки, поэтому пришлось подключаться Любиному знакомому. Сколько заплатили за поступление родители - вслух не говорилось. Первого сентября оба начали учиться, Барух на стоматологическом (к тому времени не представляло труда произнести уже не только это замысловатое слово), а Малка - на педиатрическом факультетах.
  С первых же дней занятий Малке повезло приобрести подруг. Инна, Раиса и Милочка были знакомы между собой еще до поступления в институт, познакомились у учителей, так же, как и наших друзей, готовивших их всех трех вместе к поступлению. Незаметно и легко Малка подружилась с ними. Мальчишки могут дружить любым количеством. Девочки предпочитают дружить вдвоем или вчетвером, иногда - вшестером, но крайне редко - втроем или впятером. В полном соответствии этому правилу, Малка органично вписалась в их компанию, тем более, что "подходила" им и по национальному признаку, их, шутя, так и прозвали в группе: "еврейский квартет". Инна и Рая были ровесницы Малки, домашние девочки, тоже только что окончившие школу. Милочка была старше на год, поступала в этот же институт в прошлом году, не добрала баллы, пошла работать на скорую помощь, прошедший год работы засчитывался ей, как стаж по профессии и добавлял шансы поступить.
  Подружилась Малка со всеми тремя, но больше всего - с Милочкой, они сразу же прониклись друг к другу особой симпатией, в доме у Милочки Малка обнаружила не найденные ранее книги, из тех, что читал Барух, а также многие другие, библиотека в этом доме была знатной, Малка стала одной из очень немногих, кому доверялись книги "на вынос", для чтения на дому.
  В середине сентября студентов всех высших учебных заведений Ташкента начали, как обычно, отправлять на сбор хлопка.
  Люба зашла к Калантаровым после работы, узнать, как себя чувствует приболевшая Мазаль, и застала у нее сватью, Браху Кураеву, мать Малки. Разговор шел о том, что Кураев-отец ни за что не хочет, чтобы его дочь ехала вместе со всеми в колхоз.
  - Боится, что она научится там разным глупостям, - объяснила Браха.
  - Каким, например? - спросила Люба.
  - Курить!
  - Ну, если она захочет попробовать курить, ей для этого не нужно никуда уезжать, и она это сделает так, что вы ничего и не узнаете, - "успокоила" ее Люба.
  - Отец говорит, не нужен был этот институт, нужно было отдать ее замуж, пусть бы окончила медицинский техникум, среднее образование тоже хорошо, стала бы медсестрой...
  - Техникумы тоже отправляют на хлопок, между прочим...
  - Если бы мы выдали ее замуж, можно было бы сделать справку о беременности и оставить ее дома...
  - Так вы категорически не хотите, чтобы она ехала?
  - Мы не хотим, а она запретила нам даже думать о том, чтобы что-нибудь предпринять. "Поеду" - и все!
  - Может быть, она права, съездит вместе со всеми, подружится с однокурсниками, ничего страшного...
  - Вы так говорите, Люба, потому что Ваша дочь еще маленькая, когда она подрастет, Вам тоже не захочется отпускать ее на хлопок!
  - Да, я думаю, не захочется, Вы правы, девочкам там не особенно есть что делать, я-то уж знаю, собирала хлопок, когда сама студенткой была... Но будем надеяться, что ничего страшного с вашей там не произойдет, она же умная девочка...
  
  Пытаясь успокоить растревоженных женщин, она вспомнила свой первый хлопок и свою первую любовь, которая стряслась с ней именно там. Наверное, потому, что у нее уже не было матери и отца, а дед, хоть и приучал ее к порядку, но баловал... Может быть, потому, что она привыкла доверять людям, несмотря на все, что произошло с ее родителями, ведь их реабилитировали, справедливость восторжествовала, хоть и поздно, и они с дедом получили возможность свободно переехать жить в Ташкент, потери не вернешь, но жизнь налаживалась, казалось, все теперь будет правильно и хорошо...
  Хорошо было не очень долго. Сначала, правда, да, было. Он был самый красивый из всех ребят на стомфаке, смотрел только на нее одну, дарил цветы, рассказывал, как ее любит, обещал, как все у них будет, когда выучатся и поженятся... Потом был хлопок, с гуляньями по вечерам, после тяжелой работы, с неуправляемостью молодости, с первыми сигаретами, первыми поцелуями, безумием первой любви... Потом она поделилась с подружкой своими опасениями, ерунда, сказала та, при перемене условий жизни часто случаются задержки, у меня самой тоже уже неделю... Потом она уже точно знала, что причина - не в перемене условий жизни, ничего не боясь, рассказала ему, надеясь, что они смогут пожениться, не дожидаясь окончания учебы, дедушка нас поддержит, вот увидишь! Что значит, дедушка, а где родители? Печальная история родителей его впечатлила. Очень. Настолько, что он несколько дней не показывался по вечерам около девчачьего барака, в котором она жила. Потом появился. Сказал, что, возможно, им стоит как следует подумать, прежде, чем решаться на такой серьезный и ответственный шаг в жизни... Все еще можно изменить, еще не поздно...
  - Ты не любишь меня? - спросила она напрямик.
  - Дело тут не в "любишь-не любишь", - ответил он.
  - А в чем же?
  - Видишь ли, - объяснил он, помявшись, - ты же ничего не рассказывала мне о своих родителях... Все - переселенцы, твой дедушка, ко всему, еще и немец...
  - Ты что? - спросила она еще, - при чем тут немцы? Они же две сотни лет прожили на Волге!
  - За что-то же их выселили всех оттуда, правда?
  - Знаешь, - приняла она решение, - уходи, я все поняла.
  - Зачем ты так? - обиделся он.
  - Уходи, я тебя больше не хочу знать.
  - А что ты собираешься предпринять? - спросил он, указав глазами на ее живот. - Я ведь не отказываюсь тебе помочь, деньгами, например...
  - Деньгами мне помогать не надо, - презрительно отозвалась Люба, с трудом сдерживая слезы, изо всех сил демонстрируя неприступную гордость, - что мне делать, я решу без тебя, а ты, может быть, вообще никакого отношения к этому не имеешь...
  - Это еще почему?
  - Потому! Думаешь, ты был у меня один?
  - Ну, ты и...
  Он не позволил себе выругаться, хотя чувствовалось, какие слова пришлось ему сдержать, мужское самолюбие было уязвлено до беспредельности, но, с другой стороны, он испытывал облегчение от того, что можно было во всем обвинить ее, не считая негодяем себя. Где-то, в глубине души, плескалось сомнение в справедливости самооправдания, но оно быстро утонуло в неприязни. Надо же, втянуть его в эту дурацкую историю, да еще признаться, что у нее был кто-то другой, одновременно с ним! Такое нормальная девушка из нормальной семьи не могла бы себе позволить. Никогда. Ясно, что о нормальной семье не приходится говорить. Тем лучше, что оно все получилось так, как получилось...
  Родила Люба в июне, сразу после сессии, успела сдать последний экзамен. Дед ни о чем ее не спросил. Он винил во всем только себя. "Нужно было найти себе жену, когда забрали детей, - думал бедный старик, страдая намного больше внучки. - Была бы рядом с ней женщина, моя жена, научила бы ее, как вести себя с этими кобелями... Никому нельзя верить на этом свете! Г-споди, как же растить детей?"
  - Дед, не переживай ты так! - попросила его Люба, видя, как он потихоньку страдает, словно хочет выстрадать всю ее беду за нее, - обойдется все, я выучусь, буду работать, денег нам хватает, а больше никто нам с тобой и не нужен!
  - Ты не волнуйся о деньгах, моя родная, - сказал дед, - лучше подумай, кого мы наймем в няньки, когда ты начнешь учиться. И даже раньше, чем начнешь... Давай, прямо сейчас уже будем искать кого-нибудь, чтобы помогала тебе.
  Нянька нашлась быстро, славная бабушка, ей нужно было подрабатывать, чтобы помогать семье сына. Больше на хлопок она не ездила, статус матери-одиночки с маленькой дочерью избавил ее от этой почетной обязанности каждого узбекского гражданина.
  Отправлять на сбор хлопка домашнюю девочку, только что окончившую школу... Она хорошо понимала недовольство родителей. Всеми правдами и неправдами они старались добиться для своих детей освобождения от этой ежегодной повинности, но получалось это далеко не у всех. Да и студентам самим подчас хотелось ненадолго уехать подальше от родителей, с друзьями... Так и не удалось Кураевым оставить Малку в городе, она уехала "на хлопок" в середине сентября вместе со своим курсом.
  
  ПЕРВЫЙ ХЛОПОК
  
  Кто не был, тому - не понять. "Дадим Родине 5700000 тонн белого золота!" - лозунг, очень хорошо знакомый жителям Узбекистана, хлопковой республики конца шестидесятых двадцатого... На следующий год появлялась новая цель - 5800000 тонн, затем - 5900000 тонн... До шести миллионов дотягивали в 1969, очень хотелось руководству республики получить очередные ордена...
  Собрать по-настоящему эти миллионы тонн было совершенно нереально. Делался первый сбор, машинный, после него на кустах оставались свисавшие из коробочек остатки ваты с семечками. На сбор этих остатков, нигде в мире уже не собираемых, перекапываемых вместе с кустами на удобрения, в Узбекистане свозились работать, буквально за копейки, студенты всех высших учебных заведений. После отъезда студентов на поля, в ВУЗах республики месяца на два приостанавливалась учеба...
  Отправлялись "на поле" "бригады" с промышленных предприятий, работникам платилась зарплата, ехали они обычно недели на две, до следующей замены, условия жизни им предлагались получше, чем студентам, их расселяли в сельских школах - дети все равно были на полях, занятия в самих этих школах тоже приостанавливались до самого окончания "битвы за урожай".
  Из ташкентских поликлиник отправляли "на обслуживание" ("лечение") врачей. Тоже, обычно, недели на две-три, по очереди. Выдача освобождений на местах - не поощрялась, врачам частенько приходилось воевать с местной властью за каждый выданный ими больничный "трудодень"...
  Все эти усилия были нужны на самом деле только для пресловутой "галочки", отчета о том, что "Белое золото страны будет убрано все, до последней коробочки!". Хлопок, собираемый после машинного сбора - некачественный, использовать его в "народном хозяйстве" негде... Там, где выращивались особо ценные тонковолокнистые сорта, сбор осуществлялся только ручной, силами самих колхозников, и неплохо оплачивался.
  В тяжелом 1969 студенты пробыли на хлопковых полях до самого конца декабря, до уже выпавшего снега, пресловутые миллионы были не собраны, а "нарисованы" - такие ходили слухи, проверить их, конечно, было невозможно, так как республика гордо отрапортовала Родине - "Есть шестой миллион!".
  В следующие годы планку каким-то образом удалось снизить - невиданное дело в условиях "социалистического соревнования", а студентам приходилось проводить на хлопке меньше времени, возможно, кому-то "наверху" пришло в голову, что сбор этого некачественного сырья идет за счет серьезного снижения качества подготовки молодых специалистов...
  
  В 1972, через две недели после начала занятий, успев, разве что, познакомиться друг с другом, студенты-медики ехали на хлопок, разместившись в длинной колонне автобусов, заполненных поющей и смеющейся молодежью и багажом. В одном из этих автобусов, вместе со своей группой будущих стоматологов, ехал Барух, большинство составляли девушки, ребят было пятеро в группе из двадцати девяти человек. В том же автобусе ехала на хлопок Малка. Родителям не удалось уговорить ее добыть освобождение от этой эпопеи, наоборот, ей удалось уговорить их "все будет хорошо, как все, так и я".
  Автобус остановился под вечер в поле, около огромного барака, называемого "полевой стан", девушек сгрузили с вещами, а оставшихся ребят повезли еще куда-то. Начал накрапывать дождь. В полной темноте мальчишек высадили из автобуса возле другого "полевого стана", где предполагалось разместить парней нескольких факультетов и курсов вместе, света почему-то не было, в полной темноте, с вымокшими под дождем во время ожидания вещами, мальчишки размещались среди уже расположившихся там приехавших раньше них студентов. Места на грубо сколоченных в несколько рядов по всей длине барака двухэтажных нарах были заняты. С трудом Баруху удалось развернуть сырой матрас в углу на втором этаже, а рядом с ним втиснулся приобретенный в первые дни учебы дружок-сокурсник, Владислав. Оба они были старше остальных, Барух два года проучился в техникуме, а Влад успел даже отслужить в армии. Сумки с вещами разместились в головах, другого места для них не нашлось.
  - У тебя есть что-нибудь пожевать? - спросил Влад, устраиваясь спать, - у меня не было времени собраться, ничего не взял с собой, надеялся, хоть чаем нас напоят тут перед сном, черти...
  - Есть, - ответил Барух, - только в этой темноте открывать консервы - боюсь, постель станет не только мокрая от дождя...
  - А что, кроме консервов есть что-нибудь?
  - Лепешки.
  - Давай!
  Лепешка, которую вытащил из пакета Барух, уже не была такой свежей, какой вложила ее туда Мазаль, собирая сына в дорогу, но все равно издавала настолько призывный запах, что паренек, расположившийся рядом с Владом, начал ворочаться, стесняясь напрямую заявить, что и он не прочь был бы присоединиться к вечеряющим друзьям, но всем своим поведением стараясь дать им это понять...
  - Как тебя зовут? - спросил его Барух, отламывая кусок лепешки и протягивая его через Влада соседу.
  - Макс, - отозвался тот, принимая хлеб, - спасибо.
  - Ты с какого факультета?
  - Лечебный, первый курс, нас за полчаса до вас привезли, свет еще был... А вас как зовут, ребята?
  - Я - Влад, а он - Барух, мы со стомфака, тоже первый...
  - Тут у меня Игорек под боком, лепешки любит...
  - На, передай и Игорьку своему...
  - А что это вы там делите, мужики? - раздался голос с нижнего этажа.
  Минут через десять от четырех больших самаркандских лепешек, заботливо упакованных Мазаль в плотный бумажный пакет - "это совсем не много, Борух, угостишь друзей!" - остались только крошки в том самом, уже пустом, пакете.
  - Ну, теперь можно и уснуть, - решительно заявил Влад; пользуясь близостью к пакету, он умудрился сносно утолить вечерний голод...
  Уснуть Баруху долго не удавалось. В бараке разместились больше двухсот парней. Каждый спящий издавал какие-нибудь свои, специфические звуки. Кто-то тихонько похрапывал, кто-то сопел с придыханием, где-то внизу храпели с присвистом...
  - Скажи спасибо, что не пришлось служить в армии, - сказал ему Влад, уже засыпая, - привыкнешь, будешь уставать, начнешь спать, как миленький...
  - Ты меня успокоил, Владик, - пошутил Барух.
  
  Уснуть, вернее, задремать, удалось ему только под утро. Показалось, вообще даже и не спал, когда в барак заглянул дежурный преподаватель и устроил громкий подъем. В призрачном утреннем свете открывшаяся Баруху картина показалась страшноватой. Невыспавшиеся, обросшие, молодцы потянулись к мойке, установленной невдалеке, умываться от души не приходилось, плеснув пару ладоней холодной воды на лицо, каждый торопился уступить место следующему... Набрав в кружку немного воды, достав зубную щетку и пасту, Барух отошел в сторону, уроки Любы о том, как важно следить за зубами, не прошли даром.
  - Ну-ну, - ухмыльнулся друг Владислав, - посмотрим, на сколько тебя хватит... А впрочем, знаешь что, - добавил он, подумав, и, не закончив фразу, пошел доставать из сумки свои принадлежности для чистки зубов.
  - Ты прав, братан, - сказал он Баруху, когда они вместе пили чай, заваренный в огромном котле и разливаемый половником, к чаю полагался хлеб и сахар, этим завтраком друзья решили удовлетвориться, - мы ведь стоматологи с тобой, нужно следить за своими зубьями!
  
  Через короткое время парней выстроили и отправили на ближайшее поле, распределив по грядкам.
  - Собирать все, - объяснил им старший, - беретесь двумя руками за куст снизу и тащите все, что попадается под руки, вверх, и - прямиком в фартук, заодно подбираете с земли все, что белеется, ничего, даже если вместе с листьями, грядка за вами должна оставаться коричневой, это называется "подбор", наберете, сколько поместится - пойдете сдавать на хирман, вон его уже поставили, будете взвешивать и записывать, сколько собрали.
  - Вот и пригодились мне перчаточки, права была Люба, - засмеялся Барух, - врачу надо руки беречь!
  - Посмотрим, на сколько тебе их хватит...
  - Попрошу еще прислать в посылке, когда эти будут заканчиваться.
  
  На обед их вернули к бараку. В котле был уже сварен суп. К супу с макаронами, в нем обнаруживалось и мясо, а также картошка и морковь, прилагался хлеб, вообще, хлеб был в неограниченном количестве сложен в подсобной комнате в мешках, так же, как и кусковой сахар. Консервы, привезенные Барухом, решено было оставить на вечер, потому что на ужин, успели они узнать, как и на завтрак, полагались от щедрот организаторов те же чай, хлеб и сахар.
  Так хотелось после обеда полежать, хоть немного отдохнуть от всех треволнений вчерашнего и сегодняшнего дней... Но сделать это не удалось - поле ждало...
  Вернувшись в барак вечером и поев, причем все мальчишки к ужину уже разделились на "семьи" человек по четыре-пять, объединяя при этом свои припасы, ребята расположились на нарах отдохнуть. Хорошо еще, дни стояли теплые, вымокшая вчера под ночным дождем постель успела за день просохнуть, но в бараке установился специфический запах этой промокшей и высыхавшей постели, потных тел и немытых ног. От этих впечатлений лучше всего было отвлечься, это понимали все, провести в этих условиях предстояло не день и не два, а хороших пару месяцев...
  - Пойду-ка я, проведаю наших девушек, кто со мной? - заявил Влад. - Пошли, Барух!
  - Пошли, только сначала мне нужно будет выяснить, куда поселили педиатричек, поможешь?
  - Кто у тебя там, подружка?
  - Родственница, обещал родителям присматривать за ней.
  - Ну-ну, - многозначительно промычал Влад, - пойдем, найдем педиатричек.
  Девушек разместили в таком же бараке, расположенном в километре от них. "Педиатрички" оказались в нем вместе - по выражению Влада - с "зубничками" из группы друзей. Вернувшись с работы и поев, девушки занялись важным и ответственным делом - разделением барака на "квартиры" с помощью привезенных специально для этой цели разноцветных простыней.
  "Зубнички" ужасно обрадовались пришедшим к ним друзьям, тащили их полюбоваться сооруженными закутками, барак у девушек успел стать каким-то даже уютным, несмотря на то, что свой первый день они тоже провели в поле. Правда, работали они "полегче", их поставили на карту, где еще нужно было собирать хлопок, а не подбор, до ободранных рук собиравшийся весь день парнями.
  Очень быстро Барух нашел в этом огромном бараке Малку. Вид у нее был не ахти. С грустью она рассматривала исколотые хлопковыми колючками руки, может быть, успела уже пожалеть о своем энтузиазме...
  - Как ты тут? - спросил он у нее.
  - Все нормально, - "держа фасон", улыбнулась ему девушка.
  Условия жизни в бараке и тяжелая работа чуть не заставили ее пожалеть о принятом решении... Она училась устраиваться в непростых условиях полевой жизни, где самым страшным неудобством было то, что девочкам приходилось довольствоваться кружкой горячей воды вместо душа...
  Малке очень хотелось, чтобы он в первый же вечер пригласил ее в свою компанию, но это, к ее огорчению, произошло не сразу. "Ничего хорошего из этого не выйдет, - здраво рассудил поначалу Барух, - пусть остается со своими девчонками, а мне хватит и моих, из группы, не хватало мне еще за нее отвечать, на самом деле...". Следующее, такое же здравое рассуждение, подсказало ему, что если она будет проводить досуг рядом с ним, будет легче выполнить обещание, данное ее родителям - "не спускать с нее глаз!"
  Вскоре у кого-то из подобравшихся потихоньку к девчачьему бараку ребят появилась гитара, вечер был теплый, темнело поздно, жизнь казалась уже не такой отвратительной, как вчера вечером и сегодня весь день, мы молоды, мы вместе, а остальное - ерунда, время пролетит незаметно, вернемся в город, будем учиться, все будет здорово, друзья...
  Возвращались парни к себе поздно, в бараке уже было темно, оказалось, что опоздали на вечернюю перекличку, получили предупреждение - если это повторится еще раз, то...
  
  Так и потекли размеренные "трудовые будни"... Им установили норму сбора, тех, кто ее не добирал, обещали пригласить вечером на заседание выездного комсомольского бюро курса. За "плохое поведение" грозило исключение из комсомола, что, в свою очередь, было чревато исключением из института... Очень быстро студенты научились мухлевать самыми разнообразными способами, тащить с хирманов уже сданный хлопок, "солить" собранный, то есть подсыпать равномерно в фартук землю - для веса...
  Тяжелее других девчонок приходилось высокой Рае, она, не самая шустрая девочка, к тому же близорукая, собирала хлопок медленно, ей приходилось чуть ли не втрое складываться, чтобы доставать до низких кустов, частенько Малка подбрасывала в ее фартук собранный хлопок, было жалко подружку, постоянно жившую под угрозой приглашения на комсомольское выездное бюро. Однажды это с ней случилось. Рая пела на поле во время сбора, девочки собрались вокруг нее, послушать, кто-то "донес", и ее пригласили на расследование.
  - Ты не просто плохо собираешь, сказали они мне, - рассказывала она подружкам, - но еще поешь на поле, из-за тебя снизились показатели сбора других студенток, если ты завтра не соберешь среднюю норму, можешь прощаться с комсомолом...
  - Как же вы собираетесь считать среднее? - попробовала отшутиться она, еще не понимая, с какими серьезными людьми имеет дело. - Если такие плохие сборщики, как я, начнут собирать среднее, среднего просто не будет.
  Ей очень доходчиво объяснили, что в то время, когда Родина борется за сбор хлопка в сжатые сроки до последней коробочки - шутки неуместны.
  Идеологию против себя лучше не восстанавливать, наша советская идеология шутки в свой адрес не приемлет, так объяснил Рае друг Баруха, Владислав. Он не ограничился сухими наставлениями, несколько дней, следующих после разборки с комсомольцами, вся компания собирала хлопок не только каждый для себя, но и все - для Раи. "Можешь ведь, когда хочешь", сказали ей, снова пригласив на бюро через неделю, чтобы знала - о ней не забывают. По подсказке все того же Влада, Рае прислали в посылке из дома справку о сильной степени близорукости, благодаря этой справке комсомольские вожаки прекратили требовать от нее сбор среднего, но петь на поле, конечно, охоту отбили.
  
  Уже наметились парочки. К Баруху присматривались многие, он явно пользовался у девушек успехом. Сам же он не торопился ни к кому пристраиваться, побаивался - чем это может кончиться, не хотел заводить себе лишние проблемы...
  - Если честно, то я еще того, ни с кем, - признался он Владу, уже выбравшему себе подружку.
  - Ну и не теряйся, для чего хлопок, - подбивал его на подвиги друг, - такой выбор, грех упускать.
  - Что я буду с этим делать потом, в Ташкенте? - продолжал осторожничать Барух.
  - Что захочешь, то и будешь, - успокаивал его Влад, - все равно никто не принимает всерьез хлопковые приключения, можешь на этот счет не волноваться...
  - Так ты и к Нелечке своей не относишься всерьез? - поинтересовался Барух, имея в виду новую подружку Влада, девушку из Малкиной группы.
  - К Нелечке - отношусь. Наверное, будем продолжать встречаться, когда вернемся в город, - признался Влад, - классная девчонка, нравится мне...
  - Ну, а мне не нравится никто...
  - А эта твоя родственница, она что, близкая тебе родня? Или так, седьмая вода на киселе? - спросил его друг. - Меня попросил с ней познакомить один из наших, ты как на это смотришь?
  - Я ее сторожить не собираюсь, но как она сама на это посмотрит - не знаю.
  - Я вижу, как она на тебя смотрит, когда встречает!
  - Ну, смотрит, ну и что?
  - Да ничего... Значит, поможешь их познакомить?
  - Нет, я в этом не участвую, если хочет, пусть сам...
  - А говоришь, тебе все равно...
  - Да не все равно мне, она родственница, сказано тебе...
  - Родственница, родственница, то-то, ни на кого другого не хочешь смотреть...
  Ну, не начинать же ему рассказывать, что Малка - своя, бухарская, а это значит, что ее надо по возможности оберегать от неприятностей... В общем-то, воспитание Баруха предполагало, что защищать и оберегать от неприятностей нужно любую девушку, но если кто-то сам себе ищет проблемы, при чем тут я?
  
  Карим, парень-первокурсник из лечфаковской группы, с первых дней вошел в одну с друзьями компанию. Произошло это из-за его столкновения с Барухом. Устраиваясь на новом месте, Барух выронил из сумки книжку, взятую с собой - читать.
  - Айзек Азимов, "Я - робот", - произнес красивый парень, выглядывая с первого этажа нар, под размещавшимся наверху Барухом. Он поднял упавшую книгу и с улыбкой подал ее хозяину, - тебе нравится?
  - Да, нравится.
  - Мне тоже, я уже несколько книг его прочитал, а ты знаешь, что он из наших?
  - Знаю. Из "советской" еврейской семьи, читал однажды в газете его интервью об этом... И о том, каким книжным червем он был в детстве...
  - У вас, у евреев, - внимательно разглядывая Баруха и почему-то с обидой сказал парень, - есть одна несимпатичная черта: как только кто-то добивается успехов в какой-то области, становится знаменитостью, вы тут же объявляете, что он еврей, или находите у него еврейские корни, по крайней мере...
  - Только эта одна несимпатичная черта есть у нас, у евреев? - достаточно миролюбиво пошутил Барух, уже Влад прислушивался сверху, к чему приведет беседа, собираясь доходчиво объяснить возможному обидчику евреев, что у "них", в частности, у Баруха, имеются в бараке и доброжелатели...
  - Ну, с чего ты взял, что Айзек Азимов - еврей? - все с той же обидой в голосе спросил парень, не отвечая на вопрос Баруха.
  - Просто знаю.
  - Азимов - настоящая узбекская фамилия, моя, например.
  - Есть несколько фамилий, - таким же миролюбивым, но уже серьезным тоном ответил ему Барух, - которые встречаются и у евреев, и у узбеков, в том числе, например, Азимовы. А фамилия Измайлов - встречается и у русских, и у татар, а у узбеков это та же фамилия, только звучит чуть иначе - Исмаилов... Есть и еще примеры... Но можешь мне поверить, писатель-фантаст Айзек Азимов - еврей.
  Парень ничего не ответил, так же обиженно скрылся в своем углу. Через несколько минут он снова выглянул и спросил у Баруха:
  - Ты это точно знаешь?
  - Про Айзека? Знаю, может, смогу доказать, когда вернемся в Ташкент.
  - Карим, - сказал парень, протягивая Баруху правую руку, - не обижайся, я не хотел...
  - Барух, - пожимая протянутую руку, ответил тот, - а он Влад, знакомься.
  Представленные друг другу, парни вынужденно пожали руки, настороженно приглядываясь один к другому.
  - Могу тебе рассказать по секрету кое-что еще, - продолжал Барух. - На могиле матери знаменитого Ибн Сино, Авиценны, написано имя "Ситора". Кроме этого имени о ней ничего не принято сообщать. Потому что, как говорят наши старики, она была еврейка. Можешь теперь обижаться на полную катушку.
  - Не буду я обижаться на тебя, - ответил Карим, - приедем в Ташкент, постараюсь проверить информацию...
  Именно ему с первого взгляда понравилась Малка, но он стеснялся попросить Баруха сам, напрямую, познакомить их, а Влад не преуспел в качестве посредника... "Жили" они впятером: Влад, Барух, Макс, Игорь и Карим, принятый в компанию сразу после инцидента с Айзеком Азимовым и Ибн Сино... Они делили на пятерых отвоеванное в конце концов, с помощью разнообразных хитростей и обменов, общее место на нарах, на втором этаже, и еду, присылаемую родителями в посылках раз в неделю. Посылки, как правило, съедались дня за два, в остальные дни их подкармливали запасливые девчонки, у них почему-то всегда все было на месте, в закрытых коробках...
  Подошла первая суббота, оказалось, что она тоже рабочая. Поворчав, студенты отправились на поле. Каким же было их удивление, когда и в воскресенье их разбудили рано утром. Раздались возмущенные возгласы, что это, дайте хоть день поспать, выходной для всех... Им был обещан "короткий рабочий день по воскресеньям", выхода не было, нестройными рядами, неохотно, отправились трудиться...
  
  Две недели пролетели незаметно. К концу второй в жесткое расписание втянулись почти все, работа уже не так изнуряла, ребята и девушки сдружились, вечера пролетали весело, сформировались компании приятелей, а парочки, несмотря на старания преподавателей "не допускать", находили укромные места для свиданий...
  Кариму повезло. Четыре девчонки, одна из которых его интересовала, вписались в сложившуюся компанию. Влад легко и просто включил туда свою подружку, а она очень быстро и не без влияния друга, втащила в нее весь "еврейский квартет". В теплые вечера после работы вся компания собиралась на пригорке, недалеко от барака номер пять, так они назвали "полевой стан" - место обитания девчонок. Ребята, как было заведено, тащили выпивку, девочки - еду. Почему-то с едой у мальчишек постоянно была напряженка. Им точно так же присылали из дома посылки, каждую неделю, но в первые дня два они умудрялись все присланное сожрать. Девочки аккуратно разбирали свои посылки, отобрали самые крепкие коробки, соорудили из них подобие шкафов, в этих импровизированных хранилищах еда была недоступна для мышей, во множестве водившихся в продуктовой комнате, да и в самом бараке. Присланной еды хватало не только на добавку к скудному хлопковому рациону, но и на вечерние посиделки, "боевые подруги" старались подкормить своих кавалеров...
  
  Нелька симпатизировала Баруху, поэтому частенько, поддразнивая Влада, задевала "стойкого оловянного солдатика", как она его называла. Однажды дело чуть было не дошло до крупной ссоры.
  - Можно, я буду тебя называть Боря? - во время очередных посиделок с бутылочкой и гитарой "на природе" спросила Баруха Неля.
  - Называй, как хочешь.
  - Тогда - Боренька! - кокетливо улыбаясь, продолжила игру девушка.
  - Можно и Боренька.
  - Боренька, а можно мне узнать, почему у тебя нет подружки?
  - Не нашел вторую такую, как ты, - решил отшутиться парень.
  - А ты первую не спросил, может...
  - Так, - сурово вмешался Влад, не дав ей договорить, - Барух, Боренька или как тебя, тебе не кажется, что вы оба не туда заезжаете?
  - Нет, не кажется, - начиная злиться, ответил Барух.
  До этого в их отношениях все было в порядке. Барух происходил не из искателей приключений. Не то, чтобы ему никогда не приходилось драться, в школе - да, несколько раз именно таким способом пришлось отстаивать мужское достоинство, но, в общем, он был не из сторонников решать проблемы силовыми методами, опять же, воспитание, полученное дома, настраивало уходить в сторону от ненужных столкновений...
  Сейчас дело принимало неприятный оборот. Неля его не интересовала. Совсем. Не только потому, что была подружкой приятеля, еще потому, что была не в его вкусе. Со своим вкусом он, правда, окончательно не разобрался, были несколько девушек, к которым он присматривался на предмет... Но... Эта в их число явно не входила. Влад был настроен очень серьезно. Не хотелось вступать с ним в конфликт по нескольким причинам. Барух явно уступал ему, прошедшему серьезную армейскую школу, такого лучше иметь в друзьях... Объяснять, что девушка его не интересует, означало обидеть обоих, и в то же время представиться трусом самому...
  - Славик, - продолжала веселиться зачинщица ссоры, еще не до конца понимая, что она поджигает драку, - чего ты вмешиваешься, дай мне выяснить, кто нравится нашему Бореньке!
  - Нравишься ты ему или не нравишься, это вопрос восемнадцатый, - начиная понимать, что происходит на самом деле, ответил парень.
  Черт его знает, совсем не хотелось ссориться с Барухом. Если дойдет до выяснения отношений всерьез, тому не поздоровится, это было понятно с одного взгляда на обоих. До этого момента парень вел себя, как друг, ни словом, ни намеком не касался больного для Владова самолюбия вопроса о посылках, их получали из дома четверо из них, а он - нет, потому что жил в Ташкенте у дальних родственников и посылать ему еду на хлопок было некому, а покупать ее здесь - не было денег, так как те, что имелись, тратились на выпивку, мальчишки обычно приходили в гости к девочкам с вином для них и "погорячее" - для себя, соблюдалось правило "наше - пить, ваше - есть".
  Отступать, конечно, было неприятно, может ли он позволить себе отделаться шуткой? Не уронит ли при этом авторитет неосторожной подружки, а может, самой этой подружке морду набить, чтобы не цеплялась к другим парням?
  
  Расстановка сил была следующей: в сумерках уходящего воскресного вечера вокруг импровизированного стола - его роль исполнял подходящий по форме камень - собралась небольшая группа друзей. Макс сидел рядом с Инкой, между ними еще только начинались переглядывания, ни до чего серьезного дело не дошло. За Инкой сидели в обнимку Влад и Неля, сейчас Влад немного отодвинулся от нее и даже как бы приподнялся напротив Баруха. Карим, довольный, что умудрился втянуть подружек Малки и ее саму в свою компанию, расположился между двумя девчонками - Малкой и Раей, по-джентльменски ухаживая за обеими. Ему не хотелось спугнуть удачу, поэтому он демонстрировал обеим в одинаковой степени свое "элитное" воспитание. Малке даже в голову не приходило, что она-то и является предметом, побуждающим его ко всем этим ухищрениям. Рядом с Раей сидел с гитарой Игорек, его подружка, Олечка, чуть позади, привалилась к его спине и сплетничала с Милочкой, возле нее расположилась Рина, "зубничка" из группы друзей, с первых дней подбиравшаяся к Баруху, рядом с ним она и уселась сегодня "случайно", а сейчас намерена была использовать подвернувшийся счастливый случай.
  Малка сидела как на иголках. "Почему он не скажет, что у него есть невеста? - думала она, - я не просила его скрывать это, сказал бы, и дело с концом, она от него отстала бы насовсем, ну Борух, хватит дурака валять, а не то я сейчас сама ей все объясню..." В тот самый момент, когда она уже готова была объяснить Нельке, почему Барух не заводится ни с кем из множества заглядывающихся на него девиц, сделала это Рина.
  - Нелечка, - довольно ехидно заявила она, - Баруху просто еще не разрешили рассказывать про подружек.
  - Кто тебе не разрешает рассказывать, Боренька? - не успокаивалась бандитка.
  - Я не разрешала, - все с тем же ехидством, не уступая зачинщице, продолжила Рина, заметив замешательство Баруха, предпочитающего промолчать.
  - И почему же ты не разрешала? - уже даже с какой-то угрозой в голосе спросила Неля, тоже явно не собираясь уступать.
  - А потому, что не хотела распространяться о наших отношениях, это ведь никого не касается, кроме нас...
  Теперь назревала драка между девчонками, во-первых, это было хорошо, потому что спасало положение, во-вторых, не допустить эту драку - было уже задачей попроще, взял ее на себя Влад, как самый опытный в этих вопросах участник происшествия.
  - Девочки, - ласковопримиряющим тоном заявил он, - брэк, всеобщее перемирие, Борька, давай пять!
  Не успев сообразить, как развернулась ситуация, Барух пожал протянутую лапу, поежившись от мысли, что две минуты назад мог получить ее совсем в другом качестве. Инцидент был, вроде, исчерпан, в стаканчики разлили еще по чуть-чуть, выпили, разобрали приготовленную девчонками закуску.
  - Это когда же вы умудрились договориться? - не унималась Нелька, не удовлетворенная разрешением ссоры, очевидно, ей хотелось встряски посерьезней.
  - А ты следила за нами, что ли? - спросила Рина, встревоженная молчанием Баруха.
  - Ладно, девочки, хорош бузить, - снова вступил Влад, занимая исходную позицию рядом с подружкой, - никто никого не обижает!
  Барух чувствовал, что теперь настала его очередь отреагировать, но как это сделать, он в точности не знал. Выручила опять Рина. Просто придвинулась к нему поближе и обняла его сзади за талию, после чего он произвольно, сам того не осознавая, обнял ее за плечи. Это движение решило все без слов. Инцидент был, действительно, исчерпан.
  Несмотря на то, что уже успели слегка выпить, разговор клеился вяло, Игорек тихонько наигрывал на своей гитаре, привезенной навещавшими его родителями...
  Малка замерла в недоумении, она точно знала, что между ними ничего не было, он никогда даже не смотрел в сторону этой лисы, но ее Борух почему-то, вместо того, чтобы тут же объяснить ситуацию, обнял рыжую за плечи и так и сидел с ней в обнимку...
  После того, как Влад приструнил уже готовых было сцепиться между собой Ринку и Нельку, выпили еще немного. Рая, спой, стали просить девчонки. Нет, отшучивалась та, комсомольцев боюсь, не буду петь. Спой, Раечка, смеялись девчонки, мы же не на поле, никому не расскажем...
  Приятным тембром Рая напела мелодию Игорю, быстро узнавшему оказавшуюся знакомой песенку из известного в то время польского спектакля.
  Гаснут, гаснут костры, спит картошка в золе,
  Будет долгая ночь на холодной земле...
  И холодное утро займется,
  И сюда уж никто не вернется...
  "Ах, пане-Панове, - подхватили все, кто знал слова, - ах, пане-Панове, ах пане-Панове, да тепла нет ни на грош, что было, то сплыло, что было, то сплыло, что было, то сплыло, того уж не вернешь..."
  Малка впервые слышала эти слова, ей стало очень грустно от припева, слезы наворачивались на глаза, а Рая, своим замечательным бархатным голосом, уже пела второй, третий, четвертый куплет печальной осенней песенки.
  Как теряют деревья остатки одежд,
  Словно нет у деревьев на лето надежд...
  Только я пока очень любима,
  И любовь не прошла еще мимо...
  Но маячит уже карнавала конец,
  Лист осенний летит, как разлуки гонец,
  И в природе все как-то тревожно,
  И мой милый глядит осторожно...
  До свиданья, мой милый, - скажу я ему,
  Вот и лету конец, все одно к одному,
  Я тебя слишком сильно любила,
  Потому про разлуку забыла...
  Горьких слов от него услыхать не боюсь -
  Он воспитан на самый изысканный вкус.
  Он щеки моей нежно коснется,
  Но, конечно, уже не вернется...
  
  "Ах, пане-Панове...", - снова подхватили все и Малка, тихонько, вместе с ними, настроение испортилось окончательно и бесповоротно... Еще выпили, попели под гитару, пришла пора провожать девочек, да и мальчишкам возвращаться к ежевечерней поверке.
  
  По дороге растянулись, двигаясь группами. Впереди шли Игорь с Олечкой и гитарой, с ними - Милочка, за ними, чуть поодаль, Макс и Инка, в обнимочку. Еще дальше Барух и Рина, молча, в той же позе, в какой оказались в конце ссоры, она - обнимая его за талию, он ее - за плечи. Еще чуть дальше - Карим галантно сопровождал своих подружек Раю и Малку.
  Настало его время! Сейчас он незаметно, как бы между прочим, возьмет под руку обеих... Так давно хочется быть поближе к этой черноглазке-чернобровке-черноволоске, она почти не пила сегодня, да что там пила - сухое, пять грамм, классная девочка, не курит, волосы - до попы, что за попа, правда, не углядишь под этими военными штанами, все они на хлопке напяливают на себя минимум на размер большие, чем требуется...
  
  В это невозможно было поверить, он и домой отправился провожать ее все так же, в обнимочку... Малка шла за ними, смотрела на эти объятия глазам своим не веря, сначала она подумала - это розыгрыш, она точно знала, еще полчаса назад ни о чем подобном и речи не было... Как же она не догадалась сесть возле него, разыграть тот же самый спектакль... Что это? Этот парень, Карим, взял ее под руку, кажется? Чего это вдруг? А, ничего страшного, второй рукой он точно так же взял под руку Райку, джентльмен... Вот в этот момент Карим подхватил ее и Раю, шедшую вместе с ними, под руки, обе то и дело спотыкались на темной каменистой дороге, освещаемой лишь светом луны, вышедшей из-за горизонта... Малка никак не отреагировала на его манипуляции, ей было не до него, да и вообще ни до кого, она видела идущих впереди в обнимочку Баруха и Рину, здорово, подумал джентльмен, как я все это классно подстроил...
  Наверное, нужно было освободить руку, не пристало порядочной девушке, да еще невесте другого, идти под руку с чужим парнем, но Рая явно ничего не имела против этой поддержки, а силуэт идущих впереди в обнимку Баруха и Рины так раздражал Малку, что она тоже не предприняла никаких мер самообороны... Даже когда Карим на какую-то долю минуты прижался к ее бедру своим, чуть плотнее захватив ее локоть, случайно у него получилось, решила девушка, специально он не стал бы этого делать, не буду поднимать шум из-за ерунды... Тем более, что он тут же вернулся в исходное положение, и больше никаких попыток к сближению в этот вечер не предпринимал...
  
  Никто не заметил, как по дороге отстали от них и растаяли Влад с Нелей, пришлось на перекличке его "прикрыть", вернулся он часа в два ночи, преподаватели уже спали, закинул в приоткрытое окошко комок ссохшейся глины, Барух, разбуженный этим комком, попавшим в него, спустился открыть ему дверь...
  Комната преподавателей находилась у самого входа, по ночам дверь в нее обычно не закрывалась, чтобы было слышно, что творится в бараке.
  - Кто там? - сонным голосом вопросил спящий у двери лаборант Сулейман-Ага, кто пришел, как фамилия?
  - Никто не пришел, - успокоил его Барух, - мы на минуту выйдем...
  - Кто - мы, сколько вас? - все так же, сквозь сон, продолжал тот "исполнять обязанности".
  - Да мы это, Барух и Владислав, сейчас вернемся...
  - Дверь не забудьте потом закрыть на ключ...
  - Не волнуйтесь, закроем, - сказал Влад, делая вид, что "выходит" вместе с Барухом.
  - Где ты шатался? - шепотом спросил Барух у друга.
  - Да не хотелось расставаться, а еще надо было нравоучение прочитать вредной бабе, чтобы больше не цепляла тебя, да и никого другого тоже...
  - Прочитал?
  - Прочитал, думаю, запомнит.
  - Чего это ты?
  - Да так, ничего...
  - Слушай, ты не думай, я ничего такого...
  - А я и не думаю. Пусть только попробует... А ты молодец, Борька, когда успел? Никто из нас не заметил даже...
  - Успел - что?
  - Риночку закадрить, вот что. Хотя, кто кого из вас закадрил - еще вопрос. Ну и как она?
  - Что - как, Влад?
  - Да ты что? Хочешь сказать, что ничего не было?
  - Владик, ты от меня отвяжись, ладно? Не приставай, а то, знаешь...
  - Ну да, ну да, знаю, ты герой, про девушек своих не рассказываешь, ну и не рассказывай, черт с тобой. Курить хочешь?
  - Не собираюсь я курить, и ты - бросай.
  - Может и брошу... Доберусь вот до последнего курса - и брошу.
  - Пошли спать, завтра вставать рано, да еще этот Ага придерется, чего мы так долго...
  - Спит Ага, без задних ног дрыхнет.
  - Барух Калантаров, Владислав Деревянко! Спать! - раздался от двери хриплый полушепот.
  - А ты говоришь - без задних...
  - И без передних, ладно, пошли спать...
  
  В эту ночь девчонки долго шептались перед сном, обсуждая свои впечатления от проведенного вечера.
  - Раечка, - сказала Малка, - я никогда не слышала раньше, как ты поешь, это было просто умопомрачительно.
  - А где же ты была, когда я всех развлекала на хлопковых грядках?
  - Не знаю...
  - Я знаю, - засмеялась Инка, - ты была уже далеко впереди и не слышала, ты же у нас передовик производства!
  - Ничего не передовик, мне просто попалась пустая грядка, почти не было хлопка, вот я и ушла вперед, если бы услышала, что ты поешь, ни за что бы от вас не оторвалась...
  - И не собрала бы норму, - продолжала подшучивать над ней Инка, - как же без нормы, передовик?
  - Говорю тебе, я никакой не передовик, - совсем уже было разобиделась Малка, пришлось пережить сегодня такой неудачный вечер, а тут еще девчонки над ней смеются...
  - Ладно, девочки, хорош смеяться, Малка не передовик, - вступилась за нее Милочка, - ты, правда, не передовик, Малочка, ты передовичка, что бы Рая без тебя делала, если бы ты ее не спасала после этих песен!
  - Ее все спасали, Милочка, не только я...
  - Это ты точно сказала, и спасибо Владу за совет про глаза, совсем меня съели бы комсомольцы-добровольцы...
  - Не очень-то они добровольцы, я слышала, что "освобожденный" главный совсем неплохую зарплату получает, - сообщила Инка.
  - Ну, тем более, съели бы меня, без масла, если бы не вы...
  - С маслом или без масла, но песня классная, Раечка, спиши мне слова, ладно? - попросила Инна.
  - Спишу, конечно, могу и ноты, если хочешь...
  Тут Малка впервые почувствовала некоторую свою ущербность по сравнению с подружками, в арсенале у всех трех имелись семь классов музыкальной школы, оконченные параллельно с общеобразовательной. Стало еще грустнее, когда она вспомнила, что и дочь Любы тоже учится играть на фортепиано...
  - Знаете, девочки, о чем я очень жалею, - призналась Малка, - что не училась музыке...
  - Да уж, действительно, упущение для еврейского ребенка, - снова пошутила неугомонная Инка, - ты не печалься, горе небольшое, я вот проучилась все семь классов, а сесть к инструменту и сыграть что-нибудь не смогу, все забыла начисто за три года...
  - Ты не печалься, ты не прощайся, все впереди у нас с тобой, - пропела Рая,- надо было тебе, Инка, хоть изредка подходить к инструменту, не забыла бы...
  - Нет, Раечка, - возразила та, - я никогда подбирать на слух не умела, для этого нужны способности...
  - Чушь, приедем, я покажу тебе несколько основных аккордов, будешь играть и петь все песенки, какие захочешь.
  - А меня научить сможешь? - спросила Малка.
  - Не знаю, Малка, она же все-таки уже училась чему-то...
  - Вот именно, чему-то, - не унималась Инка.
  - Малочка, правда, не расстраивайся, я тоже уже не смогу сыграть аккомпанемент для этих песенок, - утешала подругу Милочка.
  - Будут у меня дочери, обязательно буду их учить, - вслух пообещала сама себе Малка, - а вы заметили, девчонки, как себя Ринка вела сегодня?
  - Да уж заметили, подцепила твоего родственника...
  Все в компании знали о том, что Малка и Барух - родня, без подробностей о степени этого родства. Малке казалось, что если он сам не признался сегодня вечером в том, что они жених и невеста, то и ей лучше помалкивать, придется скрывать свои чувства от всех, ничего не поделаешь...
  - А вот эти слова, девчонки, - сказала Рая, - "...он воспитан на самый изысканный вкус...", очень подходят одному мальчику из нашей компании...
  - Я бы даже сказала, не одному, а двоим, - отреагировала Милочка.
  - Правильно, Карим, и - Барух, - поддержала Рая.
  - А по-моему, Макс и Игорь тоже ничего, - Инке было обидно, что не хвалят ее наметившуюся симпатию.
  - Все ребята у нас в компании хороши, только Владу не хватает лоска немного, армия его пригрубила, - произнесла Рая.
  - Ну, Нельке это, во всяком случае, не мешает, и, по-моему, они друг другу очень подходят, - возразила Инна.
  - Девочки, а вы заметили, как Карим по дороге домой подъезжал ко мне? - выразила свою затаенную надежду Рая.
  - Райка, - предупредила Инна, - если это правда, будь осторожна, никто не принимает всерьез хлопковые истории, если он тебе нравится, бери пример с меня, я ни до чего не собираюсь допускать с Максиком, пока не вернемся в Ташкент... Если я ему на самом деле нравлюсь, будет продолжение дома, а если просто решил погулять на хлопке - пусть поищет какую-нибудь другую себе...
  Рассказы О.Генри, вспомнила Малка книгу, недавно увиденную у Баруха, она попросила ее тогда же у Милочки... "Орден мышеловки", так называлось там собрание девушек на предмет посплетничать, обменяться мнениями и рецептами "правильного" поведения... Оставалось надеяться, что ничего не получится всерьез у рыжей разлучницы. Кроме того, успокоенная уверенностью Раи в том, что манипуляции Карима имели отношение именно к ней, она простила себе неподобающее порядочной домашней девушке поведение по дороге домой...
  - Милочка, а у тебя почему пусто на личном фронте? - спросила Рая.
  - Я, девочки, насмотрелась на это все со стороны, в прошлом году ездила на хлопок от работы, уж как ведут себя женатые и замужние, когда им удается "оторваться"... Тошнит меня от этих отношений, хочется чего-то...
  - "Большого и чистого", - подхватила Инка известную тогда шутку.
  - Вот именно, куплю себе большого слона и вымою его с мылом! Давайте, девочки, спать, вставать завтра рано, не выспимся.
  
  Но, к их счастью, назавтра собирать хлопок не пришлось, с ночи зарядил такой дождь, в какой, по известной поговорке, плохой хозяин собаку на улицу не выгонит. К великому сожалению начальства, пришлось оставить работниц в бараке, да еще и хлопот прибавилось с устройством прикрытия из полиэтилена для кухни, чтобы не кормить народ супом вперемешку с дождем...
  Часам к двум дождь прекратился, но выгонять студенток из барака на поле уже не имело смысла, а часов в шесть вечера выглянувшая наружу Раечка обнаружила, что обувь не увязает в глине, узбекская глина быстро пропускает через себя воду, только что был ливень, глядишь, а она уже и подсохла...
  Кто из них первой предложила "а давайте прогуляемся, посмотрим, как наши мальчики устроились"? Кажется, Рая, да, именно она, ей не терпелось проверить свои догадки насчет вчерашнего поведения провожавшего их с Малкой Карима.
  
  Это утро встретило благословенным дождем и ребят. За приоткрытой дверью барака стеной стоял ливень. И здесь повара прилаживали к кухне полотнища полиэтилена, срываемые ветром. С трудом удалось закрыть от дождя кипяток для чая.
  - В нашей продуктовой комнате мыши, - сообщил Макс, возвращаясь оттуда с буханкой хлеба и сахаром.
  - Девчонки давно жаловались на то же самое, - сказал Влад.
  - Ну и что, теперь хлеб не есть? - спросил Игорек. - Может, написать предкам, чтоб и хлеб присылали в посылках?
  - Хлеб, сахар и траву! - пошутил Влад.
  - Наверное, нужно, как девчонки, завести толстые коробки, в них складывать хлеб, забирать несколько буханок, как только привезут, и прятать... И сахар - тоже! - предложил Барух.
  - А что с сахаром? - спросил Карим, не расслышавший разговор.
  - Коробочки все надорваны, следы мышиные на хлебе и на сахаре, - просветил и его Макс, - вы как хотите, а я собираюсь бузить!
  - Успокойся! Станешь бузить - тебе же хуже будет, начнут придираться, не отстанут...
  - Влад, я понимаю, ты - взрослый, умный, армию прошел, но почему мы должны это безобразие терпеть, я, может, купаться привык не раз в месяц, а раз в день... А тут еще это...
  - Успокойся, сказано тебе или нет? Я не умный, а ученый, меня научили, что бывает с теми, кто начинает выступать, не высовывайся, обойдемся!
  - Ладно, ребята, как-нибудь устроимся, - примирительно сказал Карим. Этому парню дикостью казалось все, что им приходилось здесь переживать. Каримходжа Азимов, сын Сабирходжи, внук Ахрорходжы, будущий отец какого-нибудь новенького ходжы, белая кость, голубая кровь, семейное дерево, написанное на древнем куске пергамента арабской вязью, угораздило его попасть на этот чертов хлопок... И оно того стоит, если здесь ему удастся закадрить эту красотку... Ничего не сказала вчера, когда он к ней незаметно прижался, а он ожидал, что получит от нее по мозгам, надо еще подумать об этом, он-то решил - скромная, а она не такая уж и недотрога оказалась...
  - Может, к девчонкам смотаемся? - предложил Макс.
  - Под таким дождем?
  - Владик, а подружку навестить лишний раз?
  - Я ее вчера на три дня вперед навестил...
  - Влад, прекрати, противно!
  - Да шучу я, отстань, а в такой дождь и правда, никуда не хочу идти. Давайте, парни, я вас в преферанс буду учить играть, хотя лучше всего втроем, но можно и вчетвером, а пятый будет со мной играть, ну, кто хочет со мной?
  - Я не буду играть, лучше посплю, - заявил Карим, - не люблю карты.
  - Ты у нас золотой фонд, отдыхай, мешать не будем, - поддразнил его Влад.
  Выходить на улицу было отвратительно, глина расползлась под непрекращающимся ливнем в непролазную грязь, добираться до казана с обедом пришлось чуть ли не вплавь, до самого вечера друзья проиграли в карты, а Карим, отвернувшись от них, соображал, хорошо это или не очень, что девушка его мечты не оттолкнула его вчера вечером. В конце концов, он решил, что это не так страшно, вторая подружка тоже не сопротивлялась его поддержке. Мы просто хорошие друзья, сказал он сам себе, и с этим решением уснул. Во сне он собирал для Малки хлопок и складывал его в ее фартук, а она, довольная, смеялась дивным, как звон колокольчика, смехом.
  От этого смеха он проснулся. В бараке уже включили электричество, вечер был в разгаре, на нарах возле него расположились, как у себя дома, все их девчонки, Малка на самом деле хохотала над шуточками Влада, что-то рассказывавшего, развлекая всех, Игорь настраивал гитару...
  Увиденное при входе сильно подействовало на их психику. Огромный барак, пересеченный нарами, с разложенными на них или скатанными к головам, обнажая под собой голое дерево, матрасами, производил впечатление лагеря из-за отсутствия в нем какого-либо подобия уюта, созданного в их бараке развешанными для разделения квартир, или, как они их называли в шутку, кают, разноцветными простынями, заботливо привезенными всеми девочками из дома именно для этой цели. Запахи, непривычные девчонкам... В их бараке никому не разрешалось курить, все курильщицы отправлялись на улицу... Застоявшийся запах дешевых сигарет смешивался здесь с чем-то еще, совершенно невероятным, может быть, нестиранными носками, может быть, непроветриваемой постелью (и - наверняка, давно немытыми мужскими телами)...
  По дороге, пробираясь к своим мальчишкам, разместившимся в самом углу барака, они стали свидетельницами сцены дележа посылки в одной из "семей", скорость, с которой содержимое коробки было буквально расхватано и сожрано, впечатлила, зрелище не для слабонервных. Идиллия, царившая в "их" уголке, послужила отдохновением для нежных девчоночьих душ. Матрасы разложены и накрыты каким-то старым, но целым красивым покрывалом, простыней, конечно, не имеется, одеяла аккуратно скатаны вместе с подушками к стене, в углу, у стены, сложены пара жестких картонных коробок для хранения еды и посуды... Сами мальчишки расселись на нарах без обуви и играли в карты, кто-то из них спал в углу, укрывшись с головой одеялом.
  - Девочки пришли! - воскликнул Игорек, несказанно обрадованный тому, что приход девчонок остановит надоевшую игру.
  - Забирайтесь наверх, неожиданные гостьи, - пригласил Макс.
  - Неожиданные, но приятные, - пропел Игорь.
  - А кто у вас тут спит? - спросила Рая.
  - А это у нас тут наш "золотой фонд", с головой укрылся, и видит во сне свою любовь, - пояснил главный зубоскальщик Влад.
  - А кто же из нас - его любовь, раскройте секрет, пока он спит? - попросила Олечка.
  - Олечка, тебя это почему волнует, надеюсь, что не ты, не станет наш Карим отбивать девушку у лучшего друга, - настраивая гитару, пошутил Игорь, - Раечка, как здорово, что ты пришла, будем петь!
  - Девочки, как раз чай готов, а у нас кое-что из жратвы от последних посылок осталось, залезайте, будем ужинать вместе, - предложил Барух.
  - А мы тоже не с пустыми руками в гости шли, - заявила Инка, хитро поглядывая на Макса.
  Влад зубоскалил без остановки, сегодня его несло непонятно куда, его шуточки всегда были несколько нескромного свойства, но до того уморные, что все, как одна, девчонки хохотали, не имея возможности сдержаться и рассердиться...
  Соорудили импровизированную скатерть, Раечка нарезала принесенную гостьями обалденно пахнущую колбасу, Малка, смеясь над шутками Влада, раскладывала в предложенную ей для этого миску домашние соленые помидоры и огурцы. Для веселья у нее имелась серьезная причина, Ринка осталась в бараке номер пять, ее никто не позвал с собой, вообще-то она и не была частью компании, просто вчера нахально пристроилась к ним без спроса...
  - Что здесь за шум, а драки нет? - спросил Карим, вылезая из-под одеяла.
  - А мы как раз обсуждали, будить тебя, или не стоит, - отозвалась Рая.
  - Вот именно, стоит или не стоит, - продолжал зубоскалить Влад.
  - Слава, прекрати хамничать, - попросила Неля, - ты же староста группы, должен пример показывать...
  - Сейчас начну показывать, - не унимался Влад, - ну и молодцы вы, девчонки, не поленились по такой грязи пришлепать!
  - А уже подсохло, - ответила Рая, с улыбкой повернувшись к Кариму.
  Но-но, отметил он про себя, взглядывая на нее слегка сурово, ты меня вчера неправильно поняла, дорогая, я совсем не тебя имел в виду... Протерев глаза, он присел, свесив босые ноги вниз. Под нарами скопилось невозможное количество обуви, все гостьи забрались на второй этаж, оставив туфли внизу. Порывшись в сумке, стоявшей в изголовье, Карим достал свежие носки, одел их и спустился вниз. Раскопав свои ботинки, он засунул ногу в правый и тут же, заорав, вытащил ее - под крики, испуганные и восторженные, выскочила из его ботинка мышь и начала метаться в поисках спасения.
  - Совсем обнаглели, - печально разглядывая ботинок внутри, проговорил "пострадавший", - скоро спать с нами придут...
  - А лучше бы не мыши, - не унимался Влад, развеселившийся еще больше, - давай, Карим, присоединяйся, все уже готово, гостьи постарались...
  - Сейчас, только пойду умоюсь...
  Выходя между нарами, он столкнулся с Риной, разыскивающей компанию.
  - Здравствуй, Риночка, ты чего опаздываешь? Все уже собрались, - поприветствовал он ее, - тебя что, дома забыли?
  - Нет, почему же, просто встретила друзей, остановилась поболтать с ними... А ты куда уходишь, Карим?
  - Проходи, Рина, я сейчас вернусь, только проснулся, пойду за целый день хоть умоюсь...
  Незаметно для всех, кроме все замечающего друга Владика, поморщился Барух, очень заметно испортилось настроение у Малки, остальным ее приход не был особенно важен, ну, стало в компании на одну девчонку больше, подумаешь...
  
  Вечеринка удалась. Хорошо посидели, выпили, закусили, попели под гитару, Игорь неутомимо развлекал друзей... Как-то незаметно спустилась вниз и вышла из барака Рина, а следом за ней - Барух, так, что никто даже не обратил на это внимания, но был кто-то, кто только сделал вид, что не заметил, как это случилось. Малка все порывалась выйти за ними, но никак не могла придумать предлог, наконец, она объявила, что хочет уйти. Но еще рано, возразили ей, нет, не рано, как раз время отправляться домой, она хочет уйти...
  - Нет проблем, если никто еще не хочет уходить, я тебя провожу, - сам не веря в свою удачную судьбу, предложил Карим.
  Ей было все равно, пойдет кто-нибудь ее провожать, или нет, Карим - так Карим, она плохо соображала, что с ней творится. Как только они вышли из барака, Карим уже привычным движением взял ее под руку, она не отреагировала на это никак, потому что вчера вечером это уже случилось с ними, и тоже было как будто привычно для нее. Прошли немного, куда ты торопишься, спросил он и обнял ее за плечи, ей это тоже не помешало. Решившись, он резко остановился, повернул ее за плечи к себе, обнял и поцеловал. И тут она пришла в себя. Реакция была странная. Максимум, на что он рассчитывал - на "получить по морде". Ничего подобного не произошло. Оттолкнув его изо всей силы, она вдруг в голос заплакала и побежала вперед. На секунду оторопев, он помчался за ней вслед, догнал, обнял ее и прижал к себе.
  - Ну, чего ты ревешь, сумасшедшая, ну, не буду, если не хочешь, перестань реветь, дурная, - он почему-то был уверен, что она и ушла-то только для того, чтобы он пошел ее провожать, а сейчас не понимал, что произошло, она так страшно ревела, он не мог поверить, что виноват в этом сам, со своим неловким поцелуем.
  - Отстань, оставь меня, - сквозь рыдания проговорила она, однако, не отстраняясь от него, а, наоборот, уткнувшись мокрым лицом в его свитер...
  - Можешь ты мне объяснить, что случилось? - спросил он, доставая из кармана куртки - о, чудо! - чистый носовой платок, продолжая одной рукой обнимать ее, а другой вталкивая этот платок ей в руку.
  "Что я могу тебе объяснить, - думала Малка, - ты решил, наверное, что я пошла с тобой в поисках хлопковых приключений, вон как выскочил следом за мной, стыд на мою голову, даже Раю оставил, мне-то никакие приключения не нужны, а они успели сбежать, так я их и не догнала, ну, что ты хочешь, чтобы я тебе объяснила?"
  Наконец она отстранилась от него, вытерла слезы, он забрал у нее из руки платок, взял ее за руку, прямо детский сад какой-то, подумал, и повел ее в сторону пятого барака, того самого, где жили девчонки.
  - Можешь ты мне объяснить в чем дело? - снова спросил он, пройдя минут пять молча.
  - Оставь это, ты все равно ничего не понимаешь.
  - Именно, я и хочу понять, и прошу тебя мне объяснить. Представляю себе, ну, ты домашняя девчонка и ни с кем еще не встречалась, но чего реветь-то, ну, скажи - не хочу, чего реветь, что я - зверь, урод?
  - Карим, ты чудный, дело не в этом совсем, пожалуйста, сделай одолжение, не спрашивай меня ни о чем, можешь?
  - Могу, - согласился он.
  Так, молча, держась за руки, они дошли до ее барака. Около двери она, все так же молча, поцеловала его в чуть колючую щеку и убежала внутрь.
  Больше она не искала приключений на этом хлопке, едва соглашалась выходить по вечерам из барака, только когда собирались посидеть все вместе. Рая быстро сообразила, что ошиблась насчет Карима, а Малка не очень понимала, почему всегда и везде он оказывается рядом, на расстоянии ладони от нее...
  
  Карим, получив неожиданный поцелуй в щеку, пожал плечами, постоял еще немного около барака и отправился восвояси, куртка нараспашку, засунув руки в карманы и насвистывая мотив любимой арии "...а счастье было так возможно, так близко...". Ему не пришло в голову связать случившееся с более ранним исчезновением Баруха и Рины, он встретил их через несколько минут, идущих в обнимку по направлению к бараку, от которого только что ушел...
  - Привет, Карим! - окликнула его Рина. - А ты уже обратно идешь?
  - А вы куда исчезли? - спросил он их без всякой задней мысли.
  - Подожди меня, вместе пойдем к нам, - не отвечая на его вопрос, попросил Барух.
  Пока Карим поджидал Баруха, к нему подошли остальные участники вечеринки. Постояли немного, поболтали, покурили и, когда вернулся Барух, разделились по двум направлениям, девушки - поближе, в стоящий в трех минутах ходьбы светящийся электричеством барак, мальчишки - в обратную сторону, им предстояло пройти побольше, километр-полтора...
  
  Притих мальчишеский барак. Все спали. Барух вертелся с боку на бок. Заснуть не получалось.
  - Ну, что ты вертишься, веретено? - спросил проснувшийся Влад. - Завтра, небось, дождя не будет, вставать придется рано, "на пооолю", - передразнил он утренний призыв лаборанта Аги.
  - Владик, кто была твоя первая, помнишь?
  - Еще бы! Перед армией. Мы с ней со школы дружили. Клялась-божилась меня дождаться...
  - И что?
  - Ничего. Вышла замуж за хмыря, местного зубного врача... Через полгода, как меня призвали, получил от нее письмо "...ты ж понимаешь, все это не серьезно, это не любовь, детские увлечения..."
  - А ты?
  - А че я? Пережил. Ну, в армии проблем нет с этим, идешь в увольнение - выбирай, не хочу... Вернулся, посетил ее с зубным врачом...
  - И?
  - А ничего, не дрался, так только, поглядел, как люди живут... Ну, тогда и решил, тоже стану зубным врачом, не хуже него...
  - А ты ее любил?
  - Уезжал, думал - люблю... Когда письмо получил... Честно, пару дней было плохо, до первой девчонки, а потом - пошло-поехало, было уже все равно, да и забыл ее совсем, в общем, права она оказалась - не была это любовь, так, шалость...
  - А Нелька?
  - А что, Нелька? Нормальная баба, пойдет...
  - Что, тоже несерьезно?
  - Нет, почему, может, поженимся, через годик... Она ничего... А чего ты? Что случилось-то?
  - Случилось? Не знаю... Я вот думаю, обязан я на ней жениться, или нет?
  - Ты о Ринке, что ли?!
  - Ну...
  - Чего это - жениться? Делать тебе боле нечего?
  - Ну, все же...
  - Ты мне скажи, интеллигент, ты ее уговаривал?
  - Да нет, вроде...
  - Ты ей обещал чего?
  - Я ей, по-моему, за все время, может, три с половиной слова и сказал...
  - Какие слова говорил?
  - Да черт его знает, по-моему, никакие особенные не говорил...
  - А она тебя спрашивала так: "ты меня любишь?"? - так смешно, с придыханием он это произнес, прямо как главная героиня одного известного по тем временам фильма про любовь, да еще так серьезно, что оба одновременно заржали в голос, не сдержавшись...
  - Чего вы там? - раздался недовольный возглас снизу, - неймется людям, спать не даете...
  - Да тихо ты, все уже, не смеемся, - полушепотом ответил ему Влад, - ну, спрашивала она тебя так?
  - Нет, не спрашивала, - все еще давясь смехом, ответил Барух.
  - Значит, умная баба. А она тебе вообще - как?
  - Что - как?
  - Ну, нравится?
  - Да черт ее знает, вроде ниче...
  - Короче, не заболел от любви?
  - Неа, не заболел...
  - Ну и не бери в голову.
  - А чего же мне с ней делать теперь?
  - Что хочешь, то и делай. Хочешь, продолжай трахать, не хочешь - другую найди...
  - Как у тебя все просто, Владик.
  - А у тебя и у Каримки все сложно. Чересчур! Будь проще, парень, если бы она сама не хотела, чего бы ей к тебе цепляться?
  - Может, она планы строит...
  - Это, точно - нет, я тебе обещаю...
  - Почему это точно - нет?
  - Дурак ты еще, Борька, прости за слово! Если бы она на тебя строила хитрые планы, она бы с тобой в первый же вечер не (ненормативно). Покрутила бы тебе мозги, пока бы не "созрел". Слушай, а чего ты в армию-то не попал, все хочу у тебя спросить, и не выходит как-то, вроде, до института должны были призвать...
  - А у меня плоскостопие обнаружилось внезапно, я и пошел в институт учиться.
  - Да что ты говоришь, плоскостопие?
  - Ну да. Это у нас семейное, у обоих моих братьев старших тоже, когда медкомиссию проходили, обнаружили плоскостопие...
  - Дорогая болезнь, небось?
  - Даже не в курсе, отец платил, - оба снова закатились от хохота, на этот раз беззвучного.
  - Ну, вы, явреи, хитрецы...
  - А тебе тяжело было в армии?
  - Мне-то? Да нет, не очень, меня на фу-фу не возьмешь, я года четыре, с седьмого класса, в секции боксерской занимался, ел хорошо...
  - Да, лапы наел, - пробормотал Барух, вспомнив, как совсем недавно чуть было не прочувствовал на собственной шкуре мощь этих лап.
  - И наел и набил!
  - А дедовщина у вас была?
  - Наслухался вот ты всякой ерунды, а была... да... Только мы впятером держались, я скентовался с братьями-близнецами из Прибалтики, тоже боксерами, два здоровенных жлобины, мы на почве бокса подружились, а когда одному киргизу устроили ночью велосипед, они за него заступились, так, слегка продемонстрировали, больно громко визжал, бедный, не понял, что с ним происходит со сна...
  - Велосипед?
  - Это когда скатывают газетку, засовывают ее меж пальцев на ноге и поджигают, он спросонья начинает ногами крутить, как велосипедист, а оно горит, а он кричит, конечно, спать мешает, а все остальные ржут...
  - А пятый?
  - Что - пятый?
  - Ты же сказал - вас пятеро было, кто пятый?
  - Да этого киргиза соплеменник и был пятый, они с одного кишлака, по-русски ни бельмеса, эти над ними шефство взяли, ну, и я с ними...
  - Благородные парни?
  - Да, многое я от них услышал-узнал, но об этом не здесь и не сейчас, давай-ка спать, Борька! А про Ринку - не бери в голову, не нужен ты ей...
  
  С Риной, действительно, все очень просто и быстро решилось. После недели бурной любви она объявила Баруху, что через два месяца выходит замуж. За кого? Какая тебе разница, дорогой, за парня... А как же... Что "как же", Барух, только не говори мне, что для тебя это удар, кто же принимает всерьез хлопковые приключения? Ты славный мальчик, мне с тобой было здорово...
  Малка узнала об этом от Милочки, Милочке рассказала Олечка, подружка Игоря, с Олечкой по большому секрету и под честное слово поделилась - "вот же она стерва, представляешь себе!" - Нелька, а ей, первой, под клятву - "никому, поняла?" - рассказал Влад, его в тот же вечер посвятил в развитие событий сам Барух, ну, говорил же я тебе, Борька, будь проще, не бери в голову...
  
  Одно из воскресений было нерабочим. По полевым станам провезли армейскую баню, брезентовый шатер, под куполом которого собирался пар. Счастливые студенты, а особенно студентки, наслаждались теплом, горячей водой, возможностью наконец-то вымыть как следует голову... Вечером компания собралась в пятом бараке, у девушек. Обсуждался вопрос: скоро ли домой? Пришли к выводу, что, наверное, не очень, иначе не привезли бы баню. Оригинальную мысль высказал Игорь: может быть, таки - скоро, чтобы не ехали домой грязные. В это верилось с трудом. Во второй половине октября тяжело сдавались Родине последние сотни тысяч тонн белого золота, до фанфарных рапортов о выполнении плана было далековато... Дни все еще стояли теплые...
  Погода держалась прекрасная. Только по вечерам нужно было одеваться тепло, темнело и холодало одновременно. На следующее после банного дня утро в каюте "еврейского квартета" случилось ЧП - чрезвычайное происшествие. Инка проснулась на раздавленной мыши. Визг и плач без остановки, выброшенная простыня, говорила я вам, берите с собой простыни цветные, а не белые, - это Милочка, нечего пищать, подумаешь, ничего страшного не случилось, - это дежурная медсестра... В обед девчонок ожидал еще один сюрприз. Со своими соседями, ехавшими на машине к дочери в тот же колхоз, приехала Раисина мама.
  
  Самая распространенная форма верхней одежды на сборе хлопка - телогрейка. Для мальчиков и для девочек. Теплая стеганая куртка, одежда рабочих, крестьян и заключенных. У Раечки такой не нашлось. Собирая Раю на хлопок, мама уговорила ее взять с собой старое пальто, уже не годившееся для города. Жалко выбрасывать просто так, уговаривала мама, поодеваешь его там, когда будет холодно... Девочка пальто, конечно, не одевала, не хотелось выглядеть "другой". Зато оно очень хорошо прикрывало окно, выпавшее на их "купе". Рама была пригнана плохо, одинарное стекло, ночью задувало через это окно немилосердно, вот они и приспособили пальто в качестве шторы. Удачное решение... Приехавшая в обед мама очень расстроилась, увидев свою девочку в трех свитерах один на другом, а пальто - на окне. Она привезла с собой письма и посылки от родителей всем остальным девочкам, соседи подвезли ее с грузом к самому бараку, но возвращаться ей нужно было к трассе, пролегавшей в полукилометре от него. Там, в семь часов вечера, они обещали ее подобрать по дороге домой...
  
  Провожать Раечкину маму собрались после работы вчетвером. Девочке очень хотелось сделать для мамы что-нибудь приятное.
  - Инка, достань мне пальто, - попросила она у подружки, ближе всех сидевшей к окну, - мама, я его одеваю, когда холодно, ты не волнуйся...
  В этот самый момент из пальто, пока Инка снимала его с гвоздика у окна, посыпались крохотные белые комочки. Казалось, их были тысячи. В нем, провисевшем больше месяца без движения, мыши свили гнезда и вывели приплод. Бедная женщина присела на нарах и расплакалась...
  - Бедная моя, бедные вы мои, - причитала она, - в каких же условиях вы здесь живете, никому до вас тут нет дела, что же вы едите, как же вы от них спасаетесь...
  - Мама, не плачь, все нормально, - успокаивала ее девочка, - посмотри, у нас вся еда в коробках, мы их все время проверяем, оставляем от посылок самые крепкие...
  
  Через день мать приехала снова, на рейсовом автобусе, привезла дочери новейшую, с бирочками, телогрейку, ее всеми правдами и неправдами, через тысячу знакомых удалось "достать" на складе рабочей одежды отцу... Телогрейка пригодилась недели на две... В первых числах ноября автобусы с орущей студенческой братией въезжали в Ташкент.
  До выполнения плана оставались какие-то тысячи тонн, "доберут без нас".
  На мотив "Путь далек у нас с тобою, веселей, солдат, гляди, вьется знамя, знамя полковое, командиры впереди, солдаты, в путь..." - "Мы не сеем и не пашем, мы валяем дурака, с колокольни шапками мы машем, разгоняем облака! Студенты, в путь - на корячках - в путь - на корячках - в путь..." - во весь голос распевали друзья под аккомпанемент Игоревой гитары...
  
  МЕД
  
  "Мед" (не мёд) называется институт в просторечии. Он располагается в парке, и при нем - действующая больница. В семидесятые годы двадцатого века этот институт держался на уровне не самых плохих медицинских ВУЗов страны.
  
  Ах, какое это удовольствие, наполнить ванну горячей водой, почти кипяток!.. Погрузиться в мыльную, пенную эту воду практически с головой и забыть про время, изредка вспоминая о нем лишь для того, чтобы долить горяченькой в остывающую в ванне! Этим, и ничем другим, был занят Барух (скорее всего, и все остальные "хлопкоробы", имевшие такую возможность) первые часа полтора-два в вечер возвращения домой. Хотелось смыть с себя не только грязь физическую, но и воспоминания об унизительных условиях работы и жизни, а еще - о пережитом разочаровании... Оказалось, первая девушка, которую он, не очень желая того сам, узнал, не воспринимала связь с ним всерьез, как, наверное, не воспринимала всерьез и его самого. Он отпаривал свое пострадавшее эго, отмывал воспоминания о горячем теле, прижимавшемся к нему в порывах страсти (поддельной? - откуда ему было знать), во всяком случае, он кое-чему научился, так что можно было позволить себе без особых потерь распроститься с этой историей...
  - Джоникиман (мое сердечко), ты не уснул там? - периодически подавала голос Мазаль из-за закрытой двери.
  - Нет, мама, просто еще немножко полежу в ванне.
  - Джониопеш (мамино сердечко), смотри, чтобы вода не была холодная, чтобы не простыл...
  - Не волнуйтесь, мама я подливаю горячую воду...
  - Я не выключаю колонку, дорогой, но ты, наверное, голодный, уже готов ужин, мы тебя ждем...
  - Да, мама, еще чуть-чуть, я скоро выйду...
  За ужином собралась вся семья, родители, братья с женами и детьми, внуки не получились - только внучки, что очень огорчало старшего Калантарова, да и сыновей его тоже - немного... Но ничего, будут еще у нас и мальчики, папа, не расстраивайтесь, отшучивались они... Я Вам рожу внука, папа, поддерживал шутку Барух... Ты еще поучись этому у старших, осаживали его братья... Да чего там учиться, подумаешь, дело нехитрое...
  После ужина Барух собрался уходить.
  - Сынок, поздновато уже, куда ты собрался? - забеспокоилась мать.
  - Полдевятого, мама, не очень поздно, я схожу к Любе, наверняка там накопилась для меня куча работы.
  - Убежит эта работа до завтрашнего утра?
  - Нет, конечно не убежит, я просто договорюсь с ней, что и когда будем делать, завтра с утра начинаю учиться, буду занят все время, да и она работает, а заказы - это не только ее деньги, но и мои, поэтому мне не хочется ее подводить.
  - Пусть идет, Мазаль, ты же не собираешься привязывать к себе взрослого мужчину, - пошутил Пинхас, не без оснований подозревая, что в его шутке заключается немалая доля правды, Барух изменился, возмужал, держался увереннее, взрослее...
  
  Дом Любы был расположен иначе, чем у них. Их дом стоял внутри двора, невозможно увидеть окна с улицы. У Любы, наоборот, двор находился внутри, окна столовой и одной из спален выходили в переулок, как и дверь прихожей, а ворота открывались в небольшой проезд, так что заходившему через ворота во двор не сразу были видны его довольно внушительные размеры. Надя уже улеглась спать, Люба читала в полутемной столовой, книгу освещал настенный светильник. С улицы дом показался Баруху темным, неужели спят, подумал он, но все-таки решился позвонить.
  - Кто там? - негромко спросила Люба, подойдя к двери.
  - Я не разбудил Вас, Люба?
  - Барух, это ты? - открывая дверь, спросила она, голос при этом изменился с обеспокоенного на радостный. - Когда ты вернулся?
  - Сегодня, после обеда.
  - Заходи... Слууушай, - рассматривая его, развеселилась она, - ты вырос, что ли? Или просто возмужал так за эти два месяца? А чего прибежал-то сразу, до завтра не мог дождаться?
  - Соскучился, Люба, - улыбаясь, отвечал парень. Так приятно почувствовать, что ему рады здесь. Конечно, дома ему очень рады, но это в порядке вещей. А вот, оказалось, есть еще кто-то, кто радуется его возвращению, явно искренне радуется и это очень приятно...
  Люба выглядела непривычно. Никогда раньше он не заставал ее в таком виде. Длинный толстый малиновый махровый халат с вышивками по воротнику и манжетам рукавов, полностью закрывавших руки, был запахнут под самое горло и завязан сбоку поясом на бант, практически из-за этого халата выглядывали только теплые домашние тапочки с помпонами, тоже малиновые, и лицо, расплывшееся в улыбке, обрамленное русой косой, закрученной вокруг головы...
  - Пойду-ка я переоденусь, проходи, подождешь меня пару минут в столовой, - предложила ему Люба.
  - Подожди, постой, - чувствуя вдруг, что с ним происходит что-то совершенно невероятное, он быстро приблизился к ней, обнял ее и попытался поцеловать.
  - Барух, - освобождаясь из его объятий, погладив его по голове и поцеловав в свою очередь в щеку, с той же неизменной улыбкой отстранила его от себя она, - можешь продолжать говорить мне "ты", разрешаю, и вижу-вижу, не мальчиком ты вернулся к нам со своей хлопковой эпопеи, но мужем... и кто же счастливица? Малка?
  Ничего лучше она не могла придумать, как будто холодной водой его облила с ног до головы, сразу он снова стал ее племянником, ее щенком, которого она вместе с дочерью своей учит правильно жить, говорить, читать и понимать прочитанное, а также правильно вести себя, как будто недостаточно его учили этому дома...
  - Ее уже нет, этой счастливицы, и Малка здесь ни при чем. Ты не поверишь, как мне не терпелось с тобой встретиться! - продолжал он настаивать, сам уже понимая, что ошибся, она - друг, любимый навсегда, очень ценный для него друг, но - ничем более становиться не собирается...
  - Почему не представляю, очень представляю, мы тоже по тебе скучали, малыш! - ее тон означал полное понимание обстановки, прощение и примирение, но он все же, на всякий случай, решил попросить, - ты прости мне мою дурацкую выходку, Люба? - принимая всерьез ее разрешение обращаться к ней на "ты".
  - Уже простила и забыла, дорогой, я все очень хорошо понимаю...
  - Ты раньше казалась мне статуей из мрамора, стоящей надо мной на пьедестале, и вдруг я почувствовал - ты просто живая, обыкновенная женщина, которая...
  - Просто женщина, это ты хочешь сказать, Барух? - перебила она его.
  - Нет, ты не просто женщина, ты женщина мечты...
  - Но не твоей, милый, ты ведь уже и сам это понял? - снова перебила она его, - а, чтобы между нами не оставалось никаких недоговоренностей, сообщу тебе, что у меня есть человек, и, как он уверяет меня, я - женщина его мечты...
  - Первый раз слышу об этом...
  - Почему ты должен был об этом знать, как ты думаешь?
  - Потому, что я твой друг навсегда, и если он тебя чем-нибудь обидит, пусть только посмеет, ты сразу мне говори, он будет иметь дело со мной, поняла?
  - Точно! Иди, ставь чайник, я сейчас вернусь и поговорим.
  Поговорить, действительно, было о чем, за время его отсутствия накопились заказы, нужно было срочно их выполнять, совмещая с учебой... Было ясно, времени свободного у него не будет, во всяком случае - в ближайшие месяцы, классно, что будут свободные деньги, все-таки, какая она умница, все расставила на свои места, и какой он дурак, что не сдержался, но она - как всегда, оказалась на высоте, его Люба! Так думал Барух, возвращаясь домой.
  Мазаль не спала, дожидалась его возвращения. Нет, подумала она, встречая его во дворе у калитки и целуя, кажется, все нормально, не приходится переживать по этому, хотя бы, поводу...
  Он так привык к ним, считал обеих частью своей семьи и родственникам своим не оставил другого выхода, кроме как считать их своими, часто оставался у Любы ужинать после работы, Мазаль постепенно примирилась с этим, особенно после того, как однажды Люба пришла к ним в гости не только с дочерью, но и в сопровождении довольно импозантного мужчины, весь вечер не спускавшего с нее глаз и по всем правилам ухаживавшего за ней.
  
  Владимир Иванович, Любин друг, отсутствовал, Барух решил проявить инициативу и развлечь "девушек", как он их называл.
  - Девушки, я приглашаю вас в кино, - предложил Барух Любе и Наде, заканчивая однажды вечером работать в "своем" кабинете, он так и оставил его у них в доме, не стал переносить к себе...
  - Ура! - воскликнула младшая. - Что будем смотреть?
  - Понятия не имею, проверим, что где идет и выберем...
  - А если не в кино, Барух? - спросила Люба.
  - Есть другие предложения?
  - Да, есть. Я собиралась сводить Надежду на концерт фортепианной музыки в Бахор, но не сегодня, а послезавтра. Если ты не против составить нам компанию, присоединяйся.
  - Хотя для меня это новое переживание, могу и попробовать, - пошутил Барух, - одно другому не мешает, послезавтра пойдем в Бахор, а сегодня давайте пойдем в кино.
  - Барух, тебе нужно идти в кино с девушкой, а не с нами.
  - Приобрету себе девушку, и буду ходить с ней, а пока - хочу с вами.
  - Правильно, Борух! Мама, ты ничего не понимаешь, это мы - его девушки и он хочет пойти в кино с нами!
  - Ну, давайте пойдем в кино, - согласилась мать.
  За лето и осенние месяцы изменился не только Барух. Изменилась и ее дочь. Из робкой, застенчивой девочки она превратилась в высокую для своего возраста, длинноногую красотку, светло-русые волосы уже не заплетала в косы, а устраивала разные затейливые прически, перестала стесняться своей начитанности и успеваемости, начала этим даже в какой-то степени гордиться и слегка задирать нос, сразу ее заметили мальчишки, им она, в свою очередь, пробовала крутить головы, некоторых из них приглашая в гости, на "уроки вместе", интересуясь мнением матери о каждом из них... Изменилось и отношение девочки к Баруху, она обращалась с ним теперь запросто, как с братом, не проявляя к нему особенный интерес. Не приходится волноваться, решила Люба, детские фантазии забыты...
  Поход в кино закончился ночным чаепитием у Любы, Наденька зевала, ей было неинтересно участвовать в обсуждении фильма, затеянном "взрослыми", очень скоро она отправилась спать.
  - Я подскочу завтра к кассе театра, - предложил Барух, - куплю билеты, где ты предпочитаешь сидеть?
  - Нет, Барух, билеты я куплю сама, достаточно ты нас сегодня развлекал, теперь моя очередь.
  - Ты первый раз предложила мне пойти с вами в театр, почему?
  - Володя разбаловал нас с Надей, я отвыкла ходить по театрам только с ней, приятно возвращаться домой с мужчиной.
  - Ты шутишь, Люба...
  - Конечно, шучу. Когда мы познакомились, ты начал читать всерьез. Не могу сказать, что уже нагнал упущенное...
  - Ну да, я знаю, мне еще придется почитать, чтобы догнать вас с Надеждой, может, никогда и не догоню... Слишком много всего навалилось, эта учеба... Ты сама виновата, кстати, если бы не ты, я бы мог спокойно читать сейчас книжечки, а не зубодробительные учебники, одна анатомия чего стоит, не знаю, когда и как осилю наизусть этот кошмар!
  - Я тебе подскажу, как это сделать. Каждый день ты будешь учить столько, сколько в состоянии запомнить, пусть это будут названия четырех костей, не больше, но - намертво! Постепенно, к экзамену, ты выучишь все. Так научил меня когда-то мой дед, светлая память... Что касается музыки, я вижу, как ты от этого далек, Барух, мне хочется, чтобы ты хоть немножко приобщился к классике...
  - Ты хочешь и из меня сделать дипломата?
  - Нет, я хочу, чтобы перед тобой были открыты любые двери, чтобы ты, выбирая себе девушку по душе, не получил отказ ни от одной из них, даже от самой лучшей.
  - Пока я не испытываю недостатка в девушках, которые хотят иметь со мной дело...
  - Не сомневаюсь.
  - Кстати, что вы собираетесь делать на праздник?
  - Володя приглашает меня в ресторан, Надя просится встречать Новый Год в компании одноклассников, мне не очень нравится эта затея, думаю, рановато ей...
  - Но тебе хотелось бы пойти с Володей?
  - Честно - да. Удовольствие, мною не испытанное очень давно. Шумная компания, музыка, танцы, любимый человек рядом, еда, которую не я готовила...
  - Я могу тебе кое-что предложить. Мы будем дома, все соберутся у нас, братья с семьями, сваты со своими детьми, двоюродные, много народу, будет и молодежь, давай, попробуй, уговори Надежду праздновать с нами, а сама спокойно отправляйся в ресторан с твоим Володей.
  - Идея неплохая, попробую, может, удастся ее уговорить... А ты почему не хочешь встречать праздник в компании, с девушкой, твои друзья наверняка собираются?
  - Не хочется, у нас принято собираться в этот день семьей, да и девушка очередная сошла с дистанции...
  - Ты же, вроде, встречался с Оленькой?
  - С Оленькой? Я с ней не встречался, я ее утешал, Игорешка ее "бросил", а я утешал, недавно она нашла утешителя получше, и уже собирается за него замуж, а я счастлив...
  - А что поделывает Малка?
  - Понятия не имею...
  - Она чудная девочка, Барух, зря ты не обращаешь на нее внимание.
  - Я не собираюсь жениться в ближайшее время, Люба, а ей морочить голову просто так - совсем уже в мои планы не входит...
  - Ты сказал как-то, что за ней кто-то из вашей компании ухаживает?
  - Пытается, если я правильно понял...
  - И тебя это совершенно не волнует?
  - Знаешь, не очень...
  - А если он преуспеет и опередит тебя?
  - Я пока не участвую в этих гонках, Люба. Я имею дело только с девушками, которые не строят планы выйти за меня замуж...
  - Думаю, ты обманываешься, дорогой, не верю, что такие существуют в природе. Просто они понимают, что нельзя тебе демонстрировать излишнюю заинтересованность, действуют по принципу "а вдруг, чем черт не шутит, что-нибудь да получится!".
  - Во всяком случае, я никому никакие авансы не раздаю. Давай не будем об этом больше. Пока я не встречу такую, что "Ах!", не о чем говорить.
  - И для этой "Ах!" ты должен быть достаточно привлекателен, поэтому я хочу приобщить тебя к классической музыке.
  - Что касается 31 декабря - ты повлияй на свою принцессу, я уложу ее спать, когда все разойдутся, а вы заедете за ней, когда захотите. Мама ее накормит утром завтраком, а ты используй выходной на полную катушку.
  К удивлению матери, уговаривать Надежду долго не пришлось, она капризничала намного меньше, чем ожидалось, видимо, решив, что в этом году ей все равно не светит разрешение встречать Новый Год в компании ровесников. Огорчать мать ей не хотелось, Володя нравился ей, нравилось, как красиво он ухаживает за Любой, да и ей он старался уделять внимание, короче, повредничав для порядка, она согласилась провести новогоднюю ночь в семье Баруха.
  
  В школе Малка не была примерной ученицей, сейчас она считала делом чести учиться если не лучше всех, то, по крайней мере, и не хуже. Приходилось много заниматься, почти не оставалось времени на чтение, не говоря о гулянках, но изредка выходить с Милочкой, когда та звала ее с собой, на музыкальные концерты - это было святое. Постепенно она начала кое-что понимать в том, что приходилось слушать, подруга не приглашала ее на сложные программы, не хотела спугнуть зарождавшийся, неустойчивый еще интерес...
  Однажды, на концерте органной музыки в Бахоре, девушки столкнулись с троицей друзей - Барух сопровождал Любу с Надей. Во втором отделении уселись рядом, на свободные места, а после концерта Барух предложил девочкам довезти их до дома - "я на машине брата!". Малка жила недалеко от них, а Милочку пришлось везти в другой конец города. На место рядом с водителем стараниями Любы, мягко приостановившей претензии на него вредной девчонки, уселась Малка, Люба отговорилась тем, что хочет сидеть с дочерью сзади, Надю усадила в середине, Милочка разместилась с другой стороны.
  Всю дорогу до Милочкиного дома Люба, придерживая на коленях головку уснувшей дочери, беседовала с Милочкой о полифонии, о технике игры заезжего органиста, о достоинствах программы, о каких-то еще вещах, недоступных пониманию Малки, а та, тем временем, переживала про себя свое невежество.
  Люба, наверное, обладала даром телепатии, как будто угадав ее мысли, обратилась к ней с вопросом, понравилась ли ей соната, прозвучавшая во втором отделении, посвященном современной музыке.
  - Я не очень хорошо разбираюсь в классической музыке, - призналась Малка, - но во второй части сонаты я явно услышала звон колоколов, большой колокол перекликался с малыми, а потом все это заглушил гул моторов...
  - Ого, - удивленно сказала Милочка, а Малка поймала уважительный взгляд, посланный ей водителем, не ожидавшим от нее ничего подобного.
  Заговорили о какой-то книге (они как будто договорились, ее подруга и Люба, поддерживать репутацию Малки на высоте), снова представилась ей возможность продемонстрировать наличие мозгов и кое-каких знаний, имеющихся в этих мозгах...
  Высадили Милочку, поехали в сторону своей махалли. Люба тоже уснула.
  - Ты часто бываешь на этих концертах? - спросил Барух.
  - Не очень, некогда, приходится много заниматься... Иногда Милочка вытаскивает меня...
  - Потом возвращаешься домой одна? А как родители смотрят на это?
  - Нет, никогда не возвращаюсь одна, мы вместе ночуем или у нее, или у меня...
  - На лекциях наш общий друг Карим стережет для тебя место возле себя, как верный пес. Я вчера хотел сесть с ним рядом, так он предпринял сложнейшие маневры только для того, чтобы ты сидела только возле него, а я оказался с другой стороны, - перевел разговор Барух.
  - По-моему, ты выдумываешь, мы действительно сидим рядом на лекциях, но не похоже, что это получается специально, мы оба близорукие, он держит для меня место впереди, чтобы видеть написанное на доске, а если я прихожу раньше, тоже оставляю для него место возле себя, ничего в этом особенного не вижу...
  - Я и не сказал, что в этом есть что-то особенное, по-моему, он в тебя влюбился еще на хлопке...
  - Перестань выдумывать, Борух, он хороший друг, больше ничего...
  Она действительно не видела ничего особенного в сложившихся отношениях с Каримом. Они сидели рядом на лекциях, он давал ей переписывать конспекты пропущенных, если это случалось, а она - ему, только вчера они договорились, что завтра он принесет ей конспекты лекций за последнюю неделю, она пропустила четыре дня, потому что болела, Борух даже не спросил ее, почему она не появлялась в институте, а Карим заметил и спросил... Наверное, она ему все-таки нравится, совсем чуть-чуть, он это явно не проявляет, просто, наверное, симпатизирует ей, считает хорошим другом...
  
  - Барух, где ты собираешься встречать Новый Год? - спросил друга Влад за неделю до праздника.
  - Дома.
  - Ты не хочешь с нами, в компании?
  - Неудобно перед родителями, собирается вся семья и еще куча гостей приглашена.
  - Как раз, их будет так много, что твое отсутствие не заметят.
  - "А слона и не заметят!". Нет уж, на этот раз останусь дома, извините меня. Да и не с кем идти в компанию...
  - Бедняга, жалко мне тебя, только мигни...
  - Поберегу пока глазки, пригодятся...
  - И зубки, а?
  - Ты шутишь, а я нет.
  - Ну и не шути, сиди дома, а мы собираемся у Нельки, человек двадцать, знаешь, кто будет?
  - ?
  - Риночка с супругом.
  - Тем более, не стану девушку смущать.
  - Хоть бы посмотрел...
  - Ты за меня посмотришь, Владик, и расскажешь потом...
  
  - Малка! Привет! Ты почему всю неделю не была на лекциях?
  - Карим! Здравствуй! В воскресенье поднялась температура, голова болела, кашель до сих пор не прошел...
  - Врачу нельзя болеть...
  - Ну, до врача мне еще далеко...
  - Хочешь лекции переписать?
  - Спасибо, я и хотела у тебя попросить.
  - Завтра на вторую пару могу принести, будешь?
  - Буду...
  - А что ты собираешься делать 31-го?
  - Нас, всю семью, пригласили в гости к родителям мужа сестры.
  - Это интересно?
  (Не объяснять же ему, что ничего интереснее для нее в жизни быть не может. Не к родителям мужа сестры идет она встречать Новый Год, а в семью Боруха. Остается только надеяться, что сам он не сбежит в какую-нибудь компанию, в ту же, например, куда имеет в виду позвать ее Карим... Узнать бы как-нибудь, что на самом деле намеревается делать Борух, но как это сделаешь, не спрашивать же напрямую...)
  - Даже не знаю, но неудобно отказываться, вся семья там будет... А ты?
  - Я хотел пригласить тебя, собираются все наши, у Нельки. Может, передумаешь?
  - А кто придет?
  - Все, кроме Баруха, и даже несколько новеньких добавились, как я понял, Ринка с мужем, Олечка со своим женихом, Игорь со своей новой подружкой...
  - Ясно, что Борух не придет, это у него мы и собираемся все, его старший брат женат на моей старшей сестре, ты не знал? (Вот здорово, что не пришлось никого ни о чем расспрашивать!)
  - Вот вы, оказывается, какие родственники... и правда, не знал... А может, все-таки...
  - Нет, Карим, в этом году уж со своими, а на следующий - посмотрим! Просто объявлю им заранее, чтобы на меня не рассчитывали, мне и самой, конечно, хочется в компании друзей встречать Новый Год, но... (Никого и ничего не хочу больше, чем эту новогоднюю встречу в семье Калантаровых!)
  - Знаешь, может быть, и я не пойду... Останусь дома, у нас тоже вся семья собирается, родные, двоюродные, куча детишек... До завтра, Малка, принесу тебе конспекты...
  - Спасибо, Карим.
  В эту ночь ничего особенного не произошло в семье Калантаровых. Собрались все приглашенные, наготовили кучу всяких разностей и вкусностей, встречали Новый Год шумно, пили шампанское, молодежь затеяла танцы, старшие сразу после двенадцати разъехались по домам... Последними на кухне, уже под утро, собрались перемывать посуду Мазаль, Барух, Малка и Надя. Мазаль для приличия уговаривала молодежь, что справится сама, на самом деле ей было очень приятно их участие. Надя была своя, ее, в конце концов, приняли, как племянницу, так же, как относилась к ее любимцу мать Нади, но особенно приятно было, что осталась помогать Малка. Мазаль не оставила свои надежды увидеть ее невесткой, только бы не поторопилась выйти за кого-нибудь другого... Сама Малка была безумно счастлива, что у нее сработал ее "хитрый прием", уж теперь он не отвертится, просто обязан будет проводить ее до дома, хоть это и недалеко...
  Часа в четыре утра, еще не рассвело, Барух уложил в своей комнате валившуюся от усталости Надю спать, и предложил Малке проводить ее домой.
  - Устала? - спросил он ее. - Хотел проводить тебя раньше, справились бы с посудой и без тебя.
  - Ерунда, Борух, я совсем не устала, сегодня выходной, отоспимся... Тебя звали ребята в компанию?
  - Да, Владик приглашал к Нельке...
  - Почему ты не пошел?
  - Не хотелось своих расстраивать...
  - А меня пригласил туда Карим.
  - И почему не пошла?
  - Хотелось побыть у вас, знаешь, мне очень нравится ваша семья, вы дружные, любите друг друга, помогаете... Хотелось побыть с тобой, Борух...
  - Малка, я не собираюсь жениться, по крайней мере, ближайшие года четыре - нет.
  - Я тебе не предлагаю жениться на себе, Борух, ты, наверное, неправильно меня понял, я это совсем не имела в виду...
  - Ну и хорошо, что не имела, и не имей, пожалуйста... А что Карим, по-моему, он серьезно влюблен в тебя, нет?
  - Возможно.
  - Он тебе нравится?
  - Тебе это не безразлично, Борух?
  - Ты не хочешь отвечать?
  - Он хороший. Умный. Порядочный. Добрый.
  - Красавец, - продолжил перечень достоинств Барух, - узбек.
  - Младшая невестка и у узбеков и у бухарских двор подметает, а он, кстати, не младший сын в семье, да и с узбекским у меня проблем никаких...
  - Парень он, конечно, классный, только как родители его на это посмотрят?
  - Пока говорить не о чем, я с ним встречаюсь только на лекциях...
  - Да, я уже давно заметил, как он для тебя место охраняет, никому приблизиться не дает...
  - Борух, спокойной ночи, увидимся послезавтра! - попрощалась Малка, открывая свою калитку.
  Вот и гадай теперь, думала она, заходя в дом, на самом деле его это волнует, или просто из приличия интересуется... Лучше бы она пошла к Нельке. Или вообще осталась одна дома. Ничего, кроме расстройства не будет от этого парня... Весь вечер уделял внимание девчонке, которую пригласил к себе, чтобы ее мать имела возможность пойти в ресторан со своим ухажером... Должны быть какие-то границы приличий, каймурам, не отходил от нее весь вечер, только и слышен был ее смех... А когда провожал меня до ворот моего дома, открытым текстом сказал "на меня не рассчитывай"... Как он умеет вытянуть из меня признание в том, что я обожаю его и никого другого не хочу знать? Кажется, ему доставляет удовольствие лишний раз убедиться в этом, и не меньшее удовольствие он получает, вылив на меня ведро холодной воды своего пренебрежения, наверное, ему все-таки важно знать, что я буду ждать его столько, сколько придется, иначе он не вел бы себя со мной так жестоко...
  Барух, возвращаясь домой, ни о чем особенном не думал, все прекрасно, учиться интересно, работы полно, денег - тоже, начну на машину откладывать, нужна своя, нечего каждый раз у братьев одалживаться, решил он.
  
  Любовь Николаевна и Владимир Иванович встречали наступающий Новый, 1973 год в одном из самых шикарных ресторанов Ташкента. Их знакомство началось довольно банально.
  - Здравствуйте! Меня зовут Володя, я к Вам от Петра Ивановича, - сказал красивый моложавый шатен с голубыми глазами, появляясь у нее в кабинете полгода назад и называя при этом имя ее постоянного клиента.
  - А Вы кто ему будете? - задала Люба стандартный вопрос.
  - Я - его младший брат.
  - Наслышана о Вас! Вы ведь, кажется, дипломат?
  - Не совсем, работаю в консульстве, в Америке, правильнее будет сказать.
  - И какие проблемы у работника консульства?
  - С какими проблемами к Вам, Любовь Николаевна, обращаются обычно?
  - Садитесь, Владимир Иванович, сейчас разберемся с Вашими проблемами. Не бойтесь, я обещаю, больно не будет, - произнесла она еще одну свою стандартную фразу, выученную у деда, знаменитого когда-то зубного врача, действительно никогда и никому не лечившего зубы больно.
  - Да уж, наслышан и я о Вашей способности зубы заговаривать, - пошутил пациент.
  Зубы лечились безболезненно, разговоры разговаривались, как только представлялась возможность, от встречи к встрече они узнавали друг о друге разные интересные подробности, он - о ее прошлом, репрессированных и реабилитированных впоследствии родителях, о дедушке, высланном из Поволжья и выжившем, благодаря своим чудодейственным рукам... Я думаю, он Вам по наследству передал свои чудеса... Да, я действительно многому у него научилась... А кто же отец Вашей дочери? А его нет... и не было, можно сказать... А у Вас, что за работа? Ничего особенного, знаете ли, просто такая вот работа...
  Ко времени окончания лечения ему захотелось иметь хотя бы еще один дырявый зуб. Для того, чтобы продлить удовольствие. Но поскольку таковых не имелось, он решился предложить ей пойти с ним в кино. Предложение было принято, и началась пора настоящего, как в книгах пишут и в фильмах показывают, ухаживания. Они ходили в кино. На музыкальные концерты неизменно приглашалась и Надежда. В октябре Владимир Иванович уехал, ненадолго вернулся в Ташкент только в конце декабря. Приглашая Любовь Николаевну в ресторан, отмечать встречу Нового Года, он строил далеко идущие планы на это свидание.
  - Мне далеко за сорок, Любовь Николаевна, - сказал он ей, когда они возвращались к своему столику, оттанцевав очередное танго, - Я был женат, давно и недолго, она ушла от меня к моему начальнику... А потом все времени не было, не успел оглянуться - уже седина в бороду...
  - Преувеличиваете, Владимир Иванович, - ответила Люба, ожидавшая услышать от него нечто подобное, - Вам пятидесяти не дашь...
  - Так ведь и нет еще пятидесяти... Я к Вам приглядывался все это время... Вы мне очень нравитесь, и Наденька Ваша нравится, выходите за меня замуж, а? Может, захотите еще родить мне пацаненка...
  - Владимир Иванович, не поздновато ли мне, имея тринадцатилетнюю дочь, затевать "родить", если это для Вас важно...
  - Не так уж и важно, если честно... Я и сам для себя думаю иногда, немного опоздал становиться отцом...
  - Найдете себе девушку молодую - и будет вовремя...
  - Не о чем мне с молодыми девушками разговаривать, Любовь Николаевна, пробовал, убедился - не о чем, так что отвечайте на вопрос...
  - Вы мне нравитесь, Володя, но замуж, вот так скоропалительно... Может быть, Вы пожалеете о своем предложении через какое-то время... Я вам сделаю встречное... Давайте, поживем немного вместе, я ведь не девочка, не боюсь "что люди скажут", меня это не волнует, а Вы проверите себя, убедитесь, что не ошиблись?
  - Вы потрясающая женщина, - сказал он ей, целуя ее под бой курантов, возвещавших наступление Нового, 1973 года.
  Из ресторана они отправились к нему домой, поэтому к Калантаровым, забирать Надежду, Люба попала к трем часам дня. Володя привез ее туда на своей машине. Калантаровы проснулись очень поздно, недавно позавтракали, никто и не удивился, что Люба приехала за дочерью только сейчас. Барух вышел к ним в переулок. Точно, начну собирать деньги на машину, принял он окончательное решение, разглядывая новый жигуль Любиного кавалера.
  Зубрежка, зубрежка и ничего, кроме зубрежки, так определяли студенты учебу на первом курсе медицинского института. Зимнюю сессию сдали успешно почти все, кроме Милочки, она, как оказалось, числилась в группе резервистов, завалила два экзамена и ее отчислили из института. Малка горевала об этом, кажется, даже больше самой Милочки... Неожиданное предложение о помощи поступило от Баруха.
  - Если хочешь, - сказал он, - я попробую помочь тебе восстановиться без всяких резервистских глупостей, правда, еще не знаю, сколько это может стоить...
  - Нет, - решила Милочка, - спасибо тебе, но я, пожалуй, сыта медициной, в следующем году попробую себя в какой-нибудь другой области, да и родителей напрягать не хочу, не миллионеры, простые советские служащие-интеллигенты...
  - Я бы мог занять тебе денег, - предложил он еще, - отдашь, когда сможешь, окончишь учиться, начнешь сама зарабатывать...
  - Барух, я знаю, ты хочешь помочь мне ради Малки, но все равно - большое тебе спасибо...
  - При чем тут Малка? Я хочу помочь именно тебе...
  - Может быть, когда-нибудь поможешь, в чем-нибудь другом, я учту это твое желание, но с медом у меня все кончено, я решила...
  
  Карим после успешно сданной зимней сессии понял, что хочет специализироваться в хирургии. Приближалась сессия летняя. К сдаче некоторых предметов друзья готовились вместе. Занимались по очереди у Баруха, у Малки, у Нельки, перед экзаменом по анатомии занимались у Карима, там и остались ночевать. Малка проснулась рано, раньше всех, пошла умываться, а когда вернулась в комнату, где на диванах и матрасах на полу спали друзья, проснулся Карим. Он вытащил ее в кухню, завтракать.
  - Ты красавица, Малка, кто-нибудь говорил тебе уже об этом? Хотел бы я всю свою жизнь видеть тебя рядом, просыпаясь по утрам.
  - И только? - засмеялась она.
  - Нет, не только, я хочу видеть тебя рядом всегда, каждую минуту моей жизни, Малка! Выходи за меня замуж?
  - Может быть, сначала сдадим экзамен по анатомии? - попыталась она отшутиться.
  - Давай... сначала сдадим этот экзамен, а потом сразу поженимся?
  - А остальные?
  - Что - остальные?
  - Остальные экзамены в эту сессию будем сдавать?
  - Знаешь что, ты ничего не отвечай мне сейчас, ладно? Будем сдавать экзамены. Я тебе буду задавать этот же вопрос каждый раз, а ты ничего не отвечай, главное - не говори "нет", ладно? Я буду изредка спрашивать тебя, до тех пор, пока однажды ты скажешь мне "да", вот и все, договорились?
  - Договорились, Карим, но давай договоримся и еще кое о чем.
  - О чем хочешь!
  - Мы ничего друг другу не обещаем, ты свободен, если полюбишь другую, я действительно ничего не могу тебе сейчас ответить, ты нравишься мне, но...
  - И ничего мне не говори, никакие такие "но" не желаю слышать... Просто однажды ты поймешь, что у тебя никого нет, кроме меня...
  Или он однажды поймет, что у него никого нет, кроме меня, подумала Малка, ну, а если не поймет, может быть тогда, от отчаяния, я... И не стала додумывать эту мысль...
  
  Незаметно пролетело лето, начались занятия на втором курсе, снова съездили на хлопок, оказавшийся в этом году короче и легче, чем в прошлом, вернулись в Ташкент, отмылись...
  Приехавшего с хлопка Баруха ожидал во дворе у отца сюрприз - новенький жигуленок, блестевший надраенными боками.
  - Нужно будет построить гараж, - сказал Пинхас, - не успел, только что пригнали во двор, давай, Борух, осваивай.
  - Для кого Вы ее купили, папа?
  - Для тебя. А ты будешь нас с матерью возить на базар.
  - Почему сами не хотите учиться?
  - Я уже старый, не хочу.
  - Вы не старый, отец, Биньом водит машину, а он старше Вас.
  - Сказал - не хочу, ты будешь!
  
  Летом 1974 года Любовь Николаевна и Надя решили использовать последние школьные каникулы. Отправились в туристическую поездку. В Америку. Нужно изучить зарубежный опыт, объяснила Баруху Люба, сегодня золотые коронки пользуются спросом только у наших местных торговых деятелей, везде в мире перешли на фарфор, пластики, новые материалы для пломбирования зубов, приеду, буду тебя учить, кое-что привезу, потом попробуем заказывать материалы оттуда, начнем зарабатывать по-другому...
  
  Барух, от нечего делать, присоединился к сформированному из студентов первого-второго курсов студенческому строительному отряду. В этот же отряд записались и его друзья, Игорь, Макс, постоянно искавший подработки Влад...
  За успешно оконченный курс Карим в самом конце лета получил в подарок от отца туристическую путевку на две недели в Испанию.
  - Как бы мне хотелось поехать туда с тобой, - сказал он Малке, - хочешь, поедем вместе?
  - Это что, так просто устроить? - пошутила девушка. Выехать заграницу, да еще в страну "капиталистического лагеря" было доступно далеко не для всех, даже в организованную туристическую поездку.
  - Для тебя? Все просто!
  - Ты серьезно, Карим?
  - Абсолютно.
  - Давай, я спрошу у родителей.
  - А я займусь организацией.
  
  - Знаешь, они не против, папа сказал, нет проблем заплатить, но вот "достать", - объявила Малка через день, встретив Карима в деканате, где он, зная, что она должна там появиться, специально поджидал ее.
  - Насчет "достать" я уже все устроил, пойдем, соорудим тебе комсомольскую рекомендацию, и все дела.
  "Соорудить" комсомольскую рекомендацию для поездки заграницу оказалось делом не таким простым, как представлял себе Карим. У него самого не было с этим никаких проблем, он представлял "лучшую", элитную часть "титульной национальности", для таких, как он, не существовало препятствий практически ни в чем, а если они возникали, их легко и просто решал на самом "высшем уровне" уважаемый папа.
  Комсомольский вожак курса написал характеристику без проблем, они начались в комсомольском бюро института, где нужно было характеристику "заверить".
  - Откуда ты достала эту путевку? - спросили там у Малки.
  - Получила от родителей в качестве премии за успешно оконченный курс, - отшутилась она.
  - А кто у тебя родители? - подозрительно прищурился комвожак.
  - В каком смысле - кто?
  - Ну, кем они работают?
  - Это имеет какое-то значение?
  - А ты не понимаешь, какое?
  - Никакого значения не имеет, кем работают родители Малки, - вмешался Карим в разговор, не имевший, как он понял, положительной перспективы, - она получила эту путевку в подарок от моих родителей, а не от своих.
  - Так бы и сказали сразу, что собираетесь пожениться, - сделал вывод комсомолец, - но как муж и жена, вы не сможете поехать вместе, да еще в капстрану.
  - А мы не муж и жена, кто тебе это сказал, ты неправильно меня понял.
  - Что-то ты совсем запутал меня, Каримходжа...
  - Знаешь что, давай-ка сюда эту характеристику, я вижу, она для тебя еще не созрела.
  - Вот именно, не созрела.
  Он все-таки подписал ее, эту характеристику, в кабинете у партийного секретаря института, его пригласили зайти туда через день специально для этого.
  - У нас нет к Вам никаких претензий, - вежливо сказали ему там, - но эту бумажку придется все-таки подписать. А почему Вы, кстати, не согласились это сделать сразу?
  - Я знаю, что Малка Кураева - еврейка, вот и подумал...
  - Все правильно, в следующий раз действуйте так же, а сейчас подпишите характеристику девушке, она может съездить в туристическую поездку, мы проверили.
  Бдительный комвожак, все еще побаиваясь за свою шкуру и неплохо оплачиваемую должность "освобожденного" комсомольского секретаря института, поставил свою драгоценную подпись под характеристикой Малке только потому, что там уже стояли гораздо более весомые, чем его, необходимые подписи.
  
  Испания, даже для путешествующего по ней "в группе", да еще в советской, очаровательна. Барселона... Необыкновенная архитектура, раз увиденная, незабываема... Мадрид с его музеями, голуби на площадях, полутьма старинных зданий католических соборов...
  Ничего лучшего не придумаешь для путешествия в медовый месяц. И даже при том, что эта экскурсия не стала для него путешествием в медовый месяц, она все равно осталась одним из самых счастливых переживаний его жизни. Карим при первой возможности сбегал со своей любимой из-под присмотра всевидящего ока старшего группы. Вдвоем они посетили многие места из тех, что не были запланированы в общей культурной программе.
  В один из таких волшебных дней они присели отдохнуть на скамейке, на площади перед собором, где только что, с замиранием духа, любовались красотами цветных витражей в огромных окнах. Малка крошила специально для этого купленную Каримом булку, голуби слетались к ее ногам, ссорились за каждую крошку, она торопилась, раздавая им хлеб, беззаботно смеялась. Карим, чуть отодвинувшись от нее, как бы со стороны разглядывал эту картинку.
  - Ваша подруга... или жена, простите, что не знаю, очень хороша, - сказал ему на английском старичок с палкой, подошедший к их скамейке, по-английски же попросив разрешения присесть рядом.
  - Откуда вы приехали к нам, в Испанию? - спросил он Карима, получив от него кивок - разрешение присесть.
  - Мы из Ташкента, Узбекистан, - ответил Карим на прекрасном английском, еще бы, он изучал его в престижной специализированной "английской" школе и, кроме того, вне ее с частным преподавателем...
  - О, Раша, - закивал старичок.
  - Нет, это не Россия, Советский Союз - да, но не Россия, а Узбекистан.
  - Это не одно и то же?
  - Россия и Узбекистан - республики страны, которая называется Советский Союз.
  - То-то, я смотрю, Вы не похожи на русского, - продолжил свои расспросы любопытный старичок.
  - Потому что я не русский. Я узбек.
  - А Ваша подруга, она тоже "узбек"?
  - Нет, она еврейка.
  - Так я и подумал... И Вы знаете, - загадочно проговорил незнакомец, - мне кажется, она имеет испанские корни.
  - О чем это вы тут секретничаете? - вступила в разговор закончившая свое развлечение девушка, знавшая английский похуже Карима.
  - Познакомьте нас, молодой человек, - попросил старичок, представляясь Кариму.
  Затем последовала незабываемая экскурсия по старым улочкам Мадрида, под водительством случайного нового знакомца. Воодушевленный информацией о еврействе Малки, он рассказал им о том, что не упоминается ни в одной советской книге по истории, и, уж конечно, это не проходят в школе...
  Будучи сам потомком марранов, евреев, крещеных во времена испанской инквизиции, он хорошо знал то, о чем рассказывал им. Многие из тех, кто крестились тогда, все равно вынуждены были бежать из страны во время изгнания оттуда евреев в конце пятнадцатого века. Но кое-кто остался, некоторые даже умудрились передавать из поколения в поколение историю своего еврейства...
  На последний перед возвращением день запланировали экскурсию в музей изобразительных искусств Прадо в Мадриде. Карим остановился напротив картины "La Vendimia" ("Сбор винограда") Ф. Гойи. Столько раз он перечитывал "Сагу о Форсайтах"... Помнил весь роман практически наизусть... Он рассматривал картину и представлял себе, как его любимый литературный герой Сомс Форсайт заказывает копию, потому что видит в виноградарше сходство со своей дочерью... Кариму и в голову не приходило при чтении романа, что на картине изображена не только сборщица винограда, напоминающая героям Голсуорси Флер Форсайт. Позвольте, а не сам ли я в костюме испанского гранда вальяжно расселся на переднем плане и протягиваю любимой только что сорванную гроздь черного винограда, а она, моя королева, Малка, бело-розовые щечки, жгуче-черные ресницы и брови, черные локоны роскошных волос, собранных в прическу, забирает у меня из рук эту гроздь... А кто этот малыш с алой лентой? Он тоже тянет ручонки к винограду, дай, мама, дай и мне, сейчас, милый, сейчас ты получишь его... А не будущего ли маленького ходжу, нашего с ней малыша, изобразил на этой картине Гойя? Но чья это тень вылезает из черной тучи в верхнем правом углу, над самой горой, протягивая в их сторону руку? Сгинь, злая волшебница, ничего не выйдет из твоего колдовства, сгинь... И серая тень возвращается, укрощенная его взглядом, обратно в свою тучу... Подобно Джону Форсайту, Карим купил открытку с репродукцией картины и рассматривал ее каждый раз, когда был уверен, что никто не поймает его за этим странным занятием...
  Сразу же по возвращении в Ташкент, Карим вставил репродукцию в серебристую резную рамку. Она путешествовала с тех пор вместе с ним всегда и везде, где бы он ни оказался...
  
  "Наш самолет приземлился в ташкентском аэропорту...", когда уже начало темнеть. Получив багаж, интуристы расставались с прощальными приветствиями. Карима приехал встречать на машине его младший брат, Малка никак не могла обнаружить никого из своих.
  - Поехали, Малка, - настойчиво предлагал ей Карим, не уезжавший без нее, - мы тебя подвезем.
  - Должен быть кто-нибудь из моих, как же я уеду, а они будут меня искать...
  - Малка, привет! Я приехал за тобой, - увидела она направлявшегося к ней с широкой улыбкой Баруха.
  - Почему ты? Что дома?
  - Все в порядке, я сам вызвался встретить тебя, вчера они были у нас, зашел разговор о том, что вы приезжаете сегодня... Ну, как съездили? - обратился он уже к обоим, пожимая руку приятелю и здороваясь с его братом.
  - Съездили потрясающе, Борух, не уезжала бы оттуда...
  - Еще бы, нашу Малку назвали там испанской принцессой!
  - Не преувеличивай, Карим, принцессу ты придумал прямо сейчас.
  - Ладно, придумал, но не сейчас.
  - Расскажете завтра, на лекциях, договорились? Поехали, Малка. Пока, Карим, увидимся.
  - До завтра, Борька.
  
  По дороге из аэропорта домой, не очень длинной, потому что ташкентский аэропорт расположен в получасе езды от центра города, Барух с ироничной улыбкой присматривался к Малке.
  - Ну, как вы на самом деле съездили, а, Малка?
  - Что тебя на самом деле интересует, Борух? Я не очень понимаю твой вопрос...
  - Меня? Просто спрашиваю, когда нас пригласят на вашу свадьбу, насколько вы продвинулись в этом вопросе.
  - Борух, только не говори мне, пожалуйста, что тебя действительно это волнует!
  - Волнует - я не сказал, я сказал - интересно.
  - Свадьба пока не предвидится, не надейся, я все еще ожидаю, когда ты проснешься, - с раздражением отрезала девушка.
  - Ну, ты знаешь, что я не собираюсь жениться, пока не закончу институт...
  - С чего ты вообще решил, что я имею тебя в виду, Борух? - начиная уже всерьез злиться, спросила Малка.
  - Не имеешь, ну и не надо, - почему-то совершенно успокоившись, примирительным тоном заявил он.
  
  Снова начались занятия, снова хлопок, время пролетело незаметно, зимняя сессия была на носу, погода стояла холодная, но сухая, наступил декабрь 1974.
  - Пинхас, Люба с Володей и Надей собираются встречать Новый Год заграницей, - сообщила Мазаль мужу, - Борух вчера сказал мне, что хочет поехать с ними.
  - Я хотел бы услышать об этом от него самого, а не от тебя.
  - Услышишь, конечно, можешь не сомневаться. Я просто хотела тебя заранее попросить кое о чем.
  - ?
  - Оплати ему эту поездку, Пинхас, Кураевы отправили летом Малку в Испанию, пусть и наш мальчик погуляет заграницей.
  - При чем здесь Кураевы, Мазаль, ты стала соревноваться с Брахой? Что-то я раньше не замечал за вами ничего подобного? Они хотят поехать вчетвером?
  - Нет, Пинхас, Борух хочет взять с собой девушку, с которой сейчас встречается, они поедут впятером, пожалуйста, Пинхас, не мешай ему!
  - Не собираюсь я ему мешать... Что за девушка на этот раз? Ты с ней знакома?
  - Нет, ты же знаешь, он не любит приводить домой своих подружек, говорит, когда соберусь жениться, тогда... Нам бы не мешало подумать об этом, он уже третий курс скоро закончит, Пинхас, пора ему остепениться, нужно подыскивать невесту!
  - Подыскивать невесту, Мазаль? Ты уже не хочешь, чтобы он женился на дочери твоей любимой подруги?
  - Я очень люблю Браху... и Берту... я очень люблю Малку, Пинхас, но...
  - Но?
  - Она этим летом ездила в Испанию с другим мальчиком, ты же знаешь...
  - Насколько я знаю, она ездила в Испанию с группой туристов, можешь не сомневаться, за ними там так следили, что каждое их движение было известно старшему в группе.
  - Какое это имеет значение, тебе не известно, что стало известно старшему группы, а я ничего не имею против Малки, если Борух захочет на ней жениться...
  - Боюсь, что Борух в любом случае сделает, что захочет, мы уже вряд ли сможем на него повлиять. Перестань волноваться, я думаю, он умный и достаточно серьезный парень.
  - Поэтому я и прошу тебя, пусть погуляет, пока может...
  - Несколько минут назад ты хотела его женить?
  - Да не хотела я его женить, Пинхас, я хотела, чтобы ты оплатил его поездку!
  - Совсем ты меня запутала, Мазаль. Ну, за девушку-то его я, во всяком случае, платить не собираюсь...
  
  - Папа, - обратился к отцу за ужином Барух, - Вы не будете возражать, если на Новый Год я съезжу с Любиной компанией на недельку заграницу?
  - Куда вы собираетесь, Борух?
  - Володя предлагает горный курорт в Чехословакии, говорит, что все оформит...
  - Ты спрашиваешь у меня разрешения поехать?
  - Да, папа, не хочу, чтобы Вы с мамой обижались, что не буду с вами в Новый Год, Вы не возражаете?
  - Ты хочешь, чтобы я заплатил за эту поездку?
  - У меня есть деньги.
  - Мама сказала, что ты берешь с собой девушку? Ты не хочешь ее пригласить домой?
  - Нет, папа, просто подружка, ни к чему смущать ее...
  - Я дам тебе денег, Борух, но ты пообещаешь мне не делать глупостей.
  - Спасибо, папа, я обещаю Вам не делать ей детей.
  - Борух, ты совсем распустился, матери не стесняешься, что творится на белом свете!
  - Мама, простите, я забыл, что я младший сын...
  - Борух, прекрати глупые шутки сейчас же.
  - Простите, папа, действительно, меня занесло не туда...
  
  - Малка, ты опять встречаешь Новый Год с семьей? - спросил Карим, как всегда поджидая ее у дверей аудитории после последней пары, чтобы проводить домой.
  После их поездки в Испанию и памятного ей разговора с Барухом, их отношения сдвинулись с мертвой точки. Карим провожал ее домой после занятий, изредка они отправлялись вместе в кино или в театр, в темноте зрительного зала он отваживался пожимать ее руку, последний раз даже минут пять гладил волшебное круглое колено, при первом малейшем ее движении, впрочем, руку с колена убрал, и попыток не возобновлял. По крайней мере, ему казалось, что она не против дальнейшего развития событий...
  Только вчера вечером за ужином мать рассказала, как хвалилась ей Мазаль, что они отправляют Баруха отмечать Новый Год в Чехословакию, с компанией друзей. Представляешь, Малка, он едет с какой-то подружкой, не думаю, что мы по-прежнему должны носиться с идеей о вашей женитьбе, не знаю, которая уже по счету подружка у Боруха, парень совсем загулял, мне это не нравится... Мама, я и не собиралась за него, с чего Вы взяли, мне все равно, куда он поедет на Новый Год, я, кстати, тоже не буду в этом году с Вами, собираюсь справлять праздник с друзьями... Зачем был нужен этот институт, каймурам, девушка собирается уйти с друзьями встречать Новый Год, где это видано, почему ты молчишь, отец? Оставь, Браха, пусть делает, что хочет, она хорошая девочка и не будет глупить, и Боруха оставь в покое, пусть нагуляется, пока учится, зато потом не будет...
  - Где собираются на этот раз, Карим?
  - Как всегда, у Нельки, кстати, скоро получишь от них приглашение на свадьбу. Так ты пойдешь к ним 31-го?
  - Только если ты там будешь.
  - Ну, а как ты сама думаешь, буду я там?
  - Очень надеюсь, что - да. Я уже предупредила родителей, чтобы не рассчитывали на меня...
  - Значит, я заеду за тобой вечером?
  - Нужно созвониться с Нелькой, договориться, что приготовить, что принести с собой...
  - Хочешь, я сам...
  - Ты - сам за себя, а я сама за себя, договорились?
  - Идет! - осчастливленный неожиданным поворотом событий, Карим был готов соглашаться с чем только ей будет угодно...
  Вечером 31-го он подъехал к ее дому. В новом, специально для этого вечера сшитом платье, оно необыкновенно ей шло, в накинутом на плечи зимнем пальто, в нарядных черных туфельках на тонких каблучках, и с тяжеленной сумкой в руке, Малка вышла к его машине. Вслед за ней выбежала из калитки Браха.
  - Здравствуйте, Карим, - поздоровалась она, давая ему понять, что прекрасно осведомлена о том, где и с кем проводит праздник ее дочь, - Малка, возьми сапоги, сказали, сегодня ночью пойдет снег, чтобы не возвращалась домой в этих туфельках, положишь их в сумку.
  - Не волнуйтесь, Браха-опа, - успокоил ее Карим, - Малка в любом случае не будет возвращаться домой пешком одна, я привезу ее, точно так же, как забираю отсюда, в целости и сохранности...
  - Кто вас знает, захотите ночью выйти гулять, пойдет снег, пусть оденет сапоги...
  - Давайте сюда сапоги, мама, - согласилась девушка, устраиваясь на переднем сиденье рядом с Каримом.
  
  Эта вечеринка осталась в памяти обоих на всю жизнь. Большой двор, засаженный старыми деревьями, в тоске ожидавшими, когда же, наконец, долгожданный снег укроет голые коричневые ветки, огромный дом, целиком и полностью отданный на эту ночь в распоряжение молодежи, окна, залитые электрическим светом, роскошно убранная елка, от пола до потолка сверкающая разноцветными огнями опутавших ее гирлянд...
  Девочки готовили праздничный ужин, парни толкались в кухне, ожидая указаний.
  - Смотри, Карим, как она чистит картошку, эта девушка будет классной женой, - заявил Игорь, остановившись около Малки, аккуратно вырезавшей все черные "глазки" из картошки, которую взялась почистить.
  - А я никогда в этом и минуты не сомневался, - ответил Карим, - конечно, она будет классной женой!
  - Чьей только, интересно?
  - Ну, это мы еще посмотрим, уходите отсюда, не мешайтесь под руками, а то перепутаю случайно и выброшу чищеную картошку, а вас накормлю очистками.
  - Малка, из твоих рук - пусть будут очистки, - засмеялся Карим.
  Часов в десять уселись за стол. Народу было много, с трудом поместились в огромной столовой, сидели впритирочку друг к дружке, пили без остановки и без разбору... К двенадцати часам за столом стоял уже невообразимый шум. Без пяти двенадцать Владислав пробрался к телевизору и на полную громкость врубил звук. Успел вовремя. Заканчивал свое новогоднее поздравление глава правительства, все поторопились разлить в бокалы шампанское.
  - Раз, два, три, - начали хором отсчет вместе с раздавшимся новогодним боем курантов, - десять, одиннадцать, двенадцать, УРА!!!! - и вся компания начала чокаться бокалами, пить, целоваться, поздравлять друг друга...
  
  Хороший это был праздник. Пожалуй, единственный из всех советских праздников чистый, не наполненный "особым социалистическим содержанием"... Его одинаково отмечали проживавшие на огромной территории Советского Союза все: и русские, и татары, и евреи, и узбеки, и многие, многие другие народы необъятной "нашей Родины", шестой тогда части земной суши... И никто никогда не подразумевал под этим праздником какой бы-то ни было религиозный смысл... Еще один год прожили благополучно, празднуем наступление нового календарного, пусть он будет еще более удачным, выпьем!
  
  После двенадцати притушили свет и устроили танцы. Примерно в час ночи кто-то из друзей выглянул в окно и обомлел, двор, деревья, забор, крыши соседних домов, все было завалено снегом, крупные пушистые снежинки стройными рядами неторопливо, но настойчиво сыпались, плотно укладываясь на ссыпавшиеся раньше с неба, светившегося странным красноватым светом...
  - Снежки! - заорал кто-то еще, и вся орава, крича и смеясь, кинулась к вешалкам, одеваться, на улицу...
  - Малка, - позвал Карим, - постой, сапоги!
  Присев перед ней, он принялся снимать с нее туфельки и одевать ей сапоги, аккуратно застегивая на них замочки-молнии, глядя снизу с восхищением на наклонившееся к нему с улыбкой любимое лицо. Всю свою жизнь готов я отдать за то, чтобы всегда иметь на это право, обувать и одевать тебя, думал он.
  С криками и смехом вывалились во двор, откуда оно набралось, это сумасшедшее количество снега, как же мы раньше-то не заметили, ну, берегитесь девчонки, сейчас мы вас закидаем, ура! - наших бьют! - девочки, за мной!..
  
  Покуролесив часа полтора, вернулись в дом, пили еще, доедали, что осталось на столе, танцевали... Часам к четырем начали искать, где бы приложиться... Во всех практически комнатах были раздвинуты диваны или расстелены кровати, в некоторых набросаны прямо на полу кучи матрасов и одеял... Каждый сам выбирал себе место и соседа... К половине пятого плохо соображающая Малка передвигалась по полутемному дому вместе с такой же "хорошенькой" Нелькой, разыскивая, где пристроился этот чокнутый, этот ненормальный пьяница, черт его побери совсем, я умираю, как хочу спать, Малка, ищи его сама, в конце концов, да вот же он, в кабинете, на полу, ну, все, разбирайся с ним, а я пошла, спокойной ночи...
  - Карииим, - тихонько позвала Малка, в темноте отбросив в сторону туфельки и стаскивая с себя платье, еще помнется такая красота, жаль будет! - ты почему уснул без меня, ненормальный, просыпайся давай, мне холодно...
  - Малка, - пробормотал он, не успевший проснуться и протрезветь, - это ты, Малка, или ты мне снишься?
  - Нет, сумасшедший, не снюсь, мне холодно!
  - Давай, бедненькая, скорей, я тебя согрею, моей Малке холодно, - бормотал он, гладил ее спину и голые руки, целовал, не разбирая куда, а она в это время расстегивала под одеялом пуговицы его рубашки, так и не дав ему опомниться и прийти в себя...
  
  Часам к десяти утра первые ласточки начали просыпаться. В огромном доме было три туалетных комнаты и две ванных. Потихоньку все приводили себя в порядок и подгребались к столу, его уже накрывали к завтраку проснувшиеся первыми хозяйка и ее подружки. Как ни в чем не бывало, вошла в столовую умытая, одетая и причесанная по всем правилам Малка. На вопрос "а где Карим?" - недоуменно пожала плечами. Он появился одним из последних, тоже успел привести себя в порядок, ни слова не говоря, сосредоточенно подошел к свободной стене столовой, повернулся к ней лицом, поразмышлял о чем-то пару минут и встал на руки, вытянувшись в струну и оказавшись лицом к ошеломленным зрителям, только вниз головой.
  - Раз, - внятно произнес он, все в том же положении, вниз головой, отжавшись на руках от пола...
  - Два, - подхватила хором восхищенная публика, - три, четыре, пять...
  Влад вышел из-за стола и подошел к рекордсмену, подстраховать его на всякий случай, если надумает свалиться ненароком...
  - Восемь, девять, - с восторгом продолжал народ хором считать, а парень - отжиматься от пола, стоя на руках, - десять, одиннадцать, двенадцать, ураааа!!!
  Последний крик раздался, когда обессиленный Карим мягко свалился на спину, снова лицом к восторженной публике, и так и остался лежать на полу, закрыв глаза.
  - Костюм не жалко? - с сомнением спросил его Влад, присев рядом на корточках, - может, встанешь? Помочь тебе?
  - Костюм? Не жалко... Вставать не хочу, - ответил он.
  - Перепил ты вчера, явно, - с тем же сомнением в голосе снова обратился к нему Влад.
  - Слава, оставь человека в покое, - заявила Нелька, она всегда понимала ребят лучше всех, даже лучше их самих. Наверное, так уж она была устроена, недаром ее называли в народе "старостиха", и совсем не потому, что была постоянной подружкой, а теперь уже невестой старосты группы Владика.
  - Каримушка, - обратилась она к парню, все так же лежавшему на полу с закрытыми глазами, - хочешь, я тебе туда чаю принесу?
  - Нет, Нелька, не хочу чаю, хочу водки!
  - Тогда вставай!
  - Идет, - сказал он, живо поднимаясь с пола, - а осталась водка?
  - Осталась, осталась, - наливая рюмку, успокоил его Влад, - ну, кто еще хочет опохмелиться, подходи...
  
  Только часам к двум закончили приводить в порядок дом и перемыли посуду. Последними помогать Нельке и Владу остались человек пять, самые близкие, среди них Малка и Карим, старавшиеся изо всех сил не глядеть друг на друга. Когда все было убрано, присели попить чай на дорожку, потом вышли на улицу... Странно, снег успел подтаять, по земле потекли потоки воды, кое-где, по углам двора, еще остались кучи слежавшегося, но уже сырого под верхней желтоватой коркой снега, даже деревья стояли голые, в самых глубоких вмятинах между веток сохраняя белые комочки, напоминавшие о феерической роскоши ночного великолепия так быстро закончившегося праздника зимы.
  Карим подошел к машине и открыл переднюю пассажирскую дверь, Малка забралась вовнутрь, он закрыл дверь за ней. Точно так же, молча ухаживая за тремя подружками, которых собирался довезти до дома, он кивнул вышедшим проводить их Нельке и Владу, сел на свое сиденье, включил зажигание.
  - Говорите, кого куда, - наконец выговорил он.
  Разобрались с адресами, ближе всех жила Малка, с нее он и начал развозку. Выходя из машины, она чмокнула его в щеку ничего не значащим поцелуем и произнесла таким же ничего не значащим голосом: "Спасибо тебе, Карим". "Пожалуйста. Не за что, ты забыла сумку с туфлями в багажнике", уже не выходя из машины, сам себя не узнавая, он открыл ей багажник, дождался, пока она вытащила из него сумку и захлопнула его, и тронул, развозить по домам остальных девчонок. Малка не сразу зашла в калитку. Она еще постояла и посмотрела вслед уезжающему жигулю, пока он не скрылся за поворотом переулка...
  
  Зимняя сессия, летняя сессия, окончили третий курс... К лету 1976 окончили курс четвертый, а первого сентября собрались на последний, пятый. В эту осень их отправили на хлопок в качестве обслуживающего медперсонала, совсем в другом, еще не привычном для них качестве. Вообще, все больше и больше они ощущали уже себя врачами, повзрослели, посерьезнели, некоторые повыходили замуж и женились, многие подрабатывали... Карим и Малка, встречаясь изредка в институте, здоровались, - "как дела?" -"нормально!" - максимум информации, которой они обменивались между собой, он не встречал ее после занятий и не провожал домой, каждый был занят собой, своими занятиями, своими зачетами и экзаменами... Ни один из них не решался прогнать непонятную черную кошку, пробежавшую между ними в то странное утро, наступившее после фантастической сказочной новогодней ночи...
  
  НАДЯ
  
  Летом 1974-го Надя закончила седьмой класс общеобразовательной школы и, параллельно, седьмой, последний класс музыкальной. Решено было, что в следующем учебном году, учась в восьмом классе, она будет заниматься музыкой частно, с учителем из музыкального училища, куда намеревается через год поступать. Делалось это для того, чтобы тот же преподаватель мог, в случае необходимости, "подстраховать" абитуриентку, попросту говоря, через него можно будет заплатить за поступление, если она не доберет необходимое количество баллов на вступительных экзаменах.
  Так и жили в те времена в Ташкенте. Невозможно было прийти к незнакомому продавцу в магазине (любом) и сказать "я тебе переплачу, продай мне то, что лежит у тебя под прилавком "не для всех". Продавец этот должен был быть "своим", только тогда он, получая переплату, мог предоставить в ваше распоряжение любой дефицит - книги, одежду, продукты... Тем, у кого не было "своих" людей в различных необходимых местах, не помогали деньги, но могли помочь деньги побольше, так как им приходилось находить посредников и переплачивать им.
  
  Потрясающим событием в жизни Нади летом 1974-го случилась поездка с матерью в Америку. Такое удавалось далеко не всем. Очень далеко... Бедный Биньом, Брат Пинхаса Калантарова, несколько лет подряд пытался получить разрешение на выезд в Америку к уехавшим туда двум его сыновьям, но каждые полгода получал у советской власти отказ.
  Для Любы и Нади эта проблема - получение разрешения на выезд в туристическую поездку - решилась довольно легко, у них был свой посредник. Володе очень хотелось, чтобы они побывали в Америке, пока он работает там. Он и был тем, кто "устроил" им все необходимые разрешения. Надо сказать, Люба во время этой поездки занималась, в основном, изучением зубоврачебных новинок, как она и пообещала Баруху, "...привезу новые технологии и материалы, научу тебя всему, что узнаю там, начнем работать лучше и зарабатывать больше...". Для Нади покупались экскурсионные туры, в некоторых из них участвовали и Люба с Володей, но чаще она путешествовала одна в группе, совершенствуя при этом свой английский.
  Вернувшись в школу в сентябре, она не замедлила этот свой улучшенный английский продемонстрировать. Вообще, поездка в Америку сильно повлияла на повышение ее престижа в классе. Как и привезенные, "провезенные" через таможню Володей, пластинки обожаемого в то время и недоступного "простым любителям" ансамбля "Биттлз". Она давала послушать их тем, кому посчастливилось оказаться ее друзьями, и легко переводила песни...
  В декабре Володя получил отпуск и снова появился у них. Он больше не заговаривал с Любой о женитьбе, похоже, ему был удобен тот образ жизни без особых обязательств по отношению к ней, который она же ему предложила в свое время. Да и ей нравилось, что, с одной стороны, она не потеряла свою независимость, а, с другой, приобрела влиятельного любовника и друга. С его помощью можно было решать кое-какие недоступные ранее проблемы, например, доставку из-за границы дефицитных материалов для работы, очень немногие зубные врачи и техники имели возможность (и умели) использовать их в то время в Ташкенте...
  - Любочка, - предложил Володя во время вечернего чаепития, на нем присутствовал и Барух, задержавшийся у них после работы, - а давайте поедем встречать Новый Год в Чехословакию, на недельку, будем кататься на лыжах и дышать горным зимним воздухом.
  - Неплохое предложение, а ты уверен, что мы получим разрешение на такую поездку, мы ведь только недавно вернулись из Америки...
  - Вернулись же, теперь в вашей лояльности никто не сомневается, - пошутил Володя, - Барух, присоединяйся к нам, хочешь?
  - Хочу, - совершенно серьезно отреагировал на предложение Барух, - но не один...
  - С кем бы ты хотел поехать? Неужели с Малкой? - полюбопытствовала Люба.
  - Нет, до этого я еще не дозрел, "с девушкой", как ты любишь говорить.
  - Ну и кто же эта девушка? Очередная медичка с курса?
  - Вот именно, очередная, ждала, когда очередь подойдет...
  - О чем это вы тут договариваетесь? - спросила Надя, завернувшаяся в одеяло поверх пижамы, появляясь из своей спальни.
  - Ты же вроде отправилась спать?
  - Да, мам, отправилась, а вы меня разбудили, громко смеялись, а над чем?
  - Мы не смеемся, нам Володя совершенно серьезно предлагает провести новогодние каникулы в Чехословакии, учиться кататься на лыжах, хочешь?
  - О, конечно хочу! Борух, поехали с нами, а?
  - Вот об этом мы как раз и говорили, Барух соглашается ехать, только если мы возьмем с собой и его девушку...
  - Нееет, Борух, поехали без девушки, а то мне будет скучно! Или, знаете что, - поспешно добавила она, - пусть Борух берет с собой его девушку, а я возьму с собой Димку, тогда всем будет хорошо.
  - Ты возьми с собой своего большого плюшевого медведя, без которого спать не ложишься, а я возьму с собой девушку, но ухаживать буду за вами обеими одинаково, обещаю тебе, идет?
  - Ну, если только одинаково ухаживать будешь, - неохотно согласилась девчонка, хитро скашивая в его сторону зеленые глаза, обрамленные темно-русыми пушистыми ресницами... - Тогда я пошла спать, взрослые, спокойной ночи, - добавила она, отправляясь к себе.
  - Значит, договорились, едем впятером, я ухаживаю за Любочкой, а Барух - одинаково за обеими девушками, но трахает только ту, которую берет с собой!
  - Володя! - изумилась Люба, - с каких пор ты у нас так откровенно разговариваешь?
  - Из песни слова не выкинешь, Любочка, я предпочитаю, чтобы за твоей Надеждой ухаживал до поры до времени плюшевый медведь, а не Барух.
  - Что Вы, Владимир Иванович, о чем Вы вообще таком говорите, самые невинные отношения, пионерские, можно сказать, вчера только за ручки первый раз в кино взялись, - развеселился Барух.
  - Вот я об этом и говорю, чтобы ваши пионерские отношения развивались не в присутствии Надежды, а то одинаково ухаживать не получится...
  - Не обижайте, я не маленький, однако, для таких предупреждений...
  - Володя, - вдруг совершенно серьезно вступилась за Баруха Люба, - я ведь не жена тебе, пока, а Надя моя - тебе не дочь, оставь нам самим разбираться с Барухом, пожалуйста...
  - Да я пошутил, Любочка, - примирительным тоном отступил Владимир Иванович, "а может, и хорошо, что не жена", первый раз пришла ему в голову крамольная мысль...
  
  Как бы там ни было - поездка на чехословацкий курорт состоялась в обговоренном ранее составе. И, как бы это не было странно, девушка, присоединившаяся к ним по предложению Баруха, понравилась всем, даже сверхосторожному Владимиру Ивановичу. Барух, как и обещал, проводил все время с обеими девушками, одинаково развлекая их, давая возможность старшим уединяться без ограничений. Небольшое происшествие омрачило совместный отдых дня за два до возвращения домой. Проснувшись ночью и не обнаружив Володю около себя, Люба прошлась по номеру, не найдя его нигде, накинула халат и выглянула в коридор. Прошла до площадки с двумя креслами и журнальным столиком и остолбенела - в одном из кресел сидел Володя, на коленях у него примостилась "девушка" Баруха, обнимая его за шею, кажется, они - целовались? - в полутьме и издалека это не было видно наверняка, но предполагалось с большой долей вероятности. Постояв пару секунд на месте, не приближаясь к увлеченной парочке, Люба так же тихо вернулась к себе в номер, включила свет и уселась в кресло, читать рекламный проспект гостиницы, предусмотрительно оставленный хозяевами для гостей на журнальном столике.
  Разговор, состоявшийся в номере, по возвращении туда Володи, надо отметить, довольно скором возвращении, хотя неизвестным осталось полное время его отсутствия, не разглашался, как и само происшествие. В результате достигнутого после просьб о прощении, клятвенных заверений "просто бес попутал", торжественных обещаний "пока я с тобой, это никогда, клянусь, никогда не повторится", перемирия, на следующее же утро "девушка" Баруха была вынуждена прервать "заслуженный отдых" и ближайшим по времени самолетом отправлена домой.
  Догуливали они этот отпуск к огромной, тщательно скрываемой от всех Надиной радости, вчетвером, в том же составе вернулись все вместе в Ташкент. Еще через неделю Володя отправился к месту службы, заставив, в свою очередь, Любу пообещать, что все прощено и забыто... Было ли оно прощено в действительности, а тем более - забыто, или нет, но Люба, по здравом размышлении, решила для себя, что он не муж, чего же и требовать от него, сама виновата, отказалась в свое время замуж выходить, хороша бы она была сейчас, если бы тогда согласилась и вышла, а, впрочем, замужество ничего не гарантирует и ни от чего не спасает, и вообще, как только это станет возможно, она с ним расстанется без всяких сожалений, без которых, конечно не обойдется...
  
  "А время бежало...", кажется, эта песня исполнялась несколько позже описываемых событий... Время бежит всегда, чуть медленнее в детстве, набирая ускорение по мере взросления и сверхускоряясь от приближения старости...
  
  Время бежало. Барух учился в медицинском и работал со старшей приятельницей, неплохо при этом зарабатывая, сама она работала в нескольких местах, не забывая про частную клиентуру, Надя успешно поступила в музыкальное училище и не менее успешно там занималась. Неожиданно проявился неплохой голос, она начала брать частные уроки пения. Володя наезжал периодически, стараясь примерным поведением загладить допущенную ошибку...
  Наступило лето 1977-го года. Были сданы госэкзамены за последний, пятый курс. Все друзья определились с направлениями на прохождение годовой интернатуры и на последующие за этим места работы. Самое серьезное распределение получил Карим: интернатура, а затем и аспирантура - в Москве. В основном, друзья из компании распределились в Ташкенте. Барух и Малка, не без Любиной помощи, получили направления на прохождение стажа и на последующую работу в поликлинику, находившуюся в их районе, близко к дому.
  В середине июня праздновали день рождения Надежды. Она только что окончила второй курс музыкального училища. На день рождения пригласили Калантаровых и сокурсников из училища. Из своей бывшей школы Надя позвала Димочку - последнего ее кавалера, окончившего десятый класс с золотой медалью, многообещающего гения, "других не держим". Володя прислал подарок - шикарный набор косметики, извинился, что не может приехать, поздравил именинницу по телефону. После застолья накрыли чай, взрослые беседовали, молодежь танцевала, Наденька объявила "медленный белый танец" и пригласила Баруха.
  - Ну, Борух, как вы собираетесь отмечать окончание учебы? Женитьбой на Малке, наконец?
  - Окончание учебы мы собираемся отмечать послезавтра, у Нельки и Влада, помнишь их?
  - Помню, конечно, в прошлом году на твой день рождения заявились, и вся компания с ними...
  - Не заявились, а я пригласил...
  - И кто у них собирается?
  - Вся компания и собирается.
  - И с кем ты идешь туда? Давно не слышали, с кем ты сейчас развлекаешься!
  - Я учился, ребенок, если ты не знаешь, и мне некогда было развлекаться, нужно было госэкзамены сдать.
  - Бедный, и тебе не с кем пойти на вечеринку?
  - Как не с кем, с тобой и пойду.
  - Врешь!
  - А вот и не вру! А хочешь?
  - Нууу, так... - пожала она плечами, - хочу...
  - Тогда считай, что ты приглашена.
  - Правда не врешь, Борух?
  - Правда. Не вру.
  - Тогда пойду сейчас приглашу Димочку танцевать, совсем заскучал.
  - Наденька, чем ты старше, тем больше похожа на настоящую женщину.
  - Это чем же?
  - Последовательностью мыслей и действий.
  - Не поняла?
  - При чем здесь твой Димочка, какое он имеет отношение к моему приглашению?
  - Мой Димочка ни при чем, он просто заскучал, а мне его жалко.
  - Ну, иди, мозгокрутка, приглашай своего Димочку.
  
  - Мама, - вечером, после того, как гости разошлись, Надя помогала матери приводить в порядок дом, вдвоем они мыли на кухне посуду, - Борух пригласил меня послезавтра с собой на вечеринку.
  - На какую вечеринку, Надя?
  - Посвященную окончанию института.
  - А почему тебя вдруг?
  - Случайно получилось, мы разговаривали, он сказал, что они собираются у Нелли и Влада, помнишь, которые поженились на третьем курсе? Я стала над ним подшучивать, с кем он пойдет на эту вечеринку, а он сказал "с тобой и пойду", ну, я и согласилась. Ты не против?
  - Ты уже большая девочка, Наденька, идешь со своими друзьями гулять, не спрашиваешь разрешения у меня...
  - Но я же тебе всегда докладываю, куда и с кем иду... Так ты не против?
  - Против Баруха я не имею ничего, кроме одного, он начнет там ухаживать за кем-нибудь, а ты будешь себя неловко чувствовать...
  - А я себе тоже кого-нибудь присмотрю!
  - Вот я и говорю, зачем тебе эти острые ощущения, дорогая?
  - Мамочка, все будет в порядке, я тебе обещаю!
  - Ну, если только ты обещаешь. А я на послезавтра договорилась съездить в Черняевку, меня пригласили наши бывшие соседи, навещу кладбище...
  - Мамочка, хочешь, я отменю Боруху и поеду с тобой?
  - Нет, детка, - сказала Люба, - иди гулять лучше.
  Она уже совершенно уверилась в том, что давние опасения насчет Надеждиных чувств к Баруху были беспочвенны. То есть, она ничего не имела бы против парня в качестве зятя, но не хотела, чтобы Наденька влюбилась в него, так как рассчитывать на постоянство чувств Баруха не приходилось, он развлекался, не собираясь связываться с кем-нибудь надолго, и не скрывая свои намерения ни от кого.
  
  В назначенный вечер Барух подъехал за Наденькой на машине. Вышла к нему потрясающей красоты незнакомка. Модные "фирменные", присланные Володей из Америки джинсовые брюки, облегающая кофточка цвета пожухлой зелени, на ее фоне зеленые глаза казались еще ярче, этот эффект усиливался соответствующего тона тенями, наведенными вокруг глаз, и редкими ярко-зелеными блестками на кофточке; босоножки на каблучках, того же цвета, что и кофточка, и того же происхождения, что и брюки, а волосы... С волосами она сотворила что-то трудновообразимое...
  - Ты постриглась, Надежда?
  - Да, это такая модная стрижка, видишь, сзади почти не укорачивала, а по бокам сделала "лесенку", и челка! Нравится?
  - Очень, и тебе идет. А мама разрешила?
  - Ой! Ну, Борух, правда, сколько мне лет?
  - А, кстати, сколько тебе лет?
  - Ты же позавчера меня поздравлял с днем рождения! Не помнишь? - поддразнила она его.
  - Помню, конечно, помню, садись, поехали, придется мне там следить за тобой, глаз не спускать, чтобы никто чужой не умыкнул ненароком...
  
  За время учебы к родителям Малки неоднократно приходили разные бухарские гости с молодыми людьми - свататься.
  - Дом девушки - базар, - говорил отец, - ты никому ничем не обязана, пусть приходят, вдруг кто-то из них тебе понравится...
  Дело было не в том даже, что никто не нравился ей, а ей, действительно, не понравился до сих пор никто из приходивших женихов...
  Самим женихам этим и их родителям не очень нравилось, что девушке уже за двадцать, а она еще не закончила учебу, кроме того, девушки с высшим образованием котировались на рынке бухарских невест не так высоко, действительно - зачем нужна парню со средним образованием, зарабатывающему "живые деньги" "чересчур умная", "продвинутая" жена?..
  
  Как всегда, когда в огромном доме у Нелькиных родителей, где, к их безумной (единственная дочь!) радости, после свадьбы поселился и Влад, собирались друзья, сами родители уходили на всю ночь к сестре Нелькиной матери, жившей неподалеку. Дом оставался в полное распоряжение молодежи.
  
  Малка строила на этот вечер грандиозные планы. Вся компания знала - у Баруха за последний учебный семестр не появилась ни одна новая подружка, а все старые разбрелись, кто куда, Малка надеялась, что он и к девушкам начнет, наконец, относиться всерьез.
  Эта ее надежда рухнула, как только Барух появился на пороге Нелькиного дома под руку с Надеждой, один вид которой не оставлял надежд никому другому.
  
  Карим выглядел, как всегда, "с иголочки" - холеные руки, прическа только что из парикмахерской, гладко выбрит, он явился на вечеринку один, сразу же подошел к Баруху и его даме - знакомиться, и на довольно долгое время застрял около них.
  После застолья с взаимными поздравлениями и неоднократными возлияниями начались танцы. Карим пригласил танцевать Надю, Барух - Малку.
  - Классно выглядишь, Малка! Как дела?
  - Отлично! А твои?
  - Не жалуюсь.
  - У тебя новая красотка?
  - Брось, какая же она новая, только разве что не при мне родилась...
  - И это уже всерьез, Барух?
  - Может быть... Никому никаких обещаний я еще не давал, - заулыбался он, "как будто радуется тому, что снова сумел выскрести из меня мой самый сокровенный вопрос", подумала девушка.
  - Скажи, ты когда-нибудь прекратишь надо мной издеваться?
  - Малка, если кто над кем издевается здесь, то только ты сама над собой, я разве когда-нибудь хоть полусловом давал тебе понять, что...
  - Нет, Борух, успокойся, ты никогда...
  Она отодвинулась от него, оставив его танцевать одного посередине комнаты, и выбежала во двор, втайне надеясь, что он выйдет следом за ней. Ее надежды не оправдались и на этот раз, он лишь пожал плечами и пошел к столу, налить себе выпить, в чем тут же был поддержан друзьями...
  
  Вышел к Малке, плакавшей на скамеечке во дворе, Влад, следивший за происходившим между ней и Барухом. Ему не нужно было прислушиваться к ним, чтобы выстроить схему беседы, слишком хорошо и долго все они были знакомы друг с другом...
  Он подошел к ней, подсел рядом на скамеечку и обнял ее за плечи.
  - Что еще тебе преподнес этот засранец, какой сюрприз на этот раз? Не считая, конечно, красотку, которую он с собой приволок.
  - Влад, - зарыдала на его плече Малка, - я его люблю с тех пор, как себя помню, что же мне делать?
  - Хочешь хороший мужской совет? Плюнь.
  - Что значит - плюнь? - все еще рыдая, спросила она.
  - Плюнь на него. Он думает, что ты у него в кармане, он только свистнет, а ты того и ждешь, тут как тут, у него под боком. Плюнь на него. Пусть увидит, что он для тебя ничего не значит. Он не поверит сначала, а когда убедится в этом, сам себя сгрызет от любопытства, с чего это вдруг стал тебе безразличен, начнет сам бегать за тобой...
  - С чего ты взял, что он начнет за мной бегать, Влад?
  - Я ведь не со вчера Борьку знаю. Он, конечно, классный парень. Но любой классный парень, пока будет уверен, что девчонка никуда от него не денется, будет этим пользоваться. Не давай ему такой возможности - и увидишь, что будет.
  - Как же я буду притворяться, что он мне безразличен, когда это совсем не так? А вдруг он только этого и ждет...
  - Перестань плакать, успокойся, возвращайся в дом и продемонстрируй ему полное свое равнодушие, он к тебе первый подвалит, увидишь...
  - Спасибо тебе, Славик, ты хороший друг, я знаю...
  Славиком называла его только Нелька, хотя девчонкам, понравившимся ему, он сам представлялся именно так - Славик. Но все девчонки моментально понимали - называть его нужно Влад, или, в крайнем случае, Владик, если нет желания разбираться с ней...
  
  Влад ушел, Малка потихоньку пришла в себя и собиралась тоже идти в дом.
  Кроме Влада был еще один человек, внимательно наблюдавший за всем происходящим, несмотря на то, что танцевал с Надеждой и, казалось, был целиком занят беседой с ней, окончательно очарованной им.
  Карим вдруг совершенно ясно понял, что происходило в душе девушки все эти годы. "Родственник хренов", подумал он, вспомнив, как она рыдала в его объятиях на первом хлопке, когда того утащила с собой рыжая вертихвостка. Он тогда не стал ее расспрашивать о причине слез, она его попросила "не спрашивай об этом", а все, о чем она его когда-либо просила, всегда было для него - закон. "Бедная, - подумал Карим, мучаясь за нее, - все эти годы она ждет, что он соблаговолит обратить на нее внимание, а он держит ее на коротком поводке, и не зовет, и не отпускает, скотина"... "А ты сам, разве не держишься у нее на таком же поводке, дорогой?", спросил он у себя. И тут же ответил себе: "вот именно, я сам себя держу, не она меня держит, а я сам! Испанец, золотой фонд, ишь, развалился, - разозлился он уже на себя, - а виноград тот зелен оказался! Не поспел... И волшебница злая не зря руку протягивала к идиллической картинке...". Найдя, таким образом, полное оправдание Малке в своей душе, и увидев, что вернулся Влад, явно выходивший ее утешать, Карим вышел во двор и подсел к успевшей уже немного успокоиться девушке.
  - Малка, - тихонько шепнул он ей, - мы так давно с тобой не виделись, ты стала еще красивей!
  - Особенно сейчас я красивая, как никогда... Спасибо за комплимент, Карим.
  - Тебе даже слезы идут! Ты самая красивая из всех знакомых мне девушек, Малка. Я еще в Испании узнал, что означает твое имя! Оно означает - королева. Ты - моя королева, Малка, малка, и ты всегда это знала и должна знать!.. Я уезжаю учиться в Москву...
  - Я слышала. Рада за тебя, добился того, о чем мечтал, молодец!
  - Ну, не такой уж я молодец, если принимать во внимание мои стартовые условия, - снисходительно подшутил над собой Карим, - ты же знаешь, что я могу легко получить практически все, что пожелаю, пока мой отец... Хотя, не все... Помнишь, я однажды сказал тебе: не говори мне "нет", я просто буду спрашивать тебя, и рано или поздно ты поймешь, что у тебя никого нет, кроме меня, помнишь?
  - Помню, Карим, столько воды утекло с тех пор, мы с тобой почти не общались, я думала, что это прошло...
  - Не прошло... И никогда это у меня не пройдет. Я все понял сегодня, какой же я был дурак, что ничего не замечал, я бы не надоедал тебе, пока тебе было не до меня... Скажи, ты все еще ждешь, что что-то изменится?
  - Даже не знаю, что тебе сказать, вряд ли... - она прислонилась лицом к его плечу и расплакалась снова, а он обнял ее за плечи одной рукой, как когда-то давно, на хлопке первого курса, а второй нежно гладил ее по волосам, черными кольцами спускавшимся к самой пояснице...
  - Ты поплачь, Малка, плакать полезно, я уеду, а потом вернусь сюда, и тогда, может быть, все будет иначе, только обещай мне, если ты, пока меня здесь не будет, вдруг надумаешь, что я... что тебе не безразлично...
  - Я обещаю, сразу приеду к тебе, ты это имел в виду, правда, Карим?
  - Да, - он обнял ее обеими руками, прижал к себе и начал целовать, и она отвечала ему со всем своим отчаянием, отдавая ему боль души, а он с радостью, если бы мог, забрал бы у нее всю эту боль, но так не бывает, каждый остается со своей...
  - Молодцы, быстро договорились, а я уже было решил, что тебе, Каримка, сегодня понравилась Надька, и мне придется ее у тебя отбивать, - цинично произнес воздвигнувшийся над ними не совсем уверенно держащийся на ногах Барух.
  - Я бы тебе, Борька, все объяснил, да не хочется портить морду старому другу, все равно, когда проспишься, не будешь помнить, за что получил...
  - Почему же, - шатаясь и хватая рукой ствол дерева, росшего над скамейкой, произнес Барух, - и понимаю все, и помнить буду, когда просплюсь, можешь дать мне по морде и убедиться...
  - Пошел ты... - зло оборвал его Карим и потащил Малку в дом.
  
  - Борух, я никогда в жизни тебя таким пьяным еще не видела, - воскликнула Надя, нашедшая его, сидящего, привалившись к дереву, на скамейке. Ты чего так напился, кто же машину поведет домой?
  - Я и поведу, не волнуйся, девочка, ты извини меня, я напился, на радостях, что закончилась эта паршивая учеба, в которую меня твоя матерь втянула... Сейчас пойду, умою свою пьяную морду и сразу протрезвею... И поедем домой.
  До Надиного дома их довез Влад. Карим ехал следом за машиной Баруха. После того, как Влад высадил их с Надеждой, запер машину и вложил ключи в девчонкину руку, Карим подхватил его и повез домой, предварительно подбросив задремавшую на переднем сиденье около него, набравшуюся коньяком до плеска в ушах, Малку.
  - Малка, хочешь домой? - тормошил он ее, чтобы проснулась, - или, может, хочешь, поедем ко мне?
  - Домой, - сказала Малка, просыпаясь и моментально трезвея. Не стесняясь присутствия на заднем сиденье Влада, она обеими руками взяла Карима за уши, притянула к себе его лицо, и поцеловала его так, что он некоторое время еще приходил в себя после того, как она, сказав ему "езжай, Карим, учись...", вышла из машины.
  
  - Борух, ключи у тебя, - тщетно взывала к совершенно ничего уже не соображающему парню Надежда, стоя у дверей своего дома.
  Барух стоял на ногах довольно твердо, но не реагировал на ее призывы. Тогда она сама залезла в карман его брюк и вытащила найденные там ключи.
  - Заходи в дом, Борух, нечего стоять на улице, - заталкивая его в открытую дверь, говорила она.
  - Да, пожалуй, я зайду на минутку, - отвечал он, - умою еще раз свою пьяную морду, потом ты меня напоишь крепким чаем, а потом я поеду домой, я видел, он отдал тебе ключи от машины, да? Или, знаешь что, я умою морду, потом ты напоишь меня крепким чаем, а потом я пойду домой пешком, а ключи завтра у тебя заберу, видишь, какой я умный?
  - Любааа, - закричал он, заходя в столовую, - ты гдеее? Ты только посмотри, как я сегодня безобразно нажрался! Это все из-за тттебя, дорогая, кто меня заталкивал в этот хххренов институт? Ттты! На черта он мне сссдался, давно бы уже жжжил, как человек, работал бы... Впрочем, - пробормотал он сам себе - я и так все время работал, благодаря тттебе, конннечно... Где твоя мама, Надежда?
  - Мама уехала в Черняевку, Борух, завтра вернется. Тебе в таком виде не стоит возвращаться домой, давай, затоплю колонку, прими ванну и оставайся спать здесь, я тебе в библиотеке постелю, на диване.
  - Ты тттоже умная девочка, ты знаешь?
  - Знаю, знаю, я умнее вас всех, чтобы ты знал!
  - Нет, я не буду ванну, я умою свою пьяную морду холодной водой, а ты приготовь, пожалуйста, чаю, покрепче, ладно?
  - Боишься утонуть? Ладно уж, иди, умывай свою морду, а я пока поставлю чай и постелю тебе в библиотеке.
  Он так умудрился "умыться холодной водой", что борта пиджака, который он не снял, вымокли насквозь, такими же насквозь мокрыми были рубашка и майка, а также - брюки, но протрезветь окончательно ему все не удавалось.
  Маленькая хитрованка мечтала о таком стечении обстоятельств очень давно, то есть не в точности о таком - чтобы он напился и мало что соображал, но чтобы случилось что-нибудь подобное, чтобы он мало что соображал, а дома никого не оказалось бы кроме них, и она смогла бы этой удачей воспользоваться. Ей казалось, что она мечтала об этом с той самой минуты, когда впервые увидела его. Она неосторожно показала матери, что он ей нравится, самым пупком своим почувствовала, что той это абсолютно не по вкусу, и в тот же момент, как почувствовала, научилась скрывать свое чувство к нему от всех, даже от самой себя...
  
  - Инджо бийё (иди сюда), Борух,- позвала она его в библиотеку, раскрыв диван и предусмотрительно застелив под простыню махровое одеяло, она очень хорошо знала, что собирается делать, эта умная девочка. - Давай, я помогу тебе раздеться, и ложись спать...
  - Давай, ты не будешь мне помогать раздеваться, - говорил он, не замечая, что она уже ему помогает, стаскивает с него мокрый пиджак, рубашку, майку...
  - Иди к себе, девчонка, - говорил он, - ты что, думаешь, я не в состоянии сам улечься спать, даст нам с тобой завтра твоя мать прикурить, когда вернется...
  - Это уж точно, - бормотала она про себя, - даст прикурить, когда вернется и узнает, только деваться ей будет особенно некуда, да и тебе, надеюсь, тоже...
  Раздев и уложив его, все еще что-то бурчащего, в постель, она выключила свет и поспешно разделась сама. Проскользнув к нему под одеяло, она начала яростно ласкать его, так, как показывали в "необрезанных" фильмах, на просмотр которых в последние два года водил Любу Володя в какой-то свой, закрытый, кинотеатр, иногда они брали ее с собой, а потом она снова ходила смотреть эти же фильмы в кино с друзьями, и удивлялась, что не видит сцен, наиболее потрясших ее воображение.
  Он ничего не соображал, сначала отталкивал ее руки от себя, потом, кажется, вообразил, что рядом с ним кто-то другой, обнял ее и сам начал отвечать на ее ласки, в такие моменты голова и не нужна была ему обычно, переключалась на автопилот, ну, а в деле этом он был мастер, научился у своих девчонок, у первой его циничной подружки получил самый важный урок в своей жизни...
  Когда это произошло, он поцеловал ее, крепко обхватил руками и ногами и заснул мертвым сном. Она лежала какое-то время, не в состоянии пошевелиться, придавленная навалившейся на нее тяжестью его тела и осознания того, что, наконец, это произошло с ними наяву, а не в ее сумасшедших фантазиях. Потом все-таки умудрилась каким-то образом чуть раздвинуть его хватку, и, притеревшись к нему вплотную бочком, уснула, совершенно удовлетворенная содеянным.
  
  Он проснулся утром, всю ночь проспав в том же положении, что уснул. Уже рассвело. В бледных утренних лучах, пробивавшихся сквозь неплотную занавеску на окне, он с удивлением увидел под собой спящую ее, зажмурился, самому себе не доверяя, снова открыл глаза, она никуда не исчезла из-под него, сладко причмокивала во сне пухлыми, еще детскими, губами, и прижималась к нему. В ужасе он приподнял одеяло и убедился в правильности самой страшной своей догадки. Слегка отодвинувшись от нее, он прикрыл глаза и попробовал представить себе, что спит, вот сейчас он проснется, и окажется, что это - сон, самый страшный, какой он только мог бы себе представить. Случившееся пугало его, как будто он совершил кровосмешение, ничего ужаснее с ним случиться просто не могло, так он подумал, почувствовав небольшое похолодание в области левой стороны груди...
  - Борух, я тебя обожаю, ангельским голоском пропела проснувшаяся ведьмочка и обняла его.
  - Сделай одолжение, объясни мне, ты, Б-га ради, что здесь произошло? Как это произошло? Я что, изнасиловал тебя спьяну, идиот?
  - Нет, дорогой, - обнимая и целуя его, пропела она, - не мучай себя, и никому не позволю тебя мучить, это я тебя, пьяного, изнасиловала.
  - Ты соображаешь вообще, что ты несешь?
  - Ого! Еще как соображаю! Я столько лет придумывала, как же мне это осуществить, могла я не воспользоваться счастливым случаем? Сам подумай!
  - И что я должен, по-твоему, теперь делать?
  - Элементарно, Ватсон, - легко пропела она, - жениться на мне, что же еще? Представляешь, какая удача будет, если окажется, что я забеременела?!
  - Мама моя родная! - простонал он, - роди меня обратно.
  Пришлось просыпаться окончательно в этой новой странной реальности. Что с ней делать, с этой реальностью, он еще не мог решить, одно было понятно наверняка - он в углу. В самом настоящем углу, из которого выбраться не сможет никогда. Что он чувствовал по отношению к сумасшедшей девчонке? Злился. Это, конечно... Но как-то не зло злился. На поверхности его собирательного чувства была злость на девчонку, а под злостью, чуть-чуть глубже - жалость к ней. Следующий слой, открывавшийся еще немного глубже - состоял из постепенно осознаваемой своей же вины, и потому - злости уже на себя. За то, что позволил себе напиться в присутствии ребенка, которого должен был охранять от неприятностей. Возможно, последнюю фразу он пробормотал вслух, а может быть, она умела читать его мысли, потому что она, опять придвинувшись к нему и обняв его, прошептала ему в ухо:
  - Я уже давно не ребеночек, Борух, мне семнадцать исполнилось, я не в теплице живу, а тебя хотела заполучить с того момента, как увидела!
  - Да, с того самого момента, - ответил он, тоже почти шепотом, охрипшим от испуга голосом, - особенно если учесть, сколько тебе было, когда ты меня в первый раз увидела...
  - Ну ясно, я поняла в точности, чего от тебя хочу - несколько позже, а сначала - только чувствовала, не понимая еще мозгом.
  - И что ты сейчас понимаешь своим "мозгом" - чего ты от меня хочешь?
  - Вот того и хочу, но в трезвом виде, а не в пьяном, и еще сына хочу от тебя родить, очень хочу...
  - А ты вообще уверена, что все это так на самом деле, а не выдумка твоя, детская выдумка? - поворачиваясь к ней и беря ее за плечи, глядя ей прямо в глаза, спросил он.
  - Аб-со-лют-но, уверена, что люблю тебя и хочу!
  - Послушай, "неребеночек", люблю и хочу - это не всегда одно и то же.
  - Может быть, но у меня - одно...
  - Когда любишь, по-настоящему любишь, бывает, иногда сдерживаешь свое "хочу" в пользу любимого, ты никогда об этом не слышала? Не думала об этом? Что такое вообще "люблю", ты хорошо себе представляешь?
  - Я знаю, что я тебя люблю и хочу, - повышая голос, заявила она, - я знаю, что ты любишь меня, только сам себе не решаешься в этом признаться, потому что по тысяче и одной причине не можешь себе позволить об этом думать, а еще я знаю, что все твои причины мне безразличны, я должна была это сделать - и сделала!
  - То есть, ты уверена, что помогла мне решиться на то, что...
  - Ты сам не мог позволить себе.
  - Интересно, - отстраняясь от нее и начиная одеваться, спросил он, - с чего же ты взяла, что я тебя тайно люблю?
  - Из всего! - она почти кричала уже, - Ты торчал у нас, когда только было можно, не захотел работать у себя - как удобно! - у нас твой кабинет, и ты можешь работать здесь, сколько хочешь, и у тебя есть ключ от нашего дома! А эта "девушка" твоя, которую ты брал с собой тогда, зимой, не смеши, она тебе вообще для чего была нужна? Только для прикрытия, это даже Володечка тогда понял, как он с ней заигрывал, а ты и внимания не обращал! А почему она уехала раньше?
  - Ну, и почему?
  - Потому, что обиделась на тебя, даже в номере с ней не ты тогда жил, а я!
  - Наверное, ты права, Надька, я во всем виноват, но мне и в голову не могло прийти, что ты такая умная и хитрая девчонка... то есть, я знал, что ты очень умная, конечно, но... - он обнял ее и продолжил, - а теперь, дорогая, когда ты уже все за нас обоих решила, а я, идиот, ничего не в состоянии был вовремя сообразить, давай, пожалуйста, вставай, одевайся, будем думать вместе, что предпринимать...
  Решение было принято: Барух отправляется домой и объясняется со своими родителями, Надежда остается выяснять отношения с матерью... Не знаю, как ты собираешься их выяснять, у меня сил нет смотреть ей в глаза, пока весь этот кошмар не утрясется как-нибудь... Да утрясется все, глупый, вот увидишь, главное - мы с тобой друг друга любим, все остальное - никакого значения не имеет!
  Вот об этом самом "любим друг друга" я, по-моему, ничего еще не сказал, подумал Барух, а ведь придется, никуда не денусь...
  С такими печальными мыслями он и отправился домой, раздумывая по дороге, как приступать к выполнению предстоящей миссии...
  
  Разговор с матерью состоялся сразу же, как только она зашла в дом. Прежде всего, ей были продемонстрированы вещественные доказательства, после чего она присела на краешек стула, почувствовав некоторое похолодание в области левой стороны груди, судя по схожести испытанных чувств, ее реакция на случившееся была аналогична первому потрясению Баруха...
  - И с кем же ты так хорошо провела здесь время, пока я отвлеклась?
  - Не догадываешься?
  - С Димой?
  - Вот еще, сдался он мне!
  - Кто-то еще был, о ком я не знаю, тебе же, по-моему, никто больше не нравился в последнее время?
  - Ты не догадываешься? Нравился, еще как нравился, я уже сто лет обожаю его, а он любит меня без памяти, но никогда не мог решиться признаться в этом, а я его люблю и обхитрила... и заставила сказать правду!
  - О ком ты, девочка?
  - ...
  - ? - начиная понимать, но все еще не веря, ожидала ответа Люба.
  - Борух, мама, кто же еще?!
  - Барух это проделал с тобой сегодня ночью? Здесь? - левая сторона груди явно не собиралась возвращаться в нормальный режим работы, поэтому Люба предпочла не вставать со стула, а, наоборот, подвинуться на сиденье поглубже к спинке.
  - Ну, он не совсем понимал, что он проделывает...
  - Объясни, Наденька, объясни мне, пожалуйста, а то я ничего не могу понять...
  - Он напился вчера, я никогда еще не видела его таким пьяным, честно! Он машину не мог вести, нас Влад привез сюда на его машине, он хотел, чтобы Влад меня высадил, а его отвез домой, но я не дала, я сказала Владу, что в таком состоянии его нельзя домой, чтобы родителей не волновать... Он нас обоих и оставил здесь, а мне ключ от машины отдал, я его в дом затащила, волоком почти... Он тебя звал, спрашивал, где ты...
  - А потом? - начиная примерно представлять себе происшедшее, спросила мать.
  - А потом он умывался холодной водой, и все равно ничего не соображал, я ему постелила в кабинете, он мне говорил - уходи спать, я сам здесь разберусь, ну, а я никуда не ушла, потому что не хотела никуда уходить, потому что я его люблю всю жизнь, и он меня любит всю жизнь, и если бы я этим не воспользовалась, он бы никогда не решился, а я знаю, что ты не будешь против него, только его родителей надо уговорить, а он сказал, что с ними не будет проблем, это его вопрос, чтобы я на этот счет не волновалась...
  - Подожди, Надя, он же был пьян, ничего не соображал, как он мог тебе все это наговорить?
  - Да это он уже утром мне сказал, когда проснулся, ты бы видела, в каком он был шоке, когда понял, что на самом деле произошло...
  - А он думал, что это не на самом деле происходит?
  - Кажется, он думал, что это кто-то другой его заводит, потому что даже какое-то другое имя бормотал про себя, я только не разобрала точно, что за имя, а в конце сказал "ты моя любовь" - и уснул.
  - То есть ты его, пьяного, раздела, уложила и изнасиловала?
  - Именно так, мамочка, и ты не должна на него сердиться, потому что он, если в чем и виноват, то только в том, что напился, совершенно как свинья, он потом это утром так и сказал, бедный, ты не представляешь, как он...
  - А ты тоже пила, Надежда?
  - За весь вечер рюмку сухого вина...
  - То есть сотворила все это в здравом рассудке?
  - Мама, совершенно в здравом, умышленно и при отягчающих обстоятельствах!
  - И ты еще шутишь!
  - Мамочка, я вижу, что ты уже начинаешь успокаиваться. Вот увидишь, все будет замечательно, он все объяснит родителям и они придут к нам вечером свататься.
  - Эта информация откуда?
  - Мы так договорились и он ушел.
  - А почему меня не дождался?
  - Сказал, что не сможет тебе в глаза смотреть, пока это все не утрясется...
  - Теперь принеси мне, пожалуйста, воды, дорогая, а потом все это добро забрось в стиральную машину... или нет, оставь, я сама...
  
  Попив и придя немного в себя от свалившегося на ее голову сюрприза, Люба предложила дочери немножко позаниматься кулинарией, если к нам действительно придут сегодня свататься, в чем я, кстати, не так уверена, как ты, то стоит потрудиться... Нам, конечно, все равно не быть желанными для них, как им бы хотелось, надеюсь, ты это понимаешь... Конечно понимаю, мама, я же не бухарская еврейка, его мать только об этой Малке и говорит, а он ее не любит... и никогда не любил, она всю жизнь к нему сама цепляется, вот и вчера тоже...
  - Стоп, что вчера еще случилось? Между ними что-то было? Об этом я ничего не слышала от тебя.
  - Да потому, что это никакого отношения не имеет к нам, они танцевали, меня Карим пригласил танцевать, еще так галантно расспрашивал, сколько мне лет, чем я занимаюсь, комплименты мне разные, ну, Борух тогда и пригласил ее. Что-то они говорили друг другу, а потом она его бросила и убежала, а потом за ней Влад вышел, потом Карим вышел, когда Влад вернулся, потом уже и Борух к ним пошел, но они вернулись, а он остался на скамейке во дворе, а я его там нашла...
  - Он был уже пьяный, когда танцевал с Малкой?
  - Да нет, не очень, она выбежала, он пошел к столу и они там с мальчишками начали пить без остановки, когда я его во дворе нашла, он уже ничего не соображал, но потом еще пил...
  - И ты его не остановила?
  - А мне зачем, мне же еще лучше...
  
  - Наденька, - немного погодя начала новый разговор мать, - а почему ты, детка, уверена, что он тебя так сильно любит, как ты говоришь?
  - Он меня об этом же спросил... и я ему все объяснила... и он со мной согласился, сказал, что он полный идиот и ничего правильно не понимал...
  - Бедный мальчик...
  - Мама, ну почему он бедный, все будет нормально, не будет он никакой бедный, увидишь...
  - Наденька, а ты уверена, что сама его так уж любишь?
  - Да. Уверена. Никому на свете его не уступлю, ни Малке и никакой другой "девушке", больше их у него не будет, я одна!
  Вечером, как ожидала младшая из них, и в чем не очень была уверена старшая, пришли сваты.
  
  Барух, вернувшись домой, никого там не застал. Отец был на работе, а мать ушла к своей подруге - соседке - сватье Брахе. Малка еще спала. Обсуждался вопрос, что теперь будет с детьми. Браха рассказывала, что "в дом приходят женихи, один за другим, спрос на Малку большой, шутка ли, девушка с дипломом врача-педиатра, распределилась в ташкентскую поликлинику", рассчитывая про себя услышать хотя бы от подруги, если не от ее сына, что, мол, пришла пора нам еще раз породниться, но, к своему огромному огорчению, она не услышала эти слова, а, наоборот, Мазаль пожелала ей, чтобы Малка поскорее и получше устроила теперь свою личную жизнь, самое время, о Барухе же не было сказано ни слова...
  Вернувшись домой, Мазаль застала там сына, уже совершенно трезвого после холодного душа. Поцеловав мать, он приступил к "разбору полетов".
  - Мама, - начал он, - я знаю, что теперь Вы с папой ждете от меня только одного, чтобы я женился и остепенился. И я могу Вас порадовать, я на это решился, наконец.
  - Мой родной, какое счастье, как я ждала этого, Б-г даст мне понянчить твоего сыночка! Кто же она, Борух, Малка?
  - Вы бы хотели, чтобы это была Малка, мама?
  - Я очень люблю всю их семью, Борух, ты же знаешь, Браха - моя лучшая подруга, я желаю для Малки всего только самого хорошего, но мне казалось, что ты никогда о ней всерьез не думал, а мне только сейчас Браха рассказывала, какие к ним женихи без конца приходят, приходят-то, приходят, только почему никак вопрос не решится, не знаю, если ты меня спросишь, я бы хотела, чтобы ты женился на девушке помоложе...
  - Вот именно, мама, я только что сделал предложение девушке помоложе, она на целых семь лет моложе меня...
  - Как, сделал предложение, мы ее не видели, не сватали, а ты уже сделал предложение? Борух, каймурам, так не годится...
  - Да Вы ее знаете, мама, и любите, это Наденька, Любина дочь.
  - Ой, сынок... - берясь за сердце, сказала Мазаль, - что ты такое говоришь? Она же еще ребенок, а папе как ты это скажешь?
  - Так прямо и скажу, как и Вам, сейчас схожу к нему в мастерскую и попрошу сегодня пораньше вернуться домой, пойдем вечером к ним, свататься, как положено. И никакой она уже не ребенок, лет ей, правда, всего семнадцать, но она окончила второй курс музыкального училища, взрослая, умная (еще какая - про себя) девушка... а Вам, мама, кстати, сколько было, когда Вы за папу выходили?
  - Мне было четырнадцать, тогда всех девушек так выдавали, а то потом не найдешь жениха... может быть, подождем, Борух, чего торопиться, отца надо подготовить, может быть, сначала я с ним поговорю... И почему обязательно сегодня?
  - Я же уже сделал ей предложение, мама, поэтому сегодня. А отца я потихоньку спрошу, не сразу, не бойтесь, я обещаю Вам, больно не будет, - улыбнувшись произнесенной фразе, не замеченной, впрочем, совершенно ошеломленной Мазаль, сказал Барух.
  
  Разговор с отцом состоялся сразу же, как только Барух добрался до его мастерской. Пинхас вымыл руки и пригласил сына поесть в соседней столовой, где они со средним обычно обедали, на этот раз предложив Йицке пообедать после них. Заказав на двоих шашлык и вернувшись к поджидавшему его за столиком Баруху, он вопросительно посмотрел на того. Было очевидно, что-то из ряда вон выходящее заставило мальчика прийти к нему на работу и попросить, чтобы в их разговоре не участвовал брат.
  Нужно сказать, Барух не очень удивился реакции отца на его рассказ о том, что он решил, наконец, жениться, и уже сделал предложение девушке, выбрал ее, потому что давно любит, и теперь просит отца сегодня вернуться домой пораньше, чтобы вечером они втроем с матерью, с ней я уже поговорил, отправились к Любе, свататься к ее дочери. Барух хорошо знал характер отца и любил его, в числе прочих достоинств и недостатков, именно за этот характер.
  - Что-то подобное я и предполагал, наблюдая за тобой все эти годы, сын. Ты меня, конечно, удивил, но не очень... хотя, правда, удивил.
  - Но не очень, а, папа?
  - Удивил, - сделал заключение отец, - я не видел, чтобы ты был так уж влюблен именно в нее...
  - Папа, отвечайте мне теперь по существу вопроса, пожалуйста!
  - Борух, я тебе не стану мешать, ты вправе выбирать сам, как тебе жить, мы тебя с мамой очень любим и хотим, чтобы ты был счастлив, только...
  - Что "только", папа?
  - Ты уверен, что это твое решение - правильное? Не пожалеть бы потом...
  - Я уверен, папа, и прошу Вас, Вы не расстраивайтесь, они очень хорошие обе, любят меня, Надька язык ради меня выучила, ну не может она перекраситься в бухарскую, хотя очень хотела бы...
  - Раз шутишь, значит, и правда, все в порядке. Ну, если ты решил, то пусть оно так и будет, а за мать не волнуйся, я с ней сам договорюсь...
  - Я еще хотел Вас о чем-то попросить, папа. Я хочу - только не обижайтесь! - переехать жить к ним, а дом можете достроить для Йицки, пусть к Вам переезжает?
  - Дом пока подождем достраивать, не отказывайся от него, может, еще и тебе пригодится, а Йицхок, если захочет к нам переехать, у нас места хватит для него... И машину тебе отдам...
  - Не надо, папа, я куплю сам, оставьте себе... Вы же уже водите!
  - Нет, тебе отдам, чтобы всегда приехал ко мне, когда будет нужно...
  - Я ведь и так всегда, отец...
  - Все, Борух, все вопросы решили, пообедали, можешь идти домой, матери я позвоню, скажу, пусть на вечер готовится.
  - Спасибо Вам, папа, - целуя отца в жесткую бородатую щеку, проговорил Барух, как показалось отцу - с трудом сдерживая слезы...
  
  Вечером, как и ожидала Надежда, пришли сваты. Люба порядок знала. Девушка должна накрывать чайный стол... не торопясь, чтобы гости успевали ее рассмотреть, выносить из кухни сначала чашки, потом печеное, желательно - своего приготовления, чтобы можно было похвалиться: "вот какая у нас кулинарка выросла!", потом чайники с чаем...
  К большому огорчению Мазаль, Барух, поддержанный отцом, заявил: "не будем устраивать "сахар" (приглашение всех родственников на сладкий стол в дом невесты), и "брови" (приглашать туда же всех родственниц жениха и невесты для совершения ритуала выщипывания бровей, усов и другой лишней растительности на теле, кому что нужно...) - тоже не будем, просто постараемся поскорее получить разрешение для невесты выйти замуж и сыграем свадьбу у нас во дворе, пока тепло".
  После решения организационных вопросов Люба высказала пожелание попроще решить вопросы о выкупе и приданом, то есть просто не решать их никак, если можно, у Наденьки все необходимое есть, да и Барух все равно будет жить у нас... Как это у вас, не поняла Мазаль, Боруху достроим дом, уже почти готов... Нет, Мазаль, пока подождем достраивать дом, а к нам, если хочешь, попросим переехать Йицхака, Берта, по-моему, только рада будет... Пинхас, Борух должен жить с семьей у нас, он младший... Мама, прошу Вас, мы же уже все решили... А я где была, когда вы все решали, ничего не понимаю, Пинхас?.. Успокойся, Мазаль, прошу тебя, поживет немного у них, там видно будет...
  
  Совершенно разбитый, Барух отказался от предложения Надежды оставаться у них, он должен был проводить родителей домой, чем, конечно, крайне огорчил невесту...
  На следующий день он пришел к ним один, под вечер, Люба накрывала стол...
  - Заходи, малыш, - сказала она, открывая ему дверь, - иди мой руки, как раз к ужину пришел.
  - Я не очень голодный, Люба, спасибо.
  - Трудно поверить, что не голодный, когда ты последний раз ел? Небось, утром перехватил наскоро...
  - На работе тоже перекусил, - он начал уже работать в поликлинике, на ставку, "под чутким руководством" заведующей, близкой Любиной подружки, бывшей однокурсницы, - не понимаю, для чего нужна интернатура, и чем она отличается от настоящей работы, если я целый день совершенно самостоятельно принимаю больных, и никому, в общем, нет дела, хорошо ли я их лечу...
  - А ты хорошо их лечишь, как сам-то думаешь?
  - Думаю, да, хорошо, главное, никогда не забываю предупредить "не бойтесь, я обещаю, больно не будет!".
  - Не смейся, Барух, это волшебные слова...
  - Да я и не смеюсь, знаю, тебя еще твой дедушка научил всегда их говорить! Пойду руки мыть, пожалуй, а где моя невеста, кстати, почему не встречает меня?
  - Борух пришел! - прыгая ему на шею, завопила Надя, выскочившая из кухни.
  - Ты меня угробишь, - улыбаясь и целуя невесту в щеку, заявил жених, подхватив ее руками под попу, - будешь так на меня бросаться, свалимся вместе и разобьемся об пол.
  - Ничего не разобьемся, - в тон ему продолжила та, - ты сильный, я худая, а пол близко.
  - Борух, оставайся сегодня у нас, - попросила она за ужином, Люба вышла на минуту из кухни, - ты же меня любишь, оставайся, пожалуйста...
  - Я тебя люблю и поэтому сейчас не останусь, - совершенно серьезно заявил он ей, - если тебе самой все равно, то мне твое доброе имя не безразлично. Поженимся скоро, я тогда останусь у тебя насовсем, договорились?
  - Ерунду ты какую-то несешь, Борух, кого это интересует, что мне, чужих старух из переулка бояться, каймурам!
  - Вот именно, каймурам, ты забыла, что выходишь замуж за бухарского еврея, а?
  - О чем это вы тут? - спросила вернувшаяся в кухню мать. - Кто тут у нас бухарские евреи?
  - Да мы все тут бухарские, - ответил парень, - поэтому я сейчас просил у Надьки прощения за то, что не могу у вас уже совсем остаться, хотя и очень хочу...
  - Еще не хватало, ты что, с ума сошел? Тут соседи только и знают, что перемывать косточки всему переулку, потерпите месяц, недолго осталось...
  - А вдруг я уже беременная от тебя, Борух, - шепнула ему на ухо Надя, выходя его провожать поздно вечером, обнимая и целуя его именно так, как ей хотелось, - а ты не хочешь у нас оставаться...
  - Балда ты от меня обалделая, это точно, а беременная - очень надеюсь, что еще нет, но я тебе это обещаю, как только поженимся, вот увидишь, будешь еще проситься обратно, а тебе спать не дадут, каждую ночь будут тебя по пять раз будить в мокрых штанишках и соску требовать, да уже поздно будет...
  - Мой ребенок соску не будет требовать, он вообще не будет знать, что это такое. Мама говорит, все проблемы с прикусом у детей - от сосок.
  - Много ты понимаешь в прикусах, мы ему импортные соски будем доставать, Володю попросим, он нам из Америки пришлет. Спокойной тебе ночи, моя любимая балда!
  - И тебе спокойной ночи, и чтоб я тебе снилась всю ночь!
  - И всю ночь, и весь день, и еще много-много ночей и дней, - смеялся, подталкивая ее в дом и выходя на улицу, Барух, хотя ему, на самом деле, было совсем не смешно.
  
  НАСЛЕДНИК
  
  В конце июля близкие родственники и друзья получили приглашения на свадьбу Баруха Калантарова и Надежды Файнбург, "...которая состоится 12 августа 1977 года по адресу ... в 19:00". Все время, остававшееся до свадьбы, невеста занималась поисками подходящих туфель, белья, пошивом платья... Дорогая, у нас не шьют на свадьбу платье с короткими рукавами... Хорошо, тетя Мазаль, сделаем длинные, но из кружев, чтобы были прозрачные, ладно? Пусть будут из кружев, если хочешь, ты могла бы называть меня биби, Берта и Ривка называют меня так, это лучше, чем "тетя Мазаль", какая же я тебе теперь тетя, каймурам! Хорошо, биби, конечно, никакая не тетя... Я думаю сделать вырез побольше, но до горловины поднять то же кружево, что и на рукавах, тогда будет и красиво, и скромно, что скажешь, мама? Конечно, детка, это будет красиво, правда, Мазаль? Пусть будет вырез, закрытый кружевом, я не против, надеюсь, наши старики не будут сильно ворчать...
  Вообще-то, Наденька хотела назначить свадьбу пораньше, как можно ближе к началу августа, даже на одно из последних чисел июля, но "старики" заявили, что играть свадьбу можно только после какого-то особого дня, который означает какой-то там страшный еврейский пост, а до него - нельзя ни за что, поэтому самой удобной ближайшей датой для свадьбы оказалось двенадцатое августа, ну, хорошо, ну, ладно, пусть уже будет двенадцатое, Борух, ну кто же сегодня помнит про эти посты, каймурам! Вот именно, дорогая, каймурам, ты сама захотела выйти замуж за еврея, терпи...
  Калантаровы были заняты замерами двора, доставанием и перевозкой к себе столов и скамеек, сколоченных из дерева, предназначавшихся специально для таких событий... И надо набрать побольше матрасов, я пришью к каждому бирочку и напишу на ней химическим карандашом, у кого мы его взяли, чтобы не перепутать, когда будем возвращать... Мама, Вы думаете, нам не хватит матрасов, сложенных в кладовке? Думаю, понадобятся еще, на всех скамейках должны быть матрасы, чтобы было удобно сидеть, посчитаем, сколько нам будет нужно скатертей, я вчера разговаривала с кайвону (поварихой), она пообещала записать у себя двенадцатое августа для нас, на одиннадцатое ее уже заказали, а двенадцатое было еще свободное, как хорошо, отец, что ты поставил в кухне морозильник, можно будет заранее позаботиться о продуктах!
  
  Малка, как только получила приглашение на свадьбу, позвонила Любе и попросила ее о встрече. Встреча состоялась на следующий же день, Люба пригласила девушку пообедать с ней в центре города, в ресторанчике под названием "Голубые купола".
  - Простите меня, - сказала Малка, усаживаясь за столик на открытой веранде напротив Любы, - я понимаю, Вам сейчас не до меня, но я просто не знаю, кто сможет мне помочь, а Вы...
  - Я уже помогала Вам, Малка, не так ли? И, уверяю Вас, если только смогу, сделаю это и сейчас.
  - Видите ли, после того, как Ваша дочь выйдет замуж, Вы только не подумайте, я ничего не имею против, то есть, это глупо, конечно, что я могу иметь против...
  - Еще как можете иметь, и я понимаю Вас, поверьте, если бы это зависело от меня... Я знаю, что Вы и Барух...
  - Это абсолютно ничего не значит, то, о чем сплетничали наши матери... он никогда и никому не обещал на мне жениться, даже наоборот, он...
  - Я была уверена, что он просто тянет время, ни минуты не сомневалась, что вы поженитесь, рано или поздно, в его теперешние признания в любви я не очень верю, да он и раздает их не так уж щедро, я до сих пор не могу прийти в себя после его сватовства, поверьте мне, Малка, дорогая...
  - Это действительно абсолютно ничего не значит, Люба, простите, я могу Вас называть по имени?
  - Конечно!
  - После того, как они поженятся, а я должна буду каждый день видеть его на работе, я просто не могу, понимаете, он...
  - Да, я поняла... Я поняла Вас...
  - Я прошу Вас, Люба, помогите мне перейти в другую поликлинику, куда угодно... после того, как закончу интернатуру, я, наверное, уеду куда-нибудь, но сейчас...
  - Он уйдет из этой поликлиники, я обещаю Вам, оставайтесь работать, не нужно никуда уезжать, он не будет жить у родителей и уйдет в другую поликлинику, Вам не придется с ним сталкиваться, если не захотите.
  - Я, возможно, и не смогу никуда уехать, может быть, я захочу его видеть, иногда, но каждый день встречаться с ним, целый день работать, зная, что он за стеной...
  - Он уйдет, я обещаю Вам... Вы ничего не едите...
  - Да-да, спасибо... Я... Я совершенно не представляю, как мне это пережить... Пока он просто встречался с другими, мне было все равно, но узнать, что он любит другую...
  - Этим чувством люди еще не научились управлять, кто думает иначе - ошибается...
  - Да, я понимаю... Понимаю, но мне все еще трудно примириться... Вы не подумайте, я хочу, чтобы он был счастлив, не хочу ему мешать...
  - Скажите мне, Малка, я знаю от Баруха, что есть парень, который давно Вас любит...
  - Карим. Он золотой. Влад дразнит его "наш золотой фонд", он и правда золотой человек и я очень хорошо отношусь к нему, но я с детства привыкла к мысли...
  - Я не могу дать Вам совет, как справляться с этим, я когда-то пережила нечто подобное с отцом моей Нади, думаю, это было пострашнее того, что переживаете сейчас Вы, хотя каждому больнее его боль...
  - Он не женился на Вас? Простите, что я спрашиваю...
  - Нет, не женился, не захотел после того, как узнал, что мои родители были репрессированы, даже их последующая посмертная реабилитация положение не спасла, оно отягчалось еще дедушками и бабушками - спецпереселенцами, как же можно было связывать со мной судьбу, подвергать риску карьеру...
  - Вы любили его, Люба?
  - Сейчас уже не знаю, все произошло так молниеносно... Когда я поняла, каков он на самом деле, мне было не так трудно уговорить себя, что я его ненавижу, а потом все забылось, не думаю, что испытаю душевное волнение, если вдруг встречу его сейчас...
  - Он живет в Ташкенте?
  - Думаю, нет, он перевелся в алма-атинский мед сразу после первого семестра...
  - И он знал, что у Вас родится ребенок?
  - Да, знал, предлагал мне сделать аборт, обещал помочь деньгами...
  - Бедная...
  - Как видите, я это пережила... Все проходит, время лечит все раны...
  - Вы правы, я не должна была валиться Вам на голову со своими проблемами, тем более, сейчас...
  - Я этого не сказала, и не имела в виду, я обещаю вам, Барух перейдет работать в другую поликлинику, больше я сейчас сделать для Вас, к сожалению, ничего не могу, но если Вам будет что-нибудь нужно, прошу Вас, не стесняйтесь, звоните мне, договорились?
  - Да, спасибо Вам, Люба, спасибо, Вы меня очень поддержали сегодня... Вы всегда хорошо относились ко мне, я чувствовала, знала...
  - Всегда. Всегда симпатизировала Вам, Малка...
  
  - Малыш, я хочу поговорить с тобой, - попросила Люба Баруха в тот же вечер, зайдя в кабинет, - завтра будешь возвращаться с работы, встречу тебя, посидим в парке...
  - Ты хочешь сказать, что решила посекретничать со мной, Люба?
  - Вот именно, дорогой, этот разговор не для твоей невесты.
  - Ты не хочешь ли предложить мне жениться на тебе, вместо нее?
  - Только не вздумай сказать, что именно это тебе хотелось бы от меня услышать.
  - Не вздумаю сказать, Люба...
  - О чем это вы тут секретничаете, без меня? - заявила Надя, показываясь в дверях кабинета. - Борух, я хочу, чтобы ты пошел со мной завтра на примерку платья, посмотришь, как получается, ладно?
  - Жених не должен видеть невесту в свадебном платье до самого дня свадьбы, детка, не настаивай, "это не есть хорошо".
  - Подумаешь, все эти приметы, я в них не верю...
  - Поскольку ты еще не вышла замуж, дорогая, должна слушаться маму, если она говорит - не нужно показывать мне платье, значит, я и не буду его смотреть. Завтра у меня вторая смена и я не смогу уйти раньше, прости, а представляешь себе, какой это будет сюрприз - первый раз увидеть тебя в день свадьбы в этом платье?
  - Ладно, взрослые, - так она давно привыкла дразнить их, - уговорили! Мама, но ты-то пойдешь со мной?
  - Только не завтра, детка, завтра я тоже буду занята, может, перенесешь примерку?
  - Перенесу, сейчас позвоню и договорюсь, но ты пойдешь со мной, да?
  - Конечно, Наденька, договорись на послезавтра, на любое время... Ты померила туфли, которые я принесла сегодня?
  - Да, но они не годятся, мама, я хочу туфли открытые с боков и каблучок повыше...
  - Давайте попросим папу пошить туфли для свадьбы?
  - Нет, Барух, это тоже плохая примета, я достану ей то, что она хочет, завтра верну Рашиду эти и закажу открытые с боков, ему еще предстоит лечить у меня не один зубчик, да и тебе придется поработать на него, пусть старается!
  
  - Барух, есть возможность поменять интернатуру, - сказала она ему, встретившись с ним на следующий день после работы, как и договаривалась с ним.
  - Поменять интернатуру? На что? И почему?
  - Ты же сам жаловался, что тебе не очень интересно то, чем ты занимаешься.
  - Я вообще не очень хорошо понял, для чего ты устроила мне распределение в детскую поликлинику.
  - Это новая для тебя область, ты в ней еще не работал...
  - И почему мне ее теперь менять?
  - Есть очень интересное предложение.
  - ?
  - Поучиться еще одной "смежной профессии" - ортодонтии, на кафедре медицинского, а потом займешься там же кандидатской, если будет интересно...
  - Помнишь, ты решила делать из меня дипломата? Сейчас, как я понимаю, стоит другая задача-минимум - кандидат наук?
  - Вот именно, минимум. Глядишь, потом станешь доктором. Наук.
  - Люба! Не думаю, что захочу тратить свое время и деньги на защиту диссертаций, для чего мне это может понадобиться в жизни?
  - Никогда не знаешь, малыш, что может пригодиться в жизни, лишняя учеба никому еще никогда не мешала...
  - Ты привыкла, что я, как будто твой дрессированный щенок, с радостью выполняю все, что бы ты для меня ни придумала.
  - Не говори глупости, пожалуйста!
  - Ты хочешь, чтобы я поменял интернатуру?
  - Да.
  - И ты, конечно, уже договорилась?
  - Да.
  - И ни минуты не сомневалась, что я не откажусь?
  - Сомневалась.
  - Значит, у тебя есть еще что-то за пазухой, чтобы меня уговорить, правда?
  - Все правильно, дорогой.
  - И что же это?
  - Малыш. Это очень серьезно. Но я предпочла бы оставить это при себе.
  - А что с моим любопытством, если оно не даст мне спокойно спать?
  - Будешь читать книги, когда не захочется спать, учебники, готовить диссертацию...
  - Альтернатива... И то правда, я скоро буду человек женатый, будет чем заняться...
  - Вот это уже лишнее, я тебе не подружка...
  - И никогда не была подружкой, скорее, дрессировщицей...
  - Ты хочешь поссориться? Почему?
  - Скажи, а ты не заметила случайно, что я уже вырос, стал немножко большим мальчиком, а ты все еще называешь меня "малыш"... Но к свадьбе ты должна будешь сделать мне подарок - забыть это слово, по крайней мере, по отношению ко мне, я обещаю тебе внука в самое ближайшее время, будет, куда применить его, согласна?
  - Так. Я вчера разговаривала с Малкой.
  - ?
  - Она позвонила мне и попросила о помощи.
  - ?
  - Твои вопросительные жесты, что они означают?
  - Что я не понимаю, при чем здесь Малка.
  - При том. Она попросила меня о помощи. Она хочет перейти в другую поликлинику, чтобы не стукаться с тобой лбами на работе каждый день.
  - И ты решила, что уйти должен я, я правильно понял?
  - Совершенно правильно.
  - Я все-таки хорошо тебя знаю... Изучил...
  - А я тебя?
  - Думаешь, что знаешь... Давай оставим этот разговор, я твой послушный малыш, как ты и ожидала, переходить - так переходить, почему ты считаешь, что мне будет интересно именно это? Может быть, просто идти работать с взрослыми?
  - Думаю, тебе будет интересно. Сейчас есть новые идеи и направления в этой области, можно делать карьеру, а это еще никому не мешало в жизни... Ты же никогда не боялся учиться новому, Барух!
  - Я и сейчас не боюсь... А потом - аспирантура?
  - Да. Гюли даст тебе отпуск со следующей недели, за свой счет, а после свадьбы начнешь работать там, во вторник пойдешь знакомиться...
  Гюли, Любина однокурсница и близкая подруга, сделала после окончания института неплохую карьеру, защитила кандидатскую диссертацию, удачно вышла замуж, заняла должность заведующей поликлиникой и, что немаловажно, имела обширные связи в медицинском мире. Именно она помогала Любе устроить интернатуру для Малки и Баруха в своей поликлинике, потому что именно Любе хотелось, чтобы они начали работать вместе, и она же, "мановением волшебной палочки" (и за соответствующую сумму, обещанную заинтересованным лицам), договорилась о том, что Барух поменяет интернатуру, с последующей возможностью учебы в аспирантуре.
  - Мы собирались полететь с Надей в Крым после свадьбы?
  - И полетите, начнешь работать с первого сентября, полетите на две недели...
  - Еще один вопрос, Люба.
  - Да, дорогой?
  - Я сам заплачу. Я очень хорошо понимаю, что перемещение из простой интернатуры в выбранную тобой для меня происходит не за мои красивые глаза.
  - Договорились, дорогой, заплатишь сам.
  
  12-го августа в четыре часа дня к дому Нади и Любы подъехали несколько машин. Молодежь приехала сопровождать их в Загс, где жених и невеста должны были пройти официальную процедуру оформления брака. На вечер назначили свадьбу, к этому времени нужно было возвратиться в дом жениха и встречать гостей. Влад на новенькой, только что купленной родителями Нельки машине, приехал с беременной вторым ребенком супругой, с наряженной, как маленькая невеста, трехлетней дочкой Майкой, с Игорем и его подружкой. Карим, приехавший в Ташкент в отпуск, привез Малку. С ними приехали Макс и Инна, их свадьба тоже была не за горами.
  Олечка с другом, Рая с мужем, молодые родственники и друзья Нади и Любы, уже ожидали их около Загса - бюро "записи актов гражданского состояния", где оформлялись регистрации браков, рождений, разводов и прочих "изменений гражданского состояния" советских граждан...
  Море цветов заполнило дом, повсюду стояли бутылки с минеральной водой и бокалы, вазы с печеным и фруктами. Невеста пряталась в своей комнате в ожидании жениха. Барух приехал с родителями, их привез Аврум. Любу и Надю должен был везти в Загс Йицхак. Процессия разукрашенных разноцветными лентами и цветами машин, гудя, проехала по переулку.
  - Это платье... - тихонько сказала своему водителю Малка, придвинувшись к нему поближе, чтобы не слышали сидящие сзади и вполголоса о чем-то своем говорящие между собой Инна и Макс, - точно такое платье должно было быть на мне, точно такое платье я представляла себе когда-то, а, главное, этого жениха рядом с собой, в светло-сером костюме, в белой рубашке, бабочке в тон костюму... Пора мне прийти в себя, нужно начинать привыкать к тому, что с этим покончено. Навсегда. Карим, какое счастье, что у меня есть ты, я очень благодарна тебе за это...
  - Я знал, Маличка, - так он стал называть ее после обмывания дипломов, - ты рано или поздно поймешь, что я твой верный пес, готовый служить по первому зову! Ты еще не забыла, что по твоей команде ты получишь такое свадебное платье, которое никому здесь не снилось?! Только захоти - и все твои подруги умрут от зависти!
  - Пойми, Карим...
  - Ты ничего не должна мне объяснять, я все очень хорошо себе представляю, знаешь, я даже думаю, ты не настолько действительно любишь его, насколько это вписалось в твою подкорку, ты знаешь его с раннего детства, все вокруг давно привыкли к мысли, что вы поженитесь, ну, и ты, конечно, тоже, вы дружите, все заранее расписано, как по нотам...
  - Потом появилась эта женщина, и он стал меняться на моих глазах...
  - Старайся спокойно анализировать ситуацию, ты постепенно расстанешься со своими детскими иллюзиями и увидишь, какая драгоценность пропадает у твоих ног!
  - Карим...
  - Не говори ничего, не надо, я все понимаю, Маличка.
  
  Подъехали к Загсу. Из машин вышли нарядные друзья и родные, смешались с толпой поджидавших. Жених провел невесту в зал ожидания, все двинулись за ними, Игорь откупоривал бутылку шампанского, кто-то говорил ему - подожди, после регистрации, и после - тоже, отвечал он, пригласили всех в зал для проведения церемонии, полная нарядная дама прочитала им какие-то наставления и задала какие-то вопросы, жених и невеста надели друг другу кольца, расписались, за ними поставили свои подписи подружка невесты и Влад...
  - Теперь, молодые, обменяйтесь поцелуем, - предложила ведущая церемонию дама.
  - Один, два, три, четыре, пять... - начали громко хором считать друзья,- ...
  Малка потихоньку вышла на улицу, никто не заметил этого в общей толкучке, кроме ее верного друга. В зале в это время собирались фотографироваться. Все вместе... отдельно только что расписанные молодые... они же с родителями жениха и матерью невесты... они же со свидетелями... снова с группой друзей...
  Подъехали к дому Баруха как раз к назначенному времени, уже начинали собираться приглашенные гости, их принимали оставшиеся дома старшие невестки. Во дворе накрыли столы, повариха командовала молодыми подручными, специально приставленными к ней, гостей пригласили рассаживаться.
  - Почему не делают хупу (еврейский религиозный свадебный обряд)? - выясняли между собой некоторые гости.
  Начали есть, говорить тосты, пить за здоровье жениха и невесты, за здоровье родителей, за здоровье родных, за здоровье друзей... В перерыве между едой устроили танцы, танцевали, в основном, молодежь, старики собирались группами посплетничать...
  К Наде подошел подвыпивший Володя, ради этого события приехавший из Америки.
  - Эх ты, Надька, - с сожалением произнес он, - продешевила, девчонка, а могла такую партию сделать, с твоей красотой, с твоими мозгами! Я тебе уже, было, жениха подходящего присмотрел, а ты... Поторопилась, жаль...
  - О чем ты, Володечка? - особенно не прислушиваясь к нему, переспросила Надя, - чем тебе не нравится мой выбор, тебе не нравится Борух? С каких это пор?
  - Нравиться-то он мне нравится, но не для тебя... Женился бы на своей бухарской Малке, как и собирался всегда, а тебя мы пристроили бы к такому парню...
  - Не собирался он никогда на ней жениться, он меня всегда любил, и никакого другого парня мне не надо...
  - Ну почему ты должна была себе еврея выбрать, Надежда?
  - Ты, кажется, пьян, Володечка, ты с этим евреем успешно работал много лет и никогда его национальность не мешала тебе зарабатывать на нем бабки...
  - Вот именно, зарабатывать... но не замуж, Надя...
  - Позвольте пригласить невесту на танец? - вовремя подоспел один из ее друзей, неизвестно, к чему мог привести разговор, Володя был уже совсем близок к получению хорошей оплеухи...
  - Ну, Барух, ты счастлив, молодой муж? - спрашивал в это время Влад виновника торжества, отойдя с ним к калитке покурить, так и не бросил...
  - В общем, это счастье - жить в одном доме с любимой женщиной, дышать с ней одним воздухом, иметь возможность общаться с ней, - Барух явно, с улыбкой до ушей, шутил...
  - Ага, дышать... и спать с ней, когда захочется, - добавил Влад, он был постоянен не только в отношении курения, но и по содержанию своих шуток.
  - Ну, это не самое существенное, знаешь...
  - Еще бы, сначала нагулял богатый опыт, а потом нашел себе наивную девочку, которая будет тебе в рот смотреть...
  - Эта наивная девочка будет вертеть мною вокруг своего наивного указательного пальчика, Влад, можешь мне поверить...
  - А ты не поддавайся, друг, сразу же объясни ей, кто в доме мужчина!
  - Слушай, я так и сделаю, пошли, выпьем, а?
  Когда все снова расселись за столами, и подали праздничный плов с крупным желтым горохом и белым изюмом, дядя Биньом поднялся с рюмкой водки в руке, произнести тост. Ему передали микрофон.
  - Дорогие гости, - сказал он по-бухарски, - мы уже пили за всех, за молодых, за родителей, за гостей, даже за будущих детей, я переведу для тех, кто не понимает, - и перевел сказанное на русский, - я хочу предложить отдельный тост, - снова переходя на свой язык, продолжил он, - за нашего прапрапрадеда, Элияу, сына Боруха, которого мы все помним и который...
  Дальше последовал пространный рассказ на том же языке, изредка перемежаемый сбивчивым переводом на русский, о каком-то Элияу, прямом предке по мужской линии самого Биньома и Пинхаса. Судя по тому, что умудрилась понять из рассказа Надя, этот парень во второй половине девятнадцатого века ушел пешком из Средней Азии через Афганистан и дальше, дошел до Палестины, купил себе там участок земли на золотые монеты, взятые им с собой зашитыми в рубашку, так как происходил из очень состоятельной семьи, какое-то время жил там, осталось непонятным для Нади, чем занимаясь при этом, потом, по причинам, о которых она опять ничего не смогла понять из сбивчивого рассказа, все так же, в несколько слов, переводимого на русский, он был вынужден покинуть Палестину, вернулся сюда, женился и написал завещание...
  - И вот у нашего Боруха скоро родится сын, которого он должен будет назвать Элияу, по нашей традиции, и тогда я передам ему на хранение документ о владении и завещание нашего прапрапрадеда, и за это я вам всем предлагаю выпить, - закончил свою никому из гостей непонятную речь Биньом.
  Это было никому не важно и не интересно, все уже достаточно выпили, поднялись бокалы и рюмки, кто-то из гостей закричал "Горько!", молодые принялись в который уже раз целоваться, снова начали счет хором...
  - Барух, - спросил Володя, когда накрывали сладкий стол, он, наконец, подошел к парню с поздравлениями, - о чем говорил этот старик? О каком-то наследстве, о Палестине, я ничего не понял...
  - Если ты думаешь, что я понимаю этих полупомешанных стариков, то ты ошибаешься, - отшутился Барух, - не обращай внимания, то ли тебе еще расскажут, если попросишь...
  - Ну, как я понял, речь идет о каком-то конкретном путешественнике, нет?
  - Возможно, - все так же шутя, ответил парень, - о путешественнике в пространстве, а может быть, и во времени, поверь, такая же фантастика, со сроком давности в сто лет...
  - И ты не знаешь подробности?
  - И знать не хочу, у меня что, других проблем нет, кроме как слушать бредни сумасшедших стариков?
  - Борух, идем, мы должны проводить гостей, биби велела мне тебя найти, потому что твои родственники хотят с нами попрощаться и уходить, - выручила его жена.
  
  Первую брачную ночь, вернее, два-три часа, оставшиеся от нее, они, вернувшись домой, когда уже почти рассветало, провели в последних сборах. Чемоданы были готовы, через несколько часов им предстояло улетать в свадебное путешествие, не совсем, правда, путешествие - были куплены путевки в дом отдыха в Крыму...
  Крым, Черное море, конец августа - начало "бархатного сезона"... Надин медовый месяц... Я заполучила лучшего мужа на свете, думала она... В постели с ним все было именно так, как она себе представляла, и как ей всегда хотелось, кроме, разве что, того, что вне ее он так и не начал относиться к ней, как к взрослой, все так же подшучивал над ней, мягко, беззлобно, по-доброму, как подшучивает над дочерью удивленный тем, что она вдруг выросла и перестала играть в куклы, заботливый отец...
  К первому сентября они вернулись в Ташкент, Наде предстояло учиться на третьем курсе музыкального училища, Баруху - осваивать новое место прохождения интернатуры. Это, действительно, оказалось интересно, он "с места в карьер" окунулся в совершенно новую для себя область, к которой никогда раньше не относился всерьез - исправление неправильно развившегося прикуса. С детьми он начал работать после окончания учебы, но сейчас к нему приходили дети, недополучившие от природы немного милостей, "взять их у нее - наша задача!", шутил Барух. Результаты работы радовали, после исправления прикуса менялись лица, детишки получались красивее, чем приходили к нему, вообще он считал, что ему повезло, с детьми работать - одно удовольствие... Очень скоро стало ясно, что не так уж долго придется ожидать появления и своего (или своей) "детишки", как сам он, шутя, говорил об этом.
  Очень счастлива была будущая мамаша, Люба тоже с волнением готовилась к изменению статуса. Нужно было заботиться, чтобы дочь правильно и вовремя ела, находилась на воздухе необходимое количество часов, ни в коем случае не волновалась, слушала соответствующую музыку...
  - Девушки, а вы, случаем, не преувеличиваете важность события? - подшучивал над ними Барух, хотя было совершенно ясно - и для него оно будет важно не меньше...
  Беспокоило его, что Надежду начали одолевать необъяснимые страхи, все чаще она просыпалась ночью с участившимся сердцебиением, помня, что в последнюю перед пробуждением долю секунды видела во сне что-то очень страшное, но что именно это было - не помнила никогда... Муж - воплощение заботы, просыпался, как только с ней это случалось, казалось, он получает тревожное сообщение по протянувшейся между ними невидимой линии связи в тот самый момент, когда был ей необходим, он обнимал ее и утешал, приносил пить, рассказывал смешные истории, пока она снова не засыпала, совершенно им успокоенная.
  Однажды, по дороге домой после занятий, Надежда зашла в ЦУМ - "центральный универсальный магазин" - трехэтажный стеклянный куб в самом центре Ташкента. Уже на первом этаже было видно - в женском обувном отделе что-то "выбросили", слово, понятное только жившим в советской действительности, где все необходимое можно было "достать" с переплатой через знакомых, но вдруг магазину требовалось "выполнение плана к концу года" или по каким-то еще непонятным причинам в свободную продажу "выбрасывался" какой-нибудь дефицитный товар, мигом выстраивался хвост минимум на этаж, люди подходили, занимали очередь, и только потом спрашивали: "что дают?", то есть, имелось в виду, конечно, "продают"...
  Оказалось, что продают дамские импортные зимние сапожки, темно-серый кожаный верх, темно-серый же мех внутри, низенький каблучок, "ничего себе", подумала Надежда, взглянув на пару сапожек в руках у счастливицы, успевшей купить, демонстрировавшей покупку по просьбе очереди. Постою, решила она, скоро зима, мои сапоги на высоком каблуке... Очередь двигалась медленно, но все же через какое-то время Надежда оказалась у прилавка. Нужно было умудриться в толчее и давке померить несколько пар, прежде, чем нашлась подходящая по размеру, в такой же давке заплатить за покупку, и выбраться вон из этого бедлама... Выбраться-то она выбралась, но, уже в пустом пространстве, начала медленно оседать на пол, побледнев и теряя сознание. На ее счастье, прямо рядом с ней оказалась Милочка, узнавшая ее. Она привела Надежду в чувство и привезла ее на такси домой, не забыв прихватить с собой и причину неприятностей - коробку с сапогами. Барух примчался сразу после того, как ему позвонила на работу перепуганная Люба, и застал дома старую приятельницу, исчезнувшую из компании после того, как ушла из медицинского.
  - Теперь рассказывай, подруга, где ты, что поделываешь, почему пропала? - спросил он ее, когда, после всех треволнений, приведя в порядок и отругав бестолковую девчонку (надо же, захотелось ей в очереди стоять за сапогами, как будто мать не раздобудет ей все, что нужно, балда, без стояния в очередях), они уселись на кухне ужинать вчетвером.
  - Ничем особенным не занимаюсь, - ответила Милочка, - учусь на последнем курсе политехнического института, отделение экономики, ни с кем из прежних друзей не встречаюсь, только с Малкой... - и прикусила язык, решив, что сказала лишнее...
  - Замуж не собираешься? - перевела разговор Люба.
  - Не за кого, не встретила еще своего принца...
  От Милочки Малка узнала на следующий день о происшествии в ЦУМе, и о том, что, судя по всему, в семействе Калантаровых ожидается прибавление.
  
  В конце ноября резко похолодало и выпал первый снег.
  - Девушки, - предложил Барух за ужином, - в Бахор приезжает мировая знаменитость, будет играть фортепианный концерт и вальсы Шопена, почему бы нам не прогуляться, послушаем хорошую легкую музыку, опробуем новые сапожки, за которые заплатили внеплановым обмороком...
  - Нет Барух, мне не хочется, да и Наде, наверное, не нужно никуда ходить, грипп в городе, а ей нужно беречь себя, не дай Б-г заболеть, лекарства принимать ей нельзя...
  - Я тебя не узнаю, Люба, с каких пор ты не хочешь посещать фортепианные концерты, а будущей пианистке только на пользу пойдет послушать игру настоящего исполнителя, правда, дорогая?
  - Да мама, я очень хочу пойти, пусть Борух купит билеты, мы давно никуда не выходили...
  - Ну что ж, идите.
  - Что значит "идите"?
  - "Идите" - значит идите. Вдвоем.
  - Почему вдвоем, Люба, что за новости?
  - Потому что мне не хочется, да и нечего меня за собой таскать, я вам не хвостик...
  - Мама, ты нам не хвостик, ты же всегда ходила со мной на концерты в Бахор, что случилось?..
  - Что случилось, Люба, почему ты не хочешь идти с нами на концерт? - спросил Барух, когда Надежда ушла спать, и они остались вдвоем на кухне. - Я вспоминаю тот день, когда ты впервые предложила мне присоединиться к вам, я звал вас в кино, а ты сказала "Барух, пришла пора приобщаться к музыкальной культуре!"
  - Допустим, я сказала не совсем так...
  - Но очень похоже, что-то вроде "...чтобы ни одна девушка, которой ты захочешь добиться, не смогла тебе отказать...", правильно?
  - Это уже ближе... Но я имела в виду конкретную девушку, я ее частенько встречала до этого в Бахоре с подружкой, той самой, которая недавно привезла домой Надежду с новыми сапогами и в полуобморочном состоянии...
  - Ты имеешь в виду Малку?
  - Да. Если ты помнишь, мы встретили ее и Милочку на концерте органной музыки. И ты вез домой сначала Милочку, потом Малку, а потом нас.
  - Да, а ты старалась усадить рядом со мной Малку, Надежда так расстроилась, ты утащила ее к себе на заднее сиденье, ей непременно хотелось сидеть около меня, а я был уверен, что это просто детский каприз и не понимал, почему ты не хочешь ей уступить...
  - Потому что я тоже считала, что это просто детский каприз, и еще - хотела, чтобы Малка сидела возле тебя...
  - Зачем?
  - Я была уверена, что вы непременно поженитесь рано или поздно, что ты просто тянешь время, не понимала, почему... Она всегда мне очень нравилась, Малка...
  - Ерунда какая, все это были выдумки моей и ее матерей, они давным-давно лучшие подруги, а потом еще Берта вышла замуж за Йицхака...
  - Ты хочешь сказать, что никогда и не собирался на ней жениться?
  - Может быть, собирался... В ранней юности... Именно потому, что мне это усиленно внушали... А когда немного повзрослел, понял, что не люблю ее...
  - И почему же не объяснился с ней, чтобы не питала напрасные надежды?
  - Да сто раз я с ней объяснялся... Я же не виноват, что она не оставила свои детские фантазии, давно могла бы выйти замуж...
  - Вот поэтому я и не хочу с вами идти, не хочу лишний раз с ней встречаться, если и она окажется там... Мне совестно смотреть ей в глаза, как будто я лично обокрала ее...
  - Ты прекрати, пожалуйста, эти глупости, уж ты-то точно ни в чем не виновата перед ней... Я завтра покупаю три билета и ничего не хочу слышать про "идите вдвоем".
  - Спокойной ночи, малыш, - сказала Люба, уходя в свою комнату, так она и не отвыкла от этого слова, а он перестал на нее за него обижаться.
  На концерте они действительно встретили обеих подружек и снова, как когда-то, Барух предложил им подвезти их до дома, на этот раз счастливая молодая жена гордо восседала на переднем сиденье рядом со своим супругом, никто не смел претендовать на ее "законное" место, что же касается Малки, она решила прекратить посещение этих концертов...
  
  - Мама, - спросил через несколько дней у Мазаль Барух, - что слышно у Вашей лучшей подруги, сваты не перевелись?
  - Говорит - приходят, но ничего из этого не получается...
  - Почему?
  - Девушке много лет, сам знаешь, да и высшее образование мешает, она не пойдет за сапожника...
  - Мама, а почему бы Вам не попробовать познакомить с Малкой Габи, сына Вашей двоюродной сестры, Ханы? Он учится в институте, если я не ошибаюсь, да и по возрасту ей подходит?
  - Хорошая идея, сынок, можно попробовать, я поговорю с Ханой... и с Брахой...
  Идея действительно оказалась хорошей. Парень пришел с родителями в дом Малки, молодые договорились вместе сходить в кино. На эту встречу Малка притащила с собой Милочку, ни о чем ее заранее не предупредив, а парню при встрече дала понять, для чего она это сделала... Милочка так и не узнала, почему Малка решила познакомить ее с Габриэлем, они просто понравились друг другу, вот и все...
  
  Новый, 1978 год, встретили очень спокойно, в узком семейном кругу, в доме у Калантаровых-старших. Собрались три сына с семьями, из сватов присутствовала только Люба. Прошло то время, когда она встречала праздники с Володей, он и сейчас приезжал в отпуск в Ташкент, но отношения изменились, стали дружескими-деловыми, кажется, у него давно появилась "девушка", как, смеясь, говорили об этом между собой мать и дочь. Люба не сожалела об изменении качества их взаимоотношений, про себя она точно знала, что "физиология", во всяком случае, с ее стороны, осталась похороненной в земле дружественной Чехословакии, в тот самый год, когда они уехали развлекаться на зимний курорт впятером, а вернулись оттуда - вчетвером, потеряв по дороге, вернее, отправив домой раньше срока "девушку" Баруха.
  Прошли и те времена, когда на праздники в гости к Калантаровым приходили лучшая подруга Мазаль Браха с мужем и младшей дочерью. То есть подругами они, конечно, остались, но праздновать Новый Год Кураевы-старшие ушли в этом году к другой родне, вдвоем.
  Малка и Милочка отправились к Нельке и Владу, у них по-прежнему собирались по праздникам старые друзья - поженившиеся, наконец, Инна и Макс, Игорь с женой Наташей, Раечка и ее супруг Костя, поженившиеся год назад... Сопровождал подружек Габи, всю праздничную ночь он вел себя, как настоящий джентльмен, поочередно приглашая танцевать то Милочку, то Малку, но было ясно, что делает он это из вежливости, Милочка ему нравилась, причем взаимно, а Малка, когда они провожали ее под утро домой, решила, что перестанет появляться в этой компании...
  
  Как ей хотелось подгадать с рождением ребенка ко дню рождения мужа! К первому мая 1978 года!
  В конце апреля Барух попросил своих "девушек" выслушать его.
  - Надя и Люба, - осторожно начал он, - я собираюсь кое о чем попросить вас обеих. Я знаю, Надежда давно размышляет о том, какое имя мы дадим ребенку... Если родится сын, я хочу назвать его Ильей.
  - Тьфу-тьфу-тьфу, Барух, пусть родится сначала, еще будет время договориться об имени...
  - Об имени, Люба, и еще кое о чем, я хочу договориться с вами сейчас. Если родится девочка, меня устроит любое нормальное имя, выбранное Надеждой, но если родится сын...
  - Борух, ты хочешь Илью - получишь Илью, не понимаю, почему я должна была бы быть против, хорошее имя - Ильюша, пожалуйста, если тебе нравится...
  - Спасибо, Наденька. Есть еще одна просьба. Если родится мальчик, я захочу сделать ему обрезание...
  - Я кое-что знаю об этом, Барух. Надя не еврейка, каким образом ты собираешься это сделать?
  - За деньги, Люба, "пока у нас такой бардак - мы непобедимы!", - отшутился он бывшей тогда в хождении поговоркой. - Заплатим нашему бухарскому моэлю, он все проделает, как нужно...
  - Довольно неожиданная просьба, ты не думаешь, что у тебя могут быть неприятности из-за этого?
  - Надеюсь, что не будут...
  Советская власть не поощряла исполнение религиозных обрядов своими подданными. Многие ашкеназские евреи, считавшие себя "носителями европейской культуры", даже не помнили о том, что обязаны, по завету со своим Б-гом, произвести этот обряд на седьмой день после рождения сына, а если и помнили, то как о каком-то средневековом анахронизме... "Я коммунист", частенько с гордостью заявлял отец новорожденного...
  Бухарские евреи, проживавшие в Средней Азии, не только помнили об этом обряде, но и, в большинстве своем, соблюдали его. Обрезание у узбеков, правда, не на восьмой день, а "несколько позже", проходило, как один из самых, наравне со свадьбой, больших праздников, при огромном стечении гостей и звучащих на всю махаллю карнаях и сурнаях, оповещавших об этом событии всех соседей. Бухарские евреи тоже собирали гостей, но проводили свой праздник скромнее, в семейном кругу. Им, как и коренному, мусульманскому населению, советская власть прощала это отступление, а начиная со времен оттепели шестидесятых и вообще смотрела на него "сквозь пальцы"...
  
  День рождения Баруха прошел. Надежда перехаживала, ожидали со дня на день, ей было безумно тяжело передвигаться, за время беременности она поправилась на шестнадцать килограмм, в ночь на первое июня отошли воды, схватки были очень слабые. Перепуганный Барух повез ее в шестой роддом, к еще одной Любиной подружке и однокурснице, Тамаре, заведующей там родильным отделением, заранее было оговорено - рожать Наденька будет у нее.
  За день до этого в гости к Баруху заглянул Карим, он только вчера приехал на пару недель из Москвы. Ставшие близкими друзьями со времен выяснения на первом студенческом хлопке национальности американского писателя-фантаста Айзека Азимова, оказавшегося таки, Барух не соврал, евреем, они не поссорились и позже, хотя Карим готов был убить друга за страдания своей любимой девушки, с другой стороны, он получал дополнительный шанс добиться ее благосклонности, поэтому его совершенно не огорчали ни женитьба Баруха на Наде, ни ожидание прибавления в их семействе...
  Еще в институте, с первого курса, Карим увлекся хирургией. Начиная с третьего курса - часто добровольно дежурил в больнице, добился разрешения ассистировать самым лучшим хирургам во время сложнейших операций, постепенно ему стали доверять оперировать самому, он считался одним из лучших хирургов выпуска... В Москве Карим проходил специализацию по гинекологии. Он и там уже успел зарекомендовать себя, как восходящее светило...
  - Звони мне, если что, - сказал он Баруху, - похоже, со дня на день... Я сразу приеду, если будет нужно...
  - Спасибо, Карим, буду иметь в виду.
  Он и позвонил ему в то утро, после того, как привез Надю в роддом.
  - Приезжай, Карим, - попросил Барух, - ее готовят к кесареву... Я боюсь...
  
  - Карим, скажите, это опасно? - спросила Надя, узнав, что ему разрешили присутствовать при операции...
  - Ничего не бойтесь, - успокаивал он ее, - эту операцию делают миллионам женщин во всем мире, все будет хорошо, я все время буду рядом.
  - Прошу Вас, - пожимая его руку слабой дрожащей рукой, попросила Надя, - при любых условиях я хочу, чтобы этот ребенок родился живой и здоровый. Пусть я... Но Барух должен получить своего сына...
  - Вы с ума сошли, Надя, все будет прекрасно, он просто очень крупный, Ваш сын... или дочь... потерпите еще чуть-чуть и Вы его получите...
  "Уж я-то постараюсь, что только будет зависеть от меня, - думал он, - чтобы все прошло благополучно и чтобы все были живы, и получили своего долгожданного наследника или наследницу, мне безразлично, кого, но живого-здорового".
  - Сын, Борька! - вышел он после операции к ожидавшему в приемной зеленому от волнения другу, - четыре двести, рост пятьдесят три сантиметра, она спит, все нормально...
  "И слава Б-гу, я и сам безумно счастлив, что все хорошо", - добавил он про себя, обнимая старого друга-соперника...
  
  Желание Баруха исполнилось. Родился мальчик. В родильные дома Ташкента в те времена не было доступа родственникам. Увидеть младенца можно было через стекло окна, когда его приносили матери для кормления, забирать ребенка из роддома приходили целой компанией. В специально отведенной для этого комнате медсестра показывала матери и кому-нибудь одному из всех собравшихся, чаще всего, бабушке, как пеленать младенца. В этот момент мать в первый раз видела своего ребенка целиком голенького, на кормление ей приносили его запеленатого в простынки с ног до головы...
  - Наденька, - счастливая Люба разглядывала внука, - у него такие красивые длинные волосы, чуть темнее, чем твои, и такие же, как у тебя кудрявые! А глаза карие!
  - Тамара Эммануиловна сказала - такое бывает, ребенок рождается с длинными волосами, это первые волосы и они, скорее всего, скоро вылезут, а следующие не обязательно будут светлыми...
  - Ну, надеюсь, все равно будут кудрявые, такая прелесть! Смотри, у него волосики на ушках! И улыбается! Надя, он улыбается!
  - Будет такой же добродушный, как его папка, правда, малыш?
  Назвали его Илья, на следующий вечер после выписки матери и ребенка из больницы ближайшие родственники и друзья собрались в доме у Калантаровых, праздновать обрезание. После исполнения обряда накрыли стол. Пили за здоровье ребенка, родителей, дедушки, бабушек... Биньом, словно ожидая, когда народ уже достаточно выпьет, поднялся, как в прошлом году, на свадьбе, произнести тост. На этот раз обошлось без микрофона. В одной руке он снова держал рюмку с водкой, в другой - пакет из серой плотной бумаги.
  - Борух, - сказал он по-бухарски, не заботясь о переводе на русский, - ты получаешь от меня этот конверт, в нем завещание нашего Элияу и договор на покупку земли и постройку дома, ты сам все знаешь, как знают все в нашей семье, я не буду вам ничего объяснять, давайте выпьем за то, чтобы этому нашему маленькому Элияу удалось осуществить мечту многих до него. "Если забуду тебя, Иерушалаим, пусть отсохнет моя правая рука!" - завершил он свой тост фразой на древнееврейском, на этом языке молятся старики, многие - даже не понимая произносимые слова... Не понял их почти никто из присутствовавших, кроме двух - трех, в их числе самого Биньома и Пинхаса...
  Надя поняла все, кроме этой, самой последней, фразы. Когда разошлись гости, маленький уснул у нее на руках, наконец наплакавшись, каймурам, несчастный ребенок, Люба предпочла бы вообще не присутствовать "при этой дикости", Барух забрал их троих домой. Он и сам изрядно перенервничал в этот вечер...
  Малыш спал в только сегодня привезенной вместе с ним домой кроватке, Надежда ставила на плиту чайник, Барух отсчитывал валокордин в две рюмки - себе и "тещеньке", как он с недавних пор стал иногда называть Любу.
  - Спасибо, Барух, - Люба взяла у него из рук рюмку с лекарством и стакан с водой - запить.
  - И сам выпью, думал, не переживу этот крик, - признался он.
  - Борух, теперь, я думаю, пришло самое подходящее время рассказать нам с мамой о ваших семейных секретах.
  - Оставь, Наденька, какие секреты, старые дураки...
  - Я еще на свадьбе услышала эту историю, жаль, тогда не обратила внимания на его рассказ, не все поняла и запомнила, в общем, не отнеслась с должным пониманием, теперь, мой дорогой, давай, колись, рассказывай все подробно! В конце концов, твой наследник - он и мой сын, правда?
  - Правда, Наденька, но...
  - Никаких "но", на этот раз тебе не удастся заговорить мне зубы, дорогой...
  - Кстати, завтра привезу тебя к себе на работу, проверю твою нижнюю правую четверку, Надежда, как ведет себя пломба...
  - Прекрасно ведет себя пломба, - ощупывая зуб языком, резюмировала Надя, - я так и знала, ты попытаешься мне зубы заговорить, учти, не получится!
  - В самом деле, Барух, я тоже так думаю, ты должен рассказать нам, о чем идет речь, если это касается нашего малыша. И я очень надеюсь, что эта информация не представляет для него никакой опасности...
  - Я и не хотел, чтобы вы зря волновались, мои дорогие...
  - Мы и не волнуемся, наш дорогой, сказано тебе - колись!
  - Может быть, все-таки уже завтра, Наденька? Поздно, тебе надо выспаться...
  - Выспится она, Барух, на самом деле, не испытывай наше терпение!
  
  Вот и пришлось ему рассказать всю историю, как он ее сам знал.
  - Ничего особенного, дорогие. Просто старое семейное предание. Примерно сто лет назад, или что-то около того, мой прямой предок по мужской линии, его звали Элияу сын Боруха, было ему тогда двадцать плюс-минус, не знаю точно - сколько, вышел пешком из Самарканда, он тогда жил там у своих родителей с другими братьями и сестрами... Отправился он в Палестину. Семья была уважаемая, богатые люди, отец торговал чем-то там, неважно, чем... Но важно, что он, будто бы, дал сыну на дорогу немалую сумму денег в золотых монетах. Деньги тот умудрился зашить в старую, потрепанную одежду, специально выбранную для этого путешествия. Как нескоро сказка сказывается, так и он добрался в Палестину через Афганистан и еще черт его знает какими путями... Но добрался. В Иерусалиме в то время как раз начали строительство нового города, за пределами стен старого, он вошел в доверие к какому-то очень серьезному дядечке, заведовавшему всем этим строительством, работал с ним какое-то время, купил себе кусок земли, "и все, что на этой земле будет построено - мое", по мне, девушки, так совсем уже дико звучит... Но именно так передает семейная история... Потом был какой-то любовный роман, закончившийся ничем, потому что он еще что-то такое натворил, убил какого-то другого важного дядечку, неспокойный такой оказался предок... Короче, он вынужден был бежать оттуда, очень даже скоропалительно... Как он добирался сюда, домой, эти подробности я слышу каждый раз с некоторыми изменениями, все зависит от того, кто рассказывает, дед рассказывал эту историю, когда я был еще совсем мальчишкой, потом стал рассказывать его старший сын, мой другой дядя, после его смерти рассказывает дядя Биньом, каждый добавляет какие-то свои интерпретации, поэтому я стараюсь излагать "как бы только факты"...
  - И так тоже, только с твоими "фактами", звучит все достаточно фантастично, давайте, я нам кофе заварю, а тебе, Наденька, сладкий чай покрепче, с лимоном, надо побольше горячего пить, чтобы было чем кормить наследника...
  - Неважно, мама, кофе, чай, не мешай, пожалуйста, рассказывать, рассказывай, Борух, не останавливайся на глупостях, факты - не факты, сами потом разберемся...
  - Ну да, разберемся...
  - Ну, он вернулся сюда, дальше-то что?
  - Уже практически все. Он женился, "родил" четверых сыновей, одного из них назвал Борух, и написал завещание. Завещание написано, кажется, на древнееврейском, его не разрешается открывать, только передавать содержание из уст в уста, из поколения в поколение. Составлено оно хитро. Сын Боруха должен получить при рождении имя Элияу, он становится наследником приобретенного в Палестине недвижимого имущества. Когда умрет Элияу, первый мальчик в семье, родившийся сразу после его смерти, должен быть назван Борух, а его сын - Элияу, и он остается наследником, пока не умрет, прямое наследование не допускается, завещание переходит из рук в руки, от умершего Элияу через нового Боруха к его сыну...
  - Ну и напутали вы с этими Элияу и Борухами... А как это все подобралось к тебе?
  - Последним Элияу был внук дяди Биньома, он погиб маленьким и сразу после этого родился я. Сын дяди, Борух, жив, живет в Америке, но наследником становится мой сын, наш маленький Ильюша. Все эти хитрости должны продолжаться до тех пор, пока очередной Элияу сможет приехать в Иерусалим и вступить в права наследования. Только прошу вас, дорогие, не спрашивайте меня больше ни о каких подробностях. Сами понимаете, эта история не предназначена для всенародного обсуждения, ее рассказывают, как какую-то сказку, на всех семейных собраниях, свадьбах, похоронах, обрезаниях, кстати, это тоже записано в завещании, как и то, что очередной младенец, получающий имя Элияу, должен быть обрезан...
  - Для чего же нужно рассказывать эту историю на всех собраниях? И почему она рассказывается в таком виде, что ее все равно невозможно понять, какая-то, действительно, уже совсем фантастика!
  - Да нет, Надежда, Барух же все объяснил. Рассказывают специально запутано, чтобы понять могли только свои...
  - Правильно, Люба, а рассказывать, несмотря на запрет раскрывать тайну чужим, должны, чтобы не было возможности ни для кого, не имеющего на то права, присвоить себе этот документ.
  С этими словами он прошел в спальню и вынес оттуда бумажный пакет. Серая бумага была старая, несколько помятая, но все еще крепкая. Внутри пакет явно содержал что-то, скорее всего - бумаги... Был он когда-то намертво заклеен, поверх заклеенной полосы стояли несколько печатей черного цвета, изображающие львов, орлов и еще какие-то ветви с листьями, все это выглядело не очень разборчиво...
  - Теперь мы с вами хранители этого добра, при международной обстановке, имеющейся на сегодня, не думаю, чтобы дело дошло до его конкретного использования, поэтому очень попросил бы вас обеих забыть обо всем, что вы только что от меня узнали, самое верное дело, а еще вернее было бы на моем месте вообще ничего вам не рассказывать, виноват, не устоял под натиском превосходящих атакующих сил...
  - Надя, - совершенно серьезно сказала Люба, - в чем Барух абсолютно, по-моему, прав, так это в том, что ни слова, ни полслова из этой истории не должно выйти за пределы семьи. Спрячу-ка я этот пакетик получше, "подальше положишь - поближе возьмешь"... А я-то решила в свое время, что с преступлениями против этого государства в моей семье покончено после того, как реабилитировали моих родителей... Получается, зря надеялась...
  - Ну, допустим, твоя небезупречная трудовая деятельность, да еще несколько предосудительные связи с Володечкой...
  - Барух, этим занимаются все вокруг, это же не политика... А то, что и Володечке хочется заработать, привозя нам с тобой дефицитные материалы и инструменты, гарантирует нам, в какой-то степени, безопасность работы. Кроме того, прав был мой покойный немецкий дед Яков, утверждавший "все хотят лечить зубы у хорошего специалиста, а представители властей - тем более...".
  - Теперь, дорогая тещенька, думаю, самое время настало и нам послушать твою историю, я-то думал, Файнбург - фамилия хундульская (ашкеназская), а получается, что евреями у вас тут и не пахнет...
  - Это тебя сильно расстроило, Барух?
  - Знаешь, совсем не расстроило, если бы это было для меня важно, давно расспросил бы тебя обо всем, думаю, ты бы рассказала...
  - Ну, давно бы не рассказала, а вот недавно, скажем, перед свадьбой, да, конечно, но ты не спрашивал ни о чем, не интересно было, а?
  - Сначала - было интересно, даже очень, но не хотелось навязываться с глупым любопытством, поэтому решил - когда найдешь нужным, сама расскажешь... Потом уже как-то перегорело, ну, не хочешь рассказывать - и не надо... А теперь - хочу, давай, твоя очередь, все откровенно, как было, от начала до конца!
  - Может быть, мой рассказ, все-таки, уже завтра? Одиннадцатый час ночи, скоро, думаю, спать нам и так не дадут, наследничку захочется покушать, или пописать...
  - Или покакать, мама, мы знаем, ты тоже хорошо умеешь заговаривать зубы, наверное, лучше всех...
  - Ну уж нет, детка, это умение твой муж у меня перенял, и даже превзошел меня, с его-то обаянием...
  - И со всем моим обаянием преисполнен любопытства, ожидаю услышать твои откровения.
  Любин рассказ занял чуть больше получаса, она рассказывала то, что дошло до нее самой от деда, мать и отца она помнила плохо, когда их забрали - была маленькая, но кое-что от деда она узнала, в том числе истории их переселения в район Черняевки, а еще - что где-то в Израиле у них есть не только недвижимость, как они только что узнали, но и не такие уж дальние родственники... Родная Любина тетя, Надежда, проживает где-то там со своим польско-еврейским мужем Михой Поланским. Наверняка, есть у них дети, внуки...
  - Вряд ли нам с вами доведется о них что-то узнать, может быть, когда-нибудь что-нибудь изменится... А пока, девушки, молчок про все наши "скелеты в шкафу"... А что насчет отца моей жены, Люба? Тебе не хочется рассказать нам и о нем, раз уж мы так разоткровенничались сегодня вечером?
  - Нечего рассказывать. Меня воспитывал дед, не учил всяким женским хитростям и уловкам... Поэтому, наверное, любовь закончилась очень быстро, как и началась... Когда мой любимый узнал, какую семью представляет его избранница, ему стало дурно, вот я и освободила его от всякой ответственности...
  - Он что, не знал, что станет отцом, что ты ждешь ребенка?
  - Узнал одновременно со всей прочей информацией, но я ему сообщила и еще кое-что, чтоб не сильно переживал...
  - И что же это было, мама?
  - Что он был у меня не один, так что, возможно, он и не отец...
  - Что, мама, это была правда?
  - Нет, детка, мне было семнадцать, и я была очень сильно влюблена, а оказалось - влюблена в выдуманный образ, не вполне соответствовавший реальной персоне...
  - И куда этот "реальная персона" девался после разборки с тобой, дорогая тещенька?
  - Сгинул со всем удовольствием, дорогой зятек. После зимней сессии перевелся в медицинский институт в Алма-Ату, это было последнее, что я о нем узнала...
  - А я помню, мы обе называли дедушку Якова "папа", мне это все время казалось таким странным, но спросить у тебя я стеснялась, только когда он умер, ты сказала мне, что он был дедушка, твой дедушка, а никакой не папа вообще...
  - Но ты носишь его отчество и фамилию...
  - Фамилия у меня уже не его... Послушайте, теперь моя очередь, а я вам что-нибудь веселенькое исполню, не волнуйтесь, - вдруг что-то вспомнив, и рассмеявшись своим мыслям, пообещала она и ушла в библиотеку.
  Вернулась Наденька из библиотеки через минуту, с книгой в руке, по дороге перелистывая ее.
  - Кальман Миксат, - провозгласила она, - я тебе давно уже, Борух, советовала это прочесть...
  - Да читал я его, не очень впечатлился...
  - Ты читал "Странный брак", а эти романы не читал. А ты, мама, не помнишь?
  - Нет, Наденька, не знаю, о чем ты... Возможно, если посмотрю - вспомню...
  - Конечно, вспомнишь. Слушайте... Роман называется "История Ности-младшего и Марии Тот". Ага, нашла... Вот здесь...
  Последовал рассказ. Венгерский гусарский поручик Карой Коперецкий, (от его незаконного сожительства с милой еврейкой родился сын, Мориц, воспитанный по еврейским обычаям), умирая, смягчил свою жестокость и признал незаконнорожденного сына. Новый барон Мориц перешел в христианскую веру, нажил огромное состояние и умер бездетный, так и не признанный спесивой венгерской родней. Он оставил после себя сумасбродное завещание, по нему проценты с его капитала и прочие доходы будут принадлежать до скончания веков тем членам семьи баронов Коперецких, которых окрестят Израилями Исааками, и которые будут носить это имя. Если же в семье окажется несколько носителей этого имени, то... И далее - о том, как венгерские аристократы долго не интересовались ни завещанием и ни самим наследством, потом очень уж наросли проценты на него, и как, в конце концов, во всех ветвях этого многочисленного семейства стали называть наследников Израилями Исааками, сожалея только, что лишь одного сына могут назвать этим именем...
  Не успели слушатели посмеяться над забавной историей, им уже приготовлена была следующая. Свою песню "басом" запел Ильюша, он проснулся, и просил поесть, и, очень вероятно, жаловался на то, что больно ему, этими бестолковыми, этими идиотами взрослыми безжалостно подрезанному маленькому...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"