Милешкин Андрей, Яворская Елена : другие произведения.

Отыгрыш. Общий файл

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Для тех, кому удобнее читать единым текстом.

  1.
  
  У каждого уважающего себя интеллектуала есть излюбленная тема, одно прикосновение к которой вызывает цепную реакцию. Как правило - с разрушительными последствиями для психоэмоционального состояния окружающих. Близкие об этом знают - и обходят опасность десятыми дорогами. Дальние... ну, дальних не так жалко.
   Александр Васильевич не считал себя интеллектуалом. Более того, откровенно недолюбливал это словцо, справедливо полагая, что придет день, когда за такое определение будут морду бить. И он, капитан третьего ранга в отставке Годунов (сама фамилия предрасполагает к размышлениям - ничто, дескать, не вечно под луной), наверняка окажется среди тех, кто будет бить. Он человек не злой, но очень уж достали эти, которые с кафедр и из ящика разглагольствуют о чем угодно и готовы саму истину лапать, как блудливую девку.
   Итак, интеллектуалом Александр Васильевич себя не считал. Тем не менее, любимая тема у него была. Еще с сопливого пацанства, когда, бесцельно блуждая в окрестностях дедовой деревеньки Малая Фоминка, набрел Санька Годунов на обшарпанную зенитку в окружении чахлых анютиных глазок вперемежку с сорняками. На казенной табличке суконным языком говорилось, что здесь, на этом вот месте, где сейчас переминался с ноги на ногу Санька, третьего октября сорок первого года держал оборону безымянный расчет.
   Санька и сам не понимал, с чего это вдруг мертвой хваткой вцепился в деда - расскажи да расскажи. Дед знал не больше того, что Саньке и так уже было известно. Да и не было деда тогда в Фоминке - его призвали двумя неделями раньше, и в эту пору он топал в составе маршевой роты навстречу неведомому будущему. Это будущее, став прошлым, залегло на верхней полке дедова шкафа и извлекалось единожды в год, чтобы занять почетное место на старом дедовом пиджаке... Медали 'За оборону Москвы' и 'За взятие Берлина' после дедовой смерти безвестно сгинули, Санька, к тому времени уже старший лейтенант Годунов, концов не нашел, как ни искал. Александру Васильевичу казалось, что увидь он их сейчас (где? разве что у какого-нибудь торговца раритетами, пока что не попавшего в поле зрения правоохранительных органов?) - тотчас узнал бы... Дед тоже был артиллеристом. Он мог вообразить себе тот скоротечный бой. Мог и рассказать - и рассказ его ничуть не походил на занимательные истории, которыми он по обыкновению баловал Саньку. Бабушка, хоть и оставалась в родной деревне, хоть и пережила оккупацию 'с первого денечка до остатнего', тоже ни полсловечка добавить не могла. Безымянный расчет - и все тут!
   Одна единственная зенитка против бронированного кулака Гудериана. А потом...
   Что потом - об этом Санька узнал от второго деда, мамкиного отца, коренного орловца, еще в царские времена его предки значились орловскими мещанами. Этого деда военная судьба тоже занесла за тридевять земель от родины - под Ленинград. Но потом, после войны, работал он на строительстве завода дорожных машин. При рытье котлована зачерпнул экскаватор полный ковш стреляных гильз вперемешку с землей, там же при ближайшем рассмотрении обнаружились фляга, солдатская звездочка... И тогда ветераны (шутка сказать - ветераны! Они ж тогда были моложе, чем Санька сейчас) послали запрос в Подольск, в архив. И выяснилось, что здесь, на окраине Орла, третьего октября сорок первого года, держали оборону два батальона 201-й воздушно-десантной бригады. И чекисты 146-го отдельного конвойного батальона... Но об этом сейчас, в просвещенные нулевые двадцать первого века - шшш!.. О десантниках - сколько угодно. Но конвойниках - упаси Боже! Моветон-с.
   Впрочем, при Леониде Ильиче, а тем паче при Юрии Владимировиче - не возбранялось. И даже поощрялось. Пару раз в газетах промелькнули заметки в полтора десятка строк. Да еще в выпускном классе историчка, настропаленная неугомонным Санькой, договорилась с администрацией завода дорожных машин об экскурсии на мемориал. Громко сказано - мемориал. Песочно-серая стела с очертаниями трех склоненных женских лиц и Вечный огонь, обрамленный пятиконечной звездой. Ни одного намека на событие, которое все больше и больше занимало Саньку, принимая очертания той самой - главной в жизни - темы. Тетушка из профкома, которой поручили встретить школяров, выдала речитативом заученный раз и навсегда текст (все это Саньке уже было известно) и посторонилась, пропуская гостей к постаменту - возложить цветы.
   Потом в жизни Саньки наступил принципиально новый этап - вздумалось ему, потомственно сухопутному, пойти в Морфлот. А так как ни здоровьем, ни соображалкой он обижен не был, привела его судьба на АПРК 'Орел'. Служил, как говорится, не тужил, для души кропал ностальгически стишки о родном крае, изобилующие штампами типа 'крылатый мой город', но, в отличие от многих и многих, свое место в литературе осознавал - предпоследнее с конца и не публиковался даже в боевых листках. Изредка бывая на малой родине, с маниакальным упорством исследователя продолжал искать материалы по обороне Орла, попутно перезнакомившись со всеми краеведами, интересующимися периодом, и переругавшись с доброй половиной из них по поводу того, можно ли считать действия десантников и чекистов обороной. Вопрос, впрочем, не стоил выеденного яйца - альтернативного термина предложить никто не смог, разве что самые упертые продолжали твердить, как мантры: 'Орел сдали без боя'.
   Это вот самое 'без боя' занозой сидело в сознании Александра Васильевича. В сотый раз пытался он понять, как случилось, что командующий войсками округа, располагая всей возможной информацией и резервами, никак не проявил себя в организации обороны. Как случилось, что в Орле, когда в него вошли танки Гудериана, мирно бегали по рельсам трамвайчики, на заводских территориях громоздилось упакованное, готовое к транспортировке оборудование, а в госпиталях оставалось больше тысячи раненых...
  В двухсотый раз перечитывал Александр Васильевич аккуратно выписанные в блокнот слова из воспоминаний Еременко: 'Я знал, что в это время в Орле было четыре артиллерийских противотанковых полка. Кроме того, в районе Орла сосредоточился гаубичный артиллерийский полк, который должен был перейти в подчинение фронта, но так как он был далеко от линии фронта и не успел прибыть к определенному сроку, я передал его Орловскому военному округу для усиления обороны города. В распоряжении штаба округа имелось также несколько пехотных частей, находившихся в самом городе. Начальник штаба округа ответил мне по телефону, что обстановка им понятна и что оборону Орла они организуют как следует. Он заверил меня даже, что Орел ни в коем случае не будет сдан врагу...' Ну, 'не будет сдан' - это, мягко говоря, максимализм. Но вот почему единственными, кто оборонялся, выигрывая (нет, не выигрывая - выгрызая) каждый час, давая возможность перебросить войска под Мценск, оказались чекисты - вопрос вопросов... нет, пожалуй, всего лишь один из вопросов. Что же до десантников - так они же из резерва Ставки, прибыли в город буквально перед самым боем. А где все те, кто находился 'в распоряжении штаба округа'?..
  В трехсотый раз отыгрывал Годунов возможные варианты развития событий, неизменно начиная с допущения: 'А если...'
  Сейчас, выйдя в отставку и вернувшись в давно опустевшую однушку хрущобного типа на окраине Орла, он все свое время посвящал будничным размышлениям, в какое бы русло направить свою судьбу, и высоконаучным 'а если' компьютерных стратегий и альтисторических книжек. Ну и, само собой, борьбе с моментально выработавшимся синдромом отставника, то бишь тотальным разочарованием в жизни за пределами крейсера. Верным союзником в этой борьбе выступала она - как сказал бы классик, одна, но пламенная страсть. Желание докопаться, почему же под Орлом в октябре сорок первого все пошло наперекосяк, сопровождаемое абсурдной мыслишкой - эх, была бы возможность переиграть!
  
  2.
  
  Как и у большинства (эпитет 'молчаливого' весьма уместен, потому как большинство это не мельтешит на экране, не публикует одиозных мемуаров, не эстетствует, не эпатирует, не судит, не рядит, а если и подличает, то, как правило, втихаря), у Александра Васильевича был ограниченный набор социальных ролей. Сын, внук, командир, подчиненный - это все в прошлом. Пассажир маршрутки, покупатель в магазине, сосед склочной бабульки, меланхоличного дедульки и еще двух с половиной-трех сотен душ, проживающих в ординарной хрущобе... При всем богатстве фантазии наберется не больше дюжины заурядных ролей. То ли дело стратежки! Впрочем, со вздохом признавал Годунов, это в пятнадцать лет лестно ощущать себя гением и рулевым. А когда тебе втрое больше, твоя судьба, если не моргая смотреть правде в глаза, под стать хрущобе - типовая, бесперспективная и неремонтопригодная, то геймерские амбиции, мягко говоря, неадекват. И вообще, даже в период подростковой социализации Александр Васильевич не примерял на себя роль колыхателя земли. Сотрясателя воздуха - это еще куда ни шло, на такое всякий способен. Особенно если рюмка была не последняя.
  Тем не менее, к стратежкам он пристрастился... а началось-то с невинных тетрисов и пасьянсов! Точнее, началось с того, что ему опротивела, обрыдла и осточертела продукция самого важного из искусств. Прежние герои казались архаичными, как ламповые телевизоры, новые сплошь и рядом оскорбляли его эстетическое чувство - а оно у Годунова было, хотя он, не признающий дамского слова 'эстетика' обычно говорил 'чистоплотность'. А так как поиск себя, еще более мучительный, нежели в юности, изрядно затянулся, и не было рядом ни материально озабоченной жены, ни друзей-доброхотов, то геймерство стало выходом... пока что только из тоскливой погруженности в себя.
  Теперь предстояло выйти из изоляции, по сравнению с которой автономное плавание, наверное, могло считаться праздничным собранием в аристократическом клубе. Заодно - примерить новую социальную роль. Вот уж не думал капитан третьего ранга в отставке Годунов, что однажды станет школьным военруком. Воистину: знал бы, где падать... Эйфории от обретенного дела он не испытывал. А кто сказал, что при отсутствии эйфории нельзя вкладывать в работу душу? Или хотя бы добросовестно выполнять обязанности? В перечне самых необходимых человеческих качеств добросовестность заняла бы у Годунова первое место. Увлеченность (не путать с идиотской эйфорией!) - второе. Отсутствие эйфории позволяло сохранять душевное спокойствие и ясность мыслей в условиях перманентных бабских склок, осложненных диспропорцией между образовательным уровнем склочниц и их же уровнем жизни. Наличие увлеченности провоцировало Александра Васильевича на поступки, коих должностные обязанности от него не требовали. Выпотрошив свои шкафы и чемоданы, Годунов смог обмундировать троих ребят. Так было положено начало клубу 'Резерв ВМФ', участников которого тут же за глаза стали именовать 'Санькиными юнгами'. Далее в совете ветеранов Вооруженных Сил удалось заполучить адреса моряков-отставников. Ежедневно в течение трех недель Александр Васильевич, одевшись по форме и взяв на буксир первых своих юнг, отправлялся в гости. Расчет оказался верным - незваным гостям не только радовались, но и одаривали их обмундированием, кто чем мог. Буквально от сердца отрывали, но ни один не отказал.
  Двадцать один юнга - двадцать один полный комплект. Это внешняя сторона, позволявшая директрисе наглядно демонстрировать всяким-разным комиссиям успехи военно-патриотического воспитания (что, впрочем, не мешало ей вяло отмахиваться от просьб военрука выделить хотя бы постоянный кабинет для занятий клуба).
  Куда более важный результат - строю юнг под Андреевским флагом вдруг начали отдавать честь встречные военнослужащие. Символично? Да.
  Были и другие символы. Не воодушевляющие. Прямо сказать, некрасивые.
  Присмотрел Александр Васильевич парусно-моторную яхту, тихо ржавеющую на причале у лодочной станции. В отличие от речных трамвайчиков и прочих увеселительных лоханок, эта красавица до коммерческих манипуляций унижена не была. Она просто погибала, как всеми брошенная аристократка в эмиграции. Начал Годунов наводить справки - и выяснил, что находится она на балансе 'у области', проще говоря, была кем-то когда-то подарена отцам и кормильцам, а они попросту не придумали, куда ее пристроить, наверняка дело было в разгар избирательной компании, а потом и вовсе забыли. Сюжетец для Салтыкова-Щедрина. Со своей обычной обстоятельностью и настойчивостью принялся Годунов обивать мраморные пороги. Заполучил хандру и радикулит, а итог... итог подвел очередной зав чем-то там, рубанувший в сердцах: 'Да пускай себе догнивает!'
  Разумеется, юнгам категорический отказ был преподнесен в менее... гм... категоричной форме. Но случилось так (простое совпадение? или совпадение, именуемое судьбой?), что с этого момента в клубе тоже завелась ржа и гниль. Да, ушли не лучшие. Да, Годунов не утратил контроля над ситуацией... Однако же в его голове поселился тоскливый, как все извечные, вопрос: 'И нафига?..'
   Водки капитан не пил, чем повергал в недоумение трудовика и зама по административно-хозяйственной - последних из вымирающего племени школьных мужиков. А они-то было обрадовались: вот, пришел в коллектив мужчина в самом расцвете, значит, можно, не манкируя традицией, соображать в подсобке на троих... Теперь глядели сочувственно, дружно придя к единственному возможному выводу: закодированный, потому как на больного не похож. В кухонном шкафчике у Годунова одиноко коротала век бутылка коньяка, початая в День ВМФ два года тому назад. Да и вообще, совмещать коньяк с извечными русскими вопросами - все равно что топиться в стакане воды: теоретически возможно, а практически трудноосуществимо.
  Вот и заедал Александр Васильевич горечь поражений макаронами. Когда-то изысканное иноземное блюдо, превратившееся у нас в еду холостяков, облагораживалось мясом и ностальгически именовалось макаронами по-флотски. Годунов ужинал под нудеж теленовостей (новости изо дня в день типовые, не только пресные, но и, похоже, хлорированные, как вода из-под крана); и аккурат к ужину незваными гостями являлись тривиальные мысли об утрате идеалов: а были бы мы в такой ж... жесткой ситуации, кабы война лучших не забрала?
  И опять стучало в голову одуревшим от бессонницы дятлом: эх, кабы отыграть назад!
  Случалось и с юнгами посидеть-помоделировать. До того самого дня, когда на занятие клуба не заявилась с инспекционными намерениями завуч по воспитательной, историк, между прочим.
  - История не терпит сослагательного наклонения! - авторитетно заявила Между Прочим Историк.
  Эту же отшлифованную до блеска постоянным использованием истину Александр Васильевич услышал на очередном шабаше краеведов, куда, как и всегда, проник под видом восторженного слушателя - человеку 'с улицы' приобщиться к этой весьма специфической касте ох как непросто!
  Речь опять и снова шла о событиях 3 октября 1941 года. Снова и опять сошлись в поединке брутальный Ревцов и напористый Овсянников. Ревцов был из чиновников от культуры, попутно профессорствовал в пединституте, неизменно возглавлял комиссии под лозунгом 'поспорят, пошумят и разойдутся' и т.д. Короче, был авторитетом в законе. Овсянников статью и стилем - Ленин на броневике. Народный трибун и руководитель весьма результативного поискового отряда. Ревцов плевался умными словечками, Овсянников резал правду-матку... На невидимом табло незримо, но осязаемо высвечивались два нуля.
  Александр Васильевич давно сделал для себя вывод, что спор увлеченных людей - это всегда, как говаривал один его сослуживец, с открытым забралом на амбразуру. Красиво и бессмысленно. Уж сколько раз он обещал себе не ходить на краеведческие мероприятия. Но сегодня повод поприсутствовать наличествовал...
  Не далее как два дня назад сунулся он сдуру, как папуас в прорубь, в местный архив, имея на руках не какой-нибудь солидный запрос, а всего лишь письмишко из школы - правда, с печатью и подписью... но они, как выяснилось буквально с порога, необходимого веса листу бумаги офсетной формата А4 не придали. Бабулька вахтерской внешности, зыркнув поверх раннеперестроечного аналога ресепшн, невнятно пробухтела:
  - Ушестоййдить...
  С усилием расшифровав замысловатое послание, Годунов сообразил, что посылают в шестой кабинет. И едва не сплюнул. Суеверный, как многие моряки, он считал шестерку персональным кодом неудачи.
  'У шестом' за цифровым устройством типа ноутбук сидела аналоговая дамочка типа чиновник и щелкала мышкой в ритме похоронного марша. Недоброе предчувствие обрело плоть. И дар речи:
  - Вам чего?
  Иллюзия общения с давней знакомой - продавщицей гастронома была столь велика, что Александр Васильевич едва не ляпнул: 'Два кило бананов, пожалуйста'. Да кабы и ляпнул, ничего не изменилось бы, потому как нуль на что ни умножай, все равно - дырка от бублика. Пока он пространно объяснял, что всерьез интересуется событиями октября 1941-го на Орловщине и просит допустить его к соответствующим периоду архивным документам, дамочка смотрела на него так, как если бы он посягнул на ее кошелек или - свят-свят-свят! - честь.
  - Насколько я понимаю, даже те документы, которые хранились в партийном архиве под грифом 'секретно', давно рассекречены... - попытался атаковать Годунов.
  - А вам-то оно зачем? - с ходу контратаковала дамочка.
  - То есть?.. - Александр Васильевич, подавив вздох, мысленно констатировал, что тактика чиновников всегда вынуждает обороняться.
  - Ну, то есть, зачем вам эти материалы? Вы историк? Вы пишете диссертацию?
  - Нет, я бывший подводник, давно интересуюсь...
   - Значит, вы не специалист? - продолжала развивать наступление чиновница. Александр Васильевич без труда уловил обычный подтекст: 'Делать тебе на пенсии нечего, вот и ходишь, людям мозги паришь'.
   - Я много лет занимаюсь вопросом... - Годунов понимал, что эти слова можно приравнять к капитуляции.
   - Сходили бы в библиотеку, там в краеведческом отделе вам подобрали бы что-нибудь.
  - Все, что когда-либо было напечатано, я, полагаю, уже читал, - ну, блин, детский лепет, полный кретинизм... а что еще скажешь? чтоб и убедительно, и без мата? - И потом, любая книга в той или иной степени тенденциозна, а первоисточник...
  - Вы понимаете, что это архивные документы, и если мы будем выдавать их всякому желающему, они в труху превратятся.
  Ух ты, оказывается, дамочка способна не только на нажим, но и на патетику!
  - И многие... гм... спрашивают? - Годунов усмехнулся. Терять ему было уже нечего.
  - Многие, немногие... Вот вы же пришли! - чиновница снизила пафос до отметки 'прохладно'. - Короче, вот вам два сборника, посидите, почитайте. Думаю, интересующемуся будет в самый раз.
  Два пыльно-серых 'кирпича' были изданы то ли при царе Горохе, то ли при генсеке Кукурузнике - смотреть на дату выхода Годунову не хотелось до тошноты - и являли собой шедевр номенклатурно-пофигистской историографии. Кашица из документов, которые и в виде нарезки-то перестали быть деликатесом лет эдак тридцать назад. Вспомнилась игривая фраза из допотопной рекламы: 'А что это у нас Александр Василич ничего не ест?..'
  Годунов тожественно возложил 'кирпичи' на чиновничий стол и ушел по-английски.
  Поостыв, обмозговал. И нашел единственный возможный вариант прорваться-таки в архив: срочно заручиться поддержкой тяжелой артиллерии в лице Овсянникова.
  С Овсянниковым он был в некоторой степени знаком. В некоторой - это значит, маститый знал своего неудачливого собрата в лицо, но имени припомнить так и не смог, хотя честно пытался. А помочь согласился - о, счастье! - без лишних вопросов. Кому-то позвонил, поговорил минуты полторы и с интонацией 'а в чем проблема-то?' сообщил Годунову:
  - Завтра после обеда подходите. Спросите Наталью Сергеевну. Дальше она подскажет.
  Обрадоваться бы - но Александр Васильевич с какой-то усталой отстраненностью подумал: чтобы заполучить золотой ключик от заветной дверцы, надо превратиться в Буратино... однако же кому-то суждено по жизни оставаться поленом...
  ...что не так уж и плохо, если тебя со всеми предосторожностями - не кантовать, не бросать, при пожаре первым выносить - перемещают из кабинета в кабинет, покуда ты вдруг не оказываешься в уютном уголке, за столом, на котором празднично белеют и солидно желтеют вожделенные 'материалы'...
  ...У него не было никаких предчувствий - ни хороших, ни плохих, ни отчетливых, ни смутных. Он провел пять уроков, отменил занятие у юнг, чтобы успеть вовремя. По дороге перехватил пару сосисок в тесте. Ехал в маршрутке и думал об отвлеченном: а не завести ли собаку? Или лучше кошку? Кошку выгуливать не надо. А рыбкам и вовсе достаточно время от времени сыпать сухой корм и чистить аквариум. Рыбки - это вариант на случай, если он вообще обленится. Собака, хотя бы, будет его выгуливать два раза в день... Остановился на варианте 'кошка'. 'Если что - и без хозяина не пропадет'.
  Откуда всплыла эта мысль? А шут ее знает. Как всплыла, так и канула, и нечего всякую дурную мыслишку возводить в ранг предчувствия!
  Правда, была еще одна мыслишка. Прошла вскользь, по касательной к сознанию, когда за окном маршрутки без всякой торжественности разгуляйно-разлюляйно промчал свадебный кортеж, и Годунов припомнил слышанное в новостях: а сегодня-то счастливый день 11.11.11. 'Что в сумме дает шестерку', - параноидально вякнуло подсознание.
  Если не считать первое и второе предчувствиями, то предчувствий у Александра Васильевича не было.
  Вот предвкушение было, да. С этим самым предвкушением он, поколебавшись, с чего же начать, придвинул к себе на удивление новую папку неизменного канцелярского образца...
  ...ожидая увидеть что угодно, только не себя.
  При двух ромбах.
  На черно-белой фотографии.
  Не успевшей не то что пожелтеть - даже поистереться.
  А фотография - на развороте удостоверения личности.
  А на соседней страничке каллиграфически начертаны ФИО... ясно чьи.
  Первая мысль - 'что за...' - была мгновенно вытеснена другой - 'ну как в кино, блин!'
  Третья мысль, наверняка еще более внятная, уже не успела. Потому как Годунов взял удостоверение в руки.
  
  3.
  
  Все-таки шестерка подложила свинью. Иррационально, но факт.
  Как в кино. Технология 6D. Полное погружение.
  За полторы минуты Годунова три раза толкнули, два раза обматерили и наконец приспособили для переноски какого-то ящика - тяжелый, подлюка!
  Вокруг - форменное столпотворение. Точнее, бесформенное - подавляющее большинство участников непонятного пока события, равно как и сам Годунов, в штатском, и только немногие - в полувоенном, с первого взгляда не разберешь, то ли это у них пиджаки такого покроя, то ли френчи без знаков различия.
  Еще полутора минут хватило, чтобы сообразить: движение имеет четкую направленность от заводских корпусов - к забору, где уже высятся штабеля из ящиков больших и малых.
  А еще через мгновение он понял, что всегда знал наверняка о существовании параллельных реальностей и о возможности путешествий во времени.
  'Хорошо, что кошку я так и не успел завести...'
  - ...Как это - машин не будет?!
  С такой интонацией (и соответствующими ей децибелами) в фильмах про войну связисты пытаются докричаться до кого-то на другом конце провода.
  Окна конторы раскрыты настежь. В одном мельтешит девчонка, бестолково таскает с места на место какие-то папки. В другом монументально застыл с телефонной трубкой в руке седовласый мужик - хоть и седовласый, но все еще мужик, не дед.
  - Оборудование я, по-твоему, на своем горбу попру? С июля с эвакуацией все тянули - дотянули, мать вашу!..
  До Годунова как-то резко дошло, что на дворе явно не ноябрь, а веселенький такой сентябрь в золоте и лазури. Бабье лето, теплынь.
  Остается выяснить одно (и только? ха!) - добавилось ли к смещению во времени смещение в пространстве.
  Шестое чувство подсказало - если такое смещение и имеет место, то счет идет на какие-нибудь десятки метров. В пределах Орла.
  Рефлекторно сунул руку в карман пыльного пиджачишка. Удостоверение на месте... как если бы сам положил. А может, и сам?.. 'Ладно, теорию оставим для более спокойного момента', - решил Годунов, наконец-то сгружая ящик.
  Сейчас время практических действий. Если события развиваются так, как им положено, то прежний командующий округом, генерал-лейтенант Ремезов, сейчас командует 13-й армией... нет, наверное, уже войсками Северо-Кавказского округа и буквально со дня на день возглавит 56-ю армию, ту самую, которой предстоит освобождать Ростов-на-Дону. Да и его преемник Курочкин наверняка уже на Северо-Западном фронте. Значит, в Орле - Тюрин... Теоретически. А практически... хрен его знает, где он в это время обретается и чем занят!
  Тоже вот - показательно. Ведь не вывезут же это оборудование, точняк не вывезут, порадуют дяденьку Гудериана. Хотя ему тут и так некисло было... будет.
  А архивы-то, небось, уже... Впрочем, это в спокойные времена архивы - бумажконакопители. В данных же обстоятельствах за иной бумажкой - жизнь. И не одна.
  'Ты хотел знать? Пожалуйста. Старший майор госбезопасности - не хрен с бугра. Вот и действуй!'
   Годунов огляделся. Как именно он материализовался посреди заводского двор - об этом лучше не думать, все равно ничего не надумаешь, это он знал по куче попаданческих романов... теперь еще и по собственному опыту. А вот почему его неведомо откуда взявшейся персоной никто не заинтересовался - это понятно. В нормальном рабочем коллективе большая часть работников друг друга знает, и чужака заметили бы мгновенно. Но, по всему видать, коллектива-то и нет. Есть люди, которых свела вместе печальная необходимость. Крепких мужиков-работяг всего-то с полдюжины. Дюжина бодрых дедов - явно из кадровых, а то и из потомственных рабочих; месяц назад эти деды наверняка были персональными пенсионерами, и по первому же зову явились на родной завод. Несколько женщин, в лица которых не надо долго вглядываться, чтобы сообразить - беженки. Ну и парни. Которые порасторопней - наверняка из фэзэушников. Прочие - вероятно, тоже беженцы...
   Сам Годунов не то чтобы выделялся - пиджак пропылился так, как будто бы в нем полсотни верст отшагали. Наверное, поэтому странный его покрой не бросался в глаза. Что же до хозяина пиджака, озирающегося смурного типа - так он тоже подходил под категорию 'беженец'.
   Тем не менее, Александр Васильевич не сомневался - промедли он, и нелестное внимание к его личности гарантировано. Почему-то всплыл - вперемешку с достаточно здравыми мыслями - допотопный анекдот: 'Что-то отличало Штирлица от жителей Германии...'
   Нет, лучше самому объявиться. Только без шума и прочих спецэффектов. Зайти в контору и - спокойно, Маша, я Дубровский.
  Быстрым шагом он подошел к распахнутой настежь двери, сориентировался, повернул налево и предсказуемо уперся в массивную деревянную дверь с лаконичной надписью 'Директор'. Единожды стукнул и, не дожидаясь ответа, вошел.
  Коротко взглянул на седовласого, боковым зрением пытаясь выцепить календарь или подшивку газет: сообразить, какое нынче число - наипервейшее дело. М-да, это в киношках подсказки развешаны-разбросаны так, чтобы героический попаданец не терзался неизвестностью. Но то ли он, Годунов, представлялся неведомой силе, перебросившей его сюда, недостаточно героическим, то ли логика его пребывания в прошлом предполагала квест... Одним словом, ни тебе отрывного календаря, ни подшивки 'Правды' поверх стопок бумаг, ни рояля в кустах... да и откуда бы здесь взяться кустам?
  Под недоуменно-настороженным взглядом седовласого вытащил из внутреннего кармана удостоверение.
  - Здравия желаю. Старший майор государственной безопасности Годунов Александр Васильевич.
  Выдержал паузу, давая возможность седовласому изумиться. Ну и представиться, само собой.
  - Потапов Николай Кузьмич, исполняющий обязанности директора, - если ИО и удивился, то удивление это было какое-то вялое и невыразительное. Наверное, подумал Годунов, последние несколько дней разнообразное начальство тут косяками ходит, но ни станки, ни люди так до сих пор и не вывезены.
  - Надо понимать, если вас... гм... прислали, значит, эвакуация все ж таки будет? Или... - Потапов вопросительно приподнял бровь.
  Молодец мужик, сразу берет быка за рога, проясняет перспективы.
  - А давайте-ка мы с вами прогуляемся по аллейке да и обсудим все наши 'или', - осторожно ответил Годунов. Если повезет, удастся разжиться самой необходимой информацией.
  Осеннее солнце дарило последнее тепло пока ещё свободному городу. По правую сторону от проходной виднелась просвечиваемая насквозь аллейка. Точнее, Трубчевский бульвар, появившийся в дореволюционные времена и каким-то чудом уцелевший до начала нового столетия. Значит, шестое чувство не обмануло - судьба избрала для высадки попаданца завод 'Текмаш', родной для одного из его дедов. Интересно, а реально ли пересечься с собственным дедом? Впрочем, деда сейчас все равно в городе нет, он в первые недели войны ушел добровольцем на фронт вместе с директором и другими заводчанами...
  Ежкин кот, нашел когда над курьезах попаданчества голову ломать. Тут, по всему видать, такое начинается, что можно вообще без головы остаться, в самом прямом и некрасивом смысле.
  Кузьмич хранил выжидательное молчание недолго - видать, вконец задолбала мужика неопределенность:
  - Товарищ старший майор, ну так едем мы или что? Уже определиться бы, как дальше-то, с июля месяца людей мурыжим, а тут хотя бы знали наверняка. И станки - их же, на крайний случай, закопать можно где-нибудь поблизости, ну хоть в Медведевском лесу, а место приметить. Но, опять же, машины нужны, машины! И ходил я, и названивал - все впустую. Нету, говорят, машин - и точка. А как же нету, если...
   Годунов в задумчивости пнул носком ботинка камушек, поднял голову - и оторопел. Им навстречу по Московскому шоссе, пыля, двигалась колонна. Толком пока не разглядеть, но в очертаниях машин без труда угадывались танковые башни. 'Все, звиздец', - холодея, подумал Годунов.
  
  
  4.
  
  Сердце ахнуло в пятки и тотчас же поползло в обратном направлении, занимая положенное по закону природы место: во главе колонны нагло катили три броневика с пришлепнутыми сверху танковыми башнями; в том, что это советские бронемашины, Годунов был уверен на все сто. Да и Кузьмич отреагировал на колонну, которая к этому времени поравнялась с ними, умеренно нецензурно - так реагируют не на врага, а на опостылевшее хлеще тещи начальство. Вслед за броневиками промчались пара легковушек, полуторка со счетверенными 'максимами' в кузове, а следом - ещё две полуторки с солдатами.
  - Тюрин из города подался... - Кузьмич закашлялся то ли от пыли, то ли поперхнувшись окончанием фразы.
  'Ну вот ты и влип, Александр Васильевич. Старше тебя теперь в городе никого нет', - мысли понеслись с ходу в карьер. Значит, только что командующий округом бросил город, который еще со времен Ивана Грозного прикрывал Москву. Эк путешествует - прям как чиновники периода расцвета дикой демократии: спешно и с охраной. Вот же ж сука - дали бы волю этому туристу, он бы и за Урал драпанул. В условиях же так называемого 'тоталитаризма' беглый командующий сыскался всего лишь в Тамбове. И, похоже, отделался легким испугом: отсидев с полгода, принялся странствовать с должности на должность: заместитель командующего армией - командующий армией - заместитель командующего - командующий... Героическими деяниями не прославился, героической кончины не удостоился. С точки зрения общечеловеков, которые записывают в репрессированные даже мешочников и мелких несунов, вполне может считаться 'пострадавшим от репрессий', как-никак полгода отмотал...
  Да черт с ним, в конце концов, с Тюриным! Крыса с корабля - капитану легче.
  Надо что-то делать...
  '...я не знаю, что, но у меня есть план', - иронически подсказала память.
  К счастью, подсказала и еще кое-что, многократно прокрученное в голове во время ночных бдений у компа.
  - Вот что, Николай Кузьмич, танки ремонтировать сможете?
  - Так нету их, танков, товарищ старший майор. Все, даже учебные, ещё в июле с бору по сосенке собрали - и на фронт. А тут ещё командующий - сами видели - последние броневики забрал.
  - Будут танки, Николай Кузьмич, всё у нас будет. Нам бы только день простоять и ночь продержаться.
  - Ну, третий цех запустим, плевое дело, часть наших станков распаковать и кое-какие у медведевцев забрать. Вот и ремонтный цех. С людьми, правда, похуже будет, кадровых-то немного осталось. Ну да ладно, старичков по городу соберем, молодежь поднатаскаем.
  - Вот и ладушки, разбирайте ящики, готовьте цех, а что не сгодится - попробуем эвакуировать завтра к вечеру, - заключил Годунов, подходя к конторе.
  Знать бы еще, какого числа это 'завтра'...
  И в этот момент, как в приключенческой киношке для подростков и вечно незрелых разумом обывателей, на столбе ожил репродуктор:
  'В течение 29 сентября наши войска вели упорные бои с противником на всём фронте.
  По уточнённым данным, за 26 сентября уничтожено не 98 немецких самолётов, а 113 самолётов.
  За 27 сентября уничтожено 150 немецких самолётов, из них сбито в воздушных боях 37 самолётов и уничтожено на аэродромах 113 самолётов. Наши потери- 28 самолётов.
   В семидневном бою на Северо-Западном направлении фронта танковая часть полковника Погодина нанесла тяжёлый удар немецким войскам. Противник потерял убитыми и ранеными 1.500 солдат и офицеров. Наши танкисты уничтожили 12 вражеских танков, 2 дальнобойных орудия, две артиллерийские и 9 миномётных батарей, 36 противотанковых орудий. Подбиты и выведены из строя 14 средних и мелких танков противника, 8 танкеток, 3 противотанковых орудия и 3 миномётных батареи...'
   ...Двадцать девятое! Это значит, завтра начнется Орловско-Брянская оборонительная! В сводке о неудачах - ни полслова. Оно понятно, чисто психологически. Но уже завтра - это Годунов помнил совершенно точно - немцы прорвут оборону 13-й и 50-й армий и их подвижные соединения рванут что есть сил на Тулу. А послезавтра вечером Сталин поручит генерал-майору Лелюшенко принять командование 1-м особым гвардейским стрелковым корпусом. Корпусом, находящимся на этапе формирования. И даст на все про все три дня, а к ночи с первого на второе этот срок ужмется до одного дня...
   У него, Годунова, тоже один день, чтобы начать предпринимать хоть какие-то действия. Теоретически все казалось пусть не простым, но ясным, как божий день. По факту же на дворе вечер 29 сентября 1941 года и полная... гм... неясность. Это в компьютерной игрушке твои полномочия четко прописаны и ограничены набором допустимых действий. В реальности же...
   Сослуживцы не без основания считали Годунова флегматиком, однако же знали, что при необходимости он выдает план действий буквально на ходу. На его гербе следовало бы начертать тривиальное, но неизменно оправдывающее себя: 'Надо ввязаться в драку, а там посмотрим'.
   Оставалось надеяться, что в неразберихе, сопровождающей любое безвластие, полномочия у Годунова будут такие, какие он сам на себя возложит.
   Деловито попрощавшись с директором, резидент будущего вышел на улицу, вторично обозрел смутно знакомый городской пейзаж, лишенный привычного гомона и движения - и предсказуемо зацепился взглядом за стоящую на противоположной стороне дороги эмку.
   Чумазый гаврош-сержантик только что закрыл капот и сейчас с обескураженным видом вглядывался в жиденькие сумерки. Надо понимать, птенец отстал от стаи, получасом ранее подавшейся, вопреки законам природы, на северо-восток?
   Годунов молча показал открытое удостоверение.
   - Куда-то следуете?
   Вопрос, против его воли, прозвучал жестко, как у какого-нибудь киношного энкавэдэшника.
   - Я-а... - замялся водитель. - По приказанию генерал-лейтенанта Тюрина...
   - Машина из гаража штаба округа? - милосердно помог парню Годунов.
   - Так точно.
   - Бежим?
   - Бежим, - неожиданно легко и даже с вызовом согласился гаврош.
   - А чего так неорганизованно бежим-то?
   - Два раза заглохла, - парень с неприязнью покосился на эмку.
   - Плохо, значит, за машиной ухаживаем?
   - Да я только три дня как...
   Начал оправдываться, запнулся, вопросительно посмотрел на Годунова.
   - Машина нужна в городе. Под мою ответственность.
   - А разве мы не... - водитель снова осекся. - Виноват. Разрешите обратиться...
   Годунов махнул рукой - вопрос понятен и без долгих слов.
   - Город мы не оставляем.
   'Пока', - мысленно закончил он.
   - Вот это здорово! - обрадовался Гаврош, окончательно утверждая Годунова во мнении, что к треугольничкам, да к форме вообще, парнишка еще не привык.
   - Звать-то тебя как?
   - Сержант Демин, - бодро отрапортовал водитель. И добавил нерешительно: - Сергей.
   - Дорогу к военкомату, надо понимать, знаешь?
   - Так точно.
   - Поехали.
   Час, конечно, уже поздний. Но время - военное.
   Областной военкомат вольготно расположился в двухэтажном особнячке явно дореволюционной постройки.
  Надежды Годунова оправдались (чтоб и дальше так везло, тьфу-тьфу-тьфу!): дверь была не только не заперта, но и открыта настежь, и даже заботливо подперта камушком. В нескольких окнах тускло светились лампы с жестяными рассеивателями.
  Годунов, изобразив на лице невозмутимость, вошел, огляделся по сторонам. Из ниши слева дисциплинированно выступил красноармеец:
  - Вы к кому, товарищ?
  - Военком на месте? - Годунов показал удостоверение.
  - Так точно, товарищ старший майор! - даже уставной ответ не смог скрыть удивление дежурный.
  - Как к нему пройти?
  - До конца по коридору...
  'Надо же, без сопровождения пропускает. А если я диверсант какой? - без особого неудовольствия, просто делая заметку на будущее, подумал Годунов. - Излишняя подозрительность - это паранойя, однако же...'
  Он оказался у кабинета военкома раньше, чем успел додумать. Объяснения оказались излишними: в полутемном коридоре явственно высвечивался дверной проем.
  Хозяина кабинета явно предупредили о странном визитере. Высокий светловолосый майор-летчик с повязкой, закрывающей левый глаз, с готовностью поднялся ему навстречу:
  - Здравия желаю товарищ старший майор. Военный комиссар Орла майор Одинцов. Разрешите ваши документы.
  'Во как!' - уважительно подумал Годунов, мигом корректируя свое отношение к здешней осмотрительности. На фоне бегства командующего округом и бардака, связанного с эвакуацией, военкомат представился райским островком порядка и деловитости. Такие вещи Годунов за время службы научился улавливать интуитивно. И это сразу расположило Годунова к майору.
  - Здравствуйте, товарищ Одинцов. Я командирован Ставкой с целью инспектирования готовности города к обороне. К сожалению, инспектировать нечего, так что будем создавать оборону города с нуля. Итак, какие воинские подразделения доступны сейчас и какие мы можем подготовить в течение одного-двух дней?
  - Самое боеспособное подразделение - это сто сорок шестой отдельный батальон НКВД...
  'Ага, что и требовалось доказать!' - невесело хмыкнул про себя Годунов.
  - ...Их около семисот человек, около трети из них пограничники - отличные ребята...
  Хорошая новость? Ох как сомнительно! Если бы в городе были пресловутые пять полков, стал бы военком с такими подробностями рассказывать о батальоне чекистов?
  - Есть около тысячи ополченцев и с полтысячи человек из разных пехотных частей, ну может, еще в госпиталях выздоравливающих найдем. Всё, больше солдат в городе нет, - с виноватым видом заключил Одинцов.
  И, поколебавшись, добавил:
  - С утра ещё два комендантских взвода было и три БА-10, но сегодня они из города вместе с командующим округом и начштаба отбыли в неизвестном направлении.
  'Ну ладно, путь будет - в неизвестном. История рассудит... жаль, история - не военный трибунал', - подумал Годунов. И задал самый главный, но, по всему видать, уже бессмысленный вопрос: - Полковник Пекарев докладывал генерал-полковнику Еременко о четырёх противотанковых и одном гаубичном артиллерийских полках. Они существуют в каком-либо виде?
  - Да, если шестнадцать сорокапяток и четыре ЗИС-2 можно так назвать. Но я сильно сомневаюсь, что немцев удастся в этом убедить. Что же до гаубичного полка, то это скорее передвижной музей. Наличествует двадцать четыре 122-миллиметровых гаубицы образца 1909-го без дроби года, понятия не имею, где вообще их откопали. Противотанковые орудия с расчётами, а вот антиквариат почти бесхозный - от силы восемь расчётов укомплектовать можно.
  - Ладно, хоть что-то, - сказал Годунов. А про себя добавил: 'Ну уж очень 'что-то'!'
  - Кроме того, имеется девятнадцать ПО-2, тринадцать из которых в полной исправности, и два МиГ-3.
  Годунов так и не успел воспрянуть духом, потому как...
  - ...Только вот летать на них некому. Подробнее можно у замначштаба подполковника Беляева узнать, по материальной части неплохо бы ещё поинтересоваться у бригвоенинтенданта Оболенского, он вообще в округе про всё имущество до последней портянки знает.
  Годунов чувствовал себя сказочно-анекдотической старухой у разбитого корыта. Только вот не приходилось рассчитывать на появление не то что золотой рыбки, но даже какой-нибудь вяленой воблы.
  - Поедемте-ка, товарищ майор, в штаб округа. Время поджимает, так что на месте разберемся, кто во что горазд. И вот ещё что. Машина, на которой я ехал сюда, сгорела, а с ней и форма, и деньги. Надо бы приодеться согласно задаче, а то старший майор госбезопасности в таком вот пиджачишке - нонсенс.
  'И перекусить бы', - тоскливо подсказал желудок.
  Одинцов на минуту задумался, затем позвонил какой-то Нине Фёдоровне и попросил её приехать в магазин.
  - По дороге в военторг заедем, - коротко пояснил он, уже набирая следующий номер. - Фомин, готовь машину...
  - Не надо, - остановил Годунов. - Я тут персональной машиной разжился. От эскорта бывшего командующего округом отбилась.
   Он поймал себя на мысли, что невольно выделил голосом хлёсткое словечко 'бывшего'. Хотя де юре Тюрин ещё командующий.
   За те полчаса, что Годунов отсутствовал, гаврошик успел привести себя в подобающий вид, даже растерянности во взгляде поубавилось, и теперь с полным основанием мог именоваться сержантом Дёминым. Ориентируясь без подсказки, он за считаные минуты доставил товарищей офицеров в военторг.
   Нину Фёдоровну впору было именовать Ниночкой, прехорошенькая такая девчоночка лет двадцати, разве что старушечий пучок на макушке немного портил впечатление. Чуточку суетясь и самую малость смущаясь (не каждый же день являются покупатели столь высокого ранга!), она подобрала форму и самолично укрепила на вороте петлицы с рубиновыми ромбами.
   Форма сидела непривычно. Да и вообще, взглянув на себя в зеркало, капитан третьего ранга Годунов почувствовал себя ряженым. 'Мало чести в том, чтобы нацепить чужие погоны!'
   - Спасибо, - сухо сказал он Ниночке, которая вопрошающе маячила у него за спиной.
   - Товарищ старший майор... - несмело начала она. - У меня вопрос... если можно.
   - Слушаю, - без особого удовольствия отозвался Годунов: у него самого сейчас крутилось в голове слишком много вопросов.
   - Правда ведь, вы Орёл не сдадите?
  
  5.
  
  'Сделаем всё возможное...'
  Немудрёный ответ. Такие ответы дают врачи, когда дело плохо. И чиновники, когда попросту не хотят ничего делать.
  А Ниночка, похоже, воодушевилась. Ну да ладно, надежда - штука неплохая...
  Особенно - подкрепленная резервами и избытком боеприпасов. Ни первым, ни вторым Годунов не располагал. Его надежде впору было, как в паршивеньком фильме, бросаться с шанцевым инструментом и зверским выражением лица на танки. Хотя...
   Подходил к концу 'первый день попаданца'. От усталости и обилия впечатлений гудела голова. А сна - ни в одном глазу, наверное, по тем же самым причинам. Наверное, стоило бы передремнуть четверть часа, пользуясь бесценным опытом товарища Штирлица, может, мысли прояснились бы. Но нужные навыки отсутствовали напрочь, увы.
   Годунов вглядывался в темноту, пытаясь уловить приметы того Орла, который был ему знаком. Занятие, конечно, бесполезное, но сосредоточиться помогло. И очень вовремя - машина остановилась перед особняком, в стиле которого архитектор, наверняка умевший потрафить вкусам губернского дворянства, находчиво соединил помпезность и провинциальность.
  'Вот он, твой Рубикон', - подумал Годунов. Если раньше ещё можно было забиться в какую-нибудь щель отсидеться там до Победы, то теперь...
  ...Вломиться со всего маху в прошлое, имея в кармане эдакое удостоверение, - и отсидеться? Странные мысли приходят вам в голову, товарищ капитан третьего ранга... то есть товарищ старший майор. С голодухи и с недосыпу, не иначе.
  Преотличная во всех отношениях идея - отсидеться в подводной лодке, по которой хреначат глубинными бомбами! И слинять, буде появится такое желание, решительно невозможно...
  Годунов додавил последние рефлексии, и так уже вялые, как травленые тараканы, аккурат в тот момент, когда перед ним со скрипом отворилась тяжелая дверь с кованой ручкой. За такой дверью ожидаешь увидеть бодренького дворецкого, а не усталого дежурного, слегка оживившегося при взгляде на пресловутое удостоверение, - мелькнуло на периферии сознания.
  А вот подполковник Беляев, замначштаба округа, крепко сбитый кряжистый мужик лет тридцати, удивления не выказал. Может, Одинцов его предупредил? Да ну, когда бы успел? Интуитивно Годунов опасался таких вот ничему не удивляющихся, поэтому после обычных приветствий сразу взял быка за рога.
  - Товарищ подполковник, необходимо в кратчайшие сроки собрать командиров всех частей, дислоцированных в Орле, и всех начальников служб. И ещё... - Годунов вдохнул, готовясь с головой броситься в омут, -мне нужна ВЧ с генерал-полковником Еременко.
  - Товарищ старший майор, ВЧ только в кабинете командующего округом, а он опечатан.
  - Обстановка такова, что медлить нельзя. Вскрывайте кабинет, - приказал Годунов.
  Его бабка любила повторять: 'Снявши голову, по волосам не плачут'. Маленький Санька сути не улавливал, воображая себе что-то вовсе несусветное. Потом, конечно, начал понимать. А вот проникся только сейчас.
  Замначштаба, опять-таки не проявляя (скорее - попросту не демонстрируя) никаких эмоций, достал из сейфа ключ.
  Сняв с аппарата ВЧ трубку, Годунов мысленно перекрестился - вот оно, первое по- настоящему серьезное вмешательство в историю... даст Бог - не последнее.
  - Еременко у аппарата, - раздалось в трубке раньше, чем он успел морально подготовиться.
  Ладно, наглость - второе счастье.
  - Товарищ генерал-полковник, у аппарата старший майор госбезопасности Годунов. Я командирован в Орловский военный округ Ставкой Верховного Главнокомандования с целью инспектирования подготовки округа к обороне. Однако сегодня утром командующий округом генерал-лейтенант Тюрин и начштаба округа полковник Пекарев отбыли в северо-восточном направлении, - он перевел дух. - В связи с отсутствием в округе руководства и в соответствии с полномочиями, данными мне Ставкой, я принимаю командование округом на себя. Сведения о составе войск в округе, в частности о пяти артиллерийских полках, представленные вам полковником Пекаревым, не соответствуют действительности. И, самое главное, по сведениям, полученным из абсолютно достоверных источников... - ох, только бы командующему не пришло в голову выяснять, что за источники такие! - ...утром 30 сентября 2-я танковая группа немцев нанесет удар на стыке 13-й армии и оперативной группы генерал-майора Ермакова. 24-й моторизованный корпус пойдет на Орел, а 47-й моторизованный - в направлении Севск - Карачев - Брянск. У противника имеются подробные карты местности и нельзя исключать возможность использования им лесных дорог...
  - Что в Орле? - сухо спросили на том конце провода.
  - Сейчас в Орле всего около двух тысяч штыков вместе с нестроевыми. Если будет возможность, окажите помощь танками и поддержите авиацией, - бесцеремонное заявление, конечно, но вдруг что и обломится? - С нашими силами мы можем только героически погибнуть.
  - Вот же Тюрин засранец, - кажется, Еременко тоже проникся. - Сбежал, сука, весь фронт с голой задницей оставил... - Помолчал. - Будут тебе танки. Много не дам, но будут. Стрелковый полк дам, больше не могу...
  Еременко прокашлялся, и за следующую пару минут Годунов открыл для себя много нового о сексуальной жизни Тюрина, Пекарева и даже Гудериана. 'А ведь, попадись ему сейчас Тюрин, мог бы и в рожу двинуть', - не без удовольствия подумал конкретный попаданец.
  - С полком пришлю еще десять тысяч бутылок с КС... Ты, Годунов держись, а то всему фронту п...ц. Держись.
  'А что мне еще остается, на подводной-то лодке?' - мысленно повторил Годунов.
  - Товарищ подполковник, вы Потапова Николая Кузьмича знаете?
  - Конечно, товарищ старший майор, - спокойно отозвался Беляев. Настолько спокойно, как если бы ожидал этого вопроса.
  'Дельный мужик', - с облегчением констатировал Годунов. Бездельные сбежали, дельные остались... Надо понимать, сама судьба, которая занесла его сюда, играет на его стороне... тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!
  - Его тоже пригласите, он у себя на заводе танкоремонтную мастерскую разворачивает. Поищите в госпиталях среди выздоравливающих механиков-водителей... да вообще танкистов. Ну и информацию по выздоравливающим других воинских специальностей соберите. А госпиталя будем готовить к эвакуации...
  В этот момент дверь кабинета распахнулась.
  - Иван Трофимович, пойдемте, голубчик, почаевничаем на ночь глядя... - вошедший хотел добавить еще что-то, но осекся, заметив Годунова. - Здравия желаю, товарищ комдив!
  Вечерний гость подполковника Беляева, несмотря на форму бригвоенинтенданта, показался Годунову выходцем из XIX века - высокий статный старик словно сошел с портрета эпохи дуэлей и балов. Годунову невольно захотелось расправить плечи - так ладно и красиво сидела форма на вошедшем.
  - Бригвоенинтендант Оболенский, начальник снабжения Орловского военного округа.
  'На ловца и зверь бежит', - всплыла в памяти еще одна бабкина поговорка.
  - Здравствуйте, товарищ Оболенский. Старший майор госбезопасности Годунов, с сего дня я отвечаю за оборону Орла.
  - Значит, узнали в Ставке про наши безобразия, - старик посуровел. - Уму непостижимо, фронт задыхается без крупнокалиберных пулеметов, а у нас тут на складе аж двести штук ДШК новеньких, с августа месяца на фронт отправить не можем, Тюрин над ними, как царь Кощей над златом, чахнет...
  'Совсем зачах ваш Тюрин', - чуть было не вырвалось у Годунова, однако же внутренний голос ехидно прокомментировал: 'Он такой же наш, как и ваш!'
  - Ну что ж, дождались, что не вы их на фронт, а фронт - к вам. Над чем там еще чах бывший командующий? - он выделил голосом слово 'бывший' - и оразился собственной наглости.
  - Вот что, товарищ комдив, пойдемте-ка покушаем, что Бог послал, а там и поговорим, - мягко проговорил Оболенский, но в его тоне Годунову почудился укор... или не укор? Ладно, нашел время погружаться в пучины психологии! Особенно если учесть, что предложение как нельзя кстати.
  В кабинете Оболенского, очень похожем на беляевский, уже был накрыт стол с возвышавшимся в центре гигантским самоваром, начищенным до зеркального блеска. Бывалого вида старшина лет сорока с шикарными ('мулявинскими', как подумал Годунов) усами вносил последние штрихи в притягательный натюрморт.
  - Афанасий Петрович, у нас сегодня ещё двое гостей будет, - коротко, как-то по-домашнему промолвил Оболенский.
  Старшина, ни слова не говоря, ловким движением добыл из тумбочки ещё два прибора и отправил их на стол, после чего моментально исчез по кивку Оболенского. Ох и не простой у дедушки ординарец, да и сам он ох как не прост! Годунов так и не уловил момента, когда старшина вышел из комнаты. Афанасий Петрович у нас потомственный пластун, товарищ комдив, сам до сих пор удивляюсь как у него получается хотя я его уже лет десять знаю, да вы присаживайтесь, покушайте, я так понимаю у нас такие дела скоро завертятся, что покушать без спешки по-человечески райской мечтою покажется.
  - Да, - сухо вымолвил Годунов. - У нас с вами на все про все два, ну, может, три дня осталось, так что надо все взрывающиеся, горящее и стреляющее использовать, - Годунов задумался. - Вот взрывчатка, к примеру есть на складах?
  - Ну, современной около ста килограммов, - не раздумывая, ответил Оболенский, - но есть мелинит еще с царских времен, жуткая гадость, но гадости этой очень много, почитай двадцать тонн. Хотели мы этот мелинит строителям отдать, но они от него как черт от ладана шарахались, так он и долежал... до войны долежал. На безрыбье, как говорится, и рак рыба...
  - Вы даже не представляете, как это хорошо, - немного воспрял духом Годунов. - Вот только годный ли он или... того...
  - Еще как взрывается! - поспешил успокоить Оболенский. - Да вы кушайте, кушайте!.. Я по весне приказал с каждой тонны пробу взять и испытания провести, так что могу заверить - все двадцать тонн пригодны к использованию. Ясное дело, взрывчатка есть ещё в реактивных снарядах для самолетов, к нам снаряды завезли около недели назад, 8000 РС-132, можно из них взять. Всё равно самолетов-то нет, - Оболенский вздохнул. Так вздыхает радушный хозяин, на столе у которого не оказалось простого хлеба
  - Э нет, товарищ бригвоенинтендант! - Годунов покачал головой. - Я думаю, снаряды мы иначе используем. Если же еще и ереминский подарок учитывать, то все у нас не так уж плохо, а эрэсы - то и совсем хорошо... В таких-то условиях! А вот скажите, нет ли в нашем распоряжении противотанковых ружей? - спросил он, не надеясь услышать утвердительный ответ.
  - Чего нет - того нет, - снова вздохнул Оболенский, - не дошли до нас ружья. Мы же тылом считались. Благо, хоть какие-то орудия есть.
  - Да уж мне про эти орудия товарищ Одинцов рассказал, - иронично усмехнулся Годунов. - Особенно много хорошего - про гаубицы. Кабы не враг, к этому антиквариату экскурсии впору было бы организовывать.
  - Это вы товарищ, комдив, зря, - покачал головой интендант. - Игорь Алексеевич, не в обиду ему будет сказано, под стол пешком ходил, когда эти гаубицы германцев громили. А вы, товарищ комдив, наверняка помните...
  'Артиллерист', - догадался Годунов.
  А вслух сказал:
  - Простите великодушно, не силен я в артиллерии...
  А Оболенский, не на шутку увлекшись, продолжал:
  - Но с гаубицами и правда беда, расчёты только к третьей части есть. Однако ж и с этой бедой сладить можно. Правда возраст у солдат великоват, но есть у нас в Орле человек тридцать старых гаубичников.
  - А ежели еще и по госпиталям посмотреть выздоравливающих... - подхватил мысль Годунов и заключил: - Справимся.
  И добавил мысленно уже становящееся привычным: 'Хочется верить'.
  - Отдельно же хочу порекомендовать вам отца Иоанна из Преображенской церкви, в миру Ивана Григорьевича Земского...
  Так, вроде бы, на этот момент в Орле нет ни одной действующей церкви, припомнил Годунов. Нет, он, конечно, не специалист, но на недавнем семинаре Общества охраны памятников смутно знакомая по предыдущим семинарам эпатажная дамочка об этом доклад читала (раньше казалось: она интересуется только тем, что едали и пивали орловские помещики... а эвон оно как! мода разная бывает).
  - Мы с ним давние приятели, у наших матушек усадьбы в Пятницкой слободе забор в забор стояли, - между тем продолжал Оболенский с той интонацией, с коей и надлежит разговаривать за чаем... без учета сопутствующих обстоятельств, и Годунов не мог не подивиться самообладанию старого офицера. - Артиллерист он от Бога, за это я ручаюсь, и как раз-таки гаубичник. Сан-то он уже в двадцатые принял, после определенны событий в частной, как говорится, жизни. Вы плохого не подумайте, он не из врагов идейных, ничего дурного за ним не числится. Как церковь закрыли, его даже в облархив работать взяли, и был он на хорошем счету. А архив наш в здании Преображенской церкви располагается, видите, как чудно судьба-то распорядилась? Архив, конечно, уже эвакуировали, да не весь, не весь. Вот при том, что осталось, Иван Григорьевич и числится. Ну и, скрывать не буду, служит. Сан-то он не слагал, а время такое, что людям никакая опора не лишняя.
  М-да-а, а здесь, по всему видать, край непуганых интендантов! Вот и верь после этого любителям порассуждать о тоталитаризме и безгласности.
  - Я уверен, что в такое время он раздумывать не будет, да и отсиживаться ему резону нет - военная, как говорится, косточка, - резюмировал Оболенский, допил чай, аккуратно отодвинул чашечку с блюдечком - и принялся совершенно учительским тоном, с чувством, с толком и с расстановкой, перечислять, чем богаты окружные склады.
  ДШК, мелинит, гаубицы... Люди... кого можно еще мобилизовать, если округ, надо полагать, выметен подчистую: если память не изменяет, еще летом сформировали двадцатую армию, а потом еще стрелковую дивизию, которая в привычной истории прославилась при обороне Тулы, и сколько-то там маршевых батальонов... не один десяток - точно. А что у нас? Доподлинно известно о семи сотнях ополченцев, и не абы каких - батальон, шутка ли сказать, создавался при Управлении НКВД. Прибавим чекистов-конвойников. Ну и робко припомним про три сотни парней и девчонок из истребительных групп... А нужны-то артиллеристы... саперы... летчиков бы человек... сколько-нибудь...
  Авторы многочисленных альтернативок, красочно живописующие преимущества послезнания... вас бы сюда, подсказали бы бедному краеведу-любителю, откуда спецов брать да по каким кустам рояли шукать! И заодно - на чем эту филармонию траспортировать. Память, память, ну хоть ты-то что-нибудь жизнеутверждающее подскажи!
  В компьютерной стратежке удобно: вот они, все твои ресурсы, аккуратно расфасованы по квадратикам. А главное, если что-то пошло вкривь, и вкось, и поперек планов, всегда переиграть можно, угу. И не надо бодреньким тоном человека, радующегося тому, что покойник он пока только потенциальный, объявлять всем и каждому: дескать, справимся, прибыл Чип и Дейл в одном лице, сейчас всех спасет и выручит, ввалит врагам по самое Гитлер не горюй и в финале будет красиво попирать ногами поверженного Гудериана...
  Вздохнул. Допил чай. Снова вздохнул. Попросил у хозяина листок бумаги и карандаш - в последний раз он писал пером, да и то плакатным, в незабвенные курсантские времена, нефиг лишние подозрения взывать. Он сам по себе - тот еще рояль на человечьих ножках, целый, в переводе на нормальный общевойсковой язык, генерал-майор, свалившийся в прифронтовой город чуть ли не с неба. Остается надеяться, что врут старые фильмы и современные историки насчет повальной шпиономании. Ладно, сейчас неактуально. Кому судьба быть повешенным, тот не утонет. Так сказала когда-то бабка, входя, в самом что ни на есть буквальном смысле слова, в горящую избу, чтобы вынести оттуда кошку с новорожденными котятами.
  А интересно было бы повстречаться с бабкой... она совсем рядом, в Фоминке...
  Угу, давай-давай, хронотурист.... Помечтай!
  Мысли пошли вразнос. Хотя такого раньше не бывало даже в нештатных ситуациях. Впрочем, эта была... даже не экстраординарная. Черт знает, как о ней вообще сказать, не воскресив в памяти боцманский загиб.
  Годунов ровненько, хоть и без помощи линейки, расчертил листок на клетки и начал вписывать в них то, что однозначно имелось в наличии. Часть пустых клеток заполнится в процессе совещания, часть по-прежнему будет удручать траурной белизной.
  На обороте, припомнив свои диванные размышления о возможностях и перспективах, накидал список вопросов.
  Картина становилась более ясной - но ничуть не более радостной. И, как всегда в трудных ситуациях, он начал говорить сам с собой.
  'Ну что, товарищ самозванец, делать-то будем?' - вяло спросил утомленный недосыпом и потрясениями внутренний голос.
  'Я не самозванец, я мобилизованный из будущего', - ничуть не энергичнее огрызнулся Годунов.
  'Угу, старший майор военно-морского флота Российской Федерации! Давай, вперед, строй оборону на суше, покажи мастер-класс! Это покруче любой морской пехоты будет!' - внутренний голос был традиционно упрям и ехиден. И эта традиционность создавала иллюзию стабильности, и...
  И как будто бы что-то перещелкнуло в мозгах: ситуация перестала восприниматься, как фантастическая. Город вдруг увиделся кораблем в условиях автономки: какова ни была бы угроза, полагаться надлежит только на собственные силы.
  'А сил тех кот наплакал, скотина полосатая', - размышлял Годунов уже после совещания, отдыхая в кабинете Оболенского на кожаном диване с высокой, обрамленной резным деревом, спинкой. Диван был жесткий... а на телеэкране такие всегда казались мягкими, одно удовольствие поваляться. Хозяин, выдав высокому гостю вышитую маками думочку, учтиво удалился. Гм, не иначе как дочка рукодельничает? Или все ж таки жена? Но почему-то казалось, что дочка и непременно очень красивая... Вот уж, нашел время для размышлений в духе... гм... озабоченного не только историческими судьбами попаданца!
  У всех у них на отдых оставалось не больше трех часов.
  А вот не спалось - и все тут! Минуте на пятнадцатой Годунов понял, что в борьбе с бессонницей потерпел фиаско, и пока воображению не вздумалось экстраполировать эту житейскую ситуацию на все предстоящее, глобальное, встал и вышел во двор.
  
  6.
  
  Сержант Демин, которого Годунову, по удивительно быстро укоренившейся учительской привычке хотелось звать Сережей, тоже не спал - впотьмах огонек папиросы казался почти что красным, тревожным.
  'М-да, вот так и начинают грешить излишней впечатлительностью', - укорил внутренний голос.
  Узнав, куда предстоит ехать, комсомолец - наверняка ведь комсомолец, сто из ста, - Демин удивления не выказал. А может, и не удивился. В ночных сумерках, когда лицо едва различимо, чужая душа - вдвойне потемки.
  Автомобиль прогромыхал-пророкотал по смутно знакомым Годунову улицам. Смутно? Да неужели? Вон по правому борту белеет - совсем не нарядно, нет, по-капитулянтски-депрессивно, иначе и не скажешь, церковь Михаила Архангела, по левому багровеет терем Центробанка... Терем-терем-теремок... Вот сдашь ты, Александр Василич, Орел - будет в этом тереме тюрьма. В глубоких, предназначенных под деньгохранилище подвалах. А выше, в комнатах со стрельчатыми оконцами, будут с вошедшей в поговорку немецкой педантичностью воплощать в жизнь план 'Ост' чины в гестаповских мундирах. По определенным дням к этим вот красивым кованым воротам под звуки бравурных маршей из репродукторов будут подъезжать машины и вывозить людей на расстрелы. Горючку беречь потребно, так что места расстрелов определят поблизости. У той же Малой Гати, от которой подросток Санька доходил до центра города за пару часов, а как-то на спор и за полтора управился. У приятеля на Гати была... будет дача. Собравшись тайком от родителей попить пива, они вперемежку с детскими страшилками будут рассказывать друг другу услышанные от бабок-дедов местные легенды. Тогда-то Санька и услышит: кто-то из здешних осенью сорок второго нашел в придорожных кустах бутылочку с соской. И пошла гулять по Гати и за пределами леденящая кровь история о молодой женщине, расстрелянной вместе с младенцем.
  Санька тогда в эту историю не поверил. Начитанный он был пацан, даже мудреное слово 'клише' выучил, коим иной раз щеголял перед приятелями, игнорируя насмешки. Прочел и перечитал Санька фадеевскую 'Молодую гвардию' и даже пару документальных книгпролистал. Помнил эпизод казни шахтеров и советских служащих в самом начале оккупации, помнил, что была там женщина с грудным ребенком. А потом и имя женщины узнал, у Фадеева не упомянутое, - Евгения Саранча. Так что в историю о безымянной орловчанке не поверил... Пока ему, уже сменившему неблагодарную службу на еще более неблагодарный школьный труд, один хороший человек, в прошлом тоже морфлотовец, а ныне комиссар поискового отряда не назвал имя: Мария. Мария Земская, подпольщица из группы Владимира Сечкина...
  ...Стоп! Как Оболенский назвал священника?!
  Может, конечно, и совпадение, да вот не верилось в совпадения, ну просто никак. Скорее уж - в знак судьбы. И плевать, что пафосно звучит!
  По обе стороны улицы потянулись Торговые ряды. Непривычно приземистые, двухэтажные, как на старых открытках. Ну да, третий надстроят уже после войны. После того, что только предстоит. Витрины и окна частью закрыты фанерными щитами, частью - кое-как заколочены досками.
  Вроде, и не грешил никогда Годунов излишней ассоциативностью, хоть и за словом в карман не лез, вроде, и шли мысли сомкнутым строем, суровые, да выскочила поперек одна в пестрой одежонке аллегории: вот он, символ обороны Орла, - где хорошо пригнанный щит, а где наскоро прибитые доски. И с этим ничего не поделаешь, хоть убейся.
  Проехали по Красному мосту, который так и тянуло поименовать Мариинским: колонны на въезде, металлическая, но совсем не тяжеловесная вязь ограждения. В реальной истории, понемногу, совсем понемногу утрачивающей реальность, его взорвут при отступлении гитлеровцы. Давняя, очень давняя непонятка: наши-то почему не взорвали? Танки прошли по старому Красному, как через несколько десятилетий по новому Красному будут ездить к мемориалу танкистам-освободителям свадебные кортежи. Нечем было? Некому? По итогам совещания Годунов уверенно мог сказать: эти предположения истине не соответствуют. Приказа ждали? Именно такой вывод и напрашивается... А ведь очень грустно будет отдавать приказ!
  Он и сам толком не знал, зачем ему понадобилась эта поездка. То есть, рационально объяснить не смог бы... да и кому оно нужно, это 'рационально'? Для Демина существуют субординация и приказ. А в его, годуновской, начальственной голове и так от рациональных мыслей и мыслишек не протолкнуться, от одной иррациональной теснее не станет. Равно как и от поступка, этой мыслью спровоцированного.
  Вообще-то одинокую эмку из штабного гаража, несущую столь ценный груз, как целый старший майор госбезопасности, должны были остановить. Если бы дело происходило 'понарошку', т.е. в очередном киношедевре с ляпами и штампами, возведенными в ранг исторической правды и художественных находок, - то суровые мужики в фуражках с васильковым верхом, после чего должен был непременно запуститься либо политический детектив, либо боевик с погонями и пострелушками. Ну а в реальном прифронтовом городе количество вариантов резко возрастало, а вместе с тем возрастала и вероятность встречи если не с чекистами, то с милицией, если не с милицией, то с ребятами из истребительного батальона...
  Но машину никто не остановил. Успокаивать себя, списывая этот прискорбный факт на то, что путешествие продлилось от силы четверть часа, Годунов не имел права. И сделал выводы. На самое что ни на есть ближайшее будущее.
  Ну а пока... Пока велел припарковаться у Первомайского сквера.
  В том будущем, о котором он знал из книг да из рассказов своих стариков и которое теперь может и не настать (хотелось верить - не настанет), Первомайский в дни оккупации - в одночасье и на долгие месяцы - превратится в лобное место. Вешать будут прямо на деревьях, не озадачиваясь сооружением виселиц. Нарушение комендантского часа, возвращение в город от деревенской родни не большаком, а непроезжей дорогой, саботаж... И сколько бы конвенций ни заключалось до и после, сколько бы ни предпринималось попыток сделать войну сугубо мужским занятием, война никогда не станет чередой оборонительных сражений и наступлений, позиционных боев и атак. То, что будет происходить в оккупированном Орле, - тоже война. И кем, как не бойцами, считать двух подростков, которых повесят на одном из этих деревьев - совершенно не хотелось предполагать, на каком именно, - за отказ нести трудовую повинность. То есть - работать на оккупантов. Бабкина старшая сестра видела, а потом всю жизнь забыть не могла.
  Двое мальчишек, ровесники его юнг. Двое из нескольких сотен повещенных. Двое из нескольких тысяч казненных в Первомайском сквере, в городском парке, во дворе Орловского централа... В лихолетье первыми всегда уходят самые отважные и отчаянные. Не потому ли генетически закрепляется трусливое благоразумие, чтобы предопределить судьбу последующих поколений: моя хата с краю, но в ней свеженький евроремонт, и мысли мои - сплошь общечеловеческие, то есть обо всех и ни о ком, кроме себя.
  А в августе сорок третьего здесь, в сквере, похоронят тех, кто еще крепко-накрепко помнил, что такое самопожертвование. И станет он сквером Танкистов. И пройдет через него множество личных историй, в том числе и история Саньки Годунова, юнармейца рубежа семидесятых-восьмидесятых. А еще через тридцать лет будут нести Вахту Памяти у 'тридцатьчетверки' и Вечного Огня его юнги. И попутно - сдавать самые разнообразные зачеты, от разборки-сборки автомата до исторической справки об этом месте. Тогда-то Годунов и узнает, что еще раньше была на этом месте Ильинская площадь с часовней Александра Невского...
  Морским узлом связалась твоя, Александр свет Василич, личная история с той, которую ты знал по книжкам. Уже на твоей памяти появилась в Орле новая часовня Александра Невского - в память о защитниках города. Не в центре, нет, на юго-западной окраине, на оборонительной линии.
  Линия эта уже существует. Хотя пока еще весьма условно. Ибо любая оборонительная линия - это, прежде всего, люди.
  А вот бой будет совсем иным. Это уже сейчас ясно. А значит, и судьбы людей сложатся по-другому.
  Годунов оглянулся на Демина: тот снова дымил. Взрослее он так себя чувствует, что ли? Или просто увереннее?
  Нестерпимо захотелось курить, хотя обычно - к неизменному удивлению всех курящих приятелей - Годунов управлял этой привычкой, как ему заблагорассудится. Помнится, еще дед, когда Санька приехал в свой первый отпуск в Фоминку, заприметил эту, как тогда же выразился 'странность' и сделал вывод в своей обычной манере:
  - Знать, лиха ты, Шурка, еще ни разу полной мерой не хватил.
  И вот сейчас, в Первомайском сквере, который не стал еще сквером Танкистов, атакованный разом с двух флангов мыслями о будущем, которое только вчера было далеким прошлым, и о прошлом, которое осталось в будущем, Годунов захотел курить. До такой степени, что аж скрутило. Но клянчить, пусть даже и с горделиво-начальственным видом, курево у подчиненного решительно расходилось с принципами.
  И он, резко сделав налево кругом, зашагал в сторону двух церквей, Преображенской и Покровской.
  Он помнил их по фотографиям, сделанным мамкиным отцом-фотолюбителем; мамкина семья как раз жила тогда в полутора сотнях шагов отсюда, в маленьком домике послевоенной постройки. На фото церкви были без куполов, с осыпавшейся штукатуркой, калеченные-перекалеченные. Саньке жутко до оторопи было смотреть на эти фотографии, а признаться - стыдно. И он однажды изорвал их и выбросил из окошка, обрывки унес ветер и... фотографий никто не хватился.
  Потом доводилось видеть в дорогущих подарочных фолиантах, выпускаемых местными книгоиздательствами, дореволюционные фото и читать, что это были едва ли не красивейшие церкви Орла. Но фотографии не давали об этом ни малейшего представления, церкви были сняты как будто бы между прочим, куда больше внимания уделялось мосту, и Торговым рядам... да просто бытовым сценкам.
  Сейчас Годунов понял - в кои-то веки не соврали краеведы. Церкви, даже несмотря на отсутствие крестов и кое-где осыпавшуюся штукатурку, были хороши. И, соседствуя, подчеркивали символичное различие: Покровская - женственно-стройная, слегка угловатая, Преображенская - мощная, строгая.
  Покровская была на замке - большущем навесном, еще не успевшем, как даже в предрассветных сумерках мог убедиться Годунов, приржаветь. Одна из дверных створок Преображенской была приотворена. И он шагнул в зыбкий полумрак, и шел ощупью меж стеллажей и ящиков, пока его не окликнули.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"