В благостной тиши летнего, солнечного дня Аккорд вдруг встрепенулся и замер. Жеребец, вскинув голову вверх, не моргая уставился своими большими маслиничными глазами на противоположный берег реки, поросший невысоким ивняком, сквозь который заманчиво проглядывала зелёная полянка с молодой сочной травой. Его смолисто-чёрное, лоснящееся тело напряглось, словно натянутая тетива на боевом луке. Большие, мясистые лошадиные ноздри возбужденно и жадно втягивали и с шумом извергали, словно заводские меха, воздух, пытаясь распознать доносимые из-за речки запахи. Небольшие заострённые уши на клинообразной голове вздрагивали и слегка вертелись из стороны в сторону, словно локаторы, чутко улавливая малейшие звуки и шорохи.
Затем Аккорд громко фыркнул, роняя на землю зеленоватые слюни, и вытянув шею, протяжно и громко заржал: "Ий-и-и-го-го!".
В ответ, на высоком косогоре по верхушкам деревьев коротко прокатилось эхо: "И-о-го!".
От громкого пронзительного звука всё живое в речной долине затихло и замерло. Однако через мгновение, словно устыдившись своего неоправданного испуга, ещё активнее оживилось: запрыгали и заверещали в кустах разномастные птахи, спешащие прокормить своё прожорливое потомство; продолжив прерванный путь, мелькнула в зелёной траве серая полевая мышка; зайчишка, спрятавшийся в прибрежных кустах, ещё быстрее зашевелил своими челюстями, пережевывая вкусную сочную кору молодого ивняка...
Взбодрив себя мощным ржанием, Аккорд потоптался на месте, а затем, легко оттолкнувшись передними ногами, встал на дыбы, высоко вскинув в небо свой горделивый торс. Словно пританцовывая, он несколько раз переступил задними ногами, потом замерев на "свечке" возбуждённо прохрипел: "И-и-гх!" и рухнул вниз, вбивая передними копытами глубоко в землю молодую траву. Его атласная грива, от резкого приземления на твердь, всколыхнулась на шеи волной, а потом покорно улеглась чёрной блестящей шалью.
Что-то встревожило взрослого, сильного жеребца, до этого мирно пасущегося вместе со своим стадом. Возможно, причиной тому стал порыв ветерка, принёсший из-за реки аромат спелых трав, которым так вкусно пахло материнское молоко в его далёком детстве. А может он услышал шорох дикого зверя, бродящего невдалеке в лесных зарослях. То ли, просто, в его крови "заиграли" гены свободолюбивых предков, которые когда-то давно большими табунами стремительно носились по бескрайним просторам Прикаспийских степей.
Свою мать, кобылицу Азалию, Аккорд практически уже не помнил. И лишь зимними вечерами, когда ему приходилось подолгу стоять в тёмной сельской конюшне, перед его глазами, нет-нет, да всплывал светло-рыжий лошадиный образ с белым пятном на лбу - звёздочкой, да глаза - большие, тёмно-оливковые, влажные и очень добрые - материнские глаза. И тогда, несмотря на то, что за бревенчатым срубом конюшни хозяйничала злая стужа или завывала метель, в груди у Аккорда теплело, под сердцем сладостно щемило, а в уголках его чёрных глаз появлялись две большие светлые слезы. Голова матери смутно оставалась в его памяти. Своим большим шершавым языком она, бывало, нежно облизывала его молодую мягкую шерстку, обсушивая её после дождя или согревая во время холодной погоды. Кивая своей головой и негромко пофыркивая, она подбадривала или журила его за излишнюю резвость и непослушание. Ею же осторожно и ласково подталкивала маленького несмышлёныша в бок, направляя к вымени, полному вкусным и сытным молоком. Уткнувшись своей кучерявой мордашкой под её живот, маленький Аккорд жадно хватал своими нежными губами один из сосков матери и торопливо глотал густое и ароматное молоко. При этом он в нетерпеливом восторге смешно перебирал своими задними ножками и вздорно помахивал из стороны в сторону пушистым хвостиком.
Отца, жеребца по кличке Карат он не помнил. Уж так устроена лошадиная жизнь. Но сила, стать и чёрная, вороная масть досталась ему от него по наследству.
Судя по всему, родители у него были хороших кровей, потому как Акорд был настоящим красавцем: семилетний жеребец, высотой в холке -167 см., чёрной вороной масти, со звездой во лбу и белыми опалинами на запястьях ног.
Продолжая стоять на краю поляны, Аккорд внимательно и как бы оценивающе смотрел на плавно текущую внизу реку и её берега. Вода производила на него, как и на всё живое, лёгкое гипнотическое воздействие. Она одновременно и отталкивала и притягивала к себе. Он был знаком с нею. Ему не раз уже приходилось заходить в воду и переплывать реку. Аккорд знал об освежающем и ободряющем влиянии воды на организм, но и догадывался о её коварной опасности, способной погубить любое сухопутное животное. Но жеребец был уверен в себе, а поэтому страха перед нею не испытывал.
Аккорд повернул голову и, чуть поведя своими большими, чёрными, блестящими глазами оглядел свой табун. Он был небольшим, всего семь лошадей, вместе с рыжим жеребёнком по кличке Самсон, который своим рождением был обязан Аккорду и кобыле по кличке Саяна. Та, стояла рядом с жеребёнком и, мирно пощипывая траву, махала своим длинным хвостом, отгоняя от себя и своего детёныша назойливых москитов. Ей было шесть лет, и Самсон был уже её третьим приплодом.
Имя жеребёнку дал Сергей Мигарин, директор местного промхоза. Это хозяйство в селе Еремеево является основным работодателем и занимается производством пушнины. На ферме выращивают черно-бурых лисиц, а в лесу ведут охотнично-промысловые заготовки, добывая соболя, куницу, белку и горностая. Прошлой зимой Сергей гостил у дочери в Сыктывкаре, где внук Пашка рассказал ему о библейском герое Самсоне, который якобы обладал невиданной физической силой. Вот он и решил, что крепкий жеребчик, родившийся от Акорда и Саяны, впоследствии непременно станет красивым и сильным конём. При этом в имени Самсон первая буква будет от имени матери, а вторая от имени отца, что соответствовало существующему в коневодстве правилу.
Чуть в сторонке от Саяны с Самсоном паслись ещё четыре лошади: два мерина, один серой, другой рыжей масти имеющие клички: Буян и Варяг; молодой жеребец двухлеток гнедой масти, которого звали Самрат, а также трёхлетняя рыже-белая кобылица Марта по весне успешно покрытая Аккордом. Все лошади принадлежали промхозу и вот уже как неделю находились на вольном выпасе. Аккорд был вожаком, бесспорным лидером в табуне, или косяке, как принято говорить в таких случаях.
Село Еремеево, расположилось на крутом берегу среднего течения реки Илыч и получило своё название в честь первого поселенца Еремея Бажукова, который в средине девятнадцатого века обосновался в этих местах.
У жителей села Еремеево, а их там проживает порядка трёхсот человек, круглый год дел и забот много. Живут они вдалеке от магистральных дорог, посреди густой и непроходимой тайги. Бездорожье для них является основной проблемой, а поэтому без лошадок им никак было не обойтись. На них они по весне пашут землю; летом на телегах возят разные грузы; затем конную силу используют на сенокосе; осенью с полей доставляют в хранилище собранный урожай; зимой, по застывшей реке, на санях везут сено с далёких прибрежных лугов или волокут брёвна из леса для местной пилорамы; на лошадях подвозят дрова к сельской школе или доставляют заболевшего жителя в участковую больницу и т.д. и т.п. Лишь в конце июня в деревенской работе наступает небольшая отдушина, тогда и надобность в конной тягловой силе сокращается. Директор Еремеевского промхоза отдаёт распоряжение о выгоне лошадей на вольный выпас, с тем, чтобы они, ослабевшие и истощавшие за долгую зиму, до начала сенокоса успели отдохнуть и отъесться на свежей и сочной летней траве.
Открытых, равнинных полей в той местности нет, поэтому лошади обычно пасутся по берегам реки Илыч, не заходя вглубь леса. Ландшафт здесь преимущественно гористый, покрытый густым труднопроходимым лесом, к тому же небезопасным, по причине наличия разного дикого зверя. Да и вдоль реки лошадям пастись комфортнее, поскольку постоянно дующий вдоль её русла ветер отгоняет от животных обильного и надоедливого гнуса.
Река Илыч впадает в Печору и является полноводным её притоком. Местами её ширина в половодье достигает полутора сот метров. Расположена она в предгорьях Урала, а поэтому дно у неё каменистое, а вода чистая. Течение реки быстрое, изобилует перекатами и порогами, но есть и неглубокие плёсы. Её русло пролегает преимущественно между гор и часто обрамлено отвесными склонами и скалами.
Жеребец Аккорд был вожаком в косяке, а поэтому определял как дневное, так и ночное пребывание лошадей. Постояв на краю поляны и внимательно осмотрев окрестности, он понял, что их дальнейшему продвижению по берегу, мешает высокая отвесная скала, которую обойти вброд было невозможно. В пол сотне метров выше, их пологий бережок заканчивался и переходил в нависшую над водой каменистую серо-коричневую стену. Мощный речной поток там упирался в огромный выступ, заставляя воду бурлить и крутить глубокие водовороты. Противоположный же берег реки наоборот был пологим, ровным и зелёным. Но до него надо было преодолеть более сотню метров полноводной стихии.
Выхода не было, надо было переправляться на ту сторону реки.
Поняв это, Аккорд громко фыркнул, а затем лёгкими пружинистыми скачками, словно выступая на конкуре, пустился рысью вглубь лужайки.
Заметив оживление вожака, все лошади невольно встрепенулись и вскинули головы. Жеребёнок Самсон, почувствовав возбуждение матери, оторвался от её вымени. С завистливым восторгом, уставились его круглые серые глаза на мимо гарцевавшего вожака.
Аккорд был великолепен. Легко перебирая ногами, он, словно не касаясь земли, летел по молодому травостою. Его голова, крепко сидевшая на мощной шеи, была высоко поднята и повёрнута набок, от чего густая чёлка сбилась на сторону, открывая взору во всей красе большую белую "звезду" во лбу. Сильное, экспрессивное тело жеребца было изящно сложено и играло "стальными" мышцами. А его гладкая шерсть завораживающе блестела на солнце чёрно-синими переливами.
Жеребёнок, каким-то седьмым чувством ощущал свою родственную связь с этим жеребцом, хотя тот и не проявлял к нему особых знаков внимания. Он понимал, что этот конь - чудо природы, является не только главным в стаде, но и каким-то образом с ним неразрывно связан. Он видел в нём, помимо матери, своего защитника и покровителя.
Самсончику страстно захотелось быть похожим на Аккорда. От вида мчащегося по поляне вожака у него перехватило дыхание, сердце его забилось быстро, быстро и он, с жеребячьим восторгом, принялся скакать вокруг матери. Ему было пять месяцев от роду. Он уже охотно пощипывал травку, и к этому времени был достаточно крепким, резвым и весёлым жеребчиком, к которому в косяке все лошади относились снисходительно и дружелюбно.
Аккорд, кружа по полянке, поочередно подбегал к лошадям, заставляя тех двигаться в нужном ему направлении. Иногда ему приходилось своей грудью подталкивать непослушного коня вбок, до тех пор, пока весь косяк не собрался вместе на самом краю поляны.
Стояла вторая половина дня, последней четверти июня. Летнее, но не знойное солнце ярко освещало всю окружающую природу. Молодая ярко-зелёная листва на деревьях упивалась ласковым солнцем и легонько трепетала в потоках свежего речного ветерка. Сочная трава, обильно росшая на заливном берегу, изо всех сил стремительно тянула вверх свои молодые побеги, спеша как можно больше насытиться солнечным изобилием. Яркие небольшие бабочки, мелкие шмели, пчёлки и другие разномастные насекомые бесшумно порхали и жужжали среди распустившихся цветков скромного северного разнотравья. В прибрежных кустах хлопотливо попискивали шустрые птахи, неустанно подкармливая своих стремительно растающих птенцов. На водной глади реки время от времени виднелись небольшие круги от всплеска кормящейся рыбы, да серебряными дорожками мерцали и переливались яркими вспышками солнечные блики. Мир находился в гармонии и покое.
За неделю, свободного выпаса, лошадиный косяк удалился от села вверх по течению реки километров на двадцать. Ночи в эту пору были короткие и светлые. Поэтому кони к этому времени уже успели досыта наесться сочной и вкусной травы, напиться из речки чистой, холодной воды и повалятся, на хорошо обдуваемом ветром, песчаном бережке.
Как и люди лошади, тоже общаются между собой, но делают это преимущественно с помощью положения и движения тела, мимики и издания звуков. Аккорд, стоя во главе косяка на краю небольшого обрыва, несколько раз негромко фыркнул, покивал головой и пару раз стукнул копытом передней ноги о землю. На лошадином языке это означало: "Следуйте за мной! Там много хорошей травы!". Затем он шагнул вперёд и, спустившись с небольшого откоса, по галечным камням подошел к реке. У самой кромке воды он остановился и ещё раз взглянул на косяк. Все кони, за исключением жеребёнка, внимательно следили за действиями своего вожака.
Убедившись, что лошади в порядке и поняли его команду Аккорд вошел в воду. Было видно, как по его телу мелкой дрожью пробежал лёгкий озноб. Поднимая брызги, жеребец стремительно двинулся вглубь реки. Через несколько шагов он осел и, повиснув в потоке воды, начал мощно и методично загребать своими сильными ногами.
Лошадям и в прежние годы приходилось переплывать реку, но нынче, это делать было сложнее, поскольку из-за затянувшейся весны уровень воды в реке был выше, а её температура на несколько градусов ниже обычного.
Следом за Аккордом в воду покорно зашли два старых мерина, потом кобылица Марта, за ней отчаянно, поднимая сноп брызг, в реку кинулся молодой жеребец.
Саяна, замерев в оцепенении, стояла у самой кромки воды, не зная, что ей делать. Одним глазом она наблюдала за уплывающими от берега сородичами, а другим смотрела на трясущегося от страха и спотыкающегося о камни своего детёныша. Врождённый инстинкт подсказывал ей, что оставаться одной с малым жеребчиком на берегу смертельно опасно для обоих. Из её памяти ещё не стёрся недавний случай, когда ночью к дремавшему у большой сосны косяку подошел совсем близко медведь. Медведь был небольшим и, видимо, не очень голодным. Им, скорее всего, двигало любопытство, однако страху на лошадей он нагнал много. Кони сбились в кучу и, выпучив от ужаса глаза, устроили такую толчею, что, чуть было, не затоптали молодого жеребёнка. И только бдительность вожака и его смелые и отчаянные действия заставили косолапого ретироваться в лес. Аккорд громко фыркал на зверя, вставал на дыбы и бросался вперёд, стараясь лягнуть того копытами.
С другой стороны материнское чутьё подсказывало Саяне, что испытание речной водой может оказаться не по силам маленькому Самсону. Но, лошадям, как и многим другим животным, не свойственно вдаваться в рассуждения и умозаключения, они в большей степени подчиняются инстинкту и подвластны стадному чувству. Саяна, в данном случае, не была исключением. Она медленно и нерешительно вошла в реку и, повернув голову к Самсончику, просящее позвала его: "И-и-гу-ух, и-бр-бр-ых" (Не бойся, мой хороший, иди за мной). Затем она сделала пару шагов вперёд, затем ещё и поплыла.
Жеребёнок, трясясь всем телом, двинулся за ней, но его тоненькие ножки заскользили по мокрым камням и он уткнулся своей мордашкой в воду. Но сумел тут же выправиться и посмотрел на мать, а та уже была в десятке шагов от него и неумолимо удалялась всё дальше и дальше...
Вода для Самсона была чуждой и ещё совсем неизведанной стихией. Но мать для него была дороже всего на свете и гораздо важнее охватившего его страха. Тогда жеребёнок закрыл глаза и отчаянно прыгнул в воду. Холод стальным обручем обхватил небольшое молодое тельце. Сердце бешено заколотилось в груди Самсона. Его испуганные глаза были широко раскрыты и не видели ничего кроме торчащей из воды головы матери. Он страстно засучил в воде своими ножками и устремился вперёд к ней, к самому дорогому на этом свете существу.
Саяна, насколько это было возможно, старалась плыть не спеша. Повернув голову набок, она пыталась не упустить из вида своего малыша. Беспокойство и волнение за Самсона сбивало её дыхание, и она несколько раз вместе с воздухом хлебнула воды. То ли по этому, то ли для того чтобы подбодрить жеребёнка она часто фыркала и издавала жалостливые звуки: "И-и-гу-ух; и-бр-бр-ых".
Самсончик отчаянно молотил своими ножками под водой и изо всех сил тянул свою голову вперёд и вверх, чтобы схватить очередной глоток воздуха и при этом не потерять из вида мать. Сейчас весь мир для него сомкнулся и превратился в небольшой силуэт головы матери на водной глади реки.
... А река с холодной непреклонностью тащила его по самой стремнине вниз, всё дальше и дальше отдаляя от матери.
Минут через пятнадцать Аккорд царапнул своими подковами дно. Сделав ещё пару сильных гребков, он встал на ноги и, не останавливаясь, двинулся вперёд, мощно раздвигая своею грудью "ржавую" прибрежную воду. Выйдя на сухой берег, он отряхнулся, образовав вокруг себя ослепительное облако из водяной пыли. Затем, повернувшись к реке, вытянул шею и громко победоносно заржал: "Й-и-и-го-го!".
Эхо, ударившись от противоположной скалы, повторило: "И-о-го!".
Спустя некоторое время, метров в двадцати ниже Аккорда, на берег вышли попеременно остальные лошади, кроме Саяны и Самсона.
А тех река уносила всё ниже и ниже. Жеребёнок был значительно легче и слабее взрослой лошади, а поэтому ему было значительно труднее сопротивляться потоку воды. Саяна однажды попыталась немного повернуть вспять, чтобы приблизиться к своему детёнышу, но тот, увидев манёвр матери, тут же развернулся сам и начал плыть против течения, что только усугубило его положение. Наконец Саяна почувствовала, что сама выбивается из сил и может не доплыть до берега. Врождённый инстинкт самосохранения на мгновение приглушил у неё материнские чувства и приказал плыть к спасительному берегу. Повернув голову набок, кобыла медленно загребала ногами воду, стараясь увлечь за собой жеребёнка. Она по-прежнему не теряла надежды на то, что тот справится, сможет одолеть водную стихию. При этом её острое зрение не упускало из вида всё удаляющееся и уменьшающееся в размере пятнышко трепыхающегося на воде жеребёнка.
А тот, не сумев преодолеть самую стремнину реки, окончательно ослаб и потерял силы. Вода стремительно уносила Самсона всё ниже и ниже. Он уже еле-еле шевелил своими уставшими ножками, тело его всё глубже погружалось в воду, а шея с трудом удерживала голову над водой. Его мокрые глаза уже ничего не видели вокруг, кроме голубого бездонного неба и ослепительно яркого, словно взбесившегося, солнца. Потеряв всякую ориентацию в пространстве, он бессмысленно барахтался в воде, отдаваясь на волю течения. Его ощущения почти полностью притупились, он уже не понимал, кто он и что с ним происходит. В какой-то миг силы его совсем покинули, и он перестал сопротивляться. Ему показалось, что уткнувшись под тёплый живот матери, он засыпает. Закрыв глаза, он глубоко и облегченно вздохнул. И тут же его тело пронзила нестерпимая боль - в лёгкие попала вода. Он испуганно задёргался и, широко раскрыв рот, начал судорожно хватать воздух, но убийственная вода опять хлынула в грудь и разорвала его лёгкие. В ту же секунду ослепительная вспышка полыхнула в голове Самсона, затем она стала медленно угасать, пока чёрный густой мрак полностью не поглотил его сознание. С минуту небольшое тело жеребёнка ещё держалось на поверхности, а затем ушло под воду и скрылось из вида.
Встревоженная за жеребёнка и измученная утомительным плаванием Саяна всё же сумела добраться до берега. Мокрая она стояла по колено в воде вдалеке от основного стада и тяжело дышала. Её умоляющие глаза безотрывно и пристально глядели вдаль, пытаясь рассмотреть на ровной глади реки хоть какие-либо признаки движения, говорящее о том, что Самсончик жив и нуждается в её помощи. Едва отдышавшись, Саяна двинулась по берегу вниз, рассчитывая на то, что вскоре встретит выбравшегося из реки жеребёнка. Идти ей было трудно, ослабевшие ноги скользили и запинались о мокрые камни, ей приходилось продираться сквозь густые кусты, преодолевать завалы от упавших деревьев, обходить крутые обрывы. Она спешила заглянуть за поворот реки, но при этом не переставала громко звать своего детёныша, издавая глухие, надсадные звуки: "И-и-у; И-и-у!". Саяна прошла метров триста, но жеребёнок не откликнулся, не вышел ей навстречу.
...Солнце уже скрылось за горой, река потемнела, а на речную долину медленно наползал тревожный вечер.
Саяна устала, ей стало нестерпимо одиноко и страшно оставаться одной у неприветливой реки. Лес вокруг, к этому времени, потемнел и притих, стал казаться враждебным. Перед ней лежала невысокая скалистая гряда, круто уходящая в воду. Утомлённая и опечаленная кобыла, какое-то время постояла возле неё в раздумье, а потом развернулась и не спеша, стараясь придерживаться уреза воды, побрела к основному стаду. Её грудь терзала неутешная печаль, под сердцем тоскливо и болезненно щемило от горя, а из её больших серых глаз текли крупные слёзы, оставляя тёмные дорожки на широких впалых щёках.
...Вожак, вместе с другими лошадьми оставался, по-прежнему, там же, где он вышел на берег. Аккорд ждал, когда Саяна с жеребёнком подойдут к стаду. Однако время шло, а тех всё не было видно. Небо уже потемнело, и лишь яркая полоска от закатившегося солнца золотисто-бронзовым светом озаряла верхушку противоположной горы. На притихшем берегу понуро стоял неполный косяк лошадей. Некоторые кони пытались было уйти на расположенную невдалеке полянку, но Аккорд, не позволял им этого сделать. Он всякий раз стремительно подскакивал то к одному, то к другому коню, бил его грудью, кусал за круп, шею заставляя вернуться назад. И те были вынуждены под напором вожака смиренно топтаться на месте, поджидая возвращения кобылы и её детёныша.
Наконец, часа через полтора из-за поворота показался силуэт медленно бредущей по берегу реки Саяны. Аккорд, увидев её, вскинул голову вверх и замер. Пристально всматриваясь в сторону бредущей кобылы, он пытался разглядеть возле неё небольшой, но желанный для него силуэт. Но Саяна была всё ближе, а жеребёнка не было видно. Наконец он понял, что она одна и в их стаде произошла утрата - не стало маленького весёлого жеребёнка. "Пыр-фф!" - коротко и сердито бросил вожак. В несколько прыжков он подскочил к кобыле и с разбега толкнул её своей грудью вбок. Та пошатнулась и, чуть не упав, попятилась назад. Аккорд, не удовлетворившись, больно укусил её за шею, а затем за круп. Саяна покорно стерпела боль и осталась стоять на месте, опустив голову вниз. Жеребец, громко фыркая и недовольно стуча передними копытами о камни, топтался вокруг кобылы, словно выговаривая ей что-то. Так продолжалось минут пять. Потом успокоившись, он прижался своим боком к Саяне и, повернув голову, лизнул своим языком её мокрую щёку. Та в ответ ему робко кивнула. Затем Аккорд осторожно положил свою голову на холку Саяны и они замерли. В такой позе они постояли немного. Это была их совместная "минута" скорби и печали по их утрате - гибели детёныша. После этого Аккорд поднял голову, тряхнул своей длинной гривой, развернулся и отправился решительным шагом сквозь кусты на полянку.
Следом за ним двинулись и остальные лошади.
...Тихий вечер, обласканный ярким солнцем, опустился на речную долину. Косяк из шести взрослых лошадей, образовав небольшой круг, мирно пасётся на прибрежной полянке реки Илыч. Еда нынче вкусная, питательная, много клевера, вики, тимофеевки. Лошадиные зубы, под ритмичный кивок головы, с легким хрустом срезают молодую, сочную траву. Все кони, опустив головы вниз, увлечены этим занятием. И только Аккорд, нет-нет, да оторвётся от кормёжки. Вскинет свою голову высоко вверх, замрёт на мгновение, окинет взглядом окрестности и чутко прислушается. Со стороны непонятно, то ли вожак проявляет бдительность, выполняя охранительную функцию, то ли всё ещё надеется на что-то..., поджидает кого-то...
...Серые молочные сумерки, вперемежку с лёгким туманом окутали полянку. И не понять в конце июня, то ли ещё запоздалый вечер хозяйничает над миром, то ли уже короткая летняя ночь вступила в свои права. Бледная луна, словно боясь дурного сглаза, крадучись выглядывает из-за тучки и тихо скользит по тёмно-синему небосводу. Шесть лошадей, сбившись в кучу, стоя дремлют возле раскидистой берёзы. Небольшая стайка бодрствующих комариков, нудно зудя, крутится у лошадиных морд, пытаясь из-под их глазниц и ноздрей ухватить по капельке лошадиной кровушки. Бездомная кукушка, сидя за рекой на высокой ели, методично долбит: "Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!", отсчитывая кому-то предстоящие лета. Вода в реке, тихо облизывая берега, медленно скользит вниз, поблёскивая под луной каким-то ртутно-космическим цветом.
...Вроде всё как вчера. Только нет среди остановившихся на ночлег лошадей жеребёнка по кличке Самсон, который своим присутствием так украшал этот неповторимый и дивный мир.
P.S. Трое суток спустя директор промхоза Сергей Мигарин на лодке "Крым" с подвесным мотором "Вихрь" привёзёт на место дислокации косяка двух мужиков - погонщиков, которые за двое суток пригонят лошадей обратно в село Еремеево. На этом у Аккорда, а также пяти его сородичей закончится вольная жизнь и продолжатся обычные лошадиные будни.