Миликовский Виталий Яковлевич. Армия

Армия

От автора: Я не художник, скорее фотограф.

Что-то из армейской жизни врезалось в память и, как слайды крутится там уже больше сорока лет. Дай, думаю, поделюсь информацией, может, кому на пользу пойдет, настроение поднимет или в жизни пригодится. Так вот и родился этот рассказ.

Раскаленное, ослепительно белое солнце пустыни жарит вовсю. Асфальт бы тут сразу же поплавился, поэтому все дорожки в военном городке либо бетонные, либо из длинных металлических листов, взятых на время с взлетно-посадочной полосы для МИГов. Здесь облетывают молодняк, только закончивший летные училища.

Знакомство с флорой и фауной идет через негатив. Бесконечная пустыня на сотни километров. Никакой растительности, кроме кривого, горбатого саксаула. Им зимой топят голландские печи. Никогда не видел, как рубят саксаул на дрова. А его и не рубят вовсе. Он очень легко колется на щепки обыкновенной кувалдой или обухом топора. Фауна здесь чуть побогаче; почти на высоту человеческого роста прыгает пестренькая, как курица, змейка Стрелка. Длиной она не больше метра, но не так уж безопасна. Конечно это не гадюка, но неприятностей от укуса не оберешься. Впрочем, есть и гадюки, но они охвачены заботливым вниманием охотников-герпетологов. Змеиный яд всегда был в цене. А вот пиндинка -- сама охотница. Такая маленькая, серенькая, неприметная мушка-попрыгушка. Укусит в руку, а на лице или бедре язвы незаживающие появляются. Тут на периферии их и лечить-то толком не умеют. Частенько ребят просто комиссуют после таких тэт-а-тэт с пиндинкой.

... -- Эй, салаги! Бегом сюда! -- дембель-сержант Мустафаев, наклонив канистру, щедро поливает бензином песок по кругу. В середине круга темно-серая ящерица -- не ящерица с ножками, как у кузнечика и загнутым вверх хвостом.

-- Смотри на этот камикадзе!

Мы удивленно пялимся на незнакомую тварь и на сержанта.

-- Скарпиона эта, -- Мустафаев смачно сплевывает и поджигает мокрый от бензина песок. -- Сичас сам сибе убивать будит.

Беспокойно потыкавшись в разные стороны, и не видя выхода из огненного круга, скорпион, изогнув хвост, жалит себя в голову. Дернувшись несколько раз в предсмертной судороге, замирает. Мы в брезгливом восхищении молчим.

-- А если он человека ужалит? -- задает вопрос Фимка Шапиро.

-- Вси рамно памираит, -- сержант закуривает.

-- Кто? Скорпион?

-- Дурак ты. Таво каво укусит, таво и памираит. Спраси у капитана Маркина от чево ево женка помирал.

Никто, конечно, не пошел спрашивать. Поверили на слово.

-- Пра этава, как его, пра каракурт слышали? Эта черный смерть по-ихнему. Укусит -- хана. Ни одна дохтур ни спасет. Фаланга тоже еще есть, тоже кусаит, но эта, как стрелка, тагда ни памираит, спасти можна. А, если пустыня пайдещь, -- продолжает лекцию сержант, и ночь на улица спать будишь, бири виревка -- конский хвост, круг исдэлай и в сиредка ложись. Ни адна сволочь не пирипрыгнит, даже змея.

Мы молча расходимся несколько озадаченные лекцией. Спасибо, конечно, Мустафаеву, но, не дай Бог!.. А, впрочем... Пустыня все же...

... Провожали дружка моего Петьку в Армию всего трое из нашего цеха: Колька, Иван и я. Остальные, человек тридцать -- то ли родственники, то ли соседи. Да я на них и не смотрел. Мне сразу же понравилась Наташка -- Петькина девушка. А Петька вроде и не замечал, как я магнитил Наташку глазами. Заиграла музыка.

-- Разрешите? -- я подошел к ней?

Она молча встает, кладет руку мне на плечо. Я беру ее за талию обеими руками и крепко прижимаю к себе. Она не сопротивляется, немного даже дрожит. На своей щеке я ощущаю ее горячее, прерывистое дыхание...

В Таганроге много красивых девчат, но сегодня Наташка мне кажется самой красивой. Похоже и я ей не безразличен. Нас все время преследуют чьи-то пьяные, злые глаза. Наташка немного отодвигается от меня, шепчет, чуть шевеля губами:

-- Мамаша моя глазастая, как бы скандальчик не закатила.

Танец закончился. Я выхожу покурить. По дороге, вроде ненароком, цепляю Наташку локтем. Она выходит минут через десять. Молодец, думаю, наш человек, конспиратор. Отойдя в глубь двора, мы продолжаем свой только-только начавшийся роман.

-- Ты меня любишь? -- после жарких объятий и поцелуев закрыв глаза, спрашивает Наташка.

-- Да! Да! Да!..

-- А как же Петька?

-- Не переживай -- она ловит повисший в воздухе немой вопрос, -- прошла любовь, завяли помидоры. Это мы... Это для проформы, чтоб родителей не расстраивать. Они ведь привыкли, что мы с детства жених и невеста. Соседи! А так у нас уже месяца три, как все закончилось.

-- А мне он ничего не говорил.

-- А ты спроси.

-- Спрошу, конечно.

Любовь с Наташкой была в самом разгаре, и тут пришла повестка из военкомата. Совсем некстати. Прошло всего две недели, как забрили Петьку... Домой в Черкесск я съездил всего на пару дней -- проститься с родителями и привезти с собой водки под таганрогскую закуску. Там в самом разгаре был тогда "сухой закон", почему-то очень строго соблюдаемый.

Наташка поехала провожать меня в Батайск на призывной пункт... Увлеченный романом, я проворонил свою команду. Служить отправился не на флот, куда мечтал, и был зачислен, а "к черту на кулички", аж в Среднюю Азию.

"Кулички" -- Кокайты, не самое холодное место в Узбекистане. Это стало известно уже на следующий день. Прибыв в часть в три часа ночи и переодевшись, после бани в новенькое времен гражданской войны обмундирование, мы стали все на одно лицо, как китайцы и с трудом узнавали друг друга. Легли в пять утра. Только заснули. -- Рота-а! Па-адъем! И бегом. Десять километров! Нет, вытирая пот и слезы рукавом гимнастерки, думаю я, тут тебя, братишка, и похоронят. В желтом море песка.

-- Ать, два, левой! Ать-два, левой! Тянуть носок, салаги! Ногу, ногу держать! На-апра! На-але! Кру-угом! ...Носок! Носок тянуть! -- орет сержант Мустафаев. Обливаясь потом, я тяну носок, чтоб он провалился вместе с сержантом. Раскаленные подошвы ботинок обжигают ступни, от диагоналевого чехла фляжки идет пар. Зато вода в ней к обеду будет холодная. К обеду, а сейчас. + 40 в тени! Секрет с фляжками передали нам дембеля, по наследству. Они вообще ребята добродушные и на советы не жадные. Да и зачем им этот опыт на Кавказе, в Украине или в Пензе. И мокрые простыни мы по их заветам вешаем на спинки кроватей во время дневного двухчасового отдыха. Все легче дышать. А вечером опять "Ать-два! Кругом!" и "Шагом арш!"

Пять раз в неделю политзанятия...

-- Курсант Тюрин!

-- Я!

-- Скажите-ка мне, курсант Тюрин, кто у нас Председатель Верховного Совета СССР?

Худой, жилистый, белобрысый и курносый Генка Тюрин морщит лоб и задумчиво смотрит сначала в потолок, потом вопросительно на класс.

-- Брежнев! Брежнев! -- громко шепчут ему с передних рядов.

Капитан Маркин терпеливо ждет. Он прохаживается по классу между столами, чтобы курсанты не подсказывали Тюрину.

-- Так кто у нас Председатель Верховного Совета? -- повторяет вопрос капитан.

-- Кубыть Бреженцев, -- неуверенно отвечает Генка Тюрин и вопросительно смотрит на капитана.

Класс незлобно смеется. Все знают, что у Генки деревянная башка и вряд ли он выучится за шесть месяцев на оператора РЛС. Он и за шесть лет не выучится. Скорее всего, его заберут в спортроту, все же первый разряд по футболу, и он прекрасный форвард.

Ненавистный Афганец, жгучий и пыльный, первый помощник горячо любимого сержанта Мустафаева. Уже за три месяца службы мы все можем с закрытыми глазами собрать и разобрать свой родной СКС -- десятизарядный карабин -- личное оружие. Конечно! После этого чертового Афганца приходится чистить их, эти карабины, по несколько раз на день!

-- У меня все хорошо, -- пишу домой, -- поправился, служба нравится, климат подходящий...

На самом деле климат, служба и особенно еда, приготовленная из сушеных овощей и артезианской воды, мне поперек горла, и я похудел на целых три килограмма...

Что-то от Наташки давно нет вестей. Вчера перечитывал ее письма -- больше двадцати за шесть месяцев. Интересное наблюдение: первое -- на четырех листах, а последнее... Последнее всего на полстранички... От Петьки пришло два письма. Он служит аж на Чукотке. Прислал фото -- в полушубке, валенках и шапке-ушанке. За Наташку -- ни слова?!

Скоро распределение. Новым местом службы могут быть Кушка, Мары, Кизил-Арват, а если уж очень повезет -- Душанбе -- столица солнечного, фу-ты, Господи, опять солнечного, Таджикистана. Мне повезло. Небольшой уютный городок в Гиссарской долине. На самом краю города, ближе к Варзопскому озеру течет бурная и холодная, как наша Кубань, Душанбинка, а там, вдали Памир, сияющий снежной белизной, гордый и неприступный. Я, как будто домой вернулся.

У Памира, оказывается, своя история, связанная с самим Александром Македонским. По легенде, он транзитом побывал в этих местах со своим войском, и, говорят, оставил-таки свое голубоглазобелокурое наследство. Действительно, мне во время службы довелось встречаться с белокурыми и голубоглазыми таджиками. Впечатляет. Женщины, же, ну просто восхитительны!

-- Служба идет нормально, -- пишу я в очередном письме, -- друзья у меня хорошие, вчера объявили благодарность перед строем за отличное обслуживание полетов.

На самом деле, кроме благодарности, перед строем мне объявили еще и десять суток гауптвахты. Сержанту Хамраеву, видите ли, не понравилась "Жидовская" морда Фимки Шапиро, о чем он ему недвусмысленно намекнул. Ну, а поскольку морды у нас с Фимкой одинаковые, в смысле "жидовские", я вынужден был подкорректировать морду самого сержанта. Пустив ему кровь, я взял с него слово, что если еще хоть раз..., короче, сделаю его постоянным донором. Не знаю, то ли Хамраев меня не совсем понял, то ли перспектива донора ему не понравилась, то ли кто другой настучал замполиту, но мне пришлось отсидеть свои честно заработанные десять суток. Насколько я понял из разговора с замполитом, о причине драки он не знал. И Слава Богу. Да и кому это надо у нас-то?.. Про друзей же в письме я написал чистую правду. Мы, как-то сразу, сошлись: Мишка из Москвы, Борька из Питера и Лешка Зверев из Архангельска, даже оркестр создали эстрадный. Несмотря на то, что утомлены музыкальным образованием, были только я и Мишка, Борис с Лешкой тоже оказались при деле в нашем джаз-бэнде; первый в качестве ударника, второй -- контрабасиста. Контрабас мы даже не настраивали, насколько я помню, там вообще было лишь две струны. На бас-гитаре и на банджо играл капитан Еременко. Лешка же довольно артистично имитировал игру. Боже, как он крутил этот бедный контрабас в разные стороны, а какие рожи корчил при этом!.. Они вообще смотрелись, как два контрабаса, только Лешка был на пару сантиметров ниже.

Человек Лешка -- необыкновенный. Мы называли его ходячее ЧП. Был он весел и добродушен, как все физически сильные люди, но спуску никому не давал. Как-то на втором году службы старики попытались покачать права. Покачали!.. После долго обходили его стороной. Кулаки у Лешки -- кувалды. Быка убьет. И все же устроили они ему темную, старики-то, спустя пару месяцев после своего Ватерлоо. На этот раз у них получилось. Месяц провалялся Лешка в санчасти, потом еще месяц хорошенько отдохнул, набрался сил и стал поодиночке вылавливать своих обидчиков... До санчасти дело не доводил, но на каждом поставил жирный восклицательный знак своим железным кулаком. С тех пор, как отшептали. Никто не трогал ни его, ни нас. Были в части и выпивохи, но так, любители. Лешка, конечно, в этом деле асс, профи, крупный специалист...

...Тридцать первое декабря 1964 года. Дежурный по части старший лейтенант Смоляков -- бывший летчик, высокий, симпатичный, подходит к нам.

-- Ребята, проследите за Зверевым, чтоб без ЧП обошлось!

-- Не вопрос. Следим. Ходим след в след, словно пограничники.

-- Да что вы за мной как за дитем малым тенью ходите, -- возмущается наш дружок. Ради твоего же блага, думаем. Легли спать. Все трезвые, как стеклышки. Смолякова уважали.

Утро первого января.

-- Рота! Подъем! Выходи строиться! Утренняя поверка. -- Иванов! Я, -- Петров! -- Я! -- Нафиков! Балицкий! Зверев! Зверев! Сержант Балицкий, где Зверев? -- Товарищ старший лейтенант, я сейчас сбегаю, посмотрю, перед сном сам проверял, был на месте.

-- Разойдись! Смоляков вместе со всеми идет в казарму. Лешка лежит, как мешок с отрубями. Один на всю казарму. А духан!..

-- Отбой воздушной тревоги, -- смеется Смоляков.

Кинулись бриться -- у всех пустые пузырьки из-под лосьона.

-- Пчелка ты наша, -- возмущается сержант Балицкий, -- опять нектар со всех тумбочек собрал.

На гражданке Лешка плавал на торговом судне. Ходили иногда в загранку. И был у мариманов обычай отмечать приход домой в Архангельск в интерклубе. Лешка женат был. Когда с рейса вернулся, дома вместо жены записка: "Уехала к матери в деревню, буду..." Ну и там число, когда назад приедет. Лешка даже обрадовался, никто за пьянку пилить не будет. Стал собираться в клуб. Кинулся, ни одной рубашки чистой. Жена хозяйка была не ахти, молодая, да еще и с легонцой. Спасибо, привез он с собой несколько манишек с манжетами, ну чтоб дома поржать над ленивой заграницей. Кстати, оказывается, привез. Напялил он эту ленивую рубашку, бабочку прицепил. Ну и все как положено, там, штаны, пиджак и поперся в интерклуб. Хорошо там посидели с ребятами, а тут музыка заиграла, танцы. В клубе душно, накурено, да еще под винными парами. Ну, Лешка и снял свой пиджак. Повесил он его на стул, поправил бабочку и пошел даму приглашать, с которой давно уже переглядывался. Подходит к ней -- Разрешите! -- так еще с поклоном. Та сидит, молчит и улыбается. -- Разрешите! -- стальным голосом говорит он уже без поклона. А она улыбается очень мило. Я, говорит, с голыми не танцую. Кругом хохот. Лешка не поймет, в чем дело, а мариманы и публика ржут, как лошади и все пальцами на него показывают. Глянул он на себя и... обомлел. Манишка на нем одна, ну что-то вроде бюстгальтера на вырост, манжеты и больше ничего, если не считать бабочки, конечно, снизу там еще штаны и туфли. Месяц целый проходу ему не давали. Очень интересовало архангельцев, где он манишку купил.

...На втором году службы послали нас на картошку. "Огород" был в предгорьях Памира. Я такой урожайной картошки в жизни не видал. Что ни куст -- ведро. Пробыли мы там недолго, не одну ведь картошку ест солдат. Привезли урожай в часть. Выгружаем. Подходит Смоляков.

-- Картошки мне домой не подбросите? -- и адрес говорит.

-- Делов-то, отвечаем.

Стемнело. Три мешка доставили по адресу. Нас встречает памирская таджичка с голубыми миндалевидными глазами, волосы, правда черные. Александр Македонский тоже ведь не вечный. Выветривается потихоньку. Легонький коротенький халатик кокетливо подчеркивает ТА-А-КИЕ формы! У нас челюсти отвисли. Мерилин Монро! Сердце быстро наполняется адреналином, вот-вот взорвется. Ребята, смотрю, тоже потупились.

-- Проходите, мальчики!

Мы все идем на кухню. Наташа, так зовут жену Смолякова, наливает нам по полной в граненые стаканы неразбавленного спирта, дает крохотные бутербродики -- печенье с маслом. Солидная закуска, под спирт-то... Выдохнув, опрокидываю стакан, запиваю водой из нежных рук феи, закусываю. Адреналин потихонечку выпадает в осадок. Значит, буду жить. ... Ну, Смоляков! Ну, бабу оторвал! Хорошо, что летчик, а не моряк. Такую Наташу и на день нельзя оставлять, без присмотра. Уведут! Вместе с дверями и замком.

...Борька, вообще-то, спортсмен, и Дон-Жуан по совместительству. Хотя, трудно сказать, что по совместительству. Скорее-то и другое в одинаковой степени. Но вот уже месяц как он и к женщинам охладел, и спорт забросил, а с барабанными палочками не расстается даже в казарме.

-- Да пожалей ты наши перепонки, барабанщик хренов, -- возмущаюсь я.

-- Тяжело в ученье, -- легко в бою, -- прозрачно намекает он, на дивизионный смотр художественной самодеятельности. До смотра остается всего месяц. -- Ладно, стучи.

Борькины, да и наши усилия не пропали даром. Со смотра мы привезли аккордеон в качестве приза за второе место. А Лешка особый приз зрительских симпатий: блок сигарет и комплект струн для контрабаса (?). Это его и подкосило. Выкрав аккордеон из клуба, он "толкнул" его... кому-то в городе за полцены. Неделю пьянствовал в самоволке, а потом "загудел" в дисбат на полтора года. Оркестр распался. Играть уже не хотелось, да и Лешку было жалко. Мишка Ермолов пытался создать новый джаз-бэнд, но хотя и играл он на пианино классно, ничего не получилось. До всех нас наконец-то дошло, что душой оркестра все же был Лешка Зверев. Не музыкант ведь, а всех зажигал. Сломалась наша зажигалочка...

... Служба продолжает идти своим чередом: утренние полеты, ночные полеты, опять же политзанятия. Жены молодых летунов, -- вчерашних курсантов звонят на КП, спрашивают, -- кто сегодня дежурит на РЛСке? -- Старики дежурят, -- говорит руководитель полетов, -- идите спать, все будет хорошо. И они уходят, успокоенные. Нам доверяют, и нас это тоже согревает. Дембель через пару месяцев, а у меня спокойно на сердце и совесть чиста, ни одного летчика не угробил. А ведь были случаи... Сохрани и помилуй!.. И я стучу кулаком по деревянному полу.

-- Что-то кукурузы захотелось вареной, -- канючит лейтенант Сазонов.

-- Вам или Раечке?

-- Ей, -- ничуть не смутившись, отвечает молоденький белобрысенький Женечка Сазонов. Сегодня его сутки дежурства на РЛС.

Раечка совсем еще девочка, вчерашняя школьница -- его юная супруга. Привез он ее из Ейска, познакомились на выпускном вечере в училище. Зарегистрировались уже здесь. Ей недавно исполнилось восемнадцать. Раечка должна скоро родить. Сама она маленькая, а живот огромный, или нам так кажется. Мы все ее любим. Они оба люди простые и откровенные, и нам это очень напоминает дом, семью. Когда Раечка приходит к нам во время Жениного дежурства, запах казармы как-то даже улетучивается. Раечка приносит трехлитровую банку молока, творог, сметану. На всю смену -- пять человек вместе с лейтенантом. Сегодня Раечка не пришла, наверное, плохо себя чувствует, первая беременность все же, боится ребенка потерять.

Я беру вещмешок и картонный ящик из-под радиоламп, -- это если попадутся помидоры. За аэродромом бахча и небольшое поле кукурузы. Когда я на "точке" -- по собственной инициативе стараюсь разнообразить "изысканное" солдатское меню. Обычно, это всегда приходится на дежурство Сазонова. А может он так график составляет?..

Раечке повезло. Сегодня урожай и на поле и на бахче. Затарившись я неторопливо иду на "точку". Дорога -- через аэродром. Издали видно там какое-то движение, несколько офицерских "газиков". Офицеры снуют туда-сюда. Солдат не видно. Вспомнил: Смоляков как-то в курилке проговорился, мол, скоро должны нас осчастливить. Наверное, это есть та самая комиссия -- из Турк ВО. Да вон даже видно генеральские лампасы мелькнули, и офицеры круги нарезают. Да, думаю, через аэродром сегодня не получится. Сел перекурить. Вот незадача. Прямо идти -- болото, в обход -- долго, а самый короткий путь перерезает длинная канава метра четыре в ширину и в глубину не меньше. Пошел вдоль. Все равно, думаю, либо кончится, либо переход какой-нибудь найду, мостик не мостик, но доски точно. Нашел, метров через двести, не широкий в полметра желобок из трех досок сантиметра три толщиной. Жутковато как-то, вдруг обломится. Колебался с минуту, потом все же решился. Осторожно скользя, как на лыжах добрался до середины. Вдруг треск, доски пополам и я в полный рост со всей своей "боевой" выкладкой лечу в тар-та-рары. Ящик с помидорами, из рук не выпускаю. Фу, черт, кажется ногу подвернул. Сердце гулко стучит, ногу пронзает дикая боль. Малость отсиделся, попробовал встать. Получилось, с трудом. Поковылял вдоль уже по дну канавы, нашел пологий спуск, кое-как выбрался. Припадая на больную ногу, поплелся к своей эРэЛэСКе. По дороге размышляю -- вот она безысходность: -- ни вправо, ни влево, уцепиться не за что, летишь прямо в пропасть. Вспомнил анекдот про парашютистов. "Мойше! Вернись! Ты надел рюкзак!".

Раечка была очень благодарна за кукурузу и помидоры и передала с Женечкой шоколадку для меня. О своем ДТП я, естественно, промолчал.

... Ну вот, наконец, и дембель. Дождался. Все же три года без отпуска. По пути домой заехал к дядьке в Ташкент. Накормили от пуза и не только пловом. Купил на восточном базаре восемнадцати килограммовый арбуз и дыню килограмм на пятнадцать, сел в самолет. Специально в багаж не сдавал, чтоб внимание привлечь, покрасоваться этим чудом. Никто, однако, не принял мой вызов. Ну, да и Бог с ними. Зато дома!.. Раззявленные рты и вылезшие из орбит глаза и улицы, сплошь усеянные телами потерявших сознание от шока горячо любимых мной земляков. Средняя Азия -- это вам не Северный Кавказ. ЭКЗОТИКА!!! Фу ты, размечтался. Эка невидаль. В восторге и отнюдь не диком был лишь мой отец, да и то потому, что очень любил арбузы. А тут завтрак для Гаргантюа...

Восьмое декабря -- мамин день рождения. Мама смотрит на меня счастливыми мокрыми глазами. -- Слава Богу, сынок, вернулся! -- С днем рождения, мама!

Р/S.

Письма от Наташки приходят все реже. Похоже, в Таганроге меня не ждут. И Петька перестал писать. Что мы с ним не поделили? И все же я получил ответ на этот вопрос и самым неожиданным образом. Прошло уже много лет. Сидим как-то с женой, смотрим телевизор. Вдруг звонок, междугородка. Звонит сын. -- На присягу приедете? -- Когда? -- Через месяц, -- и число говорит. Тогда в моде это было. Собрались. Приезжаем в Волгоград. Разместили нас в клубе. Сын доволен, мы рады. Сидим, обедаем, беседуем. Близится время отбоя. В клуб заходит старший прапорщик.

-- Хлопцы! В казарму!

-- Можно я ребятам понесу? -- сын берет пирожки, котлеты.

-- Конечно, неси.

Целуемся: -- До завтра! Спокойной ночи!

Прапорщик проходит между рядами кресел. -- Хлопцы! Отбой! В казарму!

Что-то голос знакомый или мне показалось? Подхожу, трогаю его за локоть.

-- Мы не встреча..? Вы не с Таганро..? ...

-- Петька! Какой ты шкаф! Он смеется, -- самый крупный тюлень на Чукотке! -- Что же ты, тюлень сына-то моего не признал? Фамилию что-ли забыл?

-- Да мы с Наташкой три дня, как сюда прибыли, новое назначение получил.

-- С Наташкой???!!!

-- А с кем же еще?

-- Погоди, погоди, товарищ полковник. Что же не писал, тюлень ты чукотский?

-- А что писать? Соседи мы, а любовь проснулась в сердце сама не знаю как -- полу-проговорил -- полупропел он, -- я ведь на сверхсрочную остался, а Наташка ко мне и прикатила.

-- На Чукотку?

-- Да нет, последний год я в Ростове дослуживал. Земляк один устроил, полковник, с проверкой приезжали из Москвы. Семья у него в Москве, а первая жена с дочкой в Ростове, вот он меня за мой "малый" рост в зятья и наметил. Дочка у него метр девяносто с гаком. Ну, ты знаешь, я ведь баскетбола не особый любитель особенно женского.

-- Выходит, полковник зря старался?

-- Похоже.

-- А с Наташкой как? Вы вроде расстались с ней, она мне говорила.

-- Так опять же, родители. Письмами закидали; "Невестушка, да невестушка, да зятек милый". А тут чукчу одного американского взяли, ну и отпуск троим нам объявили, по десять суток.

-- Ну и?

-- Ну приехал и все с ног на голову. Опять любовь, опять "не могу без тебя", я и сдался.

-- И не жалеешь?

-- Что ты! Две дочки у нас.

-- Может, породнимся?

-- Поздно. Внуки уже. Погодки они.

-- А полковник из Москвы не мстил за баскетболистку?

-- Может быть, и мстил бы, да за границей он, в дипкорпусе.

-- Повезло тебе.

-- Тебе тоже.

-- Ты в каком смысле?

-- Не в военном. Это твоя? -- он глазами показал на мою жену.

Она почувствовала Петькин взгляд, подняла голову и кивнула.

-- Знакомьтесь.

Он галантно поцеловал ей руку. Глянул на часы и заторопился. -- Ну, все, старик, я побежал. Служба! -- Наташке привет, -- тихонечко сказал я ему на ухо. Он или не услышал или сделал вид, но никак не отреагировал. Вот жлоб, клык моржовый, даже домой не пригласил.

-- За сыном присмотри! Крикнул я вдогонку.

-- Не боись!

Потушили общий свет. Горела только одна лампочка на сцене за рампой. Жена положила голову на мое плечо.

-- Давай спать.

-- Давай.

-- Кто это? -- спросила она сонным голосом.

-- Петька из Таганрога. Помнишь, я тебе рассказывал.

-- Помню, -- зевнула она.

Кто-то включил "транзистор".

"Мы жили по соседству,

Встречались просто так,

Любовь проснулась в сердце

Сама не знаю как" -- пел женский очень знакомый голос...

Оставить комментарий © Copyright Миликовский Виталий Яковлевич (milikovski@yandex.ru) Размещен: 14/01/2015, изменен: 14/01/2015. 26k. Статистика. Рассказ: Проза Скачать FB2		Ваша оценка:

Миликовский Виталий Яковлевич : другие произведения.

Армия