Кот рыдал уже больше часа. Тоскливо и однообразно, в глубоком миноре. Изредка к дереву, где он сидел почти на самой верхушке подбегали собаки и лаяли, остервенело, задыхаясь. Кот на время умолкал, как бы прислушиваясь. По-видимому, языковой барьер не давал ему разобраться во всех тонкостях собачьих претензий, но интуицией он понимал неизмеримо грубую суть их намерений. Скорее всего, на тополь он попал, спасая свою жизнь. Предположить, что кот очутился там из простого любопытства, было бы достаточно субъективным и нелогичным. Собаки порой отбегали на время по своим собачьим делам, и в короткие минуты затишья кот пытался слезть то передом, то задом -- безуспешно. Молодость, неопытность. И он рыдал пронзительно, и порой глухо и безнадежно, рыдал от страха и, наверное, уже и от голода. Взяв длинную жердь, я приставил ее к тополю.
-- Ну, слезай дурашка, не бойся, погибнешь ведь, свалишься, и собаки загрызут.
Несколько раз, примерившись, то с головы, то с хвоста, кот осторожно спускается под мои одобрительные напутствия, отчаянно цепляясь за жердь всеми четырьмя лапами. Я беру его на руки, отношу в сторожку. По пути он пытается лизнуть меня в лицо -- я отстраняюсь. Зачем эта дружба? Перспектив у него никаких, думаю я. Отдам кому-нибудь и дело с концом... Отдать не получилось и кот жил в сторожке без имени и отчества и без прописки. Лимита! Неизвестно что было бы дальше, если б не мыши, постоянно нарушавшие сладкий сон сторожей в самое рабочее ночное время. Мышеловки, игнорируемые серыми бестиями, ржавели в укромных местах. Новый жилец, почти еще котенок, проявил феноменальные способности по очистке сторожки от грызунов. Причем, ему, вероятно, в силу возраста, важен был в большей степени сам процесс. Ночной улов составлял две-три мышки. Он их не ел, а заигрывал до смерти. Дохлых уже мышей с удовольствием поедали собаки. Свежатина!
Несмотря на усилия, которые предпринимал удачливый охотник за мышиными скальпами, в сторожке он не прижился. Освобождение сторожей от мышиной блокады не пошло ему в зачет. Кота невзлюбили. Может быть за внешность -- он был ярко-рыжий с длинной шеей и полосатым хвостом, длинная усатая морда тоже не вызывала ни у кого явных к нему симпатий. Днем он постоянно ныл и путался под ногами в ожидании обеда, который с остервенением взахлеб пожирал до капли.
А ведь это был всего-навсего обычный собачий суп из комбикорма со свиным жиром. Иногда я, правда, приносил ему немного сухого корма "Вискас" с барского стола нашей персидской Ксюши. Основной едой "барыни с перебором" были анчоусы, мясной фарш и говяжья печень. "Вискас" мы давали ей в качестве стартера при отсутствии аппетита. Нужно ли говорит, чем был "Вискас" для кота!..
О сторожах надо сказать особо. Про себя я назвал нашу бригаду "Могучая кучка". Люди эти в основном пожилые; двоим уже по восемьдесят лет, третий -- на подходе -- ему семьдесят шесть, и я -- новоиспеченный пенсионер. Сторожа все с высшим образованием, энергичные, но с возрастом вынужденные порвать со своим боевым прошлым: главного конструктора, главного технолога и замдиректора завода по экономике. Конечно же, я, недавний филолог с нищенской зарплатой педагога, был в этой компании "самым слабым звеном". Моя природная сентиментальность шла в разрез с суровой прагматичностью коллег. Я кота жалел и выпадал со своей дурацкой жалостью из общего мажорного настроя "могучей кучки".
-- И зачем нам этот рыжий придурок? Целый день путается под ногами, постоянно жрать просит и ночью спать не дает, охотник хренов. Мне, например, мыши не мешают, я к ним привык. А кота я не люблю и с удовольствием задушил бы его, как Мавр Дездемону, -- пооткровенничал со мной как-то в пересменку зам. директора по экономике. Главный технолог и главный конструктор не озвучивали своих антипатий к новому жильцу, но постоянно пинали его мимоходом. Я их простодушно укорял. Бесполезно. Они, как оказалось, все были собачниками и котов ненавидели, как булгаковский Шариков. По этой, или по какой другой причине, не помню точно, я из сторожей ушел, естественно прихватив с собой кота. Будучи неплохим поваром-самоучкой, я имел спрос по этой своей неофициальной специальности. Готовил в основном обеды. Клиенты, люди далеко не бедные, оценивали меня по достоинству и платили эквивалентно. Как-то, став случайным свидетелем скандала по поводу мышиного беспредела в одной богатой семье, где куховарил в то время, я предложил своего крысолова в качестве скорой помощи. Кот оправдал робкие надежды хозяйки. С лихвой. Труд был щедро оплачен, и слава шагнула за пределы богатого особняка. На кота появился спрос, и мы начали работать в тандеме. Я до этого и не представлял, что у нас в городе столько мышей! Моему коту был предоставлен неограниченный фронт работ по его основной специальности. Переходя из рук в руки и изрядно поднаторев на поприще ловли мышей, он даже внешне преобразился: как-то очень быстро подрос и окреп и по-видимому где-то в глубине своей кошачьей души приобрел уверенность и чувство собственного достоинства. Как о чем-то никогда не бывалом я вспоминал, как он клянчил миску штатного собачьего супа и унижался до истерик при виде сухого кошачьего корма. Но все! С прошлым покончено! Навсегда! Впереди слава и почет и... существенная прибавка к семейному бюджету.
Однажды ко мне домой приехали незнакомые люди, по наводке.
-- Нам порекомендовали кота-крысолова. Это здесь? Вы не волнуйтесь, мы заплатим. Чтоб не унижать кота, я не стал конкретизировать размер вознаграждения, сразу оценив солидность заказчика, прибывшего на "Мерседесе". На всякий случай, конечно, поинтересовался, кто рекомендовал. Оказалось, бывший мой клиент по поварской работе -- местечковый олигарх. Все же, спросив документы, я записал номер мобильника.
-- Пожалуйста, на неделю, если можно. Дом у нас трехэтажный, -- извиняющимся голосом попросила вся в золоте молодая женщина...
Через три дня я, тем не менее, позвонил по сотовому.
-- Ваш кот, ну, просто очаровашка. Представляете? Он поймал уже двадцать мышей и одну крысу! Правда, устал бедняжка. Вчера проспал всю ночь.
-- Может, мыши кончились? -- сыронизировал я.
-- Не знаю. Я оставлю его еще на пару дней? На всякий случай.
-- Да ради Бога. Лишь бы польза была....
Через два дня кота привезли.
-- Я уж и не знаю, как мне вас благодарить. Вы нас так выручили. Представьте, они ведь уже до испанского гарнитура добрались, твари!.. Но ваш кот... он просто красавчик! Вот, возьмите, -- она протянула конверт. Кот важно, с чувством исполненного долга прошел в дом и растянулся на своей любимой подушечке.
В конверте были две купюры по пятьсот долларов... моя месячная зарплата повара!.. Я задумался...
... Белый Ситроен, мягко покачиваясь на рессорах, катит по садовому кольцу. В машине двое. За рулем симпатичный молодой человек в голубой джинсовой рубашке и белых брюках.
-- Как же так, -- обращается он к пожилому мужчине с седой бородой и в темных очках, сидящему на заднем сиденье, -- даже если б ваш кот и по двести баксов в день зарабатывал, все равно, чтобы создать такую крысоловную индустрию за такой короткий срок?... Очень сомневаюсь.
-- Разумеется, -- старик закуривает и облокачивается на спинку сиденья, -- нам, что называется, повезло.
-- Что, клад нашли?
"Ситроен", резко затормозив, остановился у белоснежного трехэтажного особняка. Над подъездом с розовой подсветкой на голубом неоновом табло плясал рок-н-ролл золотой мышонок. Через определенные промежутки времени сбоку появлялась добродушная морда кота Леопольда, и мохнатая когтистая лапа нависала над беззаботным плясуном. Он на секунду замирал, лапа исчезала вместе с кошачьей мордой, и танец вновь продолжался.
-- Надо б что-нибудь новое придумать, приелось, -- пробурчал пожилой, вылезая из машины.
-- Несколько предложений уже есть, -- молодой человек подошел к резным красного дерева дверям и нажал на кнопку домофона.
-- Небось, опять Ольга? -- старик хитро прищурился.
-- А кто же еще? Наш главный рационализатор.
Дверь открылась. Они вошли в подъезд и по мраморной лестнице поднялись на второй этаж.
-- Пить будешь? -- молодой человек достал из холодильника бутылку "Боржоми".
Они сидели в розовых кожаных креслах -- отец и сын.
Низкий журнальный столик разделял их. Сын привычным движением нажал кнопку на стене за креслом. Тут же, как будто ждали за дверью, неслышной походкой вошла миловидная с потрясающей фигурой молодая женщина.
-- Оленька, нам чего-нибудь поесть.
-- Как всегда? -- она легким движением руки поправила прическу и повернулась, чтобы выйти.
-- Да, Ольга, не забудь прихватить бальзам и вяленые маслины, -- сказал пожилой, полуотечески с удовлетворением оглядывая ее ладную фигурку. Взгляд его на секунду задержался на блестящей желтого металла заколке для волос в виде золотой мыши. Сын уловил этот взгляд.
-- Что, тоже сменить?
-- Нет, это уже классика -- отпивая небольшими глотками из бокала, сказал пожилой, -- да и менять, если везде, во всех филиалах за границей... тоже в копеечку выйдет, -- он немного помолчал. -- А по поводу стартового капитала ты прав. Кот столько бы не заработал, -- возвратился он к начатому в машине разговору. -- Случай помог, их величество.
-- Что? -- не понял сын.
-- Их величество случай, так когда-то говорили о везении.
-- Ты мне никогда об этом не рассказывал, -- сын весь как-то подобрался и с интересом посмотрел на отца.
-- Да ты ведь и не спрашивал.
-- Ну и?
-- Так вот. Был у меня приятель за границей. Мой почти однокурсник: я на филологическом, он на ин. язе. Язык знал бесподобно, все или почти все диалекты. Как-то увидел у меня сказки Гауфа, пролистал. Неплохой перевод, говорит, но в оригинале гораздо лучше! Тоньше и специфичней. Правда, для этого надо знать ментальность, скорее чувствовать, -- он улыбнулся как-то застенчиво, будто уличая себя в чем-то порочном. -- Знаешь, я иногда ловлю себя, что даже думаю на немецком.
-- Что ты? Ты же чистый русак.
-- Представь, для самого это нонсенс какой-то. Так вот этот мой друг-приятель устроился-таки переводчиком в Гамбурге, кажется, на таможне. Прилично зарабатывал, с нашими копейками не сравнить. Было ему под шестьдесят, но так и не женился, то ли бабник, то ли эгоист. В молодости он был изрядным ловеласом и ни одна более менее стоящая юбка, не прошуршала бы мимо него, без риска быть смятой. И вот звонит он мне как-то летом: приезжай, мол, в отпуск в Германь, посмотришь, как люди живут, дорогу и все расходы беру на себя. А мне собираться -- только подпоясаться. Оформил я визу cito с магарычом, как полагается. Конечно, потратиться пришлось, занял у друзей, думаю, вернет ведь, чего мелочиться.
Прибыл на место. Он меня встретил в аэропорту, за рулем. Рад был.
-- О? Майн гот! Наш любимый цзяо-фань!
-- Здоров, мин херц.
Это мы с ним при встречах таким паролем обменивались. О Великой культурной китайской революции все давно уже и помнить забыли, а у нас в обиходе этот "пароль" на всю жизнь остался... Отметили мы с ним встречу. Он расслабился.
-- Скучаю, говорит, хорошо здесь, в смысле сытно, колбаса там, шмотки, то да се, виза шовгенская, но душа назад просится. Порой такая тоска накатит, черт, ... удавился бы.
-- Ты ведь в патриотах вроде и не числился.
-- Верно, -- согласился он, -- но Родина... В смысле Россия..! Это, понимаешь, как воздух, живешь, дышишь -- не замечаешь, а кислород перекрыли -- все! Амба! Тебе этого не понять.
Мы помолчали.
-- А я тебе рад, -- и он, приобняв меня, шутливо потянул носом. -- Твой рюсише дух, твой Русью пахнет.
Я понимающе улыбнулся... Впечатление от заграницы ошеломляющее! Тут все на прилавке, и свобода, и изобилие, и порядок. Ну, а если еще и в сравнении!.. Свозил он меня и в Париж, и в Вену. Что там говорить! Европа!..
Время пролетело быстро. Впечатлений -- до головокружения! Я чувствовал себя, как в бочке с черной икрой, рядом с которой бочка красной, и там тоже нужно побывать. Конечно, я устал, ... да и по дому соскучился, ... стал маяться, залеживаться по утрам. Однажды вечером обсуждали план экскурсий на следующий день. Заметив мое невольно подчеркнутое равнодушие, друг, вздохнув, сказал:
-- Устал? Вижу. Завтра порешаем наши дела и гуляй, Вася! Небось, пешком бы пошел ... в Россию? Я смущенно кивнул:
-- А какие дела?
-- Видишь ли, ... я зачем тебя вызвал. Не догадываешься? Не ломай голову. В жизни не отгадаешь.
--Ты ведь знаешь, -- продолжал он с какой-то неожиданно новой для меня ноткой грусти, -- я ведь совсем один. На всем белом свете. Ни жены, ни детей. Отца с матерью давно уже нет.
-- Последний из могикан? -- неудачно пошутил я.
-- Вроде того. Я тебе никогда об этом не говорил...
-- О чем?
-- О том, что у меня дядька за границей... Он в войну свалил в Штаты.
-- Это дядя Боря, что на фото, в семейном альбоме? В форме НКВД?
-- Ну, тсс! -- прошептал он, -- большая семейная тайна!
-- Ты же говорил, что он геройски погиб в сорок четвертом... и что ему памятник в Белоруссии?..
-- Какой там памятник! Помнишь, моя мать за растрату срок мотала на Колыме?.. Так это не за растрату!!!
-- Да ты что?!
-- Хорошо еще, что отец на фронте геройски погиб... Так, что они только мать приласкали...
-- Ну, а как же дядька?
-- В том-то и дело, что дядька умер, а меня, как наследника единственного, адвокат его разыскал. Но официально в России озвучивать -- гиблое дело, деньги либо в детдом заставили б отдать, либо в МВД, вот он мне и сделал визу. А ты думал, я сам свалил? Не так это просто тогда было... Короче, получил я наследство. Приличное.
-- Сколько? -- невольно вырвалось у меня.
-- Двадцать миллионов... Закрой рот, кишки простудишь.
-- Это что, аж двадцать миллионов рублей?
-- Долларов, дурачок.
Я чуть не наступил ногой на собственную челюсть.
-- Тут, понимаешь, за мной охота идет, точнее за наследством. Думаю, это серьезно. Им грохнуть человека, тем более эмигранта... да о чем тут толковать!.. Так вот мне адвокат мой и присоветовал переписать на кого-нибудь, эти чертовы миллионы. Ну, естественно, на того, в ком я уверен, в смысле порядочности. Я и прикинул, что самый порядочный филолух в России, конечно же, ты, из числа моих знакомых, разумеется, -- он дружески похлопал меня по плечу. -- Мы, конечно, составим договор и тому подобное, ренту тебе определим пожизненную, а на пенсию свою высморкайся, пусть пойдет на уплату квартиры. Согласен?
Я смотрел на него квадратными глазами.
-- Очнись! -- потрепал он меня за плечо. -- Это не сон. Очнись!
... Худощавый, пожилой, прилично одетый немец с черным кейсом, улыбаясь, вошел в комнату, поздоровался с нами за руку.
-- Гутен морген.
-- Гут -- небрежно ответил мой друг. -- Знакомься, это Ганс -- мой адвокат. У него тоже свой процент, от сделки. Не бойся, он по-русски -- ни бельмеса.
Ганс, улыбаясь, закивал головой.
... Через неделю, оформив документы по передаче "приваловских миллионов" и пожизненной ренты, я уехал домой... Вот такая история...
-- А он что, умер, твой друг?
-- Сам догадался?
-- Похоже. По логике.
-- Да, он умер.
-- И все наследство перешло к тебе?
-- Мой адвокат посоветовал мне пустить деньги в дело, они ведь не отстанут -- эти "охотники за бриллиантами". Вот я и организовал этот бизнес.
-- Мышь, это что, прикрытие?
-- Вроде того. Деньги ведь большие. Тут много направлений...
-- Что ты раньше всего этого не говорил? Я ведь твой, между прочим, единственный наследник.
-- Ждал, пока семьей обзаведешься.
-- Я и сейчас не женат.
-- А Оля?
У сына покраснели кончики ушей.
-- Ну, это... в общем... как бы... в перспективе. Я еще не решил.
-- Решай.
-- Ну, если ты настаиваешь...
-- Да я и не настаиваю. Ты уже ранен этой самой стрелой Амура... Да и она, похоже, неровно дышит.
В комнату важно, не торопясь, вошел ярко-рыжий крысолов. Помахивая полосатым хвостом, он запрыгнул на руки старику и улегся там, в ожидании ласки. Сын подошел, погладил кота.
-- Это внук того?
-- Наверное, правнук.
-- К вам гости, -- в приоткрытую котом дверь заглянула Ольга, пропуская шикарно одетого старика с огненными бакенбардами и густой рыжей, с частой проседью, шевелюрой. Широко раскрыв руки для объятий, он устремился к хозяину.
-- Наш любимый цзяо-фань!
-- Мин херц, -- бледнея, прошептал тот, вставая... -- А как же некролог?.. А наследство?
-- Долго рассказывать... Пройдем к тебе в кабинет.
... В розовых кожаных креслах сидели двое. Низкий журнальный столик разделял их. -- Как бы отца инфаркт не хватил,-- Ольга озабоченно показала глазами на дверь.
-- Это от радости-то?
Молодой человек встал, подошел к девушке и положил руку ей на плечо. Из приоткрытой двери кабинета послышался громкий хохот. Молодые люди прислушались.
-- Ну, мин херц! Ну, конспиратор!
-- А ты как думал?
-- Так ты, значит, Ольгу послал в разведку?
-- Друг-другом, а контроль нужен.
-- Ну, Штирлиц! И кто бы мог подумать, что у тебя, закоренелого холостяка, такая очаровательная дочь. Но, послушай, не ветром же ее надуло?
-- Ясное дело.
-- Так это она тебя разыскала?
-- Да нет же, майн гот! Мы с Наташкой случайно встретились, в Гамбурге. Ее после защиты докторской на симпозиум послали от института геронтологии.
-- Так это та, беленькая, со второго курса?
-- Она самая. Я ее фамилию, почему запомнил? Она ведь немка наполовину. Отец ее Гауф...
-- Да, что-то припоминаю.
-- Это не тот, не сказочник, однофамилец, но тоже... профессор.
-- Ну и что ж ты, Ганс Иванович, дочке-то наследство не переписал?
-- Так из-за фамилии же. Ты же знаешь, какое у нас к немцам отношение после войны было? Да и Гауфа этого репрессировали еще в сорок третьем.
Там в ГУЛаге и остался бедняга, царство ему небесное.
-- А меня зачем в эту историю впутал, с миллионами?
--Так это еще до встречи с Наташкой, да и породниться захотелось. Я ведь знал, что у тебя сын.
-- Выходит, сбылась мечта идиота?
-- Похоже.
Они расхохотались.
... На голубом неоновом табло плясали рок-н-ролл две очаровательные золотые мышки: одна в цилиндре, другая с кокетливым розовым бантиком. Через определенные промежутки времени появлялась рыжая морда кота Леопольда, добродушно помахивающего им мохнатой лапой...