Модное ныне утверждение о том, что социалистическая идея отжила свое, подразумевает по крайней мере широкую известность и общепринятую понятность термина "социализм". Известен он действительно чрезвычайно широко, но вот поня-тен ли?
Мы полагаем, что смысл этого термина плохо понимают даже многие политические эксперты. В этом свою роль сыгра-ла популярная этимология: уже с девятнадцатого века в дур-ную привычку вошло противопоставлять "социализм" "инди-видуализму" и еще при этом полуотождествлять его с "кол-лективизмом". А в России вдобавок к этому распространен еще более вредный идейный порок: "коллективизм" очень часто понимается не как групповая солидарность, а как само-отречение индивида в пользу государства, нации, класса, ре-лигиозной общины, трудового коллектива (толкуемого при этом как властная иерархия) или каких-либо еще обществен-ных структур или институтов.
На самом же деле любую достаточно общую социальную идею можно понять только историко-генетически, а в случае с социализмом существенно то, что его идея возникла как идея борьбы, идея противостояния. Поэтому сначала нужно выяс-нить, чему же, собственно, социализм противостоял, а уже затем проследить историю самого социализма.
И при таком рассмотрении можно будет увидеть, добился ли социализм как движение своей первоначальной цели, то есть победил ли он те социальные структуры, с которыми бо-ролся, стоит ли обществу терпеть то, что от них осталось, можно ли их ликвидировать "полностью", есть ли у социа-лизма альтернатива в борьбе с ними, имеются ли у него доста-точно большие ресурсы для саморазвития, появились ли у не-го существенно иные цели и т. п.
1. Великий перелом или открытие власти
О временах, предшествовавших открытию письменности и земледелия, известно достаточно мало. Но все-таки антропо-логические и историко-археологические исследования с боль-шой степенью правдоподобия позволяют предполагать, что общества собирателей и охотников очень часто практиковали мораль, так сказать, прирожденного равенства членов общины. Властолюбцев, возможно, тогда было не меньше, чем в после-дующие времена, но они были ограничены двумя факторами. Во-первых, повышенное властолюбие индивида, как и всегда, обычно не совпадало с наличием у него повышенной физиче-ской силы, что при отсутствии тогда нужных институтов час-то не давало ему возможности реализовывать свое властолю-бие "беспрепятственно". Во-вторых, жизненно преобладав-шая, хотя, возможно, и не всегда отчетливо формулированная, идея прирожденного равенства приводила не только к неред-кому индивидуальному отпору актам агрессии более сильного или вышестоящего, но и, что намного важнее, к коллективно-му отпору на попытки притеснений со стороны вышестоящих.
Очень важно тут то, что если поведение по типу резкого ответа на "наезды" преобладало, то всеми членами общины оно воспринималось как естественное, а смиренно-приспособќленческое поведение, наоборот, считалось позорным и под-вергалось насмешкам.
Можно предполагать, что в таких сообществах реакция на прямую агрессию, как правило, следовала немедленно и была как бы "инстинктивной". Но и немного более сложные хитро-сти, направленные на захват ресурсов, легко распознавались и не оставались без ответа.
В пользу этой гипотезы говорит психология современных маленьких детей, которые хорошо распознают сигналы власти в своей среде и оценивают их с позиции изначального равно-правия. Другое дело, что часто родители пагубным "воспита-нием" довольно быстро сдвигают им ценностную систему - вплоть до полного ее извращения. Но родители (таким же об-разом "воспитанные" своими родителями) вполне могут нести на себе печать исторической традиции встраивания во власт-ные механизмы.
Мы не можем с уверенностью утверждать, что пребы-вающая в постоянной готовности реактивная солидарность нижестоящих имела место везде и всегда, но все-таки, ка-жется, общество собирателей и охотников жило именно под ее знаком.
Все изменилось с открытием письменности и земледелия, которые появились исторически почти одновременно. Одно-временно с этими открытиями и в местах этих открытий воз-никли государства. Мы совершенно не знаем, почему именно эти открытия (и они ли) и почему почти везде привели к появ-лению только двух типов государств - империи и варварско-го государства. И мы считаем, что никакой мало-мальски убедительной теории именно такого политогенеза никем пред-ложено не было. Но этот политогенез есть, так сказать, фено-менологический факт.
Маркс и Энгельс, вероятно, первыми заметили, что госу-дарства возникли после открытия земледелия и скотоводства и практически одновременно с открытием письменности. Но, исходя из этого, они почему-то решили, что сдвиги в способе производства и были базовой причиной возникновения госу-дарств. На этом они не остановились и объявили смену спосо-бов производства и якобы соответствующих им государств в конкретных формах "азиатского способа производства", рабо-владельческого и феодального государства неизбежным про-цессом, то есть все эпохальные, но исторически случайные перемены они объявили неизбежными и сказали, что открыли лежащий в основе этой неизбежности универсальный закон.
Впрочем, как уже сказано, и до сих пор никто не дал вы-шеупомянутому политогенезу осмысленного объяснения. Главная проблема состоит в том, чтобы понять, каким образом и почему преобладающие естественные психологические ме-ханизмы во взаимных актах власти-подчинения сменились другими, для человека скорее неестественными (а естествен-ными для некоторых - отнюдь не для всех - стадных жи-вотных), психологическими механизмами. Такие эпохальные сдвиги преобладающих систем поведения у основных масс людей (то есть не у властолюбцев), возможно, говорят о том, что "программы признания больших прав у властолюбцев" природно мало уступают в силе "программам равноправия". Так что, скажем, исторические катастрофы, такие как инозем-ный захват или длительные набеги с угоном части населения в рабство, в качестве самых долгоживущих своих последствий могут иметь смещение в пользу программ первого типа - здесь их относительная природная слабость с лихвой компен-сируется насильственным "перевоспитанием".
Понятно, что сплотившиеся каким-то образом агрессивные вооруженные группы властолюбцев могли силой подчинять большие массы людей. Но совершенно непонятно, почему это произошло практически повсеместно, в том числе в тех местах, где образующиеся государства были изолированы от других.
Возникнув непонятно как и почему-то словно бы в одно-часье, и варварские государства, и империи практически с са-мого начала своего существования были сложившимися в сво-ей сути образованиями. Если про возникновение варварских государств еще можно привести какие-то осмысленные аргу-менты, то исторически мгновенное возникновение любой им-перии есть великая загадка.
Оба типа государств, несмотря на все различия в области культуры, религии, "цивилизованности" и пр., имеют очень много общего в структуре власти и, следовательно, морали.
Люди в этих государствах делились на неравные по чис-ленности классы властителей и подвластных. Властители жили целиком за счет труда подвластных, ничего не давая взамен.
Но властителям все-таки надо было как-то объяснять и самим себе, и подвластным такое "разделение труда" и при-своение его плодов. И ими были придуманы два типа объясне-ния. Во-первых, по преимуществу в варварских государствах, применялся аргумент защиты от внешних врагов, то есть, на современном бандитском языке, "крыши". Но он очень редко был обоснован чем-то реальным. Исключением здесь, пожалуй, является средневековая Россия, которая постоянно подверга-лась набегам со стороны агрессивных соседей. Во-вторых, по преимуществу в империях, было придумано "обоснование" с прямой ссылкой на бога, который, мол, своей волей установил такой порядок власти и подчинения. Здесь, таким образом, был использован механизм постгипнотического внушения: никакие разъяснения о правах бога намеренно не даются, а как бы подразумеваются, и подразумевается также, что эти права и не могут быть подвергнуты какому-либо обсуждению. Но если предположить, что какой-то бог или боги действительно поучаствовали в установлении такого порядка, то что это бы-ли за боги и кто были те люди, которые освящали этот поря-док их авторитетом? Если применять язык авраамических ре-лигий, то этих богов определенно следует назвать дьяволами, а этих людей соответственно - дьяволопоклонниками.
Систему, при которой одни работают, а другие силой от-бирают у них плоды их труда, адекватнее всего будет назвать насильственной эксплуатацией.
Отсюда, кстати, видно, что популярный афоризм "собст-венность - это кража" неверен. Собственность есть изна-чально захват, то есть грабеж и разбой.
Второй существенной чертой этих государств является господство. Это означает, во-первых, что у любого подвласт-ного есть один или несколько господ, которые могут делать с ним почти все что угодно; во-вторых, что у каждого члена класса властителей есть право приказывать любому представи-телю класса подвластных в тех пределах, когда не затрагивают-ся претензии на власть других властителей или всего их класса; в-третьих, что властители разговаривают с подвластными край-не пренебрежительно, а от подвластных, наоборот, требуют крайне почтительного обращения к властителям. Если подвла-стный самым робким образом попробует защитить свое досто-инство, например задав вопрос, почему это господин к нему так непочтительно обращается, то ответом на такую попытку практически обязательно будут побои, пытки, а то и убийство.
Третьей чертой этих государств является репрессивность. Властители восхваляют себя, свою власть, государственную идеологию и государственную религию и требуют, чтобы подвластные тоже все это восхваляли. Малейшая критика че-го-либо из этого со стороны подвластных немедленно и жест-ко наказывается - побоями, пытками, тюремным заключени-ем, каторгой и зачастую смертной казнью.
Еще одной важной стороной этих государств является чрез-вычайно низкая вертикальная мобильность, почти полная не-возможность перейти из низшего класса в высший (лишь в эпо-хи революций вертикальная мобильность может повышаться).
В сочетании с отсутствием каких бы то ни было обяза-тельств властителей перед подвластными все это вместе дает основание выводу, что эти государства являются в прямом смысле оккупационными.
Государственное устройство такого типа нам в дальней-шем будет удобно называть токвилевским термином "старый порядок", хотя по отношению к предшествующим сообщест-вам он был "новым".
2. Несогласные
Хотя большинство населения обычно смирялось с насиль-ственным порядком и даже принимало для себя самоуничижи-тельную мораль, несогласных было на удивление много, осо-бенно если учесть, сколь часто несогласие доходило до воору-женных восстаний. Весьма часто такие восстания принимали форму религиозных войн - это более всего характерно для средневековых Европы и Китая.
Эти религиозно-политические движения впервые в явном виде выдвинули идею равенства всех людей, соответствующим образом проинтерпретировав положения своих вероучений о творении всех людей богом. Это делали и христиане, и мусуль-мане, а христианские движения вдобавок к этому аналогично использовали еще и свой тезис о том, что человек есть образ и подобие божье. От тех времен остался характерный афоризм: "Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто тогда был дворянином?"
Повстанцы хорошо понимали глубокую несправедливость старого порядка и довольно заслуженно обвиняли тогдашнюю католическую церковь, освящавшую его, в дьяволопоклонни-честве. Но с собственной позитивной идеологией дело у них, естественно, обстояло хуже: нередко их "программы" содер-жали нечто экзальтированное, даже доходящее до безумия, и тем самым становились легкой добычей для язвительной кри-тики врагов.
"Критика" старого порядка, естественно, происходила не только в форме восстаний. Особенно важными оказались те ред-кие государственные образования, где старый порядок был реа-лизован либо в ослабленной, либо в минимальной форме. Так, античная Греция со своей философией и математикой дала пищу философам и ученым по меньшей мере на полтора тысячелетия.
В греческой философии также возникла идея равенства всех людей. Наиболее отчетливо она видна у Протагора с его знаменитым положением о человеке как мере всех вещей. Критики пытались приписать этому положению исключительно онтологический и гносеологический смысл, так как в этом от-ношении оно было уязвимо. Но его центральное моральное со-держание обходилось молчанием, так как с ним было бороться труднее. Эта протагоровская линия, хотя и старательно подав-лялась - вплоть до полного уничтожения произведений, да еще с плагиаторским воровством их содержания, - до конца задушена не была и продолжала оказывать свое влияние.
Хотя греческий опыт демократии был воспроизведен в новой форме в не столь уж многих местах (у фризов и швей-царцев), ссылки на него играли свою роль в протестных ду-ховных движениях.
С другой стороны, средневековые города-государства по-казали властителям, что при больших свободах ремесленники способны производить для них намного более качественные предметы потребления и что более свободная торговля может значительно увеличить их богатство.
3. Капитализм
Несколько тысячелетий исторического развития были весьма богаты на события: происходили сдвиги в организации производства, в численности населения (в среднем оно росло), в системах государственного устройства, в методах ведения войн, в духовной сфере, совершались технические и научные открытия. Но основные компоненты старого порядка сохраня-лись практически в неизменном виде. То, к чему нас приучил капитализм, а именно, гибкая модификация и гуманизация (по крайней мере, в капиталистическом центре) в ответ на "кри-тику" восстаний, революций и движений протеста, в докапи-талистические времена почти отсутствовало.
Складывание капитализма в Европе в XV-XVI веках есть еще одна загадка. Она заключена не в том, что капитализм собственно появился, а в том, почему он появился именно в Европе. Если считать основной причиной его образования рост торговли, что выглядит достаточно правдоподобно, то странен европейский рывок XVI века - ведь до этого време-ни, скажем, исламский мир по развитию торговли, ремесел, численности населения городов значительно опережал Евро-пу, а некоторые области Индии и Китая от Европы не отстава-ли. Правда, в деле разрешения этой загадки есть некоторый прогресс, но чего-то самого важного он все же не ухватывает.
Нововозникший капитализм распространялся быстрыми темпами и не ограничился Европой, довольно быстро достиг-нув Северной Америки вместе с наиболее алчными из евро-пейских переселенцев. К старым методам и мотивам власти капитализм добавил мотив получения прибыли, то есть мотив безмерности. И это означало прямое и значительное усиление эксплуатации. Властители поняли, что перед ними открыва-ются новые возможности обогащения, и алчно ринулись за добычей. Наиболее типичными их методами были огоражива-ние, работорговля и использование рабского труда.
По мере развития капитализма та часть класса властите-лей, которая в нем активно участвовала, выделилась в отдель-ную инстанцию: она стала новым видом власти - экономиче-ской властью.
Сама по себе (а не как добавление) экономическая власть по сравнению с насильственной есть определенный прогресс, хотя и несет с собой огромные опасности, по разрушительной силе способные превзойти даже войны. Кроме того, у нее больший радиус действия: она не ограничена рамками государства.
Но ситуация "раздвоения" власти уже сама по себе созда-ла дополнительные "степени свободы" (то есть добавила но-вые измерения в общественную структуру).
Но капитализм недолго оставался торгово-аграрным. В кон-це восемнадцатого - первой половине девятнадцатого века он сменился промышленным капитализмом. Это произошло в результате практически одновременных промышленной, на-учной, научно-технической и аграрной революций. Эти рево-люции также создали возможность накормить всех.
Тут опять поражаешься прозорливости Маркса и Энгельса, которые опять, может быть, первыми заметили эту констелля-цию. Они поняли прогрессивную роль промышленного капита-лизма, возможность на его основе создать общество всеобщего благоденствия, но при этом опять, в свойственной им манере, задним числом сделали вывод о неизбежности перехода от европейского феодализма к капитализму и заявили о неизбеж-ности будущего перехода от капитализма к социализму.
Промышленная революция привела к серьезным измене-ниям в классовом строении общества.
Традиционное общество старого порядка имело устояв-шуюся сословно-классовую структуру, во всем мире делясь на большинство трудящихся и меньшинство эксплуататоров. Тру-дящиеся в большинстве своем состояли из крестьян, а в мень-шинстве - из деревенских и городских ремесленников, мелких торговцев и купцов. Эксплуататорский же класс состоял из на-следственной аристократии в широком смысле слова и из сопро-вождавших ее слоев жрецов, писцов и воинов с примыкавшими к ним крупнейшими торговцами, менялами и ростовщиками.
В результате же перехода к промышленному капитализму произошла вторая городская революция, сопоставимая по по-следствиям с первой городской революцией, связанной с об-разованием государств. Этот процесс не завершился до сих пор, что видно на примере создания новых крупнейших горо-дов в Китае, Индии, Африке, Латинской Америке.
Первоначально эта городская революция на тех террито-риях, которые она затрагивала, приводила к образованию мас-сового промышленного рабочего класса. В Европе этот про-цесс стал спадать в 30-е годы двадцатого века, а в некоторых регионах мирового Юга он все еще продолжается.
4. Опыт французской революции
Проблему, лежащую в иной плоскости и очень важную для России, поставила французская революция, которая нача-лась в конце восемнадцатого века. Она длилась по меньшей мере несколько десятилетий, прошла множество извивов, включая геополитические захватнические войны Наполеона, последующую реставрацию монархии и другие перипетии. Она происходила в стране, в которой старый стиль власти домини-ровал, а население в тот момент не имело опыта гражданских протестных движений, так как катары и альбигойцы были дав-но и были в свое время жестоко разгромлены, что нанесло французам огромную историческую травму. И она показала, что в тех местах, где подвластные сильнее поражены старым порядком, то есть менее способны к солидарности, легче под-даются гипнозу властолюбцев, больше верят в "право" сильного и т. п., преобразования чреваты значительными человеческими жертвами, разрушениями производства и ответными ударами старого порядка, возрождающегося в новых обличьях.
Еще сильнее все это потом проявилось в российской ре-волюции.
Нужно отметить, что исторически складывающиеся разли-чия между народами в их способностях к противостоящей со-лидарности и ко всем связанным с моральной сферой "умени-ям" есть одна из главных проблем исторической социологии.
5. Смена социальных идеалов освободительных движений и возникновение социализма,
либерализма и консерватизма
Переход к промышленному капитализму и связанные с ним процессы не могли не отразиться на формировании идеа-ла освободительных и протестных движений.
При старом порядке их идеал был очевиден: достаточно освободиться от социальных паразитов, и жизнь пойдет сама собой, потому что, во-первых, есть трудящиеся, то есть кре-стьяне, имеющие необходимые средства производства, и, во-вторых, все недостающее им восполняется рынком, где можно приобрести все необходимое у других трудящихся, владею-щих своими средствами производства, то есть у ремесленни-ков, торговцев и купцов. Останется лишь решить проблему обороны и порядка, что достигается путем организации на-родных ополчений и народных милиций.
Этот идеал был понятен и повсеместен. И для нас явля-ется глубочайшей загадкой, почему он ни разу не реализо-вался, а вместо этого история идет в соответствии с теорией Маркса и Энгельса, несмотря на то, что в ней полностью от-сутствуют какие бы то ни было обоснования основных по-ложений.
Возникновение крупной промышленности с необходимо-стью привело к изменению социального идеала, поскольку прогрессивная роль крупной промышленности была всем оче-видна в связи с возможностью улучшения жизни всех людей, а осознание этого вместе с осознанием изменившейся классо-вой структуры общества требовало определить носителя про-гресса. В соответствии с двумя возможными ответами на этот вопрос, когда носителем прогресса признается либо промыш-ленная буржуазия, либо промышленный рабочий класс, соци-альный идеал раздвоился.
Это было существенным изменением исторической си-туации. Само по себе возникновение капитализма такого во-проса не ставило: было понятно, что прогрессивен народ, а буржуазия ничем не лучше аристократии, и никому бы не пришло в голову сопоставительно назвать принца, ставшего торговым воротилой, представителем крупной буржуазии, а ремесленника - мелким буржуа.
А с возникновением крупной и средней промышленной буржуазии этот вопрос был поставлен, поскольку хотя в целом как класс она являлась дочерью старой торгово-аграрной бур-жуазии и старой аристократии в таком же смысле, как постсо-ветская буржуазия является дочерью советской номенклату-ры, сама инновационная природа крупного промышленного рынка привела к стремительному росту вертикальной мобиль-ности, и крупная промышленная буржуазия оказалась проме-жуточным классом между старой торгово-аграрной буржуази-ей и народной буржуазией.
Процесс роста вертикальной мобильности оказался па-раллелен процессу демократизации капиталистических об-ществ, а также процессу распространения науки и образова-ния. И в этом смысле очередной загадкой подчинения истории теории Маркса при всяком отсутствии объяснений является отсутствие устойчивых политических режимов, в которых машинное производство соединялось бы с политическими ме-ханизмами, свойственными старому порядку.
Но раскол в освободительном движении произошел не в строгом соответствии с ответом на вопрос о носителе прогрес-са, а скорее в соответствии с отношением вновь возникших идейных течений к экономической власти. Освободительное движение разделилось на либералов и социалистов.
Либералы решили, что экономическая власть в основном не препятствует освобождению человека и осуществлению идеи равноценности всех людей, а поэтому надо бороться только с насильственной властью. Кроме того, они часто счи-тали наиболее прогрессивным классом промышленную бур-жуазию. А социалисты не согласились, что неимущий и соб-ственник находятся в равных условиях, и заявили, что для вы-равнивания возможностей людей необходимо ограничение, а в конце концов и ликвидация экономической власти. И доволь-но часто они считали самым прогрессивным классом про-мышленных рабочих.
Изначально социализм был широким идейным течением, объединявшим в своих рядах государственников и анархи-стов, революционеров и эволюционистов, сторонников обще-народного социализма и сторонников передовой роли того или иного класса (не обязательно рабочих, но, например, и интеллигенции), рыночников и социализаторов, приверженцев этического социализма и научного социализма. И никакие по-пытки Маркса и Бакунина, заменявших теоретические споры казарменно-площадной бранью, не смогли полностью раздро-бить социалистическое движение, которое время от времени все-таки восстанавливало организационное единство.
Примерно в то же время - как реакция на демократиче-ские движения - по-настоящему сформировалось политиче-ское течение консерватизма. Его идейной основой стала защи-та обоих типов власти.
Отсюда понятно, что хотя либералы были в целом ближе к социалистам, чем к консерваторам, их когда терпимое, когда одобрительное отношение к экономической власти сближало их с консерваторами.
Часть II
Социализм: победы и поражения в борьбе
с насильственной и экономической властью
Развитие идеи социализма:
против психологической власти
1. Под знаком марксизма
XIX век стал для демократических движений веком тяже-лой борьбы, но одновременно и значительных достижений. В результате этой борьбы, которая велась социалистами и ли-бералами когда совместно, когда порознь, в большинстве стран Европы, Северной и Южной Америки было отменено рабовладение, улучшились условия труда наемных работни-ков, сократилось рабочее время, более доступным для широ-ких масс стало образование, были достигнуты успехи в борьбе за равноправие женщин, были созданы профсоюзы, организа-ции взаимопомощи и самозащиты трудящихся.
Либералы при этом делали основной упор на борьбу за личные права и свободы - в перспективе для каждого чело-века, а социалисты - за социальные права.
Самым влиятельным социалистическим течением всю вто-рую половину девятнадцатого века был марксизм. Он выдвинул идею ликвидации капитализма посредством социалистической революции одновременно во всех ведущих капиталистических странах - так, чтобы оставшиеся капиталистические страны были суммарно слабее. После революции в конце концов долж-но было быть достигнуто безгосударственное состояние - в результате некоего процесса отмирания государства.
По существу это означало постепенное уничтожение на-сильственной власти и всех ее остатков. Но механизмы, при помощи которых должен был быть запущен процесс отмирания государства, предлагалось выработать тем, кто будет жить по-сле революции. Для первоначального же послереволюционного периода предлагалось создать особый тип государственного устройства - "диктатуру пролетариата", под которой понима-лось гражданское полноправие почти всего населения, времен-ное поражение в правах дореволюционной буржуазии и конфи-скация ее собственности на средства производства и на предме-ты роскоши. Большинство институтов предреволюционного общества предполагалось также быстро разрушить, включая, возможно, и институты демократии даже для полноправных граждан. Для замены их на что-то более прогрессивное предла-гались всего лишь абстрактные образы новых отношений меж-ду людьми, новой системы воспитания, реформы семьи и т. п. Но все это, даже если это должно было быть чем-то хорошим (в чем вообще-то следует сомневаться), должно было быть дос-тигнуто лишь в длительном процессе, а разрушение институтов прежнего общества должно было начаться немедленно.
При этом Маркс и Энгельс ошибочно предполагали, что благодаря одной лишь достигнутой уже степени обобществ-ления производства можно будет сравнительно безболезненно создать институты общественной собственности, которые не оставят почвы для возрождения экономической и насильст-венной власти. Выдвигая это положение и все время на нем настаивая, они допустили большую неосторожность, грани-чащую с преступной халатностью, так как не смогли даже са-мим себе обрисовать хотя бы абстрактные образы такого рода институтов. Своей настойчивостью в этом вопросе они напо-минают нынешних эмиссаров МВФ, которые, не разбираясь в конкретных условиях конкретных стран и даже понимая это, навязывают им общие решения, не заботясь о последствиях.
Опасности, которые несет в себе идея диктатуры проле-тариата, они видели лучше. Они даже придумали для неже-лательной государственной структуры, которая может воз-никнуть в результате революции, специальный термин - "казарменный социализм". Фактически здесь имелась в виду опасность возрождения насильственной власти - и притом более сильной, чем в предшествующем капиталистическом обществе. Впоследствии все социалистические революции именно к этому и привели. Правда, ни одна из них не про-изошла в развитых капиталистических странах.
В оправдание Марксу и Энгельсу можно привести "непо-стижимую эффективность" их теории - при отсутствии у них, как уже говорилось, конкретных ситуационных объясне-ний каждого феноменологического совпадения.
При взгляде из XXI века Маркс и Энгельс производят впечатление гениальных детей, вроде персонажей фильма Джона Хьюза Weird Science, которым не то инопланетянин, не то гость из будущего подарил "решалку" трехмерной компью-терной игры, но игрового алгоритма этой игры так и не дал. Еще можно представить себе арканарского книжника, которо-му земной прогрессор дал ознакомиться с теорией историче-ских последовательностей.
Впрочем, похожие чувства у исследователя истории воз-никают не только в этом случае. Нам, например, точно так же непонятно возникновение в семнадцатом веке ньютоновской механики и матанализа и в двадцатом веке релятивистской и квантовой механики, имевших столь сильные последствия.
Именно осознанное или неосознанное понимание таких игр с историей и привело во второй половине двадцатого века к переходу значительного большинства левых от "научного" социализма к социализму этическому.
2. Расхождение судеб социализма
в Западной Европе и России
После смерти Энгельса европейские социалисты довольно быстро перешли к идее предпочтительности достижения со-циализма не революционными, а реформистскими средствами. Свою роль здесь сыграли как уже достигнутые крупные успе-хи социалистических движений, так и опасения разрушений, которые может принести революция, и возможность победы какого-то режима с усиленными элементами старого порядка.
В России большинство социалистов эволюционировало в том же направлении. А народные социалисты и правые эсеры предвосхитили последующую полувековую эволюцию евро-пейских социал-демократов.
Но в результате длившейся уже более десяти лет россий-ской революции к власти пришла радикальная группа больше-виков, которой, несмотря на отсутствие поддержки большин-ства населения, удалось удержать власть, так как противники большевиков не смогли договориться и воевали не только с большевиками, но и между собой.
Большевики были вынуждены сами конкретизировать предельно абстрактную схему Маркса и Энгельса и сделали это наихудшим образом. Пролетариями были названы только промышленные рабочие; офицеры, врачи, учителя, инженеры, ученые, философы, мелкие клерки, священники и др. были объ-явлены буржуазией, то есть врагами; а крестьяне - мелкой буржуазией, то есть подозрительным классом. На этом больше-вики не успокоились и выделили враждебную прослойку среди крестьян, назвав ее "кулаками", куда записали почти все не-беднейшее крестьянство. При этом ставшие якобы привилеги-рованными рабочие по существу ничего не приобрели.
В этом большевистская революция сильно отличается от французской. Робеспьер не искал дополнительных врагов, а проявлял хотя бы лицемерие задабривания. Точно так же и в Китае двадцатого века Мао Цзе-дун, несмотря на все свои ко-лебания, включил крестьянство, "народную интеллигенцию", мелкую буржуазию и национальную буржуазию в символику государственного флага. В России же гнусность, аналогичная большевистской, проявилась во второй раз в начале девяно-стых годов, когда пропаганда ельцинского режима объявила врагами всех, кто не поддается ее гипнотическому давлению.
Точно так же большевики обошлись со старыми институ-тами, которые были ими априорно осуждены как буржуазные и потому вредные. В результате они отменили выборы, незави-симый суд, запретили все партии, кроме своей, боролись с рын-ком, дав ему место лишь на время НЭПа, отвергли принцип разделения властей и провозгласили вечную власть своей пар-тии вплоть до полного построения коммунизма. Это стало во многом воскрешением старого порядка, которое стало особенно явственным после прихода к власти Сталина. Правда, уровень эксплуатации и господства был несколько ниже, чем при "клас-сическом" старом порядке, но пышным цветом расцвела репрес-сивность, к которой добавились репрессии превентивного уст-рашения населения и кровавые чистки внутри правящего класса.
Почему российская революция привела к столь неприят-ным результатам?
Россия отставала от ведущих европейских стран из-за не-благоприятного геополитического положения: у нее отсутство-вали колонии, и она была оттеснена на периферию капиталисти-ческого мира. Кроме того, крестьяне не выработали достаточных навыков солидарности противостояния за пределами общины. Это вело к авторитарности правящих режимов, к консервации крепостничества, техническому и культурному отставанию.
Российское освободительное движение, возникшее в де-вятнадцатом веке, было вынуждено одновременно решать за-дачи отстаивания национальной независимости, преодоления наследия старого порядка, промышленного и аграрного разви-тия и преодоления научно-технического отставания. Время от времени правительства проводили нужные обществу рефор-мы, но в целом разрыв между потребностями страны и уст-ройством власти постоянно возрастал. А большая часть насе-ления была плохо подготовлена к революции - как в свое время французы, и по аналогичным причинам.
Получив первые впечатления от методов большевиков, Карл Каутский уже в 1918 году призвал социал-демократов пересмотреть представления о диктатуре пролетариата и на-ционализации средств производства.
Этот призыв был услышан лишь наполовину. В то время как демократия стала общепризнанной ценностью и была от-вергнута диктатура, относительно национализации мнение из-менилось не сразу. И до второй мировой войны, и сразу после нее большинство социал-демократических партий намерева-лось провести национализацию базовых отраслей производства и организовать плановое хозяйство. А некоторые партии сохра-нили эти положения в своих программах до семидесятых годов.
3. Золотой век социал-демократии
в Западной Европе
Постепенно, с тридцатых по семидесятые годы, по мере отказа от идеи национализации, социал-демократы приняли на вооружение кейнсианскую модель государственного регули-рования экономики. Привлекательность этой модели заключа-лась в том, что она позволила обеспечить одновременно высо-кий уровень занятости, высокую зарплату и высокий уровень социальных выплат. Но в то время как выбор в пользу демо-кратии и прав человека стал для социал-демократов выбором в пользу того, от чего нельзя отказаться ни при каких условиях, принятие кейнсианства было типичным компромиссом с дей-ствительностью, позволявшим при данных условиях выбрать наилучший путь для реализации основных ценностей в дан-ный исторический момент. Главным здесь было не само при-нятие кейнсианства, а понимание того, что элементы рынка столь же важны, как элементы планирования, и что всякая экономическая модель, удовлетворяющая основным социал-демократическим ценностям, будет тем или иным сочетанием планирования и рынка.
Кейнсианская модель послужила основой так называемого "золотого века" социал-демократии. Социал-демократы во многих западноевропейских странах подолгу находились у вла-сти. В эти годы был достигнут беспрецедентный в истории Ев-ропы рост благосостояния основной массы населения, были сделаны значительные шаги по преодолению эксплуатации и дискриминации, гуманизировались система образования и от-ношений между начальниками и подчиненными, под опреде-ленный контроль были поставлены поползновения экономиче-ской власти к безграничному расширению. И наибольшие успе-хи были достигнуты там, где социал-демократы дольше всего были правящей партией. Отсюда и термин "шведская модель".
4. Советский опыт и перестройка
Советский опыт был парадоксален. С одной стороны, он стал словно бы воскрешением старого порядка насильствен-ной власти и поэтому был откатом назад даже по сравнению с царизмом, а именно в плане личных прав и свобод, политиче-ской демократии и рынка. С другой - он принес и демокра-тические завоевания: образование стало доступным широким массам населения, постепенно была ликвидирована безрабо-тица, были созданы мощная система здравоохранения, мощ-ная промышленность, передовая наука и основанная на ней техника. Снова, как и сто лет назад, удалось отстоять свою национальную независимость в Отечественной войне. А к концу семидесятых годов подавляющее большинство населе-ния жило выше черты прожиточного минимума. В Советском Союзе впервые возник уникальный феномен социально при-знанной ценности интересной работы и хороших отношений в коллективе, а также редко встречающиеся в мире (в основном в странах "шведской модели") феномены товарищеских от-ношений и уверенности в будущем.
Но страна не сумела стать центром капиталистического мира и все сильнее проигрывала в технологической гонке Со-единенным Штатам с их союзниками.
В целом можно выделить четыре главных причины пора-жения советского опыта.
1. Для общества на такой стадии технологического разви-тия характерно расширенное воспроизводство интеллигенции, которое и происходило в Советском Союзе. Но даже самые основные желания интеллигенции, такие как свобода обсужде-ния политических и философских проблем, доступность миро-вой гуманитарно-научной и художественной литературы и ки-нематографа, государственное признание важной обществен-ной роли интеллигенции, почти не удовлетворялись.
2. В семидесятые годы в стране возник настоящий тром-боз вертикальной мобильности.
3. В стране, где интеллигенция, рабочие и чиновники бы-ли в большинстве своем выходцами из крестьян, полностью игнорировалась их "генетическая" память: они были полно-стью лишены возможности завести свой бизнес.
4. Стандарты западного общества потребления соответст-вовали социальным идеалам советского населения, и совет-ское население знало об их реализации в западных странах. А правящая номенклатура с пренебрежением относилась к этим скромным мечтам своих подданных и почти ничего не делала, чтобы хоть постепенно их осуществить.
Часть руководства страны осознала эти проблемы, и попы-талась соединить все позитивное в советском опыте с обеспе-чением личных прав и свобод, созданием политических инсти-тутов демократического общества и социально ориентирован-ного рынка. Этот, по существу социал-демократический, проект потерпел (хотя и неполную) неудачу по трем основным при-чинам. Во-первых, Горбачев двигался слишком быстро (впо-следствии он первым это понял), без достаточного учета чело-веческого капитала, имевшегося в стране, и слишком доверял либеральной интеллигенции, которая сыграла в поражении пе-рестройки важную роль. Во-вторых, основная масса населения по своей неспособности сопротивляться пропагандистскому давлению находилась на уровне семидесятых годов, вероятно, худших для России в этом отношении за последние пару столе-тий. В-третьих, в номенклатуре имелся значительный слой, же-лавший конвертировать власть в собственность. Он прятался за кулисами публичных споров между реформаторами и консер-ваторами и, воспользовавшись трениями между руководителя-ми перестройки и группой их социальной поддержки, в подхо-дящий момент сумел воткнуть перестройке нож в спину.
Никто до сих пор не смог адекватно оценить советский опыт. До сих пор совершенно непонятно, возможно ли было очистить советский строй без его полного разрушения от на-пластований старого порядка, то есть реализовать социальный идеал из произведений Ефремова и ранних Стругацких. Ска-жем, совершенно непонятно, можно ли было осуществить де-мократический социализм с сохранением ведущей роли эко-номического планирования.
Здесь можно посетовать, что прогрессор подарил Марксу и Энгельсу схему исторических последовательностей с ото-рванным концом - возможно, не хотел, чтобы они слишком много узнали о его родине.
Но так или иначе, позитивное в советском опыте есть проблема, от которой не смогут увернуться никакие россий-ские социалисты или социал-демократы. И возможно, что пе-реосмысленное советское наследие окажется уникальным вкладом России в мировую цивилизацию.
5. Кризис социал-демократии
Победившая в России в 1991-1993 годах весьма архаич-ная система олигархически-воровского капитализма не только использовала неолиберальные лозунги, но и обладает опреде-ленным неолиберальным самосознанием. И она в немалой степени способствовала подъему неолиберализма в 90-е годы в странах Европы и Америки.
Другим его подспорьем стали процессы глобализации, то есть режима свободной торговли, навязанной национальным государствам, развившиеся в последние десятилетия. Они по-степенно подорвали основания эффективности и работоспо-собности кейнсианства: у национальных государств стало меньше возможностей проводить прежнее регулирование, и во многих случаях только для поддержания достигнутого уровня жизни приходится рассчитывать в основном на усиление ис-пользования ренты отсталости капиталистической периферии.
И сегодня социал-демократия переживает кризис иден-тичности, не менее острый и, очевидно, более затяжной, чем оба кризиса идентичности, переживавшихся ею после каждой из мировых войн двадцатого века. Многие ее лидеры почти неотличимы от либералов, а кое-кто прямо перешел на сторо-ну экономической власти.
Правда, и запал неолиберализма тоже выдохся, чему нема-ло способствовало сдувание индексов Nasdaq, опустившегося почти до уровня начала клинтоновского правления, и Dow Jones.
6. Некоторые промежуточные итоги
борьбы за освобождение
В современном мире, несмотря на значительный прогресс в гуманизации жизни подавляющего большинства стран, со-хранилось довольно много следов старого порядка.
Даже если оставить в стороне страны, в которых старый порядок воплощен на государственном уровне - скажем, в Северной Корее, Бирме, еще недавно существовавшем талиб-ском Афганистане, - в большей или меньшей мере его можно обнаружить почти везде. Он жив на институциональном уров-не: есть, например, страны, где "прелюбодеяние" карается смертной казнью; есть также страны, где человек на всю жизнь по существу прикован к своему месту жительства в за-худалой деревне; есть страны, где женщины лишены избира-тельных прав. Но больше всего следов старого порядка обна-руживается на микросоциальном уровне: он воплощен в рабо-торговце; в плантаторе, по своему произволу правящем округой и плюющем на законы; в полицейском, избивающем арестованных; в бандитской группировке, терроризирующей целый населенный пункт.
Другая основная составляющая несвободы, то есть экономи-ческая власть, по-прежнему, как и во времена своего зарождения, мало поддается демократическому контролю. Главы крупнейших корпораций, не избранные населением, принимают решения, коренным образом затрагивающие судьбы всех граждан. Мало того, они принимают решения, коренным образом затрагиваю-щие судьбы жителей других стран. Эти корпорации также хранят "коммерческую тайну", то есть остаются непрозрачными не только для общественности, но и для государственных структур. Доля общемирового богатства, сосредоточенная в руках круп-нейших собственников, постоянно возрастает. Пока им не удает-ся, объединившись, подмять под себя государственную власть в национальных государствах, но такие планы они вынашивают.
Крупнейшие корпорации Соединенных Штатов к тому же обладают привилегией, по существу, печатать собственные деньги в виде акций со вздутой ценой.
Но в развитых странах, особенно в тех, где долго правили социал-демократы, достигнуты все же значительные успехи на пути освобождения людей. Об этих успехах сказано выше в пункте третьем. Хотя там говорилось о "золотом веке" соци-ал-демократии, большая часть тогдашних достижений сохра-нилась до сего времени.
В чем же причины живучести насильственной и экономи-ческой власти?
Что касается насильственной власти, то в развитых странах она в основном сохранилась на микросоциальном уровне. Для победы над ней необходима постоянная ориентация государст-ва на преодоление ее пережитков и постоянный общественный и гражданский контроль, а также морально-воспитательные меры, которые в перспективе должны охватить все общество.
С экономической властью дело обстоит сложнее. Она ис-пользует для своего сохранения несложные мошеннические приемы, но многие из них хотя и известны, все-таки до сих пор не выведены на свет широкой общественности и, следователь-но, не осуждены в той мере, в какой, например, осуждены рабо-владение, дискриминация по расовым и половым признакам, обычные уголовные преступления и т. п. Но эти приемы заслу-живают подобного осуждения, хотя экономическая власть пу-тем подкупа прессы будет до конца сопротивляться этому.
7. Стратегия дальнейшей борьбы и направления развития социалистического движения
Неудачный опыт коммунистов приводит в выводу о необ-ходимости различения среднесрочных и долгосрочных целей. Нужно различать, так сказать, борьбу за завтрашний день и за послезавтрашний. Первая означает постепенные, медленные, как бы мелиоративные улучшения, но изменяющие все обще-ство. А вторая замахивается на большее, воспитывая, если го-ворить на коммунистическом языке, "нового человека". Так как речь идет о воспитании сначала части новых поколений, то это означает создание и постепенное расширение гумани-стического сектора в обществе. Следует при этом хотя бы временно убрать из социалистических концепций марксист-ский термин "коммунизм" из-за его исторической обременен-ности и заменить на другой термин того же Маркса - "обще-ство реального гуманизма". Тогда социал-демократическое общество будет обществом победивших реформ "завтрашнего дня" или мелиоративных реформ.
В каждой стране социал-демократам нужно бороться за возможные улучшения в двух основных направлениях: за улучшение государства и за развитие гражданского общества и базисной демократии. Тут вырисовываются пять основных задач:
1. Достижение максимально возможного при наличных ресурсах уровня и качества жизни для каждого человека. Это подразумевает экономический рост.
2. Снижение социального неравенства до такого уровня, который большинство общества считает приемлемым. Програм-мой-максимум в данном направлении будет считаться дости-жение такого состояния, когда любое неравенство, имеющееся в обществе, будет признаваться большинством в качестве со-ответствующего индивидуальным заслугам. Это подразумева-ет расширение лифтов вертикальной мобильности.
3. Повсеместное привитие базисной демократии, само-управления, самоорганизации и самозащиты граждан. Это оз-начает развитие у граждан чувства собственного достоинства, навыков противостоящей и иной солидарности, взаимопомо-щи, взаимодоверия, взаимосочувствия.
4. Расширение доступа для всех к науке, образованию и культуре. Это соответствует переходу к преобладанию инно-вационных форм производства и постиндустриальному про-рыву.
5. Борьба за гуманизацию государства. Нужно добиваться, чтобы государство боролось с проявлениями унижения людей чиновниками, бизнесменами и криминалитетом, помогало им налаживать товарищеские отношения, вообще поощряло структуры базисной демократии.
Если рассматривать эти пять задач в комплексе, то все это можно будет назвать борьбой за "шведскую модель" в каждой стране.
В тех ситуациях, когда проблема в принципе неразреши-ма в рамках одной страны, следует формировать глобальные проекты "с человеческим лицом", то есть приходить к реше-нию проблем при помощи коллективных межгосударственных отношений. Тем самым будет повышаться статус коллектив-ных соглашений, и в перспективе можно будет ставить вопрос о мировом социалистическом правительстве.
Самым трудным и в конечном итоге самым главным на-правлением борьбы должна стать борьба против психологиче-ской власти. Улучшить положение в армии, семье, школе нельзя быстро и сильно. А неосторожность может только все значительно ухудшить. Необходимо создавать соответствую-щие научные, воспитательные и просветительские институты, которые должны будут взвешенно и без забеганий вперед соз-давать и проводить в жизнь такого рода программы. Здесь опять возможны два типа работы. Один означает медленное воспитательное воздействие на все общество, а другой может предусматривать создание общин более морально продвину-тых людей, которые тем самым образуют в обществе новый гуманистический сектор или уклад.