Милявский Валентин Михайлович : другие произведения.

Легко ли быть гением?

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 4.96*13  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Ещё раз о гениальности и повешательстве.

  
   ЛЕГКО ЛИ БЫТЬ ГЕНИЕМ?
  
   Валентин Милявский.
  
   Глава первая
  
   РУССКАЯ РУЛЕТКА ИЛИ ЕЩЁ ОДНА ВЕРСИЯ САМОУБИЙСТВА
   МАЯКОВСКОГО.
  
  
  
   "А сердце рвётся к выстрелу, а
   горло бредит бритвою...".
   Вл. Маяковский.
  
  
   1.
   Стихи Маяковского вдалбливали в нас с детства. Наиболее доверчивые, захлебываясь от гордости, читали на школьных вечерах "Стихи о советском паспорте".
   У некоторых после столкновения с рассерженными отцами, недовольными очередной двойкой по русской литературе, боль в поротых задницах вела к опасному инакомыслию. Действительно ли "жизнь хороша и жить хорошо"?
   А отсюда совсем близко до отрицания признанного прогрессивным человечеством факта, что " в нашей буче, боевой кипучей и того лучше".
   При жизни поэта его путь к сердцам человеческим не был усыпан розами.
   До революции Маяковский имел репутацию скандалиста и эпатировал добропорядочную публику своими стихами и выступлениями.
   И то, что литературные мэтры находили в его творчестве признаки большого таланта, мало влияло на общее впечатление.
   Октябрьская революция открыла перед Маяковским большие перспективы. Проповедуемый им в стихах культ насилия оказался созвучным с тем, что большевики осуществляли на практике.
   Но даже самые отъявленные ниспровергатели не любят, когда их намерения доводят до абсурда.
   Ленин был радикалом. Но за его спиною стояло хорошее домашнее воспитание, классическая гимназия, университет. И, разрушая своими декретами, устои российского быта, он не считал нужным отказываться от культурных ценностей.
   Поэтому, когда А.В. Луначарский оказал Маяковскому услугу, издав большим по тому времени тиражом поэму "150 000 000" Ленин отреагировал на это энергичною запиской.
  -- Как не стыдно голосовать за издание "150 000 000" в 5 000 экз.?
   Вздор, глупо, махровая глупость и претенциозность. По-моему, печатать такие вещи лишь 1 из 10-ти и не более 1500 экз. для библиотек и чудаков. А Луначарского сечь за футуризм.
   Несмотря на то, что Маяковский в своих стихах с завидной активностью
   реагировал на постановления партии и правительства, ему постоянно приходилось доказывать, что он лучше других стоит на страже интересов молодого советского государства. А ему не верили. Объявляли попутчиком. Отодвигали на второй план.
   И лишь в 1935 году, когда Сталин начертал на знаменитом письме Лили Брик не менее знаменитые строки по поводу того, что Маяковский "был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей эпохи"; и поручил Ежову присмотреть за тем, чтобы никто не вздумал опротестовать эту оценку, началась вторая, блистательная жизнь поэта. Или, как выразился язвительный Б. Пастернак, его вторая смерть.
   В посмертном письме, написанном 12 апреля 1930 года, за два дня до самоубийства, Маяковский просил не сплетничать, так как "покойник этого ужасно не любил".
   Жизнь Маяковского в силу целого ряда причин: двусмысленные отношения с семьей Брик, предельное самообнажение в творчестве - своеобразный поэтический эксгибиционизм; раздражавшая многих, в общем-то, бесцеремонная, претензия на право иметь решающий голос в поэтических разборках; находилась в центре внимания литературной и окололитературной среды.
   О Маяковском говорили много и, большей частью, плохо. Попросту сплетничали. В том числе люди весьма почтенные.
   Так хорошо известное литературоведам охлаждение в отношениях между двумя титанами советской литературы Горьким и Маяковским было связано не столько с литературными разногласиями, сколько с банальной сплетней.
   В 1918 году вездесущий Чуковский услышал от знакомого врача, будто Маяковский заразил сифилисом какую-то гражданку. Этой новостью он тут же поделился с Горьким. А основоположник социалистического реализма довел её до ушей наркома Луначарского.
   Произошел обидный для советской литературы скандал. И он отразился на личных отношениях классиков. Испортил их.
   Маяковский, не стесняясь в выражениях, обвинил Горького в том, что он в горячее для страны время отсиживается на Капри.
   Горький не остался в долгу. И, когда оппонент покончил жизнь самоубийством, написал статью, в которой сравнивал лирику с истерическим глистом. И высказал предположение, что, как и все влюбленные, Маяковский застрелился назло. С тем, "чтобы причинить неприятность" своей пассии.
   Маяковского объявляли сумасшедшим. Рассказывают, что до революции, не то в Москве, не то в Петрограде, его заманили на какую-то квартиру, где в числе гостей было несколько психиатров. И те, исподволь, наблюдали за поэтом. Психически больным, насколько известно, психиатры его не признали.
   Говорили, что Маяковский исписался. Публично объявляли его литературным трупом. Отсюда пошла гулять известная по многим публикациям ответная реплика Маяковского. Дескать, труп я, а смердит он.
   Намекали насчет несоответствия между имиджем и чисто мужскими качествами.
   В импотенции Маяковского видели одну из причин самоубийства.
   После 1935 года сплетни уступили место славословию. Из глыбы сложной и весьма неоднозначной личности Маяковского опытные скульпторы создали литературный памятник. Монументальный и величественный.
   Маяковский был возведен в ранг полубога, со своим культом и клиром.
   При оценке творчества допускались лишь восторженные интонации.
   При оценке жизни во внимание бралось лишь то, что укладывалось в рамки и не препятствовало канонизированному имиджу большого, доброго, снисходительного человека, который, ни с того, ни с сего, взял и застрелился.
   Когда это идиллическое время прошло, находившиеся в анабиозе сплетни ожили. Вместе с ними ожил зуд, дремавший в душах многих литературоведов и критиков, до этого благонамеренных и законопослушных.
   Больше всего говорят об обстоятельствах смерти поэта. Одни винят чекистов, семью Брик и, наконец, товарища Сталина, лично.
   Другие утверждают, что поэт был тяжелым психопатом с болезненной тягой к самоубийству
  -- Причин для самоубийства много и, - по утверждению французского
   философа Камю, - самые очевидные из них, как правило, не самые действенные.
   Сплошь и рядом, то, что почитают за причину, есть ни что иное, как повод.
   Последний толчок.
   Когда речь заходит о людях наделенных большим талантом, писателях, ученых, политиках; объективной оценке препятствуют, укоренившиеся в общественном мнении предрассудки.
   Так, отдельно взятый индивидуум, среднестатистический Иванов Иван Иванович, может повеситься или сойти с ума в силу тривиальных обстоятельств - болезни, неразрешенных бытовых конфликтов, свалившихся на голову служебных неурядиц.
   Для великих такие мотивы не годятся. Они должны быть более значимыми, чем у простых смертных. Иначе не поймут и не оценят, соответственно
   Гоголь не может просто так сойти с ума. Есенин заболеть алкоголизмом и повеситься. Маяковский застрелиться из-за несчастной любви или ещё чего-то. Нет, подавай сюда ЧК, происки литературоведов в штатском, самого вождя народов.
  
   2.
  
   Если снять с Маяковского "хрестоматийный глянец", обращает на себя внимание, что в быту он был человеком крайне тяжелым. Всех, кто общался с ним, утомлял до чрезвычайности. Держал в нервном напряжении. И давил, что называется изо всех сил.
   Вот, что пишет снисходительная Л.Ю. Брик, объясняя причину появления прозвища "Щен", позаимствованного у принадлежавшей семье Брик собаке:
  -- Оба они были похожи друг на друга. Оба - большелапые, большеголо-
   вые... Оба носились задрав хвост. Оба скулили жалобно, когда просили о чем-нибудь, и не оставляли до тех пор, пока не добьются своего. Иногда лаяли на первого встречного просто так, для красного словца.
   Эльза Триоле, жившая во Франции и в силу этого не столь стесненная эти-
   кетом, высказывается с большей определенностью:
  -- Какой же он был тяжелый, тяжелый человек...
   В.В. Полонская с именем которой, так или иначе, связывают самоубийство
   Маяковского, вносит свою лепту:
   - Я не помню Маяковского ровным и спокойным. Или он был искрящийся, шумный, веселый... или мрачный и тогда молчавший подряд несколько часов. Раздражался по самым пустым поводам. Сразу делался трудным и злым.
   Ещё упоминают о ранимости Маяковского, непреходящем душевном надломе и склонности к невротическим реакциям.
   Маяковский старался скрыть это. И вел себя так, будто начисто лишен че-
   ловеческих слабостей. Будто он супермен, первый не только в поэзии, но в жизни.
   Б. Пастернак писал, что Маяковский не позволял себе в обыденной жизни, чем-то отличаться от своего поэтического образа. Быть менее красивым, менее остроумным, менее талантливым.
   Об этом же пишет А. Мариенгоф:
  -- ... если доводилось нам перекинуться несколькими фразами, он либо
   острил, либо пытался острить, словно не имел права бросить слово-другое просто так. От этого становилось тяжело, скучно и, как-то не по себе.
   Эта роль не всегда удавалась. И тогда Маяковский срывался, плакал, впадал
   в истерику.
   В оценке людей, в том числе творческих; в отношениях с ними Маяковский придерживался принципа: хорошие - свои и плохие - чужие.
   И если, в части случаев, Маяковский не оказывал своим литературным противникам в таланте, то напрочь исключал любую возможность их участия культурной жизни советского государства. Сбрасывал, так сказать, с парохода современности, Не мало не заботясь, что некоторые характеристики и оценки могли быть взяты на вооружение знатоками из органов.
   Так Брюсова он именует бездарностью.
   Не отрицая таланта Блока, называет его никчемным поэтом.
   Есенин, по его утверждению, не представляет собою сколько-нибудь заметного течения, поскольку "сам истекает водкой".
   Громит "отдельных писателей типа Толстых, Пильняков, Ахматовых, Ходасевичей и К.".
   Руководствуясь при этом не чисто человеческими симпатиями и антипатиями.
   Есть много свидетельств тому, что Маяковский любил и Блока и Ахматову. Восторгался их стихами. И цитировал неустанно в минуту душевной приподнятости.
   К выпадам и уничижительным характеристиками его подталкивали конъюнктурные соображения, требования и задачи фракционной борьбы.
   Маяковского окружали люди определенного сорта. С ним во всем, или почти во всем, согласные, приятные, полезные, не особенно перечащие и досаждавшие ему.
   По словам одного из исследователей, ЛЕФ "был одновременно и салоном, и вертепом, и штурмовым отрядом, и коммерческим предприятием".
   В быту Маяковский руководствовался двумя измерениями. Одно жесткое и бескомпромиссное предназначалось для окружающих. Другое просторное и удобное - для себя.
   Окружающим запрещалось быть мещанами - наряжаться, обзаводиться приличной мебелью, играть на гитаре, держать канареек и, вообще, отвлекаться на что-либо, от строительства социализма.
   Сам же Маяковский, в большей части случаев, совершал те проступки, которые не прощал окружающим. Одевался заграницей. По мере сил одевал семью Брик. Снабжал Лилю Юрьевну французскими духами и другими приятными для женского сердца вещами, включая клетку со злополучной канарейкой.
   Когда же на зависть всей Москве купил во Франции автомашину марки "Рено" - "Реношку"; он то ли искренне, то ли в насмешку, утверждал, что привез не тряпку какую-то, не галстук, а чудо техники, частицу прогресса.
   Можно себе только представить какой бы гневной филиппикой разразился Маяковский, узнав, что кто-то проиграл крупную сумму в валюте; и не где-нибудь, а заграницей, в казино. Он бы показал ему кузькину мать.
   К своим же довольно большим проигрышам во время заграничных командировок Маяковский относился не то чтобы равнодушно. Чисто по человечески он, разумеется, переживал, лишившись крупной суммы денег. Но не делал из этого многозначительных политических выводов. Не клеймил, не обличал.
   Маяковский был азартным человеком. Игроком. Причем игроком особого свойства. Злым, непримиримым.
  -- С Маяковским - писал поэт Н. Асеев, - страшно было играть в карты.
   Дело в том, что он не представлял себе возможности проигрыша, как естественного равного возможности выигрыша результата игры. Нет, проигрыш он воспринимал как личную трагедию, как нечто непоправимое.
   Маяковский имел обыкновение декларировать свою физическую силу. В одном их стихов, подчеркивая свою мускульную мощь, даже заявил, что легко справится с двумя противниками. А если хорошо разозлить, так и с тремя.
   Тем не менее, постоянно нарываясь на скандалы, Маяковский давил авто-
   ритетом, пускал в ход связи, писал разоблачительные стихи и жалобы, ввязывался в словесные потасовки, но никогда не пускал в ход кулаки.
   Более того, встретив достойного, не пасующего перед ним противника, обижался, плакал, кричал и, в целом, вел себя не по-мужски.
   Однажды, когда редактор альманаха "Стрелец", обидевшись на что-то, вызвал Маяковского на дуэль. Тот попросту отказался драться.
   Судя по всему, Маяковский был не столько агрессивным человеком, сколько претендовал на эту роль.
   Он больше поражал воображение, чем действительно пугал. И как часто бывает в таких случаях, не выдержав напряжения, срывался и терял лицо.
   Такие грустные обстоятельства способствуют формированию комплекса неполноценности. И попыток, если не избавиться от него в полной мере; то, по крайней мере, как-то компенсировать. Смягчить и сгладить его основные проявления.
   Робкий, ранимый, изначально не агрессивный Маяковский пускается во все тяжкие, - эпатирует общество скандальными стихами и выходками, ввязывается в словесные потасовки, норовит занять место в первых рядах "атакующего класса" и с пером наперевес теснит литературных противников. Чтобы никто не подумал, не заподозрил, не усомнился.
   Следует отдать должное Горькому, который обронил как-то, что Маяковский "хулиган от застенчивости".
   У Маяковского были "пунктики", отравлявшие жизнь и ему самому и людям, которые его окружали.
   Он был ужасным педантом и придирой. Скандалил по пустякам с домработницами, требуя от них неукоснительного следования раз и навсегда установленным правилам домашнего обихода.
   Третировал официантов в ресторанах.
   Лез, чуть ли не в рукопашную с работниками издательств из-за гонорара. Судился по этому же поводу. Любил писать обстоятельные жалобы.
   Ещё Маяковский боялся грязи.
  -- Он был чистоплотен да маниакальности, - вспоминал писатель
   Л.Никулин.
  -- Он был чистоплотен до болезненности, - вторит переводчица Р. Райт.
  -- Маяковский был... брезглив до болезненности, - утверждает Л. Грин-
   круг.
   Настораживает констатация болезненности при упоминании о качествах,
   которые скорее украшают, чем портят человека.
   У Маяковского была, так называемая мизофобия - навязчивый страх загрязнения.
   Он панически боялся поранить кожу. Старался не прикасаться к дверным ручкам. И, вообще, дотрагиваться до чего-либо руками. Избегал, по возможности, городской транспорт.
   Ненавидел рукопожатия. И, если случалось такое, обрабатывал руки одеколоном или долго мыл их.
   Не без содрогания Маяковский вспоминал, что пробираясь в Мексику без оформленных должным образом документом, он был вынужден выпить вместе с начальником таможни, не то ром, не то виски из стакана сомнительной чистоты
   Возможно, это было самое яркое и эмоционально достоверное его американское впечатление.
   Маяковский с опаской брал в руки острые предметы. А вид крови ужасал и заставлял содрогаться.
   Частые простуды, непреходящая головная боль, проблемы вызванные отсутствием значительной части зубов заботили Маяковского до чрезвычайности..
   Он подозревал у себя туберкулёз. Часто измерял температуру. Не доверял градусникам. Ломал их со злости. Периодически отказывался от спиртного и папирос.
   Ещё Маяковский боялся воров и убийц. Он не расставался с пистолетом. Выходя на улицу, брал с собой кастет, палку с налитым свинцом набалдашником. И облачался в ботинки с толстыми подошвами.
   Судя по всему, в быту Маяковский был не столько мужественным, открытым и смелым человеком; сколько тяжелым придирчивым педантом, занудой и истериком.
   Сведения, противоречащие узаконенному имиджу поэта, почерпнуты из воспоминаний друзей поэта.
   Недоброжелатели говорили о Маяковском жестче. В числе "перлов" - "нарцисс, кокетничающий с вечностью". Здесь же - и "уязвленное "я", на которое кто-то наступил ногою", и "совершенно пьяный эгоцентризм", и многое другое.
  
   3.
   Нельзя сказать, что Маяковскому совсем не везло в любви. Маяковский любил и был любим. Но его любовные связи, в большинстве своём, протекали тяжело, надрывно, оставляя после себя горький привкус разочарования и обиды.
   В юности, судя по стихам, Маяковскому хотелось быть объектом всеобщего обожания, но его притязания были отвергнуты прекрасной половиной человечества. Позднее, в нём больше ценили поэта, чем мужчину.
   Единственная женщина, которую Маяковский любил всю жизнь, и которой посвятил свои лучшие лирические стихотворения, изменяла ему постоянно. А затем, после целого ряда драматических сцен легализовала своё право на полную сексуальную свободу.
   В своей ранней лирике Маяковский предельно откровенен. Пожалуй, нет другого большого поэта, в стихах которого не просто звучала, а кричала, корчась от боли и отчаяния, полная эротических видений сексуальная неудовлетворенность и нерастраченность.
  
  
   О, сколько их,
   одних только весен,
   за 20 лет в распаленного влито!
   Их груз нерастраченный - просто несносен.
  
   О сексуальных проблемах молодого Маяковского пишет его сподвижник, футурист Бенедикт Лившиц в книге "Полутороглазый стрелец":
  -- Ему нравился тогда "Громокипящий кубок" и он распевал на узаконен-
   ный Северяниным мотив из Тома:
  
   С тех пор, как все мужчины умерли, -
   Утеха женщины - война.
   Мучительны весною сумерки,
   Когда призывешь - и одна.
  
   Это можно было бы счесть данью сентиментальности, от которой в извест-
   ные моменты не свободен никто из нас, но мне прошедшему хорошую школу фройдизма, послышалось в акцентировании первой строки нечто совершенно иное. Зачем с такой настойчивостью смаковать перспективу исчезновения всех мужчин на земле? - Думал я. - Нет ли тут проявления... сознания собственной малозначительности? Я высказал свои догадки Володе - и попал прямо в цель. Словно не решаясь открыть свою тайну в городе, где он со всеми булыжниками и кирпичами был на короткой ноге, Маяковский стремительно увёз меня в Сокольники. Там уже в опустевшей даче... где мы расположились на ночлег, он признался мне - в чём? В пустяке, который не взволновал бы и гимназиста четвертого класса.
   Кроме случайных связей, непродолжительного увлечения Натальей Брюханенко, романа с американкой русского происхождения Элли Джонс, родившей ему дочь, у Маяковского было три больших любви. И каждая из них, перефразируя известное изречения Толстого, была несчастная по своему.
   По всему, и по звучанию стихов, и по месту в жизни, и по эмоциональному резонансу, по удивительной, несмотря ни на что, привязанности, первое место, по праву, принадлежит Лиле Юрьевне Брик.
  -- Я люблю, люблю несмотря ни на что и благодаря всему, - писал Мая-
   ковский в своем дневнике во время известной размолвки в 1923 году, - любил, люблю и буду любить будешь ли ты груба со мной или ласкова, моя или чужая... Без тебя я прекращаюсь. Это было всегда, это и сейчас.
   Это была громкая любовь с чрезмерными поражающими воображение про-
   явлениями.
  -- Володя не просто влюбился в меня, - делилась своими воспоминания
   ми Л.Ю. Брик, - он напал на меня. Это было нападение. Два с половиною года не было спокойной минуты - буквально.
   Не прибегая к камуфляжу, Маяковский неистовствовал в стихах, запол-
   неных до предела любовью и ревностью.
   Он посвящал в перипетии своих интимных отношений и "атакующий класс", в целом; и знакомых, как своих, так и семьи Брик.
   Можно лишь удивляться стойкости Л.Ю. Брик, которая держала в течение почти трех лет на известном расстоянии раскаленного до бела поэта; стараясь интуитивно нащупать возможность одновременного пребывания в двух качествах - музы вдохновляющей на безумства и просто любящей женщины, которую эти гиперболизированные до предела страсти чисто по-человечески пугали
  -- Только в 1918 году, - писала Брик, - с смогла с уверенностью сказать о
   нашей любви.
   Маяковский больше любил, чем был любим.
   Из стихов, из писем, из воспоминаний близких людей складывается проти-
   воречащая плакатному имиджу поэта ситуация, в которой агитатор, горлан и главарь, вёл себя с любимой женщиной, как робкий неумелый мальчик. Подлизывался, капризничал, мельтешил.
   Свои письма к Лиле Брик Маяковский неизменно подписывал "щен". Письма изобилуют невероятным количеством сладких эпитетов, больше
   приличествующих разомлевшему от первой любви гимназисту
   .Приведенный ниже перечень почерпнут всего из одного письма направленного Маяковским Л.Ю. Брик:
   - ... милый, замечательный, прекрасный, чудный, детка, удивительный, котик, киса, солнышко, рыжик, котенок, лисичка, сладкий, обаятельный, восхитительный, маленький, красавица, обворожительный, потрясающий, фантастический, звездочка.
   Даже в годы близости; они включают период с 1918 по 1925 годы; Л.Ю. Брик никогда не принадлежала Маяковскому безраздельно.
   Кроме мужа Осипа Брика, у Лили Юрьевны было несколько любовников. Маяковский знал об их существовании и вынужден был терпеть.
   Его попытка отстоять свое приоритет осенью 1922 года была жестоко подавлена. Маяковский был осужден на двухмесячную разлуку.
   Переносил он её мучительно. Ни с кем не общался, плакал, писал покаянные записки и стихи.
   Были ещё какие-то попытки сближения, Какие-то встречи...
   Любовная агония длилась до 1925 года. После чего отношения между Маяковским и Л.Ю. Брик приняли сугубо дружеский характер
   И Маяковский принимает поразительное решение. По согласию с семьей Брик, он поселяется вместе с ними в Гендриковом переулке на Таганке и живёт там с 1926 по 1930 гг.
   По этому поводу много и зло сплетничали. Особенно доставалось Брикам.
   Считались, что они "паразитировали на Маяковском".
   Всё не так просто. Здесь, как писал один из самых оригинальных исследо-
   вателей творчества Маяковского Ю. Карабчиевский, имело место "... некоторое соглашение, долговременный деловой союз, смесь подлинной страсти, трезвого расчета и взаимовыгодных обязательств... каждый получал свою долю.
   Без имени Маяковского, без его денег Брики, скорее всего, были бы мало примечательной московской литературной семьей.
   Но и Маяковскому, человеку недостаточно образованному, не умевшему и
   не желавшему работать над серьезной литературой была нужда помощь эрудированного Осипа Брика.
   Осип Брик правил рукописи Маяковского, делал заготовки для его революционных поэм, обладая политическим нюхом, что-то советовал.
   И, наконец, это, пожалуй, главное, Маяковский не мог жить без Лили Брик. Она была ему необходима, если не как любовница, то как единственный близкий человек. Как муза, наконец.
   Маяковский неукоснительно придерживался взятых на себя обязательств.
   Умирая, он с некоторой долей экстравагантности переложил свои заботы на плечи правительства. Попросив устроить "сносную жизнь" своей семье, в которую вместе с матерью и сёстрами включил Лилю Брик.
   Существует точка зрения, что сложись у Маяковского отношения с Татьяной Яковлевой, второй его большой любовью, всё пошло бы по-другому.
   Маяковский познакомился с Татьяной Яковлевой в сентябре 1928 года в Париже. И произвел на красивую избалованную поклонниками женщину большое впечатление.
   Маяковский тоже не остался равнодушным к её чарам. Более того, впервые с 1915 года, он написал посвященное не Лиле Брик, а другой женщине, лирическое стихотворение. Вернее два - "Письмо товарищу Кострову о сущности любви" и "Письмо Татьяне Яковлевой".
   Говорят, что этого Лиля Юрьевна не могла простить Маяковскому до самой смерти.
   В феврале 1929 года Маяковский сделал Яковлевой предложение. Определенного ответа он не получил.
   Впрочем, отказа тоже не было. И Маяковский полагал, что сможет решить вопрос о браке и переезде Татьяны Яковлевой в Россию осенью 1929 года.
   Заграницу Маяковского, на сей раз, не пустили. А из письма Эльзы Триоле Лиле Брик, он узнал, что 11 октября 1929 года Татьяна Яковлева вышла замуж за какого-то французского аристократа.
   Справедливости ради, летом этого же года Маяковский сошелся с московской актрисой Вероникой Полонской.
   Существует много версий по поводу запрета на поездку.
   По одной из них наверху сочли вредной для интересов страны женитьбу крупного советского поэта на белоэмигрантке. Боялись, что Маяковский возьмет да и останется в Париже.
   Предполагалось, что большой друг Маяковского Агранов, занимавший высокий пост в ЧК, с подачи семьи Брик, не желавшей терять кормильца, затормозил выдачу визы.
   Возможно, кто-то посчитал, что 9 заграничных поездок более чем достаточно для Маяковского.
   Потом, и это весьма существенно, стали меняться акценты во взаимоотношениях между властью и творческой интеллигенцией. Начиналась эпоха завинчивания гаек.
   Что же до Татьяны Яковлевой, то, несмотря на чувства к Маяковскому, она ничего не собиралась, по большому счету, менять в своей жизни.
   Более того, она не принадлежала Маяковскому всецело. В одном из писем к матери Татьяна горько сетовала:
   - У меня сейчас масса драм. Если бы даже я захотела быть с Маяковским, то, что стало бы с Илей, и кроме него есть ещё двое. Заколдованный круг.
   За исключением ужасного финала, во взаимоотношениях Маяковского с Вероникой Полонской было больше смешного, чем возвышенного.
   Постаревший, во многом потерявший былую хватку, одинокий, часто болевший и в силу всего этого нервный Маяковский судорожно пытался что-то изменить в своей жизни.
   В качестве панацеи ему виделась любящая женщина. Жена. Хозяйка его дома. Мать его детей.
  -- Хорошая любовь, - признался он Р.О. Якобсону, - может меня спасти.
   С Вероникой Полонской Маяковского познакомили Брики. Не без задней
   мысли, как считают враги Лили Юрьевны.
   Молодая, ничем особенным, кроме внешности, не примечательная женщи-
   на, могла бы развлечь Маяковского. Успокоить его на время; и, тем самым, избавить окружающих от тяжелых истерик, в которые Маяковский стал впадать по любому поводу.
   Маяковскому взаимоотношения с Полонской представились в другом свете. Он решил, что Вероника именно та женщина, которой ему не хватало в последние годы.
   Сближение наступило довольно быстро. Дальнейшему развитию событий мешало два обстоятельства.
   Полонская была замужем за мхатовским актером Яншиным. Потом у неё были собственные творческие амбиции.
   Возможно, Полонская пожертвовала бы ради Маяковского и тем, и другим. Но ей нужно было какое-то время, чтобы в чем-то разобраться, что-то объяснить, соблюсти естественные приличия.
   Маяковского такой темп не устраивал. По его плану она должна была незамедлительно оставить мужа, бросить театр и поселиться у него. В так называемом, рабочем кабинете на Лубянском проезде.
   Отказ Полонской Маяковский воспринял крайне болезненно. И началось характерное для него выкручивание нервов, своих и чужих.
   Он скандалил. Прилюдно устраивал безобразные сцены, Подолгу простаи-
   вал под дверью квартиры Полонской и Яншина, вымаливая свидание. Униженно просил прощения. И тут же оскорблял.
   Полонская советовала Маяковскому обратиться к врачу. Уговаривала рас-
   статься на время, чтобы лучше разобраться в чувствах, проверить их. Но Маяковский, что называется, закусил удила.
   12 апреля 1930 года Маяковский составил план решающей беседы с Полонской.
   Маяковский писал, что не покончит жизнь самоубийством, чтобы не доставить "...такого удовольствия художественному театру".
   Ещё его пугала мысль - показаться смешным.
   14 апреля 1930 года в рабочем кабинете Маяковского произошло
   объяснение с Полонской.
   - Я ответила, - вспоминала позднее В. Полонская, - что люблю его и бу-
   ду с ним, но не могу остаться здесь сейчас. Я по человечески люблю и уважаю мужа и не могу поступить с ним так... И театра я не брошу... Владимир Владимирович был не согласен с этим... чтобы всё было немедленно или совсем ничего не нужно.
   Полонская вышла из комнаты, и Маяковский нажал на курок.
  
   4.
  
   Маяковский ушел из жизни 14 апреля 1930 года, в 10 часов 15 минут..
   Официальная версия случившегося - самоубийство.
   Существуют и другие точки зрения - застрелили, подвергли специальной обработке, вынудили.
   За два дня до смерти Маяковский написал завещание:
  
   "Москва. 12 апреля. 1930 года"
  
   Всем.
  
   В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил.
   Мама, сёстры и товарищи, простите - это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет.
   Лиля, - люби меня.
   Товарищ правительство, моя семья - это Лиля Брик, мама, сёстры и Вероника Витольдовна Полонская.
   Если ты устроишь им сносную жизнь - спасибо.
   Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся.
  
   Как говорят -
   "инцидент исперчен".
   Любовная лодка
   разбилась о быт.
   Я с жизнью в расчете
   и не к чему перечень
   взаимных болей,
   бед
   и
   обид.
  
   Счастливо оставаться.
   Владимир Маяковский.
  
   Дальше следовало несколько приписок. Маяковский сводил счеты с литературными противниками и отдавал денежные распоряжения.
   Обращает на себя внимание своеобразие завещания. Высокопарное и не вполне уместное обращение к правительству. Включение в состав семьи Вероники Полонской
   Стихи, как, оказалось, были написаны давно и лишь немного подправлены.
   Демьян Бедный, не любивший Маяковского и остро завидовавший ему, распространялся о "жуткой незначительности письма".
   Журналист Ю.Стеклов, имея в виду двусмысленное положения, в котором очутилась В. Полонская, высказался со всей определенностью - жил хулиганом и умер хулиганом.
   Долгие годы общепринятой считалась узаконенная сверху версия.
   Факт самоубийства не подвергался сомнению. Его связывали с целым рядом не слишком существенных и не затрагивающих главное, обстоятельств.
   В их числе тяжелая астения, вызванная перенесенным незадолго до этого гриппом. Переутомление. Провал "Бани" в театре В. Мейерхольда. Изъятие портрета из журнала "Печать и революция". Разрыв с Татьяной Яковлевой. И, наконец, отсутствие в Москве семьи Брик.
   Действительно в апреле 1930 года Маяковский чувствовал себя хуже, чем обычно. Он жаловался на головную боль, быстро уставал, потерял былую активность и с трудом справлялся со своей ролью на литературных диспутах. Пропускал чувствительные удары агрессивно настроенных оппонентов.
   Действительно, провал "Бани" был оглушительным. М. Зощенко утверждал, что ему "более тяжелого провала... не приходилось видеть".
   Действительно, в прессе появилось несколько ругательных рецензий. Не так гладко, как хотелось прошла юбилейная выставка. А тут ещё, взяли и вырезали портрет.
   Было тошно, противно. Друзья дулись на него за сепаративное соглашение с РАППом. Единственное пристанище, единственная отдушина Брики, взяли и укатили в Англию.
   Потом Полонская не соглашается на его условия.
   Взял и застрелился.
   Маяковский и раньше не отличался крепким здоровьем. И раньше случались провалы. И раньше его поругивали в прессе. Тогда всех ругали.
   Притом, что Маяковский никогда не был объектом направленной свыше критики, как Булгаков или Пильняк.
   Более того, он сам вел себя крайне агрессивно по отношению к литературным противникам.
   Обнаруженный в следственном деле Б. Пильняка, подписанный Маяковским документ "Наше отношение", ничем иным, как политическим доносом не назовешь.
   Не выдерживают критики появившиеся в эмигрантской печати утверждения, будто Маяковский застрелился в силу идейных соображений. Устыдившись содеянного на литературном поприще.
   Не ни одного факта, который говорил бы об этом. До последних дней Маяковский был верен системе и не отрекался ни в стихах, ни в жизни от её идеалов
   Люди знавшие Маяковского близко, не видели в событиях последнего периода его жизни ничего такого, чтобы могло заставить поэта расстаться с жизнью. С известной долей цинизма, но однозначно, высказался Д. Бедный:
   - Чего ему не хватало?
   Если первая версия опирается на ряд событий, которые хоть и не тянули на причину, в силу малозначительности, но имели место в действительности. Вторая основана на домыслах, более или менее корректных подтасовках, слухах. И больше похожа на детективную историю, чем на гипотезу.
   Утверждают, будто Маяковского то ли довели до самоубийства, то ли, попросту, застрелили.
   Будто сам Сталин был лично заинтересован смерти поэта, обнаружив какие-то общие коллизии в семейной жизни героя "Бани" Победоносикова и своей собственной.
   Роль исполнителей отвели чекистам - друзьям дома.
   Договорились до, якобы, насторожившей чекистов раздвоенности сознания Маяковского.
   С одной стороны он был "на все сто" за. С другой же, в подсознании поэта происходило нечто совершенно противоположное. И это "нечто" привлекло внимание психоаналитиков из органов.
   Вот как себе это представляет некто Кедров:
  -- ... подсознание не обманешь. Сознание говорит: - "Здравствуй Нетте!
   Как я рад, что ты живой дымной жизнью труб, канатов и крюков". А подсознание выдаёт с головою: - "Здравствуй Нетте! Как яр ад...". Все орудия пыток на месте, даже крюки для подвешивания жертвы. Словно побывал поэт в Лубянском подвале.
   Если это и аргумент, то только в пользу беспредельной изощренности человеческой фантазии.
   И, наконец, исполнители. В доме Маяковского действительно бывали чекисты. Он дружил с ними. В том числе домами
   По существу можно согласиться с тем же Кедровым, что "квартира Маяковского была... наводнена профессиональными тайными убийцами из ЦК"
   Крыть нечем. И Агранов, близкий приятель "Аграныч", и соавтор по киносценарию о происках английской разведки Чужанин; потом Волович, Эльберт, так или иначе, занимались этим в силу должности.
   Но трудно верится, чтобы для решения довольно банального для ЧК случая использовали ведущих сотрудников этой организации. Да ещё в таком большом количестве.
   Не в пользу версии о "чекистском следе" говорит ещё одно обстоятельство. В лучших традициях любой тайной полиции - ликвидация свидетелей. Так
   вот никто из свидетелей, от соседей по квартире до Вероники Полонской не пострадал.
   В чем же причина самоубийства Маяковского.
   О его психической неуравновешенности написано много. Меньше извест-
   но, что на высоте нервного напряжения, Маяковский многократно помышлял о самоубийстве.
Дважды Маяковский стрелялся. Причем в обоих случаях был использован принцип гусарской или русской рулетки. В обойме пистолета находился только один патрон.
   Первый раз это произошло в 1916 году. Маяковский позвонил Лиле Брик и срывающимся голосом сказал:
  -- Прощай, Лилик! Я стреляюсь...
   Спас случай. Не то осечка, не то единственный патрон не сработал.
   Была ещё одна попытка. Л.Ю. Брик говорит об этом вполне оп-
   ределенно:
   - Он уже два раза стрелялся, оставив по одной пуле в револьверной
   обойме. В конце концов, пуля попадёт.
   Ей вторит Эльза Триоле:
   - Всю жизнь боялась, что Володя покончит с собой.
   Маяковский как-то прилюдно заявил, что покончит с собою к 35-ти годам.
   Потом он отодвинул кончину ещё на пять лет.
   Мотив самоубийства проходит через часть лирических стихов поэта. Он выкристаллизовывается из мучительных размышлений о своем одиночестве и ненужности.
   Строчка из "Про это".
   - В детстве, может на самом дне, десять найду сносных дней...
   Об этом же в стихотворении "Я"
   - Я одинок, как последний у идущего слепым человека...
   И, наконец, "Флейта-позвоночник".
   - ... такая тоска, что только б добежать до канала и голову сунуть воде в оскал...
   Маяковский в стихах постоянно кого-то кромсает, режет, копается во внутренностях, Смакует жестокие сцены разбоя и насилия.
   Все, написанное поэтом, так или иначе, идентифицируется с его личностью. Настораживают строки:
   "... я обвенчаюсь с моим безумием". Это "Владимир Маяковский"
   "Да здравствует снова мое безумие" - Это "Человек".
   И там же:
   - "В бессвязный бред о демоне растет моя тоска".
   Мысли о самоубийстве в стихах Маяковского находятся в связи с мыслями
   о бессмертии.
   Его лирические герои воскресают по прошествии многих сотен лет для то-
   го, чтобы благоденствовать в новом мире. Где им воздастся по заслугам. Где они получат всё то, что недополучили - любовь любимой женщины, всеобщее почитание, славу.
   "Мастерская человечески воскрешений" - была навязчивой идеей Маяков-
   ского. Его творческой концепцией, его верой.
   Р. Якобсон как-то познакомил Маяковского с основными положениями
   теории относительности Эйнштейна. Реакция поэта была неожиданной.
  -- Я совершенно убежден, - воскликнул Маяковский, - что смерти не бу-
   дет! Будут воскрешать мертвых. Я найду физика, который мне по пунктам растолкует книгу Эйнштейна... Я этому физику академический паёк платить буду.
   Маяковский уговаривал Р. Якобсона отправить через РОСТА телеграмму
   Эйнштейну:
  -- С приветом науке будущего от искусства будущего.
   В этой смеси страха перед смертью, веры в воскрешение и постоянных за-
   явлений о скором самоубийстве очень много детского.
  -- Ах, раз вы так, я вам покажу! Вы узнаете меня.
   Так обычно рассуждает обиженный ребёнок, рисуя в с воем воображении
   картину смерти, похороны, запоздалое раскаяние обидчиков. И, наконец, апофеоз:
   - А я как встану из гроба. Как выскочу.
   Да и само написание стихов, в значительной части своей, было для Мая-
   ковского способом вытеснения мучительных переживаний. Всего того, что тревожило, давило на психику, вызывало ощущение трагического надрыва, какого-то, чуть ли апокалиптического, ужаса.
   О постоянно непрекращающемся стихотворчестве Маяковского писал М. Зощенко
  -- Тут, главным образом, была трагедия постоянной работы. Даже, гуляя
   по улицам Маяковский бормотал стихи... И ничего - ни поездка заграницу, ни увлечения, ни сон - ничто не отключало полностью его головы. Трудно сказать, как именно создавалось такое состояние. Быть может, существовали какие-то природные свойства, какие-то органические неправильности нервных центров?
   Не менее категорично писал К. Чуковский:
  -- Ежедневно создавать диковинное, поразительное, эксцентрическое,
   сенсационное - не хватит никаких человеческих сил... тут никакого таланта не хватит.
   Посмертная психиатрическая диагностика затруднительна. Можно с уверенностью констатировать лишь наличие у Маяковского психопатических черт характера.
   Здесь и тяжелые эмоциональные сдвиги, и многочисленные комплексы, и отчетливые сублимационные процессы, завязанные на творчестве, и "запрограммированная" тяга к самоубийству.
   Существование Маяковского было отравлено ужасной игрой воспаленного воображения.
   Постоянно присутствовало мало мотивированное, лишь отчасти связанное с житейскими обстоятельствами, беспокойство. Оно то ослабевало, то усиливалось, но никогда не оставляло Маяковского полностью.
   Чтобы избавиться от него Маяковский погружался в стихию творчества, лез в революцию, буйствовал на эстраде и в любви, вступал в непримиримую борьбу с теми, кто был против, если не на все сто, то хоть отчасти.
   Это отвлекало, но не всегда и не полностью. И тогда, пугая Маяковского и одновременно маня, возникала мысль о самоубийстве.
   Не о продуманном до конца, исключающем благоприятный исход. А о самоубийстве с вариантами. Доведенная до крайней степени риска попытка.
   В психиатрии известны мучительные душевные переживания, которые можно подавить конкурирующими, из ряда вон выходящими ощущениями.
   Для Маяковского самоубийство, вернее игра в него. Игра, построенная на принципе русской рулетки, при которой проигрыш возможен, но не однозначен. Где мощный, подавляющий всё другое, стрессовый импульс, связанные с нажатием на курок заряженного пистолета, может освободить от всего мелкого, суетного, ненужного, был выходом из ситуации, где "других выходов нет".
   Судя по всему, Маяковский оттягивал до последнего. Ещё на что-то наде-
   ялся, рассчитывал. Мучительно ждал
   Как и когда-то он оставил в обойме один патрон. И не веря до конца в воз-
   можность смерти, нажал курок.
   На этот раз чуда не произошло. В русскую рулетку нельзя играть до бесконечности.
  
   Глава вторая.
  
   ЗАГАДКА БОЛЕЗНИ И СМЕРТИ ГОГОЛЯ.
  
   1.
   Большинство из нас вынесло из школы и навеки закрепило в памяти весьма условные и, в общем-то, однозначные представления о целом ряде отечественных писателей.
   Их тенденциозно составленные биографии были избавлены от всего того, что противоречило установленным канонам.
   Неугодные сведения либо изымались и умалчивались, либо изменялись до неузнаваемости.
   В своё время откровением стала книга В.В. Вересаева "Пушкин в жизни", благодаря которой поклонники великого поэта смогли убедиться, что автор гениальных стихов в быту был не лишен очень многих человеческих слабостей и недостатков.
   Н.А. Некрасов, чья иссеченная кнутом муза звала на подвиги не одно поколение русских революционеров, по свидетельству тончайшего знатока его жизни и творчества К.И. Чуковского имел репутация литературного кулака и барышника.
   Об этом открыто говорили Толстой, Тургенев, Герцен и многие другие.
   Известный литературовед Б.Я. Бухштаб, оценивая поэзию А.А. Фета, как одну из вершин русской лирики, привёл ряд доказательств в пользу того, что этот апологет чистого искусства был в быту бравым служакой, прижимистым помещиком, удачливым дельцом и реакционером настолько одиозным, что его публичные выступления вызывали смущение даже в рядах его единомышленников.
   Долгие годы было принято бранить Ц. Ломброзо за теорию, согласно которой между психической болезнью и творческими возможностями ряда выдающихся писателей, композиторов и художников существовала определенная связь
   Но, как говорится, из песни слов не выбросишь.
   Психически болели Н.В. Гоголь, Ф.М. Достоевский, В.М. Гаршин, В. Ван Гог, Ф. Гельдерлин, А. Стриндберг, Р. Шуман и мн. др.
   На разных этапах жизни более или менее выраженные признаки нездоровья обнаруживали Н.А. Некрасов, А.А. Фет, И.А. Гончаров, Л.Н. Толстой, А.М. Горький.
   Стоит ли об этом писать? Противники обычно ссылаются на оброненную В.В. Маяковским фразу: "Я поэт, тем и интересен".
   С другой стороны неведение порождает самые невероятные допущения:
  -- Слышали, тот болел. И этот! Сам читал. У Белинского... А нам
   говорили... Верь после этого людям.
   Поэтому будет честнее, говоря о том или ином большом человеке, не
   препарировать его биографию, не утаивать те или иные, не удовлетворяющие кого-то куски; а показать, как вопреки всему, в том числе болезни, дурному характеру, каким-то, может быть не очень почтенным (и такое бывает) свойствам личности он стал творцом.
   Ни об одном большом писателе не говорили, так много и по-разному, как о Гоголе.
   О его жизни, болезни и самой смерти сложилось превеликое множество разнообразных суждений.
   Посильную лепту внесли современники писателя, как знавшие его близко, так и понаслышке. Друзья, родственники, случайные мимолетные знакомые.
   Позднее, о нём писали литературоведы, психологи, психиатры.
   Черты характера Гоголя, его трудно объяснимые, подчас, поступки пытались связать с самыми разнообразными причинами.
   Много написано о болезни Гоголя.
   Не вполне ясны обстоятельства его смерти. Пишут, будто он был похоронен живым, находясь в состоянии летаргического сна.
   Перед вами ещё одна попытки приоткрыть покров тайны второе столетие скрывающий многие обстоятельства болезни и смерти великого писателя.
  
   2.
  
   Как правило, изучая ту или иную болезнь, обращают внимание на особенности генеалогического древа. Занимаются поисками сходной патологии у близких и дальних родственников.
   Родословная Гоголя весьма интересна.
   Его отец Василий Афанасьевич был веселым общительным человеком с несомненными литературными задатками.
   Он писал пьесы и ставил их на сцене любительского театра своего соседа и дальнего родственника отставного екатерининского сановника Д.П. Трощинского
   Судя по всему, В.А. Гоголь болел туберкулезом. В пользу этого говорит многомесячная лихорадка, по поводу которой он лечился у знаменитого в ту пору доктора М. Я. Трохимовского.
   За несколько дней до смерти у Василия Афанасьевича пошла горлом кровь.
   Среди родственников Гоголя по материнской линии было много странных, мистически настроенных и просто психически больных людей.
   Сама Марья Ивановна Гоголь обладала крайней впечатлительностью, была мнительна.
   По словам ближайшего друга писателя А.С. Данилевского, она приписывала своему сыну "...все новейшие изобретения (пароходы, железные дороги) и... рассказывала об этом всем при каждом удобном случае".
   М.И. Гоголь была нераспорядительная. Дурно вела хозяйство. Имела склонность к покупке не нужных вещей. И отличалась подозрительностью.
   Изначально Гоголь не был наделен ни силою, ни здоровьем.
   Новорожденным, как пишет один из ранних биографов писателя он "был необыкновенно худ и слаб". Родители долго опасались за его жизнь., лишь по истечении шести недель рискнув перевести его из Великих Сорочинец, где он родился, домой в Яновщину.
   Небольшого роста, тщедушный, узкогрудый, с вытянутым лицом и длинным носом Гоголь представлял собою классический пример астенического телосложения.
   Этот тип телосложения предрасполагает, как к психическим расстройствам, так и к туберкулёзу.
   Недаром Гоголь долго болел "золотухой" - заболеванием, проявления которого современная медицина связывает с хронической туберкулезной инфекцией.
   Судя по воспоминаниям соучеников Гоголя по Нежинскому лицею, во многом спорных и противоречивых, он был угрюмым, упрямым, малообщительным, очень скрытным. И вместе с тем, склонным к неожиданным и подчас опасным проделкам.
   Из-за этого для части товарищей по лицею Гоголь служил "...объектом забав, острот и насмешек".
   Администрация лицея его тоже не особенно одобряла.
   Из ведомости о поведении пансионеров, датированной февралем 1824 года можно узнать, что Гоголь был наказан "за неопрятность, шутовство, упрямство и неповиновение".
   Учился он плохо. Это подтверждают и соученики, и наставники, и сам писатель.
   В одном из писем к матери Гоголь сетовал на то, что он провел "... целых шесть лет даром".
   Страсть к театру, появившаяся у Гоголя в последние годы обучения в лицее, выявила у него несомненное актерское дарование. Это признавали все.
   Литературные опыты, напротив, высмеивались лицейскими любителями изящной словесности. И для большинства последующая слава Гоголя оказалась абсолютной неожиданностью.
   О том, что испытывал Гоголь, учась в лицее, можно судить по письму, которое он направил матери, накануне завершения учебы:
  -- ... вряд ли кто вынес столько неблагодарностей, несправедливостей,
   глупых смешных притязаний, холодного презрения... У нас почитают меня своенравным, каким-то несносным педантом, думающим, что он умнее всех, что он создан на другой лад от людей. Вы меня называете мечтателем, опрометчивым... Нет, я слишком много знаю людей, чтобы быть мечтателем. Уроки, которые я от них получил, останутся навеки неизгладимыми. И они - верная порука моего счастья.
   В дополнение к этим строкам, более приличествующим человеку
   пожившему, изломанному жизнью, чем юноше собирающемуся покинуть родительский дом, следует сказать, что Гоголь считал себя "скрытым и недоверчивым" и указывал на парадоксальность своего характера.
   По словам Гоголя, в нём была заложена "страшная смесь противоречий, упрямства, дерзкой самонадеянности и самого униженного смирения".
   Ему было легче любить "всех вообще", чем каждого в отдельности. Типичная черта шизоидной личности.
  -- Любить кого-либо особенно, - писал Гоголь, - я мог только из интереса.
   Недаром люди, с которыми Гоголь близко общался, сетовали на его капризность, неискренность, холодность, невнимание к хозяевам и трудно объяснимые странности.
   Настроение Гоголя было неустойчивым. Приступы уныния и необъяснимой тоски чередовались с веселостью.
  -- Вообще-то я был характера скорее меланхолического, - писал Гоголь
   В.А. Жуковскому, указывая одновременно на "расположение к веселости".
   Наблюдательный Пушкин назвал Гоголя "веселым меланхоликом".
   Гоголь был невысокого мнения о своем характере. Более того, он рассматривал своё творчество, как одну из возможностей избавления от наиболее неприятных ему черт.
  -- Я стал наделять, - писал Гоголь в "Избранных местах из переписки с
   друзьями", - своих героев сверх их собственных гадостей собственной дрянью. Вот как это делалось: взявши дурное свойство моё, я преследовал его в другом звании и на другом поприще, старался себе изобразить его в виде смертельного врага, нанесшего мне самое чувствительное оскорбление, преследовал его злобой, насмешкой и всем чем попало.
   Идентификация своего "я" с литературными героями изображена Гоголем совершенно в духе Фрейда. Ещё одно подтверждение того, что все открытия имели своих предтеч.
   По выражению С.Т. Аксакова Гоголь вёл "строго монашеский образ жизни".
   У него не было ни жены, ни любовницы.
   Предложение сделанное им весной 1850 года Анне Михайловне Виельгорской, было совершенно неожиданным. И отказ мало расстроил его.
   Существует упоминание о таинственной незнакомке, женщине-вамп, произведшей на молодого Гоголя, только что приехавшего из провинции в Петербург, "ужасное и невыразимое впечатление". И побудившей его силою удивительных чар к бегству из России.
   Вся эта история, как считают специалисты, занимавшиеся жизнью и творчеством Гоголя, выдумана им от начала до конца с одной лишь целью, как-то объяснить матери и окружающим свой неожиданный отъезд заграницу и трату высланных на уплату долга денег.
   По сути же круг женщин, с которыми общался Гоголь, состоял из лиц, жаждавших духовной пищи и видевших в Гоголе учителя и наставника.
   Следует упомянуть, что Гоголь был большим любителем острот, подчас, как выразился кто-то из приятелей, "не совсем опрятных" и соленых анекдотов, которые он рассказывал с большим мастерством и наслаждением в любом обществе, расположенном его слушать
  -- Любимый род его рассказов, - писал кн. Урусов, - были скабрезные
   анекдоты, причем рассказы эти отличались не столько эротической чувствительностью, сколько комизмом во вкусе Рабле. Это было малороссийское сало, посыпанное крупной аристофановской солью.
   Описание любовных сцен в произведениях Гоголя встречается редко. Они явно не принадлежат к числу лучших страниц вышедших из-под страниц писателя.
   Более того, многие его герои отзываются о представительницах прекрасного пола весьма неодобрительно. На манер Солопия Черевика из "Сорочинской ярмарки". Его сакраментальной реплике мог бы позавидовать любой феминофоб:
  -- Господи Боже мой... И так много всякой дряни на свете, а ты ещё и
   жинок наплодил!
  
   3.
  
   В течение почти всей жизни Гоголь жаловался на боли в желудке, сочетавшиеся с запорами, болями в кишечнике и всем тем, что он в письме к Пушкину именовал "геморроидальными добродетелями".
  -- Чувствую хворость в самой благородной части тела, - в желудке. Он
   бестия почти не варит вовсе, - писал Гоголь из Рима весной 1837 года своему приятелю Н.Я. Прокоповичу.
   Ему же осенью 1837 года:
  -- Желудок мой гадок до невозможной степени и отказывается
   решительно варить... Геморроидальные мои запоры... начались опять
   и, поверишь ли, что если не схожу на двор, то в продолжении всего дня чувствую, что на мой мозг, как бы надвинулся какой-то колпак, который препятствует мне думать, и туманит мой мозг.
   Работа желудка занимала Гоголя до чрезвычайности.
   Притом, что Гоголь от природы обладал хорошим аппетитом, с которым он
   не умел и, судя по всему, не считал нужным бороться.
   Гоголь любил поговорить о своем желудке Он полагал, общее заблуждение всех ипохондриков, что эта тема интересна не только им самим, но и окружающим.
  -- Мы жили в его желудке, - писала княжна В.Н. Репнина.
   В воспоминаниях знавших Гоголя близко людей упоминается также, что
   писатель постоянно мерз, у него опухали руки и ноги.
   Ещё были состояния, которые Гоголь именовал то припадками, то обморо-
   ками, то переворотами.
  -- Болезнь моя выражается, - сообщал Гоголь своей ученице М.П. Бала-
   биной, - такими страшными припадками, каких никогда ещё со мной не было... я почувствовал... поступившее к сердцу волнение... потом следовали обмороки, наконец, совершенно сомнамбулическое состояние.
   В своём завещании Гоголь писал, что на него "находили... минуты жизнен-
   ного онемения, сердце и пульс переставали биться".
   Это состояния сопровождались выраженным чувством страха.
   Гоголь очень боялся, что во время этих приступов его сочтут мертвым и похоронят заживо.
  -- ... тела моего не погребать, - писал он в своём завещании, - до тех пор
   пока не покажутся явные признаки разложения.
   Большинство наблюдавших Гоголя врачей видело в нём ипохондрика.
  -- Несчастный ипохондрик, - жаловался знакомым известный московский
   врач А.И. Овер, - не приведи Бог его лечить, это ужасно.
   В воспоминаниях С.Т. Аксакова, относящихся к 1832 года, упоминается,
   что во время совместного путешествия Гоголь "... начал жаловаться на болезни... и сказал, что болен неизлечимо".
   Когда же С.Т. Аксаков спросил, в чём именно заключается его болезнь, Го-
   голь ответил, что "причина его болезни находится в кишках".
   Об этом же в письме к брату пишет Н.В. Языков:
  -- Гоголь рассказывал мне о странностях своей, вероятно мнимой болезни,
   в нём де находятся зародыши всех возможных болезней, также и об особенностях устройства головы своей и неестественности положения желудка. Его будто осматривали в Париже знаменитые врачи, и нашли, что желудок его вверх дном.
   П.В. Анненков живший с Гоголем в Риме в 1841 году, также указывал на то,
   что Гоголь "... имел особенный взгляд на свой организм и полагал, что устроен совсем иначе, чем другие люди".
  
   4.
  
   Периодическим спадам настроения Гоголь был подвержен с юных лет.
  -- ... на меня находили припадки тоски, - писал Гоголь, - мне самому не
   объяснимые.
   Первый клинически очерченный приступ депрессии, отнявший у писателя, "почти год жизни" был отмечен в 1834 году.
   Начиная с 1837 года приступы, различные по продолжительности и тяжести, отмечаются регулярно.
   В части своей, они были не вполне очерчены. Их начало, и конец просматривались неотчетливо. Терялись в других присущих Гоголю характерологических свойствах и качествах.
   Гоголь жаловался на тоску, "которой нет описания". И от которой он не знал "куда... деться".
   Сетовал, что его "душа... изнывает от страшной хандры". Находится "в каком-то бесчувственном сонном положении".
   Из-за этого Гоголь не мог не только творить, но и думать.
   Отсюда жалобы на "затмение памяти и "странное бездействие ума".
  -- В этой голове - писал Гоголь в январе 1842 года М.П. Балабиной, -
   Нет ни одной мысли, и если вам нужен болван для того, чтобы надевать вашу шляпку или чепчик, я весь теперь к вашим услугам.
   Во время приступов депрессии Гоголь больше чем обычно жаловался на
   "желудочное расстройство и "остановившееся пищеварение".
   Его мучили "перевороты", от которых было "сильно растерзано всё внут-
   ри".
   Он сильно зяб, худел, отекал и "терял обычный цвет лица и тела".
  -- Сверх исхудания необыкновенные боли во всем теле, - писал Гоголь
   графу А.И. Толстому в 1845 году, - тело моё дошло до страшных охладеваний, ни днём, ни ночью я ничем не мог согреться. Лицо моё всё пожелтело, а руки распухли и были ничем не согреваемый лёд.
   Летом же этого года он пишет В.А. Жуковскому:
  -- По телу моему можно теперь проходить курс анатомии: до такой степе-
   ни оно высохло и сделалось кожа да кости.
   Ощущение тяжелой болезни не оставляло Гоголя.
   Начиная с 1836 года работоспособность начала падать. Творчество требовало от Гоголя неимоверных изнуряющих его усилий.
   Он писал в "Авторской исповеди":
  -- Несколько раз, упрекаемый в не деятельности, я принимался за перо, хо
   тел насильно заставить себя написать что-нибудь вроде небольшой повести или какое-нибудь литературное произведение и не мог произвести ничего. Усилия мои почти всегда оканчивались болезнью, страданием и, наконец, такими припадками, вследствие которых нужно было продолжительно отложить всякое занятие.
   У Гоголя изменилось отношение к жизни и к её ценностям..
   Он начал уединяться, потерял интерес к близким, обратился к религии.
   Его вера стала чрезмерной, подчас неистовой, исполненной неприкрытой мистики.
   Приступы "религиозного просветления" сменялись страхом и отчаянием..
   Они побуждали Гоголя к исполнению христианских "подвигов".
   Один из них - измождение тела, привел Гоголя к гибели.
   Гоголю не давали покоя мысли о его греховности.
   Поиски путей спасения заняли его целиком. Он обнаружил у себя дар проповедника. Начал учить других. И был твердо уверен, что не в творчестве, а в нравственных исканиях и проповедях заключен смысл его существования.
  -- Гоголь, погруженный беспрестанно в нравственные размышления, -
   писал С.Т. Аксаков, - начал думать, что он должен и может поучать людей и что поучения его будут полезнее юмористических сочинений. Во всех его письмах начинал звучать тон наставника.
   Во время последнего, наиболее тяжелого приступа болезни, развившегося в начале 1852 года, Гоголь умер.
  
   5.
   Был ли Гоголь болен психически? И если болен, то чем?
   Этот вопрос задавали себе современники писателя. И отвечали на него, в
   большинстве случаев, положительно.
  -- ... ехали к нему, - вспоминал И.С. Тургенев, - как к необыкновенному
   гениальному человеку, у которого что-то тронулось в голове. Вся Москва была о нём такого мнения.
   Предположение о наличии у Гоголя психического заболевания содержится
   в известном письме В.Г. Белинского. В воспоминаниях Аксакова.
   Наблюдавшие Гоголя врачи находили у него то "нервическое состояние",
   то ипохондрию.
   Последний диагноз входил в качестве составной части в распространенную в 40-х года Х1Х столетия классификацию психических заболеваний немецкого психиатра В. Гризингера, как подвид подавленности, тоски или меланхолии.
   Уже после смерти Гоголя предпринимались неоднократные попытки объяснить психическое состояние Гоголя. Установить тот или иной диагноз.
   Часть психиатров, начиная от проф. В. Ф. Чижа, написавшего в 1903 году, что у Гоголя имели место признаки "наследственного помешательства в смысле Мореля", считала его шизофреником
   Другая часть предполагала, что Гоголь был болен маниакально-депрессивным психозом.
   Опираясь на несомненные приступы депрессии у Гоголя, и те и другие пытаются ограничить их рамками этих, в части своей трудно, диагностируемых и недостаточно четко отделенных друг от друга заболеваний.
   Со времен Э. Крепелина и Е. Блейлера, описавших в начале прошлого века шизофрению, в качестве самостоятельного психического заболевания, представления о ней отличались крайним непостоянством.
   Границы шизофрении то расширялись до невероятных размеров, вбирая в себя чуть ли не всю психиатрию, и не только её, то сужались почти до полного отрицания.
   Всё это не могло отразиться на позиции исследователей болезни Гоголя.
   В принципе в поведении больного Гоголя было много такого, что не укладывалось в прокрустово ложе классификации психических заболеваний.
   Даже в последние годы оно было продуманным и вполне целесообразным. Пусть не с точки зрения, так называемого здравого смысла. Но с позиции тяжелого ипохондрика, человека подавленного депрессией, боящегося смерти и загробных мук.
   В этом контексте вполне понятно обращение к догматам религии, которые обещают кающимся спасение души.
   Это был крик отчаяния. Но современники не расслышали его. Не разобрались в полной мере. И не пришли на помощь.
  -- Я почитаюсь загадкой для всех, - писал Гоголь в одном из своих писем.
   - Никто не разгадал меня совершенно
   Эти слова писателя в полной мере могут быть отнесены и к его болезни.
  
   6.
  
   Обстоятельства смерти Гоголя загадочны и до конца не выяснены
   Существует несколько версий. Одна из них основывается на причинах сугубо духовного свойства и принадлежит сыну С.Т. Аксакова Ивану.
  -- ... жизнь Гоголя сгорела от постоянной душевной муки, от беспрерыв-
   ных духовных подвигов, от тщетных усилий отыскать обещанную им светлую сторону, от необъятности творческой деятельности, вечно происходившей в нём и вмещавшейся в таком скудельном сосуде... Сосуд не выдержал. Гоголь умер без особенной болезни.
   Врачи, приглашенные к умирающему Гоголю, нашли у него тяжелые
   желудочно-кишечные расстройства.
   Говорили о "катаре кишек", который перешел в "тиф". О неблагоприят-
   но протекавшем гастроэнтерите. И, наконец, о "несварении желудка", осложнившегося "воспалением".
   Уже позднее, большинство исследователей, вне зависимости от их диаг-
   ностических пристрастий, считало, что Гоголь умер вследствие физического истощения, вызванного голодовкой на фоне тяжелейшего приступа депрессии.
   Ничего не предвещало драматического развития событий. Зимой 1851-52
   гг. Гоголь чувствовал себя не вполне здоровым. Жаловался, по обыкновению на слабость и расстройство нервов. Но не более того.
   В целом же он был довольно бодр, деятелен и не чуждался житейских
   радостей.
   Доктор А.Т Тарасенков, бывший в гостях вместе с Гоголем 25 января 1852 года писал:
   - Перед обедом он выпил полынной водки, похвалил её; потом с удовольствием закусывал и после этого сделался подобрее, перестал ежиться; за обедом прилежно ел и стал разговорчивее.
   Состояние Гоголя изменилось 26 января 1852 года. Ухудшению состояния предшествовала смерть Е.М. Хомяковой, бывшей в числе близких друзей писателя.
   Её непродолжительная болезнь, неожиданная смерть, тягостная процедура похорон повлияли на психическое состояние Гоголя. Усилили никогда полностью не исчезавший страх смерти..
   Гоголь начал уединяться. Перестал принимать посетителей. Много молился. Почти ничего не ел.
   Священник, к которому Гоголь обратился 7 февраля с просьбой исповедать его, заметил, что писатель еле держится на ногах.
   Близким Гоголь говорил о своей греховности. Он полагал, что в его произведениях имелись места, дурно влияющие на нравственность читателей.
   Эти мысли стали особо значимыми после беседы с Ржевским протоиреем Матвеем Константиновским, обладавшим, по словам В.В. Набокова " красноречием Иоанна Златоуста при самом темном средневековом изуверстве".
   Матвей Константиновский пугал Гоголя картинами страшного суда и призывал к покаянию перед лицом смерти.
   В ночь с 8 на 98 февраля Гоголь слышал голоса, говорившие ему, что он скоро умрет.
   Вскоре после этого он сжег рукопись второго тома "Мертвых душ".
   Перед этим Гоголь пытался отдать бумаги гр. А.П. Толстому. Но тот отказался взять, дабы не укреплять Гоголя в мысли о скорой смерти.
   После 12 февраля состояние Гоголя резко ухудшилось.
   Слуга А.П. Толстого, в доме которого Гоголь жил, обратил внимание хозяина на то, что Гоголь двое суток провел на коленях перед иконой. Без воды и пищи.
   Выглядел он изможденным и подавленным.
   А.П. Тарасенков, посетивший Гоголя в эти дни, писал:
  -- Увидев его, я ужаснулся. Не прошло и месяца, как я с ним вместе обе-
   дал; он казался мне человеком цветущего здоровья, бодрым, свежим, крепким, а теперь предо мною был человек как бы изнуренный до крайности чахоткой или доведенный каким-либо продолжительным истощением до необыкновенного изнеможения. Всё его тело до чрезвычайности похудело; глаза сделались тусклы и впалы, лицо совершенно осунулось, щеки ввалились, голос ослаб, язык с трудом шевелился, выражение лица стало неопределенное, необъяснимое. Мне он показался мертвецом с первого взгляда... Он сидел, протянув ноги, не двигаясь и даже не переменяя... положения лица; голова его была несколько опрокинута и покоилась на спинке кресел... пульс был ослабленный, язык чистый, но сухой, кожа имела натуральную теплоту. По всем соображениям видно было, что у него нет горячечного состояния, и неупотребление пищи нельзя было приписать отсутствию аппетита.
   Умер Гоголь 21 февраля 1852 года (4 марта 1852 года по н.с.).
   Вплоть до последних минут он был в сознании, узнавал окружающих, но
   отказывался отвечать на вопросы. Часто просил пить
   Его лицо, по словам А.Т. Тарасенкова было "... спокойно... мрачно". И не выражало "... ни досады, ни огорчения, ни удивления, ни сомнения".
   Лечение Гоголя не было адекватным.
   Частично это было связано с негативным отношением Гоголя к лечению вообще ("Ежели будет угодно Богу, чтобы я жил ещё - буду жив...).
   Врачи, приглашенные к Гоголю, в силу избранной ими тактики лечения, не могли улучшить его состояние. Более того, - вредили
   А.Т. Тарасенков, невропатолог, занимавшийся также вопросами психиатрии, полагал, что вместо назначения слабительного и кровопускания, следовало бы заняться укреплением организма ослабленного больного, вплоть до искусственного кормления.
   Однако "не определительные отношения между медиками" не позволили ему повлиять на лечебный процесс. И он счел для себя невозможным "впутываться в распоряжения врачебные".
   В очерке "Николай Гоголь" В.В. Набоков разражается по этому поводу гневной филиппикой:
  -- ... с ужасом читаешь до чего нелепо, и жестоко обходились лекари с
   жалким беспомощным телом Гоголя, хоть он молил только об одном, чтобы его оставили в покое... Больной стонал, плакал, беспомощно сопротивлялся, когда его иссохшееся тело тащили в глубокую деревянную бадью, он дрожал, лежа голый на кровати и просил, чтобы сняли пиявок, - они свисали у него с носа и полпадали в рот. Снимите, - стонал он, судорожно силясь их смахнуть, так что за руки его пришлось держать здоровенному помощнику жирного Овера.
  
   7.
  
   Гоголя похоронили 24 февраля 1852 года на кладбище Данилового мона-
   стыря в Москве.
   На памятнике было высечено изречение пророка Иеремии:
  -- Горьким словам моим посмеются.
   Во многом непонятные и в силу этого загадочные обстоятельства смерти
   Гоголя породили массу слухов. Наиболее устойчивым был слух, что Гоголя похоронили заживо то ли в состоянии летаргического сна, то ли в каком-то другом напоминающем смерть состоянии.
   Свою роль сыграло завещание Гоголя. Гоголь просил не хоронить его " до тех пор, пока не появятся явные признаки разложения"
   Он боялся, что его могут посчитать мертвым во время одного из приступов "жизненного онемения".
   Возможно, были ещё какие-то моменты, какие-то подспудные толчки и поводы.
   Потом слухи иссякли и ничем не обнаруживали себя вплоть до 31 мая 1931 года.
   В этот день прах писателя был перенесен с кладбища, подлежавшего уничтожению Данилового монастыря на Новодевичье кладбище.
   Как водится, эксгумация останков была произведена без соблюдения должных правил.
   Акт вскрытия могилы не содержал существенных деталей. Был констатирован сам факт. И всё.
   Присутствующие при этом члены комиссии - известные писатели и литературоведы, в своих последующих воспоминаниях, подтвердили справедливость популярной среди следователей поговорки, - врёт, как очевидец.
   По одной версии Гоголь лежал в гробу, как и положено покойнику. Сохранились даже остатки сюртука. Часть которого писатель Лидин якобы использовал для оформления обложки принадлежавшего ему экземпляра поэмы "Мертвые души"
   По другой - в гробу не было черепа. Эта версия переформирована в романе М.Ф. Булгакова "Мастер и Маргарита"
   Как известно председателя Массолита Берлиоза похоронили без головы, которая в самый ответственный момент исчезла.
   И, наконец, в гробу вообще ничего не нашли. Зато в могиле обнаружили сложную вентиляционную систему. На случай воскрешения...
   То, что в биографиях больших писателей реалии соседствуют с самым отчаянным вымыслом, общеизвестно.
   Им приписывают слова, которые они говорили; поступки, которых в действительности не было; и высокие помыслы, увы, ничем себя, в части случаев, не проявившие.
   Гоголь в этом смысле не был исключением. Ну а в том, что вымыслы приобрели именно эту, а не какую-нибудь другую форму, нет ничего удивительного. И в том, что они зажили самостоятельной жизнью, тоже.
   Стоит только вспомнить коллежского асессора Ковалева, чей нос оставил своего владельца и начал жить независимо и даже вполне успешно. И, вообще, был "сам по себе"
  
   8.
  
   Болезнь погубила талант Гоголя. С этим не спорят. Существует множество доказательств, которые венчает трагический эпизод сожжения второго тома "Мертвых душ".
   Есть и другая версия, Не столь известная и далеко не бесспорная.
   Своим талантом, во всяком наиболее яркими её проявлениями Гоголь обязан этой же болезни.
   Такое утверждение нуждается в объяснении.
   Начало творчества Гоголя и его бурный расцвет пришлись на молодые годы.
   Никогда позднее ему не писалось так легко. Никогда больше у него не было ощущения поразительной гармонии между задуманным и его осуществлением. Это мучило Гоголя всю жизнь.
  -- Виноват я разве был в том, - писал Гоголь в авторской исповеди, - что
   не в силах был повторить то же, что говорил и писал в мои юношеские годы.
   Об этом же писал один из исследователей жизни и творчества Гоголя В.
   Шенрок:
  -- Гоголь напрасно ждал годами потрясающего лиризма, потому, что все
   захватывающие душу места его поэзии вырывались из его души в первых черновых набросках... хотя и подвергались потом переработке.
   Период творческого подъема Гоголя совпадает с периодом активности, не всегда оправданной и понятной. С душевным подъемом.
   Это и неожиданная поездка в Любек. И частые смены мест службы. И попытки проявить себя то в одном, то в другом виде искусств.
   Гоголь поступал в театр, пытался учиться живописи.
   Здесь и "желание сказать ещё не сказанное свету". И исполненное удивительное экспрессии обращение к своему гению:
  -- О, не разлучайся со мной! Живи на земле со мною хоть два часа каждый
   день, как прекрасный брат мой. Я совершу...совершу! Жизнь кипит во мне. Труды мои будут вдохновенны. Над ними будет веять недоступное земное божество! Я совершу... О, поцелуй и благослови меня!
   Если сопоставить даты задуманного и написанного Гоголем и даты творче-
   ского застоя с общим настроением писем - наиболее достоверным индикатором его эмоциональной жизни, то обращает на себя внимание одна закономерность.
   Творческим успехам сопутствовало ощущение приподнятости, напора и
   удивительной энергии; застою - снижение настроения и ипохондрические стенания.
   Под психическим заболеваниям Гоголя, обычно, понимают приступы де-
   прессии, которым писатель был подвержен в течение многих лет.
   Депрессивные состояния, психиатрам это хорошо известно, чередуются с маниакальными..
   Маниакальным состояниям свойственен подъем настроения, двигательная и психическая активность.
   Их выраженность варьирует. Это может быть достигающее степени неистовства возбуждение, безудержное веселье, скачка идей. И, не всегда заметные для окружающих, но невероятно значимые для больного духовное раскрепощение и подъём, питающие любую активность, в том числе творческую.
   Для людей одаренных эти обретенные качества позволяют достигать любых вершин. Тому есть много впечатляющих примеров в истории литературы и искусства.
   Генетическая связь между периодом, увы, не продолжительным, духовного подъема у Гоголя и последующими депрессиями несомненна. Она заложена в структуре его болезни.
   Без преувеличения можно сказать, что вся последующая жизнь Гоголя пошла под знаком напряженного ожидания возвращения светлых минут творчества.
  -- Бог отъял на долгое время от меня способность писать и творить, - пи-
   сал Гоголь. - От болезни ли держит меня такое состояние, или же болезнь рождается именно от него, что я наделал насилие самому себе возвести дух на потребное для творения состояние... во всяком случае, я думал о лечении своем только в том значении, чтобы недуги уменьшались, возвратилось бы в душе животворные минуты творить и обратить в слово творимое.
   Тайна болезни и смерти Гоголя ушла вмести с ним.
   Творения Гоголя бессмертны.
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава третья.
  
   ВСЁ ТОТ ЖЕ ПУШКИН.
  
  
  
   "Подлинно великий человек с честью
   выдержит самые "интимные"
   сообщения о себе".
   В. Вересаев.
  
  
   О Пушкине написано много. Свою лепту внесли не только литературоведы, но и представители других специальностей. Психиатры в том числе.
   Чтобы там не говорили непримиримые блюстители и радетели, в русской классической литературе просматривается заметный психиатрический след. И уморивший себя голодом Гоголь, крайнее, но далеко не единственное его проявление.
   О прадеде Пушкина по линии отца в "Родословной Пушкиных и Ганнибалов" написано кратко, но многозначительно:
   - ... умер весьма молод, в припадке сумасшествия зарезав свою жену, находившуюся в родах.
   Дед, заподозрив первую жену в супружеской неверности, заточил её в домашнюю тюрьму, где она и умерла на соломе. Ну а "любовника" - учителя-француза повесил.
   Времена, конечно, были феодальные. Но и для них это было чересчур.
   Материнская родня - Ганнибалы; и прадед - "Арап Петра Великого" и его дети отличались выраженной психической неуравновешенностью.
   "Арапа" обвиняли в свирепости и не только по отношению к подчиненным. Свою жену Евдокию Диопер, дались им эти жены, он "бил и мучил... смертельными побоями необычно, добиваясь от неё признания, что она с неким Шишковым "блуд чинила" и хотела "его Ганнибала отравить".
   Деда - Осипа Абрамовича - "пылкие страсти с ...легкомыслием вовлекли ...в ужасные заблуждения".
   Он женился повторно при живой жене. Подписывал долговые обязательства, не вникая в их суть, и не думая о последствиях. Постоянно судился. И умер "от следствий невоздержанной жизни".
   Не вдаваясь в подробности, определенно, можно сказать, что в роду Пушкина было много представителей с теми или иными психическими расстройствами. Причем по обеим линиям. А это, как правило, не сулит ничего -хорошего потомкам.
   Из наследия заводных предков Пушкину достался отвратительный характер.
   Чтобы полюбить Пушкина не как поэта, а как человека, нужно было, по словам Ивана Пущина, сделать над собою усилие. Пренебречь, так сказать, неровностями его характера. И тогда немногим избранным открывались алмазы его души.
   Нас приучили считать Пушкина решительным борцом с самодержавием. Он "боролся", а его "злобно гнали".
   Немного смущало то, что Пушкина не было среди декабристов. Стихи находили. А вот сам поэт в списках не значился.
   Как оказалось Пушкина оберегали. Не хотели, чтобы он рисковал
   И с камер юнкерством тоже. В юнкера тридцатичетырехлетний Пушкин не годился по возрасту. Если уж давать, так камергера. Дали ведь позднее камергера Фету. А Фет не Пушкин
   Всё дело в Николае. Ему ужасно хотелось видеть в с воем окружении красавицу Наталью Николаевну Пушкину. А, заодно, поставить её мужа на место.
   Для других ты, может быть и гениальный поэт, а для меня камер-юнкер. И точка.
   На самом деле, вдохновляясь стихами Пушкина, декабристы сторонились их автора. Считали его легкомысленным. Для участия в тайном обществе непригодным.
   Не донесет, конечно. Но выболтает или привлечет внимание какой-нибудь выходкой.
   Умиляет знакомство с документами, свидетельствующими о том, как власти предержащие преследовали Пушкина.
   Вот, что пишет реакционер и мракобес министр иностранных дел граф Нессельроде генералу Инзову, отправляя Пушкина в ссылку:
  -- Нет той крайности, в которую не впадал бы этот несчастный молодой
   человек, как нет и того совершенства, которого не мог бы он достигнуть высоким превосходством своих дарований.
   И просит оказать покровительство и не оставлять советами. Что, кстати, Ин-
   зов и делал.
   Вот бы обхохотались следователи Мандельштама, попадись им на глаза такая сопроводиловка.
   Ну а граф Воронцов, этот "полумилорд, полукупец, полумудрец, полуневежда, полуподлец...". Муж графини Воронцовой, за которой Пушкин настойчиво ухаживал.
   Николаевский сатрап и рогоносец просит графа Нессельроде:
   - ... избавьте меня от Пушкина, это может быть превосходный малый и хороший поэт (это после "полуподлец"), но мне бы не хотелось иметь его дольше ни в Одессе, ни в Кишиневе.
   Правда, сразу же после этого Пушкин угодил в Михайловское. Но граф Воронцов здесь не причем.
   В письме к приятелю Пушкин усомнился в добросовестности доказательств существования Господа Бога. И признался, что берет "уроки чистого афеизма".
   В ту пору атеизм был наказуем, как позднее излишняя религиозность.
   Ну а о Николае и говорить нечего. Вызволив Пушкина из ссылки, он взял его дела под личный контроль, минуя посредников.
   Пушкина по отечески журили. Пушкин почтительно оправдывался.
   Ещё он писал ура-патриотические стихи. И громогласно декларировал свою преданность.
  -- Пушкин, - доносил граф Бенкендорф царю 12 июля 1927 года, - гово-
   рил в английском клубе с восторгом о Вашем Величестве и заставлял лиц обедавших с ним пить здоровье Вашего Величества...
   Это не в укор. Во все времена писатели, даже очень большие, за редкими ис-
   ключениями, разумеется, делали это в ущерб имиджу. Крайнее раздражая прогрессивно настроенных литературоведов и критиков.
   Камерюнкерство Пушкина оскорбило. Не по летам. А вот ключ камергера
   он бы взял с благодарностью
   И то, что Николай стал его личным цензором, не очень коробило. Все остальные несут свои произведения какому-нибудь зануде вроде Никитенко. А он лично царю.
   Когда Пушкин умер, Николай сделал жест, который наше литературоведение долго не могло переварить. Речь идет о "милостях семье Пушкина".
      -- Заплатить долги.
      -- Заложенное имение отца очистить от долга.
      -- Вдове пенсион и дочери до замужества.
      -- Сыновей в пажи и по 1500 руб. на воспитание каждого.
      -- Сочинения издать на казенный счет в пользу вдовы и детей.
      -- Единовременно 10 тыс.
  
   Жуковскому этого показалось мало. На что Николай заметил:
  -- Какой чудак Жуковский! Пристаёт ко мне, чтобы я семье Пушкина на-
   значил такую же пенсию, как семье Карамзина. Он не хочет сообразить, что Карамзин человек почти святой, а какова была жизнь Пушкина?
   Жил Пушкин не ахти как праведно.
   О его любви к прекрасному полу написано много.
   Князь Вяземский утверждал, что в отношениях Пушкина к женщинам "преобладали вовсе не чувственность, а скорее поэтическое увлечение".
   Может быть, это и справедливо. Но лишь отчасти. Пушкин влюблялся во всех более или менее привлекательных светских дам, как приличествует гусару в душе и поэту.
   Особенным успехом у них он не пользовался. Частично из-за непривлекательной внешности.
   А главное, даже склонные к адельтюру дамы, боялись иметь дело с вздорным, взбалмошным, трудно управляемым человеком, от которого можно было ожидать всего, что угодно. Вроде письма к приятелю, по поводу отношений с А.П. Керн - "гением чистой красоты".
  -- Ты ничего не пишешь мне о 2100 р. мною тебе должных, а пишешь о М-
   mе Керн, которую я с помощью Божьей на днях /.../.
   Что же до удовлетворения рано проснувшейся плоти, то для этого существо-
   вали девицы легкого поведения и дамы полусвета.
   Живя в деревне, Пушкин широко пользовался своим правом сеньора
   Выйдя из лицея, Пушкин, что называется, сошел с круга. Частые посещения девиц легкого поведения завершились "дурной болезнью". Её характер до сих пор служит предметом спора. Вряд ли это был сифилис.
   Сторонники сифилиса ссылаются на соученика Пушкина Модеста Корфа, который утверждал, будто Пушкина привезли к царю из Михайловского "покрытого ранами от известной болезни".
   Потом Пушкин в одном из стихотворений обмолвился, что он наказан судьбой "за старые грехи" и ужасно страдает с "меркурием в крови" и " с лекарствами в желудке".
   Модест Корф - "мордан-дьячок" не любил Пушкина и его воспоминания, по утверждению многих, были клеветническими.
   Ну а "меркурием" - ртутью, в ту пору лечили не только сифилис, но и дру-
   гие венерологические заболевания.
   Ещё были дуэли.
   В числе тех, кого уязвленный Пушкин вызвал на смертный бой, состояли и
   дядя полковник Ганнибал из-за девицы Лошаковой.
   И друг детства Кюхельбекер. Кюхле не понравилось, в общем-то, неприличное использование его фамилии в одной из пушкинских эпиграмм, где было "кюхельбекерно и тошно".
   Самое неприятное, что это выражение вошло в обиход. И те, у кого возникали проблемы с желудком, говорили: - "что-то мне сегодня кюхельбекерно".
   Потом Модест Корф пытавшийся унять пьяного лакея Пушкина.
   Какой-то майор Денисевич. Пушкин по своему обыкновению после начала спектакля наступал сидящим на ноги, не взирая на чины и звания, а степенному майору это не понравилось.
   Полковник Старов из-за мазурки. Граф Сологуб из-за превратно истолкованных слов. Князь Репнин по аналогичному поводу. И прочие, прочие, прочие.
  -- Пушкин всякий раз имеет дуэли, - писала Карамзина, жена историка. -
   Благодаря Богу они не смертоносны, бойцы остаются невредимыми
   Грех так говорить о человеке, погибшем на дуэли, но все они, за исключени-
   ем последней, и по развитию событий и по результату, были неосновательны.
   В части случаев, благодаря усилию секундантов и нежеланию, попавших как
   кур в ощип, людей участвовать в опасном для жизни и репутации мероприятии, достигались приемлемые компромиссы.
   Там, где договориться не удавалось, противники по понятным причинам, избегали крайностей.
   Справедливости ради, чаще всего Пушкин либо стрелял в воздух, либо отказывался от выстрела.
   Потом были кутежи, дерзкие эпатирующие окружающих выходки. Злые эпиграммы. Оскорбительные высказывания.
   Войдя в раж, Пушкин терял представление о реалиях, и не считался с обстоятельствами.
   Так что Николая можно было понять. Поведение Пушкина выходило за рамки, даже самые снисходительные.
   И всё это сочеталось и сосуществовало с глубоким умом, тонким вкусом, искренней расположенностью к тем, кто Пушкину был дорог. Недюжинной силой духа и величественным поведением в критические моменты.
   И, наконец, само творчество. Удивительно цельное и не суетное.
   Фрейд пишет об организованных и неорганизованных частях психического аппарата. Об "Оно" и "Эго".
   "Оно" - "этот, - по выражения Фрейда, - котёл полный бурлящих страстей" провоцировало Пушкина на проступки и... питало своей энергией его творчество.
   Ну, а "Эго", другими словами ум, здравый смысл; пыталось придать происходящим в подсознании процессам, приемлемое направление. Приспособить их к общественным стандартам.
   В творчестве это получалось. В жизни не очень...
   Пушкин женился по большой любви, но брак не был вполне счастливым.
   Всему на свете Наталья Николаевна предпочитала балы. И не очень одобряла "умственные разговоры", до которых были охочи друзья и почитатели поэта.
   На нераспорядительного, привыкшего жить одним днём Пушкина свали-
   лись хлопотные заботы о быте.
   Ему приходилось делать большие усилия, чтобы удержать семейный бюджет на плаву.
   Это было непросто, несмотря на солидные литературные заработки и другие источники дохода.
   Слишком много денег уходило на поддержание светского имиджа супруги и... карты.
   Пушкин мнил себя большим специалистом и даже числился в полицейском списке игроков, как "известный в Москве банкомет".
   Но профессионалы картежники обдирали его как липку.
   С годами страсть Пушкина к жене заметно остыла. И его потянуло на подвиги.
   Наталья Николаевна, по утверждению друга семьи княгини Вяземской, "сначала страшно ревновала, потом стала равнодушной и привыкла к неверностям мужа".
   И тут появился Дантес. Дантесу покровительствовал голландский посланник борон Геккерен.
   О мотивах такой расположенности говорили двояко. По одной версии Дантес был внебрачным сынок короля Голландии и сестры барона. По другой - любовником старого педераста.
   Как бы там ни было, Геккерен усыновил Дантеса и сделал его своим наследником.
   Дантес пользовался успехом у дам. Дамы "вырывали его одна у другой".
   Ухаживания Дантеса за Натальей Николаевной, как говорили, "не нарушало никаких великосветских приличий".
   Наталья Николаевна не смогла проявить должного такта, и вела себя, по утверждению одного из друзей дома "как набитая дура".
   Переломный момент в отношениях наступил 4 ноября 1836 года. В этот день появился и начал гулять по петербургским гостиным анонимный "Диплом".
   В нём сообщалось об избрании Пушкина коадъютором (заместителем) "Великого магистра Ордена Рогоносцев".
   Светское общество живо обсуждало это. Во-первых, что ни говори, развлечение.
   Во-вторых, люди, уязвленные Пушкиным когда-либо, а таких было немало, нашли повод для сатисфакции.
   Оскорбленный Пушкин вызвал Дантеса на дуэль.
   Над Пушкиным не только потешались, но и сочувствовали. Николай обозвал голландского посланника барона Геккерена "гнусной канальей".
   Дуэль казалась неизбежной, как вдруг Дантес объявил, что женится на сестре Натальи Николаевны Екатерине.
   И Пушкин вызов забрал.
   В глазах общества брак Дантеса с Екатериной Гончаровой выглядел двусмысленным. Слухи не улеглись. Напротив они ширились.
   В невинности Натальи Николаевны Пушкин не сомневался. Он считал себя "рогоносцем по милости публики".
   Поскольку публику на дуэль вызвать нельзя, Пушкин дождался повода и снова вызвал Дантеса.
   Любое посмертное исследование, составление патобиографии, не застраховано от ошибок.
   Несомненно, одно. Буйный нрав пушкинских предков, психически нездоровых в части своей, через несколько поколений смягчился.
   Пушкин унаследовал от них всего лишь, выраженные личностные расстройства, бросающуюся в глаза дисгармонию характера.
   В русской психиатрической литературе в таких случаях говорят о психопатии.
   За исключением безусловных литературных успехов, во всем остальном Пушкину не слишком везло.
   В глазах света, во всяком случае, большей части его, а Пушкин считал себя светским человеком по преимуществу, он был всего лишь дурно воспитанным поэтом с раздутой литературной репутацией, мужем красавицы жены и пожилым камер юнкером.
   А рассчитывал он на большее. Куда как на большее.
   Агрессия естественная реакция на такие грустные обстоятельства.
   И Пушкин вел себя как боксер на ринге. Отражал удары надуманные и действительные и наносил их.
   Такое состояние не может длиться слишком долго. При повышении определенного порога интенсивности наступает срыв.
   Не было бы Дантеса, подвернулся кто-то другой.
   Ничего не поделаешь Жизнь.
  
  
   Глава четвертая.
  
   Н.А. НЕКРАСОВ. ПО ТУ СТОРОНУ ХРЕСТОМАТИЙНОГО ГЛЯНЦА.
  
   Многие годы с обложек школьных тетрадей на нас смотрели классики. И среди них Н.А. Некрасов - "печальник горя народного".
   Казенное литературоведение относилось к Некрасову с должным уважением. Хотя и журило за непонимание революционной ситуации и связанных с нею процессов.
   Роль пролетариата недооценивал. В стратегии классовой борьбы был не вполне силен. И так, по мелочам.
   А, в целом, из наших. Из тех, кто всё готовил, пробуждая страну от многовековой спячки.
   В творческом плане так оно и было. И радикал. И громогласный рупор.
   А вот, как личность, явно не дотягивал до хрестоматийного образа. Нуждался в глянце.
   У современников Некрасов имел репутацию литературного кулака и барышника. Многократно, и не без основания, обвинялся в корыстолюбии и плутнях.
   Его считали подлым и двуличным.
   Звал в бой революционную молодежь и писал хвалебные оды Муравьеву-вешателю.
   Бичевал в стихах разврат, чревоугодие и карточную игру. А сам имел ко всему этому выраженную склонность.
   Проникновенно писал о тяжкой участи прозябавшего в бедности крестьянства. И был не прочь поживиться за его счет.
   Своим поведением Некрасов эпатировал общество. О нем говорили очень плохо.
  -- Видел ты, писал Герцен Тургеневу, - как "Космос" начинает заголять
   спину Некрасову, чтобы пороть за воровство и мошенничество
   И.Д. Кавелин именовал Некрасова литературным кулаком, гостинодворцем
   и вором.
   Т.Н. Грановский изумлялся, что "мелкий торгаш оказался глубоко и горько чувствовавшим поэтом".
   Помимо поэтического дара Некрасов обладал незаурядными коммерческими способностями. И использовал их, исходя из суровых законов рынка. В их российской, так сказать, модификации.
   Кого-то надувал, кого-то обсчитывал. Норовил недоплатить. Что, естественно, обижало пишущую братию. И озлобляло тоже.
   Нажив состояние Некрасов, начал широко кутить. Менял дорогих любовниц. По крупному играл в карты. Причем, в отличие от других известных литераторов-картежников, играл удачно.
   И одновременно с этим, обличал, звал на бой и плакал. Скорее рыдал. Рыдал по бабьи. Внося в стихи и ритмику, и мотивы народного плача.
   Существует точка зрения, что характерная для творчества Некрасова тематика, все эти стоны, рыдания, плачи, касались вещей, которые не так уж его занимали.
   Они были, всего лишь, предметом, на который можно было излить тоску.
  -- Таковы лирики, - писал К.И. Чуковский, наиболее доказательно сфор-
   мулировавший эту точку зрения, - была бы тоска, а о чём тосковать, от чего тосковать - найдется.
   Некрасов, судя по воспоминаниям современников, был подвержен "хандре".
   В ту пору, да и сейчас, говоря о "хандре", имеют в виду более или менее выраженные жалобы на плохое настроение и разнообразные болезненные ощущения.
   Время от времени из энергичного предприимчивого человека Некрасов превращался в "полутруп".
   Невенчанная жена Некрасова Авдотья Панаева сетовала в своих мемуарах:
  -- Если бы кто-нибудь видел, как он по двое суток лежал у себя в кабинете
   в страшной хандре, твердя в нервном напряжении, что ему всё опротивело в жизни, а главное, он сам себе опротивел.
   Жалобами на хандру, беспросветную тоску, "мрачное состояние духа",
   различные хворости изобилуют письма Некрасова.
  -- Поглядываю на потолочные крючки, - написал он как-то Тургеневу.
   В таком состоянии Некрасов чуть было не бросился в Волгу. Почти с радо-
   стью принимал вызовы на дуэль, настаивая на жестких, с большой вероятностью смертельного исхода, условиях. Рвался в Севастополь на войну и т.д..
   Приступы хандры Некрасов связывал с соматическим неблагополучием. Он предполагал, что у него больная печень.
   Медицинский анализ многочисленных свидетельств дает основание говорить о двух тяжелых заболеваниях.
   Это сведший Некрасова в могилу рак прямой кишки и язва гортани.
   Первый диагноз подтвержден патоморфологически и не вызывает сомнения.
   Второе заболевание не столь однозначно.
   В возрасте 33 лет Некрасов потерял голос. Врачи обнаружили в гортани язву. Долгое время они не могли ни установить вызвавшую ей появление причину, ни назначить сколько-нибудь эффективное лечение.
   Исцелил Некрасова д-р Шипулинский с помощью втирания ртути.
   Судя по характеру лечения и терапевтическому эффекту, подозревался сифилис.
   Недоброжелатели поэта высказывались по этому поводу со всей определенностью. Они утверждали, что Некрасов "весь сгнил от разврата с француженками".
   Так ли это. Бог весть. В ту пору ртуть применилась достаточно широко. Ею лечили не только сифилис, но и другие венерологические заболевания, так как полагали, что имеют дело с одной болезнью.
   Хотя локализация язвы настораживает.
   Что же до хандры, то её первые проявления обратили на себя внимание задолго до этого.
   По свидетельству Ф.С. Глинки студент Некрасов сутками пролеживал "в своей ипохондрической позе".
   Ипохондрическими стенаниями изобилуют письма юного Некрасова сестре.
   Белинский сетовал, что апатия 26-летнего Некрасова "дошла до нестерпимой отвратительности".
   Притом, что в те довольно длительные промежутки, когда Некрасова оставляли его жалобы, он превращался в энергичного человека. Был и оживленным, и деятельным.
   У Некрасова была циклотимия - мягкая форма маниакально-депрессивного психоза. В её рамки укладываются пресловутая некрасовская "хандра. Его жалобы на тоску, тревогу, плохое настроение, соматическое неблагополучие
   При этом заболевания, история литературы и искусства знает немало примеров, более или менее продолжительные спады настроения чередуется с всплесками, как эмоцильными, так и творческими.
   Наиболее яркое подтверждение - Гоголь.
   В отличие от Гоголя заболевание не убило в Некрасове писателя. Хотя, вне всякого сомнения, придало определенный колорит его творчеству и деформировало личность.
  
   Глава пятая.
  
   АФАНАСИЙ АФАНАСЬЕВИЧ И ШАРЛОТТА КАРЛОВНА.
  
   У Мандельштама есть строка: - "И всегда одышкой болен Фета жирный карандаш"
   Ассоциативный посыл очевиден. Фет (от немецкого Fett или Foeth) - жирный.
   Фамилия, как фамилия. Вполне литературная. Жирный. Толстый. Толстой.
   Тем не менее, Фет написал однажды:
  -- Если спросить, как называются все страдания, все горести моей жизни?
   Я отвечу тогда: имя Фет.
   Афанасий Фет родился в октябре 1820 года в семье богатого орловского по-
   мещика Афанасия Неофитовича Шеншина и его жены, урожденной Шарлотты Беккер.
   Шеншины - старинный дворянский род. В Ономастиконе древнерусских имён, прозвищ и фамилий упоминается, проживавший в Подмосковье в 1550 году некий Умай Шеншин.
   Два Шеншина - Григорий Леонтьевич и Даниил Романович - приобрели известность в годы правления царя Петра.
   Шарлотта Беккер, по официальней версии, была дочерью дармштадского обер-кригкомиссара Карла Беккера.
   В 1834 году какой-то "доброжелатель" обратил внимание властей предержащих на то, что сын отставного штаб-ротмистра Шеншина таковым, по сути, не является.
   В процессе расследования, содержавшиеся в анонимке факты, нашли свое подтверждение.
   Афанасий Неофитович Шеншин, от греха подальше, определил 14-летнего Афанасия на обучение в лифляндский городок Верро (ныне эстонский Виру). И начал хлопотать перед немецкими родственниками о признании мальчика "сыном умершего асессора Фета".
   Дело в том, что Шарлотта Беккер, прежде чем стать Елизаветой Петровной Шеншиной была замужем за Иоганном Фетом.
   При жизни Иоганн Фет своего согласия на усыновление не давал. Его наследники, судя по всему, оказались более сговорчивыми. И не состоявшийся потомственный дворянин Афанасий Шеншин, стал "иностранцем Фетом".
   Позднее собираясь жениться на дочери богатого московского чаеторговца Боткина Марии Петровне, Фет, в подтверждение искренности своих намерений, посвятил будущую жену в тайну своего рождения:
  -- Если бы я не верил в тебя, как в Бога, ни за что бы не решился написать
   это на бумаге, которую по прочтении сожги, - сообщал Фет. - Мать моя была замужем за отцом моим дармштадским ученым и адвокатом, родила дочь Каролину и... была беременна мною. В то время приехал жить в Дармштадт вотчим мой Шеншин, который увёз мать мою от Фета, и когда Шеншин приехал в деревню, то через несколько месяцев мать родила меня... Вот история моего рождения.
   Оставляя за Марией Петровной право согласиться на брак или отвергнуть сделанное ей предложение, Фет сказал, что его устроит любой предлог за исключением одного:
  -- Только не поминай, - просил он, - моей бедной матери.
   Мать Фета была больно психически. Психиатр Лоренц диагностировал у неё меланхолию. Речь шла о тяжелом безремиссионном течении этого далеко не однозначного с современных позиций заболевания.
   Сестра Фета Надежда перенесла три каких-то "приступа". После чего у неё наступило "неизлечимое безумие".
   Тургенев в письме к поэту Якову Полонскому упоминает "о двух сумасшедших братьях Фета".
   Мария Петровна письмо "по прочтении" не сожгла. Она сохранила его в
   своём архиве, снабдив трогательной припиской: - "Положить со мною в гроб".
   Сработал принцип "испорченного телефона". Говорили, будто не Мария Петровна, а сам Фет завещал похоронить вместе с ним некие документы. В них речь шла о его матери.
   Возвращаясь с наполеоновских войн, штаб-ротмистр Шеншин в кенигсбергской корчме повстречался с красавицей еврейкой - женой хозяина. Страстно влюбился в неё. И вывез в Россию, дав корчмарю откупное.
   По другой версии - это была дочь гамбургского раввина.
   По третьей - мать Фета имела еврейские корни.
   Подпитку слухам давала выраженная семитская внешность поэта.
   Так что "бедная мать" Фета вполне могла помешать его матримониальным планам.
   К счастью для Фета Боткины оказались выше предрассудков.
   Через всю жизнь Фета прошло маниакальное желание - вернуть утраченное.
   В ту пору дворянином легче всего было стать на военной службе.
   После окончания университета Фет поступил нижним чином в какой-то захолустный полк, дислоцированный на южной окраине Херсонской губернии.
   Дослужился до штабс-ротмистра.
   Потом женился, как говорят, по расчету.
   Занялся сельским хозяйством и 17 лет "сидел на земле".
   Буквально на голом месте создал великолепное имение. Со временем прикупил ещё одно. Потом, ещё одно.
  -- Я был бедняком, - с гордостью писал Фет бывшему сослуживцу, - а те-
   перь, слава Богу, Орловский, Курский и Воронежский помещик, коннозаводчик и живу в прекрасном имении с великолепной усадьбой и парком. Всё это приобрел усиленным трудом, а не мошенничеством...
   В 1873 году Фет обратился к царю с просьбой о возвращении фамилии
   Шеншин.
   Основанием для этого послужила бумага, якобы найденная Фетом в доку-
   ментах Ф.Н. Шеншина.
   Из бумаги следовало, что перипетии сорокалетней давности были связаны с тем, что брак между Шарлоттой Беккер и Шеншиным был заключен заграницей в должное время, но по лютеранскому обряду.
   На основании предписания орловской консистории мценский священник их перевенчал на православный момент.
   Что осталось незамеченным, и не было учтено в процессе разбирательства.
   Это была чистейшей воды профанация. Но как бы там ни было, 26 декабря 1873 года вышел царский Указ о присоединении отставного гвардии штабс-ротмистра Аф.Аф. Фета к роду отца его Шеншина со всеми правами званию и роду его принадлежащими.
   В своих милостях царский двор пошел ещё дальше.
   В 1888 гору в связи с 50-летием творческой деятельности или, как тогда говорили, с "50-летием музы", Фет, не без протекции его большого поклонника поэта К.Р. (в миру великого князя Константина Романова) получил придворное звание камергера.
   Если учесть, что Пушкин был "всего лишь" камер-юнкером значение этого события в жизни Фета трудно переоценить.
   Получив более чем достойную компенсацию за "нравственные пытки" и "душевные раны", Фет, по словам Тургенева, начал "безобразничать".
   Он буквально из кожи лез, чтобы выглядеть настоящим барином. Барином по праву рождения, по крови. Этаким аристократом и вельможей.
   Фет оплакивал крепостное право. Протестовал против высшего образования "для подонков". Утверждал, что поэзией могут заниматься лишь одни дворяне. А на появление романа Чернышевского отреагировал статьей настолько ругательной, что даже одиозный редактор "Русского вестника" Катков побоялся её опубликовать.
   Проезжая мимо главного здания Московского университета Фет имел обыкновение высовываться в окно и плевать в сторону alma mater.
   Таким экстравагантным способом он демонстрировал своё отношение к рассаднику либеральных идей.
   Поведение Фета шокировало его друзей. Забавляло недоброжелателей. Вызывало появление множества обидных реплик и эпиграмм.
   Нападки недоброжелателей Фета занимали мало. Охлаждение в отношениях с прежними друзьями задевало и тревожило.
   Фет сетовал, что его друзья, в большинстве своём, недостаточно родовиты. И не могут, в силу этого, подняться на его уровень. Уровень поместного дворянина, "трехсотлетнего Шеншина".
   Обманывал ли Фет других? Или, как нередко бывает, обманывался сам? И настолько уверовал в собственную ложь, что уже не воспринимал её как таковую. Трудно сказать.
   Но Фет, вернее, камергер Шеншин, делал всё от него зависящее, изрядно перебарщивая при этом, чтобы никто не усомнился. Не подумал, что самый видный представитель древнего дворянского рода, в действительности сын скромных, отнюдь не вельможных, родителей. Мелкого дармштадского чиновника Иоганна Фета и Шарлотты Беккер, у которой, спаси и помилуй, могли быть еврейские родственники.
   Шокируя публику своими взглядами, Фет бескорыстно служил красоте, скрывающейся в далеком от реалий идеальном мире. В мире лирических воздыханий и трепета.
   Критик Ф.В. Амфитеатров видел в этом нонсенс, чуть ли ни клиническую патологию:
  -- С одной стороны человек похожий своими убеждениями "на первобыт-
   ного варвара"; с другой - поэт поразительной глубины
   Сам Фет, полагал, что это в порядке вещей.
   Жизнь - дела, круг общения, борьба, наконец. А поэзия? Поэзия - "тём-
   ный бред души".
  -- Кто развернет мои стихи, - писал Фет, - увидит человека с помутнив-
   шимися глазами, с безумными словами и пеной на устах.
   Фет был поклонником Шопенгауэра и разделял его крайний пессимизм.
   Как и Шопенгауэр, свою жизнь он рассматривал, как цепь страданий.
   В стихах же, всё сущее, воспринималось как сон, как мираж, как нечто эфе-
   мерное. Постигаемое с помощью интуиции. В процессе погружения в блаженное ничто.
   В ту пору было принято записывать в альбомы "милых дам" какие-то отве-
   ты на поставленные вопросы.
   На вопрос: "Где бы вы хотели жить?", Фет ответил "Нигде".
   На вопрос: "Долго ли бы хотели жить?", Фет ответил: "Как можно короче".
   И, наконец, на вопрос: "Каково настроение вашей души в настоящее время?", Фет ответил: "Пустыня".
   Всё это можно было бы отнести за счёт Шопенгауэра и склонности Фета к эпатажу, если бы не перепады настроения, которым Фет был подвержен с юности.
   По воспоминаниям поэта и критика Аполлона Григорьева в студенческие годы у Фета была продолжительная депрессия. И он собирался покончить жизнь самоубийством.
   Всю жизнь Фет "хандрил".
   В этом, по утверждению Тургенева, он не имел себя равных.
   И, наконец, смерть. Вернее её таинственные, не вполне ясные обстоятельства.
   С годами Фета начали донимать болезни. Участились приступы удушья и
   загрудинные боли. Ухудшилось зрение.
   21 ноября 1892 года согласно официальной версии Фет скончался от "грудной болезни", осложненной бронхитом.
   Позднее стало известно, что перед смертью Фет потребовал шампанского.
   Когда жена вышла, чтобы посоветоваться с врачом (шампанское Фету было
   противопоказано); он продиктовал своему секретарю Е.В. Фёдоровой записку следующего содержания:
  -- Не понимаю сознательного преумножения страданий, добровольно иду
   к неизбежному.
   После этого он собственноручно поставил дату. Подписался. И схватил ле-
   жавший на письменном столе стилет для резки бумаги.
   Е.В. Федорова пыталась остановить его.
   В поисках подходящего оружия Фет выбежал в соседнюю комнату и упал.
   Последнее напряжение оказалось чрезмерным для его больного сердца.
   Судя по всему, и своеобразием характера, и очевидными проблемами с психикой Фет обязан матери.
   Наследственная психическая патология не однозначна. У кого-то из близких родственников может развиться тяжелое психическое заболевание. А у кого-то, психические отклонения не выходят за рамки стертых, не выразительных, с клинической точки зрения, расстройств
   То ли эмоциональных, то ли ещё каких-то.
   Они ведут не к психическому распаду, а к деформации характера. Каким-то особым личностным свойствам. К личностному, не укладывающемуся в усредненные рамки своеобразию.
   Скорее всего, чисто человеческие недостатки Фета были необходимым дополнением к его поэтическим достоинствам.
  
  
   Глава шестая.
  
   ЭПИЛЕПТИЧЕСКИЙ МИР ФЕДОРА ДОСТОЕВСКОГО.
  
  
   ... Кто-то сказал: - Наши дети становятся
   американцами. Они не читают по-русски.
   Это ужасно. Они не читают Достоевского.
   Как они смогут жить без Достоевского?
   На что художник Бахчанян заметил: -
   Пушкин жил и ничего.
  
   С.Давлатов
  
   Достоевского постигают. Как и всю классическую литературу, в большинстве своем. Но, если Тургенева и Гончарова читать скучно, то Достоевского, в силу своеобразного, ему одному присущего стиля изложения, тяжело. В это смысле он уступает лишь Кафке.
   Оба писателя были знаковыми для своей эпохи. И оба болели психически. Кафка - шизофренией. А Достоевский - эпилепсией. Что отразилось и на содержании и на стиле.
   То, что Достоевский болел эпилепсий, знают все. Это окололитературная прописная истина. Пушкин и Лермонтов погибли на дуэли. Гоголь уморил себя голодом. Ну, а Достоевский болел эпилепсией.
   Болеть Достоевскому, было предопределено. В 1933 году М. Волоцкий опубликовал книгу "Хроника рода Достоевского 1506 - 1933 гг.".
   Оказалось, что род мелкопоместных дворян Достоевских, в силу каких-то непонятных воздействий явил миру много психически нездоровых людей. И все они были прямыми потомками Михаила Андреевича Достоевского - отца писателя. В их числе эпилептики, шизофреники, запойные пьяницы, самоубийцы.
   Всего 113 человек; из 140 занесенных в семейную картотеку.
   Им было в кого пойти. М.А. Достоевский обвинял жену в супружеской неверности на том основании, что её последняя седьмая беременность протекала иначе, чем предыдущие. Искал под кроватями юных дочерей любовников. Жил сам и держал других в страхе перед грядущим обнищанием. Отличался крайней мнительностью.
   После смерти жены М.А. Достоевский запил. Его потянуло на амурные подвиги. Воспользовавшись удобным случаем, крестьяне убили сластолюбивого барина.
   Сам Достоевский появление эпилепсии связывал с крайне неприятным, но довольно рутинным на каторге событием. Его выпороли за какую-то провинность в 1851 году.
   Дочь писателя утверждала, что первые признаки заболевания у Достоевского появились после получения известия о гибели отца. Достоевскому в ту пору было 19 лет.
   Фрейдисты усматривают в этом "комплекс вины".
   С одной стороны бессознательное чувство ненависти и жажда мести. Михаил Андреевич в семье держался деспотом, и от него всем здорово доставалось. С другой - пресловутая цензура. И потеря сознания, как одна из форм защиты от крамольных мыслей и аморальных желаний.
   Если верить близкому знакомому писателя доктору С.Д. Яновскому, эпилепсия у Достоевского проявила себя задолго до каторги.
   - Федор Михайлович Достоевский, - писал доктор, страдал падучею бо-
   лезнью ещё в Петербурге и при том за три, а может и более лет до арестования его по делу Петрашевского, а, следовательно, до ссылки в Сибирь. Дело в том, что тяжелый этот недуг... падучая болезнь у Федора Михайловича в 1846,1847, 1848 годах обнаруживался в легкой степени. Сам больной, правда, смутно, болезнь свою сознавал и называл её обыкновенно кондрашкой с ветерком.
   В эпилепсии многое зависит от точки отсчета. Для Достоевского такой точкой были судорожные припадки. Они, действительно, появились не то на каторге; не то немного позднее, на поселении.
   Но до этого были какие-то "нервные явления" в подростковом возрасте. Обмороки (один обморок, случившийся во время знакомства с известной петербургской красавицей, имеет большую литературу). Специфические "головные дурноты", боязнь летаргии, мучительная тоска; и, наконец, "приступы".
   Вот как описывает один из "приступов" доктор С. Д. Яновский:
   -... в июне 1847 года... был первый сильный припадок болезни, кото-
   рый сопровождался страшным приливом к голове и необыкновенным возбуждением всей нервной системы. Федор Михайлович был в страшно возбужденном состоянии и кричал, что он умирает... пульс у него был более 100 ударов и чрезвычайно сильный; голова прижималась к затылку, и начинались конвульсии...
   Яновский видел несколько таких приступов. Один из них угрожал "серьез
   ной опасностью жизни".
   Ещё были свойства характера. Взрывоопасная смесь качеств, придающая некоторым эпилептикам особый, им лишь одним присущий шарм.
   По словам Авдотьи Панаевой Федор Михайлович "... приходил... с накипевшей злобой, придирался к словам, чтобы излить... всю желчь душившую его".
   Однажды Достоевский чуть было не убил жену, когда та вздумала пошутить над ним., сказав, что у неё в медальоне хранится портрет любовника (соль шутки заключалась в том, что Анна Григорьевна, слово в слово, воспроизвела эпизод взятый из романа мужа).
   Многие русские писатели, начиная с Гаврилы Державина, играли в карты и проигрывались, что называется, " в пух и прах". Но у Достоевского тяга к рулетке выходила за рамки обычного азарта.
   Это была, - писала А.Г Достоевская, - не простая слабость воли, а всепоглощающая человека страсть, нечто стихийное, против чего даже твердый характер бороться не может.
   Достоевский, как ему казалось, разработал универсальную систему игры. Он верил в неё абсолютно, несмотря на постоянные проигрыши. И ставил на кон всё. Забирал у жены последние деньги. Закладывал вещи. Залазил в долги...
   Письма Достоевского к жене, это и крик отчаяния, и уничижительное самобичевание, и горячечная мольба о помощи:
   - Аня милая, друг мой, - писал Достоевский, - прости меня, не называй
   меня подлецом! Я сделал преступление, я всё проиграл, что ты мне прислала, всё до последнего крейцера, вчера же получил и вчера проиграл! Аня, милая, я хуже, чем скот!
   С годами, когда психическое состояние Достоевского улучшилось, он со-
   вершенно охладел к игре.
   Связанные с игрой впечатления освобождали Достоевского от других, куда более тягостных, вызванных болезнью переживаний.
   У части эпилептиков появлению судорожных припадков предшествует аура - последнее, что чувствует больной перед тем, как потерять сознание. У Достоевского это было ощущение невероятного блаженства.
   Критик Н.Н. Страхов писал с его слов:
   - На несколько мгновений я испытываю такое счастье, которое невозможно в обыкновенном состоянии, и о котором не имеют понятия другие люди.. Я чувствую полную гармонию в себе и во всем мире и это чувство так сильно и сладко, что за несколько секунд такого блаженства можно отдать десять лет жизни, пожалуй, всю жизнь.
   Н.Н Страхову вторит математик Софья Ковалевская. Достоевский был вхож в дом её родителей.
   - Вы все здоровые люди, - рассказывал Достоевский, не подозреваете,
   что такое счастье, которое испытываем мы, эпилептики, за секунду перед припадком. Магомет уверяет в своем Коране, что видел рай и был в нем. Все умные дураки убеждены, что он просто лгун и обманщик. Ан, нет! Он не лжет. Он действительно был в раю в припадке падучей, которой страдал, как и я. Не знаю, длится это блаженство секунды, или часы, или месяцы, но верьте слову, все радости, которые может дать жизнь, не взял бы я за него.
   Достоевский безмерно страдал от эпилепсии. После припадков он ста-
   новился ужасно капризным, раздражительным, требовательным. Его всё задевало, сердило, трогало.
   - Его нередко тянуло на скандал, - вспоминала А.Г. Достоевская. - Федя
   бранился, зачем аллеи прямы, зачем тут пруд, зачем - то, зачем - другое.
   В эти минуты Достоевский казался себя преступником, совершившим
   ужасное злодеяние. И он мучался этим. Ещё были тоска и страх смерти.
   Достоевский путал имена, фамилии, даты. Не узнавал знакомых.
   Судорожные припадки у Достоевского наблюдались часто. Нередко они провоцировались внешними факторами - психическим перенапряжением, неприятностями, сменой погоды, приемом спиртного (Достоевский в зрелые годы пил мало и, когда ему пришлось, по случаю, выпить бокал шампанского, у него развился тяжелейший "двойной" эпилептический припадок).
   Ещё один тяжелый эпилептический припадок возник у Достоевского в постели, вскоре после венчания..
   Его первая жена Мария Дмитриевна Исаева была шокирована этим до крайности. Что наложило свой отпечаток на их дальнейшую, невероятно трудную совместную жизнь.
   В своих воспоминаниях Н.Н Страхов рассказывает об одном эпилептическом припадке Достоевского, который ему пришлось увидеть.
   - Это было, вероятно, в 1863 году... Поздно, в часу одиннадцатом, он
   зашел ко мне, и мы оживленно разговорились... Федор Михайлович очень оживился и зашагал по комнате... Он говорил что-то высокое и радостное Одушевление его достигло высшей степени... Я смотрел на него с
   напряженным вниманием, чувствуя, что он скажет что-нибудь необыкновенное... Вдруг, из его открытого рта вышел странный протяжный и бессмысленный звук, и он без чувств опустился на пол среди комнаты. Вследствие судорог тело только вытягивалось, да на углах губ показалась пена. Через полчаса он пришел в себя.
   И, тем не менее, Достоевский дорожил эпилепсией. Он видел в ней непременное условие и писательского, и (последнее для Достоевского было особо значимо) пророческого дара.
   Достоевский был пророком по складу характера, по темпераменту, по присущим ему интуитивным качествам.
   - А когда читал Достоевский, - писал историк литературы С.А.Венгеров, -
   слушатель, как и читатель, кошмарно-гениальных романов его, совершенно терял своё "я" и весь был в гипнотической власти этого изможденного старичка, с пронзительным взглядом беспредметно уходящих куда-то глаз, горевших мистическим огнем, вероятно, того блеска, который некогда горел в глазах протопопа Аввакума.
   Эпилептический опыт Достоевского нашел свое отражение в его творче-
   стве. Отсюда клинически правдоподобные описания переживаний эпилептиков
   героев его повестей и романов.
   Хрестоматийный князь Мышкин. И проявлениями заболевания, включая специфическую ауру, и высказываниями, князь чем-то похож на Достоевского Он его alter ego.
   Ещё Смердяков ("Братья Карамазовы"); Лебядкина, Кириллов, Ставрогин ("Бесы"); Ордынов и Мурин ("Хозяйка"); Нелли ("Униженные и оскорбленные)...
   И дело не столько в естественном для писателя желании воплотить пережитое. Люди дюжинные, и мыслящие, и ведущие себя обыденно, были бы лишними в романах Достоевского, где всё происходит на грани возможного. Где предчувствие апокалипсического ужаса открывает в человеке спрятанные где-то глубоко свойства и качества.
   Другое дело психически больные с их расколотым сознанием. И нестандартным, в силу этого, видением происходящего.
   Говоря о Достоевском, как о пророке, имеют в виду три вещи.
   В своих романах Достоевский первым обратил внимание на кризисное состояние мировой цивилизации и надлом в общественном сознании.
   В революционном "бесовстве" его времени Достоевский увидел прообраз будущих катастроф и потрясений.
   И, наконец, именно он заговорил об особом предназначении русского народа.
   И о евреях, точнее "жидах", стоящих у него на пути и препятствующих выполнению исторической миссии.
   - Слово "жид", сколько я помню себя, - писал Достоевский, - я упоми-
   нал всегда для обозначения известной идеи - "жид, жидовщина, жидовское царство".
   Влияние Достоевского на мировую культуру признавалось, хоть и с ого-
   ворками.
   О пророчествах, содержащихся в романе "Бесы", заговорили после разва-
   ла Советского Союза.
   До этого Достоевского ругали за не созвучие. Сам Ленин назвал его "архи скверным".
   Что же до "нравственных поисков" Достоевского; то поиски эти, густо замешанные на махровом антисемитизме и шовинизме, обрели поклонников и интерпретаторов.
   И если рассуждения о "всеотзывчивости" и "всечеловечности" русского народа; о его способности к "примирительному взгляду на чужое", об особом призвании России, охотно цитируются философствующими интеллектуалами; антисемитские высказывания дошли до широких масс (" чего уж там, сам Достоевский писал...").
   Справедливости ради, Достоевский антисемитом себя не с читал. И обижался, когда его обвиняли в этом.
   - Всего удивительнее мне то, - писал Достоевский, - как и откуда я по
   пал в ненавистники еврея, как народа и нации... в сердце моем этой ненависти не было никогда, и те из евреев, которые знакомы со мной и были в сношениях со мной, это знают.
   Знакомый тезис - "все друзья - евреи"
   Что сформировало взгляды Достоевского, что определило их направление, сказать трудно.
   Обращает на себя внимание слабость доказательной базы. Ссылки весьма приблизительны и условны. Факты, которыми он оперирует, частью своей не проверены, частью подтасованы.
   И это Достоевский - мастер топографически точных подробностей.
   Достоевского подвел принцип.
   Люди одержимые какой-то одной, чрезвычайно важной для них идеей (в психиатрии такие идея принято называть сверхценными); берут в расчет все, что во благо и отвергают противоречащее.
   Так Гегель, когда кто-то заметил, что его взгляды на мир не вполне соответствуют действительности, ни мало не сумняшеся, заявил: - "тем хуже для действительности".
   В поисках аргументов Достоевский фальсифицировал отдельные положения Талмуда (в этом его одним из первых уличил религиозный философ В.Соловьев).
   Подтасовывал исторические факты.
   Лицедействовал и блажил на манер Фомы Фомича Опискина - героя его повести " Село Степанчиково и его обитатели".
   Недаром критик Н.К. Михайловский отождествлял образ Опискина с самим писателем.
   Рассуждения больших писателей, связанные с общественными событиями, намного слабее их творчества.
   "Выбранные места из переписки с друзьями" Гоголя; пресловутое "толстовство" Толстого; национальная идея" Достоевского.
   Но именно они, эти рассуждения, находят распространителей и последователей. Особенно в смутные времена, когда растет спрос на пророков.
   Когда-то Достоевский плакал от избытка чувств, читая книгу Иова. Позднее самого Достоевского постигали, как нечто очень важное, нечто крайне необходимое для духовного становления.
   Сейчас, едва ли кто-нибудь всерьез будет утверждать, что он целую ночь читал Достоевского и проснулся обновленными. Другие времена, другие нравы.
   Смогут ли наши дети жить без Достоевского? Наверное, смогут. "Пушкин жил. И ничего".
  
   Глава шестая.
  
  
   СМЕРТЬ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА.
  
  
   28 декабря 1925 года в 5 номере Ленинградской гостиницы "Англетер" был обнаружен труп Сергея Есенина.
   Незадолго до этого Есенин отправил своему приятелю поэту Вольфу Эрлиху телеграмму:
   - Немедленно найди 2-3 комнаты. 20-х числах переезжаю жить Ленинград. Телеграфируй.
   Эрлих подходящей квартиры не нашёл. И, приехав в Ленинград, 24 декабря Есенин поселился в гостинице.
   Держался он настороженно и говорил, что за ним не то следят, не то собираются следить "люди из Москвы".
   Против обыкновения Есенин почти ни с кем не общался. Он лишь посетил своего давнего приятеля поэта Н. Клюева.
   27 декабря в номере Есенина был не то ужин, не то предновогодняя вечеринка.
   В числе гостей, кроме Эрлиха, оказались, проживавшие там же журналист Устинов с супругой и несколько случайных знакомых.
   Прощаясь, Есенин протянул Эрлиху листок со стихотворением. И попросил прочесть, при случае.
   Это были написанные кровью прощальные строки:
  -- До свиданья, друг мой, до свиданья...
   Утром 28 декабря жена Устинова хотела пригласить Есенина на завтрак, но не могла достучаться.
   Комендант гостиницы открыл номер своим ключом.
   Есенин висел в петле, прикрепленной к водопроводной трубе.
   Ни в ту пору, ни позднее факт самоубийства Есенина не подвергался сомнению.
   Самоубийство связывали с алкоголизмом и депрессией.
   Сейчас в ходу другая версия. Есенин не покончил жизнь самоубийством. Его убили.
   Наиболее подробно эта версия излагается в книгах поэтов Солоухина и Куняева (в соавторстве с сыном). И литературоведа Кузнецова.
   Солоухин и Куняевы, впрочем, как и Кузнецов считают, что Есенина погубили евреи. Они его спаивали, провоцировали, предавали и продавали, при случае.
   Роль инициатора была отведена Льву Троцкому.
   Если Солоухин и Куняевы распространяются о мотивах покушения. Кузнецов пытается показать, как это произошло.
   После поездки заграницу, утверждает Кузнецов, Есенин разочаровался в советской власти. Он нелицеприятно отзывался о вождях. Особенно доставалось Троцкому.
   Вездесущие сексоты донесли военмору. И тот решил расправиться с непокорным поэтом.
   Руководство операцией было возложено на Якова Блюмкина - убийцу немецкого посла Мирбаха.
   Есенина начали прессинговать по всему полю. Завели 13 уголовных дел
   Если первые 12 были связаны с пьяными дебошами. Последнее тринадцатое носило политический характер.
   Есенин не поладил в поезде с попутчиком, неким ответственным товарищем по фамилии Левит. И позволил себе несколько нелицеприятных выражений по поводу его национальности.
   Антисемитизм тогда, во всяком случае, официально, не поощрялся. Был даже издан особый декрет по этому поводу.
   Есенин спрятался от властей предержащих в психиатрическую больницу. Он пробыл там некоторое время. Пока не понял, что заведующий отделением, некто Аронсон, не столько врач, сколько чекист и соучастник троцкистского заговора.
   21 декабря Есенин сбежал из больницы. И совершил, как полагает Кузнецов, роковую ошибку. Сообщил о своём намерении переехать в Ленинград ещё одному сотруднику ЧК - поэту Эрлиху.
   Когда Есенин прибыл в Ленинград, его тут же арестовали. Какое-то время держали в следственном изоляторе. Избивали, пытали, убили. Потом доставили в гостиницу "Англетер" и имитировали самоубийство.
   Из чего исходит Кузнецов? На что опирается в своих выводах?
   С определенными натяжками в качестве доказательства может быть воспринято отсутствие фамилии Есенина в форме  1.
   Была такая во времена НЭПа учетная форма, в которую администрация гостиниц наряду с целым рядом сведений экономического характера, должна была вносить фамилии жильцов.
   Так вот фамилии Есенина Кузнецов там не обнаружил.
   Поскольку утверждение Кузнецова, о том, что Есенин не проживал в гостиницу "Англетер", находится в противоречии с многочисленными воспоминаниями очевидцев, Кузнецов пытается их дезавуировать.
   Все они либо чекисты, либо троцкисты, либо евреи.
   Вот их и привлекли к участию, предложили обеспечить прикрытие.
   Милиционер, составивший акт, работал в "активно-секретном" отделе уголовного розыска.
   Акт вскрытия, произведенный патологоанатомом Гиляревским -
   фальшивка.
   Известный поэт Н. Клюев, кумир и учитель молодого Есенина, испытывал крайнюю нужду и его могли вынудить, посулив что-то за лжесвидетельство.
   Н. Клюев и сам, по утверждению Кузнецова, был не промах. В годы гражданской войны он был секретарём партийной организации и в этом качестве пропагандировал "беспощадный террор". Как говорится, одного поля ягода.
   Поэты В. Князев и В. Рождественский сотрудничали с органами.
   Комендант гостиницы вечером был пьян, что называется, до изумления. И на вопрос супруги (Кузнецов познакомился с ней уже в наши дни), что случилось, из-за чего его подняли ни свет, ни заря с постели, односложно ответил:
   "повесился, мол, поэт, оформляли...".
   По мнению Кузнецова, он должен был, случись такое на самом деле, рас-
   сказать и подробнее и, главное, более эмоционально.
   Зачем ЧК понадобилась столь сложная многоходовая операция, когда в её распоряжении были куда более простые способы, Кузнецов объяснить толком не может.
   Он лишь предполагает, что троцкистски настроенное руководство Ленинграда, находившееся под давлением ЦК и Сталина (назревало очередное "дело") боялось лишний раз обратить на себя внимание и полагало, что имитация самоубийства поможет спрятать концы в воду.
   Троцкому незачем было сводить счеты с Есениным. Да и возможностей у него было немного.
   Ленинградское начальство его не слишком жаловало. Что же до ЧК, так это учреждение ему и вовсе не подчинялось. Там заправлял Дзержинский.
   Более того, Троцкий человек интеллигентный и литературно одаренный, высоко отзывался о Есенине, как о поэте и публично сожалел о его смерти.
   Статья Троцкого "Памяти Есенина", опубликованная в 1926 году в одноименном сборнике, первая попытка разобраться в истоках трагедии поэта.
  -- Есенин интимен, нежен, лиричен, - писал Троцкий, - революция пуб-
   лична, эпична, катастрофична. Оттого-то короткая жизнь поэта оборвалась катастрофой.
   Бог весть, что говорил Есенин во хмелю своим собутыльникам о Троцком,
   но в "Железном Миргороде" он пел ему дифирамбы ("мне нравится гений этого человека"). Впрочем, не только в "Железном Миргороде". И не только ему.
   Любопытная деталь, "русская национальная идея", за которую по словам
   его нынешних защитников преследовали Есенина, стала объектом критики с совершенно неожиданной стороны.
   На Есенина напустился Горький. В марте 1925 года он опубликовал в "Правде" письмо
  -- ... неонародническое настроение или течение созданное поэтами
   Клычковым-Клюевым-Есениным... становится всё заметнее, кое у кого уже приняло русофильскую окраску, что, в конце концов, ведет к русскому фашизму.
   Лихо. Куда там Троцкому, всего лишь заметившему, что Есенин был "не
   сроднен с революцией".
   Что же до "лжесвидетелей", довольно большой группы лиц, либо видевших Есенина в Ленинграде живым, либо подтвердивших факт самоубийства, то их подбор, если он действительно имел место, вызывает недоумение.
   Такую исключительно разношерстную, собранную, что называется, с мира по нитке, компанию можно было свести воедино, в лучшем случае, для публичной демонстрации протеста, а не для сверхсекретной операции органов.
   Узнай Я. Блюмкин, какую непрофессиональную акцию ему приписывают, он бы снова умер от возмущения; или подал бы иск о защите чести и достоинства.
   Самоубийство, как правило, совершается в связи с психическим нездоровьем, которое прямо или косвенно подталкивает к последнему в жизни отчаянному шагу.
   По словам друга Есенина поэта А. Мариенгофа у Есенина "к концу 1925 года решение уйти стало... маниакальным. Он ложился под колеса дачного поезда, пытался выброситься из окна, перерезать вену осколком стекла, заколоть себя кухонным ножом".
   Есенина помещали в психиатрическую больницу.
   Известный психиатр профессор Ганнушкин предупредил близких поэта о большой вероятности суицидальных попыток в будущем.
   Основанием для столь мрачного прогноза послужили приступы депрессии и алкоголизм.
   Состояние чрезвычайно взрывоопасно, чреватое последствиями.
   Есенин был запойный пьяница. В отца и деда. Тяжелый наследственный алкоголизм.
   В состоянии опьянения он вёл себя агрессивно. Ставшие привычными дебоши пресекались милицией.
   Отсюда протоколы, "уголовные дела", пересуды, сплетни.
   В редкие трезвые минуты Есенин жаловался, что жизнь ему опротивела. Что он всё растерял. Что у него не осталось ни друзей, ни близких. И, что он сам уже никого не любит.
   Незадолго до отъезда в Ленинград Есенин говорил А. Мариенгофу:
  -- Чувство смерти преследует меня, часто ночью во время бессонницы я
   ощущая её близость.
   Так что повод был. Повод сугубо клинический, обусловленный психиче-
   ской болезнью.
   Пишут, что у Есенина имелись серьезные проблемы. Конфликт с властью. Напряженные отношения с поэтической братией. Творческая неудовлетворенность.
   Всё это было не слишком серьезно. И само по себе, едва ли подтолкнуло бы к самоубийству.
   Есенин мог из окна гримерной Айседоры Дункан в Симфони-Холле в Бостоне размахивать красным флагом и кричать: - "Да здравствует большевизм"!
   А спустя несколько дней в письме к поэту Кусикову проклинать советскую власть не менее темпераментно:
   - Тошно мне, законному сыну, в своём государстве пасынком быть.
   В действительности, если не считать приводов в милицию, власть относилась к Есенину терпимо. Как говорится, давала жить. И в творческом плане, в том числе.
   И он славил её в стихах по мере возможности. Собирался "задрав штаны бежать за комсомолом". Объявлял себя то большевиком, то "самым яростным попутчиком" советской власти, пел панегирики Ленину.
   Доживи Есенин до 30-х годов, ему, скорее всего, многое припомнили бы и вменили.
   И Клычков, и Клюев; их вместе с Есениным Горький обвинил в русофильстве и объявил предтечами "русского фашизма, были репрессированы.
   Но история, как известно, сослагательного наклонения не имеет.
   И то, что многим не нравилось желание Есенина обосноваться на самой вершине литературного Олимпа, едва ли было для него слишком значимо.
   В отличие от Маяковского Есенин никого не сбрасывал с "корабля современности". Так, обзывал оппонентов "продажными душами" и заявлял, что они его "ногтя не стоят".
   Говорилось это спьяну. И воспринималось, большей частью, соответствующим образом.
   По словам А. Мариенгофа, Есенин "в последние месяцы своего трагического существования бывал человеком не больше одного часа в сутки. От первой утренней рюмки уже темнело его сознание. А за первой, как железное правило, шли - вторая, третья, четвёртая...".
   И в этот час он писал замечательные стихотворения.
   У поэтов с водкой отношения особые. Пьяному гению "Войну и мир" не написать. А "Клён ты мой опавший, клён заледенелый..." на душевном надрыве, на всплеске обостренных водкой чувств, может.
   Возможно ужасное состояние, в котором находился Есенин, было необходимым условием для создания стихотворных шедевров.
   История литературы знает такие примеры.
   Заявляя, что жизнь потеряла для него всякий смысл, Есенин не рисовался. Он, как часто бывает, и жаждал смерти, и одновременно боялся её.
   Нужен был толчок, подходящий случай. И в гостинице "Англетер" такой случай представился.
   Все другие трактовки спекулятивны. И, в силу их тенденциозности, дурно пахнут.
  
   Глава седьмая.
  
  
   ПУТЬ В НИКУДА.
  
   В начале 50-х годов в Харькове на Сумской улице, неподалеку от памятника Шевченко стояли стенды, или, как их тогда называли, окна - окна сатиры. "Комсомольский глаз"
   Один из выпусков "глаза" попал на страницы молодежной газеты "Ленiнська змiна". В числе прочих там был и мой текст.
   Довольно посредственное четверостишие, призванное усилить сатирическое звучание карикатуры приблизительно такого же качества.
   Это была моя первая публикация. С газетой в руках я бегал по городу и напрашивался на комплименты.
   Кто-то посоветовал сходить в литературную студию.
   Обстановка студии мне не понравилась. Вместо того, чтобы благоговейно творить высокое, студийцы, потрясая кулаками и громко крича, участвовали в дебатах.
   Приятное исключение составляла пожилая женщина. Она что-то записывала в тетрадку.
   - Сочиняет, - подумал я с уважением, - творит, несмотря на галдеж.
   - Молодой человек, - попросила женщина, - помогите найти рифму к
   слову дредноут.
   Я обомлел. Ко мне как к равному обратилась поэтесса. Может быть,
   даже член союза писателей
   - Дредноут, редноут, ноут, - повторял я сосредоточенно. Ничего не
   получалось.
   Во время перерыва я подошел к одному из крикунов.
   - Брось, старик, не связывайся, - снисходительно сказал он, -
   известная графоманка.
   Значения этого слова я в ту пору не знал, но по выражению лица
   собеседника понял, что он говорит о чем-то нехорошем.
   Позднее, в одном справочном издании я обнаружил, что графоманией именуют болезненную страсть к писанию, к многословному, пустому,
   бесполезному сочинительству.
   В обиходе графомания трактуется не столь однозначно. Существует
   ряд хоть и близких, но не совпадающих в полной мере толкований.
   Это и широко распространенное в литературной среде оскорбление. Аргументация, так сказать, противоборствующих лиц и группировок.
   - Кто графоман!? Я графоман!? От графомана слышу!!!
   И констатация профессиональной некомпетентности. Недостаточной
   талантливости вообще, или отсутствие её проявлений в отдельно взятом произведении.
   Говорили о "сиятельных" графоманах из числа литературных руководителей. И о графоманах рядовых - членов союза советских писателей. Авторов "ура-патриотических" произведений, написанных не в силу вдохновения, а пропитания ради.
   Ю. Карабчиевский в книге "Воскрешение Маяковского" обозвал литературный союз футуристов - "профсоюзом графоманов".
   Сама А. Ахматова, по утверждению Л. Чуковской, заметила как-то, что у Лермонтова наряду с безусловными шедеврами встречаются "графоманские стихи".
   Нелюбовь писателей к графоманам и очевидна, и понятна. С одной стороны без всяких на то прав, они покушаются на святое. Лезут "грязными лапами" в сваренный Богом для избранных суп.
   С другой, претендуют на то, что им вовсе не предназначено. Деньги, почет и восторги общества. А этих "восторгов" в наше меркантильное время, что называется "кот наплакал". На всех не хватает.
   Лем предложил содержать графоманов в специальном концлагере.
   Впрочем, без лишения прав на творчество... в пределах этого учреждения.
   Может быть, он что-то предвидел. Какие-то связанные с засильем графоманов катаклизмы. У фантастов бывают предвидения. А может быть, это была глава из романа. Тоже пророческая.
   Отношение общества к графоманам, в целом, неодобрительное. В них видят скрытых шизофреников.
   Нет, если графоман от этого что-то имеет. Пользуется какими-то благами. Тогда все в порядке.
   В конце концов, каждый зарабатывает на хлеб как может. Кто-то торгует. А кто-то пишет эпопею, не уступающую по количеству печатных знаков эпопее Л.Н. Толстого "Война и мир". А уж гонораром он распоряжается лучше, чем закомплексованный гений.
   А вот, если человек изводит горы бумаги, не получая взамен ничего су-
   щественного. Тогда другое дело. Тогда псих.
   То, что графоманы от литературы у всех на слуху, вовсе не значит, что они единственные представители этого беспокойного племени..
   Судя по старым выкладкам Ломброзо, они даже не самые представительные.
   В принципе графомана может заинтересовать любая область знаний, любая отрасль. С учетом склонностей и интересов.
   У одного поэтические задатки. У другого исследовательский потенциал Менделеева. Третий, если начнет философствовать, даст фору какому-нибудь Фейербаху.
   Ну а остальное дело техники. Нужно лишь проявить себя в полной мере. Чтобы обратили внимание и воздали должное.
   Ради этого графоман готов на все. Изводит себя непосильным трудом. Не досыпает. Не доедает. Отказывается от многих сиюминутных благ. Вступает в борьбу. В честную и не очень. И все это не в силу дурных свойств характера. Не из подлости. А во имя.
   При всем этом графоманы беззащитны и ранимы. И то, что они не приемлют критику, вовсе не значит, что они не реагируют на неё.
   Один римский император по какому-то поводу обнародовал указ, предполагавший жестокое, не соответствующее тяжести проступка наказание. Когда ему намекнули на это, император сказал:
   - Кара, конечно, суровая, но её можно легко избежать. Не нужно нарушать указ.
   От графомана требуется сущая мелочь. Всего ничего. Перестать писать. Оставить это неблагодарное занятие. И тогда никто ничего не узнает. Не догадается. И не упрекнет, естественно.
   - Бездарен не тот, кто не умеет писать повестей, - размышляет
   чеховский Ионыч, в ту пору молодой доктор Старцев, следя за перипетиями очередного повествования мадам Туркиной, - а тот, кто их пишет и не умеет скрыть этого.
   Графоман не бросит. Это вне жанра. Он избрал свой путь и не свернет с него.
   Критикуют. Тем хуже для критиканов. Не понимают. Со временем поймут. И, вообще, чем больше терний, тем ярче будут светить звезды.
   Если очистить графоманию от наслоений, в первую очередь оскорбительного характера, остается два основополагающих пункта.
   Один безусловный - многописательство. Причем не просто многописательство. В самом многописательстве греха нет. И даже более того. А многописательство пустое, бесполезное, совершенно бездарное.
   Что же до болезненности - второй пункт. То здесь, не без определенных натяжек, разумеется, уместен принцип презумпции невиновности. В том смысле, что изначально любого графомана следует считать психически здоровым. До тех пор, разумеется, пока не появятся весомые признаки психической ненормальности.
   И здоровые могут заниматься не своим делом. Вопреки здравому смыслу. Несмотря ни на что. Просто к представителям творческих профессий особое отношение. Особая оценочная шкала.
   Если бездарный коммерсант - это плохо и даже опасно. То бездарный писатель, писатель-графоман, не "сиятельный", ни член "союза", просто графоман - человек не от мира сего. Попросту, псих.
   Это мнение стало расхожим. Попало в справочники. Вошло в быт. Тем более, что графоманы с теми или иными психическими отклонениями, тоже встречаются. И то, что выходит из-под их пера во многом связано с болезнью. И имеет, в силу этого, свою специфику, свои характерные особенности.
   В писаниях шизофреников нелепость содержания соседствует с расплывчатостью суждений. Характерны противоречия, склонность к общим местам, наличие своеобразной, не всегда понятной символики, неологизмы и многое другое.
   Отдавая себя творчеству, графоманы-шизофреники не всегда представляют чего, собственно, они добиваются. С реализацией замыслов, в силу этого, они не спешат. Поскольку, как правило, работают не ради сиюминутного успеха, а на века.
   Сочинения графоманов-маньяков плохо скомпонованы, фрагментарны, рыхлы. В них много противоречивых, до конца не продуманных утверждений. Поверхностных ассоциаций. Ни на чем не основанных скороспелых выводов.
   Желание добиться успеха намного опережает проделанную работу. Уверенность в грандиозности сотворенного, абсолютная.
   Все, что выходит из-под пера эпилептика продумано до мелочи. Изобилует подробностями и деталями, подчас малозначительными.
   Эпилептики работают годами, если не десятилетиями. Крайне упорны в борьбе за признание.
   В произведениях психопатов - наиболее распространенной и наиболее приспособленной в борьбе за выживание группы графоманов, присутствует, выраженной в разной степени, отпечаток их личностных особенностей - демонстративная красочность и восторг истериков, подозрительность параноиков, напор эпилептоидов, необузданность гипертимов и т. д.
   Ломброзо рассматривал графоманов, как промежуточное звено между гениальными безумцами, здоровыми людьми и просто сумасшедшими.
   Поэт Доризо называл их гениями, отдавая дань титаническим усилиям. Гениями... лишенными таланта.
   Есть и другие формулировки. Обидные и не очень. Связанные с реалиями, и опирающиеся на бытующие в народе представления. Всякие.
   Как бы там ни было, следует признать, что существует какая-то часть населения, у которой выраженная склонность к творчеству не опирается на сколько-нибудь заметные способности.
   Не дал Бог таланта. Обелил. И забыл об этом сказать. Может быть, даже что-то пообещал. Ищите, дескать, и обрящете.
   И они ищут. Идут по избранному однажды пути. Идут в никуда.
  
  
  
  
  
  
  
   Глава восьмая.
  
   СТРАННОЕ ТВОРЧЕСТВО.
  
   В начале 60-х годов Никита Сергеевич Хрущев посетил выставку художников-абстракционистов. Выставка ему не понравилась. И тогда, в сердцах, генсек обозвал неформалов "пидорасами". Обнаружив тем самым слабые познания не только в живописи, но и в сексопатологии.
   В это же время в "Медкниге" можно было приобрести прекрасно иллюстрированную монографию немецкого психиатра Реннерта "Художественное творчество больных шизофренией".
   Журнал "Крокодил" выбрал наудачу несколько фотокопий рисунков шизофреников. Перемешал их с таким же количеством фотокопий картин абстракционистов. И предложил просвещенным читателям высказаться по поводу "ху из ху?"
   - Нет проблем, - подумал я, - чего там.
   Тщательно изучил "материал". Сделал выводы. И сообщил о них в ре-
   дакцию, рассчитывая увидеть свою фамилию в числе наиболее догадливых.
   Я не просто сел в лужу. Я был раздавлен, уничтожен, превращен ни в
   что. Ни один из моих ответов не оказался правильным. Давай я их наугад. Не мудрствуя и не пыжась, результат, наверняка, был бы лучше.
   Впрочем, если верить "Крокодилу", я был не один. Таких "знатоков" и "тонких ценителей" было много. Почти все.
   Занятия психиатрией расширили мой кругозор. Но и сейчас, по прошествию многих лет, я не могу однозначно указать на причину поразительного сходства. Не в мастерстве, не в художественной ценности, а восприятии мира и средствах изображения.
   Поиски истоков нетрадиционных и в силу этого непонятных для большинства направлений в особенностях психики их авторов, не с "Крокодила" начались.
  -- Тенденция очертания реальных предметов приближать к геометриче-
   ским фигурам, - утверждал немецкий психолог и психиатр Э. Кречмер, - или же выражать чувствования и идеи, отказываясь от реальных форм вообще, только в линиях, кривых и пятнах при помощи сильных цветовых эффектов, эта тенденция сильно распространена в экспрессионистском искусстве и аналогичных работах больных шизофрений.
   Об этом же писали такие разные люди, как литературовед и критик, сионист Нордау. И психиатр Сикорский, запятнавший свое имя черносотенным экспертным заключением по делу Бейлиса.
   Нордау заподозрил признаков выраженной психической ненормальности у большинства представителей французского литературного декаданса. И не только французского.
   Сикорский на основании изучения, так называемой "русской психопатической литературы", выделил особое психическое заболевание. Что-то среднее между паранойей и графоманией.
   Среди родственников художника Василия Кандинского было много шизофреников. Самого художника, судя по всему, чаша сия миновала.
   Юнг, обследовавший Пикассо, однозначно заявил, что он психически совершенно здоров. Притом, что у художника был, как говорят, отвратительный характер.
   У Сальвадора Дали были серьезные проблемы с психикой.
   У Чурляниса была диагностирована шизофрения.
   Не следует думать, будто любой психически больной, взяв в руки
   кисть или карандаш, создает нечто специфическое.
   Большинство рисует как все. В силу возможности, в силу таланта. За исключением разве тематики, связанной с особенностями переживаний. Или цветовой гаммы. Яркой праздничной при мании. И приглушенной темной, при депрессии
   Из известных лично мне шизофреников, занимавшихся рисованием, лишь один приближался по манере изображения к тем рисункам, которые "Крокодил" в полемической борьбе позаимствовал из книжки немецкого психиатра.
   Звали его, попросту, Ваня. До болезни Ваня учился в керамическом техникуме. Там будущих специалистов в области технологии изготовления расписных макитр и глечиков знакомили с основами живописи.
   В ту пору Малевич и Шагал были под запретом. Изначально предполагалась, что "передвижники" - это хорошо. А Пикассо, несмотря на принадлежность к французской коммунистической партии - плохо.
   Поэтому ничего противоугодного Ваня не знал. И, судя по рисункам сделанным до болезни, не стремился к этому. Не искал, не экспериментировал, рисовал как все.
   Рисунки были так себе. Ни на что не претендовавшая и мало что обещавшая ученическая мазня.
   Болезнь коренным образом изменила творческую манеру. В рисунках появились неожиданные мотивы и тенденции.
   Лица персонажей состояли из треугольников. Этакие "треугольные груши". Ещё были четырехугольники, квадраты, ромбы...
   Количество рук и ног удваивалось, утраивалось, возрастая, в ряде случаев, до ещё большего количества. Они искривлялись, деформировались и размещались в самых неожиданных местах.
   Тоже происходила и с другими частями тела и органами. Глаз - в центре грудной клетки. Нос - на спине. Половой член - на лбу...
   Иногда это был набор ярких пятен и полос, среди которых с трудом угадывались очертания человеческого тела.
   Изредка контуры только намечались среди точечного фона.
   У Вани наблюдалась разорванность мышления. И в силу этого нельзя было выяснить, почему он рисует так, а не иначе. Что его побудило и направило.
   Под разорванностью мышления в психиатрии принято понимать сочетание полнейшей бессмыслицы с грамматически правильными формами изложения. Что-то вроде:
   - Я Дискоболенко, патриарх детской урологии вне свойства истори-
   ческой возможности на отсутствие вне...
   В отличие от живописи литература более консервативна и не так под-
   вержена крайностям.
   В творчестве тех, кого Ломброзо называл "литераторами дома умалишенных", они тоже присутствуют, но не столь заметны и меньше бросаются в глаза.
   Шизофрения сыграла злую шутку с преподавателем марксизма- ленинизма одного из провинциальных университетов. Из толкователя ленинских заветов он превратился в специалиста в области арифметики. Решил расширить границы таблицы умножения за счет сотен тысяч и миллионов.
   Этот сизифов труд по его замыслу должен был помочь артиллеристам во время стрельб. Компьютеров тогда ещё не было.
   Спустя годы в больницу стали приходить письма. Специалист в области марксизма-ленинизма и арифметики требовал вернуть "советскому народу" его достояние - расширенную таблицу умножения и грозил всевозможными карами в случае задержек, заимствований и волокиты..
   Письма были в стихах. И касались они не столько арифметики, сколько вещей с ней не связанных и отвлеченных. Вроде:
  
   Ипохондрии скажем: - "Зась!"
   Немного "Медгиз" прогрыз!
   И прочей гебефрении - "Сдаваясь!"
   Даем кататонии приз.
   Параноид молчаливый,
   Зачастую ступорозный...
   Иногда сердечко ноет,
   Злою болью говорит.
   Все те боли я, брат, радо
   Перенес бы без награды,
   Но артериосклероз
   Доведет меня до слез.
  
   Ответы следовало отправлять по адресу: Москва. Кремль. Молотову Андрею Вячеславовичу.
   Судя по всему больной, считал себя сыном соратника Сталина.
   О серьезности намерений можно было судить по заключительной фразе:
  -- Смерть немецким оккупантам и советским спекулянтам!!!
   В конце 50-х годов одну из Харьковских литературных студий время от времени посещал немолодой, по моим тогдашним понятиям, мужчина лет 35-ти. Плохо выбритый, дурно одетый, неухоженный.
   Говорили, что он несколько раз лежал в психиатрической больнице.
   Много позднее в архиве я обнаружил историю его болезни. Речь шла о шизофрении. Той её менее злокачественной формы, при которой приступы болезни чередовались с более или менее продолжительными периодами относительного благополучия.
   В пору нашего знакомства его поведение не выходило за рамки. Если что и бросалось в глаза, так это абсолютная уверенность в значительности написанного им, и наличии большого числа врагов, завистников и откровенных плагиаторов.
   Впрочем, с поэтами это случается и помимо болезни. Ну, какой уважающий себя Моцарт обходится без Сальери.
   Некоторые формальные основания для подобных утверждений у моего знакомого были. По Харькову в списках ходила его поэма "Гугеноты на Лопани" Перелицовка "Евгения Онегина" в духе Хазина. Того Хазина, который составил компанию Зощенко и Ахматовой в известном докладе Жданова.
  
   Нет, не король и не царевич,
   Не Гремин - генерал седой.
   Её супругом был Гуревич,
   Торговец сельтерской водой.
   Гуревич был в душе бароном,
   Хотя и звался он Ароном.
   Предпочитал сукну бостон
   И обожал хороший тон...
  
   На постановление ЦК КПСС это не тянуло. Но в КГБ о поэме знали. И машинистка нашей институтской многотиражки, снявшая с неё несколько копий, имела неприятности.
   Болезнь изменила тематику творчества и стиль. Из сатирика и в некотором роде обличителя, поэт превратился в напыщенного лирика.
   Героиней его стихов стала таинственная незнакомка. Сами стихи болезненных признаков не обнаруживали. Зато послесловие к ним обращало внимание своей экстравагантностью.
   - Послесловие к стихотворению "2-я часть концерта Шопена".
   Стихотворение посвящено "Незнакомой любимой".
   Прекрасная действительность или воображение. Яр кое представление о
   прекрасном (т.е. 1-я и 2-я сигнальные системы) рождают в душе композитора восторженный резонанс, который у людей здоровых и не зараженных ложной гордостью закономерно изливается в разных возгласах, а у композитора в песне. В мозгу композитора создается дуга условного рефлекса, где условным возбудителем прекрасного является созданная им музыка. Идея моих стихов быть условным возбудителем музыкальной радости, испытанной когда-либо человеком. Таким образом, мой маленький реферат, даже если порочны его посылки, показывает всем облагораживающее влияние сульфозина на логические способности меломана. Надеюсь, вы отметите последовательность моих силлогизмов и избавите меня от обвинений в декадентстве и 17 укола серы... Что же касается остальных 16-ти, то, положа руку на сердце, они доставили мне не меньшее удовольствие, чем баллады Шопена.
   Свои соображения по поводу стихотворчества больных шизофренией я изложил в статье, которую опубликовал единственный в ту пору в стране тематический журнал - "Журнал неврологии и психиатрии имени С.С. Корсакова".
   Пришло несколько писем. Так сказать, отклики. Их авторы брали быка за рога. И требовали, чтобы я со всей определенностью, в свете написанного, высказался по поводу отдельных пассажей, встречавшихся в стихах... поэта Андрея Вознесенского. В смысле, не псих ли он?
   До Вознесенского придирались к футуристам. В ту полную революционного энтузиазма пору, отдельные несознательные граждане высказывали в социальном плане нездоровый интерес, - а не больны ли психически Хлебников, Крученных, Каменский эпатирующие общество своими ни на что не похожими звукосочетаниями. Вроде Хлебниковских:
  
   Чучу биза - блеск божбы.
   Мивеа - небеса.
   Мипиони - блек очей.
   Вээава - зелень толп!
  
   Да, что там, самого Маяковского однажды затащили в компанию, где инкогнито присутствовало несколько психиатров. Они должны были определить, не псих ли поэт, натянувший на облако штаны? В то время как, всем хорошо известно, существует вполне определенная часть тела гораздо более приспособленная для этого.
   Фрейд утверждал - любой творческий процесс вне зависимости от способов его выражения, есть ни что иное, как идентификация.
   Творец, будь он гений или бездарь, психически абсолютно здоровый или имеющий проблемы с психикой, вольно или невольно, идентифицирует себя со своими персонажами, с одной стороны: и с будущими читателями, зрителями, слушателями, с другой.
   Когда речь заходит о творчестве больных шизофренией, сплошь и рядом, опираются не столько на клинические реалии, сколько на другие более или менее адекватные ассоциации.
   Внутренний мир шизофреников пытаются уподобить "римским виллам с закрытыми от солнечного света ставнями, в полумраке которых происходят празднества...".
   И все что мы наблюдаем, есть ничто иное, как закодированная информация об этих самых празднествах. Крики души. Её восторги и стоны.
   Прибегают больные к коду из-за нежелания идентифицировать себя со всеми прочими.
   Отказ от продуктивного контакта. То ли из-за особой ранимости. То ли из-за скрытности, тоже особой. То ли ещё, Бог весть, почему.
   Существуют другие, более прозаические соображения. Своеобразие творчества больных шизофренией является следствием вызванных болезнью изменений психики. В первую очередь, разорванности мышления.
   Отсюда стихи, представляющие собою смысловую абракадабру. Психиатры именуют это литературное блюдо смысловой окрошкой.
   Рисунки похожие на рисунки Вани и иже с ним.
   Речь идет о крайних случаях. Что не меняет сути. И может служить отправной точкой.
   Попытки психиатров разобраться в особенностях творчества психически больных понятны.
   Поиски открывают какие-то диагностические перспективы. Способствуют контакту, особенно в тех случаях, когда из-за вызванных болезнью сдвигов, других путей нет.
   А вот сопоставление творчества больных шизофренией с отдельными направлениями в литературе и живописи чреваты... для психиатров. Дескать, опять, сякие такие, нехорошие не в свое дело лезете.
   Решительные протесты, не в последнюю очередь связаны с тем, что когда речь заходит о шизофреническом творчестве, имеют в виду исключительно шизофрению.
   Между, тем шизофрения всего лишь часть многообразных состояний шизофренического круга. Это и разнообразные реакции, в том числе невротические. И какие-то личностные особенности. Свойства, так сказать, души и характера.
   Мало ли их что ли, не очень общительных, легко уязвимых, противоречивых, мечтательных, склонных к утонченному самоанализу и совершенно парадоксальным выводам..
   Известный русский психиатр Ганнушкин однозначно утверждал, что "рудименты шизофренической психики можно без особого труда обнаружить у каждого". В том смысле, что все мы немного шизофреники. Равно как и маньяки, меланхолики, истерики.
   По сравнению с, так называемыми, нормальными людьми, они чаще заболевают психически. Одновременно с этим они шире представлены среди видных представителей литературы и искусства.
   Их творчество имеет свои отличительные особенности. Свой шарм. Иногда это едва заметно. Иногда бросается в глаза. Причем степень одаренности, выраженность болезненных изменений, всего лишь частность. Существенная, но не принципиальная.
   Важен общий механизм, во многом загадочный и странный. Как и само творчество. Во всяком случае, в его крайних проявлениях.
   Когда-то Гоголь, во время своего непродолжительного преподавания в Петербургском университете, описал порядки присущие древнему Египту, древней Греции и древнему Риму.
   Основываясь на описаниях классика, один исследователь назвал Египет шизоидным, Грецию циклоидной, а Рим эпилептоидным. Подчеркнув тем самым наличие и в форме правления, и в жизни, и в искусстве близких к одноименным типам личности, особенностей.
   Наш мир тоже с пятнышками. В самом начале ХХ век был назван нервным. Сейчас говорят о психопатизации и даже шизофренизации общества
   Отсюда шизофренический, шизоидный, шизотимный, как кому больше нравится или не нравится, след. В творчестве в том числе.
   И это не в порицание. Любые направления имели, имеют и, наверняка, будут иметь своих гениев. Равно как и эпигонов, усердствующих конъюнктуры ради.
   Рафаэль или Рембрандт видели натуру так. А Пикассо и Дали этак. Что им не помешало занять место на творческом Олимпе.
   И у тех, и у других были ученики и многочисленные последователи.
   Большинству новации непонятны. Они им не нравятся, кажутся странными. Большинству нужно время, чтобы освоится. Так было всегда.
   Как будет на этот раз, сказать трудно. О дебилизации общества тоже поговаривают.
  
   Глава девятая.
  
   ЛЕГКО ЛИ БЫТЬ ГЕНИЕМ?
  
   Задолго до перестройки и связанных с нею откровений, главный врач Полтавской психиатрической больницы поведал мне ужасную тайну. Он не то лечил, не то имел возможность наблюдать за лечением Андрея Головко, в ту пору никому не известного совслужащего, убившего в состоянии психоза жену и дочь.
   Произошло это в середине 20-х годов, и трудно было предположить в ту пору, что речь шла о будущем классике украинской советской литературы.
   Долгие годы я чувствовал себя причастным к высшим секретам державы.
   Впрочем, для людей сведущих это был секрет Полишинеля. И, время от времени, где-нибудь в Австралии или Канаде, на страницах тамошних украинских газет заявляли со всей определенностью
   - И убийство было! И психиатрическая больница!
   Хорошо натренированные литературоведы им тут же ответствовали
   - Подлая ложь! И вражеская пропаганда!
   Попытки обратиться к первоисточникам успеха не имели.
   В инстанциях, где могло что-то быть, пожимали плечами: - "Откуда?" И ссылались на огонь войны, в котором всё сгорело.
   Архив психиатрической больнице с историями болезни не сохранился. Сгорел в том же огне.
   Рукописи, как известно, не горят. Вероятно, эта максима имеет отношение не только к рукописям, но и к другим атрибутам писательской деятельности.
   Где-то что-то хранится. И, время от времени, появляется на страницах печати.
   Завеса секретности, связанная с перипетиями биографии литературного метра, была отражением общей тенденции.
   В стране, где как выразился поэт: "И жизнь хороша, и жить хорошо", сходить с ума было не с чего. Отсутствовали предпосылки.
   С особой тщательностью подходили к психическому состоянию великих.
   Там, где факт психического заболевания был общеизвестен, всё валили на царский режим.
   И Гоголь - режим. И Достоевский - режим. И Гаршин, тоже - режим.
   Проблемы с психикой у властителей дум первых лет советской власти связывали с родимыми пятнами и окружением, а также с извинительными слабостями характера.
   Их втягивали, а они не смогли противостоять.
   По мере построения социализма творческая элита избавилась от проблем с психикой. Выздоровела окончательно. Выгодно отличаясь здоровым духом от западных коллег.
   С теми постоянно что-то происходило. И это было понятно широкой общественности.
   Капитализм не способствовал развитию творческого потенциала. Более того, он тлетворно влиял. Чтобы противостоять этому влиянию требовались чрезмерные усилия. А усилия, как известно, чреваты.
   Все испортил Фадеев. Он, перед тем как покончить жизнь самоубийством, написал письмо в ЦК. Письмо не понравилось. И Фадееву отомстили. Обозвали всенародно алкоголиком.
   В целом же, сочетание нашей соцреалистической гениальности с нашим же помешательством рассматривалось как нонсенс.
   И это притом, что ещё Аристотель говаривал, будто "ни один великий писатель не свободен от слабоумия".
   Многие века эта точка зрения была, как бы беспризорной, пока не появился Цезаре Ломброзо, антрополог, криминалист и психиатр.
   Он написал книгу "Гениальность и помешательство" и провозгласил, что между этими, на первый взгляд исключающими друг друга состояниями, природой поставлен знак равенства.
   С тех пор о Ломброзо знают все.
   - Ну, конечно - говорят они, прослышав о сумасшествии великого
   человека, - ещё Ломброзо писал.
   Довольно долго сторонников Ломброзо не трогали. Наверное, было не до этого.
   Вплоть до начала 30-х годов под редакцией доктора Сегалина выходило уникальное издание - "Клинический Архив гениальности и одаренности".
   Судя по публикациями, те или иные проблемы с психикой были у Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Толстого, Достоевского, Тургенева, Некрасова, Гончарова, Фета.
   Чтобы не прослыть "русофобом" Сегалин предоставил для обозрения читателям перевод статьи некоего д-ра Ланге из Мюнхена.
   В статье приведен список из 170 фамилий выдающихся личностей, которые, так или иначе, попали в поле зрения психиатров.
   В их числе Цезарь, Наполеон, Данте, Гете, Кант, Лютер, Ницше, Шопенгауэр, Паскаль, Шуман, Бальзак, Верлен, Гельдерлин, Ван Гог, По и многие другие.
   В клиническом плане здесь представлено все, от алкоголизма, наркомании и половых извращений, до шизофрении, эпилепсии, циркулярного психоза и прогрессивного паралича.
   Гениальные безумцы из России в списке не значатся. То ли д-р Ланге не знал о них, то ли не принял в расчет в силу тенденциозности полученного им немецкого классического образования.
   Когда с плюрализмом было покончено, Ломброзо объявили автором лжеучения. Не такого вредного как кибернетика, но всё же. С ним боролись и победили, разумеется, несмотря на вопросы, которые остались.
   Даже самые решительные противники Ломброзо не могут опровергнуть печального факта, что среди обладателей больших талантов, лица с теми или иными психическими расстройствами встречаются значительно чаще, чем среди населения в целом.
   Ещё одна существенная деталь. Известны семьи, где, как заметил Форель "... гений, талант, сумасшествие и даже идиотизм чередуются".
   Выраженные психотические расстройства, с бредом, галлюцинациями и возбуждением, творчеству не способствуют. Больному просто не до этого.
   Исчезают предпосылки к нему, если психическое заболевание приобретает необратимый характер. Ведет к выраженной деградации личности и слабоумию.
   Гораздо больше возможностей при приступообразном течении заболевании. В периоды затишья.
   У творчески одаренных людей в силу каких-то личностных сдвигов и толчков может появиться в это время, особое видение, особое проникновение, болезненное по своей сути, но исключительно плодотворное инакомыслие.
   В их числе больные шизофренией. Кафка, Хлебников, Чурлянис. Первопроходцы. Творцы новых направлений.
   Много, в этом смысле, дают гипоманиакльные состояния. Обычно они приходят на смену депрессии в рамках маниакально-депрессивного психоза, или каких-то других циркулярных состояний.
   Депрессия, особенно глубокая, подавляет больного, лишает его сколько-нибудь заметных творческих возможностей. При гипоманиальном же состоянии больной находится во власти творческого подъема. Перед ним открываются дали и исчезают преграды.
   Почти всё великое было создано или задумано Гоголем в самом начале его творческой деятельности. В относительно короткий период времени
   - Виноват я разве был в том, что не в силах был повторить, -
   оправдывался он в исповеди полной ипохондрических стенаний, - то же, что говорил и писал в юношеские годы
   Характерная деталь. Период творческого взлета писателя совпал, отчасти, с периодом чрезмерной активности и не всегда оправданных поступков и намерений.
   Это и поездка заграницу на деньги отнюдь не предназначенные для этой цели. И частые смены места службы. И настойчивые попытки проявить себя в разных видах искусства.
   Прежде чем обратиться к литературе Гоголь собирался учиться живописи, хотел стать актером.
   В этом же ряду желание "сказать ещё не сказанное свету". И исполненное удивительной экспрессии обращение к своему гению:
   - О, не разлучайся со мною! Живи на земле со мной хоть два часа,
   как прекрасный Бог мой. Я совершу... я совершу. Труды мои будут вдохновенны. Над ними будет веять недоступное земное блаженство! Я совершу... О поцелуй и благослови меня...
   Затем появилась тоска, "которой нет описания". Жалобы "на затмение памяти" и "странное бездействие ума". И навсегда исчезли "...животворные минуты творить и обратить в слово творимое".
   Перепадам настроения был подвержен Некрасов. Время от времени он превращался в "полутруп", и неделями лежал на диване, изводя близких молчанием.
   Письма Некрасова изобилуют жалобами на "мрачное состояние духа".
   - Поглядываю на потолочные крюки, - писал он Тургеневу.
   Не венчанная жена Некрасова Авдотья Панаева вспоминала:
   - Если бы кто-нибудь видел, как он... лежал у себя кабинете в
   страшной хандре, твердя в нервном напряжении, что ему все опротивело, а, главное, он сам себе противен.
   В таком состоянии Некрасов чуть было не бросился в Волгу.
   С радостью принимал вызовы на дуэль, настаивая на максимально жестких, предполагающих большую вероятность смертельного исхода условиях. Рвался в Севастополь на войну.
   Существует точка зрения, что характерная для Некрасова тематика, все его стоны, плачи, рыдания касались вещей, которые его не так уж, сами по себе, беспокоили, но приобретали особое значение, как предмет, на который можно было излить свою тоску.
   - Таковы лирики, - писал Чуковский, - была бы тоска, а о чем тосковать, от чего тосковать найдется.
   Периоды кипучей деятельности, чередующиеся с более или менее продолжительными периодами тоски и отчаяния, наблюдались у Фета.
   - Не понимаю сознательного преумножения...страданий, - писал Фет в
   своей последней записке, - добровольно иду к неизбежному.
   Бросился в пролет лестницы Гаршин. Его творческая деятельность связана с небольшим периодом психического благополучия. Затишьем между тяжелейшими приступами депрессии и мании.
   Среди великих немало эпилептиков. Толстой, Достоевский, Флобер.
   Может быть, поэтому Ломброзо рассматривал гениальность, как одно из проявлений эпилепсии.
   Не следует думать, будто любой нездоровый психически человек
   потенциальный гений. Вовсе нет.
   Речь идет о людях действительно одаренных. Людях, у которых на грани между психическим здоровьем и болезнью возникают какие-то дополнительные возможности, способствующие реализации таланта.
   Какие-то глубокие на уровне подсознания тропы.
   Какое-то вместилище, где до поры до времени хранится взрывоопасная субстанция, питающая своей энергетикой и бури творчества, и бури безумия.
   - Опустошающие бури его страстей, - писал Нордау о француз-
   ском поэте Верлене, - были необходимыми предпосылками появления нескольких строк, которыми он обогатил человечество..
   Генетики утверждают, будто один из десяти тысяч новорожденных имеет потенциальную возможность стать гением.
   Реализует же её, в лучшем случае, один из десяти миллионов.
   Очевидно, для этого необходимы какие-то дополнительные факторы, какие-то особенные стимулы.
   И в их числе, нравится это кому-то или нет, психическая ненормальность.
   Не всегда связанные с каким-то психиатрическим диагнозом, и не укладывающаяся, сплошь и рядом, в жесткие рамки психиатрических классификаций и схем.
   У кого-то это вполне конкретное психическое заболевание; у кого-то - извинительные странности великого человека.
   Не следует вслед за Ломброзо ставить знак равенства между сумасшествием и гениальностью.
   Во-первых, среди причисленных к гениям, были люди в психическом плане совершенно нормальные.
   Во-вторых, у части из них психическое заболевание развивалось вследствие каких-то внешних воздействий совершенно случайных и никак конституционально не обусловленных.
   Вроде сифилиса головного мозга у Глеба Успенского и Ницше.
   В-третьих, напряженные поиски сами по себе далеко не безопасны.
   Недаром сказано: - "... кто умножает познание, умножает скорбь".
   Своего рода профессиональная болезнь людей, пребывающих в состоянии психического перенапряжения и находящихся из-за этого на грани срыва.
   Как бы там ни было, многочисленные совпадения случаев исключительной одаренности и разнообразных психических расстройств не являются досужим вымыслом. Равно как и более заметное, по сравнению со средне статистическими данными, наличие в кругу их родственников психически ненормальных людей.
   И ещё никто, ни чисто психологически, ни на генетическом уровне не нашел этому доказательное объяснение.
   Существуют отдельные соображения. Отдельные более или менее убедительные гипотезы. И не более того.
   Так что Ломброзо может спать спокойно. Его имя, судя по всему, еще долго не выйдет из обихода.
   И любители ссылок на авторитеты, столкнувшись с описанием подобной ситуации, с чистой совестью смогут сказать:
   - Типично ломброзианский случай!
   Гением нельзя стать по желанию. Как врачом или учителем. Для этого необходимо сочетание большого числа трудно предсказуемых и до конца не определенных факторов. Этакий счастливый билет.
   Платить же за него по простому общечеловеческому счету приходится дорого.
   Мгновения вдохновенного творчества в исторической перспективе обещают место в пантеоне великих. А вот в чисто бытовом плане могут обречь на страдания. Из-за того, что пути к истине и пути к безумию, Бог весть почему, пересекаются. Пересекаются самым неожиданным образом и в самом неожиданном месте.
  
  
  
  
  
  
   Глава десятая.
  
   ЛЕНИН И ЗЛОДЕЙСТВО.
  
  
   У большинства представление о Ленине ассоциировалось с безусловной гениальностью.
   Разумеется, были и другие, не менее возвышенные представления. Но гениальность Ленина стояла в ряду общечеловеческих ценностей. Этакая глыба интеллектуальной мощи.
   В гениях, во времена не столь отдаленные, числились многие. Проходили они по разным ведомствам, после соответствующей адаптации в идеологическом отделе ЦК. Дескать, рекомендуем считать гением.
   Так Пушкин был литературным гением. И Толстой тоже. Правда, с некоторыми оговорками из-за толстовства. Чего-то недопонимал, несмотря на гениальность.
   Были гении высокого ранга. И пониже. Вроде никому ненужного Архимеда из Древней Греции.
   Выше всех стоял Ленин. Он был гением всех времен и народов.
   Гений и злодейство несовместны.
   Когда стало известно, что Ленин - злодей, пришли к нехитрому, но категорическому заключению.
   Раз гений и злодейство несовместны, а Ленин - элодей. Значит он не гений.
   Низвержение с пьедестала не отличалось особой изысканностью. Ленина объявили сифилитиком и начали увязывать его поступки со свойствами сифилитического характера.
   Наиболее радикально настроенные исследователи утверждали, что во главе революционного движения в России стоял слабоумный сифилитик. Он же стоял во главе государства. Он же вдохновлял и направлял. Ему же восторженно внимали, вместо того, чтобы взять под опеку и лечить.
   Официальная историография, изрядно перебарщивая, делала из Ленина святого. Подвижника и добряка одновременно. Рыцаря без страха и упрёка.
   Народное подсознание переформировало это по-своему. Что проявило себя в появлении добродушных анекдотов.
   В них вождь был не дурак выпить. Волочился за бабами. Порой корчил из себя шута горохового.
   Читающую публику ужасно волновало, было ли у Ленина что-нибудь с Инессой Арманд. Или он до конца жизни хранил верность страшилке Надежде Константиновне.
   Сближали все эти "говнюки" и "засранцы", придававшие очаровательную экспрессию деловым запискам Ленина.
   Когда заговорили очевидцы, оказалось, что Ленин вовсе не был беспристрастным мудрецом, спокойно взиравшим со своего Олимпа на мирскую суету и изрекавшим, время от времени, хрестоматийные истины.
  -- Ленин был бурным пристрастным человеком, - утверждал один из его
   партийных соратников Николай Валентинов. - Он буквально доходил до бешенства, говоря о меньшевиках... Это состояние, едва ли не сумасшествия, невменяемости, крайнего нервного напряжения и следующего за ним изнеможения, упадка сил, депрессии... были характерными чертами его психологической структуры.
   Лидер правых эсеров Виктор Чернов в статье опубликованной в Лондоне, вскоре после смерти Ленина писал:
  -- Ленин обладал могучим, но холодным интеллектом, интеллектом
   ироническим, циничным... Совесть Ленина заключалась в том, что он ставил себя вне рамок человеческой совести по отношению к своим врагам... Исходя из ситуации Ленин говорил одно, а делал другое. Многократно менял и обещания, и позиции. И... вёл себя с общепринятой точки зрения непорядочно.
   Так что "о самом человечном человеке" говорить не приходится. С учетом
   любых натяжек и допущений. И о психически больном тоже.
   Ленин был фанатиком. Человеком готовым на всё. Не вообще. Не в силу дурных инстинктов. А во имя высокой цели.
  -- Требуя от подчиненных жестких мер, и даже конкретизируя их ("...
   непременно повесить... не меньше 100 заведомых богатеев, кровопийц..."), Ленин вовсе не руководствовался личными мотивами.
   В быту он был довольно мягким, в меру общительным и любезным.
   Над Лениным довлела абстрактная схема классовой борьбы. В силу чего
   расстрелянные, повешенные и замученные люди были безликими атрибутами исторического противостояния. И не более того.
   В таком Ленине больше правды, чем в приятно грассирующем господине. Немного суетливом, немного смешном. Но ужасно своим и до боли "нашенским". В том Ленине, каким мы его знали по кинофильмам и книжкам.
   Сумасшествие Ленина объяснило бы многое. Сумасшедший Ленин. Сумасшедшие идеи. Сумасшедший мир.
   Потом, сумасшествие стало нормой. И когда поголовная нормальность достигла степени полного идиотизма, возникли извечные и в силу этого дурацкие вопросы - "Кто виноват"? и "Что делать"?
   Что делать так и не придумали, несмотря на многочисленные рецепты.
   Гораздо больше достижений в поисках тех, кто виноват.
   На первом месте в списке виноватых стоит Ленин.
   До середины 1921 года особых проблем со здоровьем у Ленина не было.
   Позднее появились жалобы на бессонницу и головную боль. Были какие-то обморочные состояния. Какие-то навязчивости.
   Ночью Ленин "прокручивал" в голове, то, что делал днем.
   Вряд ли это был комплекс Бориса Годунова -"мальчики кровавые в глазах". Так, текучка.
   Врачи связали это с переутомлением и посоветовали отдохнуть.
   Отдых не помог.
   Тогда вспомнили о последствиях покушения. Кто-то высказал предположение, что, состояние Ленина связано с оставшимися в теле пулями.
   В апреле 1922 года одна из пуль была извлечена. Возложенных надежд операция не оправдала.
   У наблюдавших Ленина врачей не сложилось однозначное представление о причинах его нездоровья. Предполагалось то одно, то другое. И, в силу этого, проводимое лечение носило сугубо симптоматический характер.
   26 мая 1922 года у Ленина возникло острое нарушение мозгового кровообращения с двигательными расстройствами и потерей речи.
   И изначально, и позднее, когда в Москву приехала группа известных немецких специалистов во главе с престарелым профессором Штрюмпелем; расстройство мозгового кровообращения у Ленина связали с отдаленными последствиями сифилиса. И лечили соответственно.
   Диагноз Штрюмпеля звучит более чем определенно:
   - Сифилитическое воспаление внутренней оболочки артерий (эндартериит) с вторичным размягчением мозга.
   И никто не оспаривает. Все согласны, Все за. И это притом, что лечение вождя регламентировалось на самом высоком уровне.
   О комплексе причин, в силу которых тот или иной человек заболевает язвенной болезнью желудка, сахарным диабетом или подагрой, говорят с большей или меньшей определенностью.
   Наследственное предрасположение, пищевые или алкогольные излишества. Какие-то стрессовые ситуации.
   Сифилис более однозначен. Либо было заражение, либо его не было.
   Ленин был в курсе врачебных назначений. Но не возражал, во всяком случае, активно. Не говорил:
  -- Вы что!? Какой сифилис!? Откуда!?
   Он лишь грустно пошутил:
  -- Может быть, это и не прогрессивный паралич, но, во всяком случае, па-
   ралич прогрессирующий.
   За наследственный сифилис ничего не говорило.
   Возможно, в молодости Владимир Ильич зашёл раз-другой в публичный
   дом ("архиинтересное занятие...").
   Потом, спустя много лет, это всплыло в памяти. Возможно, было что-то другое. Не вполне определенное, но наталкивающее на мысль.
Позиция врачей в этой связи становится более понятной. В сифилисе, как первопричине мозговых расстройств у Ленина, они усматривали шанс.
   В отличие от далеко зашедшего атеросклероза поздний сифилис поддавался лечению.
   В 1917 году немецкий психиатр Юлиус Вагнер-Яурегг был награжден Нобелевской премией за разработку и внедрение эффективного метода воздействия на отдаленные последствия сифилиса с помощью малярийной лихорадки.
   В беседе с сестрой Ленина профессор Россолимо заявил об этом однозначно:
  -- Надежда на выздоровление явилась бы в том случае, если бы в основе
   мозгового процесса лежали бы сифилитические изменения.
   Последствия майского приступа прошли довольно быстро. В полном объё-
   ме восстановилась подвижность в конечностях и речь
   И если, вначале, Ленин помышлял о смерти и даже обратился к товарищу по партии Сталину с просьбой о яде, на всякий случай.
   То 16 июня, когда ему разрешили встать с постели, Ленин пустился в пляс.
   Выздоровление не было полным. Наблюдались, кратковременные, несколько минут, не более, "спазмы" с параличами и нарушением речи.
   Относительное благополучие длилось до декабря 1922 года, после чего состояние Ленина резко ухудшилось.
   В марте 1923 года оно стало настолько плохим, что правительство было вынуждено начать публикацию официальных бюллетеней, вполне отдавая себе, отчет в том, что смерть может наступить в любую минуту.
   Сведения о последнем периоде жизни Ленина противоречивы.
   По свидетельству врачей Ленин не только не мог говорить, но и не понимал обращенную к нему речь.
   Периодически не спал. Плохо ел. Состояние прострации чередовалось с возбуждением. Были какие-то галлюцинации.
   Существует и более оптимистическая информация. Не без помощи Надежды Константиновны следил за политическими событиями. Пытался писать левой рукой. Ездил в Кремль.
   Буквально перед смертью, 19 января 1924 года, лежа в санях, наблюдал за охотой.
   Чуть раньше устроил в Горках елку для детей сотрудников санатория и рабочих совхоза.
   Смерть Ленина наступила 21 января 1924 года.
   На вскрытии были обнаружены выраженные признаки атеросклеротического поражения сосудов головного мозга. В первую очередь артерий.
   Некоторые из них были закупорены до такой степени, что в просвет с трудом входила щетина.
   Данных подтверждающих сифилис не нашли. Ни прямых, ни косвенных. Никаких.
   Врачей это, судя по всему, не смутило. И они, во главе с профессором Штрюмпелем, начали утверждать, что де сифилис изначально был не безусловен. И, вообще, противосифилитическое лечение проводилось из лучших побуждений. На всякий случай. А вдруг, поможет.
   Тем более, что больной не возражал. И партийное руководство тоже. Хотя было вполне в курсе.
   Не обнаружив следов сифилиса в нервных клетках головного мозга Ленина, начали искать специфические проявления гениальности.
   В 1926 году была организована специальная лаборатория. Позднее её преобразовали в институт мозга.
   Во главе лаборатории был поставлен немецкий генетик и патоморфолог Оскар Фохт.
   Говорят, что когда в 1933 году Фохт вернулся в Германию, его принял Гитлер.
   Попытки Фохта заинтересовать Гитлера результатами своих многолетних исследований, ни к чему хорошему не привели.
   Гитлер начал стучать ногами и кричать:
   - Ничего там нет! Вата, вата, вата!!!
   В окружении Сталина, напротив, были склонны считать, что найдена какая-то специфическая "коммунистическая зона". И что её можно стимулировать и соответственно влиять.
   Практического применения открытие не нашло. В коммунизм загоняли обычными методами.
   Законы природы распространяются на всех.
   С биологической точки зрения речь идет не столько о великом Ленине, сколько о Владимире Ульянове - человеке с наследственно ослабленной сердечно-сосудистой системой.
   Легко возбудимом, нервном, работавшим до изнеможения и старевшем, как утверждали знавшие его люди, буквально на глазах.
   Последние месяцы жизни Ленин обнаруживал признаки хронической недостаточности мозгового кровообращения. С параличами и потерей речи.
   Говоря высоким стилем некрологов, Ленин "сгорел на работе". Так же как и его отец, Илья Николаевич. И тоже в возрасте 53 лет.
   Едва ли склероз Ленина имел судьбоносное значение для истории и повлиял на генеральную линию.
   До середины 1922 года поступки Ленина были на уровне поставленных задач. Как бы мы сейчас к этим задачам не относились.
   Когда же болезнь стала очевидной, Ленин перестал заниматься политической деятельностью. Ему была отведена роль символа.
   Появились другие и указующие, и направляющие, и воплощающие в жизнь.
  
   Глава одиннадцатая.
  
  
   БЫЛ ЛИ БОЛЕН ПСИХИЧЕСКИ СТАЛИН?
   (Факты и домыслы).
  
   "...или будет мне диагноз, или будет приговор".
   Вл. Высоцкий
  
   У каждого своя история болезни. У героя и у труса. У человека преис-
   полненного добродетелей и у злодея. У гения и у посредственности.
   Болезнь людей обыкновенных, вызывая естественное чувство сострадания, не выходит, тем не менее, из круга их личных проблем. Проблем семьи, ближайшего окружения..
   Другое дело, когда болеют люди выдающиеся. Люди, поднявшиеся силою обстоятельств над народами и странами.
   Как бы не оценивалось роль личности в истории. Превозносилась или исключалась вовсе. Никто не станет отрицать того факта, что болезнь не только отражается на тех или иных свойствах и качествах характера, но и может оказать значительное влияние на развитие личности. Деформировать и даже разрушить её.
   В первую очередь это относится к заболеваниям головного мозга, к психическим расстройствам.
   История донесла до нас не затерявшиеся в веках свидетельства ужасных нелепостей, сопровождавших царствование Нерона, Калигулы, Ивана Грозного.
   Время от времени появляются публикации, авторы которых пытаются объяснить феномен Сталина, его жизнь и поступки, тем, что длительное время "вождь всех народов" был болен психически.
   "Эти преступления, - писал американский коммунист Г. Майер, имея в виду сталинский террор, - вызваны исторической случайностью - паранойей. Фактором, находящимся вне сферы экономики и политики. То есть вне того, что принято называть объективными историческими условиями".
   Диагностика в психиатрии далека от идеала. Речь, разумеется, не идет об очевидных случаях сумасшествия.
   Недаром говорят, - сколько психиатров, столько точек зрения.
   Если постановка диагноза в процессе осмотра больного, подчас, вызывает большие трудности. То при заочной диагностике эти трудности возрастают многократно.
   Что же говорить о квалификации психического состояния человека, многие годы оказывавшегося ни с чем не сравнимое влияние на судьбы огромной страны.
   Человека, который для одних был воплощением всего доброго и светлого на земле. А для других, по словам югославского диссидента Джиласа, "монстром... крупнейшим преступником прошлых и даже будущих времен".
   То, что вы прочтете в этом очерке, всего лишь попытка на основании фактов, которые можно трактовать по-разному; домыслов, более или менее достоверных, часто тенденциозных, иногда просто анекдотичных; воспроизвести историю болезни Сталина.
   Историю болезни человека по имени Иосиф Джугашвили, который боялся врачей. Не доверял им. Подчас жестоко, с непринужденностью восточного деспота расправлялся с не угодившими. И умер, по сути лишенный медицинской помощи, при не вполне ясных обстоятельствах, в возрасте 73 лет.
  
   МАТЬ, ОТЕЦ И ПРОЧИЕ РОДСТВЕННИКИ.
  
   "И был дан ей ключ от кладезя бездны..."
   Откр. Св. Иоанна Богослова. Гл.9
  
   Сталин родился 21 декабря 1879 года в бедной неблагополучной грузинской семье.
   Мать Екатерина Георгиевна Джугашвили, урожденная Геладзе, занималась поденной работой.
   Ей хотелось, чтобы единственный оставшийся в живых сын Сосо, выбился в люди.
   Больше всего бедную женщину привлекала карьера священника.
   Говорят, что перед смертью она горько сетовала: - "Жаль, что он не стал священником".
   Впрочем, у Екатерины Георгиевны не было особых оснований жаловаться на судьбу. Бедная прачка жила после революции в Тбилиси в огромном вице-губернаторском доме, окруженная приживалками. И пользовалась всеми благами, которые ей давало её положение - положение матери Сталина.
   Отец - сапожник Виссарион Иванович Джугашвили снискал себе известность, как пьяница, дебошир и рукосуй.
   Маленькому Сосо от него изрядно доставалось.
   По одной из версий он порвал с семьей и умер в одной из тифлиских ночлежек. То ли от тифа. То ли в состоянии запоя.
   По другой - его убили люди любовника матери - князя Эгнаташвили, которого многие считают настоящим отцом Сталина.
   Существует легенда, согласно которой эта роль отводится известному русскому путешественнику Пржевальскому.
   Некоторые полагают, что мать Сталина не могла с уверенностью сказать, кто же, собственно был его отцом.
   Сталин был наслышан о ветрености матери и отзывался о ней не очень лестно.
   Есть сведения, что не один житель Гори поплатился жизнь за то, что знал слишком много о делах семьи Джугашвили.
   Братья Сталина Михаил и Георгий умерли в младенчестве.
   Его сын от первого брака Яков отличался неуравновешенностью. Тяжело переживая пренебрежительное отношение отца, пытался покончить жизнь самоубийством.
   Неудачная попытка вызвала лишь пренебрежительную реплику, не расположенного к сантиментам Сталина:
  -- Ха! Не попал!
   Находясь в плену Яков Джугашвили то ли бросился на электрическую про-
   волоку. То ли спровоцировал на выстрел часового.
   Трагическая судьба Якова Сталина породила много легенд.
   Согласно одной из них он был вывезен на Ближний Восток. Ассимилировался там. И даже имел сомнительную честь стать отцом Саддама Хусейна.
   Сын Сталина от второго брака Василий с детских лет отличался импульсивностью, упрямством и невоздержанностью.
   Он рано пристрастился к спиртному, что, со временем, привело к развитию хронического алкоголизма..
   Имеется много свидетельств его пьяных загулов, дебошей, рукоприкладства.
   Впрочем, это не мешало головокружительной военной карьере Василия Сталина, спортивному меценатству и частым бракам.
   Дочь Светлана не нашла себя ни в личной жизни, ни в работе, ни в творчестве.
   Её поступки отличались непредсказуемостью. Настроение неустойчивостью. Привязанности непрочностью.
   Светлана Аллилуева холодно относилась к близким. Натравливала их друг на друга. Пыталась скомпрометировать.
  
  
   БОЛЕЗНИ СТАЛИНА.
  
   "Огнем страдания мой мрачный дух зажжен".
   Омар Хайям.
  
   Тяжелые заболевания, случающиеся в детстве, нередко меняют характер. Портят его.
   В возрасте пяти лет Сталин перенес натуральную оспу. Болезнь обезобразила лицо ребенка.
   Отсюда постоянно повторявшаяся в жандармских описаниях особая примета: - "лицо рябое с оспенными знаками". И кличка "рябой".
   В возрасте 12-ти лет Сталин повредил левую руку. Рука стала немного короче и слабее, чем правая.
   Есть данные, что в молодости Сталин переболел туберкулёзом.
   Ещё утверждают, что 1914 году он заболел сифилисом. В этом году подобная же неприятность случилась с Гитлером.
   Оба плохо лечились. И, как следствие, выраженные характерологические изменения.
   В том числе способность оказывать значительное психическое воздействие на окружающих. И сходная неврологическая патология - проблемы с рукой. А к концу жизни и с ногой.
   Слабость, гипотрофия, нарушения функционирования.
   Любопытная деталь - согласно данным жандармского управления на левой ноге у Сталина - " 2 и 3 пальцы сросшиеся".
   Если верить Морелю - это один из признаков дегенерации или вырождения.
   Другая точка зрения, - сросшиеся на ноге пальцы - примета антихриста. А сам Сталин не что иное, как предвестник грядущего Апокалипсиса.
   Небольшого роста, физически слабый, Сталин, судя по, не чувствовал себя вполне здоровым.
   За несколько лет до смерти у него появились заметный признаки артериосклероза.
   В 1951 году он перенес микроинсульт.
   Санитарка, купавшая престарелого вождя, рассказывала:
   - Руки у него были маленькие. Ножки совсем маленькие, тонкие. А животик большой. Паучок.
  
   ВРЕДНЫЕ ПРИВЫЧКИ.
  
   "Когда житье тошней недуга".
   Б. Пастернак.
   Сталин был заядлым курильщиком. До конца жизни он не расставался
   с трубкой.
   Всем прочим Сталин предпочитал табак "Герцеговина флор".
   Табак для него по специальному рецепту готовил грузин-профессор. Его усердие было вознаграждено Сталинской премией.
   Сталин знал толк в вине.
   Л.Д. Троцкий писал:
  -- В 1919 году я случайно узнал, что в кооперативе Совнаркома имеется
   кавказское вино и предложил изъять его, так как торговля в то время была запрещена. Доползет слух до фронта, что в Кремле пируют. - Говорил я Ленину, - произведет плохое впечатление. Третьим при беседе был Сталин. - Как же мы кавказцы, - сказал он с раздражением, - будем без вина!? - Вот видите, -
   подхватили шутливо Ленин, - грузинам без вина нельзя. Я капитулировал без боя.
   Много писали о застольях на даче у Сталина. Первые годы они носили, так сказать, демократический характер. На столе стояло спиртное, и каждый наливал себе в меру потребностей.
   Сталин пил лёгкое грузинское вино. Впрочем, не брезговал он коньяком и водкой.
   А. Орлов в "Тайной истории сталинских преступлений" писал:
  -- Заметив, что Сталин поглощает огромные куски грубоватой русской
   селедки начальник кремлевской охраны Паукер начал заказывать заграницей более изысканные сорта. Некоторые из них, так называемые "гибельбиссен" немецкого посола привели Сталина в восторг. Под эту закуску хорошо идет русская водка...
   Перед войной Сталин стал пить намного больше.
   Н.С. Хрущев вспоминал:
  -- Сталин выпивал рюмку коньяка. Или водки. В начале обеда, а потом
   вино, вино, вино. Если пить вино пять шесть часов подряд, хоть и маленькими бокалами, так черт его знает, даже если так воду пить, то от воды опьянеешь, а не только от вина. Всех буквально воротило, до рвоты доходило, но Сталин в этих вопросах был неумолим.
   Ночные застолья у Сталина были и тягостны и опасны.
   Недоверчивый вождь провоцировал собутыльников на "откровенность". Стравливал. Выяснял настроение.
   Не помогали никакие отговорки, ни больное сердце, ни почки, ни срочная работа.
   Полное одобрение у Сталина вызывали лишь свалившиеся на пол.
   У каждого из участников были свои обязанности. Своя "культурная" нагрузка.
   Хрущев был специалистом по гопаку. И должен был плясать, приседая на толстый зад и вскрикивать в такт танцу.
   Микояну, когда он провозглашал какой-нибудь тост, соседи, подкладывали кусок торта. И он под всеобщий хохот, садился на него.
   Сам Сталин время от времени разбивал варёные яйца об голову своего помощника Поскрёбышева.
   Ещё он пугал собеседников, переходя в разговоре с Берией на грузинский язык.
   Был ли Сталин алкоголиком? Или просто пытался разрядить в вине какие-то комплексы.
   Предоставим слово Хрущеву достаточно хорошо разбиравшемся в этом вопросе:
   - Что же Сталин был пьяницей? Можно сказать, что был и не был. Был в том смысле, что в последние годы не обходилось без того, чтобы пить, пить, пить... С другой стороны он не накачивал себя, так как своих гостей.
   Последнее замечание не выглядит убедительным.
  
  
   ХАРАКТЕР СТАЛИНА.
  
   "Он всех давил и не имел друзей".
   Наум Коржавин.
  
  
   Кто-то сказал, что " количество образов Сталина в биографической литературе равно количеству его биографов".
   Официальные историографы именовали Сталина "гением всех времен и народов...отцом и учителем... светочем...маяком и т.д.".
   Говорят, что Сталин лично усиливал некоторые характеристики подобного рода, казавшиеся ему недостаточно яркими и выразительными, не отображающими в полной мере.
   Свою роль сыграла крайняя неискренность Сталина. Он, по определению одного из его оппонентов и критиков, "всю жизнь ломал комедию".
   У этого, как высказался обласканный Сталиным французский писатель А. Барбюс, "человека с головою ученого, с лицом рабочего в одежде простого солдата, была безусловная способность производить впечатление.
   Он мог и ужасать, и казаться, по словам Г.Уэльса, наиболее чистосердечным и честным человеком из всех с кем этому умудренному годами и житейским опытом писателю приходилось встречаться.
   А чего стоят его рассуждения в беседе с Л. Фейхтвангером о культе личности. Сталину, по его словам, "докучает такая степень обожания". Во всём, мол, виноваты "подхалимствующие дураки", а также рабочие и крестьяне, не сумевшие развить у себя вкус и чувство меры и т.д..
   Сталину удалось обмануть таких разных людей, как леди Астор, Р. Роллан, Б. Шоу, взахлеб говоривших о его искренности, радушии, доброте - свойств, которых он был напрочь лишен.
   Не представляясь, не "ломая комедию" Сталин обнаруживал совершенно другие черты.
  -- Сталин слишком груб, - писал Ленин в своем политическом завеща-
   нии.
   В этой характеристике многое шло от личных впечатлений.
   Сталин, не сдерживая себя в выражениях, обругал Надежду Константиновну Крупскую, за то, что она под диктовку Ленина написала письмо Троцкому.
  -- Он был человеком очень грубым, - вспоминал Хрущёв, - и оскорбле-
   ния позволял по отношению к самым близким к нему людям.
   У Сталина отсутствовало чувство привязанности. Он холодно относился к матери. Недолюбливал старшего сына Якова.
   Своих младших детей - Василия и Светлану то приближал к себе, то отталкивал. И попустительствовал там, где нужно было власть употребить
   Внуков не хотел видеть. А часть вновь приобретенных родственников по-
   просту репрессировал.
   Не минула чаша сия многих родственников первой жены Сталина Екатерины Сванидзе. И второй - Надежды Аллилуевой.
   Мало значили друзья. Общий кров, выпитое вино.
   В этом отношении показательна судьба Авеля Енукидзе.
   В прошлом, как принято, было тогда говорить, пламенный революционер, со временем он превратился в добродушного ленивого перерожденца.
   Енукидзе был лишен особых политических амбиций и довольствовался ролью друга семьи Сталина, его собутыльника и поверенного в делах любви.
   Ролью, как оказалось, куда более опасной, чем его революционное прошлое.
   Этот новоявленный барин, любитель хорошего вина и молоденьких балерин, не растерял в полной мере чувства гордости и собственного достоинства.
   Его попытка призвать "милость к падшим", удержать Сталина от окончательной расправы над Каменевым и Зиновьевым, вызвала у того очередной пароксизм злобы.
   Енукидзе пришлось пройти через этапы, которые проходили люди из окружения Сталина, нуждавшиеся, по его мнению, в выволочке.
   Сначала его "поставили на ноги" - лишили персональной машины.
   Потом "ударили по животу" - открепили от распределителя и спецстоловой.
   Выселили из служебной квартиры.
   И, наконец, расстреляли.
  -- Гордый, - сказал Сталин. - Не хотел кланяться.
   Сталин был мстителен. В отличие от Ленина, которому, как говорят, чувст-
   во личной мести было чуждо и он неплохо уживался с носителями враждебных идей, предварительно разгромив их и перетянув на свою сторону; Сталин мстил конкретным людям, имевшим несчастный случай, так или иначе задеть его уязвленное самолюбие.
   Причем, это были не только политики, мешавшие его продвижению к вершинам абсолютной власти.
   Но и те, кто обладал какими-то нужными качествами, которых у Сталина либо отсутствовали, либо были слабо выражены. Люди, затемнявшие его в чем-то. Просто сказавшие что-то нелестное в его адрес. Бог весть когда, обидевшие, задевшие, уязвившие.
   Не имело значение ни место, ни время. Сталин умел ждать.
  -- Я постепеновец, - говорил он.
   Троцкий, ссылаясь на Каменева, писал, что как-то Сталин, Дзержинский и
   Каменев, то ли в 1923, то ли в 1924 году провели день за вином, "задушевно беседуя".
   И, когда речь зашла о личных вкусах и привязанностях, Сталин сказал:
  -- Самое лучшее наслаждение для мужчины - наметить врага, подгото-
   виться, отомстить, как следует, потом пойти спать (по другой версии - выпить стакан хорошего вина).
   Как и большинство мстительных людей, Сталин отличался вероломством. Для него ничего не значило честное слово. Любые обещания нарушались с необыкновенной легкостью.
   Сталину нравилось играть со своими жертвами. Нередко он приближал их,
   прилюдно обласкивал, повышал в должности.
  -- Слушай, Николай, на кого ты обиделся? - Говорил он Бухарину. - На
   партию? Против партии объявил голодовку? Как тебе не стыдно. Неужели ты думаешь, что мы дадим тебя в обиду? Приходи завтра и попроси у партии прощения. - Всё будет в порядке.
   Вскоре Бухарин был арестован и расстрелян.
   Сталин был крайне недоверчивым человеком. Он никому и ничему не ве-
   рил.
   Компромат в глазах Сталин значил много больше, чем данные о положительных свойствах того или иного человека.
   Думая о людях плохо и считая их способными "на всё", Сталин испытывал удовлетворение, когда его подозрения оправдывались.
   Это ещё раз убеждало в собственной правоте, в необходимости чисток проверок, расследований. В создании разветвленных учреждений, которые должны были этим заниматься.
   Всех этих, по выражению А. Платонова, "секторов, секретариатов, групп ответственных исполнителей... групп широкой коллегиальности...учреждений глубокого и всестороннего продумывания".
   Их "проверочная деятельность" привела к развитию всеобщей подозрительности в обществе. Породила зловещий, психопатологический по своей сути, синдром "врагомании".
   Подозрительность Сталина отравляла его личную жизнь.
  -- Несчастный я человек. - Пожаловался как-то Сталин Хрущёву, - нико-
   му не верю
   Большую часть жизни Сталин прожил в окружении мощной охраны.
   Профессионализм охраны, её личная преданность ("того и гляди, застрелят") не вызывала у него особого восторга..
   Обилие мер предосторожности, к которым прибегал недоверчивый Сталин: колючая проволока, сигнализация, специально подобранные занавеси на окнах, глазок для наблюдения, были взяты из арсенала тюрьмы.
   Недаром один из исследователей назвал Сталина "главным арестантом страны".
   Сталин был тщеславен. Его отличало обостренное чувство собственного
   превосходства.
   Ему хотелось быть первым везде: и в политике, и в военном деле, и в понимании вопросов науки, особенно вопросов философии (говорят, один ловкий академик заслужил пожизненное благоволение вождя, оценив какую-то его работу, поданную анонимно, как вершину философской мысли),
   Н.И. Бухарин незадолго до смерти, беседуя с супругами Дан в Париже, сказал:
  -- Сталин даже несчастен оттого, что не может уверить всех и даже само
   го себя, что он больше всех и это его несчастье, может быть, самая человеческая в нём черта. Но уже не человеческое, а что-то дьявольское есть в том, что за это самое свое "несчастье" он не может не мстить людям. Всем людям, а особенно тем, кто чем-то выше, лучше его... Если кто-то лучше его говорит, он обречен.. Если кто-то лучше пишет - плохо его дело.... Нет, нет... это маленький злобный человек, не человек, а дьявол.
   Во имя сталинских притязаний уничтожались люди знавшие о его истинной роли в революции. Оригинальные философы, политэкономы, трезво мыслящие военные, строптивые писатели, композиторы.
   Творческий потенциал огромной страны железными ножницами кроился по его меркам.
   Все, не понятое и не принятое им, изгонялось. Пришедшее по вкусу, отвечающее его миропониманию и уровню восприятия всячески поощрялось.
   И Сталин добился своего. Его авторитет официально признавался всеми: математиками и филологами, искусствоведами и специалистами прикладных наук, ветеринарами и гинекологами.
   Автора вдохновляли идеи Сталина. Они же все и определяли.
   Интересно, что у Сталина в молодости чуть было, не наметился иной
   путь.
   Как и многие другие диктаторы (Муссолини, Гитлер, Мао Дзедун), Сталин пытался проявить себя в творчестве. Он писал стихи.
   Остается только жалеть, что Сталин не преуспел в этом.
   Случилось то, что Фрейд определил, как вытеснение стремления к художественной славе и замена его стремлением к абсолютной власти.
   Судя по всему, отзвуки юношеского творчества для Сталина много значили. Говорят, что он не тронул державшегося независимо Б. Пастернака, за то, что тот в 1913 году, в цикл переводов стихов грузинских поэтов, включил одно или два сталинских стихотворений.
   Сталин обнаруживал живой интерес к литературе, театру, музыке. Ему нравилось чувствовать свою причастность к этому миру..
   Любовь Сталина была капризной и деспотичной. В одну минуту он мог возвысить полюбившегося ему исполнителя и унизить, низвергнуть.
   Интересный эпизод приведен в книге Юрия Елагина "Музыкальные услады вождей".
   Сталину понравилась "Песенка герцога" из "Риголлето" в исполнении Козловского.
  -- Повторите, пожалуйста, ещё раз, - сказал Сталин. Козловский показал
   рукой на горло. Вероятно, ему тяжело было вытянуть два раза подряд знаменитое заключительное фермато. Но Сталин очертил пальцем на левой груди кружок и Козловский, поняв знак, спел ещё раз "Сердце красавицы склонно к измене. Итог - орден Ленина, звание народного артиста СССР и торжественное возращение в Большой театр на небывалых условиях.
   Сталин любил пошутить. Впрочем, если верить рассказам свидетелей и молве его юмор был особого свойства. Так называемый "черный" юмор.
   Говорят, однажды в присутствии мужа, режиссера Александрова, Сталин спросил Любовь Орлову?
  -- Тебя муж обижает? Иногда обижает, но редко. - Ответила Орлова. -
   Скажи ему, - заявил Сталин, - если он будет тебя обижать, мы его повесим. - За что повесите? - Поинтересовался Александров, сочтя ситуацию шутливой. - За шею, - мрачно ответил вождь.
   Пишущие о Сталине пытаются, нередко представить его этаким аскетом,
  
   бессребреником, книгочеем (прочитывал до 500 страниц в день), трудягой, человеком чуждающимся земных благ.
   Это не так. Вернее, не совсем так.
   Действительно, после смерти у Сталина не осталось ничего такого, что в
   изобилии имелось у вождей застойного периода. Ни дорогих вещей, ни больших денег, ни драгоценностей.
   Впрочем, вместо скоротечных благ Сталин обладал неизмеримо большим капиталом. В его самодержавном управлении был потенциал огромной страны, где по мановению его руки поворачивались вспять реки, менялась флора и фауна, переселялись целые народы. Так стоило ли мелочиться?
   Было известно, что Сталин не спит по ночам.
   В народном сознании сложился образ человека, который бодрствовал, когда мы все отдыхали от трудов праведных.
   Меньше известно другое - просыпался Сталин между 12 и часом дня.
   Сталин был "совою". В принципе, это его личное дело. Хуже другое. К своему физиологическому ритму он приспособил не один миллион "жаворонков".
   Со сталинских времен пошли ночные бдения начальников всех уровней. "А вдруг позвонят...".
   Сталин обладал способностью производить сильное впечатление на окружающих.
   Черчилль, ни по складу характера, ни по должности, не склонный пасовать перед кем-либо, испытал это на себе.
   В его воспоминаниях описан интересный эпизод.
   Во время Ялтинской конференции при появлении Сталина все вставали, держа руки по швам. Черчилль пытался воспротивиться этому и не смог. Что-то подняло его с места.
   Сталин знал за собою это свойство и охотно пользовался им.
   Люди, терявшие сознание в его присутствии. Лишавшиеся способности соображать, членораздельно изъяснятся, а то и впадавшие в острые психотические состояния (рассказывают один из чинов, получивший нагоняй от Сталина, закукарекал) вызывали у него если не сочувствие, то какое-то снисхождение.
   Их очевидное низвержение тешило Сталина.
   Были ли у Сталина необходимые предпосылки для его амбиций.
   В общепринятом представлении таких предпосылок не было.
   Сталин не выделялся ни образованием ("бурсак-недоучка").
   Ни особенными способностями. Троцкий отзывался о нём, как о "выдающейся посредственности нашей партии".
   Ни ораторским искусством. Ни публицистическими навыками.
   Впрочем, если верить Густаву Лебону, для вождя эти качества не так уж необходимы. Более того, они могут мешать
  -- Интеллигентность, сознающая связь всех времен, помогающая их по-
   ниманию и объединению, - писал Лебон в своей книге "Психология народов и масс, - делается податливой и значительно уменьшает силу и мощь убежденности, которая необходима апостолу.
   Сталин был лицемерным, хитрым, коварным, жестоким, исключительно волевым человеком, обладавшим уникальной способностью оказывать магическое, не вполне изученное в своей основе, воздействие на массы.
   Он мог вдохновлять и повергать в ужас. Звать на подвиги, совершаемые с его именем на устах. И превращать в лагерную пыль.
   Сталин бесконечно обманывал миллионы людей, во имя высокой цели, имя которой - коммунизм, и собственных убийственных инстинктов.
   Этих качеств не было у его соперников, куда более образованных и талантливых, в большинстве своем.
   Сложись жизнь по-другому, из Сталина мог бы выйти религиозных догматик, проповедник, основатель какой-нибудь фанатической секты.
   А, может быть, спившийся люмпен, хулиган, садист-убийца. Кто знает?
   У Марка Твена в "Путешествии капитана Стромфилда в рай", колонну выдающихся полководцев всех времен и народов возглавляет какой-то каменщик из Бостона по имени Эбсэлон Джонс.
   Дело в том, что каменщик, сложись его судьба по-другому, мог бы продемонстрировать "миру такие полководческие таланты, что всё бывшее до него, показалось бы детской забавой, ученической работой".
   Со Сталиным произошло иначе. Жизнь предоставила ему случай, и он смог до конца реализовать свои ужасные возможности.
  
  
   БЫЛ ЛИ БОЛЕН СТАЛИН ПСИХИЧЕСКИ?
  
   "Чувство абсурдности поджидает нас на каждом углу".
   А. Камю "Эссе об абсурде".
  
   Появление квалифицированного медицинского заключения о наличии
   психического заболевания у Сталина связывают с именем известного невропатолога и психиатра В.М. Бехтерева.
   23 декабря 1927 года В.М. Бехтерев должен был быть в Москве на съезде
   невропатологов и психиатров.
   Перед отъездом из Ленинграда он получил телеграмму из Лечсанупра
   Кремля. Его просили срочно проконсультировать больного.
   Консультация задержала В.М. Бехтерева. На вопрос коллег, где он так долго был, В.М. Бехтерев, якобы, ответил:
  -- Смотрел одного сухорукого параноика.
   Затем события развивались, как в закрученном детективе. В.М. Бехтерева
   видели в буфете вместе с двумя неизвестными мужчинами. Вечером в гостинице он почувствовал себя плохо.
   Вызванный к нему проф. Бурмин заподозрил желудочное заболевание.
   Позднее, двумя другими консультантами, проф. Шервинским и д-ром Кон-
   стантиновским диагноз проф. Бурмина был уточнен.
   Он звучал, как "Острое желудочно-кишечное заболевание".
   Тяжесть состояния нарастала. И утром 24 декабря 1927 года В.М. Бехтерев умер.
   В качестве причины смерти был назван паралич сердца.
   Несмотря на внезапную смерть и отсутствие точного диагноза вскрытие не проводилось.
   Вернее вскрыт был только череп. Мозг передали в возглавляемый В.М. Бехтеревым институт.
   Тело, не посчитавшись с желанием родственников, кремировали.
   Это породило легенду - В.М. Бехтерев был отравлен Сталиным..
   Предполагалось, что, то ли при обсуждении состояния здоровья Сталина, то ли позднее, на съезде; присутствовал некто, передавший в соответствующие органу точку зрения неосторожного академика.
   Подозрение вызывал проф. Бурмин, сыгравший позднее зловещую роль в деле проф. Плетнева.
   Участие в частичном патологоанатомическом вскрытии проф. Абрикосова, которому, судя по всему, не один раз по требованию НКВД приходилось фальсифицировать результаты посмертных экспертиз.
   Упоминался какой-то врач, то ли не согласившийся с точкой зрения В.М. Бехтерева, то ли донесший на него.
   На этого врача, как из рога изобилия, посыпались награды. Чуть ли не приняли в партию без кандидатского стажа.
   Любая версия, не более чем версия. С версией о причастности Сталина к смерти В.М. Бехтерева можно спорить.
   Не многие врачи в сталинские времена нашли бы в себе мужество отказаться от конфиденциальных поручений НКВД.
   И не один из них, это общеизвестно, участвовал в составлении неправедных заключений.
   Причем, ирония судьбы, сначала писали они, а потом другие писали на них.
   Мало ли кого тогда возвышали незаслуженно.
   Это не главное. Скорее всего, В.М. Бехтерев был приглашен к Сталину, как невропатолог в связи с травмированной в детстве и не вполне послушной рукой.
   Возможно, в процессе осмотра могли появиться жалобы на плохой сон, раздражительность, утомляемость.
   Но абсолютно исключено, чтобы на основании полученных во время обследования клинических данных у В.М. Бехтерева возникли основания для постановки такого специфического диагноза, как паранойя.
   Этот диагноз тесно связан с личностью больного. С его мировоззрением. Особенностями эмоционально-волевой сферы. Способностью к критике.
   Нередко, как утверждал известный швейцарский психиатр Э. Блейлер, "болезненным представляется только фиксация заблуждения".
   Из чего исходят современные сторонники паранойи у Сталина. В первую очередь, из наличия у него бредовых идей величия и преследования.
   А теперь представьте себе, смог бы В.М Бехтерев, даже будь он семи пядей во лбу, задавать Сталину вопросы связанные с чем-либо подобным? Копаться в деталях, уточнять их.
   Конечно, нет. Скорее другое. Человек трезвого ума В.М. Бехтерев мог счесть паранойей саму идею всеобщего равенства и братства в её большевистской интерпретации. И, разумеется, не оставил в стороне её верховного носителя.
   Не столь существенно, был отравлен по приказанию Сталина В. М. Бехтерев, или не был. Существенно другое - у него не было клинических данных для постановки диагноза.
   Наблюдавшие Сталина в течение его жизни врачи, не оставили свидетельств наличия у их пациента каких-либо психических отклонений.
   История с проф. Виноградовым, неосторожно порекомендовавшим Сталину в начале пятидесятых годов отойти от дел и отдохнуть, была связана с неблагополучным соматическим состоянием.
   То, что рассвирепевший Сталин, поддерживаемый Берией, увидел в этом происки и обрушил на профессора свой безудержный монарший гнев, тоже ни о чем не говорит.
   Всем известно, как реагируют престарелые руководители, когда им намекают, что, дескать, пора и о здоровье подумать. Дай им только волю.
   Ещё рассказывают, что уже в старости, Сталин выбегал полураздетым, с пистолетом в руках из комнаты в коридор, в поисках врагов.
   Было это или не было. Кто знает? Мало ли что могло померещиться подозрительному плохо спящему старику.
   Говорят: "Глас народа - Глас Божий".
   Так вот в легендах, рассказах "очевидцев", анекдотах, наконец, Сталин предстает, то ужасающе страшным и грозным, то циничным, то неожиданно добродушным и даже человечным.
   Но, какой бы скользкой и двусмысленной не выглядела ситуация, он всегда оказывается на высоте. И, уж во всяком случае, не выглядит глупым и сумасшедшим.
   Вспомните, что совсем недавно говорили в народе, о правивших нами престарелых партийных вождях.
   Много сторонников у версии, будто многие поступки Сталина, особенно такие страшные, как насильственная коллективизация и террор тридцатых годов были связаны с обострением у него психического заболевания.
   Обычно называют два диагноза - паранойю и шизофрению.
   Различия между этими диагнозами носят академический, мало интересный для широкой аудитории характер.
   Сторонники наличия психического диагноза у Сталина, будь то приверженцы паранойи или шизофрении, говорят приблизительно одно и тоже.
   Указывают на наличие у Сталина бредовых идей преследования и величия. А также выраженных личностных изменений.
   Желание объяснить действия жестокого диктатора и тирана теми или иными проявлениями психического заболевания, началось не со Сталина, и не на нём окончилось.
   Сейчас много говорят о сумасшествии Саддама Хусейна. Президент Египта назвал его психопатом, а король Саудовской Аравии - психически неполноценным.
   Английские психиатры находят у Хусейна признаки злокачественного нарциссизма (ещё один диагноз фрейдистского толка включающий в себя манию величия, садистскую жестокость, болезненную подозрительность, отсутствие способности к раскаянию). Как видите, много общего.
   Есть ли достаточные основания считать Сталина психически больным?
   Многое в деятельности Сталина представляется абсурдным, нелогичным: ужас коллективизации, истребление вчерашних соратников и друзей, эпидемия "врагомании", непомерное тщеславие.
   Чтобы разобраться в ситуации необходимо, по возможности, определить, что в поступках Сталина было обусловлено какими-то общими принципами, идейными мотивами, а что его личными качествами и свойствами.
   Сталин был идейным революционером. В этом ему не отказывали ни Ленин, ни, даже Троцкий.
   Правда, Троцкий полагал, что Сталин явился "полубессознательным выражением второй главы революции - её похмелья"
   В основе революционной доктрины со времен "Бесов" Ф.М. Достоевского и до последнего времени, лежит борьба за всеобщее счастье.
   Причем, без учета воли большинства населения.
   Моральной считается любая жестокость, жестокость во благо.
   Это и террор, как единственное средство противоборства с сильным противником, и ужасающие жестокости гражданской войны, и невинные жертвы волею судеб оказавшиеся между противоборствующими сторонами.
   Чего стоит лозунг, украшавший ворота Соловков - "Железной рукой загоним человечество к счастью".
   Его автором был никто иной, как Н.И. Бухарин.
   Изначально предполагались больше жертвы.
   Это нашло свое отражение в антиутопии Е.И. Замятина "Мы", написанной в 1920 году.
   В результате 200-летней борьбы за счастье человечества выжило 0,2% населения Земли.
  -- Арифметически-безграмотную жалость, - говорил один из героев Е.И.
   Замятина, - знали только древние. Нам она смешна.
  -- Для Сталина, - писал советолог Адам Улам, - репрессии были суще-
   ственным компонентом его искусства руководить государством. С его точки зрения массовые репрессии были самым действенным средством, чтобы добиться слепого послушания и держать общество в повиновении. Поэтому было неважно, являются ли действительно виновными подвергавшиеся репрессиям.
   Цель оправдывала средства. Недаром Сталин был горячим поклонником
   Макиавелли.
   Подобная политика, особенно на первых порах, вряд ли пришлась по вкусу подавляющему большинству населения. Отсюда - враги.
   Это были и реальные противники и выдуманные, возникшие на гребне "врагомании", в угоду самым темным человеческим инстинктам. И "козлы отпущения", на которых сваливали многочисленные огрехи неумелого хозяйствования и непродуманных начинаний.
   Сталин, сплошь и рядом, ошибался, то ли из-за несоответствия доктрины реалиям, то ли в силу недооценки ситуации. Что-то, не просчитав до конца и недооценив.
   Верный ленинец во всем следовал своему учителю.
   В статье "О нашей революции" Ленин назидательно цитировал Наполеона:
   - Сначала нужно ввязаться в серьезный бой, а там уж видно будет.
   И Сталин ввязывался, а за провалы отвечали другие: техническая интеллигенция, трезво мыслящие экономисты, военные.
   В этом была своя логика. Пусть страшная, но понятная и даже приемлемая многими. В том числе и врагами Сталина.
   Тот же Джилас считал, что только таким путем можно было решить стоящие перед страной задачи.
   Всё что делал Сталин, происходило не в вакууме.
  -- Добродетельным, - писал Гете, - может быть каждый сам по себе, а
   для порока нужны двое.
   Всё что делал Сталин, в большинстве своём, находило поддержку в наро-
   де. Жестокость к врагам стала нормой. Процветал культ секретности и доносительства, вплоть до пресловутого синдрома Павлика Морозова.
   Всё строили социализм. Все хотели жить при коммунизме. Все безгранично верили "огненному Тамерлану счастья" (ещё один образ из антиутопии Е.И. Замятина).
   Ну, а тот, кто не верил, автоматически превращался во врага народа, в лагерную пыль.
   Светлана Аллилуева писала, что Сталин считал себя царём России. Но
   коронованным, так сказать, не церковью, а марксизмом.
   Он имел все основания так думать. Власть Сталина превосходила царскую. Сталин был Богом, мессией, символом. От него ждали чуда.
   Имел ли насаждаемый Сталиным, чтобы он не говорил по этому поводу и чтобы не писали его последователи; культ личности, какую-то цель, кроме удовлетворения его собственных амбиций и непомерного тщеславия.
   Несомненно, имел. В стране, где многие столетия самодержавно правили цари, народ легко воспринял очередную трансформацию этой формы управления; и испытывал "священный ужас" перед грозным царем, равно как и "любовный трепет". И был способен многое вынести на пути к всеобщему счастью, на пути к коммунизму.
   Идейные предпосылки поступков Сталина тесно переплетались с личными мотивами.
   Сталин кому-то мстил. С кем-то расправлялся. Что-то доказывал, то ли себе
   самому, то ли кому-то другому. Старался возвыситься, превзойти.
   Существовал ли вполне осознаваемый Сталиным водораздел между идейно
   обусловленной необходимостью тех или иных поступков и личными притязаниями?
   Об этом можно только догадываться.
   В трудах Гегеля встречается термин - "пробабилизм".
   При "пробабилизме" неблагоприятный проступок внутренне оправдывается и представляется добрым.
   Скорее всего, Сталин внутренне оправдывал свои действия, полагая, что все, что он делает, делается во благо.
   Безнаказанность делает с человеком страшные вещи. Никто не обвинит, не уличит, не призовет к ответу. Более того, миллионы людей будут превозносить за сделанное.
   У Руссо есть что-то вроде психологического теста. В Китае живет старый больной сказочно богатый мандарин. И одного желания достаточно, чтобы он умер.
   После смерти мандарина все богатства перейдут к пожелавшему. И никто, никогда об этом не узнает.
  -- Кто бы при этом воздержался? - Вопрошает Руссо.
   В случае со Сталиным речь шла не о гипотетической ситуации, а о кон-
   кретном человеке - жестоком, коварном, мстительном, способном на всё ради осуществления высокой цели и удовлетворения собственных ужасных инстинктов.
   Один Бог знает, была ли здесь какая-то граница? И что она из себя пред-
   ставляла.
   Сталин не был сумасшедшим.
   Даже в психиатрии, несмотря на присущую ей расплывчатость определений и неразбериху, существуют свои диагностические принципы, свой жанр.
   Если отойти от концепции печально известной вялотекущей шизофрении, где инакомыслие часто было главным, если не единственным критерием, то у больных этим заболеванием должно быть выражено в той или иной степени и апатия, и безволие, и какие-то проявления расщепления психики.
   Они находят свое проявление и в поведении, и в письменной продукции, и в публичных выступлениях.
   Нельзя считать человека параноиком только из-за того, что он был подозрителен, и охотнее верил в злые намерения, чем в добрые.
   Для того, чтобы быть маньяком, одной переоценки собственной личности недостаточно.
   Такие черты, как злоба, жестокость, бездушие далеко не всегда связаны с психическим заболеванием.
   Предполагают, что на поступки Сталина большое влияние оказал зародившийся в детстве комплекс неполноценности.
   Здесь и сомнительное происхождение, отсутствие теплоты и привязанности, зверские побои, маленький рост, физические недостатки.
   Со временем этот комплекс усилился, когда амбициозному Сталину пришлось состязаться с людьми, превосходившими его и интеллектуально, в творческом плане, как ораторы.
   Кто знает, как проявил себя этот комплекс в страшное время, когда Сталин и его подручные формировали проскрипционные списки.
   С кем бы не общался Сталин - с Черчиллем или Шоу, с крупными военоначальниками и министрами, писателями, артистами, разговорившимися к старости охранниками, он вёл себя адекватно ситуации.
   Его превозносили до небес. И опускали на землю. Но никто и никогда не говорил о нем, как о психически больном.
   В действиях Сталина не было ни маниакальной поспешности, ни истеричности.
   Он был рационален, искусен и настойчив. Отлично разбирался в ситуации и не гнался за быстрым сиюминутным успехом.
   Внешне, жестокие дела делались как бы без его участия. Он постоянно кого-то подставлял, то Ягоду, то Ежова, то людей, у которых "голова закружилась от успеха".
   Культ личности также возник, вроде сам по себе. Как народное волеизъявление, как его внутренняя потребность.
   Всё что ни делал Сталин, внешне было очень пристойно.
   Едва ли не самая демократическая в мире конституция. Возвышенность лозунгов и идей. Ориентация на высокогуманные принципы и в морали, и в нравственности, и в политике.
   Гитлер в этом отношении был и последовательнее и проще. Он говорил то, что и делал.
   Сталин не был психически больным, ни шизофреником, ни параноиком.
   С большим основанием о нём можно говорить, как о психопатической личности.
   Настолько нестандартной, что особенности его характера не удается уложить в рамки какого-то одного типа психопатии.
   Несомненны эпилептоидные черты. Это и взрывчатость, и жестокость, и злопамятность, и аффективные колебания.
   Потом гиперсоциальность. И показная внешняя, А, возможно, и внутренняя.
   Он был тем самым страшным чертом, которым, как гласит польская пословица, следует считать черта, молящегося Богу.
   От паранойяльной психопатии Сталин взял излишнюю подозрительность и завышенные до предела представления о собственной личности.
   От шизоидной - эмоциональную холодность, отсутствие привязанностей.
   В таких случаях психиатры говорят о мозаичной психопатии.
   Откуда сиё взялось? Бог весть.
   Дело в другом. Злодеяния Сталина нельзя ни оправдать, ни объяснить наличием у него психического заболевания.
   Поэтому не следует подменять Суд истории консилиумом психиатров.
  
  
   СМЕРТЬ СТАЛИНА.
  
   "В неподвижном теле, которое не отзывается даже на
   пощечину, души нет".
   А. Камю "Эссе об абсурде".
  
  
   Когда Хрущева спросили, почему Сталин не оставил после себя политического завещания, он ответил:
   - Он думал, что будет жить вечно.
   Сталин полагался на кавказское долголетие. По-своему заботился о здоровье - копал землю на даче "для продления жизни". Ездил верхом на лошади -
   " для встряхивания позвоночника".
   Сталина интересовали исследования в области геронтологии.
   Он всячески поощрял академика А.А. Богомольца, занимавшегося вопросами продления жизни.
   Когда же ученый внезапно умер в возрасте 65 лет, Сталин заметил с раздражением:
  -- Вот жулик! Всех обманул.
   Медикаментозным методам лечения Сталин не доверял, отдавая предпоч-
   тение народным "проверенным" средствам. Вроде папахи, которую он натягивал поглубже на голову во время простуды.
   Совет проф. Виноградова уйти на время от дел ради сохранения здоровья, разозлил Сталина. И наивный профессор был немедленно арестован.
   Сталин не только разозлился, но и был напуган.
   Он посчитал, что медицина может оказаться тем средством, которое могут взять на вооружение его враги.
   Дадут не то лекарство или что-нибудь подсыплют.
   И Сталин отказался от услуг медиков.
   Тем охотнее он обращался за помощью к одному из своих охранников - бывшему ветеринару.
   Профессор Мясников, оказавшийся 2 марта 1953 года у постели смертельно больного Сталина, отметил, что на даче не было аптечки с самыми необходимыми медикаментозными средствами.
   Официальная версия, связанная с обстоятельствами смерти Сталина и объясняющая её причину содержится в "Медицинском заключении о болезни и смерти И. В. Сталина", опубликованном в газете "Правда" 6 марта 1953 года:
  -- В ночь на 2-е марта у Иосифа Виссарионовича Сталина произошло
   кровоизлияние в мозг (в его левое полушарие) на почве гипертонической болезни и атеросклероза. В результате этого наступил паралич правой половины тела и стойкая потеря сознания. В первый же день болезни были обнаружены признаки расстройства дыхания вследствие нарушения функции нервных центров.. Эти нарушения изо дня в день нарастали; они имели характер, так называемого, периодического дыхания (дыхание Чейн-Стокса). В ночь на 3-е марта нарушения дыхания стали принимать угрожающий характер. С самого начала болезни были обнаружены также значительные изменения со стороны сердечно-сосудистой системы, а именно высокое кровяное давление, учащение и нарушение ритма (мерцательная аритмия) и расширение сердца. В связи с прогрессирующими расстройствами дыхания и кровообращения уже с 3 марта появились признаки кислородной недостаточности. С первого дня болезни повысилась температура, и стал отмечаться высокий лейкоцитоз, что могло указывать на наличие очагов в легких.
   В последний день болезни при резком ухудшении общего состояния стали наступать повторные приступы тяжелой острой сердечно-сосудистой недостаточности (коллапс). Электрокардиографическое исследование позволило установить острое нарушение кровообращения в венечных сосудах сердца с образованием очагов сердечной мышцы.
   Во вторую половину дня 5 марта состояние больного стало особенно быст-
   ро ухудшаться. Дыхание сделалось поверхностным и резко учащенным, частота пульса достигала 140-150 ударов в минуту. Наполнение пульса упало.
   В 21 час 50 минут при явлениях нарастающей сердечно сосудистой недостаточности Иосиф Виссарионович Сталин скончался.
   Официальная точка зрения находит свое подтверждение в воспоминаниях проф. Мясникова:
   - Сталин лежал грузный, он оказался коротким и толстоватым, лицо было перекошено, правые конечности лежали как плети. Он тяжело дышал. Диагноз нам представлялся, слава Богу, ясным: кровоизлияние в левом полушарии мозга на почве гипертонии и атеросклероза. Лечение было назначено обильное.
   Существовали и другие предположения.
   Говорили, что вождь отравлен.
   Роль отравителя народная молва отвела Берии. Положение Берии в последние годы жизни Сталина заметно пошатнулось.
   То ли по его приказу в пищу подмешали какие-то тонизирующие, резко повышающие артериальное давление вещества; то ли, добавили яд.
   Многолетний секретарь Сталина Поскребышев утверждал, что подосланные Берией охранники били потерявшего сознание Сталина мешочками по голове. С тем, чтобы усилить кровоизлияние в мозг.
   Всё это, разумеется, домыслы. И, тем не менее, в смерти Сталина много загадочного.
   Завеса тайны долгие годы окружавшая жизнь Сталина, коснулась его болезни и смерти.
  
   .
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
   1
  
  
  
  
Оценка: 4.96*13  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"