Все наши беды от того, что сотворение мира было произведено не на конкурсной основе.
Клонировали Еву из ребра Адама. Потом змей искуситель. Потом фиговый листок на причинном месте. Потом ногой под задницу. Дескать, живите, как знаете, если вы такие умные. А приделай Бог Адаму матку. Пришпили её куда-нибудь. И никаких "шерше ла фам".
Так рассуждает парафреник Языков. Когда-то он сделал из паровозной топки космический корабль, слетал на Юпитер. И считает себя большим специалистом в области мироздания.
До этого Языков работал оперуполномоченным. Чуть было не застрелил своего начальника, приняв его за американского шпиона. Загремел в психушку. Но старых навыков не растерял. Вынюхивает, высматривает, берет на карандаш и доносит. Дескать, считаю своим долгом поставить в известность.
--
Ну, - спрашиваю я, - с чем пожаловали?
--
Если с точки зрения теории невероятности. - Говорит Языков. - То кол-
лективный идиотизм следует рассматривать как консенсус круглых, круглых лишь отчасти и совершенно некруглых придурков.
--
Языков, - прошу я, - оставьте метафизику. - Вы же бывший мент, а не
член лекторской группы райкома партии.
Языков поправляет на себе пижаму, хмыкает и говорит шепотом:
--
Хуже, - говорит Языков, - Витька Яйцов на санитарку Лидку Дурицкую
глаз положил.
--
Быть не может, - поражаюсь я.
--
Век свободы слова не видать, - Клянется Языков. - У меня вещдок име-
ется. Письмо Татьяны Онегину. В смысле от Лидки Витьке. Я у Яйцова позаимствовал.
Языков протягивает мне смятый листок бумаги.
--
Витюша! Мой муж Гриша с утра нажрался до блевотины. - Пишет Ду-
рицкая. - Сейчас лежит без задних ног. И будет лежать, пока не проспится.
Ночью, во время дежурства, я тебя выведу в отделенческую кладовую, и мы будем одни на всём белом свете. Твоя Лидуся.
Санитарки в дурдоме бабы ушлые. Своего при случае не упустят. И налево
ходят не хуже прочих. Но в отделенческой кладовой. С психом. Во время ночного дежурства.
Хотя, псих он тоже, разный бывает. А, что до Яйцова, здесь разговор особый.
Яйцов - парень видный. Вымыть его как следует, побрить, почистить, одеть
по моде и прямиком на телешоу - "Зачем вы девушки красивых любите?".
Девки к нему липнут. Так и норовят, если не под венец, так хоть в постель затащить. А он, геронтофил чертов от старух балдеет. Забредет к какой-нибудь бабке, на ночь глядя, и пользует.
Последний раз не то боевую подругу Махно, не то троюродную сестру
Щорса изнасиловал.
Лет десять назад, экспертная комиссия нашла у Яйцова дебильность
С тех пор, полезет Яйцов на кого, сопрет, что не так лежит или, скажем, драку с мордобоем и телесными повреждениями затеет, его на принудку.
Хотя, какой он к черту дебил. Насчет IQ и прочей новомодной диагностики
не знаю. А с точки зрения соцдействительности, любую должность поволокет с учетом требований кодекса строителей коммунизма. Хоть председателем сельпо его сади. Или поставь во главе пожарной команды.
Чтобы в отделении не произошло. Доброе дело, или пакость, какая, Яйцов тут как тут.
Однажды старшая медсестра на ночь часть отделенческой зарплаты остави-
ла. Заперла её у себя в кабинете в шкафу. А, как назло, фельдшерок один в
армию собрался. Ему деньги срочно требовались. На отходняк и порочие походные расходы. Вот Яйцов ему и присоветовал. Мол, возьми. Чего им там лежать.
Бились мы, дня два. Куда, мол, деньги девались. Все молчат. Всё воды в рот на брали. Пока один санитар, он раньше тюремным надзирателем работал, Яйцова не расколол. Как дал ему под дых. Ну Яйцов и выложил, всё что знал.
Потом фельдшерка в милиции кололи, вплоть до явки с повинной.
- Давай, - предлагаю я Яйцову, - мы тебя кастрируем. Запишем Безяйцовым. И с Богом, на все четыре стороны.
Яйцов долго молчит. Хмурится. Играет желваками. И говорит сквозь зубы:
--
Насчет лечения я не против, вплоть до сульфозина в четыре точки. А до
всего другого, извините и подвиньтесь. У нас не Турция, чтобы евнухов плодить.
--
Как знаешь, - говорю, - только после долгого лежания на принудке те-
бе твои яйца не понадобятся. Потому, что в противном случае лежать тебе до упора. Возможно, всю оставшуюся жизнь. Пока не поумнеешь, что маловероятно. Или пока у тебя старческая импотенция не разовьется.
Как известно, черт шельму метит. Фамилии на Украине, большей частью,
бывшие прозвища. Обозвали кого-то лет двести назад, прилепили что-нибудь. И не отлепить, не отмазать. Идет по нисходящей, от деда к сыну, от сына к внуку. И так до скончания века.
Жил, к примеру, в селе придурок. Дурень. Дурко. Дурицько. От него пошел род Дурицких.
Говорят, что глупость, в отличие от таланта на детях не отдыхает. За универсальность этого утверждения ручаться не буду. Что же касается Лидки Дурицкой, здесь не придерешься. Попадание полное. Что называется, в десятку.
Если не вникать, если не углубляться, не лезть в детали, Лидка Дурицкая баба как все. Не лучше и не хуже. На работе выкладывается. В меру, конечно, но выкладывается. И уберет, и присмотрит. И на собрании может речь толкнуть. Мол, мы все как один. Или, там, спасибо партии и правительству за заботу.
А вот, как дело дойдет до основного инстинкта, дура дурой.
У неё официальных мужиков было не то пять, не то шесть. И все до одного порченые. Первый - алкоголик, леченый, перелеченный. Второй - садист-мордобоец. Что же до остальных. Мужики, как мужики. Ну, пили, конечно. Как не пить. И били, при случае.
А с другой стороны, если на их место стать. Как мужику, не пить и не бить, если у жены, помимо законного мужа, любовники не выводятся.
И не то, чтобы один там, какой-нибудь единственный в своём роде червовый король, а всякая сексуально озабоченная босота.
Её последний муж, хоть и пьёт, но так бугай бугаем.
Лида, - говорит он. - Чего тебе не хватает. У меня ж орган, как у быка?
А она ему:
--
Разве это главное, Гриша. В этом деле тонкость, какая никакая нужна. А
у тебя, Гриша, чувства тоже бычьи. Одна животная природа и ничего более.
--
Я бы на вашем месте, - советует Языков, - насчет подкрепления позабо-
тился. Они в кладовке, а мы со всех сторон, через громкоговоритель: - "Кладовка окружена! Сопротивление бесполезно! Выходить по одному с поднятыми руками!"
--
Своими силами обойдемся, - говорю, - с помощью засады.
Засадил я Языкова в кладовке. В отделенческом барахле спрятал. А сам в
кабинете затаился.
--
Чуть что, - говорю, - кричи не своим голосом: - "Пожар!!!" Тут мы их и
накроем на горячем.
Ну, Языков и крикнул. Да так натурально, что кто-то пожарный гидрант за-
пустил. И в кладовую, через выбитую дверь, под напором
Ну а дальше Дурирцкая в одном ню. Как сиганет. Как крикнет:
--
Насилуют!!!
Яйцов швабру хвать. И по окну. Разбил его. И наружу вылез без штанов. В
одних подробностях.
Яйцова сразу не поймали. Потом уже слух пошел, что он свои геронтофильные закидоны выбросил. Изнасиловал стопроцентную молодуху. И загремел по 117 статье УК на всю катушку.
Дурицкая бросила последнего мужа, не то пятого, не то шестого; и уехала на Север. Там она ошивается на каком-то руднике. Занимает не шибко пыльную должность. Не то торгует, не то какой-то учет ведет. И исполняет обязанности коллективного полового органа этого самого рудника, по совместительству.
У Языкова окончательно поехала крыша. Он подкладывает себя под пижамную куртку подушку. И говорит, что ждет ребенка от Яйцова.
Ну, а меня начальство, можно сказать, к ногтю прижало. Ладно, говорят, санитарка у тебя оторва. Политико-воспитательная работа в отделении ни к черту. Лечение не на уровне. Больные вместо того, чтобы находиться в состоянии охранительного торможения, шуры-муры крутят, в окно сигают. Это понятно. Хотя и нуждается в принятии мер и незамедлительном искоренении. Непонятно другое. Почему в этот критический момент, вместо того, чтобы организовать преследование находящегося на принудительном лечении сексуального маньяка, ты бросился, за голой санитаркой Дурицкой.
От этих нападок и преследования на меня напала задумчивость. И в самом деле, чего вдруг.
Потом осенило. Снизошло, можно сказать.
Захожу я к главному врачу и говорю:
--
Дело в том, - говорю, - что Яйцов этот не Яйцов, а форменный змей-
искуситель. Дурицкая не Дурицкая, - а праматерь наша Ева. А я - Адам.
Главный врач рот открыл от изумления:
--
Ты чего, - спрашивает, - совсем того? Или как?
А я ему в ответ. Тихо так, прочувствованно:
- Где брат твой Авель, Каин!
Я мужикам, соседям по палате, рассказываю, а они не верят:
--
Ты, - говорят, - не просто псих, а псих в квадрате Псих сам по себе, во-
первых. Во-вторых, - отставной психиатр. И если одно на другое помножить,
получается сплошная алгебра вместе с тригонометрией.
Я на мужиков не обижаюсь. Что с них возьмешь. Если у каждого второго почитай, мозговое плоскостопие.