Зайцев сидел на камне. Как адресат посланий в Откровении валун не был ни горяч, ни холоден. Прогретый за день, он прятался за пригорком от солнца, уходящего на запад. Та же насыпь отделяла Зайцева от Космического городка. Очень удобное место. За спиной, невидимый и невидящий Зайцева, оставался уныло-чистенький поселок с выстроившимися в линейку одинаковыми коттеджами, административным корпусом и столовой. И дальше вглубь острова - ангары и корпуса с лабораториями, гидробассейнами, тренажерными модулями, учебными классами и макетами кораблей в натуральную величину.
Зайцев смотрел на песчаный пляж и спокойное море за ним. Внезапно слева из-за поросшего травой песчаного бугра появились два лохматых полуголых або. Они молча бежали, утопая босыми ногами в песке и размахивая руками. Один абориген сильно хромал. На его правой ноге рельефно красовался длинный сине-красный зигзагообразный шрам. За первыми двоими, не торопясь, из-за того же холмика вышел третий або. Он медленно шел деревянной походкой пина в их сторону. Беглецы запрыгнули в лодку и начали отчаянно грести от берега. Пин остановился перед линией прибоя на берегу, уставившись им вслед. Неожиданно оба аборигена один за другим попадали на дно лодки. Ноги хромого оказались на скамье и Зайцев видел, как их бьют судороги. Постепенно конвульсии стали тише и реже и вовсе прекратились. Пару минут лодка спокойно качалась на волнах. Потом хромой абориген поднялся, взял весло и начал спокойно грести к берегу. Через некоторое время второй стал делать то же самое. Они доплыли до места, где все это время ждал пин, и молча вытащили лодку на берег. Пару мгновений все трое стояли, не глядя друг на друга. Затем, не сговариваясь, деревянными шагами, сохраняя на лицах характерное бесстрастное выражение, строем ушли обратно за холм.
Зайцев выдохнул. Перед ним опять простирался берег и спокойное море. Как будто только что на его глазах не произошло этой странной пантомимы под аккомпанемент прибоя.
- Что Вы там высматриваете, Зайцев? - веселый голос бортинженера Стивенса вывел Виктора из оцепенения, - Ждете русские подлодки? Сигнальный огонь не разводили?
- Никакой России больше нет, Энтони, и Вы это прекрасно знаете, - не оборачиваясь, ответил Зайцев.
Волны бились о берег. От моря пахло солью и водорослями.
- Вы же поняли, что я имел в виду, - добродушно посетовал Стивенс, - И, вообще-то, технически Россия никуда не делась. Девятая часть суши - на месте. А по ней продолжает бродить сто двадцать миллионов угрюмых бородатых людей.
- Сто двадцать миллионов - возможно, но вот людей ли? - заметил Зайцев.
- Ну вот, опять Вы за свое, - бортинженер натужно улыбнулся, - Если будете все время об этом думать, просто не доживете до отлета.
- А есть другие достойные темы?- Зайцев обернулся к Энтони, - Хотите обсудить со мной новинки рок-музыки? Фильмы, вышедшие в этом году?
Улыбка, наконец, сползла с лица Стивенса.
- Умеете же Вы испортить настроение, Зайцев, - и добавил, - Пойдемте. Всю команду вызывает Глобски.
-А для Вас важен способ? - язвительно осведомился Глобски.
И продолжил, не дожидаясь ответа.
- Лег в ванну и опустил туда два провода под напряжением. Тело выглядит ужасно. Как огромный плохо приготовленный кусок мяса. Местами пережаренный, местами сырой.
- Стоит ли приводить такие подробности? - осторожно усомнился Стивенс, - Все-таки, здесь женщины.
- Да, - рявкнул Глобски, - Обязательно! Чтобы никто не строил иллюзий о красивом уходе, прекрасных похоронах с салютом и прочем. Своим безответственным поступком Сайрус отбросил проект на месяцы. Нам теперь срочно нужно искать ему на замену специалиста-психолога его уровня. Сами понимаете, как это сложно в нынешних обстоятельствах.
- В принципе, коллега, - раздался голос Дьюи, - я могу его заменить.
Все обернулись. Проф, как обычно сидел позади всех, прислонившись спиной к задней стенке. Глобски в недоумении посмотрел на него.
- Но как, Эдвард? Вы же сами - будущий член экипажа. Собираетесь исследовать самого себя?
Дьюи в своей манере улыбнулся одними краями губ.
- Почему нет? Со всей аппаратурой я знаком, с методиками тестирования - тоже. Могу приступить прямо сейчас.
- Погодите, - запротестовал Глобски, - это нарушение общепринятых правил, сложный вопрос, его нельзя решать вот так - с бухты-барахты. Надо подумать, посоветоваться.
Сидящий рядом с ним пин кивнул. Глобски вздрогнул и немедленно тоже кивнул.
- Хорошо, так тому и быть, - резюмировал Глобски, - Профессор, приступайте к работе прямо сейчас. Время не ждет.
- А похороны? - еле слышно донесся слабый голосок Мейбл.
Глобски поднял голову.
- Что? А, да... Здесь похорон не будет. Тело отвезут на Большой остров, где Сайрус жил до назначения сюда.
Зайцев догнал Дьюи у выхода из бунгало.
- Эдвард, Вы не знаете, что произошло?
Дьюи поднял голову. Хотя профессор смотрел снизу вверх, никакого превосходства Зайцев не чувствовал. Всякий раз, встречаясь с Дьюи глазами, Зайцеву хотелось вскочить из-за парты и отбарабанить домашнее задание.
- Почему Сайрус свел счеты с жизнью? - уточнил Дьюи, - Не знаю, коллега.
Он помолчал.
- Но предположить могу. Фредерика мне рассказала, что вечером уже после захода солнца Сайрус о чем-то очень возбужденно говорил с пином. Потом махнул рукой и зашел в свой коттедж. И больше живым не выходил.
- Вы думаете, что его хотели присоединить? Да нет, пины об этом не предупреждают.
- А Вы видели все присоединения? - усомнился Дьюи.
Зайцев не нашелся, что ответить.
По правде говоря, он видел инсайтов не так много, как большинство находящихся на острове. По крайней мере, меньше Дьюи, который два месяца после Большого Хапка безвылазно находился в Нью-Йорке и насмотрелся достаточно. На третий день, когда телевидение отрубилось, а в Интернете началась какая-то чертовщина, проф заметил, что на соседней автозаправке уже двое суток никого нет, и ограбил ее, сделав дома хороший запас продуктов и бензина. После чего, обеспечив себя на первое время, Дьюи несколько недель катался по городу, с любопытством глядя на происходящее.
Профессор рассказывал про полуголых людей, пляшущих на улицах между остовами сгоревших автомобилей. Про покойников, которых с тротуаров собирали большими ковшами мусороуборочные машины. Про бессмысленные убийства у него на глазах. Про многолюдные просмотры фильмов Вуди Аллена на больших экранах посреди площади. Про мужчину, стрелявшего из окна третьего этажа по прохожим. Про бездомного в лохмотьях, пьющего вино около дорогого ресторана, и нагую женщину с формами стриптизерши, играющую для него на скрипке.
Довольно подробно Дьюи рассказывал про гигантскую оргию на Манхэттен-Бич, в ходе которой тысячи любовников разных комплекций, рас и спортивной формы одновременно предавались разным формам сексуального удовлетворения. В то время как в нескольких десятках метров от берега один за другим падали с носящихся бананов и молча тонули люди. И опять про трупы, тут же у линии прибоя колыхающиеся на набегающих волнах.
При этом, однако, все эти апокалиптические картины он описывал без особых отрицательных эмоций, как что-то очень необычное, из ряда вон выходящее, но не ужасное на самом деле. Примерно так, наверно, он мог бы кому-нибудь пересказывать сюжеты с полотен Босха.
Иногда в процессе повествования он улыбался и поднимал указательный палец. Это означало, что в рассказанном содержится какая-то интересная аллюзия или метафора, до которой слушатель должен сам додуматься и тоже порадоваться.
- Она ехала на мотороллере абсолютно голая, но в фуражке инспектора налоговой службы. Больше никаких налогов! Понимаете меня? - Дьюи откидывал голову и радостно хохотал.
Зайцев как-то спросил, как он не боялся бродить среди всего этого кошмара. На что Дьюи ответил, что думал примерно так: во-первых, все это страшно интересно, а, во-вторых, чего уж теперь бояться.
"Мне жаль, Виктор, что Вы все это пропустили, - заметил тогда профессор, - Мне кажется, Вам бы понравилось." Зайцев как-то рассказал об этом Сайрусу, добавив, что немного завидует таким как Дьюи или Мейбл, переживших Большой Хапок в одном из его эпицентров. Сайрус странно глянул на него и сказал, что далеко не всякий опыт полезен для человека.
- Вы, кажется, взволнованы смертью Сайруса?
Зайцев оторвался от своих мыслей. Ему в лицо откуда-то из-за спины заглядывал Шмидт, штатный психолог команды астронавтов и техперсонала.
- Хотите поговорить об этом?
- Нет, спасибо, - отрезал Зайцев.
- Зря Вы меня не посещаете, мистер Зайцев, - посетовал Шмидт, - Психологическая реабилитация необходима всем. Особенно новоприбывшим, вроде Вас. Вот мистер Стивенс ходит ко мне с самого начала и у него отличная динамика.
- Да я как-то обхожусь. Своими силами.
- Крепкий алкоголь астронавтам запрещен, - строго заметил Шмидт.
- Я знаю, доктор, спасибо что напомнили.
Шмидт еще немного прошел рядом с Зайцевым, как конвоир, будто ожидая чего-то, и повернул куда-то в сторону.
- Вот болван, - сказал Зайцев. Он вспомнил, как во время второго тестирования по прибытии на остров Шмидт смертельно достал его, задавая по кругу одни и те же вопросы из психометодички. Зайцев уже не надеялся на прекращение этого бреда, когда Шмидт спросил, верит ли он, что в космосе есть братья по разуму. "У нас - нет, - ответил Зайцев, - А вот у Пана - наверняка". Шмидт поперхнулся и поспешно закончил сеанс.
- Да, Джереми не семи пядей во лбу, - согласился Дьюи, - Но Вы и вправду чем-то озабочены. Так жалеете Сайруса? Вы с ним знакомы-то всего пару месяцев. Как, впрочем, и со всеми нами.
- Кажется, я видел, как двоих або только что присоединили, - сказал Зайцев.
- Кажется? Вы не уверены? - не понял профессор. Просиял и хлопнул себя по лбу.
- Ах да, я забыл, Вы же у нас Рип Ван Винкль!
***
РЕТРОСПЕКТИВА
Рипом ван Винклем Дьюи назвал Виктора из-за того, что тот пропустил первые - самые интересные - недели Большого Хапка. Прогулял он их по уважительной причине: Зайцев три с половиной месяца проболтался на орбитальной космической станции.
Еще лет пятнадцать назад Витя Зайцев и не догадывался, куда может привести степень по физике в сочетании с лицензией пилота. Ко времени его взросления космонавтика уже потеряла прежний сказочный ореол, перестав быть мечтой мальчишек. Наука в России утратила романтический флер еще раньше. Виктор выбрал профессию физика-исследователя, потому что этот предмет лучше всего шел у него в школе. Пилотированием занялся в бесплатной секции резерва ВВС в качестве мужественного хобби, щекочущего нервы и производящего впечатление на девушек. В бортинженерную группу компании по разработке двигателей для космических кораблей попал, когда там платили безобразно мало. Пошел туда просто, чтобы где-то начать. А вот в международный проект прорвался из-за большой зарплаты, когда задолбался клянчить деньги у отца. И все время ждал, когда же, наконец, окружающие поймут, что он вовсе не энтузиаст, как все остальные вокруг, и выведут за ушко на солнышко. Страх разоблачения заставлял его упорно учиться и трудиться за троих.
- А еще родители наградили меня отменным здоровьем, - объяснял он Дьюи и Стивенсу, - Я только позаботился, чтобы доставшийся мне качественный механизм оставался в приличной форме и не слишком быстро изнашивался.
Так однажды неожиданно для самого себя пилотом в международном космическом экипаже оказался человек, абсолютно равнодушный к космосу.
Зайцев собирался честно отбарабанить срок пребывания на станции и вернуться на Землю - за бабками, славой и почестями. Но на МКС случилась авария, из-за которой, в частности, грохнулась система длительного хранения продовольствия. В Хьюстоне и Москве срочно переиграли, и почти вся команда покинула станцию раньше срока, а Виктора оставили на станции с Кристофером Льюисом. Эти двое имели несчастье обладать компетенциями, необходимыми для поддержания станции в рабочем состоянии с минимальным числом астронавтов на борту. Разумеется, Зайцева спросили, хочет ли он полетать лишние полторы недели. Но форма вопроса другого ответа не оставляла.
А потом случился Большой Хапок, и о космонавте Зайцеве с астронавтом Льюисом, болтающихся на орбите в жестянке из-под монпансье, просто забыли. На Земле стало не до них.
ГЛАВА 2.
На следующий день Зайцев в соответствии с расписанием пошел к доку Робуру. Док работал в группе медико-биологической подготовки - отвечал за тренировки и тестирование астронавтов на центрифуге, в барокамере, термокамере, сурдокамере и за вестибулярный тренинг. При тестах на перегрузку Робур всегда присутствовал лично. Разговаривал очень скупо и на все вопросы не по делу реагировал мрачным молчанием. Произношение Робуром его фамилии напоминало Зайцеву змеиное шипение.
Зайцев быстро сообразил, как обратить эту проблему в выгоду для себя, и все время подготовки к тренировке отдыхал душой, болтая без умолку. По непроизвольной мимике Робура он видел, что, несмотря на презрительное молчание, док его слушает. Идеальный собеседник.
Сегодня Зайцев говорил о Джоше Сайрусе.
Самоубийство Сайруса и в самом деле вызвало у Зайцева сильную досаду. Сайрус радовал его острым умом и смелостью высказываний. Казалось, он, вообще ничего не боится. Кроме экипажа Джош оказался единственным, с кем Зайцев мог нормально поговорить на внерабочие темы.
Пока неловкий ассистент готовил Зайцева к тренировке, Зайцев пересказывал Робуру последний разговор с Джошуа. Сайрус тогда заметил, что испытывает некоторую жалость к Пану за его одиночество.
- Мы все для него - примерно как пробегающие мимо муравьи для мыслящего муравейника. Он в состоянии с нами играть, использовать в своих целях, даже вступать в какую-то коммуникацию. Но общаться как с равными не может, даже если бы очень захотел.
- Разве это проблема? - усомнился Зайцев, - Пусть сделает себе второго Пана. Строительного материала достаточно.
- Это кажется правильным решением, - кивнул Джош, - Но наш парень - тяжелый параноик. Он боится, что другой Пан его съест. Судит по себе, и это логично.
- Думаете?
Сайрус еще раз кивнул.
- Говорю, как мозговед с тридцатилетним стажем...
- Не понимаю, почему он покончил с собой, - продолжал Зайцев вещать каменному Робуру, - Судя по всему, Пан представлял для него с профессиональной точки зрения интереснейший объект исследования.
- Сайрус узнал, - неожиданно сказал Робур, почти не раскрывая сжатые губы, - что большинством из двух сотен пассажиров "Большого Эдема" будут дети. От семи до двенадцати лет. На момент вылета, разумеется.
Зайцев уставился на дока как на Валаамову ослицу.
- Кстати, - Виктор хлопнул себя по лбу характерным жестом Дьюи, - Логичное же решение! А я все ломал голову, как Пан собирается решить проблему прибытия на Эдем полувековых дядек и теток. Как ни крути, а получить от стариканов, да еще проболтавшихся в консервной банке двадцать лет, здоровое потомство - проблематично.
- Ну да, - Робур кивнул с саркастической улыбкой, - Это решение и до известных событий предлагали. Но тогда оно даже до минимальной огласки не дошло. В НАСА только представили, как они огребут от защитников прав детей. А нынче - как славно! - никаких правозащитников нет. И родители сами счастливы отправить детишек подальше отсюда. Если они, вообще, есть - родители.
- И из-за этого Сайрус застрелился?
Без ответа.
- Ну-ну, Робур, - Зайцев покачал головой, - Уже оскоромились, заговорили со мной. Чего теперь-то мучиться?
- Самое ужасное, Зайсс, - вздохнул Робур, - что Вы даже не понимаете, почему Вы мне так омерзительны.
***
РЕТРОСПЕКТИВА
Накануне Большого Хапка проект "Эдем" являл собой грандиозный памятник человеческому разуму, упорству и трагическому неумению договариваться, обнуляющему все достижения. В циклопических ангарах стояли уже достроенные корабли - авангардный с дублирующим и основной на две сотни пионеров-колонистов, выглядящие как мать-китиха с двумя тысячетонными малышами. Их окружала гулкая тишина.
Открытие Эдема - планеты с земными параметрами, кислородно-углекисло-азотной атмосферой и подходящим для людей температурным диапазоном - так близко от Земли стало грандиозным событием не только и даже не столько научного мира. Сама мысль о том, что современные технологические средства позволяют достичь за вполне осмысленные двадцать лет новой Америки с теми же масштабами и возможностями, взрывала мозг всему человечеству.
Быстро стало понятно, что Эдем - слишком большой приз, чтобы отдать его кому-то одному. Крайне трудно такой кусок проглотить в одиночку, но гораздо проще помешать это сделать другому.
Поначалу все шло более-менее гладко.
Политики, дипломаты, технари и юристы извели миллионы человеко-часов только на юридическое оформление проекта - чтобы опутать всех участников международного консорциума паутиной взаимных гарантий.
Привлеченная консорциумом команда политтехнологов умело разожгла в странах-участниках патриотический психоз. Парламенты под истерические вопли "знай наших!" деловито выделяли огромные средства на реализацию собственных частей проекта.
Транснациональные корпорации, вдруг вспоминающие о своей кондовой почвенности, насмерть воевали между собой за многомиллиардные и крайне престижные госзаказы.
"Эдем" пёр как гигантский джаггернаут, подминая под себя все и вся, и по ходу раздавая побочное счастье в виде новых материалов, открытий и технических решений, в условиях принципиальной открытости проекта быстро находящих применение в других областях.
Когда проект реализовался процентов на девяносто, непредвиденно затянувшееся обострение вокруг Тайваня привело к замораживанию научных и технологических контактов между участниками конфликта. Замерз и "Эдем". Оснащение уже построенных кораблей застопорилось. Подготовку уже сформированных команд сначала приостановили, потом их вовсе распустили до лучших времен.
Попытки американцев полностью забрать "Эдем" себе наткнулись на огромное количество юридических и технических неувязок. И на обещание Китая при попытке запуска "Эдема-1" или "Эдема -2" устроить небольшой космический фейерверк.
Зайцев, как близкий к теме человек, осведомленный о происходящем лучше других, уже сам для себя поставил на проекте крест.
Но тут случился Большой Хапок.
А через два года Зайцева просто поставили перед фактом, что он включен в шестерку экипажа авангардного корабля. "Твою мать" - сказал осчастливленный космонавт Зайцев.
***
Весь день после тренировки у Робура Зайцев чувствовал себя совершенно разбитым, и с трудом дождался позднего обеда.
Выйдя из столовой, он кивнул разлегшимся в шезлонгах господам астронавтам, взял насыщенную кислородом фруктовую смесь с соломинкой, и с наслаждением устроился на своем привычном месте.
Мимо веранды прошла босая аборигенка лет шестнадцати, изящно неся на голове коробку со сканером. Мордашка девушки как у остальных або, смахивала на кусок морщинистой коры, но ноги выглядели стройными и гладкими, а полные груди под коротким топом ритмично подрагивали при каждом шаге.
- Интересно, как аборигены относятся к Большому Хапку? - рассеянно проговорил Зайцев, провожая ее взглядом.
- А как они могут относиться, Виктор? - Стивенс отреагировал коротким смешком, - Або до сих пор живут в каменном веке. Вы думаете, они, вообще, что-нибудь поняли?
- Або стали усиленно молиться Джи, - сказал Дьюи, - Так зовут некоего Убитого бога, который по их верованиям однажды явится, чтобы всех наказать. После Большого Хапка они решили, что Убитый вернулся. Пинов считают воплощениями Джи в телах, которые он конфисковал у сильно провинившихся. Происходящее принимают как должное, только немного недовольны, что Убитый почему-то заставил их служить белым. Ведь это белые его и убили.
Дьюи сделал паузу.
- Некоторое время назад один або изнасиловал девушку, тоже аборигенку. Да вы ее сейчас видели. Это по их понятиям серьезный проступок. Раньше они бы его сдали властям. А тут связали, отнесли на холм и обратились к Джи, чтобы тот вошел в него.
- Как Вы ухитряетесь все знать! - восхитился Зайцев, - Або, кажется, не сильно разговорчивы.
- Это мне не або рассказали, а доктор Кэссиди, - уточнил Дьюи, - Он молится Джи вместе с ними.
- Кэссиди, климатист? - изумился Зайцев, - Но зачем?
- Он и еще несколько человек из техперсонала, - Дьюи печально улыбнулся, - Видимо, они так получают иллюзию хоть какого-то контроля над ситуацией.
- А чем кончилось дело с насильником? - поинтересовался Стивенс.
- А это его тело теперь сидит рядом с Глобски на планерках. Довольно забавно видеть, как Глобски косится на него с опаской, - Дьюи поднял палец, улыбнувшись, - Эта плоть принадлежала Гильермо, моему помощнику по дому. Аккуратный парень. Жаль, как выяснилось, сексуально не выдержанный.
Зайцев задумался, каково это, видеть пина в теле, которое ты раньше знал как человека. Его чаша сия пока миновала. Ни на острове, ни до этого он не видел ни одного лица, знакомого до Хапка.
Об этом и о многом другом Зайцев с Дьюи рассказывали друг другу день за днем, лежа в шезлонгах на веранде после позднего обеда. Режим подготовки экипажа оказался на удивление щадящим. Несмотря на достаточно строгое расписание с раннего утра до окончания тренировок, после 17 часов пополудни астронавты могли заниматься, чем им заблагорассудится. Запрещался только алкоголь крепче светлого пива, чрезмерные физические нагрузки и поздний отбой. В остальном каждый предоставлялся самому себе.
Послеобеденные посиделки на веранде столовой стали своеобразной традицией. Зайцев и Дьюи потягивали безалкогольные напитки, смотрели на море и беседовали о пустяках и предметах более серьезных. Иногда к их разговорам присоединялся Стивенс. В отличие от бесед с Дьюи такие встречи втроем Зайцев не очень любил, но понимал, что выбирать особенно не из чего. Кроме членов экипажа на острове жил обслуживающий контингент из местных або, темный, не образованный и зачастую просто плохо говорящий по-английски. А также научно-технический персонал, будущих астронавтов сторонящийся и недолюбливающий.
Через неделю после прибытия Зайцев спросил Дьюи о причине такого отношения к ним спецов.
- Ну а что тут непонятного? - хмыкнул по своему обыкновению Дьюи, - Мы улетим, а они останутся. С Паном.
Зайцеву это объяснение показалось логичным.
- Я давно не видел столько интактов, - заметил он, кстати, - и так мало пинов. Почему так?
- Вам нравится общаться с пинами? - усмехнулся Дьюи, -
Зайцев испуганно поднял руки.
- Нет!
- Вот в этом и дело. Я видел результаты исследований. Жизнь в окружении пинов вызывает у интактов апатию, депрессию и суицидальные поползновения. Потому Центр и перенесли сюда, на остров - подальше от крупных городов. И с нами держат здесь интактов - и спецов, и або.
Зайцев хмыкнул:
- Что-то я не заметил, что Пан особо деликатен.
Дьюи поднял палец.
- Это термин из прошедших времен. Этика нужна, когда участники коммуникации могут причинить друг другу ущерб. Но тот, кто несоизмеримо сильнее остальных, в этике не нуждается. Пан прагматичен. Ему нужен авангардный экипаж из здоровых, психически устойчивых особей.
***
РЕТРОСПЕКТИВА
О том, что на Земле происходит что-то не то, Зайцев и Кит Льюис узнали, когда замолчал Центр управления полетами. Попытки связаться с Хьюстоном по всем каналам, включая аварийный, ни к чему не привели. Тогда Зайцев попытался поймать радио- и телесигналы с Земли. Телевидение не работало, крупные радиостанции - тоже. Зайцев перенастроился на радиолюбительские волны. И вот тут астронавты поняли, что дело вовсе не в связи.
Проблема оказалась, однако, в том, что кроме самого факта всепланетной катастрофы из передач понять что-либо было невозможно. До них доносились то вопли о помощи, то невразумительные описания происходящего, то чьи-то сбивчивые попытки объяснить случившееся, еще больше запутывающие дело.
Кто-то кричал о зомби-апокалипсисе, кто-то - о нашествии вампиров. Кто-то о захвате Земли инопланетянами. Кто-то - якобы наиболее здравомыслящий - дрожащим голосом стонал о применении красными - русскими, или китайцами, или даже северо-корейцами против свободного мира нового неизвестного оружия, действующего непосредственно на мозги и сводящего людей с ума.
Зайцев и Льюис непрерывно пытались связаться хоть с кем-то. До них доходили обрывочные данные об упавших самолетах и сошедших с рельсов поездах, об автомобильных авариях с десятками разбитых машин и сотнями трупов. О промышленных катастрофах по всему миру. О тысячах погибших. Никто, до кого им случайно удалось дотянуться, не мог сообщить астронавтам ничего утешительного. Старшеклассник-радиолюбитель из Франции рассказывал об ужасах за окном и рыдая просил помочь. Диджей из Архангельска, видимо, тронулся умом, постоянно хихикал, и в ответ на вопросы включал записи рок-звезд 60-х, предваряя очередной шедевр возгласами типа: "А ведь он предупреждал! Он знал, проклятый наркоман! Вот послушайте, мужики..." Бортинженер с нефтяной платформы около Шотландии терпеливо объяснял, что никто им не поможет, и они должны достойно принять смерть от удушья в консервной банки, болтающейся в тысячах миль над поверхностью Земли. Религиозный фанатик из Оклахомы призывал покаяться в грехах, ибо наступил День Гнева Господнего. И только престарелый хиппи откуда-то из Непала, древний, как египетские пирамиды, хваставший личным знакомством с Тимоти Лири, вещал, что это не только смерть мира, как мы его знали, но и начало нового, чистого, лишенного грехов, накопленных прежним.
На этом месте рассказа Зайцева полтора месяца назад Дьюи хмыкнул и сказал:
- А ведь, согласитесь, этот парень оказался ближе всего к истине. Вы не спрашивали, как его зовут?
Зайцев улыбнулся:
- Он сказал: "Поскольку старые имена уже потеряли смысл, зовите меня просто - Луч Света Новой Зари, Загорающейся На Востоке."
- Забавно, - вкрадчиво произнес Дьюи, дождавшись, когда Зайцев поднесет чашку с горячим чаем к губам, - Скажите, Виктор, а Вы задумывались впоследствии, не разговаривал ли с Вами под видом одного из Ваших собеседников Пан? Или под видом всех?
Зайцев спокойно допил чай и поставил чашку на стол:
- Конечно, приходило, профессор. Мне это и сейчас временами приходит в голову. Ну вот, например, как Вы можете быть уверены, что я - не пин?
***
Пин - сокращение от Пиноккио. Так с легкой руки Дьюи члены экипажа называли между собой тела, представляющие на острове Пана. Ну, и вообще, тела, присоединенные Паном. В поведении пинов на острове - особенно в пластике движений и мимике - и впрямь проступало нечто деревянное. Сам Зайцев, еще до знакомства с островитянами, для себя назвал пинов буратинами. Впрочем, как Зайцев помнил, среди тех пинов, с которыми он встречался до прибытия на остров, случались и выглядящие совсем как обычные люди. Разве что подчеркнуто молчаливые и не очень вежливые.
Зайцеву нравилось сочетание - пин-Пан. Совокупность пинов - Пан. Дьюи возражал: Пан - не совокупность пинов, он - больше, а по сути - вообще, другое. Обсуждение, что же такое Пан, занимало существенную часть их разговоров.
Определение, с оговорками устраивавшее всех троих, сводилось к следующему.
Пан - сетевой разум, распределенный среди восьми миллиардов жестко контролируемых им людских мозгов, соединенных между собой напрямую, а также с помощью всемирной компьютерной сети. Пан использует знания и опыт людей, присоединенных к нему, а также сенсорные и иные способности человеческих тел, применяемых как периферийные устройства, при этом обладая одной волей и одной личностью. Распространение Пана на весь мир и превращение его в то сверхсущество, каким он стал, участники послеобеденных посиделок также согласно относили к периоду в несколько месяцев двухлетней давности. Этот время получило название Большой Хапок.
Стивенс и Зайцев принимали на веру версию Дьюи о земном, человеческом и рукотворном происхождении Пана, среди прочих не содержащую серьезных противоречий.
Споры вызывала природа личности и воли Пана, устройство интерфейсов, соединяющих мозги между собой, технические вопросы его функционирования как единого мыслящего существа, а также механизм захвата прото-Паном, изначально включавшим в себя очень небольшое количество бывших индивидов, разумов и тел всего человечества за малым исключением.
Слово "Пан" Зайцев услышал тоже только на острове. Его он также полагал удачным. В нем сочеталась приставка "пан", означавшая всеобщность, всеохватность, и имя греческого Пана - уродца, ставшего богом. Зайцев порадовал коллег сообщением, что в некоторых славянских языках "пан" значит "господин".
Хотя тут авторство никто точно припомнить не мог, Зайцев уверенно назвал Дьюи.
- Отнюдь, коллега, - отклонил эту честь профессор, - Ваше предположение лестно, но по моим смутным воспоминаниям эта честь принадлежит Вашему предшественнику.
У Зайцева тогда неприятно кольнуло внизу живота. Он не любил напоминания о предшественнике. Оно в него вселяло легкую неуверенность в его собственной участи. Впрочем, на Дьюи он не сердился. Без профа Зайцеву на острове было бы нечем себя занять в свободное время. Островная сеть замыкалась сама на себя, не имея выхода куда-либо еще. В сетевой базе хранилась прорва фильмов и всевозможной художественной и познавательной литературы. Но почему-то Зайцеву стало совершенно неинтересно читать и смотреть о проблемах и жизненных перипетиях жителей мира, который безвозвратно исчез.
ГЛАВА 3
Стивенс лениво смотрел с веранды столовой на медленно остывающую от дневного солнца площадь перед администрацией.
- Все же как-то тут слишком функционально. Безжизненно. Неужели нельзя вокруг коттеджей какие-нибудь садики разбить? С цветами какими-нибудь?
Зайцева чуть не стошнило.
- Нет, вот только цветочков не надо.
- Вы - мизантроп, Виктор, - шутливо подколол его Стивенс, - ненормально не любить цветы.
Зайцев пожал плечами.
- Может быть. Только тогда уж не мизантроп, а энтофоб, Энтони, - Зайцев помолчал, наслаждаясь недоумением Ственса, - Это по-гречески значит не любитель растений. У всех нас есть свои страхи. Вот Вы, например, насколько я понимаю, не испытываете любви к большим лодкам.
Стивенс покосился на Зайцева и хохотнул.
- Хотел бы я посмотреть, как бы Вы к ним относились на моем месте.
Бортинженер во время Большого Хамка плавал на яхте с друзьями. Сначала он наблюдал, как спутники один за другим превращались в пинов. Потом, когда яхта уже возвращалась в порт, что-то произошло, и пины впали в прострацию. Один выпал за борт и немедленно пошел ко дну. Двое других сидели на палубе и не реагировали на вопросы. Только хлопали глазами и издавали нечленораздельные звуки. Один порывался встать, но спотыкался и падал. Второй взмахивал руками и дрыгал ногами. Стивенс на всякий случай затащил обоих в каюту. Так продолжалось пару часов. Оба за это время обделались. Потом сознание вернулось к ним без видимой причины.
Эту историю Стивенс рассказывал весело, как смешное приключение. Но, в отличие от искренней заинтересованности Дьюи его веселье отдавало натужностью. У Зайцева каждый раз при виде смеющегося бортинженера появлялось опасливая мысль, что здоровяк вот-вот лопнет от внутреннего напряжения.
На вопросы о происходившем с ним с момента прихода яхты в Окленд и до попадания на остров Стивенс предпочитал отшучиваться. Зайцев пару раз спросил, но заметил, как у похохатывающего Энтони оба раза начинала мелко дрожать левая рука, и оставил попытки.
- Не знаю, Энтони, - ответил Зайцев, - Не мне судить. Просто, по-моему, за последние два года с кучей народа случились гораздо более грустные вещи, чем Ваше двухчасовое плаванье в одиночестве. Странно заработать такую фобию во время Конца света.
- А что Вы называете Концом света? - бортинженер приподнялся в шезлонге, и повернулся к Зайцеву, - Разве инсайт - смерть? Просто сознание человека вливается в единое сознание сверхличности Пана. Люди тысячелетиями только об этом и мечтали. Вспомните богословские теории о посмертном слиянии души с Богом.
- А Вы полагаете, Пан - и есть Бог? - поинтересовался Дьюи.
- А, может, и так! - запальчиво воскликнул Стивенс, - И, все эти религии спасения, на самом деле, прозревали будущее. Может быть, то, что мы наблюдаем, Второе пришествие?
Дьюи крякнул и поспешно присосался к бутылке.
- А вот эти горы трупов, и многотысячные оргии на пляже - это, вероятно, сопутствующий Второму пришествию Апокалипсис? - уточнил Зайцев, - И небезынтересно заметить, что перед Христом еще должен прийти Антихрист.
- Ну, это только если исходить из христианского мифа, - бортинженер махнул рукой,- А вот, скажем, в одном из изводов буддизма в конце времен явится будда Майтрейя - безо всяких сомнительных предшественников.
Зайцев кивнул.
- Который всех убьет. Помню, читал.
Дьюи отрицательно покрутил поднятым пальцем.
- Немного не так, коллега. Который отправит всех еще не достигших просветления в нирвану.
- Вот! - подхватил Стивенс, - Вот видите! Вы говорите "смерть", а я говорю - новый мир, новая жизнь, новые возможности. И - бессмертие.
- Простите, бортинженер, - вкрадчиво обратился к нему Зайцев, - А почему же Вы тогда этому счастью предпочли такое опасное и некомфортное дело, как безвозвратный космический полет? То есть, Вы вот это бессмертие, этот новый мир и эти новые возможности, с такой радостью меняете на участь узника, обреченного сначала двадцать лет болтаться в консервной банке, летящей в пустоте, а потом до конца своих дней - в чуть более просторном куполе на чужой безжизненной планете? И заметьте - все это в самом лучшем случае. А на самом деле, вероятность участников экспедиции дожить до глубокой старости крайне мала. Если не сказать покрепче. А Вы от этой перспективы прямо светитесь, сколько я Вас здесь вижу. Так почему же? Объясните!
Стивенс выпятил живот и нижнюю челюсть.
- Да потому, что я - ученый, я - сознательный гражданин и член общества, для которого общественный интерес и тяга к познанию важнее собственного комфорта и безопасности.
Зайцев поморщился.
- Сознательный кто? Гражданин чего? Когда Вы в последний раз участвовали в выборах? Когда, вообще, за последнее время кто-то спрашивал Ваше мнение о чем-либо, включая Вашу собственную судьбу?
- Послушайте, Зайцев, ну это уже всякие границы переходит, - возмутился Стивенс,- Отдавайте все же себе отчет, по чьей милости Вы находитесь в этом райском уголке, занимаетесь своим любимым делом, и до сих пор наслаждаетесь милой Вашему сердцу отдельной от всего мира индивидуальностью. Вы не думали, что Пан может и рассердиться? Или Вы надеетесь, у него нет других кандидатур на Ваше место? Или Вы думаете, что умнее коллективного разума миллиардов людей, в том числе таких, которые еще в своей индивидуальной жизни добились несоизмеримо большего, чем Вы? Откуда у Вас такое бесстрашное самомнение?
Дьюи с нарочитой улыбкой всплеснул руками.
- Коллеги, коллеги, успокойтесь! Виктор, ну Вы тоже не перегибайте палку. Все-таки, нам всем вместе еще лететь в одном корабле. Если мы здесь не можем найти общий язык, что же будет в космосе?
Зайцев пожал плечами.
- Приношу извинения, Энтони.
Стивенс насупился, встал.
- Принято. До завтра, профессор. До завтра, tovarishsh Зайцев.
Бортинженер вышел.
Дьюи повернулся к Зайцеву.
- Виктор, ну зачем Вы его дразните? Конечно, Энтони - не подарок. Но он - прекрасный бортинженер. И в проекте "Эдем" почти с самого начала - дольше, чем любой из нас.
- Я все понимаю, проф, - слегка виновато пробормотал Зайцев, - Но это восторженное прославление Пана сильно отдает криками "Да здравствует Сталин!" перед расстрелом в подвалах Лубянки.
- А бывало и такое? - недоверчиво уточнил Дьюи.
От удивления профессор даже подался вперед, приняв крайне неудобное положение в шезлонге.
- Клевещут, - Зайцев развел руками.
Дьюи пожал плечами, откинулся на спинку.
- Ну, собственно, Вы сами все и объяснили. Вот увидите, - заверил он Зайцева,- вся эта восторженность выветрится из Энтони, как только корабль удалится от Земли на достаточное расстояние.
Зайцев встал из недовольно заскрипевшего шезлонга.
- Хотелось бы верить, проф. Извините, вынужден Вас оставить.
- Что так? - удивился Дьюи, - Ложиться спать еще рано.
- У меня встреча с Жанной. Пригласила в гости.
Дьюи приподнял бровь.
- Не выроните монокль, проф, - предупредил Зайцев.
- Спасибо за заботу, - сердечно поблагодарил Дьюи, - постараюсь.
***
Кроме Зайцева, Стивенса и Дьюи в экипаж "Эдема-1" входили еще три девушки. В отличие от мужчин Зайцев про себя называл их по именам - Мейбл, Фредерика и Жанна. Все же одной из них суждено стать ему если не женой, то любовницей.
Американки Мейбл и Фредерика сильно отличались и внешне, и по характеру. Широкобедрая и грудастая Мейбл походила на раненую белую птицу. Испуганно хлопала ресницами как крылышками и глядела вокруг с отчаянным выражением выпавшего из гнезда птенчика, просящего то ли о пощаде, то ли о защите. Все это при двух докторских степенях - по агрономии и космобиологии. На групповых тренингах, когда по ротации приходил черед играть роль капитана, она единственная из всего экипажа регулярно проваливала управление командой. Впрочем, в качестве подчиненного Мейбл оказывалась почти идеальной - при условии точной постановки задачи.
Химик и астрофизик Фредерика, напротив, отличалась несколько чрезмерно - на вкус Зайцева - спортивной фигурой. Она ничем не хлопала, при разговоре смотрела прямо в глаза. В ее подтянутости виделось больше от военного лагеря, чем от дамского фитнес-центра.
К третьей, Жанне, Зайцев сейчас как раз направлялся. Стивенс как-то окрестил ее инженю-строителем. Зайцеву это определение казалось не очень точным. В Жанне причудливо сочетались французский шарм - или то, что Зайцев за него принимал - с быстрым и точным умом. И Зайцев опять не мог понять - отточенный ли это опытом разум профессионала или природная женская сообразительность. К посиделкам на веранде Жанна относилась подчеркнуто пренебрежительно, как к пустой болтовне.
Зайцев шел к коттеджу Жанны впервые и привычно считал шаги незнакомого маршрута. Досчитав до двухсот сорока пяти, он поднялся по ступенькам, постучал, услышал приглашение, открыл дверь. И лицом к лицу столкнулся с молодым аборигеном. Або смерил его пронзительным взглядом и молча посторонился. В глубине гостиной Зайцев увидел возлежащую на кушетке Жанну в чем-то легком со сбившейся на предплечье бретелькой. Перед кушеткой стояли низкий стульчик и небольшой столик с фруктами и бутылкой местного тонизирующего напитка. Зайцев почувствовал, как его увлекает флейта крысолова.
Уже дойдя до кушетки, Зайцев обернулся на скрип двери и остолбенел. На исчезающей в проеме голой ноге аборигена красовался неповторимый зигзагообразный шрам.
- А что у Вас делал пин, Жанна? - брякнул Зайцев без предисловий.
Жанна, приоткрыв от удивления рот, непонимающе уставилась на него. Зайцев указал пальцем на дверь.
- Я видел, как его присоединили.
Жанна перевела дух.
- В лодке, на вечерней заре? - уточнила Жанна.
Зайцев кивнул. Жанна облегченно рассмеялась.
- Расслабьтесь, Виктор. Это новый ритуал инициации у аборигенов. Имитируется инсайт молодого воина. Лауро его как раз вчера проходил.
- Зачем?
- Юный або, с одной стороны, как бы впускает в себя мудрость и силу Джи, - терпеливо объяснила Жанна, - с другой, спасает себя от настоящего инсайта. Ведь присоединиться можно только один раз.
- Он смотрел как пин, - сказал Зайцев.
- Молодые або подражают взгляду и движениям пинов.
Жанна улыбнулась чему-то своему.
- Лауро - не пин. Он просто глупый мальчик.
Жанна скорчила сердитую гримаску и повела голым плечом - нет, в данном случае, обнаженным плечиком. Хотя климат на острове, в принципе, не располагал к пышным одеяниям, раздетость Жанны определенно содержала недвусмысленное послание.
Девушка пальчиком придвинула в сторону Зайцева высокий бокал с чем-то подозрительно ярким.
- Попробуйте, казак, это местный тонизирующий напиток. Безалкогольный, если Васэто волнует.
Зайцев взял бокал и осторожно отхлебнул. В голове немедленно заплясали чертики. Жанна манерно вздохнула.
- Вы одичали в своем одиночестве, Виктор. Устроили мне допрос с порога. Чуть ли не сцену. Но я Вам прощаю на первый раз. За это удовлетворите мое любопытство. Хочу узнать о Вас побольше.
Зайцев осторожно присел на стульчик.
- Я готов.
- Для начала - что у Вас за фамилия? Она ведь не русская, больше на немецкую похожа?
- Да нет, почему, вполне русская, - Зайцев пожал плечами.
- И что это означает по-русски?
- В некотором смысле...- Зайцев замешкался, - сын зайца.
Жанна хихикнула.
- Зайчонок? Звучит совсем не героически.
Зайцев рассмеялся и чуть не свалился со стула.
- По-моему, стульчик для Вас маловат, - как бы мимоходом сказала Жанна и показала на кушетку рядом с собой, - Садитесь сюда.
"Хм" - подумал Зайцев.
- Так Вас так угораздило - с фамилией?
- В русском языке слово "заяц" еще означает безбилетник, - объяснил Зайцев, - По семейной легенде, моего пращура мальчишкой обнаружили спрятавшимся в трюме парусного корабля в открытом море. Отлупили, дали форму не по росту и взяли в юнги. Поскольку фамилию малец то ли не знал, то ли не захотел называть, чтобы не отослали домой, окрестили Зайцевым. Оттуда наш род и пошел.