Узкой такой улице, присборенной по бокам пышными платанами, а сама она - с небольшим но верным уклоном - чтобы идти было легче, невесомее, чуть загребая под себя ногами в легких, высушенных солнцем сандалиях, и знать наверняка - в конце концов эта улица, как и множество других ей подобных, на одном из своих ленивых поворотов, замедлит легкий бег и уткнется неожиданно в море, а ты так и останешься стоять - со своими мыслями, улыбками, сандалиями, потерянный перед вспененной громадой и, в сущности, никому не нужный.
Уйдешь - и через долю мгновения - следы твои наполнятся водой, захлебнуться морем и растают ...
Чтобы отдалить свидание с неизбежным, я умышленно медленно иду по этой хитрой улице, заглядываю в прозрачные окна, долго смотрю вслед случайным прохожим и, наконец, останавливаюсь у невысокого дома с потемневшими ставнями. Здесь необходимо вдохнуть поглубже, а может даже и выкурить сигаретку - остановка неслучайна, как неслучайна эта улица, и белая пена тополиного пуха вокруг , и худая старуха в плаще, стоящая в полуоборот и навсегда поднявшая удивленные брови - так она останется пригвожденной морщинкой на глянцевой щеке фотографии. И мы увезем ее с собой - навсегда.
Да, так вот о неслучайности. Я сразу поняла - что-то здесь нечисто, услышала как сердце стучит - ведь обычно мы этого не слышим...Заглянула в окно...
Представьте себе узкую полутемную комнату, множество литографий на стенах, прямо напротив окна - рояль, повидимому очень старый.
Спиной ко мне, у рояля, сидит девочка, опустив плечи и положив руки на колени.
Она только что кончила играть - так, ерунду, какую - нибудь пьеску, вечного,, Сурка,, В воздухе повисли заключительные аккорды, и хочется их отогнать рукой, чтобы получше рассмотреть нашу героиню и ее жилище.
Инструмент старый - даже старее дома. В глиняном кувшине - полузавядшие цветы.
В комнате много ненужных вещей...., но это хорошо, они ведут себя смирно, не мешают, лишь создают фон.
У девочки прямая спина и две мышиные косички , уложенные вокруг головы.
Я не вижу ее лица, и оно наверняка некрасиво - той юношеской карикатурностью, из под которой проступит через пару лет совсем другой рисунок - мягкой кисточкой - более тонкий, более нежный. Ненадолго, чтобы вскоре, сморщившись как от ветра , измениться до неузнаваемости старости - и рассыпаться трухой.
Воздух в комнате кажется густым и плотным. По углам господствует полутьма - это раннее утро, еще не все вещи разбужены, не все отражены ...
Само зеркало видно лишь наполовину, оно кажется молочно белым, сливочным...В нем покачиваются ажурные занавески и узенькая полоска живой зелени за окном.
Он туго набит танцующими пылинками, а потому дрожит и трепещет.
Зато Девочка неподвижна. На ней выцветшее ситцевое платье, едва прикрывающее колени, у нее шершавые локти и загорелые икры. На ступнях светлые полоски незагорелой кожи - от сандалий. Сандалии брошены тут же - у самой двери, смотрят врозь и очень похожи на мои.
Потом я иду дальше. Но уже не видно улицы и платанов, нет запаха моря - душа моя осталась там - в комнате, израненной лучом...
Я вижу девочку и ее плечи и косички, руки лежащие праздно на коленях, покорную шею и нежный затылок. Она может не оборачиваться - я знаю это лицо. Стоит мне наклонить голову вправо - и я увижу его отражение в старинном зеркале. И - в наших старых семейных,сафьяновых еще альбомах, которые мы возим за собой из страны в страну, среди фотографий давно неживых людей, есть и эти - размноженные лица.
...Дверь, как и ожидалось, была незаперта, занавески колыхнулись , уловив движение воздуха, пылинки взметнулись и заплясали еще веселей.
Я подошла к инструменту и тронула теплые клавиши. Белые подались навстречу, прогнулись под пальцами легко и непринужденно. Черные, как всегда капризничали, звучали слишком громко, а некоторые даже западали.
Стул был высокий, неудобный, с твердой спинкой. Невыносимо пахло увядшими цветами.
Пока звучала короткая пьеса - сама по себе, а мои пальцы с трудом поспевали за невнятной мелодией, - я вспомнила расположение остальных комнат, запахи кухни и скрипы половиц...
...Я живу с мамой - тихой маленькой женщиной, зарабатывающей на жизнь шитьем. Хорошо говорю по - голландски и немного танцую. Рояль я не люблю, больше люблю бегать к морю и сидеть там часами.
Отец живет отдельно, но часто делится с нами уловом - он рыбак, и даже пару раз брал меня с собой в море.
Соленое детство промелькнет быстро, юность запомнится ярмарками, шитьем и незнакомыми мужчинами, заезжавшими к нам на постой - мама сдает комнату, потому что денег никогда не хватает.
С одним из них я уехала - едва мне исполнилось семнадцать.
После этого мать накрыла инструмент чехлом, выбросила засохшие цветы и спрятала сандалии на чердак. Там я и нашла их через год, когда вернулась. Маленький Лео был спокойным и пухленьким, с коротким носиком и белыми бровями. Я снова одела свое ситцевое платье и сандалии, занялась шитьем. Рояль молчал.
Летом Лео уже немного подрос, я стала ненадолго оставлять его с соседской девочкой и убегать к морю. Это давало ощущение свободы, которой всегда не хватало.
Ближе к осени, когда вечера стали холоднее, я не вернулась. Меня искали до ночи, потом весь следующий день, наконец нашли запутавшиеся в прибрежных водорослях сандалии и поиски прекратились...
...Лео вырастет, у него будет семья, родится сын, у сына - еще сын, один из многочисленных потомков неведанными путями попадет в Россию, жажда приключений, поиски свободы, знаете как бывает...И снова родится сын, а у него , наконец, дочь, и она - то приедет в назначенный день в маленький городок на севере Голландии, у самого самого моря...
...Когда наваждение прошло, я обнаружила, что давно иду по совершенно другим улицам, но уже не заглядываю в окна, а губы мои крепко сжаты.
Наш путь лежит дальше - по всему побережью, но ничто больше не удивляет меня - я знаю, что все это уже было.
Через неделю мы возвращаемся. Возвращаемся через этот же город - обратно - в жаркую страну, где никогда не бывает привкуса печали на губах и грустных морщин у глаз. Так нам кажется.
Я помню улицу и неведомая сила влечет меня к уже знакомому дому.
Никто не ждет меня здесь. Окна закрыты ставнями, крыльцо усыпано тополиным пухом.
Осмелев, я подхожу вплотную к двери и дергаю за ручку. Бесполезно.
-- Эй, мэм, Вы кого -то ищите? - местный паренек решил блеснуть знанием английского . Белозубая улыбка на пол - лица. У меня нет причин не доверять ему .
-- Да, я ищу девочку - лет 13 - она живет в этом доме.
-- Здесь уже давно никто не живет - лет сто - смеется он. -- Мама говорит, что хозяева забыли умереть... Лукаво оглядывает меня с головы до ног.
-- А Вы - кто - их родственница?
-- Нет, - улыбаюсь я . -- Просто - гуляю...
Я отворачиваюсь и бреду вниз, к морю.
Оно сегодня неподвижно. Цвета мрамора. На берегу - километры пены и крики чаек.
Когда стоишь вот так - раскинув руки и опрокинув лицо навстречу солоноватому ветру, мысли исчезают и только тяжелый гул раскачивется в пустой голове.
Солнце пробивается через облака, потом через спутанные ресницы и напоминает о долге. Долге пошевелится, открыть наконец глаза, повернуться к морю спиной и уйти - по своим совсем неважным делам.
Я почти решилась на это, когда вдруг у самого берега, мои глаза, на мгновение ослепшие от солнца, различили темные сандалии окутанные пушистой пеной. Они были совсем как мои и смотрели в разные стороны.С торжествующим криком первопроходца
или археолога я ринулась в самую гущу жемчужных кружев, но мои слабые руки нащупали лишь ускользающие водоросли и нежный ил.
Если вы думаете, что я плакала - вы недалеки от истины.
Море хранит свои печали, а мне трудно с ним расстаться.
Мысленно я возвращаюсь на северный берег, глажу свинцовые волны, молюсь морским богам.
Пена воспоминаний охватывает меня и уносит в сказочный мир догадок о нашем прошлом.