Как-то я услышал, что Соломон Лазаревич Фейшнер является признанным специалистом попастернаку. У меня всё время были проблемы с пастернаком. Я разузнал телефон господина Фейшнера и попросил у него консультации. Соломон Лазаревич поначалу сослался на крайнюю занятость и попытался отослать меня к Давиду Осиповичу Гершензону, но когда я назвал сумму, которую готов выложить за консультацию, Соломон Лазаревич благосклонно согласился. Надо заметить, что сумма была очень скромна, но очевидно, Соломон Лазаревич из каких-то своих стратегических соображений не смог допустить, чтобы даже и такой мизер попал в руки Давида Осиповича. Я изложил суть проблемы.
- Очень плохие всходы даёт культура пастернака. Не знаю, чем это объяснить. Может быть, почва не соответствует?
- А на какой почве вы ожидаете всходов? - поинтересовался Соломон Лазаревич.
- Да всё на нашей, на родной, на среднерусской, - ответил я.
- Гм-м, - сказал Соломон Лазаревич. - не думаю, что ваша мысль относительно несоответствия почвы верна. Пастернак, как явление, реализовавшееся на просторах центральной России вполне готов к расцвету именно на родной почве. Думаю, причина в чём-то ином. Расскажите-ка подробнее, как вы сеете эти вечные и непреходящие семена?
- Как обычно, - сказал я. - Замачиваю перед посадкой на сутки, а затем аккуратно и благоговейно сею в грядки.
- Ну что ж. Тут тоже вроде бы всё в порядке. Благоговение - это одно из важнейших чувств при обращении с данной культурой. В дополнение к нему я бы порекомендовал ещё одушевление, чутьё, темперамент и зоркость. О них в связи с Пастернаком писал и Анатолий Александрович Якобсон.
- А-а-а... - сказал я, - действительно. О темпераменте и одушевлении я как-то и не думал вовсе.
- Ну как же так, как же так, милейший, - взял академический тон Соломон Лазаревич, - вам ведь, полагаю, хорошо известны эти строки:
Зачем же плачет даль в тумане,
И горько пахнет перегной.
На то ведь и моё призванье,
Чтоб не скучали расстоянья,
Чтобы за городской чертой
Земле не тосковать одной...
- Очень точно сказано, хотя я раньше этого и не слышал - сказал я, - так вы полагаете, что при посадке надо ещё проявить зоркость и чутьё?
- Непременно! - воскликнул Соломон Лазаревич, - и пожалуйста, не употребляйте это вульгарное слово ''посадка''! Нынче другие времена. За культуру теперь не сажают. Говорите, лучше ''экспликация''. В контексте нашего дискурса этот термин будет иметь более когерентное значение с проблематикой развития всходов новой культуры.
- То есть, вы хотите сказать, - промямлил я, - что если я буду не сажать семена, а экс-пли-ци-ро-вать дис-курс, то получу хороший урожай корнеплодов?
- Безусловно, - торжественный голос Соломона Лазаревича едва не захлёбывался от самоуважения, - плоды любой культуры вообще, как и культуры Пастернака в частности, имеют генетическую связь с корнями предыдущих культур и ваша метафора о корнеплодах семиотически вполне уместна, как альтернативный аналог номадологической концепции ризомы.
- Эвон оно как, - сказал я. - Ну хорошо. Может, вы порекомендуете, чем лучше поливать семена культуры, о которой мы тут ведём речь?
- Я решительно полагаю, - объявил Соломон Лазаревич Фейшнер, - что культура Пастернака требует от её адептов широкого спектра усилий. Чем больше чувств и терзаний будет вложено в её возделывание, тем глубже будет результат. Сюда надо подключить орошение и потом Толстого, и слезами Достоевского, и слюной Есенина и кровью Маяковского. Говоря о слюне Есенина, я аллегорически имею в виду его чувство вкуса родной земли.
- Простите, - сказал я, - пот, слюну и слёзы я, пожалуй, ещё смогу организовать. Но нельзя ли как-нибудь обойтись без крови?
- Ни в коей мере! - радостно воскликнул Соломон Лазаревич. - Помните эти строки:
Ведь жизнь, как кровь, до облака пунцового
Пожаром вьюги озарясь, хлестала!
Как мы видим кровь выступает здесь в роли первоисточника генетической метафоры для жизни, и очевидно, что жизнь как процесс не возможна без крови как предмета. Так что, голубчик, кровь и только кровь! Но не пресловутая кровь христианских младенцев в маце, а ваша собственная кровь на грядки вашей собственной культуры.
И Соломон Лазаревич Фейшнер захихикал, довольный катарсистичной шуткой.
- Но я, знаете ли, всячески против всех видов кровопролития, - пробовал сопротивляться я.
- В таком случае, голубчик, вам следует обратиться к культуре, выращивающей в своих оранжереях рифмы типа ''любовь-морковь''.
- Хорошо, спасибо за совет и консультацию, - сказал я, пытаясь уйти от кровавого поворота в теме, - наверно я так и поступлю. Тем более что выращивать морковку, петрушку и чеснок у меня получается вполне прилично.
- Петрушка, - это не ко мне, - сказал Соломон Лазаревич, - это к Моисею Абрамовичу Левинсону. Он у нас крупнейший специалист по Стравинскому.
Мы распрощались весьма довольные обстоятельной беседой. Правда пестернак на огороде у меня по-прежнему не растёт.
- Разговор почвенника с профессионалом P.S. -
С великим сожалением должен уведомить, что из-за оплошности редактора в тексте ''Разговор почвенника с профессионалом'' была допущена досадная лакуна - потерян предпоследний абзац. Далее следует его дословное изложение.
Соломон Лазаревич Фейшнер был так восхищён нашей беседой, что решительно отказался от платы за консультацию. Взамен он попросил об одной услуге - в случае моего успеха на ниве взращивания культуры пастернака Соломон Лазаревич хотел получить в своё распоряжение подробные материалы об этом мероприятии с целью дальнейшего их использования в его фундаментальном труде ''Пастернак и Доктор Живаго. Возрождение идеи в контексте культурного голода будущих поколений''. Моё согласие было принято им с искренней благодарностью.