На этой земле всегда было туго с практической мудростью индуистских браминов, умевших почитать Агни как величайшее божество. Сказочная и жизнетворная таинственность таустанских огнепоклонников с берегов Хвалынского моря тоже являлась сюда нечасто. Не случилось здесь и своего Геродота, который, взглянув отсель пытливым взором окрест, смог бы описать дикость и варварство пёсьеголовых племён ахейских и узколобость вождей аргивянских. Но, тем не менее, огонь на этой земле пылал едва ль не каждый год на протяжении тысяч и тысяч лет. Эта земля горела всегда. Горела не переставая. Она горела тогда когда измотанные скифами воины персидского царя Дария брели по её дорогам вперёд и назад. Эта земля горела и тогда, когда ненасытные джигиты хромого узбека Тамерлана гарцевали по ней туда и обратно. Горела земля под копытами орд Чингисхана, под копытами орд Батыя, под конями орд белых, под конями орд красных, и под сапогами чёрных орд Адольфа горела эта земля. А сколько раз горела она под ногами дружин её же князьков, исподтишка заходивших друг на друга? Точно о том не знает ни один Нестор. А в те годы, когда перепившись кровушки и переевшись мясушка, многоратные силы ненадолго затихали, став на отдых и опочивание, каждая в своём каганате, тогда землепашцы и сеятели сих весей выпускали в степь, на луга и поляны свой огонь дабы расчистить мерзость запустения под хлебные нивы. И земля горела вновь и вновь. Эта земля горит и в наши дни. Каждую осень и каждую весну огонь карательными цепочками ночных отрядов во тьме бродит по стерне сжатых полей, по тростниковому сухостою болот, по дёрну балок, яров и рощ. За десятки веков многое менялось на этой земле. Арийская речь рассыпалась на санскрит, славянские, тюркские, финно-угорские, германские наречия. Племена сарматов, будинов, гелонов, меланхленов, андрофагов, агафирсов, невров растворялись во времени и вновь оседали из него племенами русов, булгар, кривичей, вятичей, древлян, меря, мещера, мурома, чудь, весь, водь... Остроги частоколов груботёсанных сменялись на хоромы палат белокаменных и стены кремлей краснокирпичных. Идолы многоглавые: Дажьбог, Сварог, Велес, Ярило и Святовит привязываемы были к хвостам конским. На их место приходило другое ''кресты воздвижаши и веру даши''. Сворачивались берестяными грамотами ковры-самолёты и вместо них расстилались алыми дорожками ковры к самолётам. Скатерть самобранку теснили супермаркетами. Вместо ''катись, катись яблочко по золотой тарелочке'' явилось вдруг www.net
Внешность людей, их одежды, их манеры, нормы и этикет менялись неузнаваемо. Но горящая земля держала свой статус-кво незыблемо и без оглядки на моду времени. Если бы явился вдруг на земле этой великий поэт, и глянул бы на неё взором своим сквозь все её просторы и времена, и увидел бы суть земли этой, соль её, и боль ее, и жар, и пыл, и свет и тепло её, характерные и присущие только этой земле и никаким другим землям не свойственные в такой мере и в таких временных и пространственных масштабах, то в сердце такого поэта непременно вспыхнуло бы пламя любви к этой земле, и непременно назвал бы он её Землёй Живущего Огня, вызвав этим эпитетом зависть и уважение у других народов, обитающих на землях богатых камнем, водой, фруктами, овощами, молоком, мясом, эфиром, золотом, алмазами, холодным умом, но не знающих, что это такое - Огонь Земли в Памяти Сердца.
И когда каждую весну, выходя под вечер во двор, в тёплую фиолетовую мглу с юго-восточным ветерком я вдыхаю терпкий, горький, будоражащий, пьянящий и зовущий запах горящих ароматическим очистительным пламенем сухих трав и листьев на лоне земли, то вместе с дымом плывут мимо меня неуловимые глазу, но так ясные сердцу картины удивительной, бурной, великой и трагичной, дикой и первозданной прошлой жизни. Жизни не только моей. Жизни не столько моей. Жизни - как таковой...