Минаева Мария Сергеевна : другие произведения.

Люди сорок девятого

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    История довольно старая и сейчас я не слишком ей довольна, но пока сил редактировать нет, пусть будет такой. Война закончилась и время пошло дальше. Люди остались.

Люди сорок девятого.

   Мы еще маршируем по неведомым дорогам, через вражеские засады,
   Через множество поражений и схваток, зачастую сбитые с толку...
   Уолт Уитмен. "Прощальное слово солдату".

Часть 1

Пролог.

   Колючий порыв отвратительно ледяного северного ветра с такой силой навалился на висящий под крышей веранды фонарь, что жалобно, будто привидение, застонала удерживающая его цепь, а тонкий лепесток огня распластался по стеклу, осветив на мгновение ранее недоступный ему угол террасы. Именно тогда Томас и увидел его: высокая темная фигура, плотно сжатые губы, провисшие поля истерзанной непогодой последнего десятилетия серой фетровой шляпы, узкие глаза, темные и пустые, но в то же время горящие таким всепожирающим огнем, что парень, вдруг вспомнив о злых духах, крадущих по ночам души людей, отшатнулся назад.
   - Сгинь, - выдохнул он, однако незнакомец не исчез, как положено всякому наваждению, а, напротив, шагнул ближе, в самый свет фонаря. Не в силах что-либо сказать, Томас попятился. Он увидел лицо призрака, искаженное судорогой холодной усмешки, еще более жуткой в безумной пляске мечущихся теней, и слепящий огненный цветок, внезапно распустившийся в руках чужака, а потом - заряд дроби врезался ему в плечо, отшвырнув на несколько ярдов назад. Том упал на спину, чувствуя, как немеет левая рука, с трудом поднявшись на колени, дернулся к своему кольту армейского образца, о котором вспомнил только сейчас, но второй заряд, ударив в живот, снова опрокинул его в пыль, и револьвер внезапно стал таким тяжелым... Не в силах поднять оружие, парень просто лежал, разрываемый невыносимой болью, с ужасом и даже каким-то изумлением глядя вверх, в желтые зрачки. Его, видевшего много подобных ранений на войне, пугали часы предстоящего ада. Часы... Или дни... Он видел, как люди с такими ранами жили в постоянных мучениях больше недели, прежде чем наступал неизбежный конец. Язык не повиновался Томасу больше, но человек с обрезом, возникший из тьмы и склонившийся над ним, легко читал немой вопрос в стекленеющих глазах. Незнакомец приблизился бесшумно, будто кот, и кривая усмешка, растянувшая его губы, стала шире.
   - Твое прошлое...,- ответил он, вставляя в дробовик новый патрон, и снова выстрелил. Судорожно втянув в себя из последних сил холодный воздух осенней ночи, Томас дернулся и затих, уткнувшись головой в принесенную ветром пыль, смешанную с горьковато пахнущими останками тлеющих листьев.
   Желтые глаза чужака, стоящего над неподвижным телом потухли. Улыбка, медленно превратившись в застывшую маску, сползла с его лица. Все было кончено, но радости он не испытывал. И ярость осталась на прежнем месте, болезненным сгустком притаившись где-то глубоко внутри, и жажда мести, сжигающая сердце, и холодная пустота в груди. И желание убивать. Ломать. Мстить. Только вот некому. Теперь некому. То, что было его целью, его силой, его жизнью, ушло, утеряно безвозвратно. Легенда закончена. А дальше?.. Жить... Как жить? Зачем? Скрипнула дверь, человек расслышал это за воем ветра, но не обернулся.
   - Боже...- выдохнул кто-то придушенным голосом совсем близко, и незнакомец взглянул через плечо, машинально взведя курок: в его дробовике еще оставался один заряд. Седой хозяин салуна, возле которого и разыгрался финальный акт старой драмы, с ужасом смотрел на чужака.
   - Я все видел, мистер... Он и не притронулся к своему револьверу. Вы ему ни малейшего шанса не дали...
   Незнакомец устало обернулся. В каждом городе одна и та же история: всегда находится человек, думающий, что знает все в этой жизни, а потому считающий себя в праве клеить на всех ярлыки, особенно не вникая в суть дела и не утруждая себя выяснением всех фактов.
   - Ну и что? - холодно спросил чужак, небрежно кладя дуло обреза на сгиб локтя. - Потащишь меня к маршаллу?
   Хозяин салуна чуть не задохнулся от злости.
   - Гореть в аду вы за это будете! - выкрикнул он.
   И снова невеселая, но на этот раз мягкая и даже несколько снисходительная усмешка осветила лицо мужчины.
   - Мне жаль огорчать Вас, - медленно и нарочито вежливо ответил он, и в глазах его вспыхнули желтые блики, а голос вдруг стал ровным и бесцветным. - Но там я уже был.
   Чужак развернулся к собеседнику спиной и, вскинув дробовик на плечо, растворился во мгле.
   Ветер задувал порывами, неся песок и мертвые листья. Фонарь качался взад-вперед на стонущей цепи, и огонь плясал фламенко, иногда почти отрываясь от фитиля и живя своей собственной, непостижимой жизнью, по своей прихоти то освещая человека в пыли, то снова скрывая неподвижное тело под покровом тьмы.
  

Глава I. Военнопленный.

   Тонкая пленка льда звонко хрустела, лопаясь под сбитыми каблуками старых дырявых сапог. Вечером прошел дождь, и солнце не успело высушить лужи, а ночью опять приморозило. В холодном воздухе дыхание замерзало на губах; рядом надсадным резким кашлем зашелся старик, воевавший, вероятно, еще плечом к плечу с Вашингтоном, в дни своей юности. Бледная луна зависла бесплотным пятном в пока еще темном небе со светлой полосой, размазанной по горизонту, и надежды в этом мире больше не существовало. "И какого черта надо этим мятежникам в такую рань?" Стояла безжизненная тишина, еще более зловещая, чем выстрелы часом раньше, когда кто-то из часовых стрелял койотов. Мир медленно качался и плыл; лишь мороз удерживал от провала в сладкое забытье. Морган постарался натянуть на покрасневшие от холода уши потертый синий ворот мундира. От этой стужи всего одна выгода, да и та весьма сомнительна: смерзшись, затвердела жидкая зловонная грязь, покрывающая больше половины территории, обнесенной высоким частоколом из неоструганных шестов. Впрочем, нестерпимый запах убавился ненамного: мелкий, мутный от нечистот ручей, протекавший через лагерь, служивший водопроводом, прачечной и канализацией одновременно, еще не сковало льдом. Что ж, может, вымрет хоть часть многомиллионной армии паразитов, копошащихся в теплые дни в хлюпающей под подошвами жиже, куда нога иногда проваливалась по щиколотку.
   Он дул на руки, пытаясь хоть чуть-чуть их отогреть, и огромные клубы пара вырывались изо рта, впустую расходуя драгоценное тепло; все было бесполезно: покрасневшие негнущиеся пальцы по-прежнему не желали повиноваться. "Чего им надо? Вернуться бы поскорей под одеяло... Оно хоть и рваное, но, если полежать немного, становится теплее... Холодная выдалась в этом году осень... А, вон один показался..." Морган встал на цыпочки и вытянул шею, пытаясь разглядеть происходящее из-за широкой спины парня из Иллинойса, которого, кажется, звали Роем. Насколько было видно, здесь собрались почти все военнопленные, которые еще могли подняться, некоторые шатались от слабости, иных поддерживали товарищи по несчастью; они были построены в несколько шеренг по периметру утрамбованного плаца, хорошо освещенного висящими на столбах фонарями, в центре которого лежало нечто, накрытое старым мешком - темная масса, бесформенная и жуткая, при виде которой сердце Моргана сильно стукнулось о ребра и провалилось куда-то вниз. Он даже на мгновение позабыл о жутком, сводящем внутренности голоде, постоянно терзающем всех в Анденсонвилле, не оставляющем ни на секунду даже во сне ободранных тощих военнопленных. Медленно плывший по кругу мир внезапно застыл, ужасая своей неподвижностью, когда Морган догадался, что выстрелы, разбудившие его, не нанесли ни малейшего ущерба племени койотов, ибо были направлены на более крупную, разумную дичь. Парень стал озираться, ища взглядом Джека Биггелоу, но не нашел, и сердце его болезненно сжалось, и воспоминания о встреченных здесь людях с фантастической быстротой замелькали перед его мысленным взглядом.
   Они с Джеком, переведенные из другого места, вследствие провалившейся попытки побега, были здесь сравнительно недавно. Их силы еще не иссякли окончательно, хотя стремительно убывали с каждым новым днем. Но нагляделись они на мучения людей вполне достаточно. Те, кто были здесь давно, зачастую не вставали, отказываясь от скудной пищи, ожидая избавления в смерти. Некоторые вновь прибывшие не выдерживали и недели, иные умудрялись прожить несколько лет или пытались бежать, но голод, болезни, пули, побои прибавляли все новые могилы за стеной. Эпидемии захлестывали Анденсонвилль, как океанские волны, одна за другой унося больше всего жизней. Ночью умрут еще несколько: если повезет, не больше десятка, и утром такие же истощенные заключенные, мало чем отличающиеся от тех, кого надлежало похоронить, снова будут копать широкие неглубокие овраги за частоколом под прицелом английских винтовок конвоиров, чтобы свалить туда как попало тела и засыпать землей. С небывалой ясностью подумалось внезапно Моргану, что так быть не должно. Нельзя бездействовать... Надо драться за жизнь и свободу. Свобода... Он почти забыл это слово... Морган зажмурил глаза и помотал головой, отгоняя от себя наваждение. Главное - выжить, остальное - неважно.
   Быть незаметным, не выделяться и надеяться, что он не попадет под руку мятежникам, если их армия снова потерпит поражение и те захотят отвести душу, поколотив янки... Мерзко, отвратительно, но необходимо. Когда-нибудь эта война окончится, не может же она длиться вечно, и все пленные снова будут свободны, так зачем же рисковать сейчас нарваться на пулю? "Надо держаться, Морган. Пускай другие действуют безрассудно... А тебя скоро обменяют... Уже скоро... А то кто же для них воевать будет, если все будут по лагерям сидеть?" Они часто говорили об этом с Джеком и в этих разговорах черпали силу, необходимую для выживания. Моргана Джуннайта, рядового 69-го Нью-йоркского полка взяли в плен в шестьдесят первом, 21 июля, и он даже не знал, устоял ли Вашингтон. Но, очевидно, Союз еще сопротивляется, если они все еще здесь. Морган плохо помнил тот день в окрестностях Манассаса: там собралось так много разодетых людей, приехавших в роскошных экипажах, будто на пикник... И вроде, сначала все шло хорошо, и мятежники в страхе бежали. А потом был запах порохового дыма и крови, отчего кружилась голова, и стоны умирающих, и бригада Каменной Стены[1], о которую янки разбились, как волны о мол. Он помнил этот ужасный, раздирающий внутренности звук[2], ворвавшийся в его барабанные перепонки и лишивший последних остатков рассудка. Даже по прошествии лет парень все еще не мог поверить, что то был крик живых людей из плоти, а не жаждущих крови призраков. Он заряжал и стрелял, продвигался вперед, ступая по лужам крови на алой земле, а когда линия Мак-Дауэла начала рушиться, кинулся бежать с остальными, торопливо отстреливаясь на ходу неизвестно от кого: противника Морган не видел. Отступающие ряды сеяли панику, солдаты бежали вперемешку с колясками перепуганных зрителей. В этом всеобщем хаосе, он, должно быть, затолкал в ствол своего "Спрингфилда" две пули, потому что в какой-то момент, когда он снова спустил курок, зажмурившись, чтобы не видеть окружающей преисподнии, его ослепил яркий свет, прорвавшийся сквозь веки, жар опалил лицо, а потом он упал и даже не успел почувствовать боль. Тьма поглотила его, пропустив последний звук: далекую трубу, певшую отступление...
   Резкий толчок локтем в живот от стоящего впереди парня из Иллинойса вернул Моргана в сырость осенней ночи.
   - Ты можешь не свистеть, когда комендант близко? - прошипел он. Морган вытянул шею и действительно увидел человека в плаще, вышедшего в центр плаца в сопровождении двух ухмыляющихся солдат с ружьями на плечах. Это было излишне, потому что перед первой шеренгой военнопленных стоял ряд "серых мундиров" с винтовками в руках, штыки, оси которых чуть отклонены от дула, застыли в дюйме от животов "синебрюхих", но комендант не считал лишними никакие меры предосторожности. Губа Моргана непроизвольно оттопырилась, обнажив волчий оскал, а по рядам северян пробежал недовольный шумок, когда южане оказались в свете фонарей, и взглядам всех представился не комендант, более-менее сдерживавший своих людей, а его помощник Том Анден, считавший Андерсонвилль единственным образцом, достойным подражания, человек стараниями которого этот лагерь и получил свое "гордое" имя. Изумленно недовольный шепот стал громче.
   - Молчать! - заорал сторонник жестких мер и даже подпрыгнул от распиравшей его изнутри ярости. Голоса смолкли, и в глазах толпы больных и голодных оборванцев, чьи кости просвечивались сквозь кожу, застыл страх. Этого человека ненавидели и боялись все; было известно, что он наблюдал за побоями, которые частенько забавы ради учиняли часовые, а иногда сам принимал в них участие, и стоял за теми, кто обирал пленных и сбывал с рук награбленное. Ненавидели его и за полупустые тарелки, и за драные мундиры, в которых свистел ветер, да мало ли за что еще... Однако почти ни у кого не осталось смелости высказать свой протест, время научило военнопленных не высовываться, вымыло из них людей, оставив лишь одни пустые оболочки. Помощник коменданта, подпрыгивая, мерил быстрыми шагами плац, нервно постукивая длинной тростью по высокому голенищу матово блестящего сапога. У него был достаточно громкий голос, однако некоторая его дерганность и неуравновешенность не позволяла ему не срываться в крик, и он орал во всю глотку, выпучив глаза, как рыба на берегу:
   - Комендант уехал по делам, ублюдки! Теперь вы все принадлежите мне! И я не потерплю никаких побегов, за которые потом с меня спросят. Если кто удрать попытается, прикажу по ногам стрелять, а потом... - в его глазах вспыхнул хищный огонек, знакомый очень многим в Анденсонвилле, в котором было садистское наслаждение своей властью и беспомощностью ближнего, - потом этот идиот пожалеет, что вообще родился на этот свет, и будет молить меня о смерти, но тогда я, пожалуй, предоставлю природе, не считаясь со временем завершить жизненный путь бедняги.
   Военнопленных в Анденсонвилле было слишком много: набиты, как селедки в бочке, даже отыскать место для сна зачастую было непростой задачей. Они часто долго и мучительно умирали от побоев, недоедания, болезней. Начальству не было до этого дела: одним ртом меньше - только и всего. Но отчего-то в последние два года Морган считал каждую ушедшую жизнь, и в душе его стало расти и шириться, заполняя все внутри, уже давно знакомое, но во сто крат усиленное, горячее чувство протеста. Однако усилием воли он сумел его пригасить, оставив лишь слабый огонек, который был не в силах уничтожить, мерцать и тлеть в глубине сердца.
   - Сегодня, к несчастью, - хищная улыбка Андена стала шире, - такой инцидент имел место. К сожалению, как вы сами можете убедиться, наш стрелок взял чуть выше, чем следовало, и, несомненно, получил строгое взыскание. А вам пусть это послужит хорошим предостережением.
   Его сапог отшвырнул в сторону старую мешковину, и Морган стиснул зубы, чтобы не заорать от отчаяния и безнадежности, когда увидел покрытое черными пятнами синяков и шрамами лицо Джека Биггелоу, казавшееся восковым и еще более неподвижным в неверном свете фонарей. Его открытые глаза, с застывшей в них мертвой луной, казалось, просвечивали Джуннайта насквозь в тщетной попытке разглядеть что-то за пределами бытия.
   - Беглец прожил недостаточно долго, чтобы изведать на себе полную силу моего гнева, - Анден, расхаживавший вдоль шеренги военнопленных, резко затормозил, - но следующему достанется в полной мере. А сейчас ты и ты (он ткнул наугад пальцем в двух парней из первой шеренги) отправитесь за стену и закопаете его, но помните о том, что я вам говорил... Нет, не сейчас. Земля за ночь промерзла. Лем, утром возьмешь пятерых и отконвоируешь этих двоих туда и обратно.
   Помощник коменданта втянул носом ледяное зловоние и констатировал с улыбкой:
   - Заодно и других закопают... Чувствуется, поутру солидный урожай соберем. А сейчас всем разойтись! И чтобы я ни одного синебрюхого, слоняющегося по лагерю, до утра не видел!
   Они медленно расходились под конвоем южан. Ни слова не говоря, поплелись обратно к своим местам, чтобы лечь в вырытую в грязи яму, так похожую на могилу, под пологом из истлевших одеял, укрепленных на двух шестах, чтобы хоть немного защитить обитателя от ветра, согреться, закутавшись в почти не дающее тепла старое тряпье, и попробовать урвать еще несколько часов сна. По примеру своего шведского кумира Анден запретил пленным строить бараки, и комендант не смог его переспорить. Морган брел к своему убежищу, как в тумане, машинально переступал через лежащих вповалку на земле людей, с трудом передвигая, будто налившиеся свинцом ноги, и внутри его заполняла прохладно-липкая пустота. Многие не проснутся завтра на рассвете, даже некоторые из тех, кто сегодня еще передвигался. Джуннайт переступал через тела людей, которых знал, близко и не очень, через тех, кто уже не мог вставать. Они лежали, истощенные, похожие на обтянутые кожей скелеты, почти неотличимые от покойников, безразлично уставившись в равнодушные небеса, и ждали конца. В них жили только болезненно горящие глаза. При взгляде на них смерть от рук охраны казалась Моргану великой милостью по сравнению с медленным мучительным угасанием. Все годы в этом аду вдруг разом обрушились на его плечи, и Джуннайт постарел мгновенно на несколько лет. Он понял, что мир никогда уже не будет прежним: он необратимо меняется со смертью каждого человека, утрачивая то, что делает время неповторимым.
  

* * *

  
   Этой ночью благодать забытья так и не окутала Моргана своим мягким покровом, забирая боль воспоминаний, и он лежал, уставившись в полог из старого одеяла неподвижными зрачками. Что-то грызло его изнутри: смутная, пока еще неопределенная мысль. Сквозь прорехи в "крыше" мерцали равнодушные звезды; они находились слишком далеко и жили слишком долго, чтобы бессмысленная гибель одного человека могла взволновать их и заставить, если не скатиться с холодного небосклона, то уж замигать почаще в приступе непонятной тоски. Эта мысль... Она, будто кислота, разъедала сердце и мозг. "Почему Джек?" Стоило ему на мгновение позволить закрыться налившимся свинцом векам, и Морган снова видел это лицо: застывшие глаза с вмерзшей в зрачки безжизненной луной. "Почему?" Джек не был солдатом, ему прочили карьеру фермера, просто ему не повезло. Его брат Ник, по семейной традиции ставший военным, решил не оставлять сразу службу в небольшом форте на скале в гавани Чарльстона, хотя его рекомендовали в Вест-Пойнт и даже нашлись офицеры, согласные оплатить его обучение. Ник все медлил, выбирая между пограничной кавалерией и учебой, взвешивая, что будет быстрее способствовать продвижению по службе, и не заметил приближения бури. Когда Николас твердо решил ехать в Академию, был вечер одиннадцатого апреля, и он лег спать, мысленно отведя на сборы следующий день, запланировав отъезд на утро тринадцатого, а в четыре тридцать утра прозвучал первый залп. После падения крепости, отец Джека, яростный аболиционист и фанатичный поклонник Джона Брауна, посчитал, что младший сын должен отомстить мятежникам и ускорить победу Правого Дела, попутно вызволив брата из плена. Однако младшему Биггелоу не повезло, он сам попал в руки врага в одной из мелких стычек, имевшей место до сражения у реки Бул-ран. Морган шмыгнул носом и постарался натянуть драные остатки мундира на покрасневшие уши, в которых звенел голос друга, натянутый, как готовая лопнуть в любой момент струна: " Ужасно... Те два дня, пока Самтер держался, это было жутко, Морг. Отец, бабка... буквально все в этом доме не находили себе места".
   Видимо, это была судьба - запланировать отъезд на 13 апреля... И не только Николаса Биггелоу, но и его родни тоже. Нику повезло: он умер несколько месяцев спустя в плену, подхватив дизентерию, сумев тем самым избежать многих лет ада. А вот Джек вскоре пожалел о том, что его брат не родился той самой конфедератской лошадью[3.]. Отец тоже умер через несколько дней, после того как Самтер выкинул белый флаг - подвело сердце... Долгая тянущая боль в груди заставила Моргана впиться зубами в рукав мундира. Он снова бежал сквозь ружейный огонь в облаках дыма, и запах пороха обжигал ноздри, а в голове отдавалось эхо каждого пушечного залпа, перекрывавшего слабые щелчки "Спенсеров" и "Энфилдов"... Морган плохо помнил госпиталь, точнее - ничего не помнил, кроме сестры милосердия, с печально-усталым лицом и большими грустными глазами, которая подолгу сидела рядом, вытирая куском влажной корпии его обожженное лицо. Однажды она сказала кому-то, что ее подопечному очень повезло: его глаза не пострадали. Да и весь следующий месяц был, словно в тумане, но он ясно помнил первую встречу, когда Джек протянул ему руку и, глядя прямо в глаза, сообщил: "Я - Джек Биггелоу. Если держаться друг друга, можно протянуть долго - хоть до конца этой чертовой войны..." И Морган тогда, улыбнувшись уголком губ, чтобы не было больно, ответил: "Джуннайт... Морган. Все когда-нибудь кончится, так или иначе".
   Но Шерман, которого близорукая пресса, разогретая обещаниями быстрой победы, не раз называла безумцем, кого отправили в отставку, с подозрением на сумасшествие, но потом, одумавшись, вернули, оказался пророком, сумевшим увидеть будущее лучше всей ополчившейся против него страны. Он ошибся только в одном: потери в этой войне уже превысили все предсказания, и точную их цифру с обеих сторон не знал никто... Морган слышал, как об этом шептались вновь прибывшие. Они рассказывали о небывало кровопролитных сражениях, где не действовала уже старая добрая штыковая атака времен Вашингтона, и о невиданных железных кораблях, неуязвимых для ядер, раздиравших в клочья парусный флот.
   Иногда, вбирая в себя в темноте этот тревожный шепот, Джуннайт покрывался холодным потом, ибо ему казалось, что начали сбываться древние пророчества и близок конец света: всем придется встретиться один на один со своими демонами и ответить за все дурные дела. Иногда были и хорошие вести: например, об "Ангеле полей сражений", маленькой упрямой женщине с милой ямочкой на подбородке, вырывавшей снова и снова у смерти ее добычу, по имени Клара Бартон; о других дамах с Севера и Юга, идущих за войсками, чтобы взять на себя заботу о раненых; или о победе при Геттесберге год назад, когда снова забрезжила надежда, что войне скоро конец.
   Но время шло, и ничего не менялось, а Морган и Джек все надеялись, поддерживали друг друга и, наверное поэтому, сумели выжить. Когда-то давно они несколько раз пробовали бежать, но все эти попытки оканчивались неудачей и переводами в другие лагеря для "особо опасных", пока друзья не оказались здесь и не услышали рассказы про Андерсонвилль. Прошел целый год, показавшийся жизнью. Они сумели выжить и в этом, проклятом Богом месте, сохранить достоинство, хоть его и пришлось спрятать под броню напускного безразличия ко всему, не сломаться. Они все еще оставались людьми, когда Фил Абнер подслушал случайно разговор часовых и пересказал его дословно всем и каждому. Большинство военнопленных отнеслось к этому сообщению равнодушно, но в сердцах Джека и Моргана снова вспыхнул огонек надежды, придавший им новые силы: их должны обменять. Эта новость стоила пинты кукурузной муки, составлявшей львиную долю дневного рациона, которую Абнер требовал в качестве оплаты за информацию. Друзья сложили свои порции, чтобы узнать новость. В тот день оба ели фасоль, три столовые ложки на брата, всыпав в бобы по чайной ложке соли, - скудные остатки суточной нормы провианта, но больше и не надо было - надежда заглушила голод. Анден, вроде, жаловался коменданту, что военнопленные прибывают, а армия требует солдат, и если срочно не придумать чего-нибудь, охранять пленных скоро будут крысы да вши. Комендант же, вроде, сказал, чтобы тот не беспокоился, потому что скоро состоится обмен пленными 61, 62, 63 года по принципу "всех на всех", и тогда ситуация разрешиться сама собой. Этот разговор услышал один из часовых, свободный от дежурства, которому, по его словам "опостылело сидеть в этой глуши с кучей янки, когда другие получают награды, звания и славу". Он немедленно побежал делиться потрясающей новостью с товарищами по несчастью, не догадываясь, что его может в свою очередь подслушать Фил. Эти вести были так похожи на сказку, что поначалу все боялись в это поверить, и лишь ночью, когда надежда окрепла, благодаря ежеминутному самовнушению, Морган и Джек стали шепотом делиться своими планами. Биггелоу хотел вернуться в Коннектикут, где у его отца была маленькая ферма, и выращивать золотистую кукурузу, часто являвшуюся ему во снах из детства, а еще ловить рыбу в глубоком прохладном озере около леса, где водились олени. "Поехали со мной, Морг", - звал он друга, и Морган машинально кивал, хотя знал, что это невозможно, потому что голос странствий не даст ему осесть на одном месте, он и сейчас не оставлял его в покое. Слишком много уже пройдено дорог, чтобы останавливаться, а тем более нельзя оглядываться назад. И возвращаться домой тоже нельзя. Никогда...
   И вот теперь лежа без сна в холодной предрассветной мгле, Морган снова и снова задавался вопросом: "Какого черта Джек подставился под пулю теперь, когда до освобождения остались, быть может, часы?"
   Старый солдат, больной чахоткой, закашлялся, ворочаясь с боку на бок, справа от него, и звук этот вернул Джуннайта в реальность. "Старый Фил тоже умрет, - подумал он. - И никто о нем не вспомнит". Морган часто видел смерть с того ясного дня в таком далеком сейчас Канзасе. Ему казалось, что это было вечность назад, но с того времени он слишком хорошо помнил лицо каждого мертвеца. Годы летели, подобно птицам, скрывая от Моргана ужас Фредериксберга и Колд-Харбора, донося до него лишь слабые отголоски в тревожном ночном шепоте вновь прибывших, но в лагере военнопленных люди умирали, как в сражениях, и гибель эта была еще более бессмысленной. Он поймал себя на странной мысли: узники погибают каждый день, а он больше не желает видеть это. Никогда. Глухое раздражение поднималось в его груди, сжимая горло. Морган прикрыл глаза и глубоко вздохнул, пытаясь удержать в узде опасную ярость. И она снова свернулась внутри, будто бешеная собака: внешне - спокойно спящая, но по сути - смертоносная. Джуннайт перевернулся на другой бок и зажмурился, пытаясь сосредоточиться на исчислении овец, скачущих через забор на ферме в Канзасе, но они внезапно обернулись ордой орущих солдат, которые кинулись на него. Он вздрогнул и проснулся, дрожа от холода и с резью в пустом желудке. Звезды немного побледнели, однако солнце еще не показывалось, и только одинокий огонек Венеры завис в небе, предвещая близкий рассвет. И снова эта мысль, и снова тупая заноза боли в виске. "Почему же... Какая муха укусила его... Скоро нас обменяют... Через месяц, неделю... Всего лишь неделя... Почему же он, прождав так долго, не мог подождать еще... Или..." Нет, Джек не был похож на сумасшедшего. В виске отдавалась, билась, пульсируя, боль. Морган прижал пальцы к голове, сильно зажмурился, чтобы унять ее. Вдруг внезапное воспоминание вспыхнуло ярким огнем в его воспаленном мозгу.
   "- Морг!.." - Джек тянет его за рукав, и Морган сонно мычит: "Чего?.." "Морган!" - парень трясет его с отчаянием, застывшим в глазах, но Джуннайт так хочет спать, что просто вытягивает свой мундир из пальцев друга и переворачивается на другой бок. "Завтра скажешь...", - сонно шлепает губами он. "Завтра?! - в отчаянии восклицает Джек. -
   Ты не понимаешь! Я не выдержу здесь больше... Я..."
   Этот страстный призыв на мгновение всколыхнул что-то в измученном бессонницей мозгу, и Морган нечеловеческим усилием приподнял тяжелое правое веко, но эти слова через секунду затерялись в бесконечных просторах памяти. "Завтра..." - едва слышно, почти не двигая губами, выдохнул он и захрапел, запрокинув голову набок. А потом он услышал, а может, ему приснилось, как Джек сказал ровным голосом, без всяких эмоций: "Я никогда не видел свою маму. Она умерла, когда я родился. Как ты думаешь, я увижу ее на небесах?"
   Морган чуть не завопил, сжав кулаки. У него был шанс спасти друга вчера вечером, но ему так хотелось спать после нескольких недель бессонницы, и... Морган чертыхнулся. "К чему оправдывать себя? Я - подлец. Но в чем же причина, в чем?.." Мимо шмыгнула верткая серая тень, задевшая на долю секунды локоть. Морган, как змея, метнулся за ней, но промахнулся на какие-нибудь полдюйма, больно стукнувшись головой о шест, поддерживавший полог из одеяла. "Ушла гадина... Это все от голода... Черт, ведь крупная была..." Додумать он так и не сумел: слово "крыса" вспыхнуло в его голове, и ни о чем другом думать он просто не мог.
   Дня два назад Джек поймал огромную крысу. Собственно его заслуги в этом не было: он придавил ее во сне, перекатившись с одного бока на другой, когда та, забыв об осторожности, жрала остатки разведенной водой кукурузной муки из миски. Однако это стало для парня одним из редчайших в последние годы моментов абсолютного счастья, и он взахлеб сообщал всем про трофей, даже если его не слушали, а то и посылали к дьяволу. Иногда Джуннайт думал, что животное было просто больным, иначе он не мог объяснить его замедленной реакции, здоровый грызун успел бы отскочить. Чаще всего выслушивать это приукрашенное полуфантастическими подробностями повествование приходилось Моргану, с ним же Джек, держа свою драгоценную добычу за хвост и любуясь ею, словно бриллиантом, поделился своими планами. Все знали, что кое-кто из пленных, которым удавалось спрятать от конфедератов что-нибудь хоть немного ценное, наладил связь с внешним миром. Каким-то образом удалось установить контакт с белыми бездельниками, шатавшимися без дела по окрестностям, и бывшими рабами, оставшимися без присмотра с тех пор, как началась война. Не отправленные копать окопы для южан и не пожелавшие сбежать сражаться за свободу в армию северян, чернокожие сходились с белыми дезертирами и осваивали новое дело, приносившее некоторый доход. Выменять таким образом еду было сложно. За три года на сжатом смертельными кольцами Анаконды[4.] Юге ее осталось слишком мало, но за фляжку или яркую безделушку, а то и за часть обмундирования, не говоря уже о деньгах, можно было получить табак, спички, несколько газетных листков с описаниями недавних сражений или кусок мыла, украденный из хозяйской кладовой. Оружие "предприниматели" не продавали: во-первых, боясь расстрела в случае поимки, а во-вторых, не желая лишаться выгодного, с их точки зрения, сотрудничества. Остальной товар можно было "приобрести" всем желающим у добывших их лиц за пару дневных порций еды, за половину крысы, за какие-либо вещи, если их обладатель сам не осмеливается предпринять опасный рейд, или за удобное место для сна. Одним из таких авантюристов был Абнер, но Фил был болен и стар, поэтому менял что-нибудь крайне редко. Обмены с людьми извне держались в строжайшем секрете и на жаргоне Анденсонвилля именовались "подземным негоциантством". Операцию проворачивали, как правило, двое: больше получал тот, кто отвлекал внимание охраны на вышках, притворяясь сумасшедшим, либо демонстративно готовясь к побегу. Потом, правда, он отсиживал неделю в тесной собачьей конуре, без окон и с плотно пригнанной дверью, где нечем было дышать, именуемой карцером. Причем солдаты в любое время дня и ночи могли вытащить его, чтобы избить ногами, а потом засунуть обратно. Второй участник предприятия слонялся по лагерю и, как бы невзначай, к началу "представления" оказывался около известного угла забора. В то время, как охрана переключала внимание на его сообщника, он подбегал к неизменному условленному месту, быстро пропихивал свой "товар", до этого момента надежно укрытый под рубашкой, сквозь щель в частоколе, хватал просунутый ему сверток и, спрятав его, поспешно отступал к спальным местам. В оба узла обычно вкладывалась записка, где было указано то, что предлагалось к обмену и то, что было бы желательно получить. В этой сделке обе стороны доверяли друг другу и дорожили своей репутацией, поэтому не было еще ни разу, чтобы одна сторона надула другую. План Джека состоял в том, чтобы поменять часть крысы на газетный листок, полученный в одном из последних рейдов: неизвестность о возможном обмене пленными, по его словам, "высасывала все силы", он боялся не дожить...
   Ни Морган, ни Джек ни разу до этого не пользовались сетью "подземного негоциантства". Их ободрали до нитки, когда переводили из лагеря в лагерь: у Моргана даже шляпу кто-то украл, не говоря обо всем остальном, а крыс, когда их удавалось поймать, или накопанных в грязи слизняков, второпях поджаренных на огне, друзья съедали вместе, считая нецелесообразным менять их на что-то менее существенное, когда в животе пусто. Иногда по ночам Моргану снилась самокрутка, но он мог без нее обойтись и подождать окончания войны, чтобы накуриться вволю, предварительно до отвала наевшись. Но теперь, увидев серьезность в глазах друга, парень поддержал его решение. По правде, ему самому не терпелось узнать день, когда он станет свободным. А уж тогда никакое федеральное правительство его больше не захомутает. Пускай другие воюют, а он рванет, пожалуй, в сторону Великих равнин, и черта с два они его там отыщут. Но Джек так и не показал Моргану газету, да и Джуннайт уже не вспомнил о ней на следующее утро. Только сейчас в его голове возник вопрос: а что если парень действительно выменял газету и прочел там нечто, заставившее его потерять осторожность? Морган потряс головой, отгоняя остатки сна, и, встав, направился к месту, где раньше спал Джек. Встряхивание одеяла в конце концов принесло желаемый результат. Собрав три разлетевшиеся в стороны листа, Морган просмотрел их, долго разглядывая буквы и стараясь ничего не упустить. Потом пролистал еще раз. И еще. Ничего. Листая в четвертый раз, случайно кинул беглый взгляд на номера страниц. Второй не было.
   Несколько секунд Морган колебался, помня слова Андена и ни на миг не сомневаясь в искренности его намерений, но скрытая пружина внутри него уже решила все сама. Тихой, кошачьей походкой, стараясь не потревожить никого, он прокрался к краю пустого теперь плаца и застыл. Его глаза быстро пробегали по утрамбованной площадке, отмеряя расстояние через освещенное фонарем пространство: взад и вперед. И снова: взад и вперед. Он пригнулся и побежал, каждую минуту внутренне холодея в ожидании окрика, настороженно замер в черноте за палаткой, куда складывали тела умерших, чтобы их не достали стервятники, если не удавалось их похоронить в тот же день, ловя каждый звук. Только бы никто не увидел... Помедлив мгновение, Морган пробежал вдоль стены, приподнял парусиновый полог и шмыгнул в кромешную тьму. Кое-как на ощупь отыскав свечу со спичками, он зажег фитиль и приблизился к накрытым мешковиной телам. Преодолевая отвращение и страх, Морган раздвигал и переворачивал сваленные как попало трупы, ища своего друга. Ничего. Он развернулся в недоумении и внезапно заметил еще один мешок, под которым угадывались очертания неподвижного человеческого тела. Черные тени метнулись по стенам, будто потревоженные чужаком привидения; ни единый звук не нарушал безжизненную тишину. Минуты шли. Морган все стоял, испуганно держа в одной руке свечу, в другой - край мешковины. Капли горячего расплавленного воска одна за другой сползали по свече ему на руку. Все та же тревога, только во сто крат усиленная кричала внутри него: "Нет! Лучше не знать..." Тайна мертвеца не желала пускать его к себе.
   Стиснув зубы и обозвав себя суеверным идиотом, Морган отшвырнул мешок в сторону и, стараясь не глядеть в восковое лицо друга, закрыл ему глаза. Торопливо сунув руку под рубашку Джека, он вытащил вчетверо сложенный листок и, встряхнув, развернул его. Газета была почти свежей для Анденсонвилля - всего трехмесячной давности. В глаза Моргану сразу же бросилась статья. Вот оно! Он читал быстро, как только мог, его взгляд выхватывал отдельные слова и фразы. "...Потери в форте Пиллоу[5.]... генерал Улисс Грант потребовал... обращаться со сдавшимися солдатами одинаково, вне зависимости от цвета... Джефферсон Дейвис и генерал Ли отвергли... В связи с вышеизложенным... север уведомил... прекратить любой обмен военнопленными." Морган уронил свечу, чувствуя, как непреодолимо кружится от слабости голова, и, смяв в ладонях бумагу, сполз на пол вдоль стены.
  

* * *

  
   Откуда-то издалека, вероятно, из-за ограды, донеслась песня - условный сигнал для "подпольных негоциантов". Красивый голос, принадлежавший какому-то негру, выводил слова, точно попадая в ритмичную мелодию гитары, в которой, скорее всего, и был спрятан товар.
   "- Следуй за тыквенной бутылью..."
   Обычно сигналом была песня "Беги, плакальщик, беги", эту Морган слышал впервые, но не поднял головы.
   - Морг... - голос был тихий, будто дуновение теплого воздуха, но Джуннайт резко обернулся, готовый атаковать. Теперь он хотел одного - умереть. Но это оказался всего лишь Рой Нэйл - парень из Иллинойса, который сидел на корточках рядом, зажигая потухшую свечу, упавшую на земляной пол.
   - Это я, я... - быстро зашептал он, весь сжавшись, - У тебя глаза как... Что случилось?
   Морган глубоко судорожно вздохнул, и глаза его потухли.
   - Ничего.
   Зачем парню знать...
   - Морг, я понимаю..., - начал Рой, избегая глядеть на Джуннайта, - Джек погиб сегодня, но у меня тут... как бы...
   - Говори быстрее, - шикнул на него Морган, чувствуя, что еще немного, и он придушит болтуна. Рой поднял на него усталые глаза.
   - Фил умер, - сказал он. Морган вздрогнул: еще один... Его ужаснуло, что в душе не возникло никаких чувств. Просто еще один...
   Песня как будто приблизилась, можно было уже разобрать каждое слово:
   "Река - хорошая дорога.
   Мертвые деревья укажут тебе путь.
   И ты шагай вперед
   Держись тыквенной бутыли..."
   - Мы с Филом запланировали ходку на сегодня, а он умер..., - пояснил спокойно Рой. - Я не смог разбудить его, вот и все. Я не спал и видел, как ты ушел, и подумал, может, ты пойдешь?
   - Сегодня? - Морган усмехнулся.
   - Конечно! - Рой схватил его за рукав. - Они не станут ожидать второго побега сегодня. Пойдешь к стене, потрясешь шесты. Чего проще?
   "Вон меж двух холмов кончается река,
   Следуй за тыквенной бутылью!
   Пройдешь через них - увидишь другую реку..." - надрывался голос снаружи, и сердце Моргана болезненно сжалось и рванулось из груди на свободу так, что в глазах потемнело. Через мгновение парень уже снова владел собой, только внутри зрачков сверкнула молния, когда он заговорил.
   - А что, если действительно убежать? Мы могли бы...
   - Да брось ты, Морг, - оборвал его Рой, - Мне и тут неплохо, главное - не высовываться. А вот если за оградой поймают... Нет, Морг, у меня тут бизнес неплохой, как-нибудь проживу, а под пулю соваться... Не для меня это.
   Глаза Моргана угасли; говорить больше было не о чем.
   - Отвлекать их, конечно, придется мне, - уточнил он.
   "Здесь большая река встречается с маленькой речкой..." От этих слов тянуло прибрежной тиной и арбузом, как от болот в окрестностях озера Мичиган и, должно быть, в сотне других мест, где он мог бы побывать... Ритм бился в его голове, стучал в висках в мучительных поисках выхода.
   - Я ногу подвернул в этой ночной неразберихе, - соврал Рой, и Морган знал, что он лжет, но все воспоминания, теснившиеся в его голове, грозили разорвать мозг на части. Нечеловеческая усталость, повисшая у него на плечах, тянула к земле, и он вдруг догадался, что если он сейчас не встанет - не поднимется никогда. До безумия простая мысль влетела в его растревоженный, измученный раздумьями мозг и засела внутри острым лезвием боли.
   "Старик ждет тебя, чтобы привести к свободе
   Следуй за тыквенной бутылью..."
   - Согласен, - сказал он и, подтянув к подбородку колени, встал. Мучивший его вопрос: "как не стать таким безразличным, как Рой?" более не существовал; выход был предельно ясен. Нэйл вскочил, как развернувшаяся пружина, задул свечу и побежал за ним.
   На пороге Морган обернулся.
   - Но мои услуги стоят дорого, - бросил небрежно он, - возьму девяносто.
   Роя всего передернуло.
   - Это же против всяких правил...
   - Нет 90 процентов - нет дела, - отрезал Морган.
   - Тогда я найду кого-нибудь еще, - сжавшись, как пнутый ногой койот, огрызнулся Рой, но Джуннайт уже вошел во вкус новой "игры". Сейчас ему как никогда хотелось подразнить степного волка, скалившего зубы в узкой норе, чтобы проверить, сколько в нем осталось живого человека.
   - Кого? - спросил он, еле сдерживая клокочущий в горле смех. - Многие вообще бояться участвовать.
   "Ну, ударь меня, ты же хочешь! Ударь! - кричали его глаза. - Не позволяй себя унижать. Пусть прибежит охрана, пусть все сбегутся, если им так хочется, это неважно... Кричи, ори на меня, ударь, если хочешь, только не дай равнодушию высосать тебя до дна..." Но Рой лишь пожал плечами.
   - Возьму Питта, - сказал он. А ведь когда-то Рой лез в драку, защищая новичков от охранников, пытавшихся их обобрать... Как давно это было.
   - Питт считает опасными вылазки чаще, чем раз в месяц. - Морган потряс головой. - Последний его рейд был неделю назад.
   - Джош! - тявкнул Рой. Когда-то он не любил проигрывать в споре. - Он лучший.
   - Джош нездоров - вчера жаловался на простуду.
   - Нед... Черт, он в карцере. Тогда Эл.
   - Эл выменял недавно фляжку виски и вечером нализался под одеялом. Джош просил его поделиться, но он не дал. Я лежал рядом и все слышал.
   - Зак. Он никогда не пьет и здоров, как бык. Вылазок не было давно, и он сидит на мели.
   - Сегодня уже 13-ое, - сморозил Морган первое, что пришло ему в голову, - Зак суеверен.
   - Тогда... - Рой осекся, тщетно пытаясь вспомнить кого-нибудь еще из "подземного негоциантства", но потом развел руками.
   - Ладно... - неохотно сказал он.
   - Что-то не слышу прежнего энтузиазма в твоем ласкающем слух голосе, - сделал последнюю попытку Морган, пристально глядя в зрачки Роя, пытаясь уловить в них хоть малейший признак жизни, но они оказались еще более мертвыми, чем убитая луна в глазах Джека, тоже искавшего выход и нашедшего его для себя. Джуннайт приподнял парусину и выглянул на улицу.
   - Пошли, - сказал он, на мгновение закрыв глаза и вдыхая прохладный отравленный воздух полной грудью. - Пока совсем светло не стало.
   Обернувшись, он поглядел на Роя с ощущением легкой грусти.
   "Старик выведет тебя на свободу,
   Если будешь идти за тыквенной бутылью".
   - Закрой трупы, не то они догадаются, что мы были здесь, - сказал он и улыбнулся своим мыслям, слушая, как Рой ругается сквозь зубы, натягивая мешковину на тела в углу.
  

* * *

  
   Надежды больше не было. Да и существовала ли она когда-нибудь вообще в этом мире? Реальностью была лишь нескончаемая апокалиптическая война и мрак, скрывающий Моргана от чужих глаз, пока он крался к освещенной фонарями полосе перед высоким частоколом. Все пространство заполнял предрассветный сумрак, и Джуннайт плохо видел то, что его окружало. Да и зачем? Если уж надо попасться на глаза часовым, лучший способ - переть напролом. Совсем бледная луна висела в небе, да горела одинокая утренняя звезда; все выглядело черно-белым, поблекшим и размытым, и это тоже была реальность. Его предали. Их всех предали. Конечно... У мистера Линкольна и мистера как-там-его-еще теперь есть горящие энтузиазмом "цветные волонтеры", чтобы воевать. Вымученная едкая усмешка застыла на губах Моргана. Рой так злился, когда понял, что придется уступать 90 процентов... "Неужели человек в погоне за деньгами, за выгодой, может забыть о свободе? Неужели эта погоня может сделать человека свободным?.. Роя ждет большой сюрприз, хотя он сам вряд ли поймет... Но уж обрадуется, это точно. А всего-то надо - не остановиться... Пара пуль в голову - и все проблемы будут решены". Он наткнулся на стену, задумавшись, и остановился, медленно осматривая частокол. "Спят они там, наверху, что ли? Может, покричать надо?" Удивляясь, что его еще никто не засек, Морган сделал несколько шагов назад, примерился и ударил ногой жердь, показавшуюся наиболее хлипкой. В тишине звук удара показался громом. "Ну чего они ждут, - в отчаяньи думал Морган, - пусть приходят, или я сломаю чертов забор, и тогда никто меня не остановит!" Он стоял на освещенном месте, прямо под фонарем, и с остервенением бил неподдатливый шест снова и снова, когда солдат на ближайшей вышке наконец-то заметил его.
   - Стоять! Ни с места! - заорал тот, вскинув ружье. Морган усмехнулся и опять ударил, со злорадством отметив, как палка дала трещину. Одной было, конечно же, мало, однако Джуннайт больше не надеялся, что удастся вырваться отсюда. Жердь переломилась, но вместо выстрела Джуннайт услышал истошный крик:
   - Побег! Побег!
   Он глянул вверх и сплюнул, увидев за дулом нацеленного в него "Энфилда" лицо парнишки, которому, наверное, еще не исполнилось столько, сколько было Моргану, когда началась война. Новобранец чертов. Они бы еще младенцев в армию набирали. Джуннайт нагло подмигнул мальчишке и ударил снова, довершая начатое.
   - Стрелять буду! - крикнул молокосос, но голосу его не хватало уверенности. Морган вцепился в надлом палки, пытаясь разодрать ее пальцами, пьяный от сознания собственного бессмертия...
   Чьи-то руки ухватили его сзади и опрокинули на землю, оторвав от забора. Он вскочил, пытаясь защищаться, не желая сдаваться без боя, но снова был сбит с ног. Со вздохом облегчения паренек на вышке опустил винтовку и стал наблюдать за происходящим внизу. Бежать было некуда - над Морганом нависали трое конфедератов. Хлопнула дверь в казарме, чей-то сонный голос прокричал:
   - Что у вас там за шум?
   - Ничего! - отозвался один из "серых".
   - Вот и не мешайте спать, - констатировал голос, и дверь снова хлопнула.
   - Только один... - скривился мятежник с нашивками сержанта, - потащим его к Андену, что ли? Как думаешь, Алекс?
   Алекс, выругавшись, схватил Моргана за воротник и пинком поставил на ноги. Надо было что-то придумать, чтобы потянуть время...
   - Брат мой... - начал Морган, судорожно припоминая всех сумасшедших проповедников, которых когда-либо видел, - близок Конец Света...
   В следующую секунду кулак Алекса разбил его губу в кровь, а на лице сержанта возникла глумливая улыбка.
   - Я тебе поговорю..., - пригрозил третий. - А ну, подними руки.
   Джуннайт медленно вытянул ладони вверх и на мгновение зажмурился: "Сейчас надо бы дернуться в сторону..." Он не сделал этого. Жажда жизни, питавшая его силы все эти годы, не позволила: парень будто окаменел.
   - Пошел! - крикнул Алекс. Морган сплюнул кровь и не двинулся с места. Мальчишка на вышке отвел взгляд, ему совсем не хотелось видеть, как избивают безоружного человека: "И зачем я пошел в армию?.. В Калифорнию уехал бы лучше... К тетке". Внезапно краем глаза он засек мимолетное движение и, развернувшись, замер, на мгновение лишившись дара речи: с одной стороны забора, прижавшись к нему, стоял пленный янки, а чернокожий человек в темной рубахе, едва различимый во тьме по другую сторону, совал между палками частокола какие - то свертки: это явно противоречило приказам Андена.
   - Тревога! - сорвался вдруг парень не в силах более выдерживать напряжение этой ночи и выпалил в воздух из своего "Энфилда". - Ребята! Тревога!
   Он орал изо всех сил, показывая направление, и раннее утро взорвалось криками и хлопаньем дверей, когда сонные конфедераты и сам Анден без штанов, но при оружии, бросились на улицу, натягивая на ходу сапоги или куртки от мундира. Негр, уронив все свои пожитки, кинулся наутек.
   - Держите второго! Черномазого держите! - крикнул пришедший в себя мальчишка в предвкушении славы, увидев, как орущая толпа конфедератов приперла к стенке Роя.
   - Справишься один, Алекс? - спросил сержант и, не дожидаясь ответа, вместе с третьим солдатом побежал вдоль стены туда, куда указывал часовой. Алекс приблизился к Моргану, не спуская с него глаз.
   - Пошел, - повторил он. - Ох, если бы не этот идиотский приказ брать беглецов живыми...
   Джуннйат не двинулся, нагло усмехаясь углом рта, и тогда приклад ружья впечатался в его поясницу. Морган упал, переломившись пополам, задыхаясь, будто в астматическом припадке, чувствуя, как боль разрывает бок, и что-то вдруг "щелкнуло" внутри него, будто пружину заклинило. Алый свет брызнул в глаза, ослепив на мгновение, что-то врезалось в спину, и парень инстинктивно нащупал рукой холодный шершавый скол... Он не даст издеваться над собой. Ни сейчас и никогда больше. Сапог Алекса врезался во все еще ноющий бок, и Морган, резко перекатившись на спину, швырнул камень в солдата. Он не должен был попасть. Грохнул "Энфилд", ближайший фонарь разлетелся на куски и потух. Шансы были слишком малы, да и сил больше не было, но в следующий миг он уже задыхался под тяжестью тела, прижавшего его к земле. Лишь через несколько секунд Морган понял, это - Алекс, безмолвный и неподвижный. С его виска по щеке стекала тоненькая струйка крови и капала Джуннайту на губы.
   Мимо проносились люди, повсюду грохотали ружья, пахло порохом.
   - По коням! - истошно орал Анден, перекрывая общий гам. - Доставить мне ниггера!
   Джуннайт моргнул несколько раз и, когда его глаза привыкли к полумраку раннего утра, напряг все остатки своих сил, пытаясь спихнуть с себя труп. Ему это каким-то чудом удалось, он встал, подхватил "Энфилд" Алекса и почти машинально зарядил его. Мимо пробежал один из мятежников, ведя в поводу коня. Жеребец был не оседлан, и седлать не будет времени. Морган поднял ружье и выстрелил, этот звук утонул во множестве других, ему подобных. Джуннайт сорвал с мертвеца куртку и шляпу и, натянув их на себя, вскочил на спину коня, опершись о холку, на индейский манер. Он не испытывал сожаления из-за двух убитых им человек, это были нелюди, которым не было места на его земле. Им владела холодная расчетливая злоба, он забыл о Рое, значение имело только то, что надо вырваться, если удастся, из этого ада. Конь фыркнул и попятился, почувствовав чужого, но Морган сильно натянул поводья и заставил его подчиниться. Он ехал не торопясь, пока не оказался у ворот.
   - Быстрее! Чего копаешься?! - закричал на него Анден, стоящий рядом с выходом. - Остальные давно уже уехали!
   Морган надвинул шляпу на глаза. Чтобы выехать, необходимо было миновать большое, освещенное с двух сторон фонарями пространство, за которым, скрывшись в темноте, ждала его Свобода. Яркая одинокая звезда низко повисла над горизонтом...
   - Живее! - прикрикнул на него Анден, и Морган не в силах сдержаться под новым натиском ярости, поднявшейся из глубины его души и сотрясшей его тело мелкой дрожью, направил коня на этого ненавистного ему человека. Помощник коменданта вовремя отпрыгнул, но животное задело его боком и опрокинуло на землю. Из-за этого рывка Морган оказался в круге света, замерев на мгновение и выставив на всеобщее обозрение серую куртку, рваные синие брюки и отсутствие седла, но тотчас же послал коня в галоп. Мгновение - и он вылетел за пределы света, слыша за спиной вой Андена:
   - Держите! Не дайте ему уйти!
   Несколько выстрелов прогремело ему вслед, и шляпа слетела с головы, но ничто уже не могло остановить Моргана.
   Свежий ветер хлестнул в лицо, прервав на мгновенье дыхание, перед глазами все поплыло. Новый прыжок коня швырнул его высоко вверх над бархатной спиной скакуна, но он удержался, намотав на руку повод, и почувствовал, как зазвенели все его кости при приземлении. Неудержимый восторг диким ревом вырвался из груди Моргана и перешел в безумный смех. Конь шарахнулся, кося злым, налитым кровью глазом, вихрь закрутил желтые с красным листья в густой гриве и швырнул в лицо парня. Он был свободен! И темная сила, какую Морган ощутил в тот момент внутри себя, была безграничной и разрушительной.
  

Глава II. Запах снега.

   В темноте, обволакивающей лестницу, ведущую наверх, блеснули, на миг отразив трепещущее пламя керосиновой лампы, бездонные глаза, неотрывно следящие за каждым движением мужчины в темно-синем жилете поверх белоснежной сорочки, игравшего в покер с городским маршаллом. Тусклый свет падал на его черты, когда он немного подавался вперед. Сидя на ступеньках, Алиса Морроу по прозвищу "дикая кошка" уперла локти в колени и положила подбородок в ладони, наклонившись в сторону игроков. Лицо мужчины было непроницаемо, и противнику приходилось явно нелегко. "Блефует?" Наверняка - да. Он открыл свою комбинацию. Так и есть: старшая карта. А маршалл секунду назад спасовал и сбросил свой шикарный "фул". Алиса чуть не рассмеялась. За свою жизнь она насмотрелась на разных типов, но никто из них не умел так хорошо блефовать в покере, да и в жизни тоже. Иногда это раздражало. Алиса видела его лицо, бесконечно усталое и безразличное, будто что-то высосало из него жизнь. Впрочем, таким он был всегда: надменный и вечный, как сфинкс, охраняющий покой фараонов в раскаленных солнцем песках на далекой земле, которую Алиса видела как-то на картине, но в существовании которой сомневалась. Он был невозмутим и в ту самую ночь... Алиса следила за его быстрыми пальцами, тасующими колоду, такими быстрыми, что даже она не могла заметить, когда он передергивал, и видела грязный, наполненный табачным дымом салун в Нью-Орлеане, каким он был в тот вечер, когда на пороге возник высокий мужчина с холодными светлыми глазами, чтобы изменить ее жизнь навсегда. Незнакомец был небрит и одет не так шикарно, как сейчас, но, встретившись с ним глазами, она почувствовала его внутреннюю силу. Он сел играть с Большим Недом и еще тремя случайными посетителями и вскоре стал выигрывать, несмотря на все уловки противников, которые, судя по всему, легко разгадывал. Алисе показалось, что пришелец специально пару раз вышел из игры с минимальным для себя ущербом, чтобы его не обвинили в шулерстве, однако Нед все же стал закипать, и на его лбу вздулась не предвещающая добра багровая вена. Незнакомец же, напротив, был холодно спокоен, и она даже начала сомневаться, может ли что-то его действительно волновать... Ответа на этот вопрос Алиса не знала до сих пор. Она наблюдала за ним краем глаза, когда Большой Нед отложил карты, налил себе виски, выпил, и как бы невзначай похлопал по столу ладонью свободной руки. Мисс Морроу спокойно относилась к тому, что Нед иногда использовал ее, чтобы выигрывать, какая разница - спать с мужчинами, или помогать очищать их карманы от денег иным способом - но в тот день что-то вдруг с небывалой силой взбунтовалось в ней, возможно, потому что раньше никому не удавалось перехватить инициативу и так обставить босса на его территории, а может потому, что она была зла на работодателя за то, что он убил ее ребенка. Алиса была в бизнесе с войны. В первый раз она забеременела в шестнадцать лет и даже теперь, думая о том от кого, представляла лишь размытый ряд абсолютно одинаковых лиц. Ребенок, слабая девочка, родившаяся через семь месяцев под грохот пушечной канонады, с которой мать и обращаться-то толком не умела, постоянно плакала, раздражая всех вокруг. Она прожила только три месяца, а потом умерла, и Алиса так никогда и не узнала почему. Теперь она с трудом могла вспомнить ее имя, вырезанное когда-то на простой доске, заменившей надгробный камень. Мери Луиза Морроу. Тогда с почерневшего неба хлестали струи воды, где-то далеко, казалось в другом измерении шел бой, его звуки и вспышки мешались с громом и молниями, разрывавшими небо. Доска, наверняка, давно сгнила, и время стерло все следы могилы, поэтому когда несколько лет назад Алиса снова попала в город и бродила по кладбищу с белой розой в руках, она ее не нашла. Второй раз это случилось, когда она работала на Неда. Догадавшись, что с ней происходит, он страшно разозлился, раскричался, из-за того, что потеряет много денег за те месяцы, пока женщина не сможет работать каждый день, и велел ей избавиться от ребенка, а когда она сказала, что боится, столкнул ее с лестницы, которая была выше и круче, чем в "Клубничном поле". Не ограничившись этим, Нед спустился и принялся бить ее ногами... Никто из людей, наполнявших салун в тот вечер, как, впрочем, и всегда, не вмешался. Только потом другие девушки подняли ее и унесли наверх. Выздоровление заняло долгое время, и сегодня, спустившись вниз впервые, после инцидента, как можно гуще подведя глаза, чтобы скрыть синие круги, Алиса была все еще очень слаба, иначе нашла бы возможность убить мерзавца, а там будь, что будет. Она никому не рассказывала об этом. Только Линдейлу. Ему рассказать пришлось, потому что он имел некоторые познания в медицине и понял, что с ней не все в порядке, а, выслушав, оплатил ее визит к настоящему врачу, который после осмотра, протирая очки, важно сообщил, что ей повезло, и она сможет иметь детей. С тех пор Алиса научилась избегать подобных ситуаций.
   Быстро подойдя к незнакомцу, и скороговоркой пробормотав что-то вроде: "как дела, милый", Алиса уселась к нему на колени, уже твердо зная, что будет делать, а чего - нет. Она даже не взглянула в его карты. Нед отчаянно симафорил ей, но женщина в ответ лишь едва заметно покачала головой, испытав при этом странное, никогда ранее не испытанное злорадство. "Если хочешь, я буду ждать наверху, - шепнула она в ухо незнакомцу. - Спроси Алису". И встала, чтобы уйти, но чужак, не отрывая глаз от карт, удержал ее за руку и заставил сесть снова.
   - Ты приносишь мне удачу, - сказал он. - Люди с чистым сердцем всегда ее приносят.
   Алиса заглянула ему в глаза сверху вниз и похолодела, поняв, что он знает все. "Что же это, Господи..." - в смятении подумала она, желая провалиться сквозь землю. А еще ее тогда поразила пропитавшая его взгляд насквозь бесконечная боль. Незнакомец глянул еще раз в свои карты, затянулся сигарой и положил их на стол рубашкой вверх.
   - У меня есть предложение, - сказал он негромко, обращаясь к Неду. - Девчонка твоя?
   Тот кивнул и насторожился.
   - Я ставлю все, что выиграл сегодня, - продолжал незнакомец, любуясь ажурными кольцами дыма, - против нее. Сейчас мы откроем карты, только ты и я. Все - или ничего. Что скажешь?
   Алиса вздрогнула и открыла было рот, чтобы предупредить чужака, сказать, что Нед способен на все, кроме проигрыша, но тот мягко закрыл ей рот ладонью и грустно улыбнулся. Он знал все и без нее, и ей оставалось только крепче прижаться к нему, но, сделав это, она мгновенно отпрянула, почувствовав твердую сталь под его плащом, чтобы не стеснять его движения. С расширенными зрачками, еле дыша, она застыла, боясь даже вздохнуть в предчувствии быстро надвигающейся беды. Холодный пот покрыл лицо Неда, его глаза, лихорадочно блестя, смертельной хваткой впились в лицо противника. Наконец жадность победила.
   - Согласен, - рявкнул он зло; нервно смеясь, бросил на стол свой "стрит флеш" и потянулся к деньгам. Сердце Алисы почти остановилось. Легкая высокомерная усмешка играла на губах незнакомца, когда он перехватил руку Неда и открыл "роял"... В последовавшую за этим бесконечную секунду перед глазами Алисы промелькнула вся ее жизнь, но она не двинулась с места, загораживая собой его.
   Вопль негодования вырвался из самого сердца Неда, и он рванулся к револьверу, но в руке чужака внезапно взорвался грохотом "рут-и-маклахан", неизвестно откуда взявшийся. Одновременно с этим стрелок оттолкнул Алису стремительным движением свободной руки с такой силой, что она, свалившись на пол, больно ударилась коленями. Мгновение - и самодовольный ранее Нед задыхался на грязном, усеянном окурками полу, истекая кровью, а новый босс вскочил с револьвером наготове, быстро обвел взглядом обмерший зал, поднял Алису с пола и, схватив ее за руку, начал медленно отступать к двери. По дороге она не упустила возможность задержаться и заехать умирающему Неду каблуком в лицо.
   - За все хорошее, - прошипела женщина, трясясь, как в лихорадке, и плюнула в него. В следующий момент незнакомец рывком оттащил ее, и они продолжили отступление.
   У пристани, на которую выходил черный ход, качаясь на темной, пахнущей заплесневелой тиной воде, их ожидала небольшая парусная лодка...
  
   - Тебе сегодня везет, Джон... - натянуто улыбаясь углом рта, проговорил маршалл, бросив на стол свои карты и вглядываясь в сидящего напротив человека. Это был его десятый проигрыш сегодня вечером, впрочем, и партия была тоже десятой. Лампа, сгустком лучистого тепла зависшая над столом, роняла яркое пятно на его середину, но в мягкой полутьме за его пределами, скрывавшей второго игрока, нельзя было понять, обрадовал ли его выигрыш.
   - Еще партию... - предложил Джон, потянувшись за картами. Свет лампы упал на резкие черты его лица, и маршалл вздрогнул: в темных глазах была пустота - ни радости, ни азарта... Ничего.
   Джонатан Линдейл всегда представлял для маршалла загадку: чутье подсказывало, что опасность и смерть идут за этим человеком след в след. Ходили слухи, более похожие на легенду, что где-то на тропе он убил четверых... Будто они чем-то насолили ему, нелестно отозвались о его даме, что ли.. А он будто бы выследил их всех и убил одного за другим в честных поединках.
   Маршалл скептически относился к подобным историям, слишком уж часто истины в них не было вовсе, тем более ничто в этом спокойном образованном мужчине не выдавало в нем сорвиголову, однако было что-то в глубине его глаз... Джон мало общался с горожанами, что, в общем, было естественно, учитывая то, как пуритане относятся к заведениям типа "Клубничного поля", но даже с собутыльниками в салуне или с клиентами в своем баре он, как правило, не откровенничал. Он мог часами слушать треп на ничего не значащие темы, смеялся над шутками, но при этом маршалл никогда не видел Линдейла взволнованным, ничто не пронимало его. Страж закона даже не взялся бы ответить на самый важный вопрос: чью сторону займет Джон в предстоящей войне. Конечно, хозяин салуна старался не подпускать к себе близко пришлых насколько позволял основной бизнес. Он не раз по душам беседовал с Макклаханом и его людьми, для которых у него был открыт кредит, а этот человек не бросался деньгами, он даже несколько раз собирался нанести визит на "Ленивую М", хотя всегда возникали неотложные дела, и все же... Маршалл тонко чувствовал неустойчивость и хрупкость мирного равновесия в Иглз-Несте, будто застывшего на мгновение на лезвии ножа, чтобы в любой момент слететь в одну или другую сторону, и присутствие человека, которого нельзя читать, как открытую книгу, не могло не настораживать.
   - Нет, - служитель закона покачал головой, - удача сегодня на твоей стороне, Джон...
   "Она всегда на твоей стороне, если быть точным", - подумал он.
   - Да... - негромко прошептал тот, прикрыв на мгновение глаза. Потом тряхнул головой и добавил громче ровным бесцветным голосом, будто кофе предлагал:
   - Я поставлю весь свой сегодняшний выигрыш.
   Маршалл покачал головой, с беспокойством взглянул на часы и встал.
   - Уже поздно.
   - Ладно... - Линдейл поднялся, собрав со стола деньги, сложил их аккуратными стопками и подвинул по направлению к служителю закона. - Это твое.
   - Что ты?! - воскликнул изумленный маршалл. "Опять загадка... Похоже, и деньги для него ровным счетом ничего не значат..."
   - Никто кроме тебя уже давно не играет со мной в покер..., - углом рта невесело усмехнулся Линдейл. - Уж не знаю, что они думают... По крайней мере, на мошенничестве меня никто так и не поймал... Я слишком ловок для этого.
   Два желтых огонька вспыхнули в безжизненных глазах и снова угасли, когда маршалл захохотал.
   - Если бы это была не дружеская игра, я бы мог подумать, что ты прямо-таки нарываешься на обвинение в шулерстве.
   Линдейл тоже засмеялся - глухим натянутым смехом.
   - И все-таки я воспользуюсь правом хозяина и настою, чтобы ты взял эти деньги, - сказал он наконец. - Я считаю тебя своим другом, а друзья на дороге не валяются. Нам предстоит суровая зима, и кто знает, когда мне может понадобиться помощь.
   Служитель закона бросил на него косой взгляд, пытаясь уловить в его зрачках разгадку тайны, медленно сгреб деньги и рассовал их по карманам.
   - Можешь рассчитывать на меня, Джон, - пообещал маршалл, натягивая шубу, и, открыв дверь, впустил струю прохлады в духоту помещения.
   - До завтра, Джон, - сказал он и исчез в темноте.
   Дверь захлопнулась. Линдейл остался один. Он стоял у стола, глядя маршаллу в след, и на его губах мерцала едва уловимая высокомерная усмешка.
   Через секунду Джон как будто очнулся и, стряхнув карты в стоящий под столиком ящик, потушил лампу, а потом, накинув на плечи куртку из овчины, вышел в ночь.
   Улица была пуста - лишь в окнах кое-где горели огни, и бледный серп месяца завис в небе. Джону Линдейлу не давал покоя отвратительный запах, распознать который сразу он не смог. Снег... Возможно, уже этой ночью повалит... Может, станет хоть немного теплее... Странное беспокойство сдавило Линдейлу грудь - то самое беспокойство, от которого он прятался за пустую болтовню людей и размышления над комбинациями карт. Джон вдруг почувствовал себя старым и бесконечно усталым. Как много лет прошло с того дня, когда он застрелил в Амарилло последнего из тех, кого преследовал долгие годы, и когда старик, у которого даже не хватило духа позвать маршалла, бросил ему в лицо обвинение в подлом убийстве. Бедный Томми не успел достать револьвер... какая жалость! Линдейл фыркнул, потом глубоко вздохнул. Почему же ему кажется, что последняя битва Юга и Севера состоялась только вчера, хотя со дня встречи генералов в Аппоматоксе[6.] он успел начать и окончить собственную небольшую войну.
   Джон прислушался к тишине.
   Город безмятежно спал в колыбели долины, но почему-то он внезапно напомнил Линдейлу пуму, сжавшуюся в комок на ветке в ожидании добычи. Что-то должно случиться, иначе быть не может... Город был слишком спокоен.
  

* * *

  
   Алиса очнулась от дуновения морозного воздуха: Линдейла и маршалла уже не было. Она встала, распрямив затекшую спину, и медленно поднялась наверх, с трудом передвигая налитые свинцом ноги. Как много времени прошло с того вечера, когда Линдейл вытащил ее из этого грязного притона в Новом Орлеане... Во мраке вспыхнула яркая свеча; кто-то шел по балкону, приближаясь к Алисе.
   - Кто там? - спросила она.
   - Это я! - раздался ответ, и Алиса увидела свою подругу - молодую ирландку с заостренными чертами лица по прозвищу Фокси. Настоящего ее имени никто не знал. Фокси пританцовывала на ходу так, что концы ее боа из крашенного песца прыгали вверх и вниз. В свободной руке она несла большую бутылку, которой приветственно помахала в воздухе.
   - Привет, Ал! - весело сказала Фоски, останавливаясь, и Алиса поневоле тоже начала улыбаться. - Одинокий волк ушел?
   И, увидев, как Алиса кивнула, сообщила:
   - Клиентов, вроде, не предвидится, так что мы решили вечеринку устроить. Мне один проезжий недавно целую бутылку шампанского оставил.
   - Шампанское? - переспросила Алиса. - Я пила его однажды в Нью-Орлеане во время войны. Контрабандное, конечно. Когда порт блокировали, ничего такого мы больше не видели...
   - А я никогда не пробовала, - призналась Фокси. - Пошли?!
   - Пошли, - согласилась Алиса.
   В маленькой комнате было тепло и уютно. Когда они вошли, Лу уже зажгла свечи и поставила стаканы на стол, на ее кровати лежала гитара Фокси, видимо принесенная заранее.
   - Так и знала, что она тебя приведет, - сказала она Алисе, поправляя кочергой дрова в очаге. Фокси поставила свою свечу на тумбу возле кровати, повесив свое боа на спинку, взяла со стола нож и принялась вскрывать бутылку. Пробка вылетела с оглушительным хлопком.
   - Течет! - взвизгнула Фокси, подаваясь назад, чтобы не залить платье. - Быстро давайте что-нибудь!
   Алиса и Лу подставили стаканы под струю пены, бьющую из бутылки. Когда все успокоились и последствия были ликвидированы, они сели за стол.
   - Уф! - сказала Фокси, смеясь. - В следующий раз я буду осторожнее.
   Она взяла свой стакан и пригубила вино, мгновенно сморщившись от пузырьков газа, щекочущих горло и ударяющих в нос. Они сидели и болтали обо всем, причем спиртное развязывало языки, вытаскивая на свет все накопившееся за долгие годы. Фокси взяла гитару. У нее был красивый голос, и она любила петь в компании. Иногда даже Линдейл заходил послушать. Он молча сидел, примостившись на краю кровати, а потом незаметно исчезал. Они привыкли к этому и старались его не замечать, потому что все попытки втянуть его в разговор обычно кончались стремительным уходом с громким хлопком дверью. Отец Фокси служил в Ирландской бригаде Мигера, дивизия Ричардсона, и погиб в мясорубке на Энтитем-Крик при атаке на Санкен-Роуд. Говорили, что он бежал в первых рядах, подхватив зеленое знамя из рук убитого знаменосца, крича во весь голос "Эйрин го бра!", когда его свалила пуля в нескольких футах от "кровавой аллеи", как назвали ее после битвы, увидев, что она полна мертвецами доверху. Других родственников у Фокси не было. Она слонялась по Нью-йоркским улицам с другими такими же детьми, промышляя воровством, пока кто-то из подруг не посоветовал ей зарабатывать более законным образом. Как ее нашел Линдейл, никто не знал. "Странно, - подумала Алиса, - мы были с разных сторон во время войны, но это не искалечило наших душ". Они не сговариваясь решили, что война - это зло, затронувшее всех, и поэтому могли спокойно разговаривать о тех временах, не боясь не найти сочувствие. "Почему же для некоторых людей она все еще продолжается?" Лу была наполовину мексиканкой. Линдейл нашел ее в маленьком городке на границе, где ее бросил любовник, внезапно охладевший к ней, узнав, что все деньги принадлежали ее супругу. К мужу вернуться она не могла: он и так сходил с ума от ревности и наверняка убил бы ее.
   "У каждого своя история... - думала Алиса, - и каждый несет свое прошлое в себе".
   Фокси запела "Мой солдат - южанин...", ее взгляд снова и снова возвращался к Алисе.
   - Мой солдат - южанин
   Ушел на войну
   Весточки давно уж
   От него я жду.
   Глаза Алисы горели нездоровым блеском, в них стояли слезы. Что она чувствует сейчас, о чем думает?
   - Если он погибнет,
   Я буду горевать
   И отвагу его
   В песнях воспевать.
   Алиса на мгновение закрыла глаза и провела рукой по влажному лбу и скуле, пытаясь спрятать сбежавшую по щеке слезинку. "Почему бы это? - спрашивала себя Фокси. - Кого отняла у Алисы эта война?" Она ничего об этом не говорила. Никогда не говорила, но...
   - Хоть в глазах моих слезы,
   Но надежда живет...
   Да, да, она была там тоже, в ее глазах, надежда.
   - ...В сраженьи кровавом одолеет врага.
   Гордые Южане
   Не сдаются никогда.
   - Эй, Фокси, - голос Алисы был хриплым. Она отхлебнула немного шампанского из стакана, - как насчет "Желтой розы Техаса?"
   - Потом, - отозвалась Фокси, - передохну только немного.
   - А помнишь, - спросила Лу, - Как ты пела "Свободное место", а Линдейл весь прямо позеленел и вылетел быстрее пули? Я слышала потом, как он рыдал у себя в комнате, точнее сказать, выл, будто смертельно раненый волк.
   - Помню... - Алиса кивнула. - Он ведь тоже был на войне, там погиб его отец. Говорит, они там пели чаще всего "Лорену" или "Желтую розу..." и почти никогда - песни о войне. Наверное, это помогало не сойти с ума. "Свободное место" - слишком грустная песня даже для меня.
   - Мне от нее тоже не по себе, - передернула плечами Лу, - хотя в то время я жила в доме мужа.
   Фокси кивнула:
   - Слишком много осталось свободных мест и порвалось золотых струн.
   Она налила в стакан еще шампанского и выпила, усилием воли отодвигая в глубину памяти призрак отца.
   - Мы, конечно же, встретимся... - грустно прошептала Фокси слова песни, проведя рукой по печально отозвавшимся струнам. - Но для него всегда останется свободное место.
   - Ну, хватит об этом, - решительно сказала Лу. - Давайте лучше посплетничаем о Линдейле, пока его нет.
   - Давайте, - с радостью подхватила Фокси заговорщическим шепотом, наклонившись вперед. - Что меня в нем удивляет, так это то, что он к шлюхам в Денвер мотается, а на нас даже и внимания не обращает. В определенном смысле, конечно.
   - Странно, действительно, - согласилась Лу. - Но мне тут нравится. Ему я отдаю четверть выручки за месяц и работаю, когда хочу, а мой бывший загребал себе все.
   - А откуда знаешь, что он за этим в Денвер ездит? - спросила Алиса.
   - Мне сынок Ринкера рассказывал. Они с папашей по делам как-то были там, ну, оболтус нашел время и улизнул от папаши к девкам. Там он Линдейла и видел. - Фокси свернула себе сигарету и, закурив, продолжила. - Этого я не понимаю, хоть убейте. Денег ему для нас жалко, что ли?
   - Да нет, непохоже, - сказала Лу. - Он не скряга. Он оплатил мне поездку к тетке, единственной моей родне, когда она умирала, хотя вовсе не должен был этого делать.
   - По-моему, - сказала Фокси, кладя ногу на ногу, вытащив сигарету изо рта и разглядывая ногти на левой руке, - в этой поганой дыре у нас перебывали все мужчины, не считая заезжих перегонщиков скота и бродяг, кроме троих. Джозеф Блейк, и это нормально для преподобного; Джон Смит, это странно, но допустимо, слишком уж он правильный, к тому же живет здесь всего три месяца, может, еще заглянет; и, наконец, Линдейл. Абсолютный ходячий нонсенс. Я многое видела, многое могла бы предположить, если бы не Денвер...
   - А может, он боится наших чар? - смеясь, Лу чуть не подавилась вином. - Ал, ты знаешь его дольше нас, может, ты понимаешь, в чем дело?
   - Один раз мы были близки... - задумчиво проговорила Алиса, пригубив шампанское, ее задумчивый невидящий взгляд устремился в стену, - очень давно...
   Это случилось той ночью, когда их выгнали из какого-то старательского поселка. Городишко был паршивый, не обозначенный на картах, и, скорее всего, исчез вслед за серебром в горах, но его жители почему-то считали себя образцом нравственности. Они с самого начала отчетливо давали пришельцам понять, что не в восторге от такого соседства, но похожее случалось почти в каждом городке, и Алиса с Джонатаном научились этого не замечать. Как-то раз сын самого богатого горожанина был отправлен родителями в соседний город за покупками и снабжен довольно крупной суммой денег, которую благополучно пропил, да еще, возвращаясь в отчий дом, свалился с лошади в овраг, сильно разбив лицо. Чтобы не потерять авторитет среди приятелей и избежать гнева отца, парень рассказал всем, что споила его Алиса, а избил Джон, который затем забрал деньги. В ту же ночь кипящие от негодования горожане, вооружившись факелами, явились к их наспех построенной лачуге и велели чужакам убираться, кричали, что повесят их на первом попавшемся дереве, а потом подожгли строение. Алиса до сих пор с наслаждением вспоминала их вытянутые лица в отблесках пламени, когда Джон медленно и абсолютно спокойно вышел на крыльцо объятого пламенем дома, держа дробовик на сгибе локтя. Она шла за ним, как он велел и, стоя за его спиной, видела, как злоба на лицах горожан сменяется удивлением и страхом, а яростные крики и улюлюканье смолкают.
   - В гробу я видал ваш паршивый поселок, - четко выговаривая каждое слово, произнес Линдейл, выдержав паузу. Он вытащил из кармана сигару и прикурил от бегущего по стене пламени. - Пошли, Ал, нам тут делать нечего.
   Он медленно сошел по ступеням с крыльца, и толпа отпрянула от него, освобождая пространство, как морская волна, разбившаяся об утес. Алиса шла за ним на подгибающихся от ужаса ногах. "Не смей показывать им свой страх", - сказал он ей раньше.
   - Эти люди слишком невоспитанны, они раздражают меня, Ал, - продолжал Линдейл, неторопливо направляясь к навесу, под которым стояли лошади; дуло его дробовика вне зависимости от передвижения все время глядело в самую гущу толпы, - и я боюсь, что, если кто-нибудь из них откроет снова свою поганую глотку, у меня нервы могут сдать и этот палец, тот, что на крючке, случайно сорвется... Я и так его с трудом удерживаю.
   Свободной рукой он отвязал своего коня и, взлетев в седло, протянул руку Алисе, помогая ей сесть позади. Криво усмехнувшись и выпустив в ночное небо столбик дыма, он процедил, сквозь сжатые зубы:
   - Адьос.
   И тронул поводья, легким нажатием колен направив коня прямо в толпу, и негодующая, но бессильная стихия всколыхнулась, расступаясь, пропуская его. Горожане не могли поступить иначе, стоило им только увидеть его каменное бледное лицо с горящими гневом глазами. Алиса хорошо понимала эти черты, выражение которых пугало больше, чем "рут-и-маклахан" в его руке. Те, что собрались развлечься за их счет, отступали, пятились назад в полном молчании, как заговоренные, а когда они немного отъехали и женщина осмелилась обернуться, площадь была пуста.
   Позже, когда они остановились на ночлег в пустыне, Джон просто сказал, что она нужна ему. Все их пожитки, включая одежду, сгорели в той лачуге, кроме того, что было на них самих, оружия и единственного одеяла на двоих, привязанного за седлом. Он говорил в ту ночь, что ему надо почувствовать себя живым...
   - Да брось ты придумывать! - в один голос сказали Фокси и Лу.
   - Нет, правда, - отозвалась Алиса, натянуто улыбнувшись. - Вы не думайте, что я хвастаюсь, ничего примечательного...
   - Неужели? - разочарованно ахнула Лу.
   - Как, как было-то? - с интересом спросила Фокси, подавшись вперед.
   - Паровая машина Уатта! - с истерическим смешком сказала Алиса. - Быстро и без эмоций. Потом просто встал и ушел. Больше мы не говорили с ним об этом никогда.
   Да, поднялся и ушел в темноту. Она лежала на единственном их одеяле и смотрела, как тает во мраке его силуэт, освещенный желтым пламенем костра и знала то, что почувствовала несколько минут назад: что-то гнетет этого мужчину, что-то занимает все его мысли и не дает ни секунды жить настоящим. На границе тьмы он остановился, спиной к ней, уперев руки в поясницу, и помотал головой, потом шагнул вперед и утонул во мгле. Она ждала его, пока не уснула, но мужчина так и не вернулся до утра. В ее ушах снова звучали слова, сказанные им на следующее утро: "Я много думал этой ночью, Алиса. Давай останемся просто друзьями, так будет лучше для нас обоих".
   - А ты чего ждала? - вопрос Фокси вернул Алису к действительности. - Большой любви? С ним-то?
   Лу пнула ирландку под столом ногой, и та замолчала на секунду, но любопытство взяло верх.
   Алиса глубоко вздохнула. "Действительно, чего?" - с тоской подумала она, но сделала вид, что не расслышала слов ирландки. Она знала, и не только из-за далекого зарева над горизонтом, а потому, что чувствовала - это должно было непременно случиться, что Джонатан Линдейл вернулся в город. Алиса видела все так ясно, как если бы была вместе с ним, как он подъехал к горящему дому и, наклонившись в седле, поднял один из потухших факелов, запалив ее от все еще объятой пламенем, единственной стоящей стены.
   - В следующий раз, - проговорил он спокойно, будто беседуя сам с собой, и глаза его, отраженные в оконном стекле напротив, были пусты, - будут знать, как связываться с Джонатаном Линдейлом.
   Джон пришпорил коня, и помчался по опустевшей улочке городка, задевая факелом стену каждого дома, не пропуская ни одного: туда и обратно. Погода стояла сухая, дождей не было пару месяцев, и сухое дерево вспыхивало, как порох, лишь соприкоснувшись с пламенем... Возможно, Джон тогда кого-то убил или просто пальнул пару раз по окнам, чтобы никто не вздумал ему помешать... Да, она видела это так точно, как будто все еще сидела на крупе коня за его спиной.
   - Но в чем причина? - допытывалась Фокси, снедаемая любопытством.
   - Не знаю... - Алиса задумчиво перекатывала в длинных пальцах стакан. - Другие все время смотрели на меня как на средство для зарабатывания денег, а Линдейл... По крайней мере, он всегда относился ко мне как к живому и даже неглупому человеку. Мы читали и обсуждали разные книги, мысленно объехали всю Европу, болтали на разных языках. Иногда он советовался со мной, когда мы мотались по всей стране: от океана - до океана и с севера на юг, где мы только не были. Но всегда что-то грызло его, не давало жить и наслаждаться жизнью. Он всегда хватался то за одно, то за другое, будто пытался от чего-то бежать. А теперь вот мы осели в этом скучном стоячем болоте, где его держит что-то, чего я понять не могу. Да и сам он все еще загадка для меня.
   Она закрыла глаза и вспомнила его возвращение, тот ненормальный блеск в его глазах. Тогда она осмелилась спросить в первый и последний раз:
   - Что с тобой? Я боялась за тебя.
   И он ответил с усмешкой, глядя на нее в упор своими горящими волчими глазами:
   - Однажды, очень давно, я столкнулся со смертью лицом к лицу, и она только посмеялась надо мной, оставив валяться в грязи. Ты не должна тревожиться за меня, я не нужен ей.
   Но об этом она не могла сказать никому.
   - Но он тебе хоть заплатил? - в глазах Лу было сочувствие, но Алиса знала, что правильно ее не поймет никто из подруг.
   - Да, - машинально ответила она, все еще погруженная в свои мысли, - пятьдесят долларов.
   "Да, точно. Пятьдесят чертовых долларов..."
   Она помнила эти бумажки, зажатые все время, что они были вместе, в ее ладони, куда он сунул их силой. И как потом деньги чернели и скручивались в ненасытных языках пламени.
  

* * *

  
   Далекий волчий вой, принесенный сулящим буран ветром, заставил застыть на месте быстро мелькающие спицы. Маленькая женщина, сидевшая в кресле-качалке у очага, зыбко передернула плечами и, уронив на колени вязание, поплотнее закуталась в плед.
   - Что с тобой, дорогая? - спросил ее муж, на мгновение прекратив строгать ножом деревянного солдатика. Руки женщины устало опустились на колени, она откинулась на спинку кресла, слегка качнувшись назад, и в ее глазах застыла ледяная тревога.
   - Не к добру это, - прошептала она, устремив неподвижный взгляд в темноту за покрытым морозной росписью окном. Муж встал, положил нож и солдатика на камин и, подойдя к жене, обнял ее за плечи.
   - Все в порядке, - прогудел он своим мягким басом. - Все позади... Их тут нет... Здесь мы среди друзей, на которых можем всегда опереться в сложную минуту. Помнишь, как у Ринкеров сгорел амбар? Его отстроили заново. Ты же одна из первых, бегала по округе, собирая им продукты на зиму, и никто не отказался помочь им, хоть они и пришлые. И Джону Смиту помогали строиться все вместе: сначала дом, потом магазинчик...
   - Джон Смит! - воскликнула женщина, - Он здесь недавно, и все его расхваливают на разные лады, хотя ни ты, ни любой другой в этом городе ровным счетом ничего не знаете о нем.
   - Но дорогая, - попытался образумить ее муж, - твоя подозрительность абсурдна! Джон Смит замечательный человек, а что до того, что он здесь недавно... Ты сама не прожила в этой стране и десяти лет, как и почти все в этом городе, насколько я знаю. Некоторые, конечно, здесь родились, но Иглз-Нест никак не старше века. Люди уезжали отсюда, их сменяли другие, приезжие из всех концов страны и мира. Не вина Джона Смита, что он решил попытать счастья на новом месте.
   - Скажи мне, лучше, на что он живет? - спросила жена. - Не думаю, чтобы продажа одежды и ее пошив приносили солидные деньги в таком маленьком городе.
   Мужчина пожал плечами.
   - Я в его дела не лезу, - сказал он. - Может, ему просто нравится жить здесь, а заказы он получает из Денвера. А даже если у него еще какой-нибудь приработок есть, его право ничего не разглашать. Это свободная страна, дорогая.
   - Все равно. Я чувствую опасность, исходящую от него, - сказала жена, внимательно выслушав его тираду.
   - Ну, ну, дорогая, - засмеялся муж, - это все потому, что миссис Галлахер хорошо отозвалась о нем, когда дамы в последний раз собирались у тебя. Ты просто ревнуешь, не можешь смириться, что кого-то любят здесь так же, как тебя.
   - Нет, нет, - щеки женщины покрыл румянец, - я рада, что у нас появился еще один прекрасный сосед. Да, наверное, я немного предвзято отношусь к нему... Просто меня тревожит его странный взгляд, он будто гипнотизирует, он пустой.
   - Ты преувеличиваешь, - махнул рукой мужчина. - Ты сама придумываешь свои страхи. Но отбрось сомнения, оглядись и увидишь, что все в порядке.
   - Да, да, наверное, ты прав... - женщина задумчиво глядела в ревущий в камине огонь.
   - Ну ладно, - сдался мужчина, - Ладно. Не станем говорить о нем. Приведу другой пример: ребят Голдберг. Когда у них погибли от оспы родители, им помогали люди не только из города, но и из общины в Сван-вэлли, и они встали на ноги, все семеро...
   - Мне страшно, - повторила женщина. - Всегда, когда жизнь налаживается, появляется нечто, что разрушает ее.
   - Не бойся, мама! - мальчик лет семи, до этого сидевший в углу, возле одной из ламп и с интересом листавший дешевую книгу, услышал последние слова и решил вмешаться. - Нам никто не страшен! Если на нас кто-нибудь нападет, я куплю револьвер, как у Айдахо Билла и...
   - Люсьен! - резкий окрик матери заставил мальчика сжаться. Он знал, что родители никогда не ударят его, но все же ссориться не хотелось.
   - Что я тебе говорила насчет оружия? - строго спросила женщина. - Ты помнишь наш разговор?
   Мальчик торопливо кивнул, вспомнив, что мать грозилась отобрать у него книжки про Айдахо Билла и запретить ходить гулять на неделю, а тогда он последним услышит новые сплетни о братьях Эрп или Диком Билле Хикоке.
   - Ты еще маленький и глупый, - продолжала женщина уже более спокойно. - Оружие - опасная вещь, оно отнимает жизнь. Надо очень хорошо понимать последствия своих действий и быть готовым ответить за них перед Всевышним, прежде чем взять в руки револьвер.
   - Да брось, Мари, - сказал отец, - парень должен уметь стрелять, особенно, чтобы выжить в здешних краях. Все его друзья уже ходят на охоту и отвечают за пищу на столе своей семьи.
   Это было так, и Люсьен был удивлен, как точно отец понял, что его гнетет.
   - Да, вот именно - отвечают, - возразила мать. - А Люсьен никогда еще ни за что не отвечал... Он никогда ни в кого не стрелял, даже в оленя и не знает, как тяжело отнимать чью-то жизнь. Купи ему настоящее ружье, раз его так тянет к оружию, пока не поздно.
   - Что ты, мать, в самом деле? - озадаченный внезапной вспышкой супруги, спросил муж. - То пистолет опасен, то купи ружье. Не понимаю. Он же все равно играет с деревянным револьвером, все мальчишки его возраста играют.
   - Купи ему ружье и научи с ним обращаться, пока он не привык наводить "незаряженный" игрушечный револьвер на друзей, - не унималась мать. - К тому же, у бандитов всегда есть и будет оружие, против которого с игрушечным револьвером ничего не сделаешь. Здесь надо иметь настоящий пистолет, или никакого вовсе. Иначе в один прекрасный день, если не дай Бог начнется перестрелка, он выскочит из дома со своим деревянным револьвером, и никто не заметит, что это игрушка.
   Сердце Люсьена сжалось, от одной только мысли о том, что у него будет оружие, но тут же подумалось: они только говорят, всегда только говорят. У отца есть ружье, но оно висит над дверью, слишком высоко для мальчишки, даже если встать на табурет, а патроны заперты в каком-то из ящиков, но вот в котором... Все равно мать всегда дома, и тайком не достать, а отец ни разу не снимал карабин с тех пор, как семья приехала сюда.
   - А тебе, - внезапно сменила тему женщина, обращаясь к сыну, - давно пора спать. Марш наверх!
   Люсьен быстро подхватил под мышку книгу и побежал по лестнице наверх, в детскую. Его маленькая сестра уже спала, тихо посапывая. Люсьен сунул книжку под подушку, быстро разделся и юркнул под одеяло. "Все равно, когда я выросту, я буду так же метко стрелять, как Айдахо Билл", - думал он, вглядываясь в темноту. Люсьен мало понимал разговоры взрослых, но слова матери об ответственности задели его: его друг Билли часто говорил, что отвечает за то, за это... А как было бы здорово, если бы напали бандиты, тогда он уж доказал бы всем, что стреляет ничуть не хуже, чем Айдахо Билл. Люсьен прикрыл глаза, погружаясь в мягкие объятия сна, и увидел себя, лихо скачущего на быстром вороном коне, на голове - десятиведерный стетсон, а в руке - настоящий сверкающий кольт.
  

* * *

  
   Кобыла захрапела, из ее ноздрей повалил пар; копыта гулко стучали по промерзшей земле. Стиснув зубы так, что челюсти свело, зажимая полой куртки кровоточащую рану в боку, Морган Джуннайт отпустил поводья, позволив лошадке идти куда угодно, и, свободной рукой вцепившись в седло, сосредоточился на том, чтобы удержаться.
   Узкий серп луны, тонкий и изогнутый, повис в небе, как блестящее лезвие ножа; где-то тоскливо завыл койот. Уткнувшись лбом в лошадиную шею, Морган зашелся резким лающим кашлем и машинально поднес ко рту тыльную сторону ладони. Внезапно, словно вспышка света сверкнула перед его глазами, на мгновение он снова вернулся в голодный мрак Анденсонвилля, и отчаяние накрыло его. В одну секунду Джуннайт пережил ту страшную неделю, когда, сильно простудившись, думал, что заразился чахоткой от старого Фила, и каждый раз подносил руку ко рту, до смерти боясь увидеть кровь. Это длилось всего мгновение, но когда Морган вернулся, его всего колотила сильнейшая дрожь и все тело покрывал холодный липкий пот. Он потряс головой, приходя в себя; с того времени минуло уже много лет, но прошлое не желало его отпускать... Голова кружилась, к горлу подступала отвратительная тошнота. Это была паршивая рана, и она еще продолжала кровоточить и напоминала о себе то и дело пульсирующей болью, хотя Морган заткнул ее мхом и как мог сильно прижал полой куртки...
   ...День начинался отвратительно - с запаха снега, своим привкусом железа напоминавшего кровь. Это означало, что в высокогорье пришла запоздавшая зима, и Моргану Джуннайту надо было бы иметь где-нибудь тепленькое местечко... И уж, по крайней мере, не болтаться незнамо где на морозе, иначе того и гляди придется рыть берлогу, как медведю. Мохнатая лошадка в белых, угловатых пятнах подпрыгнула, сбилась с и без того неровного шага, вытряхивающего душу из седока, чуть не выбросив парня из седла, и, споткнувшись пару раз, встала. Длинно и замысловато выругавшись, Джуннайт слез на землю и поднял ее ногу. В подкову попал камень, и Морган вытащил его; копыто вроде не пострадало, но небольшой отдых лошадке не повредит, да и ему самому тоже. Джуннайт привалился к ее боку, стянул перчатки, сунул их за пояс и, достав из нагрудного кармана табак и бумагу, принялся сворачивать сигарету. Его пальцы, обычно не чувствительные к холоду, едва двигались: суставы отказывались работать, но через какое-то время самокрутка была готова, и Морган с наслаждением втянул в легкие согревающий дым. Холод какой... А снега нет, но зато есть этот проклятый запах. Должно быть, приближается буран - возможно потеплеет. Руки совсем задеревенели, пришлось долго тереть их друг о друга, чтобы восстановить кровообращение. Когда это удалось, Джуннайт натянул перчатки и, положив голову на теплый плавно поднимающийся и опускающийся бок, принялся искать глазами в ночном небе Орион. Там было какое-то колдовство - среди звезд, и Морган не раз думал, как было бы здорово - полететь туда и забыть все, что было на земле. Просто - лететь и все. Он всегда воспринимал Бога скорее как индейского "Великого Духа", чем как образ, нарисованный в священных книгах, но какая-то таинственная сила, бесспорно, пропитывала мир, и в одиночестве это чувствовалось особенно сильно, а в пылу драки почему-то исчезало. Опять этот железный привкус на губах! Он всегда возникал, когда Морган нечаянно позволял себе вспомнить войну. Джуннайт снова, будто время стремительно повернулось вспять, взорвавшись золотой вспышкой в его глазах, почувствовал тяжесть навалившегося на него часового и тоненькую струйку крови, окрасившую алым его губы, и все призраки, пробужденные неосторожной мыслью, стали оживать один за другим...
   Кобыле не нравилась сигарета, красным огоньком мерцавшая во тьме, она нервничала и пятилась назад, тревожно кося глазами, пофыркивая и стуча копытами по промерзшей земле. Очнувшись, Морган выпрямился и, чтобы успокоить лошадь, похлопал ее по шее, но она вдруг прыгнула вперед, немного толкнув его. Джуннайт покачнулся, и в этот момент пуля ударила его в бок. Свалившись в пожухлую траву, Морган выплюнул и задавил сигарету, выдернул из кобуры "ремингтон" и замер. Он лежал неподвижно, слушая тишину, и ждал. И где-то внутри его грудной клетки начала подниматься и бурлить прежняя, застарелая, первобытная по своей сути ярость, сжигающая все человеческое в нем. В глубине черного бархата неба прятались рассыпанные кем-то тысячи лет назад бриллианты звезд. Время тянулось бесконечно долго. Больше всего Морган боялся потерять сознание. Он услышал слабый шорох, потом еще. Осторожно взвел курок и медленно повернул голову. Темный силуэт, возникший из мглы, застыл, прислушиваясь. "Подойди только..." - сквозь зубы почти беззвучно прошипел Морган. Незнакомец медлил и Джуннайт занервничал. Внезапно что-то блеснуло, и Морган, мгновенно поняв, что стрелявший не желает лишний раз искушать судьбу, выстрелил, мысленно благодаря луну за отблеск на стали ствола. Грохот болью отдался в барабанных перепонках, темный силуэт со стоном рухнул. Морган схватился за уши и зажмурился, отгоняя видение Булл-рана, помотав головой, он пришел в себя и, приподнявшись, выстрелил еще раз, на всякий случай. Потом Джуннайт негромко позвал кобылу, и, когда она подошла, поднялся, держась за стремя. Было слишком темно, чтобы увидеть, жив ли напавший на него или нет. Подойдя поближе, Морган перевернул тело носком сапога и зажег спичку. Она вспыхнула и потухла, но в ее коротком, как жизнь, свете Джуннайт успел разглядеть стрелявшего в него мужчину. Раньше Морган его не встречал. "Наверное, просто грабитель", - подумал он, чтобы не загружать себе голову, и внезапно согнулся пополам: шок прошел, и рана дала о себе знать пронзительной болью. Откинув куртку, Морган бросил взгляд на пропитанную кровью рубашку и тотчас же отвернулся, решив, что видел достаточно. Он сорвал кусок немного пожухшего мха, стиснув зубы, затолкал его в пулевое отверстие и, зажав рану полой куртки, побрел к лошади. Дважды его нога срывалась со стремени, но потом Морган вдруг оказался в седле и сам не помнил как. Он послал лошадку вперед и, тяжело дыша, навалился на переднюю луку. Холод пробирал до костей. Где-то в этих краях, ему говорили, есть городок... Только вот он, наверное, такой маленький, что пропустить его в темноте очень легко... Морган мотнул головой, отгоняя тяжелые мысли: "Кобыла скорее всего почует жилье, когда оно будет близко. Лошадь обычно чувствует такие вещи... Должна почуять..."
  
   И вот теперь он ехал вперед, сам не зная куда, а потом внезапно очнулся, лежа в воде, проломив тонкую корку первого льда, лицом вниз, а лошадь тыкалась мордой в его плечо. Морган с трудом сел, откашлялся и взобрался на небольшой откос над озерцом. Он надергал мха и сухой травы, приложив чудовищное, для его состояния, усилие сломал небольшой засохший куст и снова отключился. Придя в себя, он увидел, что с того времени, когда его ранили, звезды изменили свое положение: сейчас где-то около полуночи. Легче всего было лежать так, не шевелясь, но та темная сила, что таилась в его груди, заставила стрелка встать; видно, кому-то он был слишком уж нужен на земле, только вот парень не знал, хорошим силам или нет. Смерзшаяся одежда замедляла движения. "Все. Воспаление легких обеспечено..." Морган доломал куст, бросил на траву и мох, чиркнув спичкой, сунул ее вниз и, уперевшись покрепче кулаками в землю, раздул огонь. Когда языки желтого пламени заплясали на сучьях, он подозвал кобылу, отвязал от седла кофейник и пристроил его над костром, предварительно наполнив льдом из озерка. Нагрев воды, Морган стянул одежду и, завернувшись в одеяло, как индеец, занялся своей раной: смыв заледеневшую кровь, он выбросил старый мох и, промыв бок, приложил кусок свежего. Пуля была где-то внутри и при каждом движении смещалась, наполняя тело раздирающей болью, а голову той воздушной легкостью, которая предшествует потере сознания. Морган знал, что не сумеет ее достать сейчас: его руки дрожали, он потерял слишком много крови. Вскипятив еще воды, парень приготовил кофе и выпил маленькими глотками, чувствуя, как тепло наполняет его грудь и растекается по телу. Моргана потянуло в сон, но он не мог себе этого позволить. Подождав, пока высохнет его одежда, стрелок снова натянул ее, свернул одеяло, и, залив костер остатками воды, привязал кофейник и одеяло к седлу. Стало легче, но голова еще кружилась, Морган буквально закинул себя на спину кобылы, стащил лариэт[7.] с луки седла и, разрезав ножом веревку, привязал ноги к стременам. Теперь можно было трогаться в путь. Он прижал рану полой куртки и слегка сдавил коленями бока лошадки. "Полегче... - попросил стрелок ее негромко. - Прошу тебя, полегче". Морган потерял точный счет времени уже давно. Его глаза слипались, и он позволил себе закрыть их. "На пару минут... Всего пара минут..." - мелькнуло у него в голове.
  

* * *

  
   Вернувшись в салун, Линдейл стянул с себя смерзшуюся шубу и, повесив на крюк у дверей, прошел в маленькую пристройку позади бара, служившую ему кабинетом. Внутри него смешивались, плавно перетекая друг в друга, холод и беспокойство. Напряжение нашло выход в рвущемся из груди лающем кашле, воскресившем в памяти многие пробуждения у остывших походных костров под подобный звук. Этот феномен был неразрешенной загадкой: Тысячи только что проснувшихся солдат вдруг начинали кашлять, как по команде, заглушая барабанную дробь. "Как бы не простудится", - передернув плечами подумал владелец салуна. Сверху доносился смех и нестройное бренчание гитары. Огонь в печке почти потух, Джон потер руки одну о другую и, подняв кочергу, зацепил печную дверцу и потянул на себя, разбудив протестующе взвизгнувшие старые петли. Он кинул несколько сухих поленьев и разворошил угли, покрытые белесо-серой дымкой золы. Из раскаленных глубин робко поднялся тонкий прозрачный лепесток огня и мгновенно прилепился к сухой березовой коре. Линдейл еще пару раз ткнул в угли кочергой и, закрыв с ее помощью дверцу, поставил железку в угол. По комнате пополз расслабляющий аромат горящего дерева. Бросив мимолетный взгляд в окно, прежде, чем задернуть штору, Джон увидел пушистые белые хлопья, кружащиеся в медленном вальсе над промерзшей землей. Он сел на диванчик, сняв оружейный пояс, кинул его на спинку кровати и, выдвинув ящик комода, достал бутылку и стакан. Налив себе ямайского рома, Линдейл вытянулся во весь рост, положив голову на мягкий подлокотник и пригубил напиток, прикрыв глаза. Потом выпил еще. И еще. Наполнив третий стакан, Линдейл снял с полки книгу и неторопливо начал ее листать, изредка подкрепляясь ромом. Жалко, что в этих краях практически невозможно достать "Этюды звездной астрономии" Струве. Две книги, не считая маленькой Библии, он все послевоенные годы таскал с собой в седельной сумке, невзирая на то, что лишний вес мог стоить ему жизни (многие за это называли его идиотом), а еще три выменял у проезжих, когда осел здесь. В груди начало расползаться приятное тепло, тревога отступила. В его руках был "Дон Кихот" Сервантеса. Джон нашел книгу в седельной сумке испанца, застреленного в его салуне. Один ранчеро, изрядно нагрузившись, принял беднягу за мексиканца и решил, что уже давно никого не убивал. Наверное, тот испанец был образованным человеком, хотя, когда он вошел в заведение Линдейла, вид у него был весьма потрепанный, что и дало повод Майклу его пристрелить. Никогда не угадаешь, откуда ждать пули. Майкл большую часть года торчал на своем ранчо и не мог бы отличить одну букву от другой, хотя ему нравилась буква S, которой он и клеймил весь свой скот.
   Книга была на испанском, а Линдейл знал его не очень хорошо, но ему нравилось листать книгу и, припоминая обрывки латыни, которые в него пытались когда-то впихнуть, чувствовать себя образованным человеком. Кое-что он все же понимал, иногда рассматривал гравюры, однако после пятого стакана рома буквы выстроились в хоровод и дружно куда-то поплыли. Джон положил книгу на комод и натянул на уши плед. Мир кружился в медленном вальсе, увлекая Линдейла все дальше и дальше в сладкое забытье. Он снова танцевал с Ребеккой Соджерн в несуществующем более доме, в несуществующей ныне стране, а потом она спросила его, не желает ли он выйти в сад посмотреть на новый чудесный сорт роз, недавно доставленный на корабле из Прованса, и он снова согласился, только ради того, чтобы вдали от всех поцеловать ее. Бекки не отличалась умом и не блистала красотой, но была довольно хорошенькой, и у нее было доброе, отзывчивое сердце. Ее отец даже не ругал слуг в ее присутствии, так ее это расстраивало... А возможно, она просто напоминала ему мать. Где-то глубоко внутри его сердца пульсировала боль, когда он думал о той, которая дала ему жизнь, кто негромко пел ему, убаюкивая каждую ночь в далеком раннем детстве, чье лицо он не помнил: туманный призрачный образ... Джон мог вырвать из памяти только одно: как задыхался от страха, прислушиваясь к ее стонам из соседней комнаты, куда его не пускали, а потом вошел измученный, покрытый кровью отец и, упав без сил в кресло, прижал руку ко лбу. В его глазах - отчаянье.
   - Она умерла, - сказал отрывисто крупный и сильный мужчина. - Твоя мать умерла.
   Он зарыдал, закрыв лицо, и это было страшнее всего.
   Джон был очень мал, но помнил, как плакал и молился вместе с отцом за маму и брата, который появился на свет слишком слабым и маленьким и не пережил свою первую ночь, несмотря на старания повитухи-индианки. Они похоронили их вместе на холме за домом, под высоченными соснами, Кэтрин и Дэвида.
   Похожа на мать... Похожа... Он не мог об этом судить, просто ему так казалось.
   Бекки пропала во время Войны... Большинство ее родных погибло, а оставшиеся дальние родственники были слишком заняты поиском места в этом внезапно разлетевшемся вдребезги мире. Ее дом сгорел, и, казалось, сама память о ней была стерта лишениями, выпавшими на долю соседей. Одно время Джон пытался разыскать Бэкки, но безуспешно. Выяснил только, что мисс Соджерн работала в полевых госпиталях, ухаживала за тяжело ранеными, солгав, что замужем за ним, Линдейлом[8.]. Она нравилась ему, он думал, что влюблен, но жизнь закружила и его тысячью повседневных мелочей... А потом он встретил Анабель. Джон судорожно всхлипнул во сне: Анабель была здесь, такая реальная... как живая... Он был рядом, мог коснуться ее, но стоило только протянуть руки, как огненный вихрь налетел на него, поглотив все. Джон Линдейл с криком сел в постели, он видел неподвижные тела и кровь на кукурузном поле у Данкер-черч и в окопах на высотах Мари, когда янки рвались туда с отчаянным ожесточением, и полуразложившиеся трупы, едва присыпанные землей и раскопанные животными... Окопы Мари. Должно быть, надо обладать огромным мужеством, чтобы, повинуясь дурным командирам раз за разом бежать наверх по трупам своих товарищей, отлично зная, что впереди - только смерть. В "гнезде шершней" было то же самое, только жертвами оказались конфедераты, штурмующие позиции Прентиса. Двенадцать атак... Их было много, как их было много в его растревоженной памяти. Тяжело дыша, он обвел комнатку затравленным взглядом, потом лег, но долго крутился, не в силах заснуть; во мгле нарастала и крепла уверенность: что-то случится...
   Около двух часов ночи его слух уловил топот и брань, доносящиеся сверху, что-то тяжелое упало с глухим стуком. Сорвавшись с дивана и набросив на плечо пояс с кобурой, Линдейл ринулся наверх. Ступени завывали под его ногами, страх близкий к панике, приправленный яростью, впивался в него изнутри тысячами невесомых игл...
   "Неужели опять? Господи... Только не опять!.." - стучало в висках Джона, когда он, пнув дверь, ворвался в комнату. Задыхаясь, ничего не видя перед собой, он вцепился в огромного человека в шубе из бизоньей шкуры. Охотник на бизонов, а видимо таково было его занятие, стряхнул Линдейла как пылинку. Тот отлетел к стене, больно ударившись затылком, но мгновенно вскочил и, помотав головой, снова пошел вперед, рванув рут-и-маклахан из кобуры, висящей на плече, и взведя курок. Желание убивать горело в его глазах, на губах застыла кривая усмешка.
   - Стоять! Оба!
   Голос резанул по барабанным перепонкам, Джон споткнулся и замер. В наступившей тишине к нему по капле возвращалась способность видеть... Алиса сидела на спинке кровати, держа в руках дерринжер, направленный на охотника. С такого расстояния и слепой бы не промахнулся.
   - Я сама, - сказала она устало, сдувая прядь волос с лица. Линдейл глубоко вздохнул, прикрыв глаза, и вернул курок на положенное ему место.
   - Ну? - поинтересовалась Алиса у охотника на бизонов. Тот зло покосился на нее.
   - Да подавись, ты...
   Он вытянул из кармана пригоршню монет, кинул на кровать и, пятясь задом, пробрался к двери, бросив сквозь зубы на ходу Линдейлу:
   - Скоро без клиентов будешь, если эту стерву отсюда не выставишь.
   И, выскочив за дверь, он ринулся к лестнице черного хода, тяжело стуча сапогами.
   - Что случилось? - спросил Линдейл, понемногу приходя в себя. Алиса сунула дерринжер в кобуру на бедре, собрав деньги, спрятала в ящик комода и вытащила оттуда кисет и бумагу.
   - Ерунда, - пояснила она, свернув самокрутку и закурив. - Он не хотел платить столько, сколько надо.
   - Тебе надо быть осторожнее... - сказал Линдейл, поняв по ее голосу, что она пьяна. Алиса проигнорировала его слова, затянувшись.
   - Опять бессонница? - поинтересовалась она. Стену над ее кроватью украшал пейзаж: маленькая немецкая деревушка на берегу озера; Линдейл смотрел в стену чуть выше и левее.
   - Падай сюда, - она икнула и хлопнула рукой по одеялу, Линдейл покачал головой. В тусклом свете керосиновой лампы он вдруг показался ей очень старым.
   - У тебя шикарный "кошкин дом", для этих мест, разумеется, - Алиса прикрыла глаза, плавно покачиваясь. Опьянение сняло многие запреты, и то, что она никогда не решилась бы сказать ему в лицо, помимо ее воли нашло выход. - А ты к девкам в Денвер ездишь... Почему?
   Линдейл усмехнулся.
   - Если я хоть на минуту утрачу бдительность, и кому-нибудь из вас удастся меня окрутить, у меня приход с расходом сходиться не будет, и я разорюсь.
   - Да ладно тебе, Джонни, - Алиса выдохнула дым колечками в потолок.
   - Правда, правда, - сказал Линдейл, - честное слово. Близкие отношения всегда вредят бизнесу.
   Он открыл дверь и прежде, чем Алиса успела хоть что-то сказать, вышел из комнаты. Вернувшись к себе, Джон налил еще рома и снова открыл Сервантеса. На заложенной им странице говорилось что-то про человека, дерущегося с ветряными мельницами, и у Линдейла было предчувствие, что скоро он сам может оказаться в подобной ситуации. В тишине и спокойствии города зрела беда, а если дело выйдет из-под контроля, сложно представить, что может случиться... Всю оставшуюся часть ночи Джонатан Линдейл так и не сомкнул глаз. На губах его блуждала довольная улыбка.
  

* * *

  
   Слипшиеся воздушные узоры из невесомых ледяных игл холодным пером коснулись щеки Моргана и, мгновенно растаяв, сбежали по ней, оставляя за собой тонкий блестящий след. С трудом разлепив смерзшиеся ресницы, Джуннайт моргнул и потряс головой, сгоняя остатки сна. Прямо перед ним, впереди, мерцал огонек. Где-то по дороге, вероятно из-за сильного толчка, шляпа слетела с его головы, повиснув на ремешке; Морган надел ее, стянул зубами перчатки и с силой растер щеки и уши. Налетевший ветер закрутил хлопья снега в небольшой смерч и внезапно стих. Натянув перчатки, Морган выдохнул столб пара; ног он почти не чувствовал. Яркое пятно, качаясь, приближалось, размазанное в снежной мгле. Белые хлопья мягко ложились на промерзшую землю и застывали ледяными кристаллами, которые вспыхивали бриллиантовым огнем в свете фонаря...
   Фонарь! Морган вскинул голову, его зрачки расширились. "Идиот... Боже мой, какой идиот!" - хотелось ему закричать, но из груди вырвался только задушенный хрип. Световое пятно поплыло куда-то вправо со все увеличивающейся скоростью, и Морган, стиснув зубы, вцепился в седло. "Держись, - велел он себе. - Не сегодня". Это было бы верхом глупости - умереть вот так - посреди улицы, и Морган потянул поводья влево. Недовольно фыркнув, лошадь повернула. Перчатка скользила по коже седла, но Морган уже не замечал этого - он снова плыл куда-то далеко. Мгновение - и, потеряв точку опоры, Джуннайт стал заваливаться на сторону, но стукнулся о дощатую стену, прижавшись щекой к чему-то холодному. Правая рука безвольно повисла, не выпуская повода и, тем самым натянув его. Лошадка встала. Мгновение спустя Морган с трудом открыл глаза; его щека и нос прижимались к стеклу, за которым царил мрак. Закусив губы, едва сдерживая стон, Джуннайт поднял руку и постучал в окно. Это усилие доканало парня: красный мрак схватил его за горло и настойчиво потянул в бездну...
  

Глава III. Встреча.

   Пятеро человек выехали из ревущего снежного вихря и спешились возле полузанесенного тела. Один из них пощупал пульс на шее лежащего и, подняв глаза на своих спутников, покачал головой, мгновенно зажмурившись от воя, сотрясшего заснеженные, поросшие мрачными равнодушными елями горы.
   - Они убили Тима! Эти скваттеры убили его!!
   - Молчать всем! - выкрикнул человек, сидящий на большом чалом коне. Понемногу гул голосов стих, и тогда мужчина продолжил:
   - Да, ребята! Эти сволочи из Сван-вэлли пристрелили Тима! Нашему другу мы уже ничем не можем помочь, и облегчить нашу боль может только месть! Кровь за кровь! И немедленно!
   Восторженный вой трех глоток был ему ответом и, прогрохотав копытами по окаменевшей почве, четыре коня растаяли в белесой мгле, унося своих всадников прочь. Пятый, все еще стоя на коленях возле тела, покачал головой и смахнул снег с седой бороды. "Странно... - пробормотал он про себя, - Линдейлу наверняка будет интересно об этом узнать. Или у этих скваттеров завелся счастливчик, либо на сцену вышел кто-то еще. У старины Тима в руке револьвер... Интересно..." Следопыт поднялся и огляделся. "Если Тим выстрелил, тот, второй, наверняка, упал. Жалко, снег замел все следы... Ладно, посмотрим: похоже Тим получил пулю от лежащего на земле человека, который был где-то... где-то... там." Следопыт прошел несколько шагов и, остановившись, аккуратно сгреб верхний рыхлый слой снега в сторону, обнажив тонкую корку красного льда, присосавшуюся к застывшей серой траве. "Это становиться интересно. Даже очень. И я не думаю, что эти идиоты отыщут человека с подобным ранением и похожей меткостью среди скваттеров. Мм да... Когда атмосфера так накалилась, что начинают стрелять в проезжих, полагая, что раз он не на их стороне, то уж точно на другой - жди беды... С такой раной дорога одна - в город. Туда-то мы и отправимся, когда погода поутихнет".
   Следопыт вернулся к своему коню и, сев в седло, нагнулся к его уху:
   - Интересно, Джоэл, кто этот несчастный идиот, который въехал прямиком в эпицентр этого пекла и, возможно, сам того не зная, кинул спичку в пороховой склад. Неужели эти скваттеры наняли ганфайтера? Или просто проезжий... А не убраться ли нам с тобой отсюда, Джоэл, а? Махнем в Калифорнию, там тепло. Я тебе не рассказывал, Джоэл, как однажды, когда был зеленым юнцом, не сбежал вовремя в Калифорнию? Да, да. И меня загребли в армию. Мы, правда не воевали, а охраняли пленных, но я там такого насмотрелся, что врагу, даже будь это паршивый янки, не пожелаю. Однажды один парень решил сбежать, так у меня духу ни хватило выстрелить, Джоэл, потому что он смотрел мне прямо в глаза и улыбался, а в его взгляде не было страха, даже, я бы сказал, что он стремился к смерти. Вот так, с этого дня, Джоэл, я и начал седеть. Здесь скоро куче народу потребуются услуги гробовщика, а мне бы не хотелось быть его клиентом еще несколько десятков лет... Деньги, они ведь не стоят продырявленной шкуры. Как думаешь, Джоэл?
   Конь фыркнул и затряс головой, соглашаясь с хозяином. Раньше, когда он мог обогнать ветер и скакать много миль без остановки, ему часто доводилось видеть людей, лежащих вот так, как этот: неподвижно, с красными пятнами на рубашке или лице, и всегда это означало, что ему придется уносить хозяина от орущей толпы несколько дней кряду, а пули оставят еще несколько белых царапин на его бархатной шкуре... Но теперь Джоэл считал, что слишком долго живет и слишком стар для подобных штучек. Возможно, он мог бы сделать нечто подобное снова, но желания не было никакого.
  

* * *

  
   Медленно качаясь на волнах во тьме своего сознания, он отчаянно пытался выплыть наверх, к бледному пятну, но что-то там, внизу, не желало его отпускать. Из последних сил Морган рванулся снова туда, к свету... Ему не удалось разлепить ресницы, но он услышал чей-то стон, а затем кто-то сказал:
   - Что... с лошадью...
   Только через несколько мгновений Морган внезапно сообразил, что это его собственный голос: слабый и ужасно хриплый. Ответа не последовало, парень прислушался к окружающей его тишине, и она внезапно наполнилась калейдоскопом разнообразных звуков: совсем близко по каменистой дороге в глубоких колдобинах прогрохотала тяжело груженная телега, одно ее колесо явно нуждалось в хорошей смазке... За дверью слышался смех и визг детей. Где-то вдалеке мычал бык, его рев перекрывали завывания ветра, иногда ослабевающего, но затем бросающегося в атаку с утроенной силой. Тревога, внезапно зародившаяся где-то внутри, медленно заполнила холодом грудь Моргана и он, сделав над собой усилие, разлепил глаза. Он лежал в маленькой комнате возле жалобно звенящего окна, за котором, в сердце вьюги, слились в бесконечном танце золотистые и бурые опавшие листья и миллионы невесомых снежинок. Перевернувшись на спину, Морган принялся изучать потолок, но смутное беспокойство не отпускало, а только глубже вгрызалось в него. Прошлое, от которого он убежал из Канзаса и продолжает бежать вот уже двадцать с лишним лет, когда-нибудь убьет его, если только не случится невозможное... "Надо выпить", - подумал Морган, однако даже малейшая мысль о том, что надо встать вызвала в его душе дикий протест. Он хотел позвать кого-нибудь, но из его горла вырвался какой-то неопределенный звук - не громче крысиного писка. Так Морган и лежал: глядя в потолок чуть левее длинной трещины в одной из досок, и тревога, сжигавшая душу, рвалась наружу дикими янтарными всполохами в его глазах. Он не знал, сколько времени прошло, когда наверху послышались шаги. Морган прислушался: кто-то разговаривал в комнате наверху, и язык этот не был ему знаком, однако потом он понял, что это немецкий, он слышал в Сент-Луисе, как на нем говорили два человека из окрестностей Геттисберга, которые промышляли шулерством на речных пароходах. Разговор наверху явно шел на повышенных тонах: мужской бас что-то доказывал тихому, непреклонному женскому голосу, который изредка вставлял недлинные фразы, только распалявшие мужчину. Несколько раз женщина употребила французские слова, и Морган усмехнулся: чего только не услышишь на Западе. Он знал пару фраз по-французски и немногим больше по-немецки, но эта пара говорила так быстро, что кроме слова "стрелок", выкрикнутого мужчиной и "остаться" твердо брошенное женщиной, ничего разобрать было нельзя, да и этого хватило, чтобы догадаться, о чем идет речь. Голоса стали громче.
   - Почему ты поставил его лошадь в платную конюшню, а не в нашу? - спрашивала женщина.
   - Если кто-то охотится за ним, я не хочу, чтобы он явился в наш дом, жена, - возражал мужчина. - И вообще надо отнести pistolero[9.] к цирюльнику, ведь он же выполняет еще и обязанности врача в этом городе.
   - Выдрать зуб, да ампутировать что-нибудь, - бросила женщина. - Вот и все, что может твой брадобрей. Нет, раненый останется здесь.
   - Надо избавиться от него поскорее! - не унимался муж.
   - Тебе нравится Смит, - не сдавалась та, - ну, а мне - этот парень. Он тоже недавно в этом городе, и мы о нем знаем ровно столько же, сколько о своем драгоценном соседе, так почему должны делать различия?
   Морган слабо улыбнулся. "Бойкая леди..." - подумал он.
   Спор продолжался, но уже тише. Внезапно голоса умолкли, раздались быстрые спускающиеся шаги.
   - Люсьен, - женский голос звучал за дверью, - возьми Мари и идите играть на улицу. Сколько можно повторять, что у нас в доме больной человек, ему необходимы тишина и покой. Идите, только оденьтесь теплее - ветрено сегодня. Жаклин, принеси и согрей молока, пожалуйста.
   Дверь отворилась, а затем резко захлопнулась за маленькой блондинкой в синем шерстяном платье, в руках ее был таз и бинты. На лице леди были написаны негодование и ярость, но как только она увидела, что Морган очнулся, ее пухлое лицо осветила удивительно добрая улыбка, от которой сразу потеплело на душе парня, и вся тревога куда-то улетела. На щеки женщины возвратился румянец, утраченный, вероятно, в процессе препираний с мужем. Ей было на вид около сорока, и в глазах - затаенная грусть и боль прожитых лет. Моргану вдруг показалось, что он знает ее уже много лет и что часто бывал в этом доме. На мгновение воскресли полузабытые мечты о доме в Коннектикуте на берегу озера - безопасной гавани, территории абсолютной свободы, где им с Джеком ничего бы не угрожало, где бы разорвался наконец круг насилия и не надо было больше никого убивать. Расплывшись в ответной улыбке, Морган не мог удержаться и пробормотал одну из немногих немецких фраз, которую знал:
   - Danke schon.
   Улыбка женщины стала шире, и она начала что-то быстро говорить ему по-немецки, но потом остановилась, увидев смущенный взгляд Моргана.
   - Я говорить по-английски, - сказала она. - Не очень хорошо. Schlecht.
   - А я почти не знаю немецкий, - прошептал Морган, - французский, впрочем, еще хуже.
   - Gut, - женщина села на стул возле его кровати, поставив таз на тумбочку. Она старалась говорить медленнее и четче, подбирая самые простые слова, в произношении которых была уверенна:
   - Я - Мария Черрингтон. Ты шуметь. (Она слегка постучала в окно.) Ты быть плохо. Sehr schlecht.
   - Ish habe... seiten stechen, - поморщившись от внезапно выстрелившей боли в боку, пробормотал парень и, усомнившись, что правильно передал смысл, добавил: - Бок болит.
   - Ты говорить английский. Я понимать. Мои дети хорошо говорить, быстрее учиться. Я нет. Я говорить с детьми и мужем немецкий, так проще, но мало практики в английском, - сказала женщина. Она откинула угол пледа, приподняв Моргана, помогла ему сесть и аккуратно размотала бинты, отмочила их там, где запеклась кровь, причинив минимум боли.
   - Gut, - кивнула "миссис Черрингтон", как уважительно называл ее в мыслях Морган. Он взглянул. Действительно, рана была чистой и уже начала затягиваться. Вероятно, он пробыл без чувств несколько дней.
   - Ты хорошо делать - приложить мох. Moos. Verstehen sie?
   Морган кивнул. Миссис Черрингтон поменяла ему повязку, продолжая говорить:
   - Ты потерять кровь. Слишком много. Несколько дней быть без сознания. Я бояться воспаление легких, но обходиться так.
   Дверь открылась, заглянула девочка лет десяти.
   - Мама, - сказала она, - у нас молока нет. Сходить к мистеру Ринкеру?
   - Я сама схожу, - ответила женщина, снова укладывая Моргана. Она встала, собрала старые бинты, подхватила таз и вышла, шурша юбками, осторожно прикрыв за собой дверь. Морган устало откинулся на подушку. "Эта женщина тоже откуда-то пришла, проделав, должно быть, неблизкий путь... Все мы откуда-то пришли... и куда-то идем. И у всего этого, наверняка, есть особая цель... Только вот какая?"
  

* * *

  
   Когда миссис Черрингтон вышла из дома, ветер почти стих и снег перестал, оставив после себя небольшие сугробы, прибитые к тротуару, да слегка посеребренные подветренные стены домов. Мари, весело смеясь, сгребала руками не смерзшиеся, не желавшие лепиться снежинки, из-за дома выбежал сын соседей - Билли, за ним - Люсьен.
   - Мама! - крикнул он по-немецки, увидев миссис Черрингтон. - Я пойду к Билли, можно?
   - Только на час. Не больше, - ответила она. - К обеду быть дома! И чтобы никуда не лазили!
   Увидев мать, Мари отряхнула руки и, подбежав к миссис Черрингтон, потянула ее за юбку.
   - Я хочу леденец!
   - Ладно, - миссис Черрингтон взяла ее за руку. - Люсьен, ты меня слышал?
   - Да! - крикнул уже на бегу мальчик. "Ох, уж эти мальчишки..." Иногда миссис Черрингтон пугало полное бесстрашие сына. Он, смеясь, мог бегать по крышам, перепрыгивая с одной на другую, и часто подбивал на это друзей, а потом она долго объяснялась с их родителями; перейти по тонкому бревну глубокий овраг, дразнить бродячую собаку, представляя, что это медведь гризли, сбежать одному в лес на целый день и вернуться, только проголодавшись, было для него просто игрой. Сколько раз у матери болезненно сжималось все внутри, когда до нее доходили сплетни об очередной выходке сына! Но, несмотря на все это, у мальчика было доброе сердце: Люсьен не раз рисковал, помогая друзьям, спасая лесных зверей от реальной или воображаемой угрозы, и миссис Черрингтон знала, что, если представиться случай, он без колебаний возьмет в руки оружие и будет "защищать свою семью", не представляя четко всех возможных последствий. Она боялась, что в юности он станет неуправляемым сорвиголовой, будет задираться ко всем, ради славы "самого меткого стрелка" и не доживет до той поры, когда люди начинают что-то понимать в этой жизни... Но может, все обойдется, если мальчик найдет хороший пример для подражания. Парни Голдберг были и вовсе непутевыми, однако теперь один стал священником в Денвере, другие тоже нашли свои дороги. У Люсьена богатое воображение, он отлично ладит с другими детьми и неплохо учится в школе. Нет, конечно же, нет оснований тревожиться за него. Миссис Черрингтон с улыбкой покачала головой и вместе с Мари направилась в лавку Юджина Марсвела, гордо именуемую горожанами "главный магазин". Там продавалось практически все, за небольшими исключениями. Свежее мясо, молоко и масло привозил с окрестных ферм Ринкер. Лоуэрт торговал лечебными травяными настойками, которые готовил и смешивал лично. Седла, уздечки и тому подобное изготовлял в мастерской в глубине лавки и продавал ее муж, Роланд Черрингтон. Все в городе, оказавшись при деньгах, не скупились заказать новое седло под индивидуальную посадку, а потом не могли нахвалиться, заставляя жену мастера краснеть от гордости. Ткани и принадлежности для шитья можно было найти в магазине Смита. Иногда он шил костюмы на заказ, и у него неплохо получалось, но заказы были редки, и спросом в основном пользовались привезенные из большого города новинки моды, "парижские и лондонские туалеты для леди и джентльменов", как гласили рекламные объявления в Денвере.
   Сквозь тучи пробились редкие солнечные лучи, люди выходили на улицу и спешили куда-то, чтобы успеть завершить свои дела, прежде, чем плохая погода вернется в Иглз-нест. Они останавливались, приветствуя миссис Черрингтон, а она улыбалась и кивала им в ответ. В маленьких городках всегда так: все друг друга знают. Вот идет один из парней Голдберг.
   - Здравствуй, Питт!
   - Добрый день, миссис Черрингтон!
   А вон - Джонстон, кузнец, тащит на себе бочку с гвоздями.
   - Как ваша жена, мистер Джонстон?
   - Спасибо, миссис Черрингтон, это была простуда, а не грипп. Теперь она почти здорова.
   А по той стороне улицы плывет, переваливаясь, как каравелла, один из столпов города - миссис Галлахер, вдова покойного и единственного мэра, негласно принявшая на себя всю власть еще до кончины супруга, заключающуюся в праве давать другим советы, следить за нравственностью и в некоторой степени влиять на общественное мнение. Собственно, со всем остальным горожане хорошо справлялись и без главы города, а потому, после собрания в церкви, посвященного выборам и закончившегося дракой между многочисленными претендентами, было решено оставить все как есть и разобраться с этим "когда-нибудь потом". Миссис Галахер, тем временем, жила на зарплату мужа, теперь выплачиваемую ей, и чувствовала, что находиться на своем месте. Мэр умер в позапрошлом году от гриппа, но злые языки поговаривали, что в могилу его свела придирками жена, известная как дама, придерживающаяся чрезвычайно строгих моральных правил и не дававшая ему пить.
   - Добрый день, миссис Галлахер!
   - Здравствуйте, дорогая, - пожилая дама важно пересекла дорогу и остановилась рядом с миссис Черрингтон, отдуваясь и обмахиваясь платочком.
   - Господи, ну и погодка...
   - У вас все в порядке? - вежливо поинтересовалась миссис Черрингтон.
   - Да, дорогая, только эта шуба очень тяжелая. Отдышка замучила. Сами понимаете, годы... - она устало прикрыла глаза.
   - А ваши домашние? - спросила миссис Черрингтон.
   - Да как вам сказать... - грузная дама тяжело вздохнула. - У Тонни опять сыпь. Ему нельзя столько сладкого, но разве такому славному малышу можно отказать? Я говорила сыну, что с ребенком надо построже, но разве эта молодежь слушает старших? В мое время такого неуважения не было...
   - Я надеяться, все обойтись. К Рождеству он поправляться, - сказала миссис Черрингтон.
   - Дай-то Бог, - вздохнула миссис Галлахер и внезапно понизила голос: - Скажите мне, дорогая, если честно, что вы думаете о мистере Смите?
   - Ну... - миссис Черрингтон вздохнула. - Я знать его слишком недавно и не в праве судить...
   - Очень интересный мужчина... - миссис Галлахер почти не слушала ее. - И, судя по тому, как он одевается, при деньгах... Я вам не говорила, мистер Смит рассказывал мне, что у него есть магазины в Денвере и Сэнт-Луи...
   - А что он тогда делать здесь? - спросила миссис Черрингтон.
   - Ну, у богатых свои причуды... Но вы посмотрите хотя бы на его прекрасные костюмы! - миссис Галлахер была в восторге, уже не замечая озабоченного лица собеседницы, - Возможно, он просто открывает магазины в глуши, тем самым способствуя развитию городов, или именно в нашем захолустье он увидел какие-то перспективы, которых мы не замечаем... А руки, вы видели его руки? Мягкие ладони, тонкие пальцы, такие бывают у аристократов или, по крайней мере, у тех, кто может позволить себе поручить тяжелую физическую работу другим. Не понимаю, почему он до сих пор не женился?
   - Должно быть, не встретить нужного человека, - предположила миссис Черрингтон, пожав плечами. Миссис Галлахер закивала.
   - Если честно, я хотела бы, чтобы он женился на моей Эльмире, - она мечтательно прикрыла глаза. - Ей как раз будет семнадцать в январе, но она еще слишком наивна и смотрит только на ровесников. А Ева всего на год старше вашей Джекки... Ну почему у меня нет разумной взрослой дочери, а только этот оболтус, притащивший девку из Денвера! Да я и сама снова вышла бы замуж, но только я слишком стара. Клянусь Богом, я найду способ устроить этот брак так, или иначе...
   - Вы уверенны, - осторожно спросила миссис Черрингтон, - что это подойти Эльмире?
   - Разумеется! - заявила миссис Галлахер. - Вне всякого сомнения.
   - Я надеяться, вы приходить к нам праздновать Рождество? - сменила тему миссис Черрингтон.
   - И я тоже надеюсь, что мы выберемся к Вам, - кивнула миссис Галлахер. - У Вас такой милый дом и готовите Вы хорошо. Никогда не забуду день рождения Жаклин: ваш новый пирог был восхитителен.
   - Вот и заходить еще, - улыбнулась миссис Черрингтон, - Я обещать дать рецепт.
   - Да, дорогая, конечно зайду, - старая дама чуть наклонилась и заговорщически зашептала: - Только позвольте мне дать Вам один совет: держите эту Дилэни подальше от Ваших девочек, а то она набьет им головы своим суфражистским бредом. Прости, Господи!
   - Мне кажется, - негромко возразила миссис Черрингтон, - что Нора Дилэни - ужасно одинокий человек. Ей просто не повезло встретить подходящего мужчину, а теперь уже слишком поздно и она ищет выход в этих вечных протестах.
   - Конечно, - не без удовольствия ехидно сказала миссис Галлахер, - этой старой деве никогда не подцепить мужика, она же их с грязью смешивает при каждом удобном случае. Вон, Майкл О'Руни - деньги есть, сидит всегда на ранчо, людей видит редко, приличных женщин - тем более. Но нет. Эта идиотка его в последний приезд так унизила...
   - Не говорите так, - попросила миссис Черрингтон. - К чему смеяться над несчастным человеком. Нора не знает, что женщина может от мужа всего добиться без требований и скандалов, но эта возможность теряется, когда она на всех углах кричит о "равноправии", понимая под этим свое превосходство над мужчиной во всем. Я уверена, она хороший человек, но боится быть отвергнутой, поэтому и опасается близко сходиться с людьми.
   - Вы ангел, миссис Черрингтон! Просто ангел! - ахнула дама и в переизбытке чувств обняла миссис Черрингтон, а затем утерла набежавшую слезу. - Ой, я заболталась, а мне еще к сыну надо зайти, проведать его и внука. Надо сказать, эта Лора, на которой женился, не послушав меня, мой сын, отвратительно готовит. Конечно! От девицы из Денвера разве можно ожидать хорошего воспитания? До свидания, дорогая.
   - До свидания, - вслед ей сказала миссис Черрингтон.
   - Что надо было старой курице? - это была Нора Дилэни, одиноко жившая в старом доме в конце улицы. К ее видавшей виды шляпке стеклянной брошью был приколот клочок бумаги: "Равные права для всех".
   - Не надо так, Нора, - миссис Черрингтон мягко взяла ее за локоть. Они шли по направлению к лавке.
   - Она заслуживает этого. Все они заслуживают, - раздраженно бросила Нора, но потом добавила уже мягче. - Они не понимают и ненавидят меня. Все, кроме Вас, Мэри. Вы одна относитесь ко мне хорошо. Вас все любят, потому что Вы добрая, Мэри. Они не понимают, все эти дамы, что женщина может делать все гораздо лучше мужчин, и должна занимать соответствующее положение. Вот миссис Галлахер. Она могла бы быть мэром сама...
   - Но ее вполне устраивает теперешнее положение вещей, а Вам бы легче все равно не стало, - сказала миссис Черрингтон, не желая спорить. - Так ведь?
   - Так! - со вздохом согласилась Дилэни.
   На пороге лавки они столкнулись с щуплой рыжей девицей с явными следами косметики на лице, гордо расправившей плечи и явно готовой к обороне, хотя в глазах ее не было уверенности. Миссис Черрингтон видела ее несколько раз на улице в компании подвыпивших мужчин и догадывалась, чем она занимается, но они никогда не разговаривали. Домохозяйку поразило то, как резко отпрянула назад Нора Дилэни, и как исказило ее лицо нескрываемое отвращение. Не жалость или сочувствие, нет - именно отвращение. В воздухе повисла гнетущая тишина. Надо было что-то делать и, несмотря на ужас, сменивший прежнюю эмоцию, на лице борца за равноправие, миссис Черрингтон улыбнулась и, протянув руку, просто сказала:
   - Добрый день.
   Рыжая девушка немного расслабила напряженные плечи.
   - Здравствуйте, - сказала она, слегка и нерешительно пожимая протянутую руку. За ее спиной внезапно возник Линдейл.
   - Ты здесь, Фокси? Лу сказала, что ты пойдешь в лавку. Возьми для меня каталог. Проходи.
   Он приоткрыл перед ней дверь, и Фокси скользнула в полутьму магазина. Мари во все глаза смотрела на незнакомого мужчину.
   - Неприлично так смотреть на людей, - шепнула ей мать.
   - Да ничего. Проходите, мэм, - обратился Линдейл к миссис Черрингтон. Та несколько смутилась и, пробормотав слова благодарности, вошла, чуть ли не силой втащив за собой дочь. Нора Дилэни двинулась было за ними, но Линдейл резко захлопнул дверь перед ее носом.
   - Поймите меня правильно, - холодно сказал он в ответ на ее негодующе-изумленный взгляд. - Но если вы хотите равноправия, то сумейте для начала сами открыть эту дверь.
   Сказав это, он развернулся и, посвистывая, пошел дальше по улице.
   - Линдейл! Ты негодяй! Угнетатель женщин! - придя в себя, со злостью заорала Нора. Линдейл обернулся, на его губах играла легкая усмешка.
   - Не старайтесь, леди, вы уже извели на меня весь ваш весьма небогатый словарный запас еще в нашу первую встречу. И хоть я и не отношусь к поклонникам Марты Кенарри, мне кажется, что она, не болтая, а вкалывая наравне с мужчинами, заслуживает куда большего уважения, чем вы.
   И, сказав это, он пошел дальше, уже не обращая внимания на крики позади.
   - Мама, это кто был? - спросила Мари. - У него под шубой настоящий револьвер, я видела.
   Миссис Черрингтон на мгновение задумалась.
   - Это плохой человек, - сказала она, но слова эти дались ей не легко. - Не нам судить его, но держись от него подальше.
   Навстречу вышел хозяин магазина, расплывшийся в широкой улыбке при виде миссис Черрингтон.
   - Добрый день! Чего изволите?
   - Здравствуйте, - миссис Черрингтон улыбнулась в ответ. - Вот список и еще леденцы.
   - Конечно! - воскликнул Марсвел и помчался вглубь магазина. "Как приятно жить среди таких милых людей, - подумала миссис Черрингтон, глядя, как растет на прилавке гора товаров. - Как хорошо быть одной из них".
  

* * *

  
   Он еще немного поспал и, проснувшись, почувствовал себя лучше, но лежал с закрытыми глазами, слушая голоса детей и миссис Черрингтон, отчитывающей их за что-то. Резкий визг двери отозвался ударом тока по всему его телу, и, распахнув глаза, Морган судорожно рванулся к бедру, но револьвера не было. Он дико озирался в поисках чего-либо, что могло послужить хоть каким-то оружием, а в голове крутилась одна только мысль: "Как ты мог забыть...", когда его взгляд наткнулся на маленькую девочку, которая забралась на кровать и, усевшись свесив ноги, глядела на него во все глаза. Откинувшись на подушки, Морган зашелся беззвучным смехом, потом широко улыбнулся маленькой гостье. Девочка что-то говорила ему, показывая тряпичную куклу, а он только улыбался и кивал в ответ. Моргану нравился этот дом, но здесь он чувствовал себя в безопасности и в этом была главная ловушка... "Надо убираться отсюда", - подумал стрелок, но не двинулся с места. Вошла миссис Черрингтон. Она улыбнулась Моргану и, взяв на руки девочку, вышла, но вскоре вернулась, неся поднос с едой. И опять эта женщина заставила покраснеть уши ганфайтера. Он пробормотал что-то вроде: "Не стоило так беспокоиться", но миссис Черрингтон была непреклонна:
   - Ты терять много крови. Надо есть... Essen.
   На подносе была миска с бифштексом и бобами, утонувшими в огненных языках красного перца, и кружка с теплым молоком. Пока Морган ел, медленно пережевывая пищу, женщина все говорила и говорила:
   - Ich habe drei (она показала три пальца) kinder. Мари младшая, ей пять... Funf... Люсьен, ему семь, и он ходить здесь школа и уже уметь читать английский. (В ее словах сквозила плохо скрытая гордость.) Жаклин десять... Правильно?
   Она сопроводила свои слова выразительным жестом, и Морган кивнул, давая понять, что понял ее. Речь, вероятно, шла о ее детях, и это Мари заходила к нему.
   - Красивая, - сказал он, так и не найдя в памяти нужного слова на немецком. - Мари очень красивая.
   Женщина заулыбалась.
   - Мне надо ехать, - сказал Морган. - Reiten.
   Миссис Черрингтон покачала головой, улыбнулась еще раз и, взяв поднос с пустой посудой, ушла. Прикрыв глаза, Морган некоторое время лежал без движения, чувствуя, как его грудь снова заполняет острая беспричинная тоска, потом сел. Голова немного кружилась, но это ничего... Он встал, пошатываясь, держась за спинку кровати. "За револьвером и лошадью вернусь потом", - подумал Морган, взяв со спинки кровати свою одежду, постиранную и аккуратно сложенную, и натягивая ее на себя. Он хотел оставить записку, но вспомнил, что миссис Черрингтон не умеет читать по-английски, а он даже на своем языке пишет с грехом пополам и на других и подавно не сможет. Надев шляпу, Морган подошел к двери и, чуть-чуть приоткрыв ее, заглянул в щелку. Ему не хотелось, чтобы его удерживали и просили вернуться в постель. В маленькой прихожей никого не было. Морган бесшумно выскользнул из комнаты, снял с гвоздя свою куртку и, натянув ее, вышел на улицу. Резкий порыв ледяного ветра чуть не сбил его с ног. Морган пошел против него, наклонившись вперед и медленно переставляя ноги. Тонкие деревья гнулись под напором стихии, теряя листья, из последних сил цепляющиеся за ветки. Продравшись кое-как через снежную мглу, Морган внезапно очутился у дверей, вывеска над которыми гласила: "салун "Клубничное поле"". Он преодолел три ступени и вошел, нащупывая в кармане бумажник. Потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к полутьме после режущей глаза белизны. Окинув взглядом прокуренное помещение, Морган направился к стойке.
  

* * *

  
   Джонатан Линдейл сидел, закинув ноги на стол, предоставляя партнерам по игре любоваться подошвами его сапог, и задумчиво созерцал веер своих карт, не замечая глухого гула разговоров, медленно плывя в загадочных переливах перламутрового сигарного дыма. У него на руках был валет и две пары: десятки и двойки, он широко улыбался, так широко, что двое из четырех его противников в ужасе побросали свои карты и теперь, сидя у стойки, с безразличным видом пристально следили за игрой в большое зеркало над баром. Линдейлу нравилось щекотать себе нервы; в начале игры ему выпал "флеш рояль", но он обменял свои карты на "вдову". Двое оставшихся в игре помимо него мужчин: неизвестно откуда забредший в город траппер и Майкл О'Руни, тот самый, что пристрелил испанского cabalero несколько лет назад, - заметно нервничали. Майкл недавно продал в Денвере стадо и, возвращаясь домой, заглянул в салун отметить это. Теперь, спустив большую часть выручки, он внимательно глядел на Джона.
   - Твое слово, Линдейл.
   Джон снова взглянул на партнеров: Майкл постукивал пальцами по краю стола, траппер истекал потом, глаза его округлились и выпучились, как у совы, а табачная жвачка давно застыла за левой щекой.
   - Играю, - Линдейл кинул на стол еще несколько банкнот и уставился на траппера холодно-равнодушными зрачками индейца, на губах его играла приветливая улыбка. На столе уже была приличная сумма, и траппер ловил воздух ртом, задыхаясь от азарта, ярости и страха. Потом, зажмурившись, выдохнул:
   - Пасс.
   И буквально повис на спинке стула без сил, закрыв лицо руками и нервно жуя. Это слово отозвалось жгучим восторгом внутри Линдейла, он затянулся сладковато-горькой сигарой с ароматом Кубы и обратил кровожадный взгляд, подкрепленный милейшей улыбкой на последнюю жертву, когда струя ледяного воздуха с привкусом снега опалила холодом его правую щеку. С трудом возвращаясь в реальный мир, Джон повернул голову и увидел только черный силуэт в размазанной белизне дверного проема. Дверь хлопнула - силуэт исчез, и на его месте возник мужчина в тяжелой куртке, полузанесенный снегом. Изо рта у него вырывались клубы пара и застывали на смерзшейся бороде. Синие острые глаза - Линдейла этот взгляд прожег насквозь, и это ему не понравилось. Он насторожился, пристально, как хищник, следя за каждым движением чужака. Незнакомец потопал к стойке в глубине помещения, оставляя мокрые следы на опилках пола, и на Джона повеяло холодом от его заснеженной куртки, и вновь вернулась смутная тоскливая тревога того вечера, когда пошел снег. Он поглядел на своего партнера по игре, которого минуту назад готов был разбить в пух и прах силой своей воли, и отметил, как Майкл украдкой облизнул пересохшие губы. А уж о его руке и говорить не приходилось: пальцы бедняги отбивали чечетку в ускоренном темпе - он абсолютно не умел владеть собой, но ему хватило пороху еще повысить ставку. Предел был уже близок. "Еще немного - и конец", - понял Линдейл, однако, блеф внезапно потерял для него все свое очарование. Он открыл свои две пары, открыто хихикая над тем, как дурил партнеров полчаса, но внезапно прекратил, увидев, как лицо Майкла побелело, а потом на нем выступили багровые пятна и на лбу вздулась огромная синяя вена, когда он выложил свою комбинацию. Старшая карта. Линдейл провел ладонью по глазам. "Это проклятие..." - подумал он. Тело вдруг стало безумно тяжелым, и Джон испугался, что глыба прожитых лет, пропитанная болью и потерями, раздавит его.
   - Алиса! - позвал он, рванув на себе душивший воротничок, и женщина, вынырнув из облака дыма, оперлась рукой на стол.
   - Ты плохо выглядишь, - сказала она. - Пойди наверх и ляг. Тут дышать нечем.
   - Нет, Алиса, - покачал головой Линдейл, - не обращайся со мной, как с ребенком, пожалуйста. Принеси виски на все, что тут есть, на столе. Что останется, эти люди могут забрать с собой. И тем двоим у бара тоже пускай бутылку кукурузного бесплатно дадут.
   Алиса смахнула со стола деньги в подол и отошла, укоризненно качая головой, но через некоторое время вернулась, неся поднос с бутылками и стаканами. Поставив его, женщина снова ушла. Линдейл краем глаза наблюдал за незнакомцем у стойки, его партнеры заметно оживились при виде виски.
   - Ты - сам дьявол, Линдейл, - изрек Майкл, наливая себе стакан. - Удача всегда на твоей стороне.
   Глаза Джона золотисто сверкнули в темноте.
   - Да, - тихо сказал он, вздохнув, следя за чужаком, явившемся из бурана. Тот купил порцию виски и, устроившись в углу, так, что Линдейл видел спину и руку со стаканом, потягивал напиток мелкими глотками с длинными паузами. Что-то в чужаке настораживало Линдейла. Наверное, неуправляемость и непредсказуемость, притаившиеся где-то внутри его глаз. Откуда незнакомец возник здесь как раз тогда, когда скваттеры и ковбои с "Ленивой М" готовы вцепиться друг другу в глотку за право владения тем, что им не принадлежит? Пить расхотелось, рот наполнился едким привкусом металла - лишний актер в уже спланированном спектакле будет только мешать, если, конечно, он задержится в Иглз-нест. Линдейл попытался смотреть в другую сторону, но его взгляд, будто попав в магический круг, постоянно возвращался к темной фигуре в углу.
   - Хороший виски... - разглагольствовал Майкл, откинувшись на спинку стула. - Ты отличный парень, Линдейл, за это тебя и уважаю.
   Он икнул и, не заметив, как поморщился и чуть отодвинулся Линдейл, налил себе еще; на его глаза навернулись пьяные слезы.
   - Ты разоришь любого, но никогда не подсунешь человеку дрянное виски. За тебя!
   Он поднял стакан и выпил. Линдейл подавил улыбку, думая о том, что Майкл сочтет "дрянным виски" даже лучшее европейское вино, потому что оно по крепости, конечно же, не сравнится с самогоном, а уж с виски из Канзас-сити, когда его население состояло из одного торговца спиртным - и подавно.
   - Да... - встрял траппер, сплевывая на пол жвачку. - Я такое виски только в Нью-Йорке пил в одном ирландском пабе. Хорошее было местечко, пока его янки не разнесли. Это было во время противопризывного бунта. Никогда этого не понимал. На своих граждан - и войска спускать. А, черт! (Он приложился к бутылке.) Паба не стало, виски - тоже, ну, я от расстройства и подался на Юг, в войска Конфедерации, благослови ее, Боже. Назло этим...
   Линдейл поднял стакан.
   - За Конфедерацию, - сказал он и увидел, как вздрогнула спина незнакомца, будто его током ударило. Майкл и траппер что-то еще говорили, но Линдейл слушал их вполуха, теперь еще более поглощенный слежкой за пришельцем.
  
   Морган Джуннайт прикончил стакан. Им все еще владела слабость, а от выпитого мир приобрел приглушенные цвета и медленно качался взад и вперед. Морган вообще быстро пьянел, иногда хватало и одного большого стакана. Сквозь накатывающийся туман прорвался голос, выделившийся из общего гула:
   - За Конфедерацию.
   Мощный удар изнутри сотряс все тело Моргана, докатившись до кончиков пальцев, но через мгновение опьянение и слабость растворили его мысли без остатка, и он забыл о слышанном секунду назад. В конце концов война давно закончена... Зачем лезть на рожон с едва затянувшейся раной в боку? Морган прикрыл глаза, наслаждаясь ощущением невесомости, мысли размывались в разные стороны течением времени, и он не испытывал желания их собирать. Наверное, стрелок задремал, всего лишь на мгновение, но тут же проснулся, подавив крик, готовый сорваться с его губ: в этот короткий момент забытья уместилось столько боли и отчаяния, сколько не в силах вынести ни один человек. Война не исчезла. Она была там, в его голове, пряталась в отдаленных уголках мозга, карауля моменты, когда он терял над собой контроль, чтобы снова яркими, будто это было вчера, картинами воскресить прошлое: голодный блеск в глазах людей, хриплый кашель старого Фила... Там был и Рой Нейл, ставший теперь преуспевающим финансистом. Морган видел его год назад: тот выглядел таким пышущим здоровьем, благополучным и довольным собой, что Джуннайт невольно спрашивал себя, какие сны видит тот по ночам, когда остается один. Это было болезненное путешествие в прошлое. На Роя никакого впечатления не произвел рассказ Моргана о тех пленниках Анденсонвилля, которых Джуннайту удалось разыскать или узнать о них хоть что-нибудь. Он выслушал все с вежливо скучающей улыбкой, а когда Морган закончил, попытался нелепо пошутить и в конце концов предложил выпить, чтобы поменять тему. Неужели вся людская боль для Роя не больше, чем пустой звук?... Или, если есть деньги, можно купить себе и покой тоже?
   А рассказ о поисках не был веселым: из всех, кого он помнил, после войны осталось в живых около четверти, и все очень удивлялись, увидев его, потому что "пропавший без следа" в Анденсонвилле, как правило, оказывался мертвым. Некоторые из найденных Морганом стали калеками из-за побоев, которые охранники учиняли каждый раз, когда приходили вести о поражениях южан, вымещая бессильную ярость. Многие пленные после войны сошли с ума, некоторые сменили имя или уехали, и их след потерялся, иные осели на фермах, но все они выглядели старше своих лет, и в их глазах не было надежды. Некоторые вообще не пожелали с Морганом говорить, просто захлопывали двери перед его носом, и он не настаивал. Больше всех потряс его Зак. Морган видел его, спивающегося в Чикаго. Зака, который всегда верил в приметы, а теперь не верит ни во что, кроме виски. Парнишка не старше семнадцати остался без ног, когда пытался бежать и получил пулю, прошившую оба бедра и раздробившую кости. К счастью, комендант был на месте и, умерив пыл Андена, велел отправить несчастного в госпиталь. Но ничто не могло спасти конечности, пораженные тяжелой пулей Минье, и теперь, заросший, оборванный и месяцами не мытый, инвалид клянчил деньги перед салунами. Подавали нечасто: войну уже начали забывать, приезжало много переселенцев, жаждавших земли. Хорошо хоть сестры в ближайшем приходе каждый день кормили бездомных, и Зак ел там, но он категорически отказывался поселиться в богадельне при монастыре и гордо спал на улице в любую погоду. Даже рассказ о бывшем друге не вызвал у Роя эмоций, хотя они не раз вместе рисковали, проворачивая операции "подпольного негоциантства". А Морган закрывал глаза и видел их всех - каждое лицо. Тяжело поднявшись, Джуннайт проковылял к стойке и, купив бутылку виски, осторожно перелил часть ее содержимого в маленькую железную флягу, которую выменял вместе с другими вещами на угнанную при побеге из Анденсонвилля лошадь. Завинтив крышку, Морган опустил походный запас в карман куртки и аккуратно стал потягивать оставшееся спиртное из бутылки.
   Джонатан Линдейл видел, как виски стекает в маленькую флягу чужака, на боку которой выгравировано: "второй Род-айлендский".
   "Янки..." - желтый огонь полыхнул в пустых зрачках Линдейла, и сердце сладко заныло в предвкушении схватки. Он широко и хищно усмехнулся.
   - Что ты об этом думаешь, Линдейл?
   - Что? - самым трудным было придушить в себе ярость, чтобы услышать говорившего.
   - Насчет того, что негры виноваты? Что из-за них все началось? Война, то есть.
   - Негры? - переспросил Линдейл рассеянно. - Не уверен... Не стоит винить их в падении Аркадии. Спящая собака лежала под столом слишком долго и не могла не пробудиться в один прекрасный день. Мы все равно освободили бы их раньше или позже, но, к сожалению, кое-кто понял это слишком поздно... Помнишь, в самом конце, по просьбе Ли, наш конгресс разрешил набирать цветные полки, обещая свободу всем рабам, кто будет сражаться на нашей стороне? Слишком поздно... Только вот янки внушили им, что они могут все, даже совершенно безнаказанно убивать южан.
   - Значит, во всем янки виноваты? - Майкл, не очень понимавший разговоры Линдейла об Аркадии и спящих собаках, решил уточнить.
   - Да. - Линдейл повысил голос так, чтобы слышал чужак, и Майкл чуть не подавился виски, увидев как безумно горят его глаза, устремленные на человека у стойки. - Я помню вишни в цвету с кронами, окутанными весной нежной розоватой дымкой, и колышимыми ветром ветвями в садах Благословенной Джорджии, а теперь ничего нет... Ничего... Только голая черная пустыня и черные трубы, как застывшие языки адского пламени. Шерман и его синебрюхие славно потрудились.
   Морган резко обернулся, готовый к схватке, его кулаки сжались, когда взгляд скрестился со взглядом Линдейла, и смертельная ненависть затопила два сердца, лишая остатков разума. Морган качнулся, обрел равновесие и, овладев собой, процедил сквозь зубы свой вызов:
   - В Анденсонвилле не было вишен в цвету, ты, ублюдок.
   Он не видел в этот момент ничего, кроме мертвой луны в остановившихся зрачках своего друга, мир вокруг снова стал черно-белым и все инстинкты перекрыл один - уничтожить зло.
   Сперва Джону послышалось Андерсонвилль, потом до сознания дошла буква "н" заменившая "р", и он счел это оговоркой, но догадался о чем речь. Судя по выговору, парень был из Канзаса, и это вызвало в Линдейле глухое раздражение. Почему-то именно необразованные люди, которым было бы лучше выращивать картофель на ферме, белая рвань[10.] и янки в особенности, считают себя умнее всех.
   - То местечко близ Андерсонвилля - самое хорошее место для синебрюхих, для тупых канзасцев в особенности, - холодно бросил Линдейл, скидывая ноги со стола; на его лице ни один мускул не дрогнул, но внутри все клокотало от дикой радости, какую он не испытывал много лет... К нему снова возвращалась способность чувствовать что-то и хотеть чего-то, и теперь он страстно желал уничтожить этого янки, стереть с лица земли.
   Все в салуне замерло, плотная тишина завесой накрыла помещение. Алиса застыла у стены с подносом в руках, бледная как статуя, не сводя глаз с Линдейла, потрясенная изменениями в нем, произошедшими за какие-то минуты: он внезапно сбросил с плеч лет двадцать, даже морщины на его лице разгладились, но самым ужасным показалась Алисе радость, сверкавшая в такой момент в его сумасшедших глазах. "Линдейл! Прекрати немедленно..." беззвучный крик застыл у нее на губах: сказать такое вслух было невозможно. Морган стиснул зубы, снимая тяжелую, стеснявшую движения куртку, и на мгновение прикрыл глаза перед тем, как ринуться в атаку, жалея, что оставил револьвер у Черрингтонов.
   - Ну, ты, хватайся за пушку, синебрюхий! - подлил масла в огонь Линдейл, поднимаясь и распрямляя спину. - Или вы только с гражданскими воюете?
   - На такого как ты пулю тратить жалко, реб[11.], - сказал Морган и рванулся вперед, намереваясь вцепиться врагу в глотку; время остановилось: все, должно быть, происходило очень быстро, но Моргану все виделось в странно замедленном темпе, а потом он вдруг оказался на полу. Соображать, что случилось, было некогда, он вскочил и попытался провести хук слева, но пропустил жуткий удар по почкам и, почувствовав, что падает, вцепился в рубашку противника. На мгновение их взгляды столкнулись, а потом оба жестко рухнули на доски пола, взметнув вверх тучу опилок. Перед глазами Моргана все плыло, и он ожесточенно полумашинально бил наугад, не всегда понимая, попал по врагу или нет и уже не чувствуя боли от ударов и раны. Наконец, тяжело и яростно дыша, они оба сели - друг напротив друга, сжигая противника глазами.
   - Ну что, синебрюхий, получил свое? - спросил Линдейл, вытирая кровь в углу рта тыльной стороной ладони. Его тело гудело от нескольких пропущенных тумаков, но именно сейчас он полностью ощутил вкус жизни. Морган не ответил. Он мотнул головой, как раненый гризли, и, вскочив, снова кинулся в бой, однако враг тоже почему-то оказался на ногах. Пару минут Морган держался под градом ударов, изредка пытаясь ответить, но потом Линдейл подловил его, симулировав удар правой, нацеленный в подбородок, а когда Джуннайт вздернул руки вверх, защищая лицо, врезал левой в бок, свалив парня с ног. В глазах Моргана темнело, мир плыл по кругу, а бок взрывался приступами боли. На своих пальцах он почувствовал что-то липкое и посмотрел вниз. Рана открылась. Чертыхнувшись, Морган попытался подняться, но опилки в ходе борьбы были сметены в сторону с того места, где он лежал, и рука его поехала в крови на ровных досках; стрелок снова упал.
   - Вот так всегда с этими синебрюхими... - донеслось до него издалека, потом его подняли под мышки, натянули куртку и вытащили из салуна. Линдейл смотрел ему в след, пока не захлопнулись двери.
   - Этот не вернется, - сказал Майкл - Скорее всего уедет, когда оклемается.
   Линдейл промолчал. Он тоже так думал, и от этого было грустно. У парня почему-то не оказалось револьвера, да и стычка была неравная: велика победа - побить раненого. Линдейл сплюнул. Он помнил, как подрался с Эдвардом Соджерном и его братом Джорджем, с обоими сразу, и одержал верх. Вот это была битва! Эдвард тростью ударил слугу за какой-то ничтожный, с точки зрения Линдейла, проступок, о чем он прямо сообщил соседу, перехватив его вновь занесенную руку. В ответ Джон услышал брань, не приличествовавшую джентльмену, и слово "полукровка" в свой адрес. Он хладнокровно выслушал все, а потом ударил без предупреждения в живот, сбив противника с ног и, уже нависая над ним и глядя, как он поднимается, пояснил, что ему плевать, как называют его, если это не касается его близких. Тогда, плохо знакомый с новыми порядками, Джонатан вовсе не удивился, что Эдвард поднялся и бросился в атаку, а его брат, оказавшийся поблизости, присоединился. Линдейл дрался, как умел, бил так, как били противника в лагерях лесорубы и на стоянках перегонщики скота, используя все запрещенные приемы, даже малоизвестные. Он разбил мальчишкам в кровь носы и подбил старшему из сыновей Соджернов глаз, хотя Эдвард был немного старше, а Джордж - тяжелее, отделавшись лишь несколькими синяками; свои боевые шрамы он уже успел получить раньше сполна. Сопротивлялись братья изо всех сил, чем заслужили его уважение, Линдейл прекрасно понимал, что они сделали все, что было в их силах, результат - не их вина. Он сумел оценить бой, и, когда те предложили мир, глядя снизу вверх, как на нового местного героя, великодушно согласился. С тех пор они стали близкими друзьями, и Эдвард никогда больше не поднимал руки на тех, кто не мог ответить. Братья Соджерны приняли поражение достойно и наплели дома каких-то небылиц, не открыв истинных причин своего состояния, однако их благородство не помогло. Задирали Джона впервые полгода его жизни в доме деда довольно часто, потому что он был для окрестных ребят чужаком, а все стычки кончались одинаково. Позже почти все мальчишки, которые напрашивались и получали свое, бежали к родителям в слезах и жаловались на его "неджентльменские приемы", все больше укрепляя дурную репутацию младшего Линдейла и Соджерны догадались, что произошло с их сыновьями на самом деле. В результате соседи в радиусе нескольких миль старались не подпускать к Джону близко своих отпрысков, чем сделали из него своего рода кумира в глазах подростков. Узнавший о драках отец был в ярости и засадил Линдейла под домашний арест на месяц. Старый слуга деда Соломон дневал и ночевал возле запертой двери, он то слезно просил старшего сжалиться, то увещевал младшего просить прощения и быть "хорошим мальчиком", иногда он совал под дверь или в окно конфеты и пирожки. Но что-то впервые заклинило внутри Джона, и в этом состоянии пойти на мировую для него было равносильно смерти. Дед тоже нервничал, он истоптал весь ковер в гостиной, меряя его широкими шагами дни напролет, задымил весь дом и сломал две трубки. В результате отец понял, что сам дольше не выдержит нервозную атмосферу, сдался и, выпустив сына, пожал руку. Да, те полгода были жаркими: Джон дрался почти со всеми соседскими ребятами, отстаивая свое право быть равным среди них: с Фултонами, Саливанами, О'Браенами... Теперь многих нет в живых, а оставшиеся пресмыкаются перед янки или прозябают в нищите. Кто-то бежал в Техас, не надеясь вернуться обратно, а если нет места, куда возвращаться, идешь все дальше и дальше... Линдейлу с тех пор часто приходилось вступать в бой, но из всех драк Джон лучше всего помнил стычку с Соджернами, правда, он не вспоминал о ней слишком давно и, только воскресив ее в памяти, понял, как ему не хватает хорошей рукопашной схватки.
   Конечно, у него был бар и планы на будущее, в основном касающиеся предстоящего столкновения, но составление и осуществление плана требовало времени. Ему просто необходимо было встретиться лицом к лицу с достойным противником в открытом бою, когда не надо притворяться и продумывать сложные комбинации. Линдейлу хотелось бы повторить этот бой, прервавший рутину существования, но он считал, что это, конечно же, невозможно. Буйные ковбои и пьяные гуляки, которых он вышвыривал из своего салуна, никогда не возвращались... По крайней мере в подходящем для продолжения настроении.
  

* * *

  
   Холод освежил Моргана, и к нему, наконец, вернулась способность мыслить. Он рванулся из рук тащивших его парней и хотел броситься обратно; уязвленная гордость жгла сердце, а в память кислотой въелось слово "синебрюхий". Сопровождающие схватили его за куртку.
   - Ты что! - закричал ему в ухо один. - С такой раной? Оклемайся сначала, иначе Линдейл тебя снова по полу размажет.
   И Морган был вынужден согласиться с этим, хотя в душе его бушевала буря.
   - Вы правы, парни. Пойду отлежусь где-нибудь.
   - Меня зовут Райли, я игрок, - сообщил тот же парень и добавил, указывая на другого. - Он - Мортимер, мой брат. Работает на поселенцев из Сван-вэлли, хотя и не один из них. Ищи его там, если что понадобиться. Можешь рассчитывать на нас, если что. Только с Линдейлом поосторожней, он готов терпеть людей из Сван-вэлли, особенно если они приносят прибыль, но болезненно реагирует на янки.
   - Буду иметь это в виду, - с вымученной улыбкой ответил Морган. - Спасибо, дальше я сам доберусь.
   Он махнул рукой и побрел по улице дальше, а Райли и Мортимер вернулись в салун. Мысли Моргана все еще путались и никак не могли собраться в целую картину. Он все пытался сообразить в какой стороне находится дом Черрингтонов, потом двинулся наугад. В его затуманенном сознании без всякой связи то и дело вспыхивали бессвязные мысли: "Почему, несмотря на сильный ветер, многие листья все еще цепляются за ветки деревьев... Почему они цепляются за жизнь?" Внезапно он очнулся возле церкви и остановился в нерешительности, увидев две открытые повозки и галдящую толпу вокруг них. Люди были чрезвычайно возбуждены и громко спорили, стараясь перекричать друг друга, их голоса сливались в один непрестанный гул. Заметив в толпе миссис Черрингтон и ее мужа, Морган направился к ним, когда его взгляд напоролся на фигуру, застывшую в одной из повозок - маленькая женщина с огромными глазами и нездоровыми синими тенями на бледном, как мрамор, лице. Он узнал ее. Узнал, несмотря на прошедшие годы, хрупкую девушку шестнадцати лет, ночи напролет сидевшую у его постели в госпитале. Она держала на руках ребенка, завернутого в волчью шкуру, и в глазах ее не было жизни - только страшная, давящая на плечи, сгибающая и ломающая людей и посильнее ее усталость - та, которую Морган не раз видел в Анденсонвилле... Ни один из пленных с таким взглядом на его памяти не проживал и месяца. Ребенок плакал у женщины на руках - ей было все равно, ее взгляд блуждал ни на чем не задерживаясь, будто перекати-поле, в нем не осталось больше ничего, кроме мольбы о смерти. Позади нее в телеге громоздилась мебель: ножки стульев торчали вверх, стремясь проткнуть низкое небо, снег танцевал на небрежно брошенных в большие ящики осколках надежд, набивался в волосы и застывал тонкой ледяной коркой на ресницах; она даже не пыталась его смахнуть. Морган тоже стоял и смотрел, не в силах оторваться, один этот взгляд сказал ему больше, чем мог бы сообщить многочасовой монолог. Повозка тронулась, жалобно заскрипели колеса. Снежный вихрь закрутил волосы женщины, сорвав с них линялую розовую ленту, она не шелохнулась. Длинная полоска шелка летела по воздуху, потом упала, и ветер поволок ее по земле вместе с поземкой, пока она не зацепилась за сапог ганфайтера. Морган нагнулся и поднял этот кусок раннего весеннего рассвета, смотря, как повозка растворяется в холодной белизне, пока не исчез обугленный угол комода, лежащего сзади.
   - Морган! - услышал он и, очнувшись, обернулся. Лицо миссис Черрингтон осунулось, черты его заострились. Она плотнее завернулась в шаль.
   - Ты ранен... - она указала на его бок. Верно. Он и забыл про рану. Внезапно весь мир снова пришел в движение и исчез в черной пропасти небытия. Блуждая в пограничном пространстве, Морган почему-то снова припомнил Роя, а может, все это приснилось ему или он попал в мир, где прошлое, застывшее кристаллами вечности бесконечно долго ждало человека, которому могло открыться... Быть может, минувшее было разбужено той же безнадежностью, наполнявшей это воспоминание, снова поселившейся у Джуннайта внутри при виде повозки, уезжающей в снежную пустоту...
   Рой принял его достаточно тепло и, препроводив в свой роскошный кабинет, предложил сесть. С удовольствием погрузившись в мягкое удобное кресло, Морган полуприкрыл глаза, созерцая сквозь узкие щелочки, беснующийся за роскошным каминным экраном огонь и наслаждаясь его теплом, проникающим в кровь. По крыше стучал тоскливый осенний дождь, и порывистый ветер сотрясал стекла высокого окна, разбрызгивая по ним капли воды. Рой задернул шторы, пробормотав под нос что-то весьма нелестное в адрес погоды и устроился в кресле напротив, открыв и подвинув гостю резной ящичек из слоновой кости, наполненный дорогими сигарами. Они закурили, хозяин осведомился у посетителя, откуда он приехал и что с ним произошло за минувшее время, потом, с вежливой равнодушной улыбкой терпеливо выслушал истории о других бывших военнопленных. Напольные часы, заключенные в резной корпус красного дерева, стоящие в углу, мерно отсчитывали секунды. Когда Морган закончил рассказ, а сигары истлели, Рой сказал:
   - Да... Бывают дела на свете.
   Потом поднялся, достал из шкафа графин, наполненный виски и стаканы и поставил их на тот же круглый полированный столик. Морган смотрел, как сверкающая в отблесках огня, бушующего и гудящего в камине, янтарная жидкость льется в стаканы, и ждал продолжения, хоть какой-то реакции на свой рассказ.
   - А ты-то сам что делаешь? - перевел разговор Рой на другую тему, пододвигая ему стакан.
   - Да так... Мотаюсь по стране, туда - сюда... - Морган отхлебнул виски и неопределенно повел свободной рукой из стороны в сторону в воздухе. - Нигде особо не задерживаюсь. Надолго.
   Брови Роя удивленно вспорхнули вверх.
   - И ты никогда не думал осесть где-нибудь?
   - Нет, - покачал головой Морган, отпивая виски. Спиртное было отличного качества, не та самогонка, что подавали в салунах на границе.
   - Отличное виски, Рой.
   - И никогда не думал заняться бизнесом? - в изумлении Рой пропустил его слова мимо ушей.
   - Нет. Мой бизнес - этот вот ремингтон, - Джуннайт извлек левой рукой револьвер из кобуры и покрутил в разные стороны, любуясь вспышками света на начищенном дуле, потом вернул обратно. - Знаешь, мне нравиться быть свободным, как птица, не связанным ничем и ни с кем. Хотел, было, в Коннектикут податься, как мы с Джеком мечтали - половить в озере форель, поглядеть на поля золотой пшеницы, на оленей, да не пускает что-то... Что-то внутри меня самого. Да и зачем... Как я его бабке на глаза покажусь, если она жива? Я часто думаю об этом и иногда мне кажется, что я не смогу увидеть этого места, пока не обрету гармонию с самим собой. Пока меня преследуют демоны, путь туда закрыт. Туда может попасть только абсолютно свободный Морган Джуннайт.
   Рой, чуть не поперхнувшись виски, сплюнул питье обратно в стакан и рассмеялся.
   - Абсолютная свобода... - протянул он, - вы с Джеком всегда были непрактичными мечтателями. Абсолютная свобода. Что это? Что есть свобода вообще? Это миф. Ее нет. Любое общество контролирует людей, ограничивая их свободу и давая взамен уверенность в завтрашнем дне и стабильность. Это к лучшему, попробуй, представь себе мир без запретов - это будет хаос. Что есть твоя абсолютная свобода? Свобода грабить и убивать в том числе... А если мне через минуту захочется пристрелить жену? Да, некоторые имеют свободу - те отщепенцы, кто презрел общественные нормы, нарушил законы и не попался. Человек свободен ровно настолько, насколько ему это позволяется, ни больше, ни меньше, его поведение почти всегда предсказуемо, и это хорошо для бизнеса.
   - Может, ты и прав... - вздохнул Морган, допивая виски. - Может быть...
   - Подумай сам, - не унимался Рой, снова наполняя стаканы, - Свобода должна ограничиваться ответственностью. Да, в каком-то смысле можно выбирать: жить честно, или нет, но надо отвечать за свое решение перед обществом. Так что относительная свобода существует лишь в рамках, определенных в законах и нормах поведения, а абсолютная свобода всех людей невозможна, так как ведет к анархии и, стало быть, противоречит любому государственному и общественному устройству. Так ведь?
   - Наверное, так, - бесцветно прошептал Морган. Его взгляд, прилипнув, следовал за поблескивающей золотой цепочкой от часов на темном бархате жилета на округлом животе Роя. - Да, наверное, ты прав.
   - Конечно, я прав. - Рой был беспредельно горд и доволен собой, отчего тон его сразу приобрел нотки нравоучения. - Я не могу ошибаться, потому что основываюсь на трудах различных философов, величайших умов всего человечества. Тебе надо заняться образованием, Морг. Держу пари, ты все еще по слогам читаешь.
   "Можешь считать меня тупым, если хочешь, а сам только чужие мысли, как попугай, повторяешь..." - чуть не вспылил Морган, но быстро передумал, погрузившись на мгновение в шепот дождя за окном.
   - А ты не считаешь себя свободным? - спросил он наконец.
   - Да нет, - Рой на мгновение смешался. - Действуя в рамках законов, установленных в социуме, к которому я имею честь принадлежать, я получаю все, что мне нужно, пользуюсь тем, что общество мне дает взамен излишка свободы и не испытываю неудобств. Я - часть социума, я встроен в его структуру, я такой же как все. Наверное, это и есть истинная свобода, если следовать твоей терминологии.
   - Но как же тогда жить? - воскликнул Морган. Его голова, замутненная виски, плыла; он не чувствовал под ногами пол, почти не понимал, что говорит:
   - Зачем жить?
   - Ну, я живу не плохо, - важно сообщил Рой, обводя свободной рукой кабинет, позволяя при этом по очереди полыхнуть всем трем бриллиантам на его перстнях. - Даже весьма неплохо. Мое положение, как я уже говорил, меня устраивает. Я, конечно, всего лишь винтик в социальном аппарате, но зато - один из главных. Не станет меня - и заметят все, не будет тебя - никто не вспомнит, что ты когда-то был. Зная правила, играя по ним и обладая большим влиянием, я даже могу убить неугодного мне человека, если захочу... Не своими руками, разумеется. Как видишь, в своих пределах я всесилен. И что важно, я не заморачиваю себе мозги тем, что прошло.
   "И спишь по ночам, как ребенок", - с желчной завистью подумал Морган, глядя на цветущего, румяного, хорошо одетого джентльмена в кресле напротив.
   - Что ты думаешь об этом, Морг? - его тон вновь стал снисходительным, но Морган этого не заметил.
   - Возможно, ты прав... - сказал он, поглощенной новой идеей. - Будь у меня столько денег, сколько у тебя, я бы пожертвовал частью свободы...
   "Чтобы получить взамен свободу от призраков", - подумал он про себя, но промолчал, считая, что Рою это знать не обязательно. Их разговор перетек на другие незначительные темы, а дождь за окном все лил и лил, барабаня в стекла, как будто небеса разверзлись, и пришло время второго Потопа.
  

* * *

  
   Когда сознание, смилостивившись над своим хозяином, вернулось к нему, Морган осторожно приоткрыл глаза и мгновенно зажмурился от раздирающей бок боли.
   - Держите его, святой отец! - услышал он, чувствуя, как что-то ворочает ту треклятую пулю внутри него... И снова тьма... И долгие тщетные попытки выплыть, вырваться из вязких, успокаивающе теплых вод Леты... Линдейл. Это имя, вспыхнув в мозгу, вырвало стрелка из забытья, и он судорожно втянул в себя воздух, запрокинув голову. А когда Джуннайт осторожно открыл глаза, то увидел Деву Марию в косом луче яркого света, рассекающего мрак, и подумал, было, что это конец, даже успел огорчиться, что смерть не избавила его от боли в боку, как вдруг сияние померкло, а Дева Мария осталась: старая статуя с осыпавшейся от времени краской, местами обнажившей обожженную глину. Морган перевернулся на спину, и увидел миссис Черрингтон. Она сидела и смотрела куда-то в пустоту. Он окликнул ее, и женщина, словно приходя в себя от долгого забытья, поглядела на него отсутствующим взглядом, но тут же пришла в себя.
   - Где я? - спросил Морган.
   - Церковь, - ответила миссис Черрингтон. - У вас открыться та рана, быть плохо... Schlecht. Но теперь хорошо. Мистер Джозеф Блейк, святой отец, и мистер Оуэн вытаскивать пуля, зашивать рана. Немного заживать. Вы тут несколько дней. Я приносить ваша одежда. Это пристройка, где живет пастор. Мистер Оуэн делать газета в наш город. Он... Gut man, хороший человек.
   Морган прикрыл глаза, и измученное лицо женщины в повозке встало перед ним снова.
   - Кто были те люди в фургоне? - спросил он. - Кто они?
   Миссис Черрингтон глубоко вздохнула, ее плечи поднялись и опустились. Она заговорила от волнения еще больше, чем обычно коверкая слова.
   - Мистер Джуннайт, мистер Джуннайт... В этот мир слишком много несчастные люди. Все начаться давно, и теперь это не остановить. Есть ранчо "Ленивая М", оно здесь давно. Когда мы приезжать, оно уже быть. Это самый крупный ранчо эти края, владеть много вода, а без нее земля не стоить ничего. Другие ранчо меньше и находиться дальше от Иглз-нест. Потом приезжать поселенцы после война и брать ничья земля... Homestead акт... Они строить дома в Сван-вэлли. Ковбои "Ленивой М" хотеть прогонять их, хотеть их земля. Долго никто никого не трогать... Немного отдельный драка. В то утро люди с большого ранчо приезжать Сван-вэлли. Говорить поселенцы застрелить их человек, сжигать два дом, выгонять людей, убивать брат мистера Джоунза, потому что он хотеть драться, защищать... Поселенцы прогонять их, но мистер Мертон и семья Джоунз остаться без кров. Мертон не возвращаться, и сейчас он в город. Хозяин гостиница говорить, он не должен платить, пока не построить новый дом. Джоунз с жена, kinder, уезжать Восток. Кричать: "Ни минута не оставаться здесь!" Его жена тяжело болеть, люди ему говорить, она умирать дорога, он не слушать.
   Морган поежился: до ближайшего города слишком далеко, до железной дороги не ближе... Им ни за что не пробиться к жилью... Он потряс головой, отгоняя все дурные предчувствия, и потер подбородок. Лицо оказалось чисто выбритым, вопреки ожиданиям. Миссис Черрингтон прикрыла глаза. Память, которая, казалось, навсегда отпустила ее, внезапно вернулась яркой болезненной вспышкой...
   Темная безлунная ночь, пронизанная тревогой и отчаянием, застывшим в глазах тетки, и сама она рядом с матерью. Миссис Черрингтон помнила маленький белый узелок в стиснутых до побеления пальцах той, кто дала ей жизнь. Они уезжают во тьму и неизвестность, прочь от своего дома, на жутко скрипящей телеге людей, которых почти не знают, чтобы никогда не вернуться, и этот скрип разрывает сердце ей, девочке, которой чуть больше пяти... Тогда ее мать тоже убегала, спасая себя и своего ребенка. После этой ночи ей приходилось бежать еще много раз - почти всю жизнь.
   Резко заскрипевшая дверь остановила слова, уже готовые слететь с непокорного разуму языка, и миссис Черрингтон отругала себя за то, что чуть не разоткровенничалась с этим человеком, бродягой перекати-поле, доверив ему то, чего не знал никто из ее друзей и соседей, даже ее муж. Этот стрелок... Да кто он ей? Никто. Никакого дела нет ему до ее воспоминаний и никому нет. "Держись, - повторила она про себя в который раз. - Ты должна быть сильной, чтобы выжить в этом мире. Нельзя же всегда убегать." Она подняла голову - буря, бушевавшая в ее груди секунду назад не оставила ни следа на ее лице спокойном, как и прежде. Морган осторожно посмотрел в сторону открывшейся двери и увидел двух мужчин.
   - Как раненый? - спросил один из них, одетый в сутану священника.
   - Он приходить сознание, - ответила миссис Черрингтон. Морган сглотнул, горло его пересохло, однако он громадным усилием воли заставил себя приподняться, опершись на локоть, и, протянув пастору руку, нашел в себе силы прямо посмотреть ему в глаза. Как равному.
   - Морган Джуннайт. К вашим услугам.
   Священник пожал его руку, улыбнувшись, но он был плохой актер: его глаза и складки вокруг рта ясно выражали то, что ожидал увидеть Морган.
   - Я рад, что вам лучше, сын мой. Меня зовут Джозеф Блейк. А это мистер Генри Оуэн. Он издает единственную газету в нашем городе - "Индепендент".
   - Спасибо, что вытащили из меня пулю.
   Этот даже не старался быть дружелюбным: открыто проигнорировав протянутую руку, мистер Оуэн сухо ответил на приветствие, и в воздухе повисло тягостное молчание.
   - Закурить есть? - тоскливо спросил Джуннайт.
   - Не имею столь скверной привычки, - ответил Оуэн. Морган перевел взгляд на священника, но тот тоже покачал головой. Морган мысленно выругался. "Куда я попал..."
   Издатель смотрел на стрелка как-то странно, в его взгляде было не только презрение, но что-то еще. Может, из-за шрама? Все трое не могли не видеть его... Все это было ужасно неловко, и Морган горячо желал оказаться за тысячу миль отсюда, когда раздался стук в дверь. Извинившись, Джозеф Блейк вышел, но дверь закрылась не до конца, и в тишине было отчетливо слышно каждое слово.
   - К вашим услугам, мистер Смит.
   Острая боль внезапно пронзила бок, и Морган судорожно вздохнул, в ту же минуту Оуэн зажал ему рот.
   - Мистер Оуэн, - выдохнула укоризненно миссис Черрингтон.
   - Нельзя, чтобы кто-нибудь в городе знал, что священник помогает убийце, - прошипел сквозь зубы издатель. - Это уничтожит его авторитет. Ты ведь не хочешь погубить человека, спасшего твою никчемную жизнь?
   Морган медленно покачал головой и закрыл глаза, опустив голову на подушку, ладонь отлепилась от его рта. Он дышал тяжело и прерывисто, сражаясь с наплывающей слабостью.
   - Извините меня, преподобный, - донесся из-за двери мужской голос, не принадлежащий священнику, - что отрываю вас от ваших дел, но я провел выгодную сделку и хотел бы пожертвовать небольшую сумму вашей церкви.
   - Весьма польщен, сэр. Но, право, вы слишком щедры. Жертвуете на благотворительность каждое воскресенье...
   - Делаю то, что в моих силах, - глубокий скорбный вздох, - вношу посильную лепту, ведь в нашем мире столько страданий...
   - Истинная правда, сын мой.
   - Вы отправите эти деньги в приют для бедных или сирот в Денвере, или поможете кому-нибудь из наших соседей, если случиться беда. Пусть лучше эти скромные средства пойдут на благое дело, чем тратить их на виски и женщин, увязая в разврате.
   - Как вы правы, мистер Смит!
   - До встречи на мессе, святой отец.
   - До встречи, мистер Смит.
   Хлопнула наружная дверь, отец Блейк вернулся в комнату, убрал деньги в ящик стола, запер его на ключ и обернулся к гостям.
   - Джон Смит, - веско сказал он, глядя на Моргана в упор и, почувствовав этот взгляд, стрелок открыл глаза. - Вот пример достойного христианина. Не ходит к китайцам дышать их дьявольской отравой, никто и никогда не видел его пьяным или со стаканом чего-нибудь крепче вина для причастий. Ни одной пропущенной мессы за все то время, что он в нашем городе.
   Каким-то образом Морган почувствовал, что эти слова адресованы не только ему, но и Оуэну тоже.
   - Вы бы поосторожней были, падре, - сухо огрызнулся издатель. - Прятать при наемнике деньги. У таких людей нюх на чужое добро, они даже с закрытыми глазами будут знать, где оно лежит.
   Вновь повисла гнетущая тишина, и Морган думал, где его револьвер и хватит ли у него сил поднять его и пристрелить оскорбляющего его мерзавца. Потом вспомнил, что оружие в доме Черрингтонов и тихонько застонал от ярости, подтащив колени к подбородку.
   Положение спас мистер Блейк, сменивший тему.
   - Миссис Черрингтон, сегодня я хочу отслужить молебен за Джоунзов - помоги им Боже добраться до Денвера живыми и невредимыми. Вы придете?
   - Да, да. Непременно приду.
   - Мы попросим у Бога милости также за все грешные души, чтобы Он не оставил их блуждать во мраке, но вывел на путь истинный. Жалко, мистер Морган не сможет присутствовать...
   - Возможно, - подал голос мистер Оуэн, - нам следует перенести мистера Джуннайта в другое место. Ему нужен покой, чтобы он мог скорее поправиться и продолжить свой путь...
   Мистер Блейк резко толкнул Оуэна ногой. Они пытались быть предельно вежливыми, но Морган внезапно понял, что с него хватит. Он встал и стал медленно натягивать сапоги, рубашку и куртку, а потом, шатаясь, пошел к выходу, но перед закрытой дверью на минуту задержался и обернулся к двум горожанам.
   - Еще раз благодарю за вашу помощь. Я чувствую себя достаточно хорошо, чтобы продолжить мой путь и не доставлять вам больше неудобств.
   Он помедлил еще и добавил сквозь зубы не сдержавшись:
   - А если опять что случиться, в канаве отлежусь. Там я уж точно не покороблю ничье самолюбие.
   Хлопнув дверью, Морган запахнул куртку и привалился к стене: ноги едва держали его. По небу, гонимые ветром, бежали темные тучи, изредка пропуская лучи золотого солнца, но на земле ветер не ощущался. Возможно, скоро воздушные потоки спустятся вниз, и тогда начнется буря. "Если ты потеряешь еще хоть каплю крови - тебе точно придет конец... Ладно, мы еще и не такое переживали. Только бы они не привязались к Черрингтонам... Надо бы забрать револьвер и лошадку и уехать из этого городишки... как можно дальше".
  
   В полумраке комнаты Оуэн подошел к миссис Черрингтон.
   - Я вообще удивляюсь вам... Взять в дом неизвестного человека, возможно - убийцу...
   - Ах, мистер Оуэн, - миссис Черрингтон была раздражена. - В своя жизнь я видеть много разные вещи и твердо понять одно: помогать любой человек в беде - первый и главный долг христианина. "Не судите, да не судимы будете". Не так ли, святой отец?
   - Да, конечно, - отозвался мистер Блейк. - Но все же будьте осторожны с этим человеком и держите от него подальше детей, он может повредить их души гораздо сильнее, чем болтовня Норы Дилэни. И приходите с семьей сегодня на службу, ладно?
   - Хорошо... - миссис Черрингтон кивнула, казалось, поглощенная своими мыслями, и вышла.
   - Странная женщина, - Оуэн в замешательстве теребил усы. - Она водит знакомство с людьми, которых не принимают в приличном обществе, да еще и защищает их... Сначала Дилэни, и это еще куда ни шло, все-таки она из нашего города... Теперь подобрала бродягу, чье прошлое никому не известно.
   - Знаете, мистер Оуэн, - сказал мистер Блейк, - у этой женщины золотое сердце. Я думаю, что будь на земле побольше таких, как она, жизнь стала бы намного лучше. Миссис Черрингтон готова отдать все незнакомому человеку, не боясь навредить себе, поэтому я считаю, что это наш долг защитить ее от нее самой.
   - Возможно, это действительно так, - пробормотал Оуэн.
   - Кстати, - сменил тему преподобный Блейк. - Вы тоже приходите сегодня. Я вас не видел в церкви с апреля. Я, конечно, не настаиваю на том, чтобы прихожане обязательно присутствовали на каждой мессе, но по такому поводу...
   - Извините, святой отец, - вежливо ответил издатель. - У меня всегда так много работы... А сейчас - особенно. Я собрал достаточно материала, в основном рассказы очевидцев, и хочу напечатать в завтрашнем номере статью об этом ужасном налете, чтобы все знали, что случилось и могли представить себя на месте несчастных. К тому же я хочу отослать один экземпляр номера своему другу в Вашингтон, чтобы статью перепечатали крупные столичные газеты. Может, они пришлют сюда кавалерию... Я боюсь, потребуется масса усилий, чтобы не допустить более подобных случаев.
   - Да, я понимаю, сын мой, - вздохнув, ответил мистер Блейк. - Вне всякого сомнения, это дело не менее важно, чем молитва, но все же, обещайте, что придете на Рождество, а то миссис Галлахер сочтет вас человеком, с которым неприлично общаться, а это повредит вашей репутации.
   - Старая клуша... Извините, пастор, - издатель зажал рот рукой, но увидев, как прыснул со смеху мистер Блейк, немного расслабился.
   - На Рождество обязательно приду. Я думаю, на праздники ничего не случится. Должны же эти наемники хоть изредка соблюдать приличия.
  

* * *

  
   Примерно за полчаса до того, как Морган открыл глаза, в дверь черного хода салуна Линдейла постучал следопыт. Он ехал медленно, задами, и широко петлял, стараясь не попасться никому на глаза и не увязнуть в набирающем обороты конфликте. Привязав Джоэла к коновязи, предусмотрительно поставленной у черного хода для тех, кто желал бы не афишировать свое появление здесь, он поднялся по лестнице наверх и осторожно постучал. Дверь открыла Лу.
   - Ты к нам, или к Джону?
   - Я к тебе, Лу, - он всегда был неравнодушен к мексиканкам. - У меня плохо с деньгами, но есть кое-что получше. Линдейлу это будет интересно узнать.
   Лу кивнула.
   - Заходи. Но только чтобы информация твоя была действительно важной.
  
   Некоторое время спустя, следопыт, снова сидя в седле, пустил Джоэла прочь от городка, а Лу постучала в дверь к Алисе. Выслушав рассказ подруги, она быстро накинула на плечи шаль, спустилась в большой зал "Клубничного поля" и, проходя мимо Линдейла быстро шепнула:
   - Есть разговор.
   Затем поспешно поднялась наверх. Линдейл извинился перед тремя ковбоями и саквояжником, с которыми играл в покер, и, поставив им выпивку, поднялся в комнату Алисы. Они сидели друг напротив друга, Алиса говорила едва слышно:
   - Только что у Лу был следопыт, раньше работавший на Макклахана, он принес интересные новости: ковбои с "Ленивой М" нашли недавно труп своего человека в лесу. Он исчез, и хватились его не сразу, но на таком холоде он хорошо сохранился, так что сомнений не возникло. Люди с "Ленивой М" решили, что это дело рук ребят из Сван-вэлли, поэтому заехали на ранчо, всем там растрезвонили новость, собрали большой отряд и поехали мстить. Последствием, видимо, был тот сход у церкви.
   - Мне говорили, - мрачно подтвердил Линдейл. Все началось не так, как предполагалось, и проконтролировать он это не смог.
   - Но следопыт считает, скваттеры тут не причем, - продолжала Алиса. - Он думает, вмешался кто-то еще. Кто-то, кто пристрелил Тима и был ранен при этом в бок довольно тяжело. Следопыт говорит - с того момента времени прошло предостаточно, а с такой раной дорога одна - в город.
   - Очень интересно... - пробормотал Линдейл, - раненый в бок человек... Готов поспорить на что угодно - это тот самый янки. Так я и знал - новый игрок, да еще неконтролируемый, как блуждающая пуля, может все карты смешать. Теперь сложно что-либо предсказать. Думаешь, еще один претендент на землю?
   - Не думаю... - Алиса поправила корсет. - Скорее - случайный проезжий. Следопыт говорит - Тим стрелял первым: просто увидел темный силуэт и пальнул, полагая, что если чужак не один из своих, то уж точно враг.
   - Враг... - Линдейл задумчиво поглядел в потолок. - Скорее стрелок, нанятый Уилберном. Тот снайпер, из Невады, о котором ходили слухи... Захария Торн. Да, именно так. Лучшим решением для него было бы убраться отсюда как можно быстрее. И для всех остальных янки - тоже.
   Джон вынул из кармана сигару и закурил. С каждой минутой он, казалось, снова сбрасывал еще один год со своих с плеч, и в его глазах впервые за долгое время появилась пульсирующая жизнь.
   - Игра становится интереснее и забавнее, - сказал он.
   - Я боюсь, - невольно вырвалось у Алисы. - Тебе обязательно вмешиваться в эту драку?
   - Я уже вмешался, Алиса, - ответил Линдейл. - В тот день, когда родился на свет. Наверное, кровь краснокожих вызывает это жгучее желание снять с кого-нибудь скальп - не знаю... Но вот тот янки... Это будет интересная игра.
   Она поняла, что спорить бесполезно.
   - Надо бы посмотреть, что натворили эти наемники, - сказал Линдейл в пространство, поглощенный новыми идеями, и быстро вышел из комнаты. Алиса встала, подошла к окну и распахнула его, задыхаясь; холодный резкий ветер отбросил назад ее волосы.
   - Я буду молиться за твою грешную душу, Джонатан Линдейл, - прошептала она и, зажмурившись, вспомнила жаркий день на золотых приисках Калифорнии. Что он сказал, когда проигравший старатель наставил на него револьвер?
   - Моя пушка смотрит под столом тебе в живот. Ты думаешь, это - мексиканская ничья? Ошибаешься. Мертвецу пуля хуже не сделает...
   Алиса не знала, что случилось с Джоном Линдейлом, но почти физически ощущала его боль и догадывалась, что дело было не только в войне. Он искал смерти, рискуя при каждом удобном случае, и, возможно, она должна просить Бога послать ее ему, может, так будет лучше, но что-то внутри нее кричало, что скорее она умрет сама.
  

* * *

  
   Морган медленно шел по улице, прижимая ладонь к левому виску, в котором пульсировала острая боль от попыток сфокусировать взгляд и собрать воедино расплывающиеся туманные очертания города, когда услышал сзади быстрые шаги. В тот момент, когда силы оставили его и ноги подкосились, чья-то рука поддержала его. Морган остановился на мгновение и, когда приступ слабости миновал, поглядел на миссис Черрингтон.
   - Ты идти мой дом, - твердо сказала она. Морган покачал головой:
   - Они будут косо смотреть на вас. Я должен уехать.
   - Ты - не ехать. Мне все равно, что они говорить. Нельзя, чтобы быть стыдно перед собой, - в ее голосе звучали железные нотки.
   - Спасибо... Вы так много сделали для меня... - Морган перевел дыхание и пошел дальше, опираясь на руку женщины. - Но я все же...
   - Берегись!
   В следующую секунду он уже сидел на земле рядом с миссис Черрингтон, а мимо на угольно-черном урагане в облаке сверкающей снежной пыли промчался всадник и, резко затормозив, развернул скакуна, уставившись на едва не сбитых им людей.
   - Куда ты смотреть, Джонатан Линдейл! - закричала миссис Черрингтон, вставая и отряхивая с платья снег. - Ты иметь свой глаза на затылок?!
   Морган поднялся на ноги и, прищурившись, внезапно узнал этого человека.
   - Прошу меня извинить, миссис... - Линдейл был немного смущен: полностью захваченный своими мыслями он не замечал ничего вокруг. Конечно, следовало бы спешиться и помочь женщине встать, но взгляд его наткнулся на того самого чужака - янки, и демон снова завладел Джонатаном, заставив двинуть жеребца на парня. Морган быстро отступил в сторону, схватил удила под самой мордой коня, и глаза двух мужчин снова встретились.
   - С дороги, янки! - крикнул Линдейл, хватая хлыст, висевший на передней луке седла.
   - А почему должен убраться я? - отвечал Морган, задыхаясь от ярости. - Мы выиграли войну! Мы - не вы. И сохранили Союз! Страна не разделилась. Без нас люди никогда не двинулись бы на Запад, и...
   Морган осекся, пытаясь придумать еще что-нибудь, потом нашелся:
   - Черт возьми, да вы же людьми торговали, чертовы бунтовщики!
   Удар попал в цель, залив смертельной бледностью резкие черты Линдейла. Да. Ему было хорошо тогда, в сонном покое Джорджии, но все же Юг таил свою ловушку...
   Джон не помнил точно, когда именно в его сознании возникла эта болезненная раздвоенность. Странствуя с отцом, он привык жить в мире свободных людей, и что-то в нем восставало против рабства, кричало, что один человек не может владеть другим. То, что чернокожие были людьми, немного другими, подчас странными, но все же людьми, он убедился вскоре после приезда к деду. Но даже в Библии, как утверждал на проповеди местный священник, было оправдание рабству для потомков Хама, а Джонатан Линдейл-младший был все же южанин и белый человек, унаследовавший от деда и предков, которых никогда не видел, многие предрассудки Юга, представления южан о добре и зле. Он по привычке относился к слугам несколько свысока, но так повел себя бы и с белыми, никогда, впрочем, не позволяя себе ударить или оскорбить кого-нибудь, какого бы цвета человек не был. Джон вообще боялся сделать что-то не так в этом странном мире, куда привела его судьба. Он подружился со старым слугой деда и часто сидел возле хижин работников, слушая песни, гимны, сказки, но никогда ему не приходило в голову отпустить всех, да еще по приказу янки. Ричард Линдейл и так понемногу освобождал рабов, тех, кто служил верой и правдой много лет.
   И все же одно яркое воспоминание преследовало Линдейла - младшего как наваждение, всякий раз, как он думал об этом: один сосед, которого все сторонились из-за несносного характера. Ему, Джону, четырнадцать, он лежит на земле, скрытый высокой травой, и, задыхаясь от ярости и отчаянья, сжимает в потных ладонях ледяную ружейную сталь, понимая, что вот он - тот самый момент, но зная, что не сможет, не в силах сделать то, что должен, и этот нелюдимый сварливый старик, несколько часов назад забивший на его глазах человека, останется жить.
   Джонатан нашел выход в той же формуле, что его отец и дед: белые плантаторы по собственной воле отпустят чернокожих, когда время придет. Тогда он считал, что это возможно, хотя и слышал много историй о разлученных семьях, о жестоких хозяевах и не питал иллюзий на счет рабства. Джон просто верил, что все решиться само собой. Мирно.
   Не вышло. Теперь он знал, что на самом деле шансов не было никогда.
   - Да! - злорадно воскликнул Морган, увидев, как изменился в лице его противник. - Именно так, ты, работорговец поганый! Привык, наверное, рабов бить, думаешь, и со мной это пройдет? Не надейся...
   Он осекся, увидев, как неуловимо изменился взгляд всадника, и занесенная было рука с хлыстом опустилась.
   - От чего ты бежишь, янки? - внезапно спросил Джон Линдейл. Лицо Моргана покрылось красными пятнами.
   - Что?.. - пробормотал он невнятно.
   - Все эти слова о стране и Союзе... Да это же бред, - словно размышляя вслух, произнес Линдейл. - И ты тоже в них не веришь, по глазам видно, хотя почему-то очень хотел бы убедить себя в обратном...
   Волосы зашевелились на голове Моргана. "Неужели он ЗНАЕТ?" А потом последовали те самые слова...
   - Мне кажется, - задумчиво продолжал Джонатан Линдейл, - мне кажется, у тебя за спиной кровь...
   - Проклятый реб!
   Мгновение - и Морган, выпустив удила, прыгнул вверх, стремясь выхватить револьвер из кобуры Линдейла, но Джон резко стукнул его по голове рукояткой хлыста, и парень приземлился в снег, а в следующую минуту, когда он был готов повторить атаку, руки миссис Черрингтон вцепились в его куртку.
   - Джонатан Линдейл! - крикнула она. - Никогда не быть о вас высокий мнение, но не думать, что вы нападать на раненый...
   - Прошу меня извинить, миссис, - Линдейл прикоснулся к шляпе. - С тобой, янки, увидимся, когда ты будешь твердо стоять на ногах... Мне стало более понятно, как ты додумался вступить в ряды синебрюхих. Война - она ведь все спишет.
   И снова только крепкие пальцы миссис Черрингтон сдержали ярость Моргана. Джонатан Линдейл резко развернул вороного, взметнувшего вверх снежную пыль, преломившую радугой солнце, и с оглушительным, продирающим до костей кличем южан помчался прочь из города.
   - Я убью тебя, Джонатан Линдейл, - со злостью процедил сквозь зубы Морган, поднимаясь с помощью миссис Черрингтон, которая проводила всадника долгим взглядом.
   - Плохой человек. Sehr schlecht, - она невольно перешла на тон, которым разговаривала с детьми. - Ты - не связываться с ним.
   Морган поглядел вниз, на рубаху, и вздохнул с облегчением - швы не разошлись, рана не открылась, но сил тоже не было, и он снова сел в снег, почувствовав, что бесконечно устал. Внезапно стрелок понял, будто только что открыл глаза, что в первый раз за много дней вышло солнце, и это поразило его в самое сердце: поглощенный собой и своей ненавистью, он не видел ничего вокруг... Господи, как прекрасно сверкает чистый снег... Излом истекающего кровью солнца в стекле... Сколько же лет он пропустил, убегая от своего страха.
   - Мэм... - его потрескавшиеся обветренные губы едва шевелились, с трудом выпуская заледеневшие звуки, - Я хочу домой.
   "В Канзас..." - закончил он мысленно, медленно заваливаясь на бок. В свое безмятежное прошлое.
   Даже когда миссис Черрингтон привела его в спальню и уложила в постель, Морган все еще видел этот блеск, его губы беззвучно шептали что-то, и женщина в синем шерстяном платье тихо сказала мужу, что стрелок должно быть помешался. Почти сразу глаза Джуннайта начали закрываться. Стрелок все думал, что уедет и более не будет докучать этой семье, а потом мысли стали рассыпаться на мелкие осколки. Засыпая, он слышал голоса детей наверху.
   - Может быть, мистер Джуннайт - это Айдахо Билл? - спрашивала брата Мари.
   - Нет, - возразил Люсьен, - мне Томми рассказывал, что его здорово поколотили в "Клубничном поле", а у него даже револьвера не было.
   - Знаю, знаю, - оживилась Мари. - Когда мы с мамой были в лавке, я видела Айдахо Билла. У него был большой револьвер под шубой, я видела...
   - Да врешь ты все, - не поверил Люсьен...
  

Глава IV. В поисках работы и неприятностей.

   Сладко зевнув, Морган потянулся и, сев на кровати, выглянул в окно. Вечерний сумрак накрыл Иглз-нест. Сизый небосвод, не пропускающий ни лучика живительного солнца, жутко нависал над городом. Ветер порывами атаковал улицу так, что дрожали фасады домов и позвякивали стекла; мертвые кленовые листья размазаны по окнам, глухой вой духов в трубе: "Мо-орган..."
   Он сжал пальцами виски, стремясь противостоять безумию, однако демоны были сильнее. "Мо-орган!.." "от чего ты бежишь? Отчего?.."
   Она мертва. Ее больше нет... Она больше не взглянет на него кокетливо из-под копны светлых волос, не засмеется, и он не обнимет ее больше... Никогда. Он не видел ее мертвой... Он ее не убивал. Когда ее отец вернулся из Сэнт-Луи и открыл дверь своим ключом, а она была там... И ее подруга тоже... В гостиной... Мертвые. И ничего не исчезло, не было сдвинуто с места, и дверь заперта...
   Она сама впустила убийцу. Она знала его. Самым ужасным было то, что Морган не помнил. Он сильно напился в тот день, когда они поссорились из-за пустяка, а много ли надо в пятнадцать лет.
   Морган был так пьян, что когда на него набросилась толпа линчевателей, никак не мог понять, чего от него хотят, и не успел ничего предпринять, до того, как петля захлестнула его горло. Шрам на его шее заболел снова, как тогда, и он, хватая ртом воздух, упал на подушку.
   В ту ночь он сумел прожить, задыхаясь, достаточно долго... Тьма, сожрала парня, казалось, на секунду, а потом вдруг Морган оказался на земле, и ее отец тряс его за плечи. Пара пощечин окончательно вывели его из забытья.
   - Тебе надо бежать, - серьезные холодные глаза - как лезвие ножа. - Они думают, это ты сделал. Весь город против тебя. Даже если дойдет до суда, они выбьют из тебя признание... Беги.
   - Что случилось в конце концов?!. - заорал Морган, протрезвев и хватаясь за опоясанное огнем горло.
   - Она убита. Моя дочь... - ее отец отвернулся. Голос его хрипел. На мгновение Морган замер.
   - А вы думаете... - он умолк, задохнувшись теперь от ужаса.
   - Нет, - мужчина покачал головой, - их было по крайней мере двое, и они были трезвыми, я уверен.
   - Мне казалось, раньше вы недолюбливали меня... - Морган снова потер рукой шею и вздрогнул, увидев на ладони кровь.
   - Ты был недостоин ее - юнец без башки на плечах, без каких-либо мыслей, кроме как о развлечениях и выпивке, без работы, без будущего, но теперь-то что... Я не хочу одного: чтобы повесили невиновного, оставив жестоких мерзавцев гулять на свободе.
   Ее отец дал ему хорошего коня, и он умчался из города. Только две ночи спустя, когда парень осмелился наконец разбить лагерь, перекусить и поспать, до него дошел весь ужас происшедшего. Позже, из газет городков, которые он проезжал, не задерживаясь, Морган узнал, что спасло ему жизнь. До этого он мало интересовался происходящими вокруг переменами и уж никакого дела ему точно не было до бражения умов и перепалки сенаторов на Востоке, он давно перестал прислушиваться к разговорам старших, не представлявших для него интереса и наполненных цитатами из Писания, но ему чертовски повезло, что незадолго до того, как на его горле затянулась петля, кто-то стрелял в симпатизирующего рабовладельцам шерифа. Когда вооруженные до зубов головорезы ворвались в Лоуренс и, напившись, принялись громить редакции газет, кто-то помчался за помощью в ближайший городок и, успев как раз к повешению, переключил внимание сборища на себя душераздирающим рассказом о погроме, заставившим всю компанию помчаться на помощь соседям, оставив жертву без присмотра. Следующие два - три месяца блуждая без определенной цели в состоянии странного отупения по территории "Кровавого Канзаса", Морган видел много бессмысленных убийств. Скорее всего его никто не искал, но он бежал от себя, не от линчевателей. Война застала Джуннайта в одном из пабов Нью-Йорка, и он снова был пьян, когда случайный собутыльник предложил ему записаться в армию. Он сулил тысячу долларов за то, чтобы заменить какого-то богатого парня, не желавшего воевать. Солидная сумма, особенно, когда в кармане пусто. Надо было всего лишь подписать бумагу, и Морган не вдавался в детали. Тогда, слушая рассказы о возможности отстоять правое дело и спасти Союз, он думал о сравнительно легкой жизни за государственный счет, славе и наградах, которые, несомненно, скроют его прошлое. Да, скрыть, забыть, похоронить можно все. Кроме самого себя.
   Морган Джуннайт очнулся от своего кошмара, и в его памяти фраза за фразой всплывали ее слова, ее голос, наполнявший весенние вечера, когда они на закате сидели на обрыве над рекой, а ведь он их, вроде, и не слушал... Она говорила, что родители хотят, чтобы она встречалась с другим человеком, одним парнем из зажиточной семьи, наследником фермы. Что сказала тогда эта девушка: "я лучше умру..." да... Она знала... Знала? Неужели... И странная мысль вдруг пришла Моргану в голову: это она зовет его сквозь рев снежной бури. Она хочет, чтобы он его нашел. Кого? Убийцу? "Мо-орган..." Прошло уже много лет, а настоящий убийца все еще не найден. Ни это ли заставило ее вернуться и позвать сквозь время...
   Джуннайт схватился за голову. "Нет, Морган, нет... Спрячь своих демонов туда, где им положено быть". Он встал и позвал миссис Черрингтон. Ответом ему была тишина, и Морган вспомнил, что она должна была идти в церковь. Что же. Он не позволит призракам одержать верх. Морган натянул куртку и вышел из дома.
  
   Когда он вошел в церковь, бесшумно прикрыв за собой дверь, месса уже шла. Пристроившись в полумраке, Морган прислонился к стене позади рядов скамеек. Он быстро окинул помещение взглядом, ища миссис Черрингтон. В первом ряду восседала тучная пожилая дама, бросавшая по сторонам снисходительные взгляды и важно обмахивающаяся веером. Рядом с ней - человек в опрятном костюме, дорогом, но не настолько, чтобы вызвать ненужные вопросы. Дама склонилась, чтобы прошептать ему что-то на ухо, и на секунду он обернулся. Моргана неприятно поразил странный маслянистый взгляд, лишенный, казалось, всякого выражения. Миссис Черрингтон сидела рядом с мужем, сразу за этой парочкой, во втором ряду, углубившись в чтение листочков с псалмами. Детей, видимо, уже уложили спать, потому что их видно не было.
   Служба началась. Стрелок практически не слушал, но его губы повторяли молитву за Джоунзов. Тут были не только горожане, но и поселенцы из Сван-вэлли, те которые не были задействованы в оборонительном отряде. Морган был чужим среди этих людей, и в то же время был готов драться на их стороне. Они презирали его, но он готов был с этим смириться ради маленькой несгибаемой девушки, не сделавшей когда-то различия между "храбрецами конфедерации" и пленным янки; он так же хорошо помнил добро, как и зло. Морган знал гораздо больше, чем знали они - то, что сказали ему глаза женщины в фургоне. После службы все стали обсуждать происшедшее, а Джуннайт, никем не замеченный, остался стоять в углу и прослушал много гневных речей, стремившихся перекрыть друг друга громкостью. Первым на кафедру проповедника взобрался хорошо одетый мужчина.
   - Друзья мои, - начал он, и все мгновенно смолкли, будто заколдованная, толпа ловила каждое его слово. - Мы построили наше маленькое сообщество на нерушимых принципах справедливости, это маленькая отдушина в мире алчности и порока, но что же мы видим? Хозяин ранчо "Ленивая М" не желает, чтобы мы существовали, хотя мы не мешаем ему, мы только говорим: "Дайте нам, северянам, воевавшим за Союз, землю, обещанную нам по "Хоумстед акту". "Ленивая М" имеет слишком много земли, в то время как у нас нет ничего. Справедливость, да и Сам Господь требуют, чтобы люди делились. И мы получим эту землю, даже если придется отобрать ее силой. Ибо что такое капиталисты, какими, по сути, являются Макклахан и его приспешники? Слуги дьявола - вот они кто!
   Оглушительный врыв аплодисментов был ему ответом. Мужчина с маслянистым взглядом хлопал громче и дольше всех. Человек замолчал, ожидая прекращения эмоционального взрыва, потом продолжал:
   - Имейте в виду, друзья мои, богатые не отдадут свои, награбленные у нас богатства без боя, и мы должны уничтожить их, чтобы жить. Установить эту...
   Он замешкался.
   - Как ее... Диктатуру...
   Толпа озадаченно молчала.
   - Это значит, что мы возьмем власть над всей этой землей в наши руки, бесповоротно и окончательно и будем вправе уничтожить любого бунтовщика, не признающего наши идеи, идущего наперекор, - он внезапно смягчил тон. - Разумеется, такие суровые меры потребуются лишь на непродолжительный переходный период. Ведь ради нашего Святого Дела, согласитесь, можно пожертвовать любой жизнью. Сотнями жизней, если потребуется...
   Его заглушили одобрительные крики.
   "Пожертвовать жизнями", - мрачно думал ганфайтер, глядя на бледное лицо миссис Черрингтон во втором ряду. "Знают ли они все, что это значит на самом деле? Знают ли, на что соглашаются..." Женщина подняла голову и настороженно слушала, но ее черты были скованы тревогой.
   - Вы готовы отдать свои жизни ради меня и нашей великой Цели? - выкрикнул Уилберн.
   - Да! - тысячи глоток в едином порыве выдохнули, как одно существо, пожравшее индивидуальность и свободную волю каждого отдельного человека. Морган содрогнулся, по его спине пробежали мурашки, он и сам не заметил, как, заразившись всеобщем безумием, выкрикнул это слово вместе со всеми... Губы миссис Черрингтон не шелохнулись, лишь потом она склонила голову, что-то беззвучно и быстро шепча.
   Дальнейшую речь, периодически заглушаемую овациями, Морган понял плохо, потому что оратор сыпал латынью, к каковой стрелок причислял любое неизвестное ему слово, к тому же от спертого воздуха у него начала болеть голова. Потом были и другие люди, залезающие на кафедру и что-то говорившие, но их почти никто не слушал, все спешили поделиться друг с другом своими соображениями, и гвалт стоял невообразимый. Коротышка Мертон кипятился больше всех. Его ферма стояла в стороне, и на нее пришлась первая атака ковбоев с "Ленивой М". Они налетели на рассвете, и ранчеро не смог один долго защищать свой дом, но он держался до последнего, и, выскочив из окна, когда дом уже был объят огнем, помчался на неоседланной лошади к Сван-вэлли. Мертон успел предупредить Джоунза и погнал животное дальше, поднимая на ноги весь поселок. Собственно, его выступление состояло из красочного описания своего славного подвига и проклятий в адрес наемников с "Ленивой М". Однако было там что-то, что заставило Джуннайта насторожиться.
   - Вы должны были защитить нас, раз уж привели сюда! - кричал Мертон.
   - Я вас предупреждал, да и Джоунзов тоже, - возразил прилично одетый мужчина с бакенбардами, выступавший первым и показавшийся Моргану довольно симпатичным, в особенности на фоне предыдущего оратора, - не стоило строить дом далеко от остальных.
   Яркая краска залила лицо Мертона.
   - Мне нужна моя земля! - процедил он сквозь стиснутые зубы. - Моя, понимаешь, Уилберн?! Мерзкая рожа! Ты обещал, что у нас будет своя земля, иначе мы бы давно были в Калифорнии! Даже мормоны, как дошли до Солт-Лейк, раздали участки Дезерета в собственность! Они забыли о том, что в пути все было общим! Так вот, я хочу ее, мою землю, и так просто, как Джоунз, от нее не откажусь. Хочу свой участок и добротный дом, в котором мои правнуки смогут жить, а ни хибару "рядом со всеми"...
   Остаток его гневной реплики утонул в растревоженном гуле голосов.
   - Опять ты за свое! - выкрикнул человек с маслянистым взглядом, сидевший в первом ряду, бок о бок с дородной дамой, и даже вскочил от захлестнувших его чувств, но потом опустился на место.
   Уилберн поднял руку, призывая к соблюдению порядка, и стало немного тише.
   - Мертон, друг мой... - глава поселенцев в Сван-вэлли улыбнулся, пытаясь быть дружелюбным, - ты неправильно понял с самого начала. Мы все согласились прийти сюда под моим руководством, чтобы найти Землю Обетованную для всех, чтобы вместе работать на ней и сообща пользоваться ее плодами. Вскоре мы откажемся от денег, они будут не нужны. Мы будем работать сообща, а потом распределять произведенные материальные блага, чтобы каждый мог радоваться труду на благо всей общины, построенной на принципах Справедливости. В конце концов все люди придут к этому, но мы избранны, чтобы указать погрязшим в погоне за деньгами и собственностью несчастным истинный путь. Не так ли, друзья?
   Ответом ему были продолжительные аплодисменты и одобрительный гул голосов, причем Морган заметил, что эта речь не оставила равнодушными и всех жителей Иглз-нест. Только миссис Черрингтон плотнее закуталась в свою шаль, и тревога отразилась в ее глазах.
   - Да, да. Все общее... - голос Мертона был пропитан ехидством. - Общий дом, общий скарб, все работают вместе, все получают равные доли в результате. Я не против содержать таким образом больных или старых, но черта с два я буду вкалывать ради того, чтобы этот подхалим и лентяй Дэн Лентри, который палец о палец не ударит, если не припрет, или те головорезы, у которых отродясь на руках мозолей не было ни от мотыги, ни от веревки получали свою миску супа каждый день. Вы говорите правильные слова о Справедливости, хорошие слова, но пока мы добирались сюда, умерла от голода бабушка МакЛоун, потому что она была одинока и у нее не было молодых и выносливых родственников, которые могли бы поделиться с ней своей скудной долей продовольствия или пристрелить какую-нибудь дичь. Не ее вина, что обоих ее сыновей убили индейцы. А провизия у нас была... И порции можно было увеличить всем в два раза, и никто бы не умер, и дети бы не плакали от голода по ночам, но ты продал большую часть наших запасов охотникам на бизонов, не забыв припрятать порядочную долю в свою седельную сумку. Справедливость, да? А что будет дальше? Жены тоже общими будут? Я видел, как ты заглядываешься на чужих!..
   После этих слов начался невообразимый шум, но Уилберн снова одним жестом восстановил тишину.
   - Не придумывайте, Мертон, - сказал он сухо. - Мы не нарушаем заповедей Святого Писания. Не наша проблема, что вас с Джоунзом обуяла гордыня и вы захватили землю, ни с кем не посоветовавшись, вопреки общественному мнению. Мы же не обязаны защищать отступников.
   - Ты обманывал нас всех, - это внезапно брошенное обвинение резануло Моргану слух и нервы одним звуком, прежде, чем до стрелка дошел его смысл, - обманывал все это время самым бесстыдным образом!
   Самоуверенная бесстыжая улыбка проступила на губах Уилберна сквозь маску доброжелательности и сострадания. "Что со мною? - спросил сам себя Морган, - неужели я настолько испорчен, что в окружающих вижу одно лишь зло, даже там, где его нет и быть не может?"
   - А что значит обман? - вдохновенно и громко спросил Уилберн у толпы, возвышаясь над ней, подобно монументу, расправив плечи и наслаждаясь своей властью. Выдержав паузу в восторженно затаившем дыхание безмолвии, он продолжал:
   - Я обещал вам землю - она у вас есть, а будет еще больше. Я не обещал вам легких путей, я сказал прямо, что за землю придется драться, как сражались ветхозаветные люди, выведенные Моисеем из Египта в землю Обетованную, дарованную им Господом. Ибо демоны, поселившиеся в душах богачей, капиталистов (это непонятное слово - вероятно снова латынь решил Морган - в его устах звучало как "дьявол") глубоко впились когтями в этот благословенный край и не отдадут его без боя. Один умный человек писал о необходимости борьбы, вот в этой книге.
   Оратор потряс над собранием толстым томиком, извлеченным из сумки на плече. Морган вздрогнул. Человек малограмотный, все еще читающий по слогам, не прочитавший в своей жизни даже Библии, которую знал лишь поскольку приемные родители читали ее детям по вечерам, он инстинктивно не доверял толстым томам испещренной буквами бумаги.
   - Я не говорил, что ваша жизнь будет легка, братья мои! - продолжал Уилберн, потрясая томиком, и снова, подчеркнуто бережно, уложил его в сумку - Я не обманывал вас пустыми обещаниями! Если кто-то из вас понял мои слова превратно из-за своей испорченности и нежелания бороться, это его вина - не моя! Он обманул сам себя, не так ли?
   Его слова потонули в едином восторженном гуле массы людей, и даже Морган, поддавшись магии этого голоса, заразившись всеобщим порывом, проорал что-то одобрительное. Никто не заметил, как Уилберн среди всеобщего гама нагнулся к Мертону и прошептал ему на ухо:
   - Люди, в большинстве своем, хотят быть обманутыми.
   - Да, но не убитыми! - вскричал Мертон, медленно отступая назад, в тень, отрицательно качая головой и указывая на Уилберна пальцем так, будто один лишь взгляд мог открыть непонимающей толпе скрытую сущность ее вождя.
   Раздались громкие аплодисменты и свист, кто-то швырнул в Мертона огрызок яблока. Уилберн грозно посмотрел в ту сторону, явно не поддерживая хулигана и в который раз призвал всех к порядку. Мертон сплюнул на пол, быстро, широкими шагами пересек весь зал и удалился, с грохотом захлопнув за собой дверь. Потом выступали другие жители Сван-вэлли и горожане, но их речи и лица почти сразу же смазались в памяти Моргана в одну сплошную массу. Когда все закончилось и люди стали расходиться, он догнал Уилберна на темной улице.
   - Вам может понадобиться револьвер и человек, умеющий с ним обращаться.
   - Мы - мирная община и всецело полагаемся на защиту Господа, а убийцы нам ни к чему, - отвечал Уилберн, не замедляя шага. - В случае чего у нас хватит сильных, способных держать оружие в руках мужчин, чтобы отстоять наши дома.
   Ну да. Конечно. Как он мог так ошибаться. Морган стоял и смотрел Уилберну вслед. Это было глупо - ввязываться в драку на стороне тех, кто его презирает, но только Джуннайт знал: если еще одна семья пострадает, особенно, не дай Бог, семья Черрингтон, он перестреляет всех людей с "Ленивой М", ни у кого не спросив разрешения. Развернувшись, чтобы идти обратно, Морган внезапно наткнулся на коротышку Мертона и мгновенно ощутил резкий запах перегара. Покачиваясь, тот ткнул Джуннайта пальцем в грудь.
   - Я надеюсь, ты не поверил этому вруну? Защищать наши дома? Ха! Ему наплевать, хоть бы нас всех перебили. Его интересует только земля, причем вся без остатка! Он привел нас сюда и использует в своих грязных целях, прячась за маской благочестивости, прикрываясь лозунгами о всеобщем счастье. Один револьвер! Ха! Очень ты ему нужен! Да у него их сотня.
   Мертон икнул и, чуть не упав, схватился за руку Моргана. Тот брезгливо выдернул рукав из его пальцев и быстро пошел прочь, слыша за спиной крики пьяницы:
   - Попомнишь еще мои слова! Этот Уилберн не так прост...
   Черно-белый мир Моргана зашатался и опасно накренился, но устоял. Никакому пьяному озлобленному идиоту не удастся сбить его с толку. Морган криво усмехнулся: он уже привык к такому отношению со стороны горожан, реакция Уилберна на его предложение была естественной для человека, не подвергающего сомнению ни на мгновение нравственные идеалы и не желающего запятнать свое честное имя и людей, за которых он в ответе. У них свои порядки, ну и что, у мормонов, допустим, тоже, да и похуже секты есть, а провозглашение Справедливости как первого закона тоже чего-то да стоит. Возможно, думал Морган, если он приложит максимум усилий, горожане и жители Сван-вэлли изменят свое отношение к нему, возможно, он даже сможет когда-нибудь стать одним из них... Конечно, самым лучшим решением был бы немедленный отъезд, но глаза женщины в фургоне не давали ему покоя, пробуждая его собственных демонов. Пожалуй, если будет необходимость, он примет сторону Уилберна. Может, даже пристрелит парочку ганменов с "Ленивой М" по собственной инициативе. Все в этом мире было просто: добро и зло, черное и белое, так было легче жить, не терзаясь сомнениями. Сражаться против "плохих", чтобы облегчить жизнь "хорошим". Морган остановился и, поглядев на вынырнувшую в прорехе в тучах луну, вздохнул. "Господи, почему только хорошие люди всегда не решаются нанять стрелка для грязной работы?" Кстати, даже небольшие деньги ему бы очень не повредили.
  
   Садясь в седло возле платной конюшни, Уилберн жестом подозвал своего человека.
   - Рик, позаботьтесь, чтобы Мертон не появлялся больше в поселке. Убивать не надо, а то вдруг кто-нибудь заинтересуется его смертью. Его болтовня нам не опасна, но пускай он не попадается мне на глаза, он меня раздражает.
   - Хорошо, сэр, - человек по-военному отдал честь. - Разрешите спросить, вы наняли того парня, что подходил к вам только что?
   - Нет, - Уилберн задумчиво похлопывал хлыстом по голенищу сапога, - он подошел ко мне посреди улицы, туда доходил свет из дверей и окон церкви, и все видели нас вместе. Это могла быть ловушка. Меня бы пристрелили и потом сказали бы, что я нанимаю стрелков.
   - Это вряд ли ловушка, сэр. У парня была серьезная стычка с Линдейлом, - сообщил Рик. - За такими нужно приглядывать в наше неспокойное время.
   - Тогда, возможно, мы сами найдем его и предложим работу. Скажем, что передумали, а предлог придумаем на месте. Ты прав, пусть лучше этот человек будет на виду, на всякий случай, но с ним надо быть крайне осторожными. Он - лишняя карта в колоде. В крайнем случае, просто удалим его, не думаю, что его кто-то хватится.
  

* * *

  
   Джонатан Линдейл гнал вороного сквозь ночь, практически сливаясь с ней; в его сердце схлестнулись тревога и торжество, ему самому был удивителен дикий восторг предвкушения драки, которой, вроде, он не желал... Копыта жеребца вздымали ввысь снег, серебристой дымкой окутывающей всадника; в темном бархате неба сверкали россыпи бриллиантовых звезд, и свет луны отбрасывал на мерцающий тысячами огней снег причудливо жуткие тени. В сотый раз Линдейл клял себя за то, что поехал на участки этих янки Джоунза и Мертона - теперь кошмар пепелищ возвращался к нему снова и снова, будя призраки сгоревших деревьев, закопченных фундаментов знакомых когда-то домов, воздевших к небу в немом вопросе почерневшие руки одиноких труб. "Мальчики Худа", изрешеченные огнем на кукурузном поле, возле маленькой белой церквушки, будто злая насмешка над немецкой сектой пацифистов, построившей здесь храм. Клара Бартон с рукавом, разорванным пулей, убившей раненого на ее руках минуту назад и не зацепившей женщину только чудом, в пропитанной кровью солдат юбке, облепившей ноги и мешающей идти, но полная все той же отчаянной решимости. И люди, - смятые, полуголые, раздирающие одежду в поисках ран, распростертые повсюду, по всей земле, стиснутой кольцами Анаконды от Атлантики до Миссисипи, будто сломанные куклы, и бежать некуда, потому что везде огонь, всепожирающий адский огонь... И страшный звук в ушах, как во Фредериксберге на закате, вобравший в себя стоны, стенания, мольбы о смерти и имена родных, срывающиеся в бреду с запекшихся губ... И жуткая боль, тупой иглой засевшая в виске. Энтитема, Колд-Харбор, Спотсилвейни... Названий так много - воспоминание одно... Он закричал: эхо подхватило, унося в пустоту мятежный клич, не раз будивший от векового молчания горы. Линдейлу стало немного легче, и он глубоко вдохнул ненавистный обжигающий воздух. "Уже скоро, - сказал он себе. - скоро я рассчитаюсь со всеми." Линдейл не желал новых смертей, но то, что здесь происходило, началось ни сегодня и ни вчера и не в его силах было остановить это. Что-то темное, похороненное глубоко в нем и много лет высасывающее из него жизнь, подняло голову внутри владельца салуна, делового человека, и оно, вопреки его рассудку, требовало крови, одновременно с этим возвращая Джону молодость и энергию, если ни саму жизнь. Дорога петляла и извивалась во мгле, едва отмеченная лунным сиянием, будто острое лезвие сабельного клинка, и снега было еще не так много, чтобы мешать скачке, но если он повалит снова, занося горные перевалы, и ветра не будет, город окажется полностью отрезан от всего света к Новому году. Стало немного теплее, на ресницы Джона опустилась первая снежинка и тут же растаяла. Смерзшиеся хлопья кружили в небе призрачными узорами, мешаясь со звездами и создавая иллюзию звездопада. "Не надо было туда ехать. К черту!" Мысли метались в его мозгу, отдаваясь болью в синей жилке, пульсировавшей у виска. Он трясся в седле, закусив губы и прикрыв от боли глаза, стремясь во чтобы то ни стало не пустить в сознание демонов, бившихся в его голове и рвущихся наружу: пробужденные от многолетнего сна они снова ползли изо всех закоулков памяти, жуткие и беспощадные, как сама смерть. "Не думай об этом. Если можно было бы забыть все - все свое прошлое... К черту! Они сами виноваты, их сюда никто не звал". Но он вовсе не желал такого исхода для людей, которых не знал, даже если они янки, но не мог этого остановить... или, все же, не хотел? Он мог бы ускорить свой план, но это поставило бы под угрозу успешность выполнения. Линдейл мчался в ночи, мечтая умереть, чтобы только заставить заткнуться этот навязчивый, бубнящий без остановки голос, погрузиться в благословенную тишину, будто в ванну с горячей водой. "О черт! Если б можно было все забыть..." Один патрон... всего один... Но он не мог себе этого позволить, потому что в этом мире его держало нечто посильнее боли. Всегда держало.
   Было еще кое-что, о чем он не мог думать без стыда: вечерний инцидент. Линдейл поморщился. Его манеры остались далеко в прошлом, но он все же старался вести себя как джентльмен, и то, что он позволил себе устроить отвратительную сцену на глазах у этой женщины, миссис Черрингтон, о доброте которой жужжал весь город и которая вообще никак не замешана в конфликт, не давало ему покоя. "Сдается мне, все же, - прошептал Джон, - я зацепил этого паршивого янки. Они выиграли Войну... Теперь надутыми будут ходить до Второго Пришествия. Мы еще посмотрим, чья возьмет в этой заварухе... Подумаешь, тоже мне..." Он судорожно сглотнул, будучи снова на грани срыва: "Если б можно было все забыть..."
   - Джон! Эй, Джон!
   Линдейл машинально натянул поводья и, рванув из кобуры свой "рут-и-маклахан", попытался разглядеть человека через щелочки глаз, открыть которые из-за головной боли было выше его сил. Темная тень отделилась от стены и подошла ближе, тихонько кашлянув, серебряная звезда на мгновение отразила лунный свет. Глубоко вздохнув, Линдейл опустил револьвер в кобуру и внезапно сообразил, что он уже в городе.
   - Это опасно, маршалл, - окликать человека в темноте, - негромко сказал Джон, направляя коня к тротуару, в густую тень.
   - Что-то ты нервный стал, - заметил маршалл. - Да и рассеянный тоже.
   Линдейл зажмурился. Слова пробивались к нему, как сквозь вату, стукаясь в барабанные перепонки, будто камни в медный китайский гонг. Что сказал этот человек? Ах, да! Он же проехал свой дом.
   - Так, задумался, - негромко сказал Линдейл. - Все думал о том чужаке. Как ты думаешь, маршалл, его нанял Уилберн, чтобы кого-то устранить?
   - Забудь ты о нем, - отмахнулся служитель закона. - Он не проблема.
   Линдейл закрыл левый глаз, ему немного полегчало.
   - Никогда нельзя недооценивать противника, - проговорил он и сам себя обругал за то, что влез в разговор. Надо было просто послать его подальше и ехать домой, где можно наполнить таз горячей водой и опустить в нее ноги; маршалл слишком толстокож, и на их отношениях это никак не отразиться. На другой стороне улицы раздался шум, и, усилием воли открыв левый глаз, Линдейл поглядел в том направлении.
   - Его зовут Морган Джуннайт, - сказал маршалл, - Оуэн сказал. Он заходил наводить справки, но на этого парня у меня ничего нет. По телеграфу послал запрос в полицию Денвера, но там тоже ничего. Просто нищий бродяга...
   Джон Линдейл глядел в сторону, но слушал со внезапно обострившимся вниманием. "Морган Джуннайт..."
   Двери церкви открылись, и люди, оживленно гудя, потянулись по домам: кто в повозке, кто верхом, а кто и пешком. Мимо, не обращая ни на кого внимания, прошествовала миссис Галлахер под руку со Смитом. До владельца салуна донеслись их голоса.
   - ...Мертон перешел сегодня все границы приличия, - говорила дама важно, - Вы не находите, мистер Смит?
   - Вы абсолютно правы, мэм, - подобострастно, с выражением отвечал кавалер.
   Линдейл передернул плечами от отвращения. Еще один подхалим.
   - Не зайдете ли на чай? - довольная тем, что с ней соглашаются, предложила миссис Галлахер.
   - С превеликим удовольствием, - немедленно отозвался Смит.
   Ничего странного в этом не было: собрания часто заканчивались поздно, и Линдейл уже было хотел отвести взгляд, но в свете, льющемся из широко распахнутых дверей церкви, увидел чужака. Тот торопливо вышел в числе последних, бегом догнал Уилберна, и они пошли рядом, о чем-то разговаривая. Легкая усмешка скривила губы Линдейла, и он забыл о головной боли. Один из парней из Сван-вэлли проболтался Фокси, что Уилберн нанял известного убийцу, который должен был приехать на днях из Невады. Имя того человека было Захария Торн, но здесь он может назваться как угодно. "Я был прав", - подумал он.
   - Джон, - снова вклинился в его мысли резкий голос маршалла, - я не думаю, что этот приезжий опасен, особенно после той славной взбучки, которую задал ему ты.
   Линдейл раздраженно дернул плечом. Подхалимство "стража закона" его всегда бесило.
   - Парень неплохо держит удар. Если ему хватит сил подняться, он, пожалуй, твоего босса по уши в землю вколотит.
   Сказав это, Джон развернул жеребца и поехал к своему салуну.
   - Эй, Джон! - долетел до него обеспокоенный голос маршалла. - Что ты этим хочешь сказать?
   Линдейл не ответил; ему хотелось только добраться до своей постели, упасть на нее, зарыться лицом в подушку и спать, спать, спать... Только бы не вернулась память, а вместе с ней - головная боль.
  

* * *

  
   Открыв дверь, Морган, устало согнувшись, вошел в дом. Спускавшаяся по лестнице Жаклин крикнула по-немецки:
   - Мама! Пришел мистер Морган.
   Миссис Черрингтон выглянула из кухни.
   - Заходить, мистер Джуннайт. Сюда! Вы помогать мне?
   Морган пошел за ней. На посыпанном мукой столе в небольшой кухне лежал большой ком теста. Со двора доносились мерные удары.
   - Мой муж рубить дрова, - сказала миссис Черрингтон, поднимая вверх руки, по локоть белые от муки. - Вы помочь мне передвинуть этот сундук? И открыть его? Люсьен ключ куда-то потерять.
   - Да, конечно, - Морган пожал плечами. - Нет проблем.
   Нагнувшись и упершись плечом в тяжелый ларь, он оттолкал его в другой угол, освободив пространство под окном, и принялся ковырять в замке какой-то железкой.
   Миссис Черрингтон вернулась к столу, старательно разминая тесто покрасневшими пальцами. Из печи пахло чем-то очень вкусным, у стрелка начало сводить желудок, и рот заполнился слюной. Он сглотнул и снова принялся мучить замок, пытаясь нащупать механизм.
   - Не нравится мне все это, - внезапно глубоко вздохнула миссис Черрингтон. Морган обернулся и увидел, что она прекратила месить тесто и смотрит в запотевшее окно.
   - Что не нравиться? - спросил он встревоженно.
   - Это собрание... - миссис Черрингтон мотнула головой и ожесточенно принялась взбивать тесто кулаками. - Неважно.
   - Но этот человек, Уилберн, - возразил Морган. - По-моему, он говорил весьма разумные вещи.
   Миссис Черрингтон улыбнулась. Оставив тесто в покое, она опустилась на пол рядом со стрелком и положила руку ему на колено, оставив белесый мучной след на брюках.
   - Ах, мистер Джуннайт, мистер Джуннайт... - снова вздохнула она. - Многие в этом мире говорят красивые слова...
   Она глядела куда-то в пространство, где, очевидно, оживали призраки воспоминаний.
   - Там, в Германии, много лет назад быть один человек. Я была слишком мала, но... Он и его друг говорить то же самое, почти слово в слово. О богатых и бедных, о равенстве, о борьбе... Особенно о борьбе. Многие верить ему и погибать, и убивать других... Они называли это революция, хотеть отнимать все у богатых и делить, но...
   Она положила ему голову на плечо.
   - Тебе бы понравиться, если бы ты тяжело заработать сотню долларов, а те, кто не хотеть работать, сказать бы, что ты должен делиться. А то и вовсе, отняли бы деньги, а тебя убили? Просто так, потому что ты богатый? Или так поступить бы с твоими детьми, потому что ты оставить им то, что нажил... Неважно, каким путем. Нельзя осуждать других, каждый сам выбирать свой путь. Что, если бы люди ненавидеть тебя только за это?
   - Я бы пристрелил их, - не смог сдержать эмоций Морган.
   - Вот, - миссис Черрингтон быстро поднялась на ноги и вернулась к тесту, - когда возникать идея делить чужие богатства, она очень быстро захватывать многих, но никто из этих многих не думать разделить между всеми свои личные деньги или свою власть, если им внезапно удаваться это заполучить. Это в природе человека. Если бы все согласится делиться, довольствоваться малым, давать другим деньги и товары просто так... Так не бывать. Я перебраться во Францию, но они и там не оставлять меня в покое. Тогда я быть уже замуж, достаточно взрослая. Они восставать, грабить, убивать, их громить, расстреливать...
   Она задохнулась, борясь со злыми слезами, потом, усилием воли одержав верх холодно продолжала:
   - Полиция прекратить беспорядки и разогнать бунтовщиков, они пытались снова, но победи они, все повторилось бы, только наоборот.
   - Открыл, - Морган выпрямился и откинул крышку, бросив железку в ларь. Стук снаружи смолк, запах еды стал почти нестерпимым. Слова миссис Черрингтон сбили его с толку, он не мог не верить ей, но в то же время боялся потерять стабильный и понятный мир, созданный его воображением.
   - Спасибо, - улыбаясь, она вытерла белые от муки руки о фартук, - вы очень помогать. Вы заходить столовая. Ужинать с нами.
   Морган вышел в прихожую, раздевшись, прошел в довольно большую комнату и сел на стул в углу. Мистер Черрингтон, подбрасывавший дрова в камин, на секунду оглянулся, но, не говоря ни слова, продолжил скармливать огню толстые березовые поленья.
   - Как у вас дела, мистер Черрингтон? - спросил Морган, чтобы быть вежливым, хотя, по большому счету, ему было наплевать, что думает о нем этот человек.
   - Спасибо, ничего... - его голос был очень холоден. - В лавке все по-прежнему, а что до перспектив... Вы же были в церкви...
   "Хотя вас туда и не звали" - явственно повисло в тишине. Мистер Черрингтон закончил свое дело и сел во главе стола. Они оба недолюбливали друг друга, и оба знали это, но ради миссис Черрингтон установили, не сговариваясь, перемирие, согласившись терпеть друг друга.
   - А что вы думаете по поводу перспектив? - Морган решил воспользоваться перемирием и узнать о положении дел.
   - Мистер, - Черрингтон прикрыл глаза и устало откинулся к стене, - мы устали от войны. Все, чего хочу я - тихо жить со своей семьей на этой улице, состариться, глядя на то, как взрослеют мои дети и внуки. Торговать, а не воевать. Я слишком долго сражался - четыре года боев... Не хочу вспоминать. А она... Мистер, ей пришлось в этой жизни еще хуже, и она ничего не забыла, хоть и молчит о прошлом. Кое-что я все-таки узнал. Сначала она уехала из родной страны, потом в силу обстоятельств оставила Францию. Из-за войны с Пруссией и революции 71 года... Говорит, все как будто сошли с ума. Ее муж - француз держал бакалейную лавочку, а потом начались волнения. У одних их соседей крышу сорвало взрывом, у других пушечное ядро прошило дом, у третьей семьи расстреляли двух сыновей, случайно оказавшихся среди бунтовщиков... Однажды муж вышел из дверей лавки, и его застрелил человек, живший напротив, потому что посчитал бакалейщика полицейским осведомителем.
   Здесь война закончилась, следующей не предвиделось, зато открывались неограниченные возможности. Она подумала: "а почему бы нет", продала лавку за бесценок, отдала все деньги за путешествие на корабле и приехала сюда с маленькими детьми. Но города на Востоке наводнены людьми, когда я их встретил, они перебивались, чем придется. Через год мы поженились, только вот жизнь лучше не стала. Я не мог найти себе подходящую работу. Мария работала на всю семью, она стирала, убирала дома, сидела с чужими детьми, работала иногда на трех работах, но никогда не жаловалась... Знаете ли, мистер, как это больно, когда ты не можешь содержать семью? Когда жена приходит поздно вечером, уставшая, и занимается домом по ночам, потому что днем времени не хватает... Я молился о том, чтобы нашлась доходная должность для меня, но находилась только черная работа, да и то только на несколько дней, а потом снова начинался ад. Но мы сумели отложить деньги на фургон и, как только их оказалось достаточно, двинулись на Запад. Теперь наш дом здесь, и эту дикую страну я полюбил, как мой родной штат Нью-Йорк, и я никуда отсюда не уйду. Это я знаю наверняка.
   Он умолк. Его взгляд блуждал по комнате, и Морган вдруг понял, что чувствовал этот человек. Этот скромный, невзрачный дом был его, большинство мебели Черрингтон сделал сам, даже эти стены, пол, крыша были созданы им, и он не хотел снова лишиться всего из-за ссоры, в которой не участвовал.
   - Линдейл... Какая его сторона? - спросил Морган, стремясь переменить тему разговора.
   - Линдейл? - мистер Черрингтон задумался, сосредоточенно раскуривая трубку. - Линдейл - фигура загадочная. Никогда не знаешь, чего от него ждать. Содержит бордель, но ведет себя как джентльмен, с дамами особенно. Он не любит янки, но терпит людей и с "Ленивой М", и из Сван-вэлли и без всякой заминки вышвыривает из салуна драчунов, к какому бы лагерю они не принадлежали, поэтому в его заведении крупных побоищ не бывает: даже самые отчаянные сорвиголовы ведут себя там, как мышки. Он старается казаться нейтральным, и это можно объяснить жаждой наживы, но по вечерам играет с маршаллом в покер, частенько возвращая ему проигрыши и угощая бесплатным виски, как говорят. А наш "служитель закона" на содержании у Макклахана, босса "Ленивой М"... Если дело дойдет до драки, я не берусь предсказать, чью сторону возьмет Линдейл. У меня от него мурашки по спине бегут: от этого человека смертью за милю пахнет.
   Морган вынул из кармана готовую самокрутку и закурил, откинув свой добротно сделанный стул к стене.
   - Вам не следует бояться меня, мистер Черрингтон. Я не причиню вам неприятностей: завтра на рассвете я уеду, и мы больше никогда не встретимся. Я вас понимаю: неприятно, когда в доме, где живут ваши дети, витает запах смерти.
   Слабый шорох юбок удержал слова, которые хотел сказать мистер Черрингтон, чтобы загладить свою бестактность по отношению к гостю - в конце концов, он тоже человек. Эти слова застыли навсегда, оставшись не выслушанными. Миссис Черрингтон появилась в дверях, неся блюдо с яблочным пирогом, при виде которого у Моргана потекли слюни: горячим, с золотой корочкой, нарезанным крупными белыми пористыми кусками, источающими тонкие струйки ароматного пара. За матерью вошла Жаклин с подносом, на котором стоял старый сервиз, потом появились и Мари с Люсьеном. Все члены семьи заняли места за столом, и мистер Черрингтон прочел молитву. И вот, сидя в этой теплой и уютной, хотя и небольшой гостиной, Морган впервые за многие годы с той ночи, когда на его шее затянулась петля, почувствовал себя в безопасности. Это было новое, приятное ощущение - просто сидеть здесь, есть пирог, запивая его крепким горячим кофе, глядеть на сонных детей, ерзавших за столом, на малышку Мари, спящую у отца на коленях с куском пирога в руке... Просто сидеть молча и слушать разговоры о ценах, о новом пальто для Люсьена, о том, что до весны не подвезти новых товаров, потому что перевал "Кроличьи уши" обледенел, а скоро его вообще завалит снегом, но на складе при лавке товаров полно и можно всю зиму продавать что угодно в любом количестве, и так далее, и тому подобное...
   Время остановилось: не надо было никуда спешить, и вечер тянулся, тянулся... Но, случайно взглянув на часы с кукушкой, висящие над комодом, Морган увидел, что время не замерло окончательно, и в его душе разлилась горечь, отравившая все. Достав из кармана фляжку, он исподтишка начал разбавлять кофе виски, и, по мере того, как доля горячительного в этом напитке неуклонно возрастала, все вокруг затуманилось и время снова остановилось. Ему всегда хватало нескольких стаканов, чтобы слегка захмелеть. Контуры предметов становились все бледнее и бледнее, пока не растворились совсем. Голова, да и все тело стали невесомыми, он чувствовал, что обрел, наконец, свой мир Абсолютной свободы, о котором они с Джеком мечтали, что поднимается над землей и летит к звездам... Выше, выше...
   Морган Джуннайт спал на стуле, неестественно запрокинув голову и сжимая пустую фляжку в безвольно свесившейся руке.
  

* * *

  
   Громкий стук в дверь отозвался противным звоном в ноющей голове; застонав, Морган перевернулся и попытался разлепить опухшие веки, а когда это удалось, снова их сомкнул. Стук повторился - на этот раз громче и продолжительнее; где-то в дальнем углу сознания зашевелилось понимание того, что стучат в дверь его комнаты. Рванувшись с постели, Морган, быстро задвинув изнутри засов, взгромоздился на табурет, шаря рукой по верху шкафа. Миссис Черрингтон предупредила его, что заперла его оружие в нижнем ящике. "Вот оно!" Он схватил ключ и хрипло крикнув:
   - Одну минуту! - рванулся к нужному ящику. Замок не поддавался; в дверь опять постучали, и Морган крикнул первое, что ему пришло в голову:
   - Я не могу найти брюки!
   Он налег на замок, и ключ внезапно провернулся со скрипом. Выдвинув ящик рывком, Морган схватил пояс с револьвером и, защелкнув пряжку на бедрах, огляделся. "Кстати, о брюках, где они?.."
   ... Когда дверь, наконец, отворилась, он увидел Уилберна, одетого в строгий черный костюм и еще нескольких человек, одетых так же у него за спиной, и у него почему-то заболел шрам на горле, а пришельцы узрели неряшливо одетого, потирающего шею человека с утренней щетиной, без шляпы, сапог и рубашки, но при брюках и револьвере. Облокотившись на косяк и, невероятным усилием удерживая глаза открытыми, Морган думал, что они почему-либо хотят его линчевать, хотя ведут себя подозрительно спокойно, а еще о том, что ни его, да и вообще ничего, кроме нескольких грамм свинца они не получат. Небрежно положив руку на револьвер, он взвел курок.
   - Полегче, мистер, - Уилберн поднял руку, но в глазах его сверкнул страх. - Мы только хотим с Вами поговорить...
   - Чего надо? - Морган не хотел грубить, но в его хрипловатом голосе послышалась угроза.
   - Тут вот какое дело... - осторожно начал Уилберн. - Сегодня ночью на наше мирное поселение опять был совершен набег. Негодяи не осмелились напасть на нас открыто, потому что везде были наши патрули, но они угнали весь наш скот. Как вы, должно быть, слышали, у нас одно общее стадо, не большое, конечно, но без него нам будет сложно пережить зиму... У нас много женщин с детьми, мистер Джуннайт...
   Здесь был какой-то подвох, Морган чувствовал это нутром, но никак не мог понять, где именно.
   - Что вы ответите нам, мистер Джуннайт? Люди мы бедные, но, сложив все наши скудные сбережения, сумеем предложить достойную оплату ваших услуг. Я принес задаток - четверть суммы. - Уилберн подобострастно ухмылялся; все существо Моргана восставало против этого предложения и сладенькой улыбки, его сопровождавшей, но вдруг через тупую боль, парализовавшую мозг, пробилась мысль, перекрывшая все и в одну секунду решившая дело. "Я не успел отблагодарить миссис Джоунз за то, что она сделала для меня, я не успел ее защитить, но я могу помочь другим людям, ее соседям, быть может, ее друзьям".
   - Я буду работать на вас, - сказал Джуннайт и добавил в приступе великодушия. - Если у меня будет крыша над головой на всю зиму, еда и патроны, мне хватит вашего задатка. - Морган помолчал, собираясь с мыслями. - У меня есть еще кое-какие дела в городе, улажу их и приеду в Сван-вэлли.
   - Договорились, - Уилберн протянул Моргану тихо звякнувший мешочек. Этот тип не скрывал своей радости - разве что руки не потирал, пятясь в прихожую.
   - До вечера, - сказал Морган и, закрыв дверь, привалился к ней спиной, запустив в волосы пальцы. Что-то в этой ситуации было знакомо, что-то отвратительно мерзкое... Ну, по крайней мере, это - повод покинуть гостеприимный кров и не причинять более беспокойства доброй женщине. "Чересчур доброй", - подумал Морган. Мистер Черрингтон прав: не годиться, когда дети растут рядом с человеком, от которого "смертью за милю пахнет..." Морган раскрыл мешочек и высыпал на ладонь немного золотого песка, несколько серебряных монет и сложенные вдвое бумажки: всего около ста долларов. Сложив деньги обратно, Джуннайт бросил его на стул и, вытащив из-под кровати седельные сумки, принялся набивать их своими пожитками; в сердце будто иголка застряла. Запихивая кожаный мешочек Уилберна в свои мешки, он подумал, что с удовольствием бы нашел тысячу предлогов, чтобы остаться подольше, даже платил бы за постой, но он не имел на это права. Даже оставить деньги он не мог - это оскорбило бы хороших людей, следующих Закону Запада, гарантирующего гостеприимство любому человеку, даже ганфайтеру без будущего. Натянув сапоги и рубашку, повязав шейный платок, Морган перекинул туго набитые седельные сумки через руку и, взяв шляпу со спинки кровати, обернулся, бросив через плечо последний взгляд на комнату. Взявшись за ручку двери, он все еще медлил: мебель и даже стены этого дома казались ему такими близкими и знакомыми, будто он родился и вырос здесь и никогда не знал другой жизни. Бесконечные секунды летели галопом, Морган зажмурился и сказав тихо: "прощай", открыл дверь и быстро вышел в прихожую. Натянув куртку, стрелок протер глаза и, стараясь не думать, вышел на улицу. Морозный воздух щипал кожу, выжигая все мысли; колючий ветер налетал порывами, гоня перед собой снежные стены. Морган ни разу не обернулся, пока не достиг платной конюшни. Уже внутри он прижался лицом к теплому боку кобылы, вдыхая знакомый запах сена и конского пота. Лошадка тихо заржала и ткнулась носом Моргану в плечо, когда он повесил на крючок в стойле седельные сумки, переложив часть денег в карман.
   - Я оставлю тут сумки, - сказал Джуннайт, расплачиваясь с конюхом, - но смотрите - если что пропадет...
   Он сопроводил свои слова выразительным жестом.
   - Можете не беспокоится, мистер, - заверил его конюх. - Все будет в полной сохранности, когда вы вернетесь. Я дорожу своей репутацией.
   Морган вышел, снова погрузившись в буран. Проходя мимо церкви, он видел, что отец Блейк провожает его долгим взглядом. Стрелку захотелось подойти и ударить преподобного, чтобы раз и навсегда отучить его так смотреть на людей. Но он не успел: Джозеф Блейк уже переключил внимание на спотыкавшегося мимо Мертона, тащившего в руке огромную бутыль виски, содержимое которой уже плескалось на донышке.
   - Как вам не стыдно, сын мой, - укорял священник, ухватив неудавшегося фермера за рукав. - Вы опять пьяны... Берите пример с Джона Смита. Вот кто всегда трезв и в будни, и в праздники. Понимаете меня, вы?... Работает с утра и до ночи все дни, кроме праздников и воскресенья, а не шатается без дела по улице...
   Морган ускорил шаги и прошел мимо.
  

* * *

  
   Ветер играл снегом, закручивая его в маленькие смерчи, плясавшие вдоль улицы, и Моргану это напомнило нежные, розовато-белые лепестки, опадающие с персиковых деревьев и летящие вместе с нежным дуновением теплого весеннего вихря. Морган помотал головой, ускорив шаги, но именно в этот момент "оно" навалилось на него, яркой вспышкой вырвалась из небытия далекая весна шестьдесят пятого года, когда он пробирался через разоренную Джорджию, уходя все дальше на Запад... Та весна, с пустыми черными глазницами фасадов домов, головешки на месте фруктовых садов и тонкие, трепещущие на ветру лепестки цветущего персика, цвета нарождающегося дня, на тонкой веточке, пробившейся через обугленную толщу мертвого исполина. Деревья всегда выживали лучше людей... После бегства из Анденсонвилля он забрался в чей-то уцелевший сарай на заброшенной плантации и лежал там, слишком уставший и истощенный, чтобы двигаться, согреваемый теплом украденного коня, ему повезло, что в его пристанище оказалось довольно много сена. На следующий день у Моргана хватило сил выползти из своего убежища и, наломав веток и коры с близ стоящей березы, разжечь в сарае огонь и вскипятить воду в импровизированном котелке. Там он и просидел всю зиму, восстанавливая свои силы за счет крыс, скудных запасов муки, припрятанных в стоге и того, что попало в расставленные им ловушки из веревки, также найденной в сене. Место было пустынное. Морган не отходил далеко и большую часть дня лежал, как медведь в берлоге, наращивая мясо на костях, в то время, как Шерман шел от Атланты до моря. Об этом он узнал гораздо позже, но в середине зимы ему это сослужило неплохую службу: два дезертира, он так и не понял из которой армии, так они были оборваны, пробирались куда-то мимо его пристанища, и Джуннайт обменял коня на еду, маленькую фляжку и револьвер с патронами. Когда немного потеплело, а запасы еды стали подходить к концу, в то время как ребра Моргана перестали напоминать обтянутый кожей скелет, он заткнул револьвер за пояс и двинулся на Запад. Хватит с него этой войны. Все. Наелся. Морган шел прочь от полей сражений, не скупясь на большие крюки - лишь бы не наткнуться на армию - союзную или мятежную - один черт. Он шел по дорогам через заросшие сорняками поля, мимо некогда богатой страны, которую он когда-то видел во всем великолепии, а теперь лежащей в руинах. Никакие оправдания, никакие воспоминания о лагере не помогали, только теперь Морган, вырванный из жизни на четыре года, понял, почему военнопленных практически не кормили. Как ни пытался Джуннайт забыть это, закрыть свои сердце и разум, он не мог не видеть тощих детей, стоящих возле покосившихся изгородей, тихих девочек и мальчиков с затравленными взглядами, и женщин с голодными глазами, работающих в поле, еле поднимающих тяжелые мотыги. Морган знал, стоит ему прикинуться мятежником, идущим домой в "пашенный отпуск", и они накормят его, оставив без хлеба свою семью, думая только о своих сыновьях и мужьях. На развалинах ему иногда удавалось накопать овощей, пару раз его подмывало стащить где-нибудь курицу, но видя этих людей день за днем, он все не мог на это решиться. На нем был серый мундир и синие брюки - все люди, встреченные им, принимали его за пообносившегося конфедерата, позаимствовавшего часть обмундирования у янки, если вообще что-то думали на этот счет...
   Эта секундная вспышка памяти была вовсе ни к чему, и Морган все-таки сумел справиться с ней, но неприятный осадок остался: ему это было совсем не нужно, когда предстоял серьезный разговор с Линдейлом. Остановившись возле салуна, Морган провел пальцами по лицу, смахивая налипший на ресницы снег. В глубине сознания шевельнулась мысль о том, что Линдейл - человек не простой, даже интересный, но она была так же безжалостно задавлена, когда Джуннайт поднялся по скрипящим ступеням и, открыв тяжелую внешнюю дверь, закрытую по поводу холодов, прошел в помещение "Клубничного поля". Морган постоял немного, давая глазам привыкнуть к полумраку; тусклые лучи света с трудом пробивались сквозь грязные, замерзшие окна. Оставляя мокрые следы на посыпанном опилками полу, Джуннайт прошел к стойке.
   - Виски, - сказал он, бросая бармену монету, и когда тот склонился над стаканом с бутылкой, перехватил обе его руки.
   - Где Джон Линдейл? - шепотом спросил стрелок. В его глазах плясали ледяные огоньки, и бармен, заметив их, посмотрел на узкую, едва заметную дверь между шкафами со спиртным. Морган перемахнул через стойку, проскользнул в помещение за баром и мгновенно зажмурился от яркого света, брызнувшего в глаза. В маленькой пристройке было тепло, весело трещали дрова в печке, тяжелые портьеры были опущены, закрывая бессильно воющую бурю, отгораживая от нее этот островок уюта. Лампа и несколько свечей успешно боролись с мраком, отбрасывая на стены неровные тени с рваными краями, в комнате было относительно светло. Линдейл сидел за столом и что-то быстро писал, судя по всему он не слышал, как вошел нежданный посетитель. Джуннайт осторожно прикрыл дверь, и его взгляд внезапно уперся в портрет Линкольна, прибитый к двери. Мгновенно вернулась мысль о том, что противник не так прост, как кажется, но он снова отмахнулся от нее и довольно громко сказал:
   - Эй, Линдейл!
   Прежде, чем Морган успел что-либо сообразить, хозяин салуна уже смотрел на него с холодной улыбкой и желтыми огнями в зрачках, держа в руке револьвер.
   - А, это ты... - радостно сказал Джон. - Я уже не надеялся увидеть тебя... Кидай мне револьвер, тогда сможем поговорить без помех, как добрые друзья. Да, и не становись на ковер, с тебя вода течет.
   Морган медленно расстегнул пояс левой рукой и швырнул его Линдейлу, который подхватил кобуру на лету и, положив перед собой на стол, убрал свое оружие.
   - Садись, пожалуйста, - предложил Джон вежливо. - Сигару?
   Морган отрицательно покачал головой и, покрывшись багровыми пятнами, опустился на предложенный стул, раздавленный собственной трусостью и беспомощностью. Он не мог противостоять этому человеку.
   - Так что тебе нужно? - спросил Линдейл, закурив. Любопытство и ярость схлестнулись в груди Моргана, но второе понемногу взяло верх и тогда он сказал небрежно:
   - Да так, хотелось взглянуть на одну серую крысу и узнать, осмелится ли она пищать и огрызаться, когда я твердо стою на ногах.
   Линдейл выдвинул ящик стола и принялся изучать его содержимое.
   - Мне тоже было интересно... - медленно проговорил он, - ни одна синебрюхая крыса, которой я наступал на хвост и которую вышвыривал из моего заведения, обратно не возвращалась. Тут есть еще кое-что: грызуны не переваривают свинца, а в здешних местах он в горах, в пище, в воде, даже в воздухе, говорят. Так что я думал, что в основном вывел здесь их всех... Когда-то, далеко отсюда, я видел пять довольно неплохих крыс, погибших из-за свинцового отравления, - в их организмах скопилось слишком много этой дряни...
   Высказавшись, Линдейл вытащил из ящика перочинный нож с перламутровой рукояткой и, попробовав пальцем лезвие, принялся точить карандаш, так сильно на него нажимая, что из-под лезвия поползла длинная спиральная стружка.
   - Я тоже видел крыс однажды... Серых. И много... Они загрызли несчетное количество хороших людей в лагере для военнопленных... - перед глазами Моргана взошла мертвая луна, отраженная неподвижными зрачками Джека.
   - Генри Уэрца повесили, - быстро возразил Линдейл. Его пальцы дрогнули, на ровном крае стружки образовалась впадина.
   - А сотня других осталась гулять на свободе, - сказал Морган, сражаясь с призраками.
   - Выродки есть везде, - Линдейл нажал сильнее, и стружка упала на стол; он нервно жевал сигару, выдыхая клубы сизого дыма, как локомотив. - Мы сражались за свою страну.
   - Ни одна страна не стоит этого, - оборвал его Морган грубо.
   - Не стоит... - эхом отозвался Линдейл. Он кивнул и замер на мгновение с ножом в одной руке и карандашом в другой, уставившись в пустоту, а потом будто очнулся.
   - Многие синебрюхие поняли это достаточно быстро, чтобы откупиться. Их женщины позволили им это. А ты что, слишком бедным оказался? Или слишком тупым?
   - Многие откупились, да... - протянул Морган, сделав вид, что не заметил оскорбления, но в его глазах сверкнули искры. - И возможно, я оказался глупцом, но уж не глупее тех, кто начинает заранее проигранную войну и очень удивляется, потерпев поражение.
   Джонатан Линдейл выслушал эту речь до конца, откинулся на спинку кресла и, затянувшись сигарой, с силой швырнул перочинный нож в Моргана, по крайней мере, так тому показалось в первый момент, и он вжался в свой стул. Линдейл усмехнулся углом губ и выпустил изо рта несколько тонких колец, растаявших тут же у него над головой.
   - Но мы хотя бы попытались, - тихо, обращаясь куда-то в пустоту за спиной, Моргана проговорил он. - Да, мы проиграли... Но, черт возьми, никто не может сказать, что мы плохо сражались. Чертовы политики сгубили и предали нас. Наш драгоценный президент пытался бежать от янки в женском платье[12.], однако этому обстоятельству не поколебать славу героев Конфедерации. Вы унижали нас, празднуя победу в наших городах, но все же даже после Аппоматокса последняя битва осталась за нами!
   Он очнулся. "Что я трачу время на разговоры с янки? Держу пари, этот тупой канзасец не понял ни единого слова. Люди поумней, Алиса, например, и те не всегда понимают, что у меня творится в душе. Мисс Морроу всегда знает, когда мне плохо, но я не могу ей объяснить, почему, как ни стараюсь..."
   Однако его забавлял этот парень, считающий, что знает все на свете и уверенный, что мир крутится вокруг его проблем, поэтому, подняв револьвер Моргана, Джонатан Линдейл приказал:
   - Вынь ножик и давай сюда.
   Морган, оторопело внимавший стремительному бреду, тщетно пытавшийся отыскать достойный ответ, обернулся и уставился на перламутровую рукоятку, застывшую посреди переносицы Линкольна. Медленно, словно во сне, он встал и, потянув ручку, высвободил лезвие. Он стоял с ножом в ладони, прикидывая свои шансы. Их было слишком мало и, когда Морган снова обернулся к Линдейлу, на губах последнего блуждала понимающая усмешка.
   - Бут был идиотом. Ему следовало бы пристрелить Эйба до войны, да и Лонгстрита тоже, - сказал он; этот янки был слишком туп, и Джон читал его как открытую книгу, - и уж конечно не надо было попадаться... Лонгстрит... Черт! (он стукнул по столу кулаком, и Морган подпрыгнул от неожиданности). Не знали те парни, что свято верили ему и умирали для него, которых он вел в бой, что их герой окажется паршивым предателем, подлижется к янки и будет поливать грязью того, чьего мизинца он не стоит... Ладно, давай сюда эту игрушку.
   - Ничего бы не изменилось, - Морган протянул ножик Линдейлу лезвием вперед, но тот, продолжая улыбаться, перехватил рукоятку возле клинка, и план Моргана снова провалился, хотя пальцы его все же рефлекторно дернулись в сторону прежде, чем выпустить перламутр.
   - Возможно, - согласился Линдейл, - а возможно, и нет. Мы любим коротать вечера вместе: я и Эйб, и я часто задаю ему этот вопрос, но он молчит, потому что давно мертв... Иногда мне удается себя убедить, что реально именно второе "возможно". Особенно когда слышу, что вице-президент Стивенс снова занимает свое место в Конгрессе. А потом я открываю запоздавшую на месяц или больше газету и вспоминаю о мистере "безоговорочная капитуляция"[13.], сидящем в Белом доме, о чернокожем парне, занявшем в сенате место Джефа Дэйвиса, и понимаю, что мое "возможно" - всего лишь фантазия. Ведь, если бы войны не было, один валялся бы пьяным в какой-нибудь конюшне, а другой... Я читаю напечатанные буквы и понимаю, что мои воспоминания - не страшный сон, все действительно было...
   - А какая твоя сторона в теперешней войне? Я имею в виду Сван-вэлли и "Ленивую М", - спросил Морган, снова садясь на стул. Его заинтересовал разговор, хотя он многого не понимал, к тому же просто так уходить он не собирался.
   - Моя сторона? - Линдейл хмыкнул. - Я всегда на стороне победителя.
   - "Ленивая М" выиграет войну? - спросил Морган, внутренне холодея, потому что чувствовал, что Линдейл говорит правду.
   - Да, - Линдейл кивнул и резко втянул в себя сладковатый дым.
   - Но ведь так быть не должно... - голос Моргана осекся. Он бы и сам не влез в это безнадежное дело, если бы не увидел глаза миссис Джоунз.
   - Невиновные не должны пострадать, - сбивчего бормотал он, обращаясь скорее к себе, чем к Линдейлу. - Ведь когда-то ты сам не был на стороне победителя, Джон.
   - Я был молод и наивен в то время, - в голосе Линдейла звенела светлая грусть. - То время ушло.
   - Тогда тебе следовало бы наживаться на янки, а не кидаться на них, как бешеная собака, - заметил Морган, испытывая острое желание ссоры, непонятно откуда возникшее.
   - Война закончилась, Линдейл.
   - А что ты знаешь о войне? О нашей войне? - лицо Джона исказила гримаса боли, и, чтобы скрыть ее, он снова принялся рассматривать что-то в ящике своего стола. - Разве ты был с нами, когда мы маршировали день за днем с пустыми желудками и босыми ногами?! У нас кончались патроны, и других мы не могли достать. Мы грабили мертвецов янки, чтобы получить одежду... И все же мы выиграли большинство сражений, и битву за Фредериксберг в частности, когда сумасшедшие командиры бросали полк за полком на окопы Мари. Солдаты бежали по открытому склону, и вскоре он весь стал синим... Я был с мятежной армией, я видел их день за днем, и хотя знал, с самого начала, что проиграем, в этот день самой легкой из наших побед, мы все были одним целым: нас объединяло нечто огромное, магическое. А когда ночью небо засверкало широкими полосами, переливающимися будто чешуя древнего дракона всеми цветами радуги, мы кричали, и наш мятежный клич сотрясал землю и небеса, и звезды готовы были рухнуть вниз. Мы бросали вверх наши шляпы, нам казалось, что сам Всевышний торжествовал победу вместе с нами, и я... - голос его достиг вершины и оборвался, застыв в тишине.
   - Всего лишь чертово северное сияние, но я почти поверил, что наша победа возможна... - прошептал он и добавил грустно несколько минут спустя:
   - Я часто вижу то утро, перед Геттисбергом... Когда битва еще не была проиграна, и все еще было возможно...
   ...А потом наступило долгое, протянувшееся в бесконечность Четвертое Июля, самое жуткое на его памяти, когда колонны измученных, оборванных, мрачных людей с почерневшими лицами начали долгое безнадежное отступление из Пенсильвании, не добравшись до Вашингтона и не дав передышки Виксбергу. Наверное, не один Джон тогда догадался, что это было начало конца.
   В воздухе повисла звенящая тишина. Молчание длилось несколько минут, а потом Линдейл вдруг резко, с грохотом захлопнул ящик и, вскинув голову, уставился Моргану в глаза; он заговорил, голос его звучал твердо:
   - Неважно. По крайней мере, мы не превращали чужие усадьбы в кладбища. Генерал Ли был добрым человеком, попавшим в сложные обстоятельства. Считал своим проклятием полученное военное образование до конца своих дней, говорят, хотя, по-моему, именно его расчет помог сберечь много жизней. Хотя, именно из-за него агония затянулась... Тот самый случай, когда хороший человек может причинить много зла... Берегись, канзасец. Хорошими намерениями вымощена дорога в ад.
   Линдейл умолк. Морган поднялся, сжимая кулаки.
   - Что ты хочешь сказать?
   - Что слышал, - холодно отозвался Линдейл, давя окурок в медной пепельнице. - А теперь убирайся.
   - Не могу, - Морган громко сглотнул.
   - Я должен был догадаться... - улыбка Линдейла была широкой и дружелюбной, хотя глаза горели голодным волчьим огнем, жаждущим крови. Он подцепил пояс с револьвером, поднял его со стола и, встав, швырнул Моргану. Пальцы Джуннайта схватили на лету вытертую кожу и машинально сомкнулись на ореховой рукоятке. Он мог бы попробовать застрелить Линдейла, а тот стоял и скалился, будто держал козырь в рукаве. "Нет, не сейчас... - остановил себя Морган. - Тебе нужен реванш..." Он медленно отпустил рукоять и, застегнув пояс, повесил его себе на плечо.
   - Снаружи. Мне только кровь с пола оттирать не хватало, - Линдейл изящным жестом указал на дверь и, пропустив вперед Моргана, пошел за ним. Он думал об одном забавном случае в городке на границе: Один бандит (опасный человек, как говорили), бездельничавший в городке у железной дороги, очень любил стрелять по "любимчикам Чарли Крокера"[14.] от нечего делать. По утрам он выбирался из своей хибары с бутылью виски под мышкой и направлялся в салун, ища по пути, кого бы пристрелить. Чтобы достичь заведения, ему надо было перейти через реку. И вот однажды один китаец (маленький такой, тощий) стал приходить к тому ручью и сидеть на берегу так, чтобы его было видно с моста, по которому бандит ходил несколько раз в день. Сидел и, как завидит громилу, начинал лопотать что-то по-своему. Бандит поинтересовался, о чем говорит китаец, ему сказали: "что-то про берег реки да труп врага", и тот немного испугался, что на него порчу наводят. Он стрелял в китайца, как только завидит, но "любимчик" был слишком юрким и быстро бегал. Всегда, когда бандит шел через мост, китаец был на месте и в один прекрасный день дождался. Однажды громила вышел на мост, как всегда пьяный с утра, револьвер наготове, а жителя "Поднебесной" нет. Бандит бутыль выронил и к перилам бросился: головой по сторонам крутит, а перила-то гнилые оказались и подломились. Река не слишком глубокая была: по грудь самое большее, но пьяница упал лицом вниз да и захлебнулся. А китаец, говорят, из кустов вышел, головой покачал и домой пошел.
   Только вот, с Джонатаном Линдейлом этот номер не пройдет.
  

Глава V. Столкновение.

   Линдейл захлопнул за собой дверь и, заперев ее на ключ, снял тяжелую медвежью шубу с крюка. Алиса, будто тень скользнула из-за шкафа со спиртным, и Джон поморщился, догадавшись, что она подслушивала, но вслух ничего не сказал. Линдейл обвел взглядом шумный, забитый людьми зал и перекинул шубу через руку. Бармен продолжал невозмутимо встряхивать бутыль спирта, чтобы разогнать табачный осадок. Алиса потянула Линдейла за рукав.
   - Осторожно, Джон, - шепнула она; ее глаза сверкали в полутьме, как черные бриллианты. - Семеро парней с "Ленивой М" в городе с утра. Видишь, двое в углу накачиваются виски?
   Линдейл кивнул.
   - Это люди Макклахана. Час назад в город приехали ребята из Сван-вэлли. Они могут сцепиться в любой момент.
   Джон кивнул снова, с завистью глядя на спину Моргана, одним прыжком перескочившего через стойку и ожидающего противника. "Да, Джон... Тяжеловат ты стал для таких фокусов. Стареешь... Хотя этот парень, должно быть, не намного старше. А ведь когда-то..." Все существо Линдейла сотрясалось от внутренней дрожи, скрытой и сладостной, какую могло вызвать лишь предвкушение славной драки с достойным противником, первым, пожалуй, за всю жизнь, которого он не презирал. Он поглядел на Алису с мягкой полуулыбкой.
   - Скоро вернусь, - коротко сказал Линдейл бармену и, выйдя из-за стойки, развернулся к Моргану. - Хочешь реванш, да?
   Джуннайт кивнул.
   - Прекращай болтать и переходи к делу, если не трус, - прошипел он с вызовом.
   - Ты знаешь, - задумчиво произнес владелец салуна, - мне кажется, ты и подобные тебе должны быть благодарны Конфедерации.
   Лицо Линдейла приблизилось, каждое его слово оставляло след в сердце Моргана, как раскаленное железо:
   - За то, что вас упрятали в этот спокойный уголок... Как его? Андерсонвилль. И лишили сомнительного наслаждения созерцать все ужасы той войны... Если бы ты видел все, что я... сомневаюсь, остался бы ты в здравом рассудке.
   Морган отлично знал, что Линдейл намеренно перепутал название. С каким-то звериным ревом, прорывающимся изнутри, кинулся он на противника. Прежде, чем он успел что-либо сообразить в затуманившей мозг алой пелене ярости, владелец салуна увернулся, пропуская нападающего мимо, потом схватил его за волосы и с силой ударил о полированную стойку лицом. Нос Джуннайта противно хрустнул, из него хлынула кровь, абсолютно обескураживая парня, на глаза помимо воли навернулись слезы. Он схватился за бандану, поспешно принялся вытирать обильно текущую алую жидкость, а когда, справившись кое-как, вскинул голову, озираясь по сторонам в поисках врага, тот уже быстрым шагом направлялся к выходу. Чертыхаясь, стрелок зажал разбитый нос и поспешил за обидчиком.
   Морган быстро шел к выходу, стиснув зубы, еле сдерживая клокотавшую и бившуюся внутри магму гнева, окрасившую его лицо и шею алым, заставившую побелеть рваный узкий шрам, аккуратно спрятанный под шейный платок, когда будто сильный удар сотряс его донельзя напряженное тело, мгновенно заставив позабыть о Линдейле. С огромной бутылью виски, двумя стаканами и беззаботной ухмылкой, направляясь к столику в углу, шел мужчина в расстегнутой куртке с бараньей подбивкой, надетой поверх клетчатой рубахи, и мир исказился, потемнел в зрачках Джуннайта, отразивших на мгновение давнюю мертвую луну и вспышки снега, закованного в хрупкую ледяную броню.
   - Анденсонвилль, - негромко сказал стрелок, останавливаясь и скидывая кожаную петлю с курка своего револьвера. Это слово растворилось в общем гаме голосов, но тот, кому оно предназначалось, услышал и обернулся, мгновенно побелев, наткнувшись на взгляд Моргана, будто смерть уже коснулась его лица. Джуннайт молча рванул из кобуры револьвер. Он видел перед собой только одного мужчину, его профиль, его губы, изогнутые тонкой усмешкой, в которой сквозило злорадное наслаждение, его черты, размазанные в свете луны, в жутком контрасте с заостренными чертами Джека, лежащего у его ног. Смертельная ярость схватила ганфайтера за горло и так сдавила, что зарябило в глазах и застучало в висках... Морган очнулся.
   Мгновение он тупо смотрел на мужчину, который стоял, шатаясь, давя разбитое стекло ногами в тщетной попытке обрести равновесие, уронив наполовину вытащенный револьвер обратно в кобуру. Человек удивленно глядел на окровавленную ладонь своей левой руки, которой секунду назад провел по темно-багровой рубахе. Он поднял глаза; в них был немой вопрос, он согнулся пополам и рухнул навзничь, опилки мгновенно впитали струйку крови, сбегающую по щеке изо рта. Смерть стерла ухмылку с его лица, и Морган похолодел: что-то неуловимое в выражении рта мужчины, напоминавшее Андена, улетело, будто сдернутый ветром сухой листок; в застывшей безжизненной маске не было и намека на одного из демонов Джуннайта. Кто-то рванулся к оружию. Морган поймал это движение углом глаза и, вскинув револьвер, выстрелил, не целясь, а потом кинулся к черному ходу и, распахнув дверь, выскочил из салуна. Раненый поднялся и снова рухнул навзничь; дыхание вырывалось с хрипом из его полуоткрытого рта. Линдейл был уже в дверях, его нога коснулась порога, когда грянул выстрел. Обернувшись, он пристально оглядел всю сцену, потом
   вытащил из кармана сигару и, закурив, пробормотал, не обращаясь конкретно ни к кому:
   - Видимо, "реванш" откладывается.
   На его широкоскулом лице не отразилось ничего, однако глубоко в зрачках мерцало удовольствие, когда он скинул петлю, удерживавшую револьвер в кобуре и, набросив шубу, вышел в переднюю дверь. Все шло по плану.
  

* * *

  
   Мистер Черрингтон сидел за своим рабочим столом и заполнял бухгалтерскую книгу мелким убористым почерком, когда тихо открылась хорошо смазанная дверь и, шурша юбками, вошла его жена.
   - Идем обедать, - ласково сказала она, мягко отодвигая от него толстый амбарный том и вынимая из рук перо. Муж улыбнулся и, поднявшись, коснулся губами ее волос. Ветер донес эхо двух отдаленных хлопков.
   - Что это? - миссис Черрингтон сжалась, зрачки ее расширились от ужаса. - Выстрелы? Опять?..
   - Нет, дорогая, конечно, нет... - муж взял ее руки в свои. - На Рождество готовят какие-то особенные фейерверки, а сейчас, наверное, проверяют петарды... До праздника совсем немного времени осталось.
   - Как я испугалась, - прошептала миссис Черрингтон. - Наверное, я никогда не перестану боятся.
   - Все в порядке, - негромко сказал Роланд Черрингтон. - Пойдем обедать.
   Он обнял ее за плечи, и они спустились в столовую. В тот момент, когда супруги переступили порог, глухо прокуковала кукушка, извещая всех о наступлении двух часов дня. Обед был на столе, и дети, свободные от школьных занятий по поводу субботы, сидели на своих местах, ерзая от нетерпения, однако зоркий взгляд матери сразу заметил пустое место.
   - Где Люсьен? - спросила миссис Черрингтон, раскладывая по тарелкам тыквенную кашу. Во время каникул или выходных, когда у сына появлялось много свободного времени для авантюр, она всегда нервничала.
   - Он играет на улице, - сказала Мари. - Можно мне персик?
   - Да, да... - рассеянно пробормотала миссис Черрингтон. Смутная тревога стала понемногу заполнять душу, пока она смотрела, как ее младшая дочь с наслаждением выуживает из банки законсервированный фрукт, а старшая наливает себе молоко. Жаклин уже считала себя самостоятельной, и ей нравился сын Марсвелов, который был года на три старше и собирался бросить школу на следующий год, чтобы помогать в лавке отцу.
   - Люсьен опять ушел без спроса, - сказала Жаклин. Люсьен был младше на три года, но немного выше и любил ее задирать, поэтому она не могла упустить такую возможность пожаловаться на брата, однако мать почему-то не рассердилась, только морщина прорезала ее лоб. Снова послышались хлопки, и миссис Черрингтон вздрогнула.
   - Пойду, позову его, - сказала она и, положив ложку, которой раскладывала кашу, нервно вытерла руки о фартук, поворачиваясь к дверям.
   - Сиди, я схожу, - предложил мистер Черрингтон. Он открыл дверь и, выйдя в прихожую, снял со стены шубу. Миссис Черрингтон села и машинально отломила кусок булки.
   Грохот раздался снова, на этот раз ближе, и женщина вдруг выронила хлеб. Согнувшись, она закрыла руками уши, шепча срывающимся голосом:
   - Это не петарды... Это... выстрелы... Выстрелы...
  

* * *

  
   Морган сбежал по ступеням и, торопливо оглядевшись, заменил использованный барабан. В его голове не укладывалась сама мысль о том, что можно было так ужасно ошибиться. Он нагнулся, зачерпнул пригоршню снега и приложил к распухшему носу, пульсирующему тупой болью. Кровь практически перестала идти, но дышать все равно было сложно. Ветер стих, снег падал в тишине слипшимися редкими хлопьями, обнимая город, будто крыльями ангелов... Скоро Рождество... Нормальные люди уже готовят подарки родным, достают елочные украшения с чердаков или мастерят их из блестящей бумаги вместе с детьми в уютной гостиной с ходиками на стене, перед потрескивающим приятным березовым теплом камином... Красивый немецкий обычай - наряжать елку всей семьей, миссис Черрингтон, наверное, тоже будет...
   А он, Морган Джуннайт, бредет, съежившись от холода, по щиколотку утопая в снегу, с револьвером в руке и размазанным по лицу носом, и за спиной у него опять кровь... "Неважно." Парень сам не заметил, как использовал недавно слышанное от Линдейла слово. Заскрипел снег, сопротивляясь чьим-то шагам, утрамбовывающим его воздушный покров, укутавший усталую землю, и Морган вскинул револьвер - инстинкт, который будет с ним, пока не кончится жизнь -, но сразу же опустил, разглядев за снежной пеленой Уилберна и сопровождавших его людей, некоторые из которых носили дорогие меховые куртки, мало стеснявшие движения, при виде которых Моргана начала душить зависть.
   - Мы проходили мимо салуна и услышали выстрелы. Бен Бристон и Джим Хорриган говорят, ты убил парней с "Ленивой М"? - Уилберн ткнул пальцем в двух парней позади. - Поздравляю.
   Среди сопровождавших хозяина Сван-вэлли Морган увидел и Мортимера. Приветливо махнув знакомому рукой, стрелок сплюнул в сторону Уилберна, целясь в его начищенный до тошнотворного блеска сапог, и пошел дальше. Джуннайт не был настроен разговаривать, к тому же его раздражал снег, закрывавший обзор и вызывавший смутную тревогу, мечущуюся в голове, будто испуганный зверь: в городе, скорее всего, есть еще наемники с "Ленивой М", и они, наверняка, уже ищут его. Через несколько шагов его нагнал Уилберн.
   - А что теперь? - спросил он с приторно-сладкой улыбкой. - Здесь Сид Рэйми, Нед Бентлайн... Им не понравится то, как ты обошелся с их дружками.
   Страшный грохот, больно ударивший в барабанные перепонки и отозвавшийся звоном в голове, перекрыл слова Уилберна, и Бен рухнул в снег.
   - Берегись! - заорал Морган, бросаясь в сторону; Уилберн, издав нечленораздельный писк, упал на живот и залез под тротуар с такой прытью, которой стрелок не ожидал. Что случилось с остальными Джуннайт не видел. Он ткнулся лицом в холодную перину, а в следующую минуту перекатился на спину, стреляя не глядя, просто подняв руку с револьвером, а потом снова откатился. Морган догадался, что они наткнулись на тех, кого он опасался, но чье появление все же прозевал, отвлеченный глупой болтовней Уилберна. Чертыхаясь, Джуннайт заполз в неглубокую выбоину у дороги, которая могла, правда, с чудовищной натяжкой, сойти за окоп и поспешно нагреб небольшой снежный бруствер. Все же это было хоть какое-то укрытие.
   - Проклятый идиот... Идиот... - повторял он снова и снова сквозь плотно сжатые от ярости зубы, вытряхивая пустой барабан и вставляя на его место новый. - Всех нас подставил...
   Наемники с "Ленивой М" покупали табак в лавке Юджина Марсвела, когда услышали выстрелы и поспешили к заведению Линдейла, зная, что там были их друзья, которых послали заказать для всех выпивку и к которым они должны были вскоре присоединиться. Ворвавшись в салун, ковбои обнаружили там два трупа, которые тащили к дверям добровольцы, и бармена, сметающего кровавые опилки с пола. Не сговариваясь, парни с "Ленивой М" вышли на улицу и отправились на поиски людей из Сван-вэлли, каких, им было все равно, испытывая острую потребность отомстить. Они открыли огонь, как только увидели лица не из своего лагеря. Падая в снег, Морган успел заметить пятерых; у одного был шарпс.
   Снег сверкал под редкими лучами солнца, пробившими блокаду туч; резкий запах пота мешался с запахом снега и металлическим привкусом крови. Застигнутые было врасплох, но пришедшие в себя люди Уилберна спешно подыскивали укрытие, нападающие тоже рассеялись, занимая более безопасные позиции. Лежа неподвижно, Морган аккуратно стер налипшие на ресницы холодные хлопья и внезапно увидел Линдейла, подпиравшего спиной столбик веранды на другой стороне улицы, с сигарой в зубах, револьвером, спрятанным за спиной; на его лице было холодное любопытство и ничего более. "Надо убираться отсюда", - решение пришло внезапно, как тогда, при Бул-Ране. "Это не моя война". Он слушал грохот перестрелки, то затихавший, то опять набиравший силу, вдавив свое начавшее коченеть тело в ледяную выбоину. Морган не хотел лишний раз рисковать, высовывая голову, просто лежал, слушая свист пуль, и ждал подходящего момента. Он не видел, как укрывшийся за обледенелой бочкой под водостоком Мортимер, сжимая в обеих руках револьверы, задыхался, зажмурившись, чтобы сдержать слезы. Нанимаясь к поселенцам, он думал, что будет всего лишь отваживать воров от чужого стада - работа, к которой он привык с детства, да передавать кое-какую информацию брату, но никак не ожидал такого. Около него лежал Бен, задумчиво разглядывавший небо неподвижными зрачками, а еще, до того как спрятаться, он видел славного веселого парня с добрыми глазами, с которым Райли часто играл в покер. Мортимер всегда знал, что он работает на "Ленивой М", но только увидев беспощадную ярость в глазах знакомого, начал понимать, как далеко все зашло. Его нервы были натянуты до предела, и, когда пуля звонко стукнулась об обледеневший край бочки, он, не видя ничего перед собой, выскочил из своего укрытия, стреляя из обоих револьверов. Мортимер не чувствовал пуль, попавших в него, просто услышал оглушительный грохот со всех сторон и упал, поскользнувшись. Его револьверы выстрелили в воздух; барабаны вращались, но пуль больше не было. Выше по улице, в своем маленьком окопе, Морган услышал стрельбу, будто сосредоточенную на одной цели в стороне. Это был его шанс. Морган резко вскочил, перепрыгнув через свой сугроб, у его виска свистнула одиночная пуля, и Джуннайт выстрелил в ответ, подхватывая свою шляпу налету и надевая ее. Стрелявший чертыхнулся, свалившись на одно колено на лед, и красные пятна вмерзли в землю, там где оно опустилось. Морган быстро огляделся: подстреленный им человек, подтаскивая раненую ногу, заполз за изгородь, ему явно стало не до драки; еще один человек с "Ленивой М" лежал неподалеку в снегу, зажимая полой куртки смертельную рану в животе, и кровь, стекая в снег, мгновенно застывала алой слюдой и белоснежные хлопья из ангельских крыльев, обнявших город, таяли на дрожащих губах, хватающих воздух.
   Морган отшвырнул пустой револьвер и схватил два двенадцатизарядных Уэлч-нэви умирающего. В отдалении лежало еще несколько человек, припорошенных снегом, - погибших или раненых... сложно было понять. Почувствовав, что огонь в его сторону ослабевает, из-за поленницы поднялся Джим, держа в руке револьвер, и Морган отчетливо увидел спиленный спусковой крючок и зарубки на полированной рукояти револьвера, отчасти прикрытые пальцами, а в следующий момент пуля снесла Хорригану полголовы, и он рухнул на обледенелые дрова...
  
   ... Мистер Черрингтон услышал слова жены в прихожей. Он набросил шубу и, выглянув в окно, похолодел: Люсьен, не обращая внимания на выстрелы, заинтересованно склонился над мертвецом посреди улицы. Мистер Черрингтон широко распахнул дверь сильным ударом ноги, его сердце бухало часто и тяжело, когда он увидел, как сын выпрямился.
   - Папа! - крикнул мальчик, размахивая в воздухе тяжелым револьвером. - Смотри, что у меня теперь есть!
   - Люсьен, нет! - вырвалось с дыханием из груди мистера Черрингтона, когда он кинулся к сыну, резко выбросив вперед правую руку, не замечая черного провала ружейного дула, ни на секунду не теряющего из вида точку над его сердцем...
   Кусок свинца ударил его в грудь, оборвав протяжный, полный отчаянья и страха крик, он захлебнулся кровью и упал в снег, хватая воздух губами, на которых уже лопались кровавые пузырьки, будто вытащенная из реки форель. Обрывки мыслей метались в голове Роланда Черрингтона, он потянулся вперед, стремясь доползти до сына и закрыть его от пуль, его рука, все еще вытянутая вперед, хватала пустоту дрожащими от напряжения пальцами, он попробовал встать, поднял голову... И ничего не увидел, кроме нависших над ним грязно-фиолетовых, странным образом искаженных домов и сумеречного неба. Он закашлялся, ощущая во рту мерзкий привкус металла, удивляясь, что так быстро стемнело... Когда они собирались обедать было только два... Надо будет починить часы, наверное, они сломались. Резкая боль навалилась ему на грудь, и он сплюнул несколько сгустков крови, мгновенно ставших льдом, внезапно вспомнив, что с ним. "Жена была права, он схватил первое оружие, которое увидел... Я был слишком самоуверен... Я совсем не знал эту страну... Чтобы выжить здесь, или где бы то ни было еще, надо... Надо... Люсьен!"
   Напряженная рука обмякла и безвольно упала, он ткнулся лицом в сверкающий снег, втянув его в себя в тщетной попытке... Дыхание прервалось. Круг замкнулся.
  

* * *

  
   Люсьен стоял посреди улицы, широко открытыми глазами наблюдая за снежными хлопьями, которые, кружась, опускались на неподвижную спину его отца. Мальчик не в силах был двинуться, просто стоял неподвижно, сжимая до побеления костяшек пальцев тяжелый пустой револьвер, выброшенный Морганом, и громко дышал открытым ртом, позволяя клубам пара растворяться в морозном хрустящем воздухе.
   Уцелевшие люди Уилберна усилили огонь, кто-то из них, воспользовавшись суматохой, добрался до оружейной лавки, расположенной рядом, и вернулся с патронами; ковбои "Ленивой М", не имеющие такой возможности, начали осмотрительнее расходовать боеприпасы, хотя почти все они, предвидя неприятности, имели при себе по три пояса каждый.
   Морган отступал вниз по улице, стреляя с обеих рук, и не видел трагедии, произошедшей у дома Черрингтонов. Большинство пуль свистели впустую, так как противники явно торопились, да и Морган палил только для того, чтобы не дать им лучше прицелиться. Мокрый снег практически залепил глаза, но патронов в Уэлч-нэви было, пожалуй, даже больше, чем требовалось. Морган поскользнулся и упал - над его головой свистнула пуля, он снова вскочил, несмотря на тяжелую куртку. Больше всего Морган не хотел бы вспотеть, но думать об этом как следует не было времени. В те несколько ужасных минут, пока Джуннайт не оказался за пределами досягаемости пуль, ему было все равно, что случиться с Уилберном, ему было наплевать на парней из Сван-вэлли, оставшихся в огненной ловушке, безразлично, что станет со всем этим городишкой вообще, а с Линдейлом - в частности; что его действительно волновало, так это седло, которое должно висеть на своем месте, да еще хотелось, чтобы дорога прочь из города была свободна...
   Пуля вонзилась в землю, взметнув искрящийся снег совсем рядом с Люсьеном, и мальчик вздрогнул, но не двинулся с места.
   Джон Линдейл с наслаждением затянулся сигарой и, щелчком отбросив окурок в снег, продолжил наблюдать за перестрелкой с прежней холодной усмешкой, но внезапно его взгляд наткнулся на одинокую маленькую фигурку в вытертой куртке на размер меньше, чем нужно, с ремингтоном в руке и человека, лежащего лицом вниз возле крыльца дома Черрингтонов. Маска холодного равнодушия в один краткий миг была сорвана с его лица, обнажив дикий, все поглощающий ужас, злобу и боль. Перед его глазами - фотографии босых четырнадцатилетних мальчишек, умирающих в окопах Питерсберга, около девяти месяцев не пускавших Гранта в обескровленный город. Рванувшись с места, Линдейл пересек пространство, отделяющее его от мальчика, в два прыжка, на ходу выхватывая из кобуры "рут-и-маклахан", сделанный на заказ. Стреляя поочередно в обоих направлениях, он подхватил Люсьена свободной рукой, как перышко, слегка подкинув, чтобы было удобнее держать, развернулся, прикрывая ребенка от пуль спиной, задержавшись лишь на мгновение. Он бежал дальше, стреляя из-под локтя, не глядя, ища глазами незапертую дверь, так как лавка Черрингтонов осталась позади. Возвращаться было нельзя. Мальчишка крепко обхватил шею ганфайтера и зажмурился, выпустив из рук револьвер, с глухим стуком упавший в снег. В ту же секунду Линдейл громко чертыхнулся сквозь стиснутые зубы, почувствовав удар пули, чуть не сбившей его с ног. Он пошатнулся, но устоял, правая сторона груди онемела мгновенно; Джон мотнул головой, будто раненый гризли, сунул за пояс пустой револьвер и, выдернув той же рукой из наплечной кобуры второй, пальнул пару раз в ответ, продолжая двигаться.
   "Безопасное место... Где же оно, есть ли оно вообще в этом проклятом городе..." Горящие голодным пламенем зрачки Линдейла поймали ближайшую дверь и устремленный в бесконечную глубину небес острие церковного креста. С размаху налетев на толстые створки коленом и плечом одновременно, Джон высадил одну и свалился на пол в полутьме храма, попутно поймав еще одну пулю, зацепившую бедро. Преподобный Джозеф Блейк вздрогнул от резкого звука, свеча в его руке прыгнула, пламя дернулось и погасло. Левая створка дверей задребезжала, качнувшись на единственной уцелевшей петле, издав пронзительный горестный всхлип. Поднявшись с трудом, Линдейл поставил на ноги Люсьена.
   - Позаботьтесь о мальчике, отец, - сказал он. Мистер Блейк снова вздрогнул при звуках этого голоса, но, справившись с собой и мысленно готовясь к неприятному разговору, пытаясь оттянуть время, снова зажег свечу; руки его тряслись. Когда он обернулся, его лицо отсвечивало землисто-серым, но он не увидел того, кого опасался. Джонатана Линдейла не было в церкви, только маленький Люсьен стоял около стены с огромными, как блюдца, глазами и шумно дышал, сжимая в руках снятую с головы шапку.
   И падал за окном пушистый снег, погребая кровавый лед под своим холодным сверкающем саваном.
   И пронзительно скрипела, разрывая на части душу, дверная створка на ржавой петле, заглушая затихающее эхо выстрелов... Хозяин салуна исчез.
  

* * *

  
   Алиса медленно поднималась по негромко скрипящим ступеням и думала о том, что стрельба стихла час назад и что она больше не может находиться там, внизу, среди всех этих равнодушных людей, продолжая играть свою роль. Ее черты застыли, как лицо индианки. Алиса не могла себя обмануть: она всегда знала, что когда-нибудь это случиться, но почему же тогда она мучает себя неизбежным? Ей хотелось выбежать в снег прямо сейчас, даже не одеваясь, найти его, обнять и плакать, плакать... Но этого она не могла. Да и к чему? Живой или мертвый Джонатан Линдейл никогда не принадлежал ей. Она не знала его прошлого, не знала, чего он хочет от жизни, не знала его самого...
   Открыв непомерно тяжелую дверь, Алиса вошла в свою комнату, небрежно бросив кружевную мексиканскую шаль на спинку стула, и остановилась. На ее кровати лежал мужчина с сигарой в зубах, едва различимый в полумраке, оберегаемом плотно закрытыми ставнями от ледяного света.
   Алиса почувствовала, как теряет над собой контроль: все, что накопилось за годы в ее душе, вся злоба и боль внезапно прорвались наружу.
   - А ну, убирайся вон отсюда, парень! - закричала она, пинком скидывая его ноги в сапогах со спинки кровати. - Разлегся тут без разрешения, грязь натащил! Тупой баран! Думаете, вам, мужикам, за деньги все можно, да?
   - Потише, Алиса, - донесся до ее слуха несколько хрипловатый и слабый, но до боли знакомый голос. - Ты уж извини, я очень устал сегодня. Решил ненадолго прилечь и вроде как задремал.
   Трясущимися руками Алиса зажгла лампу, в ее мыслях царил хаос. Дрожащее пламя озарило Джона Линдейла, лежащего в одежде на одеяле и покрытых грязно-бурыми пятнами простынях, даже не сняв сапог, и спокойно затягивающегося сигарой. Слабость непреодолимой волной навалилась на Алису. Она машинально поставила на тумбу лампу и рухнула на стул, закрыв лицо руками.
   - Ты... - только и могла выговорить она. - Ты...
   Линдейл рывком поднялся, но резкая боль, пронзившая ребра, заставила его со стоном опуститься обратно на одеяло.
   - Алиса... - прошептал он. Женщина подняла голову и сдула прядь волос с лица, глаза ее были сухими.
   - Ты испортил все простыни, придется их менять.
   - Это никогда не поздно сделать. Извини, - Линдейл откинулся на подушку, и только тут Алиса заметила его бледность.
   - Рана серьезная?
   Линдейл судорожно затянулся сигарой.
   - Так, царапина.
   Алиса поднялась, неизвестно что придало ей силы, раздражение пересилило жалость.
   - Джонатан Линдейл, - закричала она, - как ты смеешь так со мной разговаривать, особенно после того, как ввалился без спроса и забрызгал тут все своей кровью, ты, ублюдок, ты... Лучше бы ты умер! Лучше бы...
   Она задохнулась, голос осекся. Глубоко вдохнув воздух и снова сдув непослушную прядь с лица, Алиса принялась расстегивать на нем рубашку, ее злость понемногу утихла. У него была сильная мускулистая грудь. Линдейл не сопротивлялся, хотя ему и не нравилось, что Алиса относится к нему, как к ребенку. "Наверное, это свойственно всем женщинам", - подумал он. Джон устал, добираясь задами от церкви до салуна, и поднялся к Алисе по лестнице черного хода, чтобы избежать лишних вопросов от посетителей "Клубничного поля".
   - Ты помнишь, - тихо заговорила Алиса, - как ты мне рассказывал о Европе, о Вене и Лондоне... Париже... Как мы представляли, что гуляем по Монматру, сидим в кафе на набережной Сены...
   Он прикрыл глаза, чувствуя, как ее руки осторожно касаются его ребер, снимая наспех сделанную из разорванной простыни повязку.
   - Ты читал мне стихи... Кажется, Ламартина и Мюссе по-французски... Давай поедем туда. Поедем, как только поправишься... Навсегда.
   Она налила из кувшина воды в таз для умывания.
   - Остатки образования тянут меня в Европу... - вздохнул Линдейл. - Но я не смогу там выжить. Дикость у меня в крови, я не умею жить на улицах с газонами, газовыми фонарями...
   Закончив промывать его более серьезную рану, Алиса вытащила из ящика ножницы и принялась разрезать окаменевшую от засохшей крови штанину.
   - Ты знаешь, я слышала новые стихи. Их написал один человек, бывший санитаром[15.] во время войны. Он издал книгу...
   - Слышал про этого янки, как же, - сквозь сжатые зубы отозвался Линдейл. - По мне уж лучше Френо. Или По.
   - Война закончена, Джон. Уже прошло больше пятнадцати лет. - Алиса резко дернула присохшую к ране ткань, и из груди Линдейла вырвалось глухое рычание. - К тому же По слишком мрачен.
   "Анабель... Анабель Ли... - Джон потряс головой, сражаясь с призраками. - Почему это случилось?" Он называл ее Анабель Ли, ее и только ее: "Неужели было какое-то роковое предзнаменование в этом прозвище..." Он резко огрызнулся:
   - Его стихи не мрачнее, чем "Иди с поля, отец" твоего санитара. Из стихов этого янки самым веселым я могу назвать только "О, капитан, мой капитан."
   - Значит, ты все же интересовался этим?
   Линдейл открыл было рот, чтобы возразить, но тут же закрыл: делать нечего, ей все же удалось загнать его в ловушку. Любое объяснение теперь будет выглядеть неправдоподобно.
   - Нет, "На берегах широкого Потомака" еще ничего... - пробормотал он неуверенно, прикрыв глаза.
   - Я дам тебе почитать, у меня есть стихи, переписанные от руки.
   - Я читал, - раздраженно бросил Линдейл, не открывая глаз.
   - Но, держу пари, что не это. - Холодный кусок мокрой простыни успокаивающе коснулся его ноги. - Послушай:
   Из бурлящего океана толпы нежно выплеснулась ко мне одна капля
   И шепчет: "Люблю тебя до последнего дня моей жизни.
   Долгим путем я прошла, лишь бы взглянуть на тебя и прикоснуться к тебе.
   Ибо я не могла умереть, не взглянув на тебя хоть однажды,
   Ее голос чуть дрогнул:
   - Ибо мне было страшно, что я потеряю тебя."
   Он слушал ее голос, прогоняющий прочь все мысли.
   Ну вот, мы и повстречались с тобою, мы свиделись, и все хорошо.
   Ее рука с прохладной влажной тряпкой на мгновение замерла.
   - С миром вернись в океан, дорогая,
   Я ведь тоже капля в океане, наши жизни не так уж раздельны,
   Посмотри, как крутятся великие воды земли, как все слитно и как совершенно!
   Она глубоко вздохнула, будто собираясь с силами, на его ногу капнуло что-то теплое.
   - Но по воле непреклонного моря мы оба должны разлучиться,
   И пусть оно разлучит нас на время, но оно бессильно разлучить нас навек;
   Будь терпелива - и знай: я славлю и сушу, и море, и воздух
   Каждый день на закате солнца ради тебя, дорогой.
   Женщина замолчала. Внезапно Джон почувствовал на своей щеке ее дыхание, а когда Алиса, думая, что он задремал, наклонилась и осторожно коснулась губами его щеки, Линдейл открыл глаза и поймал ее руку. Их взгляды схлестнулись.
   - Не надо, Алиса, - негромко сказал Джон, - зачем себя мучить?
   "Да и меня тоже..." - подумал он.
   Алиса раздраженно выдернула руку, с яростью затянув новые повязки, схватила таз для умывания, полный розоватой воды, и вышла из комнаты, громко хлопнув дверью. Линдейл снова прикрыл глаза и увидел Анабель. Она стояла в дверях и смеялась, озаренная ярким светом, и солнечные зайчики плясали в ее волосах. "Нет, нет..." - Линдейл покачал головой, не желая отпускать видение... Еще раз такое он не переживет. Ничего... Скоро он продаст этот дом, может, даже Алисе, и тогда они будут реже видеть друг друга... И все забудется... Линдейл глубоко вздохнул. Хорошо бы поскорее вернуться домой... Но торопиться нельзя. Ни в коем случае.
  

* * *

  
   Лошадка всхрапнула, дернув головой вверх, и провалилась по брюхо в холодную глубину сверкающей под робкими лучами солнца перины снега, но, мгновенно нащупав копытами твердую почву, вытянула Моргана на скальный уступ, с которого открывался вид на долину, где расположился поселок Сван-вэлли. Патрулей нигде заметно не было, и Морган удивился такой небрежности. Свою землю и свой дом, по его мнению, жители должны были охранять круглосуточно, а не только ночью... Они собираются только, когда атака начинается, или просто увлеклись построением собственных планов нападения? Морган мгновенно отбросил эту мысль и нахмурился. Да, отсюда можно угнать стадо любого размера совершенно спокойно... Машинально рука Джуннайта натянула повод. Он был тут один, с одной стороны лежал Сван-вэлли, с другой протянулась единственная улочка Иглз-Нест, над которой возвышался безымянный утес рядом с перевалом Рэбит-Иарс, ужасный в своем застывшем многовековом молчании, и Морган внезапно почувствовал, что ему не хочется ехать никуда, кроме как через перевал - прочь от города и его проблем. Он справился с этим: ему заплатили за работу, на которую он напросился сам, и Джуннайт разжал руку, натягивающую повод. Эта тишина и застывшие природные монументы, утонувшие в снежном сиянии, жутко контрастировали с грохотом, быстротой и кровавостью перестрелки... Морган вздрогнул, вспомнив, как Уилберн торопливо заталкивал под тротуар свой тощий, обтянутый желтоватой кожей скелет, совершенно забыв про дорогую шубу, и волна отвращения, прокатившись по всему телу, комком застряла в горле. "Север прекращает обмен военнопленными..." выплыла из тьмы почти забытого и зависла перед его глазами та проклятая газетная строка. "Меня предали... Нас всех предали..." - моментально откликнулась память, пробужденная от многолетней летаргии единственным легким прикосновением... Морган стиснул зубы. Спасать свою шкуру, бросив людей на произвол судьбы... Впервые в мозг гремучей змеей заползла мысль: может, в словах пьяного Мертона, прицепившегося к нему на улице, было больше истины, чем во всех речах Уилберна, да и его собственных размышлениях? Яд сомнения медленно отравлял мозг, разъедая понятия о добре и зле и смешивая их в причудливые сложные картины. Почему собственно он выбрал эту сторону? "Хороший человек может сделать много зла..." Откуда вообще у человека появляются враги, уж не существуют ли они раньше в его голове, понемногу становясь навязчивой потребностью? Не всегда, но в некоторых случаях? Лошадка медленно спускалась вниз, прощупывая скрытый под снегом путь, и так же с трудом пробирался Морган, выискивая в дебрях своей памяти хоть что-то непоколебимое, за что можно было бы уцепиться, как за спасательный пояс, но вместо этого вдруг вспомнил спиленный спуск и зарубки на револьвере Джима. Наемный убийца? В мирном поселении, жители которого которые долго мялись, не решаясь принять его, Моргана, услуги даже для возвращения украденной и жизненно необходимой собственности? Не может быть! Усилием воли Морган вытащил воспоминание о жене Джоунза; снова ясно и отчетливо увидев ее глаза, он уже был не в состоянии думать и обрел утраченное было равновесие. Уилберн - подлец, возможно, он нанимает стрелков, но ведь есть остальные, честные люди, которых Уилберн использует, которые боятся его наконец...
   Когда Морган въехал в Сван-вэлли, по его спине вдоль позвоночника пробежал холодок: темные, еле выглядывающие из-под снега дома, больше напоминающие землянки, нежели жилье, где человек обосновался надолго... Люди с хмурыми лицами отворачивались от него, будто от прокаженного. Навстречу внезапно, будто призрак, возникнув из-за какого-то домишки, шел человек: две седельные сумки висят на плече, длинная винтовка за скаткой одеял. Морган глядел на него с любопытством, прекрасно зная, что такое оружие с серебряными насечками на прикладе задаром не раздают, да и на деревьях такое тоже не растет, и именно поэтому решил спросить:
   - Эй, парень, Уилберн не появлялся?
   Незнакомец остановился и, прищурившись, поглядел на Моргана, сплюнув в снег сквозь зубы.
   - А как же! Явился недавно, - он пристально изучал собеседника. - Только ты, стрелок, осторожней с ним.
   Он поправил сумки на плече и снова сплюнул.
   - Лично я отсюда сматываюсь. Не нравится мне, когда босс бросает ребят в самом пекле и забивается под тротуар, будто трусливая крыса, пусть даже я и паршивый наемник!
   Сосредоточенная злоба ядом сочилась сквозь его голос.
   - Если ты тот парень, которого он сегодня нанял, не ходи туда. Тебя в хлеву поселят, на окраине, чтобы не пугал добродетельных идиотов, и они не разбежались прежде, чем Уилберн тут все заполучит.
   Морган вздрогнул от этих слов, звучавших в унисон его собственным мыслям.
   - Ну, как знаешь, парень, - незнакомец расценил это как знак пренебрежения и пошел дальше, но внезапно обернулся.
   - Видишь тот крайний сарай, у которого крыша кривая, на самой окраине? Если еще охоту не отшибло, иди туда.
   Мужчина махнул рукой в том направлении, откуда шел. Морган коснулся указательным пальцем полей шляпы и поехал в указанном направлении, а его собеседник отправился своей дорогой.
  

* * *

  
   Горячая волна смрада, несущая в себе сплав резкого запаха мужского пота, слежавшихся одеял, виски и табака, накрыла Моргана, когда он, поставив лошадку в маленькое стойло рядом с бараком, хорошенько растерев ее бока соломой и набив до краев кормушку, толкнул дверь в постройку, действительно напоминавшую хлев, своими, весьма покосившимися очертаниями. Закрыв за собой дверь, Джуннайт огляделся. Окон не было - только старая керосиновая лампа с черным от копоти стеклом чадила посреди длинного стола, выхватывая из тьмы лица людей, склонившихся над комбинации карт. Мужчины на мгновение обернулись, окинув стрелка безразличными взглядами, и снова вернулись к крис-кросу и выпивке. Глаза Моргана понемногу привыкали к полумраку, различая узкие нары вдоль стен, на которых лежали люди, пузатую огнедышащую печку в углу, бочку с водой возле двери, висящий рядом черпак... Барак был не убран: окурки, мешаясь с остатками соломы от бывшего хлева, валялись на полу среди луж табачной жижи и пролитого спиртного, койки - в беспорядке, на столе - батарея бутылок разного калибра, в углах - паутина. Ничего, Моргану приходилось зимовать в местах и похуже.
   - Ребята... - раздался с одной из нижних коек хриплый стон. - Дайте воды!..
   - Да пошел ты... - сказал один из мужчин, не поднимая глаз, голос его звучал ровно. Морган осторожно снял с гвоздя черпак и погрузил в бочку.
   - Ребята... - снова раздался слабый, настойчивый голос, не желающий дать им забыть, что человек еще жив. - Горло... Горит... Воды!
   Морган присел на корточки рядом с койкой и, приподняв голову лежащего, помог ему выпить все. Сперва он удивился, как могли раненые оказаться здесь раньше него, но потом сообразил, что, стремительно покинув город, выбрал более длинную дорогу и блуждал без цели, потеряв ориентацию и чувство времени; должно быть, прошло несколько часов, которых он даже не заметил.
   - Эй, смотрите! У нас появилась сиделка! - негромко сказал, хихикнув, один из игроков. - Эй, сестренка, не заштопаешь мне штаны?
   Морган молча опустил голову раненого на подушку и рванул из-за пояса револьвер.
   - Что ты сказал? - стальным тоном спросил он, не глядя на обидчика.
   - Да ладно тебе, парень, - стушевался наемник. - Я ничего плохого не имел ввиду... Только этому парню мы все равно помочь не сможем. Рану перевязали, а там... Если до утра не помрет, может, и выкарабкается.
   Морган вернул револьвер в кобуру и поднялся, но раненый схватил его за рукав.
   - Спа... Спасибо... - слабый шепот Джуннайт не услышал, а скорее угадал по дыханию.
   - Держись, - тихо сказал он в темноту, разгибаясь. - Они могут говорить что угодно, но я знаю: ты выживешь.
   Морган повесил черпак на место и, не без раздражения швырнув седельную сумку на одну из незанятых верхних полок, сам полез туда. В лежащем на койке внизу человеке он узнал одного из стрелков, принимавших участие в недавней схватке. Тот был без сознания: голова свесилась набок, черты заострились. Морган отвернулся. Человек, возможно, был уже мертв несколько часов, но никого это не тревожило. Морган отвернулся. В щели между досками стены проникал холод, но от притулившейся в углу печки распространялся сильный жар, и по спине Джуннайта минут через пять заструился липкий пот. Нехотя он стащил с себя тяжелую куртку, влажную от растаявшего снега, положил ее к стене, прикрыв по возможности щели, и, подпихнув под голову седельные сумки, прикрыл глаза. Это еще ничего... Он спал в местах и похуже. Да и в компании похуже тоже. Только тут Морган почувствовал, как ужасно вымотался за этот безумно длинный день, его веки вдруг отяжелели, ноги налились свинцом и потащили его на головокружительную глубину...
   Но, не успел стрелок закрыть усталые глаза, как мгновенно очнулся, по крайней мере, так ему показалось, пробужденный видением кровавого льда, словно кирпичом вымостившего улицу. Он не понял, что его разбудило: сон или поток холодного воздуха. Зевнув, Морган свесился вниз и увидел Уилберна, который даже не удосужился прикрыть за собой дверь и сохранить тем самым хотя бы малую часть тепла, но зато, по-хозяйски уперев руки в бока, сразу принялся отдавать приказы:
   - Как вам известно у нас было угнано стадо. Чет нашел их в каньоне Эмбер, в тайном загоне "Ленивой М". Ваша задача - вернуть нашу собственность, но запомните: быков с чужим клеймом не брать. Капиталисты должны делиться...
   -Эй, Уилби, - выкрикнул кто-то, - Морочь своими глупостями головы своим поселенцам! Мы не нанимались выслушивать этот бред, черт возьми!
   - И у нас еще будет время, - быстро закончил Уилберн, - отобрать у них причитающиеся нам земли, но сейчас нам тут федералы не нужны. Пойдешь ты, ты... И ты тоже. И еще Чет.
   Палец его по очереди ткнулся в двух из играющих и остановился на Моргане, по спине которого вновь побежали мурашки от этой ухмылки, потому что было в ней что-то от оскала Андена, хотя, конечно, Уилберн не имел никакого отношения к помощнику коменданта Анденсонвилля. Помотав из стороны в сторону головой, будто медведь с больным зубом, Джуннайт натянул куртку и шляпу и, ругаясь про себя, спрыгнул вниз. Через пятнадцать минут сборов он снова трясся в седле и отбивал зад, коченея на морозе, проклиная всех и вся, вовсе не радуясь ни предстоящему заданию, ни обществу наемников, которым было наплевать на него и до которых не было никакого дела ему. Моргану казалось, что этот день длится целую вечность; сон ничуть не освежил его, наоборот, - наградил смутной болью без определенного места, блуждающей в голове. Буря кончилась, снег перестал, их путь пролегал по сумеречному каменистому склону, поросшему громадными елями, ветви которых сплелись, создавая опоры снежного свода, казалось, накрывшего лес сплошным покровом - затейливой крышей ледяного дворца. Внизу сугробы были не очень глубокими, и ехать по ним не составляло особого труда. Морган немного отстал и, вытащив свою фляжку, приложил к губам, мгновенно ощутив острое разочарование, ибо она была пуста. Завинтив крышку, Джуннайт вернул бутылочку в карман и, чертыхнувшись, подобрал поводья, как вдруг услышал за спиной тяжелое шумное дыхание. Он круто развернул лошадку, рванув из кобуры револьвер, но тут же расслабился. Ярдах в семи от него стоял старый пятнистый лонгхорн. Один Господь знает, сколько он жил на этом свете: шкура вытерлась и покрылась многочисленными шрамами, один рог был сломан, и мох пророс сквозь трещины в другом. Бык стоял и просто смотрел на Моргана с мирным любопытством и было в его глазах даже что-то человеческое - ,возможно, мудрость, накопленная за долгую жизнь, а потом вдруг он громко фыркнул, выпустив из ноздрей облако пара, и, развернувшись, скрылся среди елей, мелькнув напоследок белом пятном на бедре со странным клеймом в виде молнии.
   - Прощай, дружище. Иди с миром, - негромко сказал Морган, пряча револьвер под куртку в кобуру. Было достаточно холодно, и прежде чем пустить кобылу вдогонку за другими наемниками, Джуннайт застегнул шубу донизу. Пока не было непосредственной опасности, а когда они прибудут на место и возникнет реальная вероятность стычки, он успеет расстегнуть две - три нижних пуговицы, а то, того и гляди, механизм оружия замерзнет... Быстро нагнав маленький отряд, стрелок спросил, чтобы знать наверняка:
   - Эй, ребята, а какое клеймо мы ищем?
   - А тебе ни один черт? - спросил парень, с которым Морган схлестнулся в бараке, другие звали его Рик.
   - Босс сказал чужих не брать, - пожал плечами Морган. У него не было настроения драться.
   - Хватит цепляться к нему, Рик, - подал голос мужчина с длинными бакенбардами и обернулся к Моргану. - Меня зовут Чет.
   - Морган, - Джуннайт пожал протянутую руку. - Что ты знаешь про здешние клейма?
   Чет оживился. Похоже, он не прочь был поболтать.
   - У крупного ранчо, на которое глаз положил Уилберн, - начал он, - "Ленивое М", потому как хозяин там зовется Макклахан, ну, как марка револьверов, что Линдейл с собой таскает, знаешь? А у нас история позапутанней будет, у этих менонитов, баптистов, социалистов, черт знает, как они там себя называют... В общем мне один черт, лишь бы деньги платили. Так вот Уилберн придумал для их общего стада клеймо "Двойное перевернутое W", так как его Уильямом зовут. Ты слышал эту старую историю? Нет? Так вот, этот Уильям их поселение хотел Уилберсонвиллем окрестить, но жители были не в восторге, поэтому сейчас этот гадюшник как кто хочет, так и называет. Не знаю, как удалось "двойное перевернутое" на всеобщем совете протолкнуть. Держу пари, оставит Уилберн этих олухов ни с чем, клеймо-то, наверняка, на его имя зарегистрировано.
   У Моргана так и чесался язык, чтобы съязвить насчет того, что это слишком изящный ход и всякий человек попроще воспользовался бы старой доброй "решеткой", но вовремя прикусил язык. Какое право он имеет обвинять человека, не владея другими доказательствами, кроме собственной испорченности? В результате Морган спросил совсем о другом:
   - А клеймо "молния"? Чье оно?
   Чет удивленно уставился на Джуннайта.
   - "Молния"? Откуда ты взял? Никогда о таком не слышал. Если честно, иногда я начинаю сомневаться, но мне платят за драку, а не за мои размышления. Но все-таки "Ленивая М" уже была тут, когда появились эти люди. Представить страшно, сколько надо было потратить труда, чтобы тут обжиться... Соседей нет, за исключением не всегда дружественных индейцев, полиции нет, врача тоже... Случись что, и не узнал бы никто... Надо было расчистить место, построить дом и пристройки, найти пастбища для скота... Хоть лонгхотны и мало привередливы, но зимой все равно надо им сено свозить, лед разбивать, чтобы они вес набирали. А эти пришли на все готовенькое и думают так просто все заполучить по какой-то несчастной бумажке, только потому, что Макклахан дрался не на стороне победителя. Да они вообще сначала про это место не догадывались, двигались в Калифорнию, кажется... Или в Орегон... Но вдруг появляется Уилби и говорит, что знает местечко получше, плетет им про рай земной, и они, конечно, являются сюда и готовы драться, потому что босс "Ленивой М" сражался за конфедератов, а про них в "Хоумстед акте" ничего не сказано. "Всякий, кто сражался в армии союза", - говориться там... Или почти так. Не знаю, не читал. Земли тут, конечно, на всех бы хватило, но только вся она стоит дыбом и ровных мест очень мало, хотя здешние быки, говорят, и по отвесной стене пройдут, если захотят. Да и вода, опять же...
   Моргана утомила эта речь-скороговорка, и он сосредоточился на тропе. Покинув сумрак лесного дворца, она пролегала теперь по горному склону, где деревья росли реже, а снег был глубже. Вскоре Чет замолчал, вероятно, сообразив, что его никто не слушает. За деревьями мелькал свет, и Морган отметил, что день вяло, будто черепаха, подбирается понемногу к своему финалу. Огненный круг лениво катился к горизонту, приобретая кровавый оттенок, и алые блики играли в чехарду с золотыми на обагренном солнцем снегу. Сколько еще людей покинет этот мир, пока окончательно не угаснет этот длинный зимний день?
  

Глава VI. Миссис Черрингтон.

   Солнце коснулось горизонта, и за тремя верховыми побежали длинные синие тени, когда они, затаившись за деревьями, наблюдали происходящее на поляне: из трубы маленькой хижины скользила тонкая струйка дыма, мешающаяся с быстро темнеющими облаками, в загоне, в углу которого лежала охапка сена, выдыхали клубы пара, шумно фыркая и пережевывали жвачку, лениво прикрыв глаза, лонгхорны, на чьих тощих боках вздымалось и опадало в ритме дыхания "двойное перевернутое".
   Сумерки разлились темным, почти лиловым пурпуром, бросавшим на щеки людей причудливый узор индейской раскраски.
   - Кто доскачет первым, повалит столбы, - негромко скомандовал Рик. - Вперед.
   Они погнали коней к загону в облаках рубиновой пыли, стремясь покончить со всем как можно скорее и снова вернуться к теплой печке. Возможно, Рик и его приятель специально придержали животных, а может, впрочем, и нет, но только Морган и Чет достигли загона раньше них и, швырнув лассо на столбы и быстро накрутив веревку на седельный рог, заставили коней попятиться. Столбы накренились и с грохотом рухнули, увлекая за собой изгородь, быки, встревожено мыча и сверкая белками глаз, сгрудились в дальнем углу, навалившись на ограду, затрещавшую под их неудержимым напором, мычание страха заглушило топот копыт. Морган развернул лошадку, перерезав веревку, и в то же мгновение почувствовал страшный удар в скулу. Перед глазами мелькнул тяжелый свернутый лариэт, а в следующую минуту он был на земле, чудом успев выдернуть носок сапога из стремени. По лицу струился пот, смешанный с кровью из раны на лбу. Кто-то потянул его за рукав из снега.
   Изгородь застонала и рухнула под яростным напором обезумевших животных, с ревом облегчения хлынувших на свободу; Рик с приятелем летели за ними, заворачивая стадо к лесу.
   - Вставай, парень, - настойчиво звал голос, и Морган поднялся. Рядом был Чет, и он, похоже, был снова готов болтать без остановки.
   - На, возьми, - он протянул Моргану свой шейный платок. - Не надо было бы тебе ссориться с Риком, он очень самолюбив.
   Джуннайт вытер со лба кровь и, оперевшись на руку Чета, поднялся как раз вовремя, чтобы увернуться от надвигающейся стены рогов, вытащив нового приятеля практически из-под копыт. Быки шарахнулись в сторону, протестующе мыча и вращая белками глаз, сзади их криками и свистом подгоняли Рик и его приятель. Из хижины выскочили два человек с винтовками Фергюсона, где-то рядом заходилась от голодного рева жаждущая крови собака. Один из мужчин быстро нагнулся и мгновенно выпрямился с резкой командой:
   - Убей!
   Вскинув винтовки к плечам, люди из хижины выстрелили, но слишком поспешно: одна пуля взрыхлила снег, даже не долетев до ограды, другая ударила в шею лошадь Чета, и она с глухим ржанием повалилась в снег, попыталась встать, но снова упала и затихла. Морган зубами сорвал перчатку в правой руки, выдернул нож из голенища сапога, и один из стрелков, по неосторожности бежавший в его сторону со своим ружьем, чтобы сократить дистанцию, рухнул в снег лицом. Другой поспешно укрылся за штабелями дров. Рик и его приятель со стадом были уже далеко. Чет на четвереньках добрался до своей лошади и, укрывшись за ее крупом, выдернул из скатки одеял винчестер. Рев прекратился, но страшная беззвучная тень бультерьера, выскользнув из скрытой за поленницей конуры, метнулась к Моргану, которого животное заметило первым. Винтовка была привязана к седлу под скаткой одеял вне досягаемости, Чет обменивался выстрелами с оставшимся обитателем хижины. В эту минуту Джуннайт с ужасающей отчетливостью увидел оскал смертельных акульих челюстей и сверкающие огнем глаза зверя и понял, что забыл расстегнуть нижние пуговицы куртки и нет никакой возможности добраться до револьвера раньше, чем пес доберется до его горла. Он приготовился и ждал, не сводя взгляда с чудовища, закусив нижнюю губу. Стрелок знал, чтобы выжить, надо ударить метко. Не чтобы напугать или отвадить, а чтобы убить. Убить наверняка. Иначе - конец придет ему. Он ждал, наблюдая за прыжками зверя, и чувствовал, что их сердца бухают в унисон. Пес прыгнул. Отпрянув назад, Морган коротко размахнулся ногой и в полете ударил пса в белесый живот острым носком сапога, вложив в этот удар всю свою ярость и жажду жизни. Не удержавшись на одной ноге, он рухнул в снег, собака тоже, но зверь тут же собрался снова вскочить, с желтых клыков капала пена. У Моргана было лишь несколько секунд. Зверь подобрался и прыгнул, намереваясь вцепиться в горло, но стрелок откатился, несколькими отчаянными рывками содрал с сапога шпору и при следующей атаке снова уклонился от челюстей, всадив оружие в сердце чудовищу. Парень вскочил на ноги. Пес рвался вперед, слюна, стекавшая с клыков в снег, стала темной. Зверь клацнул зубами, Морган едва успел увернуться: смертельный капкан сомкнулся на его брюках. Следующий удар шпорой в глаз снова опрокинул животное. Пес метнулся в судорогах; кусок брюк остался в его крепко сомкнутой пасти. Морган не помнил себя от злости. Дикая первобытная жажда жизни бурлила в его сердце, заставляя вновь и вновь пинать окровавленный труп на багровом снегу. Жалость и милосердие, свойственные цивилизации, были сорваны, как маска, с его души, вернув свирепую радость той ночи, когда он покинул Анденсонвилль.
   Он пришел в себя, получив увесистый удар по скуле, и, зажав ладонью звенящее ухо, обернулся, готовый растерзать в клочья нового противника, но вовремя очнулся, увидев перед собой знакомое лицо.
   - Бежим, пока он перезаряжает! - лицо Чета было бледно, между пальцами, прижатыми к груди, проступала кровь. - Нас все бросили!
   "Опять..." - вспышка в голове Моргана отозвалась острой болью в виске. "Кто-то умрет. Очень скоро умрет. Кто-то, кого зовут Рик, и еще один." Лошадь Чета билась в конвульсиях в черном снегу, медлить больше было нельзя. Морган поймал удила своей кобылы, испуганно храпящей и бьющей копытом, закатив глаза. Поводья, волочившиеся по земле, зацепились за столб поваленной изгороди, не дав ей убежать; размотав их, Джуннайт забросил в седло Чета и, оперевшись о его ногу, запрыгнул на круп позади него. Человек с винтовкой поднялся из своего укрытия. Морган, дернув куртку вверх, так, что нижние пуговицы отлетели, выхватил оружие. Вот черт! Это были не его револьверы, свой он бросил на улице днем. В его руках были двенадцатизарядные Уэлч-нэвви, и оба они были пусты. "К черту!" Морган швырнул оружие в снег и, выдернув "смит-вессон" из-за пояса Чета, открыл огонь. Сам Чет повис на шее лошадки, пытаясь зажать платком кровоточащую грудь. Морган закричал, не переставая нажимать на спуск, и горы вернули его вопль многократно усиленным, будто духи древних индейцев, пробудившись от тысячелетнего сна, вышли на тропу войны. Пятнистая лошадка присела на задние ноги, прижав уши, загребла кровавые бриллианты копытом и, заржав, мгновенно рванулась галопом в алом облаке снега. Последнюю пулю Морган выпустил уже не глядя, но именно она решила дело, завершив пейзаж этого дня человеком, лежащим на снегу с винтовкой в крепко стиснутых последним объятием ладонях.
  

* * *

   Быстро спускались сумерки, лошадь недовольно сопела под двойным грузом, и Морган, пустив ее медленной более плавной рысью, спросил:
   - Как дела, Чет?
   Раненый с трудом приподнял голову.
   - Лучше не бывало, - его шепот сопроводил плевок, оставивший алую отметину на подбородке.
   - Уйду я от них. Расчет возьму и в Мексику подамся. Сеньориты...
   Высоко над головами всадников расцветали первые звезды, будто робкие весенние цветы на склоне дня. Шансов выжить у Чета практически не было: при такой ране мороз прикончит его воспалением легких, и Морган знал это. Знал он еще двух человек, которым вскоре суждено умереть, хотя они об этом, скорее всего не догадываются. Озираясь в поисках подходящего укрытия, Джуннайт заметил полуразвалившуюся лачугу, засыпанную снегом, которую, вероятно, раньше использовали ковбои, работавшие на дальних пастбищах. С первого взгляда ему стало ясно, что дом не пригоден для жилья: одна стена рухнула, крыша покривилась, повиснув на оставшихся трех, ее край рассыпался на отдельные жерди; внутри лежали сугробы, наметенные ветром. Разочарованно вздохнув, Морган отвел взгляд в сторону и увидел узкую щель в скале на противоположной от хижины стороне долины, а чуть выше оползень, остановленный небольшим валуном. Морган заставил лошадей ускорить рысь и, достигнув нужного места, осторожно, стараясь не шуметь, натянул поводья и спешился. Щель вела в небольшую пещеру, там было темно, но негромко сказав "привет", стрелок услышал многократное эхо, отраженное чем-то на той стороне пустоты. Чиркнула спичка, слабое пламя на мгновение осветило стены и пол естественного укрытия; вполне удовлетворившись увиденным, Морган успел даже погасить огонь, прежде чем он добрался до его пальцев. Пещера погрузилась в первобытную тьму, а стрелок вернулся к лошади, стащил Чета с седла и поволок внутрь горы. Положив парня на одно одеяло и сверху накрыв до подбородка другим, Морган завел в пещеру лошадь, чертыхаясь в темноте. Нужен был огонь, но когда Джуннайт наломал веток с ближайших деревьев, они оказались сырыми. С трудом затащив охапку внутрь, стрелок на ощупь отыскал более-менее сухой лапник и сложил основу костра, а сверху навалил остальное и, чиркнув спичкой, сунул ее в середину своего произведения. Влажные ветви угрожающе зашипели, но занялись; огонь осторожно выбросил вверх тонкое прозрачное щупальце, мгновенно поджал его и съежился, однако через какое-то время поднялся, повторяя попытку. Сумев зацепиться за подсушенную кору, он помедлил немного в своем сюрреалистическом танце, чуть отступил, прежде чем ухватить другую ветку и вгрызться в твердую белую сердцевину. Будто завороженный следил Морган в полном безмолвии за лепестком пламени, потом, очнувшись, он упал на четвереньки.
   - Держись, Чет, - цедил Джуннайт сквозь зубы, раздувая огонь, толкая его снова и снова на штурм влажных бастионов. Когда пламя набрало силу и в пещере потеплело, а по освещенным стенам побежали длинные узкие тени, Морган разогнулся и увидел то, чего не замечал раньше: стены покрывали странные древние рисунки. Холодок пробежал по позвоночнику, и стрелок на мгновение ощутил присутствие многих людей и, казалось, даже услышал смех и приглушенный разговор на незнакомом языке. Это длилось несколько секунд, потом все исчезло.
   - Чет, ты видел это? - встревоженно спросил Морган. Ответа не последовало. Только громко и встревоженно фыркала лошадь.
   - Чет, ты спишь?
   Морган беззвучно, стараясь не шуметь, приблизился к раненому. Тот лежал так же, как Джуннайт оставил его, только голова безвольно свесилась на сторону.
   - Что, дружище, согрелся?
   Морган потряс парня за плечо. Голова Чета мотнулась в сторону, лицо его было восково-желтым, широко распахнутые глаза отражали пламя, рот приоткрылся в каком-то детском изумлении, будто он увидел что-то необычное и интересное, захватившее все его внимание.
   Опять умер человек, который начинал ему нравиться. И на ранчо остался мертвец... И в городе. Неужели он с самого начала неосознанно хотел просто пристрелить кого-то? Нет, этого не может быть, ведь он всегда искал место, где можно просто жить и быть свободным, то место, о котором они мечтали когда-то с Джеком... Морган грустно усмехнулся. Только где оно, такое место? Одно он знал точно: возможность пристрелить кого-то, причинить кому-то боль не делает тебя свободным, даже удовлетворения от этого он никогда не испытывал. Разве только, когда думал об Андене, а это бывало часто. После войны помощник коменданта Анденсонвилля исчез и как Морган ни искал его, все было напрасно. А если бы он его нашел? Неужели смерть одного мерзавца могла бы стереть воспоминания, устранить боль? Наверное, нет...
   Морган прислонился к стене, глядя на Чета.
   - Что ты там увидел, дружище? - спросил он и машинально провел по лбу ладонью. - Это ничего, что я с тобой разговариваю? Что вы там все видите?
   Морган медленно сполз на пол рядом с мертвецом, сжимая в пальцах пульсирующие острой болью виски. Он знал, что Чета, скорее всего, не удалось бы спасти даже доктору, даже в теплой комнате на удобной постели он все равно бы умер, но острая боль, засевшая внутри, не желала знать отговорок и оправданий. "Мы должны идти по жизни, превозмогая боль... Но, Господи, откуда же взять эти силы, да еще когда тебе за тридцать?.."
   Морган поднялся и пошел к выходу, его шатало, будто вокруг бушевал ураган. Снаружи он тяжело рухнул на колени - ноги больше не держали его - и, набрав в ладони холодного, сверкающего в отблесках костра снега, растер им горящее лицо. Время замерло на мгновение; его окружили тени древних индейцев, их песни стучали в его барабанные перепонки. Секунды бежали, но Морган не двигался, чувствуя, однако, как сила древней земли наполняет его. Потом он встал и, вернувшись в пещеру, присел рядом с Четом. Обыск карманов ничего не дал. Пара долларов серебром, пригоршня патронов, перочинный нож, моток бечевки и пустой кисет, вышитый бисером, - никаких намеков на затерявшуюся на бескрайних просторах Мира родню. Кривая усмешка прорезала лицо Моргана. Наверное, все люди так или иначе одиноки в этом мире. Все пришли откуда-то издалека, по той или иной причине покинув родные края, а впереди - только неизвестность... И где застанет тебя рассвет следующего дня, определенно не знает никто... И в каком из миров тоже.
   Осторожно закрыв Чету глаза, Морган сунул патроны к смит-вессону в свой карман, выпрямился и пошел к своей лошади, но, обернувшись, внезапно остановился.
   - До свидания, - негромко сказал он и добавил, поймав рукой удила.- Пойдем, кобыла.
   Твердой походкой Морган покинул пещеру и, привязав лошадку снаружи, вернулся, неся в руках комок снега, который раскрошил над едва вошедшим в силу пламенем костра. Яростно извиваясь и шипя, будто растревоженный в своем гнезде клубок змей, прозрачные лепестки свернулись и увяли, превращаясь в сырую золу. Свет померк. Первобытная мгла поглотила пещеру, вступая снова в свои тысячелетние владения.
   Ощупью продвигаясь к бледному, едва мерцающему звездами пятну, Морган подумал о том оползне над щелью в скале, остановленном небольшим камнем. Лошадка дремала, поджав одну ногу. Подойдя к ней, Морган отвязал от седла мешочек с порохом и, зажав его в зубах, полез наверх. Собрав в памяти обрывки знаний, полученных во время работы на серебряном руднике в Аризоне в первый год после войны, он отыскал трещины, пересекавшие камень, продолбил дырочки во льду охотничьим ножом и заложил пороховые заряды, соединив их тонким пороховым ручейком. Минуту он стоял неподвижно, оглядывая свою работу, проверяя, все ли правильно, как будто от этого зависела его жизнь, а потом чиркнул спичкой и, бросив ее на узкий хвостик чернеющего во льду порошка, кубарем скатился с горы. Взрывы рванули почти одновременно. Они были не очень громкими, но сделали свое дело, выбив из-под валуна мелкие камни. Неповоротливая глыба качнулась и заскользила вниз по склону, а за ней, будто обрадовавшись внезапному освобождению, полетел старый оползень, похоронивший под собой вход в пещеру, оставив ее духов наедине с собой, чтобы никто и никогда больше не сумел нарушить их покой.
   Похлопав лошадку по шее, Морган размял закоченевшие негнущиеся пальцы, похлопал рукоятку смит-вессона, раннее принадлежавшего Чету, а теперь ему, и, стянув шляпу с головы, собрался что-то сказать. Он знал, что в таких случаях полагается говорить, но точно не мог вспомнить о чем.
   - Я его почти не знал, - немного растерянно проговорил стрелок, обращаясь к звездам. - Но... Я думаю, все мы несовершенны и заслуживаем хоть немного сострадания... где-нибудь.
   В памяти откуда-то всплыла строчка из Библии, и он машинально повторил ее: "И когда пойду долиной смертной тени, не убоюсь я зла, ибо Ты со мной".
   Он еще постоял, переминаясь с ноги на ногу, но так и не нашел чего сказать.
   - До свиданья, Чет, - повторил Морган и, медленно сев в седло, не торопясь поехал прочь. Ему почему-то не хотелось оглядываться. Возможно, Морган чувствовал, что призрак Чета стоит рядом со входом в пещеру и машет ему на прощание рукой. Во всяком случае он был твердо уверен, что древние индейские духи как-нибудь поладят с этим человеком.
  

* * *

  
   Миновав полуразвалившееся строение, Морган Джуннайт уже собирался углубиться в темный каньон, ведущий к Сван-вэлли, когда поймал краем глаза отблеск света. Стремительно выпрыгнув из седла, он свалился на землю, сжимая револьвер в руке и готовый драться за свою жизнь, несколько минут лежал неподвижно, вглядываясь и вслушиваясь в окружавшую его тьму. Ни звука, ни движения. Лошадка, отпрыгнувшая было в сторону, испугавшись его резкого броска, теперь переминалась с ноги на ногу, с изумлением косясь на хозяина. Она не втягивала воздух, не закатывала глаза и не ржала... Хороший знак... Выждав несколько бесконечно долгих минут, Морган осторожно отполз к кучке ближайших кустов и там осторожно поднялся, сливаясь с их тенью: сначала на колени, потом, согнувшись, встал на ноги и лишь несколько мгновений спустя распрямил спину, опасливо озираясь, будто вылезший из норы суслик. Внезапно он увидел снова испугавшее его сияние и, приглядевшись, понял, что это всего лишь блик лунного света, отраженный стеклом сооружения, чем-то напоминавшего парник. Нагнувшись, Морган набрал снега и аккуратно спрессовал его в ладонях. Когда снаряд стал твердым и покрылся гладкой ледяной коркой, стрелок прикинул на глаз расстояние до парника и, коротко, но сильно размахнувшись, послал снежок в ту сторону, вслед за этим мгновенно рухнув на землю. Загремело и посыпалось расколотое стекло, потом снова тишина повисла над ночным лесом. Ни шороха, ни движения. Выждав некоторое время, Морган приподнял голову, потом встал. Он медленно подошел к заинтересовавшему его строению и зажег спичку, чтобы заглянуть внутрь. Там было пусто, но что-то приковало к себе внимание стрелка. Морган Джуннайт находился в недоумении: это, безусловно, был парник; вероятно, ковбои, вынужденные помногу месяцев жить здесь, пытались разнообразить свой стол, выращивая овощи, но стекла его покрывали странные темные пятна. Морган бросил в снег догорающую спичку, подойдя ближе, чиркнул другой и заглянул в глубину стекла...
   Спичка догорела и обожгла ему пальцы. Медленно, будто очнувшись ото сна, повернул стрелок голову, чтобы поглядеть на нее, потом он ощупью отыскал упавшую смолистую ветку и зажег ее, превратив в факел. Возвратившись к постройке, медленно провел пальцами по тем местам, где когда-то были лица людей, а теперь - лишь неясные пятна на полувыгоревших стеклянных негативах. Он грустно вздохнул: люди не желают помнить войну, уничтожая все ее свидетельства, им нравиться думать, что этого не было, но все их попытки тщетны, ибо главное доказательство у них в голове... Да и от таких анахронизмов минувших кровавых столкновений, подобных Линдейлу, да и ему, Моргану, они не прочь были бы избавиться, чтобы не помнить... хотя бы поражения. Как бы он сам хотел забыть все... Застеклить какой-нибудь парник осколками своей памяти, чтобы солнце и ненастье стерли с них все следы... Тогда, может, тогда разорвется нескончаемый замкнутый круг, именуемый войной, насилием и безысходностью, и Морган Джуннайт, наконец, будет абсолютно свободен: от себя, от сражений и нескончаемых маршей в пустоту, от войны, закончившейся более пяти лет назад...
   Осторожно ступая по негромко поскрипывающему снегу, Морган Джуннайт обошел парник, держа зажженную щепку в левой руке. Пальцы его правой мягко скользили по едва различимым контурам человеческих фигур, по темным пятнам на месте лиц неизвестных ему и, возможно, давно погибших людей.
   За каждым полустертым лицом, почти уничтоженным стихиями, скрывался живой человек, дышащий, мечтающий, надеющийся. Морган чувствовал, как бьются их сердца под его пальцами; его собственное стучало глухо, со лба бежал пот. А за каждой фигурой на стекле стояли еще люди: семьи, друзья, дети, большая южная усадьба, дом из саманного кирпича где-нибудь в восточном Техасе или маленькая квартирка в Нью-Йорке. Неожиданная мысль кольнула Моргана, заставив замереть с расширенными зрачками. Перед ним были тысячи осколков никому не известных миров, исчезнувших, искореженных или существующих ныне, как и прежде, он не знал, что сталось с этими крошечными пылинками Вселенной, как не знал и о том, что происходило в данный момент с мирами, живущими и умирающими вокруг далеких звезд. Он стоял и тупо глядел в стекло: вот тут отбит край - там нет половины... Что скрывалось на утраченной части? Еще чье-то лицо? Или мертвая рука, сжимающая в последнем объятии Энфилд... Этого никто никогда не узнает.
   Морган глубоко вздохнул. Его взгляд скользнул вниз и замер. Тяжело сглотнув, стрелок опустился на корточки, подвинув факел к одному из негативов. Время не пощадило и это стекло: не хватало половины, но изображение сохранилось немного лучше, чем на остальных.
   Два человека стояли, прислонившись с двух сторон к стволу пушки, позади застыли санитары с носилками, пойманные и остановленные в своем бесконечном движении по полю недавно оконченной битвы. Неясные смазанные призраки... Фотограф снимал что-то другое, эти двое попали в кадр случайно, но вот то, что он желал запечатлеть, по прихоти судьбы осталось на утраченной половине.
   Два человека, очевидно, не знали, что попадут в кадр: они просто стояли, разделенные стволом орудия: один протягивал горящую спичку, другой слегка наклонился, чтобы прикурить. На одном был явно темный мундир янки, на другом - светлый, конфедератский...
   Только несколько мгновений спустя до Моргана дошло, что привлекло его внимание. То, что он видел, было обманом: темное небо, светлая земля - все перевернуто с ног на голову... И мужчина в светлой униформе, которого Джуннайт мысленно уже успел обозвать "проклятым мятежником", был на самом деле лейтенантом Союзных войск в темно-синем мундире, отраженным в обманчивом слое потемневшего серебра.
   Джуннайт с силой стукнул себя по лбу, пытаясь прийти в себя от потрясения. Он осторожно вытащил тот самый негатив из лап проржавевшего и поломанного железного каркаса. Стрелок повернулся и пошел к лошади. Кобыла с храпом отшатнулась от него, потом шумно втянула воздух и успокоилась, учуяв знакомый запах. Морган машинально похлопал лошадку по шее и, автоматически сунув стекло в седельную сумку, ткнул факел в сугроб, а затем, взвалив себя в седло, бросил последний взгляд на едва различимый в темноте парник. Он помотал головой и отвернулся, сплюнув в снег. "Наваждение какое-то..." Джуннайт тронул бок кобылы носком сапога, и она неспешно потрусила по дороге, ведущей в каньон, и вскоре вместе со своим седоком растворилась во мраке.
  

* * *

  
   - Миссис Галлахер! - миссис Черрингтон поплотнее закуталась в шаль, пытаясь защититься от пронизывающего северо-западного ветра. - Откройте, пожалуйста. Мне надо поговорить с Вами!
   - Идите, идите, Черрингтон, - раздался из-за двери глухой голос матроны. - Нечего стучать и отвлекать людей от дел.
   - Но мне только нужно... - миссис Черрингтон осеклась.
   За закрытыми дверьми царило молчание. Спрыгнув с тротуара, женщина быстро побежала к дому Дилэни. Миссис Черрингтон отказывалось верить в то, что все это происходит с ней наяву. Эти люди, бывшие ее соседями несколько лет, внезапно отвернулись от нее, все как один. Она обошла уже каждый дом, стучась в запертые двери и ставни. Лоуэрт не открыл; миссис Ринкер, представ перед ней со всеми восьмью детьми, заявила, что у Салли режутся зубки и сейчас не подходящее время для визита; рыдающая жена сына миссис Галлахер с разбухшим от слез носом и покрасневшими глазами сказала миссис Черрингтон, что муж запретил разговаривать ней, а уж пускать - тем более. "Это мамаша на него давит... - шептала она срывающимся голосом, - ты понимаешь, я в этом городе - никто, а вся власть у этой старой курицы, она может в любой момент объявить меня шлюхой и отобрать у нас сына". У Марсвелла на двери лавки висел тяжелый замок; мистер Джонстон смотрел мимо миссис Черрингтон, глухим голосом бормоча скороговорку: "Ничем не могу вам помочь"; Фаренсуорт из-за двери наговорил гадостей; Оуэн крикнул, едва заглушая грохот пресса, чтобы его не отвлекали от работы, а Питт Голдберг, переминаясь с ноги на ногу и отводя глаза, сказал, прежде чем она успела объяснить, что братья его уехали, а сам он чувствует себя плохо и не хотел бы торчать на холоде. У цирюльника тоже не оказалось свободного времени. Когда миссис Черрингтон постучала в двери Смита, ответом ей было молчание.
   - Мистер Смит! - позвала она. Через какое-то время дверь медленно отворилась, и хозяин в одном белье возник на пороге. Одну руку он держал за спиной, глаза беспокойно обшаривали улицу.
   - Что вам нужно? - спросил, наконец, Смит, глядя сквозь женщину.
   - Помогите мне, мистер Смит! - она сцепила побелевшие пальцы. - Случилось нечто ужасное... Мой муж...
   Никогда не виданная ею прежде, дьявольски холодная улыбка исказила губы Смита, в его глазах был лед.
   - Мы все умираем, мэм. Я не могу вам помочь, - сказал он и захлопнул дверь.
   Даже отец Блейк не вышел из своей церкви, хотя он никогда не ложился раньше одиннадцати. Идти в "нижний город" не было смысла: если честные люди трясутся от страха, нельзя рассчитывать на помощь тех, чье положение в Иглз-Нест еще более шатко. Миссис Галлахер, да и некоторые другие члены городского совета давно поговаривали, что Линдейла с его шлюхами поганой метлой надо гнать из города, и останавливали их револьверы Джонатана и удовлетворенность большинства мужчин подобным соседством. У миссис Черрингтон осталась одна надежда... Ледяной ветер перехватывал дыхание, заставляя замедлить шаги. Вот и дом Норы. Привстав на цыпочки, она дотянулась до затянутого льдом окна и постучала. На освященном фоне мелькнула темная тень. Слава Богу, Нора дома. Уж она не откажется помочь женщине, попавшей в беду, хотя бы из-за своего мировоззрения и репутации, которой уже ничто не могло повредить.
   - Нора! - позвала миссис Черрингтон... Ни звука.
   - Нора!
   Она закричала громче, задыхаясь от ветра и отчаянья:
   - Я знать, что ты дома! Помоги мне, Нора! Открыть дверь! Мне нужна твоя помощь! Так нужна...
   Ничего... Как будто миссис Черрингтон и не было на свете... Как будто она не защищала Нору и не было дружного городка, где все знали друг друга, ходили в гости, отмечали все крупные праздники... Она устало опустилась в снег и закрыла рукой глаза. Что случилось? Почему это случилось опять? Ну нет. Она настоящая, она живая, и им придется с этим считаться. Миссис Черрингтон поднялась.
   - Нора Дилэни! - ее кулак с грохотом опустился на заледеневшее стекло. - Я разбить твое окно кулаком, но не уйти отсюда, пока ты не ответить! Клянусь, я сделать это!
   - Черрингтон, - голос из-за окна был ровным и спокойным, даже чуть-чуть презрительным. - Маленькая дура. Неужели до тебя еще не дошло, что ты тут никому больше не нужна? И мне ты тоже ни к чему. Твое влияние на старую курицу кончилось, теперь ты даже себя не защитишь. Я тебя предупреждала, советовала тебе порвать с узами рабства, но ты цеплялась за своего муженька, вот и расплачивайся теперь. Моя совесть чиста.
   Миссис Черрингтон повернулась и пошла к своему дому. Слезы замерзали на ее щеках тонкой ледяной коркой. Надо найти помощь, во что б это ни стало... Одной ей не справиться. Может, Сван-вэлли? Они не подвластны миссис Галлахер и городскому совету... Да, да, конечно же, они ей помогут. Господи... Как далеко ее дом... Или это время вдруг стало тягучим, как резина?.. Наконец. В конюшне стояли два ломовых мула, которые притащили сюда их фургон несколько лет назад. У них был настолько скверный характер, что Роланд Черрингтон, справляясь с ними с величайшим трудом, запрягал их только для того, чтобы съездить в Денвер пару раз в году. Миссис Черрингтон не думала об опасности. Задыхаясь от судорожных рыданий, она стащила с крюка тяжелое старое седло с потником и, полуослепнув от слез, набросила потник на спину мула, с какой-то отчаянной аккуратностью расправив каждую складочку. Мул злобно косился на нее, но он был привязан так, что не мог ни лягнуть, ни укусить. Бросив на спину животного тяжелое седло, она затянула подпругу, уперевшись коленом ему в живот. Потом, сняв со стены узду, миссис Черрингтон положила трензель в пучок соломы и, протянув на ладони мулу, подождала, пока он его зажует. Она вовремя успела отдернуть руку.
   - Ты считаешь, ты злой? - спросила миссис Черрингтон мула, взяв его под уздцы так, чтобы он не смог укусить, с откуда-то взявшейся силой и заглядывая ему в глаза. - Не советую тебе пытаться это проверить.
   Глубоко вздохнув, женщина вытерла слезы, взгромоздившись на кормушку, возместившую отчасти маленький рост, вставила ногу в стремя и резко бросила себя вперед и вверх - в седло.
  

* * *

   Звезды горели ледяным бриллиантовым блеском, таким же холодным и ровным, как снег, тихо похрустывающий под копытами. Морган въехал в поселок Сван-вэлли, чувствуя себя замерзшим и уставшим. Людей на улице не было и, возможно, это к лучшему. Морган не мог поручиться, что не пристрелит парочку этих самодовольных скваттеров, если они снова посмеют глазеть на него с неприкрытым любопытством, смешанным с отвращением - так обычно смотрят на змею за стеклом - или отводить глаза, будто один взгляд на него может замарать их безупречную совесть. Днем он сполна насмотрелся на такие "знаки внимания", и с него было довольно. Снова, как в ночь побега из лагеря, словно заклинило в нем невидимую пружину, стрелок не понимал, как мог хотеть защищать этих людей, даже стать одним из них... И Морган отчасти был рад, что улица пуста, но в то же время ему было немного жутко.
   Заваленные снегом кособокие дома; ни в одном окне не горит свет, будто привидения, притаились они во мраке и безмолвии. Город - призрак, навеки оставленный своими обитателями. Призраки. Наверное, людям свойственно гоняться за ними, не видя реальных угроз или ожидая их не с той стороны, не докапываясь до сути... Обвинять других в собственных бедах, не понимая, что проблема в них самих. Может быть...
   Морган резко натянул поводья, и все мысли его, будто ветром унесло, как только он зацепился нюхом за ароматную струю дыма. Внутренности Джуннайта болезненно сжались, припомнив ему то, что вот уже сутки он ничего ни ел. По дороге на "Ленивую М" и обратно он сосал ледышки, утоляя жажду, но и только: слишком быстрая смена событий заставила забыть о голоде; сейчас желудок требовал свое, возвращая размышляющего о всяких глупостях хозяина к реальности. Вчерашний ужин у миссис Черрингтон возник перед внутренним взглядом Моргана соблазнительной галлюцинацией, и слюна так стремительно наполнила рот, что даже проступила в уголках губ. Тяжело сглотнув, стрелок тронул коленями бока лошадки и поехал, следуя за запахом жаркого. Он порядком попетлял между темными домами и раза три проехал взад и вперед мимо загона, где дремали, привалившись к ограде, утомленные лонгхорны с "двойным перевернутым..." на спокойно вздымавшихся боках, пока не оказался возле амбара, приткнувшегося к скале двумя сторонами. Сарай находился за рядом домов на левой стороне улицы и поэтому Джуннайт не заметил его раньше. Это сооружение, сколоченное наспех, как и все остальное в Сван-вэлли, истекало золотистым светом, сочащимся из всех щелей, и было окутано облаком сладковатого пара, от которого больно сводило пустой желудок. Подъехав ближе и спешившись, Морган привязал лошадку к ближайшему дереву и направился к амбару, но остановился, увидев растянутую на вбитых в землю кольях бычью шкуру. Решив проверить свою догадку, он отыскал кусок с клеймом и вывернул его. Так и есть. С изнанки отчетливо проступала "Ленивая М", освещенная призрачным светом быстро растущей луны. Но, если стадо было ворованное, если у них не было столько скота, когда они пришли сюда, как они намеревались пережить зиму? Видимо, Чет был прав в своих подозрениях: Уилберн знал, куда вести людей.
   "Забирай свою сумку и скачи отсюда, - безапелляционно заявил внутренний голос. - Из Сван-вэлли, из Иглз-неста..."
   "Подожди, - перебил его другой. - Сперва поешь как следует на дорогу. Никогда не знаешь, когда такая возможность представится снова. А уехать всегда успеешь."
   Так как последний довод показался Моргану наиболее убедительным, он приоткрыл дверь в амбар и скользнул внутрь. На длинных столах, покрытых чистыми скатертями в крупную красную и белую клетку, на глиняных блюдах дымились огромные ломти мяса. Волны жара распространялись от большого очага, выложенного из камней, где огромная, но уже довольно "общипанная" туша быка дымилась на длинном вертеле в компании нескольких шипящих и плюющихся жиром кур. Оживленно переговариваясь, сновали взад и вперед шурша юбками женщины, разносившие еду, периодически шлепая по грязным рукам детей, пытавшихся стянуть куски пирогов. Никто особенно не обращал внимания на группу наемников, сидевших в углу, перед которыми стояла миска, полная мяса, и лежал хлеб. Рика и его приятеля среди них не было видно. Морган подсел туда же. Сейчас ему было наплевать даже на то, что на него будут глазеть - лишь бы поесть. Взяв из кучи чистых тарелок одну, Морган наложил себе куски побольше, и следующие пять минут он не видел ничего вокруг, давясь огнедышащими ломтями, еле успевая вытирать слезы, застилавшие глаза. Только почувствовав, что больше не сможет съесть ни кусочка, он откинулся на спинку стула и уже потянулся за револьвером, подумывая о том, что не плохо было бы найти Рика, но снова оказаться на морозе ему не хотелось. На всякий случай наполняя барабан смит-вессона патронами, Морган с досадой плюнул: свой револьвер он никогда не забывал перезаряжать, а с чужими - просто беда. Уилберна не было видно, а Джуннайт был совсем не прочь стукнуть того пару раз за вранье и воровство скота, но даже если бы он присутствовал, лезть в кулачную драку с набитым желудком не имело смысла. Поэтому Морган откинулся на спинку стула, налив себе кофе, когда раздался стук копыт. Отхлебнув горячую черную жидкость, стрелок подумал, что для одного дня неприятностей более чем достаточно и что ему абсолютно все равно, кого там несет, а в следующую минуту поперхнулся и чуть не выронил кружку, когда дверь открылась и пропустила в наполненное теплом и светом помещение миссис Черрингтон - вернее, ее бескровный призрак, окутанный облаком морозного воздуха.
  

* * *

  
   Она стояла посреди внезапно наступившего безмолвия, ее распухшие и покрасневшие от мороза руки с быстро темнеющими отметинами от поводьев нервно дрожали, машинально стряхивая с подола ледяную корку. Ее засыпанные снегом волосы были спутаны и в беспорядке разбросаны по плечам, синеватые губы тряслись, а взгляд глаз, подведенных черными кругами усталости, устремлялся мимо людей. Все обернулись в сторону миссис Черрингтон; зазвенело на куски разлетающееся блюдо, выпавшее из рук молодой девушки. Только дети, воспользовавшись случаем, шепчась и хихикая, набивали карманы сладостями, ни на что другое не обращая внимания... Неизвестно откуда взявшийся Уилберн приблизился к женщине с приторно-сладкой улыбкой и разведенными, будто для объятия, руками, но потом остановился и, потупив глаза, деликатно взял ее трясущиеся ладони в свои, оторвав их от обледеневших складок юбки. "Ни дать, ни взять - добрый самаритянин," - подумал Морган, сам не вполне понимая, что означают эти слова. Что-то фальшивое было в этой сцене...
   - Милейшая миссис Черрингтон, - начал Уилберн. Взгляд женщины блуждал, безо всякого выражения переходя с лица на лицо, но не замечая никого.
   - Мой муж умереть, - сказала она спокойно и даже как-то равнодушно, но голос ее звучал напряженно, будто натянутая до предела струна, и Морган застыл с вытянутым лицом, пораженный услышанной новостью.
   - Да, да! - сочувственно закивал Уилберн. - Вы знаете, как мы все сочувствуем вам...
   Какой-то слабый проблеск возник в глубине зрачков женщины, и она впервые поглядела на собеседника.
   - Мне надо находить тело... - сбивчиво заговорила миссис Черрингтон. - Надо похоронить его... Два человека копать могила...
   Она осеклась, будто кончился тот заряд сил, что позволял ей говорить.
   - Но... Я надеюсь, вы понимаете, - склонившись к ней, вкрадчиво замурлыкал Уилберн, - что это невозможно, похоронить мистера Черрингтона на городском кладбище, где покоятся горожане Иглз-Неста и наши братья?.. Спросите в салуне Линдейла. Там, наверняка, найдется пара человек, которые за небольшие деньги выкопают могилу на Бут-Хилл.
   Свет в глазах женщины угас.
   - Бут-Хилл? - повторила она растерянно. - Я не понимать... Почему?..
   Вежливая улыбка на лице Уилберна показалась Моргану волчьим оскалом, и он почувствовал, как кровь приливает к голове.
   - Всех наемных стрелков хоронят на Бут-Хилл, - возразил хозяин "двойного-перевернутого". - Я понимаю... Это так ужасно, когда человек, с которым вы прожили столько лет, вдруг оказывается совсем другим... Наемным стрелком... Такое горе, что мистер Черрингтон ввязался в эту кровавую драку... А ведь казался приличным человеком и истинным христианином...
   - Н-нет... Н-нет... - миссис Черрингтон замотала головой, отступая на шаг и выдергивая свои ладони из рук Уилберна. - Мой муж не есть стрелок... Не стрелок...
   Глава Сван-вэлли придвинулся ближе.
   - Но, вы же понимаете, - сказал он, растягивая слова, - что в его руке был револьвер... Кольт...
   - Нет... Нет... - миссис Черрингтон, задыхаясь, мотала головой. - Нет...
   - Но, вы же понимаете... - вкрадчивый тон Уилберна походил на урчание тайком объевшегося хозяйской сметаной кота, ставя женщину на грань истерики.
   Мгновение - и Морган на несколько секунд завис в воздухе в своем стремительном рывке через стол, и прежде чем загрохотала, свалившись на пол, опрокинутая сильным толчком табуретка, он уже был рядом с хозяином поселка и, с силой двинув его в скулу, сбил с ног.
   - Прекрати, - резко сказал он, тяжело дыша, и в его глазах вспыхнула первобытная страсть к убийству. - Или я своими руками вырву из груди твое сердце. Индейцы это умеют.
   Его ступня чуть подрагивала в дюйме от лица Уилберна, но, бросив мимолетный взгляд в сторону, стрелок увидел оцепеневшую от ужаса миссис Черрингтон. Опустив занесенную для удара ногу, он обернулся к женщине и, обняв ее за плечи, вывел из наполненного запахами жаркого, тепла и яда амбара в прозрачный чистый воздух морозной ночи.
   Как только дверь за ними закрылась, ноги миссис Черрингтон подкосились, и она устало опустилась в снег, закрыв лицо руками; плечи ее содрогались от рыданий.
   - Я так устать от ненависть вокруг меня... - срывающимся голосом шептала она. - Так устать...
   Морган подошел и, наклонившись, взял ее за локоть, попытавшись поднять на ноги. Ответом ему было глухое рыдание.
   - Не надо... - тихо сказал он. У стрелка перехватило дыхание; он был бессилен перед ее горем. Все, что Морган мог сделать, - это поднять ее и поставить на ноги. Миссис Черрингтон посмотрела на него; ее усталый взгляд высказал благодарность лучше, чем могли бы это сделать слова, и, взяв протянутый Джуннайтом носовой платок в крупную красно-черную клетку, она аккуратно стерла полузастывшые слезы со щек. Шел крупный снег; в полном безветрии редкие хлопья, кружась в замедленном вальсе со звездами, ложились на землю, растворяясь в мириадах себе подобных с безмолвным отчаянием.
   - Я... благодарить вас... - ее голос дрожал и срывался, будто трепещущее на ветру пламя. - Я слышать выстрелы... Наверное, терять сознание... Ничего не помнить несколько часов... Очнуться - выглянуть в окно - ничего нет на улица, только красный лед... Красный лед...
   Она прикрыла глаза, снова возвращаясь в тот момент.
   - Не надо... - Морган говорил мягко, насколько позволял хриплый голос, поглаживая ее волосы. - Не вспоминайте.
   Но она все говорила, быстро и сбивчего, мешая английские, немецкие и французские слова, будто спеша переложить непосильный груз своей боли, страха и отчаянья на более сильные плечи, повиснув на Джуннайте, пряча лицо у него на груди и размазывая по щекам слезы.
   - Вечер приходить отец Блейк, приводить Люсьен... Рассказать, что случилось. Люсьен...
   Она судорожно всхлипнула.
   - Люсьен ничего не говорить, только смотреть на нас, как будто он где-то далеко... Мистер Блейк сказать, мой муж умирать... Я ходить искать его, ходить все дома в город... Стучать все двери наших знакомых... Просить помощь... Мне никто не открыть, никто... Миссис Галлахер... Мы так часто встречали вместе праздники... Питт Голдберг, миссис Ринкер... Фаренсуорты... Когда потеряться их сын, мой муж ходить ночью его искать, ведь мистер Фаренсуорт потерял ногу на кукурузном поле у Данкер Черч... Марсвел... Никто не открыть... Даже Дилэни. Они говорить мне из окно, что мой Роланд - наемный стрелок и убийца, который получить по заслугам... Я искать тело Роланда, но не найти... Почему все так жестоки?..
   Морган мягко отстранил ее от себя.
   - Успокойтесь... Все позади, - мямлил он, выбитый из равновесия этим монологом, инстинктивно хватаясь за удила мула миссис Черрингтон, но женщина уже взяла себя в руки.
   - Садитесь, - Морган придержал ей стремя, несколько грубовато подсадил в седло и, вытащив из кармана теплые перчатки, протянул ей. Опускаясь на спину своей лошадки, он взялся за приклад винтовки, но ограничился легким поглаживанием полированного дерева. Морган немного жалел о том, что не может сейчас пристрелить Рика, Уилберна и еще кое-кого, но теперь нельзя было оставлять миссис Черрингтон надолго одну.
   Однако у темного барака он все же спешился.
   - Надо седельные сумки взять, - пояснил Морган и вошел внутрь. Не зажигая света, он, согнувшись, ощупью пробирался вперед, как вдруг его рука коснулась чьего-то холодного лица. Скорее всего, это был Бен, и парень не дышал. Цепенея от ужаса, Морган полез наверх за своими сумками, он думал, что тот ужин, который он съел, вполне может стать платой за вечернюю работу, хотя деньги, находящиеся в его распоряжении уже подходят к концу, да и вообще, большинство нормальных людей еще осенью находят себе пристанище и работу на всю зиму. Сожаления, к собственному удивлению, Морган не испытал. Стояла мертвая тишина, нарушаемая лишь хриплым дыханием раненого на койке рядом, которому Джуннайт дал днем воды. Перекинув сумки через плечо и сунув в рот сигарету, стрелок спрыгнул вниз.
   - Темно...
   Морган сам не понял, услышал он это или только почудилось. Звук повторился - слабый, как шуршание мыши. Определив, откуда он исходит, Морган шагнул вперед и выпрямился, не заметив, что силуэт его головы отчетливо вырисовался на фоне узкого мутного слюдяного окошка в двери, освещенного слабым отблеском фонаря у конюшни. Стрелок чуть-чуть нагнулся, приблизив ухо к губам раненого.
   - В темноте... - слова мягким клубом теплого воздуха коснулись его слуха, и в ту же секунду грянул выстрел. Пуля пронеслась возле щеки, обдав ее струей горячего воздуха, и с треском зарылась в дерево. Ослепленный вспышкой, Морган толкнулся от койки и скатился на пол, чуть не проглотив раскушенную пополам сигарету, но не забыв выхватить из-за пояса смит-вессон. Глухой стук падения, очевидно, был услышан - в темноте зажглась лампа.
   Морган лежал не мигая - револьвер в руке, перед глазами - радужные круги, из которых медленно проступало ухмыляющееся лицо Рика.
   - Ты попал? Попал? - немного истерически вскрикнул кто-то сзади. "И второй тут..." - подумал Морган и чуть расслабил пальцы, сжимающие рукоятку до побеления костяшек.
   - Заткнись, Ланс, - Рик вытянул шею, пытаясь получше разглядеть ситуацию. - Кажется, попал... Только вот никак не разберу, куда. Посвети-ка...
   Рик шагнул вперед, передав лампу приятелю, и чуть наклонился, опустив руку с револьвером, в то время как Ланс поднял обеими руками над головой керосинку. Яркий свет брызнул Моргану в глаза, и он непроизвольно зажмурился, лишь мгновением позже с ужасом осознав, что выдал себя.
   - Черт, он еще жив! - вскрикнул Рик и отшатнулся назад, пытаясь быстрее вскинуть зацепившийся мушкой за рукав револьвер. Реакция Моргана была инстинктивной и стремительной, как бросок гремучей змеи. Он вскочил, выпалил наугад, полуослепший от яркого огня, швырнул оружие в том направлении, где находился Ланс, и бросился вперед с отчаянной яростью безысходности, вцепившись зубами в запястье Рика. Закричав от боли и неожиданности, тот выронил оружие, не успев даже взвести курок, а потом рухнул на пол под тяжестью Джуннайта, истошно вопя:
   - Пристрели его, Ланс!
   Но у Ланса, опешившего от случившегося в доли секунды так же, как и от свистнувшей рядом пули, пальцы были заняты лампой, и он начал спешно и неуклюже перехватывать ее левой рукой, когда вдруг увидел летящий ему в голову "смит-вессон" и еле успел увернуться, заработав лишь ссадину на лбу. Освободившейся правой он принялся дергать зацепившийся за кобуру револьвер, пытаясь побороть головокружение. Солоноватый вкус крови во рту подействовал на Моргана опьяняюще, воскресив в нем первобытную ярость и желание выжить, родившееся в тот июльский день 61-го неподалеку от Манассаса. Выпустив запястье Рика, он остервенело бил его, уже не чувствуя пропущенных ударов в голову и по почкам. Грянул выстрел, и только инстинктивно резкое падение в сторону позволило Моргану отделаться длинной царапиной на тыльной стороне ладони: это Ланс, справившись наконец с кобурой, открыл огонь. Рик, получив передышку, мгновенно ею воспользовался, саданув противника коленом в солнечное сплетение. На мгновение задохнувшись, Морган пропустил болезненный удар в плечо и снова откатился, увернувшись от пули. Ситуация принимала скверный оборот. Рванувшись к Рику, Джуннайт вцепился в него, закрываясь им, как щитом; потом ребром ладони ударил противника по горлу со всей возможной силой, заехал локтем в лицо мужчины и, перебросив его через себя, подкатился под ноги Лансу. Он не знал, откуда берутся силы: возможно, их питала энергия его ярости, но когда второй враг упал, Морган мгновенно нанес первым удар в горло чуть согнутыми пальцами. Минутой позже он понял, что сидит на Лансе, наступив каблуком на его руку, в которой раньше был револьвер, и бьет его головой об пол. Чья-то тень мелькнула на озаренной зыбким пламенем керосинки стене, и Морган, обернувшись, увидел, как Рик пытается встать. Джуннайт поднялся, держась за стену, медленно приблизился и, резко двинул противника локтем в лицо, а затем, тяжело размахнувшись, нанес ему удар в голову. Рик качнулся и навалился на стену спиной - раздался треск, и он повалился в снег. "Черт возьми, тут даже доски гнилые... Никакого уважения к работникам", - подумал Морган, опершись рукой на стол. Азарт боя пропал, и с ним ушла сила. Морган не видел, как Ланс не в силах подняться, выполз на животе вслед за приятелем. Закрыв глаза, Джуннайт пытался унять глухо стучащее сердце, но открыв их снова, увидел только красную пелену.
  

* * *

  
   Когда красный туман, застилавший глаза рассеялся, Морган стоял, тяжело дыша, в полной тишине у дыры в стене: там, где гнилые доски проломились под тяжестью Рика, держа в стиснутых окровавленных пальцах клок волос Ланса. Оба противника исчезли. Зачерпнув пригоршню снега, он стер кровь с распухших рук и лица. Оглядевшись, Джуннайт поднял револьвер Чета, зарядил и опустил его в кобуру, потом, немного подумав, сунул за пояс и револьвер Рика. Голова слегка кружилась, когда Морган задул лампу и, подняв седельные сумки, двинулся к выходу. Около кровати раненого он на мгновение задержался и, пожав свесившуюся с постели руку, негромко сказал:
   - Спасибо.
   Достав новую сигарету и закурив, Морган перекинул через плечо седельные сумки, криво усмехнувшись: "Вот и еще одна "надежная гавань" не оправдала надежд..."
   Он вышел.
   Кто-то коснулся рукава Моргана, и тот стремительно развернулся, как гремучая змея, готовый атаковать, но это был всего лишь Мертон, небритый и пьяный до такой степени, что едва стоял на ногах, даже опираясь на стену. Он качнулся в сторону Джуннайта и, дыша на него перегаром, спросил заплетающимся языком:
   - Что, стрелок, сматываешься?
   Он снова пошатнулся, придвинувшись ближе. Морган немного отступил, но Мертон навалился на него, твердо вознамерившись использовать собеседника в качестве подпорки.
   - Что, приезжий, не нравится тебе наш идеальный поселок, а? Тут у нас, между прочим, все поровну. Кроме женщин, к несчастью... Но это только пока. Как говорит великий наш мудрец: это - высшая ступень справедливости, мы до нее не доросли... А так - стадо общее, пожитки - тоже, и все такое... На что Уилберн глаз положит - то и общее... И клеймо у нас одно: "двойное - перевернутое...", черт его дери. Ехали, тихо - мирно в Калифорнию... Так бес попутал... Говорит: через индейцев вам не пройти, да и вообще... Знаю, говорит, местечко... "Земли, текущие медом и молоком." Так и сказал, будто новый Моисей. Каждый, говорит, ранчо получит... И пошли мы... Много детей и стариков от голоду померли, потому что у нас все поровну было, а раздавал все, чтобы не дай Бог у кого больше не оказалось, Уилберн. Зато сам поправился за это время... А как дошли - тут ранчо "Ленивая М". Вот он и говорит: бои, говорит, предстоят нелегкие, но земля - она наша по хоумстеду, а, говорит, мятежникам тут делать нечего. Богатые, видишь ли, должны делиться, а если не хотят, то силой отбирать надо. Еще из Библии много цитировал и латынь время от времени вставлял - в общем, всех убедил. И для более успешного сражения предложил объединить стадо под свое клеймо. Так они и сделали, но мы с Джоунзом не согласны пахать на других, нет, сэр! Взяли своих быков и заняли землю. И плевали на них всех. Да... А этим, видать, понравилось, когда все общее. Потом, может, и разбегаться не захотят. Я такое на Юге видел после войны: негры не знали, куда себя деть. Свободный человек должен думать о массе вещей сам, а раб - нет. Выходит, подчиняться проще... Только ему-то на них наплевать, Уилберну то есть. Неважно сколько этих глупцов погибнет в схватке за землю, которая все равно не их, он сам их уничтожит, когда не нужны будут... Главное для Уилберна - земля.
   Морган с отвращением вырвался из объятий пьяницы и пошел к своей лошадке, а вслед ему неслись слова:
   - Он их всех заколдовал. Всех! И меня сперва тоже...
   Морган сел в седло и, запрокинув голову, поглядел на звезды. "Господи, почему все люди горят желанием повесить на меня свои проблемы. Лицо у меня такое, что ли?"
   - Поехали на "Ленивую М", - сказал он в слух, обращаясь к миссис Черрингтон. - Мы найдем вашего мужа. Обещаю.
  

* * *

  
   Дорога извивалась и петляла между высокими елями, смутно белея в темноте; Морган придерживал свою лошадку, чтобы миссис Черрингтон поспевала за ним. Ветер набирал силу, и ели душераздирающе скрипели, цепляясь верхушками за быстро бегущие по небу тучи. Это было им на руку. Миссис Черрингтон утверждала, что эта дорога ведет к главному дому на "Ленивой М". По ее словам, это был старый дом, специально построенный недалеко от города, который должен был стать еще одной базой для ковбоев, когда в центре владений вырастет большое хозяйство. Но планы так и остались нереализованными, и босс самого крупного ранчо в окрестностях Иглз-Неста жил в старом здании. Морган, не склонный недооценивать противника, полагал, что где-то должны быть сторожевые посты. Внимательно вглядываясь в темноту, стрелок заметил маленький огонек, мелькнувший за деревьями не далее, чем в нескольких ярдах впереди. "Чуть не попались..." - подумал Морган, натягивая поводья. Сделав знак миссис Черрингтон остановиться, он съехал с тропы, медленно объехал огонек, двигаясь до тех пор, пока не разглядел двух мужчин у костра. Они сидели лицом к дороге; винтовки прислонены к дереву.
   - Ну и ночка, - сказал один, доставая из сумки бутылку и зубами вытаскивая пробку. Как бы подтверждая его слова, налетел ветер, заставивший взвыть демонов ночи, притаившихся в старых деревьях.
   - Бр... - сказал второй часовой. - Не нравится мне здесь.
   У них не было лошадей, которые могли бы почуять чужаков, поэтому, дождавшись следующего порыва ветра, Морган сделал знак миссис Черрингтон следовать за ним. На мгновение мелькнула мысль, что идея пробиться в главный дом "Ленивой М" и поговорить с боссом - не более чем глупое ребячество и бравада, но азарт уже захватил его целиком и зажег глаза фосфорицирующим блеском. К тому же жители города и Сван-вэлли оскорбили миссис Черрингтон, и Морган боялся еще одного приступа неконтролируемой злобы, а найти мистера Черрингтона необходимо. Двигаясь под скрип разбуженных ветром исполинов, они проехали совсем близко от кромки освещенного круга и растворились во тьме раньше, чем часовые прикончили свою бутылку. Отъехав на безопасное расстояние, Морган обернулся к миссис Черрингтон:
   - Могут быть неприятности. Езжайте лучше домой и ложитесь спать. Утром я приеду. Завтра все будет лучше.
   Он моментально пожалел о своих словах, вспомнив о том, что мистер Черрингтон не вернется к семье ни завтра и никогда больше. Им стало овладевать то отчаяние, смешанное со смертельной злобой и желанием разрушать, какое он испытал при виде мертвой луны в глазах друга. Миссис Черрингтон, темным силуэтом видневшаяся в полумгле, покачала головой
   - Нет, - сказала она негнущимся голосом. - Я еду с тобой.
   Они продолжали свой путь молча. "Никогда не видел белую женщину, способную так долго молчать, - подумал Морган. - Наверное, она и с индейцем могла бы поспорить в искусстве войны." Раньше он был уверен, что, оставшись без поддержки, эта хрупкая леди не сможет дольше жить в этих краях, у нее было два выбора: уехать или умереть. Грубая дикая земля уничтожала слабых и делала сильнее тех, кто выживал. Теперь Морган сомневался в своих выводах: возможно, если у миссис Черрингтон хватит сил вынести все, что свалилось на нее, и во много раз больше, у нее есть шанс...
   Внезапно лес расступился, и Морган увидел довольно большую поляну и дом, прилепившийся одним боком к скале - не сколоченное наспех, временное пристанище, а добротное бревенчатое строение на фундаменте из обтесанных камней, несколько побитое непогодой, но производящее несравненно лучшее впечатление, чем амбар в Сван-вэлли, не говоря о жилищах поселенцев. Пораженный, Джуннайт придержал кобылу и, забыв обо всякой осторожности, выехал на открытое место. Что-то надежное чувствовалось в этом доме, окруженном высокими старыми деревьями, что-то вечное и изначальное, будто сам он был частью этого древнего пейзажа с начала времен и намеревался стоять тут столько же, сколько окружающие его скалы.
   - Разговаривать буду я, - предупредил Морган, не оборачиваясь.
   - Интересно будет послушать, - раздался насмешливый голос справа, и, когда Морган развернул кобылу, у него зарябило в глазах от яркого света. Прищурившись, Джуннайт инстинктивно заставил лошадку отступить в менее освещенное место, а немного привыкнув к освещению, он различил фонарь, вероятно, раньше закрытый крышками, плотно прилегающими к стеклам. "Еще один патруль, как я об этом не подумал..."
   - Так что вы здесь делаете? - продолжал настаивать мужчина, держащий фонарь - позади находились еще человека три с ружьями наготове. Собравшись с мыслями, Морган открыл рот, чтобы заговорить, но внезапно миссис Черрингтон, которая держалась немного позади, выехала вперед.
   - Роланд Черрингтон быть мой муж, - твердо сказала она так, будто разговаривала с грязью. - Его убивать днем. Мы искать его тело.
   Мужчина, державший фонарь, заметно стушевался.
   - Тут его нет, - грубо ответил он, хотя в голосе его сквозила неуверенность. - И людям из города тут нечего делать, особенно тем, кто с Уилберном дружбу водит. Откуда мы знаем, что ты, стрелок, не явился сюда прикрываясь женщиной, чтобы прирезать нас всех во сне?
   "Черт возьми! Куда смотрят олухи на первом посту?" - подумал мужчина с фонарем про себя. Ситуация становилась опасной; Морган кожей чувствовал, как растет недоверие ребят с "Ленивой М", а у них было преимущество по крайней мере в два ствола, против двух у него за поясом и в кобуре. Потянись Джуннайт за оружием - и крови не избежать. Стараясь держать руки на виду, Морган стянул перчатку и нервно принялся тереть едва зарубцевавшийся ноющий шрам от пули приятеля Рика, лихорадочно пытаясь придумать выход из положения. Не прошло и минуты, как ладонь его окрасилась кровью, но боли он не чувствовал. Если бы только можно было их отвлечь...
   - Спросите гробовщика, - крикнул человек из-за спины того, кто держал фонарь. - Всех, кого нашли, мы к нему оттащили. Это его работа, а мы трупами стрелков не занимаемся.
   - Ее муж не был стрелком, - вмешался Морган, но миссис Черрингтон остановила его движением руки.
   - Пусть говорит, - сказала она ровно. - Я хочу знать все.
   Раздражение вспыхнуло в груди Моргана, он почувствовал внезапно себя лишним, его тревожный взгляд блуждал по лицам людей с "Ленивой М", тщетно ожидая, что что-то отвлечет их хоть на одно мгновение. Что-то двинувшееся в темноте привлекло его внимание, и он заметил пятого человека, стоявшего в тени, но при словах миссис Черрингтон слегка поддавшегося вперед. Том Анден. Зажмурившись, Морган мотнул головой, отгоняя наваждение: он не позволит себе ошибиться еще раз, что бы ни случилось. Когда стрелок открыл глаза, человека уже не было.
   "Померещилось?.." спросил сам себя Морган и провел по лицу окровавленной ладонью.
   - ... Когда мы тащили его к гробовщику, в его руке был самый настоящий револьвер, - услышал Морган слова все того же человека, который стоял за спиной мужчины с фонарем. Миссис Черрингтон, будто статуя, застыла в мужском седле, чувствуя, как в ее груди стучит сердце: то замирая, то мчась неровным аллюром, сотрясая ее тело внутри каскадами дрожи и покрывая спину противным липким потом, но она знала, что должна выстоять. Они ничего не сказали бы Моргану, просто пристрелили бы его на месте, но сейчас, когда она стоит между ними, люди с "Ленивой М" не посмеют стрелять... Во всяком случае, миссис Черрингтон надеялась на это.
   - Я так благодарна, что вы рассказали мне все... - всхлипнула женщина и прижала к глазам платок, который ей дал Морган. Клетчатая ткань скользнула между тонкими пальцами и упала в снег. Все взгляды мгновенно устремились вниз, невольно отслеживая полет платка, всего лишь на пару секунд. Прежде, чем тряпка коснулась земли, Морган уже держал в руках оба револьвера. Все взгляды устремились на него.
   - Вы можете попытаться, - сказал стрелок с кривой усмешкой; с его губ вместе со словами стекал пар, застывавший в морозном воздухе, а в глазах мерцала безрассудная дикость, близкая к сумасшествию, - но двоих я точно заберу с собой на тот свет, и первая пуля достанется вон тому, в темноте.
   Измазанное кровью лицо парня, горящие огоньки в его зрачках, не оставляли никакого сомнения в искренности его слов. Для полной картины не хватало разве что свежих скальпов на его поясе. Он тронул кобылу и медленным шагом поехал прочь, не сводя взгляда с работников "Ленивой М", миссис Черрингтон - за ним. Люди возле человека с фонарем проводили их бессильными взглядами. Они, наверняка, одержали бы верх, но кто-то уж точно должен был поймать пулю, и никто не желал стать этим "счастливчиком"...
   Вырвавшись из светового круга, Морган бросил револьвер Рика в снег, чтобы освободить ладонь, и, схватив поводья, погнал лошадку сквозь лес, мгновенно растворившись во тьме. В следующий момент, поняв, что произошло, люди с "Ленивой М" готовы были помчаться следом, но человек на крупном чалом коне, выехавший из тени деревьев остановил их.
   - Стойте, - сказал он, сворачивая сигарету трясущимися пальцами. - Вам не догнать их в темноте.
   - Но, мистер Макклахан... - начал было человек с фонарем, но тот оборвал его, резко дернув плечом так, что просыпал часть табака на землю:
   - Я хочу, чтобы со Сван-вэлли было покончено как можно скорее. Пора переходить к решительным действиям.
   Макклахан немного помолчал и, закурив, добавил:
   - Я не помню этого парня, но почему-то от одного его вида у меня мурашки по спине бегут, будто кто-то топчется на месте, где меня похоронят... Надо ускорить события. Мне нужна его жизнь. Скажите Линдейлу, и тому, другому - я за ценой не постою.
  
   Конец первой части.
  

Часть 2

Глава VII. Неприкасаемые.

   Они вернулись в город, когда первые робкие лучи нарождающегося дня начали оттеснять мрак в пасти каньонов и глубоких расщелин, на дне которых царит вечный мрак. Солнце разбудило снег, заставив его радостно сверкать в тишине, нарушаемой лишь хрустом ломаемого подковами наста, за ночь покрывшего хрупким панцирем все вокруг. Из многих труб поднимался дым, но людей на улице было мало, и что-то в их лицах не понравилось Моргану: что-то не настоящее, фальшивое. Казалось, все они играют одну и ту же хорошо отрепетированную пьесу под названием: "Ничего вчера не случилось". Женщина устало прикрыла глаза; ей еще понадобятся силы - нечего попусту тратить их на этих людей. У дверей церкви Морган спешился, снял миссис Черрингтон с седла, и они вошли внутрь. Затекшие ноги женщины подгибались, опираясь на стрелка и едва их переставляя, она добрела до задней скамейки, и тяжело опустилась на нее. Преподобный Джозеф Блейк подошел к ним, появившись из дверей своей пристройки, и, опустившись рядом, взял ее руки в свои.
   - Мария, - начал он, - вы выглядите очень уставшей. Я видел вас сейчас, вы ехали в седле по-мужски...
   - Прошу вас, святой отец, - миссис Черрингтон говорила жестко, - вы же знать, в каких обстоятельствах я оказаться. Я многое видеть эта ночь и просить ответить прямо. Согласитесь ли вы прочитать молитву на похоронах мой муж, если мы находить его тело?
   - Дорогая Мария... - священник явно чувствовал себя не в своей тарелке. - Вы, я надеюсь, понимаете, что стрелок, погибший в кровавом столкновении с револьвером в руке...
   Миссис Черрингтон резко поднялась, выдернув руки из ладоней преподобного Блейка, осекшегося на полуслове, развернулась и пошла к дверям. На пороге она обернулась:
   - Я благодарить за сочувствие, - спокойно сказала она и ни один мускул не дрогнул на ее, будто вырезанном из свежей слоновой кости лице. - Мистер Джуннайт, у нас есть еще много дело.
   Она вышла, Морган - за ней; взяв лошадей под уздцы, они медленно пошли вдоль улицы, не говоря друг другу ни слова. Все и так было понятно. Внезапный шум впереди привлек внимание Моргана, и он ускорил свои шаги. Перед дверью под вывеской "Индепендент газет" стоял Оуэн с кипой листов, в испачканных свежей типографской краской руках. Размахивая ими в воздухе, он бросался к прохожим и пытался вручить им эту импровизированную газету.
   - Экстренный выпуск! - надрывался издатель. - Правда о вчерашнем столкновении! В жестокой перестрелке убит ни в чем не повинный человек! Экстренный выпуск! Бесплатно! Возьмите же!
   Люди шарахались от него, как от зачумленного, ни одна рука не потянулась за листком. Морган приблизился, ему в глаза бросилось изможденное посеревшее лицо Оуэна - свидетельство бессонной ночи за наборным столом - и дикий тревожный блеск в зрачках.
   - Как дела, издатель?- спросил Джуннайт без всякой иронии. - Никто не желает знать правду?
   Оуэн устало помахал листками в воздухе.
   - Экстренный номер!.. А, черт! Возьми хоть ты, стрелок...
   Морган машинально взял протянутый ему лист.
   - Неплохо по-моему получилось... - устало признался Оуэн, и стена, разделявшая их, рухнула. - Но им наплевать. Ничего... Я тут все этими бумажками обклею - весь город белым станет! До Вашингтона дойду!..
   - А хотите самые горячие новости! - воскликнул Морган с внезапно проснувшимся азартом, его глаза загорелись, и вся ярость, накопившаяся за ночь, выплеснулась наружу. - Так слушайте, если смелости написать хватит! Миссис Черрингтон ночью стучала во все дома, но даже близкие друзья не открыли ей дверь; в поисках тела своего мужа она поехала в Сван-вэлли и услышала, что у ее мужа был в руке револьвер, что он участвовал в драке и место ему на Бут Хилл! То же самое сказали ей на "Ленивой М", а преподобный Блейк отказался читать молитву на похоронах. Напишите все это, Оуэн, если пороху хватит, и отошлите в Вашингтон.
   Глаза Оуэна вспыхнули, будто у одержимого.
   - Вы правы, эта бумажка (он потряс листовкой перед носом Моргана) - ничто по сравнению с тем, что можно написать! Я подниму такую бурю...
   Издатель осекся, пораженный внезапной мыслью.
   - Подождите... - медленно проговорил он, - Значит, все, будто сговорившись, утверждают, что в руке у мистера Черрингтона был револьвер... Но, если это не так, а это не так, потому что я сам видел все из окна, значит, им не нужно, чтобы правда всплыла наружу. Чего они боятся? Расследования? Федералов? Но почему? Надо подумать...
   И прижав ко лбу испачканную типографской краской руку с зажатой в ней кипой листов, Оуэн бегом кинулся обратно в редакцию, где склонился над своим рабочим столом, торопливо переворачивая пачки старых газет, полученных из крупных городов восточного побережья.
   - Господи... - повторял он, задыхаясь. - Господи.. Неужели я близок к разгадке...
   Морган стоял, несколько ошарашенный поспешным бегством Оуэна, комкая в руках листовку, когда подошла миссис Черрингтон.
   - Что происходить? - спросила она. Морган покачал головой.
   - Ничего особенного. Говорил с Оуэном - он на нашей стороне.
   Джуннайт сунул листовку в карман, и они снова пошли, пробираясь между горожан с равнодушными лицами, которых становилось все больше и больше по мере того, как день вступал в свои права, вытесняя нежность и прозрачность зимнего утра.
  

* * *

  
   Гробовщик - румяный и общительный мужчина, которого не очень любили из-за его ремесла и который поэтому не всегда имел возможность поговорить вволю, был явно огорчен, что его разбудили в такой час и что он не может быть столь же разговорчив, как обычно, из-за непрекращающейся зевоты и закрывающихся на ходу глаз. Он поспешил заверить миссис Черрингтон в своем глубоком сочувствии ее горю.
   - Вот уж никогда не думал, - сказал гробовщик, - что этот малый возьмет в руки револьвер.
   - Вы помогать нам хоронить его? - прервала его миссис Черрингтон.
   - Ну, знаете... - гробовщик, краснея, отвел глаза. - Я этим не занимаюсь, только гробы сколачиваю...
   - Мой муж не быть стрелок, - сказала женщина. Только сейчас Морган заметил в ее волосах седые пряди и прямую, как стрела, морщину, прорезавшую лоб. - А теперь я хотеть видеть мой муж.
   Гробовщик указал на дверь в соседнюю комнату. Морган удивлялся той скрытой силе, которая таилась в хрупкой миссис Черрингтон. Она подошла к телу своего мужа, бледная и прямая, и оперлась о край гроба негнущейся, дрожащей от напряжения рукой. Морган развязал свой шейный платок и, приблизившись бесшумной индейской походкой, накрыл лицо мистера Черрингтона - ужасающее в своей безмятежной неподвижности. Перегнувшись через боковую стенку и заглянув внутрь, стрелок увидел, что рука мертвеца все еще сжимает револьвер. Осторожно высвободив оружие из почему-то не очень крепкого захвата, Морган сунул его за пояс, не разглядывая. Миссис Черрингтон отошла, отвернувшись к окну, и стояла там, наблюдая, как тяжелые сапоги оставляют глубокие синеватые вмятины в чистом белом снегу, пока заколачивали гроб; плечи ее чуть заметно вздрагивали при звуках ударов. Наконец, все закончилось.
   - Пойдем, - сказал Морган, обвязывая ящик веревкой. Он расплатился с гробовщиком и взял широкую лопату, условившись ее вернуть.
   Когда они снова оказались на улице и Морган начал привязывать гроб к своей кобыле, миссис Черрингтон внезапно тронула его рукав.
   - Я не хотеть, - сказала она полувопросительно, но твердо, - чтобы мой муж лежать на Бут-Хилл...
   - Не волнуйтесь, - Морган резко затянул узел. - Мы похороним его на городском кладбище, и я пристрелю каждого, кто попробует нам помешать.
   - Ты подождать, - остановила его миссис Черрингтон. - Я не хотеть мой муж быть с убийцы, но я не хотеть еще больше, чтобы он быть с теми, кто предавать его и отступаться от нас. У нас тоже есть гордость, мистер Джуннайт.
   Морган кивнул
   - Я понимаю.
   Он подсадил ее и, привязав лопату к седлу, сел сам на кобылу, соображая что к чему.
   - Я знаю одно место, - сказал, наконец, Морган. - Дальше по тропе к перевалу Рэбит-Иарс. Небольшая опушка в лесу. Весной, наверное, красиво. Да и сушняк должен быть... Землю отогревать придется.
  

* * *

  
   Тяжело дыша, будто загнанная ломовая лошадь, Морган выбросил лопату из ямы и, выбравшись следом, со стоном повалился на бок в снег.
   - Пять футов... - он уставился на миссис Черрингтон умоляющим взглядом. - Достаточно будет?
   - Да, - миссис Черрингтон кивнула. - Gut.
   Это ее извечное "gut"... Даже оно прозвучало по-новому: решительно и жестко, так, что Морган с перепугу вскочил на ноги и чуть было не отдал честь. Придерживая гроб при помощи веревки, стрелок толкнул его вниз. Зависнув на мгновение, деревянный ящик медленно заскользил по осыпающейся отвесной стенке... Сбросив вниз веревку, Джуннайт отошел, пропуская миссис Черрингтон вперед. Женщина нагнулась, зачерпнув пригоршню еще теплого песка из кучи возле могилы, перемешанного с пеплом от костра, она высыпала его в яму и шагнула назад. Пока Морган засыпал останки ее мужа, взгляд миссис Черрингтон блуждал по верхушкам сосен и елей, следя за стайками птиц, кружащих в вышине. Ни слова не говоря, Джуннайт срезал своим охотничьим ножом пару толстых веток и, связав их ремнем при помощи запасного лариэта из седельной сумки, вбил лопатой в еще рыхлую и теплую землю.
   - Все, - сказал он, привязывая инструмент к седлу. - Пора ехать.
   Миссис Черрингтон вздрогнула при звуке его голоса и внезапно упала, как подкошенная в снег. Морган не успел ее подхватить, так быстро это произошло. Оставив в покое упряжь, стрелок подбежал к женщине и, кинувшись на колени, приподнял ее голову. Зачерпнув пригоршню снега, он с силой растер лицо миссис Черрингтон, она открыла глаза.
   - Морган... - тонкие пальцы мертвой хваткой вцепились в его куртку. - Они ведь... Они... Не останутся безнаказанными? Правда ведь, Морган... Господь не допустит.
   - Да, - Морган кивнул. - Господь этого не допустит.
   "И я тоже не допущу," - подумал он.
   - Он ведь... - миссис Черрингтон задыхалась, еле сдерживая душившие ее слезы. - Он ведь быть простой человек... Ему ничего не надо было - только жить спокойно... Он...
   Она внезапно замолчала и, опершись на плечо Моргана, поднялась, распрямив свои хрупкие плечи. В это мгновение Джуннайт подумал, что она, несмотря на замужество и троих детей, еще молода. Не больше сорока...
   - Тридцать два, мистер Джуннайт, - сказала она, не оборачиваясь. Кажется, задумавшись, он высказал последнее соображение вслух по старой привычке, сложившейся за долгие годы одиноких путешествий по пустынным землям необъятного Запада.
   - Тридцать два... - задумчиво повторила миссис Черрингтон. - Хотя это есть нескромный вопрос, мистер Джуннайт. И большая их часть я находится в бегах. Даже замужество не избавлять меня от это. Теперь судьба заносить нас на край света, и пути дальше нет...
   Морган открыл было рот, но она остановила его движением руки и, глубоко вздохнув, продолжала:
   - Он быть хороший человек и в других пытаться видеть хорошее. Мой муж ехать сюда с планы на будущее, но он иметь свое мнение даже об индейцы. И когда мы видеть остатки караванов и скелеты со стрелами, которые торчать между ребер, он продолжать верить себе, не фактам...
   Она замолчала, потом начала говорить что-то по-немецки, и Морган вежливо ждал, сняв шляпу и чувствуя, как коченеют его и без того уже негнущиеся пальцы и уши, мгновенно покрасневшие. Перчатки он отдал миссис Черрингтон, чтобы она не портила ладони поводьями, и был вынужден долбить кое-как прогретую костром землю, сжимая лопату промерзшими насквозь руками, но даже желая как можно скорее попасть в тепло, стрелок не решался увести женщину от могилы ее мужа. Ловя отдельные знакомые слова, Морган понимал, что она наизусть читает отрывки из службы. Наконец прозвучало слово "аминь", и миссис Черрингтон обернулась к Джуннайту.
   - Теперь можно ехать.
   Трясясь в седле на спине ломающей копытами наст лошадки, Морган снова и снова прокручивал в мозгу головоломку со многими неизвестными, поворачивая ее то одним углом, то другим, но никак не находя ответ на самый главный вопрос: кому выгодно? Не могут же все быть так жестоки без всякой причины... Перед мысленным взглядом стрелка возникло ухмыляющееся лицо Тома Андена. Не могут быть жестоки без причины... Как же! Морган потряс головой: Анден - мерзавец редкостный, наверняка такие встречаются по одному на штат, не больше. Миссис Черрингтон сосредоточенно вглядывалась в дорогу под копытами коня, погруженная в свои мысли. Вытащив из кармана смятую листовку, Морган расправил ее и пробежал глазами; его шея, теперь неприкрытая, вызывающе багровела, а шрам белел, по мере того, как он знакомился с правдивым описанием событий, развернувшихся на улице Иглз-нест уже после того, как он стремительно отступил с поля битвы. Оуэн, наблюдавший стычку через щель в ставнях, не упустил практически ничего, кроме роли Линдейла, потому что тот находился вне поля его зрения, а когда Джон рванулся к мальчику, издатель уже бежал к своему рабочему столу, потрясенный бессмысленной гибелью ни в чем не повинного человека. А вот Морган запомнил четко только одно - лицо хозяина салуна, с усмешкой подпирающего спиной стену, и этот эпизод мигом встал перед его глазами во всех красках, вызвав дикий приступ ярости, будто в лихорадке сотрясшей его тело. Скомкав листок в руке, стрелок снова сунул его в карман и вытащил из-за пояса револьвер, взятый из ладони мертвеца. Тяжелое оружие, довольно грозное, да... Безусловно, это был револьвер. Только не кольт. Никак не кольт. Для многих людей, не очень хорошо знакомых с оружием, любой револьвер зовется именем весьма распространенной на Западе и воспетой в романах марки, даже если это на самом деле "ремингтон". Разглядывая длинное дуло и иссеченную временем и ножом рукоятку, Морган внезапно узнал это оружие. Да, да... Сомнений быть не могло: вот длинная глубокая царапина вдоль дула, качающаяся скоба и прицел немного сбит... "Мистер Черрингтон - стрелок... Какая чушь, - чуть было не выдохнул Морган. - Никто, кроме меня, не может стрелять из этой пушки, а попадать во что-то поменьше сарая - тем более."
   Где же он бросил свой ремингтон? Прищурившись, Морган восстановил мысленно тот участок улицы... Нет. Слишком далеко. Мистер Черрингтон не успел бы добежать до него, значит, Люсьен, скорее всего, держал именно это оружие... Надо сказать издателю. Морган тронул за плечо миссис Черрингтон, и она вскинула голову, мгновенно очнувшись от забытья.
   - Вы можете ехать быстрее? - спросил Джуннайт. - Мы поедем к Оуэну и добьемся правды.
   - Хорошо, - женщина кивнула. - Gut.
   Она хлестнула мула поводьями и помчалась к городу, намного опередив Моргана. Джуннайт усмехнулся и направил кобылу следом. Хорошая гонка на перегонки с ветром всегда помогала ему бороться с неприятными мыслями.
  

* * *

  
   Влетев на главную улицу городка в облаке серебристого снега, Морган чуть придержал кобылу, позволяя миссис Черрингтон выиграть скачку. Хмурое небо быстро затягивалось тучами, набирал силу ледяной ветер, и Морган не мог точно сказать, что вызвало румянец на щеках женщины - мороз, или временное забвение всех проблем, но его сомнения развеялись, когда она протянула ему руку и сказала:
   - Спасибо.
   Спешившись возле похоронной конторы, стрелок оставил даму ждать в седле и прошел внутрь, чтобы вернуть лопату и заплатить за гроб из оставшихся сбережений. Через несколько минут он вернулся и запрыгнул на спину лошадки.
   - А теперь, - Морган старался, чтобы его голос звучал как можно тверже, - вы поедите домой и ляжете спать.
   - Я должна ехать с тобой, - еле держась в седле от усталости после бессонной ночи и долгих часов дороги верхом, едва справляясь с отдышкой, пыталась протестовать миссис Черрингтон. - Он быть мой муж. Ты не отвечать за его гибель. Я отвечать.
   - Как вы не понимаете! - Морган грубо выдернул из ее рук поводья и поехал вперед, ведя ее мула рядом. - Мы все виноваты в этом. Невиновных нет.
   Женщина вцепилась в луку седла и закрыла глаза: сил спорить уже не было. Дальше по улице Морган заметил возню рядом с редакцией "Индепендент газетт", но не глядя, проехал к дому миссис Черрингтон и спешился там. Сняв спутницу с седла, стрелок прислонил ее голову к своему плечу так, чтобы она не могла ничего видеть и перенес ее в прихожую. Услышав, как открывается дверь, по лестнице сбежала Жаклин.
   - Как я боялась... - начала она, но так и не закончила, увидев, состояние матери. - Перенесите ее наверх, мистер Джуннайт.
   Глаза девочки были опухшими от слез: она догадывалась, что случилось с ее отцом, всю ночь беспокоилась о матери, а сегодня, отправившись покупать молоко на завтрак, обнаружила, что никто из ее друзей не желает с ней говорить, да и взрослые ее игнорируют. Морган прочел все по ее лицу; ему хотелось что-нибудь сказать, что-нибудь обнадеживающее, но он просто пошел наверх. Пока Джуннайт поднимался по лестнице, его сердце тревожно колотилось и мрачное предчувствие беды не оставляло его ни на мгновение. Положив миссис Черрингтон на кровать в спальне и накрыв ее пледом, Морган на минуту задержался, разглядывая бледное утомленное лицо. "Сумеет ли она пережить все, что еще предстоит?" Он снова начал в этом сомневаться.
   Морган провел по лицу ладонью и, резко развернувшись, выбежал из комнаты и из дома. Взяв под уздцы лошадку и мула, Джуннайт завел их в конюшню, привязал в стойлах и тщательно растер, хотя мысли его были возле редакции "Индепендент газетт". Закончив работу, стрелок пешком пошел к дому Оуэна. Предчувствие дурного никогда не обманывало Моргана: люди, вытягивая шеи от любопытства, рискуя заполучить перелом, быстрыми шагами, не задерживаясь, обходили издателя, стоящего на четвереньках в снегу перед выбитой, сорванной с петель дверью. Во всю скулу этого столпа местного общества вздулся черный синяк, глаз заплыл, в волосах запеклась темная кровь. На нем была только шерстяная рубашка и брюки. Коченеющими пальцами Оуэн рылся в глубоком снегу, вытаскивая из едва заметных вмятин маленькие литеры. Вывески над дверью не было - она валялась тут же, сломанная пополам, по стеклам окон разбегались причудливые паутины трещин. Ничего не говоря, Морган опустился рядом с издателем и принялся ему помогать. Немного позже, когда они тащили драгоценный урожай в разгромленное помещение, Оуэн поглядел на Джуннайта и этот взгляд сказал стрелку об уважении и благодарности, а еще о том, что пропасть между ними больше не существовала. Не сговариваясь, они подняли дверь и вернули на положенное ей место, починив петли.
   - Ты сможешь привести его в рабочее состояние? - спросил Морган, кивнув не разбитый пресс.
   - С твоей помощью - может и получится, - ответил Оуэн, хватаясь за угол машины и пытаясь вернуть ее в вертикальное положение. - Я тут раскопал кое-что: железная дорога хочет заполучить здесь землю - другой путь слишком дорого обойдется, так что боссы готовы заплатить владельцу кругленькую сумму. Не из-за этого ли вся грызня?
   - Наверное, ты прав, - ответил Морган, наваливаясь на пресс с другого края и толкая изо всех сил до тех пор, пока громадина не дрогнула под их совместным напором и не встала, как полагается. В редакции топилась печка, и было довольно жарко; Джуннайт заметил это только сейчас и расстегнул две верхние пуговицы куртки.
   - Я тут тоже кое-что понял, - добавил стрелок, вытирая руки, заляпанные смазкой, о штаны. - Насчет револьвера, который был у Черрингтона в руке.
   И он изложил все свои соображения, пока Оуэн осматривал пресс в поисках повреждений. Морган мало что понимал в процессе починки сложных машин и прямо заявил об этом издателю, но тот только посмеялся.
   - Я тоже ничего не знал, пока эта штуковина меня не захомутала... Ты на меня внимание не очень обращай, у меня с головой после войны не важно: иногда галлюцинации бывают или много болтать начинаю.
   Морган поморщился, снимая шубу и вешая ее на крюк у двери.
   - Похоже, ни для кого в этой стране война не прошла бесследно.
   - А ты как думал? - спросил Оуэн. - Передай молоток.
   Морган молча вынул из корзины в углу требуемый инструмент, а издатель продолжал, полностью поглощенный машиной:
   - Я военным корреспондентом был и писал статьи... То, что видел, писал. Но они, газетчики, говорили, что это слишком мрачно. "Убивает боевой дух в новобранцах, и в тех, кого только планировалось вербовать..." - повторяли они. Но я-то видел правду, и она в моем сердце написана кровавыми буквами, как на стене у Валтасара. Вот, как война закончилась, я и купил этот станок, чтобы стать хозяином самому себе, потому что, если не рассказывать все как на духу - пусть даже этого никто не прочитает - демоны выползут из самых темных уголков души и высосут из тебя все силы. Кажется, я нашел средство борьбы с ними, но как разорвать круг насилия?
   Морган почувствовал, как все его существо наполняет уважение к этому человеку. "Может, вот он - верный путь", - метнулся его измученный разум в новый коридор, в конце которого, казалось, наконец-то возник проблеск света. "Может быть..."
   - Кто? - спросил он жестко. - Кто это сделал?
   - Какие-то парни с лицами, закрытыми платками, - Оуэн пожал плечами. - Я не успел их разглядеть. Давай сюда клещи и держи вон ту штуку. Так, так...
   Аккуратными быстрыми движениями издатель затянул гайку, окинув свою работу критическим взглядом, выпрямился, чтобы передохнуть, и взгляд его, поблуждав по помещению, уперся в Моргана, странно изменившись, но он ничего не сказал, только мотнул головой, как будто с досады, взял со стола масленку и, обмакивая в нее палец, принялся смазывать внутренности пресса.
   - Они явились сюда по твою душу, - вдруг сказал Оуэн. - Всех на улице расспрашивали, где ты, но никто им этого не сумел сказать, потому что все эти трусы так старательно игнорировали Марию, что не заметили, как вы из города испарились. Гробовщик, правда, их послал на Бут-Хилл, но они там ничего не нашли и вернулись еще больше разозленные. Тогда и ко мне прицепились. "Ты, - говорят, - должен знать, где они"... Ничего... Бывали деньки и похуже.
   Отойдя подальше, Оуэн придирчиво оглядел свою работу, а потом, устало вздохнув, рухнул в кресло, обмахиваясь одной из своих листовок.
   - Ты думаешь, эта штука будет работать? - спросил Морган скептически; он не питал доверия к механизмам, сложнее оружейных.
   - Не знаю, - ответил Оуэн, размазывая масло и пот по и без того грязному лицу. - У этого пресса всегда был свой характер. Ты лучше посмотри, что я написал.
   Пошарив рукой в груде сброшенных на пол и затоптанных грязными сапогами листов, он выудил из них один, сравнительно не пострадавший, исписанный аккуратным крупным почерком и, положив его на колено, что-то быстро дописал вынутым из кармана карандашом, который предварительно послюнил. После этого Оуэн протянул бумагу Моргану, а тот неохотно ее взял и, скорее из вежливости, начал читать. Дело продвигалось медленно, так как с грамотностью у ганфайтера были проблемы, но понемногу ровные строчки и то, что скрывалось за причудливой путаницей букв, полностью поглотили его внимание, заставляя заново пережить резкий толчок сердца, как когда он впервые услышал о гибели мистера Черрингтона, сведенья о железной дороге и людях, готовых на все ради выгоды. Он будто снова ехал по глубокому снегу рядом с несчастной женщиной, окруженной непробиваемым кольцом безразличия и жестокости, и снова испытал потрясение, как когда догадался об афере с револьвером. Закончив, Морган перечитал все еще раз. Его голова шла кругом от тщетных попыток понять, как мог этот невзрачный, тощий, разукрашенный синяками человек так точно увидеть события, которым не был свидетелем, так остро почувствовать боль другого человека, которого не наблюдал этой безумной ночью час за часом. И как сумел Оуэн найти выход из ада, который Джуннайт искал тщетно столько лет... Подняв голову, стрелок потрясенно уставился на издателя. Оуэн опять глядел на него как-то странно, прищурив глаза, в которых было беспокойство и, склонив голову на бок, будто пытался припомнить что-то. Секунду спустя, Морган понял, что взгляд издателя упирается в шрам на неприкрытом платком горле, и ему вдруг стало не по себе... Стрелок опустил глаза на листок в своей руке.
   - Эта штука посильнее индейского виски, - только и сумел выговорить Морган, возвращая статью. Оуэн усмехнулся грустно.
   - Мне тридцать три года - пора уже по-настоящему начать писать, а не изводить попусту бумагу. К несчастью, это - лучшее, что я сумел написать за всю свою жизнь, но ведь достаточно написать одну, всего одну приличную вещь - и можно навсегда бросить это занятие. Когда эту штуку напечатают в Вашингтонских газетах и когда она поможет Марии, если поможет... - его голос дрогнул, в нем слышалось нечто большее, чем сочувствие. - Тогда я продам пресс какому-нибудь юнцу, у которого еще живы иллюзии насчет изменения мира к лучшему, а сам женюсь и осяду где-нибудь на тихой ферме на Востоке.
   - К сожалению, - добавил он тише, - мои иллюзии порядком потрепаны и в них все сложнее и сложнее верить. Слишком часто попытки переделать людей и мир к лучшему терпели сокрушительное фиаско...
   Произнося этот монолог, Оуэн вскочил и заходил по комнате, потирая лоб масляной ладонью, глаза его сверкали прежней одержимостью. Морган присел на край стола, помимо воли следя за стремительными перемещениями журналиста, его немного раздражала эта манера: мелькать, носясь из угла в угол, напоминающая дергающуюся нервную походку Тома Андена.
   - Чем я могу помочь? - спросил он наконец, надеясь прекратить эту пытку. Оуэн остановился и сунул ему в руки неизвестно откуда возникший ящик с литерами.
   - Вот. Ты подбирай буквы, а я возьму на себя все остальное, - сказал журналист, становясь за наборную кассу. Немного ошарашенный скоростью происходящего, Морган опустил ящик с литерами на пол и склонился над ним. Оуэн надел листок со статьей на гвоздь, торчащий из стены над столом, и Джуннайт, бросая беглые взгляды в ту сторону, принялся выбирать нужные буквы и передавать их журналисту. Морган не помнил, что было дальше - все слова и литеры сливались в одну темную массу, и стрелок почти инстинктивно выбирал правильные. Несколько раз он терял контроль и ошибался, но настойчивый голос Оуэна возвращал его к реальности. Часто возникали проблемы с правильным написанием, но, после довольно долгих препирательств по поводу первого спорного сочетания букв, Морган выяснил, что журналист получил лучшее образование, чем он, а потому переспорить его в вопросах грамматики невозможно, и бросил это бесполезное дело.
   Наконец, все приготовления были закончены, издатель принялся давить на педаль и огромная масса печатного пресса со скрежетом пришла в движение. Выдергивая из машины отпечатанные листы, Морган не мог не думать о сложившейся ситуации. Город возле железной дороги, которая пройдет через Иглз-Нест, если удастся замять убийство мирного человека и власти посчитают случившееся обычной случайной перестрелкой, какие сплошь и рядом случаются в западных городах, будет иметь преимущества в торговле, и горожане повысят свои прибыли, особенно будет процветать бизнес Линдейла. "Ленивая М" или Уилберн с выгодой продадут землю - смотря кто будет владеть ею в нужный момент. Главное, чтобы боссы железной дороги не догадались о ползучий войне за эти территории - это слишком большой риск для них, они лучше выберут более дорогой маршрут в обход; заинтересованные стороны сделают все, чтобы в городе все на первый взгляд было тихо. Джонатан Линдейл. Этот человек тревожил Моргана, так как не укладывался в его уже сложившееся представление о наемном револьвере и уж никак не подходил под определение добропорядочного горожанина...
   Когда они закончили работу, тучи, нависшие над городом, смешались с вечерними сумерками, и Морган снова почувствовал смутную тревогу и вспомнил румяное довольное лицо Роя из Иллинойса, не ощущавшего беспокойства по ночам. Он постарел и стал более грузным, у него было все... Джуннайт хотел бы так же спокойно и весело рассуждать о растущем бизнесе. Может, если у него будет много денег...
   Морган тряхнул головой и запалил фитиль керосиновой лампы, аккуратно установив стекло. Сейчас он был на мели, но, закончив дела в этом городке, подастся куда-нибудь в Неваду, и ему еще повезет. Когда-нибудь повезет. Или попробовать сыграть в покер на одном из пароходов, ходящих по Миссисипи...
   - ...Я ведь отлично понимаю, что ждет Марию в дальнейшем, с какими сложностями предстоит ей столкнуться, - ворвался в мысли стрелка голос Оуэна. - Мой отец умер, когда мне было два года, а все наши родственники жили слишком далеко, да и у них проблем хватало, так что мать одна заботилась о нас, прежде, чем мы подросли и смогли хоть как-то помогать ей. Нас было трое сорванцов, и ей пришлось нелегко...
   Он остановился на мгновение, замолчал, будто собирался с мыслями, и снова поглядел на стрелка так. Только вот Морган знал, что они нигде не встречались, никак не могли встречаться. Разве что... Одно из лиц в той толпе, годы назад, в Канзасе. Где-то на заднем плане всегда в тени, лишь на секунду выхваченное из небытия случайным фонарем, как сейчас керосинкой из мрака...
   Но Оуэн отвел свой взгляд, снова занявшись бумагами, и в следующее мгновение Морган уже ругал себя за излишнюю подозрительность, все его страхи казались теперь нелепой фантазией, секундное воспоминание - смутной галлюцинацией.
   Сложив все отпечатанные листки, издатель начал рыться на полке, которую не тронули налетчики, но на которой беспорядок казался таким же древним, как сама земля. Довольно крупный стеклянный пузырек сорвался из-под его руки и, гремя, покатился под ноги Моргану, вернув его к реальности.
   - Нашел! - наконец воскликнул Оуэн, вытаскивая из-под "Здравого смысла" Пейна конверт и, сложив два свежеотпечатанных экстренных номера втрое, запихнул их туда. Морган нагнулся и, подняв пустой пузырек, рассмотрел надпись "лауданум" на этикетке.
   - Что это? - спросил он, а в следующее мгновение Оуэн вырвал из его рук бутылочку и швырнул в ящик для испорченной бумаги.
   - Какое тебе дело? - грубо рявкнул он на Моргана, но потом немного остыл. - Это неважно. Я сорвался. Извини.
   Он снова прижал руку ко лбу, в его глазах светилась какая-то странная боль, граничащая с безумием. Помедлив минуту, будто собираясь с мыслями, Оуэн резким движением запечатал конверт и, согнувшись над столом, написал адрес, поспешно выдернутым из чернильницы пером.
   - Мой друг работает в одной из крупных газет, - пояснил издатель, посыпая конверт песком и стряхивая песчинки на пол. Он вытащил из-под кресла старый армейский револьвер, зарядил его и сунул за пояс, а потом открыл бумажник, проверяя наличность.
   - Ты посторожишь все тут? - спросил Оуэн, натягивая шубу, - Я пойду на почту. Если сегодня не будет бурана, завтра приедет парень из "Пони экспресс", он заберет почту в Денвер, а оттуда ее дилижансом доставят на Восток. Старик Бенингтон, наверняка, не спит - у него часто бывает бессонница, и он, как это свойственно многим одиноким старикам, все ночи проводит на работе. Может, поболтаю с ним часок - другой, ты не волнуйся, если я задержусь. Дедушка Бенингтон любит поговорить и, если начнет, его не остановить.
   "Тебя тоже", - с раздражением подумал Морган. Однако когда за Оуэном захлопнулась дверь, он снова почувствовал непреодолимое желание перечитать статью и, опустившись в кресло, протянул руку к стопке пахнущих свежей типографской краской листов, но внезапно остановился. На краю стола, возле стопки экстренных номеров "Индепендент газетт", лежал конверт с Вашингтонским адресом приятеля журналиста. "Как же он мог его забыть?" - спросил себя Морган и, не найдя подходящего ответа, приписал такую рассеянность странному возбуждению, владевшему Оуэном все это время. Не долго думая, Джуннайт накинул на себя куртку и, зажав в кулаке письмо, выбежал на улицу, полагая, что еще успеет окликнуть журналиста и отдать ему конверт.
   Узкая полоска освещенных солнцем туч еще сверкала алым заревом вдоль горизонта, но Иглз-Нест уже окутывал полумрак. Оуэн быстро шагал по противоположной стороне улицы, не очень людной в этот час.
   - Эй! - крикнул Морган, но грохот повозки, груженной мешками с едой, прыгавшей по ухабам дороги на Сван-вэлли, перекрыл его голос. Журналист продолжал свой путь, не обернувшись. Морган плохо знал город, но до него внезапно дошло, что Оуэн направляется в противоположную от почты сторону. Ощущение, что что-то не так усилилось, когда журналист остановился перед маленьким зданием китайской прачечной, втиснутой между кузницей и магазинчиком, где продавали одежду. "Что за черт..." - подумал Морган, последовав за Оуэном, но не переходя улицу. - "Зачем ему китайцы, он даже белья своего не взял, разве только..." Дверь открылась, и журналист, обменявшийся парой фраз с услужливо кланяющимся хозяином, вошел. Морган вздрогнул: перед его глазами отчетливо возник пустой пузырек из-под лауданума, подкатившийся к его ноге. "Неужели... - мелькнуло у него в голове, - Нет, нет... Этого быть не может..." Пригнувшись, он быстро пересек улицу и осторожно заглянул в горящее окошко.
   - Нет, нет, мистел... - возражал старый китаец Оуэну, полулежащему на кушетке. - Вы ко мне утлом плиходить, веселом плиходить... Вы умилать, а у китайса из-за это больсой неплиятность быть.
   Адский огонь полыхнул в бездонных, неестественно расширенных зрачках Оуэна, когда он схватил китайца за длинную косичку левой рукой, а правой ткнул ему в живот армейский кольт.
   - Тащи сюда свою дрянь, - велел он негромко, но таким тоном, что у Моргана волосы встали дыбом на голове, а кровь похолодела; очень давно он не испытывал подобного ужаса. Кланяясь и бормоча извинения под нос, китаец попятился, как только пальцы, сжимавшие его косичку, разжались, и исчез. Через несколько минут он снова возник в поле зрения Моргана и, все еще кланяясь, протянул журналисту длинную трубку. Взяв ее, Оуэн вытащил из кармана бумажник, выудил оттуда несколько банкнот и небрежно бросил их на пол.
   - Пусть не говорят, что я не плачу за то, что мне нужно, - сказал журналист и, отвернувшись от китайца, который, ползая на коленях собирал доллары, принялся курить трубку. Он затянулся и выдохнул синеватое прозрачное кольцо в потолок и не сводил с него глаз, любуясь его идеальной формой, пока оно не растаяло.
   - Не твое дело, почему я себя убиваю... - прошептал издатель чуть слышно.
   Потом Оуэн снова втянул в себя дым, и беспокойство в его глазах, граничившее с безумием, сменилось безразличием к окружающему, а губы тронула все ширящаяся, бессмысленная, счастливая улыбка. Морган отвернулся и зашагал прочь. К чему травить себе душу дальше, глядя как этот человек увязает в трясине. Значит вот он - тот путь, который нашел для себя Оуэн, чтобы забыть... Судя по всему, дело зашло слишком далеко, и обратного пути уже нет. Что ж, это выбор Оуэна, пусть убивает себя, если хочет. Мелкая дрожь пробежала вдоль позвоночника; однажды Морган сам забрел в подобную "прачечную", в тот вечер обострившаяся депрессия чуть не привела его к самоубийству. Сначала ему тоже показалось, что он нашел выход, но потом стрелок почувствовал, что теряет контроль. Это испугало Моргана, пожалуй, больше, чем воспоминания: он был стрелок, ганфайтер с фронтира, и часто видел, как кончают жизнь знаменитые и не очень люди, живущие с оружием в руках, не важно по какую сторону закона. Большинство из них сначала теряли Цель, потом контроль и лишь затем попадали на Бут-Хилл. Цель он потерял уже давно... Пересилив себя, Морган поднялся тогда с кушетки и ушел, а потом где-то бродил до рассвета - где, он не помнил. Лежал в каком-то грязном переулке, когда к нему вернулось ощущение реальности, а затем пришла и память: все воспоминания разом, будто бурный поток ворвались в его сознание, чуть не сведя с ума, но жажда жизни, разбуженная битвой с наркотиком, помогла ему выстоять, и с тех пор он старался обходить китайцев стороной. И сейчас, пока стрелок, стоя в морозном мраке, глядел в светящееся желтым окно прачечной, его начинало колотить при одной мысли о том, что тот единственный раз мог навсегда превратить его в такое же жалкое существо, каким Оуэн предстал перед ним сейчас. В раба, вся жизнь которого подчинена трубке с опиумом.
   Руки Моргана сжались в кулаки в карманах, и он вдруг остановился, вспомнив о конверте с гениальным порождением опиумного бреда, зажатым в его ладони. "Неважно", - подумал он, глубоко вдохнув хрустящий морозный воздух, и быстро зашагал по направлению к почте.
  

* * *

  
   Джонатан Линдейл лежал в одежде на постели в комнате за баром и, затягиваясь сигарой, глядел в окно. Он только что очнулся от краткого забытья, во время которого вновь маршировал босиком по Вирджинскому снегу, по тонкому льду, затянувшему лужи, почти не чувствуя боли в онемевших от холода, изрезанных и стертых в кровь подошвах, зато с ломотой в щиколотках. Тонкая пленка лопалась под его весом, острые, как бритва, осколки впивались в ноги, и кровавый след тянулся много миль не только за ним одним - за всей колонной, отмечая пройденный путь. Джона немного беспокоили раны, полученные вчера, после того как утром, когда салун еще был пуст, он, несмотря на протесты Алисы, перебрался в свое убежище. Из окон, расположенных с трех сторон, открывался замечательный вид на необъятную бесконечность небес и безымянную гору возле перевала Рэбит-Иарс, сверкающую под лучами солнца и угрожающе нависающую над городом темной глыбой сплошного мрака по ночам. При желании Джон мог видеть и задворки городской улицы, но его это мало интересовало; земля, вздыбившаяся отвесными языками, поросшая лесом, мелькающая в непостоянных тенях, быстро несущихся по воле ветра облаков, или застывшие молчаливыми истуканами утесы, охраняющие эту древнюю страну от непрошеных гостей, будили смутные детские воспоминания, и скалы, казалось, разговаривали с Линдейлом, будто старые друзья, на неведомом ему языке... Ненадолго он задремал, но мгновенно очнулся, глубоко втянув в себя воздух: ему привиделось, что он снова, всхлипывая от голода, будто голодный енот, рвет окоченевшими пальцами ранец еще не остывшего янки в поисках хоть какой-то еды, а в голове крутится до боли навязчивая мысль о том, как бы не забыть забрать и сапоги, которые, наверняка, будут адски жать, но налезть должны. Джонатан Линдейл несколько минут сидел неподвижно, пытаясь разобраться, где кончается сон и начинается реальность. В первые минуты после ночных кошмаров у него нередко возникала дикая мысль, что реален тот, другой мир, где война продолжалась, а нынешняя жизнь - всего лишь кратковременное забытье на привале где-то возле Атланты. За окном сгущались сумерки и глухо завывал ветер, вынуждая одинокую ветку клена, словно заплутавшего путника, стучаться в окно. Линдейл зажег керосиновую лампу и, протянув руку, взял с полки первую попавшуюся книгу. Это был "Грозовой перевал", казалось, еще хранивший смутный аромат его матери, как и паутинки давно засохших цветов, кое-где попадавшихся между страниц. Джон открыл роман на середине наугад. Он читал машинально, не сознавая смысла прочитанного, но и не думая о прошлом.
   Осторожно открыв дверь так, что петли не издали ни звука, Алиса на цыпочках проскользнула в комнату и замерла с подносом в руках, разглядывая озаренные желтоватым светом лампы и, казалось, немного смягчившиеся черты склонившегося над книгой мужчины.
   - Что тебе? - спросил Линдейл, не поднимая головы, мгновенно разрушив интимное ощущение обладания, созданное воображением женщины.
   - Кофе... - тихо кашлянув, чтобы скрыть смущение, сказала она. - Я сделала кофе и пончики.
   Осторожно поставив поднос на столик, Алиса замерла. Сердце ее часто стучало, отдаваясь в голове: "Это - твой шанс, не упусти его", - но ноги не двигались с места, будто приросли к полу. Линдейл отложил книгу и сел, аккуратно переместив простреленное бедро.
   - Спасибо, - сказал он, и его лицо на мгновение осветила улыбка. - Никто не приносил мне кофе уже очень давно.
   Улыбка угасла.
   - Очень давно... - повторил он. Алиса налила ему кофе в кружку и присела на край кровати, притворившись, что ее интересует книга.
   - Ты читаешь "Грозовой перевал"? - спросила она, беря в руки потертый, но еще крепкий переплет. Линдейл кивнул с набитым ртом.
   - Этот роман был среди книг, которые мой отец погрузил в фургон, отправляясь на Запад, - сказал он, прожевав. - Кстати, я тебе не говорил, что мою мать звали Кэтрин Элианора?
   Алиса томно прикрыла глаза и, придвинувшись ближе, положила ногу на ногу, позволив юбке скользнуть вниз, обнажая колено. Ее смуглая кожа резко контрастировала с тонким белым кружевом нижней юбки, но, казалось, Линдейл ничего не заметил. Она слегка наклонилась, ее волосы коснулись его щеки. "Ну почему... - хотелось ей закричать, - ты не обращаешь на меня внимание, какой намек тебе нужен еще, ты, тупая бесчувственная скотина?!" Но ничто не отразилось на ее лице, хотя в глазах пробежала молния.
   - Хороший роман, - сказала она, листая книгу с наигранным интересом. - Любовь... Безумная страсть, все поглощающая, не знающая преград...
   Линдейл допил обжигающий кофе, блюдо с пончиками опустело. Он взял книгу из рук Алисы, ее нога медленно двинулась вверх по его голени, зацепив штанину носком туфли из красного сафьяна.
   - Представь, - говорила она, и голос ее чуть дрожал от напряжения. - Дикарь Хитклиф и с виду утонченная Катарина, сгорающие в огне своих желаний.
   Линдейл с силой захлопнул книгу.
   - Да, - отрезал он, и его лицо исказила гримаса боли, - и Катарина умерла.
   Алиса вздрогнула. У него была отвратительная манера разрушать все ее чары, одним словом разрывать, казалось, намертво опутывающие его сети.
   - Ты действительно готовишь отличный кофе, - сказал Джонатан, положив книгу на стол и прикрыв глаза. - Но вот тебе совет: найди какого-нибудь ковбоя помоложе, но с хорошими перспективами на будущее и жени на себе. Они часто влюбляются в...
   Он осекся, щеки Алисы вспыхнули.
   - Извини, я - идиот и подлец, - Линдейл крепко прижал ее голову к своей груди, она попыталась вырваться и залепить ему пощечину, но его сильные руки не выпустили ее. Когда приступ ярости и обиды миновал, он мягко отстранил ее от себя.
   - Помни о Катарине... - тихо сказал Линдейл. - Ни на минуту не забывай о ней.
   Алиса встала, одергивая юбку и смахивая слезы с уголков глаз. Она больше не злилась на Джона, теперь она точно знала, что это его прошлое не отпускало его, делая еще не старого мужчину мертвым. Алиса вышла, унося поднос с пустыми тарелками и кофейником, а Линдейл еще долго сидел и смотрел на закрывшуюся за ней дверь. Его губы беззвучно двигались, шепча имя Анабель, а в сердце снова возникло желание убивать давно сгнивших в могилах людей.
  
   Через некоторое время Линдейл встал, протянув руку, снял со стены длинноствольное ружье и, опираясь на него, проковылял в помещение салуна. Он сел на табурет бармена, положил на стойку оружие и налил себе "индейского виски". Где-то бесконечно далеко наверху хлопнула дверь комнаты Алисы. Держа стакан в руке, Джонатан Линдейл поглядел сквозь него на пламя свечи и откинулся на спинку стула. На стойке, возле его левого локтя, лежал забытый клочок бумаги, исписанный ее рукой. Склонив голову набок, Линдейл прочитал: Уолт Уитмен. "Прощальное слово солдату".
   Опять этот чертов янки! Фыркнув, Линдейл отвернулся, но затем любопытство взяло верх. Медленно, будто преодолевая сильное сопротивление, он притянул к себе бумагу указательным пальцем и отхлебнул виски. Джон медленно дочитал стихи до конца, его взгляд задержался подольше на паре строчек.
   - Черт возьми... - невольно вырвалось у него. Минуты шли, Джонатан Линдейл глядел в стену. Мысли, будто вспуганные птицы, метались в его голове. Владелец салуна вернулся к выпивке. Опрокидывая в рот второй стакан, он заметил краем глаза Оуэна, торопливо идущего по улице, вытянув шею, будто собака, взявшая след.
   "Никак подкрепиться пошел. Без этой китайской дряни жить уже не может. Его статейка очень не понравилась кое-кому, так что лучше бы ему в прачечную не соваться, а то, с помощью какого-нибудь "поборника нравственности" с насечками на рукоятке кольта, он легко может проснуться уже на небесах... Неважно. Это его выбор."
   Линдейл опрокинул еще стакан и заткнул бутылку.
   "Жалко Черрингтон, но всему свой черед. Она либо станет сильной и найдет выход сама, либо умрет, и никто не сможет ничего изменить. Пока все пусть будет, как есть... А вот и другой..."
   Наблюдая, как Морган крался по другой стороне улицы, Линдейл поднял ружье и, привалившись к стойке, следил за Джуннайтом через прицельную рамку. Он не знал, что удерживало его палец на спусковом крючке, хотя безумно хотел выстрелить - скорее всего двоение в глазах. Если Морган и есть наемный убийца из Невады, то ничего другого, кроме пули в спину не заслуживает, а Линдейл практически не сомневался, что это так. Он медленно перемещал дуло, следуя за своей целью. Да, конечно, ему заплатили за работу. Хорошо заплатили. Но стрелять в спину?... "Дурной тон, мастер Джонни," - послышался ему голос старого слуги Соломона, его друга, его прошлого, его совести. Раздраженно ткнув дуло в пол, Джонатан запрыгал на одной ноге обратно и, рухнув на диван в своей комнатушке, укрутил фитиль керосиновой лампы. Сумерки благотворно подействовали на его расшатанные нервы. Он полежал немного на спине, повернув голову набок, созерцая черный полог туч, затянувший небесный свод, потом закрыл глаза, чувствуя, как приятная дремота, расслабляя мускулы, ползет по телу, начиная с ног.
   Он проснулся от собственного срывающегося вопля, зовущего Анабель. Минуту мертвой тишины, последовавшую за этим, Линдейл тупо смотрел на алые отблески на тучах. Сначала, он думал, что небо в огне - всего лишь остатки сна, потом, вспомнив Фредериксберг, пожал плечами. Тогда огни северного сияния были зеленоватые, но почему бы им не быть красными? Джонатан Линдейл отрегулировал свет, сделав его более ярким, и поглядел на стоящие в углу часы - прошло всего десять минут. Тот жуткий стремительный сон, разбудивший его, длился, должно быть, секунды, но беспричинный страх не исчез, а наоборот все нарастал, и Джонатан никак не мог понять его причину... Ему казалось, и это сводило его с ума, что проклятая война продолжается: эти огни в небе... Пылающий и грохочущий выстрелами ад разверзся вокруг него.
   Прибежавшая на его крик Алиса замерла в дверях, зажав ладонями рот. Смертельно бледный, с горящими глазами Линдейл сидел, забившись в угол, и бормотал что-то об огненном вихре и бесконечном отступлении, а потом заорал:
   - Анабель! Анабель! Где ты, Анабель?
   "Господи, спаси!" - мысленно воскликнула Алиса и, присев рядом с Джонатаном, трясущимся будто в ознобе, заговорила с ним, как с ребенком, настойчиво разжимая его пальцы, до побеления сдавившие виски.
   - Война кончилась... - нараспев повторяла она. - Все хорошо... Хорошо...
   - Анабель!.. - он вцепился в ее рукав. Острая игла ревности кольнула сердце Алисы, но она взяла себя в руки.
   - Я здесь... - повторяла она, гладя его по голове. - Я здесь. Все хорошо.
   Понемногу Линдейл успокоился, узнав женщину, выпустил ее платье и сумел понять, что вызвало этот бред.
   - Дым... - сказал он полувопросительно, втянув воздух. - Что-то горит?..
   Алиса выглянула в окно и резко обернулась.
   - Горит лавка Черрингтонов, - сдавленным голосом прошептала она.
  

* * *

  
   Дедушка Бенингтон, как его называли жители Иглз-нест, действительно любил поболтать с посетителями, особенно ночью, когда его мучила бессонница. Телеграммы приходили редко, и основная работа начиналась только раз в месяц, когда из Денвера приезжал парень, служащий Пони-Экспресс, ведя за собой нагруженного мешками с почтой мула; старик оживлялся, рассортировывал письма, газеты и изредка попадавшиеся посылки по адресам, но корреспонденция заканчивалась так быстро, что к ночи ничего не оставалось. Однако, так сложилось, что именно в этот день Беннингтон купил у проезжего шарлатана бутылочку эликсира от бессонницы за доллар, девяноста девять центов, но, будучи человеком подозрительным от природы, старик не слишком доверял россказням продавца снадобья и горел желанием поскорее испробовать лекарство на себе. Именно поэтому он обрушил на Моргана поток проклятий по поводу людей, которые не могут приходить в урочное время.
   - Целый день у них есть... - скрипел его голос, пока он, опираясь на свою палку, быстро перемещался по комнате, что должно было символизировать его крайнее раздражение. Борода старика воинственно тряслась.
   - Так нет же! Весь Божий день где-то шляются, а ночью - толпа набегает, когда порядочные люди в кроватях давно и только мусор всякий, прости Господи, по улицам болтается.
   Понимая желание старика как можно скорее выпроводить нежданного гостя, Морган пропустил его гневные тирады мимо своих ушей, заранее зная, что все они в конечном итоге неизбежно сведутся к одному.
   - Вот когда несчастного старика бессонница донимает, хоть бы один из вас, оболтусов молодых, появился! Вам-то все одно - всю ночь гулять можете, а спите когда угодно! А только я нашел средство, которое, возможно, явится спасением от моих бед, так нате вам: явился! Да еще стоит тут, время мое тратит! Говори, чего надо и уходи!
   Он на секунду замолчал, чтобы перевести дыхание, с размаху опустился на стул, и именно в этот момент Морган сунул ему в руку письмо вместе с остатками мелочи, которую торопливо наскреб, вывернув карманы брюк. Когда все необходимое было сделано, Джуннайт собрался уходить. "Прямо отсюда пойду в конюшню и уеду из этого паршивого городишки со всеми его проблемами. К рассвету я буду уже достаточно далеко, - думал он. - Это не моя война. Я и так слишком долго здесь задержался".
   - Извините, что пришел так поздно, - сказал он, отступая к двери. - Не смею далее занимать ваше время
   - Проваливай, проваливай! - буркнул Беннингтон себе под нос, сбросив письмо в прислоненный к стене мешок, до половины заполненный готовой к отправке корреспонденцией. А потом, шумно втянув в себя воздух, старик вскочил со стула и заковылял к окну.
   - Смотри-ка! - мгновенно забыв об эликсире от бессонницы, бодро воскликнул он, присаживаясь на тумбу у стены и выглядывая на улицу, прижавшись щекой к стеклу.
   - Горит что-то...
   - Да? - переспросил машинально Морган, задержавшись в дверях, мыслями он был уже на тропе на Запад.
   - Да, да! Еще как горит! - радостно воскликнул дедушка и, вытянув откуда-то армейский бинокль, стал наводить его на резкость. Оконное стекло мешало ему, и в конце концов он стянул со спинки ближайшего стула шотландский плед в крупную клетку и, завернувшись в него, распахнул окно настежь.
   - Кажется, лавка Черрингтонов полыхает, - гордо объявил Беннингтон наконец. - Как будто там все керосином залито - пламя раза в два выше крыши.
   Морган уже не слышал; он мчался, не глядя под ноги, со всей возможной скоростью, и плотно слежавшийся снег стонал под его сапогами со смещенным на скошенный каблук центром тяжести, так удобно входящими в стремя, но абсолютно не пригодными для бега.
   Впереди страшным обугленным призраком возвышалась лавка, объятая жадно ревущим пламенем, отражающимся рыжими бликами в подтаивающем от нестерпимого жара льду.
   Добежав, Джуннайт застыл в оцепенении, кусая губы от бессилия перед бушующей стихией, выбрасывающей в темноту небес охапки кровавых звезд. Гудя, огонь взмывал ввысь, потом вдруг опадал, собираясь с силами, а затем снова со свистом вырывался из окон и почерневшей трубы. Заворожено наблюдая за силами, неподвластными ему, Морган сжимал кулаки так, что ногти вонзались в ладони, оставляя на них короткие алые полоски, но отвести взгляд он не мог, потому что помнил, как сам помогал отцу поливать водой раскаленную крышу дома, осажденного лесным пожаром - это было больше двадцати лет назад в Калифорнии, и ему было девять... А может, меньше. Темная фигура метнулась в сторону на светящемся ярко-желтом фоне, Морган поймал это движение краешком глаза и мгновенно вернулся к реальности, услышав резкий крик:
   - Мама! Ну почему ты просто стоишь?
   Обернувшись, он увидел старшую дочь миссис Черрингтон. Практически все горожане осторожно выглядывали из окон, но никто не помог Жаклин, ведром зачерпывающей снег и кидающей его в жадную огненную пасть. Все ее усилия были напрасны: снаружи притушить огонь удавалось, но лишь на время, а внутри температура была настолько высока, что вся влага мгновенно испарялась. Снежные наносы вокруг домов мешали огню распространиться, да и ближайшие располагались на приличном расстоянии от лавки с обеих сторон, и Моргану вдруг пришла в голову мысль, что будь сейчас лето, эти люди не смотрели бы из своих окон вот так - даже не скрывая своего любопытства под маской сочувствия. "Хорошо бы весь этот городок сгорел до тла..."
   - Не стоит, Жаклин. Хватит, - раздался вдруг немного дрожащий от напряжения, но сильный голос и, отведя глаза от лавки, Морган увидел застывшее лицо миссис Черрингтон. Она стояла в отсветах пламени в своем платье, перекрашенном в черный цвет краской домашнего приготовления, и безучастно глядела на огонь, пожирающий ее мечты, надежды на будущее, планы, выстроенные вместе с мужем, саму возможность пережить эту зиму, наконец. Миссис Черрингтон не могла рассчитывать на помощь в этом городе, но по ее лицу и гордо расправленным плечам, Морган внезапно понял, что она борец по природе и не сдастся до самого конца, хотя никогда и ничего не попросит больше ни у одного человека. Глаза ее были не пусты, но непроницаемы, навсегда скрыв ее страдания, отчаяние и боль от всего мира. Младшие дети цеплялись за ее юбку: Мари спрятала лицо в складках мягкой ткани, лишь иногда отваживаясь взглянуть на извивающихся кольцами огненных драконов, о которых говорилось в сказках, но тут же жмурилась. Папа, конечно, победил бы ревущих чудищ, как рыцарь на картинке в книге, но он почему-то не приходил уже несколько дней, наверное, уехал по делам в Денвер... Человек, остановившийся в их доме, мог бы помочь, но и его давно не было видно. Люсьен равнодушно глядел на пожар, он сосал большой палец и вздрагивал, часто дыша, будто в астматическом припадке. Жаклин, опустив ведро, с тяжелым вздохом подошла к матери и, молча пройдя мимо с опущенной головой, побрела домой; миссис Черрингтон с младшими детьми пошла следом. Ярость и боль наполнили все существо Моргана, и он огляделся ища, на чем бы сорвать свою злость. В этот момент раздался жуткий треск, и крыша лавки рухнула, взметнув пламя высоко вверх, вперемешку с тучами мерцающих искр, мгновенно разметанных ветром. Шаги маршалла, вероятно, заглушил вой разбушевавшейся стихии, но Морган, не раздумывая, откуда взялся этот мужчина, сразу перешел в наступление:
   - Что, маршалл, решил поглазеть на дела своих подельников? Любуешься, да?
   Служитель закона пожал плечами, но его рост, казалось, уменьшился.
   - Это случайный пожар, - сказал он немного неуверенно. - Мне, да и, я уверен, всему городу жалко семью Черрингтонов, но это обыкновенный несчастный случай. Керосиновая лампа, забытая в лавке, перевернулась...
   - Да уж, конечно, - Морган едва сдерживался, чтобы не пристрелить этого человека на месте. Свой револьвер и оружие Чета он зарядил по дороге к почте и теперь, когда странное стремление к смерти было побеждено, ему приходилось держать себя в руках.
   - Конечно, - его голос был полон издевки. - Лампы всегда переворачиваются без видимых причин... Нет, сэр, даже от дюжины ламп дома не сгорают, как спички, если, конечно, их не облить виски, да керосином внутри и снаружи. Советую твоим дружкам быть впредь поосторожнее и начинать пожитки паковать.
   - Отстань от него, он всего лишь марионетка, - перекрыл гул пламени голос Линдейла, а затем он сам появился из темноты, припадая на раненую ногу и опираясь на плечо Алисы. Широкая улыбка поползла по лицу Моргана, когда он, забыв о маршалле, двинулся к новому противнику.
   - Ты очень хорошо смотрелся там, у стены, с этой своей улыбочкой, - сказал Морган. - Хотелось бы мне взглянуть на пулю, отправившую мистера Черрингтона на небеса. Мне кажется, она замечательно подойдет к "Рут-и-маклахану" 69 года выпуска.
   - Я не вижу смысла в этом убийстве, - возразил Линдейл с вежливой улыбкой, отстраняя Алису движением руки. - Не вижу выгоды для себя, если быть точным.
   - Ну... - Морган пошире расставил ноги и качнулся на каблуках. - В схватке титанов часто гибнут невиновные, и, возможно, некий владелец борделя слишком переусердствовал в стремлении угодить своим хозяевам. Такие люди могут раздавить сотню мистеров Черрингтонов, на пути к цели и не заметят этого, поглощенные более важными делами.
   Глаза Линдейла стали жесткими.
   - Если я хочу кого-то убить, - процедил он сквозь зубы, продолжая улыбаться, - то делаю это сам. И делаю, как следует.
   Его холодный голос вывел Моргана из себя.
   - Надо бы вообще запретить носить оружие в этом городе таким как ты! - сорвался он. - Если бы маршалл был честным человеком...
   - Ну, тогда на улицу и носа бы не высунули с револьвером типы, начинающие всеобщую свару, просто пристрелив незнакомца ни за что, ни про что, - отпарировал Линдейл. Напряженные пальцы Моргана дернулись, рванув револьвер из кобуры, он взвел курок, направил ствол Линдейлу в лицо и почти в тот же миг увидел дуло "рут-и-маклахана" шестьдесят девятого года выпуска у своего носа. Их взгляды сверлили противника, они медленно переступали, передвигаясь по кругу, сжимая оружие в вытянутых руках, и Морган чувствовал внутри себя натянутую струну, уже готовую лопнуть.
   - Ты знаешь, - Линдейл склонил голову на бок, разглядывая противника. - Не оружие убивает, а то, что у человека вот здесь, - он коснулся виска указательным пальцем левой руки. - Кто сказал, что те, кто посылает армии в сражения, кто начинает и заканчивает войны, разумнее и сдержаннее отдельного человека? Почему они не откажутся от армейских арсеналов прежде, чем требовать того же от меня? Может, вас, синебрюхих, просто злит, что таких надутых и гордых своей победой парнишки Джеймс обдирают, когда захотят, и вы не можете им помешать? Оружие лишь уравнивает шансы, а убить и руками можно, если желание есть. Кстати, ты видел, как я кидаю ножи.
   Они медленно кружили по улице, будто двигаясь в странно замедленном вальсе: два диких зверя, напрягшихся для прыжка, два язычка пламени, сливающиеся и разрывающиеся вновь, - и сознание того, что Линдейл прав, засевшее в мозгу, жгло Моргана изнутри, заставляя ударить как можно больнее.
   - Самоуверенность, видимо, присуща всем южным джентльменам, - сказал он. - "Перед нами враг, и я его разобью," - разве не так сказал Ли Лонгстриту в ответ на просьбу не посылать Пиккета в ту идиотскую атаку под Геттисбергом?
   Причудливая игра света и тени искажала лица. И горящие жаждой крови глаза исследовали противника, не в силах оторваться, ибо малейшая потеря внимания означала смерть. Джонатан Линдейл вспомнил вдруг раннее утро шестьдесят третьего под Геттисбергом, и сердце его болезненно сжалось. Он стоял и смотрел на море колышущейся под дуновениями ветра сочной травы - кошмар, который будет еще многие годы преследовать грядущие поколения южан... И ничего еще не было решено, это сладостное ощущение неопределенности... Война еще не проиграна, а значит, все возможно. Все можно изменить. Отец... Он еще жив, он с Пиккетом на другом краю поля, которого отсюда не видно... Джонатан стоял и смотрел в глаза нахальному янки, ощущая внутри сгусток боли и ненависти от сознания того, что время безнадежно далеко умчалось вперед и изменить ничего невозможно.
   - Ты имеешь в виду ту мелкую стычку из-за обуви? - голос Линдейла сочился ядовитой издевкой. - Зато синебрюхие всегда верно оценивают ситуацию. Особенно Безоговорочная капитуляция, когда, налакавшись виски, послал три корпуса на наши окопы в Колд-Харборе... А Фредериксберг? Атака за атакой, с тупым упорством, будто овцы на бойню, они бежали на чертов холм, повинуясь идиотским приказам своих командиров, прекрасно сознавая, что их ждет! Разумные овцы! И вскоре весь склон был синим... Вы - просто пушечное мясо. Только и умеете, что убивать и грабить женщин и детей, забираете все, чего не в силах сожрать. Держу пари, после марша к морю ни один янки в мундир влезть не мог, так пузо раздулось! Ах да, я совсем забыл... Тебя там не было, ты даже не участвовал в войне, а туда же... Как ты смеешь осуждать их? "... И проклянут свою судьбу дворяне, что в этот день не с нами, а в кровати: язык прикусят, лишь заговорит соратник наш в бою в Криспинов день!" [16.] Это про тебя, синебрюхий. Знай свое место. Держу пари, я первый тебе рассказал, ибо янки стараются умолчать о подвигах сынов Конфедерации, а в лагере для военнопленных было не много новостей, особенно после того, как твое правительство от вас отреклось, выбросив как ненужный мусор...
   Палец Моргана задрожал на спуске. Ему начинало казаться, что покончить все мексиканской ничьей - не такая уж плохая идея. Огонь в лицо, может, боль... Это ему не впервой. Зато враг будет точно мертв.
   - Тебя там не было, - глухим, клокочущим ревом вырвалось откуда-то изнутри.
   - Хватит с меня! - внезапно раздался резкий голос, и Алиса, резко толкнув их руки, сжимающие оружие, развернулась и зашагала обратно к салуну, кутаясь в наброшенную поверх платья теплую шаль. "Не хочу этого видеть... - тихо твердила она, ни к кому конкретно не обращаясь. - Не хочу..."
   От резкого толчка оба револьвера в руках дуэлянтов взорвались грохотом выстрелов, и мужчины, одновременно вскрикнув, схватились за щеки: Линдейл - за правую, Морган - за левую; из-под пальцев проступила кровь. Оружие они опустили.
   - Ну, что? - спросил Линдейл, переводя дыхание, но пытаясь улыбнуться. - Чуть было мексиканская ничья не вышла?
   - Пошел ты к черту! - Морган даже не пытался сделать вид, что ничего не случилось. Он сунул смит-вессон в кобуру и быстрым шагом покинул пределы светового пятна, отбрасываемого уже затухающим пожаром. Оставшись один, Линдейл перевел дух, аккуратно вернул "рут-и-маклахан" в кобуру и, закурив, двинулся было домой, но раненая нога мгновенно откликнулась пульсирующей болью. Хозяин салуна упал на колени в снег, и его пронзило острое сожаление, что он вообще покинул уютную комнатку за баром, однако сидеть сложа руки было не время.
   Он уже поднимался, опираясь на подобранную ветку, когда сзади послышался хруст снега под торопливыми шагами и кто-то, подхватив Линдейла сзади под мышки, поставил его на ноги.
   - Не бойтесь, это я, - сказал ему в ухо знакомый голос. Джонатан обернулся.
   - А, это ты... - протянул он, узнав человека в отсветах пожарища.
   - У вас на лице кровь, вы ранены? - встревоженно осведомился пришелец.
   - Царапина, - отозвался Линдейл, потирая щеку. Кровь не шла, рану отчасти прижгли горячие пороховые газы.
   - Кстати, - добавил Джонатан после недолгого молчания и принялся отряхивать с себя снег свободной рукой. - Я как раз тут думал о тебе. Для тебя есть работа.
   - Всегда рад пригодиться, - отозвался его собеседник. - Мне деньги не помешают, особенно сейчас.
   - Я плачу на сотню больше, чем обычно, - продолжал Линдейл, - треть плачу сейчас.
   Он вытянул из кармана брюк пачку банкнот, и отсчитав деньги, протянул парню. Тот взял бумажки, пересчитал и убрал во внутренний карман своей куртки.
   - Я хотел бы также попросить вас о недельном отпуске, - сказал он.
   - После того как выполнишь задание, - кивнул Линдейл. - А по истечении отпуска приходи в мой салун, ты еще понадобишься.
   - Конечно, - согласился парень. - Меня это устраивает. Так что надо делать?
   - Для начала доведи меня домой, - сказал Линдейл, оглядываясь. - Поговорим там.
  
   Сердце стремительно колотилось в груди Моргана, быстро шагающего по слежавшемуся снегу. Никогда раньше он не ощущал так отчетливо близость смерти, и страх мешался в его душе с восторгом от того, что он еще жив. Только сейчас, как в первом бою при Манассасе, почувствовал стрелок хрупкость и ценность своего существования, но тогда не было времени об этом размышлять - надо было просто бежать, спасая свою жизнь, но теперь все по-другому. Рассуждать всегда легче, чем столкнуться с чем-то лицом к лицу, и Моргану не понравилось чувство страха, потому что оно могло только повредить в противостоянии с Линдейлом.
   Около салуна он нагнал Алису, она резко отвернулась от него.
   - Что с ним? - спросил Морган, не замечая ее демонстративного презрения. - Почему он такой?
   Обернувшись на ходу, женщина смерила его ледяным уничтожающим взглядом.
   - Такие как ты отняли у него жизнь, - бросила она и скрылась в салуне, резко хлопнув дверьми. Морган убавил шаг, прижимая руку к ноющему боку, потом остановился и согнулся пополам, тяжело дыша: проклятая рана напомнила о себе. "Надо переночевать тут, а завтра с рассветом убираться из этого проклятого городка, - подумал он, выпрямляясь. - Давно пора." Дойдя до редакции, стрелок увидел, что забыл потушить керосинку, одиноким огоньком мерцавшую в темноте. Морган открыл дверь, но какая-то смутная тревога заставила его застыть на пороге и обернуться. В отблесках умиравшего огня на развалинах лавки Черрингтонов он увидел двух человек. Один из них был явно Линдейл - тот, который опирался на ветку. Отсюда не было слышно, о чем они говорили. Их голоса заглушал ветер и треск пламени, но Морган видел, как Линдейл достал из кармана деньги, отсчитал часть и передал второму. Неужели Линдейл?... Ему не хотелось думать об этом, это было слишком отвратительно, хотя, чего же еще ждать от приспешника Макклахана. Зло тянется ко злу, кажется, после нескольких потрясений его черно-белое представление о реальности все-таки оказалось верным. Морган вошел и закрыл за собой дверь. Зевая, он отыскал одеяло, валяющееся в углу и, грустно посмотрев на стопку экстренных номеров, смахнул их на пол одним движением руки. "Кому они нужны в этом городе..." - устало пробормотал он в темноту, вытягиваясь на столе во весь рост и сбрасывая сапоги. Он переставил лампу на табурет и, погасив ее, натянул на себя одеяло. "Кстати, куда запропастился Оуэн..." Прежде, чем Морган начал размышлять над новой проблемой, его глаза закрылись, и он провалился в тяжелый сон без сновидений, положив голову на стопку старых газет и сжимая в руке взведенный смит-вессон.
  

* * *

  
   Войдя в дом, миссис Черрингтон устало захлопнула за собой дверь, задвинула щеколду и, стащив с головы чепец, тяжело опустилась на стул. Жаклин зачерпнула из ведра, стоящего в прихожей, воды и, протянув кружку матери, застыла безмолвным и неподвижным во мраке призраком. Миссис Черрингтон медленно взяла посуду из рук дочери, но к губам не поднесла, а продолжала сидеть в той же позе, не способная двигаться, не в силах продолжать борьбу. Тишина нарушалась лишь хныканьем Мари. Люсьен, все еще не вынимая изо рта большого пальца, направился на кухню, из дверей которой струился тусклый розоватый свет. Несколько минут спустя Жаклин, будто очнувшись, ощупью отыскала спички и зажгла керосиновую лампу, прикрепленную к стене. Мари все всхлипывала и всхлипывала, казалось, этому не будет конца...
   - Уложи детей, Жаклин, пожалуйста... - усталый бесцветный голос матери заставил девушку вздрогнуть.
   - Да, мама.
   Она кивнула, забежав в кухню, схватила за локоть Люсьена, вытащила его в коридор, несмотря на упорное сопротивление и цепляние за косяк, поймала свободной рукой ладонь сестры и пошла вверх по лестнице, волоча детей за собой.
   Миссис Черрингтон осталась одна. В тишине гостиной мерно тикали старинные часы, отсчитывая секунды, минуты, часы, а фигура женщины оставалась неподвижной, будто вырезанная из мрамора статуя, с устремленным в никуда взглядом и устало лежащими на коленях слабыми, полупрозрачными руками, стиснувшими железную кружку. Отсветы пожара, проникавшие сквозь окна, лежащие на полу и обстановке кухни, четко видимые в дверном проеме, угасли.
   Дверь содрогнулась под мощным ударом, миссис Черрингтон не шелохнулась. Снова удар, еще сильнее, чем прежде. Кружка выскользнула из разжавшихся пальцев и с грохотом покатилась по полу, оставляя за собой сверкающий след.
   - Мама! - на верхней площадке лестницы возникла Жаклин, в ее глазах - бездонный ужас. - Что нам делать?..
   Позади нее маячили во мраке размытые силуэты Люсьена и Мари. Миссис Черрингтон внезапно очнулась от своего оцепенения и повернула к дочери спокойное лицо.
   - Никаких истерик, - приказала она негромко и сухо, и Жаклин увидела, как ожесточилась ее лицо. - Уведи детей наверх, будь с ними. Стук повторился: громче и дольше.
   - Дверь... Дверь... не выдержит... - неслышно прошептала Жаклин.
   - Убери детей и держи их наверху! - крикнула миссис Черрингтон, и Жаклин, подхватив на руки брата и сестру, исчезла из виду. Дверь скрипела, щеколда дала трещину. Миссис Черрингтон встала, подняла стоящий у дверей брус, с огромным усилием запихнула его в железные скобы, специально для того предназначенные, и задвинула. То был первый раз, когда пришлось применять этот дополнительный массивный запор, но женщина была благодарна мужу за такую, не свойственную ему предусмотрительность. Черты миссис Черрингтон заострились и окаменели, когда она подтянула к двери стул, залезла на него и сняла с крюка охотничий карабин Роланда. Спустившись, женщина прислонила оружие к стулу и, схватив из поленницы топор, побежала на кухню. Удары, сотрясавшие дверь, отдавались в ее ушах, но муж сделал вход в дом на совесть: это на какое-то время задержит их. Примерившись к запертому ящику в кухонном шкафу, миссис Черрингтон коротко размахнулась и всадила острое лезвие в дерево - раз, другой... Наконец, сунув левую руку в образовавшийся пролом, она вытащила коробку с патронами и, подняв голову, случайно заметила в окне незнакомое лицо. В других комнатах на первом этаже ставни были заперты на ночь, как обычно, но здесь - нет... Ее рука двигалась стремительно, помимо рассудка, когда миссис Черрингтон швырнула изо всех сил топор в ухмыляющуюся физиономию. Человек исчез за мгновение до того, как зазвенело и посыпалось стекло. Подойдя к окну, женщина закрыла ставни на замок и поспешила к ходуном ходящей двери. Она села на стул, уперла ружье стволом в пол и надломила, открыв камеры для патронов, а затем, действуя, словно во сне, но четко и быстро, будто всю жизнь этим занималась, затолкала в них два заряда.
  
   Она сидела на стуле, держа взведенное оружие на коленях, и ждала, не сводя горящих, полубезумных глаз с трясущейся двери, содрогающейся и вибрирующей под мощными ударами, и знала, что будет стрелять, если они сломают эту преграду.
   Внезапно раздался грохот выстрела, и женщина едва удержала палец, вибрирующий на спуске; повисла зловещая тишина, мгновенно разлившаяся по всему дому. Потом был стук и шорох, и кто-то чертыхнулся негромко. Держа в руках все еще взведенное ружье, миссис Черрингтон подошла к двери и прислушалась. Ничего. Мелко дрожа, она прислонилась спиной к деревянному брусу, преградившему вход врагам, а возможно, убийцам, тяжело дыша, словно ей не хватало воздуха. Время шло. Ни звука, ни шороха. Наконец, глубоко вздохнув, миссис Черрингтон отступила на пару шагов, вытащила брус, откинула щеколду и, направив ружье вперед, резко распахнула дверь... Никого. Только алые пятнышки на снегу, тянущиеся через улицу в темный проулок между домами, да топор, брошенный под порог. Она устало прислонила ружье к стене, подняв тесак, швырнула его в дрова, заперла снова дверь, заложив ее тяжелым брусом, и тяжело опустилась на стул, закрыв лицо руками. Плечи ее тряслись...
  
   Несколькими часами позже возле реки, снабжавшей водой Иглз-Нест и его окрестности, ниже города по течению, некий человек, одетый в черное с засохшими пятнами крови на руках и куртке, расчищал полынью, специально вырубленную для гуляющего по здешним лесам и горным лугам скота. Тонкий слой едва успевшего вновь нарасти льда с треском ломался под ударами палки в его умелых руках. Неподалеку лежали на окровавленной мешковине два окоченевших трупа, являющихся в данный момент предметом размышлений и забот человека в черном. Он думал о мертвецах с позиции профессионала, а с этой точки зрения худших дилетантов было не сыскать... Во-первых, они никак не ожидали сопротивления со стороны жертвы, поэтому пошли на дело только вдвоем, тем более с парадного входа. Они пренебрегли мерами предосторожности, они даже не взяли топор, и только леди подала им идею, швырнув в одного этим острым предметом. К счастью, он подоспел вовремя, когда главный мерзавец замахнулся тесаком на дверь. Закончив расчищать полынью, человек в черном подтащил к ней одно из тел и спихнул ногой вниз. Река, бурным потоком скатившись с горных вершин, возле Иглз-Нест попадала на равнину и с виду становилась смирной, но внутри нее скрывалось множество омутов и глубинных течений, вполне подходящих для того, чтобы навсегда спрятать парочку мертвых мерзавцев. За первым трупом последовал второй. Человек в черном остановился на кромке льда и, подумав, носком сапога спихнул туда же мешковину. Течение медленно утянуло под лед погрузившийся на некоторую глубину труп, затем поволокло туда же старый мешок, а одинокий мужчина все стоял, глядя на бурлящую воду. Работа в этот раз была несложная: бесшумно подкрасться в темноте сзади к одному из убийц, который уже замахнулся было топором на никак не поддающуюся дверь, и, обхватив за шею рукой, бесшумно полоснуть по горлу. Напарник убитого выстрелил в него, но человек закрылся телом, и пуля досталась мертвецу, а стрелявший получил под ребра все тот же нож, брошенный с убийственной точностью. Не медля ни минуты, наемник вытащил лезвие из раны, обтер о штаны и вернул в ножны на поясе, потом, схватив за ноги трупы, отволок их через улицу в темный проулок, где завернул в мешковину и потянул к реке...
   Выкурив сигарету, человек в черном медленно пошел прочь: дел еще много. Если бы кто-нибудь из жителей города вышел на улицу после часу ночи, он не увидел бы кровавых следов, ведущих от дома Черрингтонов - они исчезли.
  

* * *

  
   За окном царило пасмурное утро, больше похожее на сумерки; крупными хлопьями валил снег. Морган заворочался во сне, всхрапнув, перевернулся на другой бок, прижимая револьвер к груди; его левая рука безвольно упала, свесившись со стола и зацепив кончиками пальцев керосинку, стоящую на табурете. Лампа качнулась, замерла на мгновение и, медленно завалившись на бок, загрохотала по доскам пола, подпрыгивая и оставляя за собой длинный след горючего, смешанный с осколками плафона. Мгновенно скатившись со стола и приземлившись на одно колено, Морган замер, оглядываясь и протирая глаза левым кулаком. Револьвер не выстрелил: за ночь задеревенели не только суставы Джуннайта, но и ружейная смазка. Заметив разбитую лампу, Морган громко и длинно выругался и, подойдя к печке, разгреб золу кочергой, добравшись до едва светящихся красным углей. Сунув револьвер под старое тряпье возле нагретой стенки печки, стрелок занялся уборкой. Закончив, Морган потянулся так, что захрустели кости и подошел к окну. Темные тучи быстро бежали по небу, скрывая призрачный белый круг солнца, и снег легким занавесом задернул другую сторону улицы. Морган сел за стол, набросал старых газет, чтобы не напачкать и, аккуратно разложив все необходимые принадлежности, начал заряжать револьвер. Его голова была абсолютно пуста, и это было приятно. Стрелок раскрыл свой "ремингтон", достал барабан, макнув палец в масленку, смазал все железные части и, мурлыкая что-то себе под нос, начал прочищать каморы. Он не торопился, делая все так, чтобы избежать досадных случайностей, когда придется действовать. Закончив чистить, он укрепил над каждой камерой капсюль и, закрыв револьвер, выстрелил шесть раз в холостую, чтобы просушить их изнутри. Хлопки разорвали тишину зимнего утра, и Морган злорадно усмехнулся, подумав о том, как испуганно вскочат с постелей горожане, услышав эти звуки, и как они разозлятся потом. Он просто видел багровеющее лицо миссис Галлахер, которую заметил еще на службе в церкви, с удовольствием представлял, как сбегает румянец со щек гробовщика и как падает ниц перед распятием отец Блейк. Тщательно отмерив порох, стрелок засыпал его в одну из камер, держа барабан правой рукой, левой оторвал маленький клочок шерсти от небольшого куска и, обмакнув в масленку, запихнул поверх пороха. То же самое он повторил с пятью другими. Некоторые люди, которых он знал когда-то, оставляли камеру под курком пустой во избежание несчастного случая, но он не мог рисковать. У него слишком много врагов и потребуются все шесть зарядов, иначе может наступить момент, когда вопрос жизни и смерти будет решать именно одна эта пуля. Подумав о вчерашнем пожаре, Морган нахмурился, хорошее настроение стремительно таяло, как снег под лучами весеннего солнца. Надо рассказать Оуэну. Пусть напишет еще письмо своему другу, завалит бумагой все восточное побережье, если потребуется. Джуннайт яростно запрессовал в слипшуюся шерсть кусочки свинца - по одному в каждую камеру; потом взял масло погуще и залил им каждый патрон, запечатав пороховой заряд, сделав его недоступным для влаги.
   - Отличная работа, - мрачно похвалил он сам себя, выжидая, пока масло застынет, потом перевернул барабан и принялся вставлять капсюли в углубления в его задней части. Многие устанавливали пистоны перед самой стрельбой, но Морган не мог так рисковать.
   - К черту, - сказал он вслух, возвращая барабан в цельнометаллическую раму. Дополнительно сэкономленная секунда, нужная, чтобы пихнуть капсюль на место, может пригодиться.
   Отложив ремингтон, Джуннайт поднялся, подошел к стоящему в углу умывальнику, разбил в кувшине тонкую пленку замерзшей жидкости и налил в таз воды, оказавшейся ледяной. Морган покачал головой, закатывая рукава, и, глубоко вздохнув, опустил кисти в опаляющий холод. Стрелок тщательно отскабливал руки от масла, несмотря на то, что и без того ледяные пальцы почти потеряли чувствительность.
   Растерев замерзшие руки полотенцем, Морган внезапно почувствовал голод. "Интересно, - подумал он, - есть ли здесь еда? Наверное, старина Оуэн не будет возражать, если я поем за его счет. Кстати, где же он сам? Хотя это его дело... Держу пари, все никак от той дряни не отойдет." Оглядевшись, Джуннайт заметил на полке, среди бумаг и книг, банку варенья и буханку хлеба, и лицо его осветила улыбка. Направившись в ту сторону, Морган поставил табурет, взгромоздившись на него, схватил продукты и потянул к себе. Качнувшись назад, стрелок ухватился за хлипкую полку свободной рукой. Тонкая деревяшка заходила ходуном под его весом, на пол посыпались книги, но, удержав равновесие, Морган благополучно спустился и поставил добычу на стол. Раздраженно тряхнув головой, Джуннайт принялся подбирать книги. Плутарх, Пейн, Компанелла - эти имена ничего ему не говорили, да и названия некоторые он мог прочитать с огромным трудом. Он запихивал наверх последний том, когда из него выпал листок бумаги. Почерк не был похож на аккуратные каракули Оуэна. Нет, конечно, Морган не собирался читать чужие письма... Совсем не собирался... Да.
   Он резким движением схватил листок с пола и решительно сложил, но потом, закусив губы, медленно приоткрыл краешек. "Только взглянуть..." - подала голос темная сущность внутри него. Моргана Джуннайта раздирало любопытство: письмо, наверняка, было от того самого друга Оуэна из Вашингтона. Однако, пробежав глазами несколько строк, Морган резко развернул листок, увидев знакомое имя.
   Ее имя.
   Мэйбел Сауден.
   Ноги подкосились, Морган рухнул на табурет. Его сердце колотилось где-то в горле. Глубоко вздохнув, он медленно прочитал все от начала до конца.
   "Дорогой кузен Генри (так начиналось письмо, и Морган с трудом сообразил, что это имя Оуэна). Сейчас я нахожусь в Денвере, штат Колорадо. За окном моросит дождь, и я чувствую себя здесь совсем чужим и потерянным. Благодарен за твое письмо. Я забрал его у дяди Саймона, когда был проездом в Тукумкари, как мы и договаривались. У меня легче на сердце стало, после того, как я узнал, что дело наше разрешилось так скоро, но возвращаться в Канзас я не собираюсь. К чему лишний раз искушать судьбу. Да, да. Я знаю, что ты меня предупреждал много раз насчет этой Сауден. Но она была такой красивой, что голос страсти заглушил голос разума, тем более ее родители одобряли нашу дружбу и всячески ей способствовали. Пойми меня, кузен, той ночью, когда я ворвался к тебе как безумный, мною действительно владело некое помешательство, и только твои решительные действия спасли меня. Тот парень, которого вздернули за ее убийство, как сообщаешь ты в своем послании, я часто вижу его во сне: смутный призрак без лица с черным, вздувшимся шрамом на шее... Хорошо, что у него не было родни. Иногда, в темные грозовые ночи, мне кажется, что его призрак ищет меня. Или ждет подходящего момента, притаившись во мраке, чтобы утащить меня с собой... Но я не виноват, брат! Она всему виной. Не стоило играть со мной. Девчонка убедила меня, что принадлежит мне. О, я знаю все их штучки, она хотела, чтобы я в это поверил, хоть и ничего не обещала. Мэйбл сама пригласила меня на пятичасовой чай, этот английский обычай, ты знаешь, намекнув, что отца не будет дома и что приглашен только Рик, для Лайзы. В тот день, когда я пришел к ней, предчувствуя, что неприступная крепость падет, она сбежит со мной и станет действительно моей женщиной, она вдруг делает вид, что испуганна, пытается отвертеться, а под конец заявляет в ответ на мое предложение, что мы должны расстаться, потому что она любит того, другого, а со мной флиртовала, чтобы проверить свои чувства к нему и составить компанию своей сестре Лайзе - подружке Рика. Девчонка оскорбила меня, кузен. Моя женщина не имеет права глядеть на других мужчин.
   Она была моя. Она должна была быть моей. Никто на всем свете не мог бы меня остановить. Черт возьми, я сам не помню, как все случилось... Она сопротивлялась, я ударил ее, она вцепилась мне в лицо ногтями, а я схватил ее за шею. Через мгновение она уже не дышала. Не знаю, как это произошло. Не помню. Я пришел в себя от звука выстрела. Потом я узнал, что это Рик застрелил Лайзу, которая хотела сбежать через заднюю дверь. Рик почти силой вытолкал меня через черный ход и сказал, что нам срочно надо разбежаться. Не помню, как добрался до твоего дома... Все таки хорошо иметь брата, который одолжит тебе в случае нужды быстрого коня. И вот я здесь, и никому не могу об этом рассказать, даже священнику. Ты пишешь мне, что чувствуешь вину за то, что промолчал, когда мог спасти того парня и этот грех будет всегда на твоей совести, но я все же спокоен, потому что знаю: мой брат никогда меня не выдаст. Предательство родственника - еще более тяжкий грех, хочу тебе сказать. Ты, кузен, должен уничтожить это письмо сразу же, как прочитаешь и не в праве даже упоминать в разговоре с кем бы то ни было об этом досадном происшествии. Никогда.
   Домой возвращаться все еще опасно, я, скорее всего, двинусь дальше и поселюсь где-нибудь в этих горах. Кстати, по невероятному стечению обстоятельств повстречал Рика, пожалуй, сперва будем жить вместе. Тут я, кажется, обоснуюсь надолго. Если захочешь связаться со мной, адрес на конверте. Пиши в Денвер до востребования. В пути я несколько раз менял имя, так что если захочешь прислать весточку, не забывай, что Джефферсона Клэйтона больше нет. Теперь я - Майкл О'Руни. Заканчиваю письмо, чтобы раньше лечь спать. Завтра на рассвете я тронусь в путь, если кончится дождь."
   Судорожно вдохнув, Морган резко опустил листок и уставился в угол, где, дрожа, переливалась серебристая паутина. Он плохо помнил ту ночь - только размытые лица знакомых людей, искаженные злостью, мерцание факелов во мраке и оглушительный вой толпы, доносившийся до него, как сквозь слой ваты... Веревка, затягивающаяся на шее... Была минута, когда он действительно хотел умереть: когда до его сознания дошло, что ее больше нет.
   Теперь, много лет спустя, стрелок снова чувствовал, как вокруг него плетется паутина. Морган снова поглядел в листок. Остальное он читал быстро, почти не вникая в суть.
   "P.S. Здесь красивые, хотя и холодные места. Если ты раздумаешь принимать участие в этой войне, запахом которой пропитано все на Восточном побережье и Канзас с Миссури тоже, приезжай ко мне. Подумай о своей матери, эта проклятая междоусобица уже отняла у нее Тима и Стива. Нелегко потерять двух сыновей в один день."
   Морган аккуратно сложил оправдывающий его документ и сунул его в карман. Страшная тяжесть упала с плеч, он дышал глубоко, будто вырвавшись на свободу из тесного темного погреба, где недоставало воздуха. Сомнения разрешились: даже пьяное беспамятство того дня более не скрывало надуманных призраков. И тут же пришло изумление, смешанное с яростью: этот чертов наркоман, который раньше надменно отводил взгляд, подавая руку стрелку, это ничтожество, не стоившее и мизинца наемника, но считавшееся здесь одним из уважаемых граждан, он знал правду, но смолчал, позволив...
   "Это был его тяжелый крест, - поднялся из глубины души Моргана второй голос. - Он считал, что ему нет прощения, и, чтобы хоть немного компенсировать это зло, всегда писал правду..."
   "А его убийца кузен? - вопросила злость, - Кстати, как его там?"
   Морган посмотрел в конец. Майкл О'Руни. И снова, как в доме Черрингтонов несколько дней назад, почудился ему далекий зов: "Мо-орган..."
   - Я найду этого мерзавца, Мэйбл... - впервые с той ужасной ночи его губы произнесли ее имя вслух. - И он ответит за все.
   Морган сунул листок в карман и, достав из-под одеяла согретый револьвер Чета, тщательно почистил и смазал его маслом для пресса. Бросив ремингтон в кобуру и заткнув за пояс смит-вессон, он быстро нарезал хлеб толстыми ломтями и, намазав его вареньем, соорудил три сандвича. Сейчас его аппетит пропал, но неизвестно, когда желудок заявит о себе в следующий раз. Морган быстро завернул бутерброды в первую попавшуюся старую газету, валявшуюся на столе, и, положив в карман куртки, вышел на улицу. Он твердо знал, что надо разыскать Оуэна и заставить его выложить всю правду, в каком бы состоянии он не находился. Потом все было просто. Тьма, сидевшая внутри, все решила за него мгновенно: тот, кто покрывал убийцу много лет, сам является убийцей.
   И тот и другой должны умереть.
  

* * *

  
   Войдя в оружейную лавку, где за прилавком стоял немолодой мужчина в помятом фартуке, Морган Джуннайт положил перед ним свой ремингтон. Хозяин поднял на него вопросительный взгляд.
   - Много ваших заходило сегодня, - сказал он. - Патроны ящиками закупали.
   - Моих? - не понял Морган. Лавочник махнул рукой.
   - Да, неважно, к какой стае вы прибьетесь. Они все боеприпасы готовят. Макклахан семь ящиков взял, Уилберн - только три... Оно и понятно, у него денег меньше. Ясно одно: намечается нечто, чего наш городок раньше не видел...
   Он взял револьвер и, покрутив его в руках, отдал обратно.
   - Капсюль, - сказал оружейник. - Капсюльный ремингтон. Ну и возни с ним, я скажу. Эта модель устарела. Со времен войны не видел. Могу посоветовать...
   - Я в деньгах не купаюсь, - огрызнулся Морган. - У вас есть уже заряженные сменные барабаны?
   - У нас все есть, - живо откликнулся хозяин, чуть подавшись вперед, опершись на руки. - Чего желаете?
   - Унитарные патроны для смит-вессона, плюс... - Морган подумал немного и добавил: - Десятка два полностью заряженных барабанов, для этого револьвера. Все шесть камер.
   Он махнул ремингтоном в воздухе и убрал в кобуру. Стрелок привык к этой старой железке, и не время было сейчас менять револьвер на необъезженный, даже за чужой счет.
   - А деньги есть? - поинтересовался хозяин.
   - Макклахан заплатит, - сказал Морган. Лавочник проявил нешуточную расторопность, собирая заказ. Когда все было на стойке, Джуннайт самолично проверил все боеприпасы, забраковал несколько пистонов и попросил заменить их, после чего, полностью удовлетворенный, погрузил россыпь унитарных в карманы, а барабаны попросил уложить в два пояса с широкими ячейками, которые застегнул на бедрах под курткой, тогда как портупею перевесил поверх одежды.
   Он собирался уходить, но на пороге обернулся.
   - Ваше лицо мне знакомо, - сказал Морган, - мы не встречались раньше?
   - Нет, - покачал головой хозяин, - но вы, должно быть, знаете моего брата.
   - А кто ваш брат? - спросил Морган, тщетно пытаясь припомнить.
   - Гробовщик, - отозвался хозяин. - Похоронную контору содержит.
   Морган присвистнул:
   - Должно быть хороший семейный бизнес.
   Хозяин засмеялся:
   - А как же иначе? Мои клиенты почти всегда в достаточно короткий срок переходят к нему, но, сами понимаете, он может сделать на каждом из них деньги только один раз, в отличие от меня.
   - Сам бы занялся этим делом, - усмехнулся Морган, - если бы у меня был брат.
   Он развернулся к двери и потянулся к ручке, когда она со скрипом открылась, и Морган увидел человека с узким лицом и непроницаемыми маслянистыми глазами, который тоже показался ему смутно знакомым.
   - Здравствуйте, мистер Смит, - приветствовал хозяин нового покупателя.
   Острый взгляд, брошенный вскользь, показал Моргану, что револьвера новый посетитель не носил, по крайней мере, на виду. Джуннайт бесцеремонно протиснулся мимо, толкнув человека со своего пути плечом, почувствовав под его курткой твердую сталь.
   - Доброе утро, мистер Нэйвис, - услышал он низкий зычный голос пришельца за своей спиной. - Хочу купить патроны для винтовки. Шарпс. Да, сэр! Привязался к этой марке, еще во время войны. Славное оружие, хоть и однозарядное. Конечно, не сравниться с теперешними магазинными, но, как я уже сказал... Зачем? Да нет, сэр, никакого секрета. Белки, сэр. Замучили вконец. Да еще оленя подстрелить хочу на приближающийся праздник...
   Моргану не понравился этот человек, в нем было что-то опасное, хотя стрелок не мог точно сформулировать, что именно его насторожило. В любом случае ему было некогда думать еще об одной проблеме, ненависть гнала его вперед, шепча, что самое главное сейчас - найти Оуэна, расспросить о кузене и заставить их обоих заплатить за все сполна.
  

* * *

  
   Продравшись, сквозь забивающий глаза снегопад, Морган ввалился в "прачечную", тряся головой и фыркая, будто медведь. Откалываясь комьями, толстый белый слой, покрывавший сверху его куртку, посыпался на пол и стал расползаться лужами. Старый китаец, кланяясь, поспешил ему навстречу.
   - Сто угодно, мистел? - спросил он.
   - Мистел угодно видеть Оуэн. Немедленно,- резко оборвал его Морган. Он еле сдерживал клокотавшую внутри ярость, но она горела в его глазах; пальцы его правой руки напряженно подрагивали возле рукоятки ремингтона. Он был готов убивать. Китаец сжался, его жидкая бородка тряслась.
   - Мистел Оуэн уходить... - забормотал он. - Моя не знать, где он. Я ему говолить: слиском много опиум убивать его, он не слусать сталый китаес. Говолить - пойти конвелт относить на посьта, а потом по корманам хлопать и клисять, сто конвелт дома забывать... Успокоиться немного, говолить: "Ладно, я домой ходить." Узе одеваться, но в двелях остановися и говолить с плохой блеск в глаза: "Я Молган посылать на посьта, а сам лесь спать." Осень, осень нехолосо ему быть. Еле на ноги стоять. Я ему говолить...
   Моргана передернуло: его воображение мгновенно нарисовало окоченевшее тело, занесенное снегом где-нибудь на задворках салуна. В таком снегопаде он не сможет отыскать Оуэна или его труп один. Почему-то в эти секунды стрелка пронзило предчувствие, больше похожее на окончательное знание, что издатель уже несколько часов мертв. "Кажется, пришла пора серьезно поговорить с маршаллом." Захлопнув за собой дверь, он снова погрузился в пучину летящего снега, крутящегося, колющего лицо и забивающего глаза, бредя, пробиваясь сквозь белую стену, по направлению к офису маршала... По крайней мере стрелок шел вдоль стены, чтобы не потерять ориентацию окончательно.
   Войдя в прихожую, отряхнув с себя снег на пол, Морган пихнул дверь ногой и прошел в кабинет маршалла, который, увидев незваного гостя, рванул на себя ящик стола и успел сунуть туда руку, но мгновенно ее отдернул, заметив взведенный ремингтон, возникший из-за пояса Джуннайта. Побледнев, то ли от страха, то ли от злости - служитель закона с раздражением сплюнул в отозвавшуюся глубоким гулом плевательницу и положил руки поверх своих бумаг так, что они были хорошо видны, притворившись, читающим какой-то документ. Затем, робко подняв голову, он резко захлопнул ящик и перешел в наступление:
   - Кто вам разрешил вламываться ко мне таким образом?!
   - Мне кажется, - сказал Морган, убирая револьвер, - кабинет маршалла должен быть открыт для всех, а маршалл хоть немного интересоваться своими прямыми обязанностями.
   - Кто-то должен разбираться в бумагах время от времени, - пожав плечами, ответил маршалл, - особенно, когда в городе ничего не происходит.
   - Странно... - Морган усмехнулся краем рта. - Всего-то около десятка убитых за два дня, сгорела лавка, и бесследно пропал человек...
   - Никто не заявлял о пропаже человека, - перебил его маршалл. - Что же касается лавки Черрингтонов, я, вам кажется, вчера говорил...
   - Значит я заявляю, - прорычал Морган. - О том, что вчера Генри Оуэн, один из столпов здешнего общества, издатель газеты "Индепендент", ушел из своей редакции и до сих пор не вернулся.
   Лицо маршалла внезапно утратило напряженное выражение, он чуть ли не потирал руки от плохо скрытой радости.
   - Он оставил на почте записку, разве вы не знали.?
   Морган насторожился: здесь была ловушка, но только вот где?
   - Записку? - переспросил он. Маршалл протянул Джуннайту листок.
   - Она адресована мистеру Майклу О'Руни, но тут есть приписка, что вы тоже можете прочитать.
   Морган машинально взял бумагу и медленно, стараясь ничего не упустить, прочел. Да. Это было очень похоже на почерк Оуэна, но где-то в глубине души Моргана засела смутная тревога. "Дорогой Майкл, сегодня я получил известие, пришедшее вместе с почтальоном, которому с большими сложностями удалось пробраться к нам из Денвера. К сожалению, из дома пришли дурные вести: мой брат и твой кузен тяжело болен. Почтальон отбывает обратно немедленно, потому что боится, что занесет все проходы окончательно. Я еду с ним. Не могу сказать, когда вернусь, возможно, буду отсутствовать несколько месяцев. Письмо дедушка Беннингтон обещал отнести к маршаллу, чтобы ты и все, кто будет меня искать, не беспокоились. Кстати, это относится к мистеру Джуннайту в особенности. Я получил известие из дома, находясь на почте по известному ему делу."
   - Дедушка принес письмо сегодня рано утром, - пояснил маршалл, когда Морган закончил читать и передал записку обратно. - Поэтому я и сижу здесь, если хотите знать, бумаги перебираю. А вам, мистер Морган, я советовал бы поехать куда-нибудь, отдохнуть. И как можно скорее. Нервы у вас шалят, как видно, везде вам кажутся заговоры, враги всякие... Нельзя так.
   - Да, наверное... - пробормотал Морган, приложив руку ко лбу. - Наверное.
   Не сказав больше ни слова, он вышел, пересек прихожую и, хлопнув наружной дверью, снова пустился в путь сквозь густую молочную пустоту.
   Буря схватила стрелка в свои обьятия, ударив в спину порывом ветра, и переплетенные снежные вихри, опередив его, восстали из сугробов взметнувшимися из недр земли драконами и были мгновенно унесены прочь новым взрывом стихии.
   Холод отрезвляюще действовал на его мозг, но главного все никак не удавалось нащупать. "Если китаец не врал, Оуэн вышел от него в таком состоянии, что не только в седло бы не сел, но и письмо из дома не сумел бы прочесть. А если китаец лгал... Но зачем ему обманывать? Он был и так полумертв от страха, а вот маршалл, похоже слишком обрадовался... Стоп."
   Морган остановился и, задрав голову, поглядел на призрачное пятно ближайшей к Земле звезды, слабо просвечивающее сквозь пелену снега и туч. Казалось, оно равнодушно отвернулось от единственной обитаемой планеты, зависящей от него, задернув за собой бархатную полупрозрачную портьеру - вуаль, устав от бесконечной суеты горстки людишек. Ветра не было, снег падал почти отвесно, и снежинки таяли на лице Моргана, летя с неба прямо в него. Одна попала в глаз, и Джуннайт, резко сморгнув, опустил голову. Он увидел полузанесенные следы - неглубокие овальные вмятины в снегу, ведущие к офису маршалла. Свои следы. "Сейчас они есть, через секунду - уже нет, - подумал Морган. - И человек тоже: был - и пропал. И всем кажется, что так и должно быть... Странно: люди живут, обзаводятся массой ненужных вещей, но это не мешает им исчезнуть, когда придет срок. Мы все слишком одиноки, и это дает нам возможность бесследно пропасть: если тебя никто не ищет, никто не заметит едва видных отметин в снегу." Он усмехнулся. "Иногда живет человек, знает всех в округе, в гости каждый вечер таскается, считает себя незаменимым, а исчезнет - и никто о нем не вспомнит, разве что спросят: "А где же мистер Смит?.." и сразу же забудут о нем, даже не дослушав ответ. Да я и сам такой: нигде долго не задерживаюсь, ни с кем близко не схожусь, но теперь я не брошу самого смутного следа, потому что люди не пропадают просто так никогда. Уж я-то знаю. Мне часто приходилось исчезать после той ночи в Канзасе, и всегда на это имелись весьма веские причины..." Внезапно, будто вспышка света сверкнула в его мозгу. "А с чего бы Оуэн стал писать мне записку? - спросил он себя. - Мы с ним были знакомы всего несколько дней, и большую часть времени он с презрением относился к "наемнику". Почему же тогда я? Он не обязан передо мной отчитываться. Хотя нет. Записка была адресована его кузену..."
   Морган провел рукой по лицу. "Кажется, я начинаю сходить с ума. Моя подозрительность переходит все границы... Но я готов поклясться, что-то не так в этом городке." На мгновение возникла безумная мысль: что, если Майкл О'Руни каким-то образом замешан в этой истории...
   Морган медленно пошел дальше, и внутри него, вопреки очевидным фактам, крепла уверенность в фальшивости записки, показанной ему маршаллом. Он так погрузился в свои мысли, что не смотрел себе под ноги, и внезапно очутился лицом в холодном снегу. Кое-как поднявшись, Морган заметил клочок бумаги, выпавший из его кармана и, подобрав его, отряхнул. Письмо Майкла О'Руни. Пораженный внезапно пришедшей в голову идеей, он порывисто, нетерпеливо дергая бумажку за края, расправил листок. Вот оно - то место: "Подумай о своей матери, эта проклятая междоусобица уже отняла у нее Тима и Стива. Нелегко потерять двух сыновей в один день." "...Нас было трое сорванцов..." - послышался из закоулков памяти стрелка голос издателя.
   - Поехал навестить брата... - пробормотал Морган, убирая листок во внутренний карман. - Как же...
   - Эй, уж не Оуэн ли поехал навестить брата? - раздалось рядом сбивчивое бормотание, и из-за снежной пелены появился Мертон. К удивлению Моргана, он шел прямо, лишь немного пошатываясь, и речь его была менее бессвязной, чем обычно, а на поясе висел револьвер.
   - Теперь они это говорят? - спросил Мертон, - Что он уехал?
   Морган кивнул:
   - Да, но у Оуэна нет братьев. Живых.
   Мертон сдвинул на затылок шляпу.
   - Хенк никогда не говорил о своей семье, всегда пытался увернуться от вопросов на эту тему, так что я об этом не осведомлен.
   - Но как тогда... - начал Морган и осекся. "...Как тогда они, кем бы они ни были, узнали о том, что О'Руни - кузен издателя и самым верным ходом будет адресовать записку именно Майклу. Ведь это ему одному, Моргану Джуннайту, посвященному волею случая в тайну, это должно казаться логичным. Ему и никому более."
   Майкл О'Руни... Опять. Все нити, похоже, тянулись к нему.
   - Только есть более веская причина считать эту версию ложной, - продолжал тем временем Мертон. - Обгоревший труп на дороге к "Сван-вэлли". Он был засыпан снегом, но я заплутал в буране, когда шел сюда, сбился с тропы и споткнулся. Смотрю - а это наш газетчик. Хенк носил на цепочке странный крестик - ни у кого такого в наших краях не было - только у него и у Черрингтона, так вот убийцы этого не знали. Не представляю, где Хенк достал такую штуку, но он ее всегда с собой носил, скорее даже как талисман. Крест и цепочка почернели, но сохранились. Труп Роланда им вроде как сжигать ни к чему, всем и так давно известно, что он мертв. Да, еще зуба не было - коренного верхнего. Дантист еще в прошлом августе вытащил, мой знакомый. Я Хенка сам в Денвер возил: зуб-то у него дергало, но он боялся его вырывать. Уилберн беднягу пристукнул со своими наемниками, что угодно на это поставлю.
   - Почему не Макклахан? - спросил Морган. Мертон пожал плечами.
   - Не знаю. Почему-то сразу на этого гада подумал. У Уилберна причина есть - Хенк, я слышал, правду написал про Черрингтона, а эту правду никто здесь не хочет знать.
   - Сам же говоришь... - возразил Морган. Мертон дернул плечом.
   - Не нравится мне Уилберн, - сказал он после краткого молчания. - И все. Тем более, что труп на дороге в его поселок валялся. Тут аксиомы нет. Либо в одну версию веришь, либо в другую - в какую больше нравится. Мне ближе теория об Уилберне, им (он кивнул в сторону домов, скрытых снежной завесой) - охота верить, что Черрингтон - наемный стрелок, а Оуэн уехал к брату. Переубедить нас невозможно, и правду мы никогда не узнаем... Ну, я пошел. Найду Уилберна и потолкую с ним по душам. Давно ждал такого случая. Он еще вчера зачем-то в город заявился.
   - Удачи, - Морган коснулся пальцами полей шляпы и двинулся дальше по улице. Да, наверное, этот пьяница прав: в этом деле каждый выбирает историю себе по вкусу, а Моргану почему-то казалось, что Джонатан Линдейл, наверняка, симулирующий хромоту, остался вчера возле горящей лавки Черрингтонов неспроста. У него было время, чтобы потолковать с кем нужно, для такого рода переговоров зачастую хватает и пары слов. Морган вспомнил его голос, и по спине у него снова пробежал холодок: "Если я хочу кого-то убить, то делаю это как следует." Бесспорно, Джонатан Линдейл был подходящим человеком, если Макклахан решил разделаться с никому не угодным журналистом.
  

* * *

  
   - Мама! - резкий голос Мари опередил топот ног, а через секунду она вбежала в комнату. Миссис Черрингтон опустила на колени чистую рубашку своего мужа. Она сидела на краю кровати в их спальне перед тяжелым сундуком, вытащить который из угла ей стоило не мало сил, и убирала туда вещи мистера Черрингтона. Ее лицо было спокойно, а в душе царила пустота. Тысячи вопросов, на которые надо было найти ответы в кратчайшее время, теснившиеся в голове женщины вчера и чуть не сведшие ее с ума, были отложены в самый дальний угол сознания. Рубашку, лежащую у нее на коленях, она постирала накануне того страшного дня, и муж так и не надел ее. "Нельзя жалеть себя," - в который раз сказала себе миссис Черрингтон и повернулась к дочери.
   - Что случилось, Мари? Жаклин покормила вас?
   - Да, да! - вскричала Мари, раздраженная непонятливостью матери, всегда задающей не вовремя бесполезные вопросы, ответ на которые заранее известен. - Мама! Люсьен снова затеял эту игру. Он не занимается со мной, а ты велела ему...
   Изменившись в лице, миссис Черрингтон кинула рубашку в сундук и, вскочив, выбежала из комнаты. Мари поспевала за ней в меру своих сил. Ворвавшись в детскую, женщина кинулась к Люсьену, лежащему на полу, раскинув руки и уставив неподвижный взгляд в потолок, и, упав возле него на колени, приподняла его голову.
   - Люсьен! - крикнула она, тряся его. - Я тебе говорила не пугать меня так! Почему ты меня не слушаешь. Прекрати немедленно!
   Мальчик сел и стал громко всхлипывать, а потом вдруг уткнул в ладони лицо и заревел во весь голос.
   - Люсьен, - голос матери смягчился, - поиграй с сестрой в кубики или в солдатиков.
   Всхлипывая, мальчик поднял голову и принялся собирать разбросанные по ковру фигурки, вырезанные из дерева. В это мгновение миссис Черрингтон увидела руки своего мужа, обстрагивающего деревяшку длинным зимним вечером и, отвернувшись, вышла из комнаты. В след ей раздался пронзительный вопль Мари:
   - Отдай! Это моя кукла, моя!.. Мама!
   Зажав уши руками, миссис Черрингтон ускорила шаги. "Еще немного и я просто сойду с ума..."
   А в детской, пока прибежавшая на шум Жаклин успокаивала плачущую Мари, Люсьен все так же безразлично глядя на мир, расставлял солдатиков и кукол, а потом толкал какую-нибудь из фигурок и наблюдал, как она валится, увлекая за собой все остальные.
  
   Возвращаться в спальню не было больше сил, миссис Черрингтон машинально сбежала по лестнице в прихожую и быстро натянула на себя шубу. Возле самой двери ей кинулся в глаза топор, воткнутый в кусок дерева. "Нам нужны дрова..." - почему-то подумала она и, подергав рукоятку, с трудом высвободила лезвие. Миссис Черрингтон долго смотрела на переливающуюся бело-голубым блеском сталь. Потом, будто очнувшись, она воткнула топор на место и покинула дом, с силой хлопнув за собой дверью, поражаясь и не веря, что всего несколько секунд назад была на краю пропасти, забыв о своем долге перед Богом и своими детьми. "Я выживу," - сказала женщина себе твердо, быстро шагая сквозь покалывающую лицо тысячами холодных прикосновений бурю: "Мы все выживем."
  

* * *

  
   Постучав ногами об пол и немного стряхнув с себя снег, Морган вошел в салун и, опустившись на высокий табурет возле стойки, потребовал себе виски. Бармен налил и выжидающе посмотрел на него.
   - Заплачу потом, - сказал Морган, сообразив в чем дело. - С Линдейлом я как-нибудь сам договорюсь.
   В глазах бармена было недоверие, и Джуннайт решил было испытать судьбу, несмотря на спрятанный под стойкой обрез, когда голос Алисы разрядил ситуацию:
   - Все в порядке. Пусть пьет.
   Морган подтянул к себе стакан и, глотнув обжигающее горло зелье, обернулся к женщине.
   - Я хотел бы поговорить с Линдейлом, - сказал он и невольно похолодел внутри, от искры, промелькнувшей стремительно в глазах Алисы. Впрочем, взгляд женщины практически сразу снова стал дружелюбно - безразличным.
   - Линдейл спит, - немного хрипло сказала она, и от этого ее тон показался стрелку немного резким. - Я не буду его будить ради тебя.
   - Я подожду, - эта женщина немного раздражала стрелка, но он себя сдержал.
   - Ну тогда мы можем провести это время с максимальной пользой... - Алиса прошла мимо него, будто невзначай задев краем боа из перьев. Во рту у Моргана пересохло. Женщина остановилась в двух шагах от него, и глаза ганмена против его воли устремились в низкий вырез ее платья. Джуннайт сглотнул. Алиса глядела на него в упор.
   - Я сегодня не при деньгах, ты же знаешь, - еле выговорил Морган. - И вряд ли буду в скором времени.
   - Мы берем меньше, чем в Денвере, - сказала Алиса и, поставив ногу на табурет, принялась поправлять резинку чулка. - И если парень вызывает наше доверие, открываем ему долгосрочный кредит.
   - Но Алиса... - запротестовал бармен, понявший, к чему идет дело.
   - Заткнись, - резко оборвала мисс Морроу, обернувшись к нему; ее взгляд чуть не прожег человека за стойкой насквозь, но Морган этого не заметил, так как все его внимание целиком поглотила белая кожа ноги над чулком. Он побаивался этой женщины, словно призрак возникавший за спиной Линдейла практически при каждой их встрече, но в конце концов это была ее работа, а он не был в подобном заведении с определенной целью больше месяца. "Ну и что? - спросил сам себя Морган. - Ничего не случится."
   - Пойдем наверх? - спросил он. Алиса хмыкнула и хлопнула рукой по стойке.
   - Зачем время терять? Мы и здесь неплохо устроимся.
   - Но... - предпринял последнюю попытку бармен.
   - Бобби, отвернись, - тоном, не терпящим возражений, срезала его Алиса. Бармен торопливо отошел на другой конец стойки и принялся глядеть в стену. Морган вытер вспотевшие руки о брюки, пытаясь думать об Алисе, как о женщине, работающей на его врага, но все его существо яростно протестовало, явственно давая ему понять, что сейчас это уже неважно.
   - Ты симпатичный, muchacho... - сказала она, приближаясь к нему вплотную так, что их тела соприкоснулись. Когда Алиса принялась расстегивать его брюки, Морган судорожно втянул в себя воздух. Женщина на мгновение остановилась.
   - Здесь так жарко... - сказала она. - Помоги мне с корсетом, я задыхаюсь...
   Морган и сам задыхался, чувствуя, как намокшее от пота нижнее белье облепляет спину. Резким движением стрелок развернул женщину к себе и прижал к стойке. Не в силах более сдерживаться, он обнял ее, поцеловал в губы...
   И очнулся, явственно услышав хорошо знакомый щелчок, почувствовал что-то холодное, прижавшееся к его боку.
   - Только дернись, - голос Алисы звучал напряженно и жестко, но, несмотря на это, в нем чувствовалось торжество, - и твоим почкам конец.
   Она отступила на шаг и подняла руку с маленьким дерринжером, раннее спрятанным в потайной кобуре на бедре. Теперь дуло застыло на уровне переносицы Моргана, не шелохнувшись. Скосив глаза, Джуннайт увидел свой собственный пояс с ремингтоном в кобуре, валявшийся на полу, как дохлая змея. Запасной смит-вессон лежал там же.
   - Алиса! - бармен смотрел прямо на них, все его лицо выражало неподдельный ужас. - Что ты делаешь, остановись. Я тебе прибираться помогать не буду, так и знай.
   Морган поднял глаза и увидел темные беспощадные зрачки женщины, неотрывно следящие за ним.
   - Я за Линдейла глотку кому угодно перегрызу, - процедила Алиса. В ее глазах была смерть. Морган заставил себя улыбнуться ей в лицо.
   - Наплевать, - сказал он. Алиса глядела на него, и ненависть в ее глазах понемногу сменяло отчаянье. "Что я могу? - думала она. - Что я могу? Убью этого - появится другой, третий, сотый... Я не смогу убивать их всех. Этот парень ведь только зашел в бар выпить и уехал бы в тот же день, если бы не та драка. Я не смогу защищать его вечно от него самого. Он ищет их, не они его..."
   Револьвер задрожал в ее руке.
   Злость сдавила горло Моргана. Ему вдруг действительно стало все равно, что случится дальше. "Плевать..." Он поднял голову и, увидев нерешительность в глазах женщины, мгновенно решился. Набрав в легкие воздух, Джуннайт стремительно выбросил вперед руки, хватая колеблющееся дуло дерринжира и направляя его в потолок. Пару секунд они боролись в полной тишине, а Бобби следил за ними, затаив дыхание, потом Алиса почувствовала, что стремительно слабеет. "Ну почему все мужчины такие сильные?" - с отчаяньем подумала она, и в тот же момент ее пальцы разжались, и револьвер загрохотал по доскам пола. Женщина яростно поддела оружие носком туфли и отшвырнула подальше. Стрелок все еще сжимал ее запястья, почувствовав свою силу, и ее это безумно раздражало.
   - Пошел к черту! - выкрикнула Алиса, резко оттолкнула Моргана от себя и с отчаянной злобой двинула коленом в пах, а затем, подхватив дерринжер, бросилась наверх. Задохнувшись от боли, стрелок пошатнулся, в последний момент ухватился за стойку и удержался на ногах.
   - Я вас ненавижу! - донеслось с верхней площадки лестницы. - Я вас обоих ненавижу, всех вас! Будьте вы прокляты! Я...
   Голос прервался судорожными рыданиями, потом наверху хлопнула дверь. Джуннайт все еще стоял, согнувшись, уперев одну ладонь в колено, другую, согнутую в локте, - в полированное дерево, и никак не мог отдышаться.
   - Здорово она тебя... - с сочувствием и вместе с тем с некоторым облегчением протянул бармен. Через пару минут стрелок выпрямился.
   Машинально застегнув брюки, Морган посмотрел в удивленные глаза человека за стойкой.
   - Я убью ее... - неуверенно сказал стрелок, подбирая пояс и револьверы. - Не позволю со мной так обходиться.
   Бармен позволил себе подобострастную улыбку.
   - Виски? - спросил он с надеждой в голосе.
   Джуннайт защелкнул пояс на бедрах и рванулся к лестнице, сжимая в каждой руке по взведенному револьверу. Бармен поймал его за локоть. Морган развернулся стремительно, будто гремучка в броске и, практически не раздумывая, сунул ремингтон под нос бармену, нажав спуск. Курок щелкнул, но выстрела не последовало. Не успевший испугаться Бобби смотрел в пустые глаза человека напротив, наполненные жаждой убийства. Через мгновение, показавшееся вечностью, Морган опустился на табурет.
   - Том Анден... - сказал он, изумленно глядя на бармена. - Я могу поклясться, парень, что видел, как Том Анден выскочил из-за твоей стойки.
   Морган открыл револьвер и уставился на не сработавший капсюль. Как будто ничего не произошло, он заменил испорченный пистон и выбросил его в плевательницу. Металлический гул разнесся по салуну, как звон колокола. Бармен, трясущейся рукой налил себе виски и залпом выпил. Потом налил еще. Морган сунул один револьвер за пояс, а другой вернул в кобуру, потом подозрительно поглядел в сторону стойки.
   - А ты уверен, парень, - в его голосе звучало неприкрытое недоверие, - что у тебя за стойкой никого нет?
   Бармен допил третий стакан и предложил:
   - Сам посмотри.
   Морган вытащил из-за пояса револьвер Чета и, подойдя к стойке, рывком перегнулся через нее. Все еще бледный бармен отпрянул со стаканом в руке.
   - Ты прав, - констатировал Морган через пару минут. - Тут никого нет.
   Бобби налил виски и подтолкнул стрелку стакан, бормоча себе под нос:
   - Зря я этим занялся. А ведь знал, что бармену всегда достается... Когда два пьяных идиота открывают друг по другу стрельбу в салуне, они ни за что не попадут в противника, будьте уверены, но уж бармен точно схлопочет пулю, если вовремя под стойкой не схоронится.
   Морган Джуннайт еще раз опасливо огляделся, не увидев ровным счетом ничего подозрительного, успокоился и вернулся к своему стакану, но тут холодный поток воздуха заставил его оглянуться.
   Старый индеец в смерзшейся шубе из овчины прошел между столами и, скинув на пол мешок со своими пожитками, достал из кармана доллар.
   - Виски, - сказал он и, получив свою выпивку, обратил к Моргану бесстрастное лицо, изучая его под маской безучастности.
   - Скверная погода, - сказал Джуннайт, чтобы хоть что-нибудь сказать: пронзительные взгляды индейцев всегда тревожили его. Никогда не знаешь, что у них на уме.
   - Да, - согласился краснокожий. Старик много успел повидать на своем веку, и у него не было оснований доверять незнакомым белым людям. Он шел на юг, куда улетали каждую осень дикие гуси, потому что холодные зимы в северных территориях начинали беспокоить его старые кости, к тому же жена стала чересчур сварливой, когда дети поставили свои типи много лун назад; а неприятности индейцу были ни к чему.
   - Издалека? - спросил Морган, заметив стоптанные мокасины. - Откуда идешь?
   - Оттуда, - индеец кивнул на север. - У меня сварливая жена и больные кости.
   - Понятно... - Морган пригубил виски и, достав из кармана табак и бумагу, предложил бармену и индейцу. Бобби отказался, а Морган и его собеседник свернули сигареты и закурили.
   - Хороший табак, - проговорил через несколько минут краснокожий, затягиваясь и отхлебывая спиртное. Снова наступила тишина. Бармен протирал стаканы, настороженно следя краем глаза за парочкой у стойки.
   - Джон Линдейл здесь? - спросил индеец у него. - Я слышал, он обосновался в этих краях.
   - Алиса говорит, что хозяин очень устал вчера и спит. Он недавно был ранен, но не серьезно, - ответил бармен, бросив быстрый взгляд на Моргана. - Она не хочет, чтобы его будили.
   - Женщины, - сказал индеец, оборачиваясь к Моргану. - Они всегда хотят распоряжаться мужчиной, особенно белые.
   Морган кивнул и допил виски. Бармен налил ему еще.
   - Я не думал, - произнес индеец, - что Линдейл снова найдет себе женщину.
   В глазах Моргана сверкнул интерес, когда он развернулся на табурете так, чтобы видеть лицо собеседника.
   - Я думал, Линдейл купит моих бобров, - сказал индеец. - Он всегда был честен в торговле и давал за них хорошую цену. Не то, что эти скряги на торговых постах. Придется, видно, подождать.
   - Ты знаешь Линдейла? - спросил Морган, но индеец, казалось, не услышал его. Он думал о непостижимых белых, одним из которых был хозяин этого салуна: они не могли сидеть на месте, и поэтому бросали все и ехали в новые края, чтобы погибнуть там или выжить... Погибало их больше, но они все ехали и ехали, а выжившие обретали силу, сравнимую с силой исконных обитателей этой земли... Только вот колдовство оставалось им недоступным, потому что они не верили в него. Да, наверное, дело в этой древней земле: она сама решала, кто останется жить на ней, а кто - нет, и сила оружия здесь не имела значения. Но выжившие белые люди пускали здесь корни и обзаводились детьми только для того, чтобы в один прекрасный день бросить все, оставить нажитое за всю жизнь ценой пота и крови тем, кто шли следом, опасаясь идти впереди, и двинуться дальше на поиски новых земель и своей судьбы. Им сложно просто жить и следить за бесконечной сменой сезонов, думал индеец. Возможно, их движущая сила - это стремление вечно играть со смертью, приобретая силу и изживая слабость. Наверное, закаленным в суровых краях и в сражениях людям надо испытать себя до конца, им нет места в спокойном устойчивом мире...
   Та пара людей в повозке, что он нашел в трех милях от Денвера, так и не сумела побороть свою слабость. Мужчина истек кровью, женщина умерла мгновенно от пронзившей ее горло стрелы, только ребенок, пищавший в теплых шкурах, оказался достаточно сильным, чтобы выжить, и индеец, взяв его из мертвых рук матери, забрал с собой. Ему не хотелось возвращаться в Денвер - там не очень жаловали краснокожих, а в свой последний визит туда он наделал несколько глупостей, в результате чего оказался должен кучу денег крупному торговцу, и местный шериф, наверняка, его помнит. Да, к тому же это убийство... Вероятно, здесь поработала шайка отщепенцев, которых давно прогнали из собственного племени, но кто будет разбираться?.. Все эти соображения заставили индейца двинуться дальше на юг, к тому же он знал нескольких владельцев ранчо, где можно было попросить молока, что он и проделал. К сожалению, там не оказалось женщин, а у мужчин и так дел было невпроворот, и никто не взял мальчишку себе, хотя хозяева дали в дорогу две бутылки из-под виски, заполненные молоком.
   Дойдя до Иглз-нест, индеец оставил ребенка в пустой церкви, положив его на одну из скамей. В помещении было тепло. Кто-нибудь обязательно найдет малыша, и в городе, конечно же, есть женщина, которая возьмет на себя заботу о нем.
   Очнувшись от своих мыслей, индеец увидел совсем близко лицо незнакомого белого, угостившего его самокруткой.
   - Линдейл, - повторил Морган свой вопрос в третий раз, еле сдерживая раздражение. - Откуда вы его знаете?
   Индейцу не очень - то хотелось разговаривать, но надо было как-то занять время, и он, взяв еще порцию виски, начал рассказ:
   - Я знал еще его отца с тех времен, когда тот странствовал в одиночку по лесам. И потом, когда он отправился с сыном в Калифорнию в поисках удачи. Я не помню точно, что заставило этого человека покинуть родной город. Линдейл, я имею в виду старшего, был младшим сыном в состоятельной семье с юга и, я думаю, он был слишком гордым, чтобы довольствоваться одной четвертью и без того не слишком большого капитала. Джон тоже такой - это их порода. У нас в племени, а мы тогда кочевали южнее, чем сейчас, был голод, плохой выдался год. Линдейл дал нам одеял и еды, а я решил проводить его по кратчайшему и наиболее безопасному пути до границ известных нашему племени земель. Вождь это разрешил. Ты не поверишь, но у него в фургоне были книги. Книги, там где каждый фунт решает вопрос о жизни и смерти. Он отлично сознавал опасность своего решения, но был чертовски упрям в этом вопросе, все твердил, что даст детям надлежащее образование, и я сомневаюсь, что ему удалось сохранить хоть половину книг, но у него была сила, и он дошел до конца пути, а вот жена его - нет.
   Индеец отхлебнул еще виски, и язык его окончательно развязался:
   - Она умерла еще до золотой лихорадки в маленьком доме, куда привел ее муж и где родился Джон. Моя сестра ухаживала за ней. Старший Линдейл не нашел много золота, как и большинство тех, кто кинулся за наживкой, но, мне кажется, что это его не особенно огорчило. Этого человека увлекал скорее процесс, новые ощущения, которые предоставился случай испытать. Беспокойство, сидевшее в нем, начинало пожирать его изнутри, когда он долго засиживался на одном месте. Он будто все время искал "то самое место", где сможет наконец - то осесть: единственное на свете.
   - А Джон Линдейл? Что с ним? - нетерпеливо прервал его Морган.
   - Джон... - индеец задумался. - Они с отцом вернулись домой без гроша - голодные и оборванные. Их уже давно считали погибшими. К тому времени все трое дядей Джона умерли от какой-то заразы белых людей, и его отец получил в свое распоряжение поместье и дом с белыми колоннами. Я был там однажды, но мне всегда казалось, что роскошь тяготила его, и он с радостью бросил все это, когда началась война. Джон-младший с помощью книг и упорства догнал своих сверстников и учился в Алабамском Университете, когда штат вышел из Союза. Он последовал примеру старшего, бросив учебу, но ему повезло больше, хотя, кто знает: пройдя всю войну, он вернулся к обугленному пепелищу и узнал о гибели отца. Эта семья сильно пострадала в большой драке белых людей. Кстати, говорят, условия сдачи записал и дал на подпись двум вожакам один из сенека, так что, наверное, это была и наша драка тоже.
   Старший Линдейл дал сыну неплохое образование, я не знаю, как у него это получилось в этих вечных скитаниях, но сомневаюсь, что парню нужно было учиться дальше, разве что из-за диплома. Так вот, Джон устроился на работу в какой-то конторе, но разбор бумажек за мизерную плату, занимавший весь день, не устраивал его, да и хозяева - саквояжники, не упускали случая унизить южанина. Эти Линдейлы всегда хотели большего, чем могли получить. В конце концов где-то через неделю Джон врезал парочке зарвавшихся боссов - янки и хлопнул дверью, не дожидаясь, пока его вышвырнут. Ему пришлось покинуть город, потому что те саквояжники поставили на уши расквартированные там войска северян. Джонатан перебрался в Саванну и, поклявшись себе не иметь больше дел с янки, нанялся вышибалой к одному южному аристократу, который, потеряв поместье, плантации и рабов, держал бордель на окраине и неплохо наживался на этом.
   - А ты случайно не знаешь, почему он на людей ни с того ни с сего бросается? - Морган перевел разговор в более интересное для него русло. Или, по крайней мере, попытался.
   - Белые всегда нетерпеливы. Им все надо здесь и сейчас, - недовольно буркнул индеец. Его взгляд был устремлен за спину бармена, как будто там оживали картины из прошлого. - В некотором роде Линдейл стал легендой в своих краях. Рассказывали: влюбился в одну женщину... Кажется, ее звали Анабель, сам он никогда не говорил об этом. Она была... Впрочем, о мертвых не говорят плохо. Скажем, работала в том заведении, где Линдейл служил вышибалой. Джон бывал у нее и как-то даже показал мне кольцо. Он хотел женится на ней и увезти на Запад, чтобы она была только его женщиной.
   В тот вечер туда зашли несколько синеб...
   Индеец вовремя уловил предупреждающий жест бармена и исправился:
   - Несколько синих мундиров, прошу прощения за мой английский.
   С английским у него было все в порядке, но Моргана так заинтересовал рассказ, что он позволил себе пропустить мимо ушей эту досадную оговорку рассказчика. Заметив, что все в порядке, индеец продолжал:
   - Так вот, там было человек шесть, все пьяные, и никто не желал подчиниться просьбам хозяина уйти. У одного из янки был огромный шрам через все лицо. Вообще-то дамам из подобных домов все равно, кривой ты или хромой, да и одноногий тоже, если деньги при тебе. Но надо было такому случиться, чтобы этот парень схватил за руку, причем довольно грубо, одну из новеньких. Девушка отшатнулась от него, тогда он ее ударил так, что она упала и принялся пинать ногами, приговаривая, что все южане такие снобы и заслуживают, чтобы их хорошенько проучили. Дружки этого парня стояли и ухмылялись. Хозяин попытался, было, вмешаться, потому что испугался, что девчонку искалечат, да и денег их он не видел, но эти янки его обругали только. Он попытался все объяснить и поставить парням выпивку, но куда там... Тот, со шрамом оставил-таки девушку, но полез к хозяину с кулаками, приговаривая, что его оскорбили. Так громко кричал, говорят, на улице слышно было, грозил "все это осиное гнездо бунтовщиков" разнести, хотя никто там не был связан ни с мятежниками, ни с партизанами. Позже говорили шепотом, что он так специально сделал. Хозяин попытался другую предложить, но его уже не слушали. Думаю, они уже тогда хотели всех там перебить, но только оружие им пришлось на первом этаже, в баре, оставить, потому как правила такие были. Слово - за слово - началась драка, и хозяина борделя мгновенно вырубили, но тут подоспел Линдейл с обрезом и, наставив на них два ствола, забитые крупной дробью, велел убираться.
   Против такого аргумента они, конечно, поспорить не могли и ушли, ругаясь, как погонщики мулов, и бормоча сквозь зубы угрозы. И все, вроде бы, успокоилось: заведение закрыли, посчитав, что на одну ночь неприятностей хватит, бар внизу тоже. Женщины ушли в свои комнаты, посетителей выпроводили по-тихому через черный ход. Никто не думал, что они вернуться, но их злоба оказалась слишком велика. Эти янки раздобыли всего за два часа целый фургон взрывчатки и подогнали к зданию. Аккуратно и быстро взломав дверной замок и запалив фитили, они хлестнули мулов и, прыгнув в седла запасных лошадей, помчались прочь. Фургон влетел в пустой бар, и через пару минут взрыв разнес все строение на доски. Никто не знает, где они смогли так быстро найти столько взрывчатки, возможно, кто-то из них имел доступ к складам армии северян, расквартированной в городе. Неизвестно также, как сумел выжить Джон. Он никогда не говорил об этом. Я нашел его в лесу, одежда на нем практически вся сгорела, все тело покрывали ожоги, и я отвез его в наше селение. У нас был хороший шаман: ему удалось разбудить силу, таившуюся в нем, и помочь ему справится со смертью. Джон ничего не помнил несколько первых дней. Возможно, это тоже помогло. А потом, на третий день, я посмотрел ему в глаза и понял, что он все помнит.
   Морган, едва давивший зевоту во время первой части рассказа, слушал, боясь пропустить хоть одно слово.
   - Он - единственный оставшийся в живых из тех, кто там был, - продолжал индеец, не повышая ровного голоса. - После этого ему потребовалось пять лет, чтобы отыскать их всех, но никто не ушел от возмездия.
   Один все еще был в Саванне, когда Джон вернулся туда, решив, что этот город должен стать отправной точкой в его поисках. Посидев в пивнушке и выслушав все местные сплетни, включая самые мелкие и самые невероятные, он составил для себя картину того, что произошло после той ночи. Инцидент не прошел незамеченным, все-таки погибли люди, и состоялось даже судебное заседание, где те шестеро клялись, что в борделе был тайный партизанский штаб. Нашлись свидетели, подтвердившие, что неоднократно слышали от хозяина подрывные речи против федерального правительства, и крики "мы покажем чертовым янки!", доносившиеся из дома в ту ночь. Естественно, все шестеро поведали начальству под присягой, что вернулись, прихватив из казармы винтовки, чтобы арестовать бунтовщиков, но, видимо, в здании взорвался тайный оружейный склад. Подсудимые также позволили себе предположить, что боеприпасы предназначались для диверсий, а сдетонировали они от небрежного обращения. Каким-то образом им удалось скрыть пропажу взрывчатки с собственных складов, и их оправдали. Даже более того, командир велел повысить тех янки в звании за бдительность. Но, хотя они думали, что выживших при взрыве не было, все хотели убраться как можно дальше, на всякий случай, и в кратчайшие сроки перевелись в другие части.
   Двое были все еще в Саванне. Они вели себя довольно беспечно и слишком предсказуемо. Янки не скрывались, да и от кого им было прятаться? Прошло несколько месяцев после инцидента, живых свидетелей они постарались не оставить. Линдейл тайно следил за теми двумя несколько недель, не желая, чтобы пострадали невиновные. Эти янки держались рядом, как и положено соучастникам преступления, не осмеливающимся посвятить кого-то еще в свою тайну. Одним темным южным вечером, когда мириады ослепительно ярких звезд покрыли небосвод, они сидели за бутылкой виски в опустевшем кабаке на окраине. Посетители давно разошлись, и хозяин тоже торопился домой. Эту картину Линдейл наблюдал каждый воскресный вечер: владелец, очевидно, доверявший своим завсегдатаям, отдавал им ключи и шел спать. Затаившись в темноте за углом дома напротив, Джонатан выждал час. Те двое сидели за столиком у стены, заговорщически склонившись друг к другу; единственная горящая свеча в помещении бросала на их лица контрастные блики. Оставаясь в тени, Линдейл снял с плеча и натянул свой новый лук, положив на тетиву черную стрелу с привязанной к древку бумагой. В его жилах индейская кровь, - в голосе индейца послышалась гордость, - и он хорошо освоил способы войны разных племен. Подняв оружие, Джон поглядел сквозь него в окно. Свистнула стрела - зазвенело и посыпалось стекло, и янки отпрянули друг от друга: острие, пройдя между ними, поколебало слегка пламя свечи и вонзилось в сосновую доску. Древко мелко тряслось, будто в ознобе. Янки изумленно глядели на него, не веря своим глазам, потом торопливо отвязали и развернули привязанную к нему записку.
   Линдейл перебежал к зданию и притаился под стеной, давая им время прочитать краткое послание: "Август 3. Имеющий глаза видел." А затем он разбил концом лука стекло и швырнул им под ноги связку динамита с трещащим в объятиях огня коротким запалом, украденную с их собственного склада...
   Джон мгновенно отпрянул от стены и, достигнув в несколько прыжков примеченной раньше глубокой сточной канавы, скатился туда за секунду до того, как над этим местом прокатилась ударная волна. Когда все было кончено, он встал и зашагал в темноту, ни разу не оглянувшись. Это была хорошая месть.
   Индеец замолчал, глядя куда-то вдаль, потом вытащил из кармана трубку и принялся набивать ее табаком.
   - Сигареты белых курятся слишком быстро, - пояснил он. На хорошую историю не хватает... Так вот, на чем я остановился? Да. Той же ночью неизвестный, оставшийся незамеченным, вломился в комендатуру, несмотря на усиленную охрану. Только утром обнаружили пропажу из закрытого сейфа бумаг о переводе некоторых солдат в другие части. Сразу же на ноги были подняты все войска, но было уже поздно: еще до рассвета Линдейл выбрался на окраину города, где его ждал надежный оседланный конь, одолженный у нашего племени, задерживаться дольше в Саванне не имело смысла...
   - Слушай, старик, к чему ты мне рассказываешь все это? - раздраженно спросил Морган. Ему не нравилось зарождающееся в душе сочувствие, которое, без сомнения, не прибавит ему сил, а подобную душераздирающую историю он и сам мог бы сочинить, если бы обладал даром старика рассказывать истории.
   - Я опущу эту часть, - обиженно буркнул старик. - Белые люди не умеют ждать, я уже это говорил. Я мог бы вообще ничего не рассказывать.
   - Ну, ну, дедушка... - попытался Морган загладить свою неловкость. - Просто мне интересно, почему Линдейл такой сейчас, а не долгая и, вне всякого сомнения, интересная история его приключений.
   Старик обиженно молчал, пыхтя трубкой. Порывшись в кармане, Морган вытянул из него свое сокровище - едва начатую пачку табака "Булл Дарем". Фабричный табак был редкостью в этих местах, и Джуннайт запасался им при всяком удобном случае. В его седельной сумке оставалась еще пачка, но, если бы не желание загладить свою бестактность по отношению к старику, он вряд ли с кем поделился этой.
   - Я прошу прощения, дедушка, - сказал стрелок примиряющим тоном. - Я проявил к вам неуважение и сейчас умоляю вас принять от меня подарок в знак моего раскаяния.
   Он протянул старику пачку табака. Несколько минут индеец демонстративно игнорировал подарок, потом медленно повернулся к собеседнику. Аккуратно, будто подчеркивая значимость происходящего, он взял табак из рук Моргана, понюхал и спрятал в свой тюк, кивнув.
   - Белые нетерпеливы, - сказал индеец важно. - Не стоит обижаться на них за это. Тебя хотя бы научили уважать стариков. Ты, в общем-то, славный молодой человек, хоть и синебрюхий. Не злись, ты сказал плохое слово мне, я его вернул, теперь все в порядке.
   Он снова пососал свою трубку, будто собираясь с мыслями, потом продолжал:
   - Это заняло пять лет, как я уже говорил, и никто не ушел от ответа. Все это время Джон жил только жаждой мести: после гибели Анабель его ничто больше не интересовало, и ты знаешь, что я тебе скажу: он слишком долго шел к цели, а когда достиг ее, ему внезапно стало незачем жить.
   Морган выпил залпом свой стакан. Значит, у Линдейла тоже есть свои призраки, от которых негде укрыться. Грусть навалилась на Джуннайта непомерно тяжелой глыбой, и, чтобы перевести разговор на что-нибудь другое, он спросил:
   - Линдейл, говоришь, с отцом в Калифорнии был во время золотой лихорадки?
   - Да, - индеец кивнул. - В сорок девятом они снялись с места, как многие ненормальные белые люди с шилом в заднице.
   Морган усмехнулся.
   - Мой старик тоже... - сказал он и, на секунду задумавшись, продолжал, - тоже тронулся за удачей в сорок девятом. Мы ехали на фургоне, у нас не хватило бы денег на пароходы. Славный, ужасный сорок девятый... Моего старика пырнули ножом на тамошних приисках в пьяной драке, и с тех пор я один. Нет, конечно, обо мне заботилась одна семья, я с ними потом в Канзас вернулся, но у них и так было семеро своих ребят.
   Он замолчал. Перед его глазами проплывали вереницы пыльных фургонов. Мать, умирающая от холеры возле реки Норт-Платт... Круговая оборона, выстраивающаяся из фургонов при любом сигнале об опасности. Усталые осунувшиеся лица людей, бредущих по дороге за выбивающимися из последних сил упряжками быков и мулов. Дойти - или умереть... Третьего пути нет. Мебель, оборудование, книги, сваленные прямо в пыль, так как прятать их не было сил... Фургоны ломались, скот дох, оставляя свои обтянутые шкурой скелеты вдоль нескончаемых пыльных дорог. Долгое восхождение в горы с шапками сверкающего и зловеще нависшего над ущельями льда по мешанине из грязи и валунов, которые только ненормальный назвал бы тропами... отвесные стены, на которые упряжки втаскивают фургоны. Уходящая из-под людей и животных земля, грохот ночных обвалов, тревожные слухи, о партии Доннера, запертой снегом возле озера Хастингс в сорок шестом... Зеленая долина под ногами и слабое удивление, смешанное с недоверием: неужели дошли? И робкая пробуждающаяся радость: теперь-то деньги рекой польются в карманы!
   - Да, - медленно повторил Морган. - Сорок девятый... А все это лишь для того, чтобы снова вернуться в Канзас...
   Канзас напомнил ему то, что хотелось бы забыть навсегда.
  

* * *

  
   Миссис Черрингтон медленно вошла в сумеречную церковь, освещенную неровным светом нескольких свечей и, пройдя по длинному проходу, опустилась на скамью в первом ряду, стиснув руки до побеления костяшек.
   - Господи... - беззвучно шептали ее губы, - прости меня... Я не должна была даже думать об этом... Я знаю, что Ты посылаешь нам только то, что мы в состоянии вынести, и это делает нас сильнее, но я знаю также, что не могу сравниться с ветхозаветными праведниками... Даже Иов поддался слабости и сомнению... Мне очень тяжело... Я прошу только об одном: укажи мне путь, и как бы сложен он ни был, я пойду по нему до самого конца.
   Она сидела, склонив голову и закрыв глаза, ожидая ответа. Мысли, будто перепуганные птицы в клетке, метались в ее голове, выстраиваясь в причудливые решения в поисках выхода. "Что, если разыскать того человека, Моргана... Прийти к нему и попросить позаботиться о нас эту зиму... Только эту зиму... Этого времени хватит, чтобы придумать, как удержать его... Может, ради этого придется пойти на подлость, обман... Предложить ему себя, вряд ли он откажется, мужчины редко упускают случай... Я пойду на это, наплевать, что скажут люди. Если им нет дела до меня, какое дело мне до них? Все складывается удачно: никто ничего не знает, даже Роланду я не успела сказать и если действовать быстро, Морган никогда не узнает, что ребенок не его. А если и догадается, то не сразу, и у нас уже будут общие дети... Нет! Это подло, подло! Так обманывать человека..."
   Вздрогнув, миссис Черрингтон закусила губы. "Как можно быть такой дурой. Это не просто подло, это к тому же и глупо. Он может остаться сейчас, но долго его не удержать. То, что гложет его изнутри, не даст ему осесть, пока он не сумеет справиться с этим. Забудь об этой безумной идее, Мария."
   Миссис Черрингтон подняла голову и, вздохнув, поглядела на распятие. "Ответь мне, суждено ли нам выжить или погибнуть? - мысленно спросила она. - Где же выход? Где он?"
   Неслышно ступая, подошел отец Блейк и опустился на скамью рядом.
   - Как вы, Мария? Как дети? Люсьен?
   - Все в порядок, - ответила миссис Черрингтон, не глядя на него, обида все еще сидела внутри нее, впитавшись в кровь, но внезапно, помимо ее воли, накопившаяся боль прорвалась, - Люсьен... Он не разговаривать. Он играть странные игра, будто желать избавляться от воспоминания об этот кошмар, переживать его снова и снова, но только это не помогать, а делать только хуже...
   - Это тяжело для ребенка, когда на его глазах убивают отца, - медленно проговорил мистер Блейк. - Я сожалею, что так случилось... Я сожалею, что обидел вас тогда и, если хотите, я могу освятить могилу вашего мужа. Да еще этот пожар в лавке... Если понадобиться помощь, обращайтесь. Наш приход небогатый, но...
   - Это мелочь, - дрогнувшим голосом прервала его женщина. - А вот освятить могилу Роланда мы могли бы, но потом, когда все успокаиваться.
   - Вы правы, - кивнул отец Блейк. - Бог смотрит в души людей и судит по делам их.
   По интонации священника миссис Черрингтон почувствовала, что он искренен, и поняла, что он так же наивно верил и в то, что Роланд Черрингтон действительно принимал участие в схватке с револьвером в руке.
   - Я так устать от ненависть вокруг меня... - вырвалось у нее. - За все эти дни... Так устать...
   - Что вы будете делать теперь? - в голосе Блейка звучало участие, и миссис Черрингтон впервые взглянула на него. - Наверное, уедите на Восток? Там спокойнее.
   Миссис Черрингтон покачала головой и встала. Этот вопрос странным образом прояснил ее мысли, и все как будто сразу встало на свои места.
   - Это - не выход, - сказала она и перед ее глазами возникали все те места, которые она когда-то покинула.
   - Я слишком долго убегать.
   Она встала и пошла к дверям, распрямив плечи, как вдруг резкий плач младенца разорвал тишину. Обернувшись, миссис Черрингтон увидела ребенка, завернутого в темные одеяла и кусок медвежьей шкуры, почти сливавшейся с полумраком. Преподобный Джозеф Блейк поспешил к ней.
   - Смотреть... - миссис Черрингтон подняла малыша. - Это ребенок. Кто-то оставлять его здесь.
   Блейк поскреб пальцем темное пятно слипшейся шерсти на уголке шкуры.
   - Запекшаяся кровь, - сказал он. - Надо полагать, его родителей нет в живых, иначе бы его не оставили здесь. Бедный малыш, у него, наверное, никого не осталось.
   - Теперь быть, - миссис Черрингтон начала укачивать ребенка, и он затих.
   - Вы возьмете его? - изумленно спросил преподобный Блейк. - Несмотря на все ваши трудности?
   - Да, - миссис Черрингтон кивнула. - Я люблю детей тем больше, чем живу на этом свете. Когда люди маленький, отец Блейк, они еще не уметь ненавидеть, их этому учить взрослый. А в наш мир чересчур много ненависть...
   Женщина задумалась, вспоминая тревожный мрак и белые пальцы матери на узелке.
   - У меня не было отца, - сказала она, наконец. - Незаконорожденным сложно везде, тем более трудно выжить в глухой деревушке, где все друг друга знать. Они хотеть прогнать нас, возможно даже убить... Не знаю точно. Мы с мамой бежать оттуда под покровом ночи, как воры. Бежать большой город, где никто не задавать вопросы. Она одна заботиться обо мне, испортить здоровье, умереть. Ради меня.
   Отец Блейк слушал очень внимательно. Миссис Черрингтон глубоко вздохнула.
   - Что ж, - заключила она, - если я суметь вырастить троих детей без муж, то смочь и пятерых.
   - Пятерых? - у Блейка от неожиданности отвисла челюсть. - Неужели вы...
   Миссис Черрингтон снова кивнула, ее глаза сияли. Ее секрет стал известен, и теперь она уже не поддастся искушению и не обманет человека, пришедшего к ней на помощь в трудную минуту. "А может быть, - подумала женщина, - это и есть тот знак, о котором я просила... Да, он понятен безо всякого сомнения. Мы выживем. Мы все будем жить."
   Миссис Черрингтон бережно прикрыла лицо малыша углом шкуры, чтобы защитить от бушевавшей снаружи бури, и пошла по проходу между скамьями к дверям, тихонько напевая песенку на неизвестном преподобному Блейку языке. Джозеф долго смотрел ей вслед. Когда двери за ней закрылись, он медленно, словно в забытьи, подошел к алтарю и, опустившись на колени перед распятием, склонил голову.
   - Господи... - прошептал священник с горечью. - Милосердие Твое безгранично. Так прости же меня, если только содеянное мною можно простить. Прости всех нас... Ибо мы совершили ужасный грех, отвернувшись от этой женщины, когда ей так нужна была помощь. Ведь только наемник, которого мы презирали и считали недостойным находиться среди нас, оказался рядом и протянул руку помощи. Наверное, Ты послал его сюда, чтобы помочь ей, но мы, ожесточившиеся сердцем, возгордившиеся своею порядочностью сверх меры, не увидели этого. Мы поверили в сплетни, потому что хотели верить в них, и не видели правду. Я знаю теперь, как сложно отстаивать право на честное имя... И даже я поступал, как все: слушался толпу и потакал ей потому, что так проще...
   Его голос стал глуше.
   - Что же я наделал... Что...
  

* * *

  
   Жаклин бежала по улице. Она ушла из дома вопреки запрету матери, оставив детей одних в запертом доме, но иначе она не могла. Ей не хватало воздуха, ей надо было поговорить с кем-нибудь, с человеком одного возраста, который поймет все и найдет нужные слова... Но с кем? Все друзья странно отстранились от нее на следующий день после смерти отца... Она остановилась, задыхаясь от быстрого бега и оглядываясь. Медленно кружащийся снег набивался в ее волосы, или таял, касаясь кожи. Куда? Куда бежать?.. Кори... Ну, конечно, как она не подумала о нем с самого начала. Он-то поймет ее. Он, который говорил, что любит ее, с которым она хотела связать всю свою жизнь. Они условились, что поженятся, когда Жаклин исполниться пятнадцать, а Кори к тому времени откроет свою лавку. Да, конечно, надо найти его.
   Жаклин быстрыми шагами направилась к лавке Юджина Марсвела, как вдруг увидела Кори, выходившего из дверей. В руках он нес три ящика, поставленные друг на друга, и по привычке что-то насвистывал себе под нос, копна каштановых волос как всегда падала ему на глаза. Девочка замахала ему рукой. Увидев ее, Кори как-то сразу съежился, стремительно отвел взгляд, сделав вид, что не заметил ее и, пытаясь закрыться коробками, поспешил прочь; его жизнерадостный свист звучал уже не так уверенно.
   - Кори! - Жаклин поспешила за ним, - Подожди! Это же я, Кори!
   Сын Юджина Марсвела ускорил шаги, или ей это только показалось? Прохожие начали оборачиваться на них.
   Задыхаясь, Жаклин догнала его и схватила за рукав.
   - Кори!
   Он раздраженно выдернул одежду из ее рук и, торопливо оглядев улицу, отступил в переулок, изловчившись поднести палец к губам.
   - Тише, дура. Они услышат... - прошипел зло и отрывисто Кори, когда Жаклин последовала за ним.
   - Что... Что случилось? - тоже в полголоса спросила она, не осмеливаясь поверить своим ушам.
   - А то сама не знаешь, - усмехнулся он.
   - Но... - глаза Жаклин наполнились слезами: - Ты... А как же Рождественский бал...
   - Тоже мне, - презрительно скривился он. - Танцульки в амбаре.
   Кори, конечно, был прав: танцы в Иглз-Несте не оправдывали своего громкого названия, но это было одно из немногочисленных развлечений, и в этом году Жаклин выпросила у родителей разрешение пойти туда в первый раз.
   - Ты же обещал пригласить меня! - в отчаянии выкрикнула она. - Обещал!
   - Не помню... - лениво отозвался Кори, разглядывая свои ногти. - Кажется, я уже пригласил Еву Галлахер.
   - Ее! - Жаклин закрыла глаза и покачнулась, но взяла себя в руки и повторила, стараясь заглянуть ему в глаза. Ева Галлахер была покрыта веснушками даже зимой, и всем было известно, что парни встречались с ней только из-за матери.
   - Но почему...
   Глаза Кори - бездонные колодцы мрака. Он поставил на землю коробки и, смахнув волосы с глаз, устало сказал:
   - Он не хочет, чтобы мы встречались.
   - Он?... - догадка пронзила ее сердце ледяной стрелой. - Твой отец, да?
   Кивок подтвердил, что Жаклин поняла правильно.
   - Почему? - ее рот приоткрыт, густой пар прерывистого дыхания струится из губ; в глубине души она уже знает ответ. Снежинки, плавившиеся при соприкосновении с ее кожей, вдруг показались ледяными иглами.
   - Сама знаешь! - Кори раздраженно сплюнул в снег. Он не смотрел ей в глаза.
   - Но, Кори! Ты ведь говорил... Говорил, что мы всегда будем вместе, что поженимся, как только... - она говорила быстро, будто пытаясь потоком слов отгородиться от реальности. - Говорил, что любишь меня, что никогда не оставишь...
   - Все это - детские глупости, - голос Кори звучал резко и твердо, будто именно в этот момент он уже все решил бесповоротно. Снег падал, разделяя их холодной вуалью, которую не устранить, не откинуть, не разорвать. Никогда.
   - Но ты говорил, что даже если родители будут против, мы убежим и будем вместе! - она задыхалась, слезы сдавили горло. - Ты говорил, что мнение отца ничего не значит, что у тебя своя голова на плечах, а заработать на двоих ты сможешь и без него...
   Жаклин практически слово в слово повторяла то, что ее друг говорил всего месяц назад, гордо вскинув голову и расправив плечи.
   - Понимаешь... - как слабо и невнятно звучало теперь его бормотание. - У Евы Галлахер и без меня довольно кавалеров, а на тебя не обращали внимание, потому что ты маленькая и глупая. Вот я и решил: чем черт не шутит... Ты подходила мне, потому что твоя семья, в особенности мать, были очень уважаемыми людьми. Может быть, даже более уважаемыми, чем миссис Галлахер... Но ты же понимаешь, что в сложившихся обстоятельствах... А впрочем, ты слишком мала и глупа, чтобы понять. Скажу проще: не хочу тебя больше видеть. Пойми, как я смогу соседям в глаза смотреть, если все это будет продолжаться? То есть, если я продолжу встречаться с дочкой наемного убийцы... А ведь я со следующего года займу место за прилавком нашего магазина, а после смерти папы стану его единственным владельцем. Мне надо заботиться о своей репутации...
   Не дослушав, Жаклин отступила, отрицательно качая головой, по ее щеке одна за другой сбегали прозрачные слезы. Она зажала ладонями уши и кинулась прочь.
   - Уф! Сумасшедшая мелкая дура. - Кори поглядел ей вслед, смахнув со лба пот. - А ведь я так просто мог бы ее заполучить. Папа был прав: детская дружба, переросшая в любовь, практически исключает соперников... Как жаль, что все сорвалось. Но хоть отделался от нее сравнительно легко.
  
   Жаклин остановилась у двери своего дома, прижав руку к груди, и тяжело дышала. Ее дыхание, казалось, застывало в морозном воздухе, падая на землю вместе со снегом. Руки тряслись, когда она почти механически вставляла ключ в замок, мысли были в смятении.
   - Джекки!
   Она чуть не выронила ключ, резко обернувшись. Рядом стоял восьмилетний Билли, друг ее брата.
   - Можно мне увидеть Люсьена? - спросил он, пряча что-то под курткой.
   - Я думаю, лучше не надо. - Жаклин покачала головой. - Сейчас не надо... Нет... Он не очень хорошо себя чувствует. Потом.
   - Но он не умрет, правда ведь? - голос Билли дрожал, он задыхался, будто вот-вот начнет плакать, должно быть, его очень испугал ее расстроенный вид.
   - Нет, - Жаклин вытерла покрасневшие и распухшие от слез глаза, стараясь взять себя в руки, - просто пока к нему лучше не ходить.
   - Это как корь, да? - спросил Билли, понимающе кивая.
   - Да... Вроде того, - вздохнула Жаклин. - Только менее опасно.
   - Мы все, то есть, все его друзья... В общем, мы хотим, чтобы он скорее поправлялся. - Билли глубоко вздохнул и протянул Жаклин два свертка.
   - Спасибо, - с некоторым удивлением сказала она, принимая подарки.
   - Это пирог... Черничный... - не удержавшись, зашептал, поднявшись на цыпочки, Билли. - В тарелке, конечно. И новая книжка про Айдахо Билла. Я в Денвере купил на свои карманные десять центов. Хотел подарить на Рождество, но...
   Он умолк.
   - Разве родители разрешили тебе приходить к нам? - спохватилась Жаклин. Лицо Билли исказилось, он закусил губу и сжал кулаки.
   - Нет, Джекки, - выдавил он из себя, наконец, через силу. Мальчишка глядел ей прямо в глаза.
   - Но мне... нам все равно. Я буду приходить, пусть делают, что хотят, а достанут - убегу из дома в Денвер. Я дичь себе настреляю, будь уверена, белку налету в глаз бью, - упрямо добавил он и, помолчав, повторил, словно пытаясь убедить сам себя:
   - Нам все равно. Ну... почти.
   - И сколько же вас? - не удержалась Жаклин. От боли где-то внутри, ее глаза сузились, ей хотелось кричать, хотелось ударить кого-то, пусть даже этого мальчишку. "О чем я думаю... Ведь возможно..."
   - Я, да Сэм... - он запнулся под ее резким взглядом - Ну... еще Питер.
   И громко, будто оправдываясь:
   - Многие просто родителей бояться, Джекки.
   Жаклин глядела в его искренние глаза, и где-то в глубине ее сердца забрезжила смутная надежда на лучшие времена...
   Билли очень робко тронул ее за локоть.
   - Джекки, - сказал он негромко. - Это неправда. Я имею в виду то, что говорят... Но не все верят им. Многие сомневаются. Мистер Беннингтон, мистер Лоуэрт... Сам слышал, как они его переубедить пришли, а он на них так ругался... Мистер Нэйвис... Я имею в виду оба. Дик, ну, тот, который оружие продает, убедил своего брата. Сказал, если уж кто походит на наемника, так это мистер Смит, который недавно покупал у него патроны для этой старой однозарядки, шарпса... Что бы это ни значило... А мистера Черрингтона Дик никогда в своей лавке не видел, он ведь даже не охотился в последнее время... Не сдавайся, Джекки, и скажи маме, чтобы держалась.
   - Спасибо... - прошептала Жаклин, чувствуя, что может заплакать опять. - Спасибо, что веришь в нас, что не отвернулся... от него.
   Она сжала руку мальчика и скрылась в доме.
  

* * *

  
   Джон Линдейл спал, раскинувшись на диване в комнатке за баром. Он снова был там, много лет назад, и Анабель, в провоцирующе открытом платье с рассыпанными по плечам волосами, поднимаясь по лестнице к себе в тот последний день, задержалась на мгновение на верхней ступеньке, чтобы послать ему украдкой воздушный поцелуй. Ее глаза сверкали гордостью обладания и обещанием очень долгой ночи. Заперев дверь и поставив обрез в угол, Линдейл бросил взгляд на владельца заведения, развалившегося в кресле. Задрав голову, тот прикладывал к переносице смоченный холодной водой платок и выдувал носом кровавые пузыри. Джонатан подошел к столику у окошка, взял сигару из коробки, стоящей на нем. Закурив, чтобы немного успокоиться и притушить пылавшее в груди стремление драться, он глядел в ночной мрак, царивший за окном. По улице глухо грохотал фургон, подпрыгивая на ухабах. Вид темного неба с нарождающейся тонкой полоской луны и ароматный дым, летящий под потолок изящными переливающимися завитками, через какое-то время сделали свое дело: Линдейл расслабился и, потянувшись, зевнул.
   - Эй, Джонни, - подал голос владелец борделя, - ты никогда не слышал, что курить вредно?
   Линдейл усмехнулся, вынул сигару изо рта и выпустил в потолок очередную порцию дыма.
   - А ты собираешься жить вечно? - спросил он с легкой усмешкой. - Если так, может отдашь мне всю коробку этих шикарных кубинских сигар для солидных гостей?
   Хозяин борделя издал какой-то булькающий звук, должно быть, означавший смех человека с разбитым носом.
   - Я же говорил, что ты можешь их брать когда угодно, - сказал он, гнусавя. Линдейл задавил окурок в медной пепельнице.
   - Пойду-ка я лучше наверх, - сказал он. - Тут одна дама пригласила меня сегодня к себе, полюбоваться звездами.
   Говоря это, Джон вытащил из кармана тонкое золотое кольцо с маленьким аккуратным бриллиантом и залюбовался переливами радужных граней. Крохотные искры света, играющие в глубине чистого, прозрачного камня, вполне удовлетворили его. Но внезапно, вглядываясь в прозрачную глубину, Джонатан Линдейл ощутил укол невнятного беспокойства. Он не мог объяснить это... Просто почему-то испортилось настроение, а в голове крутилась тревожная фраза: "Что-нибудь случится..." Повозка. Именно она беспокоила его, он каким-то чутьем знал, что ее не должно быть здесь. Не должно...
   К черту все предчувствия. Линдейл зажал кольцо в кулаке и отвернулся от окна, намереваясь идти наверх, когда у него под ногами раздался приглушенный шум: топот и... ржание лошадей!
   - Какого черта! - воскликнул хозяин борделя, приподнимаясь в кресле... Часы в углу тикали пронзительно и резко, отсчитывая последние секунды, отдававшиеся в висках Линдейла, когда он, неизвестно как успев среагировать, рванулся с места к лестнице вниз, и в этот момент один из фитилей догорел. Огромная белая вспышка, ломающая стены, как тонкий картон, ослепила Джонатана, и грохот сотряс барабанные перепонки. Линдейл видел, как во сне, надвигающуюся на него стену крутящегося, живого огня, ревущего, как все демоны ада, а в следующее мгновение жар опалил и страшный удар потряс его, сбивая с ног и заглушая память. Джон чувствовал только, как летит куда-то в пустоту, все остальные чувства отсутствовали, и даже когда он врезался в стекло, боль от порезов не дошла до рассудка. Тяжело приземлившись на землю, так что ребра затрещали, Линдейл машинально закрыл голову руками, а в следующий момент на него рухнула груда горящих досок.
   Хозяин салуна резко сел на кровати, тяжело дыша. Он всегда просыпался на этом месте. "Все в порядке, - сказал Джон себе, отдышавшись. - Все в порядке." Он не помнил, сколько лежал там, только знал, что потом очнулся и, каким-то образом разворочав завал над своей головой, полуослепший, с надоедливым звоном в ушах и острой болью в виске выбрался из груды досок и с острым восторгом глубоко вдохнул прохладный воздух ночи. Даже боль от сломанных ребер показалась ему счастьем, как свидетельство того, что жизнь не прервалась. Вокруг дымились развалины. Протерев глаза насколько это возможно, Линдейл полуощупью двинулся куда-то. Куда - не знал.
   Спотыкаясь и падая, продвигался он вперед, то и дело натыкаясь на обгоревшие, изуродованные тела. Увидев Анабель, закрыл глаза и прошел мимо; страшная ненависть душила Джона, одновременно давая ему силы идти.
   Потом вернулась способность чувствовать, и тупая боль в сжатой ладони показалась сильнее, чем от ожогов. Раскрыв руку, Линдейл увидел тонкое золотое кольцо с небольшим прозрачным бриллиантом.
   - Анабель... - вырвался откуда-то изнутри беззвучный крик.
   Сжав руку в кулак, он упал на колени. Мысли разбегались. Повалившись на бок, Джон глядел на звезды, мерцающие над самым горизонтом. "Я найду их... - думал он. - Всех." Последнее, что видел Линдейл, были длинные космы Джорджианского испанского мха: свисая с ветвей дубов, он мрачно колыхался от малейшего дуновения бриза, пришедшего с моря, будто легкая паутина, прикрывающая вход в узкую темную щель, где не было воздуха, из которой не было выхода и в глубинах которой притаилось нечто страшное, отчего холод забирался внутрь костей... В голове звучали смутные отголоски боев, то нарастая, то затихая где-то в призрачной дали памяти: Шерман... Шерман... Шерман... Потом мир померк, и тьма отступила только тогда, когда старый индеец, перекинув сына старого друга через свою вьючную лошадь, начал их долгий путь к вигвамам чероки.
   "Не важно", - подумал Линдейл, отодвигая по привычке сон в глубину своего разума.
   ...На какое-то время после событий в Саванне он затаился, вернее, отправился на западную границу, куда в одно из подразделений кавалерии перевели двух из тех, кого он хотел разыскать. Там след раздвоился: один из парочки вышел в отставку, получив ранение; со вторым Джон чуть не столкнулся на улице лицом к лицу, и парень ударился в бега. Линдейл не замедлил сесть в седло, чтобы снова пуститься в путь. Неудачи преследовали его: в Сэнт-Луи преследуемый вскочил в пустой вагон для скота. Поезд направлялся в неизвестное место: то ли на юг, то ли на восток, и парень мог спрыгнуть с него где угодно... Линдейл застрял на берегу Миссисипи, заразившись скарлатиной от торговца скотом, который видел, как добыча залезла в вагон на ходу. Выздоровев, Джон недолго работал грузчиком на пристани, а скопив денег, сел на пароход до Нью-Орлеана. Прошло полтора года с момента взрыва. В дороге порядком поиздержавшийся, Линдейл решил пополнить свои средства при помощи карт.
   Сидя за покером в роскошном салоне медленно тащившегося по реке парохода, он внезапно узнал только что присоединившегося к игре человека. Ничего не было проще, чем подставиться под обвинение в мошенничестве и выхватить револьвер, потому что янки не узнал Джона, но это было слишком просто. Месть будет полной только, если преступник поймет, что возмездие неминуемо, и умрет от ужаса прежде, чем от пули. Страх и отчаяние тоже своего рода гибель, и Линдейл был готов заставлять этих людей вновь и вновь испытывать череду таких смертей. Это желание не отразилось на его лице, он сумел замаскировать свою ярость и, мило улыбнувшись сидящему напротив врагу, принялся помогать партнерам по игре вычищать его карманы. Через пару часов тот в отчаянии швырнул на стол свои карты и стремительно вышел на палубу подышать ночным воздухом. Через несколько минут Джон положил свою комбинацию на стол рубашкой вверх и под каким-то предлогом последовал за парнем. Через пятнадцать минут он вернулся и с непроницаемым лицом, как ни в чем не бывало сел за стол. Подняв и развернув карты, Линдейл с улыбкой кивнул остальным игрокам:
   - Продолжим игру, господа?
   Никто никогда не узнал, что именно случилось в эту четверть часа.
   ... Мерзавец валялся у Джона в ногах, умоляя пощадить и сначала эти всплески ужаса, возникшие только от упоминания событий третьего августа, забавляли Линдейла. Палуба была темной и пустой, в салоне, где собрались все пассажиры, играл негритянский оркестр, заглушающий все звуки извне, кочегаров оглушала топка и рев механизмов. Никогда: ни до того, ни после - Линдейл не наслаждался такой полнотой власти, но потом ему вдруг стало противно смотреть на это унижение. Пнув врага ногой в бок, он пошел прочь, но тот попытался выхватить плохо скрытый револьвер и выстрелить Джону в спину. Линдейл среагировал, как гремучая змея. Звук выстрела показался пассажирам всего лишь разорвавшимся в трубе угольком. Стоя над безжизненным телом, Линдейл коротко сказал:
   - Дурак.
   Он подтащил труп к борту и, перевалив через поручни, спихнул в воду. Несколько минут Джон смотрел, как тело удаляется, качаясь на волнах и медленно погружаясь в пучину...
   ... Еще одного он нашел в Нью-Йорке, когда вернулся на Восток два года спустя после побега из Саванны. Тот янки работал на какой-то фабрике. У него, как говорили, была жена, дети, и только одна слабость: в пятницу вечером он позволял себе отвлечься от повседневных забот в одном пабе со стаканом эля в руках. Однажды, когда ливень заливал город и отчаянно стучал в стекла, к мужчине подсел Линдейл. Они долго говорили о чем-то в тот вечер, а потом вместе вышли. Домой тот янки так и не вернулся. Его нашли следующим утром, лежащим в переулке под мелким моросящим дождем, в его руке был зажат взведенный револьвер. Говорили, что Линдейл предложил ему выбор, по крайней мере, он оставил ему скальп...
   Бывший солдат союзной армии, а к тому времени преуспевающий горнопромышленник, напуганный слухами о небывало упорной и безжалостной охоте, попытался принять все возможные меры предосторожности. Он возвел в лесу, недалеко от своих шахт, нечто вроде укрепленного форта, обнесенного частоколом, в башнях над которым сидела стража, замечающая каждого, кто приближался на милю. Лес на большом расстоянии со всех сторон был вырублен, обзор увеличен, для охраны нанято в три раза больше людей, чем необходимо, караул проходил вдоль стены внутри каждые два часа. Даже мышь не могла проскочить незамеченной в укрепление. Еще находясь в Нью-Йорке, Линдейл случайно увидел в газете фотографию мужчины с обожженным лицом. В той статье говорилось о новостях бизнеса, и в том числе упоминался владелец серебряных рудников, тем же вечером мститель ехал в товарном вагоне на Запад. Прибыв в город, рядом с которым шли разработки серебряной жилы, Джон начал присматриваться к жителям на всякий случай. Он околачивался возле универсального магазина Флэтмана и наблюдал за входящими и выходящими покупателями, изредка поглядывая сквозь большое окно на девушку за прилавком. Это была дочка хозяина, когда посетителей не было, она доставала из-под прилавка книгу и читала ее. Прищурившись, Линдейл разобрал название: "Последний из Могикан" Купера. Послонявшись возле магазина некоторое время, Джон отправился в салун, где допустил оплошность, начав расспрашивать бармена, - тот в ту же ночь доложил о беседе владельцу рудника. Наступили нелегкие времена: вся армия человека с обожженным лицом была брошена на поиски Линдейла, наемникам приказали доставить его труп и обещали огромное вознаграждение. Где-то около полугода они играли в прятки в заросших лесом горах: Линдейл валялся на мокрых от дождя склонах, мерз по ночам, не разводя костра, ел грызунов, попавших в его сплетенные из травы и веток силки. Он выжидал с терпением апачей, с которыми ему раньше приходилось неоднократно драться, наблюдал и ждал, когда они расслабятся и ошибутся, чтобы нанести удар.
   Джон неоднократно лежал в десяти ярдах от частокола, слившись с песком, и неподвижный, а оттого не замеченный никем. Он имел за это время несколько возможностей, чтобы застрелить человека со шрамами, когда тот в окружении охраны изредка выезжал на шахты, но загвоздка была в том, что уйти живым при этом не было никакой возможности, и тогда шестой мерзавец остался бы безнаказанным. Однажды Линдейл позволил себе забыться в углублении под вывороченным из земли корнем упавшего дерева, и сон его был весьма чуток, нечто вроде первичной дремоты рептилий, готовой прерваться в любой момент - без сновидений, без кошмаров; поэтому, услышав резкий вскрик, Джон мгновенно вскочил на ноги и поспешил к одной из своих нехитрых ловушек, сооруженных для того, чтобы обезопасить себе хотя бы полчаса отдыха. Это был естественный овражек, замаскированный ветками со вкопанными в дно острыми суками. Глазам Линдейла представилось печальное зрелище: человек, наступив на замаскированный землей и листьями настил из тонких веток, провалился вниз и напоролся на импровизированные колья, одновременно разбив голову об одну из каменных глыб, которых в яме тоже было с избытком. Спустившись, Джонатан схватил тело, вытащил из оврага и, пощупав на шее пульс, обнаружил, что незваный гость мертв. Человек был ему незнаком. С того времени, когда враг обнаружился поблизости, горнопромышленник с обезображенным лицом не нанимал больше людей и его охранники знали друг друга в лицо; у Линдейла память была не хуже, и он достаточно долго наблюдал за фортом, чтобы запомнить всех. Скорее всего попавший в ловушку был охотником за вознаграждением, обещанным за его голову, а, следовательно, никто не заметит его исчезновения. Таких типов Джон в последние время видел слишком часто в окрестных лесах, да он сам не отказался бы от такой суммы: три тысячи долларов серебром... Несколько раз он чувствовал, что его прижали, загнали в угол, и выхода нет, но ему фантастически везло: удавалось каждый раз как-то вывернуться. Мертвец был примерно того же телосложения, тоже заросший и светловолосый, и это навело Линдейла на мысль. Джонатан хорошо знал в лицо всех наемников, а они его - нет, включая самого горнопромышленника, - только туманные воспоминания последнего и карандашные наброски, да словесные портреты, печатавшиеся в газетах. Люди, охотившиеся за ним, изредка его видели, но мельком. Семейные фотографии сгорели с особняком, а больше Линдейл не снимался.
   Джон забрал сумку, висевшую через плечо мертвеца, а также его широкополую шляпу и одеяло и спрятал эти вещи в том же овраге, потом вытащил свою Арканзасскую зубочистку и пошел проверять силки. Когда мужчина вернулся, на его поясе висел освежеванная тушка кролика, а в руках он тащил охапку сухого хвороста. Линдейл разложил бездымный костер и впервые за последние полгода вдохнул аромат шипящего на оструганной палке и изливающего в трещащий огонь сок мяса. Хорошенько прожарив кролика, он отломил пару кусков, торопливо сунув их в рот, завернул остаток тушки в листья и аккуратно убрал в наплечную сумку покойного. Закончив, Линдейл притащил заготовленные сухие ветки и свалил в костер. Пламя оглушительным залпом выстрелило вверх, мгновенно поглотив сушняк и заставив Джона отпрянуть. Подождав, пока оно чуть опадет, Линдейл поднял тело и бросил лицом в огонь. Немного подождав, он вытащил мертвеца за ноги и устроил на постели из сухой травы в углублении под корнем, где недавно отдыхал сам. Где-то вдалеке пересвистывались лесные птицы, солнце слегка склонилось в сторону горизонта, под сенью деревьев царила приятная прохлада... Подходящее место и время, чтобы умереть для всех второй раз. Джонатан подпихнул ногой догорающие сучья поближе к выбоине, носком сапога поддел пару головешек, выкатил их к подстилке из сухой травы и, вытащив мерцающую на конце ветку, немного подпалил корень; сырой и толстый, тот не мог гореть и просто тлел, распространяя зловоние. Все выглядело просто: слишком близко разведен костер, пень задымился, и человек стал задыхаться во сне, а тут еще угольки выкатились из огня и подожгли постель... Проблема разрешилась сама собой - преследователь мертв.
   Уходя, Джон подбросил в костер свежесрезанных зеленых веток с листьями, которые мгновенно дали густой дым, начавший распространяться по лесу. Встревоженные птицы на мгновение умолкли, но потом запели снова, ветер шумел в кронах деревьев, склоняя и раскачивая стволы. Почему-то Джонатан предельно четко помнил запах того леса: сладковатый аромат гниющих листьев и хвои, смешанный с дымом.
   Несколько часов спустя Линдейл, прятавшийся все в том же замаскированном ветками овраге, наблюдал, как привлеченные дымом наемники отыскали тело и оказались вполне удовлетворены увиденным: они затушили пень и костер, тщательно собрали и закопали все угли, после чего, забрав труп, убрались восвояси.
   Пока Линдейл ждал их, он при помощи Арканзасской зубочистки соорудил себе пончо из одеяла покойного, теперь, надев его на себя, нахлобучив на голову широкополую шляпу и прихватив сумку, мужчина выбрался из укрытия и направился к давно примеченному лесному озеру. Там, удобно устроившись под нависающим над водой берегом, Джон с удовольствием съел еще немного все еще теплой крольчатины, запил холодной водой, а затем, убрав мясо, занялся главным. Склонившись к прозрачной поверхности озерка, он сперва долго рассматривал свое отражение в нем: загорелая до кирпичной красноты кожа, длинные волосы, лохматая длинная борода... За время изнуряющей игры в прятки в этих горах он изменился: щеки и глаза ввалились, черты лица заострились, и сквозь них ясно проступила четвертинка индейской крови. Джонатан начал с того, что обрезал бороду и усы, а затем аккуратно побрился своим ножом. Ветер шумел в верхушках огромных сосен, напоминавших Линдейлу деревья его детства, и звук этот, сливающийся с пением птиц, заставил Джона на мгновение замереть с лезвием в руке и прислушаться к музыке, существовавшей с начала времен. На некоторое время он потерял ориентацию во времени и пространстве; после долгой изматывающей игры на выживание, он, будучи мертвым, получил возможность ненадолго забыть об опасности и увидеть окружающий мир. Сосны, пронизанные золотыми столбами солнечного света, напитанные его жаром, истекающие густыми каплями неповторимо пахнущей и мгновенно густеющей смолы. Их длинные мягкие иглы, устилавшие мелкий белый песок, дававший им жизнь, тонкие прозрачные чешуйки коры на прямых стволах, пепельных внизу... "Как спокойно..." - подумал Джонатан. - "Как спокойно быть мертвым..." На мгновение он прижал к горлу лезвие "зубочистки", ощущая его приятную прохладу, напомнившую воду глубокого озера, потом, не сдержав вздоха сожаления, отвел в сторону. Поддаться искушению сейчас означает проиграть, это будет значить, что они все же одержали над ним верх, не прилагая особенных усилий. Преодолевая охватившую его расслабленность и нежелание двигаться, Джонатан склонился к воде и поглядел на свое отражение в ней. Белая кожа, обнажившаяся под растительностью на его лице, вовсе не порадовала, да и с волосами надо было что-то делать, но он решил отложить это на потом и оглядел одежду. Здесь, кажется, было все в порядке: башмаки Джон заменил мокасинами в самом начале игры - они оставляли слишком заметный след, пончо из одеяла охотника за вознаграждением выглядело достаточно потрепанным, да и шляпа в порядке... Линдейл поймал два утиных пера, плещущихся в небольших волнах, наплывавших на песок, и заткнул их за шнурок, повязанный вокруг тульи. Теперь волосы. Он быстро собрался и, неслышно ступая по опавшей листве, будто большая хищная кошка, побежал прочь.
   Джонатан Линдейл направлялся к разрушенной хижине, служившей когда-то пристанищем для путников, по той или иной причине оказавшихся в этих краях. Построил ее какой-то старатель еще до того, как здесь начались разработки материнской жилы; он понемногу добывал серебро, выступавшее на поверхность, и давал приют редким трапперам и золотоискателям, пока один из таких путников не нашел хижину пустой. Никого это не удивило, несмотря на то, что все вещи были на месте. Возможно, обитатель этого одинокого пристанища действительно ушел оттуда взяв серебро и немного еды, соскучившись по обществу и большим городам, а может, блуждая по лесу он сломал шею или повстречал хищника - двуногого или четвероногого - какая разница? Гадать не имело смысла: на Западе люди часто пропадали без следа... Время шло, хижина, где по-прежнему раз или два в год останавливались путники, не бравшие на себя обязанность ремонтировать ее, начала разваливаться. Годы и стихия постепенно стирали дом с лица земли, пощадив только сложенный из камней очаг с невысокой трубой. Это место напоминало Линдейлу дом, каким он застал его, вернувшись с четырехлетней войны, и он не любил здесь бывать, но сейчас это было необходимо. Сверху труба была прикрыта плоским камнем, укрепленным на четырех опорах, чтобы сильный дождь не проникал в очаг через нее. Был теплый вечер; солнце уже скользнуло ниже вершин деревьев и просвечивало теперь сквозь них сбоку, роняя на стволы последние отблески золота. Оглядев остатки хижины, Линдейл был полностью удовлетворен: в трубе и очаге было полно копоти, а потому он аккуратно полез в печь и набрал черную густую сажу в пустой кисет охотника за вознаграждением. Дождя, вроде, не предвиделось, поэтому Джон решил использовать эту краску сейчас, до того как полностью стемнеет. Устроившись возле родника, бившего возле хижины и все еще аккуратно обложенного камнями, из которых вытекал и спешил дальше неглубокий ручеек, Линдейл принялся мазать волосы сажей и остановился только тогда, когда они стали совершенно черными. Закончив, Джон перевязал волосы полосками кожи в две косы и оставшуюся краску растер по незагорелому низу лица и шее. Взглянув в родник, парень остался доволен: теперь он был готов идти в город.
   Хорошенькая, но наивная дочка Флэтмана - хозяина универсального магазина, стоявшая за прилавком, очень заинтересовалась индейцем с каменным лицом и синими глазами, вошедшим в магазин и спросившим, нет ли для него работы. Она сказала, пристально разглядывая его пончо, мокасины и шляпу с утиными перьями, что не помешал бы человек, расставляюший товар на полках, грузивший бы ящики и способный иногда постоять за прилавком, а затем ее, так долго удерживаемый в относительных рамках приличия взгляд уцепился за раскраску его лица, и она, покраснев, спросила, правда ли он индеец и почему у него синие глаза. Вопрос не застал посетителя врасплох. Ни один мускул не дрогнул в лице Линдейла, который стоял прямо, скрестив руки на груди, и подозревал, что играет роль слишком картинно, но для девицы, никогда не видевшей краснокожих, за исключением нескольких, вконец спившихся, сойдет. Он рассказал ей, что является команчем, что его дед украл белую женщину и взял в свой типи третьей женой, потому как другие были уже старые, расписав всю доблесть и хитрость, проявленную при похищении. Девица слушала раскрыв рот, и Джона понесло: имитируя слегка сдавленным голосом глубоко спрятанную боль, он рассказал, как кавалерия бледнолицых вырезала все его племя, как на его глазах погибли две его жены и старая бабушка, как он один выжил и темная краска на его лице - знак глубокой скорби по его народу...
   Когда пришел хозяин, дочь сама упросила его взять на работу несчастного "последнего из могикан". Старик Флэтман не был столь наивен, и его грызло смутное подозрение, насчет этого сомнительного краснокожего, но отказать девушке не мог и согласился, предупредив Джона, что при малейшем подозрении он будет уволен. За время работы в универсальном магазине, Линдейл узнал много интересного. Раз в три месяца, в один и тот же день, из форта приезжал за провизией фургон, который сопровождали пять человек: двое на козлах, один внутри и двое верховых - все вооружены до зубов. Стандартный набор продуктов для них, как правило, откладывали в определенный угол кладовки. Заказы обычно были большие, и это экономило время: к заранее заготовленному набору добавлялись другие необходимые вещи. За время работы в магазине Линдейлом все были довольны: у хозяина и его дочки появилось больше свободного времени, а индеец работал за еду, ночлег на одеяле в углу кладовки и два доллара в месяц на сигареты. Время от времени Джон подновлял свой грим копотью из керосиновых ламп. Вечером, накануне того дня, когда должны были приехать из форта, и Флэтман, закрыв магазин, пошел домой, Линдейл положил в сумку молоток, вяленое мясо и фляжку с водой, потом вычерпал из одной из бочек, приготовленных для горнопромышленника и его людей, муку и, ссыпав в дальнем темном углу кладовки, закрыл старыми мешками. Потом он открыл окно, лег спать и проснулся незадолго до рассвета. Погрузив в пустую бочку сумку, Джон пробил в стыке между досками несколько маленьких дырочек и залез следом сам, плотно прикрыв за собой крышку, а затем изнутри подпер ее парой клиньев. Сумку он надел на плечо и стал ждать в кромешной тьме. Флэтман, пришедший утром как обычно проверить бухгалтерию, долго чертыхался, обнаружив пропажу работника, брошенные в углу одеяла и открытое окно, но, проверив кассу и поняв, что не лишился ничего кроме подозрительного команча, успокоился. Тем лучше, жалование за этот месяц платить не придется. Два доллара - тоже деньги. Потом приехали люди из форта и погрузили свои ящики и бочки в фургон, вкатив туда и ту, где прятался Линдейл. Джон упирался ногами, плечами и левой рукой в стенку, чтобы не шуметь, правой прижимая сумку. Когда бочку вкатили и поставили на место - хорошо, что крышкой вверх - Линдейл устроился поудобнее, насколько это возможно. Дорога показалась ему ужасно долгой, на некоторое время он даже задремал. Джон иногда слегка двигался, чтобы не затекли мускулы. Через несколько часов фургон все же достиг форта, о чем возвестила громкая перекличка конвоя с охранниками на вышках, после чего заскрипели ворота, и фургон, снова двинувшись с места, вкатился на территорию. Кто-то снаружи велел отогнать повозку в сарай и оставить, а продукты разгрузить на следующий день. Лошадей распрягли и увели, фургон остался стоять под навесом. Откуда-то доносился визг пил и стук молотка: видимо, возводились новые укрепления. Было жарко: по шее и спине струился отвратительный едкий пот. Прислушавшись к мерным ударам, Джон вытащил молоток и, коротко размахнувшись, стукнул по крышке, выбив ее, и та с треском вылетела и упала на пол, но шум на стройке заглушил все звуки. Дышать стало немного легче, хотя опасность возросла. Линдейл ждал, жуя в темноте полоску вяленого мяса. Наступила ночь, и все звуки стихли. Линдейл подождал, чтобы убедиться в постоянстве наступившей тишины. Вдалеке заухала сова. Джонатан вылез из бочки, подкравшись к борту фургона, приподнял натянутый тент в том месте, где он не был привязан, и выглянул из-под него наружу. Охрана бдительно следила с частокола за происходящим снаружи. Линдейл скользнул под натянутым брезентом, перевалился через борт и бесшумно упал на землю, быстро перекатился на локти, вскочил на ноги и нырнул в тень. Его мокасины неслышно ступали по земле. Мимо прошли два охранника. Линдейл метнулся к стене и замер, вжавшись в бревна, но стража о чем-то переговариваясь, смотрела только вперед. Джон пошел за ними и отстал только возле двери в главном срубе, толкнув которую, обнаружил, что она не заперта, после чего нырнул в дом. Как тень он прошел по длинному коридору мимо входа в большую комнату, в которой гуляли свободные от вахты охранники; они выпивали, играли в шашки и карты, полностью поглощенные своим занятием. Возможно, если бы не найденный сравнительно недавно обгоревший труп, стража не была бы столь беспечна. Линдейл быстрой тенью промелькнул по квадрату света, льющегося из комнаты. Он толкнул следующую по коридору дверь - за ней был чулан, оставались еще две комнаты и лестница наверх. Медленно призрак двигался в полумраке, следуя за своей тенью. Две двери. За одной из них была пустая комната, но за второй Джон нашел, что искал. Приблизившись на цыпочках, он тихонько приоткрыл дверь и заглянул внутрь. За столом, спиной к нему сидел человек, в зеркале сбоку на стене отражалась изуродованная шрамами щека. Пригнувшись, чтобы не отразиться, Линдейл скользнул за спинку стула. Человек со шрамом увидел Джона в зеркале, только когда его шеи коснулась сталь Арканзасской зубочистки.
   - Мы знакомы, не так ли? - спросил Линдейл, холодно улыбаясь углом рта. Его зубы хищно поблескивали в тусклом свете двух керосиновых ламп. Минуту Джонатан стоял неподвижно, упиваясь страхом в глазах противника, почти физически ощущая ужас жертвы и оцепенение, охватившее ее.
   - Что ж, парень, играл ты неплохо... - произнес он негромко. Ни один из преследуемых не оборонялся столь упорно, до этого человека добраться было сложнее, чем до всех других вместе взятых, и этот факт, безусловно, заслуживал уважения.
   - Я... - послышался дрожащий и хриплый голос откуда-то снизу. - Я... дам тебе денег. Десять тысяч... Двадцать!.. Они здесь, в ящике, ты можешь забрать их и уйти, я велю своим людям не преследовать тебя...
   Кожа горнопромышленника приобрела неестественный серый оттенок, он мелко трясся, и Линдейл почувствовал, как уважение к противнику уступает место отвращению. Он не знал, как объяснить этому человеку, что жизнь Анабель не стоит двадцати тысяч, что его собственная жизнь не стоит даже тех денег, которые были обещаны за его труп, что никакие миллионы не избавят его от кошмаров и не спасут душу. Не было слов, способных описать все это, не было сил и желания говорить их, не было сострадания.
   В зеркале, блестящем на стене, Джон не видел больше своего лица или рассеченной старым шрамом щеки горнопромышленника, там было только изуродованное лицо Анабель, ее глаза... Неподвижные. Обвиняющие.
   Он не мог больше смотреть.
   Он отвернулся и резко и глубоко полоснул янки по горлу, не испытывая ни сожаления, ни раскаянья. Алая кровь запятнала его рукава и бумаги на столе. Еще пару секунд Линдейл стоял неподвижно, раздумывая, имеет ли право на трофей.
   Некоторое время спустя, прикрыв за собой дверь, Джонатан бесшумной тенью скользнул по коридору. Его левая штанина пропиталась кровью, стекающей с заткнутого за пояс свежего скальпа. "Если бы ты сражался до конца, возможно, я бы оставил тебе скальп, но деньги... Что ж, это Дикий Запад, ребята. Вы сами установили правила игры, так что если просыпаетесь с целым скальпом - считайте вам повезло... А вы думали, как?.."
   Караул как раз менялся: отслужившие люди вернулись в теплую комнату и теперь перебрасывались ленивыми репликами со своей сменой, которая не спешила заступать на дежурство в сырой и холодной ночи. Промелькнув мимо, Джонатан вышел на улицу и поспешил к конюшне позади дома. Он вывел из стойла лошадь, вытащив из-за пазухи связку динамита, поджег короткий запал. За углом послышались шаги караула. Линдейл швырнул шашку под забор из-за угла конюшни и, мгновенно отпрянув назад, вскочил на спину коня.
   - Стой, кто идет? - раздался окрик часовых, и они принялись поспешно стягивать с плеч винтовки, но их голоса потонули в громе взрыва, и они упали на землю, сбитые с ног ударной волной. Линдейл сжал коленями забившегося в конвульсиях страха коня и, дико крича, направил в облако дыма, скрывающего образовавшийся в стене пролом. Крик Джона напоминал мятежный клич южан и военный вопль индейцев одновременно. Ему вслед раздалось несколько выстрелов с вышек, но все произошло слишком неожиданно, и часовые были слегка контужены взрывом и оглушены криком Линдейла, поэтому они слишком поздно вскинули ружья к плечу, не успев сфокусировать взгляд на прицеле - мишень уже была вне досягаемости...
   ... Последний человек спивался в Амарилло. Страх уничтожил его раньше пули. В одну из прекрасных ветреных ночей Линдейл ждал его у выхода из бара, там, куда не долетал свет фонаря...
   Он давно забыл их имена, да они его и тогда не очень-то интересовали. Даже как звали парня из Амарилло, а ведь всего пару дней назад помнил.
   Джонатан Линдейл открыл глаза и чиркнул спичкой. "В какой-то момент прошлого я дошел до пределов человеческой боли, наверное, все дело в этом... - думал он. - До той черты, за которой что-то надламывается в тебе, и тогда человек сводит с жизнью счеты, сходит с ума или находит выход в полном уходе от реальности, погружаясь в религию и мистические учения... Дойдя до той грани и переступив ее, я должен был просто приложить дуло к виску и спустить курок, разом покончив со всем, но не сделал этого, потому что слишком сильно ненавидел. Жажда мести заставила меня подняться из могилы. Увлекшись ею, я упустил момент, боль стала хронической, и я сжился с ней, став одним целым. Годы летят, а Джонатан Линдейл все продолжает жить по инерции, так и не найдя выхода, а то время упущено безвозвратно, быть может, тогда, в соснах, а может, гораздо раньше". Он выкурил сигару, глядя на заснеженные скалы за окном, и понемногу обрел равновесие. Потянувшись за бутылкой рома, Джон обнаружил, что она почти пуста. Жидкости, плескавшейся на донышке, было явно недостаточно для того, чтобы утопить в ней дурные сны. "Придется выйти за виски", - подумал он и начал одеваться, напевая в полголоса:
   - О, Полли, о Полли, я ушел воевать,
   Обнял старого отца и плачущую мать.
   Край родной оставил, все чужое кругом,
   Я мятежный солдат и далек мой дом...
   Застегнув рубашку, натянув штаны, Джон подошел к умывальнику и, налив воды в таз, вымыл лицо и глаза. На минуту прервав пение, прополоскал горло и, сплюнув, взял полотенце. Закончил он на фразе:
   - Нальем по чашке бренди иль по стакану вина.
   Его голос чуть вздрогнул на слове "любовь", и он, резко оборвав пение, решительно направился к двери. Взявшись за ручку, он внезапно замер, услышав голоса. Один из них явно принадлежал Моргану.
   - Мой старик тоже... Тоже тронулся за удачей в сорок девятом...
   Линдейл выпустил ручку и немного подождал, пока успокоится быстро стучащее сердце. "Какое до этого дело мне? - спросил он сам себя. - Однако сложно не признать, что у нас больше общего, чем может показаться с первого взгляда".
   Толкнув дверь, Линдейл вышел из комнаты, и лицо его расплылось в широкой улыбке при виде индейца.
   - Эй, Летящее перо, какими судьбами?
   - Я тут ненадолго, - ответил индеец, вываливая на стойку шкуры и икая. - Что скажешь о бобрах? Берешь?
   - Минутку. Прошу прощенья, - сказал Джон и обратился к бармену. - Эй, Боб, есть чего-нибудь пожевать?
   Тот мгновенно вытащил из-под стойки несколько полос вяленого мяса и протянул хозяину.
   Линдейл сунул одну в рот и, вытерев руки, аккуратно расправил серебристый темный мех.
   - Да, - сказал он, жуя. - А шкуры гризли у тебя нет?
   - А как же! - Летящее перо поднял с пола свой тюк и, вытащив шкуру, взгромоздил ее на стойку. - Я тебе бесплатно отдам, как подарок. Зима предстоит суровая, а следующая будет еще холоднее. Нельзя, чтобы твой сын мерз долгими вечерами.
   - Мой сын, ты шутишь... - расхохотался Линдейл и тут же прекратил, чуть не подавившись.
   - И никаких но, юноша! - оборвал его индеец. - Ты еще жив. Я тут ребенка в лесу нашел и о тебе подумал. Маленький такой... Родителей индейцы подстрелили. Я его в церкви оставил и медальончик его матери прихватил - человек должен знать свою мать.
   - Ты подожди, я сейчас, - уклонился от разговора Джон и скрылся в своей комнатке, но через мгновение снова появился с бумажником в руках. Быстро подсчитав в уме стоимость сваленных на стойку шкур, Линдейл расплатился.
   - Как дед? - поинтересовался он, закладывая в рот следующую полоску мяса и нарочито игнорируя всех присутствующих, кроме индейца.
   - Жив, - ответил Летящее перо. - Люди радуются, что в племени есть еще один мудрый человек, к тому же неплохой шаман. Но он по-прежнему не желает видеть белых людей.
   Джонатан вспомнил, как в последний раз видел Ричарда Линдейла, очень много лет назад. Старик сидел перед типи, завернувшись в одеяло, и курил. Он не узнал внука, обозвал его всеми известными словами и даже запустил в него грязью, прежде чем Джонатан успел приблизиться. Вероятно, годы войны изменили меня, само выражение моего лица, думал Линдейл-младший. В тот же вечер, наблюдая за дедом издалека, он поделился своими соображениями с Летящим пером. Индеец не согласился и рассказал то, что знал со слов самого старика. Ричард Линдейл проклинал всех белых людей за развязанную ими войну и за то, что ему не позволили сражаться и умереть бок о бок со своими потомками. В шестьдесят третьем он развернул список погибших под Геттисбергом, принесенный ему старым слугой, и увидел две фамилии, идентичных его, одну под другой. Джонатан Линдейл. Дважды. Трагическая ошибка, опечатка, навеки разбившая ему сердце, он даже не заметил отсутствия сокращенного "младший" во втором случае. В тот же день, оставив поместье на старого верного Соломона, Ричард со своей второй женой - индианкой, уехал туда, где раскинуло типи племя ее отца.
   Джонатан Линдейл вздохнул. Прожевав мясо, он вытащил из кармана платок, аккуратными, отточенными движениями помакнул губы и вытер руки.
   - Куда идешь? - спросил он индейца. Летящее перо качнулся и махнул рукой в неопределенном направлении.
   - Ты что, пил? Я же предупреждал... Сколько раз...
   Икнув, индеец взвалил на себя одеяла и неуклюже проковылял к выходу. Морган, Линдейл и бармен проводили его взглядами. Дверь хлопнула, но удар был такой силы, что она на мгновение открылась вновь, впустив в помещение вихрь снега. За белой пеленой, правда уже изрядно поредевшей, никого не было - только огромный черный ворон отрывисто каркнул на резко отскочившую от косяка дверь, вздыбив перья и сверкая черными глазами, затем он взлетел, хлопнув крыльями, и растворился в белизне; дверь захлопнулась; обернувшись к Линдейлу, Морган увидел желтый волчий отсвет в его зрачках, который, впрочем, мгновенно угас.
   - Можешь отдохнуть, - сказал Джон бармену, а когда тот быстро ушел, сгреб со стойки шкуры и отнес в свою комнатку, но затем вернулся, не закрыв за собой дверь. Налив себе стакан, и выпив его, он спросил:
   - Что, пришел за реваншем?
   - Отчасти, - сказал Морган, поднимаясь. - Я пришел об Оуэне поговорить.
   - А что с ним? - в голосе Линдейла не было притворства.
   - Да маршалл тут мне сказал, что он из города уехал, - произнес Морган, растягивая слова, он чувствовал, как внутри него все сжимается от острого чувства опасности. - Ты в это веришь?
   Линдейл холодно усмехнулся.
   - Нет, - ответил он. - А что?
   - Ночью он на почту пошел, но обратно так и не вернулся. Ему дважды пришлось миновать лавку Черрингтонов, а вчера там было небезопасно. За пределами света очень сложно увидеть дуло револьвера.
   Линдейл побледнел слегка, но голос его звучал все так же твердо:
   - Возможно, но я его не видел.
   - А потом его обгоревший труп нашли на дороге, - добавил Морган, следя за реакцией Джона. - Я надеюсь, ты не скажешь, что он случайно забрел в лавку перед пожаром, или сам поджег ее и не сумел выбраться?
   Линдейл чуть-чуть изменился в лице, как будто действительно ничего не знал и обвинение задело его, но Джуннайт был слишком опытен, чтобы купиться.
   - Той листовкой он нажил себе немало врагов, - заметил Линдейл, - а подстрелить его могли и возле редакции, и внутри. Даже на почте...
   Морган всхлипнул от смеха.
   - Только не пытайся меня убедить, реб, что это дедушка Бенингтон!..
   - Там был кое-кто еще, и тебе об этом прекрасно известно. Я не дедушку имею в виду, это должен был бы понять любой, даже если он всего лишь тупой выродок из Канзаса, - грубо и резко оборвал его Линдейл. Морган почувствовал, как жар приливает к голове.
   - Я не... - начал он, но Линдейл грубо оборвал его снова:
   - Хорошее алиби, черт возьми! Слишком гениально для канзасца, но для его хозяев в самый раз. Однако ты был вчера на почте, или, скажешь, это не твое?
   Он вытащил из кармана и небрежно швырнул на полированную стойку бара смятый продолговатый конверт. Похолодев, Морган схватил его и трясущимися руками расправил. Его самые худшие предчувствия подтвердились: адрес друга Оуэна, написанный аккуратным почерком издателя, обрушил последние надежды. Сунув руку в конверт и не обнаружив там письма, Морган поднял глаза на Линдейла, готовый ко всему. Поняв его взгляд, Джон вынул из кармана листы с типографским шрифтом и рукописными каракулями и, свернув их в трубку, поджег от сигары. Рванувшись к нему через стойку, Морган выбросил вперед пальцы, пытаясь вырвать письмо из рук Линдейла, но тотчас же отдернул их от полыхнувшего огня. Джон бросил горящую бумагу в плевательницу и улыбнулся Джуннайту в лицо.
   Внезапно обретя ледяное спокойствие, Морган поднял конверт и, согнув, сунул его в задний карман брюк, а затем сложил руки на груди.
   - Я могу послать еще одно письмо, - сказал он с опасным равнодушием.
   - Да, - согласился Линдейл. - Но кого это интересует там?
   Заметив недоумение на лице Моргана, Джон пояснил:
   - Восток живет своими проблемами. Людям гораздо важнее цена акций или их семейные дела, чем происшествие где-то в глуши, о которой они вообще никогда не слышали. Меня попросили перехватить письмо, и я сделал это. Вернее, мой человек. Боссы железной дороги конечно заинтересованы в том, чтобы ее строительство и дальнейшее использование были безопасны, но проект слишком дорог, чтобы пускать его в обход из-за одного убитого в перестрелке человека. Эта статья может появиться только на последних полосах, а их редко читают большие люди, к тому же кто обязан верить тому, что написано? Таких вещей, как убийство, случается много в больших городах, и колонки криминальных хроник пестрят их описаниями. Кому интересен Иглз-Нест?
   Циничность этих слов покоробила Моргана, но он не мог не признать их правоту: каждого всегда больше интересуют свои проблемы. И справляться со всем приходится тоже в одиночку.
   - Не расстраивайся, парень, так часто бывает, - опершись ладонями на стойку и приблизив свое лицо к Моргану, продолжал Линдейл, и глаза его лихорадочно горели, а голос звенел как натянутая струна. - Добрейший мистер Линкольн и весь север вместе с ним, рыдая над творением истеричной жены священника, повествующей о смерти старого раба, как-то забыли, или не удосужились подумать о тысячах реальных, живых мужчин и женщин - белых или черных - неважно, которых поглотила развязанная ими война. Да, это мы первые вступили в бой, но нас долго к этому толкали. У нас отобрали то, что гарантировала Конституция, черт возьми! Держу пари, это было очень трудное решение, как некоторые говорят, но они прекрасно знали, что за этим последует. Я всегда думал так же, как мой отец: люди, живущие в одной стране, сумеют договориться, если политики не столкнут их лбами, но больше я в этом не уверен. Я ни в чем больше не уверен... Даже не знаю, кому больше повезло: мертвым или живым, тщетно ищущим свое место в этом мире, навсегда выбитым из своей реальности...
   - Отпусти ее, - не повышая голоса, сказал Морган, и это прозвучало как-то жутко в контрасте с возбужденным монологом Линдейла, больше похожим на горячечный бред.
   - Что? - резко переспросил Джон, не расслышавший сперва его слов, едва поспевая за своими разбегающимися мыслями.
   - Ты не виноват в ее смерти, - негромко проговорил Морган, - и она не виновата, что умерла. Почему бы не отпустить ее призрак?
   Глаза Линдейла, полные злобы, со светящимися желтыми точками боли в зрачках, приобрели выражение волка, загнанного в угол.
   - Я не могу, - тихо сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно. - Не я держу ее, она меня не отпускает.
   Такого он не говорил никому другому. Нехорошее ликование заполнило Моргана, когда он, почувствовав слабое место, не преминул зацепить его еще раз.
   - Ты обманываешь себя, Линдейл. Ты цепляешься за прошлое. Месть не помогла, так ведь? Время не повернуть вспять, ее не вернуть, но ты продолжаешь верить, что это возможно. Не пора ли очнуться?
   Дрожь пронзила все тело Линдейла, и у Моргана вырвалось помимо его воли:
   - Ты делал то, что должен был. Действовал правильно, иначе было нельзя.
   - Много ты понимаешь, канзасец...
   Морган рванулся вперед. Его щеки пылали. Он коротко размахнулся, но Джон уклонился от его кулака и ударил в ответ, заставив противника отскочить и остановиться, чтобы сохранить равновесие.
   Глаза Линдейла вспыхнули, но мгновенно потухли:
   - Красивый шрам, - холодно процедил он и, едва заметным молниеносным движением руки подняв кочергу, отвел ею край воротника куртки Моргана. Инстинктивно отшатнувшись, Джуннайт дернулся было к револьверу, но острие, упершееся в его горло, чуть повыше широкой белой полосы, остановило его.
   - Видно, некрепкие веревки в тех краях, откуда ты родом, делаются, - проговорил Линдейл, улыбаясь краем рта; вытянутая рука, сжимающая рукоятку, не дрожала.
   - Нет, просто я - счастливчик, реб, - нагло ответил Морган, чувствуя, как внутри по телу его блуждает смутный сгусток прохладного ужаса, и почти не мигая.
   - Я бы этого не сказал, - Линдейл больше не улыбался. - Твое горло слишком часто оказывается не в том месте в неподходящее время и тащит за собой дурную башку.
   - Все еще может измениться, - парировал Морган, вытаскивая из кармана сигарету. - Можно?
   Линдейл кивнул, удивляясь странным образом пробуждающейся симпатии к противнику. Вдохнув терпкий дым, Морган закрыл на мгновение глаза, в одну секунду заново пережив панический ужас Манассаса, холод ночей, боль и унижение Анденсонвилля, мертвую луну в пустом бездонном небе; дым тонкой струйкой, слившись с дыханием, сочился из его приоткрытых губ. Он так и не понял, зачем Бог, равнодушный к страданиям военнопленных, сохранил ему жизнь. Гибель была неминуема: оружие охранника, винтовки часовых. Тот камень, убивший Алекса... Морган не помнил, как смог поднять его, а упасть под копыта коня вообще не составляло труда при его тогдашней слабости, когда все двоилось в глазах от голода. Почему же он сумел выжить? Не просто же так? Наверное, теперь уже этого не узнать. Морган открыл глаза. "Неважно", - подумал он, усмехнувшись и так сильно втянув в себя дым, что сжег сразу полсигареты. Он бросил окурок на пол и растер сапогом по доскам; Линдейл все так же смотрел на него, не купившись на уловку.
   Будто птица, завороженная змеей, стоял Морган не в силах пошевелиться, хотя точно знал, что сделает в следующий момент и каков будет финал. Мгновение затягивалось, чтобы неожиданно взорваться грохотом выстрелов. Взгляд Линдейла всего на секунду метнулся к мутному окну, тотчас же вернувшись обратно, но этого мгновения хватило, чтобы Морган успел молниеносно и бесшумно отступить назад, выхватив револьвер, отдергивая курок. Едва его слуха коснулся слабый щелчок, Линдейл не оборачиваясь и не медля ни секунды, грохнулся за стойку там же, где стоял, и пуля, просвистев сквозь то место, где секунду назад была его голова, разбила бутылку на полке бара. Все произошло так стремительно, что сначала Моргану показалось, что он попал, и стрелок медленно сделал шаг вперед, вытянув шею и опустив револьвер. Остатки виски медленно вытекали сквозь трещины в корпусе бутылки. Внезапно Линдейл выскочил из-за стойки, как игрушка на пружине выскакивает из ящика, и поднялся в полный рост, сжимая в руках обрез дробовика, раннее лежавший на трех ремнях, подвешенных снизу под стойкой. Зрачок Моргана рывком заполнил глаз. Свалившись на пол, парень мгновенно перекатился на спину, покрепче ухватив рукоятку револьвера, а Линдейл всадил содержимое одного из стволов в пол в дюйме от лица Джуннайта. Щепки оцарапали левую щеку Моргана, оставив отметины, симметричные едва заметному рубцу с предыдущей ночи, стрелок торопливо подкатился под столик в углу и, схватив за ножки, опрокинул его, превратив в своего рода баррикаду. Он не повернется спиной к врагу и не побежит от него, утверждала гордость, заглушая страх. Морган вскинул смит-вессон, который легче было перезаряжать, и выстрелил. Сверху послышались тревожные голоса, где-то в отдалении грохнул еще один выстрел, и наступила тишина. Несколько мгновений Морган лежал неподвижно и тихо, ловя каждый мимолетный шорох. По лестнице застучали легкие, будто капли дождя, шаги. Морган осторожно выглянул. Алиса, бросив быстрый взгляд по сторонам, но никого не увидев, пробежала через зал и исчезла в ведущих на улицу дверях. Створки качнулись и застыли.
   - Эй, канзасец, - прервал молчание Линдейл, в его голосе явно сквозила издевка. - Что, струсил? Чуть порохом запахло, и ты - в кусты?
   Морган выстрелил, пуля с глухим стуком врезалась в дерево. Ответный огонь не медлил и заставил его пригнуться. В крышке стола появилась аккуратная дырка. Счистив пальцем мелкие щепки, Джуннайт приник к ней глазом, но никого не увидел.
   - Сам хорош, реб! - крикнул он, приложив ко рту ладонь. - Сидишь за стойкой, как белка в дупле...
   Он толкнулся ногой и, отвратительно взвизгнув, стол на полдюйма приблизился к стойке. Если под его прикрытием подобраться вплотную, то, когда Линдейл поднимется с ружьем, можно будет выстрелить снизу. Наверняка.
   - Думаешь меня задеть? - рассмеялся Линдейл. Морган лег на пол и аккуратно начал перезаряжать револьвер.
   - Эй, Каин, - крикнул он, - где Авель, брат твой?
   - Разве я сторож брату своему? - принял вызов хозяин салуна. Пуля ударила в край стола, Морган едва успел пригнуться, и отскочила рикошетом.
   - Черт возьми, канзасец, - в ярости крикнул Джон. - Ты все еще думаешь, что я...
   - Думаю? - отозвался Морган. - Готов поклясться!
   Он выстрелил, но неосторожно приподнялся слишком высоко, и новая пуля чиркнула его по уху. Зажав его ладонью, Джуннайт разразился отборной бранью.
   - Черт возьми, канзасец! - голос Линдейла стал насмешливо вызывающим. - Во всех нас есть немного крови Каина!
   - Ошибка, реб! - издевательское, высокомерное торжество от сознания того, что враг наконец-то допустил оплошность и теперь его ход, наполняло каждое слово Моргана. - Пробел в аристократическом южном образовании, Саар!
   Он передразнил южный акцент.
   - Ты забыл Сифа, миста-ар.
   - Сиф явно не был твоим прародителем, - вспыхнул Линдейл, чтобы скрыть свое замешательство. - Ни твоим, ни моим. Скорее всего только одна миссис Черрингтон во всем городе имеет право претендовать на родство с ним.
   Острая игла беспокойства пронзила Моргана, он толкнул стол ближе и крикнул:
   - Скажи, что с ней, подлец!
   - Я позаботился об этом, - откликнулся Линдейл. Он заметил небольшое продвижение стола и знал, что уязвимость его собственной позиции состоит в ее неподвижности. Морган похолодел, почувствовав, как от страха немеют кончики пальцев на рукоятке и курке.
   - Только тронь ее, мерзавец! Увидишь, что будет!
   Вскочив на ноги, он выстрелил раз, другой, третий. Салун наполнился звоном разбитого стекла. В ответ раздался откровенный, неприкрытый смех, заставивший его остановиться и нырнуть вниз.
   - Я же сказал, ты меня не знаешь, - крикнул Джон, поглаживая за стойкой дуло обреза. Осколки стекла зацепили его, но не сильно. - Мы оба знаем, что ей нелегко будет выжить, потому что знаем людей, с которыми она столкнулась. Потому что сами убивали, и печать Каина на тебе, как и на мне... Ведь когда ты встретил газетчика впервые, ты тоже был не прочь его застрелить, а?
   Верно. Морган заменил заряды.
   - И все же... - стрелок вдруг замер, испуганный собственной догадкой, - Господь не истребил Каина.
   - Тогда люди, стараниями одного Сифа, заселили бы землю гораздо позже, - Линдейл громко сплюнул на пол. - Ты как, стрелять будешь или болтать? Какая тебе разница?
   - Мне интересно, откуда берутся такие ублюдки, как ты, реб, а время у меня есть, - огрызнулся Морган, толкнув стол еще немного вперед. - Он мог послать Еве другого сына, как послал Сифа взамен Авеля, так ведь? Но Он сказал: за то всякому, кто убьет Каина, отомстится всемеро...
   - Ну, а ты как думаешь? - усмехнулся Линдейл. Канзасец, поймав его на рассеянности, решил порассуждать. Пусть говорит до конца. Время терпит.
   - Думаю... - Морган на минуту умолк, - Каина тоже мучили кошмары, это была его кара и смерть была бы избавлением. А может, он даже осознал весь ужас совершенного. Он не говорит прямо, но, наверное, это так.
   - Ты думаешь, все может быть прощено? - Линдейл сидел, прижавшись спиной к стене, положив ружье на колени, и улыбался при мысли о глупой идее, которая могла зародиться только в голове самоуверенного янки.
   - Не знаю... - Морган говорил правду. - Просто, пришло вдруг в голову.
   Наступила отчетливая звенящая тишина, и Джонатан Линдейл внезапно услышал сквозь открытую в заднюю комнату дверь, как кто-то тихонько стучит в окно условленным сигналом. "Все равно позиция невыгодная", - подумал он и, зарядив дробовик, сунул оружие и патроны на прежнее место - в ременные петли под стойкой.
   - Эй, Линдейл! - донесся до него крик Моргана, сопровождаемый визгом скользящего по полу стола. - Ты чего, уснул?
   Джонатан вскинул револьвер и выстрелил не глядя.
   - Получи, янки! - крикнул он, а потом добавил уже спокойнее, но все же достаточно громко: - Береги горло, парень. Мой тебе совет.
   Морган ответил шквалом огня с двух рук, разом опустошив оба барабана своих револьверов. Посмеиваясь над его яростью, Линдейл на четвереньках прополз в свою комнату. Там он надел брошенную на диван шубу, не без труда раскачал немного примерзшую раму окна и, подняв ее, протиснулся наружу. Спрыгнув в снег, Джон приземлился на ноги и, порывшись в кармане, опустил в ладонь стоящего рядом Билли четвертак.
   - Начинается? - спросил он.
   - Похоже, - сказал Билли. - Они здесь, те и другие, у всех оружие, и они не расходятся, держатся вместе.
   - Ты молодец, - сказал Линдейл. - Возьми еще четвертак, беги домой и сиди там, что бы ни случилось. Носа на улицу не показывай, ты меня понял? Послушаешься, получишь еще.
   Билли кивнул и побежал задами в сторону дома, петляя между подсобными постройками.
   Джонатан Линдейл закрыл окно, застегнул шубу, поднял воротник и завернул за угол, направляясь на центральную улицу, откуда раньше доносились выстрелы.
  
   Морган Джуннайт почувствовал, что что-то не так, когда ощутил холодный воздух на своем лице. Он осторожно позвал:
   - Эй, Линдейл.
   И когда не получил ответа, осторожно высунул из-за стола шляпу. Никакой реакции. Толкая стол ногами, Морган приблизился к стойке. Тишина.
   - Эй, поганая южная собака! - крикнул он, сжимая в руке револьвер. - Ты трус! Не прячься от меня, давай встретимся честно, лицом к лицу.
   Никакого ответа. Решившись, Морган вскочил и бросился на стойку, сжимая оружие в вытянутых руках.
   Он лежал на животе на полированном дереве и, свесив голову, оглядывал пространство внизу. Никого. Морган поднял голову, и его глаза устремились к окну. Снег, наметенный ветром снаружи на стекло, был сметен.
   - Мерзавец, - выразительно сказал Морган и, оттолкнувшись, спрыгнул на ноги. Выпрямившись и зайдя за стойку, он прошел в комнату Линдейла, чтобы осмотреть ее изнутри. Его палец пробежал по корешкам книг на полке, названия которых он не был в состоянии прочесть. Взгляд обшаривал пространство. Он взял с тумбы возле кровати почти пустую бутылку рома, зубами вытащил пробку и одним глотком прикончил спиртное. Пальцы его тряслись от начавшего спадать напряжения. Почувствовав, что выпивки явно недостаточно, Морган поставил пустую емкость на место и вышел к разгромленному бару. Приложив некоторое усилие, стрелок отыскал несколько уцелевших бутылок подкрашенного спирта. Джуннайт выбрал одну, поставил на стойку, потом проделал тоже с относительно чистым стаканом. Резкий звук заставил его замереть и, выдернув из-за пояса оба револьвера, взвести курки. Ничего не произошло, и он осторожно оглянулся.
   Кочерга, которая не так давно упиралась в его горло, не замеченная, стоявшая раннее у стены, куда ее прислонил Линдейл, теперь валялась на полу. Вероятно, Джуннайт сам задел ее, когда искал стакан.
   Морган убрал револьверы, трясущимися от уходящего напряжения руками налил себе индейского виски и, привалившись к стойке, чтобы удержаться на ногах, залпом проглотил спирт. Это вернуло стрелку часть сил, как ему показалось, а уверенности придало точно.
   - Трус, - бросил он дверям и, осмелев, добавил, - пулю тратить на него не стоит.
   Эта ложь оказалась никуда негодным объяснением его явного бессилия перед этим человеком и, чтобы прогнать неприятное ощущение и отвратительные мысли о собственной трусости, парень налил себе еще два стакана, опустошив бутылку. Он поставил их рядом, вглядываясь поочередно в золотисто-коричневую глубину каждого, потом выпил: сначала один, потом другой.
  

* * *

  
   Напевая старую колыбельную, миссис Черрингтон вышла из церкви, покачивая ребенка. Шел редкий и влажный снег, он быстро проносился от низких темных туч к земле, танцуя в потоках ветра, окутывая деревья кружевными перинами, оседая на волосах женщины. На мгновение подняв голову, миссис Черрингтон увидела Мертона, идущего посреди улицы; что-то в его походке и взгляде насторожило ее, и она замерла, прижавшись спиной к стене, прижав к себе ребенка и провожая одинокую фигуру взглядом. Этот спившейся человек выглядел лучше, чем обычно и, скорее всего, был более - менее трезв: по крайней мере его не шатало от встречного ветра. Неудачливый скотовод остановился в нескольких шагах от миссис Черрингтон, оглядев улицу, достал из кобуры револьвер и, выстрелив вверх три раза подряд, громко крикнул:
   - Эй, Уилберн! Я еще раз вызываю тебя! Выходи на улицу, если не боишься встретиться со мной лицом к лицу, как мужчина!
   Он подождал немного и, не дождавшись ответа, снова выстрелил в воздух, потом перезарядил револьвер, сунул его в кобуру и прошел мимо женщины, даже не заметив ее. Ярдов через сто Мертон остановился и, резко развернувшись на каблуках, пошел обратно. Взгляд его, как заметила миссис Черрингтон, был устремлен в одну точку и, проследив его, женщина увидела Уилберна, быстро пересекавшего улицу, за спиной которого от стены отделились два силуэта и начали карабкаться на стену; Мертон, всецело поглощенный созерцанием противника, их не заметил. Снова взглянув на бывшего ранчеро, она вдруг поняла, что именно насторожило ее в его глазах и, похолодев, вжалась в стену, жалея, что не в силах стать невидимой. Ей хотелось бежать как можно скорее с этого места, но ноги будто приросли к земле, она не могла даже пошевелиться. Двое мужчин, однако, не обращали на нее никакого внимания, скорее всего просто не замечая.
   - Эй, Уилберн! - хриплый пропитой голос Мертона сотряс улицу. Что-то сверкнуло на крыше за его спиной, миссис Черрингтон показалось, что это две подзорные трубы отразили солнце, на миг прорвавшееся сквозь завесу туч. Мертон стоял, выпрямившись, словно став выше ростом, слегка качаясь на широко расставленных ногах, передвинув вперед вытертый от времени пояс с древним кольтом, - одной из первых моделей - и жалел о том, что так и не попал в Калифорнию. Снежинки легко касались его лица, исчезая бесследно или вмерзая в усы. Резко обернувшись, Уилберн как будто расслабился. Он приехал в город, потому что вот-вот могла начаться решающая схватка, а у нападающих всегда больше шансов на успех. Второй причиной было то, что он не хотел находиться в Сван-вэлли, когда туда нагрянут наемники с "Ленивой М". Уилберн сказал поселенцем правду: за эту землю он, не скупясь, отдаст все их жизни, если понадобиться, кроме своей собственной. Он был уверен, что обманутые им люди, твердо верящие в каждое его слово и готовые повиноваться, каким бы ни был приказ, выступят наравне с наемниками, они пошли бы в бой, даже не имея оружия, потому что поверили ему и его сказке об общине равных людей. Они были неграмотными и не читали утопистов, в отличие от своего вождя, а вот Уилберн в свое время получил неплохое образование. В его сумке лежал "Капитал" Маркса, когда он, вовремя сбежав из какого-то городка, где продавал горожанам снадобье, лечащее корь, бронхит, малярию и еще десятка два разных болезней, включая облысение, случайно встретил в пустыне караван, движущийся в Калифорнию. Уметь сбежать вовремя и не попасться линчевателям - было искусством, которым Уилберн чрезвычайно гордился, но в этот раз он немного не рассчитал нужное время и пришлось улепетывать, оставив в номере отеля не только деньги, спрятанные под половицей и гардероб из шести костюмов, но и всю батарею склянок со снадобьями, кормивших его на протяжении трех лет. Неудачливый шарлатан обладал отличной памятью, несколько лет назад, проезжая через Денвер, он услышал о горных пастбищах "Ленивой М" и, движимый любопытством, крутился в окрестностях ранчо, пока не узнал все, как следует, и не решил, что это место надо взять на заметку, вдруг в будущем пригодиться. В тот день, когда он встретил караван, в карманах Уилберна было пусто, как и в желудке, но изворотливый ум - неотъемлемая часть его профессии, был все еще при нем, и он сразу начал работать, припоминая виденную когда-то землю и на ходу изобретая новую аферу, которая теперь была на грани осуществления. А дальше... У Рика и других, кого он прикормил по пути сюда, не дрогнет рука покончить со всеми, кто по недоразумению останется в живых, похоронив в одной из бездонных трещин в скалах. И все будет тихо, спокойно, потому что никто не знает, что караван повернул со своего пути, и все спишут на индейцев. Такое часто случается. Какое счастье, что исчез этот зануда - издатель, который вечно совал нос, куда не следует...
   Однако в фигуре, стоящего напротив человека, Уилберн почувствовал новую преграду на своем пути и резко спросил:
   - Чего тебе?
   Отраженное солнце мигнуло и снова на секунду возникло над крышей, и миссис Черрингтон внезапно догадалась, что это, но было поздно...
   - Я пришел по твою душу, - ответил Мертон. - Можно ненавидеть людей, говорящих правду, но убивать их я тебе не позволю.
   С этими словами он рванул револьвер из кобуры, ошалевший от восторга ощущения собственной скорости. Выстрелы разминулись лишь на секунду, слившись в один, длиннее обычного, всколыхнув на мгновение прозрачные холодные кружева, и пуля Уилберна взметнула снег, а Мертона, получившего удар в грудь и потерявшего прицел, свистнула в дюйме от шеи противника, уносясь в молочное небытие. За секунду до этого из стволов на крыше синхронно вырвалось пламя, и миссис Черрингтон, не удержавшись, вскрикнула, сразу закрыв рот рукой, поняв, что открыла свое присутствие... Мертон, судорожно втянув в себя воздух, рухнул на колени в снег. Из его груди резкими толчками в унисон слабеющему сердцу вытекала ярко-алая кровь, мгновенно твердея блестящей коралловой коркой. Уилберн, услышав крик, моментально обернулся и его глаза столкнулись со взглядом женщины, только что соскользнувшим с крыши, откуда моментально исчезли сделавшие свое дело дула ружей. Миссис Черрингтон остолбенела, крепко прижав ребенка к себе, не в силах поверить в то, что это все происходит с ней на самом деле. Расширенными ужасом глазами смотрела она в безразличное лицо Уилберна, удивляясь, как ее сердце не остановилось от страха. Он медленно поднял вытянутую вперед руку с револьвером, прикрыв левый глаз; он не торопился. Черное дуло, гипнотическое, как зрачок змеи, медленно поползло вверх и было уже довольно высоко, когда стоящий на коленях Мертон внезапно поднял взгляд от окровавленной куртки и, нечеловеческим усилием вскинув револьвер, нажал на курок. В последний момент слабость перекосила тяжелое оружие в руке, и пуля разметала снег в дюйме возле сапог Уилберна. Резко развернувшись на каблуках, он увидел, как выпал револьвер из пальцев Мертона. Ранчеро удивленно разглядывал свои руки, будто видел впервые в жизни. Оглянувшись, Уилберн не нашел уже миссис Черрингтон на прежнем месте и громко чертыхнулся, пнув ногой снег.
   - Никуда эта баба не денется, - успокоил он сам себя и снова обратил взгляд на поверженного противника.
   Несколько мгновений Мертон еще стоял на коленях, покачиваясь и удивленно глядя на снежинки, окрашивающиеся красным при соприкосновении с его внезапно потемневшими брюками, а потом повалился на бок, выкашливая черные сгустки. Мягкие волны снега опускались на его вздрагивающую спину. Подойдя ближе, Уилберн склонился над Мертоном с хищной усмешкой:
   - Допрыгался, пьянь. Я всегда знал, что этим кончится. Не проси меня тебя прикончить, мне доставляет удовольствие смотреть, как ты умираешь.
   Мертон задыхался в снегу, борода и усы его мгновенно смерзлись, окрасившись в темный, почти черный цвет, но у него хватило сил поднять голову и взглянуть в глаза своему убийце.
   - Придет и твой черед, - прохрипел он, глядя, казалось, куда-то в иной мир, и в голосе его звучало торжество. - Расплата близка, и тот, кто стоит за... твоей спиной, ждет...
   Уилберн в панике оглянулся, но позади улица была пуста.
   - Ты увидишь его, когда время придет... - продолжал умирающий, пытаясь улыбнуться, - Твои люди отвернуться от тебя... Когда предал один раз... легко сделать это снова... Я все видел. Ты...
   Он попытался вздохнуть, но внезапно уронил голову в снег и, дернувшись, застыл. Уилберн, с перекошенным гримасой ужаса и отвращения лицом, осторожно, будто чего-то опасаясь, перевернул тело носком сапога. В его мозгу засел пробужденный словами пьяного, дремавший там несколько лет призрак Нейтона Гринуотера, точнее его взгляд, когда они бросили его там, в пустыне, населенной враждебными индейскими племенами, за много миль от воды, отобрав у него все ценное, включая лошадь и ружье.
   Страх пробрался внутрь Уилберна, распустив там свои холодные липкие щупальца. Мертон видел?.. Сколько еще человек знает об этом, если его слова не были блефом? Кому он успел рассказать?..
   Дело было в том, что Гринуотер хотел в Калифорнию и, будучи вожаком каравана, не желал поворачивать, отказавшись от давней мечты и довериться пришельцу, который не был с ними и недели, но уже претендовал на лидерство. Люди, ухватившись за предложение, умело вброшенное Уилберном и полностью уверовав, что это именно их идея, решили оставить Гринуотера, и пусть делает, что ему нравиться. Однако, прислушавшись к мнению новоявленного лидера, они посчитали так же, что лишние фляга с водой, ружье и лошадь гораздо полезнее и важнее для каравана, чем для отщепенца, ибо что значит его жизнь по сравнению с выживанием общины, которая вскоре должна осесть на земле обетованной и своим процветанием подать пример всей стране...
   "Это был блеф, конечно, только блеф... Он не мог видеть, - успокаивал себя Уилберн. - Или... все-таки мог?" Хозяин Сван-вэлли лихорадочно думал, напрочь позабыв о миссис Черрингтон. Мертон, конечно, не решился бы на открытый бунт, опасаясь разделить судьбу Нейтона, но, без сомнения, поспешил бы поделиться своими наблюдениями с другими. "Поселенцы все еще верят мне, это главное, - размышлял Уилберн, пытаясь нащупать точку опоры во внезапно зашатавшемся мире. - Значит, если даже он проговорился, они не обратили на его рассказ внимания... Но сказал ли он кому-то здесь, в городе..." Неуверенность разъедала спокойное самодостаточное равновесие в душе Уилберна, как кислота. Он поймал себя на том, что в какой-то момент шарахнулся от собственной тени. Протерев глаза кулаком, хозяин Сван-вэлли попытался снова: "Кого интересует эта старая история?.." - "Твоих врагов из "Ленивой М", - нашелся сразу ответ, - уж они-то не упустят такой шанс поквитаться..."
   ...Как это ни странно, Нейтону Гринуотеру удалось добраться до воды: небольшая выбоина в скале, затененная нависающим сверху камнем, была наполнена сохраненной влагой последнего дождя, пролившегося над пустыней пару недель назад. Со сбитыми в кровь ногами, губами, затянутыми от жажды сеточкой микроскопических трещин, с кожей, покрытой волдырями от солнечных ожогов, смертельно усталый, но не сломленный, он сидел у костра из сухих кустов, когда-то росших неподалеку, медленно жуя чуть прокопченную змею, заползшую в тень и убитую ударами палки, когда Уилберн вышел из полумрака. Собрав все последние силы, Нейтон бросился на него с отчаянной решимость в глазах и палкой в руке. Уилберн, не ожидавший такой скорости, едва успел вскинуть ружье к плечу и выстрелил почти в упор, нападающему в лицо. В бесстрашные яростные глаза, горящие жаждой жизни.
  
   Уилберн все еще стоял посреди улицы с остекленевшим взглядом, когда к нему подбежали, все еще сжимая винтовки в руках, Рик и Ланс, только что спустившиеся с крыши.
   - Эй, босс! - окликнул его Рик. - Какие теперь приказы будут?
   Выйдя из ступора, Уилберн несколько раз моргнул.
   - Эта женщина, миссис Черрингтон, видела вас, - начал он деловито отдавать приказы. - Найти и сделать так, чтобы она никогда и ничего не смогла больше рассказать. Потом ты, Рик, отправляйся к нашим людям, здесь может стать жарко с минуты на минуту. А ты, Ланс, возвращайся сюда и оттащи тело к гробовщику, чтобы оно людям глаза не мозолило. Можешь взять в помощь Майкла О'Руни. Кажется, все.
   - Майкл может играть на два фронта, я не верю ему, - быстро пробормотал Рик, опустив глаза. "Надо избавиться от него, он слишком много знает о том деле в Канзасе".
   - А я не поручаю ему ничего жизненно важного, - огрызнулся Уилберн. - При этом он будет постоянно находиться под присмотром. Кстати, Рик, я плачу тебе за действия, а не размышления, так что приступайте к своим обязанностям.
   - Есть, сэр, - сквозь зубы процедил Рик и, дернув приятеля за рукав, сказал: - Пойдем, Ланс.
   - Так-то лучше, - констатировал Уилберн и, развернувшись, пошел вниз по улице.
  
   Очутившись в узком переулке, миссис Черрингтон упала на колени за грудой каких-то ящиков, прижимая к себе ребенка, ее трясущиеся губы быстро шептали молитвы, слезы стекали по ее щекам, падая в снег застывшими льдинками. Вдалеке трещали выстрелы.
   - Пресвятая Дева, спаси нас...
   Она не знала, сколько времени прошло, когда ребенок заплакал, а через минуту снег заскрипел под чьими-то ногами. Шаги приближались. Ужас снова парализовал ее, и, лишь услышав удивленный женский голос, миссис Черрингтон нашла в себе силы поднять голову.
   - Я слышала, ребенок плачет... Что вы здесь делаете?
   Перед ней стояла рыжая женщина с чуть раскосыми изумрудно - зелеными глазами, если они и встречались раньше, то, вероятно, не часто; лишь по яркой косметике миссис Черрингтон догадалась, что перед ней - одна из девушек Линдейла.
   - Они... - миссис Черрингтон задыхалась от сдавивших горло слез, - они убили... его.
   - Да встаньте же вы и успокойтесь! - воскликнула Алиса, силой поднимая ее. - Кого убили?
   - Нет, нет, - бормотала миссис Черрингтон, - вы не понимать, они находить меня. Я видела...
   - Остановитесь, - прервала ее Алиса. - Давайте по порядку. Кого убили?
   - Мертона, - миссис Черрингтон ловила ртом воздух. - Он вызвал Уилберна, а тот посылать двух человек на крышу с винтовками, и они... Они его застрелили, а он даже не видеть их.
   Слезы потекли с удвоенной силой. Лицо Алисы посерело, его исказил неподдельный страх.
   - Черрингтон! Маленькая дура! - воскликнула она - Прячьтесь, немедленно!
   - Но я... - пробормотала миссис Черрингтон, трясясь, как в лихорадке. Алиса с размаху ударила ее по щеке.
   - Да придите, наконец, в себя! - кричала она. - Здесь вас найдут! Под тротуар, живо!
   Она схватила женщину за рукав, упала на четвереньки, увлекая ее за собой, и потащила дальше, отпустив лишь тогда, когда они очутились во мраке, под тротуаром. Через пару минут снег заскрипел под ногами, и две пары сапог остановились там, где раньше сидела в снегу миссис Черрингтон.
   - Где же она, черт возьми! - со злобой выкрикнул кто-то. Ноги исчезли.
   Над головами двух женщин прогрохотали чьи-то шаги, потом все стихло. Они осторожно переместились так, чтобы видеть улицу.
   - Следите за происходящим, - шептала Алиса, обжигая горячим дыханием ухо женщины. - Когда выстрелы утихнут совсем, скажем, если их не будет пятнадцать минут, выбирайтесь и бегите домой со всех ног, будто за вами черти гонятся! Заприте дверь хорошенько... Поняли вы меня?
   - Почему... вы это делать? - слегка заикаясь, спросила миссис Черрингтон.
   - Не хочу, чтобы ваши дети остались одни на этом свете, - ответила Алиса, осторожно поправляя шкуру, в которую был завернут малыш. - Постарайтесь сделать так, чтобы он не плакал слишком громко. Когда-то у меня тоже был ребенок...
   Ее глаза, сверкающие в полумраке, будто кошачьи, сосредоточили боль, голос захрипел и осекся. Миссис Черрингтон почувствовала жалость к этой женщине и ее трагедии, которую угадала за невысказанными словами.
   - Как вас зовут? - спросила она.
   - Алиса Морроу, Линдейлова девка, - последовал достаточно резкий ответ.
   - Я - Мария Черрингтон, - представилась женщина, стараясь, чтобы голос ее звучал как можно мягче.
   - Кто же в нашем городе вас не знает? - грубовато рассмеялась Алиса. - Стала бы я вообще что-то предпринимать, если бы это были не вы!..
   Миссис Черрингтон протянула к ней руку, но Алиса отстранилась, тряхнула головой и, ухватившись за край деревянного настила, мгновенно вытащила себя наружу.
   - Постойте, куда вы?! - воскликнула миссис Черрингтон.
   - Я должна его найти... - сказала Алиса, оттолкнувшись от земли, она вскочила на ноги, и ее сапоги мгновенно исчезли из виду. Миссис Черрингтон постаралась устроиться удобнее в яме под тротуаром, она была одета достаточно тепло и не чувствовала холода, к тому же в ее укрытие не задувал ветер, а снежные наносы вдоль улицы добавляли тепла. В каком-то роде это место напоминало медвежью берлогу. Она тихонько уговаривала ребенка не плакать и покачивала, пытаясь его успокоить, что ей вскоре удалось.
  

* * *

  
   Выйдя на улицу, Джон Линдейл закурил и бросил рассеянный взгляд сначала на тело Мертона, потом на спину уходящего Уилберна. Он слышал слова умирающего и теперь спрашивал себя, что за грязную мелкую гадость скрывает хозяин Сван-вэлли. Джон подошел к телу, внимательно глядя на пулевые отверстия. Да, патроны, кажется, от "Фронтира", вполне вероятно даже, того самого, подозрительно нового и блестящего, что висит на поясе Уилберна, так, чтобы всем видно было, но все же... Чутье подсказывало хозяину салуна, что здесь что-то не чисто. Слишком уж оружие чистенькое было, будто им и не пользовались вовсе, а только что с витрины сняли, да и сорок четвертым калибр "Пограничника" стал, когда боссы компании решили, что оружие будет лучше продаваться, если к нему подойдет патрон от Винчестера семьдесят третьего года.
   - Не знал, что ты такой хороший стрелок, - пробормотал Джон и нагнулся, разглядывая что-то в снегу рядом с неподвижным телом, а через секунду выпрямился, сжимая в руке третью пулю сорок четвертого калибра. Да, теперь он был точно уверен. Стрелять в смертельно раненого человека в третий или второй раз, не прицелившись достаточно, чтобы попасть, было глупо, а если Уилберн так стрелял с самого начала, абсолютно неясно, почему он ушел отсюда на своих ногах. Джонатан Линдейл достаточно долго жил с оружием, чтобы услышать два выстрела, пусть и прозвучали они почти синхронно.
   Возвращаться в салун и снова встречаться с Морганом Линдейлу не хотелось: этот янки выводил его из себя, и если хозяин салуна пристрелит его сейчас, то может то открытое столкновение начнется гораздо раньше и игра примет непредсказуемый поворот, чего он так стремиться избежать. Достаточно и смерти Черрингтона, из-за которой они чуть не сплотились, пытаясь замять неприятное происшествие. Да и это дело на почте... Руководствуясь этими соображениями, Линдейл двинулся по направлению к домику дедушки Беннингтона, специально прибавив шагу, и в конце концов догнал Уилберна.
   - Чего тебе? - раздраженно буркнул тот, увидев рядом приволакивающего раненую ногу владельца салуна.
   - Да, я тут думал все про Оуэна, - с невинным взглядом заметил Линдейл. - Он мне двадцать долларов должен... Не знаете, когда он вернется?
   - Не знаю... - Уилберн пожал плечами. - Да и откуда мне знать? Я ему в долг не давал, его делами не интересуюсь... Хотя слышал от шерифа, что уехал он, а куда, не спрашивал. Без него мне спокойнее, ну и ладно, пусть хоть сто лет не возвращается.
   - Кстати, о шерифе, - как бы между прочим заметил Линдейл. - Они с Маком тут повздорили на днях...
   - Да? - оживился Уилберн, чуть ли не потирая руки. - А в чем дело?
   - Да все из-за федерального маршалла... - Джонатан мгновенно зажал рот рукой, сделав вид, что оговорился случайно, и по бледности Уилберна понял, что удар достиг цели. Виновному в преступлении всегда кажется, что жизнь и интересы других крутятся вокруг его деяний и он, вне всякого сомнения, догадается, зачем нужен федеральный маршалл его конкуренту.
   Посему Линдейл собрался оставить Уилберна наедине с логическими построениями, но внезапно почувствовал непреодолимое желание проверить свою догадку, чтобы знать наверняка.
   - Жалко Черрингтон, сначала муж, потом лавка... А все этот чертов кольт в его руке, - сказал он с невинным выражением лица и увидел, как почернели от злобы и страха черты собеседника, а потом Уилберн затрясся так, что вынужден был остановиться, чтобы взять себя в руки. "Он что-то знает, он знает!" - кричал его взгляд. Джон догадывался, какой будет вторая мысль: "Он - осведомитель Макклахана, знает он - знает и шеф. Хорошая возможность потопить конкурента... А если расследование?"
   - Жалко, - бросил Уилберн безразлично, каким-то металлическим голосом, будто повторял бессмысленный набор слов, заученный наизусть, - но, что поделаешь, если она за наемника вышла.
   И он ускорил шаги, явно давая понять, что разговор окончен, а Линдейл не стал настаивать. Он сдержал кипевший в груди гнев. Еще не время... Пока. Когда Уилберн свернул за угол какого-то дома, Джон прошел мимо, но стоило хозяину Сван-вэлли исчезнуть за дверью черного хода, он подкрался к окну, выходящему в переулок и, поднявшись на цыпочки, заглянул внутрь. Как и предполагалось, там были наемники во главе с Риком, вооруженные до зубов и готовые действовать, количество которых возросло. Погруженный в свои мысли, Джон Линдейл добрался до почты, уже взялся было за ручку двери, как вдруг увидел всадников во главе с самим Макклаханом, в полной тишине пересекающих улицу и один за другим исчезающих за платной конюшней. Поспешив туда, он увидел, что большинство наемников уже спешились, и отметил про себя, что с ними был, непонятно каким образом затесавшийся туда, пеший Майкл О'Руни, уже успевший залить глаза. Многих стрелков не было видно вовсе, но в них и не было нужды, учитывая уже имеющиеся в наличии силы.
   Немного изменив планы на ближайшее время и чувствуя витающий в воздухе запах приближающейся свары, владелец салуна подошел к вновь прибывшим, заметив, что Питер Миллер, правая рука Макклахана, и часть вооруженных наемников все еще остаются в седлах. В самих их позах чувствовалось напряженность, как будто они только ждали приказа, одного слова, жеста, чтобы... Чтобы что?
   Обменявшись приветствиями со всеми, он крепко пожал руку Макклахану, заметив, что глаза собеседника беспокойны и подозрительны.
   - Кажется, я заплатил хорошие деньги, чтобы Джуннайт не появлялся сегодня на улице, - медленно проговорил хозяин "Ленивой М". - Однако мои люди видели, как он входил в твой салун...
   Линдейл достал из кармана пачку банкнот и протянул Макклахану.
   - Прошу прощенья, сэр, - сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал почтительно. - Моя нога вчера разболелась так, что я ходить не мог. Куда там Джуннайта разыскивать.
   Макклахан взял деньги и убрал во внутренний карман.
   Воспользовавшись возникшим замешательством, Линдейл сразу перешел к делу.
   - Уилберн в городе, - сказал он, - и его люди - тоже.
   - Я уже осведомлен об этом, Джон. - Макклахан указал на ухмыляющегося Майкла О'Руни. - У нас свои источники и довольно надежные, как видишь.
   - Он беспокоит меня, Мак, - ни на минуту не смутившись, продолжал Линдейл, скрестив на груди руки, - у него точно что-то на уме, только все ждет чего-то. Мне кажется, Мак, он что-то готовит и ему нужен лишь подходящий случай. Да еще это письмо...
   - Как!.. - Макклахан чуть не закричал, но мгновенно обрел над собой контроль и понизил голос до нормальной громкости. - Ты его не перехватил?
   - То, которое Оуэн написал, конечно перехватил, - осторожно начал Джонатан. - Как вы мне через Питера велели. Пришлось долго старика разговорами развлекать, прежде чем он вышел и представился случай порыться в мешке. И вовремя я это сделал, скажу вам. Как закончил, так сразу дед вернулся. Я попрощался, вышел от него, а как до салуна дошел, дернуло меня обернуться, вижу: два почтальона из Пони-Экспресс своих лошадок привязывают. Еще немного и поехали бы письма по назначению: в Вашингтон да Денвер. Конверт Оуэна я сразу в печку бросил, а другое сохранил для вас, может, интересно будет.
   - В Денвер? - насторожился Макклахан. Джонатан кивнул, он знал, что ступил на опасную тропу.
   Здесь надо было действовать вдвойне осторожно, чтобы вожаки враждующих лагерей, не заподозрили неладное, иначе Джону Линдейлу придется драться не на жизнь, а на смерть с двумя, численно превосходящими противниками, но, действуя с умом, можно даже смерть Черрингтона, чуть не разрушившую его план, разыграть как лишний джокер в комбинации.
   - Давай сюда, чего стоишь! - в нетерпении выкрикнул Макклахан. Люди в седлах застыли, чуть наклонившись вперед, как навсегда остановленные тонким слоем серебра на негативе фигуры, они слушали, они ждали.
   - Вот, - Джонатан Линдейл протянул Макклахану конверт. Рыба захватила приманку. Адрес был надписан измененным почерком, вероятно, левой рукой, это Макклахан поймет сразу, послание предназначалось федеральному маршаллу в Денвере.
   Этому письму и вправду нельзя было позволить уйти в Вашингтон или куда-либо еще за пределами Иглз-Неста, но с первого момента, когда он прочел последнюю статью Оуэна, владелец салуна знал, что это замечательное, экспрессивное произведение не должно бесцельно, так и не выстрелив свой смертельный заряд, сгинуть в ревущем пламени. На глазах у Моргана превращалась в пепел лишь записка, адресованная вашингтонскому другу журналиста и старая газета. Статья же, отбитая на полосе последнего выпуска "Индепендент", в то время уже лежала в новом конверте на каминной полке вместе с написанной левой рукой анонимкой. Но ни Моргану, ни Макклахану об этом знать было вовсе не обязательно.
   Распечатав конверт и пробежав глазами текст на двух листах, - сначала рукописный, потом напечатанный - хозяин "Ленивой М" поднял голову и устремил на Джонатана взгляд, в котором было острое беспокойство, граничащее со страхом. Впрочем, в трусости его никогда нельзя было обвинить.
   - Кто? - только спросил он.
   - Древние говорят: ищи, кому выгодно, - уклончиво ответил Линдейл. Пусть Мак сам дойдет до всего, так надежнее. Излишняя настойчивость и дополнительные объяснения только возбудят ненужную подозрительность.
   Макклахан еще пару минут изучал оба текста, потом сложил и сунул в сумку, даже не рискнув уничтожить на месте, и это тоже был признак страха. Потом он повернулся к Миллеру.
   - Езжайте, - отрывисто сорвалось с его губ, а потом, будто прорвало плотину, удерживающую злобу: - Уничтожьте их всех. Размажьте. Сотрите с лица земли.
   Но его ярость, ощущавшаяся в нервным и быстрым полушепоте, была бесполезна, ибо при первом же слове напряженные всадники как один выпрямились в седлах и, повинуясь приказу и заранее полученным инструкциям, погнали коней прочь из города в направлении Сван-вэлли. Джонатан был уверен, что там их ждали гораздо большие силы.
   - А вы готовьте оружие, - сказал Макклахан остальным, стоящим возле лошадей, - схватка предстоит серьезная, тут ведь тоже профессионалы, не то, что эти вонючие фермеры.
   Наемники принялись проверять и перезаряжать для надежности ружья и револьверы. Макклахан раздраженно дернул головой, будто отгоняя неприятные мысли, потом, не в силах сдержаться, пробормотал себе под нос:
   - Никогда бы не подумал, что этот негодяй на такое решиться. Я-то дурак думал, что раз мы оба можем с одинаковой вероятностью попасть под подозрение, то в этом вопросе будем солидарны... Что совместными усилиями похороним это дело...
   Линдейл отвернулся, чтобы скрыть улыбку. В своем послании он пошел несколько дальше, обвинив ранчеро от лица Уилберна еще и в преднамеренном убийстве.
   - Ты с нами, Линдейл? - спросил хозяин "Ленивой М".
   - Я всегда с вами, - ответил хозяин салуна. - Но я лучше чувствую себя, когда действую в одиночку.
   - Ну что ж... - изрек Макклахан и задумался. Линдейл ждал. Он был слишком опасен, особенно теперь, когда нашел то, что проглядел босс, и знал это.
   - Я благодарен тебе, Джон, - царственно изрек наконец Макклахан, немного успокоившись. - Я обязан тебе. Ты заслужил награду.
   Снова достав деньги из кармана, он протянул их хозяину салуна.
   - Будет гораздо больше, обещаю.
   - Не стоит благодарности, - ответил Джон, принимая вознаграждение, и глаза его на секунду сверкнули желтыми опасными вспышками. - Очень скоро мы с вами сочтемся.
   Он сделал вид, что собирается уходить, но потом обернулся, будто только что вспомнил нечто очень важное и, холодно сверкая глазами, задал все тот же вопрос:
   - Оуэна не видели? Говорят, по делам уехал, наркоман чертов. Двадцатку мне должен...
   Глаза Макклахана метнулись в сторону, надо отдать ему должное, он держал себя в руках лучше, чем человек, услышавший этот вопрос раньше, но нервно теребил поводья и переминался с ноги на ногу, что было признаком некоего возбуждения.
   - Ну, теперь ты своих денежек не увидишь, - натянуто ухмыльнулся он. - Говорят, на Восток подался, теперь уж, наверное, не воротиться. Может, он из-за долга этого и сбежал, а?
   - Может быть... - взгляд Линдейла был непроницаем, а на губах блуждала чуть заметная ядовито высокомерная усмешка...
   "Когда кидают камень в свору собак, - думал Джон, распрощавшись с Макклаханом и шагая назад, к почте, - визжит та, в которую попали. Кажется, сегодня я у меня на обед целых две..."
  
   Дедушка Беннингтон был очень недоволен, когда Линдейл постучал в стекло.
   - Вот до чего дошли люди, - проворчал он, открывая окно, - уже зайти поболтать не могут... Всё куда-то бегут, всё им что-то надо...
   - Да ладно тебе, дедушка, - полушутливым наигранным тоном ответил Линдейл, облокачиваясь на подоконник и вспоминая другого старика, которого не видел слишком давно... - Слышал, пришел груз, который я заказывал?
   - Кое-что - да, а кое-что - нет, - ответил дед, - теперь большой груз разом не провести. Хорошо, что с этим хоть успели, пока перевал не закрылся. Снег в этом году поздний... Инструменты там всякие, я еще понимаю, но три мешка просо... На кой они тебе, скажи на милость?
   - В свое время узнаешь, - Линдейл загадочно усмехнулся. - Пускай груз пока у тебя полежит, мне сейчас некогда им заниматься. Главное, конверт из Вашингтона пришел?
   - Земельное управление, как же, как же! - старик кивнул и, покопавшись в груде бумаг на своем столе, протянул Линдейлу письмо. Взяв, Джон сложил его пополам и, расстегнув верхнюю пуговицу шубы, сунул его в нагрудный карман рубашки.
   - Спасибо за то, что вовремя почту разбираете, - сказал владелец салуна, распрямляя спину, застегивая верхнюю пуговицу шубы и потягиваясь. Он уже разворачивался, чтобы уйти, когда дедушка Беннингтон схватил его за рукав, заставив вернуться.
   - Тут вам, кстати, еще одно послание, - сказал старик, протягивая Линдейлу второй конверт. Недоумевая от кого могла прийти нежданная весть и каков ее характер, Джонатан взял его. Адрес был написан крупными корявыми печатными буквами и, узнав почерк, Линдейл улыбнулся светлой грустной улыбкой. Дедушка Бениингтон, да и другие горожане не видели такого выражения на лице владельца салуна. Линдейл мог надсмехаться, презрительно скривив губы, его усмешка нередко бывала высокомерной или вымученной, он мог казаться задумчивым, озабоченным, грустным... но никогда раньше он не улыбался так.
   Линдейл держал в руке конверт и не спешил его вскрывать, вспоминая Соломона. В их последнюю встречу старик практически не вставал с постели.
   - Масса Джон!.. - со слезами на глазах простонал слуга, приподнявшись ему навстречу в кровати.
   - Лежи, лежи! - воскликнул Джон, поспешив к нему. Он помог Соломону сесть и подложил ему под спину подушку.
   - Масса Джон, - бормотал старик, осторожно трогая кончиками пальцев лицо гостя, и все новые и новые прозрачные капли бежали вниз по его черным щекам, оставляя за собой сверкающие следы и капая на одеяло. - Вы... Это вы... Я так рад!
   Соломон уже больше десяти лет, почти с того времени как кончилась Война, жил в семье бывших рабов с плантации Линдейлов, получивших вольную незадолго до падения форта Самтер. Муж, хозяйственная жена, несколько ребят. Они ушли было вместе с другими вслед за армией северян, но потом вернулись в свою хижину, к своему маленькому огороду, поняв, что им некуда больше идти. "У них нет ничего для нас, кроме слов о свободе, а свободным можно быть и здесь, - сказал муж Джону, когда он пришел на свет их окна, почти неся на руках Сола, вечером дня своего возвращения. - Мы не нужны им, у них не было для нас ни еды, ни одежды, ни места. У них свои проблемы".
   Янки конфисковали плантацию, но Джон с величайшим трудом сумел устроить так, чтобы часть земли осталась в его распоряжении, и переписал участок на имя этих людей. Здесь Соломона окружали знакомые лица, о нем хорошо заботились, чего не мог делать находившийся в постоянном странствии по стране Джон. Дом построили на месте старой хижины, как только у хозяев появились какие-то свободные деньги, он был не очень большой, но все же лучше тех дыр, где доводилось ночевать Линдейлу. Владелец салуна аккуратно присылал семье деньги, иногда даже больше оговоренной суммы, и эти люди, весь день в поте лица обрабатывающие собственный клочок земли, чтобы собрать небольшой урожай, были довольны тихим постояльцем, приносившим стабильный доход.
   - Тихо, тихо, Сол, - сказал Линдейл мягко, беря руки старика в свои. - Я здесь.
   - Вас так давно не было... - шептал Соломон, - так давно. Я все слушал, слушал, не раздадутся ли ваши шаги... Я ваши шаги от любых других отличу... А вы... Вы так похудели с той поры, когда мы виделись в последний раз... И побледнели тоже. Вы здоровы?
   В голосе старого слуги сквозила тревога, близкая к панике.
   - Не волнуйся, Сол, - Линдейл прижал к себе его голову, утешая Соломона, словно ребенка. - Со мной все в порядке. Я здоров, я здесь, Сол...
   Внук плантатора задохнулся от нахлынувших и так не свойственных ему чувств и умолк.
   Ему, самостоятельному и замкнутому подростку двенадцати лет, было очень сложно приспосабливаться к новому миру, о котором он мало что знал.
   Джонатан очень хорошо помнил свой первый день в огромном и пустом доме деда, ему тогда казалось, что от самих его стен веет холодом одиночества. Его шаги гулким эхом разносились по коридорам и залам, с огромных парадных портретов на него надменно глядели неизвестные и давно забытые английские предки, до которых ему не было дела, но под взглядами которых он ощущал себя ничтожеством. Встретив их с отцом в дверях, дед похлопал внука по плечу, пожал ему руку и ушел с сыном в кабинет. Зная, что старших нельзя отрывать от важных разговоров, Джонатан-младший бродил по дому, понемногу заполнявшемуся сиреневым полумраком, и пытался понять, как дышать во влажной духоте. Он шарахнулся в сторону, столкнувшись в одном из коридоров с Солом, который в одной руке нес свечу, а в другой - огромную связку ключей, отбрасывающую на стены чудовищную тень, но потом, разглядев, что перед ним человек, остановился в замешательстве, пытаясь вспомнить наставления отца о хороших манерах и раздумывая позволительно ли ему заговорить первым.
   - Вы, наверное, масса Джонни! - воскликнул тогда Сол. - Мы так ждали вашего приезда, и старый мистер Линдейл часто о вас говорил...
   Он сунул ключи в левый карман, а из правого вытащил пирожное и предложил мальчику. Джон настороженно замер, не решаясь протянуть руку.
   - Берите, - Сол улыбнулся своей широкой доброй улыбкой, - не бойтесь. Проголодались, наверное, с дороги. Берите, а то обидите меня.
   - Я бы взял половину, - все еще смущаясь, произнес Джон. Соломон покачал головой.
   - Все берите, масса Джон, у кухарки на кухне таких много, я-то уж себе достану. Они банкет в честь вашего прибытия готовили, да вы задержались сильно. Мы-то вас к полудню ждали. Берите, обо мне не беспокойтесь.
   - Спасибо, - сказал Джон, принимая подарок, только сейчас он ощутил, что действительно голоден. - Вы правы, я - Джон Линдейл младший...
   - Соломон, - представился слуга. - Вы не расстраивайтесь, что они заперлись в кабинете, просто долго не виделись и должны о многом поговорить. Ваш дед всем рассказывал, что к нему внук приедет, последние две недели только об этом и твердил... Чем бы развлечь вас, чтобы вы не скучали... Может, проводить в библиотеку?
   - Да, пожалуйста! - обрадовался Джон и поспешил за Соломоном, жуя пирожное и слушая его болтовню.
   - Дом на первый взгляд, особенно в сумерках, может показаться слишком мрачным, - говорил Соломон, шагая по коридору, - но не расстраивайтесь, сэр. Пройдет некоторое время, и вы полюбите его. Сегодня уже поздно, а завтра с соседями познакомитесь. Все покажется лучше, уверяю вас. Ну вот, пришли.
   Они остановились возле двери, которую слуга открыл одним из своих ключей.
   - Если вам понадобится что-нибудь, звоните, - сказал Сол, ловко зажигая от своей свечи другую, извлеченную из кармана, и вручая ее Джону, а потом развернулся и пошел дальше.
   - Большое спасибо, - сказал Джон ему вслед, слизывая с пальцев крем. Он вошел и застыл на месте, очутившись в комнате, к высокому потолку которой устремлялись книжные полки. Где-то посредине располагался балкон, сверху свисала огромная люстра. Джон никогда не видел столько книг в одном месте. Ошеломленный, он оглядывался по сторонам, свеча в его руке подрагивала, разгоняя сумерки. Джон вставил ее в лежащий на столе у двери подсвечник и пошел вдоль нижнего яруса книг, с благоговением чуть касаясь кончиками пальцев старых потертых переплетов. Ни одно из названий не было знакомо ему. Линдейл наугад вытянул одну книгу и, открыв на середине, попробовал читать, но ничего не поняв, отложил на стол и подошел к высокому окну, чтобы задвинуть бархатные шторы. Он увидел винтовую лестницу, спускающуюся в сад, и ему вдруг нестерпимо захотелось туда, вниз. Вернувшись в библиотеку, Джон потушил свечу и, подойдя к окну, распахнул его, полной грудью вдохнув воздух. В помещение ворвалась волна неизвестных смешанных ароматов и уже замирающий пересвист устраивающихся на ночь птиц, заглушаемый все нарастающим пением цикад. Линдейл вышел на балкон, прикрыл за собой стеклянные двери и сбежал по винтовой лестнице вниз. Немного пройдя по посыпанной приятно хрустящим под подошвами гравием дорожке, Джон увидел скамейку и присел на нее. Где-то недалеко журчал фонтан, а может, небольшой водопад, от которого тянуло приятной прохладой; вода сбегала в ручеек, пересекающий сад, над которыми выгибали свои спины, как довольно урчащие коты, горбатые мостики с негорящими масляными фонарями. Джонатан сидел и смотрел, как в черном бархате Джорджианской ночи зажигаются звезды, вслед за ними оживали и начинали свой бесконечный причудливый танец тысячи мигающих светляков. Протянув руку, он сорвал с ветки над головой спелый персик и с наслаждением запустил в него зубы. Пение птиц понемногу затихло, Джонатан лег на скамейку, вытянувшись во весь рост и подложив под голову руку, приятный персиковый сок стекал сладкой прохладой по горлу. Мир был полон незнакомых шорохов и запахов, где-то вдалеке гудели людские голоса. Линдейл думал о том, сколько еще есть на этой земле мест, где он не бывал, где еще будет и куда не попадет никогда. От этих мыслей было немного грустно. Джон знал, что быть наследником, а потом и владельцем огромного поместья - большая ответственность и, наверное, это отнимет столько времени, что остатка не хватит даже на поездку в другой штат... Однако он все же догадывался, что Соломон был прав, и чувствовал, что уже начинает любить этот дом.
   Линдейл вернулся к реальности и мгновенно вслушался в голос старика, не желая, чтобы тот счел его невнимательным слушателем и расстроился бы, но, оказалось, что ничего важного он не пропустил.
   - Покойный мистер Линдейл не простит мне, если что-то с вами случиться... - всхлипывая, твердил Соломон. - Да и я... Как я смогу жить... Я ведь и вашему деду служил и дядям вашим...
   - Знаю, Сол... - вторил ему Линдейл, - ты хорошо служил и достоин теперь отдохнуть.
   Он помнил эти заботливые черные руки с уплотняющейся год от года сеткой морщин. Верный старик остался в поместье, даже получив вольную, подписанную дедом, Ричардом Линдейлом в тот год, когда англичане спалили Капитолий. Его жизнь прошла в доме с высокими белыми колоннами, его жена - кухарка и двое детей погибли во время короткой эпидемии дифтерии, несмотря на всю помощь хозяев и городского врача с дипломом, которому пришлось заплатить больше за лечение слуг. Потом слег и Джон. Соломон сидел с ним дни и ночи вместе с отцом и дедом, поил горячим молоком, укрывал. До того времени Джонатан с недоверием относился к подчас назойливому старику, который стремился угадать его желание и все сделать за "молодого хозяина", или пихал ему в руки какие-нибудь сладости при каждой встрече. После выздоровления их отношения изменились: Линдейл-младший научился сдерживать раздражение и вежливо объяснять Соломону, что привык все делать сам за время скитаний по стране с отцом. В конце концов старик начал ему нравиться, хотя тот упорно продолжал считать Джона ребенком.
   Соломон остался главным в поместье, когда все ушли на войну. Он не покинул его даже тогда, когда бежали все другие слуги, и покалечил ноги, пытаясь спасти хоть часть хозяйского имущества из подожженного солдатами - янки дома. Вернувшись, Джон увидел оборванного, старика, похожего на обтянутую темным пергаментом мумию, сидящего в развалинах и прижимающего к груди большую фарфоровую вазу, на половину набитую бумажными деньгами Конфедерации. Он раскачивался, как помешанный, и что-то бормотал. Приблизившись, Джон разобрал слова:
   - Розы... Мои розы...
   Старик любил сад и занимался им, хотя это не входило в его обязанности, потому что считал садовника идиотом, ничего не смыслящим в растениях, а к чайным розам вообще никого не подпускал. Лишь иногда он заговорщически манил пальцем Джона, его отца или деда и отводил в угол сада, чтобы похвастаться роскошными, едва раскрывшимися цветами... Соломон сидел в обнимку с той вазой и повторял, как заведенный:
   - Мои розы...
   И что-то было в этом голосе, во всей этой картине, одинокое и тоскливое, отчего болезненно сжималось сердце. Все другие, спасенные стариком из огня, ценные вещи растащили мародеры, он был так слаб, что не смог им помешать. Соломон рассказывал потом, что ел овощи, пропущенные солдатами Шермана, которые находил и выкапывал в окрестных огородах, а в последнее время - вообще ничего.
   - Я хочу посмотреть на вас, масса Джон... - старик отстранился, держа Линдейла за плечи и ненасытно вглядываясь в его лицо. - Расскажите... Расскажите же мне о себе.
   Он понизил голос и быстро зашептал, бросая косые взгляды на дверь комнаты.
   - Они мне не верят, когда я рассказываю о вас, а мне так хочется поговорить... - в его голосе звучала детская обида. - Она еще ничего, но дети... Никакого уважения к старшим: даже младшие говорят, что я вру или придумываю... Нет, масса Джон, я не хочу сказать, что ко мне плохо относятся, меня хорошо кормят и делать ничего не надо, но так хочется иногда поговорить с кем-нибудь родным... Расскажите мне, как у вас дела?
   - Да я... - Линдейл замешкался. - Я не знаю...
   - Расскажите о вашей работе на Юнион-Пасифик... - быстро подсказал старик с надеждой в голосе.
   - О чем? - переспросил Линдейл, все еще погруженный в довоенные воспоминания. - Ах, да...
   - Юнион-Пасифик... Вы говорили об этом в прошлый раз, что нашли там работу... Наверное, слишком надрываетесь на такой-то службе... Эти янки!.. - голос старика окреп, стал громче, глаза сверкали. - Они всех вкалывать заставляют...
   - Нет, нет, - торопливо возразил Линдейл. Он молчал несколько минут, прислушиваясь к стучащему по стеклам дождю, потом продолжал, будто спохватившись: - Я у них старшим инженером работал, в главном офисе, в Чикаго, планировал, расчерчивал маршруты... Иногда приходилось, правда, выезжать на место, чтобы лично руководить работами, а то простые строители, в основном люди темные, напутают что...
   Он ляпнул про Юнион-Пасифик в прошлый раз, так как, трясясь в дилижансе несколько часов подряд, читал статью о Проментри-Пойнт в газете, которую, развернув, держал в руках заснувший попутчик напротив. Это было пару лет назад. Джон мгновенно забыл об этом, потому что память у Сола была плоха, и он не думал, что старик что-то запомнит. Внезапный вопрос застал Линдейла врасплох: дед мог спутать события сегодняшнего утра с тем, что имело место годы назад, и наоборот, мог забыть самое очевидное. Иногда Джонатану казалось, что при следующей встрече пожилой слуга и друг, единственная связь с безмятежным покоем сонной Джорджии прошлого, уже не узнает его, но, видимо, о "мастере Джонни" Соломон каким-то странным образом помнил все.
   - И правильно, масса Джон, - кивал старик. - Эти глупые янки наверняка что-то напутают и на вас все свалят, так что вы следите за ними хорошенько...
   Соломон мало интересовался новостями, если они не касались его драгоценного Джонни, последнего из Линдейлов, предпочитая жить прошлым, поэтому продолжение его гневной речи, обличающей янки и приютившую его семью бывших рабов, еще больше удивило визитера.
   - Они не верят мне, масса Джонни, - со слезами на глазах жаловался старик, кивая на дверь. - Они смеются надо мной, когда я говорю, что это вы забили тот золотой костыль в Помти-Пойнт и соединили вашу ветку с Калифорнийской. Они говорят, что я из ума выжил, или что вы врете, но я-то знаю, что такой благородный Джентльмен, как вы, не будет врать никому и никогда... Я им так и сказал, но они посмеялись надо мной, масса Джон.
   Кляня себя за то, что не удержался от хвастовства, Джонатан поспешил сменить тему:
   - Это давно было, Сол. Теперь я у них не работаю... Да, с тех самых пор, как закончили Юнион-Пасифик.
   На лице Соломона отразилось беспокойство, но Джон продолжил скороговоркой, предупреждая горестные причитания и новые проклятия в адрес янки:
   - Пока я на них работал, я скопил денег, чтобы закончить Алабамский Университет. Теперь у меня есть диплом доктора медицины.
   Его розовые мечты давно рассыпались в прах, как старый потрескавшийся фарфор под прессом... Теперь то время, когда он посещал занятия в медицинском колледже, открытым как отделение Университета, казалось сном: то ли было, то ли нет. Линдейл-младший больше не стремился спасать людям жизнь, скорее наоборот, но зачем об этом сообщать старику?.. Те знания, что он приобрел в университете до войны в области анатомии, пригодились в дальнейшем лишь для того, чтобы правильно и смертоносно всадить пулю.
   Тот колледж в Мобиле снова открыли в шестьдесят восьмом, но теперь, хотя у него было достаточно средств, чтобы нормально жить и оплачивать учебу, Джон знал, что никогда не вернется туда. Он привык смотреть на кровь с детства, охотясь на дичь, или помогая отцу отстреливаться от людей: и индейцев, и белых - во время их совместного странствия в глуши, но в университете он с большим усилием преодолевал дурноту при виде плаката с человеческим телом в разрезе ради своей цели - научиться спасть жизнь другим, однако та тошнота прошла после первого боя, что-то закрылось внутри него, и сам он знал, что прежним не будет уже никогда.
   - А астрономия? - спросил Соломон. - Помню, вы очень увлекались ею, рассказывали старику много интересного о звездах... Я многое позабыл, но помню, что всегда удивлялся, как это странно и сложно Господь все устроил... Я пытался им рассказать, да они снова над стариком посмеялись: "Где это слыхано, говорят, чтобы земля вокруг солнца крутилась, когда каждый идиот, если он не слепой, видит, как солнце по небу движется, из-за края появляется, за другой заваливается!" Да и белые смеются, хотя что с них, с местных жителей взять: образованного человека в наши дни нечасто встретишь, все янки, да саквояжники. Я и сам, масса Джон, не совсем представляю, как это получается с планетами там и с солнцем, только я вам верю...
   - Астрономия... - протянул Линдейл с наслаждением. - Занимаюсь и ею иногда, когда время свободное выдается... Знаешь, даже пробовал посчитать, сколько лететь до звезд... До луны - то оно ближе гораздо, но... - он немного помолчал, прикрыв глаза, потом закончил: - Нам нужна скорость, Сол, нужны гораздо большие скорости... - Джон снова умолк, с трудом возвращаясь в реальный мир. - Только мало его, свободного времени, с больничными всеми делами...
   Учась в университете, он в свободное время посещал занятия по физике и астрономии, даже ездил в какую-то обсерваторию и глядел в телескоп. Что-то завораживало и притягивало его в темных глубинах космоса, в блеске далеких звезд и комет. Он читал все, что мог достать, собирал самые новейшие работы в этой области: о спектральном анализе в астрономии, об открытии новых планет и их лун... Та книга, первой попавшая ему в руки в библиотеке деда, определила это увлечение. Он просил всех знакомых, отправляющихся в Европу, привезти или переслать новые труды. В тот день, когда Линдейл-младший принял решение записаться в армию, на его столе лежала книга "Этюды звездной астрономии" Струве и законченный рукописный английский перевод, сделанный по его заказу одним полиглотом. Эти листки отправились в его солдатский ранец и были неоднократно перечитаны на привалах и на марше, а потом горели в пламени костра, согревающего оборванного босого конфедерата зимой. Джон отвлекался от голода и ноющих ступней размышлениями о строении галактики... Он до сих пор любил смотреть на звездное небо и читать о нем все, что удавалось достать. Горы на луне, каналы Марса, пятна на солнце, атмосфера Венеры, не так давно открытый Нептун - все это привлекало его так же сильно, как и раньше. Линдейл помнил, как поразило его открытое Галлеем движение звезд в пространстве, он не решился рассказать об этом Солу, потому что сам не мог до конца осознать этот факт и вообразить, как все происходит. Он сомневался в гипотезе Канта об образовании небесных тел, как и в возможности осуществления теорий утопистов, потому что чувствовал нутром, что ужасно сложный и одновременно гармоничный мир не мог возникнуть в результате цепи случайностей, и не может он быть построен по воле одного человека, основывающегося на мыслях других людей. Много раз, отыскивая в темном небе луну или альфа-Центавра и прикидывая, сколько лет идет до земли свет и сколько понадобиться времени, чтобы добраться туда с быстротой локомотива, летящего на пределе своих скоростей, он упорно шептал то, во что верил, как в предназначенное Богом, и на что надеялся, хотя знал, что дожить до этого не суждено, возможно, даже его внукам и правнукам: "Мы будем там. Когда-нибудь..."
   - А платят вам хорошо? - снова услышал он встревоженный голос Сола, вернувший его на землю. - Может, вы недоедаете?
   - Мне платят достаточно, - набрав побольше воздуха в легкие, вдохновенно лгал Джон. - Я работаю в одной больнице в Чикаго, но у меня уже есть несколько постоянных клиентов и, возможно, вскоре я займусь только частной практикой, а потом открою свою клинику. Вот тогда будут по-настоящему большие деньги.
   - А почему Чикаго? - спросил старик. - Это же так далеко... И кругом никого из знакомых, только янки...
   - Да, - кивнул Джон, - очень далеко, поэтому я не могу часто навещать тебя, понятно? Это действительно в самом логове янки, но они платят золотом и больше, чем в любом другом месте в этой стране.
   - Масса Джон... старик заплакал. - Простите... Простите меня, дурака старого... За то, что я ту вазу набил этими никчемными бумажками... Надо было драгоценности туда прятать...
   - Ты не виноват, Сол, - снова успокаивал его Джон. - Не виноват... Знаешь, а они все-таки согласились обменять эти бумажки на деньги, да. На второй год Реконструкции, по-моему. Получилось, конечно, не очень много, но я оплатил часть обучения именно ими.
   Лицо Сола расплылось в улыбке и посветлело, на мгновение Линдейлу даже показалось, что сама его темная кожа излучает сияние.
   - Масса Джонни, - шептал он, обнимая Линдейла за шею, - я так рад... Так рад, что хоть чем-то помог.
   Несколько минут Джонатан отдыхал от усиленной умственной работы, пока Соломон наяву грезил об ушедших временах, и молил Бога, чтобы старик не вспомнил еще что-нибудь, о чем необходимо спросить.
   - Значит, вы теперь доктор Джонатан Линдейл, - все еще со слезами на глазах спросил наконец Сол и, не дожидаясь ответа, продолжил: - А ваш университетский друг, о котором вы рассказывали нам? Как же его зовут... Стив Майлс...
   - Стив... Тоже окончил университет и вернулся в Теннеси, но мы часто переписываемся с ним. Он женился, у него растут трое ребят... - говорил Линдейл, и погруженный в воспоминания старик не видел, что рассказчик уже не смотрит ему в глаза, а блуждает взглядом по растрескавшейся штукатурке на стене. Стив. Его мертвенно бледное лицо и кровь, тонкой струйкой стекающая по щеке изо рта. Джон не мог вспомнить точно, где видел друга в последний раз, но лицо его было перекошено ненавистью.
   - В последний раз он писал мне, что дела у него пошли на лад, и предлагал мне перебираться к нему, но я как-то не собрался... - продолжал он почти машинально.
   - Из-за девушки? - внезапно спросил Сол с нескрываемой надеждой в голосе: - У вас есть знакомые девушки? Это нескромный вопрос, конечно, но...
   Голос старика дрожал в ожидании, и разочаровать его Линдейл не мог...
   - Девушки... - медленно проговорил он, потом сменил тон на шутливый и проговорил скороговоркой: - Да от девушек отбоя нет. После войны, знаешь ли, мужчин мало осталось, да и станут ли они смотреть на янки, когда рядом джентльмен с Юга? Одна проблема - как бы на части не разорвали.
   - У вас, наверное, и невеста есть? - глаза старика горели жаждой долгожданной новости.
   - Я бы не опережал события... Но одна леди ответила согласием на мое предложение...
   - Надеюсь, не из саквояжников? - обеспокоился старик.
   - Я же сказал, что она - леди... - изобразил возмущение Джон. - Из хорошей семьи... Соджернов помнишь?
   - Неужели мисс Бэкки, - старик подпрыгнул от волнения.
   - Точно.
   - Так вы все-таки разыскали ее... где она сейчас?
   - Она работает медсестрой в Чикаго в той же больнице, что и я. Там мы и встретились вновь. Наша помолвка состоялась несколько недель назад. Ты знаешь, Сол, времена уже не те, что раньше, но мы решили выждать положенный срок, мы ведь все-таки южане, а не какие-то саквояжники. К тому же надо сперва денег немного скопить...
   - Ах, как бы хотел я дожить до того времени, когда смогу, наконец, взять на руки вашего сына, внука моего Джона.
   - Еще представится случай, - обнадеживающе пробормотал Линдейл. - Пока рано об этом говорить, но попробуй только не дожить до этого.
   - А семья мисс Бэкки? - вспомнил на беду Джона Соломон. - Как ее родители?
   - Отец пытается восстановить имение, - сказал Джон. - Им удалось сохранить часть своего состояния и снова посеять хлопок в этом году. Цены должны вырасти, потому что янки нужно сырье для их фабрик, а хозяйств осталось не так много. Многие разорились уже после...
   Он пытался смотреть старику в глаза, и временами это удавалось, но потом взгляд непременно съезжал на стену и впивался в причудливый узор трещин штукатурки.
   Однажды, почти в самом конце, маршируя, или, вернее тащась по разбитой дороге, вьющейся через лес, в отступающей уже много месяцев колонне, в которой смешались уцелевшие остатки нескольких полков, под непрерывно моросящим противным мелким дождем, он увидел на обочине под деревьями, среди других лежащих вповалку на сырой прошлогодней листве тел, Джозефа Соджерна. Никто уже давно не останавливался, чтобы хоронить мертвецов, не случилось этого и теперь, он просто прошел мимо, бросив мимолетный взгляд на тронутое тлением лицо, и ничто не шевельнулось у него внутри - только тупое узнавание. Капли дождя, просачивавшиеся за шиворот и жалящие в лицо, от которых негде укрыться, значили для него гораздо больше в тот момент.
   - Да... - продолжил Джон, стараясь говорить без остановки, чтобы опередить наваждение. - Мать Бэкки немного приболела этой зимой, но сейчас поправилась, не знаю, смог бы мистер Соджерн восстановить хозяйство, не будь ее рядом...
   Когда он начинал свои бесплодные поиски, немногочисленные уцелевшие соседи, чьи дома выстояли, рассказали, что, вроде, сначала все шло как обычно, и все так были заняты своими повседневными проблемами, что никто не заметил, когда миссис Соджерн надела траур. Она становилась все более замкнутой и молчаливей день ото дня, только когда янки приблизились, ею вдруг овладело странное возбуждение. Многие высказывали предположение, что миссис Соджерн помешалась, и скорее всего они были правы, потому что когда солдаты подошли к ее крыльцу, она распахнула дверь с ружьем в руках и выкрикнув пару проклятий, вскинула приклад к плечу...
   - А как братья мисс Бэкки? - спросил Соломон. - Помню, вы с мастером Эдвардом любили охотиться вдвоем. Миссис Соджерн, я слышал от их кухарки, не раз бранила его за это. Говорила: у Джона есть голова на плечах, а тебя из двух колледжей уже выгнали. Твой дед был сенатором, надо чтобы кто-то продолжил традицию. А он в ответ: "А Джордж на что?" Их кухарка говорит... Я правильно говорю, масса Джон, их кухарка?
   - Да, Сол, правильно, - успокоил Джон старика.
   - Так вот, - продолжал явно гордый своим правильным произношением Соломон, - их кухарка говорила мне: сына мамаше никогда не переспорить, больно ловко у мастера Эдварда язык подвешен.
   - Эдварду это пригодилось, - туманно ответил Джон, он уже был не рад, что вспомнил вслух семейство Соджернов при старике. - Он получил ранение на войне, не слишком, впрочем, тяжелое, но ему пришлось долго лежать. Пока выздоравливал, парень от нечего делать, раздобыл где-то книгу Блэкстоуна и читал месяца четыре. Когда война окончилась, Эдвард поступил-таки в колледж, а потом в университет и теперь он учится там, обещая стать одним из самых перспективных юристов во всем штате.
   Перед его глазами стоял образ Эдварда Соджерна, его искаженное лицо, изуродованное выстрелом, снесшим полголовы.
   - Славный юноша, из него получится хороший адвокат, - закивал с одобрением Сол. - А его младший брат? Джозеф-то всегда любил книги читать, здесь его матери не в чем было его упрекнуть...
   - Джозеф... - "черт, до каких пор мне еще выкручиваться" - подумал про себя Линдейл. - Да, Джозеф парень смышленый. Пока он помогает отцу и учится...
   "...А как же наша страна?..."- снова звенел в ушах Джона голос Джозефа, спорящего о политике с Эдвардом, едущим рядом. Линдейл скачет между ними, и они оба с ревностью глядят на него, выжидая, чью сторону примет их друг, но он молчит, и братья снова начинают переругиваться. На дорогу из зарослей выскакивает заяц и, поджав уши стремительно удирает, все разногласия забываются, сменяясь азартом дикой скачки за беглецом, кусты хлопка ломаются под копытами, и никому нет до этого дела... Да, именно это Джон вспомнил, когда возвращаясь после боя в лагерь через заросшее сорняками хлопковое поле, увидел Джозефа. Тот лежал ничком, без шляпы, щекой прижавшись к сырой после утреннего дождя земле. По спине расплылось черное пятно, в складки синего мундира набилась грязь, а его волосы слегка шевелил ветер, создавая пугающую иллюзию жизни.
   В тот день, вернувшись в лагерь, Джон увидел человека с безумными глазами, который сидел на покрытом пеной коне и что-то орал сорванным голосом, его окружала толпа измученных людей в обносках грязно-коричневого цвета. Само выражение их лиц говорило о том, что происходит нечто из ряда вон выходящее. Линдейл поймал за руку знакомого лейтенанта, взгляд которого бесцельно блуждал, не находя за что зацепиться, и, встряхнув, спросил что случилось. Так он узнал, что война окончилось за полчаса до того, как началась последняя схватка.
   - А маленький Тэдди, ему тогда и четырнадцати не было, когда он из дома сбежал в шестьдесят третьем? - нетерпеливо перебил его мысли Соломон.
   - Все хорошо, дядюшка Сол. Не беспокойся.
   Тэд был намного младше, братья относились к нему как к несмышленышу и маменькиному сынку, поэтому Джон не был с ним дружен, но, разыскивая Бэкки, он случайно узнал, что мальчишка погиб, когда федералы стерли с лица земли полк, где он был барабанщиком. Джонатан не видел его мертвым и был этому рад.
   Лицо Соломона к ужасу Линдейла внезапно изменило выражение, и он наставительным тоном произнес:
   - Вот что я хотел бы вам сказать, масса Джон... Извините старика, если что не так... Мисс Бэкки, она настоящая леди. Поэтому не обижайте ее связями на стороне, даже если это всего на вечер.
   Он понизил тон до заговорщического шепота:
   - И скверных женщин не навещайте. Я понимаю, джентльмену временами надо развлечься, но, масса Джон, ведь если мисс Бэкки узнает, она страшно оскорбиться... Вообще эти дамы... Не связывайтесь с ними, грешно это. Да еще, не дай Бог, дурной болезнью заразитесь. Да и драки там постоянно вспыхивают из-за дам, и часто начинает их рвань, которая и слыхом не слыхивала о джентльменском поведении и правилах боя, принятых у цивилизованных людей.
   - Что ты, Сол, - отмахнулся Джон, чуть не рассмеявшись: он вспомнил, как отец сам, как и положено, отвел его в первый раз в подобное заведение Атланты, строго настрого запретив рассказывать Солу. - Я эти дома за милю кругом обхожу. Ты прав... От тамошних... "дам", одни неприятности.
   - Вы истинный джентльмен, масса Джон... И говорите хорошо. Правильно слова произносите, не сквернословите... - в голосе старика звучала гордость. - У их детей одна брань на языке, через каждое слово. Вы ведь не сквернословите?
   - Нет, конечно, - поспешил ответить Джон. В ход пошли легкие вопросы, обязательные при каждой встрече, так что ответы он выучил почти наизусть.
   - А в церковь каждое воскресенье ходите? Не пропускаете службу? - с напускной суровостью спросил Соломон, потом трескуче рассмеялся. - Помню, непривычны вы к этому были после жизни в лесах. Никак добудиться вас не мог в воскресенье.
   - Да, Сол, со мной и сейчас иногда случается проспать, но вот уже год, как ни одной службы не пропустил, - говорил Джон. Услышав правильные ответы на необходимые вопросы, старик успокоился.
   - Как жалко, что сгорела библиотека... - Сол уже снова путешествовал среди обрывков воспоминаний о минувшем. - Я, масса Джон, так и не научился читать, как ни старался, но вам те книги здорово пригодились бы, наверное... Сколько их там было... А розы... Чудесные чайные розы... Пути Господни неисповедимы, мне никогда не понять, почему Он не дал мне умереть там, на пепелище, вместе с моим миром... Таким близким, таким понятным...
   - Не волнуйся, Сол. Библиотеку я почти восстановил. А еще у меня есть для тебя маленький подарок... - покопавшись в своем дорожном мешке, Линдейл извлек небольшой горшок с чайными розами, бережно завернутый в бумагу и ткань. Старик очень страдал, потеряв любимые цветы, и вспоминал о них при каждой их встрече.
   - Мои розы... - лицо Соломона осветила широкая улыбка, протянув трясущиеся руки, он схватил горшок, купленный Джонатаном у одной пожилой леди по дороге, прижал его к груди, а потом бережно водрузил на подоконник возле постели, аккуратно приоткрыв легкую занавеску. - Как... Но как...
   - Я выкопал тогда в нашем саду несколько уцелевших кустов, они долго болели, но теперь в порядке. Они растут у Соджернов в цветнике, а маленький кустик я вот привез тебе, - сообщил Джон, отчетливо, будто наяву, вспоминая прогулку по изуродованному саду, на который перекинулся огонь с подожженного янки дома. В тот день, когда он отыскал то место, где Сол выращивал свои цветы, окончательно умерли все его смутные, помимо рассудка теплящиеся надежды на возрождение Юга, на возвращение прошлого. Чайные розы обуглились и почернели, огонь застал их в самом цвету, темные лепестки, свернувшиеся от жара, еще висели, но в опаленных стеблях не было больше жизни. Стоило Джону дотронуться до скрученных черных бутонов, как они рассыпались в прах...
   - Масса Джон! О, как вы обрадовали старика! А как вы их лечили? Расскажите мне...
   - Собственно, не я, - смутился Джон, - Бэкки все сделала, она понимает в цветах лучше.
   Ложь цеплялась за ложь... Линдейл поражался, как ладно у него это получалось. Достаточно было придумать виртуальный мир, и дальше ложь лилась легко и неограниченно.
   - Я так рад, что вы теперь доктор! Вы успокоили мое старое сердце, масса Джон! Не страшно даже, что вы среди этих чертовых янки живете. Я так боялся, что с вами что-то случиться во время этих поездок по делам железной дороги. Помню еще дед ругал вашего папашу за его безрассудные скитания по диким местам, да еще с женой и сыном. Это ведь так опасно! Там ничего нет, ни полиции, ни врачей, только нехристи всякие и бандиты, да хищные звери... - Сол приподнялся и приложил руку ко рту, снова перейдя на заговорщический шепот:
   - Говорят, там стреляют постоянно, все друг в друга. Достаточно тамошнему человеку увидеть кого-то с револьвером на поясе, или ружьем в руке, как тот сразу хочет испытать, кто быстрее и начинает палить! Или оскорбляет по-всякому, чтобы втянуть в не джентльменскую ссору... Все боялся, что вы сцепитесь с таким негодяем, который и мизинца вашего не стоит...
   - Да брось ты, Сол! Зря беспокоился! - отмахнулся Джон. - Я и оружия-то не ношу никогда. Ни ножа, ни пистолета. Меня тогда охранники компании защищали.
   Он распахнул пиджак, демонстрируя отсутствие оружия. Старик облегченно вздохнул.
   - Ах, масса Джон, я так тосковал, я не хочу расставаться с вами. Понимаю, что буду стеснять вас...
   -Ну, Сол, мы же это обсуждали. Как только я куплю приличный дом, я возьму тебя к нам.
   - Я согласен на любые условия...
   - Сол, я живу в маленькой комнате, которая и так не моя, работаю большую часть дня, не могу позволить, чтобы ты оставался один, а сиделки в Чикаго запрашивают в несколько раз больше, чем эта семья... - Линдейл на секунду замолчал, исчерпав все заготовленные аргументы, потом устало добавил. - К тому же там полно тараканов...
   Но Сол плакал и не хотел его отпускать, заставляя снова и снова рассказывать о давно умерших соседях и знакомых, и Джон говорил, прекрасно зная, что каждое его слово - ложь.
  
   Изначально письмо пришло в Чикаго... Мольбы Соломона вынудили Джона дать ему этот адрес. Человек, через которого Линдейл вел свои дела на Востоке, регулярно пересылал через Денвер в Иглз-Нест всю корреспонденцию на его имя, если таковая имелась.
   Линдейл распечатал конверт. Кривые строчки, слова с ошибками и рвущий закостеневшую душу стрелка призыв: заберите меня, масса Джон... все слушаю, не раздадуться ли ваши шаги... Вас так долго не было...
   Линдейл опустился на невысокую поленницу и закрыл лицо руками. Он сам попался в ловушку, выстроив для старика иллюзорный мир и населив его призраками, стремясь пощадить Соломона. Открытие правды могло плохо сказаться на его здоровье и рассудке, когда все начиналось, но сейчас возвращение в реальность наверняка убьет его.
   Что же делать? Что теперь делать... Тогда это казалось такой хорошей идеей.
   Он аккуратно сложил письмо, стряхнув с бумаги снег, и добавил его к тому, из Вашингтона...
   - До свидания, дедушка, - машинально пробормотал Джонатан, поднимаясь, и, не сказав больше ни слова, пошел прочь.
   - А, чтоб тебя!.. И побежал, побежал куда-то сразу... Никакого почтения к старшим! - произнес скороговоркой дедушка, потому что приговил эту фразу еще в начале разговора, но думал он в эту минуту о скрытой драме, на короткое время проступившей в выражении лица владельца салуна. И хоть Беннингтон не знал содержания послания, но, когда он запирал окно, по его щекам текли слезы, еле сдерживаемые в присутствии Линдейла.
   - Ох, - вздохнул он, наконец справившись с задвижкой, и, держась рукой за ноющую спину, тяжело опустился на табурет, шаря свободной ладонью по столу в поисках бинокля. Старик даже сам уже не осознавал, что все это время продолжает ругать на чем свет стоит современное поколение и снег, закрывающий ему весь обзор.
  
   Ланс и Майкл О'Руни не очень-то старались искать миссис Черрингтон, решив, что в конечном итоге, это Уилберну надо быть чистеньким в глазах горожан, а не им. Они заглянули в ближайшие переулки, пару раз прошли туда и обратно, заглядывая за кучи мусора, потоптались за грудой старых ящиков, скорее для приличия, чем из желания разобрать что-то в путанице следов, полузанесенных снегом, попинали сваленные как попало доски, а потом Майкл сказал, что ему необходимо отлучиться и исчез. Оставшись один, Ланс полностью утратил даже тот небольшой энтузиазм, что у него был, и, сев на груду пустых ящиков, начал не торопясь, с наслаждением сворачивать самокрутку. Так он и сидел, мысленно проклиная напарника за нерасторопность, потому что желал как можно скорее покончить с работой и зайти выпить по стаканчику виски в салун Линдейла, пока еще не началась заварушка. Майкл вернулся не скоро, но, как только Ланс попытался высказать свое отношение к его поведению, достал небольшой кожаный мешочек и кинул говорившему, заставив его умолкнуть на полуслове. Приземлившись в раскрытую ладонь, кисет звякнул.
   - Пойдем, закончим с Мертоном, - подмигнул напарнику Майкл. - А потом будет на что у Джона погулять.
   Ланс с радостью согласился.
  

* * *

  
   Сидя в одиночестве в пустом баре, Морган выкурил сигару. Потом поднялся, почувствовав, как мир вокруг него плавно качнулся, но затем вновь обрел равновесие. "Линдейл... - засело раскаленной иглой в его голове уязвленное самолюбие - Поганый реб, койот паршивый... На равных встретиться - кишка тонка... Но я его достану... Достану... Уж будьте уверены." Он опрокинул в рот очередной стакан, его глаза сузились и потемнели. "Я заставлю его стать со мной лицом к лицу с оружием в руках и выяснить, кто везучее. Чертов мерзавец".
   Мысли Моргана, полные яда уязвленной гордости, переполнявшего его сердце, путались и расплывались, он слабо соображал, почему собственно так жаждет этого поединка, но желание это заглушало даже страх смерти, в котором он не смел себе признаться.
   Двинувшись к дверям, Джуннайт преодолел расстояние, показавшееся особо большим из-за того, что стены и пол ходуном ходили вокруг него. Споткнувшись о порог и чуть не разбив едва заживший нос об обледеневшие ступени, он все же благополучно выбрался на улицу. Слабый голос разума, заглушенный парами виски, тщетно шептал где-то в глубине подсознания:
   "А что ты будешь делать потом, когда все закончится? Искать причину пристрелить кого-то еще? А что, если этого "потом" не будет? Подумай, что будет тогда?"
   Морган запнулся на мгновение на верхней ступени и чуть было не повернул назад, но внезапно резко тряхнул головой: "Неважно. Отступать нельзя, ни сейчас и никогда более".
   Держась за перила, он спустился по лестнице, пытаясь сконцентрировать взгляд и удержать в поле зрения двоящийся и троящийся пейзаж. Голова внезапно стала необыкновенно легкой, - мысли куда-то исчезли в предвкушении скорого разрешения всех проблем: сейчас он найдет врага, человека, который почему-то мешал ему жить одним лишь фактом своего существования, и пристрелит его, а потом покинет наконец-то этот паршивый городишко - другого исхода он в данный момент не принимал во внимание. И Морган знал, что тогда, у лавки Черрингтона, Линдейл был абсолютно прав: даже если бы у них не было огнестрельного оружия, они все равно сошлись бы в смертельной схватке, пусть даже рукопашной, для которой сгодилось бы все, любая вещь, подвернувшаяся под руку, будь это стул, столовый нож, бидон керосина, или собственные зубы, что угодно, в сражении, из которого непременно должен был выйти живым только один...
   Зачерпнув снег, парень протер им глаза, после чего все вокруг нехотя вернулось в положенные контуры, и он увидел двух человек, среди сыплющегося с неба снега; они стояли над неподвижным телом, держа его за ноги и переругиваясь вполголоса. "Кого-то убили..." - странно, но эта мысль не вызвало никакого отклика или волнения в его душе. Даже вглядевшись, и поняв, что это Мертон, Морган ощутил лишь некоторое сожаление. Да и кто он ему был? Всего лишь городской пьяница... "Нарвался-таки на Уилберна... Чего искал..."
   Двое парней, чертыхаясь, за ноги поволокли тело по земле, но не прошли и пяти ярдов и остановились.
   - Черт! Занятие не из легких! - воскликнул один, в раздражении швырнув ногу Мертона в снег. - По мне лучше стрелять...
   - Вечно Уилберн желает, чтобы за него всю грязную работу делали, - отозвался второй, все еще сжимая в руках штанину.
   - Ему просто не хочется, чтобы кто-нибудь из того стада баранов, что пасутся в Сван-вэлли, пока не прирежут, ненароком забрел в город и увидел это безобразие. А то ведь и взбрыкнуть вздумают, этот парень как-никак был одним из них. Или догадаются, что гуляют на здешних пастбищах, пока он позволяет, а как только наберут вес, станут обыкновенной бараниной на праздничном столе. - пояснил первый. У его напарника отвисла челюсть. Морган слушал, прижавшись к дощатой стене салуна, почти сливаясь с ней, не двигаясь. От говоривших стрелка дополнительно заслонял ствол дерева, распростершего голые длинные ветви над его головой.
   - А ты думаешь... - парень подобрал отвисшую челюсть и решил уточнить, но не довел или не осмелился довести мысль до конца.
   - А ты как думал?! - отозвался другой. - Неужто купился на Уилберновские проповеди?
   Его напарник сконфуженно промолчал.
   - Ты давай, работай лучше, если хочешь засветло управиться, - сказал все тот же человек. - Не отлынивай, придурок.
   - А не пошел бы ты, вместе с Уилберном, куда подальше! - огрызнулся его собеседник, раздраженно бросая вторую ногу Мертона и пиная труп, чтобы выпустить злобу. - Это я-то придурок! Да второго такого идиота, как ты, сложно отыскать на всем белом свете, Майкл О'Руни!
   Это имя подействовало на Моргана, как удар тока, заставив резко развернуться. Оно будто сорвало предохранитель где-то внутри: стрелок готов был атаковать и рвать на части любого, кто на него отзовется. Его расширенные зрачки, когда он только начал движение к цели, встретились с глазами мистера О'Руни, открывшего было свой рот, чтобы ответить собеседнику отборной бранью, но, поймав взгляд приближающегося незнакомца, внезапно осекся, и, смертельно побледнев, отступил на шаг.
   Прошлое, почти задавленное Майклом, ни разу не потревоженное за многие годы и, казалось, давно вылетевшее из памяти, мгновенно пробудилось от спячки, и от панического ужаса внезапно ослабели ноги, а сердце прыгнуло вверх и застряло в горле при виде призрака с широким уродливым шрамом, пересекшип шею. Снег падал, медленно кружась в гробовом молчании, и даже Ланс, не понимавший, что происходит, почувствовал, как ужас этой тишины заползает внутрь, парализуя мышцы.
   Перед глазами Майкла О'Руни стояли незыблемые, окончательные, как приговор, как надпись на стене Валтасара, означающие конец, неминуемую гибель и хаос, неровные строчки, усилием воли или бреда выдернутые из подсознания, собранные из разнокалиберных букв, пляшущих по белизне конверта: "Маршаллу...(имя расплылось в кровавом подтеке) Лоуренс, штат Канзас..." да, маршаллу...
   Незнакомец, ни на секунду не замедляя шага, сдернул с правой руки перчатку и заткнул за пояс рывком. Майкл глядел на приближавшегося человека и задыхался в агонии ужаса, должно быть, самой страшной из всех, разрывая пальцами шейный платок.
   "...Хочу уведомить вас..." уведомить, да...
   Тонкий, чрезвычайно тщательно запечатанный конверт, приготовленный, как видно давно, который его дрожащие, трясущиеся пальцы, все еще ощущающие тепло неподвижного тела, извлекли из залитого кровью нагрудного кармана рубашки.
   "...о том, что я скрывал много лет..."
   ...сразу после того, как он, Майкл О'Руни, подошел поближе и прикончил его выстрелом в голову, уже после того, как Рональд всадил кусок свинца в спину и они оттащили его в переулок. Он тогда все еще цеплялся за жизнь, казалось, даже протрезвел от той дряни, которую курил незадолго до...
   "...скрывал много лет правду, покрывал преступника, можно даже сказать лжесвидетельствовал, если вам это угодно, хоть и не был в то время под присягой, потому что для меня это одно. Ибо твердо знал..."
   Это был случай... Просто счастливое стечение обстоятельств, невероятное везение... Мысль обыскать, посмотреть, нет ли при нем чего-нибудь стоящего, пришла внезапно.
   "...знал, и не секунды не сомневался, что не Морган Джуннайт виновен в убийстве мисс... (опять пятна крови, но имени и не надо было, он, Майкл О'Руни, и так знал слишком хорошо, что было написано там), а мой кузен, которому я помог исчезнуть, ценой жизни и честного имя невиновного, человек, зовущийся ныне Майклом О'Руни..." Майклом О'Руни, да...
   Рональд, сидя на бидоне керосина, заявил, что не хочет пачкаться, а при выстреле в упор это произойдет непременно, что добить его надо, что свою работу стрелка на сегодня он уже сделал и еще должен будет оттащить тело в лес и сжечь, чтобы никто не опознал. Если бы ни это, он, Майкл О'Руни, конечно же, никогда...
   Он закрыл глаза, ужас сдавил горло. Морган Джуннайт... Этот белый шрам... Оуэн, его клятва... Призрак, которым пугал его кузен, призывая к раскаянью, из-за чего они поссорились и не виделись больше трех лет, уже когда оба жили здесь. Да, да. Он слишком подозрительно вел себя все время, постоянно возвращаясь к тому дню... Чертов стукач! И почему Макклахану понадобилось послать именно его, Майкла? Недоверие? Закравшееся подозрение? Записка, конечно, была его идеей, но уже потом, и если Макклахан сомневался... Нет, в любом случае это даже лучше, ведь теперь Майкл полностью уверен в уничтожении всех улик. Как повезло, что удалось перехватить письмо прежде, чем оно попало в чужие руки.
   Незнакомец приближался, неумолимый, как сама смерть.
   "... Майклом О'Руни настоящее местонахождение которого, в силу ряда причин, не может быть оглашено мною ни сейчас и никогда после, во все дни моей жизни..."
   Генри Оуэн должен был исчезнуть бесследно и замолчать навсегда, но его гибель, Майкл О'Руни был теперь в этом уверен, его гибель воскресила куда более страшного призрака, оставшегося не отомщенным, а потому восставшего из могилы, где он лежал последние пару десятков лет, в час, когда умолк навсегда последний свидетель, чтобы самому вершить правосудие.
   Кузен журналиста бросился бежать. Ноги несли его сами, машинально, на уровне инстинкта, кричащего, что для выживания необходимо очутиться как можно дальше.
   Майкл О'Руни мчался по направлению к приличному кварталу, а Ланс за ним, оглашая городок криками о помощи. Вскинув револьвер, Морган выстрелил, но проклятые контуры снова разъехались, и он не мог бы поручиться, что попал в кого-то из четверых, бегущих по улице, по крайней мере, ни один из них не упал. Чертыхнувшись, стрелок протер глаза и потряс головой, как гризли с больным зубом, потом двинулся за своей добычей, вытащив револьвер и держа его, на всякий случай, в опущенной руке. Горящие глаза из-под полей шляпы беспокойно обшаривали замутненной сыплющейся с неба завесой крупы пейзаж в поисках человека, ненависть к которому питала силы ганфайтера. Напряжения он не испытывал, скорее им владела бесшабашная удаль и, казалось, не было ничего, чего Морган не смог бы. Джуннайт даже начал насвистывать "Маршируя по Джорджии". Большая часть войны прошла мимо, но она въелась в его кровь, и Морган получал неизъяснимое мрачное удовлетворение, слушая рассказы о Походе к Морю или напевая победные марши северян. Громкий переливчатый свист откликнулся издалека, из-за редеющего с каждой минутой снежного тумана: это была песенка, которую Морган слышал всего один раз, но которая доводила его до бешенства.
   -...Корабль противника мы потопили
   В щепки его превратили,
   Тогда растерялися янки,
   А мы захватили их звездную тряпку... - звенели неспетые слова, отдаваясь в памяти Моргана, будто намертво сцепившись с этим свистом.
   Из дома выскочили люди Уилберна, переполошенные криками Майкла О'Руни и Ланса, и стали озираться в поисках врага. Наемники с "Ленивой М" не замедлили появиться, но взгляд Моргана был прикован лишь к одному размытому силуэту, бредущему по улице навстречу, припадая на одну ногу.
   - Лошадок этой тряпкой вытирали... - беспечно свирепое веселье, звучавшее в свисте Линдейла передалось и Моргану, будто затекая внутрь его и заставляя кипеть кровь. - ...Я вам не хвастаю, мы лихо воевали!
   - Нас немного осталось, Тех, кто вышел на старт,
   Ведь каждый бой в той войне был похож на ад.
   Слышалась в свисте несломленная гордость, раздавленного Анакондой и Шерманом юга, частью которого был Джонатан Линдейл, и Морган внезапно понял, что перед ним достойный противник, не пасующий, не боящийся; а две враждебные мелодии сливались и, сталкиваясь, звучали в унисон холодной яростью. Стало немного проясняться, снег почти перестал, сквозь разрывы в тучах все чаще проблескивало солнце.
   Джуннайт вскинул руку с револьвером, он не думал о том, что будет дальше.
   Изо всех дверей и переулков вдруг побежали, будто подчиняясь чьему-то сигналу, что-то крича и стреляя на бегу, люди с "Ленивой М" и наемники из Сван-вэлли, они мгновенно сблизились на расстояние выстрела, разделив неудержимым людским потоком непримиримых врагов, и грохот сотряс Иглз-Нест.
   Морган и Линдейл бросились вперед, в это трещащее смертью море, ища глазами врага. Они увидели друг друга в один и тот же момент и вскинули оружие. Их нервы - на пределе, пальцы - на спуске, глаза - на цели...
   - Нет! - резанул их слух отчаянный крик, и Морган выстрелил в обернувшегося на голос Линдейла. В последний момент, краем глаза увидев стремительно приближающуюся тень, он дернул курок слишком резко, и пуля ушла в пустоту, а сам Джуннайт инстинктивно упал головой в снег, и кусок свинца обдал его щеку рассеченным воздухом. Вскочив и озираясь, в поисках нового противника, он увидел Алису. Раскрасневшаяся, с разлетевшимися по плечам крашеными волосами, она снова резко остановилась на бегу, широко расставив ноги, воткнув каблуки глубоко в снег, обеими руками вскинула неизвестно где раздобытый тяжелый кольт с длинным дулом, медля, чтобы стабилизировать дыхание. "Будь проклят, Джонатан Линдейл! - отчаянно билось в ее помутненном мозгу. - Будь ты..." Она выстрелила, пошатнувшись от непривычной отдачи, и потом продолжала бежать, будто не заботясь вовсе о результате. "Черт возьми," - подумал Морган, увидев, куда она целится, краем глаза он следил за Линдейлом. Обернувшись лишь на мгновение, хозяин салуна снова развернулся к противнику и выстрелил, раз, другой, но промахнулся, потому что Джуннайт отпрыгнул, уворачиваясь от пули Алисы.
   "В следующий раз стреляй сразу... - думала женщина задыхаясь, увязая по щиколотку в снегу. - В следующий раз..." Они снова искали друг друга глазами в аду перестрелки, она ощущала ненависть, исходившую от них обоих, и проклинала себя за то, что не может бежать быстрее, ее время исчислялось секундами...
   Они увидели, подняли револьверы: в их глазах безумие, пальцы отдернули курки.
   Тяжело, с хрипом дыша, Алиса рванулась из последних сил, она должна успеть... "Это глупо, - сверкнула молнией мысль, - глупо...", а в следующий момент она была уже на линии огня.
   Грохот сотряс небо и землю, разорвавшись в ее барабанных перепонках, Алиса упала ему на грудь, вцепившись в его шубу, и внезапно почувствовала, как ужасающая, непреодолимая сила отшвырнула ее прочь. Никогда прежде Линдейл не действовал так стремительно, его револьвер содрогнулся, когда она на него налетела, но и сам он, отчаянно толкая ее в сторону, пошатнулся и упал на одно колено.
  
   Моргана в этот момент занимали другие дела. Увернувшись от пули Линдейла и выстрелив в ответ, абсолютно не заботясь в кого, (Джон и его женщина - одного поля ягоды, и оба, несомненно, пристрелили бы противника, не задумываясь), он внезапно услышал град пуль, застучавший вокруг, и не в состоянии определить источник, пригнувшись, побежал в переулок. Прижавшись к стене дома спиной, Морган осторожно выглянул, отыскивая глазами стрелявшего. Какой-то мужчина примостился с шарпсом в окне дома, накрывая огнем значительную часть улицы. Он выстрелил снова, и человек, пробегавший мимо Джуннайта, упал навзничь, выронив оружие. Две группировки слились в одно целое, Морган не мог больше различить людей Макклахана или Уилберна, все стреляли во всех, но человек в окне спутывал карты. Это была слишком большая дистанция для револьвера, и Джуннайт, сунув ремингтон в кобуру, рванулся вперед, хватая спенсер убитого под градом пуль, и мгновенно отшатнулся за угол. Он вытащил магазин и встряхнул, на ладонь выпал только один патрон. Чертыхнувшись, Морган сунул его обратно, вставил трубку в приклад и передернул затвор. Он тяжело дышал, считая в уме... два, три..., пять..., а потом выскочил из укрытия и выстрелил, зная, что непременно должен попасть и убить. Человек в окне выронил ружье, пошатнулся и исчез из виду.
  
   Отброшенная на несколько шагов, Алиса в изнеможении рухнула в снег, но не выпустила оружие и мгновенно села, снова поднимая сцепленные на рукоятке в смертельный замок руки. В отличие от Джона она прекрасно видела свою жертву...
   С самой грязной бранью, какую только знал, Линдейл бросился на нее, снова повалив на землю, и вывернул запястье, заставив отпустить кольт.
   - Дура... - повторял он. - Идиотка несчастная...
   Вскинув голову, Джон увидел Райли, стрелявшего из-за кучи ящиков и, схватив дико брыкающуюся женщину за локти, толкнул ее к парню, крича:
   - Убери ее прочь, черт возьми!
   Кивнув, Райли потащил ее в переулок. Облегченно вздохнув, Линдейл прижался к земле и начал изучать ситуацию. Он не увидел Моргана, зато заметил Уилберна, и глаза его зажглись желтым хищным огнем.
   - Получи за Черрингтона, мерзавец! - процедил Джон сквозь зубы и выстрелил.
   Пуля ударилась о доски рядом с хозяином Сван-вэлли прежде, чем рут-и-маклахан выплюнул смертоносный заряд, и тот мгновенно исчез из виду, плюхнувшись на живот. В ярости обернувшись, Линдейл увидел Макклахана, стоявшего на одном колене и перезаряжавшего оружие. "Промазал, вот дьявол..." - пробормотал он, подняв голову и взглянув на союзника.
   - Он был у меня на мушке, ты!... - Владелец салуна замахнулся на ранчеро рукояткой револьвера и увидел сверкнувший в его глазах ужас. С тревогой он понял, что это конец, что своей несдержанностью выдал себя с головой, и Макклахан никогда не забудет того, что его заставили бояться...
  
   ...Уилберн втиснулся под тротуар и замер, отчетливо чувствуя, что во тьме рядом с ним есть еще кто-то. Он слышал сдавленное дыхание, через несколько минут его глаза начали различать смутный силуэт. Кто бы это ни был, он может быть опасен уже тем, что знал о его укрытии... Он медленно пополз вперед, и, когда человек обернулся на шорох, Уилберн увидел лицо той самой женщины, с теми же расширенными от ужаса глазами, как тогда, когда он застрелил Мертона. Слабого света, просачивающегося под тротуар, было вполне достаточно, тем более она находилась у самого края... Он рванулся вперед, пытаясь схватить ее ноги. Миссис Черрингтон перекатилась на спину, ужас побуждал ее к действию, управляя телом помимо сознания, прижимая ребенка к себе, она пыталась ползти, отталкиваясь от земли свободной рукой и ногами, но двигалась слишком медленно, и бросившийся вперед Уилберн схватил край ее панталон. Женщина рванулась изо всех сил, и плотная ткань треснула, оставив лоскут в пальцах преследователя. Воодушевленная удачей, чувствуя, как в ее груди снова скапливается опасное напряжение, ищущее разрядки в решительных действиях, она с необычайным для нее ожесточением ударила Уилберна в лицо обоими каблуками. Взвизгнув, тот зажал окровавленные рот и нос, перекатившись на бок, выплюнул сломанный зуб и попытался выхватить револьвер, но его локоть ударился о нависающие доски тротуара. Этой заминки хватило, миссис Черрингтон разгребла наметенный ветром сугроб, выскользнула из укрытия и, вскочив на ноги, побежала прочь, не разбирая дороги. В ее мыслях царил хаос. Чертыхаясь, Уилберн подполз к краю тротуара и, выглянув из-под него, начал аккуратно наводить прицел на спину женщины...
  
   Джонатан Линдейл глубоко вздохнул и опустил занесенную для удара руку с револьвером.
   - Я мог его снять, черт возьми, - сквозь зубы бросил он, ни секунды не сомневаясь, что это объяснение не поможет.
   - ...Сэр, - холодно сказал Макклахан, мрачно сверкая глазами из-под нахмуренных бровей.
   - Я мог его снять... сэр, - проскрипел зубами Линдейл, глотая оскорбление.
   Проще всего было вскинуть руку и покончить с Макклаханом прямо сейчас, но Джонатан сдержался. Может быть, не все так плохо. Он не знал, насколько быстр хозяин "Ленивой М", к тому же, потеряв начальника сейчас, наемники падут духом и не смогут сражаться столь же самозабвенно, ибо их мысли будет занимать вопрос: кто будет платить. Это в лучшем случае. Если все пойдет по наихудшему сценарию, они и вовсе перекинуться на сторону Уилберна, удвоив, если не утроив, его силы.
   - Мистер Макклахан! - из всеобщего хаоса возник Миллер. - Мы имеем преимущество, кажется, превосходим их численно, но патроны, сэр... Разрешите взять запасные ящики?
   Макклахан царственно кивнул и, когда сегундо[17.] исчез, развернулся к Линдейлу, раскрыв рот и собираясь что-то сказать. Слова застряли в его горле, ибо слушать их было некому: Джонатан исчез. Тем временем перестрелка усилилась, и хозяин "Ленивой М" перебежал улицу и затаился за ящиками, где раньше держал оборону Райли, перезаряжая револьвер. "Этот человек опасен, - думал он, - опасен... Надо убрать его, но не сейчас... не сейчас... В этой стычке каждый человек на счету, и этот, держу пари, сократит поголовье Уилберна намного. К тому же иметь с ним дело, когда у него в руке револьвер - верный путь в могилу..."
  
   Джонатан Линдейл, прихрамывая, бежал по улице среди взрывающих снег пуль и порохового дыма, ища того, кого должен был убить любой ценой, потому что таково было предначертание судьбы.
  
   Уронив бесполезный пустой "спенсер", Морган вытащил свои револьверы и заменил использованные патроны и капсюли на новые. Пули, подобно проливному дождю барабанили по стене, за углом которой Джуннайт прижимался к доскам щекой. Да, он мог остаться здесь или незаметно выбраться из схватки, просто уйдя по переулку на задворки или зайдя в какой-нибудь дом с черного хода...
   Нет, не мог. Это означало бы бегство. И все же он оглянулся назад, в темное жерло переулка как раз вовремя, чтобы увидеть, как в просвет между домами вбежали поспешно несколько человек, тащившие два ящика с патронами. Морган отшатнулся назад, готовясь бежать, но увидел, что путь к отступлению отрезан.
   - Эй, это же наши патроны! - заорал случайно заглянувший в переулок Миллер, и ему на помощь мгновенно примчалось человек десять. В узком пространстве намечалась бойня, а Морган был заперт там между представителями двух враждующих групп, готовых изрешетить друг друга. Их было слишком много для него одного, но решение пришло мгновенно. Пока они поднимали оружие, Джуннайт рванулся в глубь переулка, подпрыгнув, высадил локтем стекло в окне и, подтянувшись, перевалился через подоконник, клянясь себе, что никогда больше не будет соваться в узкие мышеловки. За его спиной трещали выстрелы и раздавались вопли. Он свалился на пол, увлекая за собой какой-то чахлый цветок в глиняном горшке, и мгновенно вскочил на ноги под пронзительные женские вопли, встретившись глазами с Эльмирой Галлахер.
   - Помогите! - закричала она, вскочив из-за стола, на котором еще дымился кусок курицы. - Помогите! - И запустила в него тарелкой.
   Морган Джуннайт пригнулся, галантно предоставляя фарфору разбиться о стену, и кинулся к дверям, ибо уйти, как вошел, он не мог, но женщина с глазами, сверкающими праведным гневом, преградила ему дорогу, сжимая в руках довольно увесистую фарфоровую статуэтку. Угадав, что раскрашенная дама с зонтиком потянет фунта на четыре и предназначается для его головы, Морган схватил Эльмиру за запястье и несильно стукнул о косяк, заставляя выпустить оружие.
   - Ну, теперь-то... - в ее голосе стрелку послышалось приглашение: - Я всецело в вашей власти...
   - Этого еще не хватало! - простонал Морган и, оттолкнув женщину, выскользнул из гостиной в коридор. "Поскорее убраться из этого сумасшедшего дома..."
   - Мерзавец! Подонок! - неслось ему вслед, потом крики перешли в истерические всхлипывания. - Я так одинока, черт возьми... Паршивая жизнь...
   Морган уловил опасные нотки как раз вовремя, он успел пригнуться, чтобы пропустить очередную порцию фарфора, прежде чем выскочил в парадную дверь...
   ...Снова Джуннайт бежал, уворачиваясь от пуль, искал единственного человека, который был ему нужен, но видел лишь незнакомые озлобленные лица. Они окружали его, были повсюду, куда бы Морган ни поворачивался, и он внезапно почувствовал себя загнанным зверем. Факт был в том, что стрелок не мог выбраться из драки, как при Манассасе. Тогда его просто сочли бы дезертиром, сейчас на карту была поставлена его гордость. Помимо его воли противостояние с Линдейлом, со всей Конфедерацией в его лице, вдруг стало делом чести, и Джуннайт не смог бы жить с ощущением позора, если бы позволил себе бежать как трус.
  
   Увидев блеск из-под тротуара и мгновенно проследив, куда он направлен, Райли кинулся к отраженному солнцу. Его легкие разрывались, мускулы натянулись, он должен был успеть, другого быть не могло.
   Парень оказался рядом как раз вовремя, чтобы услышать щелчок взводимого курка, и без промедления поддел ногой мягкий нанесенный ветром сугроб, швыряя его прямо в оружейный блеск.
   Сверкающая туча снега врезалась в лицо Уилберна, в его глаза, в рот, с судорожным вдохом от неожиданного ужаса проникла в нос... Его револьвер выстрелил впустую, потеряв прицел, а потом Райли наступил сапогом на его руку. Шестое чувство Уилберна подсказало, что пора удирать, выдернув ободранные пальцы из-под подошвы, выплюнув снег и кое-как продрав глаза, он тащил себя, толкал себя из-под одного тротуара под другой, стремясь убраться как можно дальше. Подхватив его оружие, Райли уже был готов нырнуть следом, но по привычке кинув быстрый взгляд вокруг себя, увидел миссис Черрингтон, торопливо бегущую в панике прочь от своего дома, среди грохота выстрелов и всеобщего безумия. Передумав, он устремился за ней.
  
   - Вот эта женщина, Майкл! - Ланс дернул друга за рукав и указал направление. Застигнутые перестрелкой, они прятались за тюками с сеном возле платной конюшни.
   - Черт... - Майкл О'Руни сплюнул в снег, - отсюда боюсь не попаду.
   - За нее Уилберн отвалит кучу премиальных, - с намеком в голосе произнес Ланс.
   - Вот сам за ней и иди, - огрызнулся Майкл, но, подумав немного, и выругавшись, внезапно бросил:
   - Ладно, пошли, не то мы ее из виду потеряем.
   Они незаметно выскользнули из-за мешков с сеном, их тени заскользили вдоль стены.
  
   Морган бежал по улице, сам не зная куда, задерживаясь лишь настолько, сколько нужно было, чтобы ответить на щелкнувший слишком близко патрон. Вокруг него люди то и дело падали в снег, мертвые или раненые. Подстреленный кем-то юноша лет семнадцати рухнул поперек пути Джуннайта, и Морган едва не споткнулся, но вовремя заметил преграду и перепрыгнул через труп.
   Грохот выстрелов слился в один равномерный гул, краски смазались; откуда-то издалека, казалось из прошлого, раздался неистовый мятежный клич, и когда в позвоночник, будто ввинтился штопор, ему почудилось, что дьяволы Джексона снова пошли в атаку, как тогда, при Булл-Ране, когда они впервые придумали и применили новое оружие устрашения, выполняя приказ командира "орать, как фурии".
   Морган вскинул голову, испуганный, но готовый встретить атаку, и снова увидел Линдейла. Владелец салуна поднимал револьвер, целясь куда-то в сторону; что-то, возможно любопытство, сдержало палец Джуннайта на курке, и парень медленно повернулся, мгновенно похолодев от ужаса.
   - Мерзавец, нет!.. - вырвалось из его груди, взорвавшись клубами пара на губах, ибо в эту секунду он видел только миссис Черрингтон и пулю, взорвавшую снег позади нее.
   Проклиная свой промах, Линдейл перезаряжал револьвер, пригнувшись за телегой. Да, конечно, мишени двигались, да, они упали, но это ни в коей мере, ни оправдывало его промах, ведь он даже не зацепил их. Да, он сам виноват, что инстинктивно заорал, спугнув дичь, ничего с собой не мог поделать в азарте битвы, но главная цель была все же достигнута: они не выстрелили в спину миссис Черрингтон, как собирались.
  
   Майкл О'Руни и Ланс похолодели от ужаса, услышав пронзительный вопль Линдейла, и инстинктивно, почти не раздумывая, грохнулись в снег, закрыв голову руками, но не выпустив оружие. Они оба избежали службы в армии по разным причинам, но в силу этого обстоятельства слышали теперь мятежный клич впервые. Это спасло им жизнь: пуля Линдейла пролетела над их головами.
  
   "Да... Работка-то тебя сегодня сама находит", - думал Райли на бегу, чувствуя, как по спине льются ручейки пота. Миссис Черрингтон покачнулась и упала. В эту секунду сердца трех мужчин практически остановились, но почти сразу же застучали, как сумасшедшие, когда женщина села, опираясь на свободную руку. С облегченным вздохом Линдейл развернулся к новым врагам. Райли в два прыжка оказался рядом с миссис Черрингтон и, подхватив ее, помог подняться и оттащил к стене, на менее обстреливаемый участок улицы. Ребенок, которого она не выпускала из рук, похоже, не пострадал при падении.
   - Что случилось? - спросил Райли в тревоге. - Вы в порядке?
   Миссис Черрингтон была очень бледна.
   - Я поскользнуться... - сказала она. - Нога...
   - Надо убираться отсюда, - озабоченно пробормотал Райли. - Не туда.
   Он удержал ее за юбку.
   - Чтобы попасть домой, вам придется пролезть через самое пекло. Мы пойдем на почту, пересидите там. И ни шагу оттуда... вы меня поняли? Ни шагу!..
   Не договорив, Райли перекинул ее свободную руку через свое плечо и, правой поддерживая женщину за талию, а в левой сжимая револьвер, потащил миссис Черрингтон к домику дедушки Беннингтона. Он был настороже, готовый поймать пулю, если понадобиться, его острый пронзительный взгляд видел каждый направленный ствол, и реакция всегда была быстрее. Женщина чувствовала тяжелое дыхание мужчины, и толчки отдачи, заставлявшие напрягаться все его мускулы. И присутствие рядом этого человека внезапно вернуло ей позабытое ощущение безопасности.
   Пинком распахнув дверь почты, Райли почти на руках внес миссис Черрингтон и опустил на первый попавшийся стул, пододвинув его ногой. Ребенок заплакал.
   - Что происходит? - дедушка Беннингтон, зевая, появился из задней комнаты. Ему никто не ответил.
   - Ни шагу отсюда, пока выстрелы не смолкнут, - повторил Райли, в тревоге всматриваясь в окно. - Нет, лучше, когда все стихнет еще час подождите... А сейчас уйдите в заднюю комнату и закройте ставни и двери, дедушка посмотрит вашу ногу. Ведь так?
   - К вашим услугам, маленькая миссис, - рот старика расплылся в улыбке. Райли кивнул своим мыслям и снова побежал к выходу.
   - Куда вы? - воскликнула миссис Черрингтон, вытягивая руку, чтобы его удержать.
   Райли на миг задержался на пороге, чтобы махнуть ей рукой, и выскочил из помещения, с грохотом захлопнув за собой дверь.
  
   Забыв о Джонатане, Морган бежал к миссис Черрингтон. Она жива... - стучало у него в висках, и больше ничто в этом мире не имело значения.
   Он машинально перескочил через Ланса, но не заметил одетого в белую куртку Майкла, налетел на него с разбегу и, споткнувшись, полетел кувырком через голову.
   - Гляди, куда несешься! - выкрикнул О'Руни. Быстро вскочив и обернувшись на голос, Морган увидел лица тех, кого преследовал до того, как заварилась вся эта каша, и они тоже узнали его. В раздирающем душу пополам сомнении стрелок обернулся туда, где в последний раз видел миссис Черрингтон, и не заметил ее. Он услышал щелчок взводимого курка, краем глаза поймав тех, кто решил воспользоваться заминкой. Морган выстрелил не глядя, просто отбросив руку с револьвером назад, и промахнулся; почти сразу его слуха коснулся стук подошв по утоптанному снегу. Мгновенно инстинкт преследователя одержал верх.
   - Ему нужен ты... - вдруг на бегу сообразил Ланс, внезапно увидев мертвенно бледное лицо напарника. - Ты же его знаешь... ах, ты...
   Майкл вцепился в его рукав, не давая свернуть в сторону.
   - Не смей меня бросать!
   Ланс выдернул руку, его лицо потемнело от гнева.
   - Да кто он такой... - выдохнул парень и внезапно остановился, развернувшись к преследователю и выдергивая из кобуры только что поспешно сунутый туда револьвер.
   - Какого черта!
   Майкл увидел свой шанс: его напарник решил встретить опасность лицом к лицу рядом с длинным дощатым забором, и О'Руни прыгнул, уцепившись за самый верх кончиками пальцев. "Если удастся перелезть..." - думал он, подтягиваясь.
   Морган не колебался ни секунды, он выстрелил из двух револьверов сразу, расцветив алым грудь Ланса. Тот тяжело рухнул в снег. Отчаянно упираясь коленями в гладко оструганные доски, покрытые пленкой льда, скользя по ним, Майкл пытался использовать каждую секунду.
   Морган выстрелил, раздробив его левую кисть, и О'Руни со стоном свалился вниз, прижимая к груди искалеченную ладонь. Призрак с белым шрамом на горле неотвратимо приближался. Его тонкие бескровные губы разжались лишь на секунду.
   - Вытаскивай, - велел он. Майкл в ужасе покачал головой.
   - Вытаскивай, - Морган повысил голос. Тот же жест.
   - Лицом к лицу, хоть однажды...
   Скользя каблуками по обледенелой земле, О'Руни дюйм за дюймом отползал к забору, пока не уткнулся в него спиной.
   - Все равно ничего не изменить...
   Майкл обшаривал бедро целой рукой, ловя ускользающую кобуру. Морган швырнул ремингтон в свою.
   - Я хочу знать только одно.
   О'Руни вскочил, рванул нащупанную рукоятку оружия и похолодел, увидев, что призрак уже держит свое в руке, как по волшебству появившееся из воздуха. Время вдруг стало растянутым, как резина, все двигалось очень неохотно, но и Майкл не мог действовать быстрее, хотя видел происходящее предельно четко.
   Шальная пуля, выпущенная кем-то из ребят Макклахана, ударила на излете Джуннайта в бок, слегка зацепив старую рану, но парень упорно продолжал поднимать револьвер.
   - Что она тебе сделала, сукин сын? - спросил Морган, улыбаясь углом рта, но в глазах его О'Руни видел лишь боль и неприкрытую беспощадную жестокость, а еще то неуловимое нечто, что всегда есть в глазах тех, кто зачем-то вернулся с той стороны. "Она? Она... да. Мэйбел Сауден. Конечно..." Убийца оцепенел, глядя в черный зрачок револьвера в руке призрака. Это было последнее, что видел Майкл, а в следующий момент он лежал в снегу мертвым, поверх тела своего напарника, сжимая в руке наполовину вытащенный револьвер.
   Подойдя ближе, Морган опустил прямые руки, целясь как можно точнее, и выстелил мертвецу в лоб. Раз, другой, третий... Он стрелял попеременно с двух рук и наслаждался грохотом выстрелов, разрывавших ненавистное лицо, пока бойки не застучали по пустым камерам. Машинально, не сводя глаз с мертвеца, он перезарядил оружие, и был готов продолжать, порабощенный собственной ненавистью, когда ударивший рядом кусок свинца вернул его в действительность. Морган обернулся к новым врагам и, глядя на распростертые здесь и там тела, невольно задался вопросом, сколько всего людей у двух враждующих вожаков и сколько надо патронов, чтобы уложить их всех.
   Джуннайт побежал, поскользнулся и упал, но мгновенно вскочил на ноги, бросился вперед и почти в ту же секунду увидел Линдейла, поднимающего неизменный рут-и-маклахан, и рванулся в сторону, но пуля все же зацепила плечо, выведя из строя правую руку. Морган двигался, а потому, не удержав равновесия, покатился в снег, полуоглушенный грохотом, почти задохнувшись от порохового дыма и потеряв из виду Линдейла; его револьвер выстрелил в пустоту.
   Лежа на боку, стрелок перезарядил оружие, вскочил и снова прошел вперед сквозь огонь, а потом остановился.
   Он стрелял из двух своих револьверов, будто во сне, по всем движущимся фигурам подряд, широко расставив ноги, чтобы не быть сваленным отдачей, каким-то чудом удерживая револьвер в раненой руке. Ему, оказавшемуся в центре всемирного хаоса, заразившемуся всеобщем безумием, было все равно, в кого попадет пуля, ибо в этом городе у него не было друзей, только враги, каждый человек был потенциально враждебен, к какой бы стороне ни принадлежал, даже если до того никак не проявлял свою агрессию. Главным снова стало выживание любой ценой. Сбоку зазвенело разбитое окно, он выстрелил туда не глядя. Ничего не понимая, как при Булл-Ране, стрелок просто бежал, орал во все горло, перезаряжал и стрелял, одержимый только одной мыслью, одним непреодолимым желанием: найти в этом хаосе Джона Линдейла и всадить в него кусок раскаленного металла за все его высокомерие. Чья-то пуля пролетела в нескольких дюймах от его глаз - от неожиданности он споткнулся.
   Глубоко вдохнув в себя холодный воздух, Джуннайт оттолкнулся от земли здоровой рукой, но был отброшен обратно сильным ударом в поясницу, кто-то выбил оружие из его пальцев.
   Приподнявшись, Морган увидел над собой злорадную усмешку Рика. Смит-вессон за его поясом был пуст, ремингтон - вне досягаемости, Джуннайт попытался ползти, убраться, как можно дальше...
   - Получи, падаль! - сказал Рик и с размаху ударил сапогом по кровоточащей ране. Морган взвыл от острой боли, пронзившей все его тело, и резко сжался, пытаясь закрыть руками и коленями уязвимые места. Рик с наслаждением поднял винтовку и с размаху опустил приклад, целясь в рану. Морган откатился, и удар пришелся по спине, заставив его застонать.
   - Давай, кричи! - смеясь, завопил Рик, с наслаждением ударив его прикладом еще раз по кровоточащему плечу, потом торопливо огляделся.
   - Жалко, некогда... - прошипел он сквозь зубы и, вскинув винтовку к плечу, целясь жертве в голову. Видя, как взлетает дуло, Морган, закусив от боли губы, перекатился на больной бок и, выбросив вперед руку, схватил выроненный револьвер. Пуля взметнула осколки наста в дюйме от его глаз. Шок прошел, и теперь в каждой клеточке тела нарастала пульсирующая боль, но Морган знал, что не должен терять контроль. Усилием воли сфокусировав глаза, он вскинул ремингтон и выпустил две пули в мерзкую усмешку Рика, превратив его переносицу в черную дыру, а потом откинулся назад, хватая ртом воздух. Все еще лежа, Морган перезарядил оба своих револьвера.
   Помотав головой, он поднялся, уже не понимая, является ли плавное вращение мира следствием ранения или же большого количества спиртного, пропущенного в баре Линдейла.
   Его вымученная улыбка застыла хищным оскалом, и сердце стучало в такт выстрелам, а потом внезапно кончились патроны и оружие начало падать из раненой руки. Он мгновенно плюхнулся в снег, подхватил револьверы и закатился за оставленную кем-то возле лавки телегу. Прислонившись к колесу спиной, тяжело, со свистом дыша, Морган заменил пустой барабан ремингтона полным, выудив последний из пояса, потом заполнил пустые каморы смит-вессона унитарными патронами из карманов. Его рука пульсировала острой болью и, поняв, что не справится с двумя револьверами, он сунул за пояс смит-вессон, оставив более привычный ремингтон, и решив использовать их попеременно.
   Он рванулся из-за телеги и внезапно грудь его обожгло, словно огнем, в глазах вспыхнуло белое пламя, и Джуннайт снова оказался в снегу. В глазах темнело, что-то тяжелое и мягкое навалилось сверху, придавив его своим весом к земле. Незнакомый голос шепотом просвистел приказ в его ухо, обдав кожу вокруг горячим дыханием:
   - Все. Лежи тихо.
   Морган рванулся, собрав последние силы, тщетно пытаясь стряхнуть с себя внезапный груз, но задохнулся и без сил растянулся на земле, не в состоянии сопротивляться. Его пальцы бессильно разжались, уронив вдруг ставшее непомерно тяжелым оружие. Ему теперь было все равно. Он ткнулся носом в снег, потом осторожно перевернул голову на бок, пытаясь разглядеть напавшего, но увидел лишь свое оружие и осторожно потянул к револьверу пальцы, скорее инстинктивно, нежели обдуманно, но опоздал. Давление на его спину внезапно ослабло, и Морган, воспрянув на секунду духом, приготовился к новой попытке, но мгновенно чье-то колено больно воткнулось ему под лопатку, человек явно менял позу, перемещая вес. Незнакомая рука стремительно скользнула в снег и, осторожно подцепив ремингтон за скобу указательным пальцем, потащила вверх, ловко перевернув по пути так, что рукоять легла в гладкую ладонь, лишь с незначительными мозолями от инструментов или плуга. Инстинкт, вечный инстинкт выживания забил тревогу в голове стрелка, заставляя учащаться сокращения сердца, послал сигналы в набухшие мускулы, побуждая сделать последнюю отчаянную попытку... Нет. Он не мог преодолеть силу этого колена, вонзившегося в позвоночник. "Плевать," - устало подумал Морган, ожидая выстрела: грохота, вспышки, черной пустоты..., которые положат конец всему, чувствуя, как безумная усталость обволакивает его глухим коконом... Где-то далеко, бесконечно далеко, снова раздался мятежный клич, долго затихавший вибрирующим нескончаемым эхом в голове Моргана. Наверное, так и должно быть... Наверное... Вероятно, человек не слышит звука выстрела, разрывающего его мозг...
  

* * *

  
   Миссис Черрингтон с расширенными зрачками, зажимая левой рукой рот, а правой придерживая ребенка, быстрыми нетвердыми шагами пересекла улицу, переступая через неподвижные, забрызганные кровью и припорошенные снегом тела, на которые старалась не смотреть. "Ты должна выжить..." - повторяла она про себя снова и снова. - "Ты должна быть сильной". Захлопнув за собой дверь дома, миссис Черрингтон заложила ее тяжелым засовом и лишь тогда устало привалилась к стене, тяжело дыша.
   - Вот и все... - прошептала она, беря ребенка со стула, на который положила минуту назад, чтобы освободить руки, и откинула шкуру с его лица. - Мы дома.
   Он потянул к ней пальчики, чуть слышно что-то лепеча. Шаги миссис Черрингтон разбудили эхо в странно притихшем доме. Когда она открыла дверь своей комнаты, ей навстречу поднялась из кресла Жаклин.
   - Обед готов, - сказала она. - Я накормила и уложила поспать днем Мари и Люсьена... Что это у тебя?
   Миссис Черрингтон передала ей ребенка, и та, подхватив его, мгновенно присела на кровать, открыла сундук со старыми вещами и ловко перепеленала. "Господи, - подумала миссис Черрингтон, - ей всего десять, а она совсем взрослая и берет на себя слишком большую ответственность... Мне было шестнадцать, когда..." Она отмахнулась от этих мыслей.
   - Мальчик, - сказала Жаклин, снова беря ребенка на руки и щекоча ему щеку, отчего тот засмеялся. - Как его зовут?
   - Морган, - сказала миссис Черрингтон первое, что пришло ей в голову. - Я нашла его в церкви, на скамейке, и у него, наверное, уже есть имя, но пока мы будем звать его Морган.
   "Морган Джуннайт... - подумала она. - По крайней мере, он один был рядом, когда мне нужна была помощь".
   - Я отнесу его на кухню и покормлю, - сказала Жаклин. - Я помогала миссис Нейсмитт ухаживать за ребенком. У нас осталось молоко, а соску я из бутылки сделаю, я умею...
   - Иди, иди, - разрешила миссис Черрингтон, а когда дочь ушла, в изнеможении опустилась на кровать.
   Что-то блестящее привлекло ее внимание, и она, нагнувшись, подняла с пола маленький золотой медальон, вероятно выпавший из шкуры, когда Жаклин разворачивала ее. Сверкающая тонкая цепочка, покрытая кое-где коркой запекшейся крови, обвилась вокруг пальцев миссис Черрингтон, и она открыла его. Внутри было два портрета на эмали. С одного на женщину глядело лицо красивой юной девушки с беспечными глазами человека, не знавшего еще серьезных жизненных невзгод. Это была миссис Джоунз, миссис Черрингтон узнала ее, несмотря на то, что видела всего несколько раз в церкви, и подивилась тому, что время сделало с этой молодой леди. Со второй эмали глядел столь же юный и симпатичный молодой человек. Светлые волосы, чуть зеленоватые глаза... Кто они, кем были друг для друга?.. Миссис Черрингтон вгляделась. Что-то в изгибе губ юноши отдаленно напоминало... Линдейла. Нет, миссис Черрингтон мгновенно отбросила эту мысль, как абсолютно невозможную. Конечно, ей показалось - и только... И все же, это никак не мог быть мистер Джоунз, и явно не брат... "Милой Бэкки на память о нашем пикнике", - гласила надпись. Миссис Черрингтон глубоко вздохнула. Хотелось бы знать, что за романтическую историю, приключившуюся когда-то с этими людьми, хранит вот уже много лет золотой медальон и почему миссис Джоунз, как вспоминалось теперь, никогда с ним не расставалась...
   Плач ребенка, донесшийся из кухни, вернул женщину к действительности. "Это ее ребенок... - догадалась миссис Черрингтон. - Миссис Джоунз и ее муж так и не добрались до Денвера... Кто-то нашел их ребенка и забрал с собой... Они еще не крестили его, это я знаю точно. Не могли согласиться насчет имени. Мистер Джоунз хотел, чтобы сына звали Александер, а она... Кажется, Джонатан. Да, точно, Джонатан. Что ж, пусть так и будет. Джонатан Александер Морган".
   "Мир не без добрых людей, - мелькнула быстрая мысль. - Но все же, кого больше на этой земле: тех, кто склоняется к добру или ко злу?.."
   У нее не было ответа на этот вопрос.
  

* * *

  
   Вскоре все было кончено: лишенные руководства, наемники Рика сопротивлялись недолго. Большинство было убито во время панического бегства, а те, кто сумел добраться до лошадей, рванули прочь из города в различных направлениях. Джон Линдейл устало вытер взмокший лоб рукавом, все еще сжимая в руке опустевший револьвер, и повернулся, чтобы идти обратно в салун, как вдруг на улице показались новые люди. Это были жители Сван-вэлли: по одному и по двое, маленькими группками; верхом и пешком или в телегах, груженных скарбом, добирались они до Иглз-Неста, измученные и упавшие духом, что явственно было написано на их лицах. Многие оглядывались назад, будто опасаясь чего-то, идущего за ними попятам, и двигались очень быстро. Поглядев туда, откуда тянулась эта процессия, Линдейл увидел темные точки, быстро скользящие по снежной белизне. Преподобный Блейк вышел на порог своей церкви - его лицо осунулось, он постарел на несколько лет.
   - Что случилось? - устало спросил Джозеф, не обращаясь ни к кому конкретно. Ответа не последовало. Он повторил свой вопрос, и какой-то поселенец с густой черной бородой поднял голову.
   - Нас уничтожили, - раздраженно бросил он, и стегнув лошадей, промчался мимо в облаке снега. Следовавший за ним человек натянул поводья и притормозил, создав за собой затор. Люди, несколько лет бывшие его соседями, осыпали беднягу отборной бранью.
   - Извините, святой отец, - кричал мужчина, перекрикивая гул недовольной толпы, в глазах его стояли слезы. - Но это черт знает что!
   Его жена пыталась успокоить напуганных плачущих детей и убеждала их не вставать, не высовываться из-за борта повозки.
   - Что произошло? - спросил снова отец Блейк.
   - Времени мало, они идут за нами, наступают на пятки, - скваттер махнул кнутом куда-то назад.
   - Кто они? - поинтересовался Джозеф, уже зная ответ, ибо он догадался, кто стал хозяином города.
   - Наемники Макклахана! Они напали внезапно. Торнтон, Вэйнер... Они и еще пятеро пытались им противостоять. Они... их уничтожили, святой отец, смели с лица земли!
   Он умолк, его глаза беспокойно двигались, будто он все еще был там, все еще видел...
   - Я не хочу так... Не могу! - сказал скваттер, наконец. - У меня семья, дети... Это место не стоит, чтобы из-за него умирать, даже климат намного хуже Калифорнии...
   - Вы туда? - спросил отец Блейк, не осмеливаясь смотреть им в глаза. Мужчина кивнул.
   - Ты подлый предатель, Винс! - раздался крик откуда-то сзади. - Мы же договорились, если здесь не выйдет, остаться вместе!
   - Да пошел ты! - огрызнулся Винс, и лицо его исказилось. - Я знаю, почему это случилось. Мы прокляты! Все мы, вот почему!
   - Заткнись, Винс! - лица его бывших соседей были бледны от страха и перекошены злобой.
   - Нет, я скажу! - выкрикнул Винс. - Мы виновны в убийстве, все мы. И в равнодушии тоже, но что это в сравнении с убийством.
   - Кончай, Винс! - раздался крик из толпы, но это только подстегнуло говорившего.
   - Мы виновны в убийстве Нэйтона Гринуотера, которого бросили без пищи, воды и оружия в пустыне, виновны не меньше, чем Давид в убийстве Урия хеттеянина. А может, и еще кое в чем... Черт! Зря я Мертона не слушал, когда он предупреждал...
   Он помотал головой и, хлестнув лошадей, помчался дальше по улице. Ошеломленный отец Блейк стоял в дверях своей церкви, уронив четки в снег; то, что он видел, то, что узнал, испугало и поразило его до глубины души...
  
   Люди с "Ленивой М" во главе с Миллером ворвались на улицу, их крик, свист и улюлюканье слились в один общий гул. Теперь Джонатан Линдейл, благоразумно отступивший на тротуар, понял, какой приказ, полученный заранее, они помчались исполнять по знаку Макклахана, без сомнения, возле поселка к ним присоединились заранее оставленные там и ожидающие атаки наемники.
   - Убирайтесь отсюда! - кричали они и щелкали затворами ружей, смеясь над испугом преследуемых. - Вы нам тут не нужны!
   Кто-то выстрелил под копыта лошадям, впряженным в одну из повозок, животные, испуганно храпя, взметнулись на дыбы, разорвав часть упряжи, и понесли, вращая белками глаз, усиливая панику, вызванную грохотом, летевшим со всех сторон, и увлекая за собой другие упряжки. Мужчины пытались заставить коней двигаться как можно быстрее, желая убраться из города и поскорее достичь Денвера, единственного места, где, как им казалось, они будут в безопасности, никто не хотел уступать дорогу. Повозки сталкивались с грохотом и скрежетом, сцеплялись колесами, в снег летели оторванные куски, женщины и дети кричали или плакали, пригнувшись и зажав руками уши. Ожесточенные люди уже не разбирали своих и чужих, они были готовы ударить или даже убить любого, преградившего дорогу, напоминая обезумевшее от страха стадо, сорвавшееся в хаотическое бессмысленное бегство сквозь ночь. Сквозь этот гам иногда прорывался отчаянный, охрипший голос отца Блейка, который оперся на косяк своей двери, другой рукой держась за сердце:
   - Опомнитесь! Остановитесь! Во Имя...
   Но во всеобщей схватке, поглощавшей все звуки, люди были глухи к словам других и каждый был сам за себя. Внезапно посреди этого столпотворения Линдейл увидел Уилберна.
   Выбравшись из-под тротуара и отряхнув с себя снег, бывший хозяин Сван-вэлли закричал во все горло:
   - Сражайтесь, братья мои! Остановитесь и бейтесь до последней капли крови! Станьте непреодолимой стеной...
   - Да пошел ты! - одиночный злой выкрик потонул в гуле голосов, клянущих на чем свет стоит своего вождя и его безумную идею.
   Внезапно осознав, что все кончено, Уилберн секунду стоял в оцепенении, глупо моргая: наверное, впервые чутье подвело его.
   "Мерзавцы! Трусы! Да я и сам дурак. - с отчаяньем думал бывший хозяин Сван-вэлли, - Так просчитаться! Надо было оставить хоть несколько человек там, в долине! Какая жалость, какая глупость! Ведь даже двух наемников Рика хватило бы, чтобы подстегнуть этих олухов! Всего два ствола, нацеленные им в спины, в каждого, кто посмел бы отступить. Но я был уверен... уверен... У них просто выбора бы не было - легли бы там все, но не пропустили ребят Мака!"
   И как только он подумал об этом, сейчас же увидел его и оцепенел. Нейтон Гринуотер стоял, прислонившись к дощатой стене, вокруг его переносицы и глаз, где должна быть дыра от пули - черные круги. И этот взгляд.
   "Бред, надо убираться. Надо это было сделать давно..." - подумал Уилберн и торопливо огляделся: казалось, никто кроме него не замечал пришельца, более того, одна срикошетившая пуля вонзилась в стену как раз там, где стоял Гринуотер, пройдя сквозь парня, о чем тот, по всей видимости, даже не догадался. Его глаза, пронзительные и бесстрашные, такие же, как в ту ночь, когда он знал, что не победит, но сражался до конца.
   - Остановитесь! Повернитесь к врагу лицом и сражайтесь! Трусы! Мерзкие трусы! - закричал поселенцам Уилберн во всю силу своих легких, а потом, увидев, что его призывы тщетны, бросился догонять ближайшую повозку. Рыжий, похожий на ирландца человек, правившей ею, не раз рукоплескал его речам.
   Торопливо бросив на бегу взгляд через плечо, бывший хозяин Сван-вэлли чуть не споткнулся, потому что у стены их было уже двое. Мертон и Гринуотер. Их руки сложены на груди, их лица будто высечены из камня, в глазах нет ненависти. Они больше не принадлежат этому миру, им не надо действовать. Только ждать.
   - Заберите меня! - визжал Уилберн, со страхом в голосе, а потом прыгнул, зацепившись за борт, и повис на руках. - Они убьют меня!
   - Пошел вон! - резко крикнул рыжий на козлах, хлестнув бывшего вожака кнутом по пальцам. - Лишний груз нам ни к чему.
   Свалившись в снег, Уилберн сильно ударился, но кое-как поднялся.
   - Они не будут слушать тебя, - губы Мертона не шевелились, но его голос звучал в голове убийцы подобно тревожному набату.
   - Возьмите меня! - чуть не плача, умолял бывший босс, бросаясь от одной группки шарахающихся от него людей, внезапно испугавшись, что его бросят на милость победителя, скачущего попятам. Он цеплялся за стремена и борта повозок, но ни в чьих глазах не видел сочувствия, срывая голос в бесполезных увещеваниях:
   - Мы же одна команда: один за всех, все за одного..., помните?..
   - Сейчас каждый спасает свою шкуру. Ты сам довел нас до этого, - огрызались со всех сторон люди, совсем недавно с благоговением внимавшие каждому его слову.
   - Пора заканчивать, - жестко сказал Гринуотер и шагнул с тротуара, вытянув руку вперед. Его пальцы стремительно приближались, и Уилберн, по причине не ясной даже его скептическому уму, подался назад, все еще надеясь избежать своей судьбы. Он почувствовал, как что-то зыбкое уплывает из-под его ног, и, теряя равновесие, взмахнул руками
   Чья-то лошадь грудью налетела на него, Уилберн упал, и по его руке проехала повозка.
   - Бога ради... - простонал он, приподняв голову, обращаясь то ли к бывшим подчиненным, то ли к тем, кто пришел поглядеть на свершение мести. Уилберн не договорил - страшный удар в затылок, треск шейных позвонков... "Я научил их предавать..." - возникла мысль на пороге вечности, и через мгновение он увидел Мертона и Гринуотера, без ехидства и злобы смотревших на него с высоты дощатого тротуара, а потом все исчезло.
  

* * *

  
   В город уже прокрадывались первые сумерки, когда в лавке Юджина Марсвела громко зазвенел колокольчик над дверью, пропустившей внутрь миссис Черрингтон, которая тащила за собой Мари.
   - Мама, я хочу леденец, - потянув ее за рукав, практически сразу захныкала дочь.
   - Не сегодня, Мари, - строго сказала миссис Черрингтон и пошла к прилавку.
   - Чем могу служить? - тон Юджина Марсвела был подчеркнуто официален, но миссис Черрингтон пропустила это мимо ушей.
   - Вот список того, что нам нужно, - сказала она и, вытащив из сумочки бумагу, положила ее на стойку. Юджин даже не поглядел на список.
   - А деньги у вас есть? - спросил он.
   - У нас возникли временные финансовые затруднения... - неуверенно сказала миссис Черрингтон, нервно теребя сумку. - Но, я думать, с кредитом, который быть у моего мужа здесь, проблем нет. Мы всегда аккуратно выплачивать долги.
   - Жаль, что ваш муж оказался наемным убийцей... - мечтательно сказал Юджин. Он опер локоть о стойку, а подбородок удобно примостил на ладони.
   - Вы врете! Врете! - воскликнула Мари прежде, чем мать успела ей помешать. - Не смейте так говорить про моего папу!
   Лицо Марсвела исказила злобная гримаса.
   - Миссис Черрингтон, - он почти кричал, - заставьте вашу дочь замолчать! Немедленно!
   Щеки миссис Черрингтон покраснели от гнева, но она сдержалась.
   - Вы открывать мне кредит? - спросила она, четко выговаривая каждое слово, чтобы не сорваться.
   - Я так понимаю, - Юджин слегка смягчил свой тон, - я так понимаю: вы не знали о том, кто ваш муж на самом деле, а теперь, когда все открылось, искренне сожалеете и раскаиваетесь в том, что защищали его.
   Люди, толпившиеся в лавке, замерли, любопытные взгляды всех сконцентрировались на владельце лавке и женщине напротив него. Все слушали, затаив дыхание, готовые жадно ловить каждое слово ее ответа.
   - Слушать, вы! Я никогда не брать свой слова назад, - глаза миссис Черрингтон потемнели, голос звенел. - Я спрашивать вас сейчас: вы открывать мне кредит?
   - Ладно, - внезапно сдался Юджин, но глаза его недобро засверкали, - насчет кредита...
   Он нагнулся ближе, его губы - у самого ее уха, его дыхание обожгло ее кожу.
   - Мы можем уладить все, - прошептал он с отвратительной ухмылкой, так тихо, чтобы слышала его только она одна, - если ты окажешься сговорчивой и придешь еще раз обсудить эту проблему... Сегодня в полночь. Здесь...
   Миссис Черрингтон отшатнулась и со всего размаху, даже не раздумывая, залепила ему пощечину.
   - Ладно... - прошипел Юджин, прижимая ладонь к лицу, - ладно...
   Его взгляд скользнул по ее пухлой фигуре, по уже заметному, если присмотреться, животу.
   - Значит, только наемников любишь, а? - сказал он громко. - Парней с большими пистолетами? Небось, и с тем ганфайтером, которого пригрела, уже в постели побывала? Интересно, муж знал?
   Он понизил голос.
   - Убирайся отсюда, женщина. И отродье свое с собой прихвати. И в моем магазине не показывайся, пока денег не заработаешь.
   Лавочник отвернулся, показывая всем своим видом, что разговор окончен. Миссис Черрингтон беспомощно огляделась: ее взгляд скользил по лицам, обращенным к ней, ни на одном не читая сочувствия. Только любопытство, презрение, равнодушие... Ни слова не говоря, чтобы в голосе ее никто не услышал слез, она схватила Мари за руку и выбежала из лавки.
   - Пойди, у своего любовника попроси, он тебе, небось, должен, за услуги! - крикнул Юджин ей в след. Колокольчик на двери пронзительно звякнул. Владелец лавки злобно чертыхнулся и сплюнул, а потом, вновь нацепив приторно-сладкую улыбку, обернулся к следующему покупателю.
  

Глава VIII. Конец пути.

   Просторный нижний зал "Клубничного поля" был забит людьми так, что места за столами хватило не всем, многие стояли и даже сидели на полу, и народ все продолжал прибывать. В основном это были работники и наемники с "Ленивой М", праздновавшие победу. Несмолкаемый гам наполнял помещение: в нем смешались шум голосов, шарканье ног и звон стекла. Бармен едва успевал поворачиваться. Многие курили, над толпой плыли рваные клочья дыма. Кто-то притащил скрипку и теперь терзал ее в углу. Джонатан Линдейл беседовал то с одним, то с другим, ему жали руки на каждом шагу, и хозяин салуна никак не мог добраться до стойки, чтобы уединиться в своем кабинете и промочить, наконец, горло по настоящему хорошей выпивкой. Дойдя до середины зала, он встал на цыпочки и, сложив руки рупором, крикнул, перекрыв своим голосом все звуки:
   - Каждый может выпить один стакан бесплатно! Угощаю! Только оставайтесь на местах, вам принесут! Бобби, займись!
   Бармен раздал выпивку ближайшим людям и, составив полные стаканы на поднос, полез в толпу.
   Кто-то тронул Линдейла за рукав, и он обернулся довольно резко. Перед ним стоял Райли.
   - Пойдем в кабинет, - негромко сказал Джон. Они начали проталкиваться к бару. Очутившись за стойкой, Линдейл открыл дверь и пропустил Райли в свой кабинет. Оказавшись там, хозяин заведения сел за стол и, усадив гостя рядом, налил из бутылки отменное шотландское виски себе и ему. Из-за двери доносился приглушенный шум гулянки.
   - Перейдем сразу к делу, - сказал Линдейл, подвигая парню стакан. - Скажи мне, что ты сделал с дикой кошкой?
   Райли рассмеялся и поднял руку, демонстрируя запястье с отчетливыми следами зубов.
   - К стулу привязал, сэр, - ответил он, улыбаясь. - С ней ухо востро надо держать, а то мигом глаза выцарапает.
   - Она такая... - Линдейл задумчиво потер лоб. - Надеюсь, ты ее развязал?
   - Да, как только все закончилось... - глубоко вздохнул Райли. - А она мне пощечин надавала и плюнула. Будь она мужиком... А, черт! Женщинам чересчур многое позволено.
   - Ну, я надеюсь, это поможет тебе скорее залечить раны, - усмехнулся Линдейл, он пригубил виски, свободной рукой открыл ящик стола и, вытащив пачку банкнот, кинул ее Райли. - Ты неплохо поработал. Браво.
   Парень аккуратно пересчитал деньги, убрал их в свой бумажник и поднял свой стакан.
   - За успех, - сказал он.
   Линдейл улыбнулся и поднял свой.
   - За успех, - повторил владелец салуна. Они выпили.
   - Как ты думаешь, - задумчиво спросил Линдейл, - зачем мы воевали?
   Этот вопрос застал Райли врасплох. Он пожал плечами и поглядел в пустой стакан.
   - Не знаю, - сказал он. - Я жил на ферме и ничего больше не знал. Война, несмотря на все лишения, дала мне возможность увидеть другие места. Я прошел тысячи дорог и, наверное, это доказало мне, что страна, о которой так много спорили и судачили, все же существует. Видел ее своими глазами, сэр. И теперь, если меня спросят, не скажу что я из Южной Каролины, как когда-то, скажу из Штатов, сэр.
   - Да... - протянул Джон и замолчал.
   - Теперь я могу считать себя в отпуске? - уточнил Райли. Линдейл кивнул.
   - Абсолютно верно. Как здоровье брата?
   Внедрение Мортимера в сообщество Сванн-Вэлли не принесло желаемого результата. Вместо того, чтобы смотреть и слушать парень ухитрился получить пулю в самом начале, но в других случаях он выполнял свою работу хорошо, и Джон решил заплатить 50 долларов, причитающиеся ему за отработанную неделю, когда он поправится.
   - Худшее позади, - ответил Райли. - Но я хочу отвезти его в Денвер, к врачу. Собственно, для этого и нужен отпуск.
   - Понимаю... - Линдейл кивнул. - Жду тебя здесь через неделю.
   Парень взял свою шляпу и начал подниматься, но потом вдруг сел, почти упал обратно, в его глазах сверкала нескрываемая тревога.
   - Еще одно, сэр, - сказал он, немного колеблясь, - пока меня не будет в городе, просчитывайте каждый свой шаг, будьте предельно осторожны.
   - Что ты хочешь этим сказать? - Линдейл вздрогнул.
   - Есть кое-что, что меня беспокоит... - Райли облизнул пересохшие губы. - Хотя на сто процентов я уверен быть не могу...
   - Что случилось? - настороженно спросил Джон, чувствуя, как холодеют пальцы.
   - Мистер Черрингтон, сэр, - сказал Райли негромко, изучая доски пола под своими сапогами. - Это не была шальная пуля. Его застрелили из снайперской винтовки, сэр.
   - Господи, Райли!... - выдохнул Линдейл, страшась поверить услышанному. Он откинулся на спинку кресла, закрыв лицо руками и тяжело дыша.
   - Почему ты так думаешь? - спросил он через минуту, все еще не отрывая ладоней от глаз.
   - Во-первых, - подчеркнуто спокойно проговорил парень, - мне брат сказал, что во время свалки, он поднял глаза и увидел дуло винтовки в одном из верхних окон. Оно было направлено на мальчишку, а потом резко метнулось в сторону дверей. Это сообщение меня заинтересовало, и я решил проверить. В ту же ночь я помчался в город и пошел к гробовщику поболтать, а когда он пошел на двор, я осмотрел Черрингтона. Пуля застряла под самой кожей на спине, я сделал надрез и вытащил ее. Сорок пятый калибр. Не знаю, но мне показалось, что ею выстрелили из ружья. Вот я и думаю, сэр, нельзя вам расслабляться. Затишье-то мнимое, у меня все шрамы зудеть начинают, как подумаю об этом - верный знак.
   - Зачем? - Линдейл уронил руки на колени и теперь впился в Райли взглядом.
   - Похоже, - Райли говорил медленно, взвешивая каждое слово, - есть кто-то еще с той или иной стороны, кто ведет свою тайную игру, если вы меня понимаете.
   - Кто? - голос Линдейла хрипел, он едва смог выдавить это единственное слово сквозь сдавивший горло ком злости.
   - Возможно, слухи о парне из Невады имеют под собой некоторую основу, - сообщил Райли. - Вот и говорю, что пока я не буду прикрывать ваши тылы, будьте осторожны.
   "Канзасец, - сверкнули в голове Линдейла отголоски эха, - надо было пристрелить его, пока была возможность. Одной проблемой было бы меньше".
   - Спасибо, Райли, - сказал Джон. - Я буду осторожен. Можешь быть свободен и не беспокойтесь за меня.
   Парень встал и направился к двери.
   - Райли! - громыхнул внезапно голос Линдейла. Парень вздрогнул, но не стушевался, а наоборот, обернулся и вытянулся по стойке "смирно", глядя нанимателю прямо в глаза.
   - Слушаю, - сказал он.
   - Я видел, как ты вытащил Моргана из той заварушки, - медленно проговорил Линдейл, поднимая на парня пронизывающий взгляд холодных глаз. - Закрыл его собой, если сказать точнее. Однако я позволю себе заметить, что ты превысил свои полномочия. Тебе за этот альтруизм не платят.
   - Я не буду оправдываться, сэр, - ответил Райли. - Свою работу я сделал, и вы сами признали это. Миссис Черрингтон была в безопасности. А Морган... Я обязан ему. Это вопрос чести.
   Линдейл кивнул. Его взгляд смягчился, и Райли понял, что снова прошел проверку.
   - Понимаю, - сказал владелец салуна. - Ты отличный солдат, Райли. Можешь идти.
   - До следующей недели, сэр, - отозвался Райли и вышел.
   Джонатан Линдейл выпил еще. Из-за двери донесся смех. Хозяин заведения должен был бы радоваться победе вместе со всеми, и острая зависть пронзила его, потому что ему совсем не было весело. Странная грусть поглощала его, воскрешая воспоминания. Быть может, если бы он служил только в одном полку, то видел бы меньше, и возможно, было бы легче, но его переводили, перемещали. Джон закрыл глаза, потом снова открыл их. Он помнил капитуляцию смутно, все расплывалось от голода и четырехлетней усталости, рядом с ним шатались или валились с ног истощенные, убитые вестью однополчане, и янки бежали к ним, неся в руках свертки с пайками. Джон помнил, как ожесточенно, с первобытной яростью, придавшей силы, и всепоглощающей болью в груди отшвырнул прочь протянутую руку в синем, сжимающую краюху хлеба и рухнул на колени, отчаянно, будто за последнюю опору в рушащемся мире, цепляясь пальцами за ствол энфилда. В тот момент ему было легче тысячу раз умереть. Линдейл моргнул, поняв, что на мгновение задремал, и огляделся, пытаясь придумать, чем себя занять. Он взял с полки Байрона и попытался читать, но новый взрыв смеха заставил его раздраженно отложить книгу. Джон выпил еще - голова приятно пошла кругом. "Должно быть, - подумал он, - если я окажусь там, среди людей, я смогу веселиться вместе с ними. Все лучше, чем сидеть сычом в этом кабинете". Линдейл встал и вышел в зал. Снова рукопожатия, снова он в толпе... До тошноты знакомые лица кругом. Райли уже исчез. "Единственная приятная физиономия", - машинально подумал Джон.
   - Отличный праздник! - проорал ему в ухо какой-то парень со стаканом в руке, которого хозяин салуна знал в лицо, но не помнил по имени.
   - Да, - прокричал в ответ Линдейл, - все просто замечательно! Мы празднуем победу, и пусть небеса содрогнуться! Боб! Еще виски!
   Он выдернул из рук бармена бутылку и приложился к горлышку. Индейское виски опалило внутренности, разбегаясь по телу быстрыми колючими ручейками.
   - ... Никто из этих крыс даже попытки не сделал защитить свои дома! - донесся до него обрывок вопля собеседника. - В отличие от Мертона и Джоунза. Похоже, это были единственные мужики в их компании!..
   - Да нет! - вклинился в разговор посторонний. - Пять - семь парней и впрямь решили, что сумеют от нас отбиться своими допотопными ружьями. Было бы их больше, может, и был бы какой-то шанс... Они и вправду поверили в тот бред, которым Уилберн им мозги морочил! Представляешь, как смешно?!...
   - Потрясающе, - бросил Линдейл рассеянно.
   - Но остальные и впрямь бежали, как крысы! - парень отхлебнул пива из кружки и положил Джонатану руку на плечо. Хозяин салуна раздраженно смахнул ее прочь довольно грубо, но наемник, казалось, и не почувствовал этого, а если и ощутил, то ему было все равно, так как он продолжал трещать, обдавая Джона парами перегара.
   Линдейл слушал его в пол-уха и морщился. Громкий шум нервировал его, выбивал из колеи, притуплял чувства, лишая ощущения безопасности. Иногда он сам выкрикивал что-то, просто так, ибо и его никто не слушал. Джонатан затруднялся сказать, сколько времени прошло и сколько он выпил, но в какой-то момент увидел, что бутылка пуста на две трети. С самому ему не понятным остервенением он отхлебнул еще, и что-то случилось с его головой. Голоса прорывались к сознанию с трудом, будто через слой ваты, глухие и искаженные. Только вой скрипки был по-прежнему громким, острой болью вонзаясь в висок. Линдейл оглянулся вокруг - насколько видно везде раскрасневшиеся лица и одинаковые, бессмысленно блестящие стеклянные глаза... Джон чувствовал, что ему стало трудно дышать, он сунул палец под тугой, накрахмаленный воротник, чтобы хоть немного ослабить его давление. Ему казалось, что ворот неотвратимо сжимается вокруг его горла. Сегундо с "Ленивой М" взгромоздился на стойку с ногами, возвысившись над толпой.
   - Мы спалили их дотла! - кричал он, подняв стакан и сверкая глазами, на его щеках - отблеск адского пламени. - Они бежали от нас, будто крысы с тонущего корабля!
   Толпа встречала каждую его фразу визгом и улюлюканьем, а то и пальбой вверх из револьверов, хотя вряд ли кто-нибудь мог разобрать хоть слово. Вопли Питера Миллера тонули в общем шуме, а глаза горели пьяным восторгом, азартом охотника, затравившего зверя и ненавистью к побежденным. Скрипка, надрываясь, визжала и стонала в углу - пронзительно и резко. Пьяные наемники обнимались, забыв, что каждый - сам за себя, что при малейшем подозрении, что его хотят оскорбить, любой из них, не задумываясь, воткнет нож в бок тому, кому секунду назад клялся в вечной дружбе. Стаканы сталкивались, гремя и дребезжа, люди пританцовывали, хохотали и хлопали, хлопали... Линдейл не услышал треска: просто его палец, сдавленный воротничком, внезапно освободился. Он инстинктивно глубоко вдохнул отравленный воздух и закашлялся, как если бы тот был пронизан серой. Грохнув полную на одну треть бутылку на стойку, с которой ее мгновенно подхватили чьи-то руки, Джонатан Линдейл пошел к выходу. "Поскорее бы убраться отсюда... На воздух, на воздух..." Он не мог объяснить причину своего состояния, просто инстинктивно желал оказаться на улице. Джон чувствовал себя так же, как тогда, в крутящемся и ревущем пламени, всасывающем в себя кислород, бывший вокруг человека. Огню ведь тоже надо дышать... Линдейл довольно грубо оттолкнул пару человек, попавшихся на пути, так что те повалились на покрытый опилками грязный пол, бессмысленно мигая глазами. Скорее всего они даже не поняли, что случилось. Джон сдернул с гвоздя шубу и надел, не замедляя шага. Он распахнул двери сильным ударом ноги и, резко втянув в себя чистый ледяной воздух, вышел на террасу.
   Солнце неспешно опускалось за горные пики, и по земле бежали длинные сиреневые тени; смешиваясь с отблесками угасающего дня на снегу, они отступали на мгновение и снова бросались в бой, неуклонно захватывая все больше и больше пространства. Джонатан Линдейл прошел несколько ярдов по улице, наслаждаясь тишиной, и остановился, глядя в сторону заката. Он не заметил, откуда появился новый человек, просто обернулся, а тот уже поравнялся со входом в салун, хотя еще минуту назад улица была абсолютно пуста. Смуглый, давно не бритый, он остановился, перебросил холщовый вещевой мешок на левое плечо и принялся сворачивать самокрутку, казалось, не замечая Джонатана.
   - Добрый вечер, - негромко сказал Линдейл. Он не знал, зачем поздоровался, просто вырвалось - и все. Его взгляд мгновенно отметил залатанный серый мундир, длинную саблю, бьющую по ногам, и слишком узкие стоптанные сапоги.
   - Издалека?
   - Да... - незнакомец медленно повернул изрезанное глубокими уродливыми шрамами лицо. - Я иду слишком долго... С тех самых пор, как кончилась война, и я оказался не у дел...
   - Можно найти работу, - заметил Линдейл. - Это не так уж сложно сделать на западе.
   - Да, вопрос лишь в том, какую... - сказал мужчина, проведя языком по бумаге, он заклеил самокрутку и спросил:
   - Огонька не найдется?
   Порывшись в кармане, Линдейл вытащил спичку и дал незнакомцу прикурить.
   - Я полагал, что человек в вашем положении не погнушается даже самой грязной работой, - сказал он, немного холодно. Незнакомец несколько раз быстро затянулся, чтобы раскурить сигарету, и поднял на Линдейла бесстрастные глаза.
   - Можете думать обо мне что угодно, мистер, - сказал он наконец, - но я не лентяй, нет, сэр.
   - В чем же дело? - озадачился Джонатан.
   - Проблема в том, - отвечал незнакомец, прикрыв глаза. - Что я - солдат.
   - Простите, не понимаю, - резко сказал Линдейл. - Я сам воевал за Конфедерацию, сэр. Однако я, в отличие от вас, не слоняюсь по дорогам без дела.
   - Вы держите бордель, - сказал солдат и нагло усмехнулся. В голосе его явственно слышалась издевка. - Достойное занятие. Но это еще не дает вам права смотреть на меня свысока, ибо, по сути, я - это вы... Или, скажем так, часть вас. Ваше второе "я".
   Линдейл чертыхнулся, на секунду задохнувшись от такой наглости. Ни один мускул не дрогнул на лице незнакомца, более того, на его губах появилась легкая мечтательная улыбка.
   - Я поясню, - проговорил он, медленно растягивая слова. - Я - порождение войны. Человек, умеющий убивать и убивавший ни один раз. Я - солдат снаружи и внутри, и моя душа так же покрыта шрамами, как и лицо.
   Он вынул изо рта сигарету и мгновение глядел на алый тлеющий кончик. Линдейл вздрогнул. Неужели парень прав, и сам он такой же, как этот неприкаянный странник. Неужели в нем самом есть эта темная субстанция, безобразное существо - покрытый шрамами ветеран, не знающий отдыха.
   - Люди не любят нас, - продолжал солдат. - Мы напоминаем им то, что они хотят забыть как можно скорее. Но мы существуем. То, что помогало мне выжить, вдруг оказалось не нужным. Людям наплевать, что мы убивали на войне, защищая свою жизнь и их жизни, они не могут нам этого простить. Мы представляем опасность с их точки зрения, мы не вписываемся в их насквозь правильный и гуманный мир. Это правда, я такой, какой есть. Я не могу расстаться с прошлым легко, не могу простить многого ни себе, ни другим и многого не могу забыть. Хотя сами те люди, о которых я говорил, не лучше нас. Они и именно они, те, кто отдавал нам приказы, не могут простить своих врагов, отыскивая или придумывая новых и новых... Им все равно на кого натравить нас, лишь бы мы не портили вид их нравственного мирка своим присутствием. Мы для них - зло. Мы могли бы обрести покой и не тревожить их более, исчезнуть из их жизни, если бы они перестали бояться нас и потому загружать работой. Работа! Для нас в их глазах есть только одна работа - убивать, для другого нас не используют. Мы для них на одной доске с профессиональными убийцами. Мне же нужен только покой, и я не потревожил бы их более. Я согласен прийти на помощь и вновь убивать, если на то будет реальная причина, если над моей или их жизнью нависнет смертельная опасность. Я согласен встретится лицом к лицу с любыми реальными врагами, даже превосходящими меня по силе, но придумывать их, чтобы занять мое время... Это уж слишком.
   В сердцах солдат сплюнул в снег. Линдейл глубоко вздохнул. Он чувствовал теперь нечто вроде симпатии к этому человеку. Несколько минут длилось молчание, потом солдат аккуратно вытащил изо рта истлевший окурок и, бросив на землю, затоптал в снег.
   - Я, пожалуй, отправлюсь дальше... - сказал он, будто размышляя.
   - Вы можете остаться, - предложил Линдейл. - Я могу дать вам мирную работу. Мне не помешает второй бармен.
   Незнакомец усмехнулся и слегка подбросил свой мешок, чтобы он удобнее лег на плечо.
   - Нет, спасибо, - ответил он весело, ни минуты не колеблясь. - Благодарю за предложение, мистер, но тут плохое место для меня. Запах ненависти летает в воздухе, и, я думаю, тут идет своя война. Не знаю, мистер. Я не против хорошей драки, как я говорил, но...
   Он на мгновение замолчал и глянул Линдейлу в глаза своими пустыми зрачками.
   - Разговаривали бы вы со мной вообще, если бы на мне был синий мундир? Сумели ли вы, мистер, простить своих врагов в прошлой войне, прежде чем ввязаться в новую? Даже тех, кто мертв уже давно?..
   Линдейл молчал.
   - Прощайте, мистер, - незнакомец махнул рукой и зашагал дальше по дороге.
   - Прощай, солдат, - сказал Линдейл одновременно и незнакомцу и темной болезненной сущности внутри него самого. - Прощай.
   Он не почувствовал облегчения. Возможно, этого мало - просто сказать прошлому "прощай". Ну что тогда? Простить? Простить своих врагов... Линдейл стиснул зубы, он был не в силах сделать это. Он не мог простить ни их, ни себя; не в силах разорвать порочный круг ненависти...
   В небе кружились легкие белые хлопья, Джонатан Линдейл стоял и смотрел незнакомцу вслед, когда внезапно понял, почему так ненавидит снег. Он был похож на срезанные пулями и плавно крутившиеся в бесконечном полете к земле нежные бело-розовые остатки разорванных пулями цветов. Лепестки, вальсируя, падали ему на лицо, а он лежал, поскользнувшись, на алой земле под сенью персиковых деревьев, когда они ворвались туда вслед за генералом Джонстоном.
  
   Они ворвались туда, опьяненные предвкушением близкой победы. Пули звенели вокруг, вонзаясь в деревья, но Джон не замечал их. Это было просто потрясающее приключение, как в романе, впереди - слава и почести. Он чувствовал себя неуязвимым, и страха в нем не было ни капли, когда внезапно откуда-то из-под земли, прямо на его пути, вынырнул темный силуэт. Острый сверкающий металл молниеносно метнулся к его животу. Джон оцепенел на мгновение, скованный ледяным страхом, будто перед ним разверзлась пропасть. Он не был трусом, но в этот момент его пронзил дикий первобытный ужас, заставлявший древних людей приносить кровавые жертвы каменным идолам во время грозы. В доли секунды Линдейл ощутил всю хрупкость и сиюминутность своего существования; он мог умереть прямо сейчас... Джон отступил назад, не сводя остановившегося взгляда со стремительно приближающейся стали, и упал, поскользнувшись в чьей-то крови. И темный ангел смерти с солнечным нимбом вокруг головы и пылающим мечом навис над ним. Время замерло. Линдейл видел все предельно четко. У смерти было знакомое лицо. Его приятель по Алабамскому университету, парень из Теннеси, Стив Майлс. Его глаза были пусты, в них не сверкнуло узнавание - только азарт и безумие битвы. Джон знал, что надо делать, он почти инстинктивно схватил чью-то саблю, лежащую рядом, и, приподнявшись на локте, с силой швырнул ее противнику в грудь. Раздался хруст проломленной грудины, и Стив медленно завалился куда-то вбок, выронив спрингфилд с примкнутым плоским штыком. Джонатан Линдейл лежал и тяжело дышал, не зная, плакать или смеяться. В его груди бурлила адская смесь из всех чувств сразу. Мимо проехал на своей лошади генерал Джонстон. Он не смотрел по сторонам, его мундир был изодран и пробит пулями, подметка на сапоге понуро повисла, кое-как еще цепляясь за свое законное место. Штанина пропиталась ярко-красной кровью. Секунду спустя Джонатан услышал его усталый голос:
   - На этот раз они меня не опрокинули.
   А затем глухое падение и тревожные вопли людей.
   Линдейл лежал и подниматься ему не хотелось. "А чего ты ждал? - спросил внезапно резкий внутренний голос, которого он раньше не слышал. - Это не прогулка в парке. Хочешь жить - должен убивать".
   Срезанные пулями лепестки падали ему на лицо... На щеки. На губы. На глаза... Он сморгнул парочку. Они плавно танцевали и останавливались в воздухе, как замедленный чуть розоватый снег. Они кружились, кружились, кружились...
  
   Пьяные вопли долетали до Алисы, сидевшей на своей кровати. Она сжимала виски пальцами пытаясь унять головную боль; она никого не хотела видеть и поэтому заперла дверь на ключ: если кому-то невмоготу - пусть идут к Лу или Фокси. Сегодня он опять убил человека... И не одного, хотя какая разница сколько. Завтра будет похмелье, и воспоминания, убивающие его, обретут двойную силу: иногда ей так хотелось, чтобы он вышиб себе мозги из своего "маклахана" в один из таких дней, потому что помочь ему она не могла.
   Стук в дверь прервал течение мыслей.
   - Откройте, пожалуйста, - робкий голос явно принадлежал женщине. Алиса раздраженно спихнула на пол свое одеяло, укрывающее ее ноги и, подойдя к двери, отворила. На пороге, комкая в руке платок, стояла миссис Черрингтон.
   - Заходите, - только и нашлась сказать Алиса, впервые за многие годы увидевшая приличную женщину в своей комнате. Еще более удивляло то, что дама, судя по всему не была настроена агрессивно, хотя чувствовала себя не в своей тарелке. Конечно, она видела миссис Черрингтон несколько раз на улице, но они никогда не разговаривали.
   - Спасибо, - голос гостьи звучал устало и напряженно. Ее щеки ввалились, глаза запали. Алиса усадила ее на кровать.
   - Я хочу вам продать кое-что.
   Вытащив из кармана маленький медальон, миссис Черрингтон протянула его на ладони к свету.
   - Вы знать, - заговорила она, комкая в пальцах платок - Это не моя вещь. Сегодня мы с отцом Блейком находить ребенок. Кто-то оставлять его в церковь. Это ребенок Джоунзов, медальон был с ним.
   - Если у вас проблемы я могу помочь... Не надо ничего продавать, я... - растерянно сказала Алиса, несколько стесняясь.
   - У нас все в порядке, - сказала миссис Черрингтон, прикрыв на мгновение глаза и пытаясь не думать о том, что дома молока осталось только на завтра и о том, как с ней разговаривали в лавке, когда она попросила кредит.
   Алиса поняла свою ошибку.
   - Подождите, - сказала она и быстрыми шагами вышла из комнаты. Отыскав одну из заначек Линдейла, спрятанную под ступенькой, она вернулась и отдала деньги своей ночной гостье.
   - Здесь всего сто долларов, - сказала она. - В городе вам за нее дали бы больше.
   - Мне все равно, сколько. Я не хочу только, чтобы эта вещь попала в их руки. Бэкки не хотела бы этого, - сказала миссис Черрингтон. - Они ведь виноваты и в ее смерти, так ведь? Берите.
   Миссис Черрингтон взяла деньги, силой сунула в руку Алисе медальон и вышла из комнаты. Дверь за ней закрылась. Алиса машинально опустила драгоценность в карман и снова заперла дверь. "Эта женщина сильнее, чем кажется на первый взгляд," - подумала она.
  
   Миссис Черрингтон покинула салун так же, как и вошла в него - через черный ход и направилась к дому, не обращая внимания на пьяные крики отъезжающих ковбоев с "Ленивой М". Перед самым своим крыльцом она внезапно остановилась, увидев рядом с фонарем, ярко освещающим лицо, Джона Линдейла, который, смеясь, поднял ее сына и посадил в седло громадного черного коня. Тревога перевернула все внутри, женщина побежала к ним, сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот вырвется из груди.
   - Джонатан Линдейл, - закричала она. - Ты оставить мой сын в покое сейчас!
   Линдейл обернулся и пьяно расхохотался ей в лицо; приблизившись к нему, она ощутила резкий запах алкоголя. Люсьен сидел в седле, будто погруженный в свои тайные мысли, поглаживая пальцами гладкую кожу седла. Вороной фыркнул, тело его содрогнулось. Нечто осмысленное вдруг пробудилось в глазах Люсьена и, вытянув руку, он осторожно дотронулся ладонью до горячей бархатной шкуры. Глаза его расширились, будто он вышел из темного туннеля на свет, и мальчик, все еще сжимая правой рукой луку седла, аккуратно погладил темную и мягкую длинную гриву.
   - А в чем, собственно дело, леди? - заплетающимся языком спросил Линдейл, подмигивая миссис Черрингтон.
   - Идиот! - выкрикнула женщина и толкнула его обеими руками в грудь так, что он, потеряв равновесие, с размаху сел на тротуар, а затем, резко схватив Люсьена, стянула его с седла и ушла в дом, громко хлопнув за собой дверью. Линдейл потряс головой, приходя в себя. "Странные существа - женщины..." - подумал он, удивляясь, почему попытка покатать на лошади мальчика, одиноко сидевшего на ступеньках своего дома, вызвала такую бурю возмущения, но он не стал долго раздумывать над этой проблемой. С трудом поднявшись, Джонатан похлопал по шее подозрительно косящегося на него вороного и, с третий попытки с трудом взгромоздившись в седло, присоединился к компании веселых гуляк, горланя "Дикси".
   Он не видел, как из переулка вышел Джон Смит и подошел к краю тротуара, задумчиво глядя Линдейлу вслед. Горожанин сунул руку в карман, пропустив сквозь пальцы "зеленые спинки" и почесал подбородок.
   - Скачи, Линдейл, скачи... - пробормотал он себе под нос, и в его глазах вспыхнули красные точки. - Куда бы ты ни направлялся, от судьбы не ускачешь... А уж я постараюсь извлечь выгоду из всего этого, что бы ни случилось...
  
   Оказавшись дома, миссис Черрингтон отпустила сына, чтобы запереть дверь, для надежности заложив ее тяжелым брусом. Справившись с этим, она обернулась и увидела, что Люсьен стоит у окна, прижавшись лицом к стеклу.
   - Почему ты не в постели? - спросила женщина как можно строже. - Жаклин сказала, что уложила вас. Ты встал без спроса?
   Люсьен не шелохнулся. Миссис Черрингтон в отчаянии всплеснула руками и воздела глаза к потолку. "За что мне это, за что?!" - хотелось ей кричать. Она желала бы убежать, как утром, чтобы не видеть всего этого, чтобы убедить себя хоть на несколько часов, что все по-прежнему, и заглушить эту невыносимую боль.
   - Пока, лошадка.
   Вздрогнув, миссис Черрингтон поглядела на сына, но мгновенно покачала головой: "Нет, это только кажется мне, потому что я этого слишком хочу".
   - Мама, я хочу лошадку.
   Миссис Черрингтон бросилась к Люсьену и, схватив за плечи, развернула к себе.
   - Что? Что ты сказал? - кричала она, тряся сына.
   - Айдахо Билл посадил меня на своего Урагана... - сбивчиво, заикаясь, стал объяснять мальчик. - Это очень быстрый конь и умный. Он вытащил Айдахо Била из пропасти. Я тоже хочу, чтобы у меня была такая лошадка...
   Миссис Черрингтон прижала сына к себе, по ее щекам текли слезы.
   - Обещаю... У тебя будет лошадь, сынок... - повторяла она, мысленно благодаря Бога за ниспосланное ей счастье.
  

* * *

  
   Забулькал закипающий кофе, и Морган Джуннайт, аккуратно передвигаясь, стараясь не тревожить болезненные, но не смертельные раны, пробрался к печурке, сняв кофейник правой, обернутой какой-то тряпкой рукой, налил себе кружку бурлящей пахучей густоты и присел на табурет. Сквозь краткие разрывы в забытье, в которое он то и дело соскальзывал, стрелок пытался припомнить, что говорил его нежданный телохранитель. Райли рассказал, что оттащил его в первый же дом, где дверь отворилась на стук. По странному совпадению, многих горожан не оказалось дома в этот момент, они были слишком заняты созерцанием драки из-под полуопущенных штор, чтобы идти отпирать. Отворилась только дверь редакции "Индепендент газетт", которую Морган забыл закрыть на замок, и вот он опять в этой комнате. Его неожиданный союзник уложил стрелка на стол, сунув ему под шею седельные сумки, перевернул его раскалывающуюся голову на бок и мгновенно соорудил холодный компресс. Вспомнив Райли, Морган улыбнулся. "В наше время не так часто можно встретить благодарного человека".
   - Меняй компресс через каждые полчаса, - инструктировал парень, ставя в печь почерневший чайник и раздувая под ним огонь. - Поболит, конечно, но что поделаешь! Шишка-то приличная. Ты меня извини, что врезал тебе рукояткой, но вокруг такое творилось, что тебя надо было хоть как-то утихомирить.
   - Все в порядке... - ответил Морган, махнув рукой. - Я в долгу...
   - Нет, - покачал головой Райли, обшаривая помещение в поисках перевязочных материалов. - Я был в долгу. Ты дал Мортимеру воды.
   Морган порылся в кармане в поисках сигареты, но ничего не нашел и чертыхнулся. Он подумал, что ему не хватает Райли, его голоса, наполнявшего пустую редакцию. Прищурившись от боли в затылке, стрелок попытался мысленно воспроизвести этот звук, припомнить их разговор.
   - Как твой брат? - спрашивал он Райли, пока тот ждал, когда закипит вода.
   - Худшее позади, - отвечал игрок, раздирая тряпки на корпию. - Я был в отлучке и узнал о случившемся несколько часов спустя, тогда сразу же направился в Сван-вэлли, но прибыл туда ночью. Если бы не ты, мой брат, должно быть, был бы к тому времени уже мертв.
   Он снял кипящий чайник с огня и принялся промывать раны Моргана горячей водой, продолжая говорить:
   - Я забрал его из барака и оставил у одной мексиканской семьи, которая присматривает за ним за деньги, пока у меня дела. Сегодня я арендую фургон и отвезу Мортимера в Денвер. Его жизни ничто не угрожает, но пуля засела рядом с позвоночником. Если я ошибусь, вытаскивая ее, брат может остаться калекой, так что пусть это сделает врач. А цирюльник здешний вообще ни на что не годен. Пока я брата перетянул повязками так, чтобы пуля не сдвинулась.
   Закончив промывать раны, Райли ловко перевязал их чистыми тряпками.
   - Морт сказал, что ты дал ему воды, когда никто не думал, что он выживет. Все вокруг только смеялись и говорили, что ему конец. Он был в бреду, но узнал твое лицо, - сказал игрок серьезно, его глаза вдруг стали очень темными и жестокими, потом со злостью швырнул оставшийся кусок корпии в угол, воскликнув в сердцах:
   - Господи, как подумаю об этом... Просто вижу, как ночной кошмар... Он же просил их, черт возьми! Они так и стояли, смотрели, как он медленно умирает, и даже воды... Если бы они были живы, я бы прикончил их всех лишь за одно это безразличие...
   - Райли, - Морган положил свою ладонь на его руку, чуть пониже закатанного, перепачканного кровью рукава. - Не надо, Райли. Твой брат жив, он поправится, я уверен, а эти... Они сами нашли свою судьбу в той перестрелке.
   - Да... - парень поднял голову и несколько минут глядел в потолок, не говоря ни слова, но когда он, наконец, повернулся к Моргану, его глаза были прежними. - Я никогда не считал себя религиозным или суеверным, но мне кажется, Морг, ты просто должен был оказаться там. Ты понимаешь?
   Райли легонько коснулся пальцами белого шрама на горле стрелка и тотчас же отдернул руку.
   - Ты как, - осторожно спросил он. - Я не...
   - Все в порядке, не беспокойся, - отмахнулся Морган. - Но все же, мне не кажется, что простая кружка воды...
   - Нет, нет, это очень важно! - Райли поднял палец, призывая его к молчанию и, поднявшись, принялся собирать разбросанную корпию. - Ладно, надеюсь все обойдется. Я знаю в Денвере отличного доктора, и деньги у меня есть.
   "Деньги... Откуда у Райли деньги в этом городишке, где заработать можно только стреляя за ту или иную сторону..." - мелькнула параноидальная мысль, но тут же исчезла. Мало ли... Может, крупно повезло в покер. В конце концов он же сам говорил, что этим зарабатывает.
   - Удачи, - пожелал Морган. - Но тогда тебе надо заняться братом, а не возиться тут со мной. Теперь я сам справлюсь.
   Райли, однако, был настроен весьма решительно и готов был просидеть с раненым всю ночь, если потребуется, и Джуннайту, смущенному такой редкой бескорыстной благодарностью, с которой он столкнулся впервые за многие годы, стоило немалого труда выпроводить парня.
   Рана в боку, действительно, была лишь царапиной, но пинок Рика разбередил еще и старую, почти зажившую дырку. Все тело жутко болело. От виски Оуэна, найденного под столом и вылитого частично внутрь, частично на раны, боль только усилилась. Морган, конечно, верил в то, что промывание ран - полезное дело, но счел, что спирт тоже не повредит. Когда боль немного поутихла, стрелок завалился спать. Разбудил его Райли. Он сменил холодный компресс, и сообщил, что уже нанял фургон и должен отъезжать через час, поэтому пришел попрощаться и еще раз сказать "спасибо". Морган пожал ему руку, что-то пробормотал в ответ и снова уснул, а проснувшись во второй раз, опять поменял холодное полотенце и поставил кофе. И вот сейчас, потягивая обжигающий ароматный напиток, он раздумывал над тем, каков был исход схватки; крики и выстрелы еще долго доносились до них после того, как они укрылись в здании редакции. Окинув глазами в беспорядке разбросанные по всей комнате листовки, Морган поставил кружку с кофе на стол. Его злость на Оуэна куда-то исчезла, осталась только бесконечно давящая на плечи усталость. Достав из кармана смятое письмо, он медленно развернул его. "Должен уничтожить..." бросились ему в глаза последние слова. Однако Оуэн почему-то не сделал этого. Морган медленно смял листок в ладонях и бросил в железное ведро для ненужных бумаг. "Какого черта... - подумал стрелок, и прежняя горечь начала отравлять его душу. - Кого это заинтересует теперь".
   Он чиркнул спичкой о край стола и долго смотрел на прозрачный лепесток пламени, готовый пожрать его прошлое... Как бы он хотел, чтобы этот огонь сожрал и его проклятую память.
   - Все это быльем поросло... - негромко сказал он и, уронив спичку в ведро, отвернулся от вспыхнувшего как факел мусора.
   Его, наверное, даже не помнят теперь в Канзасе... После того, как Дэвид Атчинсон и пять тысяч его головорезов пересекли границу, там было пролито так много крови, что о довоенном убийстве все и думать забыли. "... И совсем не надо, чтобы какой-нибудь ублюдок откапал эту грязь однажды и замазал ею имя человека, совравшего... Нет, просто промолчавшего всего один раз и весь остаток жизни раскаивавшегося." Это письмо имело значение тогда, а сейчас - уже нет. Большинство участников, прямых или косвенных, этой драмы давно мертвы. Морган слышал, что ее отец, единственный человек, пред которым хотелось неопровержимо доказать свою невиновность, был случайно застрелен партизанами Квантрелла, когда они громили Лоуренс: он шел по улице, когда на нее ворвались вооруженные всадники, и поспешил отступить в переулок, но срикошетившая пуля оказалась быстрей. "Возможно, я вообще остался один..." Судьба щедра на такие парадоксы.
   И Морган невольно задал себе вопрос: а могли ли Атчинсон и Стюарт, да и другие сенаторы и конгрессмены предвидеть это побоище и четыре года боли, разрушения и смерти для всего Восточного побережья, которыми оно обернется, когда практиковались в изящной словесности, обмениваясь своими колкими репликами или ударами трости? Он помотал головой. "Не думай об этом, иначе сойдешь с ума... Наверное, это зачем-то было нужно... Наверное, нашлись бы другие, если бы эти два джентльмена прикусили свои языки..." "А может, и не нашлись бы, - поднялся второй голос из глубин его истерзанной памяти. - Все было бы другим... Страна была бы другой... Я..." Он стиснул пальцами раскалывающуюся от боли голову, потом судорожно допил обжигающий кофе; горячий напиток, соприкоснувшись с нёбом, вернул ощущение реальности только отчасти, но Морган Джуннайт довольный тем, что все сомнения и призраки хоть ненадолго отступили, слившись с мраком в углах, поставил пустую кружку на край стола. "...А ты был бы мертв", - закончил его рожденную бредом мысль голос разума. Стрелок стащил с головы нагревшуюся тряпку и отшвырнул в угол: "Все равно не помогает". Пламя медленно увядало в ведре для мусора, истощив все ресурсы своего существования; в бегущих по стенам тенях, отвоевывающих все больше пространства, Моргану чудились сцены сражений, которые он пропустил. Он поймал себя на мысли, что не желает, чтобы призраки исчезли окончательно, потому что остался бы совершенно один, без этой иллюзорной компании и тогда... Все дело, понял Джуннайт, было в тревоге, поселившийся этой ночью внутри, в каком-то смутном предчувствии, которое он не мог определить.
   Морган взял со стола газету, и смял ее в ладонях; этого никому теперь не нужного добра в редакции было полно. "Странно, - подумал стрелок, - что Джек никогда меня не тревожил, его никогда нет в видениях, а ведь я виноват и в его смерти тоже..."
   Чуть развернувшись, он кинул бумагу в ведро, подкормив благодарно вспыхнувший огонь, и задел рукавом пустую кружку на краю стола; этого оказалось достаточно: стрелок глядел, как она медленно развернулась, как бесконечно долго летит вниз, как стукнулась о доски пола, отскочила и покатилась, подпрыгивая.
   Холодный воздух коснулся его щеки, и Морган, схватив револьвер, обернулся к двери, так и не услышав, как она открылась, но инстинктивно дернув курок. Обернулся и провел рукой по глазам, не веря себе. В дверях стоял Чет.
   - Как?... - спросил стрелок, опуская оружие; он успел привыкнуть к призракам и теперь не мог определить, к какому миру принадлежит Чет, потом вспомнил, как хоронил его в пещере.
   Их дыхание застывало в воздухе. Чет медленно закрыл дверь, подошел к столу и сел напротив, не ожидая приглашения. Его лицо в тусклом свете казалось землисто-серым.
   - Ты... - сказал Морган. - Почему? Я ожидал другого.
   Он не понимал, почему не явился Джек, перед которым он был действительно виноват, которого не удержал, потому что думал только о себе и хотел спать, хотя должен был... Почему появился тот, кого Джуннайт похоронил, как положено, которого не мог спасти?...
   В глазах Чета сверкнуло непонимание и легкое беспокойство, но сразу исчезло. Или это только почудилось Моргану?
   - Почему ты не помог мне? - спросил призрак, его голос звучал глухо, как и положено.
   - Я не мог... - Морган вздрогнул и плотнее закутался в куртку, его начал бить озноб, несмотря на то, что в помещении было довольно тепло. - Я даже не видел, как тебя подстрелили.
   Чет взял дробовик и разломил его пополам, разглядывая патроны. Морган не глядел на него, боялся смотреть, стрелок не отрывал глаз от одной точки - пламени, резвящегося в корзине для мусора, ему было все равно, пусть даже ночной гость приставит этот обрез к его виску и спустит курок...
   - Мой револьвер, - сказал Чет, отставив дробовик.
   Морган бросил оружие, которое все еще сжимал в руке на стол, и призрак, подобрав его, засунул за пояс, после чего поднялся и отошел к печатному прессу.
   "Он взял револьвер и теперь уйдет... - думал Морган, его глаза начали слипаться. - А Джек так и не пришел... Единственный человек, у которого я должен просить прощения".
   - Ни с места, Джуннайт.
   Голос застал его врасплох, и он стремительно обернулся, почти ослепший теперь оттого, что глядел в огонь; перед его глазами теперь лишь цветные круги, а рука вновь и вновь проводит по бедру, где должен был быть его ремингтон, по глупости повешенный в кобуре на пресс и забытый там. Мгновенно пожалев о своей ошибке, стрелок упал на пол, рывком перекатился, ожидая пули, схватив прислоненный к стене дробовик Оуэна, направил дуло в сторону Чета и нажал оба курка, зажмурившись, в ожидании отдачи. Ничего не произошло. Только два щелчка. Отбросив явно бесполезное оружие, Морган открыл глаза и рванулся к своему ремингтону, превозмогая разрывающую бок и грудь боль, все еще недоумевая, почему в него не стреляют, но замер внезапно, прижавшись к стене спиной, услышав ехидный смех призрака.
   - Не пытайтесь, мистер Джуннайт, - сказал Чет, поднимая левой рукой в воздух его кобуру, как дохлую крысу за хвост, Морган осторожно повернул голову и увидел, что смит-вессон в правой руке направлен на него. - Все оружие я разрядил, пока вы столь легкомысленно созерцали пламя, исключая вот этот револьвер. Мой смит-вессон.
   "Как крысу..." - подумал Морган, и слово это эхом разбежалось по его нервам, порождая вихрь памяти: крыса свисает из руки Джека, он смеется, но в глазах его уже мертвая бессмысленная луна, сквозь которую медленно проступает ухмыляющееся лицо Андена... "Вот и расплата, - подумал стрелок, - Вот оно..."
   Чет отступил на несколько шагов и позвал во все горло:
   - Мистер Макклахан! Маршалл!
   Дверь мгновенно распахнулась под ударом ноги, и в комнату вошел представитель закона, а за ним - люди с "Ленивой М", вооруженные до зубов восемь человек, мгновенно заполнившие все пространство и взявшие Джуннайта на мушку. Морган перевел свой удивленный взгляд с них на Чета.
   - Но почему?... - спросил он, теперь твердо уверенный, что хотя это и казалось невозможным, его ночной гость - существо из плоти и крови.
   Ему никто не ответил. Моргана поразило, что Чет злобно усмехается, и гримаса эта исказила его черты, превратив симпатичное лицо дружелюбного, немного болтливого парня в застывшую уродливую маску.
   - Я конфискую это, как вещественное доказательство, - важно изрек представитель закона, забирая протянутую ему Четом кобуру с ремингтоном. - Вы, Честер, помогли задержать опасного преступника и заслуживаете быть примером для всего города.
   Чет вытянул руку вперед, вопросительно глядя на маршалла, но когда тот схватил его ладонь и с силой потряс, на лице парня было написано явное разочарование.
   - Но... - начал было обредший плоть призрак, но полицейский, уже обернувшийся к пленнику, не обратил на него внимания. Люди маршалла расположились в комнате так, что Морган оказался в их кольце; их оружие направлено на него.
   - Почему, Чет? - выкрикнул еще рез Джуннайт.
   - Позволите? - Чет бросил агрессивный взгляд на маршалла, угрожающе махнув револьвером.
   - Только недолго, - отозвался нехотя тот. - Макклахан ждет.
   Чет подвинул себе стул и сел. Нагнувшись, он поднял с пола кружку и налил себе кофе, не обращая внимание на то, что напиток было лишь слегка теплым. Его глаза выражали животное, кровожадное наслаждение.
   - Подождет, - сказал Чет, откинувшись на спинку с кружкой в руках и положив ногу на ногу. - Уилберн приказал мне втереться к тебе в доверие, и, кажется, мне это удалось. Хорошо сыграл свою роль и Рик, он ведь к тебе не просто так цеплялся... Уилби не доверял тебе с самого начала, но не прочь был разыграть, как пешку. Знаешь, эта древняя игра с черными и белыми фигурками... (он махнул рукой), а потом... что ж, пешка и есть пешка... (он развел руками) Уилберн хотел избавиться от тебя, когда все уже будет кончено, чтобы лишний шум не поднимать, боялся, Мак использует твое исчезновение против него. Ты же сам к нему пристал, он пытался от тебя отделаться сначала, а потом решил, что безопаснее будет держать тебя в поле зрения, вот и приставил меня. Но Уилби самого пристукнули, и я подумал, а не предложить ли свою персону с репутацией твоего мертвого друга другому состоятельному человеку. И внезапно оказалось, что я не первый из твоих мертвых друзей и это должно упростить мою задачу. Что ж, как планировалось, так и вышло...
   - Кончайте это все! - не выдержав, прервал Чета маршалл.
   - Но ты был мертв, - выкрикнул Морган, тяжело дыша. - Как?...
   - Есть какие-то средства, химические соединения, - продолжал Чет так же невозмутимо, хотя в голосе его звучало торжество. - Я не знаю их, Уилби знал. Он был одно время шарлатаном, продавал болванам разные снадобья, прежде чем взял на себя роль пастыря, или Моисея, или кого там еще... Так вот, он смешал что-то, и дал мне две склянки: одну с краской, чтобы я грудь облил, и другую, выпьешь ее, дыхание совсем слабое станет, сердце едва стучит, что и не услышишь, но ты жив... Через пару часов в себя приходишь, только голова слегка кружится. Вот так.
   - Мерзавец... - простонал Морган.
   - Может быть, - еле сдержавшись, процедил сквозь зубы Чет. - Зато вскоре стану богатым. В отличие от тебя.
   Он поднялся и направился к дверям. Маршалл тоже поднялся и выпрямился во весь рост.
   - И так задержались порядком, - пробормотал он, шагнув в свет лампы, потом кашлянул, чтобы прочистить горло и со всей возможной важностью изрек, - Морган Джуннайт, вы арестованы именем Закона, представителем коего в этом славном городе являюсь я. Не пытайтесь сопротивляться. Ни к чему хорошему это не приведет.
   Все еще прижимаясь спиной к стене, Морган поднял руки: деваться ему было некуда.
   - Выходите, - велел маршалл, по его виду было заметно, что он очень доволен своей персоной. Держа руки на виду, Морган медленно двинулся к двери, в которой только что исчез Чет. На пороге он задержался, наградив представителя закона взглядом, не предвещавшим ничего хорошего, и покинул комнату.
   В свете фонаря, который держал один из вооруженных людей снаружи, первоначально больно резанувшего стрелка по глазам, Моргана ждал новый сюрприз в лице еще десятка охранников в полном вооружении, стоящих полукругом с ружьями наизготовку, а так же тот, кто, как угадал Джуннайт, никогда не видевший владельца "Ленивой М", и являлся теперь полновластным хозяином города. Макклахан стоял с Миллером несколько поодаль, слабый свет достигал его черт, и его лицо смутно белело в окружающем мраке. Левая рука сегундо висела на перевязи.
   - Уилберн мертв, его стадо разбежалось, - сообщил пленнику глава ранчо. - Если ты, конечно, этого еще не знаешь. А, видать все же не заешь, коли не убрался отсюда до сих пор. Тебя тут никто покрывать не будет.
   Нечто знакомое послышалось Моргану в голосе Макклахана. Его черты что-то смутно напоминали стрелку, но он никак не мог понять что. Это знание было похоронено где-то в его памяти, он был в этом уверен, но почему не понимал, возможно, это была защита от боли...
   - В чем меня обвиняют? Где повод? - Морган вскинул голову, презрительно улыбаясь врагу углом рта; в конце концов в этом городке он не натворил ничего, чего бы не делали другие.
   - Повод найдется! - выкрикнул Макклахан и, взяв себя в руки, поднял глаза к небу в притворной задумчивости, подкрутил усы, переминаясь с ноги на ногу. Он ни секунды не стоял на месте, нервно двигался, будто им управляла потайная пружина, заведенная неведомо кем.
   - Не знаю... Надо подумать... Может, те убийства, которые произошли в нашем славном тихом городке с тех пор, как ты появился? Только подумай: Оуэн, О'Руни... Цвет общества, одним словом...
   Он замолчал, потом добавил, заметив, что Морган готов протестовать:
   - Ну, возьмем для начала, скажем, убийство мистера Оуэна. Может, тебя это позабавит, но многие в городе в это с радостью поверят. Люди не любят нераскрытых убийств своих соседей, они почему-то начинают сами чувствовать вину и будут крайне благодарны тому, кто снимет с них этот груз, указав виновного... А потом мы еще что-нибудь придумаем.
   Говоря это, он развернулся так, что оказался вполоборота к Моргану, и свет фонаря упал на его лицо под новым углом. В эту минуту Джуннайт внезапно увидел то, что постоянно беспокоило его память, и теперь он не мог ошибаться: лицо Тома Андена, который, шагнув из кошмара в реальность, стоял теперь напротив него.
   Пока ошеломленный Морган ловил ртом воздух, будто бьющийся на берегу окунь, пытаясь прийти в себя от неожиданного потрясения, к Макклахану, неслышно ступая, подошел Чет.
   - Я не могу больше ждать, как вы велели. Я спешу, - негромко произнес он и вытянул вперед руку ладонью вверх точно так, как раньше протягивал маршаллу, но на этот раз реакция была другой. Со слащавой улыбкой Макклахан, порывшись в кармане, вытянул кожаный мешочек, тихо звякнувший, ложась на раскрытую ладонь нового владельца.
   Страшная, безнадежная, безрассудная ярость снова завладела Морганом; забыв обо всех, кроме этих двоих, он рванулся вперед, мечтая вцепиться ногтями в горло предателя, почувствовать вкус его крови, но несколько человек из охраны, побросав свои ружья, успели схватить парня за руки. Чет, уже убравший золото в карман, заметил его порыв и, усмехаясь, подошел ближе, ступив в ослепительный свет.
   - Кстати, я едва выбрался из твоего паршивого завала, мерзкая тварь, - пробормотал бывший приятель, хрустнув суставами пальцев, лицо его изменилось мгновенно, и он быстро, прежде чем Морган успел увернуться, ударил его сцепленными руками в живот. По ране не попал, но сбил Джуннайта с ног. Державшие пленника люди вовремя его отпустили и отошли, все присутствующие с любопытством следили за происходящим.
   - Я не знал тогда, что ты подлец, знал бы - прострелил бы башку для надежности, - огрызнулся сквозь сжатые зубы Морган, пытаясь подняться.
   - А это тебе за тот страх, которого я натерпелся, когда в чертовом склепе очнулся! - явно заводясь больше и больше, все повышая голос, продолжал Чет и, замахнувшись ногой, ударил, целя Моргану в голову, но парень, вовремя разгадав намеренье противника, пригнулся и ботинок врезался в его плечо, снова опрокинув на землю.
   - И эти паршивые индейские твари кругом, - глаза Чета горели безумным огнем, речь перешла в бред. - Собрались там, в темноте, и пялятся на меня... Ты, говорят, дурной человек. Языка не знаю, да и они, вроде, рта не открывают, только слова у меня в ушах раздаются. Я стреляю в них, чуть не глохну от чертова эха, а они смеются только. Копай, копай, говорят, все равно в аду белых будешь, время, говорят, значения не имеет, особенно для нас. Все боги справедливы, говорят. Ха!.. А мы, говорят, подождем и посмотрим, да... Потому как я ту индейскую девку, в той деревне... когда в кавалерии...
   Он запнулся, зажав рот рукой, будто выболтал страшную тайну, потом, поняв, что окружающим все равно, злобно прошипел:
   - И за это тоже получи, мразь.
   Он ударил снова, но Морган уже был готов и откатился, сапог стукнул пустоту, а Чет зашатался, утратив равновесие. В ту же секунду стрелок бросился вперед, двигаясь так молниеносно, что никто не успел сообразить, что происходит. Морган накрепко обхватил ногу Чета руками и, рванув ее на себя, ударил под колено, а когда тот с воплем, окончательно потеряв баланс, повалился, стрелок выдернул из-за его голенища нож; Джуннайт не доверял больше пистолетам, побывавшим в чужих руках, потому что не было видно сразу, заряжены они, или нет... В тот же миг он рванулся вперед, сумев перехватить взметнувшуюся было с револьвером руку противника, а потом, не колеблясь и не думая, всадил широкое лезвие в живот упавшему, его руки окрасились кровью, когда он резко дернул оружие вверх, с диким, темным, животным наслаждением глядя, как утекает жизнь из глаз предателя. Одним ночным призраком меньше, одним больше, какая разница? Морган торжествовал, но вместе с тем, все переворачивалось у него внутри, вызывая острую боль в груди, от которой не было спасения, ибо ему все еще нравился этот парень, который мог стать его другом, но был всего лишь поганым Иудой. Он должен был убить, но пережить измену и эту смерть во второй раз было слишком тяжело. Немедленно выдернув нож, Морган с силой, почти без замаха, швырнул его туда, где секунду назад заметил краем глаза помощника коменданта Анденсонвилля. Он был трезв, но от боли мир шатался не меньше, чем от виски, и стрелок не заметил, в какой именно момент Анден отступил в сторону, толкнув одновременно вперед своего опешившего от неожиданности заместителя, в грудь которого и вошла сталь, по самую рукоять. Качнувшись, Миллер рухнул замертво на землю, обливаясь быстро стынущей кровью, и воздух вокруг взорвался щелчками взводимых курков, но залп остановил истошный вопль нанимателя:
   - Стоять всем!
   Все замерли. Потом два человека, повинуясь жесту хозяина, силой подняли стрелка на ноги, заломили ему за спину руки и приставили к голове револьверы.
   Подойдя к Моргану, Анден взял его двумя пальцами за подбородок и поднял голову ганфайтера так, чтобы видеть глаза. Его собственное лицо оказалось в ярком, не оставлявшем сомнений и недомолвок свете, и теперь его враг был уверен точно, несмотря на минувшие годы.
   Помощник коменданта долго глядел на пленника, изучая его черты и удивляясь, что такого особенного было в этом невзрачном мужчине, единственном темном пятне на его безупречной военной карьере и не понимал. Не мог осознать, почему именно этот человек был единственным, вырвавшимся из его лагеря, несмотря ни на что, проскользнувшим под самым носом, опозорившим его, Томаса Андена перед подчиненными, нанесшим удар по больному честолюбию, оскорбление, которое едва может быть смыто кровью обидчика, которое требует долгой, изощренной расплаты. Бывший поклонник Генри Уэрца, отрекшийся от своего кумира, презрев его неумение выпутаться, его жалкие попытки оправдаться перед янки, желание свалить все на приказ вышестоящего начальства, лишь бы избежать смерти, не мог понять, почему эти два парня, сидевшие тише других, попытались прорваться в одну ночь друг за другом и одному это удалось, невзирая на гибель другого. Что двигало ими обоими, какая такая сила, все еще таившаяся в глазах пленника?
   - Смерть от пули слишком легка для такого крепкого парня как ты. - процедил он сквозь зубы, обозленный этой загадкой, которую не в силах был даже понять. - Я тебя повешу, парень... Я придумаю что-нибудь интересное... Кстати, к убийству Оуэна добавляется также гибель гражданина нашего города Честера... О черт, забыл как дальше... Но это не столь важно.
   "Ты слишком опасен для меня... - кричали расширенные страхом его глаза, Морган читал их как открытую книгу, даже лучше, ибо в грамоте был не так силен, и несмотря на свое катастрофическое положение, упивался ужасом человека, которого ненавидел. - Ты знаешь, кем я был и кто я есть."
   - Ты тоже знаешь, кто я и как я ухожу, когда мне наскучит твое общество, - ответил Джуннайт на несказанные слова, стараясь спрятать свой страх за звучащим в голосе презрением. Теперь Морган знал: что бы ни случилось дальше, он уже победил в их давнем заочном противостоянии, заставив помощника коменданта Анденсонвилля бояться.
   Анден обжег его свирепым взглядом, полным страха и ненависти и, не найдя ни тени тех же чувств в зрачках пленника, отвел глаза в сторону. Мысли метались в голове бывшего помощника коменданта как тараканы, несущиеся в темные углы при яркой вспышке света. Ему было наплевать, узнают ли об этом его люди, многие и так знали, или, по крайней мере, догадывались, но ему вовсе не хотелось, чтобы горожане заподозрили что-нибудь в этом роде, хотя бы даже на уровне слуха, или, того хуже, все это как-то дошло до Федерального правительства. Интересно, лежит ли у них в пыльных архивах ордер на арест военного преступника Томаса Андена и не истек ли еще срок давности?
   Воровато оглядевшись, хозяин "Ленивой М" коротко размахнулся и ударил Моргана по лицу. Голова стрелка дернулась назад, в углу рта появилась кровь, но нос, как ни странно, кулак Андена лишь слегка зацепил, и тот устоял.
   - Браво, - осторожно шевеля окровавленными губами, сказал Джуннайт. - Только я, знаешь, как-то даже не почувствовал такого слабого удара... Сильнее не можешь?
   "Правду говорят, что сросшаяся после перелома кость крепче выходит," - думал он про себя, преодолевая надоедливый звон в ухе и радуясь, что не чувствует страха.
   Злость, душившая Андена, прорвалась в истошном вопле, сопровождаемым нервным жестом:
   - Увести в тюрьму!
   - Босс, у нас нет тюрьмы... - напомнил один из державших Джуннайта и тотчас же пожалел о своей ошибке. В Иглз-Несте действительно не было настоящей тюрьмы, и преступников отправляли отбывать срок в Денвер или Юму, если не вешали или не отпускали в течение нескольких дней.
   - Мне все равно! - орал Анден, распаляясь все больше. - Под замок! В участок! Караул поставить!
   Его приказ был выполнен незамедлительно. Опешившие от такого взрыва ярости, наемники с "Ленивой М" пробежали весь путь до офиса маршалла, протащив Моргана волоком по земле, и, нацепив на него наручники, швырнули на пол единственной камеры, мгновенно заперев дверь. Они слишком поздно догадались, что надежнее было бы сковать руки пленника за спиной, но потом решили и убедили шефа, что и так сойдет. Тома Андена так и подмывало отдать приказ, которого ждали его люди: вздернуть парня прямо сейчас, на первом же дереве, но, чтобы не вызвать лишних вопросов, придется подождать... Может даже собрать суд из нужных людей. Томасу Андену абсолютно не хотелось повторить судьбу человека, которым он восхищался и с которого брал пример в годы войны, но который, на поверку, оказался заурядным неудачником. И теперь, глядя на с трудом поднявшегося с пола и тяжело опустившегося на койку Моргана сквозь частую решетку с крепким замком, будто на голодного хищника, хозяин "Ленивой М" остро чувствовал опасность, грозившую его благосостоянию, его престижу в глазах горожан, самой его жизни...
   - На этот раз тебе не уйти, чертов янки, - сказал он, чтобы успокоить себя.
   - А какие сны видишь ты, когда один в темноте? - спросил Морган, взявшись за прутья обеими руками и медленно приближая к решетке лицо. - Неужели призраки не приходят тебя навестить? Их так много вокруг тебя...
   Цепь натянулась между запястьями стрелка. Его глаза сверкали из полумрака потусторонним светом, подчеркивая белизну шрама на горле.
   Анден отпрянул от решетки, будто увидел готовую к нападению змею или, что было вернее, пришельца из потустороннего мира. Узнай он, что рядовой Морган Джуннайт, военнопленный, умер и похоронен уже добрый десяток лет назад, он не удивился бы. Живой человек из плоти и крови не может так хладнокровно глядеть смерти в лицо. "Быть может, он уже был мертв, когда появился в Анденсонвилле. Когда появился? Не знаю... Не помню... Кажется, он всегда был там, с самого основания... - это не укладывалось в голове, но Томас Анден зациклился на этой мысли. - Быть может..." Он хотел было что-то сказать еще, открыл рот, но внезапно передумал и быстро вышел, а за ним последовали и его люди. Только двое из наемников расположились за столом маршалла, взгромоздив на него ноги и держа ружья под рукой, а как только начальник ушел, подмигнув друг другу, распечатали новую колоду карт, извлеченную из заднего кармана брюк одного из них, мгновенно и полностью утратив к пленнику всякий интерес.
   Убедившись, что за ним никто не наблюдает, Морган схватился за ноющий бок и привалился к стене, упершись в бревна головой, потом медленно сполз вдоль нее и упал на нижнюю койку двухэтажных нар ничком. Беззвучный крик вырвался из горла стрелка, слегка шевельнув губы, но не потревожив охрану. Морган Джуннайт полежал немного, чувствуя, как все его тело, каждая его клеточка, разрываются на части, потом, когда боль отпустила, осторожно сел. Первым делом проверить наручники. Стрелок покрутил браслеты вокруг запястий, стараясь не греметь кандалами, подергал все звенья цепи, попытался вывернуть руку - бесполезно. У него были широкие ладони, да и наручники, видимо, были рассчитаны так, чтобы взрослый мужчина не мог от них освободиться даже при наличии мыла. Морган сплюнул на пол и, тихонько выругавшись, оставил кандалы в покое. Его ум начал работать, ища выход. Как-нибудь он выберется из этой дыры, должен выбраться...
   Быстрый взгляд доложил Моргану, что караул полностью поглощен картами. Поднявшись, он медленно, чтобы не привлекать внимания, придерживая цепь, двинулся к небольшому окошечку, краем глаза постоянно следя за игроками, готовый реагировать на малейший резкий жест. Пару раз Джуннайт замирал: в первый раз, когда один из охранников разразился отборной бранью по поводу дурных карт, другой - когда тот же тип смачно сплюнул на пол, а другой отругал его, велев пользоваться плевательницей. Очутившись, наконец, возле окна, стрелок аккуратно потряс по очереди каждый из трех толстых стальных прутьев, преграждавших ему путь на свободу, но новенькие, еще не тронутые ржавчиной железки были прочно вставлены, видимо, в процессе постройки здания прямо в крепкие бревна- ни один из них не пошатнулся, даже не повернулся в своем гнезде. Если даже Морган мог бы их сломать, он не был уверен, что сумеет протиснуться в образовавшееся отверстие. Теперь парень стоял к окну лицом и больше не видел игроков за столом маршалла. Перед его глазами предметы слегка двоились в ауре головной боли, и окошко постоянно плыло, ежесекундно меняя форму и размер, чем объяснялось затруднение: один раз оно показалось слишком узким, в другой - вполне достаточным; в любом случае попытка бегства этим путем не останется незамеченной и будет сопряжена со значительными сложностями.
   Внезапно слух Моргана резанул дикий вопль, донесшийся со стороны стола, который заставил парня вздрогнуть, вернее пронзил, сотряс все его тело ледяной дрожью, вонзившейся в позвоночник...
   Как во сне, не веря, что это все происходит именно с ним, он развернулся к играющим, воткнув в стену локти так, что цепь опоясала его грудную клетку, и, загораживая спиной окно, как будто он уже перепилил все прутья и вот-вот готов был нырнуть на свободу...
   - У меня фул! Фул! - орал один из охранников, приплясывая вокруг стола, сгребая монеты вперемешку с купюрами и подбрасывая их в воздух. Морган выдохнул и провел тыльной стороной трясущейся ладони по лбу, смахивая испарину, уже не обращая внимание на тихий перезвон цепи, потом медленно сполз вдоль стены на пол, некоторое время оставаясь неподвижным. Когда страсти улеглись и началась новая игра, Джуннайт осторожно обследовал бревна и доски, ища хоть какое-нибудь слабое место, пока одна планка, почти под самой койкой (теперь парень видел, что нары намертво привинчены к полу), не прогнулась под его локтем. Морган попытался представить, как выглядит здание: за все время пребывания в городе, он не обращал на него внимания. Вроде, там был небольшой фундамент... Если сломать эту доску и еще несколько, можно будет протиснуться туда, вниз, и подкопать дыру, или просто затаиться и переждать, а может, он попадет прямо под тротуар. Если... Морган почувствовал, как желудок снова сводит от голода, но пойти к решетке и начать скандалить в надежде, что ему принесут какую-нибудь еду, лишь бы заткнулся, означало лишний раз привлекать к себе внимание. Поднявшись с пола, Морган сел на койку; все равно, пока те, коротающие ночь за покером, не начнут клевать носами, предпринимать какие-либо радикальные шаги нельзя. Внезапно он вспомнил, чем можно подкрепить свои силы, не потревожив охрану и даже на миг не оторвав их от любимого занятия: два вчерашних бутерброда с вареньем, бережно завернутые в старую газету, все еще лежали в кармане его куртки. За окном завывал ветер, неся в себе снег, но печка установленная вне камеры, в углу, возле стола маршалла, давала много тепла, удерживаемого и концентрируемого толстыми стенами.
   Морган расслабился, впитывая кожей проникающий внутрь мышц жар, и, прикрыв глаза, сидел неподвижно несколько минут, потом очнулся, сел поудобнее и, достав из кармана завернутую в газету еду, развернул, жадно набросившись на хлеб. Варенье засохло и стало противно - тягучим, зачерствевший хлеб сильно крошился на развернутый на коленях листок и пол, но это было хоть что-то съедобное, и ганфайтер упрямо вгрызался в бутерброд, пока не уничтожил последнего кусочка и не подобрал все упавшие на бумагу крошки.
   Взяв второй сандвич, он случайно взглянул на старую газету, расстеленную на коленях, которую схватил со стола в редакции, чтобы завернуть хлеб с вареньем, и в глаза ему бросился крупный выцветший заголовок: "Финансист покончил с собой". Движимый каким-то смутным инстинктивным чувством, Морган вцепился в пожелтевшую мятую бумагу, всю в жирных пятнах от варенья, отряхнул и быстро, насколько позволяла грамотность, пробежал глазами начало заметки: "Как стало известно нашей газете, вчера, в своем загородном доме покончил с собой Рой Нейл - известный финансист и банкир, состояние которого оценивается по самым скромным подсчетам в пятьсот тысяч долларов, не считая недвижимости и ценных бумаг. В последнее время все его предприятия процветают, принося каждый год все большую прибыль, акции растут в цене. На этом фоне причина самоубийства представляется загадкой, ответ на которую, похоже, не будет найден. По свидетельству слуг, вечером к мистеру Нейлу пришел оборванный бродяга, которого финансист пожелал принять у себя в кабинете, куда позже приказал подать ужин на двоих и где они провели несколько часов, причем предмет их беседы остался неизвестным. После ухода гостя, хозяин послал за нотариусом и обсудил с ним, как нам стало известно, новое завещание, которое и было составлено на месте. Когда юрист удалился, мистер Нейл приказал не беспокоить себя и заперся в кабинете, под дверью которого всю ночь виднелась полоска света. За окном бушевала гроза, сопровождаемая ураганом, и никто в доме не слышал выстрела. Слуги обеспокоились только на другой день, когда обычно пунктуальный мистер Нейл не спустился к завтраку. На стук никто не ответил, и тогда, взломав дверь, они обнаружили бездыханное тело. Мистер Нейл сидел за своим столом, сжимая в упавшей руке револьвер, из которого выстрелил себе в рот и в котором при осмотре была обнаружена одна гильза. Перед ним лежал листок бумаги, но записка тоже ничего не объяснила. Там было написано дословно следующее: "Свободен, как птица. Не упусти". Рой Нейл был одним из богатейших людей нашего города, к голосу которого неизменно прислушивались. Большие суммы он тратил на благотворительность, не изменив этому принципу и после смерти; значительную часть состояния он оставил, согласно новому завещанию, приютам и бесплатным столовым для ветеранов гражданской войны, какой бы мундир они не носили. Рой Нейл начал свой путь к успеху с низов..." И так далее, и тому подобное. История создания состояния, соболезнования родным, иски неудовлетворенных наследников...
   Морган не дочитал до конца, он посмотрел на дату, уже чувствуя, как леденеют пальцы, и сердце под гром потревоженной цепи, проваливается куда-то вниз от предчувствия, что его опасения верны: так и есть, накануне он встречался с Роем. Они никогда не были дружны, но эта смерть стала для ганфайтера ударом. Побледнев, он скомкал газету в руке и, запустив в угол, откусил сандвич, оказавшийся почему-то совершенно безвкусным. Медленно жуя, Морган привалился к стене: перед его глазами маячило румяное лицо и золотая цепочка на дорогом шелковом жилете. Деньги... И деньги тоже не могут оградить от ночных демонов, сколько бы их ни было. Никто не решит проблему, кроме самого человека. Никто и ничто. Морган прикрыл глаза, ему хотелось умереть. Может, это самый лучший выход? По крайней мере, Рою, где бы он ни был, не может быть хуже, чем ему сейчас.
  

* * *

  
   Линдейл вернулся около полуночи. Алиса, сидевшая внизу, в пустом темном баре, с одной высокой свечей, воткнутой в пустую бутылку, освещавшей ее черты зыбким призрачным светом, услышала топот копыт и увидела вороного, медленно бредущего по дороге. Джонатан Линдейл лежал на шее животного, его руки болтались по обе стороны седла. Сердце Алисы стукнуло и замерло. "Ну и черт с ним," - подумала она, любуясь бликами отраженного света на золотой крышке лежащего перед ней медальона. В своей жизни Алиса видела много мужчин, и никто из них не был идеальным, так почему же ей так необходим этот? Есть масса людей куда с меньшим количеством недостатков и гораздо большими перспективами...
   Конь остановился сам напротив входа в салун, и Линдейл с трудом выпрямился в седле, опираясь на руки, посидел так немного, а затем тяжело спустился на землю. Он зацепил поводья за коновязь, похлопал вороного по шее и нетвердой походкой направился к дверям.
   - Уф... - сказал Джон, ввалившись в помещение и тяжело топая по полу, чтобы стряхнуть снег. - Уф... Мне надо выпить, я замерз как собака...
   Его взгляд упал на лежащий на столе медальон.
   - А это что?
   Он снял шубу и, повесив ее на крюк, остановился в недоумении, пьяно качая головой, увидев выражение глаз женщины.
   - Явился, - резко бросила ему Алиса, наливая себе стакан и залпом осушая его. - Тебя даже не интересует то, что происходит вокруг. Хочешь знать про эту вещицу, ну так я тебе расскажу, чтобы ты понял, что весь мир не крутится только вокруг тебя. Миссис Черрингтон продала его мне. Мерзавцы закрыли ей кредит, ты знаешь?
   Джон покачал головой из стороны в сторону, что должно было означать отрицание.
   - Так сделай что-нибудь! - воскликнула Алиса.
   Линдейл снова покачал головой.
   - Всему свое время, - едва выговаривая слова, произнес он с трудом.
   - Свое время?! Ты, бревно бесчувственное, - распалялась Алиса, - тебя интересует эта вещь, да? Это медальон миссис Джоунз. Она и ее муж погибли, но кто-то нашел их сына и принес в церковь. Миссис Черрингтон взяла ребенка к себе. Он был завернут в медвежью шкуру, в которой и лежал медальон.
   Линдейл побледнел, как мел, и в его глазах появилось осмысленное выражение. Мгновенно протрезвев, он кинулся к столу и, схватив медальон, принялся разглядывать. Алиса поднялась, опершись кулаками на стол, чуть наклонилась вперед. Злость была сфокусирована в центрах ее зрачков, сверлящих Линдейла.
   - Ты... - выдохнула она так угрожающе, что Джонатан мгновенно в изумлении вскинул голову. - На себя посмотри! Позже никак не мог оставить своих собутыльников?! Напился как свинья! Смотреть противно! Тьфу!
   Она сплюнула ему под ноги.
   - Ал, ты чего? - изумленно спросил Линдейл, переводя взгляд с Алисы на медальон и обратно.
   - Мерзавец. Ненавижу тебя, чтоб ты сдох! - резко бросила женщина и, встав, быстро поднялась по лестнице наверх. Джонатан услышал глухие рыдания, потом грохнула дверь и заскрипел поворачиваемый в замке ключ.
   Глубоко недоуменно вздохнув, Линдейл посмотрел женщине вслед, а затем опустил глаза на зажатый в руке медальон. Это без сомнения был тот самый, он узнал его, хотя прошло столько лет... Задумчиво поглаживая темное золото, Джон пошел в свою комнату. Опустившись на диван, он зажег керосиновую лампу и, нащупав кнопку, нажал. Крышка откинулась со щелчком, показавшимся оглушительным выстрелом в тишине, и Линдейл вздрогнул. Да, тот самый, даже надпись по краю можно было различить: "Милой Бэкки, в память о нашем чудесном пикнике... Лето 1860 год". Да, да он отлично помнил этот день... Солнце играло с листвой деревьев, бросая на дорогу и траву причудливую резную тень, пели птицы, и ничего не предвещало перемен в сонном хлопковом мире Джорджии... Вряд ли тогда кто-нибудь из молодых людей (многим из которых скоро предстояло погибнуть на кукурузном поле возле Данкер Черч, при Геттисберге или в забытой незначительной стычке в каком-то перелеске) собравшихся на том пикнике придавал какое-то значения газетным статьям о событиях в Канзасе, с 56 года только набиравших оборот. Да и сам Джон, вернувшись на каникулы домой из далекого университета предпочитал отмахиваться от раздражающих его и портящих настроение пророчеств отца... Он удирал на пикники и праздники при любой возможности, стараясь меньше бывать дома, ибо ежедневные дискуссии Линдейла-старшего с соседями зачастую кончались ссорами.
   Тогда (это было 7 июля) Джон надел Бэкки на шею этот медальон, он помнил ее улыбку и солнечные зайчики в траве... Ну почему это должно было случиться? Наверное, он женился бы на Бэкки и жил бы в том доме с высокими белыми колоннами до глубокой старости, и никогда не был бы одинок. Резкая дрожь пронзила его тело.
   - И никогда бы не встретил Анабель, - чуть слышно прошептал Линдейл свою догадку, возвращаясь в реальность. Он снова поглядел на медальон и захлопнул его. Джон помнил, как пропала его фотография, а потом так же внезапно вернулась на прежнее место, причем Соломон только скрытно хихикал, когда его спрашивали о пропаже. Его портрет в медальоне был явно списан с того дагерротипа. Линдейл снова вспомнил тот вечер в саду Соджернов. Бутоны, на нежных полураскрытых в манящей улыбке лепестках которых дрожали кристально прозрачные бусинки влаги только что прошедшего дождя; они, по очереди вспыхивали бриллиантовым блеском в отсветах фонарей в такт легкому движению цветов под дуновениями теплого ветерка. Шелест шелка мешался с шорохом листьев, запахи сливались в невероятную симфонию, и у Джона от этого слега кружилась голова... Линдейл попытался представить себе миссис Джоунз и не смог. В памяти были только бесконечно усталые глаза. Они встречались несколько раз в магазине и на улице, но проходили мимо, не узнавая. Значит, она вышла за Джоунза, за эту деревенщину, а потом просто умерла. Хорошо зная мисс Соджерн, Джон догадывался о причине этого странного мезальянса: вероятно, ее ложь о замужестве была открыта, и она ухватилась за первого встречного, чтобы только не оставлять своих пациентов. Болезненно сжалось сердце. Хрупкая милая Бэкки умерла, как и весь старый Юг. Она, как и он сам, принадлежала к той исчезнувшей вселенной, а в этом мире места ей не нашлось. Бэкки, должно быть, нашла лучший выход... Они жили совсем рядом, не замечая друг друга. Добропорядочная жена и мать и владелец борделя, что могло бы заинтересовать их друг в друге настолько, чтобы взглянуть чуть пристальнее и увидеть прошлое? Жизнь очень сильно изменила ее, стерев румянец, поселив в глазах безнадежность, стянув лицо преждевременными морщинами, а что сталось с ним? Из всех слов, брошенных ему Алисой в лицо, в его затуманенной голове застряла одна фраза: "Посмотри на себя", которая странным образом припомнилась именно сейчас. А что, собственно, с ним не так? Линдейл положил медальон на стол возле лампы, поднявшись с дивана, медленно подошел к маленькому зеркалу в углу над тазом для умывания и уставился в его темную глубину, хранящую тайну. В призрачном свете, отбрасываемом немного коптящей керосинкой, он увидел, что оттуда, из бездны мрака, на него глядит человек с обросшими щетиной щеками и запавшими пустыми глазами тяжело больного. Бэкки никогда бы не узнала в нем своего давнишнего кавалера. Джонатан Линдейл поскреб подбородок: "Да, вид действительно неважный". Внезапно его рассеяно блуждающие глаза натолкнулись на острый взгляд отражения, и Джон замер не в силах оторваться, казалось, ища ответ на какой-то вопрос в прозрачно-зеленоватой глубине зрачков своего двойника. Должно быть, тусклое освещение и опьянение были повинны в этом, но на секунду Линдейлу показалось, что в зеркале отражается другой человек. Внутри нарастала боль, будто разбередило древнюю рану. Он отступил на шаг, тряся головой. Где-то он уже видел эти глаза, этот взгляд; видел совсем недавно. Потом понял: Морган Джуннайт, ночным призраком прокрался в дом и притаился в зеркале... Это его взгляд, пустой и ненавидящий, поэтому Линдейлу и показалось на мгновение, что на него глядит чужак, хотя теперь он ясно видел свое отражение, только глаза были не его: раньше он этого не замечал. Джонатан отступил еще и опустился в кресло. "Он был хорошим противником, таким, какой нужен был мне как раз в это время, чтобы почувствовать себя снова молодым перед тем, как придет время решающей схватки. Наверное, человеку необходимы враги, подстерегающие его на каждом шагу, не дающие расслабиться, чтобы оставаться сильным... Неужели я сам все время по инерции искал такого, как он? Противник в прошедшей войне... Лучший враг... Истинно сказано: "Ищущий да обретет..."
   Линдейл чуть не расхохотался, вдруг ясно увидев все события последних дней в несколько ином свете. Ведь этот ненавистный янки так похож на него самого - он сам выдумал про этого человека слишком многое, просто увидев его болезненную реакцию на воспоминания о войне, и все время бил в больное место, но разве сам он не был поражен тем же недугом? Мысли мелькали пестрым калейдоскопом, ставя массу вопросов, но не успевая дойти до ответов. Закурив от лампового стекла, Джонатан Линдейл откинулся на спинку кресла, втягивая успокаивающие прозрачные кружева дыма. Его глаза пробежали по комнате: взад и вперед. И еще раз: взад и вперед. Он резко выдернул сигару из губ подрагивающими пальцами, снова сунул ее в рот и одной затяжкой сжег до половины. Нарастающее внутреннее беспокойство, вроде бы ничем не вызванное, но мучительное, пожирало его изнутри. Линдейл выдохнул дым и судорожно затянулся опять. Ему казалось, и он никак не в состоянии был избавиться от этого ощущения, что кто-то смотрит на него сзади, хотя шторы были плотно задернуты на закрытых ставнями окнах. Резко встав, Джон вышел из комнаты, пробежал через бар и, нацепив торопливо шубу и шляпу, вышел в мерцающую холодными солнцами бесконечно далеких миров ночь. Луна в размытой мантии морозного ореола стояла высоко - луна для конокрадов; койот тоскливо пел за холмом...
  
   ...Ломкие, хрустящие звездочки снега летели из-под копыт вороного, мешаясь с неподвижными светляками, рассеянными по небосклону; черный хвост жеребца стелился над землей, утопая в сверкающей пыли, блестящая черная шкура почти сливалась с холодным бархатом ночи. "Бэкки умерла..." Мозг не справлялся со всем услышанным и понятым, и мысли прыгали с одного на другое. "Морган, Бэкки и я сам... Мы - это не мы, а то, что из нас сделали четыре года сражений и ненависти. Наше будущее уничтожено, наши судьбы надломились в какой-то момент, а мы этого даже не заметили, и война все еще продолжается, одной бумаги с подписями недостаточно, чтобы положить ей конец". По небу быстро бежали рваные тучи, гонимые ветром, который почти не ощущался среди деревьев, в их прорехах мерцала луна. "Миссис Черрингтон... - вспомнил он вдруг. - Она тоже невольно стала жертвой столкновения цивилизаций, протянувшего к ней свои щупальца через столько лет..." Конь захрапел и слегка взбрыкнул, прыгая через поваленное дерево. "Человек с войной в голове подобен блуждающей пуле; никогда не знаешь, на кого он бросится в следующий момент..." Это как звуковая тень... Пушки палят, крики, дым, выстрелы..., а человек стоит на небольшом расстоянии, все предельно четко видит, и вокруг него мертвая тишина. Ты не слышишь войну, но она там. Отойдешь на пару шагов вперед или назад, грохот поглотит тебя.
   Ровные участки, откуда ветер сдувал снег, сменялись местами, где конь пробивал себе дорогу, проваливаясь по брюхо. "Война и в особенности ненависть, ее породившая, еще и заразна... Она передается детям, внукам... В менее острой форме, вероятно."
   Многие имели иммунитет, например, Алиса, но не Джон и не канзасец. Только не они.
   Линдейл ехал быстро и прямо, не петляя без надобности. Шаг за шагом пробуждались из небытия новые и новые воспоминания; он очень хорошо помнил дорогу теперь, будто ездил по ней только вчера. "Анабель... не будь этой войны, ты была бы жива, пусть мы никогда и не встретились бы... Я согласился бы на это сейчас, если бы мне предложили выбор, только бы ты была жива..." Где-то глубоко в его сознании однако таилась мысль, которую он боялся признать. Одно воспоминание о ней стоило того, что пришлось ему пережить. "Возможно, было бы лучше, никогда не видеть ее", - думал Джонатан Линдейл, но сам не мог представить свою жизнь без этой любви. Спокойней возможно и было бы, но лучше - никогда. "Морган прав, тысячу раз прав... Лучше быть счастливым один день, чем прожить всю жизнь, не имея шанса на такую любовь. Наверное, такое не может длиться вечно, наверное, это - судьба. Я делал то, что должен был, я не мог ее спасти..." Утес возле перевала Рэбит-Иарс завалило снегом, он высился над городом в немом всеподавляющем величии, одетый в мантию мягко светящихся в лунном свете снегов, являя миру слабость человека перед всемогуществом Творца. Путь Линдейла шел у подножия горы, потом он резко повернул и поехал вверх по склону, все приближаясь к землям "Ленивой М". "Грозовой перевал", - звенел теперь в его голове голос давно умершего отца - "Грозовой перевал... Я увидел ее в прекрасном саду ее отца в весенний полдень, согнувшиеся под тяжестью цветов ветви защищали от солнца ее нежную кожу, роняя на ее колени и шляпу свои лепестки... Она читала этот роман, "Грозовой перевал", а я стоял буквально в двух шагах за этим низким белым забором и не мог сдвинуться с места, не мог издать ни звука... Теперь ее нет. Твоя мать, Катарина Уиндвил была уникальной женщиной, но между нами была пропасть, и я не верил, что мы когда-нибудь будим вместе. Твой дед был женат на женщине своего круга, которая родила ему трех сыновей, но она рано умерла. Он взял в жены простую индианку, даже не дочь вождя, которая стала моей матерью, сын... Родня и соседи твоего деда были в шоке - все они были из обедневших, но аристократических семейств. Он никогда не делал различий между нами, но были люди, не позволявшие мне забыть, кто я есть... Я увидел перевал из долины, он весь был обложен тучами и обвит молниями, от него шел глухой и грозный рокот... Здесь я построю дом".
   Голова вдруг стала невесомой, и все картины прошлого, зарождаясь, медленно уплывали вдаль, лопаясь, будто мыльные пузыри, не причиняя больше боли. Навалившись на луку седла и медленно качаясь в такт поступи коня, Линдейл снова был ребенком, засыпающим в седле отца во время их долгих поездок по территории ранчо, и вместе с тем помнил все, что было после. Вот оно - то место. Спешившись, Линдейл подошел к черному провалу штольни. Опоры, державшие свод прогнили и рухнули, обвал полузасыпал зияющую в горе рану. "Отец, отец, как же ты мог упустить такую мелочь... Ты же так любил эту землю". Перемены подкрались незаметно и сначала казались безобидными, даже полезными: в долине появились первые дома, потом возникли лавка, салун и конюшня. Иглз-Нест рос. Появилось еще несколько новых ранчо, правда, не таких больших, а потом вдруг прямо на земле Линдейла-старшего объявился человек, заявивший, что нашел здесь золото и застолбил заявку на большинство территории. Как многие крупные ранчеро тех лет, отец Джонатана владел лишь источниками воды, дававшими контроль над пастбищами за исключением реки, протекавшей возле города, но новоявленным старателям, не интересовавшимися скотом, были нужны только участки. На территории хозяйства, в лесах и на пастбищах, здесь и там, словно грибы из-под земли, стали расти старательские лагеря, где грязь, пьянство и разврат были обычными вещами. Как ни странно, никто не видел самородного золота, которые здесь якобы добывали, все пришельцы расплачивались в лавке деньгами. Линдейл-старший стал опасаться отпускать сына из дома, потом начал пропадать скот, причем в лагерях золотоискателей часто ели говядину, и место с клеймом на всех шкурах было старательно вырезано. Руководил вторгнувшейся ордой чернобородый человек, который наводил ужас на маленького Джона, когда он видел его, наблюдая из укрытия за поселением, а его правой рукой и наследником, как Линдейл-младший понял значительно позже, был парень лет восемнадцати, а может, и меньше. Как же его звали... Арстен? Айнмен? Столько лет прошло. Нет, Джон не мог вспомнить. Странно, он не слышал, чтобы ранчо переходило из рук в руки тем или иным способом. Просто, когда через несколько лет после войны он, Джонатан Линдейл, снова оказался в этих местах, хозяина звали Макклахан. В том, что это был один и тот же человек, содержатель салуна перестал сомневаться, когда случайно увидел покрытую глубокими шрамами от собачьих укусов, над коленом, ногу владельца "Ленивой М", а чуть выше шрамов - большое родимое пятно. Отец Джона готов был драться, и, будь он один, он так бы и поступил, но с ним был ребенок. Линдейл-младший стоял и смотрел на снег. Он помнил ощущение обиды и несправедливости, когда отец стал запирать его дома и не пускал играть на эту поляну с маленькой уютной пещерой, где пряталась тайна. Здесь жили гномы и разбойники, пираты прятали тут клады и древние индейцы сидели во круг костра с каменными лицами, покуривая длинные трубки. Эти древние духи знали все тайны мира... Лицо Линдейла напряглось, вздулись желваки, а глаза вдруг стали жесткими и ледяными. Однажды он, не выдержав, нарушил запрет отца и, тайком сбежав через окно, пришел сюда. Джон закусил губу, снова почувствовав боль глубоко внутри, как тогда, когда, спрятавшись в кустах, наблюдал за лагерем. Он видел два блестящих рельса, его оглушил грохот вагонеток и хриплые вопли пьяных людей. Его пещера, тайное убежище, была уничтожена, она зияла в горе темным широким провалом пустой глазницей старого черепа. Волшебный мир рухнул раз и навсегда. Задыхаясь от невыносимой ярости, Джонатан сжал свои кулаки так, что ногти оставили алые лунки в ладонях. Он поглядел на свои руки, слишком маленькие, с тонкими запястьями и, закусив губу, чуть не заплакал от появившейся где-то внутри боли, пожалуй, впервые в жизни осознав свое бессилие... Как часто потом он страдал оттого, что так рано научился оценивать шансы. Быть может, если бы Джон тогда бросился в бой, забыв об опасности, твердо веря, что может одержать верх, или не думая вовсе о победе или поражении, это бы не мучило его так сильно, несмотря на неминуемо последовавшую бы неудачу. Выиграть он, конечно, не мог, его избили бы, только и всего, или того хуже, доставили бы к отцу, но его никак не отпускала мысль, что даже поражение было бы облегчением.
   В тот вечер к отцу пришел человек, тот самый, сын чернобородого, и, лежа в своей кровати в темной комнате, Джон, сжавшись под своим одеялом в предчувствии надвигающейся катастрофы, о которой не знал почти ничего, только то, что она приближается, и которую был не в силах предотвратить, слышал приглушенную перебранку, но слов разобрать не мог. Лишь однажды он узнал голос Линдейла-старшего, ясный и отчетливый:
   - Я не продам.
   И вкрадчивый незнакомый:
   - Подумайте о сыне...
   ...Они уехали на следующий день.
   "Какого черта, что я здесь делаю?" - мелькнуло у него в голове, и он уже собирался повернуться к вороному и сесть в седло, но вдруг почувствовал, как мир неуловимо меняется вокруг него. Что-то странное было в морозном воздухе, что-то необычное творилось вокруг: его слух уловил едва слышный, но навязчивый и все нарастающий звук. Линдейл замер, не в силах двинуться с места. Это была песня на языке века назад исчезнувших племен, древняя, как мир и обращенная к давно уснувшим духам этой земли, предназначенная разбудить их от тысячелетнего сна. Первыми голос услышали сосны: они потянулись из чистого белесого снега и в доли секунды выросли до небес: толстые прямые столетние стволы. Линдейл с размаху залепил себе затрещину, звон в ушах заглушил голоса в его голове, но через мгновение утих, а песня все звучала, настойчивая и ясно слышимая, наполняя воздух, заполняя все пространство между деревьями, весь мир, до самых звезд, а может, и дальше.
   Что-то случилось с его зрением, да и с головой тоже, даже скорее с головой: мысли путались, пейзаж вокруг смазался и поплыл во мрак, луна померкла, и, когда Джон протер свои глаза и, пару раз моргнув, уставился в пустоту, он уже не был одинок. Вокруг и сквозь него сновали быстрые смутные тени, задевая его краями невесомой одежды. Они ходили, сидели, плясали под заунывное пение и удары бубна, не обращая внимания на постороннего, будто это не они были фантомами, а он, и, наверное, для их мира все обстояло именно так. Сам Джонатан Линдейл не мог бы сказать в данный момент, какой из миров настоящий, как не мог утверждать того, что действительно существует сам. Отблески скрытых костров мерцали на стволах и снегу, наполняя лес трепещущей жизнью; его сердце колотилось в такт длинной песни, все слова которой ему были вдруг удивительно понятны, хотя языка он не знал...
   Одна тень приблизилась вплотную, внезапно обретя плоть и кровь, и перед Линдейлом возник шаман с темными, как бездонные ущелья глазами. Он кружился вокруг Джонатана, как ночной мотылек, не оставляя в снегу следов, завывая и стуча в бубен костью бизона, а потом внезапно замер, указывая той же костью куда-то в сторону. Медленно повернув голову, Линдейл сперва ничего не увидел, и обернулся к шаману, желая получить разъяснения, но того уже не было рядом: он исчез без следа, а спрятаться было негде, и человеку ничего не оставалось, как снова посмотреть в указанном направлении. Внезапно в пляшущих тенях на зыбкой грани освещенного пространства, за которым безраздельно царила тьма, он увидел знакомое, иссеченное шрамами, лицо и быстро пошел к темному силуэту. Солдат шагнул вперед, резко вытянув руку, и Линдейл остановился, подчиняясь этому жесту. Между ними скользили прозрачные тени, снег мерцал и переливался, вспыхивая то тут, то там ярким огнем; весь мир существовал в постоянном движении.
   - Я попрощался, - сказал Линдейл, и слова вылетали откуда-то из глубины его существа, не то чтобы помимо воли, но как-то неожиданно. - Почему ты вернулся? Хочешь все-таки получить ту работу в баре?
   Песня индейцев дробью стучала в барабанные перепонки, погружая в состояние, отчасти напоминающее транс, с той лишь разницей, что разум Джонатана был кристально чист.
   - Мы всего лишь странники в бесконечном космосе... - негромко произнес солдат. - Вот и ты все блуждаешь по неведомым дорогам...
   - Что ты хочешь этим сказать? - насторожился Линдейл и, пожалуй, впервые с момента взрыва, за его грудиной зародился холодный сгусток страха.
   - Время не бесконечно, - пояснил солдат. - Твое - в особенности, и надо замаливать грехи и творить добро сегодня, ибо никто не ведает ни дня, ни часа, и завтра может уже быть слишком поздно... Пока тебе везет, Джон, но долго так не продлиться. Ты получишь второй шанс, если повезет, но часы тикают, и потерянных секунд уже не вернуть.
   - Второй шанс, - Джон через силу заставил себя улыбнуться, его почему-то не удивило то, что солдат знает его имя, и голос его звучал твердо, хотя в нем звенели глубоко впаянные, застарелые ненависть и боль. - Зачем он мне? Разве у меня осталось что-нибудь, ради чего стоит жить? Ничего, кроме боли, солдат, и так день за днем. Я готов отвечать за то, что когда-либо совершил, я не снимаю с себя ответственности и готов расплатиться за каждое деяние. У меня отняли все, кроме ставшей никчемной жизни. Что ж, хорошо, я нарушил Закон, хладнокровно убив шестерых, если не считать тех, на войне. Мы квиты. Так с какой радости кому-то давать мне второй шанс? Зачем?
   - Ты спас ребенка, - холодно сказал солдат. - Можно исправить положение или его усугубить, зависит от тебя, но имей в виду: не успеешь - тебе никто не поможет. В любом случае, меня ты больше не увидишь.
   Он отступил на шаг и исчез, слившись с тенями, став одной из них. Линдейл протянул было руку, чтобы его удержать, но пальцы, схватившиеся за край мундира, поймали лишь пустоту.
   - Мы еще маршируем по неведомым дорогам... - всплыли внезапно в его голове полузабытые строчки, подсунутые Алисой, и все стало предельно ясно: вечно идти и идти, вечно сражаться... Все равно с кем. Чтобы разорвать этот круг, из которого он так тщетно искал выход все эти годы, надо найти в себе силы простить, а это очень непросто...
   Джон закрыл глаза, снова увидев огненный столб, надвигающийся на него, и упал на колени в снег. Ему не хватало воздуха, он задыхался от жидкого огня, вновь наполнявшего легкие, ибо то, что он внезапно понял о мире, а больше о себе самом, было настолько необъятным, что осознать это было невозможно. Да, простить очень сложно... По-настоящему, ни на словах. Продолжать войну вечно - до последнего вздоха, куда легче...
   Его голова плыла, он был помешан... Тени мелькали все быстрее, глухие удары бубна и протяжное пение сводили с ума. Низко пригнувшись к покрытой снегом земле и обхватив себя руками, он все повторял как заклинание, качаясь в такт:
   - Не могу... не могу... не могу...
   Боль и ненависть в нем достигли наивысшей концентрации, они все еще были сильнее его и врать бесполезно.
   - Мне не нужен второй шанс, не нужен... - шептал он.
   - Решать не тебе, - Джонатан Линдейл вскинул голову и его расширенные зрачки отразили фигуру человека, стоящего перед ним с одеялом на плечах на индейский манер. У этого фантома было лицо отца.
   - Гоняясь за призрачным врагом легко не заметить реальной опасности и потерять все.
   - И ты туда же! - в отчаянии выкрикнул Линдейл. - Я не могу простить их, не могу!.. Ведь тогда непонятно, зачем... Пять лет страданий, лишений, боли и кровопролития... Зачем? На войне, несмотря на голод, лишения и страх, я все же знал, что это все не напрасно и это предавало сил. Тогда я знал, что кому-то нужен... А сейчас... Если нельзя ненавидеть янки, если простить... это все станет бессмысленным.
   Линдейл - старший пожал плечами, и вокруг его рта обозначилась знакомая упрямая складка.
   - Хватит хныкать, - велел он. - Бессмысленным... Тебе никогда не понять зачем. Многие столетия люди умнее тебя задавались этим вопросом, но так и не нашли ответ.
   - Но ты... - Джонатан Линдейл поднял голову. - Ты должен знать, почему.
   - Может быть, - лицо отца было непроницаемо. - Возможно, и ты найдешь ответ, когда время придет, а пока... Делай, что можешь, пока время не истекло. Для начала верни то, что принадлежит тебе. Выстави Тома Арленда прочь. Время пришло.
   Он отвернулся и исчез, мгновенно растворившись без следа. Томас Арленд, точно, того парня, сына бородатого, звали Арленд. Но зачем он все-таки сменил имя?.. Джонатан Линдейл сидел в снегу, медленно моргая, и внезапно поданная мысль обретала в его голове все более отчетливые очертания. Игра слишком затянулась, более того: не принесла ожидаемого развлечения. А потом, должно быть от скуки, он отвлекся на Моргана, считая его киллером из Невады, но похоже, что это не так, и он впустую потратил драгоценное время на тупого канзасца, впрочем, весьма агрессивного и подчас непредсказуемого. Или это - всего лишь хорошо спланированный отвлекающий маневр? Линдейл похолодел, поняв как близко он подошел к краху своего плана, казавшегося безупречным... Увлекшись игрой, он забыл о самом главном - о земле, и тем самым чуть не обрек себя на поражение. Недооценка противника... Бой с тенью, заслонившей реальную угрозу... Какая глупость! Потерять все из-за какой-то ссоры с канзасским деревенщиной. Зачерпнув горсть снега, Джонатан с силой протер глаза и, вновь открыв их, удивился внезапно наступившей тьме: все исчезло как бред, как мираж - отблески костра, танцующие призраки, шаман с магическим бубном... Его окружали только вековые сосны - мачтовый лес его детства и, возможно, его будущего, но вот исчезли и они, а он полностью вернулся в свою реальность - холодную зиму середины семидесятых годов, века девятнадцатого.
   Звезды все так же холодно светили с небес и, возможно, многие из них были мертвы уже тысячу лет, как и он сам, но продолжали ровно гореть в небесах Земли с диким упорством, объяснимым безумием или отчаянной смелостью, и, возможно, они будут еще видны, когда с планеты исчезнут люди.
   Трясущимися пальцами Джонатан Линдейл вытащил из кармана шубы сигару и сунул ее в рот, потом извлек коробок спичек, достал одну и, чиркнув ею, прикурил от дрожащего пламени. За его спиной фыркал и рыл в нетерпении копытами снег вороной. Руки Джона дергались и без того, а услышав храп, он выронил коробок, который собирался опустить обратно в карман, и тот мгновенно зарылся в глубокий снег. Конь тревожно топал и изредка прерывисто и хрипло ржал, он вел себя не так, как обычно, возможно, чуял призраков, а возможно, и видел... Вероятно, они все еще были здесь, да и куда им уходить от своего дома?
   Линдейл присел на корточки, задумчиво разгребая снег, в этот момент мысли его занимал не коробок, а совсем другое. Его отец всегда считал, что без своей земли человек не существует, но, по иронии судьбы, дважды терял дом: один раз здесь, другой - когда янки спалили особняк деда; впрочем, этой потери он не ощутил - последним его собственным клочком грунта, который никто не сможет отнять, стала братская могила где-то под Геттисбергом.
   Копнув глубже, Линдейл открыл сверкающий рельс и глубоко вздохнул: ничего не изменилось и железная дорога снова подбирается к нему и к этим местам неслышно, будто пума, чтобы изменить все раз и навсегда... Две ровных блестящих полоски из-за которых уже пролилась и будет литься дальше человеческая кровь, неотвратимо ползущие через весь континент, он видел статьи в газетах и не питал иллюзий насчет того, почему сцепились Уилберн и Макклахан. Видел он и то, как хозяин Сван-вэлли вложил револьвер в руку Черрингтона, но открывать правду было не время... Всему свое время.
   Машинально разбрасывая снег, Линдейл почувствовал как под его рукой что-то согнулось. Быстро раскидав мягкое холодное одеяло, укрывшее землю, Джонатан увидел маленькую сосенку, пробившуюся рядом с рельсом, который снизу оказался вовсе не блестящим, а проржавевшим насквозь. Он поднялся, ошалело глядя на деревце, не веря глазам своим. Сосенка будет расти, пока не сломает своими мощными корнями проржавевшее железо, уродливые гнилые пни рассыпятся в пыль и вырубка зарастет, рана зарубцуется. Сколько времени служит простая деревянная шпала, без всякой дополнительной пропитки, которые клали тогда? Семь лет, всего семь лет... Об этом сказал ему как-то один инженер с железной дороги. И рельс, очутившийся на сырой почве, тоже недолговечен... Земля забирает обратно то, что когда-то дала, а вот сосны... Сосны растут сами, там, где им положено. И этого не изменить никому. Осторожно присыпав деревце снегом, Линдейл поднялся и, будто прозрев, увидел много других сосен, чуть приподнявших головы над глубоким теплым покрывалом снега. Он вытянул руку, поймав в ладонь лунный свет и отблеск далеких солнц, медленно выпрямил один за другим все пальцы, потом сжал их в тяжелый кулак, разбивавший лица, ломавший носы, выбивавший зубы в сотнях жестоких схваток с превосходящим по силе противником, и кривая опасная усмешка исказила его губы. Призраки правы, пора вернуться домой.
   Время пришло.
   Садясь в седло, Линдейл поглядел на небо, и звезды дружелюбно подмигнули ему. Он усмехнулся. "Похоже, еще рано складывать оружие. Главная битва - впереди..." Он тронул коленями бока вороного и медленно поехал обратно, бросив на прощание взгляд через плечо на пещеру, снова хранившую неразгаданные тайны.
  
   В мрачных глубинах пещеры старый индеец бросил щепотку странного белого порошка, извлеченного из одного из мешочков на его поясе, в ненасытную глотку, скрытого от наблюдателя извне изгибами тоннеля, костра. На мгновение пламя взметнулось ввысь, сверкнув сначала синим, потом зеленым огнем, погнав по стенам трепещущие тени, загнав их в первобытный мрак, из которого ранее вызвало их к призрачной жизни, и опало, оставив лишь рдеющие в темноте угли. Среди снова воцарившейся в пещере тишины вечной ночи одиноко прозвучал, отразившись от стен и унесшись в глубины земли, голос старика, звучавший чрезвычайно торжественно:
   - Спасибо, о духи! Больше вас никто не потревожит следующую тысячу лет.
   "Да, - подумал про себя Летящее перо, нащупывая во тьме свой посох. - Тот - который - управляет - огнем - с - небес, очень сильный шаман, хорошо, что я попросил его помощи. Отправляясь в дальний путь, никогда не знаешь, когда может пригодиться колдовство".
   Подойдя к выходу, он поглядел сначала на мерцавшие в вышине звезды, потом на две цепочки следов человека и лошади, тянувшиеся сюда и обратно, и, глубоко вдохнув холодный и свежий ночной воздух, прошептал:
   - Это еще не конец... Но теперь все зависит только от тебя...
   В следующую секунду воздух наполнился хлопаньем крыльев, и луна холодно сверкнула на гладком оперении выскользнувшей из узкого жерла пещеры и взмывшей в небо серой совы.
  

* * *

  
   Линдейл ехал вперед, длинные тени лежали в снегу и в потустороннем лунном свете, воздух, пронизанный им, казалось, был наполнен призраками. Его отец неслышно ехал рядом с ним по хрустящему насту, едва различимый на дрожащих изломах полутени и тьмы, создавая ощущение надежности и безопасности, но исчезнув без следа, как только послышался громкий оклик:
   - Кто идет?
   Линдейлу почему-то стало не по себе.
   - Джонатан Линдейл к мистеру Макклахану, - громко и четко выговаривая слова, ответил он. Клубы синеватого пара вырывались из его рта, будто дыхание мифического дракона.
   - А, мистер Линдейл! - человек материализовался из ночной тьмы. - Рад вас видеть. Мистер Макклахан послал за вами человека. Он хочет переговорить с вами. Лично.
   Последнее слово было произнесено заговорщическим тоном и прозвучало так внушительно, что Линдейл вздрогнул. Он не любил столь многозначительных фраз.
   - Послал человека? - переспросил Джон.
   - Да, да, - радостно кивая, сказал часовой, пристраивая ружье на плечо и дуя на замерзшие пальцы. Джонатан глубоко вздохнул.
   - Спасибо, парень. Я расскажу мистеру Макклахану, что ты хорошо несешь караул.
   Он тронул поводья и поехал мимо, ощущая глубоко в груди легкий холодок. Что-то было не так... Макклахан никогда не приглашал его к себе на ранчо, он всегда передавал поручения с надежным человеком или приезжал лично. Зачем же сейчас приглашать его в дом? Зачем... Линдейл ощущал опасность почти физически, каждой клеточкой своего тела, но где именно ждала его ловушка? Он ехал в логово льва, но его могли выпустить оттуда и пристрелить по дороге в город, стоит лишь на мгновение вздохнуть с облегчением. Что делать?.. Развернуться и уехать, пока не поздно? Это тоже не выход... Тот милый паренек, дувший на свои замерзшие ладони, вполне мог получить приказ стрелять Джону в спину, если тот откажется от приглашения и повернет назад. Что ж, карты сданы, господа... В конце концов кто предупрежден, тот вооружен.
   Приблизившись ко второму посту, Джонатан направил коня прямо к костру, возле которого отдыхали только что сменившиеся часовые, потому что ему внезапно захотелось взглянуть на их лица при свете. Люди, сидевшие на корточках возле огня, сжимая в руках кружки с горячим кофе, поднялись ему навстречу. После обмена приветствиями Джонатана опять предупредили, что Макклахан желает его видеть. Вероятно, об этом на "Ленивой М" были осведомлены все... При этом несколько парней спрятали злорадные усмешки, один даже закашлялся в кулак, еще один отводил взгляд каждый раз, как Линдейл на него смотрел, пара других пялились на него: один с сочувствием, другой - с любопытством, а остальные выглядели абсолютно равнодушными. Кофе не предложил никто. Когда Джонатан тронулся дальше и выехал на прямую утоптанную тропу, ведущую к "Ленивой М", пошел небольшой снег, ветер усилился и, зло тявкая, порывами кидался на всадника, покалывая кожу шеи и лица тысячами мельчайших иголочек. Подъехав к вырубке, окружавшей дом Макклахана, он вздрогнул и натянул поводья, остановив коня под согнувшимися от налипшего на них снега ветвями деревьев, которые переплетались в ледяную лепнину на сводах ледяного дворца, потом поглядел на здание. Прошло ужасно много лет с того времени, когда он был здесь в первый раз. Старая хижина, где когда-то он жил с отцом исчезла без следа, но дом, который строил Джон Линдейл - старший, все еще стоял. Тот же крепкий фундамент: за столько лет - ни единой трещины; тяжелые бревна плотно пригнаны друг к другу... Да и вырубка, не дававшая никому приблизиться незамеченным, была идеей человека, не однажды сражавшегося за землю, а не парня с востока. Линдейл - старший так и не достроил свой дом, хотя сделать оставалось совсем немного, за него работу закончили руки его врагов. Джонатан смотрел на здание, редко моргая, чтобы сбросить с ресниц налипший снег. Люди рождаются, живут и исчезают, а земля остается, сколько бы за нее не было пролито крови. "Отец, я вернулся домой", - захотелось ему сказать. Но говорить было некому, Линдейл был один в тихом скрипе деревьев под ветром и безмолвии бесчисленных шорохов ночи. Да и зачем? Где бы он ни был сейчас, Джонатан Линдейл-старший знал все и так.
   Джон стянул перчатки и, сунув их в карман, медленно зарядил револьверы: "рут-и-маклахан", два сорок четвертых, и винтовку, всегда ожидавшую своего часа в чехле у седла. На веранде, в свете подвешенных под крышу фонарей он видел еще двух человек с оружием. Оставалось лишь пересечь открытое пространство и войти в дом. Что ж, пока он еще жив, а это значит, что Макклахан действительно желает поговорить и эти двое не пристрелят его, как только опознают. Да, солдат был прав: времени всегда чертовски мало... Никогда не хватает. Когда Джон лез в логово человека со шрамом, все было рассчитано, и он был уверен в себе. Или, быть может, это его боль притупила страх, а может, он тогда был слишком молод. Линдейл не боялся Макклахана, не боялся смерти, но он был старше, чем тогда, наверное, причина в этом... А может, просто не хотел проиграть... Неважно! Джонатан Линдейл мотнул головой и галопом погнал вороного к дому, оставляя за собой шлейф сверкающей снежной пыли. Смешанный с густеющим снегом ветер хлестал в лицо, но через некоторое время Линдейл преодолел сопротивление стихии и, спешившись, привязал вороного под навесом, растер его бока пучком соломы из подвесной кормушки и, перекинувшись парой слов с охраной, прошел в дом. Один из стражников последовал.
   - Я провожу вас, - то же нездоровое любопытство блестит в глазах. Линдейл молча пошел за ним в гостиную. Вот как оказывается выглядит внутри его дом... Когда он только строился, отец вечерами рассказывал сыну о расположении внутренних помещений, мечтал, как обставит комнаты, и раз за разом вычерчивал углем планировку на шершавой доске, заменявшей им крышку стола. На мгновение перед глазами Джона возникла эта картина в мельчайших деталях. Он мотнул головой. Неважно. Он поднял глаза и увидел открытую дверь. Губы охранника шевелились, не издавая звука, в глазах - животное любопытство, больше - ничего.
   - Мистер Линдейл, входите. Мы пришли, - по его тону Джонатан понял, что он повторяет эти слова ни в первый раз.
   - Извините, я задумался, - кивнул Линдейл и вошел, специально захлопнув за собой дверь перед носом парня. Тот, конечно, надеялся, что останется щель, куда можно будет подглядеть, но что поделаешь! Хозяин салуна оказался в довольно просторной гостиной, заставленной мебелью, но вместо Макклахана его ожидали там еще трое с ружьями. Джонатан невольно поймал себя на мысли, что все эти парни очень похожи - как злобные цепные псы, натренированные убивать за хозяина, и он был по сути одним из них с той лишь разницей, что тут примешалась волчья кровь. Он всех их знал в лицо, а кое-кого по именам, и наемники его тоже знали, но это не означало, что они не разорвут его, стоит только Макклахану щелкнуть пальцами. Один из них преградил дорогу, кажется, его звали Боб.
   - Мистер Макклахан хотел меня видеть, - устало, но твердо произнес Джон. "Некоторые люди так и гуляют в городе, - думал он. - Сколько же их еще на ранчо, тех, которых я не видел?"
   - Прошу прощения, мистер Линдейл, - вежливо произнес Боб; он улыбался, но в глазах горели красные кровожадные точки, - но вам придется сдать оружие.
   - Мне? - Линдейл вздрогнул и, вскинув брови, холодно отчеканил: - Мистер Макклахан посылал за мной, спросите его сами.
   - Мы просим прощения, сэр, - в этом "мы" слышалась скрытая угроза. - Мы знаем об этом, но мистер Макклахан велел также, чтобы никто не входил с оружием в его кабинет.
   Джонатан Линдейл глубоко вздохнул, сверкнув на охранников желтыми предостерегающими сполохами своих глаз, и, вытащив из кобуры "рут-и-маклахан", бросил его на стол в углу, возле которого стояли вооруженные люди. Револьвер загрохотал по дорогой полировке. Линдейл расстегнул шубу и, распахнув ее резким движением, повернулся кругом, демонстрируя отсутствие оружия.
   - Может, вы хотите меня обыскать? - сквозь зубы процедил Джон.
   - Нет, сэр... - Боб смешался, и, когда заговорил снова, в голосе его уже не было прежней уверенности, хотя яду прибавилось. - Мы вовсе не собираемся вас обыскивать. Просто мистер Макклахан установил правила одни для всех...
   - Доложи ему, - пренебрежительным тоном прервал его Линдейл, парень поспешил к двери кабинета Макклахана и, сунув в нее голову, крикнул:
   - Линдейл пришел.
   - Пропусти, - глухо отозвался хозяин ранчо. Боб посторонился, и Джонатан Линдейл вошел. Обменявшись с Макклаханом приветствиями и пожав его руку, небрежно протянутую через стол, хозяин салуна подвинул стул и сел, не дожидаясь приглашения. Дверь за ним плавно закрылась, и он мог бы поклясться, как если бы мог видеть сквозь стены, что охранники внимательно прислушиваются. Нет, они не осмелятся подойти к самой двери и скорее всего не смогут разобрать, о чем говорится в кабинете, но стоит Макклахану крикнуть...
   В тот момент, когда его рука сомкнулась с ладонью владельца ранчо, Джонатан Линдейл на мгновение заглянул в его глаза и сразу перевел взгляд на его верхнюю пуговицу. Ничего неожиданного. Только Джона изумило, как плохо Макклахан пытался скрыть свои истинные намерения - они просто прорывались и сочились ядом из-под вежливо улыбающейся маски.
   - Хочу поздравить вас, - начал Линдейл, избегая смотреть собеседнику в глаза, чтобы тот в свою очередь не догадался о его мыслях, а потому обшаривая взглядом кабинет. - Победа осталась за вами.
   - Да, - Макклахан закурил и пододвинул резной ящичек из слоновой кости, наполненный сигарами, Джону. Тот отрицательно покачал головой.
   - Спасибо, но нет. Я бросаю, - солгал он. Хозяина ранчо это судя по всему не насторожило.
   - Да... - Макклахан затянулся сигаретой и, откинувшись на спинку стула, затрясся от натянутого смеха, а потом, обретя над собой контроль, но все еще задыхаясь, выговорил:
   - Теперь хозяин я...
   Это "я", вместо "мы", которого был вправе ожидать Линдейл, резануло его слух, но оно подтвердило догадку. Ящик стола возле правого локтя хозяина ранчо был выдвинут, однако он вряд ли осмелится стрелять даже безоружному противнику в лицо. Если промахнуться мимо сердца хоть на дюйм, Джонатан сумеет добраться до горла Макклахана и сжать на последним издыхании так, что придется отрывать с мясом, и владелиц "Ленивой М" знал это. Он будет стрелять в спину, когда Линдейл повернется к двери, чтобы уйти, если не спровоцировать его.
   Тем временем Макклахан продолжал:
   - Мы так наподдали им, что они до Мериленда не остановятся, пари держу. Даже вожака своего затоптали со страху, как стадо безмозглых лонгхорнов, напуганных кем-то!
   - Да... - задумчиво протянул Линдейл. - Меня всегда интересовало, о чем думали те, из партии Доннера, когда собачились, теряя драгоценные часы, каждый из которых мог оказаться спасительным, а наши скваттеры, пожалуй, их переплюнут даже в этом. Эти люди с Востока... Они никогда с индейцами не дрались. Подождали, пока всю грязную работу за них сделают, сразу видно. Индейцы даже мертвых забирают, когда это возможно, я знал многих белых, участвовавших в таких сражениях, кто перенял у них этот обычай, по крайней мере, в отношении раненых. Чтобы сражаться один на один, чтобы иметь шанс выжить, надо перенять у аборигенов все и по возможности стать лучше... Прав он был или нет, но он был их человеком, а они его бросили...
   Он прервал себя, почувствовав, что теряет контроль над ситуацией. "Меньше философствовать надо. Меньше книжек надо читать". Он подумал, что Морган, за исключением одного случая в салуне, никогда не разглагольствует попусту, если его не разозлить и не заставить отвечать на оскорбления.
   - Не кипятись так, Джонни, - вмешался в его мысли Макклахан, на его губах мерцала усмешка. - Кому какое дело до них сейчас?
   - Верно, - как-то отстраненно, бесцветным голосом сказал Линдейл, очень медленно стягивая перчатки, его взгляд скользил по комнате, лишь на несколько секунд цепляясь за каждый предмет, почти не слыша, что ему говорит Макклахан, лишь изредка механически кивая в ответ. "Уилберн... Мерзавец заслужил это хотя бы тем, что вложил револьвер в руку Черрингтона. Думал, никто не увидит... Да и лавка к тому же... Возможно ли, что бы в этом мире все же существовала высшая справедливость?" Холодные зрачки Линдейла замерли на небольшом дагерротипе под стеклом, украшавшем стену кабинета за спиной Макклахана. Джон задумчиво мял в пальцах плотную кожу перчаток. Гордая, слегка высокомерная улыбка играла на губах молодого усача в офицерском мундире, лишь смутно похожего на теперешнего босса "Ленивой М", который стоял, опершись на винтовку. "Только что получил назначение," - подумал Линдейл, усмехнувшись, и уже хотел было отвести взгляд, как, будто прозрев, увидел то, что было фоном для позирования: высокий забор с тяжелыми воротами и вышками. Это строение могло бы быть обычным фортом, если бы ружья часовых не смотрели внутрь ограждения. Ворота были приоткрыты немного, и в них виднелось слабое размытое пятно. Оно могло быть дефектом негатива, но Линдейл вдруг увидел, как это замутнение начало принимать все более четкие очертания человеческого силуэта. Джон моргнул, кивнул на какую-то очередную реплику Макклахана, потом посмотрел снова, но фигура не исчезла, более того, прорисовалась так четко, что виднелись сгорбленные плечи и тонкие закоченевшие пальцы, стягивающие рваный воротник синего мундира... У человека было лицо Моргана, губы его шевелились, бросая ему в лицо горькие и злые слова.
   - Что, нравилось издеваться над военнопленными? - вырвалось у Линдейла помимо его воли; он не мог молчать, внутренним взором он видел глаза Моргана, их лихорадочный блеск, когда его придирки заставляли парня обнажить душу. Макклахан вздрогнул и смертельно побледнел, и Джонатан Линдейл с изумлением понял, что его удар, нанесенный вслепую, попал в цель, потому что в глазах хозяина ранчо он увидел вдруг бесконечный ужас и изумление - как этот человек узнал его прошлое... Помимо воли владельца салуна, пред его мысленным взором возникли фотографии пленных из Андерсонвилля, тех, кто выжил, которые ему довелось увидеть совершенно случайно после войны и которые были вытеснены из его сознания гигантским усилием воли, как нечто опасное для рассудка, но все это время таились в темных углах мозга: эти мужчины могли сойти за анатомические пособия, так четко прорисовывались сквозь пергамент кожи мельчайшие косточки; они казались ему мумиями, лишенными мышц. Видя это, Джон ненавидел безумца, осквернившего своими преступлениями землю его родной Джорджии. Потом Макклахан заговорил, вырвав собеседника из этого ужаса: быстро и яростно, мысленно проклиная себя за то, что глупое тщеславие помешало ему уничтожить этот дагерротип, как он избавился в свое время от всех связей с прошлым, даже от собственного имени:
   - Разве с нашими ребятами хорошо обращались в Рок-Айленде[18.]? Черта с два! А нам самим не хватало... Мне ли тебе объяснять, Джон...
   - Они говорили то же самое, держу пари, - ответил Линдейл, к изумлению своему испытав некоторое удовлетворение. Однако теперь надо быть вдвойне осторожным, потому что рядом с подобным страхом неизменно присутствует ярость и желание устранить свидетеля становится почти нестерпимым... Впрочем, решение наверняка принято уже давно. Линдейл снова бросил взгляд на дагерротип: человек за воротами снова стал размытым дефектом негатива, будто удовлетворившись словами в свою защиту.
   - Но, речь не об этом, - резко изменил тему Линдейл. - Об Оуэне ничего не слышно? Мне бы сейчас не помешали те деньжата, что он мне должен.
   Макклахан, несколько ошеломленный столь крутым поворотом, тупо моргал несколько минут, потом, слегка оправившись от испуга, с некоторым облегчением ответил:
   - Ну, ты вряд ли теперь денежки свои получишь. Его Джуннайт застрелил... По указу Уилберна, должно быть. А может, еще кого. Этот писака своей листовкой всех здесь против себя настроил.
   Легкий, беспечный тон, каким это было сказано, заставил Линдейла глубоко вздохнуть, хотя некоторое время назад он мог бы, пожалуй, в это поверить.
   - В прошлый раз ты, кажется, говорил, что он из города уехал... - холодным звенящим голосом, отчетливо выговаривая слова, произнес он и испытал злорадное удовольствие, увидев как позеленел Макклахан, поняв, что снова попал в примитивную западню. Правда, надо отдать ему должное, он быстро взял себя в руки и выпустил ярость в ответном ударе:
   - Кстати, тут появилось одно тавро, я такого раньше не видел, назовем его, скажем "гора". Не "решетка", конечно, но и мой знак и Уилберна покрывает. Выглядит, как "двойное перевернутое", только снизу чертой подведено. Завидую счастливчику, которому оно принадлежит, коровы с таким клеймом будто каждую неделю телятся и производят иногда сразу взрослую скотину... До чего же хорошее тавро... Не знаешь, чье оно?
   Тот, к кому эти слова были обращены, уже и без этого знал, что наступил момент истины, но он сам бросил вызов и к тому же догадался о западне.
   Хищная усмешка прорезала тонкие губы Джонатана Линдейла, когда он поднялся, слегка оттолкнув назад тихо взвизгнувший от возмущения по навощенным доскам пола стул.
   - Мое, - ответил он, слегка наклонившись вперед и глядя Макклахану прямо в глаза.
   - Мерзавец! - сжавшись в своем кресле, как бешеная собака, прошипел хозяин ранчо. - Я подозревал это!
   Еще не договорив первого слова, Макклахан рванулся к открытому ящику стола так стремительно, что опрокинул чернильницу и смахнул на пол часть бумаг. Револьвер сверкающей молнией вылетел из своего укрытия и взметнулся вверх, но в тот короткий миг, когда ранчеро вскинул оружие, огонь лампы искрой полыхнул на стремительно летящей стали, и нож, с силой брошенный Линдейлом с коротким размахом снизу, вонзился в руку, держащую "смит-вессон". Хозяин "Ленивой М" в упоении самим собой даже не заметил, что за секунду до того, как Джон сказал свое веское слово, в его ладонь из рукава куртки скользнуло узкое лезвие. Макклахан сделал еще одну ошибку - не положил палец не спуск рефлекторно, сразу, как только схватился за револьвер; он держал оружие за рукоятку и мгновенно выронил его, с искаженным от боли лицом схватившись за плечо. По столу медленно расползалось черное пятно, чернила пожирали бумаги и неторопливо капали хозяину ранчо на колени. За дверью слышались приглушенные встревоженные голоса, пробуженные вскриком Макклахана, раздавшимся через секунду после того, как лезвие вонзилось в его руку. Нож еще был в движении, когда Джонатан Линдейл дернул ремешок, завязанный скользящим узлом вокруг его бедра, позволив освобожденному револьверу выскользнуть из-под скрывавшего его крыла мехового чапахейрос на носок сапога, мгновенно подбросив оружие высоко вверх. Он поймал смит-вессон в полете и сразу, будто это было всего одно длинное движение, взвел курок и вскинул ствол, одновременно поднеся указательный палец другой руки к губам. Оружие не шелохнулось в его прямой, как струна, руке, палец на спуске слегка подрагивал от напряжения. Макклахан стиснул зубы от ярости и боли, переводя взгляд с врага на ручейки крови, опоясавшие его руку. Нож он, справившись с шоком, вытащил из раны, стараясь не делать резких движений под пристальным взглядом Джона, и отбросил на пол, под ноги Линдейлу. Напрасно. Гость не отвел взгляд.
   - Мистер Макклахан! - донесся из-за двери встревоженный голос Боба. - С вами все в порядке?
   Линдейл указал пальцем свободной руки в том направлении и жестом велел Макклахану ответить.
   - Все в порядке, - голос его звучал натянуто, но за дверью интонаций особо не разберешь.
   Тем временем Джон, не сводя взгляда с противника, поднял нож, вытер о штаны сзади и вернул на место. Револьвер лежал на столе, почти под рукой, и Макклахан косился на него, но Линдейл зло шикнул, и тот решил не испытывать судьбу.
   - Предлагаю сделку, - сказал хозяин салуна спокойно, - тебе мое предложение может показаться странным, но ты можешь уехать отсюда, и не спрашивай почему. Можешь уйти. Встать, собрать один саквояж и убраться отсюда, чтобы никогда не возвращаться.
   Макклахан немного расслабился, он подумал, что есть шанс выйти победителем, Джонатан видел, как страх в его глазах мешался с ощущением превосходства.
   - Я не хочу убивать тебя, Мак... - предостерег Линдейл, но выражение глаз хозяина ранчо не изменилось. Через мгновение Макклахан заговорил, резко выплевывая слова в тишину:
   - Думаешь, переиграл меня? - спросил он. - Нет, сэр! Ты не выйдешь отсюда живым. Надо было велеть людям стрелять сразу... Помнишь слухи о стрелке из Невады? Захария Торн? Я перекупил его у Уилберна еще до того, как эти ребята убрались отсюда. Да, представь себе, этот мифический снайпер существует на самом деле.
   Макклахан упивался своим превосходством, тем знанием, которым владел он один.
   - Я как раз послал его за тобой в город, чтобы пригласить к себе, но, видно, вы разминулись. Так вот, даже если ты каким-то образом прорвешься через моих ребят, он позаботится о проблеме. Я заплатил ему авансом, и он не успокоится, пока не отработает эти деньги. Мне, право, очень жаль, что ты спелся с этим янки...
   Это было новое и довольно неожиданное обвинение, да и сведенья новые, но ни один мускул не дрогнул на лице Джонатана. Макклахан, поняв, что выбрал неверный путь, попытался сменить тактику.
   - Джон, я не понимаю, почему ты делаешь это?
   Джонатан сделал вид, что клюнул на приманку:
   - Я даже своей фамилии не менял.
   Услышав эти слова Макклахан вздрогнул и изменился в лице, заметив это Линдейл подумал, что должно быть случайно наткнулся на еще одну тайну этого человека, но, не подав виду, продолжал:
   - А ты, видно, крепко забыл, откуда у тебя это ранчо, чьи руки заложили фундамент этого дома.
   В глазах Макклахана сверкнула искра понимания, стеревшее вмиг все высокомерие.
   - Джонни... - сказал он, - кто старое помянет... Ты... Мы можем править здесь вместе, всей этой долиной! Это все наше!.. Мы же в покер с тобой играли!.. Ты не посмеешь...
   Решив, что заговорил противнику зубы, а может, поддавшись нервному импульсу, Макклахан схватил пистолет левой рукой. Его лицо исказилось, сквозь него внезапно проступила его истинная сущность с неприкрытыми желаниями, а желание в этот момент было только одно - убивать. Мгновением позже его захлестнул бездонный страх, отпечатавшийся в глазах. Макклахан внезапно понял с кристальной четкостью, должно быть, впервые в своей жизни, что может умереть, причем не когда-нибудь потом, а прямо здесь и сейчас... Его угасающий мозг, все еще ловивший отголоски выстрела, в секунду прорабатывал тысячи вариантов, не находя выхода. Макклахан задыхался, рубашка на груди вымокла, а ноздри обжигал запах сгоревшего пороха; непослушная рука не удержала "смит-вессон", и револьвер, выстрелив в стену, загрохотал по доскам пола. Он видел холодные глаза Линдейла, в которых действительно было нечто, похожее на сожаление. "Быть может, он действительно не хотел убивать... Быть может..."
   - Извини, - холодно сказал Джонатан. Макклахан ловил воздух ртом, откинувшись на спинку стула, его руки шарили по полированному дереву, не находя опоры. Линдейл слегка перегнулся через стол, облокотившись на него левой рукой.
   - Мне право жаль, что ты умираешь, - сообщил он. - Но ты украл эту землю и не захотел ее возвращать.
   На миг Макклахану показалось, что перед ним краснокожий, который объясняет убитому медведю, зачем нужна была его смерть.
   - Не люблю, когда затыкают рот людям, осмелившимся сказать правду.
   Джон помолчал секунду, потом снова поднял револьвер. "Ты славно выдрессировал горожан на пару с Уилберном. Раз они смолчали насчет Черрингтона, заткнуться и насчет тебя".
   - Игра в покер еще не делает человека твоим.
   Он выстрелил. Дернувшись, Макклахан судорожно ухватил что-то со стола и повалился на пол, с грохотом опрокинув стул; из раны в его виске медленно вытекала холодеющая кровь. В дверь, встревожено гудя, колотили охранники. Придвинув к ней стол, Джонатан Линдейл, нагнувшись, высвободил из мертвой руки Макклахана тонкую пластинку маленького дагерротипа. Несколько долгих мгновений он глядел на застывшие на нем лица, затем вернул карточку в холодные пальцы, как когда-то вложил галету в открытую ладонь едва присыпанного землей мертвеца. Ту галету он вытащил из полуистлевшей руки, мучимый не проходящим трехгодичным голодом, и вернуть ее его заставило не отвращение, а нечто другое: чувство, которое словами описать было нельзя. Джон выпрямился и поглядел в лежащие на столе бумаги, в том числе и листок, на котором что-то писал Макклахан до прихода визитера, который разлившиеся чернила лишь слегка запятнали в углу. Судя по доносившимся снаружи звукам встревоженные выстрелами и наступившей затем тишиной охранники уже налетали на дверь плечами или пытались выбить ее ногами. Джонатан Линдейл пробежал глазами недописанное письмо, скомкал его и, сунув в пепельницу, кинул туда же зажженную спичку. "Еще один с войной в голове... - подумал он - Том Анден... Томас Анден." Он слышал, как Боб посылает одного из парней созвать остальных охранников, находившихся поблизости, и подумал, что пора убираться. Его силуэт наверняка выделялся в раме освещенного окна, и это могло стать причиной ненужной перестрелки. Расстреляв лампы, Линдейл подошел к окну, тихо открыл его, головой вперед нырнул в ночной полумрак и покатился в снег, мгновенно замерев с револьвером наготове. Мимо пробежали два человека; услышав скрип снега под их ногами, Джон прижался к стене, скрываясь в отброшенной ею тени и практически не дыша. С самого начала он знал, что в затеянной им авантюре победитель получает все или ничего и чтобы выиграть, надо с самого начала не надеяться ни на что, кроме смерти, но помогать противнику себя убить не входило в его планы. Немного переждав, Джон отвязал от ноги второй сорок четвертый, перезарядил оба револьвера и, выпрямившись, неторопясь направился к главному входу. Он подошел к дверям, никого не встретив, и совершенно беспрепятственно прошел в гостиную. Там собрались десять человек, пытавшихся высадить дверь по очереди. Они сменяли друг друга, остальные же стояли, сложив на груди руки, мрачно глядя на предмет своих тщетных усилий, и не заметили, как Джон бесшумно вошел в гостиную и, убрав один револьвер за пояс, поднял свой рут-и-маклахан со стола в углу. Наемники, поглощенные своим занятием, обернулись и оставили свои попытки только тогда, когда услышали позади его твердый голос:
   - Остановитесь.
   Их оружие было в кобурах, и они не хотели испытывать судьбу, обескураженные появлением у себя в тылу человека, которому полагалось быть за запертой дверью в кабинете. Работники "Ленивой М" не ожидали увидеть его живым, по их мнению, в сложившейся ситуации наилучшим исходом для Джона была мексиканская ничья; победить Линдейл не мог. А он стоит здесь, без единой царапины... На их простых лицах ясно читалась растерянность.
   - Макклахан мертв, - сообщил им Линдейл. - Вам никто не платит.
   Они застыли, кое-кто с полуоткрытыми ртами; в их глазах - смятение, как у сторожевых псов, внезапно потерявших хозяина. Боб даже мелко дрожал всем телом, как ожидающая пинка дворняга.
   - Как... - он пытался заговорить, но голос не слушался его, - как же...
   Линдейл внезапно подумал, что не знает стрелка из Невады в лицо, им мог оказаться любой, он мог бы даже находиться в этой комнате... Нет, не может, он не успел бы добраться до города и вернуться обратно, да и все находящиеся в комнате служили Макклахану давно, однако, надо быть настороже.
   - Он вам больше не платит, ребята... - Линдейл говорил спокойно, без вызова или иронии, хотя на губах его играла уверенная улыбка, подкрепленная стволами в руках, но сердце его глухо стучало. Он затеял опасную игру, малейшее неверное движение или нотки в голосе, которые могли бы показаться оскорблением и насмешкой, и эта свора сорвется с цепи, невзирая на то, что минимум четверо обязательно поймают смертельную пулю.
   Выдержав небольшую паузу, Джонатан закончил предложение:
   - ...но вы можете работать на меня.
   Наступила гнетущая тишина. Потом Боб медленно поднял руку и почесал нос.
   - Ну... - протянул он, покачиваясь на каблуках. - Я знаю... Мы все знаем, что твоему слову можно верить.
   Боб взлохматил свои и без того торчащие во все стороны волосы и протянул руку Джону. Их ладони сомкнулись.
   - Отныне, - торжественно сказал он, - мы служим вам, мистер Линдейл, или тому, кого порекомендуете вы.
   И зная этих людей, Джонатан Линдейл мог быть уверен, что это не пустые слова.
   "По крайней мере, они верны своему хозяину до конца. Глупо требовать от них отдавать свои жизни, когда тот уже мертв. Бывает и такая преданность, но чертовски редко".
   - Хорошо, - сказал он, когда Боб отпустил его руку. - Где Миллер?
   - Нет его, - мрачно отозвался Роберт, заложив руки в карманы. - Я теперь сегундо.
   - А что случилось? - Линдейл был встревожен. - Он был в моем салуне, живой и здоровый, значит, не перестрелка...
   - Так, - уклончиво ответил Боб, - у Мака тут один старый знакомый обнаружился в этом городе. Он взял несколько парней, как они протрезвели немного, и снова отправился в город, заканчивать работу... Обратно Пит не вернулся, говорят, его тот самый знакомый ножом... Кстати, вам повезло, будь Миллер здесь, он бы не допустил нашей капитуляции, даже узнав, что босс мертв, очень уж он принципиальный был, да и недолюбливал он вас, сэр.
   Линдейл поморщился, потом пожал плечами.
   - Значит, ты будешь новым сегундо, - сказал он. - У тебя, я вижу, есть голова на плечах, чтобы не рисковать понапрасну. Мне надо вернуться в город на пару дней или немного побольше, поэтому ты, Роберт, останешься здесь за главного. Двух человек я возьму с собой, чтобы меня не расстреляли на сторожевых постах. Стрелок из Невады на меня не работает, если появится, гоните его к черту отсюда. Еще что... Да, дверь хорошая, не стоит портить добро, лучше обойдите, залезьте в окно и откройте изнутри, я вход столом забаррикадировал. Макклахана найдете в кабинете, похороните его, как полагается, на холме, под соснами... - он замолчал ненадолго, глубоко дыша, потом продолжал, все так же уверенно: - Там есть уже один камень, увидите... наверное, снегом заметен. Почистите его, а Макклахана положите рядом. Поставьте крест с именем. Настоящим именем: Томас Анден. Анден... Кажется, все.
   Анден... Томас Анден... Где-то он слышал это имя раньше, но где и когда вспомнить не мог, только появлялось при его звуке противное ощущение, нечто сходное со стыдом. Как будто сам совершил нечто отвратительное.
   - Все понятно? - спросил он скорее для того, чтобы устранить это чувство. Роберт кивнул.
   - Сэм, Дэни, - сказал он тихо, но твердо. - Езжайте с мистером Линдейлом.
   Джон вышел, двое вооруженных до зубов наемников - за ним. Поглядев на шумящий лес и небо, по которому стремительно неслись мелкие обрывки туч, он ткнул два сорок четвертых в седельные кобуры, а "рут-и-маклахан" за пояс. Ветер то успокаивался, то снова начинал трепать верхушки деревьев. Вставив ногу в обледеневшее стремя, Линдейл забрался в качнувшееся седло и направил храпящего вороного в сторону города, ни разу не оглянувшись. Он и так знал, что люди Макклахана последуют за ним, а вскоре, нагнав своего нового хозяина, они заняли места по обе стороны от него. Первый пост они проехали спокойно: сначала часовые отдыхавшие возле костра не стали стрелять, потому что увидели три фигуры вместо одной, потом с удивлением выслушали рассказ о смене власти, после чего, пожав плечами, сказали, что не против перейти на службу к Джону, а когда расскажут тем, кто сейчас на дежурстве о происшедшим, те сами решат, что им делать.
   - В любом случае, - зевая, подытожил один из них, - они либо согласятся, либо вернуться на ранчо забрать пожитки и уедут. Докучать вам не будут. У нас был приказ, застрелить вас, но, раз уж так повернулось...
   - Только осторожнее со следующим постом, - предупредил другой, приложившись к кружке, потом, поморщившись и долив в кофе подозрительной жидкости из маленькой фляги, пояснил: - Вчера Макклахан приказал сменить там всех наших людей, а на их место поставил перебежчиков из Сван-вэлли, ну, наемников, конечно, не поселенцев. Когда Уилберн помер, и предприятие его с нашей скромной помощью лопнуло, как мыльный пузырь, им деваться, вроде, и некуда стало, а наш босс их подобрал, пыль отряхнул и к делу приставил. Ребята жутко недовольны были, мы же нескольких своих парней потеряли из-за этих... мерзавцев, а они раз - и вывернулись, и снова тепленькое местечко нашли уже у бывшего врага. Несколько дней назад, они бы Мака с удовольствием подстрелили и денежки за него получили, а теперь вдруг ручные стали... Ты, Джонни, на свой счет это не воспринимай, ты никого из наших не убил, нам на тебя злиться нечего. Ваши с Маком разборки - дело личное, улаженное честно, причем в ловушку-то заманить тебя он хотел... Ходят слухи, тем Уилберовским койотам какое-то особое секретное дело поручили и денег заплатили кучу - тройное жалование каждому... Вот черт, за такие деньги и зад отморозить не жалко, а мы тут за тридцатку в месяц...
   С досады парень плюнул в костер и, вытерев рукавом усы, снова принялся за кофе.
   - Да, мы поедем осторожно, - кивнул Джонатан. - Спасибо за предупреждение.
   Он тронул поводья, двинул коня вперед, размышляя над тем, что ему несказанно повезло, его телохранители ехали следом. Макклахан ошибся, считая, что война окончена, и допустил просчет, наняв чужаков за большие деньги; кто-то, скорее всего из самих новых "работников", не выдержав, сболтнул об этом, а зависть и не успевшая перегореть вражда натравленных друг на друга хозяевами свор довершили начатое. Похоже, без вмешательства извне человека, которого люди Макклахана знали достаточно хорошо, недовольство бы только возрастало и вполне могло вылиться в бунт...
   Оставшийся позади костер светил им в спины и длинные тени бежали впереди всадников, указывая путь. Джонатану сильно хотелось курить, но он опасался, что уголек на конце сигареты привлечет к их группе излишнее внимание, если по близости окажется посторонний. Он разыскивал костер, вокруг которого грелись сменившиеся часовые со второго поста, и иногда останавливался, прислушиваясь и вглядываясь в полумрак, и тогда кто-нибудь из ехавших следом, едва слышным шепотом подсказывал, куда свернуть. Луна для конокрадов - это то, что нужно: света достаточно, но не слишком много. Наконец, Джонатан заметил отблески близкого костра на стволах деревьев и поднял вверх руку. Повинуясь этому жесту, двое за его спиной замерли.
   - Теперь езжайте медленно и будьте начеку. Обо мне особо не тревожьтесь: на этом этапе каждый отвечает только за свою шкуру. - выдохнул вместе со столбом белого пара Линдейл, и они шагом тронулись вперед. "Особый приказ... - думал Джон, - Мак, конечно, считал войну оконченной, поэтому на всякий случай решил и от меня избавиться, но знал ли он, что я буду готов... Все ли продумал. Нельзя недооценивать его". Он осторожно высвободил ноги из стремян, чутко ловя каждый шорох.
   Как Линдейл и подозревал, здесь их ждал отнюдь не дружеский прием: наемники открыли огонь сразу, едва заметив темные силуэты, их абсолютно не смутило, что всадников было трое. "Возможно, у них приказ убить в эту ночь любого, кто попытается покинуть ранчо..." - молнией сверкнуло в голове Джона, когда он валился с седла в снег. Парни Боба, привычные к подобным ситуациям, были уже на земле.
   - Лежите, не двигайтесь, босс, - не поднимая головы, шепнул один из них. - Вас не зацепило?
   - Нет, - ответил Линдейл. - За те деньги, что этим парням обещали, я бы вообще всю ночь просидел от огня отвернувшись, глядишь, и попали бы тогда... Сегодня мне везет.
   Выстрелы прекратились, но люди у костра (их было человек восемь) оставались на месте: видимо, не рискнули сразу подойти и теперь ждали, не встанет ли кто...
   - Я мог бы снять их из ружья, сэр, - сказал один из парней, облизывая обветренные губы и не сводя глаз с темных силуэтов на фоне пламени.
   - Нет, - возразил второй, - ты убьешь одного - двух, а остальные кинуться на нас или сбегут в лес.
   Он немного помолчал, потом продолжил, уткнувшись подбородком в заснеженную кочку, отчего его речь стала менее разборчивой:
   - У них там действительно слишком большой огонь... А лошадки в темноте под деревьями привязаны. Пожалуй, я мог бы пробраться туда и спугнуть их, если вы позволите, сэр.
   - Хорошо... - беззвучно шевельнул губами Линдейл, вытаскивая "рут-и-маклахан", и в ту же секунду парень змеей скользнул в сторону и растворился в деревьях.
   Люди у костра тем временем успокоились и снова забегали вокруг огня, готовя кофе и еду, потом один из них лениво протянул:
   - Гарри, иди проверь, кто это был?
   - А тебе не все равно? - отозвался Гарри, - Макклахан велел стрелять в любого, кто поедет с той стороны, так какая разница?
   - А вдруг это он сам, дубина? Забыл о своем приказе и решил в полночь в город наведаться, в салун к Линдейлу? - говоривший поперхнулся смехом, явно довольный своей шуткой.
   - Вернее к девкам тамошним! Может, ему вдруг понадобилось?... - подхватил другой, и вся компания расхохоталась.
   - Иди проверь, кому говорят! - сердито рявкнул кто-то - а вы прекратите ржать. Ты слышал, Гарри? Прикончишь их, если еще живы.
   - И коней их забери, - вклинился новый голос, - лошади, похоже, неплохие, в Денвере за них хорошую цену дадут.
   Слушая их перепалку, Джонатан Линдейл внезапно почувствовал приближение боя, ощущение, не испытываемое уже давно... Голоса вдруг ушли на второй план, и воздух наполнился звенящей тишиной; мышцы напряглись, готовясь к рывку. Он ждал сигнала, чувствовал его приближение, желал его. Вороной тоже ощущал наэлектризованность воздуха. Спокойно стоявший раньше, в эти несколько секунд обостренного восприятия он вдруг начал переступать ногами и ноздри его раздулись.
   Все еще трясясь от смеха, Гарри нехотя поднялся на ноги и уже разворачивался, когда слева грохнуло несколько выстрелов и раздался пронзительный свист, а затем обезумевшие лошади, спущенные с привязи, помчались сквозь лагерь, шарахнулись в разные стороны, сверкая белками расширенных в ужасе глаз, огибая костер. Обезумев от страха, они носились взад и вперед, давя людей и расплющивая оловянную посуду. В тот же миг Джонатан Линдейл взлетел в седло и погнал храпящего вороного вперед, его "мятежный клич" гремел в ночи, разламывая небо, перекрывая ржание мечущихся коней. Этот ужасный звук, приводящий в панику людей и животных, забирающийся внутрь костей, от которого стыла в жилах кровь у всех, кто его слышал, казалось, весьма нравился жеребцу, будя древнюю память первобытных предков, носивших когда-то в бой до безумия диких людей. Оглушенные этой какофонией звуков, не успев разобраться в ситуации, ничего не видя в темноте, после того, как грелись у теплого костра, глядя в его коварное пламя, они попадали под перекрестный огонь или были затоптаны лошадьми, едва схватившись за оружие, или палили наугад. Выстрелив пару раз в воздух, безо всякой, впрочем, надежды, что кто-то сдастся, Джонатан Линдейл открыл ответный огонь, а следовавший за ним парень стрелял с обеих рук, закусив поводья зубами. Через несколько секунд, когда они осадили коней, взметнув в небо снежную пыль, навстречу им поднялся только один человек с поднятыми руками, повторявший как заклинание:
   - Не стреляйте!.. Не стреляйте!..
   Воспользовавшись тем, что его помощник держит парня под прицелом, Джонатан перезарядил револьверы. "Смит-вессон", "рут" потом еще "смит-вессон". Непослушные пальцы выронили пару гильз в снег, он чувствовал себя слишком усталым, чтобы нагибаться за ними, кажется, просто вытащил другую из сумки. Одну или две... Какая разница. Голова Линдейла немного кружилась, он не помнил, сколько пуль зарядил в барабан, но это было неважно, теперь достаточно одной - двух... Джон с глубоким усталым вздохом закрыл оружие. Машинально сунул за пояс "сорок четвертый", заметив ошибку, досадливо сплюнул в снег, но менять ничего не стал и опустил в кобуру у седла "рут-и-маклахан". Потом выпрямился и осмотрел поле боя.
   - Помоги раненым, а потом вели им убираться, - сказал Линдейл своему сопровождающему. - Пусть деньги Мака останутся у них. Свою работу они сделали, а я не нуждаюсь в их услугах.
   Спешившись, парень занялся работой, а Линдейл так и остался в седле. Положив револьвер на сгиб локтя, он с почти дружеской усмешкой глядел на сдавшегося в плен. Это был тот самый юноша, с которым он разговаривал по дороге на ранчо.
   - Я не стрелял, - пробормотал он, будто оправдываясь.
   - У вас был приказ никого не выпускать с ранчо этой ночью? - спросил Джон. Юноша кивнул.
   - Не знаешь, как называет себя сейчас Зак Торн? Ну, парень из Невады, известный снайпер, которого Мак нанял на днях.
   - Нет, Мак со всеми договаривается лично.
   Краем глаза Джонатан следил за всем лагерем. Некоторые люди шевелились, пытаясь встать, человек Боба, атаковавший пост вместе с Линдейлом, спешившись, бродил среди них. Тех, кто нуждался в помощи, он обезоруживал, перевязывал бинтами из их же запаса, лежавшего в мешках под группкой осин и, так как веревок в лагере тоже хватало, связывал им руки за спиной. Второй шумно продирался сквозь кусты в темноте, ловя разбежавшихся лошадей.
   - Что с ними делать? - спросил тот, который занимался ранеными, на мгновение прервав свою работу. Он находился в поле зрения, и Джон мог его видеть, не поворачивая головы.
   - Надо бы их как-нибудь на ранчо перетащить, если придумаете как, - ответил Линдейл. - В любом случае подержите связанными до рассвета, а потом пусть уходят. К утру все решится окончательно, да и у них пылу поубавится.
   - Вас понял, - парень повернулся к следующему пленнику, чтобы перевязать, и Джонатан увидел, что у него рукав в крови.
   - Ты ранен? - спросил он встревожено.
   - Не беспокойтесь, сэр, царапина, - отмахнулся парень, ни на секунду не оставляя своего занятия.
   - Все равно, займись, - велел Линдейл.
   Парень закончил работу и, выпрямившись, оглядел освещенное пространство, его губы двигались, и Джонатан понял, что он пересчитывает пленных. Юнец с поднятыми руками так и стоял под дулом револьвера Линдейла. Только однажды он медленно, и будто спрашивая разрешения взглядом невинных голубых глаз, опустил левую руку, чтобы почесать нос. Сосчитав всех и удовлетворенно вздохнув, человек Боба двинулся по направлению к мальчишке, но повелительный тон Джонатана его остановил:
   - Отставить. Я приказываю вам заняться вашей раной, сэр. Выполняйте.
   Парень рефлекторно вытянулся по стойке "смирно", потом, опомнившись, подошел к костру и начал стягивать куртку, болезненно морщась. Немного расслабившись, Джонатан вытянул из кармана сигару и с наслаждением закурил. Глаза закрывались сами собой, Линдейл с огромным трудом разлепил налитые свинцом веки. Он чувствовал, что его тело разламывается на куски, а внутри сидело щемящее ощущение, песчинки в необъятной Вселенной: полное и безнадежное одиночество...
   Ему почудилось, что в его перепонки снова бьет звук того давнего взрыва, он вскинул голову, мгновенно очнувшись от кратковременного забытья, и ужаснулся, поняв, что задремал. Оглядевшись, Джонатан увидел сперва полные ужаса глаза человека у костра, замершего с окровавленной корпией в здоровой руке, а потом юнца, раньше стоявшего с поднятыми руками, а теперь лежащего навзничь в снегу с простреленной головой. Линдейл удивленно поглядел на револьвер в своей руке, понюхал ствол и, не почуяв горелого пороха, перевел вопросительный взгляд на парня, стоявшего в полутьме, рядом с привязанными лошадьми и державшего в руках винтовку. Его напарник, явно не понимая, в чем дело, переводил взгляд с товарища на босса и обратно. Никто не сказал ни слова, но все отлично поняли друг друга. Парень, ловивший лошадей, сунул ружье в чехол у седла и, подойдя к мертвецу, ногой пихнул откинутую в сторону левую руку в свет огня так, что ясно стал виден дерринжер, накрепко сжатый пальцами. Расстояние было слишком мало, чтобы юнец промахнулся.
   - Я увидел, как он опустил руку, - пояснил тот, кто стрелял, - а когда поднял, в ней что-то блеснуло. Это мог быть нож или просто монета... Если честно, я даже не думал. Это инстинкт. Извините, если что не так.
   - Нет, - задумчиво протянул Джон, подавив зевок. - Все правильно. Мне следовало позволить его связать, но он показался мне безобидным. Это моя ошибка. К тому же надо было сразу объявить им, что Макклахан мертв.
   Со стороны костра послышался хриплый хохот, и взгляды всех троих мгновенно метнулись туда. Смеялся один из раненых, сидевший, прислонившись головой к дереву.
   - Мелкий поганец схватил-таки пулю! - немного отдышавшись, сказал он злорадно. - Не смог удержаться. Нам и так заплатили большие деньги, но Макклахан еще премию дополнительную обещал тому, кто пристрелит Джонатана Линдейла!
   - Вот парень и пожадничал... - подхватил другой, тоже без капли сожаления в голосе. - Поделом ему! А как хвастался, что уложит Линдейла и получит вознаграждение. Держу пари, ему уже неважно было, жив Макклахан или нет, это уже дело принципа было. Мальчишку бы засмеяли, если бы он не попытался.
   - Заткнитесь! - раздраженно рявкнул Джонатан. - Первого, кто свой поганый рот откроет в моем присутствии без разрешения, самолично пристрелю.
   Он сунул револьвер в кобуру, ствол несколько раз проскальзывал мимо, но потом попал. Линдейл почувствовал, как непреодолимая судорога сводит челюсти, и закрылся локтем, притворяясь, что кашляет: подавить зевок не было никаких сил. "Пора убираться отсюда и ехать спать... Это становится слишком опасно", - думал Джон. Овладев собой, он повернулся к своим телохранителям. По повадкам и по сути они напоминали ему Райли и Мортимера, поэтому он спросил:
   - Вы братья?
   - Нет, - хором ответили они, посмотрев друг на друга, потом тот, который занимался своей раной, добавил:
   - Просто встретились однажды на тропе, сэр.
   - Спасибо. Вы отлично справились со своей работой, парни, - похвалил Джон, - Хочу знать, как вас зовут.
   - Я - Дэнни, сэр, - сказал тот, кто отвязал лошадей.
   - Я - Сэм, - представился второй. Склонившись с седла, Линдейл пожал руку обоим, а выпрямившись, приказал:
   - Вы, ребята, кончайте дела здесь и возвращайтесь на ранчо. Одного поста для охраны, думаю, хватит. В город я поеду один.
   - Это опасно, - предупредил Дэни, в его глазах светилось уважение, - особенно, когда этот тип из Невады бродит поблизости и скорее всего ему тоже заплачено вперед за вашу смерть.
   - Я справлюсь, - сказал Линдейл. - Сейчас на ранчо нужны люди, да и здесь работа еще есть - скоро будут возвращаться с дежурства другие наемники. Справитесь?
   - А как же! - хмыкнул Сэм, сунув большие пальцы в карманы брюк. - Они же по одному возвращаться будут.
   - Тогда до встречи, - крикнул Линдейл, уже разворачивая вороного. "Люблю людей, которые хорошо делают свою работу..." - думал он, пока жеребец рысью петлял между стволами. Немного отъехав, Джон обернулся и, не увидев даже отсвета костра, глубоко вздохнул. Почему-то он всегда чувствовал напряжение, находясь среди людей, даже таких как Дэнни и Сэм, и только теперь, оставшись один, он понял, до какой степени устал.
   Потом Джон внезапно услышал, как вокруг него сомкнулась тишина и пошел снег, задувающий порывами ветер разбрасывал его над усталой, обагренной кровью землей. Глубоко вздохнув, Линдейл перевел коня на рысь, обтирая своим шейным платком, вытянутым из седельной сумки, его влажные дымящиеся бока.
   - Все, - прошептал он почти беззвучно, уткнувшись лицом в мягкую темную гриву. - Поехали спать.
  

* * *

  
   Алиса в полушубке поверх строгого дорожного платья, закрытого до горла, стояла, глядя на холодный, мерцающий старым серебром, такой знакомый пейзаж, и противоречивые чувства раздирали ее изнутри. "Хватит, - убеждала она себя. - Надо покончить со всем этим раз - и навсегда, иначе ты сойдешь с ума". Отвернувшись от окна, она сдула упавшую на глаза яркую прядь, потом, спохватившись, аккуратно спрятала ее под шляпку и, подняв тяжелый саквояж, пошла к дверям. Все снова и снова, как наваждение, тысячи безликих мужчин, обнимающих ее, и его лицо у каждого из них... Так нельзя, это путь к сумасшествию. Пора положить этому конец. На пороге она задержалась, глубоко неровно вздохнув, а затем вышла, не оглянувшись. В коридоре ее ждали Фокси и Лу.
   - Ты действительно хочешь уйти? - спросила ирландка.
   - Да, - ответила Алиса, чувствуя, как прошлое вцепилось в ее сердце своими когтями, не желая отпускать.
   - Куда ты пойдешь? - не унималась Фокси. Алиса пожала плечами.
   - Не знаю, - сказала она. "Надо идти. Куда угодно, лишь бы подальше".
   - Забирай мои платья, - сказала Алиса, отдавая ирландке ключи от своей комнаты. - Забирай все, тебе они будут как раз.
   - Спасибо, - сказала Фокси. Они обнялись. Потом Алиса повернулась к Лу.
   - Ты тоже возьми, что понравится...
   - Только не смей делать глупости, - предостерегла ее Лу. Алиса горько усмехнулась.
   - Я вышла из этого возраста.
   Они обнялись.
   - Прощайте, - сказала Алиса. - Не провожайте меня, не надо...
   - До свидания, - ответили ей. Алиса подошла к краю верхней площадки и положила ладонь на перила, но внезапно остановилась. Грохнул выстрел, потом еще. Прислушиваясь к близкой канонаде, женщина зябко передернула плечами, потом, мотнув головой, будто окончательно отбросив все сомнения, решительно шагнула вниз.
   Алиса медленно спускалась по ступенькам, легко ведя пальцами по полированной поверхности перил; ее сердце тяжело выстукивало каждый шаг, тяжелый саквояж оттягивал руку. "Так будет лучше для тебя и для него," - говорила она себе, тщетно пытаясь себя убедить, что когда-нибудь сумеет все это забыть. Если бы можно было заглушить, убить воспоминания о нем, стереть его черты из памяти раз и навсегда...
   Будто в полусне Алиса прошла между столами и вышла в ночь; впереди лежала неопределенность и мгла.
  

* * *

  
   Линдейл спешился около маленькой конюшни позади своего салуна и, заведя туда вороного, стянул с него тяжелое седло и засыпал в кормушку отруби с кукурузой. Он немного поспал в седле и теперь чувствовал себя значительно лучше. Растирая черную бархатную шкуру куском мешковины, Джон поймал себя на том, что какая-то смутная тревога бьется в ритме ударов сердца в жилке на его виске, вызывая снова головную боль. Как будто он вновь был близок к тому, чтобы потерять самое дорогое... Закончив чистить коня, Линдейл растер свои руки. Развернувшись, чтобы уйти, он зацепился за край вил полой сюртука, вылезшей из-под шубы и что-то выпало в солому, сверкнув, как падающая звезда в тусклом свечении, проникающем в помещение сквозь открытые двери. Нагнувшись, он подобрал темное золотое кольцо. Потусторонний лунный свет, отразился в изломах небольшого бриллианта, мгновенно воскрешая призраков и Линдейл отбросил его, будто пальцев коснулся раскаленный металл. Кольцо. Оно было зажато в его кулаке, когда взрывная волна, уничтожившая все дорогое ему, выбросила его на обочину жизни. В памяти Линдейла был провал; он не помнил, что сделал с кольцом дальше и не вспоминал о нем все эти годы. Даже удивительно, что оно сохранилось. Линдейл вывернул на изнанку полу сюртука и обнаружил рваную дыру в подкладке, вероятно, нанесенную зубьями вил. Сюртук был старый. Вероятно, Джон перекладывал кольцо ни один раз, пока оно не завалилось за подкладку, но он абсолютно не помнил этого. Взгляд Линдейла снова поймал призрачный отблеск и в этом свете он внезапно увидел Анабель.
   - Она тебя любит, - сказал призрак. - Не заставляй ее страдать. Иди к ней, или ты ее потеряешь. Навсегда.
   Свет померк. Линдейл медленно сделал несколько шагов вперед и, ощупью отыскав кольцо, поднял его, бросив кривую усмешку всем демонам ада. Минуту он разглядывал камень, затем опустил в целый карман, где лежал медальон Бэкки, и вышел из конюшни, прикрыв за собой двери. Звезды загадочно мигали ему из созвездия Ориона. "Похоже, я перебрал," - подумал Джон, бредя по глубокому снегу к задней двери салуна. Ветер стих, снег перестал; сверху мягкий свет, сулящий тепло, струился через мутноватые стекла. В окне Алисы мелькнул женский силуэт; откуда-то долетал низкий женский голос, поющий "Лорену". Линдейл поморщился, он сам часто пел эту песню на привалах с теми, кого больше нет на этой земле, она воскрешала воспоминания о войне, о тоске по дому, по...
   Не позволив себе додумать, Джонатан толкнул дверь и вошел.
   - Как мы тогда любили, Лорена,
   Как понимали друг друга без слов.
   Как бы сейчас мы жили, Лорена,
   Как расцветала бы наша любовь...
   Линдейл медленно поднимался по ступеням, чувствуя боль глубоко в груди, которая странным образом оживляла его. В его душе, будто пробуждаясь ото сна, пробивались из-под горелой корки на пожарищах прошлого робкие цветы. Он возвращался к жизни, как оживала Джорджия после похода Шермана и шаги его ускорялись: наверх, наверх, наверх...
   - Но верю, минует нас мрачное время, - раздавалось над его головой, - Растает как призрак в туманной мгле...
   На верхней площадке Линдейл остановился, переводя дыхание.
   - Спите. - прошептал он всем своим демонам. Теперь, после событий этой ночи, Линдейл знал, что имеет право это сказать.
   - ...Скажу я годам потерянным
   Пусть ужасы жизни будут только во сне.
   Быстро пройдя по коридору, Линдейл толкнул знакомую дверь.
   - Алиса! - крикнул он с порога, увидев фигуру в ее платье возле окна, но мгновенно испытал острое разочарование, когда женщина обернулась. Это была Фокси.
   - Она ушла. - ирландка расширенными глазами смотрела на Линдейла, не понимая причины его взвинченности и напуганная его безумным взглядом. - Собрала чемодан и ушла. Сказала, что поедет в Денвер, а потом вернется в Новый Орлеан... Она оставила деньги за контракт, вы не волнуйтесь...
   Взгляд Линдейла обшаривал комнату; в ней было ощущение пустоты: исчез пейзаж, украшавший стену и старые настольные часы - подарок ее бабушки, а на столике возле кровати лежали деньги. Ушла. Линдейл стиснул зубы в бессильной ярости, ему вдруг снова мучительно захотелось кого-нибудь пристрелить, спалить салун и рвануть куда-нибудь в Калифорнию, снова спасаясь от проклятой памяти. Оставила деньги и ушла...
   - Она уехала... - все повторяла Фокси, испуганная выражением его глаз, но он, сорвавшись с места, уже несся сломя голову вниз; его мозг лихорадочно работал: "Она может уехать, только если возьмет лошадь в платной конюшни и наймет проводника..."
   Выскочив на улицу, Линдейл кинулся по направлению к платной конюшне, он бежал и сердце колотилось где-то в горле. "Сейчас, или никогда".
   Наконец он увидел ее - одинокую фигуру с тяжелым саквояжем в руке.
   - Алиса! - его истошный вопль заставил ее вздрогнуть и сбиться с шага, но она не обернулась, даже не остановилась.
   - Алиса! - прокричал Линдейл снова, он бежал из последних сил, удивляясь как держат его ноги, превозмогая боль в раненом бедре, а иногда прыгая на здоровой ноге. Догнав женщину, Джон схватил ее за плечи и, развернув к себе поцеловал в губы. Она сопротивлялась и даже огрела тяжелым саквояжем по спине. Разогнувшись, Линдейл потер ушибленное место и тут же получил по щеке так, что зазвенело в ушах.
   - Мерзавец, - сказала Алиса, всхлипывая. В ее глазах стояли злые слезы, копившиеся слишком долго, все невысказанные гневные слова вертелись на кончике языка, но она не успела открыть рта, как Линдейл молча вложил что-то ей в руку. Разжав ладонь, женщина, все еще трясясь, увидела прозрачный камень, впаянный в тонкий золотой круг, хранящий синеватый сгусток тайны в своей сердцевине, окруженной изломами граней, и выронила саквояж. Но мгновенье спустя, радость улетучилась. Алиса подняла на Джона полный мрачного недоверия взгляд.
   - Это ее кольцо? - холодно и резко спросила она, готовая швырнуть его Линдейлу в лицо.
   - Я так и не отдал его ей, - пожал плечами Джон. "Неужели это так важно?" - подумал он про себя, а вслух сказал: - Она всегда будет в моем сердце и моей памяти, ее место не займет никто, но ее больше нет. Я не хочу заменять ее тобой. Ты - особенная. А кольцо... Что ж, оно всегда предназначалось для женщины, которую я...
   Он запнулся.
   - Что? - нетерпеливо спросила Алиса, дрожа как в лихорадке. "Неужели скажет?" Линдейл глубоко вздохнул.
   - Которую я хочу видеть матерью моих сыновей.
   Он как всегда остался верен своим привычкам, или предрассудкам, но то, чего он не сказал, отразилось в его глазах, и Алиса, сумев это разглядеть, улыбнулась сквозь слезы, принимая этого человека таким, каким он был. Она медленно надела кольцо на палец.
   - Я обещал Летящему перу, что познакомлю его с моим сыном, когда он вернется сюда следующей зимой... - продолжал Линдейл немного неуверенно; ему было очень сложно говорить с ней о своих чувствах и понимая это, Алиса стояла и ждала, сверля его насквозь пронзительным взглядом, не отпускающим ни на секунду, - Я мерзавец, Алиса. Я только что убил человека, но обещаю... нет, всего лишь надеюсь, что это последний.
   Ее глаза прикованы к его, будто вырывают эти слова изнутри:
   - Ты... Выйдешь... за меня...
   - Да, - Алиса отвела свой взгляд, отпустив его на мгновение. Глубоко вздохнув, она прижалась щекой к его плечу.
   - Да, черт возьми.
   Внезапно она отпрянула от него, в глазах недоумение, в голосе страх.
   - Что это?
   Проследив ее взгляд, Линдейл увидел яркий красно-желтый метеор, летевший, как казалось, очень низко, над дальней кромкой леса, параллельно вершинам деревьев, сливавшихся в единую темную массу. Где-то с минуту болид несся пылающей точкой во тьме, тянув за собой короткий раскаленный добела хвост, затем угас, окончательно растворившись в плотных слоях атмосферы. По какому-то наитию подняв головы, они увидели десятки, сотни серебряных стрел, прочерчивающих ночь и затухающих возле самой земли.
   Небо абсолютно очистилось и звезды падали, почти непрерывно, блеском последнего жеста затмевая три четверти луны.
   - Как красиво! - выдохнула Алиса, заворожено глядя в отражение метеоров в его глазах. "Это добрый знак, - думала она, - Не может быть иначе."
   - Да, - Линдейл усмехнулся, но в голосе его звучало напряжение, - И смертельно опасно... Знаешь тот большой кратер в Аризоне? Это одна такая звезда упала много тысяч лет назад и взорвалась в миллионы раз мощнее всех бомб, убив все живое вокруг... Не боишься?
   - Да пошел ты, Джонатан Линдейл, - весело смеясь, сквозь слезы, выговорила Алиса. - Я ничего не боюсь!
   - Тогда... - глаза Линдейла сверкнули, - Пошли будить Блейка.
   Он подобрал ее саквояж и отшвырнул во тьму ближайшего переулка.
   - Ты думаешь... - в голосе Алисы звучало сомнение, но Джон не дал ей договорить:
   - Нельзя упускать такой случай - венчаться в ночь звездного дождя. Такое бывает только однажды... Нет, постой минуту.
   Он несколько неуклюже сгреб Алису, их губы столкнулись в долгом французском поцелуе. Одновременно Джон развернулся и закрыл своей широкой спиной эту сцену от поблескивающего в окне почты всевидящего бинокля дедушки Беннингтона. Они так и не заметили темный силуэт, притаившийся в одном из неосвещенных окон в доме напротив. Человек наблюдал всю сцену из-за полуприкрытого ставня и думал о том, что не зря покинул Неваду. Он-то знает как лучше распорядиться теми благами которые может получить полновластный хозяин города. Конечно, любой обычный наемник просто пристрелил бы Линдейла в городе, как велел босс, у него была такая возможность, однако он предпочел рассмотреть ситуацию в перспективе и, обдумав ее, позволил хозяину салуна уехать в сторону "Ленивой М". Человек отставил к стене ружье и облокотился на подоконник, в задумчивости потирая подбородок. Что ж, его ожидания оправдались лишь отчасти: к несчастью, мексиканская ничья случается не так часто. Надо смириться с этим обстоятельством и продумать дальнейшие действия. Человек не видел, как Линдейл вернулся в город, заметил его только тогда, когда он гнался за своей женщиной по улице. Но мутный лунный свет был обманчив. С такого расстояния в полумраке можно промахнуться, даже если используешь телескопический прицел, и стрелок задумался над новым планом: Надо сделать так, чтобы жертва оказалась на свету, а охотник в тени, причем место должен определять снайпер.
  

* * *

  
   Это было очень странное ощущение: он знал, что лежит, сжавшись в комок на тюремной койке и вместе с тем бродил между схлестнувшимися в смертельном объятии людьми, которым, в сущности, нечего было делить. Там, в Манассасе, собралось столько зевак, чтобы "посмотреть на войну, пока она не кончилась..." Морган ступал по обагренной кровью земле - все звуки странно приглушены. А потом оказалось, что он стоит на площади в Анденсонвилле, невидимый никем и снова заглянул в глаза своего единственного друга, переполненные мертвой неподвижной луной. И увидел глумливую ухмылку Андена. Внезапно все исчезло. Его глаза широко распахнулись навстречу реальности. Морган встал и начал медленно шагать из угла в угол. Звон цепи тревожил его, и без того расшатанные нервы, стрелок прижал ее ладонью, заставив умолкнуть. Мысли плавно, будто маятник, появлялись и исчезали. Да, Рою наверняка лучше, чем ему, Моргану, сейчас и, наверное, он все-таки был прав - абсолютной свободы можно достигнуть только умерев. Искать в этом безумии, которое называется жизнью, какой-либо смысл бесполезно, его нет, и не может быть... У него не было не только шпор, но даже брючного ремня или подтяжек, охрана предусмотрительно забрала все. Если бы Морган мог, он бы свел счеты с жизнью еще несколько часов назад, и не было бы этих рвущих душу секунд одиночества: они текли, складываясь в десятки, сотни, тысячи... На тысяче он сбился. "В конечном итоге, - пришла в его голову мысль, - Тебе надо лишь подождать: Анден не будет тянуть и вздернет тебя при первой же возможности... Кстати, удивительно, что он еще этого не сделал". Подойдя к окну, Морган прижался лбом к решетке. "Да, надо только подождать..." Но ждать! Каждая секунда памяти бередила старые раны. Морган открыл глаза и увидел кусок темного неба над заснеженными крышами лабиринта подсобных построек, сверкающего брызгами млечного пути. На свете нет избавления от почти реальных кошмаров, от демонов, мстящих за пролитую кровь и за молчаливое созерцание этого. С этим придется жить... К счастью, недолго.
   А если цепь от наручников... Теперь, когда стрелок нашел выход, его настроение улучшилось: он обманет всех. Морган сел на койку, прижавшись спиной к стене, и, забросив руки за голову, налег горлом на цепь. Что-то было не так. Он еще дышал, он боролся с самим собой. Его руки разжались, упав на колени. Проклятие. Инстинкт выживания, с которым он, вероятно, родился, или который возник где-то на пыльной тропе по пути в Калифорнию, все еще был сильнее его собственной воли.
   Морган Джуннайт поднялся и подошел к окну, свесив руки сквозь решетку, насколько позволяла цепь. Его кожи коснулся морозный воздух. Посмотрев на темный город, стрелок прижался лбом к ледяным прутьям. Еще несколько минут в пустоте... Морган жалел лишь о том, что не мог помочь миссис Черрингтон. Он должен был предвидеть, должен был следовать за ее мужем, словно тень и оттолкнуть, или заслонить его в нужный момент. "Я хочу... - отчаянно думал он, - Я умоляю, если кто-то распоряжается нашими жизнями свыше... Я требую... или нет, готов на колени встать, или вечно в аду гореть и никогда больше не видеть ее... Только чтобы она снова была счастлива..." Морган поднял голову, снова глядя на звезды, разлитые над крышами, запутавшиеся в голых ветвях деревьев.
   "Постой, - подала голос вторая половина его разума, - дважды камень в одно место не попадает. Петля уже была на твоей шее однажды и все же... посчастливилось вывернуться, да... Не может же это быть зря. Это не просто так... Ради того чтобы дать Мортимеру воды? Вряд ли именно это спасло его жизнь. Ради миссис Черрингтон? Тогда, миссия явно провалена... Но может и нет, может, есть что-то еще... чего я, да и никто другой еще не знает. Может быть, твоя паршивая жизнь для чего-то нужна. Это глупо, два раза угодить в одну яму, но тебе не впервой. Тебя столько раз сбивали с ног, втаптывали в грязь, но ты всегда поднимался, сумеешь и сейчас. А если нет..."
   Он видел, как по небосклону покатилась первая звезда. Потом еще и еще... Его глаза широко раскрыты от удивления, пальцы рук немеют на морозе снаружи. Морган Джуннайт никогда не видел ничего подобного. "Это знамение," - торжествовал второй голос, окончательно подавив первый. А звезды все падали и падали, пока у Моргана не зарябило в глазах и он не отпрянул от окна, потрясенный, прижавшись спиной к стене. Сдаваться нельзя! Да! Надо действовать... делать что-то. Немедленно! Та планка, прогнувшаяся под его локтем - это действительно шанс.
   Он бросился на колени и огляделся в поисках хоть чего-нибудь, что могло помочь... Ничего. Стражники больше не следили за ним, увлеченные игрой, один вообще храпел, откинувшись на спинку стула и запрокинув голову, его упавшая рука все еще сжимала развернутый веер карт. Морган медленно сел на пол, прислушиваясь к треску огня, пытаясь уловить хоть какой-то ритм, согнув ногу, он поставил каблук сапога на хлипкую планку. В печи с ужасным треском обрушилось полено, под которым прогорела опора, и стрелок с силой стремительно разогнул колено, сломав подгнившее дерево. Оглядевшись еще раз, и поняв, что все спокойно, он поглядел на результат своих усилий. Доска сломалась приблизительно посередине, прогнувшись вниз, но не совсем до конца. Ее края слегка вздыбились, покрытые ржавчиной гвозди наполовину вышли из балки, один сломался, оставив острие в каркасе. Если удастся вытащить хоть один целиком, у Джуннайта будет хоть что-то острое... Морган осторожно просунул руку под настил, и его пронзил восторг, потому что пальцы очутились в пустоте. Там, внизу, было свободное пространство! Одной доски, несмотря на ее приличную ширину, было явно недостаточно, чтобы образовалась, дыра достаточная, чтобы протиснуться внутрь. Он попробовал соседние планки - ничего. Ну и черт с ними! Когда у него будет в руках кусок острого железа, он справиться и с этим.
   И Морган яростно накинулся на один из концов доски, он дергал его, в надежде окончательно выдернуть гвозди, пытался пальцами крошить подгнившие вокруг шляпок волокна, пока не загнал под ноготь большую занозу. В отчаянии, еле сдержав готовый сорваться с губ стон, результат внезапной острой боли, стрелок резко вскочил на ноги, каким-то сверхволевым усилием выдернул кусок дерева из мгновенно распухшего пальца и отошел к окну, судорожно дыша. Он пару раз чертыхнулся и снова поглядел на рану. Ноготь изнутри наполнился кровью, она потекла вдоль тыльной стороны ладони, и Морган сунул палец в рот, чтобы ее остановить. Если бы у него были шпоры, пряжка, хоть что-нибудь... Джуннайт вынул палец изо рта и медленно развел в стороны руки, его глаза прикованы к цепи. У него есть наручники. Что ему мешает, сковывая движения, то и поможет... Его растерянный взгляд метнулся от сломанной доски к окну и обратно. Что предпочесть? Что? Как не ошибиться? Ведь у него не хватит времени на оба пути... Прутья глубоко вогнаны в бревна, даже не ясно, на какую глубину, вероятно, при постройке... Нет, лучше тогда... Стрелок не додумал, медленно опустился на колени возле кровати, забыв о пульсирующей боли в руке и другой - от ран, и вдруг увидел краем глаза, что один из игроков пристально следит за ним поверх развернутых веером карт, в его глазах подозрение, пока неопределенное...
   Морган мгновенно положил, нет, уронил, руки на край постели и склонил голову, передвинув колено так, чтобы нога заслонила сломанную доску. Он едва дышал. Он был на волоске...
   Позади него охранник со смехом толкнул под столом носком сапога голень своего соседа.
   - Смотри! А наш заключенный-то оказывается религиозный человек!
   - Господи, - выдыхал неслышные слова Морган, - если Ты есть... Если...
   - Ага, хохотнул второй, - Если и не был, теперь, вроде как, есть отчего, верно?
   Они заржали в две глотки и разбудили третьего. Мотнув головой и, все еще не выпуская карт, тот начал ерзать на стуле и тереть глаза, бормоча какие-то невнятные ругательства.
   - Да ну его, - махнул рукой первый, - Смотри, Криса разбудили!
   - Не пытайся тянуть время, - огрызнулся второй, - А ну, показывай свои карты!
   Они заговорили о своем, и Морган вздохнул свободнее. Осторожно опустив руки, он стал осторожно ковырять краем браслета дерево вокруг шляпок гвоздей, стараясь не поранить руки. "В конце концов, - думал он, - доска не такая уж толстая..."
   "Есть еще кое-что, - внезапно вспомнил Морган, и это придало ему силы. - Том Анден жив и здоров, и останется таковым, если ты покорно исчезнешь... Нет! Пусть даже они пристрелят меня, но я доберусь до него, и своими зубами разорву ему глотку".
   Почувствовав, что один из гвоздей, поддеваемый снова и снова краем браслета, начал шататься, стрелок, тяжело дыша и чувствуя, как пот струится по его лбу и спине, решил передохнуть, окрыленный надеждой. Он оглядел свои запястья, по которым скользили наручники, несмотря на всю его осторожность; кожа содралась в некоторых местах, и ранки теперь жег попавший в них пот. Руки - самое главное для ганфайтера, он должен их беречь, но... Морган криво усмехнулся: если не использовать сейчас все возможности, ему уже никогда не придется держать револьвер. Он принялся за дело снова, но потом остановился и сел на пол. Слишком медленно. Так ему никогда не выбраться на свободу. Надо еще раз каблуком... Стрелок оперся на руки и занес сапог над доской.
   Внезапно Морган вздрогнул. Что-то было не так, как должно... Да что такое вообще с ним происходит?! Он был абсолютно свободен, когда с боем вырвался из Анденсонвилля и ощущал это каждой клеточкой своего существа, а сейчас - нет, и даже десять дней назад, до приезда в город - нет, значит, дело не в решетке... А самое ужасное, что сам не знал, не заметил, как эту свободу потерял. Изменения приходили незаметно, крадучись, будто взломщик в темноте. Наверное, в какой-то момент он спросил себя: "что мне дала свобода"? Почему я беден как церковная мышь, почему меня мучают кошмары, почему... почему?.. Стрелок не знал того, что понял сейчас: свобода никогда ничего никому не дает, кроме... свободы. Она самоценна, а большего требовать нельзя... Тогда, в самом начале, еще можно было все исправить.
   Морган ожесточенно и сильно бил доску обоими каблуками по надлому, углубляя его. Ее треск сливался с гудением огня в трубе, со щелканьем горящего дерева, с шумом оседающих дров и не тревожил охрану. Мысли, теснились в голове стрелка и не уходили даже во время работы. Наваждение какое-то...
   Его должно было насторожить хотя бы то, что он многократно решал уехать из Иглз-неста, но всегда находились какие-то мелкие обстоятельства, которые мешали ему. Мешали? Или он позволял им мешать?
   С треском вырвалось из дерева острие второго гвоздя, (первый сломался раньше), половина доски освободилась. Схватив добычу руками, Морган жадно оглядел ее. Растрескавшееся вокруг гвоздя дерево раскрошилось с одной стороны под дополнительными ударами ноги по шляпке и стрелок, вытряхнув острый кусок железа через образовавшуюся щель, положил его рядом. Теперь у него было оружие!
   Переводя дух, Морган все еще думал о том же.
   В этом месте, в ограниченном решетками и запорами пространстве, проявилось со всей отчетливостью то, что стало реальным должно быть уже давно: он попал как муха в паутину, позволил другим снова втянуть себя в чужие глупые разборки, как когда вступил в армию, и даже не сумел как следует защитить тех немногих, которые этого заслуживали. То, что он находится здесь - всего лишь симптом болезни, проявившийся через много дней после заражения.
   Его даже стало больно задевать то, чему стрелок никогда не придавал значения: отношение "сливок" общества даже такого захудалого городишки, как этот. Вот результат: сначала он стал игрушкой, дохлой мышью, принесенной кошкой в логово для забавы детенышей, потом, когда попытался что-то изменить, потерпел поражение и попал сюда...
   Но теперь... Теперь у него есть шанс, есть оружие. Морган Джуннайт чувствовал себя намного лучше. Он отодвинул ногой вырванный кусок доски и запустил руку внутрь, в образовавшуюся дыру, наслаждаясь пустотой, обволакивающую его пальцы. Внезапно, их кончики коснулись чего-то... Чего-то твердого. Он отдернул руку в каком-то странном помутнении рассудка и, пошарив в кармане, нащупал завалившуюся туда спичку. Морган чиркнул головкой о брюки, прикрыв огонек ладонью, осторожно опустил язычок пламени в дыру, и заглянул внутрь, уже зная, чувствуя, что все пропало. Фундамент был засыпан мелкой галькой. Спичка догорела и погасла, опалив пальцы Джуннайта, он уронил ее вниз и, разогнувшись, откинулся к кровати.
   Но у него хотя бы есть гвоздь. Последнее средство. Его рука нащупала оружие, и он устало поднес его ближе к глазам, чтобы рассмотреть, но железка перевернулась в его ослабевших пальцах и упала. Реакция Моргана замедлилась, прежде чем он успел перехватить катящийся по полу гвоздь, тот упал туда, вниз, в кромешный мрак щели и был окончательно потерян. Тщетно пытался Джуннайт нащупать оружие, оно то ли увязло в гальке, толи откатилось куда-то... Спичек, чтобы осветить узкое пространство под полом, не осталось.
   Это был конец. Он устал, смертельно устал. Его глаза закрывались помимо воли, в виске снова появился навязчивый звон.
   Тяжело дыша, Морган встал и подошел к окну, жадно поглощая легкими мороз. Под ноги ему попался кусок доски, и он со злостью поддел его носком сапога, отправив под кровать. Звезды дрожали над крышами сараев, подсобных пристроек, над дровяными навесами, над заборами...
   Во тьме, возле изгороди загона, чиркнула спичка, на секунду осветив скрюченную фигуру человека, стоящего на коленях, через его плече висел заранее приготовленный пояс с патронами. Поперек ляжек скрывавшегося в ночи лежало короткоствольное ружье, параллельно дулу которого протянулась узкая трубка, мгновенно приковавшее внимание Джуннайта, и молния будто ударила стрелка.
   Шарпс. Оружие снайперов. Внезапно Моргана озарило: военнопленные говорили о них, касте отверженных, глядевших на противника из засады сквозь телескопический прицел. Их редко брали в плен живыми, возможно намеренно. Стрелок видел лишь одного: в Анденсонвилль притащили тяжело избитого ирландца, о котором шептались, что он снайпер и старались держаться от него в стороне, хотя он сражался за Союз. Вспоминали, что один такой застрелил при Геттисберге командира первого корпуса Потомакской армии Рейнольдса. А когда на следующий день парня забрали охранники и к вечеру бросили его обезображенный труп на плац, и велели копать могилу, северяне подходили посмотреть с каким-то злорадным восторгом, будто на диковинную гадину и плевали ирландцу в лицо. Да, солдаты обеих армий считали снайперов убийцами, а использовали эти люди преимущественно шарпс, модель пятьдесят девятого года с телескопическим прицелом.
   Силуэт человека с ружьем, смутно видневшийся в лунном свете практически невозможно было заметить, но вспышка привлекла внимание Джуннайта и теперь, зная, что он там, парень различал его очертания. Внезапно, попытавшись представить расположение строений и теней на задворках, заключенный догадался, что заметить этого ночного охотника можно только из этого окна и ниоткуда больше.
   Морган видел краем глаза, что немного в стороне, у самой земли, мерцает огонек, как у керосиновой лампы, если оставить совсем маленький фитиль... Света практически не было, только это красноватое мерцание. Возможно, это казалось на первый взгляд, а если некто подойдет ближе, его силуэт станет отчетливо виден...
   Заключенный замер. Парень там, в темноте, явно кого-то ждал, наверное того, кто пойдет на эту мерцающую приманку для мотыльков и шарпс не оставлял сомнений в его намереньях. Морган не заметил, сколько точно у него было патронов в том поясе, но не очень много. Он вспомнил человека в лавке... Да, конечно, однозарядный шарпс ни в какое сравнение не идет с магазинными винтовками, но именно поэтому это оружие и не привлекает особого внимания, к тому же оно легко в перезарядке, хотя хорошему снайперу редко требуется больше одной пули.
   Морган Джуннайт терпеть не мог наемных убийц, стреляющих из засады, возможно, причиной был подспудный страх, что кто-нибудь может натравить и на него такого профессионала. Забыв о боли в пальце, мгновенно стряхнув с себя сон, он обернулся, и уже хотел крикнуть, позвать охрану, несмотря на то, что не секунды не верил, что они вмешаются, когда его взгляд упал на край отломанного куска доски, высовывающейся из-под кровати, куда он его отбросил. Нырнув вниз, Морган схватил деревяшку и выпрямился.
   Человек у изгороди поднял оружие к плечу, ствол отразил лунный свет. Просунув руку с деревяшкой сквозь решетку, насколько это было возможно, Джуннайт попытался оценить расстояние, несмотря на обманчивые тени. Качнув кистью, он послал снаряд в направлении снайпера.
   Палец был на курке, когда кусок доски попал в плечо. Сила удара была невелика, но убийца приглушенно вскрикнул и рефлекторно нажал на спуск. Грянул выстрел, однако Морган видел в свете луны, как дуло от неожиданности дернулось вверх и прицел сбился.
   Удовлетворенно хмыкнув, он опустился на койку, снова ощутив боль в пальце и ранах. На улице грохнули еще выстрелы, потом послышались приглушенные голоса, крики, возня. Кто-то пару раз позвал:
   - Джон!
   Морган выглянул, но увидел лишь вспышки во тьме.
   В ярости он ударил кулаком по ладони, только сейчас внезапно поняв, что упустил последнее свое оружие, о котором до того не помышлял и которое мог использовать против Андена.
   Если бы можно было вырваться каким-то чудом, Джуннайт уехал бы незамедлительно и, зная цену свободе и легкость ее потери, не повторил бы прошлых ошибок. Но теперь все было кончено, и стрелок ощутил полное спокойствие. Теперь выхода не было. Путь был только один.
   Внезапно смутное сомнение закралось в голову Моргана. Все время, с тех пор, как кончилась война, он искал абсолютную свободу, о которой они столько говорили с Джеком, подсознательно ощущая ее нехватку... Он ошибочно решил, что ему, как и Рою, хватит той степени независимости, которую дают деньги, но чего достиг в результате? Ни семьи, ни дома, ни спокойствия... И нет спасения от призраков. Деньги...
   Каким-то образом Рой убедил его, что все дело в них, хотя и не говорил этого прямо. Наверное, Морган поверил, потому что хотел, потому что еще в возрасте восьми лет видел множество людей, устремившихся за наживой, сметающих все, преодолевающих все...
   За окном небо озарили отсветы пламени, но стрелок не видел их, поглощенный своими мыслями.
   Деньги. Золото. Как он мог об этом забыть. Джуннайт видел тысячи желающих разбогатеть, а в прибыли остались лишь единицы. Почему-то именно сейчас он подумал, что золото не стоило таких жертв само по себе, и вспомнил глаза своих родителей. Своего отца, который потерял жену, и все же продолжал идти, будто одержимый, и заставлял шагать под палящим солнцем или моросящим дождем, своего единственного сына, чтобы волы, тянувшие фургон, могли отдохнуть, чтобы им не пришлось вести лишний груз. В глазах тех мужчин и женщин была непонятная мечта, почти одержимость - не золотом, нет. Они шли за чем-то большим, хотя сами, возможно, не до конца понимали зачем. Наверное, было в этом переходе что-то, что стоило стольких страданий, всех этих мучений.
   Перед ним снова была бездонная пропасть сомнения и безнадежности, как тогда, после разговора с Роем, но тогда он успокоился, решив, что все дело в деньгах. Да, они, должно быть, дают независимость, но и только. Морган Джуннайт сидел, обхватив голову руками, все снова и снова прокручивая в мозгу тот разговор. "Я достаточно свободен в своих рамках, - говорил тогда Рой, - Я даже могу убить неугодного мне человека..." Тут была ловушка, Морган не разглядел ее сразу... Рой воспринимал свободу, в том числе как возможность творить зло. "Да, человек свободен грабить и убивать, если готов отвечать за свои поступки в случае поимки..." "Но кто тебе сказал, - резко заговорил внутренний голос Моргана, - что абсолютная свобода и свобода вершить зло - одно и тоже? Человеку позволено лишь выбирать, вся его жизнь - череда выборов, в этом его свобода, данная ему от рождения." Морган путался в своих мыслях. "Наверное, человек даже может выбирать свободу или отказ от нее". Он опустил руки на колени, с некоторым изумлением глядя на них, будто увидел в первый раз, и дело было вовсе не в браслетах, сдавивших запястья. "Какого черта, - думал Морган, - если есть свобода убивать, то я был самым свободным человеком, почему же тогда я не чувствовал этого? Здесь что-то не сходиться. Человек, убившей другого, не может быть свободным по-настоящему, иначе я это знал бы, это все - сплошная иллюзия... Он попадает в паутину страхов, в зависимость от свидетелей преступления, а иногда становиться пленником собственной совести. Человек, убивший другого, начинает бояться, что так же поступят и с ним, вспомнить хоть Каина. В конце - концов, убивать легко, если перешагнуть нравственный барьер, пристрелил врага - и проблемы нет, вот договариваться - гораздо сложнее, потому что это требует терпения и настоящего мужества. Хотя бывают случаи, когда говорить бесполезно... Только вот свободнее таким путем не станешь. Да, кровь Каина все еще сильна во многих людях, отрава, которую необходимо подавить в себе, чтобы стать по-настоящему свободным - свободным от страха и ненависти. Морган глубоко с усилием дышал, прислонившись к стене. Что бы ни случилось, свобода всегда мерцает в каком-то потаенном уголке сердца, она становится бесконечной, а человек почти всесилен, если рожденный женщиной находит в себе силы отказаться от ярости и злобы, уничтожающих его самого. Быть может, Рой думал об этом, когда писал свою последнюю записку, неужели он увидел, что это было всегда в его ночном госте, Моргане Джуннайте. Дело не в ответственности или обществе, ограничивающих желания человека, а во внутреннем стремлении к свободе от зла...
   "Хорошо рассуждаешь, но как же Линдейл? - снова вклинился в его мысли внутренний голос, и сам же ответил жестко и бескомпромиссно,- Ты не готов отдать свое право мщения. С самого начала он унижал тебя, так неужели ты просто забудешь об этом? Тебе не выбраться из этой тюрьмы, не быть свободным, так почему бы ни сделать так, чтобы в мире стало меньше зла? Избавить мир хотя бы от одного мерзавца, если не удастся достать обоих." Линдейл, чертов мерзавец... Поганый реб. "Я бы предпочел Андена." - подумал Морган удивившись своим мыслям. "Андена достать тебе, скорее всего не удастся" - снова раздался навязчивый голос в его голове.
   Линдейл... Мерзавец чертов. Мысли почему-то лениво текли по кругу, все снова и снова, помимо воли возвращаясь к этому типу. Так и непонятно, на чьей он стороне. "Прицепился ни с того, ни с сего. Что я ему сделал? Да ничего, ровным счетом ничего, просто зашел стаканчик пропустить и оплатил его полностью." Морган фыркнул и, повалившись на койку, отвернулся лицом к стене, попытавшись устроиться так, чтобы не мешали наручники. Он устал... как он устал... "Неважно, - сказал себе стрелок, давно забыв, что впервые услышав это от Линдейла, - Спи. Если завтра явится Анден, тебе потребуются все силы, вся твоя быстрота, чтобы план увенчался успехом." Однако, он еще долго лежал в темноте с открытыми глазами, следя за причудливой игрой световых бликов от керосинки, мерцавших над его головой.
  

* * *

  
   Преподобный Джозеф Блейк проснулся от громкого стука в стекло и сел в постели, быстро моргая, протирая глаза кулаком, зажег свечу на столике и, бросив растерянный взгляд на стрелки тяжелых напольных часов, поглядел в окно. Во мраке бледным пятном маячило чье-то смутно знакомое лицо. "Джонатан Линдейл, владелец борделя, - наконец вспомнил Джозеф. - Что надо этому человеку от меня, тем более в такой час, прости Господи..." Однако он все же поднялся и, накинув шубу, с подсвечником в руке, пошел в прихожую. Открыв, истер Блейк удивился, увидев, как за Линдейлом в дом проскользнула еще одна заснеженная фигура, которая, отбросив капюшон, оказалось "дикой кошкой" Алисой Морроу, "подопечной" Линдейла и известной стервой.
   - Чем могу служить?... - это было первое, что пришло в голову Джозефу Блейку, когда он немного пришел в себя. Щуря близорукие глаза, он переступал с ноги на ногу, не зная, что говорить дальше. Его тревожил этот человек, особенно в столь поздний час.
   - Мы хотим пожениться, - сказал Линдейл.
   - Что?.. - отцу Блейку показалось, что он ослышался. Он не вполне проснулся, а теперь его замешательство усугубилось несоответствием просьбы и того, от кого она происходила.
   - Я хочу, чтобы вы обвенчали нас. - медленно повторил Джонатан, его голос звучал напряженно, как туго натянутая струна. Алиса дотронулась до его рукава:
   - Джон...
   - Для меня это важно, - отрезал он, пригвоздив Джозефа Блейка к месту своим прямым гипнотизирующим взглядом и рефлекторно кладя руку на рукоять револьвера, потом, опомнившись, отдернул ее. Джон не доверял этому человеку и не рассчитывал на понимание, но и угрожать не хотел.
   - Ну, так как, падре?
   Джозеф Блейк смешался. В его душе боролись противоречивые чувства: Джонатан Линдейл долгие годы олицетворял для него все грехи и пороки этого города и несколько дней назад он ответил бы ему гневной отповедью и выставил бы вон из дома, а может, и на порог бы не пустил... Но то было несколько дней назад. Глубоко вздохнув, Джозеф Блейк спросил, как можно мягче, стараясь не замечать мерцающей стали в кобуре на бедре собеседника:
   - Когда вы в последний раз были в церкви, сын мой? Я никогда не видел вас на службе.
   Голос Линдейла дрогнул и тоже немного смягчился:
   - Даже не помню, падре... Очень давно. Вообще-то я даже не католик, члены моей семьи всегда причисляли себя к протестантам, но поскольку в этом городе церковь всего одна...
   - Если вы хотите венчаться, я приму во внимание все обстоятельства, но вам обоим придется исповедаться.
   - Я подожду в церкви, - негромко сказала Алиса и бесшумно как тень выскользнула из дома.
   - Я переоденусь и выйду, - отец Блейк скрылся в своей комнате, а через несколько минут появился снова, в сутане.
   - Можем идти, - сказал он. Теперь Джон Линдейл переминался с ноги на ногу в прихожей, его глаза по-волчьи сверкали из полумрака желтыми бликами.
   - Мы можем поговорить здесь. - сказал он полувопросительно, полуутвердительно.
   - Так не положено... - смешался священник. - Возможно, вам будет проще говорить в исповедальне, когда мы не будем видеть друг друга.
   - Но мы ведь с вами все равно будем знать, кто с кем говорит, - пожал плечами Линдейл, - А тайна исповеди священна в любом случае, верно?
   Неожиданное требование отца Блейка смутило его сперва, но потом пришло желание попробовать рассказать все. Джонатан внезапно вспомнил, что никогда и никому не говорил о своем прошлом, даже Алисе, но оно прорывалась подспудно, помимо его воли, практически в каждой его стычке с Морганом, когда парень в очередной раз выводил его из себя. Тогда, быть может, его история действительно нуждается в том, чтобы быть услышанной, а раз так, она должна прозвучать. Всего один раз. Для того, кто не откроет рта, чтобы ее пересказать. Никогда.
   - Да, - кивнул отец Блейк. - Тайна исповеди в любом случае не будет открыта никому.
   - Но вы... - медленно проговорил Джон, - Сами вы хотите это услышать? Эта история не из приятных. Уверены ли вы...
   - А почему нет. - прервал его отец Блейк, подавляя зевоту, - Зачем вы пришли ко мне? Зачем вам венчаться с...
   Джон поднял руку, призывая к молчанию, потом ответил, немного помедлив:
   - Вы должны понять, что не можете спасти мою душу. Я это знаю, и вы должны знать. Даже индейская кровь, думаю, тут не причем, это кровь белого породила жестокость. Я проклят, и никакая епитимья этого не искупит. Никакое, самое суровое церковное наказание. Ведь я хотел этого, жил желанием уничтожить их долгих пять лет, и если кто-нибудь станет снова угрожать мне или ей... я сделаю это, сделаю это вновь, я знаю. Все, что я делаю сейчас, это ради нее и, возможно, ради... Так уверены ли вы, что хотите знать?
   Священник больше не зевал, он действительно думал о том, хочет ли, готов ли услышать нечто, что выходило за рамки обычных рассказов горожан о своих нехитрых прегрешениях. Но что-то случилось. Что-то происходило прямо сейчас, пока в ушах мистера Блейка звучали отзвуки голоса стрелка, рождая странное давнее воспоминание. Тогда, много лет назад, принимая сан, он был счастлив, потому что хотел быть священником и даже необходимость отправиться в глушь, чтобы нести людям Слово Божие, не пугала, его... Немного погодя, Джозеф кивнул.
   - Да. - сказал он обдуманно твердо. - Я хочу это услышать, Джон.
   Линдейл вздрогнул и обернулся, ему показалось, что Блейк обращается к кому-то, стоящему за его спиной, так непривычно звучало в этих устах его имя.
   - Тогда, - он пожал плечами, - пойдемте к вам.
   Они прошли в холодную комнату и сели на кровать, вполоборота друг к другу. Отец Блейк снова зажег, потушенную было, еще теплую свечу, и на стены упали причудливые танцующие чудовища теней.
   - Что же говорить-то... - Джонатан передернул плечами и нервно рассмеялся, - Глупо все это. Просто патовая ситуация...
   - Вы играете в шахматы? - изумился отец Блейк, его зевоту как рукой сняло. Линдейл кивнул, и на его губах мелькнула прежняя, слегка высокомерная улыбка человека, знающего себе цену.
   - Разумеется, - ответил он с чувством собственного достоинства, будто был владельцем обширной плантации, пригласивший на чай со льдом епископа. - Если вам интересно, я как-нибудь покажу вам мою персональную защиту.
   - А как же! Очень интересно! - воскликнул отец Блейк, - А я и подумать не мог, что кто-нибудь в этом городе...
   - Если человек по личным причинам заключил сделку с дьяволом, это не значит, что он глуп. - резко бросил Линдейл. - Вы, наверное, давно не перечитывали "Фауста", святой отец, или вам это не положено? Надо знать противника в лицо.
   - Вы читали Гете? - Джозеф Блейк закашлялся в подол сутаны, чтобы скрыть замешательство. Джон устало мотнул головой и подавил зевок.
   - И кое-что еще... Но давайте ближе к делу, святой отец, ночь все-таки.
   - Я весь внимание... - пробормотал отец Блейк. Наступила тишина.
   - Я не знаю, с чего начать... - негромко произнес Линдейл, всю его уверенность как рукой сняло. - Не знаю... Может лучше не...
   Джозеф Блейк уловил растерянность в голосе стрелка.
   - Можете курить. - разрешил он.
   - Спасибо. - Джонатан Линдейл вытащил из кармана сигару и прикурил от свечи.
   - Просто расскажите о том, что у вас на душе, - негромко предложил отец Блейк, внезапно поймав себя на жалости к этому сильному человеку с таким трудом искавшему нужные слова. - Начните с начала.
   - Не знаю... - повторил Джонатан. - Пожалуй, я начну с войны. Я разговаривал тогда с капелланом, но не помню о чем именно, поэтому начну оттуда.
   Он говорил с трудом, будто преодолевая огромное внутреннее сопротивление. Он говорил и говорил, несмотря ни на что, и речь его ускорялась и становилась более плавной пор мере того, как таяли сигареты в его руках. Джон чувствовал, как со словами из него выходит нечто черное, безобразное и бесконечно тяжелое. Выходит вместе с застарелой болью, как гной из раны. Отец Блейк слушал внимательно, не прерывая. Он был безмолвным поверенным всех тайн и интриг городка, много добропорядочных, или считающих себя таковыми, вроде миссис Галахер, горожан, которые легко каялись в мнимых или несущественных грехах, не замечая в себе самого страшного зла, но никто из них не говорил с такой страстью и болью, будто выворачивая себя наизнанку. Глаза Линдейла постоянно пребывали в движении, как отраженное в них призрачное пламя свечи, они то устремлялись в пустоту, то начинали метаться по комнате, как загнанный зверь, то жадно впивались в лицо слушателя, ища сочувствия, осуждения, гнева, чего угодно - только не равнодушия. Он говорил, иногда забывая о тлевшей в пальцах сигарете, иногда замирая, как каменное изваяние, или напротив, начиная вдруг буйно жестикулировать, отчего красный уголек на конце папиросы принимался танцевать, выписывая причудливые пируэты, о своих чувствах, о любви, о смертельной ненависти, разбуженной от короткого послевоенного сна и захватившей все его существо. Джозеф Блейк слушал его голос и не мог представить, что всего лишь несколько дней назад он мог бы выставить этого человека за дверь, и обречь его нести и дальше в себе эту тяжесть. Его, кому помощь была несравненно больше необходима, чем любому в городе. Джозеф знал, догадывался, что Линдейл не рассказывал этого никому, не рассказал бы и ему, если бы не был уверен, что тайна уйдет вместе с ним в могилу.
   Джон стремительно выкуривал сигару за сигарой, его голос подчас звенел как туго натянутая струна, но ни разу не сорвался. Комната наполнилась табачным дымом, которого некурящий Блейк не переносил, но сейчас Джозеф не замечал этого, даже не закашлялся ни разу. Глядя на Линдейла, он был полностью поглощен новой мыслью, что не смеет осуждать его, убийцу, стрелка и солдата. "Не судите" и "Кто из вас без греха" эти слова, которые он не редко использовал в проповедях, внезапно приобрели для него новый смысл.
   И внезапно, словно прозрев, преподобный увидел темный силуэт Линдейла на пороге церкви и вспомнил, кто привел туда Люсьена, кто, закрыв его собой, вынес мальчика из пекла перестрелки.
   Джонатан замолчал и, обернулся, заглянув священнику в глаза. Он был несколько удивлен, увидев в них сочувствие и попытку понять.
   - Вот и все, - сказал он тихо, - "...таковы пути всякого, кто алчет чужого добра: оно отнимает жизнь у завладевшего им"[19.].
   Отец Блейк в задумчивости потер ладонью заросшую щетиной щеку.
   - Если бы вы молились сейчас, Джон, - спросил он внезапно с нескрываемым интересом, не потому, что это было необходимо, а просто, чтобы услышать ответ. - о чем бы вы просили?
   Несколько минут Линдейл раздумывал, потом ответил, медленно, будто продолжая думать, проговаривая каждое слово:
   - Наверное, я просил избавить меня от ненависти.
   Он усмехнулся углом рта.
   - Хотя, я сам должен как-то отделаться от нее, если собираюсь жить дальше... Простить своих врагов... Раньше я и не догадывался, как это тяжело, теперь знаю.
   Неловкое молчание нарушил Джозеф Блейк.
   - Сын мой, ты одержим гордыней, ты, возможно неосознанно, сравниваешь себя с Ним, считая, что раз ты не можешь простить этот грех, то и Он не может.
   Отец Блейк замолчал, Линдейл тоже не говорил ни слова, ожидая продолжения, потом Джозеф собрался с мыслями и продолжал:
   - Не знаю... Ничего больше не знаю... Неисповедимы пути Господни, это надо помнить.
   Из вашей речи я понимаю, что вы - человек образованный. Я думаю, вы читали Библию, знаете ее достаточно хорошо и мне не следует пересказывать все, что говориться в Новом Завете о раскаявшимся грешнике... Просите, Джон, и дано будет вам. Вы процитировали один отрывок из Ветхого Завета, я отвечу тем же. "...Но я открыл Тебе грех мой и не скрыл беззакония моего; я сказал: "исповедую Господу преступления мои", и Ты снял с меня вину греха моего." [20.] Псалом Давида. Номер тридцать один. Мы еще поговорим с вами, как-нибудь потом, обещайте мне это. Приходите в это воскресенье на службу, не бойтесь старых клуш. По крайней мере, вы не склонны путать грех с добродетелью. После службы сможем поговорить. И возможно, вместе решим, какой епитимьи вы заслуживаете, что сможет облегчить ваше бремя, хотя, я думаю, вы уже сделали первый шаг. Попробуйте молиться за своих врагов, Джон, только от чистого сердца, я научу как. Слышал, генерал Ли делал это каждый день, пока шла война, не стоит этого стыдиться. Кстати, не отказался бы поговорить с вами еще раз, за чашкой кофе, возможно, или за партией в шахматы. Если честно, меня интересует ваше мнение насчет одной книги... Что ж... А сейчас прочтите "отче наш" и приходите в церковь. Я поговорю с Алисой и приготовлю все для венчания. В конце - концов, неважно, что и как человек говорит, имеет значение только то, что он чувствует.
   Он вышел, оставив Линдейла одного, наедине с собой. И со всей необъятной Вселенной, с мириадами звезд и галактик, с чудовищной скоростью несущихся в пустоте и с Тем, Кто создал весь этот непостижимо сложный мир не больше песчинки, а быть может, только повелел ему быть. Джон, опустив голову, неподвижно сидел на краю кровати. Он повторил молитву три раза. Молча. Но зная, что его слышат.
   Потом поднялся и вышел.
  
   Он стоял рядом с Алисой в зыбком мерцании свечей, держа в ладони ее маленькую руку с тонкими пальцами и голос отца Блейка доносился до него как сквозь толстый слой ваты, для него слова почти не имели значения, но когда его спросили, берет ли он эту женщину в жены, он сказал:
   - Да.
   А буквально через минуту, это слово прозвучало справа, показавшись ему далеким эхом только что произнесенного. Ослепленный новым, только что открывшемся ему образом, Джонатан Линдейл не видел больше силуэт, возникший в неясных, постоянно меняющих очертания, живущих своей жизнью тенях в дальнем углу церкви. У женщины было бледное вытянутое лицо, совершенно нетронутое взрывом, она глядела на них с грустной улыбкой.
   - ...Если кто-нибудь знает причину... - доносилось до него, - по которой эти люди не могут вступить в брак, пусть скажет сейчас, или замолчат навеки.
   "Кто скажет... - думал Линдейл, - Все, кто мог про нас что-то знать на самом деле, мертвы, да и на улице нет никого, кто мог бы услышать эти слова..."
   Потом он понял, как-то интуитивно, что отец Блейк уже несколько раз спрашивает его, есть ли кольцо. Джонатан достал из кармана тоненький золотой ободок со впаянным бриллиантом и он скользнул вниз по безымянному пальцу Алисы. Кольцо подошло идеально. В свете свечей грани бриллианта вспыхивали одна за другой при малейшим движении руки. Она ничем не напоминала Анабель, ни внешностью, ни манерой общения, но кольцо было ей впору... Возможно, именно она была той, единственной женщиной. Она, а не Анабель... На мгновение он ужаснулся этой мысли, показавшейся святотатственной, но потом вдруг понял, что прав. Она, которая долгие годы делила с ним невзгоды и опасности скитаний по стране, переживала все взлеты и падения никогда не жалуясь. Он научил ее читать и писать, ценить книги и немного говорить по-французски, но, ослепленный своей болью, никогда не замечал, что она женщина, а не просто друг. Сердце Джонатана практически останавливалось, когда он думал о том, что мог потерять ее навсегда.
   - ...Объявляю вас мужем и женой. - услышал Линдейл и, осторожно наклонив ее голову, чуть нагнулся. Их губы соприкоснулись. Женщина, смутное видение в призрачном обманчивом свете, поднесла к губам кончики двух тонких, будто вырезанных из белого мрамора, пальцев и послала Линдейлу воздушный поцелуй. Она еще задержалась, глядя на двух людей, застывших в объятьях друг друга, потом, облегченно вздохнув, отвернулась, почти неуловимым движением набросив на плечи и голову невесомую шаль и в ту же секунду исчезла из этого мира, где была так долго удерживаема волей мужчины, жизнь которого она теперь покидала навсегда.
  
   Они вышли из церкви и остановились, держась за руки и подняв глаза к звездам.
   - Мой саквояж! - внезапно спохватилась Алиса.
   - Не волнуйся, сейчас найдем. - сказал Джон. - Жди здесь.
  
   Джонатан Линдейл почти бегом пересек улицу наискосок. Он прекрасно помнил то место, где оставил саквояж Алисы и направлялся прямо к нему.
   В первый момент он его не увидел и остановился в недоумении, потом взгляд его упал на смутно белеющий в свете луны угол. Чемодан лежал в тени, поэтому Джон не заметил его в первый момент. Что-то было не так. Когда он швырнул саквояж в переулок, тот лежал на виду и тени не могли так сильно сместиться. Джонатан ступил во тьму, нагнувшись, нащупал ручку, ухватил ее и распрямил спину. Внезапно его внимание привлек огонек, красной звездой повисший впереди у самой земли. Заинтригованный, Линдейл двинулся в чернильное жерло переулка, вытащив правой рукой револьвер. Он медленно приближался к мерцающей точке, пока вокруг нее не начали вырисовываться очертания фонаря. "Кто-то оставил... - подумал Джон, - Надо погасить, а то мало ли что. Вполне достаточно одного пожара за неделю."
   Он бросился на свет, забыв об опасности, о стрелке из Невады, получившем деньги за его жизнь, выбежал из переулка и внезапно остановился, пораженный собственной беспечностью.
   В темноте раздался вскрик, мгновенно утонувший в грохоте выстрела.
   Пуля ударила в стену, чуть зацепив мочку уха, и Джон упал в снег. Поняв, что попал в ловушку, он вскинул револьвер и выстрелил в фонарь, разбив плафон и срезав тлеющий фитиль. Потом еще раз, наугад, туда, откуда донесся голос чужого ружья, пославшего снаряд, чуть не ставший смертельным. Он знал, что ему повезло: снайперы промахиваются крайне редко, а этот, вероятно, заранее вычислил, где остановится его жертва...
   Линдейл слушал, пытаясь понять, где затаился охотник и сколько у него пуль. Его "рут-и-маклахан" и второй "смит-вессон" остались в седельных кобурах, портупея была пуста, а имеющийся "сорок четвертый" заряжен не полностью, он даже не помнил, сколько патронов сунул в барабан тогда у костра, но понимал, что, в отличие от противника, стеснен в боеприпасах. Из зарешеченного окна участка струился тусклый свет, но его было явно недостаточно. Лежа в снегу, Джонатан впервые за много лет не был спокоен под огнем, он думал, что должен выжить любой ценой. Его мысли путались, хотя именно сейчас им надлежало быть в полном порядке, почему-то в них вклинивались обрывки воспоминаний, навязчивые слова, значения которых он не помнил, забытые имена.
   ...Томас Анден. Анден... Где-то он слышал это имя, не так давно, оно жгло его память, будто огнем, почему-то рождая необычное кровожадное возбуждение, стремление ринуться в бой, и одновременно стыд. За себя... За Джорджию... За всю Конфедерацию.
   - Томас Анден... - прошептал он, и внезапно пришло озарение. Джон увидел Моргана, как наяву, с ненавистью бросающего ему в лицо это имя. "В Анденсонвилле не было вишень в цвету..." Анден. Томас Анден.
   "Канзасец... - сверкнула яростная мысль в голове содержателя салуна - Нельзя было оставлять его в живых..." Теперь Джон точно знал, что интуиция его не обманула, знал кто поджидал его в темноте.
   Усилием воли он выгнал все лишние мысли из головы и, приподнявшись, отбросил саквояж в сторону. Тяжелый баул стукнулся о стену и упал на землю, в ту же секунду раздался выстрел. Джон ответил тем же, распознав голос шарпса, ориентируясь по звуку, чуть левее вспышки, потом правее. В темноте раздался сдавленный стон.
   Мгновенно переместив ствол, Джон выстрелил еще раз и откатился, уходя от пуль. Снайпер был вынужден каждый раз вставлять новый патрон, и это было на руку Линдейлу.
   - Джон? - раздался с улицы взволнованный голос, потом легкий стук приближающихся шагов.
   Его губы сжались. Он попытался выстрелить снова, но боек щелкнул вхолостую. Шаги раздавались уже в переулке, и перезаряжать не был времени.
   Джонатан отшвырнул револьвер и, когда противник выстрелил на звук, сжался, готовый бросится вперед, выдергивая из рукава нож.
   - Джон? - голос звучал близко, - Я слышала выстрелы...
   Времени больше не было. Прыгнув, Линдейл схватил врага и заработал скользящий удар прикладом в плечо. В ответ он всадил в человека лезвие с отчаянной решимостью, не заботясь о том, куда попадет. Ответом ему был вой противника и снова приклад пролетел в дюйме от его виска, опустившись на запястье и выбив нож. Джон попытался перехватить ружье, но промахнулся, потому что действовал одной рукой, другой держа врага, а снайпер обеими.
   - Где ты, Джон? - прозвучало совсем близко, шаги замерли. Звезды замерли на небосклоне.
   Стиснув зубы, Джон рванулся вперед, ударил кулаком чужой локоть и услышал, как ружье упало в снег.
   Что-то раскроило его рукав, и Линдейл попытался схватить противника за шею, но его пальцы скользнули по предусмотрительно натертой жиром коже, тот вывернулся, ударив ножом. Джон вовремя откинул голову назад, и лезвие блеснуло в лунном свете, пронесясь в полудюйме от его горла. Он откатился в сторону, подхватил свой нож и, заткнув его за пояс, попытался нашарить револьвер, одновременно обыскивая карманы в поисках какого-нибудь завалившегося туда патрона.
   - Джон, - Алиса сделала несколько шагов вперед и остановилась, не видя его во мраке, что-то звякнуло у ее ноги, и она нагнулась. Убийца, затаившись, ждал в темноте. Внезапно Джон догадался: если она зажжет фонарь, они оба окажутся на виду. Его пальцы нащупали и схватили гладкую округлую гильзу, указательный скользнул по ней вверх, ощутив округлый кончик пули. Чиркнула спичка, и он увидел лицо женщины, склонившееся над светильником. Правая рука Джона нашарила рукоять револьвера. Пламя запалило фитиль.
   В тот же миг Линдейл вскочил, вырвав фонарь из рук жены, и отбросил его прочь. Почти в ту же секунду ударили еще несколько выстрелов подряд, а после них - характерный щелчок. Масло разлилось из разбитого корпуса, огонь затух, чтобы через мгновение с новыми силами выстрелить в черное небо. Грянувшие в темноте выстрелы никого не задели. Линдейл разломил револьвер и, быстрым нажимом вытолкнув гильзы, обнажил пустые камеры, левой выдергивая из кармана единственный оставшийся патрон. Огонь озарил все вокруг, и глаза противников встретились. Их оружие раскрыто, готово заглотить смертоносный заряд и послать его в цель.
   - Джон Смит! - воскликнула Алиса. Снайпер ожесточенно толкнул патрон в пустую открытую камору и дернул скобу вверх. Джон отчетливо видел свежий вздувшийся шрам на его шее сбоку - след вчерашней уличной перестрелки и другой, еще более недавний на скуле от пули, посланной "сорок четвертым".
   В то же мгновение Линдейл, с ошеломительной даже для него самого скоростью развернул последний патрон в пальцах пулей вперед, позволив ему соскользнуть в камеру, и вскинул прямую руку вверх левой ладонью толкая вверх ствол, пока барабан с рукояткой не воссоединились и не слепились воедино с едва слышным щелчком.
   Они выстрелили одновременно. Снайпер знал, что попадет, не мог не попасть, он держал жертву в перекрестье прицела и видел все предельно отчетливо.
   Джонатан не мог увернуться. Позади была Алиса, и он боялся, что если оттолкнет жену, следующую пулю убийца намеренно пошлет в нее, ведь тогда хозяин салуна потеряет прицел, промахнется и перестрелка продолжиться. Все было решено в доли секунды.
   Он предпочел остаться на месте, бесстрастно глядя, как стремительно приближается кусок раскаленного металла. Перед глазами Линдейла, сверкнув, как горящий в атмосфере болид, - вся его жизнь: всего лишь сон, сконцентрированный в капле воды, скользнувшей по окаменевшей щеке...
   Пуля пролетела мимо, опалив волоски на его небритой скуле, он не мог этого объяснить. Линдейл слишком долго жил по закону оружия, чтобы ошибаться. Свинец из его револьвера ударил снайпера в грудь, сбив его с ног. Прижав руку к ране, и, оторопело поглядев на свои пальцы, наемный убийца поднял глаза на Джона, подошедшего ближе и теперь возвышающегося над поверженным противником с оружием в повисшей руке.
   - Ты - Захария Торн? - спросил он, разглядывая пустой патронташ на плече врага и носком сапога отбрасывая от его руки другой, полный, в котором недоставало лишь одного заряда. - Не ври. Теперь ты не должен лгать.
   Снайпер кивнул, все еще не в силах осмыслить случившееся. Боли он не чувствовал из-за шока.
   - Пристрели его Джон. - раздался низкий женский голос. - Прикончи его, или я сама. Эти убийцы не заслуживают ничего, кроме пули.
   - Замолчи, Ал. - не отрывая взгляда от лица снайпера властно сказал Линдейл, опускаясь на одно колено возле тела. Он видел, что раненому оставалось жить несколько минут.
   - Хорошее прикрытие. - сказал Джон, - Никто и никогда не догадался бы.
   - Да... - снайпер засмеялся, и на его губах появилась кровавая пена. Он не понимал, что случилось, он все еще думал, что выберется, что осуществит свой план, и единственным препятствием, оставшимся теперь на его пути к заветной цели, был этот мужчина, стоящий рядом.
   - Нагнись, - его губы едва двигались. - Я должен что-то тебе сказать.
   Джон начал наклонятся.
   - Ты отличный воин, Линдейл, - шептал снайпер, его правая рука вцепилась в ворот шубы противника, левая осторожно шарила за поясом Джона. - но... благородство убивает.
   Сапог Алисы внезапно вклинился между двумя мужчинами и удар в грудину оттолкнул Линдейла, оторвав цепкие пальцы умирающего от шубы владельца салуна. Следующим движением ноги женщина отбросила руку снайпера, сжимающую нож и наступила на нее каблуком.
   В лице, нависшем над снайпером теперь, не было сострадания, в отличие от предыдущего. Тонкие бледные губы, горящие глаза. Ни один мускул не дрогнул на ее лице, когда она медленно вытянула вперед и вниз узкую руку, тонкие пальцы которой обвились вокруг дерринжера и спустила курок прежде, чем муж успел ее удержать.
   Промахнуться женщина не могла, ее пуля пробила глаз снайпера, прекратив его страдания навсегда.
   Без тени эмоций Алиса поставила ногу на грудь мертвеца и подняла юбку, чтобы вернуть оружие в кобуру на бедре, потом повернулась к Джону.
   - Надо быть осторожней, - отрывисто бросила она. Джонатан Линдейл встал и подобрал нож, потом отыскал револьвер.
   - О чем я и говорил. - негромко сказал он, - Я снова застрелил человека. Я же говорил, что я мерзавец.
   - Живой мерзавец, черт возьми. - прервала его жестко Алиса. - Мой мерзавец. И не смей мучить себя из-за этой падали.
   - Джон Смит... - все еще не в силах прийти в себя от изумления произнес Джонатан, не в состоянии поверить в чудо, - Всего лишь одно лицо из толпы... Я бы никогда не смог его вычислить. Искал бы среди наемников с той или иной стороны, но никогда бы...
   Он не договорил и нагнулся, чтобы закрыть уцелевшее око мертвеца, потом поднял глаза на жену.
   - Пошли домой. - ее тон не допускал возражений.
   - Домой... - повторил Линдейл, поднимая саквояж, бока которого украшали дыры от пуль, - Домой еще нельзя... Эту ночь придется провести в салуне.
   - Какая разница? - раздраженно сказала Алиса.
   Разница, конечно, была, но Джон слишком устал, чтобы объяснять или ехать верхом на ранчо, тем более, по глазам жены он догадался, что, где бы они ни провели остаток ночи, спать ему не дадут, по крайней мере, до рассвета.
  
   Подхватив жену на руки, Джонатан внес ее в салун, на мгновение остановился, чтобы швырнуть в угол саквояж Алисы, и, улыбнувшись, спросил, уже зная ответ:
   - Что будем делать теперь?
   - А ты не догадываешься? Эй, смотри, не урони меня! - рассмеялась она, обхватив руками его шею, - Сейчас самое время сделать кое-что для того, чтобы сбылось предсказание старого индейца и твой сын укрывался бы той шкурой следующей зимой.
   - Хорошая мысль, - усмехнулся Линдейл, поднимаясь по ступеням. Он опустил ее на верхней площадке и она, смеясь, принялась расстегивать его шубу, увлекая к двери своей комнаты, но внезапно остановилась. В ее глазах на мгновение вспыхнуло отчаяние.
   - Этот ребенок не умрет, правда? - с истерическим всхлипом спросила Алиса, глядя ему в глаза. - Мы будем любить наших детей и никто из них не умрет...
   Повторила она, как заклинание, медленно снимая с себя меховое пальто и перебрасывая его через руку.
   - Я не позволю никому из моей семьи умереть. - сказал Линдейл, расстегивая ее дорожное платье. - Обещаю.
   Их губы слились в долгом пронзительном поцелуе, он стащил платье с ее левого плеча, потом Алиса ухватила его за ворот рубашки и втянула в свою комнату, а дверь за ними захлопнулась от сильного тумака Линдейла.
   Лу и Фокси играли в покер в соседней комнате, когда услышали скрип половиц, хлопок, а потом вой старых пружин, и тихий смех.
   - Ал вернулась, - констатировала Лу с удивлением в голосе. - И привела буйного дружка. Странно, что она передумала, это на нее не похоже. Придется, видно, вернуть ей платья.
   - Не придется. - Фокси вытянула изо рта длинную тонкую папиросу, вставленную в мундштук, и выпустила в потолок струйку дыма, - Знаю я, какого дружка она привела, Лу. Думаешь, Линдейл позволит ей продолжать работать?
   - Если уж он решился, думаю нет. - сказала Лу. - У меня фул.
   - Вот черт, у меня всего две паршивые пары. - хладнокровно сказала Фокси, снова затягиваясь. - Если он продаст нам свое заведение в рассрочку, будем заправлять вместе. Наших сбережений должно хватить для начала, потом каждый месяц часть выручки будем ему отдавать, пока не расплатимся. Да и кому еще он здесь продаст? Можно съездить в Денвер, перевезти девушек, которые нас заменят. В крупном городе конкуренция большая и, держу пари, многие оставшиеся не удел рискнут попытать счастье в этой дыре... Черт, мы же не становимся моложе, пусть они работают, а мы будем наживаться на этом, да еще доходы со спиртного...
   - Долго они там шуметь будут? - спросила Лу, зевая и сгребая десятицентовые монеты, - Как думаешь?
   - Оставь их, - ответила Фокси, стряхивая пепел с папиросы, - Эх, мне бы кого заловить... Они долго шуметь не будут, оба почти всю ночь не спали. Итак, уже довольно долго.
   Через некоторое время пружины смолкли.
   - Что я говорила? - спросила Фокси, собирая карты. - Ладно, нам тоже спать надо. Рассвет скоро. Видно, сегодня уже никто не придет.
   Когда Лу ушла к себе, ирландка бросила свое боа на спинку стула и, потушив лампу, легла. "Самим заправлять всем, - думала она, - Наварить деньжат... Если сюда все-таки проложат эту пресловутую железную дорогу, из-за которой пока одни неприятности, для нас откроются новые перспективы... А если такая жизнь надоест совсем, уехать куда-нибудь... Где нас никто не знает. Состоятельные дамы лет тридцати, скажем, вдовы... Финансово независимые... Можно открыть пансион или отель, или хорошо выйти замуж. Хотя замуж выйти в принципе не проблема. Не выгорит здесь - отправимся дальше на запад. Уж глушью нас не напугать, как других. На золотых и серебряных приисках полно состоятельных мужчин, соскучившихся по хорошей кухне и женскому обществу... Просто прекрасные перспективы... Великолепно."
  

* * *

  
   Зевнув, Линдейл сел в своей кровати и потянулся, а затем огляделся, пытаясь сообразить что происходит. Лишь увидев Алису, спавшую рядом с ним, зарывшись головой в подушку, он начал припоминать обрывками вчерашнюю ночь: кажется, он напился, пристрелил Макклахана и под конец женился. Преподобный Блейк был раздражен, когда они вытащили его из теплой постели среди ночи, долго не мог понять, чего от него хотят, и слишком медленно одевался, но все это компенсировалось очень быстрым венчанием, после чего Линдейл отнес жену на руках наверх, шепча ей на ухо какой-то пьяный бред, которого сейчас не помнил, а священник вернулся к своей подушке. Джонатан поправил одеяло, сползшее с плеч Алисы, она неровно вздохнула и медленно перевернулась на другой бок, окончательно стащив одеяло с мужа. Аккуратно, чтобы не разбудить ее, Линдейл встал и, так как было холодно, сдернул с кресла шерстяной плед. Завернувшись в мягкую клетчатую шерсть, Джон доковылял до печки, сев прямо на пол, открыл дверцу и принялся раздувать едва тлеющие угли. Его раны побаливали после ночных приключений, однако, Линдейл впервые хорошо выспался и никто из призраков не потревожил его. Он бросил взгляд на часы, оказалось, что уже час. В окно, впервые за последние дни, светило ослепительно - яркое солнце, оно не давало тепла, но все же создавало его иллюзию, валяясь яркими квадратами на полу и смятой постели. Пламя понемногу проснулось и выбралось из-под черной дымки золы. Джонатан подкинул березовых дров и, закрыв печку, встал, как вдруг все здание вздрогнуло от громкого стука. Допрыгав на одной ноге, он раздраженно распахнул дверь и, выскочив из комнаты, закрыл ее за собой. Его настроение резко ухудшилось при виде серебряной бляхи и подобострастно взирающих на него снизу вверх глаз маршалла.
   - Чем обязан? - холодно спросил Линдейл.
   - Ну, я подумал, - по-идиотски улыбаясь начал маршалл, - что коли уж Вы теперь Босс, мне надо к Вам обращаться. У меня в тюрьме сидит Джуннайт. Мы его вчера арестовали по приказу Макклахана, тот его вздернуть хотел, а чего теперь-то с ним делать?..
   Линдейл стиснул зубы, хорошее настроение испарялось с фантастической быстротой. Однако делать что-то было надо.
   - При нем вот это было. Так понимаю, это все его пожитки. - продолжал маршалл, отдавая Линдейлу седельную сумку. Джонатан взял ее и спросил:
   - Тюрьма хорошо охраняется?
   - А как же! - с энтузиазмом отозвался маршалл. - Макклахан позаботился, уж будьте уверены.
   - Значит так, - безапелляционный наиграно - высокомерный тон Линдейла заставил его собеседника стушеваться. - Ты иди туда и глаз с парня не спускай. Головой своей за него отвечаешь. Я оденусь, позавтракаю и приду в участок, чтобы сообщить тебе мое решение лично. Да, нам еще кое-что надо будет обсудить. А сейчас можешь идти.
   Линдейл отпустил его королевским жестом, виденным на картинке в какой-то книге. Маршалл торопливо засеменил к черной лестнице, но потом вдруг остановился.
   - Эй, Линдейл, если захочешь в покер сыграть, я всегда к твоим услугам. И если чего еще надо, я...
   - Да, да, конечно. - отозвался Линдейл бесцветным скучающим голосом и маршалл удалился, чуть ли не кланяясь. Джон остался один и медленно опустился на стоящий в коридоре стул. Новости обескуражили его. Этого он не предвидел. Противник в его власти! И яростное ликование заполнило грудь хозяина борделя. Все его существо требовало крови, руки тряслись в предвкушении...
   Вздернуть янки посреди улицы, на глазах у всех и триумф будет полным! Линдейл закрыл глаза и сжал кулаки так, что ногти впились в ладони... Через мгновение он очнулся и усилием воли заставил сердце биться ровнее, вспомнив боль, спрятанную в глубине зрачков Моргана. "Это не выход..." - промелькнуло у него в голове, - "Это уже было, было..." - с отчаянием думал он. Месть свершиться, а ненависть и пустота останутся... До следующего раза? А потом - снова и снова мучительный поиск врага сквозь все круги ада и снова месть за давно минувшее зло... Пока рано или поздно ярость не вырвется из-под контроля, уничтожая всех, кто ему дорог... И его самого. Когда это случиться: через год? Через два? А может, завтра?...
   Джонатан Линдейл глубоко вздохнул, с трудом освобождаясь из липких объятий своего бреда. Прошлое осталось позади и люди, убившие Анабель мертвы. Морган не виновен в этом, он сам пострадал от войны ничуть не меньше, у него самого слишком много демонов, с которыми предстоит примириться.
   Наверное, это последнее испытание... Прощать очень сложно, но теперь Линдейл знал, что у него достаточно сил сделать это.
   - Я прощаю их всех. - негромко сказал он в слух, и что-то легкое и радостное зародилось в глубине его сердца, от сознания того, что сказанное - чистая правда. Эти слова относились к янки и к правительству северян, к убийцам Анабель и Макклахану, выбравшим свой путь и сполна заплативших, за совершенное зло. Солдат был прав, можно драться, защищая свою жизнь, можно ненавидеть, но нельзя жить минувшими победами и поражениями, это отнимает будущее.
   Встав со стула, Джонатан вернулся в залитую расплавленным золотом комнату. В камине трещал огонь, воздух прогрелся. Джонатан Линдейл, стараясь не шуметь, сел на кровать и открыл сумку Моргана. Опасная бритва, кусок мыла, две пары носков, чистая рубашка на смену, кружка, железная сковорода без ручки, тут же оловянные миска и ложка. Летние кожаные перчатки без меховой подкладки...
   Немного же нажил победитель за прошедшие после войны годы... Нож Боуи в самодельных кожаных ножнах, кисет с табаком "Булл Дарем" и бесплатная бумага, пачка фабричных сигарет, оселок...
   Джон сунул руку глубже и к своему изумлению извлек осколок негатива. Он оглядел стекло со всех сторон, потом посмотрел сквозь него на свет. Два человека стояли вполоборота, облокотившись на нарезное орудие Пэррота, серый и синий мундиры. Иногда, особенно в первые годы, в часы перемирия противники часто встречались на нейтральной территории, чтобы обменяться парой слов, попросить у незнакомца взаймы табачка или огонька, а потом выкурить сигарету вместе. "Морган. Еще одна головная боль первого утра медового месяца..."
   - Джон!? - раздался полусонный голос Алисы. - Что у тебя в руках?
   - Доброе утро, - отозвался Линдейл. - Это стеклянный негатив. Довольно забавная штука, смотри.
   Приподнявшись на локте, Алиса поглядела сквозь стекло на свет.
   - Откуда у тебя это? - спросила она.
   - Лежал в сумке Моргана, которую мне только что принес шериф, - ответил Джон честно. Он и так слишком много лгал близким людям, нельзя начинать так совместную жизнь.
   - Забавно, - задумчиво продолжал владелец салуна, глядя в стекло, исчерченное черными призраками людей. - Забавно. Эти двое сидят тут и курят, как лучшие друзья, однако никто не поручится, что минуты через две, когда перемирие закончится, и снова затрубят атаку, они ни всадят друг в друга пули или штыки, ни секунды не жалея, что так случилось.
   Джон поднял голову и поглядел в окно, потом обернулся к женщине. Та настороженно слушала, в ее глазах было недоверие и тревога, которых он раньше не замечал.
   - Кстати, я должен буду ненадолго уйти. Скоро вернусь.
   Алиса резко села в постели.
   - Джонатан Линдейл. - в ее голосе звучала угроза, углубленная инстинктом собственницы.
   - Не стоит волноваться, ничего не случиться. - твердо поставил точку Линдейл. - Морган не опасен. Кстати, я тебе не рассказывал о моем ранчо? Его начал строить еще мой отец, потом мы потеряли его. Я вернул его вчера ночью и не спрашивай как. Красивей мест я не помню, оно недалеко от города и мы поедем туда, когда я закончу тут все дела. Мы можем приручить птиц, подсыпать для них проса... Ты знаешь, можно подешевке купить старые негативы, такие как этот и застеклить ими парник, создать оранжерею. Я видел как-то нечто подобное.
   - Да, и я тоже, - сказала Алиса. "Война оставила слишком глубокие рубцы в душах людей и они больше не хотят видеть ее даже на многочисленных фотографиях..." От времени негативы выгорали и разбивались, но Алиса сомневалась, что это поможет стереть память людей.
   - Да и надо ли... - задумчиво сказала она в слух.
   - Что? - переспросил Линдейл. Он встал и брился у зеркала.
   - Забывать все? - уточнила вопрос женщина. - Если люди забудут испытанную боль, все повториться однажды.
   - Ты права. - нехотя сказал Линдейл, с излишней силой скребя лезвием щеки. - Это было ужасное столкновение, порожденное излишней бравадой, нежеланием понимать друг друга и неумением предвидеть последствия. Оно стоило слишком дорого, и могло обойтись еще дороже, но теперь все кончено. Это надо помнить, а не смаковать боль, причиненную когда-то. Только это... Больше - ничего.
   Он резко захлопнул бритву и, умывшись, принялся натягивать на себя темно-синий костюм.
   - Только один вопрос, Джон, - сказала Алиса, откидываясь на подушки. - Ты действительно справился с этим?
   - Можешь быть уверена, - ответил Линдейл, улыбаясь. - Война окончена.
   Он застегнул пиджак и быстро вышел из комнаты, чтобы не продолжать разговор. Алиса закрыла глаза. "Надеюсь, ты не ввяжешься снова в неприятности, Джонатан Линдейл, иначе я тебя сама пристрелю..."
   Салун был пуст, так как был сочельник, и бармен должен был петь в церковном хоре. У него был неплохой голос, и он договорился с Линдейлом заранее отлучаться на праздники, все равно посетителей не предвиделось...
   Джонатан стремительно направлялся к выходу, когда двери салуна распахнулись, и перед ним предстала миссис Черрингтон с покрасневшим от мороза носом и тревогой в стремительно бегающих глазах.
   - Вы должен меня выслушать, - твердо сказала она, нервно комкая в руках матерчатую сумочку и голос ее звенел от напряжения. Минуту Линдейл колебался, но то, что он увидел в горящих зрачках женщины заставило его пересмотреть планы. Маршалл подождет, ничего с ним не случится. Босс имеет право заставить себя ждать. Они зашли за стойку и Джон, подойдя к двери в свой кабинет, распахнул ее, предложив жестом миссис Черрингтон войти.
   В нетопленой комнате было холодно.
   - Садитесь, - предложил Линдейл, отодвигая от стола стул, на который миссис Черрингтон почти упала, будто у нее подкосились ноги. Она была чем-то напугана, только вот чем? Джон слышал ее прерывистое дыхание и стремительное биение сердца.
   - Хотите выпить?
   - Нет, спасибо. - миссис Черрингтон облизнула пересохшие губы. Ее пальцы нервно теребили шелковую ленту на сумке.
   - Вы, должно быть, знаете, - голос ее дрогнул. - Что мне закрыли кредит в этом городе. Я продала одну вещь, но денег все равно недостаточно, чтобы пережить зиму.
   - Чего вы хотите от меня? - спросил Линдейл немного резко, но усмехаясь углом рта, ибо понемногу начал понимать. - Чтобы я открыл вам неограниченный кредит под залог вашей лачуги, или, может быть, хотите предложить что-нибудь иного рода? Извините тогда, но ваше предложение запоздало, я женился и намерен продать это заведение.
   Ему нравилось играть с огнем и было любопытно, пойдет ли она до конца. Миссис Черрингтон сглотнула, ее бледное лицо покрылось багровыми пятнами, но она взяла себя в руки.
   - Я хотеть разводить скот. - сказала она твердо. - Мне нужна земля и кредит под залог дома.
   - Леди - ранчеро! - съязвил Линдейл. - И вы, маленькая миссис, думаете, что вам это по силам? Почему бы вам просто не уехать на Восток?
   - Мне некуда ехать. Я устать вечно убегать. - в ее глазах была твердая решимость. - Мы остаться здесь.
   В ней все-таки была незаметная раннее несгибаемая стальная ось и теперь Линдейл был уверен, что она выживет на этой суровой земле несмотря ни на что.
   - Вы, и только вы можете решить этот вопрос. - продолжала миссис Черрингтон. - Я знаю, что теперь вы тут единственный хозяин...
   Ее рука скользнула в сумку. Линдейл неприкрыто расхохотался во все горло, падая от смеха на диван, и схватившись рукой за лоб. Женщина тревожно вскинула голову и в ее глазах, как в зеркале отразилось все. Улыбка внезапно слетела с лица Джона, будто опавший лист, унесенный ветром.
   - Теперь к делу. - сухо сказал он, садясь за стол. - У меня мало времени. Ранчо О'Руни вам подойдет? Три тысячи акров леса и высокогорных лугов, на северо-западе граничат с моими землями, тысяча голов скота, по моим сведениям. Хозяин мертв.
   Лицо миссис Черрингтон вытянулось, она едва нашла силы, чтобы кивнуть и тот час же в изнеможении откинулась на спинку стула. Обмакнув перо в чернильницу, Линдейл вытащил из ящика какую-то бумагу и, положив ее на край стола, принялся что-то быстро писать.
   - Когда я официально скупал в Вашингтоне права на землю еще до того, как все это началось, - попутно пояснял он, - я, на всякий случай прикупил и это местечко. Не мог удержаться. Пришлось, конечно, поинтриговать, скупить через подставных лиц, но что поделаешь!
   Изумление сменилось недоверием в глазах женщины.
   - Вы... Вы хотеть говорить...
   Присыпав бумагу песком, Линдейл смахнул его на пол и, припрыгав на одной ноге к миссис Черрингтон, остановился в двух шагах от нее.
   - Это дарственная на ранчо. - сказал он жестко. Линдейл понимал состояние миссис Черрингтон - она пришла сражаться за себя и детей, с отчаянной смелостью явилась к нему в логово диктовать свои условия, сумев выйти за пределы своего страха и заставив его работать на себя. "Женщины... Кто их поймет?" Вытащив из сумки трясущуюся руку, миссис Черрингтон взяла дрожащими пальцами листок и, глубоко вздохнув, снова откинулась на спинку стула.
   - Как Люсьен? - спросил Линдейл.
   - Он заговорить, благодаря вам. Я быть невежлива. Я испугаться... - миссис Черрингтон умолкла, не в силах прийти в себя, приложив правую руку к груди, а левой убирая в сумку драгоценный документ. - Он хотеть лошадь и благодаря вам она у него скоро быть, мой сын быстрее поправится... Я так благодарна вам, я клянутся, что выплачивать вам каждый год деньги, пока полностью не расплатится за ранчо.
   Линдейл поднес палец к губам.
   - Тише... - прошептал он. - Вы ничего мне не должны. Это не милостыня и не подачка, миссис Черрингтон.
   Потом открыл шкаф и принялся в нем рыться.
   - Возьмите еще и это. - сказал мужчина распрямляясь. В его руке сверкнул медальон, который он опустил в сумку женщины. - Ребенок должен знать свою мать в лицо. Когда-то, в другой жизни я... Впрочем, неважно.
   - Спасибо... - щеки миссис Черрингтон вспыхнули. - Я...
   - Не стоит, миссис.
   - Я ошибаться в вас, - настаивала миссис Черрингтон со слезами на глазах. - Вы хороший человек.
   Линдейл аккуратно взял ее руку с тонкой кожей, сквозь которую просвечивали сосуды, и, склонившись, прикоснулся к ней губами.
   - Я плохой человек, миссис Черрингтон, - сказал он по-немецки, выпрямляясь. - Не хочу, чтобы вы питали иллюзий на этот счет.
   - Мне все равно. - миссис Черрингтон покраснела, - Я молиться за вас.
   - Что ж... - Джонатан в задумчивости почесал подбородок. - Пожалуй, это единственная плата за ранчо, которую я вправе принять...
   Не говоря ни слова более он направился к выходу из кабинета, но на пороге остановился и обернулся.
   - Еще кое-что, - голос Линдейла снова стал сухим, а взгляд пронзительным. - Вы плохой игрок в покер, миссис Черрингтон, но у вас есть мужество, чтобы блефовать; я думаю, со временем вы научитесь.
   "Мир выработал у этой женщины жесткую хватку. - думал он. - в этих краях люди просто выживают, или нет. Похоже, она из счастливчиков." Он поднял голову и поймал ее растерянный взгляд.
   - Совет на будущее: запугав человека, вы наживаете себе смертельного врага, так что гораздо проще сразу его прикончить; вам все равно придется это сделать рано или поздно, если он действительно боится вас... Но Бога ради, мадам, никогда не делайте этого сами. Всегда можно найти человека, который сделает это для вас.
   Он молчал, изучая пол под своими сапогами, потом добавил:
   - На той неделе вернется Райли. У него масса пороков, но есть одно качество, перекрывающее их все: он верен тому, кому служит. Наймите его в качестве segundo, его и еще несколько парней с "Ленивой М", оставшихся не удел - не наемников, а тех, кто разбирается в быках. Это тоже надежные парни. Можете доверить им самое дорогое и они не подведут. Ладно.
   Он махнул рукой.
   - Теперь убирайтесь, пока горожане не проснулись и не придумали про вас новую сплетню, увидев, как вы отсюда уходите. Прощайте.
   Громко судорожно вздохнув, миссис Черрингтон поднялась, прошла мимо Джона и, шатаясь, вышла из салуна. В ее голове стоял туман, она никак не могла поверить в то, что сделала это и осталась жива, слишком уж все это походило на сон, кошмар... Войдя в прихожую своего дома, она открыла свою сумку и, отодвинув в сторону револьвер, вытащила и развернула дарственную, желая удостовериться, что все это происходит наяву. Потом медленно свернула бумагу и положила ее обратно. Ее начало трясти. Кое-как справившись, наконец, со своим голосом, миссис Черрингтон крикнула:
   - Жаклин!
  
   Проводя взглядом женщину, Линдейл медленно подошел к столу и, открыв ящик, долго разглядывал его содержимое, наконец, вытащил почерневший и сморщенный кусок кожи со свисающими вниз как старая пакля волосами. Держа скальп в руке, он захромал в зал салуна, но перед дверью остановился и долго смотрел на портрет Линкольна, усеянный рваными ранами от ножей, прежде чем сорвать его.
   - Ну, Эйб, - сказал он негромко, сминая в руках неподатливый, покрытый краской холст, - Пора нам расстаться. Не знаю, о чем ты думал... Надеюсь только, что ты долго размышлял, прежде чем принять решение.
   Если бы у него были медали, Джон надел бы их теперь, но в армии южан не давали наград, и это тоже было основание для гордости. Героями были все солдаты Конфедерации, их отвага не нуждалась в подкреплении металлом. Простого упоминания в рапорте было вполне достаточно, что само по себе являлось немалой честью, которую следовало заслужить. Он вспомнил об этом только сейчас, за много лет, должно быть, просто время пришло. Джонатан Линдейл попадал в рапорты как герой дважды.
   В салуне его ждала Фокси, ее глаза расширенны любопытством. Лу наверняка еще спала.
   - Это правда? - требовательно спросила ирландка.
   -- Что? - не понял Джон.
   - Ну, что вы с Ал поженились?
   - Это правда. - безразличным тоном констатировал Джон. - И я продам в скором времени это место вам с Лу. Но сначала сделай кое-что для меня.
   - Что? - спросила Фокси. Линдейл положил на стойку портрет и скальп.
   - Сожги. - приказал он. - Мне это больше не нужно.
   Достав из шкафа бутылку, Джонатан налил виски в стакан и залпом выпил.
   - Сделай это для меня. - сказал он негромко, ставя стакан на стойку. - По старой дружбе.
   Она смотрела ему вслед, удивленно вздернув тонкие брови, пока он медленно, и как будто устало, ковылял к дверям. Стянув с крюка шубу, Джон надел ее и аккуратно застегнул на все пуговицы.
   Он шел не торопясь по утрамбованному, чуть скрипящему, снегу, направляясь к офису маршалла и размышляя о чем-то своем. Одно дело было не завершено, но Линдейл, шагая под ясным голубым небом по искрящемуся бриллиантами хрустящему сахарному насту, кажется уже знал ответ. Откуда-то издалека доносилась песня "Джонни примаршировал домой". Он не думал в этот момент, что это - песня янки, просто впитывал ее звук вместе с лучами холодного солнца, которым подставил лицо. День был холодным и ясным, от вчерашних туч, несущих в себе снежные бури, не осталось и следа. Ветер стих, мороз немного пощипывал кожу. Впервые с тех пор, как он почуял запах снега, у Джонатана Линдейла появилась иллюзия, что скоро придет весна. Зимние месяцы бесконечно тянуться в одиночестве, но теперь, когда в его жизни наметился некоторый смысл, он вдруг понял как много надо сделать для того, чтобы в мае перевезти Алису в свой дом. Проблем была уйма, для них запросто могло и не хватить остатка зимы: ремонт, разбредшиеся по горам лонгхорны... Еще каких-то нескольких месяцев и с гор польются ручьи, взрывающие лед на реке и превращая ее саму в грязный бурный, неистовый поток, набухнут и раскроются почки на осинах, с едва различимым шорохом полезет, неотвратимо раздвигая грунт новая трава, сойдет снег. Да, да. Совсем скоро. Линдейл помнил плывущие по немного успокоившейся реке осколки звенящего льда, состоящего из еще соединенных между собой тонких игл, которые, откалываясь, плыли сзади как хвост за кометой и постоянно колеблемые волнами, сталкивающиеся, создавали этот тихий серебристый перезвон. Он пропустил так много весен в своей жизни, постоянно находя все новые дела... Но эту упускать был не намерен.
   Ярдах в ста от участка, Линдейл остановился в недоумении, увидев миссис Галлахер, которая, естественно не удостоив владельца салуна ни единым, даже презрительным взглядом, как каравелла проплыла мимо. В самом ее появлении на улице в первый за долгое время по-настоящему солнечный день, не было ничего необычного, странным показалось то, что, миновав Линдейла, она исчезла в дверях офиса маршала. Оглянувшись, Джон увидел еще нескольких человек, спешащих в том же направлении. У кузницы, напротив участка, под навесом была привязана сонная пятнистая лошадка, покрытая войлочной попоной, возле которой суетились несколько горожан, пытаясь заглянуть ей в рот. Недалеко от офиса маршалла, дуя на покрасневшие от мороза пальцы, стояла Эльмира Галлахер, которая, завидев владельца салуна, поджала сухие губы и ожесточенно встряхнула самодельным плакатом: "Смерть убийцам." Джон, проигнорировав ее, прошел мимо, у него были более важные дела, чем перепалка с женщиной, которую не возможно переубедить. "Что Морг ей-то сделал?" - спросил он сам себя и пожал плечами: какая, впрочем, разница. Обернувшись, Линдейл изловчился поймать за рукав Юджина Марсвела, спешившего, по всей видимости, туда же, куда и миссис Галлахер.
   - Куда все идут? - спросил Джон. Марсвел смерил его взглядом, полным презрения, смешанного с некоторой опаской, но желание поделиться новостью взяло верх.
   - Там бандита поймали, - сообщил он важно, будто хвастаясь обладанием эксклюзивной информации, - Того, который с Черрингтоном дружбу водил. Давно пора было с ними со всеми разобраться. Маршалл наш молодец, герой просто! Он когда бандита этого брал, ранение получил, представляете? Я давно говорил, что пора с преступностью в нашем городе покончить раз и навсегда! Я за нашего маршалла опять голосовать буду на следующих выборах! А сейчас вот иду поглядеть на стрелка за решеткой, пока не вздернули. Почти доказано уже, что этот мерзавец Оуэна убил, когда тот к брату своему ехал: на дороге подстерег, представляете? Говорят, это Джуннайт беднягу заставил те листовки писать. А Майкла О'Руни он у всех на глазах... И Мертона с Уилберном тоже. И лавку Джуннайт спалил, видать не поладили они из-за чего-то. Теперь пусть Черрингтон попробует доказать, что ее муж был честным человеком! Да она сама, говорят, опять на сносях, уж не от того ли парня, а?..
   Кулак Линдейла врезался в лицо лавочника и тот кувырком полетел в снег.
   - Чтобы я ни слова про Черрингтон больше не слышал. - произнес Джон, цедя слова сквозь зубы. Юджин с трудом сел, выплевывая кровь.
   - Одного вы поля ягоды... - прошипел он, - Дойдет и до тебя очередь...
   Вместо ответа Джонатан подошел, и, толкнув ногой лавочника в снег, придавил сапогом его шею.
   - Кто говорит? - спросил он и немного приподнял ступню. Люди у кузнецы застыли, созерцая эту сцену от начала и до конца в каком-то оцепенении. Никто из них не сделал ни единой попытки вмешаться.
   - Все, все говорят... - задыхаясь, бормотал Юджин, - Я слышал от Нейсмитта, тот от жены, жена от самой миссис Галлахер...
   - Ах, миссис Галлахер... - протянул Джон задумчиво, - А откуда, интересно, у нее такие сведения?
   - О, она знает... - хрипел Юджин, - Ей сам шериф рассказал.
   Джонатан снял ступню с его горла. Люди у кузнецы, с облегчением вздохнув, вернулись к осмотру кобылы.
   - Я с тобой посчитаюсь еще, - шипел лавочник, - вот увидишь.
   Джонатан глядел на этого надутого спесью субъекта и думал, что слишком много знает об этих людях, чтобы уважать их, и тем более, чтобы их бояться.
   - Только свой поганый рот раскрой, - холодно сказал он, - и все узнают, как ты в мой салун с черного хода заползаешь, как темнота настанет, и выползаешь так же, чтобы соседи не видели. Жена твоя первой узнает, уж поверь. Я ей лично скажу и предоставлю доказательства. Например, ее фамильное кольцо, которое она потеряла два месяца назад... Ты же Лу точно такое же в то самое время подарил.
   - Я с тобой посчитаюсь, - зло бросил Юджин и, с трудом поднявшись, пошел прочь. Джон приложил руку к глазам. "Какая мерзость, - думал он, - Зачем ему жена... Ему на нее наплевать... Только чтобы все как у других?.. Другие, впрочем, не лучше. Все скрываются друг от друга, и растет клубок глупых тайн... Тоже мне, интриганы. И никто никому на помощь не придет... Как те у конюшни, стоять будут, да тупо таращиться."
   - Эй, Джон!
   Линдейл открыл глаза и увидел маршалла, вышедшего из дверей участка и спешащего к нему. Джонатан ждал, пока он приблизится и заговорит первым.
   - Хорошо, что пришел, - сказал маршалл, отдышавшись, - Как раз вас ждем, чтобы назначить судью и присяжных.
   - А кто говорил, что будет суд? - спросил Джон достаточно резко. Маршалл на секунду смутился, потом скороговоркой произнес:
   - Ну, как же без этого-то... Люди не поймут... Надо приличия соблюдать. Собрать суд присяжных, из нужных людей, разумеется... Я таких знаю, если надо...
   - По-моему, люди уже достаточно подготовлены. - усмехнулся Линдейл, - Впрочем, как хотите... Слышал, вы были ранены?
   Маршалл слегка покраснел.
   - Ну, - сказал он, запнувшись, - да... Вроде того.
   - Покажите, - велел Джон.
   - Здесь? - глаза маршалла воровато забегали, - Сейчас?
   - Я настаиваю, - Линдейл изобразил на лице улыбку, - Если рана тяжелая, я оплачу ваше лечение у врача в Денвере.
   - Не стоит беспокоиться, - изворачивался маршалл, - Это так, царапина.
   Что-то здесь было явно не чисто, если он отказывался от денег; подозрения Джона усилились.
   - Не стоит стесняться боевых ранений, друг мой. - вкрадчиво настаивал Линдейл, и маршалл, поняв что ему не отвертеться, нехотя расстегнул куртку, осторожно вытащил на свет замотанную окровавленным бинтом руку, и тут же хотел сунуть ее обратно, когда Джон поймал его ладонь.
   - Постой, - воскликнул он, - Такое обилие крови могло вытечь только из серьезной раны, надо обязательно поглядеть, что там. Вдруг заражение? Я, вообще-то, сам по образованию врач.
   - Я рану обработал, - с отчаяньем в глазах маршалл пытался вывернуть запястье из цепких пальцев, сомкнувшихся на его руке мертвой хваткой. - В конце - концов, мне холодно!
   - Ветра нет, не простудишься. - огрызнулся Линдейл, разматывая тройной слой бинтов, который, как оказалось, действительно скрывал глубокий рваный шрам, нанесенный острым предметом, не совместимый, однако, с количеством якобы вытекшей из него крови, так как ни одна из важных вен и артерий не была задета.
   - Да... - протянул Джонатан ехидно, отпуская запястье маршалла, который поспешно замотал бинты, надел куртку и принялся застегивать ее трясущимися пальцами. - Рана, я вижу, и впрямь смертельная...
   Маршалл тревожно сглотнул, его взгляд упорно не желал встречаться с глазами Линдейла, который произнес, после минутного раздумья:
   - Не знал, что Оуэн в редакции вилы держит, ведь там, я правильно понял, Моргана арестовали?
   Маршалл рефлекторно кивнул, чувствуя, как его рот превращается в пустыню Мохаве.
   - Так вот, - продолжал Линдейл, - Не будь я уверен в вашей кристальной честности, я бы предположил, что вы...
   Аккуратным и почти незаметным для глаза движением он выудил из волос собеседника соломинку.
   - ...Что вы, скажем так, не слишком аккуратно с вилами обращаетесь. Быть может, просто не заметили их в сене, когда за припрятанной бутылкой ржаного полезли...
   Маршалл залился краской, побагровела даже его шея. Накануне он действительно полез на сеновал за бутылкой и так напился там, что, спускаясь, не удержал равновесие и со всего маху налетел на прислоненные к перегородке вилы...
   - Впрочем, - голос Линдейла звучал ободряюще, - я рад, что это действительно просто царапина, как вы и говорили, не угрожающая жизни одного из самых преданных мне людей. В какой-то степени мне понятно, что двигало вами: что ж, в этом вы, пожалуй, могли бы сравниться с Генрихом пятым... Вот только путь для этого выбрали не совсем достойный. А выздоровлению вашему непременно поспособствует бесплатный стакан вашего любимого ржаного, который вы получите сразу же после того, как мы закончим дела здесь.
   На этот раз маршалл покраснел, расплывшись в улыбке от удовольствия и гордости, от сознания того, что единственный повелитель города, Сван-Вэлли и "Ленивой М" удостоил его похвалы, назвав самым преданным человеком.
   "Как же они все-таки похожи на собак..." - не без отвращения подумал Линдейл. Мгновенно сменив улыбку на выражение крайней озабоченности, он сказал командирским тоном:
   - Ладно, к делу... А это что?
   Он кивнул в сторону кобылы. Маршалл пожал плечами.
   - Если того стрелка вздернут, лошадь его с молотка пойдет, так что я подумал: пусть люди приценятся... Если вы, конечно, хотите ее себе оставить... - спохватился он, - Я сейчас же прикажу увести...
   - Оставь как есть, - прервал его Линдейл и, подмигнув, добавил - Мне нужно переговорить с тобой с глазу на глаз.
   - Когда угодно! - в зрачках маршалла снова появилось то подобострастное выражение, которое так ненавидел Джон.
   - Я хотел бы, - четко и жестко проговорил вполголоса Линдейл, бросив быстрый взгляд вокруг и убедившись, что поблизости нет никого, кто мог бы услышать их разговор. - чтобы вы предупредили своих людей не стрелять в эту пятнистую кобылу, что бы ни случилось. Вы меня понимаете?
   - Так точно! - сказал маршалл. - Понял, сэр!
   - Нет, вы уверены, что поняли меня правильно? - пристально глядя ему в глаза, спросил Джон. - Ни при каких обстоятельствах. Скажем, если нападут команчи и попытаются ее угнать, или если мистер Джуннайт попытается бежать или даже сбежит, лошадь не должна получить ни царапины.
   - Да бросьте вы, сэр, - засмеялся маршалл, - Как он сбежит-то? От моих ребят?! Из моей тюрьмы?... Скорее уж команчи... Ох, как насмешили!.. Которых отродясь в наших горах не было! Как сбежит-то, я вас спрашиваю? Нет, сэр, никогда не сбежит! Клянусь...
   - Вы слишком много себе позволяете, - оборвал его Джон, нахмурившись. Маршалл мгновенно заткнулся, зажав рот ладонью. "Райли, Райли, - мучительно думал владелец салуна, - Как же мне тебя не хватает..." Но в слух он сказал совсем другое, пытаясь по возможности скрыть раздражение.
   - Но если все-таки сбежит? - настаивал Линдейл, поражаясь тупости маршалла, - Можете вы, лично вы, поручиться головой и своей должностью, что, стреляя в него, ваши люди не попадут в лошадь?
   "Райли... Ну почему ты уехал именно сейчас... Ты, который всегда понимал все с полуслова, а иногда выполнял обязанности вовсе без инструкций, просто исходя из какого-то феноменального чувствования ситуации..."
   - Ну... - последние слова Джонатана смутили маршалла, - Не знаю... Если вы так вопросы ставите... Пожалуй, если это все-таки случиться, снять его и совсем не задеть кобылу будет сложно... Но мы будем стараться...
   - Мне нужен точный ответ. Лошадь не пострадает? - Линдейл нахмурился и сплюнул в снег. - Да, или нет?
   - Так точно, сэр! - от испуга маршалл отдал честь и повернулся, чтобы уходить, но Линдейл удержал его.
   - Кстати, о холостых патронах... - внезапно сменил тему хозяин салуна, - Очень хорошая штука...
   - Безусловно так, сэр! - поспешил подтвердить маршалл.
   - Например, - раздраженно дернув плечом, продолжал Линдейл, - когда собирается расстрельный взвод... Вы видели, как это бывает? Конечно. Так вот, как вам должно быть известно, часть ружей заряжают холостыми...
   Он умолк и пристально следил за собеседником, очевидно ожидая нужной ответной реакции, но, не увидел ее и спросил:
   - Что, если все ружья будут заряжены холостыми?
   - Приговоренный не умрет. - непонимающе вытаращился вконец запутавшийся маршалл.
   - Точно. - констатировал Джон. - Если кто-то заменит все заряды, у несчастного появиться шанс бежать. Причем заметьте, все во взводе будут уверенны, что выполнили свой долг и, таким образом, их честь не пострадает. Это вполне гуманно по отношению к тем, кто служит верой и правдой, не так ли?
   - Так точно. - отозвался маршалл, тупо моргая.
   - Поразмыслите об этом на досуге, только недолго. А сейчас, исходя из всего вышесказанного, - подвел черту вполне удовлетворенный Джон, - скажите мне твердо и честно, как если бы держали руку на Библии, можете ли гарантировать полную безопасность этой лошади.
   Маршалл торопливо закивал.
   - Ну, слава Богу! - с облегчением вздохнул Джонатан. - Иди, скажи им.
   Он повернулся спиной, давая понять, что разговор окончен. Глядя Джону вслед, маршалл пожал плечами. "Если боссу так нравиться эта лошадка, почему бы и нет... В конце концов у каждого начальника свои капризы и у этого, если разобраться, они не такие уж большие." С этими мыслями представитель закона разогнал потенциальных покупателей из-под навеса, поправил попону на спине лошадки и, пришпилив к мягкому войлоку бумажку с надписью "продано", довольный собой, побежал к своим людям, чтобы поскорее сообщить им о приказе нового босса. Он спешил, потому что хотел еще успеть к разговору Линдейла с Морганом, благо его люди: заместитель и двое предоставленные вчера Макклаханом, не сторожившие заключенного, слонялись тут же, вокруг участка.
  

* * *

  
   Вытянувшись на койке, отвернув побелевшее от острой головной боли лицо к стене и зажимая ладонями уши, Морган в тысячный раз мучительно, до мельчайших подробностей, просматривал план, казавшийся ему безупречным, с трудом прорываясь мыслями сквозь громогласный голос миссис Галлахер. Он спал урывками этой ночью, сильно мешали наручники, натиравшие запястья, да и цепь громыхала при малейшим его движении. Любопытные начали приходить с самого утра, и теперь они плотно заполняли небольшое пространство комнаты, рассчитанной на маршалла и его заместителя, но уходить никто не намеревался. Даже миссис Галлахер, появившейся одной из последних, пришлось протискиваться с трудом сквозь толпу, чтобы достичь решетки и, удовлетворив свое любопытство, вслед за другими леди призвать заключенного раскаяться. Сначала Моргана это забавляло, и он строил страшные рожи, пугая дам, потом от шума заныли висок и затылок, стрелка стало раздражать, что его разглядывают как диковинного смертельно опасного зверя, которого нельзя выпускать на свободу, и он начал грубить, разбавляя обычное хамство такой бранью, которой в этом городе, скорее всего, не слышали никогда и вряд ли еще услышат... Джуннайт говорил первое, что приходило в голову, без тени смущения высмеивая внешность, одежду и действия зрителей, потешаясь над их бессильным бешенством, и через какое-то время вошел во вкус, тем более, где-то глубоко внутри он чувствовал, что говорит чистую правду. Несколько особо чувствительных леди уже готовы были упасть в обморок, а мужчины потрясали кулаками сквозь сдерживавшую их гнев решетку, когда подоспела кавалерия в лице миссис Галлахер, отдувающейся и красной, но готовой к схватке. Пожилая жена последнего мэра после недолгих попыток завести душеспасительную беседу, затянула псалом, незамедлительно подхваченный другими дамами, не обращая внимания на всю ту брань, которую Морган отыскивал в уголках своей памяти. На третьей минуте, когда пронзительная боль в виске стала нестерпимой, стрелок сдался, поняв всю тщетность дальнейшего противостояния, и повалился на койку лицом к стене, зажал уши, пытаясь сосредоточиться на своих мыслях.
   Итак, если они снимут с него наручники и свяжут руки, здесь, в камере, надо постараться оставить зазор между тыльными сторонами запястий, он этому научился, после Канзаса, а если нет - цепь от наручников тоже сойдет, чтобы накинуть кое-кому на горло. А потом... Да кого интересует, что будет потом, какая в конце концов разница... Даже если они в него попадут, даже если прострелят сердце, он доберется до глотки Андена, а если повезет, и удастся вырвать у кого-нибудь револьвер, он не остановиться, как вчера, и, возможно, ему повезет заполучить и Линдейла тоже. Линдейл... Почему-то Моргану было все равно, будет он жить, или нет. Но ведь так не должно быть, он же ненавидел владельца салуна всем сердцем и вдруг все чувства куда-то пропали. Обидно было только то, что ему, в любом случае, вряд ли суждено пережить этот день, а Линдейл еще долгие годы будет стареть, седеть, полнеть, абсолютно не догадываясь о том, что Джуннайт понял слишком поздно. Но вопреки всему, какая-то мысль подспудно все время просачивалась в мозг: "А если все-таки..." Что ж, если все-таки ему снова повезет, он постарается не дать другим отобрать у него свободу. Моргану хотелось верить, что он научился более трезво смотреть на мир и потому сможет лучше ему противостоять. К тому же раз и навсегда, казалось, решился вопрос с ночными призраками: от них просто нельзя избавиться, ни откупиться, ни отделаться другим способом. Он не думал, что такой выход принесет облегчение, но это было так, и появились силы для дальнейшей борьбы, просто не надо было теперь искать легких путей, - их попросту не было.
   В который раз за это утро заскрипела открываемая дверь и Морган, в ярости вскочивший со сжатыми кулаками, чтобы посмотреть, кого там еще несет, чуть не задохнулся от ярости, сев, нет, упав, обратно на койку, когда разглядел за спинами толпящихся у решетки людей только что вошедшего Джонатана Линдейла. Горожане расступились, вернее, отпрянули назад, шум и пение смолкли, и высокая нота взятая одной из пожилых дам, неловко, будто подстреленная птица, повисла в воздухе. Все взгляды обратились к владельцу салуна. В полной тишине, Линдейл прошел пару шагов и холодно отрывисто бросил:
   - Убирайтесь немедленно. Все.
   И что-то было в его, будто окаменевших, чертах лица, не отражавших и тени эмоций, во всей его прямой фигуре в пять с половиной футов, казавшейся шестифутовой, в самом его голосе, что-то такое, что действовало, должно быть, на подсознание, заставляя всех присутствующих (всех, но только не Джуннайта) беспрекословно подчиниться. Один за другим, в полном молчании, любопытные выходили в открытую дверь, не сводя глаз с Джонатана, как кролики с удава, и Морган с яростью чувствовал в этот момент, что горячо благодарен человеку, которого ненавидит. Последней из дверей выплыла миссис Галлахер, остались только двое, сменивших перед рассветом ночную стражу и тогда Линдейл холодно бросил, не поворачивая головы и не меняя безразличного тона:
   - И вы тоже.
   Жестом, не оставлявшим сомнений, к кому обращены эти слова, он велел охранникам убраться и, сразу потеряв к ним интерес, собрался прикрыть дверь, но потом передумал, решив, вероятно, что так будет сложнее подслушать и сделал несколько шагов по направлению к камере.
   "Неужели Анден струсил? - спрашивал себя Морган, следя за его перемещениями, - Неужели, так и не явится сам..." План рушился на глазах, но Морган, закусив губу, решил идти до конца: Линдейл тоже сойдет, а уж если удастся прорваться... "Стоп, - приказал он себе. -Не удастся. Не думай..."
   - Но, сэр! - попытался возразить один из караульных. Они оба удобно устроились за столом маршалла, возле самой печки, и вовсе не хотели вставать, а тем более выходить на холод.
   - Вон, - не повышая тона, повторил Линдейл, будто думая совсем о другом, и они вдруг как-то сжались, не способные противиться силе этого тихого голоса, и, странно согнувшись, Моргану показалось, чуть ли ни на четвереньках, выползли из помещения, не осмелившись даже прикрыть за собой дверь.
   Джонатан Линдейл медленно приближался к решетке, пока не подошел вплотную, его шаги, оставлявшие мокрые следы на досках пола, и будившие слабое, непонятно откуда взявшееся в этой пустоте эхо, смолкли.
   Они глядели друг другу в глаза. Понимали друг друга без слов.
   "Томас Анден... - услышал Линдейл отголосок вчерашней ночи. - Анден..."
   - Не хотел говорить этого... - выдохнул Морган, опускаясь на койку и не глядя Линдейлу в глаза, как будто это признание давалось ему тяжело, - Спасибо.
   - Как все изменилось, неправда ли? - Джонатан глядел на заключенного с неподдельным интересом, склонив голову набок. - Такие милые, приветливые были люди... А между тем, я снова одержал верх, а ты, янки из Канзаса, снова стал тем, чем был - бродягой без близких, без денег, без города. Без корней.
   - А когда было иначе? - пожал плечами Морган, стараясь не дать злости завладеть им раньше времени, ему еще понадобятся силы. - Я бы не сказал, что отношение здешних прекрасных жителей ко мне сильно поменялось. Разве что раньше они побаивались, а теперь готовы расквитаться за собственный страх. Хотят меня вздернуть... теперь.
   Джонатан вынул из кармана две сигары и протянул одну Моргану, тот отрицательно покачал головой и улыбнулся краем рта. Хозяин салуна убрал ее, а другую принялся задумчиво крутить в пальцах, будто и не думал курить.
   - Премного извиняюсь... - в дверях возник маршалл, который тотчас же, бесцеремонно, не испрашивая разрешения, вошел внутрь и направился к решетке.
   - Вот видите, мистер Линдейл, - он щелкнул по прутьям прямо перед носом Моргана, радостно ухмыльнувшись их стальному отклику, - Заключенному отсюда никак не сбежать!
   Он был крайне доволен собой, как заметил Джон, и всячески пытался реабилитироваться в глазах своего нового босса после недавнего конфуза.
   - Конечно, - раздраженно бросил Морган, забыв о том, что не хотел понапрасну выходить из себя. Он сидел на койке, обхватив себя руками, будто все еще пытаясь сдержаться, его опущенные глаза устремлены в одну точку на полу и Джонатан чувствовал его напряжение.
   - Конечно, - повторил стрелок, выплевывая слова. - Конечно... У меня же нет столько денег, сколько у мистера "Клубничное поле". И телохранителей нет, как у местных боссов.
   - А ну, поговори мне еще! - выкрикнул маршалл и, схватив метлу, прислоненную к стене, попытался ткнуть ею в заключенного, но Морган быстро поднялся с койки и отступил вглубь, тихо смеясь.
   - Да... - продолжал он и в его глазах был азарт, - Здесь тебе меня не достать, а вот ты открой эту дверь и посмотрим, чья возьмет!
   Маршалл в ярости ударил по прутьям рукояткой метлы. Джонатан Линдейл отступил на несколько шагов, прислонился к стене и, скрестив на груди руки, наблюдал за этой сценой со слегка заметной усмешкой.
   - У меня-то, - продолжал Морган, - денег явно не достаточно, чтобы подкупить столь доблестного стража порядка, ведь на мелочи он не разменивается. Черт! (он снова натянуто засмеялся) У меня и на посещение салуна с черного хода средств не наберется, а маршалл-то, наверно, больше чем шлюха запросит.
   Маршалл побагровел, тщетно ища слова для достойного ответа, но найти так и не успел.
   - Смотри-ка! - Джонатан Линдейл хлопнул себя по колену и, смеясь, откинулся назад, слегка стукнувшись затылком о стену. - А наш общий друг, оказывается циник.
   Джуннайт и маршалл оторопело поглядели друг на друга, сомневаясь, что могло бы означать это слово. Пришедший первым в себя, Морган решил, что ничего, кроме изощренной латинской ругани от Джона ожидать нельзя и ответил тем же, только по-английски. Вторым нашелся служитель закона, он так и не смог решить, что же это значит, и поэтому ответил так, как считал наиболее приятным для нового хозяина города.
   - Цинизм подразумевает под собой наличие хоть какого-то интеллекта, - важно изрек он, всем своим видам показывая, что какой бы гадостью не был этот цинизм, заключенный не достоин даже его, и в этот момент хозяин салуна увидел, как молниеносно изменились глаза Моргана, их блеск, сам их цвет. Стрелок еще отступил от решетки и сплюнул на пол, очевидно, обдумывая ответ, или просто стараясь сдержаться, но потом вдруг решительно поднял голову, тихо смеясь. Было заметно, что хохот этот больше всего раздражал маршалла.
   - Да, конечно, - смеясь, говорил Морган, шагая взад вперед вдоль решетки, скользившей тенью по его лицу. - Что, реб, пришел поглядеть на тупого канзасца в клетке, как они все?!
   Стрелок выбросил руку сквозь решетку, вперед, в сторону двери на мгновение замерев, потом продолжал движение. Ему уже было все равно, он был зол, и впервые говорил в лицо победителю то, что думал с самого начала.
   - Да, конечно! Зато сам умен!.. Только почему, если так, сидишь тут, в этом захолустном городишке, в своем бардаке в обнимку со стариной Эйбом, да пускаешь слезу над обломками вашей драгоценной хлопковой империи!.. А не отдыхаешь в банке, на миллионах долларов золотом и не купаешься в "зеленых спинках"!
   Он развел руками и хмыкнул. В его глазах плясали дьявольские огоньки, щеки горели. Они оба дышали в одном ритме, оба читали мысли друг друга и чувствовали одинаково, а потому знали без всяких сомнений и недомолвок, кому предназначались эти слова.
   Джонатан Линдейл понял все, глядя в эти бешеные глаза; он сместился немного в сторону, его взгляд обшаривал камеру, пока не уткнулся в сломанную доску почти под самой кроватью, потом метнулся к изуродованным рукам заключенного, отметив кровь, запекшуюся под ногтем большого пальца правой. Это был вызов, новый вызов хозяину салуна, перчатка, брошенная судьбой, которую он уже поднял из простого азарта. "Он боец... - с уважением думал Джон, - Он сражается до конца, черт возьми... Будь на его месте кто-нибудь другой, я бы просто сказал, и он бы бросился мне руки целовать, но этот... Как сложно... Но я попробую. Я должен. Все равно попробую, а там... да будет воля Твоя..."
   Он невольно смягчил свой тон.
   - Пора заканчивать все это...
   - Надеяться не запрещается! - прервал его Морган.
   - Утихомирь его. - велел Джонатан маршаллу жестко. - Только без рукоприкладства. Сам заварил кашу, сам и расхлебывай.
   Закусив губу, представитель закона пару раз двинул метлой по прутьям, даже сделал попытку сунуть ее внутрь, но мгновенно выдернул, когда заключенный попытался перехватить древко.
   - Что ты мне сделаешь теперь? Повесишь, да? - издевался Морган.
   Отвернувшись к ним спиной, все еще задумчиво перекатывая в пальцах сигару, Джонатан Линдейл слушал их перебранку, думая о том, где сейчас находятся вооруженные охранники, слоняющиеся снаружи.
   Наконец, истощив словарный запас и слегка охрипнув, противники затихли, и тогда прозвучал усталый голос человека, державшегося в стороне:
   - Уходи.
   Тот, к кому были обращены эти слова, беззвучно ретировался. Он сделал попытку закрыть дверь, но Джонатан жестом остановил его.
   - Не надо.
   - Слушаюсь, - торопливо, заискивающе кивнул представитель закона. - Как насчет партии в покер сегодня вечером?
   - Вы уже, кажется, спрашивали. - ответил Джон.
   - Да, да, конечно... помню. - маршалл кивнул еще раз и исчез.
   Линдейл повернулся к Моргану. "Подойди только поближе, думал стрелок, - подойди, чертов реб... А там, если повезет..."
   Если удастся, если...
   Яркое, но холодное зимнее солнце выбросило неподвижный медовый прямоугольник на дощатый пол, Морган видел сверкающий снег и серые фальшивые фасады домов, а над ними - неприступные горы, стоящие тут с начала времен, дикая, никому не принадлежащая, а может и не исследованная земля, территория свободы, а выше - только глубокий небесный свод... А еще он заметил свою пятнистую мохнатую лошадку, дремлющую под теплой попоной, поджав одну ногу, иногда она переступала и встряхивала головой, но глаза все время сонно прикрывали веки, а из ноздрей вырывался пар. Сердце Моргана болезненно сжалось и заколотилось, разгоняя по венам кровь, повышая температуру и учащая дыхание, как у готового к рывку спринтера, он уже видел, как вырывается из темного угла, бежит туда, к свету, как ночной мотылек, которому все равно, что яркое пятно таит в себе опасность, неминуемую гибель, вечную тьму, кидается к кобыле, хватает ее под уздцы и закидывает себя в седло, ибо что такое пули и боль по сравнению с ощущением свободы, хоть на секунды опьянившие его, с восторгом оттого, что он все же обманул их всех...
   - Какого черта, - сказал Джуннайт, усилием воли подавляя в голосе предательскую дрожь. - Закрой дверь.
   Проигнорировав эти слова, Линдейл уселся на край стола; на его губах играла легкая высокомерная усмешка, пока он разглядывал противника, как хищника в зверинце, но, в отличие от других, с некоторой долей уважения, которую не мог при всем желании скрыть.
   - Это была хорошая игра, - сказал Джонатан наконец, чиркнув спичкой о стол и глядя на прозрачный огненный лепесток - И не столь важно, кто победил, главное - сохранить лицо.
   Он закурил.
   - Можешь считать меня тупым, реб, - холодно ответил Морган, - но все же это избитые слова и не ты их придумал, это-то я знаю точно. К тому же наша игра еще не закончена. Мне нужен Анден. И нужен ты.
   Анден... Томас Анден...
   Сверкающий в дверном проеме снег, далекие горы... Он бежит к лошади, каждый шаг - в унисон ударам сердца... Они не попадут сразу, не смогут убить его первым выстрелом, если он будет достаточно быстр и у него будет время, чтобы почувствовать...
   Линдейл увидел это в его глазах.
   - Анден? - переспросил он, - Ты имеешь в виду Макклахана?
   Морган кивнул:
   - Макклахан... и ты.
   Его взгляд был устремлен вдаль, поверх плеча Линдейла. Он сам был нацелен, как пойнтер, нет, он уже был там, на тропе и его надо было вернуть в реальность во чтоб это ни стало.
   - Кстати, Макклахан мог бы сделать отличную карьеру в армии, - заметил Линдейл, и увидел, как Морган стиснул зубы от ярости.
   - И чего же не сделал? - процедил парень, и сам ответил, не дожидаясь, пока это сделает Джон, - Трус он был, на передовую не желал лезть и в тылу отсиживался, да на пленных свою злость от сознания ущербности срывал.
   - По здоровью не подошел, вот и не взяли его, - огрызнулся Джон, - как он ни рвался. Хотя, - добавил хозяин салуна тише, - его очень угнетало, что в тылу оставили, янки стеречь.
   - А мне-то какое дело? - спросил озадаченно Морган. - Пытаешься оправдать его, только потому, что он на твоей стороне был?
   - Да я, собственно, просто так рассказал. Только вот Макклахана тебе не достать, - спокойно сообщил Джонатан, затягиваясь, и не понятно было, чем он более удовлетворен, новостями, или сигарой, - Он мертв.
   - Мертв? - сорвавшись с места, Морган грудью налетел на решетку, вцепившись в прутья, загремев о них натянувшейся цепью; мертвая луна в глазах Джека призраком снова возникла перед его внутренним взором, заслонив снежный блеск в проеме двери. Овладев собой, он пристально поглядел снизу вверх в холодные зрачки собеседника и увидел, что это не ложь, не насмешка.
   - Значит, мертв... - полувопросительно сказал парень, проведя по лицу левой ладонью, правая все еще сжимает железо, не в силах поверить, что этот вездесущий демон, дьявол, украл у него месть, последнее, ради чего стоило дышать эту длинную ночь. - Как?..
   "Выстрелил в спину... или лицом к лицу? - думал Морган, - Как?.. Хотел бы там быть... мне надо было там быть..."
   - Не одному тебе он перешел дорогу, - Линдейл с кривой усмешкой похлопал по рукоятке сорок четвертого, заменившего сегодня обычный рут-и-маклахан, в его глазах светилось нечто, что стрелок счел за высокомерное презрение, не разглядев обыкновенной радости игрока, сорвавшего банк. "Все-таки я угадал, я правильно вспомнил... Томас Анден... Анден, ну конечно!"
   - Как? - повторил Морган сдавленным голосом. Он мечтал, надеялся, ждал, что Линдейл приблизиться к решетке настолько, что он сможет, выбросив руку вперед, дотянуться до его горла...
   - Поздравь меня, - хозяин салуна закинул ногу на ногу всем своим видом показывая, что не собирается вставать, - теперь я - единственный хозяин тут, в городе и его окрестностях, даже маршалл передо мной заискивает.
   Морган глядел на него с немым вопросом, застывшим на лице и Джонатан добавил:
   - Я же говорил, что всегда на стороне победителя.
   Медленно разжав побелевшие пальцы, стиснувшие прутья, Морган пристально глядел в глаза Линдейла.
   - Не понимаю... - негромко произнес он, опуская руки, - Вот черт, может, я и вправду тупой. Макклахан... Уилберн... они оба мертвы. Я догадывался, что ты, реб, поддерживаешь "Ленивую М", я даже мог понять почему, после того, как Чет рассказал мне, что это ранчо было здесь задолго до того, как пришли эти, из Сван-вэлли, но...
   - Все просто, - Линдейл вытащил сигару изо рта и выпустил струю едкого дыма из угла губ, - "Ленивая М" была до поселенцев, а я - до "Ленивой М".
   Глаза Моргана скользнули вниз, уходя от взгляда победителя.
   - Я рад, что он мертв. - жестко бросил он, помимо воли поднимая голову. - В Анденсонвилле умерло много хороших людей.
   "Мои друзья, больше, чем друзья..." - сказали его глаза. Смакуя сигару, Линдейл немного откинулся назад, в его голосе звучала грусть:
   - У людей всегда найдутся причины, чтобы пристрелить друг друга, но в одном я согласен с тобой, такого мерзавца надо было вздернуть, какой бы мундир он не носил...
   Он замолчал, прикрыв глаза и не торопясь, с наслаждением затягиваясь, но в углах его рта залегли глубокие складки. В его голове засела фотография, тот старый дагерротип, сжатый в мертвой руке Макклахана и недописанное письмо, объяснявшее многое, если не все, которое могло быть отправлено только в камин, ибо получатели были слишком далеко; он должен был кому-нибудь рассказать...
   - Я думаю, тебе не безынтересно будет узнать, - медленно проговорил он. - У Томаса Андена на Востоке была семья: жена и две дочери. Ее родители не хотели отпускать ее в глушь, поэтому, пожив какое-то время на Востоке, он вернулся на приносившее доход ранчо и провел там два года, пытаясь все обустроить наилучшим образом.
   Морган ждал, сам не зная чего, но в предчувствии чего-то ужасного его сердце подолгу замирало после каждого тяжелого удара, в такт тихому голосу Линдейла, как булыжники ронявшим слова в пустоту.
   - Ты знаешь, как долго сюда идут новости, а тогда почты не было - только слухи, передаваемые проезжими, даже люди из Пони-Экспресс не заглядывали. Анден узнал о начале войны в ноябре шестьдесят первого и сразу помчался к ним, чтобы увести как можно дальше, несколько месяцев пути... - Голос Линдейла иссяк, сверкнув глазами, он набрал в легкие воздуха и продолжал неестественно-металлическим тоном: - Он опоздал всего на несколько часов, успел как раз к похоронам.
   - Что?.. - выдохнул Морган.
   - Бомба... - почти беззвучно шевельнул губами Джон.
   - Кто-нибудь...
   - Нет.
   - В дом?
   Джонатан кивнул. Он видел забрызганное кровью и чернилами письмо, нежное, полное любви послание, обращенное к тем, кого не вернуть.
   - Возможно, он даже видел издалека, когда подъезжал.
   - Случайно?... - голос звучал хрипло, будто чужой.
   Линдейл пожал, или, скорее раздраженно дернул плечом:
   - Почем я знаю...
   Зрачки Моргана на мгновение расширились, будто от внезапного удара по лицу, кровь отхлынула от впалых, заросших щетиной щек, оставив мертвенную бледность.
   - Какое мне до этого дело, - зло бросил он и резко и отвернулся, опершись сжатым до побеления кулаком на прутья решетки, ожесточенно загремев по ним цепью. Голос его звучал глухо, будто из могилы. Да, конечно, была война... Случается... Все случается... но... Остатки черно-белого мира растаяли, обнажив непонятную реальность, где не существовало верных решений...
   Через мгновение Морган полностью овладел собой. Только дыхание, с шумом вырывавшееся из груди, да расширенные зрачки выдавали его потрясение.
   - Впрочем, это неважно. - не без удовлетворения бросил Линдейл. Неспешно, собрав со стола карты, брошенные охраной, он принялся медленно тасовать их.
   - Не важно... - эхом отозвался Морган, - Ничто не важно, кроме свободы.
   Это слово сорвалось с его губ случайно, помимо воли, проклятые мысли, крутившиеся в воспаленном мозгу всю ночь, все же нашли выход.
   - Свобода? - переспросил Линдейл, задумавшись на мгновение, его пальцы прекратили движение, - Пожалуй, ты прав.
   Морган кивнул; его глаза сверкнули бесшабашным азартом, с оттенком сумасшествия.
   - Я думал об этом всю ночь, - сказал он, - Тебе не удержать меня, я выберусь отсюда, или...
   Морган снова глядел на лошадку и на сверкающие ледяные склоны гор, он был уже там, он мчался, взметая тучи снега, среди тысячелетних сосен, чьи шершавые стволы, казалось, таили в своей золотистой глубине тепло солнца, накопленное там за долгое лето.
   - А что ты будешь делать с ней? - резкий голос Линдейла вернул Моргана обратно, втащил в полумрак участка за железные прутья. Перехватив его взгляд, Джонатан усмехнулся, снова на секунду прекратив тасовать карты и постучав пальцем по виску.
   - Свобода, она не где-то далеко, за горами, она вот тут. Всегда.
   Он был прав, и Морган знал это лучше, чем что-либо вообще в этом мире, но опять в его душе поднялась глухая стена раздражения.
   - Ты пришел мне нотации читать? - сквозь зубы прошипел Джуннайт, - Давай мне револьвер, реб, и покончим с этим прямо сейчас, или убирайся.
   Линдейл проигнорировал эту вспышку.
   - Ты знаешь, - сказал он, и, держа колоду в правой руке, левой потушил окурок о полированную крышку стола. - Странные бывают люди... Вот, к примеру, миссис Черрингтон (он позволил себе улыбнуться) Является ко мне сегодня утром, и что ты думаешь? Выдвигает ультиматум. Мне. Абсолютно сознавая, что я теперь здесь закон. Так мне и заявляет: "...поскольку вы есть босс..." Хочет скотоводством заняться. Я отдал ей ранчо О'Руни, пусть попробует, чем черт не шутит. Сложно предположить, но в этой женщине действительно есть какая-то скрытая, несгибаемая сила... К тому же я никогда не мог отказать леди, у которой рука в сумке рукоятку револьвера сжимает. Так она скоро трубку курить начнет, как моя индейская бабка...
   - Думаешь, она могла бы... - начал Морган и в голосе его сквозило сомнение.
   - Не думаю. Нет... Не знаю. - Джон почесал картой подбородок. - И что будет с ней дальше... Не думал, что у нее хватит сил чтобы выжить сейчас... Ты знаешь, Морг, по-моему перенесенная боль закалила ее и сделала по-настоящему свободной. Другие, большинство даже, из тех, кого я знал в своей жизни, и не только здесь, побоялись бы порвать со всеми, отстаивая право мужа на честное имя. Говорить то, что думаешь на самом деле вслух, пусть это идет вразрез со всеобщим мнением, - это тоже свобода.
   Так не могло быть. Этот человек давно знал то, до чего с таким трудом додумался Морган прошлой ночью. Стрелок снова смотрел на лошадку: вот он бежит вперед, бежит так быстро, что ни одна пуля его не догонит...
   - Свобода дорого стоит, - пробился к нему снова голос Линдейла, - общество не любит свободных людей, а зачастую даже не терпит. Миссис Черрингтон тому пример. Нужно иметь мужество и немалое, чтобы просто быть свободным. Да, кстати, не все так просто, как тебе может показаться, когда ты с таким вожделением смотришь туда, на дальние горы... Свобода имеет одно нехорошее свойство: она теряет ценность, если кто-то дает ее просто так. Она может быть завоевана только в сражениях, ценой крови, тогда человек начинает понимать, какой это дар...
   В его немного издевательском тоне звучал намек и одновременно вопрос, и Морган, мгновенно насторожившись, решил уточнить:
   - Что ты имеешь в виду, реб?
   Вопрос прозвучал несколько агрессивно, но Джуннайту уже осточертел этот разговор через решетку, и он перестал контролировать свою ярость.
   - Специально для тупых канзасцев, - зло парировал Линдейл, на мгновение утратив над собой контроль. - Кто-то однажды заявился ко мне, требуя реванш, помниться? Неужели кто-то испугался?
   На мгновение Морган закрыл глаза, чувствуя себя так, как если бы его ударили перчаткой по щеке, ощущая боль не только моральную, но даже физическую, и стиснул зубы, удерживая клокотавший внутри яд.
   "Спокойно, - сказал он сам себе, - Не дай ему играть на твоих слабостях."
   Открыв глаза, Морган снова увидел дверной проем, будто выход из темного узкого тоннеля, который безуспешно искал все эти годы. Возможно, теперь, когда он знает, что сможет ужиться со своими демонами, приручить и усмирить их, ему будет легче, если... Опять это проклятое "если" Предложение Линдейла было хорошим шансом, и Морган знал, что постарается победить, сделает все, что будет в его силах и даже больше, несмотря на боль от ран. Джон хромает, это тоже неплохо... Никаких иллюзий, однако, не было: в глубине разума Моргана было похоронено знание того, что он не успеет добежать до своей лошадки. Победит он, или нет, ему не дадут уйти. Охранники, слоняющиеся снаружи, позаботятся об этом, но Линдейл был прав - это не больше, чем просто игра, и азарт растянул в опасной улыбке губы Джуннайта, зажег его глаза.
   - Реванш, сказал он, - Прекрасно.
   Линдейл разделил колоду пополам и с треском вставил одну половину в другую, его сосредоточенный взгляд был устремлен на карты. Он перемешал их, развернул веером на столе, потом снова собрал и поднял голову, будто решил для себя какой-то сложный вопрос.
   - Я думаю, - сказал владелец салуна, утрируя свой южный акцент, - Что мы поиграем еще немного.
   Его пальцы, терзающие карты, мгновенно ускорились так, что уследить за их стремительными движениями, Морган был не в силах.
   - Вот колода.
   Линдейл пересыпал карты из одной ладони в другую и опустил руки так, что Джуннайт не мог их видеть за его коленом и краем стола, впрочем, это обстоятельство волновало стрелка в самую последнюю очередь.
   - Ты вытащишь из нее одну карту. - хозяин салуна говорил небрежно, будто приказывая слуге принести завтрак. - Только одну. Если окажется, что это, скажем... десятка... любой масти, да... Что ж, тогда у тебя будет шанс.
   Он передернул плечами, и снова подняв колоду на уровень груди, принялся мешать ее с прежней скоростью.
   - А если нет... - Линдейл пожал плечами, - Значит, не повезло.
   Он резко щелкнул картами.
   - Черт с тобой, - бросил Морган. "Четыре десятки в колоде, - думал он, - Четыре... Вероятность, значит..."
   - Это значит "да"? - уточнил Линдейл, и Морган услышал в его голосе насмешку, но помимо воли кивнул и на мгновение закрыл глаза.
   "Четыре десятки... Я вытащу, мне должно повезти, если только... Если..." Парень изумился, что за помрачение на него нашло, если он всерьез подумал... Страшное сомнение, призрак минувшей ночи сидело в голове Моргана.
   - Давай, - сказал он решительно, открывая глаза. "Подойди только к решетке поближе и я..." Взгляд стрелка предательски устремился на револьвер на бедре врага, и Джонатан, перехватив его, протянул колоду не вставая с места, через стол, почти лежа грудной клеткой на его крышке, развернув карты веером, рубашкой к заключенному.
   - Я твои шулерские приемы насквозь вижу, чертов реб. - отрывисто бросил Морган. Кровь отлила от лица Линдейла, такого оскорбления не потерпел бы никто. Он рванул из кобуры револьвер левой рукой, и направил дуло Джуннайту в лоб.
   - Пять, - сказал Джон четко, а через секунду - четыре.
   - И что ты сделаешь, реб? - в голосе Моргана было торжество, - Пристрелишь?
   - Нет, - внезапно передумал Линдейл и отложил револьвер на стол. Джуннайт насторожился.
   - Я просто скажу, что ты трус, как все синебрюхие. Боишься даже попытаться. - Джонатан выговорил последнее слово очень отчетливо, абсолютно без акцента. Призрение, звучавшее в его тоне, обожгло Моргана. Линдейл говорил совсем тихо, но для слуха стрелка его слова были громче трубного гласа.
   - Не ори на меня, чертов реб! - выкрикнул Джуннайт. - Заткнись... и будь проклят!
   Весь белый, вцепившись левой рукой в прут, высунув другую сквозь решетку, насколько позволяла цепь, трясущимися от бешенства пальцами, Морган выдернул из череды одинаковых, тонких прямоугольных картонок, одну, первую попавшуюся, и швырнул противнику в лицо.
   - Прекрасно, - прокомментировал Линдейл, хладнокровие вернулось к нему, он бросил колоду в плевательницу и, нагнувшись, поднял двумя пальцами с пола карту. Ту самую. Поглядел на нее, кивнул, и развернул лицевой стороной к Моргану.
   - Десять пик. - его холодный металлический голос подтвердил то, во что Джуннайт не мог поверить, даже имея доказательство перед глазами, - Браво.
   Стрелок, потрясенный до глубины души, подозрительно поглядел на карту, но Джон видел, как он цепляется за решетку, чтобы не упасть.
   - Ты поганый лжец, если меня обманываешь. - наконец сумел выговорить Морган. Джонатан Линдейл рассмеялся.
   - Мне нравится твоя ярость. Ты выиграл, я проиграл. Все честно.
   Не покидая своего места, он открыл ящик стола и, порывшись в нем, достал ключ от наручников.
   - Давай руки, - в голосе Джона Моргану почудилась благодушная усталость, и он мгновенно заподозрил подвох, но все же протянул вперед, насколько это было возможно, все еще трясущуюся от затаенной ярости, сжатую в побелевший кулак руку. Улыбаясь краем рта, Линдейл снова перегнулся через стол, как когда давал тянуть карту, приблизившись ровно настолько, насколько нужно, ни дюймом дальше, и, немного повозившись, открыл замок. Морган стряхнул браслет резким движением и, нетерпеливо отдернув руку, протянул врагу второе запястье. "Что за новую игру затеял этот мерзавец?" - думал он и не находил ответа. Тем временем Линдейл освободил его окончательно, и наручники с грохотом упали на пол. Растирая онемевшие за ночь, ободранные и только что освобожденные запястья, стрелок вопросительно и недоверчиво глядел на человека снаружи, ожидая продолжения и опасаясь подвоха.
   Спрыгнув со стола, Джонатан снял с гвоздя, вбитого в стену, связку ключей и, отыскав нужный, вставил его в замочную скважину.
   Странная, невероятная мысль, рожденная болезненной подозрительностью, возникла в мозгу заключенного, и он спросил:
   - Эй, Линдейл, почему ты делаешь это?
   Подняв голову, Линдейл устало взглянул в глаза Моргану, его рука с ключом замерла; на мгновение ему снова показалось, что он стоит у себя в комнатке за баром, перед зеркалом...
   - Мы, люди сорок девятого[21.], - медленно проговорил Джонатан, будто собираясь с мыслями, - должны держаться друг друга, нас и так немного осталось...
   Он не мог объяснить иначе, Морган не понял бы его.
   Ключ медленно повернулся в замке, дверь завыла на ржавых петлях, и открылась; долгое, как вечность мгновение, Джуннайт стоял, оцепенев, глядя на сонно прикрывшую глаза кобылу на другой стороне улицы, а потом рванулся вперед.
   Линдейл, швырнув ключи на пол камеры сквозь решетку, преградил ему путь, и Морган мгновенно поддел носком сапога стоящий поблизости стул, опрокинув его под ноги врагу. Джон замешкался, отпихивая мебель в сторону, а стрелок отпрыгнул назад, пригнувшись, словно хищник и приготовившись к схватке. Боли он не чувствовал, в голове была одна только мысль: "У него ранена нога... больная нога..." Усилием воли Джуннайт оттеснил в глубину памяти сверкающие горы под вечном сводом небес, весь мир сосредоточился в глазах противника и когда Линдейл попытался провести молниеносный хук слева, его зрачки сказали об этом, неуловимо изменившись. Морган успел увернуться и ответить, резко выбросив вперед сжатый кулак. Джонатан отшатнулся, будто кобра, и сразу же врезал ребром ладони парню в поясницу, отчего внутри него проснулась рвущаяся наружу боль, заглушенное наркотиком ярости.
   Потеряв дыхание, Морган отскочил в сторону и пропустил еще пару ударов в область груди. "Нога... Помни о его ноге..." Парень упал спиной на решетку и резко распрямил колено, целясь каблуком в раненное бедро, но Джонатан Линдейл и сам был в курсе, что у него больная нога и был на стороже. Схватив парня за ступню, он резким движением швырнул его на пол. Морган упал, но мгновенно вскочил, вскинув на уровень груди сжатые в кулаки руки. Он провел серию успешных ударов, отбил пару контратак, но и сам пропустил внушительный пинок под ребра в область сердца Раненый палец стрелка лежащий поверх сжатого кулака пульсировал тупой болью, усугублявшейся с каждым удачным ударом его обладателя, тоже было и с пробитой вчера рукой.
   Уклонившись от стремительного, как бросок змеи прямого правой в голову шагом влево, стрелок ответил встречным прямым левой, но промахнулся. Он принялся приплясывать вокруг Джонатана и увидел, как ужесточилась линия рта владельца салуна и во взгляде появилась ярость, когда Линдейл, прыгая на одной ноге, был вынужден снова и снова оборачиваться, отвечая на атаки.
   "И я еще его вполсилы бью," - думал хозяин салуна, чувствуя, как начинает болеть рана.
   - Что, не нравиться? - позволил себе съехидничать, пытаясь скрыть собственный испуг, Морган, перед глазами которого вдруг стали расцветать и лопаться темные и радужные круги, а дыхание никак не желало восстанавливаться. "Слабое место... Ладно, не нога... Но должно же у него быть слабое место..."
   Он яростно пошел в атаку, осыпая противника градом боковых ударов в корпус попеременно с обеих рук, Джон отразил большинство, отбив, или прикрывшись локтями, но некоторые все же пропустил и его дыхание, как с удовлетворением заметил Джуннайт, стало тяжелым.
   Линдейл снова выбросил вперед прямую правую со скоростью пушечного ядра, Морган поднырнул под нее, и напоролся на жесткий апперкот левой, поразивший солнечное сплетение. Стрелок оказался на полу, задыхаясь, но нашел силы подняться. Линдейл ждал в боевой боксерской стойке, ожидая, пока он выпрямится.
   - Ну, ну! - поддразнил его хозяин салуна. - Бить по нормальному можешь?
   Прямой левой в голову не заставил себя ждать, Линдейл отпрыгнул, мгновенно ответив боковым правой в корпус, лишь инстинктивно Моргану удалось его отбить, но Джон продолжал наступать.
   - Или ты, может быть, считаешь, - говорил Линдейл, не теряя дыхания, - что сможешь меня схватить, приставить револьвер к голове и добраться до лошади, прикрывшись мной?
   Он ударил снизу левой в туловище, потом сразу провел боковой левой в голову, который достиг цели, раскроив Джуннайту скулу.
   - Не думай даже! Со мной не пройдет.
   - Я и не думаю, - огрызнулся Морган, отступая и прикрывая руками лицо. - Я просто убью тебя, вот и все.
   Это был блеф чистой воды, порожденный отчаяньем, и оба знали это прекрасно, особенно говоривший.
   Иногда Джуннайт практически ничего не видел перед собой, дыхание клокотало в горле, сжигая его изнутри. В один из моментов затмения, он не заметил медную плевательницу, стоящую рядом со столом, налетел на нее и, споткнувшись, упал, увлекая препятствие за собой.
   На пол, под его изумленным взглядом посыпались десятки: пики, трефы, черви... Много десяток... Стрелок вздернул голову вверх и увидел колоду охранников, лежащую на сиденье стула. "Чертов мерзавец..." - простонал он, мгновенно осознав всю подлость этого гнусного обмана и глубину своего падения.
   Вскочив, Морган бросился в атаку, осыпая врага градом боковых ударов в голову и корпус, злость придала ему силы и Джуннайт, некоторое время, имел незначительное преимущество, но потом внезапно почувствовал, что слабеет с ужасающей быстротой.
   Он прикрыл локтем раненый бок, отбив опасный апперкот. Пот, слепивший волосы на лбу, заливал глаза, струйки воды бежали по спине, приклеивая рубашку к коже Что-то необходимо было придумать и быстро.
   Увернувшись в очередной раз от удара справа и пропустив следующий слева, Морган поднырнул под руку противника и, сделав обманное движение, будто метит в печень, с размаху опустил кулак на раненое бедро, которое открылось, когда Джон поспешил подставить локоть. Хозяин салуна со стоном рухнул на одно колено, и Морган своим коленом нанес удар в подбородок. Голова Линдейла дернулась, глаза закатились, и он повалился на бок, на доски пола.
   "Крепкий, зараза, - подумал Джуннайт не без самодовольства, - Но подбородок у него... как я и думал."
   Стрелок разворачивался за своим револьвером, висевшим в кобуре на стене, без которого не намеревался уходить, когда краем глаза увидел, что Джонатан моргнул, потряс головой и пытается подняться.
   Схватив первое, что попалось под руку, лежавший на столе сорок четвертый, Морган вскинул прямую руку, поймал голову противника в прицел, стремительно отдернув курок левой ладонью; в его глазах была жажда крови.
   Холодный взгляд Линдейла, в котором не было страха, его остановил; владелец салуна сидел на полу и усмехался в дуло револьвера.
   - Какого черта, - Морган обращался, скорее к себе самому, удивляясь, что все еще медлит с выстрелом. "Он не убивал моего друга."
   Ночные часы сомнений не прошли даром. Его палец медленно вернул курок назад, рука, помедлив, стремительным плавным движением отвела оружие.
   Глубоко вздохнув, стрелок развернулся и бросился к дверям.
   Морган бежал по световой дороге, каблуки его сапог выстукивали четкую дробь по медово-золотым, доскам, хотя предназначенная для верховой езды обувь больше мешала, чем помогала. Впереди он видел качающееся расплывчатое пятно; свет во тьме - и больше ничего, но когда стрелок сморгнул, острота зрения вернула неприступные обледенелые склоны гор, облитых расплавленным солнцем, и он летел к ним, к слепящим глаза вечным хребтам, которые будут стоять, когда ни Линдейла, ни других участников войны с той или иной стороны не уже давно не будет среди живых.
  
   Возле двери в пирамиде стояла забытая кем-то винтовка, люди маршалла унесли свое оружие с собой. Задержав на мгновение стремительное отступление, Морган схватил ее левой рукой, уткнув приклад в бедро перед тем, как сделать рывок... Он бросился вперед, чуть не сбив с ног какого-то любопытного, слонявшегося поблизости, надеявшегося услышать нечто, что в умелом пересказе могло превратиться в любопытнейшую сплетню. В памяти осталось только ошарашенное лицо, ужас в широко распахнутых глазах, рот, чуть приоткрытый в идиотическом отуплении; парень не успел даже вскинуть оружие, если оно у него вообще было. Джуннайт сбил его с ног всем своим весом, повалил в снег и, заехав сапогом по голове, выстрелил из винтовки вверх, просто так, для устрашения. Его нога чуть не подогнулась, от толчка, но он удержал равновесие и побежал дальше. Воздух наполнился испуганными криками горожан, истошным воплем мисс Галлахер, сбитой кем-то с ног, выронившей плакат и упавшей в снег, встревоженными воплями вооруженной охраны. Заметив краем глаза резкое движение, Морган выстрелил из ружья в том направлении, не заботясь, куда попадет. Их было слишком много, чтобы стрелок мог убить всех, но, посеяв панику, он выиграет немного времени. Вокруг защелкали затворы, и Джуннайт в ответ агрессивно и резко открыл затвор и швырнул ствол винтовки вперед и вниз, а затем обратно, держась за скобу, загоняя в ствол следующий патрон. А затем он нырнул вниз и свалился в снег, уходя от пуль.
   В участке Джонатан Линдейл зажал рот рукой, его зрачки, полные ужаса заполнили глаза. "Что ты наделал... - хотелось ему кричать, - Что они делают... Райли, Райли, почему ты уехал именно сейчас, ведь эти идиоты ничего не поняли..." Он закрыл глаза, прислушиваясь к выстрелам, слишком отчетливо различая голоса оружия, все еще заряженного боевыми. "Молитесь за врагов своих... Похоже, теперь только это может помочь... Отец Блейк... подскажите мне эту молитву..."
   Горожане с криками разбегались или прятались. Злобные чертыхания и ругань наполнили воздух: люди маршалла внезапно обнаружили, что стреляют друг в друга. Морган вскочил, прикрыв болевшие от окружающего блеска глаза; стреляя из револьвера и винтовки, несмотря на боль в пальце и ободранных костяшках, не давая передышки противнику, мешая хладнокровно прицелиться, он отступал к лошади, ни на минуту на забывая об искрящихся под солнцем вершинах. Он снова будто танцевал в странном, полумистическом экстазе, не чувствуя больше боли, и пули, рвавшие полы его куртки, рассекавшие ткань рубашки, чуть обжигая кожу, не задевали его. Шаг, еще шаг...
   Он чувствовал себя бессмертным, он был на вершине мира. Морган падал и полз, и снова падал, потом вскакивал, скользил, балансируя, бежал, пятился, неуклонно приближаясь к цели. Он не в силах был уследить за каждым ружьем, а потому совсем не думал о них, просто полагался на инстинкт. В его голове билась, стучала в уши, эта мелодия, он повиновался ей, захваченный ритмом... Как же ее?... У музыки было странное ритмическое звучание, будто звук древних тамтамов... Звон в ушах, эйфория, азарт. "Следуй за тыквенной бутылью..." Морган не помнил, где слышал ее, но сейчас это было неважно, ее слова стучали у него в синих жилках на висках с биением сердца:
   Старик ждет тебя, чтобы привести к свободе...
   К свободе... к свободе...
   Отпрыгнув в очередной раз, Морган ударился обо что-то мягкое, и свалился с ног, внезапно поняв, что выстрелы стали греметь значительно реже. Град свинца иссяк, превративший в отдельные, прицельные взрывы. Морган внезапно догадался, что находиться за его спиной и, пронзенный острым лезвием радости, сунул револьвер за пояс и, выстрелив из винтовки, откинулся на спину, подкатившись под брюхо животного.
   - Не стрелять в кобылу! - раздался вопль, и выстрелы в недоумении смолкли. Вскочив за лошадкой и зажав винтовку под мышкой, Морган чуть не лишился пальцев, с силой дергая затянутый на коновязи узел поводьев, когда несколько прицельных пуль размололи в щепки половину толстого бруса коновязи, обдав руку Джуннайта брызнувшими во все стороны осколками дерева. Выдернув винтовку из-под мышки, он выстрелил с бедра в ответ и, закинув оружие за спину, предоставив ему болтаться там на ремне, поймал ладонями теплые удила. Удержав пятящуюся задом лошадку, внезапно очнувшуюся от сонного оцепенения, сверкающую белками закатившихся глаз и отчаянно храпящую, Джуннайт сдернул попону, оперся на холку и круп и закинул ногу на спину животному, обхватив свободной рукой шею на индейский манер. "Пошла," - шепнул Морган в настороженно дернувшееся ухо, прижавшись щекой к горячей шкуре, и тихонько тронул коленом висевшей в пустоте ноги брюхо кобылы и она, с боевым храпом вскинув голову, сорвалась с места со скоростью приличного поезда, вздымая клубы ледяной пыли. Послав еще пару пуль из револьвера в строну людей маршалла из-под шеи лошадки, чтобы отвадить их от дальнейшего преследования, Морган, чувствуя как немеют конечности и ноют раны, подтянулся и выпрямился под салютующую разреженную канонаду, намотав на руку поводья и ощущая холодный ветер свободы на своем лице, летя к сверкающим вершинам гор. Теперь он был вне досягаемости для пуль.
  
   В участке Джонатан Линдейл медленно поднялся на ноги и подошел к окну, задумчиво потирая ушибленный подбородок и глядя на все сжимающееся по мере удаления темное пятнышко. "Хороший удар, - думал он, - правда, я бы ударил сильнее, а то пришлось чуть-чуть подыграть и я, возможно, немного перестарался... А лошадка-то у него четвертьмильная, кто бы мог подумать по его сонному виду. Да и кто бы мог подумать, когда это все началось, что я позволю ему такое, а?" Он глубоко вздохнул и на мгновение закрыл глаза, покачав головой. "И все же, парнишка - идиот... На его месте я все-таки воспользовался врагом как живым щитом." Внезапно в дверях появился красный, задыхающийся маршалл, мгновенно прервав мысли Джонатана.
   - Ушел! - крикнул служитель закона, - Я приказал своим, чтобы они в лошадь не попали... Ну и упустили...
   - Он ранен? - не поворачивая головы, спросил Линдейл спокойным ровным тоном.
   - Нет, черт возьми! - Маршалл в сердцах стукнул кулаком в стену, - Даже не задели, будто заговоренный он.
   Казалось, Линдейл не очень-то расстроился, впрочем, по его бесстрастному лицу сложно было что-то понять.
   - Наши? - спросил он и ни один мускул не дрогнул на его лице.
   - Несколько пустяковых ранений. У него не было времени прицелиться, - ответил озадаченный маршалл.
   - Хорошо, - облегченно выдохнул Джонатан. - Значит, все не так плохо.
   Наступило непродолжительное молчание.
   - Извините, может этот вопрос покажется вам неуместным... - осторожно начал маршалл, чтобы прервать неловкую паузу, в его голосе сквозило любопытство, - но как вы узнали, что он сбежит?
   - Предчувствие, - сказал Линдейл, кивнув в сторону лежащей на полу камеры связки. - Кто-то из наших забыл ключи на краю стола, и он до них дотянулся. Цепь от наручников набросил на них, должно быть.
   - Значит, когда я с ним говорил... - задохнулся служитель закона.
   - Увы, - кивнул Джон.
   - Очень сожалею, - засуетился маршалл, - Я выясню, чья оплошность... Вы не ранены?
   Джонатан отрицательно покачал головой, и сразу же последовал следующий вопрос:
   - Прикажите послать погоню?
   - Нет. - Джонатан Линдейл устало отмахнулся. - К черту лошадь. Я устал. А парень... что ж, если он вернется, у вас будет шанс. К тому же да, вы правы, я пытался ему помешать, и он врезал мне по больной ноге. Сходите за Алисой, будьте добры.
   Пожав плечами, маршал удалился. "В конце концов, - думал он, - каждый босс имеет свои причуды."
   Оставшись один, владелец салуна поднял упавший стул и опустился на него, глядя на вершины гор за окном, его мысли нехотя сочились сквозь туман в голове. "Ладно, Джонатан Линдейл, пришло твое время вернуться домой и застеклить, наконец, крытую оранжерею выцветшими обрывками своей памяти, освободившись от нее навсегда." Теперь он может позволить себе забыть, раз сумел отпустить своего врага, да и янки к тому же.
  

* * *

  
   Снова трясясь на неоседланной лошади, Морган прикидывал, где еще не занесло снегом перевал окончательно. "Может быть, заехать к миссис Черрингтон?" - спрашивал он сам себя, растирая покрасневшие от мороза пальцы, и восстанавливая в памяти жаркое, трещащие дровами в камине, пламя, горячую кружку кофе, сжатую в ладонях, но мгновенно, хотя и не без сожаления, отверг эту мысль.
   Может, когда-нибудь потом... не сейчас, нет.
   Эта женщина наверняка предложит ему остаться, вопреки всему, не боясь уничтожить остатки своей репутации, и он, глядя в ее усталые глаза, не сможет, не посмеет отказаться... и снова застрянет здесь.
   "У меня обострилась весенняя лихорадка," - мысленно возразил он ей. "Но сейчас зима..." - скажет она, и будет права, потому что только идиот бежит от такой женщины, ее пирогов, теплого очага, особенно если у него нет даже перчаток... а он ответит: "Неважно..." И она огорчится... Не поймет, что ему надо уехать, а почему, он не знает и сам. Пока не знает, только чувствует, что необходимо хоть так, ускакав без оглядки, разорвать затянувший его водоворот, чтобы восстановить свои силы для новых боев. Может, года через три...
   Вдохнув полной грудью ледяной ветер со слепящих глаза сверкающим снегом горных вершин, Морган прикрыл глаза. Боль в виске почти отпустила, осталась только усталость. "Да, думал он, - Пожалуй, человеку нужны только свобода, конь и ружье, чтобы стать счастливым." Его спину под курткой покрывал липкий пот, и Морган качался в седле, надеясь, что это движение хоть немного согреет его и не даст одежде заледенеть. Надо продержаться несколько часов, а потом, когда опасность минует, он выроет себе берлогу где-нибудь в снегу и просушит свои вещи. Изредка беглец оглядывался и останавливал лошадку, настороженно ловя в тишине каждый слабый звук, опасаясь погони, но ее не было. Лишь снег иногда срывался с переплетенных над его головой ветвей и осыпался вниз комьями, увлекая за собой пелену тончайшей пыли. Морган облегченно вздыхал и трогался вновь.
   Он не торопясь ехал, петляя между огромными соснами, мысли медленно кружились в его голове и по мере того, как он удалялся от города, внутри него пробуждалась, подавляя восторг, вызванной ощущением внезапной свободы, уязвленная гордость.
   "Тебе кинули подачку... - шептал вкрадчивый голос в его голове, пробуждая прежнюю ярость, - подачку... Как паршивому псу..."
   Вот так: просто щелкнул пальцами! Ему было мало повесить врага, уничтожить его, нет, надо было заставить его чувствовать себя обязанным, унизить, растоптать его достоинство. Только сейчас стрелок понял все коварство Линдейла, который придумал для него казнь, пытку, во много раз страшнее повешенья. Владелец салуна, путем интриг захвативший ранчо и избавившийся от конкурентов, утвердил свое превосходство, свою безграничную власть, играя с пленником, находившимся полностью в его распоряжении, но на несколько мгновений забывшим об этом, как кошка с мышью.
   Да... Он, Морган Джуннайт, который предпочел бы смерть, который был готов умереть, на какую-то секунду забыл о своем положении, поверил, одержимый злобой, что еще сможет одержать верх или хотя бы прихватить противника с собой. Он слишком хотел быть снова свободным, дышать полной грудью воздухом гор, и не понял вовремя, не разобрал во вкрадчивом шепоте Джонатана, что над ним издеваются и смеются, не осознал двусмысленность своего положения, иначе бы он никогда...
   Но это еще не конец... ничто не потеряно, его сердце все еще бьется, кровь стучит в жилах. Морган Джуннайт, рядовой шестьдесят девятого Нью-йоркского, унижен, лишен гордости и чести, раздавлен, но не сломлен и обезвредить его может только смерть.
   - Я вернусь... - ожесточенно шептал он, кусая до крови губы, с трудом удерживая равновесие на спине кобылы, вдыхая знакомый терпкий запах лошадиного пота, - И заставлю этого гада валяться у меня в ногах и о пощаде просить. Правильно я его тогда не пристрелил, - вовремя удержался... Только вот, отлежаться где-нибудь надо, там, где никто не найдет, и залечить раны хорошенько, а так... Я вернусь, черт возьми, обязательно... Не оставлю этого так! Сапоги мои лизать будет, мерзавец... Будь я проклят, если не так! Отныне, я буду жить и дышать только жаждой отмщения...
   Невыносимая, отчаянная боль разрывала его грудь глубоко внутри, затрудняя дыхание, огромным усилием он втягивал ледяной воздух в себя, голова слегка кружилась от наполнявшей все его существо ненависти. Если б он мог, стрелок бы вернулся в город, обратно, сегодня, сейчас, без малейшего замешательства развернул бы кобылу.
   Каждая минута вынужденного промедления жгла его раскаленным железом, но разумом Морган понимал, что надо затаиться, выждать, набраться сил и упорно ехал вперед.
   Он справиться, обязательно справиться, ведь он был бойцом с самого своего рождения. Он, Морган Джуннайт, Человек Сорок Девятого, в восемь лет прошедший тяжелым опасным путем до Калифорнии, сделавший почти невозможное, как делали люди вокруг него. Он шел, по большей части пешком, сражаясь за каждый шаг, огромным усилием передвигая сбитые в кровь ступни, но не отставая, не смея ни на миг отстать от своего фургона, без глотка воды, много миль. Жажда мучила его также, а иногда и сильнее, чем прочих, болезни, дикие звери и оружие индейцев угрожало ему так же, как им, но он видел, как умирали те, кто были гораздо сильнее и старше. И оставался жить, и поднимался каждый день на рассвете, хотя знал, что впереди ничего - только мили и мили перепаханных фургонами дорог.
   Люди Сорок Девятого...
   Моргана грызло какое-то смутное беспокойство... неопределенное, неосмысленное... Пока еще не достаточно сильное, чтобы победить, переломить другое, более сильное, чувство.
   Что-то было не так, когда Линдейл предлагал реванш. "Мы, люди сорок девятого..." - сказал он тогда, но именно в эту секунду, дошедший до предела ненависти Морган нутром почувствовал что за этими словами скрывалось нечто большее. А еще его беспокоил взгляд Джонатана, который будто свысока пронзал его насквозь... А может, и нет.
   Этот взгляд ему напомнил кого-то...
   Люди сорок девятого... И его отец тоже отправился в Калифорнию, и он тоже шагал в разваливающихся башмаках, а то и босиком по нескончаемой пыльной тропе, так же страдая от невыносимой жажды, может даже спал на той же стоянке или пил из того же мутного источника незадолго до него, Моргана, или сразу после... Зеркало. "У него такие же глаза, как у меня, - удивленно думал Морган, в то время как его лошадка медленно взбиралась все выше, нащупывая копытами засыпанную снегом неровную узкую тропу, - Черт возьми, но мы ведь с ним очень похожи... Мы ничего друг о друге не знали, ровным счетом, однако, почему-то вообразили что знаем все. Может, он и прицепился ко мне, потому что..."
   Морган натянул шляпу на немеющие уши. "Мы были врагами, мы играли в игру, непонятную нам самим... Может, вымещая на другом ненависть к себе, и придумывали про противника черт знает что... Нет, этого быть не может, потому что не может быть... Так свихнуться недолго!"
   Все смешалось, голова больше не болела, но кружилась, и Морган цеплялся за поводья, почти ложась на шею лошадки. Изнутри его жгло одно невыносимое желание, исполнить которое он боялся больше всего, ибо чувствовал, что каким-то образом это связанно с некой преградой, пересечь которую можно только один раз и обратно дороги больше не будет, потому что что-то в нем изменится необратимо...
   Мимо с пронзительным негодующим криком промчался орел, планируя в долину на широко раскинутых крыльях, кончики его перьев слегка коснулись щеки Моргана, и птица мгновенно унеслась прочь. Он натянул поводья, глубоко ошеломленно дыша, застыл на зыбкой тропе над пропастью. Лошадка фыркала, косясь краем глаза на крошечный поселок внизу, состоящий из игрушечных домиков, потом недовольно дернула головой, ослабляя узду и продолжала медленно подниматься, осторожно прощупывая камни, прежде чем перенести на них свой вес.
   Стрелок хотел, смертельно хотел обернуться, в последний раз увидеть излом солнца в окне. Горы, свет, вплавленный в бриллиантовый снег, длинная коричневая шерсть под рукой - все двигалось вокруг, смешиваясь с обрывками воспоминаний возникавших из хаоса: красный с черным кружевом корсет Алисы в низком вырезе ее платья... шорох юбок миссис Черрингтон, запах ее рук... рассыпанные по полу карты... резкие черты Линдейла...
   "Люди сорок девятого..." Да, это верно... как это верно!
   Что-то возмутилось в нем. Почему, почему он все время ищет в словах своего врага какой-то подтекст, которого нет и быть не может... Проклятый мятежник нанес болезненный удар по его гордости. Вот и все. Более того, навсегда отобрал возможность сквитаться с Томом Анденом за себя и за Джека тоже. Кровь стрелка быстрее бежала по телу, при мысли об отмщении, согревая так, что он не ощущал больше холода, мысленно смакуя каждое упоительное мгновение.
   Однако когда его лошадка выбралась-таки на ровную площадку, Морган не мог сдержаться и, круто развернув животное на небольшом пятачке, посмотрел, с высоты, на которой парят орлы, на безмятежно дремлющий в сверкающей ледяной долине городок. Кобыла презрительно фыркала и рыла копытом землю, отбрасывая брызги снега, вероятно желая скакать к облакам над пиками скал, но Джуннайт застыл на ее спине, как каменное изваяние, не моргая, глядя в одну точку. Где-то там, далеко внизу, был человек, который, возможно, понимал его лучше, чем кто-либо другой на этой земле, и который позволил ему уйти.
   Его лучший враг, мужчина, которого он ненавидел больше всего - Джонатан Линдейл, владелец борделя и джентльмен.
   - Надеюсь, ты нашел свою тропу, и когда-нибудь я тоже... - прошептал, задыхаясь, Морган в пустоту. С его губ срывались клубы пара, уносящие каждое слово в пространство. - Надеюсь... Возможно... мы встретимся вновь. Когда-нибудь...
  

Эпилог.

   Первый сын Джонатана Линдейла родился в конце сентября, когда на осинах трепетала уже тронутая позолотой листва. Несмотря на возражения мужа, Алиса настояла, чтобы мальчика назвали в честь отца и деда, теперь ранчеро должен был смириться с тем, что, слышал непривычное "старший", после своего имени. К этому времени дом был полностью отремонтирован и достроен, переклейменный скот жирел на горных лугах, а "рут-и-маклахан" и "смит-вессон" сорок четвертого калибра ни разу много месяцев не покидали пояса с вытертыми кобурами, висящего на гвозде в чулане, за исключением тех случаев, когда хозяин ехал в город... Если бы Джон почувствовал смутную угрозу, нависшую над близкими, он, не колеблясь, снова достал их и подготовил к бою, но все было тихо, а, отправляясь проверять скот, он брал охотничье ружье. Строительством и ремонтом дома Линдейл занимался сам, не считая самой необходимой помощи Боба и его людей, с наслаждением посвящая этому занятию свободные часы в светлое время суток, и его ладони за лето загрубели от молотка и пилы. В предзакатные часы он позволял себе расслабиться, сидя на пороге рядом с женой, глядя как красноватое угасающее солнце трогает косыми лучами стволы сосен, ужесточая границы теней, а потом следил за звездами и луной, или аккуратно прислушивался в предзакатной тишине к биению сердца своего не родившегося, но уже существующего ребенка и понемногу возвращался к самому себе, к тому, каким должен был быть если бы все эти бурные годы вдруг оказались сном, и он никогда не уезжал из дома, построенного руками его отца...
  
   В тот же год миссис Черрингтон наняла Райли управляющим. Мортимер выжил, но остался в Денвере, где, как говорили, женился на ухаживавшей за ним сиделке.
  
   В январе, когда за окнами бушевала метель, и младенцу понадобилась медвежья шкура, подаренная Летящим пером, Джонатан нанял еще людей из числа проезжих, ищущих работу и теплое место для ночлега. Теперь, когда не надо было спешить, и было куда возвращаться, у Линдейла появилась привычка коротать зимние сумерки у камина в кресле-качалке с трубкой в зубах, напротив, в таком же кресле сидела его жена. Алиса заметно располнела, после рождения сына, но Джону было все равно, он всегда видел в ней интересного собеседника и друга. Она научилась ради него вкусно готовить, шить, и взяла на себя все заботы о доме. Они каждый вечер находили все новые темы для беседы, могли не соглашаться друг с другом и даже ссорились довольно часто, из-за столкновения одинаково властных характеров, но ни не день не уставали друг от друга.
   В конце января их навестил, как и обещал, Летящее перо и гостил больше месяца.
   Через год Джонатан получил письмо от семьи, приютившей Соломона. Муж умер и жена, зная что одна не справиться с землей, решила продать участок и перебраться с детьми к матери и сестрам у которых были свои дети и мужья, жившие все в одном доме. Линдейлу пришлось скрепя сердце поехать в Джорджию и привести Соломона на ранчо. К его удивлению старик воспринял дальний переезд и все увиденное в новом доме спокойно, даже с некоторым оживленным любопытством. Он с удовольствием развлекал ребенка, рассказывал многочисленные истории, которыми была богата его память, даже сумел подняться на ноги, опираясь на палку, и самостоятельно передвигаться по дому. А миссис Линдейл хоть и не была Бэкки Соджерн, и не обладала аристократичными манерами, и даже могла в гневе выругаться похуже иного мужчины, но готовила очень хорошо. Скорее всего, старику просто довольно было того, что мастер Джонни счастлив, и Соломон полюбил новую семью.
  
   Линдейл догадывался, что интерес к его земле стольких людей сразу вызван не только водой, горными лугами или железной дорогой. Золота тут не было, но Джону не давали покоя слова того испанца, которого пристрелил в его салуне О'Руни. Cabalero повторял слова мексиканцев: "mucho plata"[22.], и желал знать, где прииски. У Джона имелась небольшая заявка на Клиар-Крик, доход с которой уходил в былые времена на подкуп шерифа, зарплату Райли и другие непредвиденные расходы, но она давно истощилась.
   Как-то раз Линдейл, объезжая стадо, обратил внимание на черную породу, выступавшую кое-где на безлесных горных склонах на севере его земель. Заинтересовавшись, он отправился прямиком в Денвер, в окрестностях которого уже несколько лет люди сказочно богатели за счет россыпей серебра и, купив несколько книг по горному делу и химии, принялся их изучать. Вернувшись домой, Джон провел серию опытов, показавших высокое содержание серебра в черной породе. Не желая раскрывать свою тайну, Линдейл начал добывать руду и сбывать понемногу разным кампаниям, пока не накопил денег на покупку акций крупных рудников. Одни ценные бумаги приносили средства на покупку других, пока Джон не завладел солидным пакетом. Затем, желая охранить свой дом от вторжений, бывший владелец салуна тщательно уничтожил все следы разработок и даже сами признаки породы, после чего продолжал заниматься скотом, пока на его счетах в различных банках копились гигантские дивиденды, а когда шахты иссякли, он сумел выйти из игры почти без потерь.
  
   Миссис Черрингтон не удалось полностью взять в свои руки управление хозяйством, доставшимся ей от Майкла О'Руни по воле Джонатана Линдейла, потому что дети, особенно Морган Алекзандер и родившаяся в конце лета Изабель занимали все ее время. Лишь несколько лет спустя Сьюзан Максуин воплотила ее задумку в жизнь, став первой женщиной - фермером. Очень скоро миссис Черрингтон поняла, что не прогорела только благодаря своему сегундо, который, кроме того, что взял на себя заботы о пастбищах и скоте, сам, безо всякого напоминания, нанимал и увольнял работников и вел бухгалтерию.
   Ранчо приносило небольшой доход, которого хватало на жизнь, и в Денверском банке, где управляющий посоветовал хозяйке открыть счет, лежала довольно приличная сумма денег, немного увеличивавшаяся год от года за счет последующих вложений и процентов по вкладу, но гордость женщины и подспудное ощущение, что ее семья живет за чужой счет, не давали ей покоя. Миссис Черрингтон даже не могла повысить жалование человеку, на котором держалось все их благополучие, ибо вся прибыль, за исключением ежегодных взносов, уходила на содержание детей, наем новых работников, инвестиции в ранчо или расходовались на необходимый ремонт. Однажды поздно ночью, когда жуткий проливной ливень ломился в окна, безумно уставший Райли, вернувшийся с объезда стад, повесил на гвоздь дождевик, вошел в свою комнату, а она в своем байковом пеньюаре поднялась ему навстречу из кресла и стояла так, пока он обретал дар речи, с распущенными по плечам волосами, совсем не похожая на сеньору в мягком, наполненным теплом, свете единственной керосиновой лампы...
   На следующий день он, ни свет, ни заря, прискакал в город и с вытаращенными, толи от ужаса, толи от изумления, глазами начал носиться по улице, крича, что ему нужно кольцо с бриллиантом, смокинг и белое платье с вуалью, размеров которого он, как скоро выяснилось, не знал. Поэтому, когда через неделю отец Блейк их обвенчал, никто не удивился.
   В лице Райли миссис Черрингтон, нет, теперь уже миссис Конуэй, нашла надежную опору и хорошего отца для своих детей, а потом между ними возникла взаимная симпатия, со временем переросшая в более сильное чувство и через год у них родились два мальчика. Люсьен, так беспокоивший когда-то свою мать, всерьез увлекся лошадьми и верховой ездой под чутким руководством отчима. Понемногу он оправился от шока, только стал более замкнутым и серьезным. Теперь он работал наравне со взрослыми и, научившись обращаться с ружьем даже добывал родным пропитание охотой, когда это было необходимо, никогда, впрочем, не наводя оружие на человека.
  
   Через четыре года после войны за ранчо и гибели мистера Черрингтона в город вернулся Мортимер, потерявший жену в эпидемии гриппа, и временно поселился у брата вместе со своей двухлетней дочерью. Не прошло и месяца, как он сделал предложение Жаклин, которое та, тщательно обдумав, приняла.
  
   Железную дорогу в конечном итоге все же построили, но прошла она много южнее о чем горожане, к своему великому огорчению, узнали последними. Говорили, что от первоначального проекта отказались из-за плавуна и многочисленных оползней на намеченном маршруте. Так это было на самом деле, или в дело вмешались древние духи, неизвестно, но люди потянулись из Иглз-Неста в другие места. Первыми, почувствовав, что денежный поток начинает иссякать, перебрались в Денвер Фокси и Лу, где, по слухам, на свои сбережения они открыли салон. Последним уехал отец Блейк. В один прекрасный день он запер свою церковь и переселился на ранчо Линдейла, где, по крайней мере, мог рассчитывать на интересную беседу с неглупым человеком и партию в шахматы после ужина. Они с Джоном говорили обо всем, и Алиса иногда присоединялась, когда предмет разговора ее интересовал. Потом отец Блейк получил приход в Денвере и отбыл туда. С того времени, хотя бы раз в месяц, а то и чаще, когда выдавалось свободное время, он предпринимал дальнюю поездку: сначала добирался до Конуэев, обедал и проводил часть дня у них, а, переночевав, отправлялся к Линдейлам, где оставался на целые сутки или двое. Бескомпромиссные шахматные бои после ужина частенько затягивались до полуночи или часа ночи.
  
   Мистер и миссис Линдейл почти никогда не покидали ранчо на долго. Годы шли и оба они старались наверстать упущенное время: за восемь лет Алиса родила девятерых, из них две двойни.
   Дети росли, летело время...
   Сыновья разъехались. Первым уехал Джон-младший, пожелавший сам найти дорогу в жизни. Время от времени от него приходили письма из самых разных уголков мира, иногда молчание длилось по несколько лет, и тогда родители даже не знали, жив он, или нет. Близнецы Гарри и Ричард, и их брат Дэвид поступили в Алабамский университет и уехали учиться втроем. Только по дороге Дэви встретил индианку из племени навахо и остался жить с ней в окрестностях Флагстаффа. Как Аризона оказалась на пути в Джорджию, так и осталось загадкой. Гарри остался на востоке, окончив университет, и подался в политику, весьма преуспев, его близнец попытался пойти по его стопам, но потом махнул рукой, решив, что одного Линдейла в сенате вполне достаточно и, получив диплом юриста, отправился путешествовать по Штатам.
   Девочки учились в пансионе в Денвере, где старшая, Мэри-Луиза, вышла замуж, а потом она уехала на восток. Остальные тоже нашли свою любовь. Однажды, вернувшись на Рождество домой, сестры близнецы Элисон и Клара новыми глазами увидели выросших братьев Конуэев, сыновей Райли. Одна из них уехала с мужем в Калифорнию, и они купили свою ферму, другая осталась жить с родителями супруга. Так или иначе, все дети обзавелись собственными семьями и домом, даже Джон-младший, в конце концов, угомонился и осел на каких-то тропических островах.
   Только Огюст, девятый, самый младший, ребенок, упорно не хотел покидать ранчо. Еще в детстве он больше других детей любил ездить в седле впереди отца и с радостью пересел на пони, когда подрос, а потом и на большого коня, внимательно слушал все разговоры о делах хозяйства. Огюст говорил, что самым его счастливым днем, был тот, когда отец взял его с собой на загон скота в качестве полноправного помощника. Он сбежал из колледжа на востоке, куда поступил по настоянию родителей, без всякой, впрочем, охоты, но где продержался не больше месяца. Огюст добирался домой пешком, верхом, в пустых товарных вагонах и на любом попутном транспорте, больше года. Он поглядел страну, несколько раз уезжая в неверном и даже прямо противоположном нужному направлении, зарабатывал себе на жизнь чем придется, не гнушаясь самой грязной работой и порядком поизносился в пути.
   Вслед за Огюстом домой вернулся Ричард. Заглянув на ранчо к родителям, и пожив у них пару месяцев, он сказал, что ему больше по вкусу город и уехал в Денвер, где открыл частную юридическую практику. Где-то в Монтане, во время своих долгих скитаний, Ричард встретил девушку по имени Кэролайн, никто так до конца и не узнал, из какой переделки они вместе выбирались. Устроившись и начав хорошо зарабатывать, Дэвид написал ей, и она приехала на поезде. Их венчал постаревший отец Блейк, и на свадьбу собралась вся семья, за исключением Джона-младшего, приславшего телеграмму из города, о котором никто никогда не слышал. У невесты родных не было. Ричард и Кэролайн часто навещали родителей мужа на их ранчо, потом у них появились свои дети. Вот так, сначала став отцом, Джонатан Линдейл стал дедом...
   После его смерти, когда мясное скотоводство уже давно приносило доход лишь крупным хозяйствам, уже дети Огюста добились присоединения ранчо к одному из Национальных парков, навсегда обезопасив, таким образом, от чьей-либо алчности сосны, так любимые их дедом.
  

* * *

  
   В 1913 году Джонатан Линдейл в сопровождении жены поехал в Денвер, оставив ранчо на Огюста, жена которого была на девятом месяце, чтобы сесть в городе на поезд, идущий на восток. Хозяина ранчо снова разрывали на части сомнения: он направлялся в Геттисберг и сам не знал, хочет ли быть там, хочет ли вспоминать... Однако приближалось пятидесятилетие битвы, к тому же где-то там была могила его отца, место упокоения любого неизвестного солдата, и с приближением июля Линдейл-старший все чаще являлся сыну во сне. Джон знал, что не найдет того места, но чувствовал, что должен попытаться.
   Так или иначе, когда наемный открытый экипаж вез их через город, тем же путем, каким когда-то шли войска, воспоминания захлестнули его. Северяне наступали с Юга, Южане шли с севера и шутили, что, чтобы попасть домой, им надо пройти сквозь янки. Коляска подпрыгнула, твердая рука Алисы легла на его кисть, придавая уверенности, если не мужества, ее поддержка значила очень много, не будь жены, он, должно быть, не выдержал бы и приказал повернуть назад. Но вот позади осталась Лютеранская семинария с ее шпилем, как точка невозвращения, а лошади все бежали, неудержимо увлекая повозку вперед.
   Так, или иначе, когда наемный экипаж покатил по дороге к Кладбищенскому холму, и вдали показалась громоздкая арка, сулящая, как и много лет назад, грозной надписью на воротах преследование по закону любому, кто придет с оружием на освященную землю, что-то напряглось внутри Джонатана Линдейла, и влага застлала глаза, а когда он, смахнув не желающие уходить слезы, прозрел, его взгляду открылось то самое место. Дыхание прервалось от изумления: на поле боя, где когда-то три дня гремела канонада, крики раненных пронзали небеса, и кровь стояла лужами среди камней, не впитываясь более в пресыщенную землю, высились ряды палаток. В замешательстве Линдейл припомнил то, что сперва показалось ему странным, но о чем он вскоре забыл: попутчики, узнавшие, что они направляются в Геттисберг, окидывали взглядом его серый, сшитый недавно мундир и не выказывали удивления.
   Экипаж, подъехав к границе лагеря, остановился, Джон, оглядевшись по сторонам, спрыгнул первым и, протянув руку, помог спуститься Алисе. Старики в серых и синих мундирах сидели на походных стульях, ходили взад-вперед или говорили о чем-то, собравшись группками. Залатанная форма, старые шрамы.
   Джонатан отошел, направившись к человеку в сером мундире, который курил в одиночестве, сидя перед палаткой.
   - Не скажите ли, что происходит? - спросил он и представился, сняв шляпу. - Джонатан Линдейл. Миссис Линдейл.
   Человек поспешно вскочил, уступая место, Алиса опустилась на предложенный стул, аккуратно расправив юбку и открыв веер.
   - Спасибо, сэр. - сказала она, кивнув.
   - Винсент О'Мелли. - представился он, - К вашим услугам. Мэм. Сэр. Разве вы не знаете? Мы отмечаем пятидесятилетие Битвы, все это продлиться три дня, или, по крайней мере, так запланировано. Нас пригласили. А вы не знали?
   - Нет, - покачал головой Линдейл и вынул из кармана сигару. Винсент поднес ему свою папиросу.
   - Спасибо, - сказал Джон. - Мы живем на отдаленном ранчо...
   - Ну, тогда добро пожаловать! - широко улыбаясь, Винсент стукнул его по спине. - Я сам пошел в армию в пятнадцать. Тогда это казалось отличной идеей. Сказал, что мне восемнадцать. Ладно, вы, наверное, устали с дороги. Осматривайтесь, располагайтесь. Можете устраиваться в моей палатке.
   Джон пожал ему руку и человек исчез внутри брезентового шатра.
   - Как себя чувствуешь! - спросил Джон, - Ты побледнела.
   - Ничего. - веер качнулся и замер. - Я действительно устала немного, а ты иди, осмотрись.
   Джонатан медленно шел, петляя между палатками, отыскивая дорогу. Его мысли плавно текли, как вода в равнинной реке. Подумав о старых воротах на Кладбищенском холме, он усмехнулся. "Окрестных тюрем явно не хватило бы, если бы кто-нибудь вздумал покарать всех, кто тогда нарушил покой здешних мертвецов." Наконец Линдейл вышел на новое мемориальное кладбище, открытое в год переломной битвы и остановился, сняв шляпу. Солнце склонялось к горизонту, его алый свет отражался в розовато-лиловых надгробиях, резкой тенью обнажая каждую выбоину; здесь не было разнообразия дат, лишь первое, второе и третье июля и всего один год. Джонни-младший задумчиво бродил средь камней, останавливаясь подолгу у тех, где было выбито всего одно слово. Проводил кончиками пальцев по глубоким разрезам, буква за буквой, пытаясь понять, уверенный, что сможет почувствовать. "Неизвестный". Линдейл не хотел, чтобы жена или кто-нибудь другой, сопровождали его здесь, ему надо было побыть одному, чтобы постараться уловить смутное предупреждение. Пожалуй, только одного человека ему не хватало рядом, странного янки со шрамом, опоясавшим горло.
   Он устал и глубоко вздохнул, облокотившись на очередное надгробье, когда внезапно, вопреки всякой логике понял, что нашел нужное место и, подняв голову, увидел себя посреди розоватого моря камней.
   - Пожалуй, - негромко сказал Джон, - здесь я оставлю свои поиски. Слишком много имен и неизвестных больше, чем нужно. Не знаю, здесь ли ты, отец, но мне кажется, и значит, пусть будет так. То, что скажу, относится ко всем, синим и серым.
   Линдейл склонил голову, читая молитву, потом распрямил спину и улыбнулся.
   - Спите с миром, - сказал он, - теперь вас никто не потревожит.
   И пошел прочь, не оглядываясь, поглощенный воспоминаниями, которые не имели больше над ним своей чудовищной власти.
   Остановившись на границе лагеря, Линдейл закурил сигарету и внезапно понял, что возвращаться рано. Свернув, Джон пошел туда, где когда-то гремели бои. Он снова видел это поле и низкие каменные стены, за которыми укрывались солдаты, и снова почудилось ему, как казалось тысячу раз после того, как все закончилось, что полки стоят, и битва еще не проиграна, отец жив и все возможно. Кладбищенский холм, пшеничное поле, скотобойня, яма дьявола. Пять удачных атак южан и каждый раз янки возвращались на позиции и молодые ветки персика падали вперемешку с людьми точно также срезанные, сломанные пулями и снарядами. И густой, звенящий смертью рой пуль. Он снова ощущал запах пороха, пространство наполнилось звуком - эхом минувших сражений. К одной из каменных стен бежал тогда его отец... Достиг ли... Где-то здесь шел в атаку он сам, перепрыгивая через тела убитых, забыв о своей собственной уязвимости. Джон подумал о солдатах, своих друзьях из роты М шестого Северо-Каролинского, которая не отступила с поля боя, потому что когда все закончилось, отступать было некому.
   Гроздья гнева, незаметно созревшие и набухшие до предела, сполна пролились над этим маленьким городком и над тысячами других, подобных ему, снискав им на века грозную славу, окрасив реки в кровавые цвета апокалипсиса. Их было много, наверное, никто точно никогда не узнает, сколько, принесенных в жертву чему-то, чего Джон до сих пор не мог понять, их останки все еще находили в лесах, на полях и будут находить, пока не кончится этот, пока еще юный век, а может, и дольше. Если не забудут, в огне новых столкновений... Нет, Линдейл знал, что этого не будет, но его все еще отравляла изнутри тяжелая бессмысленная мысль, начинавшаяся словом "если...". Иногда ночью, когда случалась бессонница, один вопрос забирался в голову старого солдата, тот, которого не было раньше, пока владелец салуна, одержимый ненавистью, искал новых противников. Размышляя, Джонатан часто приходил к мысли, что реки пролитой крови были призваны смыть, искупить какое-то страшный грех. Быть может, этим тайным преступлением являлось рабство и то, что многие закрывали на него глаза, как поговаривали некоторые аболиционисты, а возможно, совокупность дурных дел всех людей перевесила чашу добра и каждый из живущих был по-своему виновен в том, что разверзся ад.
   Линдейл поморщился от боли в груди, уронил сигарету в песок и, прижав ладонью ноющее сердце, отвернулся. Три дня. И победа так близка... Ли поступил верно, когда подал рапорт об отставке, а Джеф Дэйвис тоже, когда не принял ее.
   Смеркалось.
   Линдейл стоял и смотрел, и ему померещилось в полумраке, будто Роберт И. Ли, прямой как струна, на своем белоснежном Треворе едет по краю поля в тени деревьев, мрачно опустив голову в предчувствии неминуемого поражения. Генерал обернулся и несколько мгновений глядел Джону прямо в глаза, медленно растворяясь во мраке. Подняв руку, Линдейл отдал честь.
   Джонатан глубоко вздохнул, повернул назад и столкнулся с солдатом в синем мундире. Его черное лицо сливалось с темнотой.
   - Прошу прощения. - в голосе человека было вызывающее высокомерие, и Джонатан не сдержал усмешки, зная, как справится с этим.
   - Цветные волонтеры? - спросил он дружелюбно. В ответ блеснула белозубая широкая улыбка его юности.
   - Да, сэр!
   - Извиняться должен я, - задумчиво проговорил Линдейл. - За форт Пиллоу. Меня не было там, но все же...
   "...но все же, я не знаю, как поступил бы, окажись я там..." - мысленно закончил Джон. Немного сбитый с толку солдат приблизился, он был почти весь седой.
   - Что вы имеете в виду?
   - Здорово дрались, - сказал Джон, - Знаю ребят, которые встречались с вами в открытом бою, да и я сам...
   - Было за что, - улыбка стала шире. Солдат протянул собеседнику руку, в его голосе больше не было настороженности. - Никогда не думал, что услышу такое.
   - Да. Вы знали за что, - грустно сказал Линдейл, пожал протянутую ладонь и пошел прочь.
   Вечером, сидя у костра вместе с Винсентом и Алисой, сжимая в руках горячую кружку, Джонатан Линдейл спросил:
   - Эй, Винс. Как ты думаешь, зачем все это было?
   - Потому что янки пришли к нам. - ответил просто ирландец. - У меня не было ни земли, ни рабов.
   - А что ты делал после?
   - Вернулся на ферму, - отозвался Винс, толкая ногой ветку в костер, - Скинул форму, взял плуг, и на следующие утро уже сомневался, уезжал ли вообще.
   - Везет... - с завистью протянул Джон.
   - А ты? - поинтересовался собеседник. Глаза Алисы таинственно мерцали из темноты, фосфоресцируя, будто кошачьи.
   - Долго думал, что ничего не кончилось, - сказал Джон и отхлебнул кофе. До него донесся голос нового знакомого:
   - Они хотят воссоздать атаку Пикетта. Будешь участвовать?
   - Наверное, - Линдейл кивнул, решение пришло мгновенно, - Да. Буду.
   Ему надо было еще раз испытать себя, заглянув в пасть чудища. Это тоже был своего рода вызов.
   - А потом будет Четвертое июля, - сказала Алиса, - Давайте задержимся еще на день, как думаешь, Винсент?
   - А как же! - отозвался тот, - Я каждый год здесь в параде участвую. Могу и тебя взять Джон.
   - Четвертое Июля, - задумчиво повторил Линдейл.
  
   Его ноздри раздувались, ловя несуществующий пороховой дым, сердце стучало, руки сжимали ружье. Он и его отец были одним целым в тот день... Его не волновало больше, что это всего лишь спектакль.
   Они пошли в атаку через поле со своим мятежным кличем, как пятьдесят лет назад, и застарелая ненависть, как мифическое чудовище подняла голову внутри Линдейла, когда из горла вырвался этот, будоражащий нервы вопль. И, услышав этот душераздирающий звук, янки не выдержали. Они перепрыгивали через низкую каменную стену и мчались вниз по склону Кладбищенского холма. Опешив, Линдейл вскинул к плечу пустое ружье, эпохи на доли секунды смешались в его голове, а потом "вой фурий" умер где-то в глубине его сердца и он увидел, как на него летит янки, с распахнутыми объятиями. Старый Энфилд выпал из его рук, все смешалось. Какой-то беззубый старик в синем рыдал на плече Джона, южанин сам, проклиная все на свете, сжимая бывшего противника в объятиях, смахнул слезы и, подняв голову, поглядел туда, где за изгородью, среди пораженных зрителей, за ним наблюдала жена. Ему показалось, что от дерева, рядом с которым стояла Алиса отделилась знакомая фигура и затерялась в толпе, но точно уверен он быть не мог из-за этой проклятой влаги в глазах. Линдейл глядел на этих стариков, молодость которых поглотила война, стоя с ними плечом к плечу и задавался все тем же вопросом. Зачем?
  
   В тот же год, поздно осенью, когда в морозном воздухе снова танцевали тревожные белые мотыльки, Джонатан Линдейл возвращался из Денвера верхом, и какое-то смутное предчувствие заставило его сделать крюк, свернув на тропинку, ведущую в Иглз-Нест. Он медленно ехал по улице, странно удивленный тем, что когда-то видел это почти забытое место каждый день и поражаясь, что оно все еще здесь. Дома обветшали и покосились, на крышах не доставало черепицы, а в оконных рамах стекла. У него было странное чувство, будто призраки затаились в глубине этих темных провалов, достигающих преисподней. Джон натянул поводья, остановив коня по привычке возле салуна.
   Вывеска давно исчезла, дверь уныло поскрипывала на одной петле, фасад посерел. Линдейл неохотно спешился, привязал коня к дереву, проросшему сквозь дыру в тротуаре и, толкнув единственную створку, вошел. Под его весом скрипели, низко прогибаясь, старые половицы, многих из них не хватало, приходилось смотреть под ноги и быть настороже. Шаги Джона гулко раздавались в тишине и полумраке, под подошвами хрустели мертвые листья прошедших лет, нанесенные ветром. Что-то насторожило его. Что-то было не так. Пахло осиной, горящей в старой проржавевшей печи.
   Половица треснула под его сапогом. Отдернув ногу и переступив провал, Джонатан поднял голову.
   У стойки в столбе тусклого света, падающем сквозь дыру в крыше, стоял человек и глядел на вошедшего в упор. У его локтя стояла бутылка полная на две трети.
   - Привет. - сказал Линдейл осторожно приближаясь, не сводя с незнакомца взгляда. Собственный голос показался ему чужим.
   - Чувствовал, что ты придешь. - ответил человек у стойки. Что-то было в нем, смутно знакомое...
   - Можно присоединиться? - спросил Линдейл, стягивая перчатки и засовывая их за пояс.
   - Конечно. - отозвался незнакомец. - Спрашивал тебя на ранчо, но они сказали ты в Денвере.
   В углу, там где сгущались тени и была цела крыша, лежал раскрытый рюкзак и раскатанные одеяла.
   - Давно ждешь? - спросил Джон, бросив быстрый взгляд в ту сторону.
   - Нет, несколько часов. - ответил пришелец. - Предложили подождать в доме, но я отказался. Есть незаконченное дело, и оно только между мной и тобой.
   - Мы знакомы? - мускулы Линдейла напряглись, револьвер на бедре стал тяжелым.
   - Да... - протянул человек и потянулся за оружием. Пальцы Джона рванулись за рут-и-маклаханом, но чужак уже вытащил револьвер, и положил его на стойку. Смит-вессон, сорок четвертого калибра, близнец того, что висел на гвозде в чулане.
   - А ты все так же быстр, - усмехнулся незнакомец и пояснил: - Пришел вернуть заем.
   Линдейл поглядел на оружие, потом уронил "рут-и-маклахан" в кобуру и поднял глаза на посетителя. Их взгляды встретились.
   - Морган...
   - Джон.
   Линдейл медленно продел палец в скобу и поднял револьвер со стойки, едва заметным движением уложив рукоять в ладонь.
   - Твоя седельная сумка...
   - Не надо. - Морган усмехнулся, - Там ничего ценного не было. Черт, я ведь так и не разбогател, Джон. Несколько раз начинал, потом прогорал... Наверное, я не бизнесмен. Впрочем, сейчас доходы стабильны и на жизнь хватает.
   - Поздравляю. У меня тоже дела понемногу продвигаются. Немножко торгую скотом, немножко серебром. Оказалось, оно действительно тут есть, в отличие от золота, которое искал папаша Андена, но не в лесу. В голых скалах.
   - Видел, ты человек семейный?
   Линдейл кивнул.
   - А ты?
   - Трое парнишек, пятеро внуков... Скажи, что?...
   - Замужем за Райли. Ты как, переживешь?
   - Хороший парень. Я сам женился. На женщине пима. Решил, пусть хоть мои внуки университет окончат.
   Они засмеялись вместе, потом Линдейл спросил:
   - Был на?...
   - Геттисберг? - прервал его Морган и внезапно погруснел. - Так, за изгородью постоял, да пошел.
   - Почему?
   - Я не ветеран.
   - Глупости. - фыркнул Линдейл, - Ты был в плену, но это не значит...
   - Может быть... - задумчиво протянул Морган, - Они снова затеют это. Например, шестьдесят лет, или семьдесят пять...
   - Когда-нибудь... Да, наверное. Если доживем.
   - Семьдесят пять... - Морган старательно загибал пальцы, шевеля губами, потом сказал, - Это будет тридцать девятый. Я подучился кое-чему.
   - Тридцать восьмой, - поправил Линдейл. Морган с досадой плюнул на пол, потом вздохнул и криво усмехнулся:
   - Потому, видать, и прогорел.
   - Есть проблема, - Линдейл задумчиво потер подбородок, - Тебе сколько лет?
   - Семьдесят два, - Морган пожал плечами. - А что?
   - А будет девяносто семь. Время не стоит для нас на месте, канзасец. А мне будет девяносто девять... Сомнительно, что мы оба справимся.
   - Нет, - Морган покачал головой. - Не смей помереть, поганый реб. Иначе я тебя на том свете достану. Говори где.
   "А вдруг..." - подумал Джон.
   - Каменная стена. Тот угол, где наши достигли ее, и где на нее вскочил Лью Армстронг. Спросишь там... Первого июля. Ровно в полдень.
   - Идет.
   Они снова понимали друг друга с полуслова, их мысли текли параллельно.
   - А еще лучше - сами будем там встречаться, раз в год, безо всяких круглых дат. - предложил Джуннайт.
   - Только не в это время, - покачал головой Линдейл, - слишком много воспоминаний, да и Четвертое Июля лучше дома...
   - Двенадцатого апреля?
   - Подойдет.
   - Но семьдесят пять лет все равно в силе.
   - Все равно...
   Морган отхлебнул из бутылки и протянул Джону.
   - За нас.
   - За нас. - отозвался Линдейл и глотнул обжигающую жидкость.
  
   Было первое июля тысяча девятьсот тридцать восьмого, когда Огюст осторожно припарковал свою машину возле палаточного городка, недалеко от того места, где начиналась дорога, разделяющая как последний барьер синих и серых. Выйдя, он открыл дверь, помогая отцу выбраться и пересесть в кресло - каталку, подвезенное его сыном Тонни, родившимся в этот день ровно двадцать пять лет назад.
   Огюст был не в лучшем настроении. Джон не выбирался с ранчо последние несколько лет и его сын не понимал, зачем надо было отправляться в столь долгий и утомительный путь теперь. Раньше отец уезжал из дома каждый год в апреле, пока у него были для этого силы, и говорил, что встречается со старым однополчанином, ничего при этом не уточняя. Этот тайный друг с детства ассоциировался у Огюста то с одним, то с другим человеческим силуэтом на старым негативе, всегда, сколько он себя помнил, стоявшем на столе Линдейла-старшего. У людей на стекле были размытые лица, и сын, когда подрос, начал задаваться вопросом: почему отец хранит эту вещь. Вот и теперь Огюст не совсем понимал, зачем это все нужно и тихо ругался про себя: Джон сильно сдал, практически потерял связь с реальностью, мало что понимал и многое забывал, но к досаде родных отлично помнил, что надо явиться сюда, именно сегодня и все более оживлялся по мере приближения даты. И теперь по прихоти старика, придется праздновать День Независимости в чужом городе, в номере отеля, а то и в машине, по пути домой, если, как подозревал Линдейл-младший, все гостиницы окажутся переполненными. К тому же Джонатан настоял, чтобы Огюст надел парадный мундир и свои английские награды, хотя тот считал, что такая демонстрация совершенно ни к чему. Тут было двоякое чувство: нежелание выставлять знаки отличия напоказ, что, по его мнению, было бы хвастовством и ощущение, будто его разрядили как куклу, стремясь выставить в лучшем свете перед каким-то древним ветераном Конфедерации, которого никто в их семье не видел, но мнением которого Линдейл-старший очевидно дорожил. Но дело было в том, что сын не мог отпустить старика одного и позволить ему трястись несколько дней в железнодорожном вагоне, а потому, скрепя сердце, выкатил из гаража свой старенький форд, и они отправились в путь, прихватив с собой и Тонни, который счел, что поездка его развлечет во время каникул.
   Внук медленно вез деда по широкой дороге, между рядами палаток, и Гас следовал за ними без всякого энтузиазма.
   Вокруг, громко переговариваясь, сновали люди, суетились репортеры с громоздкими фото и кинокамерами, но старик, глаза которого светились непонятным стремлением, не замечал никого, слегка поддавшись вперед, будто пойнтер, указывающий добычу.
   Он искал глазами только одного человека, периодически вытаскивая из нагрудного кармана часы, глядя на циферблат и тревожно шепча:
   - Быстрей, Тонни, быстрей. К каменной стене...
   Джонатан Линдейл даже немного приподнялся, его глаза устремились на одинокую фигуру, застывшую на низкой каменной стене и былая улыбка сверкнула на его губах. Огюст шел следом, задумчиво опустив глаза на дорогу, поглощенный невеселыми мыслями, потом поднял голову и резко остановился, будто пораженный ударом молнии, увидев впервые того самого однополчанина, о котором столько твердил его отец. Человек сидел, кутаясь в синий мундир янки, он, казался очень усталым и старым, в его глазах, пристально обыскивающих рельеф - безнадежная пустота, которая страшнее отчаянья. Тонни подвез кресло достаточно близко, и тогда Джонатан негромко сказал:
   - Вот я.
   - Господи, Джон! - Морган медленно развернулся в его сторону, он задыхался, в глубоких морщинах вокруг глаз блестели слезы. - Я думал... Я боялся...
   Джон вынул из кармана часы, открыл, поглядел на циферблат и постучал ими по подлокотнику.
   - Я опоздал... - полувопросительно сказал он, подвел стрелки и спрятал прибор в карман, подняв на Джуннайта глаза. - Прости Морган. Выбросить надо давно...
   - Ничего, ничего... Главное... - тот смахнул с глаз слезы и кивнул в сторону стоящего за спинкой кресла Тонни. - Твой...
   - Внук. - ответил Линдейл, - А там, в стороне, мой сын Гас.
   Огюст так и стоял, боясь пошевельнуться. "Однополчанин, черт меня возьми..." - вырвалось у него с дыханием. Он глядел на отца и не верил своим глазам: лицо старика преобразилось, будто в него вдохнули новую жизнь, светлые глаза искрились. Линдейл-старший говорил связно впервые за последние два года и, вне сомнения, все понимал. Столь же разительная перемена случилось и с "однополчанином".
   - Герой войны? - Морган поглядел из-под руки на отражающие свет медали.
   - Сумасшедший. - ответил сухо Джон, но в голосе его сквозила гордость. - Уехал в Англию, вопреки моему желанию, оставив беременную жену и маленького сына. Говорил, если не остановить войну там, она доберется до нас, и не слушал моих рассказов. На своей шкуре прочувствовал все и до сих пор не любит вспоминать. Не знаю... может, это к лучшему. По крайней мере, хоть куда-то выбрался со своей драгоценной фермы.
   - Да... - протянул Морган, - мой сын тоже не слушал. Летал над Европой, был в Англии, Франции. Его сбивали, он горел в самолете, но вернулся домой героем. Когда он решил, я рассказал ему о миссис Черрингтон. Из всех моих историй извлек один урок: сумел избежать всепоглощающей ненависти к врагу. Знал, что когда-нибудь все может измениться. Одна фрау спрятала его, когда самолет упал, ее муж помог ему добраться до Швейцарии... Он разыскал их после войны, когда ездил туда с благотворительной миссией и женился на их дочке... Впрочем, о чем я? Эй, Джон, Кармелла.
   Только сейчас Линдейл, оглянувшись, заметил двух молодых людей, стоящих поодаль, которые теперь шли к ним. На девушке было открытое летнее платье, ее длинные темные волосы, собранные на затылке струились по плечам. Мужчина был в парадном мундире сержанта, на его груди тоже красовались награды. Оба старика заворожено смотрели, как они приближаются.
   - Черт возьми, канзасец, - усмехнулся беззлобно Линдейл.
   - Черт возьми, реб. - отозвался весело Морган.
   Молодые люди подошли и остановились. Краем глаза Линдейл заметил, что Тонни, который теперь стоял сбоку от кресла, не отрывает глаз от девушки.
   - Мой сын и его дочь. - представил Морган с гордостью. - Кармелла, Джон. А это: Джонатан Линдейл, мой друг.
   - Вон там мой сын, Гас, извините, что он не подходит. А это Энтони. - представил Линдейл, чуть подтолкнув внука в спину.
   Кармелла поглядела на Тонни и, слегка покраснев, опустила глаза.
   Они обменялись приветствиями, и молодые люди отошли в сторону.
   - Гас, подойди ближе! Неловко, черт возьми! - крикнул Линдейл, обернувшись. Он был немного раздражен тем, что сын держался отстраненно. Огюст медленно пошел вперед, но внезапно замер, снова и снова проводя ладонью по волосам.
   - Будь я проклят...
   Линдейл и Морган обернулись на голос. Глаза Джона Джуннайта были широко открыты от изумления. Он засмеялся и быстро пошел вперед, почти побежал, и остановился перед Огюстом заключив его в объятия.
   - Гас Линдейл? - он почти кричал, - Не думал увидеть тебя живым. Потому и не искал! Слышал, тебя подстрелили...
   - Было дело... - сквозь смех выдавил Огюст. - Неужели это ты, Джон!
   Он обернулся к Линдейлу.
   - Отец, это же мой приятель! - радостно воскликнул Гас, ткнув Джону в грудь пальцем. - Думал, он сгорел в том кукурузнике, а он здесь, живой!
   - Вот так... - прошептал Морган удивленно, - Мог ты это себе представить?
   Линдейл сумел лишь покачать головой
   - Где ты пропадал? - спросил Джон Джуннайт.
   - На ранчо вернулся, - отозвался Гас, - Люблю эту глушь. Ни телефона, ни телевизора, ни чертовых военных машин. Поездки в Денвер раз в неделю в лучшем случае, а зимой два, а то и три месяца никуда ни выбраться...
   - Пошли, пройдемся, - сказал Джон Джуннайт, - Так о многом надо поговорить...
   Огюст мгновенно подхватил под руку приятеля, и они пошли к лагерю, беседуя о прошлых временах. Остановившись у изгороди и глянув на стариков через плечо, Линдейл внезапно подумал, что приехать сюда было вовсе не плохой идеей. Кажется, теперь он начал понимать, что все это действительно было нужно...
   - Да... - Морган сдвинул на затылок синее кепи. Джон покачал головой и перевел взгляд на Кармеллу и Тонни, которые о чем-то негромко говорили неподалеку.
   - Кажется, они поладили. - спросил он. - Похожа на бабку?
   Морган кивнул, в его глазах появилось страдание, и он закрыл их на мгновение, чтобы скрыть чувства, потом открыл и несколько минут глядел на свои руки, прежде чем заговорить.
   - Жены нет, - вздохнул он, следя за внучкой и потомком бывшего врага, - Ал?...
   - Тоже... - прошептал Джон с болью в голосе, - Мы остались. Только мы... Люди сорок девятого.
   - Люди сорок девятого ... - эхом отозвался Морган. Наступила тишина, потом, глубоко вздохнув, Джуннайт заговорил снова:
   - Как все в этом мире изменилось, а Джон? За каких-то несколько паршивых десятков лет. Сначала эти черно-белые картинки, потом цветные... Они снимают про нас кино теперь. Где-то в Калифорнии. Слышал, Уаетт Эрп консультант на съемках. Кто бы мог подумать?
   - Он умер. - сказал Джон, глядя, как Тонни снимает куртку и стелет в тени под деревом, чтобы Кармелла могла сесть. - В двадцать девятом.
   Он слишком хорошо знал своего внука, и до некоторой степени изучил женщин, чтобы заметить, как блестят их глаза, когда они смотрят друг на друга.
   Морган задумчиво гладил ладонью раскаленный камень.
   - Не знал. - отрывисто бросил он. - Внук таскал меня в кино. Сначала на "Дилижанс", потом на "Симаррон". Не знаю... Они считают, мы создали страну, и пытаются понять. Но как они могут, когда я сам не понимаю...
   - Они пытаются, и это хорошо. - сказал Линдейл. - Главное, чтобы они помнили.
   Он медленно поднялся, опираясь на подлокотники, с трудом сделал пару шагов и опустился на разогретые камни рядом с Морганом.
   - Я тоже без этого - никуда, - сочувствующе заметил Джуннайт, извлекая на свет лежавшую под стеной трость.
   - Как Депрессию-то пережил? - спросил Джон. - Я-то успел большинство своих вкладов спасти.
   - Сколотил несколько тысяч на спекуляциях ценными бумагами, - ответил Морган, - но все потерял. Да и черт с ними. Легко досталось, легко рассталось. Черта с два я или кто из моей семьи из окна небоскреба бросаться будем, если ты на это намекаешь. Я уже говорил, что не бизнесмен. Впрочем, кое-что удалось наверстать.
   Опустившись рядом на траву, Тонни взял руку Кармеллы в свои, он рассказывал что-то и девушка смеялась.
   - Говорят, тут будет новый мемориал, который откроет сам Рузвельт. - сказал Морган, - Если только мы этого не пропустили.
   - Ну, я особо не расстроюсь, - ответил Джон. Джуннайт засмеялся:
   - Ты всегда будешь сепаратистом.
   - Долго учил это слово? - парировал конфедерат.
   - Года два, - отшутился Морган.
   Закончив смеяться, Линдейл продолжил:
   - На самом деле это не важно, - сказал он, - сколько монументов здесь откроют. Те храбрые люди, кто отдал здесь свои жизни ради того, чтобы эта нация могла жить, живые и мертвые, которые сражались здесь, уже освятили и восславили эту землю и сделали это гораздо успешнее нас - мы со своими ничтожными силами ничего не можем ни добавить, ни убавить.[23]
   - Нe думал, что услышу слова янки из уст бунтовщика. - сказал Морган.
   - Но ведь чертовски верные слова, не так ли? - сквозь кривую усмешку выдавил Джон, - Даже Безоговорочная Капитуляция иногда признавал свои ошибки.
   Морган молча разглядывал собеседника, поглощенного своими мыслями.
   - У меня есть для тебя кое-что. - внезапно спохватился Линдейл. Порывшись в кармане, он достал небольшой дагерротип, и протянул человеку, сидящему рядом. Взяв подарок правой рукой, Джуннайт левой залез в карман, неторопливо извлек очки, надел их и поглядел на пластинку металла в своих пальцах. Два размытых человека стояли, опершись на ствол пушки, синий и серый мундиры...
   - Ты напечатал с... - спросил Морган, улыбаясь. Линдейл кивнул:
   - Это тебе.
   - Мы все еще маршируем... - с трудом по слогам прочитал Морган надпись внизу, - Да. Маршируем.
   - Я знаю, - внезапно сказал Джон. - Зачем. Это должно было случиться однажды, чтобы мы встретились и поняли, что составляем одно целое. И чтобы никогда больше...
   - Да, - кивнул Морган, складывая очки и убирая их в карман. - Никогда больше... Наверное.
   - Один человек писал, - негромко сказал Линдейл, не торопясь снимая мундир, и кладя его на проросшую мхом каменную кладку. - что ему хотелось бы, чтобы сражения повторились где-то в Валгале, где после убитые и раненные в бою восстанут, чтобы занять место среди живых.
   - Да ну тебя к черту с твоей латынью. - усмехнулся Морган, стягивая с себя темно синее сукно. - На вот, примерь. Этот цвет больше идет тебе.
   Джонатан накинул на плечи синюю куртку, Морган подобрал и натянул на себя серую, немного узковатую для него, но в принципе - в самый раз. Они обменялись головными уборами, поглядели друг на друга и засмеялись вновь. Линдейл щелкнул пальцем по козырьку кепи, чуть приподняв его, Морган осторожно водрузил на голову шляпу цвета ореха. Летние солнце согревало им спины.
   - Если они решат?... - сказал вопросительно Линдейл, кивая на юношу и девушку, увлеченных друг другом.
   - Да, конечно, - кивнул Морган, - Мы не вправе им мешать.
   Внезапно лицо Линдейла помрачнело.
   - Читаешь газеты?
   - Да, а что? - Морган слегка изменился в лице.
   - Новости из Европы?
   - Родина миссис Черрингтон... - от догадки у Моргана перехватило дыхание. - Думаешь, опять...
   "Столько крови и боли. - подумал он, - Опять. Миссис Черрингтон была права, безумие заразно, когда обнищавшим людям предлагают силой взять что-то у других и направляют их злость, указывая врага. И всегда найдется некто, вроде Уилберна, который убедительно докажет им, что другие, непохожие на них, гораздо хуже, и у них есть право... Но все получат лишь новую боль..." Джонатан Линдейл задумчиво поглядел на безоблачное небо.
   - Приближается новый шторм, - сказал он, нахмурившись, - Сильнее, чем прежде. Я его чувствую, и думаю, на этот раз не обойдет стороной.
   Сонный воздух застыл, лишенный малейшего движения, навалившись на маленький городок в Пенсильвании, будто предвестник нависшей катастрофы.
   - Но нам его не застать, - мрачно добавил Линдейл, глядя на безмолвно повисшие листья деревьев. - Придется им...
   Он кивнул туда, где Энтони развлекал Кармеллу показывая нехитрые фокусы с монеткой.
   - Думаешь, они?...
   - Они справятся, - кивнул Морган. - Думаю, да.
   Слабый ветерок коснулся их лиц, оживляя поникшие листья, вновь шуршавшие о чем-то своем.
   - Эй, - раздался откуда-то сбоку громкий оклик. Они обернулись и увидели человека с кинокамерой.
   - Извините за вторжение, - крикнул он и кивнул Моргану, - Джентльмен с юга...
   Кивок Линдейлу.
   - Джентльмен с севера...
   Оба ветерана засмеялись, не в силах сдержаться. Оператор расценил это, как хороший знак. Оставив свое оборудование, он подбежал к старикам, и сунул им в руки маленькие флажки: звездно-полосатый Джону и конфедератский Моргану. Отступив на шаг, мужчина окинул взглядом всю картину, чуть поправил шляпу на голове Моргана и, вернулся за камеру.
   - Пожмите друг другу руки! - крикнул он, вращая рукоятку трещащего аппарата. - И помашите флажками! Для истории. Да, да, так. Синие и серые, вместе! Замечательно!
   Они посмотрели друг другу в глаза, их ладони сцепились.
   - Как дела канзасец? - спросил Морган, помахивая маленьким знаменем конфедерации.
   - Пошел к черту, поганый реб, - отозвался Линдейл, вдевая свой флажок в петлицу и отдергивая темно синий пиджак.
   - Спасибо. - человек прекратил крутить ручку камеры и, закинув ее на плечо, куда-то умчался. Подняв глаза, Морган увидел, что к каменной стене отовсюду стекаются ветераны. Он последовал примеру Линдейла и вдел флажок в петлицу мундира.
   - Здесь слишком людно становится, - сказал Морган, беря палку. - Пошли отсюда.
   Он встал, опираясь на трость, и подставил Линдейлу локоть, помогая подняться.
   - Куда мы пойдем? - спросил Джон. Морган поглядел вниз со склона холма.
   - Вон к той старой пушке. Нарезное орудие Пэррота, если не ошибаюсь. У меня есть идея. Тонни, Кармелла!
   Молодые люди приблизились, держа друг друга за руки.
   - Когда закончите любоваться друг другом, принесите нам лимонаду. Мы будем у той пушки.
   Когда они добрели до старого орудия, рядом оказался Огюст.
   - Эй, Гасси, - в глазах Линдейла снова была улыбка, - добудь нам складные стулья.
   Отсюда было отлично видно, как около двух тысяч ветеранов с той и с другой стороны пожимают руки друг другу через ту самую каменную стену под неумолчный треск кинокамер. Синие и серые. Вместе.
   Они стояли, отложив трости, найдя опору в отполированном временем и непогодой стволе старого орудия, и в осях огромных колес, когда подошел Джон Джуннайт и с ним еще один человек, тащивший на плече фотокамеру, которую сразу принялся устанавливать.
   - Да, да, - усмехнулся только что вернувшийся Огюст в ответ на недоумевающий взгляд отца. - Именно так.
   Он отошел к Джону Джуннайту, чтобы освободить кадр, волоча принесенные стулья за собой по траве.
   Вспышка выстрелила, как старый Энфилд, рассыпая вокруг искры пылающего магния, навсегда впечатав в слой серебра двух мужчин, облокотившихся на ствол пушки. И уже не имело значения, что человек в сером мундире не был конфедератом, а другой, в синем, федералом, потому что оба они были слишком умны, чтобы не делить больше людей, живущих на одной земле и встречающих одни опасности на своих и чужих по цвету. Не важно, мундира или кожи. Сегодня они были просто старыми друзьями, вместе прошедшими сквозь крупную катастрофу своего времени, в сравнении с которой, Великая Депрессия была лишь кратковременной бурей в стакане воды.
   - Всю жизнь, сколько себя помню, - сказал Огюст, обращаясь к отцу, - я смотрел на тот размытый негатив в рамке на твоем столе, и никак не мог взять в толк, зачем ты хранишь его столько лет и кто эти люди на нем. Теперь я это знаю. И знаешь, что я тебе скажу? По-моему, пришло их время обрести лица.
  
  

Конец.

2000 год - 1 сентября 2003 года.

   1.Бригада генерала южан Томаса Джонатана Джексона, получившего после Бул-рана прозвище Каменная Стена.
   2. Мятежный клич южан.
   3. При взятии форта Самтер, положившего начало гражданской войне была убита лишь одна лошадь. Человеческих жертв не было.
   4.План операции "Анаконда" был разработан и существлен северянами. Он предполагал полное окружение Конфедерации: блокаду портов Атлантического океана и взятие под контроль всех фортов вдоль реки Миссисипи.
   5.В апреле 1864 Южане захватили форт Пиллоу и убили около300 негров, сдавшихся в плен, после чего генерал Грант потребовал обращаться со всеми военнопленными одинаково, но конфедераты отвергли ультиматум и север прекратил обмен военнопленными.
   6.Аппоматокс. Место, где встретились генералы Грант(союзные войска) и Ли(конфедеративные войска), чтобы подписать акт о капитуляции Конфедерации.
   7. Лариэт ( от la riata) - лассо.
   8. В начале войны незамужних женщин не допускали к тяжело раненым, а иногда вообще не пускали в госпитали. Даже дамы, которые открывали свои больницы, придерживались этого правила, хотя в середине войны, когда количество раненых катастрофически увеличилось, они начали брать на работу всех подряд.
   9. стрелок
   10. белые бедняки на плантаторском Юге. У них не было денег на рабов и они часто сами обрабатывали землю.
   11.Реб (от англ. Rebel) бунтовщик.
   12. Слухи о том, что Джефферсон Дейвис бежал, переодевшись в женское платье не верны. Однако южане, не желавшие винить в поражении своих генералов, возложили ответственность на политиков, и сами верили в подобные сплетни.
   13. Генерал северян Улисс Симпсон Грант, 18-й президент США. Впервые в истории потребовал безоговорочной капитуляции от гарнизона форта Донельсон чем заслужил свое прозвище (U.S. Grant расшифровывали как Ultimatum Surrender Grant).
   14.Китайцы работавшие на строительстве Центральной Тихоокеанской железной дороги. Придумал их нанимать Чарльз Крокер.
   15.Уолт Уитмен.
   16.У. Шекспир, "Генрих V". Перевод с англ. Е. Бируковой.
   17. Сегундо (исп. segundo) - второй, помощник хозяина, управляющий.
   18. Рок-Айленд - место на севере, где находился лагерь для военнопленных южан.
   19. Книга притчей Соломоновых, глава1, 19.
   20. Псалтырь. Псалом Давида N31, 5.
   21. Forty Niners.
   22.Много серебра.
   23.Линдейл с некоторыми искажениями цитирует Геттисбергскую речь Авраама Линкольна.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   306
  
  
   303
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"