Аннотация: В наше сложное время у многих стало привычкой всячески сетовать на судьбу.
В наше сложное постсоветское время у многих уже стало привычкой всячески сетовать на судьбу. Кто-то говорит о неладах на работе: конфликты с начальством и небольшая зарплата, кто-то вообще безработный, у кого-то неустроенность быта... Каждый находит на что он может посетовать, а цель, большей частью, одна: постараться быть незаметнее, не пробудить ненароком чью-нибудь черную зависть - это опасно.
Не у нас, а где-то там, в расфранченной Америке стремятся представить жизнь свою лучше, чем она есть. У иного куча долгов, он на гране банкротства, дома больная жена и нечем платить за лечение, а спроси у него, как дела (хау ду ю ду, на их языке), сразу - улыбка до самых ушей и стандартный ответ: у меня все о-кей! Все замечательно, все вери велл!
А у нас по-другому. У нас на подобный вопрос начнут непременно канючить. Так сейчас принято, считается, гораздо практичнее выглядеть бедным и больным, чем богатым и здоровым. Стараются представить себя бедной овечкой даже и те, у кого чемоданы трещат от валюты, натасканной в них под сенью коммерческих и прочих таинств. И чем больше таких чемоданов, тем больше хозяева их стремятся быть незаметнее.
У Викентия Фролкина все хорошо. И дома, и на работе, но он также в силу окружающей обстановки и прирожденного благоразумия предпочитает не распространяться об этом. На вопрос о делах он уклончиво говорит: "Да так, как, наверно, у большинства - усредненно", а ответ о состоянии здоровья, прячет в формулировку: хуже, чем было, но лучше, чем будет. Ему тридцать два, он имеет квартиру в центральном районе, легковую машину, гараж рядом с домом, покладистую жену и двух ребятишек.
Фролкин заведует канцелярией в мэрии города. Сюда он попал благодаря удачному для него стечению жизненных обстоятельств, которые, как известно, удачно стекаются при воздействии родственных и приятельских связей. Так случилось и с ним. Три года назад Петр Петрович Ермохин, родственник Фролкина, издавна возглавлявший канцелярию мэрии, в преддверии своего ухода на пенсию, устроил к себе Викентия, сначала исполнителем разовых поручений. Под опекой искусного покровителя и наставника Фролкин быстро освоил канцелярское дело, и без проблем был назначен на место Ермохина при его увольнении.
Повышением Фролкин был, конечно, доволен, хотя и не грешил честолюбием. Он полагал, что человек, не претендуя на большее, должен добросовестно исполнять те обязанности, которые возложены на него. Он не понимал карьеристов и прочих амбициозных людей. Не понимал он и тех, кто чрезмерно, по его разумению, превозносит одаренных счастливцев, пусть даже гениев.
- Гений - это от Бога, - сказал он однажды такому фанату по поводу памятников, - так же, как красота и уродство. Что же, если ты родился красивым, то тебе - памятник?.. Тоже и гений: он - делает все без напряжения сил, непроизвольно - как дышит! Он как птичка поет, потому что по-другому не может, и ему еще памятник!.. Вот, если ты упорным трудом достиг поразительных результатов, тогда - пожалуйста!
Он твердо оставался при мнении - слава только труду!
Фролкин ценит свою не хлопотливую должность: она соответствует ему по характеру и позволяет быть в курсе всяких событий, происходящих в их небольшом окраинном городе, а иногда даже влиять на ход этих самых событий. Он и его сослуживцы, персонал местной мэрии, работой были загружены по самые уши. Не героической, но повседневной и нужной, и выполняли ее, пребывая порой в кабинетах сверх нормативного времени. Рядовые чиновники - это винтики в сложном управленческом механизме, они в нем просто необходимы, и Фролкин считал несправедливым и очень обидным, когда слышал, как в неурядицах, происходящих и рядом, и в центре огульно обвиняют аппаратных работников. Всех, под гребенку.
Вот и вчера, в воскресенье, проходя через рынок, Фролкин оказался невольным свидетелем, как толпа горожан зло поносила чиновников за безудержный рост цен на продукты. Чего только он здесь не услышал! "Плодятся, как кролики! Развелось много, а толку в них мало! Бюрократы, коррупционеры, казнокрады, взяточники!". И это лишь малая толика из сказанных слов.
Агрессивность толпы его чрезвычайно расстроила. Он долго не мог заснуть, мысленно спорил с кем-то о роли чиновников, кому-то доказывал свое мнение. "Конечно, мы не космонавты, не сталевары, - думалось Фролкину. - Но и без нас, незаметных трудяг, не обойдутся ни космонавты, ни сталевары". И в понедельник, уже на работе, сидя за канцелярским столом, он продолжил полемизировать с потенциальными оппонентами.
Виртуальный затянувшийся спор прервала работница мэрии, стремительно вошедшая в кабинет.
- Вот, - возбужденно сказала она, потрясая бумагами. - Жалоба. Только что поступила! Ни обратного адреса, ни разборчивой подписи. Что делать мне с этой бумажкой?..
Фролкин вздыхает и надевает очки. Листок, вырванный из школьной тетради, был исписан с обеих сторон и имел заголовок: "Жалоба". Подпись в конце расшифровать было, действительно, невозможно.
- А что на конверте?..
Нужной информации не находилось и там. Фролкин, кладет конверт аккуратно на стол и вновь обращает взгляд на листок. Жалоба была на местного предпринимателя по фамилии Лялин.
- Что делать, что делать?.. Ты ее зарегистрировала?..
- Нет. Сначала решила вам показать.
- Вот это правильно... С такими бумагами не следует торопиться. Всегда успеем зарегистрировать... Оставь пока у меня... Я подумаю...
Женщина вышла из кабинета, а Фролкин приступил к детальному изучению листка.
В жалобе говорилось о причастности Лялина к торговле подозрительной водкой, которую ему, если верить этой бумаге, привозили с Кавказа целыми фурами. Водку он сразу распределял по торговым ларькам. Были указаны даты, номера машин, места их разгрузки. По словам автора жалобы, он обращался в полицию, (давался адрес полицейского отделения) но там мер не приняли. Данное письмо в мэрию автор просит считать этапом, после которого, если и здесь не будет принято мер, он оставляет за собой право обращаться в более высокие инстанции.
Фролкин позвонил в полицейское отделение и выяснил, что обращение к ним действительно было, но поскольку оно поступило без разборчивой подписи и без указания обратного адреса, его оставили без внимания.
- Анонимками не занимаемся, - был лаконичный ответ.
И перед Фролкиным была анонимка, но он не торопился от нее отмахнуться, он набрал номер домашнего телефона Лялина, который нашел в изрядно потрепанном справочнике. Дома того, естественно, не оказалось, отвечала супруга, и через нее удалось разыскать его в какой-то адвокатской конторе.
- Господин Лялин?..- уточнил Фролкин, услышав голос по номеру мобильного телефона, сообщенному женой бизнесмена.
После слов подтверждения, Фролкин представился:
- С вами говорят из мэрии города... Фролкин Викентий Борисович.
- У нас - никаких... Хотелось бы, чтобы и у вас они не возникли...
- Вот даже как!..
- Именно так. К нам поступило письмо. Оно от частного отправителя, но в нем вопросы не частного толка. Они касаются вас. Выберите удобное время и загляните ко мне, в канцелярию мэрии. Я хочу, прежде чем дать этой жалобе ход, кое-что уточнить.
- Жалоба?.. - переспросил встревоженно Лялин. - На меня?.. От кого?..
- Давайте не будем по телефону об этом... Жду вас у себя в канцелярии. Постарайтесь не откладывать... Сами понимаете: легче загасить искру, чем пламя...
- Буду немедленно...
Лялин, полноватый низкорослый, мужчина выглядел озабочено. Фролкин изложил ему содержание жалобы, с указанием торговых точек, номеров автотранспорта, времени разгрузки и сразу заметил, что озабоченность Лялина перерастает в тревогу.
- Поклеп! - нервозно отреагировал он. - Происки конкурентов!.. Была как-то машина с спиртными напитками, но все по закону! Сертификат, накладные, акцизы - все как положено... Я мог бы сюда привезти документы, если бы вы сказали по телефону...
Лялин говорил убедительно, и Фролкин, начав ему верить, задумался: надо ли верить анонимному автору?
Лялин понял его заминку по-своему.
- Кляуза голословная, но мне очень не хочется, чтобы она обсуждалась. Нельзя ли как-то ее заморозить?.. Я, понятное дело, в долгу не останусь...
После недолгих раздумий Фролкин сказал:
- Я смогу придержать ее, но не больше чем на пару деньков. Подумаю, кому ее лучше направить на рассмотрение.
У безвластного, казалось бы, чиновника канцелярии в руках был серьезный инструмент влияния на разного рода эксцессы: от того в чью папку положит он документ, зависит судьба поднятого в том документе вопроса.
Папку мэра Фролкин загружал обычно бумагами, требующими быстрого и ответственного реагирования: циркулярами правительства, губернаторскими распоряжениями... Жалобу на местного предпринимателя можно было сунуть в папку одного из заместителей мэра, и там она могла вообще затеряться, но что-то удерживало Фролкина от такого поступка.
- Бумага серьезная, - сказал он помрачневшему Лялину, - попадет она, думаю, мэру. Но парочку дней, так и быть, пусть полежит у меня.
- Ты можешь замариновать навсегда эту писульку, если это, конечно, в твоих интересах, - сказал Фролкину его бывший наставник Ермохин, которому тот обрисовал ситуацию. - Вот был у меня один случай...
И Петр Петрович с нахлынувшей ностальгией рассказывает, как он в свое время ловко использовал возможность чиновничьей должности по своему усмотрению.
- Выходит, что можно ее игнорировать? - уточнил Фролкин, думая о придержанной жалобе. - А как же инструкция?
- Жалоба анонимна, и этим все сказано. Мы, в свое время, и не такие бумаги прятали в долгий ящик. Находишь в бумаге, которую надо упрятать, уязвимое место и, найдя его, спокойно убираешь бумагу подальше.
- Но автор может не успокоиться: он писал ее с какой-то действенной целью.
- Такому беспокойному автору предъявляешь изъян, упрекаешь его, что писал он небрежно, говоришь, что придется переписать, исправить. Когда он приносит переписанный текст... Это случается не всегда: чаще всего на возврате бумаги все прекращается... Но, допустим, автор настырный. "Исправили? - говоришь такому, - отлично. Оставьте. Как освобожусь от срочного поручения, проверю". Время идет, если автор опять появляется в мэрии, снова встречаешь его упреком: "Что же вы, дорогой мой! Одно исправили, а одновременно наделали много такого, что вообще никуда не годится!" Такие возвраты могут длиться до бесконечности.
Фролкин дотошен:
- А вдруг волокита раскроется?
- Никаких "вдруг" здесь уже быть не должно... На то ты и спец... А если кто-то со стороны начнет домогаться, ссылаешься на непонятность изложенного, двусмыслицу и прочее. Небрежно так говоришь: да там, знаете ли, тема какая-то мутная: то ли обидели автора, то ли он кого-то обидел... Помогают и реплики типа: а чего вы хотите - старушка писала... Я действую согласно инструкции... А как бы вы поступили?.. А вы чего предлагаете?..
- А если действительно обратился пожилой человек?.. С трудом написал, а его письмо - в стол?..
- Какая разница, кто стоит за этой бумагой, - Ермохин досадливо морщится. - Лишь бы не прямое начальство. Вот если начальство - прояви исполнительский раж.
После продолжительной паузы Фролкин, ухмыльнувшись лукаво, спросил:
- Получается, что незаметный чиновник может быть хозяином положения?
- Наконец-то ты понял!.. Те, кто у всех на виду - это, между нами, конечно, не больше, чем говорящие тыквы. Даже публичные речи многие себе сами очень редко готовят: для этого нужны обширные знания и уйма свободного времени. А где это взять при больших должностях?.. Они говорят чаще то, что им написали. А кто написал?.. Тот, кто в тени, кто публике совсем неизвестен.
По совету Ермохина Фролкин изменил порядок прохождения корреспонденции: всю почту до ее регистрации стал просматривать сам. Здесь он мог производить сортировку: какую бумагу пускать законным порядком, какую положить в долгий ящик, а какую вообще уничтожить - ее, дескать, и не было. При этих занятиях он ощущал большую весомость своего положения.
Жалоба на предпринимателя Лялина, как ему и обещано, зарегистрирована была через два дня, и Фролкин доложил о ней мэру.
- Почему задержали? - интересуется мэр. - Мне еще вчера кто-то звонил, спрашивал про меры, принятые по жалобе, а она у вас лежит без движения.
- Да ее вообще надо было бросить в корзину для мусора: адресант не представился, кто подписал - неизвестно.
- И чего же не бросили в корзину для мусора?..
- Содержание больно серьезное, и фигурант довольно известная личность. Я, если откровенно сказать, в своих действиях ограничен строгой инструкцией. По инструкции я обязан..., - Фролкин излагает инструкцию по делопроизводству. - А могу ли я так поступить, если жалуются, скажем, на вас?
- А есть такие факты?
- Есть. К сожалению.
- Почему о них я не знаю?
- О фактах или о содержании жалоб?.. Я таким жалобам, до случая, официальный ход не даю.
- До случая?..
- Ну да... Должен теперь сказать вам об этом... Раньше не было подходящего случая... Вот...
Фролкин кладет на стол перед мэром папку с бумагами. Мэр смотрит на них неприязненно.
- До случая, говоришь?!.. - мэр нехорошо усмехнулся. - А теперь этот случай у тебя появился?.. Долго ты эту папку копил?.. Считаешь, что сейчас обнародовать самое время?..
В голосе мэра лязгнул металл.
- Не буду я ничего обнародовать, и никогда не хотел. - сказал обиженно Фролкин. - Не в моих интересах подсиживать вас.
- Ну-ка, ну-ка... Поясни эту мысль...
- Допустим, поставят другого. А у того - свои люди, и я окажусь без работы. А мне она нравится.
Мэр вылез из кресла и неторопливо прошелся по кабинету, на лице его читалась задумчивость. Фролкин продолжает стоять в почтительной позе. Молчит. А потом задает вопрос:
- Как прикажете поступить с жалобой на этого Лялина? Он в разговоре со мной упомянул пару раз, что он ваш знакомый.
- Поступай, как сочтешь правильным, у меня знакомых полгорода... А в чем ее суть?..
Фролкин излагает тезисы жалобы.
- Действительно, серьезный наезд, - резюмирует мэр, возвратясь в свое кресло. - Нужно обязательно отреагировать. Сделаем так. Подготовь распоряжение о создании комиссии по проверке, и включи в нее толковых работников. Трех человек, пожалуй, будет достаточно... И мэр назвал их фамилии.
Через десять дней, столько было отведено для работы комиссии, поступило ее заключение: факты, указанные в жалобе, не нашли подтверждения.
Мэр, читая представленный акт, говорит доверительно Фролкину:
- Видишь, какая у нас с тобой хлопотливая должность: сколько людей подняли, а впустую. Будем считать это дело закрытым. Да и дела-то, собственно, не было. Одна суета.
Через два дня Фролкин в ящике стола в своем кабинете обнаружил пакет с пачкой долларов и запиской: "От благодарного почитателя Ваших талантов!"
А еще через несколько дней появился новый сюрприз. Мэр пригласил Фролкина к себе в кабинет и негромко сказал:
- Ты уже слышал, конечно, что увольняется мой заместитель по вопросам социальной политики. Как тебе эта должность?
- Не надо!.. - пугается Фролкин. - Ради бога не надо!..
Мэр смотрит на него с удивлением. Такой реакции он явно не ожидал, и не понимает причину отказа. Обычно люди в восторге от таких предложений, надеются на карьерный рост, мечтают о нем, а здесь - мгновенный отказ.
- Почему?.. Ты на нее по всем меркам подходишь... Ты ведь в университете учился?..
- Да. Факультет журналистики... Окончил с отличием...
- Вот видишь!..
- Меня, я уже говорил, мое место очень устраивает. На нем и оставьте. Пожалуйста...
- Чем же оно тебе так приглянулось?..
- Спокойное, - промямлил Викентий Борисович. - При моем характере и здоровье - самое подходящее.
- Ты разве болен?.. Что-то не замечал...
Мэр с подозрением рассматривает Фролкина, в упор. Говорит:
- Не торопись отказаться, чтобы потом не жалеть. Такие предложения не каждый день получают.
- Спасибо большое, но только - не надо! - повторил настойчиво Фролкин.
И мэр почему-то был очень настойчив.
- Сделаем так. Сегодня пятница. Ты давай хорошенько подумай, а в понедельник мы к этой теме вернемся. Думаю, и надеюсь, что ты переменишь решение.
Выходные оказались для Фролкина днями терзаний.
"Ну какой я зам мэра?" - думал он, стоя у зеркала. Свое отражение в нем ему очень не нравилось: худой, долговязый, рыжеволосый. Узкие плечи и впалый живот усугубляли его непрезентабельный вид. Он сравнил себя с мэром. Тот - дородный, холеный, породистый, смотрится достойно в любой обстановке.
Он опять обратился за советом к Ермохину.
- Значит, мэр тебя ценит и доверяет тебе, - констатировал Петр Петрович. - Это похвально... Его позицию я понимаю: кадровый голод. Сейчас очень трудно найти по-настоящему грамотного, и, главное, - порядочного помощника. Людей с дипломами о высшем образовании и с учеными степенями стало немало, но эти дипломы и ученые степени можно купить, не обременяясь учением. Это одно. Немаловажно и то, что помощник должен быть человеком надежным. Человеком, которому можно во всем доверять. А вот с этим проблема... Мэр тебя считает своим.
Фролкин слушал наставника и оценивал его тоже с позиций на должность заместителя мэра. Ермохин вполне подходил по внешнему виду: как и мэр - холеный, дородный. Но ему почему-то не предлагали, хотя вакансии были... А Ермохин продолжал рассуждать:
- Только зачем тебе это нужно? Выше зарплата?.. Но и цена ей дороже: ответственность, нервотрепки. А нервы надо беречь... У тебя хорошее, спокойное место. На нем ты, так же как я, дослужишь до пенсии... Три мэра сменились за мою бытность...
Ермохин говорил сейчас то, о чем думал и Фролкин, после того как отвергнул экспромтом предложение мэра.
- Но отказаться без веских причин тоже опасно, - подытоживал Петр Петрович. - Подозрительно. Нормальные люди жаждут повышения, подсиживают друг друга ради карьеры, а ты - отказался. Отказаться надо с умом, чтобы мэр не подумал ничего плохого. Он может обидеться, даже подумав, что его предложение сочли легкомысленным. Или еще о чем-то подумав.
До утра понедельника и по пути на работу Фролкин искал форму, в какую можно безопасно "завернуть" свой отказ.
И вот он стоит перед мэром и, ссутулившись, говорит:
- Большое спасибо Вам за очень лестное предложение. Я все передумал и полагаю, даже уверен, что в канцелярии буду полезен Вам значительно больше, чем в заместителях.
- Что же, - сказал, нахмурившись, мэр, - свой выбор Вы сделали. Пока оставляем все на местах. Продолжайте работать.
Фролкин вышел из кабинета, озадаченно думая о причине перехода мэра на официальное "Вы", и что может значить его слово "пока"?