Аннотация: Рассказ участвовал в литературном конкурсе "Рваная грелка. Осень 2012". В финал не вышел.
Татьяна Минасян
Права пациента
Рабочий день опять начался с ругани Хрипуна, перемежающейся нытьем и униженными просьбами - так, как оно начиналось каждый раз в последние три недели.
- Ты такой же эгоист, как и все, ты только о себе думаешь, тебе на всех наплевать, для тебя другие люди вообще не существуют! Вы все такие, все ваше поколение избалованное выросло эгоистами, вас надо было в детстве драть как сидоровых коз, чтобы вы пикнуть поперек старших не смели, чтобы по первому слову бросались делать, что вам говорят!!! Ведь я о такой малости тебя прошу, ведь это минутное дело, ну почему ты не хочешь пойти мне навстречу? Почему?! Я бы на колени перед тобой встал, если бы мог, я бы все для тебя сделал, любую просьбу твою выполнил, но ты же сам видишь, какой я теперь, видишь, что я ничего не могу... Ну что тебе стоит? Ну почему ты такая дрянь, что за мать тебя воспитала, такого бесчувственного?! Да чтоб тебе самому когда-нибудь оказаться на моем месте, самому так же страдать - тогда ты меня поймешь, тогда пожалеешь, что на меня наплевал! Сволочь, мерзавец, паршивец!!! Ну за что ты со мной так, ну что я тебе сделал? Ты прости, что я на тебя ору, прости старика, мне просто плохо очень, вот я и злюсь... Я все слова беру назад, я знаю, что ты на самом деле хороший парень, что ты добрый, что ты все понимаешь...
Ренат старался пропускать гневные речи Хрипуна мимо ушей и спокойно выполнять свою работу, но получалось у него это плохо. Руки начали дрожать уже через минуту его монолога, и молодой человек ничего не мог с этим поделать. Приходилось особенно внимательно следить за каждый своим движением, и в результате он тратил на Хрипуна вдвое больше времени, чем ему обычно требовалось - а значит, слушать оскорбления и мольбы он тоже был вынужден гораздо дольше, чем мог бы...
- Ненавижу тебя, и дочку с зятем своих ненавижу, вырастил змею на свою голову, заразу неблагодарную, и все ваши законы мерзкие ненавижу, от них простым людям одно зло! - еле ворочая языком надрывался Хрипун. - Я всегда был со всеми добрым, я их с зятем подарками заваливал, ни разу у них долги вернуть не попросил, а они вон как со мной... А ты тоже хорош, разве я, кода сюда попал, хоть раз на тебя пожаловался, хоть в чем-то капризничал? Да ты мне как сын был, я бы хотел, чтобы у меня такой сынок вырос, мы бы с тобой поладили, я бы тебе столько всего про свою жизнь рассказал!..
На самом деле Хрипуна звали Анатолием Арнольдовичем Гремухиным, и он вовсе не был стариком - ему должно было вот-вот исполниться сорок семь лет. Ренат прозвал его Хрипуном за надтреснутый голос, который с каждым днем звучал все слабее и тише. Хотя злоба в нем при этом каждый день усиливалась. Ренат знал, что ему придется слушать Хрипуна и терпеть его обвинения еще очень долго - может быть, год, а может, и несколько лет. Он много раз обещал себе не отвечать ненавидящему его скандалисту, но стоило им снова оказаться вместе, и Ренату хватало выдержки всего на пару минут. Потом он срывался и начинал огрызаться:
- Идите к черту, я же сказал, что не буду этого делать! Других просите!!!
- Отказываешь, в такой малости отказываешь, да будь ты проклят!!! - тут же с новыми силами принимался возмущаться Хрипун, и Ренат тоже проклинал свой болтливый язык и давал себе слово молчать. Хотя порой ему казалось, что это уже не важно - будет он пререкаться с Хрипуном или не будет. Тот все равно каждый день будет орать на него, желать ему разных несчастий и тут же просить за все прощения и умолять о помощи. Слушать последнее было особенно противно. Ренат предпочел бы, чтобы Хрипун только ругался, однако тот, казалось, специально следил за тем, чтобы ругани и упрашиваний в его речах было поровну. И даже после того, как он, сделав все необходимое, направлялся к двери, в спину ему продолжали нестись жалобы и всхлипывания, чередующиеся с изысканным матом.
- Раз в жизни о чем-то прошу! Никогда раньше ничего не просил!!! Ну ты получишь еще свое, мразь, урод, скотина неблагодарная!!!
Другие пациенты, по сравнению с Хрипуном, казались Ренату ангелами. Они тоже порой ворчали, жаловались ему на жизнь и на редко навещавших их родственников и критиковали назначенное им лечение, но им молодой врач готов был поддакивать с утра до вечера. Каждый следующий осмотр после Хрипуна был для него самым настоящим отдыхом.
А в ординаторской, куда он приходил после обхода своих пациентов, его ждало продолжение скандала.
- Акимов, на тебя Арнольдыч еще одну жалобу накатал! - сердито сверкала очками главврач. - Мне это надоело. Или ты выполняешь свои обязанности, или пиши "По собственному желанию".
- Нелли Григорьевна... - растерянно отступил на шаг Ренат. - Ну послушайте... Я действительно не могу. Все, что угодно, но это...
- Нет, вы посмотрите на эту цацу! - хмыкнула главврач, и две сидевшие в ординаторской медсестры злорадно хихикнули, предвкушая спектакль под названием "Начальница распекает подчиненного". - Не может он, видите ли! Принципы у него, моральные! Не хочет ручки марать, не хочет грязную работу делать. Хочет, чтобы ее за него другие делали, а он чистеньким остался.
- Нет, я считаю, что никто из нас не имеет права это делать, - с трудом заставил себя выговорить Ренат.
- Ага! - Нелли Григорьевна, казалось, даже обрадовалась, что ей рискнули возразить. - Значит, на закон тебе наплевать? И на права пациентов тоже? Каждый неизлечимый больной имеет право на легкую смерть, это основа нашей этики. Если ты с ней не согласен, какого хрена пошел в медицину?!
- Я пошел во врачи, чтобы спасать людей, а не убивать их, - Ренат с гордостью заметил, что его голос зазвучал тверже.
- Так ты их и спасаешь! - подала голос одна из медсестер. - А если не можешь спасти - помогаешь им не мучиться. И так, и так доброе дело совершаешь. Что тебя не устраивает?
- Я не хочу становиться убийцей.
- А права пациентов... - снова начала главврач, но Ренат, отогнав остатки нерешительности, торопливо перебил ее:
- У меня тоже есть права! Где мое право не убивать? Почему оно менее важно, чем право этого паралитика сдохнуть?!
Лицо Нелли Григорьевны исказилось от злости:
- Поговори у меня еще в таком тоне - точно с работы вылетишь! - рявкнула она на молодого врача. - Права у него, ага! Если каждый врач будет иметь принципы, у нас вся медицина развалится. Один откажется убивать, другой - органы пересаживать, третий - массаж делать, и все - по идейным соображениям. Все! Я тебя предупреждаю в последний раз: или ты сегодня помогаешь своему старикану, или завтра увольняешься. И не вздумай никого просить тебя заменить! Это твой пациент, за него ты отвечаешь.
- Значит, я увольняюсь!!! - Ренат развернулся, вышел из ординаторской и с грохотом захлопнул за собой дверь.
Через два часа он сидел в баре со школьным другом Сергеем - безотказным собеседником, соглашающимся на любое предложение выпить и способным поддержать разговор на любую тему. В семнадцать лет Ренат пил с ним, когда его бросила Катя, в девятнадцать - когда отчим отсудил себе квартиру матери, в двадцать три - когда попала под машину любимая псина, овчарка Вега... Теперь Акимов должен был лишиться последней дорогой ему вещи - любимой работы. Он был не особо уверен, что Сергей поможет ему это пережить, но больше поговорить о случившемся ему было не с кем.
Впрочем, уже после первой бутылки водки Ренату стало казаться, что жизнь вовсе не так ужасна, как он думал. А после второй он начал склоняться к тому, что погорячился, решив бросить работу. Да и с Хрипуном все, возможно, было не так однозначно...
- Сам посуди, - убеждал его Сергей, - этому старику все равно ничем не поможешь, он все равно умрет. Так зачем ему мучиться? Да еще мучить всех вокруг, дочку свою, и других родственников, и тебя заодно! Тебе же должны были все это в институте преподавать!
- Мне преподавали... Но говорили, что это редкие случаи... Кто ж знал, что мне именно такой редкий попадется?! - бормотал в ответ Ренат, не поднимая глаз на собутыльника.
- Ну бывает, что редкие случаи с тобой случаются, не повезло, значит, - с философским видом кивал Сергей. - Да и не такие уж они и редкие, у меня только в прошлом году несколько знакомых так из жизни ушли. Ну и что? Их право!
- Но мои-то права, мои! Как же..? - Ренат в очередной раз обнаружен, что его стакан пуст, но Сергей тут же подлил туда еще. Кажется, это была уже третья бутылка...
- А ты поставь себя на их место! - сменил он тактику. - Представь, что это ты помираешь и весь день от боли верещишь! Ты бы так хотел? А родственники твои каждый день к тебе таскаются, терпят твои вопли, твои капризы, ты им надоел до смерти, они хотят в отпуск съездить, вечеринку устроить, еще как-нибудь развлечься, а им нельзя, у них больной дед, они должны сидеть вокруг его кровати с каменными лицами и это... как его... Ик! Скорбеть...
- Но я всегда думал... Если люди любят своего больного родственника, они с радостью будут за ним ухаживать. Добровольно и с радостью... - еще менее уверенно пробормотал в ответ Акимов. - А если не любят и хотят развлекаться, когда дома больной, то так им и надо, пусть скучают без развлечений!
- Хорошо же ты к своим близким относишься! Значит, хочешь, чтобы они добровольно и с радостью занимались только тобой? И даже помечтать об отдыхе не могли? И чтобы длилось это годами, и они уже дождаться не могли, когда, наконец, все это кончится?! А представь, что ты к тому времени уже не будешь соображать ничего, начнешь их путать, перестанешь узнавать, в маразм полный впадешь... Ты бы так хотел?!
- Нет!!! - Ренат хлопнул ладонью по столу, стаканы и пустые бутылки задребезжали, и Сергей проворно добавил ему еще водки.
- Вот и они не хотят! Понял?
- Понял... - прохрипел Ренат почти таким же сорванным голосом, как у его злополучного пациента. В его стакане снова забулькала холодная прозрачная жидкость.
Он не хотел просыпаться, он вообще не хотел больше жить. Голова не просто гудела, в ней был включен корабельный ревун. Она не просто раскалывалась, она рассыпалась на тысячи крошечных кусочков. Ее не просто сдавливал железный обруч, она уже была смята им, как кусок пластилина...
Ренат, скрючившись, лежал на диване, и из-под его закрытых век катились слезы. Он знал, что эта боль будет длиться вечно и что никто не избавит его от нее, как бы сильно он об этом ни просил. Знал, что может плакать, умолять и требовать, чтобы кто-нибудь прекратил его страдания, многие годы, но ни один человек не захочет пойти ему навстречу, не сумеет ему посочувствовать.
- Ненавижу вас!.. - простонал он еле слышно. - Проклинаю! Чтоб вам так же мучиться, чтоб еще сильнее...
Его тело выгнулось дугой, он скатился с дивана на пол и несколько секунд вообще не понимал, где он и что с ним. Потом туман перед глазами рассеялся, и в нос ударил отвратительный, но очень знакомый запах. Приоткрыв глаза, Ренат обнаружил, что расстался с бутербродами, которыми они с Сергеем накануне закусывали водку. А еще ему стало ясно, что встать и залезть обратно на диван он не в состоянии.
- Сильнее вы мучиться не будете, сильнее уже невозможно... - пробормотал он еле слышно и снова закрыл глаза.
Через день Ренат с опаской подходил к кабинету главврача, гадая про себя, числится он еще среди сотрудников больницы или нет. Однако Нелли Григорьевна встретила его насмешливой улыбкой, мгновенно развеяв все его страхи:
- Вернулся? Не сбежал на край света? Ну, и молодец. Отработаешь свои прогулы в выходные. А сейчас иди к Гремухину, он тут без тебя всех уже достал!
Хрипун при виде своего лечащего врача тоже не стал, по своему обыкновению, кричать и материться, а лишь скривился и демонстративно перевел взгляд на потолок.
- Вы не передумали? - спросил его Акимов и закашлялся.
В глазах больного вспыхнула надежда.
- Не передумал, - прохрипел он. - И не передумаю никогда.
- Может быть, вы хотите с родными попрощаться? Я могу им позвонить, позвать сюда...
- Нет, - голос Гремухина стал звучать совсем слабо, он едва ворочал языком. - Не надо никому звонить, обойдутся. Им на меня наплевать всегда было, они давно ждут, пока я сдохну... Нечего их радовать раньше времени!
- А может... еще что-нибудь? - неуверенно предложил врач. Его пациент снова поморщился и повысил голос:
- Да не тяни ты, ничего мне не надо! Мое последнее и вообще единственное желание - умереть! Чтобы все это, наконец, кончилось. Больше мне ничего нафиг не надо!!!
- Хорошо, тогда... подождите, - молодой врач начал медленно отступать к выходу из палаты. - Я сейчас...
Приготовления к смертельной инъекции заняли немного времени. Хрипун терпеливо ждал и больше не сказал ни Ренату, ни помогавшей ему медсестре ни слова. Под конец, когда Акимов уже держал в руках полный шприц, на лице пациента и вовсе появилась слабая, но радостная улыбка, а взгляд его усталых ввалившихся глаз слегка потеплел.
- Сынок, внученька... - заискивающе посматривал он на возившихся возле его кровати медиков. - Хорошие мои... Вы уж простите, что я на вас орал, простите старого дурака, мне просто плохо очень было, вы меня поймете когда-нибудь... Спасибо вам, милые...
Медсестра закатала ему мятый рукав пижамы и перетянула плечо жгутом. Ренат долго примеривался, прежде, чем попасть иглой во вздувшуюся вену - исколотая за много лет безуспешного лечения, она ускользала от острия, отодвигалась от него, как будто сознательно пыталась избежать новой боли. Но игла все-таки достигла своей цели, выпустив в вену содержимое шприца, от которого больной должен был через минуту тихо и спокойно уснуть и больше не просыпаться.
- Теперь все? - громким шепотом спросил Хрипун.
- Все, - заверил его Ренат совсем тихо.
Пациент закрыл глаза, и его лицо снова расплылось в улыбке. Акимов присел на стул рядом с его кроватью, не спуская глаз с умирающего, и вдруг почувствовал, что ему тоже безумно хочется облегченно улыбнуться. Все и правда закончилось. Больше он никогда не услышит ругани Хрипуна, больше никто не будет его оскорблять, больше ему не придется мучиться, пытаясь сделать выбор. Через минуту его самый сложный пациент перестанет страдать - а вместе с ним перестанет страдать и сам Ренат. Все.
Это была последняя счастливая минута в жизни Рената. Потом Анатолий Гремухин по прозвищу Хрипун внезапно захрипел по-настоящему, его тело, уже несколько лет неспособное двигаться, забилось в судорогах, а лицо начало синеть. Он пытался кричать, но не мог издать ни одного громкого звука и только вращал безумными глазами, в которых лишь изредка, на короткие мгновения, мелькало понимание того, что происходит. В эти секунды он смотрел на Рената и других вбежавших в палату медиков с дикой ненавистью, которая затем снова сменялась бесконечным ужасом.
Он умирал пять с половиной часов. Его пытались откачать, но долгое время никто не понимал, в чем причина случившегося с ним шока и как с ней бороться. Нелли Григорьевна кричала, что виновен во всем Акимов и его отдадут под суд, остальные врачи не менее громко вопили, что не имеют к этому пациенту никакого отношения, медсестры наперебой уверяли начальство, что их смена к тому времени, когда Гремухину сделали укол, уже закончилась или еще не начиналась... А сам Ренат пытался, уже давно не надеясь на результат, хоть как-то заставить Хрипуна дышать.
Потом было расследование, бесчисленные комиссии и вызовы в полицию, множество серьезных людей, которым Ренат и его начальница раз за разом повторяли одни и те же слова: "Реакция на препарат, анафилактический шок, индивидуальная особенность организма". Позже был оправдательный приговор и возвращение на работу. Но Акимов зашел в клинику, только чтобы написать заявление об уходе. Оттуда он отправился в юридическую консультацию и составил завещание, в котором указывал, что запрещает врачам делать ему смертельную инъекцию, чем бы он ни был болен - даже если сам он в тот момент будет без сознания, в коме или сойдет с ума.
Через год политик-консерватор Ренат Акимов был известен всей стране своей борьбой за запрет эвтаназии.
Еще через два года болезнь, от которой страдал Хрипун, научились лечить.
Незадолго до выхода на пенсию у Акимова обнаружили неоперабельную опухоль мозга. Тогда, единственный раз, он подумал о том, чтобы изменить завещание. Но сразу же отогнал эту мысль.