Я знаю о художниках так мало, что вынужден их боготворить. Именно вынужден, так как отдавая предпочтение литературной Музе, считаю их выше писателей и поэтов, никогда не держащих в руках кисточки и не познавших даже акварельных красок.
Наверное, художники стоят вровень с музыкантами, так как музыканты слышат, а художники видят. А писатели и поэты только описывают те образы, которые художники и музыканты выхватывают из мира природы.
По этой причине жизнь художников для меня загадочна, как и загадочна система обучения ими своих учеников.
Общаясь с художниками и интересуясь живописью, я насмотрелся всякого. Насмотрелся и в живую, но особенно по российским телевизионным каналам, двигающим прогрессивные методы живописи в широкие массы.
Один художник сидит на дне озера Байкал в акваланге и рисует свою "нетленку". Другой через медицинскую грушу закачивает себе в зад через дырочку для клизмы разные краски, затем тужится и поливает ей холст. Третий, макает свой член в разные краски и елозит им, членом, по холсту не боясь в творческом порыве стереть "кисточку" его до самых яичек. В общем, что не живописец, то сплошная жертвенность. Литераторы в сравнении с живописцами просто тунеядцы. Художников, стремящихся оставить в живописи свой неизгладимый, а главное нестираемый след, становится всё больше и больше. И у каждого есть последователи и ученики.
Конечно, в Байкал полезет не каждый, а значит, это уже нечто в живописи. Но по тёплым морям, сидящих на дне художников уже полно. Приноровились. Что касается "клизм" и "онанизма", то и тут с учениками всё в порядке. Макай и поливай, вставляй и вынимай - это так сказать мастер - класс и обучение одного дня.
Этих художников я, конечно, не боготворю, хотя чуть-чуть завидую. Деньгами, славой они не обделены. Взгляд на мир через задницу или член, близок и мил обществу. Оно, общество наше, прямо дуреет от такого модерна в живописи. Искусство, так сказать, в массы. Рисуют, так сказать, все!!!
Но есть, ещё остались, другие художники из числа традиционалистов, похожих на классиков в литературе, т.е. на меня. Это матёрые творцы, которые смотрят на холст, на краски как на вершину мира, как на поле боя, на котором надо вершить справедливость по Законам Мироздания.
Миша, именно такой художник. Своей живописью следит он в этом мире не сильно и не часто, но глубоко. Есть у него и ученицы.
Учеников мужского пола он отверг сразу, едва начав различать цвета мира и подбирать к ним краски. С первого маска по белому холсту он справедливо решил, что только женщина достойна полотна. Это решение было созвучно и моей душе уже знающей о Музе и о "не прочитанной книге" А раз так, то только женщину можно бесконечно рисовать и описывать. Похоже, что это самое глубокое открытие, которое творческий человек делает вновь и вновь. Просто одни его делают через перо и бумагу, а другие через кисточку и холст.
Женщина не поддаётся изучению и описанию, она не укладывается в понятный образ. Это банально звучит, но тем не менее, женщина не перестаёт удивлять. Стоит только начать присматриваться к ней и перо тупится, и бумага желтеет, и кисточка лысеет, и краски сохнут.
Но Миша нашёл выход. И какой! Пока я зазывал Муз на коньяк и ловил вдохновение, Миша шёл своим путём.
Он начал обучать живописи исключительно милых дам.
Приходит к нему в мастерскую этакое милое создание желающее стать художницей и сразу слышит приказ: "Раздевайся".
Дама сразу цепенеет, хотя и спрашивает: "А зачем, а совсем....".
- Совсем, говорит Миша.
- Совсем, совсем, переспрашивает ученица и начинает флиртовать.
- Вы зачем пришли? Художницей становиться или кокетничать тут со мной, - весомо говорит Миша, обрывая все вторые смыслы и даже саму возможность пококетничать.
- Художницей становиться - уже уныло начинает лепетать ученица.
- Ну и раздевайся до наготы Евы, - говорит Миша, раскрывая свои познания мира.
Мне не известен случай, чтобы после такого разговора милая дама осталась бы одетой.
А вот с этого момента наступает настоящее обучение и настоящее откровение живописца. Он, так сказать, начинает таскать каштаны из чужого огня, изучать женщину при полном отсутствии у неё того, что обычно изучают у мужчин, например, мозга, как у Канта или Ильича. Или хотя бы картину Ильи Глазунова "Вечная Россия", где в сотне мужиков едва проглядывает только женский кокошник, да парочка полузамученных барышень. Хотя над всем этим мужским царством и возвышается икона с изображением женщины. Глазунов не осилил свою женскую ипостась, Малевич усмотрел её в чёрном квадрате, а вот Миша.... Миша осилил.
Он берёт голую даму, за голый локоток и, подводя её к огромному зеркалу, говорит доходчиво просто: "Рисуй".
- Кого, испуганно таращит глаза то на Мишу, то на своё отражение спрашивает ученица.
- Кого, кого. Себя рисуй, - разъясняет Миша, а сам уходит заниматься своими делами. У настоящих художников дел полно. Писатели приходят выпить, поэты - закусить, опять же мухи разные залетают и холсты засиживают.
Время идёт, каждый получает свою часть божьего откровения. Процесс таинства так сказать. Среда такая, что ни общение, то таинство творчества. А милая дама у зеркала пытается стать художницей.
Где-то через полтора часика Миша идёт смотреть на творение своей новой ученицей. Приближаясь к женщине он, конечно, любуется красой естества и мрачнеет от живописи этого самого естества. Хотя, чего мрачнеть, все так начинают. Кисть и даже карандаш требуют не только напряжения души, но ещё и кое-каких навыков.
Но Миша строг, хотя и понимает. Он смотрит на "испорченный" лист и спрашивает свою ученицу: "Это что?".
Ответы бывают разные, они не столь важны в процессе обучения. Хотя, со стороны смотря, можно со смеху по полу покатиться. Усатый и сердитый художник стоит и смотрит на рисунок, а рядом голая мадам пытается оправдывать свою естественную неумелость.
Но Миша милостив, ведь он играет роль учителя. Он даёт новый лист и набрасывает на него несколько прямых, косых и перпендикулярных линий, объясняя какую часть тела и к чему крепить. Объясняет он не долго, так как голый женский организма способен сильно возбуждать сам по себе, а его отражение в зеркале и образ на холсте, способны возбуждать втройне.
Удивительно, но к третьему занятию, его ученицы уже рисуют сносно, у них не остаётся никаких комплексов и сомнений в своём таланте.
А где же тут Мишин "изюм". Это загадка. От учениц у Миши отбоя нет, как от новых, так и от тех, что обалдели от того, что их картины стали покупать.
А что Миша? Он самый первый, и самый наивный женский рисунок, нарисованный в голом виде, голой женской рукой, никогда не выбрасывает. Он получает из него такое вдохновенье, что любая женщина, любого возраста глядя на его картины, говорит: "Так это ж я и это обо мне"!