"Когда же наконец-то придет этот поезд!" - Лев заметно нервничал и, переминаясь с ноги на ногу, каждые несколько секунд вытягивал шею, пытаясь поверх толпы всмотреться в темную пасть тоннеля метро. Желтые точки над тоннелем медленно материализовались в секунды, отсчитывающие минуты ожидания.
Как сегодня много людей. Людская масса двигалась подобно морским волнам, налетающим на скалу... Лев, проклиная это утро за его плохое, впрочем, как всегда, настроение, за четырехминутный перерыв между поездами и за толчею на платформе, ослабил галстук и огрызнулся на мужчину, бесцеремонно к нему прислонившегося.
Когда упавшему духом Льву пришла идея себя пожалеть, из тоннеля послышался гудок и трехглазая, синяя с белыми зигзагами, змея выползла из своей норы и распахнула чрево, приглашая пассажиров насытить ее утробу.
Лев шагнул в поезд со странным чувством: что-то не так. Как только двери закрылись, он понял, что именно: народ остался толпиться на платформе, ожидая следующего состава, и только десяток нетерпеливых теперь отделяла от толпы железная шкура монстра. Прокричав компьютерным голосом следующую остановку, поезд тронулся.
Лев, заняв одно из свободных мест ("Это в час пик-то!", - буркнул он), подозрительно уставился в окно, за которым бежали обратно к свету толстые вены метро. Его нервы сдавали: "Почему они не сели?.. Может, что-то предчувствовали?". Он вспомнил многочисленные рассказы об опоздавших в аэропорт и, вздрогнув, начал усиленно принюхиваться к воздуху в вагоне. "Да... точно, пахнет горелыми тормозными колодками, или что там...", - заключил недовольный, напуганный пассажир и стал всматриваться в лица попутчиков, пытаясь поймать тревожные нотки на их лицах. Компания тинэйджеров... молодая пара... толстый мужчина... мужчина в длинном плаще... старушка... Все были спокойны... и это успокаивало...
Лев остановил блуждающий по лицам взгляд на молодой девушке напротив, соблазнительно скрестившей длинные красивые ноги. "Может, сегодня и неплохой день...", - мысленно облизнулся он и, делая вид, что разминает затекшие пальцы, снял обручальное кольцо. Девушка включилась в игру и, изобразив невыносимую жару в вагоне, расстегнула кожаную курточку, дав Льву забыть о терзающих его сомнениях. Он глазами спросил, можно ли ему присесть с ней рядом и, получив одобряющий кивок изящной головкой, обрамленной черными локонами, приподнялся с места...
И темнота, неистово дернув поезд, накрыла его.
Сознание вернулось моментально, но темнота осталась... И тишина... Только несколько слабых голосов...
- Помогите, - прошептал Лев, пытаясь приподняться с пола.
- Помогите, - неслось с противоположного конца вагона.
Свет нерешительно мигнул несколько раз и, протрещав в проводке, осветил накренившийся набок вагон, напоминающий сейчас в спешке покинутый цыганский табор: мешки, пакеты, куски пластика заняли места людей, а их нелепо опрокинутые неподвижные тела были похожи на тюки...
Лев поднял голову с гремящими в ней барабанами и пронзительным свистом в ушах и осмотрелся. Посередине вагона стонал, держась за локоть, и пытался подняться толстый мужчина. Но он никак не мог дотянуться до опоры короткими мясистыми руками, а встать, используя только силу мышц, ему было не под силу. Лев не удержался и хихикнул над сходством барахтающегося на спине и размахивающего пухлыми конечностями мужчины с огромным толстым жуком.
- Помогите, - слабый голос заставил Льва забыть о Жуке и обернуться. Объект его вожделения почти лежал на его ногах. Невероятно короткие кожаные шорты, туго обтягивающие эту прекрасно выточенную статую, заглушили в нем боль падения, злость на машиниста, чувство ненависти к тем, кто не сел в злосчастный поезд, и он, прилагая чрезмерное усердие, начал поднимать девушку и, с видом знающего толк в медицине, ощупывать, нет ли на ней повреждений. Девушка глупо хихикала.
- Не понял, - удивленно посмотрел на нее Лев, бережно, словно хрустальную, усаживая красавицу на сидение.
Она рассмеялась:
- Это моя фамилия! Меня зовут Эльза, но как-то не прижилось... все называют по фамилии, и мне нравится, - она неожиданно обняла его за шею и страстно поцеловала. - Спасибо тебе...
- Ну кто-нибудь когда-нибудь поможет, или мне так и валяться на полу до второго пришествия?! - толстяк все еще сражался со своим весом: в этой нелегкой борьбе его брюки задрались почти до колен, обнажив розовые волосатые ноги, пуговицы рубашки не выдержали растяжки и позволили огромному животу, будто тесту, за которым не уследила хозяйка, вывалиться наружу. Мужчина был зол:
- Да помогите же, черт вас дери!
Лев, чертыхаясь и спотыкаясь о разбросанные вещи, пробрался к нему и попробовал перевернуть толстяка.
- Ого, - удивился он, - сколько же вы весите?
- Не твое дело, - огрызнулся уставший и потный мужчина, воспользовавшийся Львом как опорой. Когда ему, наконец, удалось принять вертикальное положение, он, пошарив по карманам, вытащил валидол и, бросив таблетку под язык, задыхающимся голосом представился:
- Иван Вентер, завпродскладом.
- Заметно! - ляпнула Эльза.
Лев огляделся. Увлекшись девицей и жукоподобным Иваном, он совершенно забыл о случившемся и теперь с болью взирал на обнажившуюся правду. Две девушки и три парня, еще несколько минут назад привлекавшие к себе внимание глупыми тинэйджеровскими шутками, раскинулись в неестественных позах на полу без движения, составляя телами живописное полотно на тему "смерть". Кровавые темные пятна на их лицах и кричащей всеми цветами одежде придавали этой композиции определенный ритм. Лев тяжело вздохнул: "Если бы они сидели, а не стояли..." и перевел взгляд в конец покореженного вагона, где головой в стекле автоматической двери, украшенной трафаретной надписью "не прислоняться", застрял мужчина в плаще, уставившись мертвыми глазами в переплетение толстых грязных кабелей. "А он и не прислоняется", - мелькнула глупая неуместная мысль.
- Надо выбираться, - крикнула Льву девушка, - брось... живых больше нет... во всяком случае в этом вагоне.
- Нет, мы должны убедиться!
- Ты что, собрался тащить по тоннелю с контактным рельсом раненых? А как же мы? Кто будет нас спасать? Мы пропадем без тебя! - верещала Купида, а толстяк поддакивал и рыскал по разбросанным вещам.
- Ты что, паразит, делаешь! - возмутился Лев.
Вентер, застигнутый врасплох, подпрыгнул, резко обернулся и застыл с перемазанным чем-то ртом и с батоном мягкого белого хлеба, безжалостно смятого в его толстых руках:
- А что, я жрать хочу! Пропадет же!
- Тьфу на вас! - махнул рукой Лев и, переборов страх и отвращение, прикоснулся к запястью застрявшего в двери в надежде прощупать пульс. Тщетно. Лев, осторожно отпустив руку мертвого, пробрался к груде тел подростков.
- Ну идем же, вдруг свет погаснет или еще что! - кричала Эльза. Но Лев, не обращая на нее внимания, убедившись, что подросткам не поможешь, склонился над телом старушки. Его сердце сжалось от боли при виде беспомощной старой женщины: может, это не правильно, но он всегда более болезненно переносил смерть беспомощных стариков и животных, чем кого-либо. Он присел перед женщиной на корточки и, сам не зная зачем, убрал с ее морщинистого лица растрепавшиеся от падения седые волосы и накрыл ее своим пиджаком. Старушка застонала.
- Бабушка, бабушка, - он обхватил ее лицо и начал трясти. Возбужденный, он заорал: - Эй вы, помогите мне!
- У меня больное сердце, - отрезал толстяк, доставая из пакета на полу пахнущую чем угодно, но только не мясом, колбасу.
- Я сама еле двигаюсь, - захныкала Эльза и утопила пальцем кнопку вызова машиниста, - ну где этот козел!
Из динамиков послышался голос:
- Хватит жать! Двери заклинило... Потерпите...
Лев колдовал над старушкой: он отнял у Ивана бутылку воды и, намочив кусок своей рубашки, прикладывал прохладную ткань к ее лбу. Старушка охнула, открыла глаза и попыталась встать. Он жестом запретил и только после тщательного осмотра помог ей подняться. Удивительно, но никто из выживших не получил никаких повреждений, даже царапин.
- Бабушка, - ласково начал Лев, - пойдемте к остальным.
- К кому, милок? - завертела головой старушка.
- Да вон к тем двоим, - он взял женщину под руку. Она вздохнула: "Ох, милок, милок" - и послушно побрела с ним к передней двери вагона.
Эльза подскочила к нему, как кошка и, вцепившись в плечо, зафырчала на ухо:
- Не нужна нам бабка, не ну-у-уж-на!!! Оставь, спасатели подберут... Давай побыстрее выберемся отсюда и пойдем ко мне.
Лев оттолкнул ее и собрался обрушиться на девушку с гневной речью, но в этот момент что-то зашипело, и проклятый поезд, насытившись кровавой жертвой, лениво распахнул свои пасти.
Они шли между рельсами молча: рот Вентера был занят где-то найденной булкой, Эльза тихо всхлипывала, то и дело прижимаясь в страхе горячим телом к его руке, а Лев сокрушался, что всякая пакость происходит всегда именно с ним, и не было и дня, про который он мог сказать: "Это был прекрасный день". Баба Надя, опираясь на палку, медленно семенила рядом со своим спасителем, пытаясь в темноте разглядеть его. Парень был не старше ее внука, лет, может, тридцати. Она вспомнила о внуке, и горячая слеза поползла по горному рельефу ее лица, невидимая для чужих глаз. Внук бросил ее. Они все бросили ее. Что она сделала в жизни не так, предопределив такую суровую старость? Куда она ехала в этом злосчастном поезде? Подальше от них, в никуда... Ее заостренный подбородок затрясся мелкой дрожью.
- Баб Надь, тебе холодно? - спросил Лев старушку, уловив сотрясения ее тела.
Она отрицательно мотнула головой и вздохнула.
- Ей, Вентер, Купида! Вода осталась? - крикнул он идущей впереди парочке.
- Ах, милок, милок, - еще раз задумчиво вздохнула Баба Надя.
Парочка остановилась, поджидая Льва. Как только он поравнялся с ними, Вентер накинулся на него, крепко сжав парню руку:
- Я жрать хочу, жрать, слышишь, накорми меня!
Лев был ошарашен подобным заявлением. Возмущение переполняло его через край:
- Ты что ко мне привязался? Какое мне дело до того, что ты хочешь есть? Я что, нянька тебе?
Толстяк искренне удивился и чуть не заплакал от обиды:
- Я без тебя пропаду, ты мне нужен...
- А ты мне - нет!
- А вот и неправда, - захныкал завпромскладом, вытирая нос рукавом, от чего лишенная пуговиц рубашка зевнула во весь свой вертикальный рот, и тестообразный волосатый живот, в котором громко заурчало, вывалился, ярко выделяясь бледно-розовым пятном в темноте тоннеля. Тихо бурча под нос, что он хочет "жрать", Вентер потащился за Львом след в след, ужасно этим его раздражая.
Баба Надя взяв парня под руку, тихо спросила:
- Что ты, сынок, все время кричишь?
- Я устал от этих попутчиков, особенно от толстого, извини, если напугал, - он накинул на нее пиджак.
Лев не мог понять, как он неожиданно стал главой этой странной компании, почему к нему, "стандартному" неудачнику, вдруг потянулись напуганные, ищущие защиты люди? Да, гордость переполняла его, но к ней примешивались и другие чувства: что, если он не справится, не сможет вывести их из этого подземного чрева, что делать дальше со взрослыми людьми, потерявшими самообладание и превратившимися в хныкающих детей. Странно, как только Лев пытался выяснить, откуда они, где живут, толстяк начинал пищать про неизвестно где находящийся промсклад, девица мурлыкала, что одинока и готова идти за "лучшим в мире спасателем", "таким красавцем" хоть на край света. И только Баба Надя, наверное, самая разумная из них всех, тихо приговаривала: "Все нормально, за меня не беспокойся", - но Лев остро чувствовал, что именно она нуждается в его внимании. Лев, конечно, знал о теории вероятности, но было бы как-то нелепо, если из четырех выживших двое остались в своем уме, а двое - потеряли рассудок.
В то время как молодой человек решал статистическую задачу: сколько могло остаться живых во всем поезде, в темноте, за их спинами, послышались крадущиеся шаги.
Лев прохрипел: "Стойте тихо!" и, подняв вверх руку в запрещающем жесте, осторожно повернулся и стал до боли в ушах вслушиваться и вглядываться в подземную ночь, иногда отзывающуюся маленькими красными огоньками светофоров. Тихо...
Он содрогнулся от мысли о мрачной пещере, проглатывающей поезда, стремящиеся быстрее проскочить от одной точки света до другой, боясь застрять во мраке... Если умерший идет на небеса по сияющему тоннелю, тогда куда ведет их этот - черный и пахнущий сыростью и плесенью?
Лев повернулся к напуганным спутникам и отдал команду двигаться вперед, но как только сделал первые шаги, показалось, что он ощущает прерывистое горячее дыхание, обжигающее его шею... Вдруг крадущийся в темноте споткнулся об оброненную толстяком бутылку, и та покатилась, звеня заунывным потусторонним колоколом во мраке.
Эльза взвизгнула, сотворив волну эха, покатившуюся по шахте... Когда эхо затихло, запутавшись где-то в проводах, спутники услышали робкий голос, медленно выплывающий из тени:
- Прошу вас, не гоните меня... мне страшно...
Крадущийся ничем не напоминал жуткого чудовища, готового растерзать ищущих выход из подземного царства: перед ними предстал немолодой мужчина, неопрятный ("Что ж, мы, наверное, выглядим не лучше", - подумал Лев), какой-то "вареный", еле-еле передвигающий ноги.
- Я... это... слышал голоса... это... ну... я в первом вагоне ехал... Ох, что за чушь я несу, - слова мужчине давались с великим трудом, - я этот, как его... помощник машиниста.
- А машинист где? - спросили хором.
- Испарился.
- Что значит "испарился"? - налетел на него Лев, - выражайтесь яснее, черт бы вас побрал!
- Я откуда знаю, - выдавливал прилипшие к языку слова незнакомец, - я очнулся, а его нет... - Он протяжно зевнул, потянулся и нехотя представился:
- Фома Пигер.
Лев заорал:
- Вы что, издеваетесь! "Купида", "вентер", "пигер".... Вот у меня фамилия - Кошкин. Не "Кошер", не "Котер"... Кош-кин! Или я сел в немецко-еврейский поезд? - он подозрительно оглядел спутников и повернулся к старушке, - Баба Надя, вот какая твоя фамилия?
- Дорофеева Надежда Сергеевна, - пожала плечами старушка и, погладив его по голове, прошептала, - не волнуйся, сынок, успокойся.
Кошкин ничего не имел против евреев, он даже учил их древний язык из-за недоверия к переводчикам Ветхого Завета. Но он не любил странностей... Лев сел на какой-то выступ и обхватил голову руками: "Что здесь, черт возьми, творится. Кто эти люди. Мы, что... мертвы?".
Баба Надя подала ему сморщенную руку:
- Пойдем, сынок, надо выбираться отсюда.
Компания двинулась в путь под радостную песню Эльзы:
- Мы длинной вереницей идем за синей птицей... Ведет нас к свету Кошка, он злой на нас немножко... - она, повторяя эти строки, вилась, танцуя, вокруг Льва, как мотылек вокруг лампы, хватая его за руки, щипая, как младенца, за щеки и путая волосы...
Толстяк и "заторможенный" помощник машиниста с радостью подхватили песню. Вентер, гордый за возникшие вдруг в его голове строки, выпалил с силой духового оркестра, перекрыв голоса поющих:
- Нас дядя Лев не бросит, он будет нас кормить...
- Ты, что, дурак! - резко остановилась Эльза и стукнула Ивана по лбу, - где рифма?
- А что, - взревел обиженный Вентер, - я правду спел...
- А я устал и больше не могу идти! - заохал Фома и сел на бетонный пол.
- Это ад... или сумасшедший дом, - прикрикнул на них Лев. - Делайте, что хотите. А мы с Бабой Надей идем дальше!
Надежда Сергеевна, по-матерински обняв юношу, прошептала:
- Тебе необходим отдых, несколько минут ничего не решат... И, кажется, мы заблудились, уже должна была быть видна станция.
Ничего больше не понимая, Лев опустился на пол и молча уставился в темную даль. Подскочившая Эльза попыталась вскарабкаться к нему на колени, но, получив отпор, обиженно сжала губки и сказала:
- Эта бабка плохо на тебя влияет!
- Да, да, - откликнулся Вентер, - ты про нас совсем забыл... А между прочим, у меня при падении отшибло память! Может, я вообще не из Москвы? У меня нет денег, - он вывернул карманы брюк, - а я смертельно голоден! Ты должен меня накормить!
Лев успел только поднять на него разъяренный взгляд, как вдруг оживился помощник машиниста:
- Точно, бабка мешает! Она лишний груз... Надо ее бросить... Сама дойдет... Я слышал, она говорила, что с ней все хорошо, - он приблизил свое противную морду так близко ко Льву, что тот почувствовал его зловонное дыханье. И заорал:
- А я вот - не-е-е в по-о-о-ря-я-ядке! Я не могу двигаться без помощи, я устаю, у меня какая-то серьезная болезнь. Ты мне нужен... А она, - он выкинул руку в сторону Бабы Нади, - перетопчется. Понял?
Лев чуть не задохнулся от возмущения и подскочил как ошпаренный:
- Я-вам-ни-че-го-не-дол-жен! Я вас в первый раз вижу! Мы просто идем вместе! Отстаньте от меня, ради Бога! Отстаньте! Отвяжитесь от нас... - он протянул Надежде Сергеевне руку, - пойдемте, я больше не собираюсь выносить их.
Старушка пробормотала любимое "ох, сынок, сынок", добавив: "Беда-то какая" - и, подняв свою палку, собралась следовать за своим спасителем.
Дальнейшего ни она, ни Лев не могли предвидеть...
Толстый неожиданно проворно подскочил к Бабе Наде и взял ее в заложники, прижав ее же палкой горло беспомощной старушки, помощник машиниста и сексуально озабоченная девица, широко расставив руки, начали молча "ловить" Льва, перепугавшегося теперь не на шутку. Он прикинул, что если сделать резкое обманное движение, он сможет убежать... но Баба Надя... Лев сдался без боя...
Вентер, с ухмылкой связывающий руки Льва своим пропахшим колбасой галстуком, приговаривал: "Думал от нас отделаться, сволочь... как бы не так!". Помощник машиниста, уставший стоять несколько секунд в устрашающей позе ловца, завалился на бок и, обгрызая ногти, пробубнил:
- А бабку привяжем здесь... Кто-нибудь подберет... Только пусть это Эльза сделает, а то я жутко устал.
Лев вырвался из пухлых лап завпромскладом и угрожающе прошипел:
- Баба Надя идет со мною под руку, или я вас заведу в такую дыру, где вы все сдохните мучительной смертью.
Вентер, прикинув, что "мучительная смерть"- это голодная, Эльза - что в изоляции без противоположного пола, а Фома, представив стояние несколько часов в вертикальном положении, переглянулись и согласились, но с условием, что освободят Льва, только когда сами захотят с ним расстаться, что бы это ни значило... или "бабке - смерть".
...Он шел под конвоем и чувствовал себя героем произведения (он не помнил названия), где слепые ловили зрячих и водили их на поводке... "Нет, это не ад... Это все-таки дурдом", - заключил Лев и посмотрел на старушку. Баба Надя тихо шла рядом с ним, вглядываясь в темноту под ногами, чтобы не споткнуться, а иногда с огромной болью заглядывая в его глаза и успокаивая его. Он недоумевал: где все остальные пассажиры? Не могли же выжить только они впятером: три маньяка, древняя старушка и он? Может, они опередили их и уже подходят к станции?
Тоннель, извиваясь своим затхлым телом, заглатывал идущих все глубже и глубже, словно вдруг решил свернуться в кольцо, в котором им придется блуждать вечность.
- Мы все умрем... Мы все умрем, - всхлипывал кто-то впереди в темноте. Голос был детский, напуганный и надрывный.
Странная компания убыстрила шаг и за очередным изгибом этого жуткого коридора в никуда остановилась: на полу, вжавшись в стену, сидел мальчик лет тринадцати и плакал, изредка всхлипывая: "Мы все умрем". Несмотря на почти полную темноту, можно было безошибочно определить, что мальчик - гот. Только бледное лицо выделялось на фоне черного мрака. Лев уже не ждал ничего доброго от встречи в проклятом тоннеле, пусть даже и с ребенком...
- Как тебя зовут, мальчик? - промурлыкала склонившаяся над ним Эльза.
- Дай-ка, я угадаю, - ухмыльнувшись, перебил ее Лев. - Его зовут Грентер или Фигер.
- Ну почему сразу обзываться, - мальчик встал и повернулся в профиль, показывая всем красивый с горбинкой нос. - Я - Афликцио, у меня отец итальянец, - гордо отчеканил парень и вдруг как-то поник и зарыдал. - Хотя, какая разница - мы все сегодня умрем.
- Полный бред, полный бред, - шептал Лев, - немцы, евреи, итальянцы.... Бред... сумасшедший дом... Когда это кончится...
- Это же надо, как мне сегодня "повезло", - продолжил он вслух. - Сесть в идиотский поезд, когда все умные остались на платформе. Выжило только несколько человек... Но очень странных... Как назло, всех их нелепо назвали родители... Ну это просто так не придумаешь: Купида, Вентер, Пигер... теперь еще и Афликцио. И все они... опять же, как назло... оказались полоумными маньяками.
Мальчик заныл:
- Он плохой, и бабка плохая... они хотят нас бросить... они нас бросят... мы все умрем... я знаю. Они заведут нас... или сейчас пойдет поезд и нас задавит... или я споткнусь и упаду на контактный рельс... нам не хватит в тоннеле воздуха... мы...
- Заткнись, - тихо приказал Лев. Мальчик заплакал.
Эльза забралась на рельс и крикнула:
- Все пострадавшие - ко мне! Мы должны решить, что делать дальше... Я видела свет в конце!
Гнусная компания отошла от Льва и Бабы Нади на то расстояние, откуда их уже не было слышно. Они встали в тесный кружок и долго что-то обсуждали. По их позам было видно, что разногласий не возникало... Это и пугало Льва. Он прижал старушку к себе:
- Я не позволю им обижать вас, чего бы мне это ни стоило.
Баба Надя улыбнулась:
- Сынок, ты только не волнуйся, у тебя нервное потрясение... Все будет хорошо. Вот увидишь, - она склонилась к самом его уху. - Я вот только, сынок, не пойму... к чему ты все время кричишь на латыни?
- На какой латыни? - опешил Лев, и сердце его замерло.
- Ну как же, ты все время произносишь: купида, вентер, аффлицио, пигер... только вот не Фома, а правильно Хомо.., - заметив его неподвижные от недоумения глаза, она добавила, - я ведь тоже когда-то училась в университете.
Лев не помнил, как он опустился на пол: перед глазами все плыло. Господи, это латынь! Его затрясло от страха... Что с ним? Лев, помогая трясущимися руками оторвать нижнюю челюсть от верхней (его колотило так, что челюсти свело) и, боясь услышать ответ, с трудом произнес:
- А что это значит?
- Ох, сынок, сынок, - опять тот же жалеющий и сочувствующий взгляд, - "купида" - "страстно желающая", "вентер" - "чревоугодие", "хомо пигер" - "лентяй", "аффликцио" - "уныние"...
- А ты?
- Я просто Дорофеева Надежда Сергеевна, - ответила старушка и прикрыла его трясущиеся руки своей ладонью.
- А ты их видишь? - со слабой надеждой произнес Лев, утонув в глазах доброй старушки.
Она кивнула и заговорчески зашептала:
- Придумай, как от них избавиться.
Гнусная четверка, нагло улыбаясь, приближалась к пленникам. Купида шагала впереди, размахивая черной курткой, как пиратским зловещим флагом:
- Мы решили. Поскольку каждый из нас по-своему одинок, а ты вызвался нас спасать, мы тебя не бросим. А если не можешь жить без этой бабки, черт с ней, пусть идет с нами, ей все равно не долго осталось.
- Мы тоже решили, - встал Лев, - я был не прав. Нельзя же бросать людей в беде. У бабы Нади за городом есть дом. Мы поселимся все вместе там, и я обязуюсь за вами ухаживать.
- И кормить? - поинтересовался толстяк, подозрительно наклонив набок голову так сильно, что изо рта посыпались бог весть откуда раздобытые им чипсы. Он хотел что-то добавить, но Лентяй его перебил:
- Он сделает все для нас, он и есть мы.
...Они с трудом выбрались их тоннеля на пустую платформу: толстяка пришлось вытягивать всем вместе, Эльза вопила, что порвет колготки и будет выглядеть не привлекательно, черный грустный мальчик кричал, что, вылезая, обязательно наткнется на контактный рельс и умрет, а Лентяй вообще не хотел утруждаться...
...Сомнительная компания вышла к пригородным поездам как раз вовремя: зеленая грязная электричка уже грозила закрыть двери. Лев прочитал пункт назначения и шепнул Бабе Нади на ухо:
- "Шаховская" - это достаточно далеко?
- Подойдет, - кивнула она и помогла парню затолкать мучителей в вагон.
Всю дорогу в вагоне, затем в каком-то разваливающемся на ходу автобусе, бредя пешком по лесной, чуть заметной тропинке, спутники хранили молчание, пока не вышли к завалившемуся набок и вросшему в землю почти по окна дому.
- Как красиво! - восхищенно пролепетала Эльза, - место романтического свидания...
Она, расставив руки и звонко хохоча, понеслась между деревьями вокруг дома, крутанув по пути толстяка, задумчиво стоявшего и прикидывающего, бывают ли сейчас грибы и ягоды, какое зверье здесь водится и далеко ли магазин. "Помощник машиниста" развалился под кустом и захрапел под непрерывный бубнеж "итальянца", что подобной скукотищи он и представить не мог, что все будет обязательно плохо и все умрут.
Лев, выждав момент, пока все разбредутся, как кот на мышь, набросился на ползущего на четвереньках в малиннике толстяка и, опрокинув его на спину, привязал за ногу к дереву, пообещав возвращаться с кусочком хлеба и тарелкой супа во все дни, кроме среды и пятницы.
С Пигером проблем вообще не было, он даже не проснулся. Его пришлось оставить на длинном поводке, чтобы дать возможность в поте лица зарабатывать свой хлеб. Черному мальчику было введено в обязанности восхвалять природу, жизнь и всякую тварь под страхом смерти, а похотливую девицу он отдал на перевоспитание на "женскую половину", к Бабе Наде.
Разобравшись на первое время со своими грехами, Лев устало, но радостно вздохнул и лег в избушке спать. Утро вечера мудренее...
***
- Надежда Сергеевна, - позвал голос Бабу Надю, когда она закрывала палату.
Старушка обернулась и увидела главврача, спешащего к ней:
- Как новенький?
- Хороший парень, - улыбнулась врач, - добрый, отзывчивый. Я в обморок упала в палате - давление что ли - а он помог мне, ухаживал. Хороший парень. ...Вот только с грехами своими постоянно разговаривает, имена им дал на латыни, которой, судя по всему, не знает, а может, думает, что не знает... Батюшку бы к нему... может, помогло бы.
...Она шла по коридору, прикрывая рукой лицо. Зачем им видеть, как по ее морщинистому лицу бегут ничем не сдерживаемые слезы... Как жалко парня... Какие мы хрупкие... Всего-то - ударился в метро головой об дверь...