Соловей Мирослава : другие произведения.

Червовые короли и пиковая дама

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Самостоятельный рассказик из цикла... По хронолигии где-то между Эвой и Нагайной.

   ЧЕРВОВЫЕ КОРОЛИ и ПИКОВАЯ ДАМА
   *** Часть первая. О долгах.***
   Сумерки неотвратимо наступали на город. Вязкая снежная мгла медленно опускалась на верхушки стылых деревьев. Я задыхалась в этом снежном безмолвии. Без возможности пошевелиться. Без возможности что-то изменить. Без надежды.
   Здравый смысл настойчиво советовал выждать время. Вываляться на диване, наслаждаясь горячим кофе, холодным мороженым и любимой музыкой. Ведь все проходит...
   Нужно просто переждать. Снегопад. Хандру. Очередное разочарование.
   Переварить очередное: "какая же ты все таки сука!". (В конце концов, это самый приятный из часто слышимых мною комплиментов!) Найти силы и спокойно сказать: "Прости. И спасибо за все", а не: "пошел вон, ушлепок". Ясно же, что не в последний раз... Точнее, с этим человеком в последний, но сколько еще их таких будет? Соблазненных сиюминутным порывом и отчаявшихся от плохо скрываемого равнодушия и нежелания идти на компромиссы.
   Вспомнить, что, несмотря на поведение, я взрослая самодостаточная женщина. И отсутствие мужа и детей (последнее, надеюсь, не навсегда) - это осознанный выбор. Я сумела наладить свою жизнь так, как нравится мне. И уже не готова жертвовать личным комфортом ради неизвестно чего. Даже если это что-то - привлекательный кто-то.
   Общение с людьми совращает к самоанализу.
   Наверное, поэтому, несмотря на наличие кое-какой житейской мудрости и весьма своеобразного чувства юмора, я упрямо продолжаю копаться в себе. И хандрить, хотя прекрасно осознаю, что расставание с очередным любовником всего лишь повод. Повод излить свое раздражение и дурное настроение.
   Повод подкормить уже отъевшуюся и въевшуюся снежно-зимнюю хандру. Позлиться на себя за легкомыслие, за эгоизм, а главное за то, что чего-то хочется, а кого - не знаешь. Проще говоря, за тоску по нереализованным возможностям и неясным желаниям.
   Но. И это. Пройдет...
   Это знал царь Соломон. Это знаю я. И, наверняка, еще сотни тысяч людей и нелюдей. Но...
   Моя кошка больна смертью.
   Моя кошка умирает... По третьему кругу пели Агата Кристи. Это была самая ненавидимая моими питомцами из моих любимых песен. Только вот Дядюшка был на охоте, Франя высказывала демонстративное "фе" моему настроению, а потому мужественно выслушивала про то, как "ей (кошке) сегодня на помойке вспашут тело червяки".
  
   Я валялась на диване, бездумно таращась в темноту. Не нужно было смотреть вниз, что б узнать, что детская площадка во дворе сейчас совершенно необитаема и представляет собой идеальную площадку для съемок какого-нибудь ужастика. Ветер несмело трогал качели, пускал по низу снежную поземку, время от времени сбрасывая с голых ветвей комья снега.
   Очередной порыв ледяного ветра бросил в окно пригоршню снежного крошева. Франя, видимо тоже о чем-то задумавшаяся в это отравленное хандрой воскресенье, с писком отпрыгнула от темного окна. Интересно, о чем таком размышляла моя любимая тварюшка, что ее напугала горстка снежинок?! Хотя, какая разница?...
   Франя тоже хандрила. Не за компанию, а из природной вредности. На зло мне, так сказать. Хандра делала ее апатичной и необщительной, в то время как я сама становилась психованной и раздражительно-агрессивной.
   Царапнув по ходу пару шоколадных конфет, монада, наконец-то, прервала свой бойкот и взобралась ко мне на колени. С тех пор как мой астральный паразит окончательно определился с половой принадлежностью, это было ее любимое место в доме.
   Усевшись, тварюшка протянула мне "грильяж", себе оставив "птичье молоко". Не умилиться трогательной мордашкой моей любимицы было невозможно: огромные и желтые, как у лемура глаза выражали крайнюю степень обеспокоенности.
   - Я тебя обожаю! - прижавшись собственным носом к ее холодной пипке, улыбнулась я. От избытка чувств моя питомица выронила конфеты и полезла обниматься. Крепко обхватив меня за шею и приникнув головой к моему подбородку, Франя вздыхала, охала и, присвистывая, что-то бормотала. В ее исполнении это все означало, что она меня любит просто ужас как, даже больше шоколада! А еще сильно очень переживает по поводу моего плохого настроения.
   Я запустила пальцы в густую мягкую шерсть, в очередной раз поражаясь, каким образом неразумная частица изначального превратилась в мое домашнее чудо. Франя же продолжала самозабвенно о чем-то толковать. Количество звуков, которые издавало это чудо природы было практически неисчерпаемым. Сейчас она тихонько попискивала и подмяукивала, гладя своей ручонкой мой затылок.
   - Ты мое любимое чучело - мяучило! - я потрепала тварюшку за длинное мохнатое ухо и сильнее прижала ее к себе. Франя комично вздохнула и затихла.
   Внешне она сильно напоминала белку. В зависимости от сытости и настроения ее размеры колебались от крупной кошки до весьма крупного и толстого енота. Сходство с белкой проявлялось еще и за счет наличия характерного хвоста. От енота Фране досталось строение конечностей и некоторые ужимки. Только цветом моя мутировавшая монада напоминала темное грозовое облако. А глаза, нос и когти были окрашены в совершенно невероятный дымчато-синий цвет.
   - Тьфу! Опять целуетесь. И не надоело?! - мой Дядюшка-нежить решил вернуться с охоты пораньше. Вся его поза должны была рассказать нам, как ему надоели наши телячьи нежности: выражение морды лица было грозное, взгляд багровых глаз суровый. А в целом дядюшка лучился довольством.
   Франя демонстративно медленно отлипла от меня и, уперев кукольные ручонки в сытые бока, показала Эдуарду Александровичу язык чернильного цвета.
   - Вот дурко! - Дядюшка махнул на тварюшку рукой и скрылся в спальне.
   - Ну вот поели, теперь можно и поспать... - донеслось до меня из-за стены. Семейная идиллия прям!
   Драматическую постановку на тему "Доколе я буду терпеть оскорбления от этого... неизвестно кого?!" в исполнении Франи, сопровождающуюся театральным заламыванием лапок и скорбными минами прервал телефон, пикнувший СМСкой. Свое отношение к перебившему ее аппарату тварюшка продемонстрировала громко зашипев и вздыбив всю шерсть разом.
   Я же воспользовалась оказией, и пока Франя металась по дивану в поисках заброшенной конфеты, ухватила с барной стойки мобильник. "Привет. Позвони мне, как только сможешь. Это важно!" - гласила СМСка. Номер был мне не знаком, и подписи под сим посланием тоже не наблюдалось. Впрочем, это было ни к чему. Я и так знала отправителя: это были 4,5 года моей жизни. 4,5 не лучших, но и не худших года, которые, тем не менее, прошли. Мне даже не было любопытно, у кого Виталик узнал мой номер телефона? Какая, в самом деле, разница?
   А вот то, что он даже не попытался позвонить, несколько разозлило. Уж слишком это попахивало жлобством. Пока я раздумывала, стоит ли написать ему ответ, пикнула вторая СМСка: "Мне нужна твоя помощь. Пожалуйста!".
   Хм... Вообще-то не в моих правилах отказывать кому-то в помощи, но я слишком часто сталкивалась с любителями позлоупотреблять этой моей готовностью. Виталик же за 4,5 года наших отношений злоупотребил всем, чем только мог: и моим доверием, и моим терпением и даже моим чувством вины. Последнее от перегрузок, кстати, скончалось. Поэтому, я в серьез задумалась, а стоит ли ему помогать?
   Не попробуешь - не узнаешь, так гласит народная мудрость. Поэтому я решила, что все же стоит узнать, в чем проблема, а потом уж непосредственно решать. Мне не дали дослушать даже первый гудок.
   - Привет. - сказала я в трубку. - Для звонка вроде бы не очень поздно. Так чего эсэмэсишь?
   - Здравствуй! - раскатисто поздоровался мой бывший возлюбленный. - Рад тебя слышать. - он все так же слегка картавил, а потому звук "р" в его речи прыгал как мячик для пинг-понга. Ничего не меняется.
   - Виталь, я...
   - Стась, послушай, - перебил он. - Я не собираюсь выяснять отношения. Мне действительно нужна твоя помощь. Кроме тебя мне никто не поможет. - его голос звучал тускло и устало. Виталик, которого я помнила, не умел так "по-настоящему" уставать.
   - И что такого стряслось? - я поймала себя на мысли, что не хочу этого знать. Что любое наше общение - это ворошение прошлого - сродни раскапыванию могил. На том конце провода вздохнули:
   - Мой ребенок... - я почувствовала, как он улыбнулся. - У меня есть ребенок. Дочка.
   - Поздравляю! - а мне почему-то было всеравно.
   - Так вот, - продолжил Виталик. - Моей дочери почти полгода. Но она не доживет до своего первого дня рождения, если ты не поможешь. Ты можешь как угодно относиться ко мне...
   - Ольшаков, ближе к телу! - на меня неожиданно накатила усталость.
   - Извини.
   - Давай без извинений. Ты просто скажешь, в чем проблема, а я перезвоню тебе через пару часов и скажу: смогу ли я помочь или нет.
   - Сможешь. - посмел заявить мне Виталик. - Только вот, захочешь ли?!
   Честно говоря, сразу захотелось положить трубку. С той стороны видимо отследили мое желание:
   - Стасенька, только не бросай трубку! Девочка моя... - голос Виталика сорвался. - Пожалуйста!
   - Если ты, гад, продолжишь в том же духе - мой голос стал сладким и тягучим, как патока. - Не будет у тебя дочки!
   - Стась, ты чего? - ошалело спросили в трубку.
   - Еще раз, назовешь меня своей девочкой - холодно произнесла я. - Всей семье в кратчайшие сроки перерождение обеспечу! Или посмертие! На выбор.
   В трубке закашлялись.
   - Прости. - он улыбнулся. - Сорвалось.
   - Не забывай, Виталь, я тоже сорваться могу. - совершенно искренне предупредила я.
   - А откат не замучает?! - голос был издевательский. Я помнила этот тон, полный осознания собственного мужского превосходства надо мной женщиной. Бр! Давно забытое чувство. Как в дерьмо макнули!
   - Всего доброго! - пожелала я, безмятежно улыбнувшись, и положила трубку.
   Виталик перезвонил сразу же. Такое случалось постоянно за годы наших отношений. И так же как раньше, я не торопилась снимать трубку. Не просто потому, что мне неприятно было его слышать. Или из вредности. Нет. У меня не осталось к нему никаких чувств. Ни капли положительных или отрицательных, но подобная его манера разговора дико раздражала. И сейчас, пытаясь справится с волной такого липучего раздражения, я всерьез раздумывала, на фига мне это надо?!
   Ни видеть, ни слышать кого-то из семьи Ольшаковых мне категорически не хотелось. Я совершенно искренне желала им всем счастья. Главное, чтоб это счастье территориально с моим никак не соприкасалось. До сегодняшнего дня, кстати, так и было. И вот на тебе - здравствуй, жопа, новый год! (как сказал бы папа).
   Шелест конфетного фантика в пальцах вывел меня из легкого ступора. Оказывается, я на автомате развернула конфету и умудрилась проглотить ее, даже не заметив вкуса. На противоположной стороне дивана расположился Дядюшка Эд, который, судя по всему, решил прервать свой отдых, что б помаячить передо мной ходячей укоризной.
   - Эдак, тебя отоварит кто-нибудь. А ты и не заметишь! - неприятно хохотнул он. Я скривилась, как от кислого. Когда несколько лет назад из кладбищенского упыря, пусть и не банального, в которого после смерти превратился мамин старший брат, я сделала для своего жилья духа - охранителя, у нас с дядей Эдиком была договоренность. Он полностью подчиняется моим правилам и выполняет все, что я ему велю, а я за это избавляю его от привязки к собственной могиле и полуголодного житья кладбищенской нежити. Иначе - упокою, и рука не дрогнет. Дядюшка честно выполнял все пункты нашего договора, и даже умудрился заработать некоторые бонусы. Но вот на характер все метаморфозы, происшедшие с ним никак не повлияли. Горбатого, вопреки народной мудрости, не исправит даже могила.
   Не особо отвлекаясь от раздумий, я одарила Дядюшку тяжелым взглядом. Он у меня из без некромантских практик был... весомый.
   - Ну, чего вызверилась? - по собачьи заворчал Дядя. - Нашла чем голову себе морочить! Были бы люди стоящие, а так - хлам один. - проворчал он. - Много они тебе хорошего сделали, а, племяш? Да только за то, что они на тебя наговорили тогда, у них язык должен был отсохнуть на 10 поколений вперед!
   Эдуард Александрович в сердцах сплюнул и переместился к окну. Он весь пылал негодованием, а я с удивлением отмечала в нем признаки подлинной привязанности ко мне. Это было... забавно. Особенно, если учесть, что пока мой дядя был жив, он всячески пытался умертвить меня и забрать мою силу себе, путем проведения ну очень специфического и затратного обряда.
   - От штор отойди! - спрятав улыбку, буркнула я. - Тоже мне, народный мститель!
   - С чего это вдруг?
   - А с того! - я запустила в Эдуарда Александровича шариком из конфетного фантика. - Ты у нас так праведным гневом пылаешь. Того и гляди, квартиру мне подожжешь.
   Дядюшка поймал фантик на лету. Потом хмыкнул и оскалился. Это он у меня так благодушно улыбаться изволит.
   - Дура, ты, Стаська! - махнул он на меня когтистой рукой. - Такая же, как и мамка твоя!
   - За мамку упокою. - беззлобно напомнила я.
   - Да пуганый уже! - скривился Дядька, проигнорировав мои мимические экзерсисы. - Это ж надо, такая силища девкам досталась!
   Это была его любимая тема для сокрушений
   - Это, что б ты, Дядюшка, от зависти помер. - любезно подсказала я. - А ты даже этого не смог сделать. Собственной жене дал себя отравить.
   В нашей маленькой семье (мама, папа и я) скелетов в шкафу особенно не наблюдалось. Зато ими было увешано все наше генеалогическое древо с обеих сторон.
   Эдуард Александрович был самым настоящим черным колдуном. Он не грезил о мировом господстве исключительно в силу скудости ума и недостатка образованности. А так, лавры киношного Дарта Вейдера были бы ему сильно малы. Но как часто бывает, бодливой корове Бог рогов не дал. Силы у Дядюшки не было даже сглазить качественно. Но обладая целенаправленной любознательностью, он нашел способ это поправлять. Время от времени. Собственно, за это и рассчитался своим не спокойным посмертием. Заемная сила, тоннами черпаемая из-за Грани не приживалась в этом мире, а вернуться к истоку не могла. Так и разгуливал бы дядя Эдик наживкой для заезжего некроманта, если бы не я.
   Опять же, это благодаря Дядюшкиной библиотечке, я и стала некромантить помаленьку. Моя свежепробудившаяся сила требовала выхода и грамотного управления. А некромантская подборка, в реквизированном мною книгохранилище, была самая... безобидная, что ли?!. По сравнению с остальными, разумеется.
   - Дядюшка, твоей вдове и пасынку приветик передать, если все же поеду в Донецк? - поинтересовалась я. С моей стороны это была очень тонкая подначка, на грани изощренного издевательства. А Эдуард Александрович состроил соответствующую случаю кисло-постную физиономию:
   - Все равно ведь не передашь всего, чего нажелаю... - проворчал он. - А ты что же, решила все же ехать?
   Очень хотелось сказать нет. Но я только пожала плечами:
   - Я же сказала, "если". Я ж не знаю, в чем там дело?
   Да и не хочу знать, если честно.
   - Так возьми трубку и послушай, дуреха! - демонстративно вздохнул Дядя Эд, сделав трагическое лицо.
   В кои-то веки я послушалась совета кровного в прошлом родственника. Тем более что он так деликатно растаял с моих глаз.
   Проблемка оказалась банальной, но не тривиальной. Нежить вытягивала жизненную энергию из Виталиковой дочери. Парадокс в том, что остальных членов семьи эта пакость пока не трогала - только ребенка. А самая главная неприятность заключалась в том, что вампирила кроху не кто иная, как собственная прабабка. Т.е. бабушка Виталика - покойная Анна Григорьевна. Примечательная была старушка, кстати, с какой стороны не посмотри. Умерла она, когда наши с ее внуком отношения еще были почти в разгаре, в почтенном возрасте 84 лет. В здравом уме и трезвой памяти. Легко. Во сне.
   Только вот непосредственно перед смертью, Анна Григорьевна провела 2 месяца в больнице, куда попала из-за голодного истощения. Дети - внуки довели. И эти 2 месяца изрядно помучалась. Благодарные родственники навещать матриарха семейства желанием не горели. Приходил к ней только один из внуков, то бишь - Виталик. И приходил он обычно со мной. Ко мне, Анна Григорьевна (светлая ей память), относилась хорошо. Думаю, главным образом, потому, что я была единственной, кто по-человечески к ней отнесся. Я же часами возилась с ней, не жалея собственного здоровья. Переодевала, расчесывала, перестилала постель, подавала и забирала утку и делала еще много не самых приятных для брезгливых людей вещей. А еще мы постоянно разговаривали.
   Когда я приходила, Анне Григорьевне нужно было постоянно держать со мной тактильный контакт. Жизненная энергия утекала из нее как песок сквозь пальцы. Но она отлично научилась присасываться ко мне. Нужно ли говорить, что после визитов к несчастной старушке я чувствовала себя из рук вон отвратительно, а выглядела - краше в гроб кладут.
   Конец такому положению вещей положил главврач отделения и, по совместительству, лечащий врач "нашей" бабушки. Он просто сказал Виталику, что если он не хочет навещать сразу двоих, то стоит запретить мне эти изматывающие посещения. Кто бы знал, как я была ему благодарна!
   Хоронили чудесную старушку недели через 2 после моего последнего визита. Через десять дней, не получая активной подпитки она впала в кому. В себя пришла за пару часов до смерти. Обвела взглядом окруживших смертный одр родственников, и не найдя меня среди них сильно возмутилась. Виталик говорил, что умерла она, постоянно повторяя мое имя. Соответственно, виделись мы с Анной Григорьевной в последний раз на ее похоронах. Если бы мне тогда сказали, что она напомнит о себе таким посмертием, ей Богу, раскопала бы могилу и приняла меры!
  
   Кажется, Виталик никак не хотел заканчивать разговор. Иначе, зачем мне подробности как, в чем она приходит, как трогает малышку и как поправляет ей волосики. Все, что мне нужно было, я уже поняла и без этих леденящих подробностей. Покойной, но не упокоенной Анне Григорьевне, как и при жизни не нужен был тварный (на крови) канал забора энергии. Ей все также хватало для этого тактильных ощущений. Говорю же, могучая была старушка!
   - Стась, ты не понимаешь, - кипятился мой экс. - Она же ребенку ребра когда-нибудь поломает.
   - С чего это вдруг? - не поняла я. - Ей не выгодна быстрая смерть малышки. Голод, знаешь ли, не тетка! А она у тебя гурман...
   - Да б... - Виталик проглотил ругательство. - Я ж тебе говорю, она забирается в детскую кроватку и садится на дочь сверху.
   Я представила себе эту картинку. Да уж, есть от чего содрогнуться. Честно говоря, я не понимала, зачем она так делает. Ладно, продолжим выяснять:
   - А где стоит кроватка?
   - В детской.
   - А рядом с кроваткой что?
   - Стена. Окно. Игрушки. На противоположной стене шкаф и комод. - исправно перечислял Виталик.
   У меня вырвался тяжелый вздох. Вообще-то, мой бывший парень, идиотом не был. И даже дураком, в общепринятом смысле, тоже. Не был.
   Он был образованным дураком. А еще частенько тупил. Вот как сейчас.
   - Скажи, Виталь, - спросила я. - А стул или табурет рядом с кроваткой имеются?
   - Дда... - видимо, вспоминая, запнулся он. - Т.е. нет. Если я или Алька приходим приглядеть за малышкой, мы приносим с собой стул. Иначе на фига он там? Не бабушке же на нем сидеть?
   Жаль, что он не может видеть моего лица.
   - Вот именно! Она же не пьет кровь. Она вытягивает из твоей дочери энергию через прикосновение. Ей просто нужно, что б ребенок постоянно был в ее досягаемости. - медленно, с нескрываемым злорадством проговорила я.
   - Я идиот?
   - Да. - cложно оспаривать очевидные вещи.
   На этом наш разговор был закончен.
  
   Донецк встретил меня снежными завалами и 30-тиградусным морозом. Снегопад закончился только утром. Странно вообще-то, что рейс не отменили.
   Стоило выйти из здания аэропорта, как в меня ударило ледяным ветром. Длинная мутоновая шуба, как доспех, смогла отразить порыв, но вот лицо здорово обожгло холодом. Я поглубже натянула бобровую шапочку: представляю, во что превратиться челка под ней! В такой холод даже я, люто ненавидящая головные уборы, не рискнула бы гулять без шапки.
   То, что меня никто не будет встречать, мне было известно с самого начала, хотя я сообщила Виталику номер рейса и время прилета. Он очень об этом просил. Собственно говоря, я и не собиралась сразу ехать к нему. Во-первых, я всячески оттягивала время нашего свидания. А во-вторых, до темноты мне там все равно делать нечего. Анна Григорьевна приходила, исключительно, ночью.
   Я собиралась насладиться плюсами этой поездки: родительский дом, посиделки в библиотеке, любимые коты и собаки, а так же прочие прелести домашнего очага. Мама с папой меня уже ждали. С горячим чаем и вкусной едой.
   Дом, любимый дом!
   Виталик перезвонил, когда я уже почти добралась до дома. Извинился, что не сможет меня встретить (очень вовремя!) и просил перезвонить, когда я буду готова выдвигаться к нему.
   - Ок. - сказала я, уже видя высокую папину фигуру у ворот. До темноты оставалось полдня. А я была счастлива. Несмотря ни на что.
  
   Оказалось, что Виталик с женой едва ли не соседи моих родителей. Их разделяло всего около полукилометра. Квартира, которую покупали родители Виталика для нашей с ним совместной жизни, была продана, и вместо нее была куплена другая, в том же районе. Поменьше, но в лучшем состоянии.
   Дверь мне открыла невысокая полная женщина. Где-то моих лет. Только выглядела она неважно. И дело было не в том, что простоватое лицо супруги моего бывшего было уставшим и осунувшимся, а светлые волосы, собранные в хвост не мылись, наверное, месяц. Она просто выглядела как человек, который ничего хорошего от жизни не видел.
   - Добрый вечер, Аля. - поздоровалась я. - Меня зовут...
   - Я знаю, как вас зовут и кто вы. - перебила она меня. - Вам туда. - и женщина махнула куда-то вглубь квартиры. Я расстегнула шубу и сняла шапку, но повесить верхнюю одежду было решительно не на что, поэтому я разулась и проследовала в так называемую гостиную.
   - Дай посмотреть на тебя. - с места в карьер ринулся Виталик.
   - Хороша, чертовка! И возраст тебя не берет. - тараторил он, и так и эдак поворачивая меня к свету за плечи.
   Я с легкой оторопью смотрела на бывшего возлюбленного. Он начал набирать лишний вес еще когда мы были вместе. Сейчас на него было страшно смотреть - он казался необъятным. Это при среднем-то росте. Мама и раньше говорила, что Виталик сильно запустил себя, но что б на столько?!
   Прежней осталась только улыбка.
   - Что? В шоке? - полные губы разомкнулись и обнажили ровные крепкие зубы. - Я теперь больше центнера вешу.
   - Это, несомненно, предмет для гордости. - что при этом означала моя вежливая улыбка догадаться было несложно.
   - Язва! - беззлобно констатировал он. - Все такая же ехидная. И такая же красивая.
   - Я никогда не была красавицей. - из вредности возразила я, не отвлекаясь от рассматривания обстановки. Она была иллюстрацией к анекдоту: бедненько, но чистенько.
   - Не кокетничай, Стаська! Ты всегда была невероятно привлекательной. - мой бывший парень попытался ущипнуть меня за зад.
   - Слушай, тебе не стыдно такие вещи в присутствии жены говорить? - поинтересовалась я. Можно сказать для протокола.
   - Она на кухне. Ей туда не слышно. - беззаботно отозвался Виталик.
   Ну, наконец-то! Узнаю Виталика. Это наверное какая-то генетическая предрасположенность - не уважать собственную женщину. К своему стыду, что б понять это, мне, понадобилось очень много времени.
   Не особенно ладящийся диалог прервал детский плач. Поэтому мы все дружно рванули туда, откуда он шел.
   Александра (так кажется было полное имя женщины) вытащила кроху из кроватки и принялась укачивать, тихонько напевая простенькую колыбельную. Малышка хныкала и наотрез отказывалась засыпать. Со стороны сложно было определить, на кого она похожа. К тому же мое внимание постоянно отвлекал специфический запах. Это не была вонь разложения или гниения. Так пахла Анна Григорьевна на больничной койке. Я смывала с себя этот запах на протяжении нескольких месяцев после ее смерти.
   Нда, нежить щедро пометила свою добычу!
   - Как зовут вашу девочку? - спросила я у супругов.
   В тусклых глазах Виталиковой жены мелькнуло странное выражение:
   - Она что, не знает? - воззрилась она на мужа.
   Виталик достал сигарету. Но под моим взглядом спрятал ее назад.
   - Ее зовут Станислава. - куда-то в стену произнес он. - Я назвал дочь твоим именем. - мужчина посмотрел мне в глаза. И в его взгляде был вызов.
   Поразительно, за более чем тридцать лет жизни я так и не научилась не реагировать на глупость. В другое время я с упоением бы поглумилась над Виталиком. Но сейчас за его глупость расплачивался ребенок.
   Мой взгляд прилип к придурковатому папаше. А мысли заметались в черепной коробке, возвращая меня в дни расцвета наших отношений. Многие из наших общих знакомых говорили, что Виталик болен мной. Глядя на крохотную девочку с моим именем, я была склонна им верить.
   Стульчик в детской мне очень пригодился бы сейчас. Я была так ошарашена известием, что на секунду даже потеряла равновесие. Наверное, еще и сильно изменилась лицом.
   - Эй, вы в порядке? - забеспокоилась Аля.
   Я кивнула. Шуба на плечах казалась неподъемной и тянула меня вниз.
   - В порядке. - прошептала я. - Душно просто. - слова не желали выталкиваться из гортани.
   Черный мутоновый доспех соскользнул с моих плеч.
   - Я повешу. - успел поймать мою шубу Виталик.
   - Ты клинический идиот! - объявила я, когда он вернулся. - О чем ты думал, когда называл девочку моим именем?
   Я бережно взяла хнычущую кроху из рук матери, и моя маленькая тезка сразу успокоилась. Дети прекрасные доноры, у них открыты все каналы. Но обессиленные дети такие же прекрасные вампиры. От того, с какой силой ко мне присосалась малышка, у меня закружилась голова и тошнота ударила в диафрагму.
   Беспокойные родители, переглядываясь, бросали на позеленевшую меня тревожные взгляды.
   - Мне нужно присесть. - объявила я и двинулась в гостиную.
   - Аля, почему вы позволили своему мужу назвать дочь именем бывшей любовницы? Ведь вы наверняка знали обо мне?
   - Знала. - поджала губы женщина. - Но с ним разве поспоришь?
   От моего истерического смеха маленькая Стася снова захныкала.
   - Господи, Виталик, во всем случившемся виноват ты. Ты один! - я очень стараясь не сорваться на крик. - Ты что, забыл последние дни своей бабки? Ты забыл, с каким остервенением она боролась за жизнь и сколько она из меня выпила?
   - Я помню. - его раздражению не было предела. Никто не любит неприятных воспоминаний. - Хочешь сказать...
   И тут до него наконец-то дошло. В любое другое время перепуганные глаза Виталика и его дрогнувший подбородок меня бы... вдохновили. В крайнем случае, порадовали бы. Но у меня нет привычки гадить на могилы врагов.
   - Не хочу. Я тебе прямо об этом говорю! - мое лицо пылало, а руки были заняты, что б охладить его ладонями. - После попадания в больницу твоя бабка жила только за счет того, что вампирила. Преимущественно меня. Кстати, если б она полностью меня опустошила, ей этого хватило бы еще на пару лет. Но я, знаешь ли, тоже не всеблагая!
   - Так она вернулась, что б окончить трапезу? - если б у нас с Виталиком не было общей истории, коктейль из ужаса в голосе и ненависть во взгляде произвел бы на меня впечатление.
   - Боже... - его кулак приземлился в стену. Не зная чего ожидать от мужчины в таком состоянии, Аля передислоцировалась ко мне поближе.
   Зрелище рычащего от отчаяния Виталика было впечатляющим.
   - За что? - простонал он. - Я просто хотел вырастить себе свою Станиславу. Которая бы принадлежала мне одному, которая бы меня не предала...
   Я поперхнулась возражением, что вообще-то, это Виталик меня бросил. Он объявил мне об этом в день рождения своего лучшего друга, на который мы должны были идти вместе. Ради этого мероприятия, я, рискуя остаться без работы, примчалась из Киева в Донецк.
   Все же была какая-то злая ирония в том, что мужчина, который был помешан на том, чтоб сделать меня своей единоличной собственностью, расплачивался за это желание жизнью собственного ребенка.
   Я передала спящую девочку матери, и та понесла укладывать малышку в кроватку.
   - Знаешь, - обратилась я к Виталику. - На месте твоей жены, когда все закончится, я бы забрала ребенка и ушла от тебя. За то, что ты из эгоистичных и собственнических побуждений подверг дочь смертельной опасности.
   - Алька - не ты. - вызверился на меня Виталик. - У нее нет такой дури. Никуда она не уйдет и ребенка не заберет!
   - Я бы на твоем месте не была в этом так уверена. - раздалось из детской. Алин голос звенел металлом.
   Жена Виталика, что бы он ни говорил, обладала прекрасным слухом. Что и не замедлила продемонстрировать. Это вызвало во мне очередной приступ хохота.
   - Что-то ты развеселилась, я смотрю. - ну очень едко заметил мой бывший.
   Моя улыбка была издевательской.
   - Если я начну плакать, драгоценный, ситуацию это только усугубит. - он поежился от моего пристального взгляда. - Так что, терпи. - улыбнулась я.
   - Станислава. - окликнула меня Аля. - Вы голодны? Хотите я вас покормлю?
   Эта неожиданная забота тронула меня.
   - Спасибо, но нет. - я вложила в свой голос всю теплоту, на которую была способна в данный момент. - Мои родители живут неподалеку. Я поела у них.
   Женщина так странно посмотрела на меня, что стало очень любопытно, о чем таком она хочет поговорить?
   По маленькой кухне жена Виталика передвигалась как элементарная частица. Казалось, она одновременно пребывает везде, явно придумывая себе работу. Есть люди, заедающие свое горе. Жена моего бывшего отвлекалась работой по дому.
   Я все таки переступила порог кухни.
   - Аля, мне показалось, вы хотели со мной поговорить наедине?
   Женщина изобразила улыбку. Точнее попыталась. Но получилось из рук вон плохо. Я ей не нравилась. Очень. Кому понравится соперница? А с другой стороны, я была ее единственной надеждой. И она это понимала.
   - Вы действительно сможете нам помочь? - наконец выдавила она.
   Я кивнула.
   Ее пальцы плотно обхватили мою руку
   - Пожалуйста. - взмолилась Аля. Из ее глаз хлынули слезы. - Умоляю вас. Забудьте, что между вами случилось. Спасите мою девочку!
   Мне пришлось силой отобрать у нее тряпку для мытья посуды, потому что женщина все время порывалась вытереть ею глаза. Господи, как я ненавижу делать это! Но приходится. Я крепко обняла женщину.
   - Обещаю. Я справлюсь с Анной Григорьевной. И, - что б посмотреть женщине в глаза пришлось оторвать ее от своего плеча. - Я, возможно, изрядная дрянь, Александра. Но я никогда бы не позволила спекулировать жизнью ребенка. Любого.
   Ком душного воздуха застрял в горле. Меня начинало трясти. Во-первых, тяжело дались объятия этой женщины. А во-вторых, приближался час "ХЭ".
   - Я поставил стул возле кроватки. - заглянул на кухню Виталик.
   Слава Богу, у него хватило соображения не требовать объяснений и проводить жену в спальню. То, что Аля не будет проявлять инициативу, я не сомневалась.
  
   Я ожидала прихода своей подопечной, всматриваясь в темноту. Сквозняк тонкой струйкой просачивался сквозь оконную раму. Виталика тоже удалось спровадить. Временно. Не было сомнений, что он будет наблюдать за мной. Благо, бабулька, пока, его не трогала. До того, как я взяла на руки девочку у меня теплилась надежда, что Анна Григорьевна самоупокоится, как только с маленькой Стасей будет покончено. Мне по силам было вытолкнуть малышку за Грань и вернуть ее обратно без ущерба для нее. Описание подобного я когда-то обнаружила в Дядюшкиных записях и уже пару раз практиковала. Но, к сожалению, мои способности тут не пригодились бы. О самоупокоение не могло быть и речи. Виталикова бабушка вошла в силу и во вкус. Она просто решила начать с ребенка. У старушки был огромный счет ко всем кровным родственникам, и она собиралась предъявить его к оплате. Обида не давала ей успокоится, а соответственно и упокоится.
   Почувствовав чужое присутствие в доме, я поснимала все украшения. Кольца и серьги аккуратной горкой остались лежать на подоконнике. Если Анна Григорьевна окажется против моего присутствия, лучше, что б на мне не было лишнего. Риск травматизма и так велик.
   От присутствия агрессивной нежити резко стало душно. Удушливый запах страха, растекался по всей квартире. Его невозможно было не унюхать. Но это была всего лишь закуска.
   Я была уверена, что наша мертвячуга в предвкушении нарезает круги вокруг кроватки, в которой спала малышка. Думаю, сейчас самое время обнаружить стул.
   Бум!
   Обнаружила. И сама опрокинула, чтоб проверить, а нет ли подвоха? Секунды тянулись как резиновые. Я ждала, когда Анна Григорьевна усядется. Она была голодна и взбудоражена, поэтому заметит мое присутствие только в последний момент.
   Всклокоченный и напряженный Виталик выкатился из супружеской спальни. Я приложила указательный палец ко рту, призывая не шуметь. Проверила в кармане ритуальный нож, который всегда носила с собой. Я не афишировала, что рукоять выточена из человеческой кости, а ножны, которые остались в сумке, были из человеческой кожи.
   Стараясь не привлекать внимание, я осторожно прокралась к детской. Виталик дышал мне в затылок - этот гад воспользовался случаем и беззастенчиво ко мне прижимался.
   Из-за приоткрытой двери было удобно наблюдать за происходящим, оставаясь в тени. Анна Григорьевна как ребенок радовалась стулу. Словно красуясь, она, то вставала, то садилась на него. Каждое ее движение сопровождалось прикосновением к ребенку. От каждого прикосновения девочка вздрагивала, но не просыпалась. Правильно! Пока я держала ее на руках, успела засунуть в пеленки одно из своих колец. Оно было заранее заговорено на 12 часов беспробудного сна. Змей лично уговорил какую-то из своих ведьм, лишь бы я не обращалась в представительство Международной магической корпорации.
   Я смотрела на неупокоеную со странным чувством. Старушка не вызывала во мне страха или жалости, хотя выглядела в точности такой, какой я ее помнила. Вот тогда, я ей очень сочувствовала. Жаль, что не могу поинтересоваться у дяди Эдика на счет подружки. Из них бы вышла миленькая парочка. Правда, существование подобной нежетивидной пары сделало бы обитание в нашем районе весьма небезопасным. Пока что, с моего разрешения, Дядюшка лохматит исключительно окрестных бомжей и алкоголиков. Не до смерти, разумеется. Но некоторые из жертв после встречи с ним резко бросали пить, или меняли район.
   А вот за дисциплину Анны Григорьевны я бы не поручилась. С женщинами вообще сложнее. Особенно с такими: наша Аннушка и при жизни никому не подчинялась, все решала сама. Поэтому-то больничная беспомощность так ее угнетала. В чем-то Анна Григорьевна была даже сильнее моего Дядюшки. Яростнее.
   За моей спиной чаще и тяжелее задышали. Виталик не удержался и полез меня обнюхивать. Как раньше. Меня это дико напрягало даже во времена наших отношений.
   Придурок, нашел время! Я не сильно ткнула его локтем в бочину.
   Чудо! Он меня понял.
   Сильно мы не шумели, но напряженная тишина звучала громче, чем фанфары. Нас почуяли.
   Я увидела, как старческое благообразное лицо старушки искажается и на нем проступает совершенно отвратительная человекообразная, но морда. На месте морщин появляются толстые вислые складки. Нос укорачивается и раскрывается двумя широкими вывернутыми ноздрями. Губы исчезают, а изо рта выдвигаются десны с арсеналом кривых зубов. Глаза загорелись алым.
   Я вышла из своего укрытия.
   - Добрый вечер, Анна Григорьевна. - нейтрально поприветствовала я старушку. Желать ей здравствовать было бы верхом цинизма даже для меня.
   Секунда. И об отталкивающей морде напоминают лишь угольки глаз. Грустно было осознавать, что настоящее лицо Виталиковой бабушки - это, как раз, та мерзкая звериная личина. А усталое старческое лицо всего лишь маска.
   - Стасенька! Девочка моя! - старушка опрометью кинулась ко мне. Если бы я не была готова к нападению, то наверняка вскрикнула бы. Она крепко прижалась ко мне. - Вот так сюрприз. - защебетала она. - А я-то, глупая, думала, ты обо мне забыла.
   Честно говоря, я тоже так думала.
   - Что вы, Анна Григорьевна, - любезно улыбнулась я. - Как же я о вас забуду. Вы ведь похоронены на моем любимом кладбище.
   Это был риск. Но не попробовать я не могла.
   Старушка отстранилась от меня. Багрово светящиеся глаза по звериному цепко оглядели меня. Губы растянулись в усмешке.
   - Не будем о кладбищах, девонька. Хорошо? - она взяла меня за руку. - Там холодно и неуютно. И компании хорошей нет.
   - А какая есть? - подначила я. Из профессионального, так сказать, интереса.
   Бабца нахмурилась.
   - Никакой, детка, нету. - покачала головой она. - Скучно. Холодно. Голодно. - последнее слово Анна Григорьевна произнесла оооочень тихо. И с особенной интонацией. Кто хоть раз общался с нежитью, меня поймет.
   Я решила поддержать старушку:
   - Ну да. А тут родственники, семья, как никак. - подмигнула я ей.
   Бабулька оживилась:
   - Вот только ты меня, Стасенька, и понимаешь! - кокетливо стрельнула глазками Анна Григорьевна. - Правнучка у меня. Тоже Статсенька! Кто ж, кроме меня, за ней приглядит?
   От комментариев я воздержалась. Вместо этого крепко уцепила старушку под руку и потянула вон из детской. Желания покидать комнату Анна Григорьевна не выказала, но и активно сопротивляться не стала.
   - Идемте, Анна Григорьевна, - подзадоривала я. - Попьем чайку на кухне. О жизни поговорим. Внучек ваш нам чайку сделает, а я вам сладенького к чаю дам.
   Выуженным из кармана ножом я проколола указательный палец. Чуть прижав, подождала пока на нем набухнет крупная горошина крови, и стряхнула ее в рот благообразной старушке. Та аж подпрыгнула от нетерпения.
   - Идем, деточка. Конечно, идем! - мы поменялись ролями. Теперь она волоком тянула меня на кухню. - Только я чай не буду. - Анна Григорьевна театрально замолчала. - Мне бы молочка тепленького.
   - Я согрею. - подал голос Виталик.
   - Не надо, милый. - хитрая старушенция оттеснила меня от бывшего парня. - Супружницу разбуди. Пусть она согреет.
   - Ладно. - согласился Виталик. - Пойду дочку проверю.
   - Иди, милый, иди. А мы тут по-женски поговорим. - Не выпуская мою руку, нежить взобралась на стул.
   Через пару минут напряженная и бледная Аля, в халате, надетом на ночную рубашку, вошла на кухню.
   - Ну ка, согрей нам со Стасенькой молочка. - по хозяйски распорядилась покойница.
   Я перевела взгляд на Виталикову жену. Вот кого было откровенно жаль.
   - Аль, мне, если можно, чаю. - попросила я.
   Алин взгляд беспорядочно метался по кухне, постоянно натыкаясь то на меня, то на неупокоеную бабушку супруга. Я понимала ее страх. Не каждый день видишь высокоорганизованную нежить на собственной кухне. К тому же, жена моего бывшего была "М"-отрицательна, в отличие от него самого. Это еще одна причина, по которой она не понимала, чем я так привлекаю Виталика.
   Анна Григорьевна коснулась моей щеки. Это при том, что мою руку она так и не выпустила.
   - Ты такая бледненькая, Стасенька. - покачала она головой. - Молочко тебе полезней.
   Я слегка отстранилась.
   - Я ж не терплю молока, Анна Григорьевна. - сообщила я. - С детства. Вот как грудное вскармливание меня закончилось, так и не пила его больше.
   Бабца недовольно фыркнула.
   - Все вы, молодые, глупые. И ты, и Виталичек тоже. Это ж надо, - сокрушалась Анна Григорьевна. - От тебя отказался. Променял тебя на эту...
   Она недовольно покосилась на Алю. Та стояла, как аршин проглотила.
   - Анна Григорьевна...
   - Да что, Анна Григорьевна? - внезапно оскалилась старушка. - Он - молодой дурак. Маменька его - взрослая дура. Отпустили. Не удержали. Кто из них о семейных долгах думает? - пальцы, внезапно проросшие когтями, хлопнули по столу. - А долги штука накапливающаяся!
   Я слушала не перебивая. Анна Григорьевна обладала не только удивительным самоконтролем. Она полностью сохранила собственную личность и абсолютно все воспоминания. А это означало, что милую старушенцию либо поднял кто-то, кто хорошо ее знал, либо, что Анна Григорьевна имеет гораздо больше общего с моим Дядей Эдиком, чем я подозревала. То, что встала бабулька сама - почувствовал бы любой практик. Для этого не нужно быть некромантом. А вот кем, в итоге, она может стать? Я решила оставить этот теоретический вопрос риторическим - наблюдать эволюцию именно этого экземпляра нежити желания не было никакого.
   Анна Григорьевна же живописала историю своей жизни. В ней для меня не было ничего нового - я все это слышала еще при ее жизни. А вот Аля, похоже, прозревала, слушая в какую семью попала.
   - Что-то меня понесло. - почти виновато улыбнулась старушка, поймав мой отстраненный взгляд. - Ты все это и так знаешь, девонька. Я уже тебе это рассказывала. А что недосказала, то ты сама увидела. - я знала огромное количество живых, не обладающих и половиной здравомыслия этой нежити. Та вздохнула. - Ты к нам ко всем такая щедрая была... - старческие, скрюченные пальцы потянулись к моей щеке. - Если б только ты пожелала, Стасенька, у тебя бы целое воинство было! Ребеночка от тебя, вот, ждали... - удар по столу, и кривые когти распороли столешницу. - А теперь что? Не будет нам покоя! Родить-то родили, а толку? Ни накормить, ни самой наесться!
   Человеческое лицо Анны Григорьевны поплыло, вновь явив морду нежити. Обнесенный частоколом зубов провал рта выглядел особенно живописно!
   Зрелище едва не стоило Але сбежавшего молока. Обжегшись, женщина пискнула. Куда-то под ноги ей прилетел ядовитый плевок. Не такую жену желала Анна Григорьевна своему внуку.
   Мне же, наоборот, стало легко. Остатки чего-то человеческого, что сохранилось во мне к этой женщине, улетучились. Я вспомнила, как уже после нашего разрыва Виталик предлагал мне родить ему ребенка. Родить и отдать. Знал ли он, какая судьба ждала бы нашего ребенка с такой прабабкой, уже не важно.
   Аля тем временем перелила молоко в чашку. Но никак не могла решиться поставить ее перед Анной Григорьевной. Виталик, уже минут 5 как подпиравший кухонные двери, взялся помочь супруге, но был остановлен моим взглядом.
   Я демонстративно вытянула из когтистой старческой лапки свою руку.
   От жертвенных порезов у меня не остается следов. Проверено годами.
   Едва заметные нитки шрамов вдоль вен на обеих руках - суицидальные эксперименты в разных возрастах. Именно таким образом я открыла свойства собственной крови.
   Когда кожа на моем запястье разошлась, и кровь струйкой потекла в молоко, поплохело даже Виталику. Желание при этом у меня было единственное, что б эйфории от моей крови мертвячке хватило до утра. Ночевать в убогом доме моего бывшего не хотелось. Почти не раздумывая, я сунула Анне Григорьевне распоротое запястье.
   Представляю, что сделает с раной эта милая старушка!
   Пришлось ударить ее по лицу, когда почувствовала, что она начала вгрызаться в плоть. Омерзительные ощущения! Перед выходом из дома я выпила 2 ампулы с кровью о-эш. Только благодаря этому я еще держалась.
   Осталось выждать пару минут, и насыщение закончится.
   Анна Григорьевна отвалилась от меня как сытая пиявка. Глаза сверкали, губы кривила пьяная улыбка. Теперь до утра она будет полироваться молочком.
   Следовательно, до утра ребенок в безопасности.
   Я засобиралась на выход. Аля сноровисто промыла мне рану и наложила повязку.
   - Я работала медсестрой. - пояснила она, помогая мне после всего натянуть сапоги. Глова здорово кружилась, а при попытке наклониться начинало тошнить.
   В шубу я влезла сама, не без труда застегнув крючки. Одела шапку и перчатки.
   Очень хотелось на воздух.
   - Давайте, я вас провожу? - предложила женщина.
   - Не стоит. - я мотнула головой. - Лучше приглядите за Стасей, пока Виталик приглядывает за бабулей. - мой сарказм не был понят.
   - Какая ж это бабуля? - покосилась на меня Аля. - Это упырица!
   - Не угадали. - пришло время для разъяснительной работы. - Упырь - это простейшая форма нежити, которая питается живой плотью и кровью. Обычный упырь не обладает признаками личности. И убить его гораздо проще, чем такой вот... - я задумалась. - ...Экземпляр.
   Наша старушка не подпадала ни под одну из известных классификаций нежити, как и мой Дядюшка, после моих экспериментов над ним. Так что, Анну Григорьевну вполне можно было оставлять себе, из коллекционерских побуждений. Только вот все семейство Ольшаковых вызывало во мне исключительное неприятие. Если при жизни бабушка Виталика счастливо избегала этой участи, то в своем неспокойном посмертии уверенно заняла одно из призовых мест.
   - До завтра. Точнее, уже до сегодня. - попрощалась я. - Я приду утром. Проследите, что б Виталик никуда не уехал. Он будет нужен.
   Дверь за спиной захлопнулась только после того, как я, миновав 6 ступенек, вышла на улицу.
  
   Не спеша, жадно глотая морозный воздух, я добрела домой. Холод немного взбодрил меня и разбередил злость. Никто не ожидал, от этой поездки ничего хорошего. Точнее от всего, что было связано с моим бывшим возлюбленным. В своей неоднозначной жизни я привыкла к разочарованиям, но так и не научилась их прощать. Что поделаешь, в некоторых вопросах я навсегда осталась избалованным ребенком.
   Жизнь Виталика показалась мне еще более убогой, чем даже я ожидала. Со стороны, все его существование выглядело так, будто по нему проехались асфальтоукладочным катком. А расстраивало меня то, что на этом катке было мое имя. Для оказания экстренной психологической помощи (читай принудительного вправления мозгов) можно было бы позвонить Соломее, но до утра осталось не так много, и нужно было хоть немного поспать. Ближайшие пара - тройка дней обещали быть насыщенными.
   До того, как я успела ухватиться за ручку калитки, папа широко распахнул ее прямо перед моим носом.
   Наши с ним отношения никогда не были гладкими или спокойными. Главным образом потому, что папино поведение по отношению к нам с мамой не было безупречным. В жизни нашей семьи бывало многое. Но я точно знаю, что за меня мой отец попрет войной на целый мир. И победит. Он, пожалуй, единственный мужчина в моей жизни, в чьей любви никогда не приходилось сомневаться. Я единственный ребенок своих родителей. Радовало, что для отца я навсегда останусь его маленьким Кузенькой,
   Папа усадил меня на кухне. Родительская забота всегда приятна. Что б понять это мне понадобились годы, проведенные вдали от них.
   Сначала отец расстегнул и снял шубу. Шапку. Потом сапоги. Перчатки я стянула сама. В руку ткнулась исходящая паром кружка глинтвейна.
   - Пьешь. И идешь спать. - он взъерошил мне челку. - Только маму не разбуди.
   - Спасибо, папочка. - на душе стало тепло, а лицу жарко.
   Я пила горячий напиток, а папа курил сигарету за сигаретой. Кто придумал назвать моего отца Феликсом, я не знаю. Но определенное, хоть и не внешнее сходство с Дзержинским имело место.
   - Спрашивай! - не выдержала я пытки сигаретами. Папа посмотрел на меня полунасмешливо полуудивленно. Но сигарету потушил.
   - А о чем я должен тебя спросить? - иногда он очень натурально придуривался.
   - Не знаю. - я пожала плечами. - Наверное, где это я так поздно шлялась?
   Его рука, накрывшая мою была ровно в 2 раза больше моей. Кончики папиных пальцев коснулись повязки под манжетой моего свитера.
   - Надеюсь, люди, которым ты сейчас помогаешь, достойны твоей помощи? - спросил он.
   Вот что мне ответить? В глазах помокрело.
   - Пап, а как решить, кто достоин, а кто нет?
   Пришла его очередь пожимать плечами.
   - Не знаю.
   Сладкое вино вдруг начало горчить. Когда дело касалось меня, мои родители своим чутьем превосходили всех известных нелюдей вместе взятых.
   - Вот и я не знаю. - сказала я. - Могу помочь -помогаю. А не могу...
   - Все равно помогаю. - закончил за меня мой персональный Феликс. - В крайнем случае, пытаюсь.
   Вино было выпито, и керамика в моих пальцах перестала казаться живой.
   - Спокойной ночи, папуль. - я обняла родителя за шею и чмокнула в щечку.
   - Спокойной ночи, доча. Сладких снов моему Кузеньке!
  
   Утро не было добрым, просто потому, что оно таковым не может быть в семь утра. В девять я уже сидела у Ольшаковых. Передо мной стояла чашка зеленого чая, к которому я и не думала прикасаться.
   - Виталик, твоя задача, - объясняла я диспозицию. - Поехать на Козачье кладбище и раскопать могилку твоей бабушки. Остальными приготовлениями займусь я.
   Мой экс смотрел на меня как на душевнобольную.
   - С ума сошла? Там же вся земля промерзла! Как я тебе ее раскопаю?
   - Понятия не имею! - я уперлась в него равнодушным взглядом. - Найми людей.
   - Легко сказать! - буркнул он.
   - Я могу помочь. - вдруг высказалась Аля. - И брата попросить могу.
   Женщина так и не отошла от вчерашних впечатлений. Это сквозило в бестолковой рассеянности, навязчивой суетливости движений. А от затравленного взгляда хотелось спрятаться подальше и поглубже. Аля явно боялась повторения прошлой ночи. И я очень хорошо ее понимала! Проблема была в том, что следующие несколько ночей могут оказаться еще хуже.
   Я вздрогнула от перспективы.
   Все, хватит! Пора показать, кто тут великий и ужасный некромант:
   - Аля, помощь вашего брата очень пригодиться. - нейтрально деловым тоном обратилась я к женщине. - Ваша - нет. Вы должны быть с малышкой, когда она проснется.
   - Интересно, как мы будем объяснять нанятым людям, зачем мы вскрываем могилу? - желчно поинтересовался Виталик.
   - Во-первых, не мы, а - ты! - специально для него я зажгла на лице самую лучезарную улыбку. - А во-вторых, какая им разница? Ты платишь - они работают.
   - А чем в это время займешься ты? Ум?
   Потрясающая наглость! Но я не успела даже рта раскрыть, Аля подскочила со стула:
   - А разве она мало сделала ночью? Ты видел, в каком состоянии она от нас уходила? - Виталик аж вздрогнул. - А я видела!
   Ого! Сколько экспрессии! Судя по его вытянувшемуся лицу, не одна я была в шоке от Алиного выступления. Как работала логика этого мужчины, для меня навсегда осталось загадкой. Мужчина остановил на мне гневный взгляд.
   - Черт! -Виталик ударил кулаком по столу как раз рядом с моей чашкой. - Не успела ты появиться, как начала разбивать мне семью. Какая же ты сука! - его указательный палец почти уперся мне в переносицу.
   - Палец убери. Отсохнет. - Глядя не на палец, а в глаза без всякого выражения сказала я.
   Было забавно наблюдать, как Аля убрала руку своего мужа от моего лица. Как бросила на него очень говорящий взгляд, и, не менее красноречиво, повертела пальцем у виска.
   Ну вот, теперь можно выдохнуть:
   - Еще раз. Для особо одаренных. - пришлось выдержать секундную паузу. - Виталик, твоя задача - раскопать могилу и вскрыть гроб, когда я скажу. Остальное - сделаю я.
   Мужчина так резко встал, что стул, на котором он сидел, упал. Попытка хищно подкрасться ко мне не удалась. С его-то габаритами! Нависание надо мной всей тушей тоже не произвело на меня ожидаемого эффекта.
   - Не хочу показаться злой, - в моем голосе не было даже иронии. Только усталость. - Но уже можно выполнять. - я демонстративно поднялась из-за стола. Обернулась. - Виталь, если хочется возразить, помни - ты крадешь время у собственного ребенка.
   Входная дверь за ним захлопнулась через минуту. Что ж, где-то через час он доберется до кладбища. В лучшем случае работа начнется через полтора. На мелкие приготовления у меня было часа 2. Должна успеть.
   Я как раз пересматривала содержимое сумки, когда Аля коснулась моей руки:
   - Это было жестоко. Разве обязательно быть такой... - она запнулась. - Такой стервой?
   - Мне больше нравится слово сука. - хладнокровно заметила я.
   Впечатление от проникновенной фразы наверняка смазалось, разбуженная яростью сила больно взбрыкнула. Что б лишний раз не пугать Алю, пришлось опустить глаза. Выкрашенные в черный ногти замерцали блеклым зеленоватым светом. Ярость, густо замешанная на гневе и многолетней обиде, требовала выхода.
   Кактус на холодильнике я заметила еще ночью. Он был великолепен: чуть приплюснутый шар, размером с человеческую голову, густо утыканный длинными жесткими иглами. Я представила, как сжимаю этот кактус в руках. Как травянистая зеленая плоть взрывается у меня в ладонях, забрызгивая липким соком все вокруг.
   - Осторожно. - испуганно вскрикнула Аля, когда я потянулась к растению.
   Но мне не нужен был целый кактус. Одна единственная иголка, не без труда отвоеванная у пузана, удобно расположилась в сжатом кулаке. Я сунула ее себе в кошелек, обдумывая, где бы найти ей применение, и ушла не прощаясь.
   Какой смысл? Еще не раз туда возвращаться.
   Итак, для начала нужно было раздобыть литров 5 свежей крови. В идеале она добывается на месте, из жертвенного животного. Но, во-первых, квартира Виталика не самое подходящее место для проведения некоторых видов обрядов, а во-вторых, у меня всегда была проблема с убийством животных, разве что курицу без припадков жалости умертвить могу. Но курицы было откровенно мало.
   Папа говорил, что где-то в соседнем поселке кто-то выращивает скот для продажи или колет по заказу. Вот туда я и направила свои стопы.
  
   К нужному дому меня вывел своеобразный запах. Я не имею в виду "аромат" скотного двора или бойни. Просто у смерти тоже есть свой запах. Даже не запах, фон, который определяется всеми органами чувств.
   Не снимая перчатки, я коснулась высокого кирпичного забора. Здесь убивали совсем недавно. Кирпич казался живым в искрящемся от мороза воздухе.
   - И какая скотина дразнит мою собаку?
   От окрика зашумело в голове.
   Заигрывая с силой, я совершенно не обратила внимания на исходящую лаем псину. Но рычащий бас хозяина способен был перекрыть колокольный звон, не то, что хриплый собачий лай. Открыв одну половину широких ворот, на улицу шагнул здоровенный, даже по моим меркам мужик, в трениках и шлепанцах. Казалось, от его пышущего жаром тела становилось теплее на улице. Я, в объемной шубе и сапожищах на каблуках, совершенно терялась на фоне его огромного торса. Сбитое тело тяжелоатлета на пенсии, густо покрывала рыжеватая кудрявая поросль. На обманчиво-простом лице засели колючие бесцветные глаза. Что б заглянуть в них, пришлось задрать голову.
   Слой сальца, покрывающий килограммы мяса и сытое брюшко должны были убеждать окружающих в том, что хозяин этого дома такой себе добродушный увалень, который если и забалует, то не со зла. Теоретически. Но от незнакомца несло такой первобытной мощью, что воздух заискрился уже не от мороза. Про себя я назвала его Хищником. Закованным Хищником.
   Сложив в кривую усмешку половину лица, незнакомец разглядывал меня из-под густых темно-каштановых бровей. Я уже начала прикидывать, успею ли сбежать, если он вдруг кинется? Когда мужик с ленцой почесал мохнатое пузо.
   - Пойдем-ка в дом, красавица. - пробасил он. - Чего за зря яйца морозить?!
   - А что, шерсть не греет? - не удержалась от шпильки я.
   - Неа. - хохотнул незнакомец, обнажив внушительные клыки. Точно хищник! - Не греет. Шерсть есть, а вот подшерстка нет.
   Широкая улыбка хозяина ввела меня в ступор. Таких клыков я не встречались ни одного из известных мне клыкастых. Длинные и тонкие, как иглы, у о-эш они выглядели опасно, но изящно. Для меня, навидавшейся разномастной нежити, не впечатляюще выглядели даже двуликие со второй медвежьей ипостасью. Их челюсти просто выглядели как звериные, даже в человеческой личине.
   У моего же без пяти минут знакомца зубы были загляденье: белые, ровные крепкие. Может поэтому, такими дикими смотрелись очень даже человеческие клыки, только длинной в 5 сантиметров и толщиной в палец. Глядя на них, как-то некстати вспомнилось, что моя любимая собака за пять минут разгрызает бычье колено. А через 20 минут от него не остается даже осколков.
   Сколько продержалось бы мое собственное колено против челюстей Хищника? Лучше было не думать.
   Мужчина тем временем повернулся ко мне спиной и побрел во двор.
   Вот это да! Это, пожалуй, было даже круче чем клыки!
   И дело совершенно не в ширине и мышцатости.
   Ни один нелюдь, никогда не подставил бы незнакомцу спину. В том, что в этом скалозубом существе человеческой крови были считанные капли, сомнений не было. Я послушно сделала пару шагов следом, пока не наткнулась на изучающий взгляд. Животные, в отличие от людей, с детства вызывали во мне теплые чувства.
   - Здравствуй, собачка! - меня переполнило восторгом.
   Остроухая псина остановилась в полушаге от меня и, прищурившись, слегка склонила лохматую голову. Это вполне могла быть крупная овчарка. Только такие желто-зеленые, до дрожи внимательные глаза, раньше я встречала только у волков. Естественно, такая мелочь не способна была меня остановить, когда я жаждала продолжения знакомства.
   - Волчка не тронь! - бросил через спину незнакомец. - Он чужих не любит.
   - Значит я ему не сильно чужая! - моя до одури довольная физиономия расплылась в улыбке. Не проявляя признаков агрессии, пес обнюхал, протянутую ему ладонь и сейчас, заигрывая, задорно помахивал хвостом. Другого приглашения к продолжению общения мне не требовалось.
   Волчок стоически вытерпел мои тискания и почесывания, но когда я опрометчиво повернулась к нему спиной, боднул меня под зад с такой силой, что я ровным слоем распласталась по могучей груди его хозяина. Он как раз повернулся, пряча недовольство под холодной вежливостью.
   Ноздри крупного, с горбинкой носа шумно втянули воздух. Голова Хищника практически уткнулась мне в пазуху, сквозняк от его дыхания царапнул грудь даже сквозь свитер и кашемировый шарф. Бесцветная радужка стремительно прорастала ржавыми червоточинами, а плотоядная ухмылка приподняла верхнюю губу, обнажив так впечатлившие меня клыки:
   - Не играла б ты со мной, девка. - от его голоса косы вставали дыбом. - А то, как бы потом плакать не пришлось.
   Сердце забилось рыбой, выброшенной на берег. Это его территория, а значит я в его власти. Его добыча. Ой, мамочки...
   Неторопливость и безопасная ленца растворились как слеза в океане. Заслоняя солнце, пугая мощью и завораживая неизвестно откуда взявшейся грацией, надо мной возвышался истинный Хищник. Матерый. Изголодавшийся. И свободный.
   Необъятная грудь раздувалась кузнечными мехами. Воздух мгновенно прогрелся и потяжелел. Жар его тела обжигал щеки. Мы стояли слишком близко, мне не было нужды опускать взгляд, что б увидеть его возбуждения. Вязкое, тягучее звериное вожделение отталкивало, и в тоже время, восхищало. Его сила заигрывала со мной. Манила пьянящим послушанием и обещала сытость.
   Я почти поддалась. Потянулась губами к пылающей огнем коже. Туда, где на могучей шее бесновался пульс. Так ... сладко. Так... заманчиво... Пальцы, едва коснувшиеся его обнаженной груди словно в кипяток окунули. И это несмотря на перчатку.
   Я почти распробовала его вкус, но...
   Мужчина отшатнулся от меня так резко, что я отпрыгнула. Ну вот! Теперь на меня рычали и скалились. Хищник начал наступление. Неотвратимое, как смерть. Он играл со мной. И то, как он это делал было почти красиво, если б не было так пугающе. Сделав шаг назад, я взвизгнула: угрожающее рычание раздалось где-то возле моего бедра. Кошмар! Попала между молотом и наковальней.
   Но Волчок, привалившись к моей ноге и заложив уши, совершенно на меня не покушался. Пес говорил со своим хозяином. Не знаю, до чего они там договорились, но только через бесконечно долгую минуту Хищник позволил себе расслабиться. Точнее взял себя в руки.
   Колким бесцветным взглядом меня смерил уже известный мужик-увалень. Только его лицо посерело и осунулось.
   Есть битвы, в которых невозможно выиграть. Для таких как я, да и Хищник, победить себя означало бы умереть. Потому что, тому, что останется после такой борьбы жить будет уже нечем.
   - Говори, чего надо и уходи. - слова явно давались мужчине с трудом. Он словно отрывал каждое от себя. С плотью и кровью.
   Отчего-то, смотреть на такого, закованного хищника было больно. Я уже видела его настоящим. Без личины. И меня дико влекло к опасному зверю, а не его отражению, адаптированному под человеческие рамки.
   Я протянула мужчине руку:
   - Меня зовут Станислава. - Хищник демонстративно проигнорировал ее. - Там, неподалеку, - я указала в направлении Виталикова дома. - Нежить разгулялась. Мне бы крови, литров 5.
   Мы стояли на широком крыльце его дома. Большого, добротного теплого дома из камня, кирпича и дерева. Под стать хозяину.
   Я не сразу сообразила, что Хищник смотрит не на меня. Все время пока я говорила, он смотрел на Волчка, который сначала уселся рядом, тесно прижавшись к моей ноге, а потом просто разлегся на моих ступнях. Так, что задумай я сделать шаг - навернулась бы с крыльца, ко всем чертям.
   - Так ты, значит, Феликса Неопалимого дочка? - неожиданно спросил Хищник и улыбнулся. По-настоящему - глазами.
   - Ага. Единственная и неповторимая.
   Прошу любить и жаловать...
   Последние слова я не рискнула сказать вслух. А то прямо сейчас и полюбят и пожалуют.
   Что б так называли моего отца, я слышала лишь однажды. При не самых благоприятных для меня обстоятельствах. Но называвшие его так личности испытывали к папе нешуточное уважение.
   Это что ж получается, мой отец знает, что он нелюдь? Сюрприз, однако!
   Я так крепко задумалась над этим, что не заметила, как меня буквально втащили в дом. То, что с меня успели снять шубу и сапоги, я тоже сообразила не сразу.
   Обалдеть! Дом Хищника произвел на меня впечатление. Нет - ВПЕЧАТЛЕНИЕ. Мне впервые стало невероятно стыдно за то, что я хреновая хозяйка. За то, что мне проще с умертвием каким-нибудь разобраться, чем посуду помыть.
   Светлый просторный дом не просто был образцом хорошего вкуса и сиял чистотой. В каждую мелочь была вложена душа. В каждой детали интерьера был смысл. В доме было не просто уютно или тепло. Здесь хотелось остаться. Наплевать на все и зависнуть в этом уединенном умиротворении на пару дней. Или лет.
   Дразнящий запах выпечки переплетался с пряным запахом трав.
   В гостинной жарко горел камин, и совсем не было мебели. Точнее мебель в комнате заменяло разноуровневое возвышение, занявшее примерно половину всей площади. Нижние уровни казались мягкими и были застелены меховыми покрывалами, а на верхних, кое-где, размещались цветы, книги и прочие предметы декора. Если честно, то все это гораздо больше напоминало будуар, чем комнату для приема гостей. Особенно, если учесть, что все это на фоне стеклянного потолка гостиной. Только над этим импровизированным эркером были темные зеркала, создавая недвусмысленную интимность.
   Задрав голову я ошеломленно уставилась на суровое небо, подсвеченное тусклым зимнем солнцем.
   - Нравится? - от низкого голоса хозяина усадьбы абсолютно все волоски на моем теле встали дыбом. Он стоял за спиной, и я чувствовала исходящий от него жар. Дыхание, задевающее волосы у меня на макушке было единственной лаской, которую он себе позволил. Но этого хватило, что б от возбуждения начало трясти уже меня.
   Хорошая игра. Сладкая.
   Опасная.
   Опытные игроки.
   Запахло полынью и чертополохом, перебив запах шоколада и ванили.
   Хищник склонился к самому уху:
   - Нраааааааааавится! - произнес он одними губами. - Вижу, что нравится...
   Я обернулась так резко, как только могла. И наткнулась на кровавое марево в глазах мужчины.
   - Пойдемка на кухню, красавица, - тихонько засмеялся он. - А то, чувствую, тут у нас разговор не сладится.
   Даже его смех, теплый, бархатистый, вызывал во мне определенную физиологическую реакцию.
   - Ну да... - спрятала я глаза. - А на кухне мы будем пить мятный чай за столом совсем не траходромного размера, да еще и заставленного всякими вкусностями.
   - Точно! - Хищник легко шлепнул меня по заду без всякого намека на эротизм - Нам вооооон туда.
  
   Кухня была небольшая, но светлая и уютная, как все в доме. На подоконнике огромного пятистворчатого окна в горшках и кадках размещались розмарин, тимьян, базилик, укроп, петрушка и прочие травки съедобельного вида и запаха. Чуть в стороне, из нелепого пузатого горшка светились полушария лука, проросшего зелеными стрелами. Кустик помидоров - черри, конкурируя с виноградом, заплел почти треть окна. Еще были какие-то цветы.
   Хищник стоял ко мне спиной, колдуя над заварником. Он, то и дело, вытаскивал какие-то баночки и коробочки, нюхал их содержимое, и либо ставил на место, либо оставлял на столе.
   - Извини, но у меня нет зеленого чая. - обернувшись он очень комично состроил на лице огорчение. - Только черный и травяной.
   Я принюхалась к витающим ароматам.
   - А можно мне заварить чабреца с мятой, мелиссой и листочками черной смородины? И еще земляники если есть?
   Наплевав на приличия, я почти улеглась на стол, положив голову на скрещенные руки, и наблюдала за мужчиной. Кажется, он прятал от меня довольную улыбку.
   - Можно. И чабреца с мятой и мелиссой. И черной смородины с земляникой. - кипяток бодро зажурчал в чайник. - И даже меда! Есть гречишный, цветочный, рапсовый и из люцерны. Даже майского еще чуток есть. Так что выбирай. - он указал на полку, заставленную батареей баночек.
   Мед!
   - Фу! Гадость. - нос сам по себе собрался в гармошку. - Извини, Хищник, но я терпеть не могу мед.
   Буквально на секунду его взгляд снова сделался колючим. Но истинному хищнику, больше не нужно было прятать зверя, и это вернуло ему прежнее благодушие.
   - Странно. - заметил он. - Ты же сластена, а мед не любишь?
   - Не люблю. - подтвердила я. - И сгущенку не люблю сырую. Все остальные сладости поглощаются килограммами!
   - Что значит сырая сгущенка? - на лице мужчины отразилось недоумение.
   От этого бессмысленного, по сути, разговора я окончательно развеселилась.
   - Сырая, значит не вареная. - растягивая слова пояснила я, примериваясь к маленькой помидоринке. - Вареная - это уже ириски. А ириски я люблю.
   Справедливо опасаясь за сохранность всего куста черри, Хищник отщипнул терзаемую мною ягоду и протянул ее на раскрытой ладони. Я представила, как беру ее губами прямо с ладони, едва касаясь горячей кожи, и краска бросилась мне в лицо. Я быстро схватила помидоринку и отправила ее в рот, не поднимая взгляд на мужчину.
   - А у меня только орхидеи растут... - невпопад заметила я. - Зато животные все приживаются и потом долго живут. Вот...
   Очень хотелось сделать губки бантиком и захлопать ресницами. Но я не рискнула.
   Очень правильно, как оказалось. Хищник тоже боролся с собой. Он так и замер с протянутой рукой. Напряженный, с раздувающимися ноздрями и кровавыми пятнами в радужке.
   - А кактусы? - после затянувшейся паузы, он решил вернуться к безопасной теме.
   Мужчина еще избегал смотреть на меня. Он снова занялся чаем и еще черте чем, только что бы не видеть меня.
   Разговаривать с его спиной было конечно не comme il faut. Но определенно лучше, чем постоянно бороться с приступами неконтролируемого возбуждения. Так что...
   - А что кактусы? - вздохнула я. - Когда жила с родителями, кактусы не нравились нашим котам. А потом я постоянно переезжала, и было вообще ни до чего, не то что, до цветов. А потом, когда все устаканилось, появилась Франя. И активно растущие кактусы не выдержали жестокой конкуренции с астральным паразитом. - с трудом удалось подавить еще один тяжкий вздох.
   Что-то скачет у меня сегодня настроение. Такой себе краткий экскурс в жизнь данного конкретного практикующего некроманта так и хотелось завершить чем-то вроде: "Вот так живешь, живешь... А подохнешь - никто о тебе не вспомнит!".
   Хищник осторожно поставил передо мной чашку с ароматным чаем. К этому моменту на столе в изобилии уже стояли всякие булочки, печеньки и прочие вкусности.
   Словно решившись на что-то, мужчина, отодвинув свою чашку, через стол, приблизил свое лицо к моему. Я подалась вперед ответным движением. Мы застыли, что называется, нос к носу. Не то рассматривая друг друга, не то принюхиваясь. Хищника трудно было назвать даже симпатичным. Но, несмотря на вопиющую брутальность, как по мне, он все же был привлекателен, хотя я никогда не была поклонницей славянско-нордической внешности. Подобрав соответствующий временной антураж мужчину вполне можно было выдать за капитана драккара, такого себе воинственного викинга.
   Я облизала губы, почувствовав, как он коснулся их пальцами. Его жесткие руки отнюдь не нежно гладили мое лицо, зарывались в волосы, и от этих жестких прикосновений кружилась голова, а внизу живота появлялось огненное тянущее ощущение, словно кто-то разлил там лаву.
   Я не заметила, как оказалась прижата к стене его телом. Хищник казался необъятным. Странно, что стена осталась на месте, а не осыпалась вместе со мной под его напором.
   - Моя маленькая девочка, кто ж сделал из тебя мертвителя? - скорее простонал, чем спросил мужчина.
   Практически не имея возможности двигаться, я крепко обняла его за шею, ухватившись левой рукой за волосы на затылке.
   - Ник... - я закусила губу, что б не закричать, когда его клыки прочертили влажную дорожку вдоль моей ключицы. - Никто. Так... сложились... обстоятельства...
   Хищник был первым, кто был на столько больше меня во всех смыслах. По сравнению с его богатырским пропорциями мои немодельные 96/65/100 даже при гренадерском росте просто терялись. Он легко приподнял меня по стене, так, что моя грудь оказалась на уровне его лица. Я же обвила его ногами, еще крепче прижимая к себе, хотя куда уж крепче?!
   Мужчина не стал снимать с меня свитер, просто сдвинул его вверх, обнажая кружевной лифчик карамельно - розового цвета. Вообще-то цвет назывался "чайная роза", но я никогда не встречала таких "вырви глаз" чайных роз.
   - Ты потрясающе пахнешь! - выдохнул он, легко касаясь губами кромки кружева и вздрагивая вместе со мной, когда касался губами кожи.
   - Как тебя зовут? - попыталась я восстановить дыхание, пока он просто уткнулся носом в ложбинку между грудей.
   - Если тебе нравится звать меня Хищником, я - не против. - улыбнулся он. Что б посмотреть мне в глаза, он поднял голову. Как ни странно, даже такие - густого кровавого цвета - сейчас они смотрели на меня с теплотой. От щемящей нежности к этому великану заныло в груди. Я снова запустила пальцы в его жесткие как леска волосы, вызвав не то рычание, не то довольное урчание.
   - Хищник, - я хотела дотянуться до его губ, но оказалось слишком высоко. - Я просто хочу знать, как тебя зовут. У тебя же не может не быть имени.
   Мужчина рассмеялся:
   - Местные зовут меня Дядькой или дядей Лёшей.
   - Леший значит... - я на секунду задумалась. Лешие, водяные, домовые и прочие исконно славянские мелкие и не очень божества были потомками Древних. Мой отец назвал бы Хищника чертушкой.
   - Чер-туш-ко... - уже вслух по слогам повторила я. Слово вызвало странные ассоциации. Я, как наяву, увидела бесконечно огромное озеро в обрамлении густых хвойно-лиственных лесов. Идеально гладкая поверхность воды дарила обманчивое ощущение безопасности. Из-за подземных источников вода в озере была обжигающе - ледяной, а течения непредсказуемыми. Вдоль тонкого узенького бережка, кое-где в валунах, затерялся камыш. Возле одного из огромных каменюк у самой кромки воды покачивалась лодка. Спокойная вода, как любовник, нежно оглаживала ее борта.
   - Меня зовут Олекса. И, вообще-то, я - варг. - вплелся в картинку низкий будоражащий голос. - Но твой отец действительно назвал бы меня чертушкой...
   Не снимая меня с себя, Хищник опустился на стул. Его руки продолжали исследовать мое тело, заставляя стонать от наслаждения и выгибаться ему навстречу.
   Телефонный звонок в тишине, нарушаемой только нашими стонами и прерывистым дыханием, прозвучал как гром среди ясного неба. Я вздрогнула от неожиданности и, хихикая, попыталась спрятаться на груди у мужчины. Дожилась!
   Олекса, отстранившись, дотянулся до моего телефона. Секунда, и варг протянул мне мобильник.
   Черт!
   Конечно же, звонил Виталик.
   - Привет! Ты скоро? Мы уже почти дорылись до гроба. - раздражение в его голосе ощутимо подпортило мне настроение.
   - Часа через полтора буду. - холодно ответила я. - Я еще не закончила все приготовления.
   - Через час. Я жду тебя на кладбище через час. - рявкнул в трубку мой бывший.
   Вот хамло!
   - Пошел ты... - я отключилась раньше, чем успела дослушать про "очередного хахаля, которого успела найти, хотя должна была помогать ему".
   От едва сдерживаемого гнева телефон прыгал в моей руке. Дозвониться в такси удалось только с третьего раза.
   - Скажи, пожалуйста, свой адрес? - вслушиваясь в гудки, попросила я Олексу.
   - Зачем? - не понял он.
   - Для такси. Минутку, девушка, - я выжидательно уставилась на мужчину. Но он отобрал у меня трубку:
   - Девушка? Не нужно такси. - это он моему оператору? Кошмар! - Да, уже не нужно. Спасибо. И вам всего хорошего.
   - И как это называется? - надеюсь у меня очень несчастное лицо. - Как я отсюда до Казачьего кладбища доберусь? А мне еще в Ясиновку, в церковь заехать надо.
   Кусочек невероятно вкусного песочного печенья был бережно вложен мне в рот.
   - Ешь! - улыбнулся мужчина. - Я тебя сам отвезу.
   - Мы не успеем за час. - я демонстративно надула губы.
   - Если ты не будешь копаться, - меня чмокнули в нос. - Мы все и везде успеем. Так какой тебе крови? Свинной или бычьей?
   - Да без разницы. - я отхлебнула чаю. Вкуснотища! - Свинная больше напоминает человеческую, по химическим характеристикам. О! Чуть не забыла! - я хлопнула себя по лбу. - Мне еще нужна живая курица. Черная. У тебя есть черная курица? Если нет, то придется гульнуть по Ясиновке.
   Олекса, отставив кружку, медленно поднялся из-за стола. И потянулся. Так живописно и грациозно, что у меня опять разом вымело все мысли, кроме заинтересованных. Я облизнулась, представив, что могла бы сейчас делать с варгом, если бы не нужно было тащиться на кладбище.
   - Будет тебе все! - сверкнули в улыбке клыки. - И кровь, и черная курица. И машина с водителем. - добавил он, проследив за моим взглядом. Судя по тому, как взорвались его зрачки, он тоже представил себе что-то подобное.
  
   Удивительно, но уже через 15 минут я сидела в черном крузере. На заднем сиденье, в картонной коробке от какой-то бытовой техники, валялась связанная курица и стояли 2 трехлитровые банки с кровью. Хищник, в плотных темных джинсах и черной дубленке на серый растянутый свитер, собрав растрепанную копну рыжевато-русых волос в маленький хвостик, заводил машину.
   Мы ехали в мою любимую церковь.
  
   - Ты не перестаешь меня удивлять, красавица. - усмехнулся Хищник, приближаясь к церковной ограде. Ощущать на себе его жгучий интерес было гораздо менее приятно, чем вожделение. Какой бы любимой для меня не была эта одна из самых старых в Украине церквей, определенный дискомфорт от нахождения на ее территории я все же испытывала. О том, что к некоторым церквям мне даже подходить было противно, я вообще молчу. Я уже давно не пыталась разобраться в природе этого чувства, да и сами неприятные ощущения здорово сгладились после одного церковного таинства надо мной, но... Меня продолжало разрывать между душевным покоем и сугубо физиологическим плохим самочувствием на территории церкви.
   Входя в кованую калитку, я традиционно замялась, начиная ощущать головокружение и тошноту. Олекса, крепко обхватив меня за плечи, шагнул вместе со мной. Вместо слов благодарности я подарила ему улыбку. Дальше было уже легче.
   Вместе с порывом ветра в меня ударил запах ладана, к которому примешивалось еще что-то приторное и липкое. Варг напрягся, и я, как в детстве папу, взяла его за руку. В дверях самой церкви стоял невысокий священник. Отец Михаил.
   Сердце сжалось и пропустило удар. Болезнь, терзавшая батюшку, явно прогрессировала. Мы не виделись несколько лет. И с последней встречи отец Михаил стал выглядеть еще хуже. Лицо сильно осунулось, даже заострилось. Синюшная бледность выкрасила щеки и губы. Глаза провалились, кажется, в затылок. Но их спокойный одухотворенный взгляд совершенно не изменился.
   Отец Михаил совсем еще не старик, сейчас выглядел библейским старцем. Я не в силах была смотреть на его кроткую улыбку, и понимать, что ничем не могу ему помочь. Он сопротивлялся болезни уже семь лет, отвергая любую возможность победить болезнь медициной или магией. На сколько еще его хватит?
   - Благословите, отче... - что б обнять батюшку пришлось наклониться.
   - Благословляю, дочка... Хотя, что тебе мое благословение? - его высохшая, болезненно-горячая ладонь коснулась моей щеки. - Ты просто так старика вспомнила, или по делу, как всегда?
   Я покаянно опустила голову. После переезда в Киев, с отцом Михаилом мы виделись, лишь когда мне нужна была святая вода или церковная земля. Он все понимал. А главное, он все принимал.
   - Может, познакомишь нас? - его в одночасье похолодевший взгляд уперся в Олексу. Тот тоже стоял, как перед расстрелом.
   - Что ж... - я подвела Хищника поближе к священнику. - Отец Михаил, это - Олекса. Он... - я заглянула в расцвеченные ржавчиной глаза напряженного мужчины и решила пока не говорить о его принадлежности к варгам, которых считали вымершими. - Он настоящий. С ним тепло.
   После моих слов Хищник немного успокоился.
   - Олекса, это - отец Михаил. - я поцеловала священника в сухую впалую щеку. - Он самый благостный из всех, кого я знаю.
   Олекса кивнул, признавая мою правоту. Конечно, такие вещи он тоже здорово чувствует.
   - Батюшка, водички дадите? - наконец-то озвучила я просьбу.
   - Для себя просишь или?... - голубые глаза священника заглянули мне в душу.
   - Или... - голос дрогнул. - Возле родительского дома покойнички расшалились. Хочу прибрать.
   Воспоминания о Виталиковой бабушке не добавили мне хорошего настроения. Запоздало начала мучить совесть, что я совсем забросила отца Михаила. И любимую церковь. Несмотря на то, что я старалась не принюхиваться, от батюшки все сильнее пахло болезнью. Накатило отчаяние. Рухнуть в снег и зарыдать мне не дал Олекса. Его руки крепко держали меня за плечи, а кокон из силы медленно оплетал меня и священника, поддерживающими нитями. Я в очередной раз поразилась невероятной силе варга.
   - Может причастишься? Или хотя бы исповедаешься? - без особой надежды поинтересовался отец Михаил.
   Я покачала головой.
   - Нет времени. - почти не солгала я.
   - Тогда беги, поздоровайся с матушкой. - невозможно было смотреть на его понимающую улыбку. - А мы с твоим мужчиной все приготовим.
   Сил что-то изображать уже осталось. Настроение, видимо под воздействием гормонов, совершенно взбесилось. Губы кривились не от улыбки, а от едва сдерживаемых слез. Что б мужчины не увидели влажных дорожек на щеках, я рванула в маленький домик за церковью, где жила семья священника. Матушка Анастасия всегда была добра ко мне. Я никогда не жертвовала на нужды церкви. Каждый раз, приезжая, я просто оставляла ей деньги, которыми она распоряжалась по своему усмотрению. Где-то с год назад Матушка пригласила меня посетить отремонтированную церковь. Приглашением я не воспользовалась, но в списке тех, на чьи средства отремонтировали древнюю церковь, первым стояло мое имя.
  
   Оба мужчины проводили девушку тревожным взглядом.
   - Отче, - Олекса легко коснулся руки священника. - Я могу помочь Вам. Только позвольте. - светло-серые глаза огромного мужчины заглянули в небесные омуты священника.
   - Позволить? - неожиданно светло улыбнулся батюшка. - Неужели ты, варг, думаешь, что перетянешь на себя Божий промысел? - отец Михаил аккуратно высвободил ладонь из руки Хищника. - Не стоит.
   Ступая на узкую, очищенную от снега тропинку он поманил Олексу внутрь храма.
   - Но тебе я смогу помочь, если вдруг не сумеешь удержать Станиславу.
   - Думаете, я не смогу ее удержать? - оскалился варг. Кровь древних, прошедшая через сотни поколений лесных хозяев требовала ответа от тщедушного человека.
   Отец Михаил провел ладонью по щеке Хищника, стирая признаки раздражения.
   - Не имеет значения, что думаю я, мой мальчик. - вздохнул батюшка. - Важно, что думает она сама. А Станислава никогда не будет никому принадлежать. Но многое будет зависеть и от тебя. Не разочаруй ее. Только не разочаруй...
   В Хищнике все звенело от напряжения. Ему, варгу, привыкшему к свободе и кровавой власти нравился этот человек. Истинный священник. И это место. Он интуитивно чувствовал правоту умирающего батюшки, хотя и не хотел принимать ее. Олекса был старше отца Михаила больше чем вдвое, но ему выросшему без отца, вдруг захотелось встать перед батюшкой на колени. Девчонка права, от него исходила благодать.
   - Благословите, отче. - целуя руку маленького священника, опустился на колени Хищник.
   - Благослови тебя Бог, сынок. - обнял коленопреклоненного Олексу отец Михаил. - Двери храма всегда открыты. Для всех.
  
   Перекинувшись с матушкой парой фраз, я поспешила к оставленным мной мужчинам. На моей памяти отец Михаил всегда без труда определял нелюдей. Не сработало его чутье лишь однажды. Со мной. Но я сама тогда искренне считала себя человеком.
   Короче, у меня были все основания переживать, как поладят между собой Хищник и Священник. В то, что они найдут общий язык, я, разумеется, не верила.
   Как оказалось, напрасно.
   Я традиционно зашла в храм поставить Богородице свечи за здравие любимых.
   И обомлела.
   Перед самим алтарем на коленях, уткнувшись отцу Михаилу куда-то в грудь, стоял Олекса. От его огромной фигуры, нелепо смотрящейся в церкви, веяло таким отчаянием, что пришлось закусить губу до крови. Что б не расплакаться. Или, по крайней мере, оправдать выступившие слезы. Тепло и всепрощение, исходящие от батюшки первым снегом ложились на это безбрежное отчаяние. Ложились и таяли, оставляя невесомую тоску.
   Чувствуя себя откровенно лишней, я попыталась незаметно выскользнуть из церкви. Но укоризненный взгляд священника, прилипший к моей спине, не дал мне уйти.
   - Подходи, раба Божья, - гулко разнесся по церкви голос отца Михаила. - Будем теперь с тобой разбираться.
   Не поднимая на батюшку и Олексу глаз, я опустилась перед священником на колени. В этот момент я истово молилась, прося всех Святых защитить мою семью, близких и тех, кого люблю. А еще я просила избавить отца Михаила от тяжелой болезни.
   Серебряная чарка со святой водой ткнулась мне в губы. Неприятно, но нужно выпить. Хотя бы ради отца Михаила. Половинка церковная просфоры - освященного пресного хлебца - легла мне в ладонь. Вторую половинку взял Олекса.
   - Ешьте! - скомандовал батюшка. Ни я, ни варг не рискнули ослушаться.
  
  
   Как не старались мы все успеть за час, нам едва удалось уложиться в два. Я была благодарна Олексе, что он не перечил мне. Просто выгрузил возле кладбищенской сторожки все, что было необходимо, и уехал, сказав, что будет ждать меня дома. Хотя я склонна была думать, меня будут караулить где-то поблизости. Виталик, имевший неосторожность нелицеприятно высказаться по поводу причины моего опоздания, не вызвал в Хищнике симпатии.
   Отказавшись от услуг водителя, я пообещала варгу, что перезвоню, как только закончу на кладбище.
   Злой, рассыпающий ругательства Виталик нес ящик с курицей и кровью. Дядя Горя, он же Егор Леонидович, смотритель Казачьего кладбища, нес пакет с бутылью святой воды и корзинкой церковной земли.
   Мне же каждый шаг давался с трудом. При всей моей любви к старым кладбищам именно с этим отношения у меня не сложились. На этом кладбище более 20 лет назад был похоронен папин отец - первый, кто преподал мне уроки силы, и кладбище словно выталкивало меня со своей территории.
   Ноги не слушались. Виски ломило. Руки в перчатках и карманах немилосердно мерзли. Свеженабросаный холм стылой земли я усмотрела сразу. Чудом (чудом ли?!) неистлевший гроб был вынут из могилы и поставлен рядом.
   - Вскрыть? - Виталик примерился к крышке ломиком.
   - Я бы на твоем месте сейчас этого не делала. - пожала плечами я. - Разве что тебе очень хочется посмотреть на свою бабушку. Точнее то, чем она сейчас является.
   - Ехидна! - в сердцах плюнул мой бывший возлюбленный.
   Дядя Горя тем временем, достал из ящика черную курицу. Даже, если птица догадывалась о своей участи, виду она не подала.
   Забавно, кровь была не просто свежая, она была еще теплая. Надо полагать такой ее поддерживала сила варга.
   Я смешала мерзлую могильную землю со святой водой. Перемешивать образовавшуюся грязь пришлось руками. Из всех процедур - это была моя любимая. В кавычках. "Смерть маникюру!" - называется. В уже готовую грязь я добавила немного церковной земли.
   Так. Вторая часть Марлизонского балета. Шубу и белую шапочку пришлось снять, что б не запачкать. Дядя Горя не смог спокойно смотреть, как меня корежит от холода на 30тиградусном морозе и заставил меня надеть собственный ватник. Благо тот не вонял потом или чем-нибудь еще. Только табаком и костром. С тоской посмотрев на пострадавшее ночью левое запястье, я переложила ритуальный нож в левую руку и полоснула по правому. Темной тягучей струйкой кровь потекла сначала в один бутыль, потом во второй. От концентрации силы воздух вокруг меня наполнился электричеством. Солнце клонилось к закату. В наступившей тишине я слышала каждый шорох, каждый звук.
   Кладбище отвечало мне. Каждой могилой.
   Я чувствовала каждое захоронение. Ноздри заполнил пыльный запах тлена. А в сердце разгоралась обида.
   Под каждым могильным холмом в прошлом или настоящем мне отвечали, отовсюду приходил отклик. Отовсюду и от всех.
   Кроме деда.
   Его словно не было. Я когда-то потому и ухватилась за некромантию, что надеялась как-то вернуть его в свою жизнь. Хоть иногда. Хоть время от времени. Но деда не было. Что ж Гавриил Серебряный, если даже частицы тебя нет в этом мире, значит, Грань была милостива к тебе и ты вкушаешь пищу где-то в других мирах. Пусть она будет вкусной, деда! Я очень тебя люблю. И мне до сих пор тебя не хватает...
   От густого запаха свежей крови меня едва не вырвало. Выданных мне шести литров как раз хватило, что б создать неразрывный контур вокруг могилы. Оставшиеся грамм 150 я использую вместе с заготовленной грязью.
   - Вскрывайте гроб. - распорядилась я, стараясь не думать об усталости. Свежий порез на запястье сильно саднил, хотя левой руке ночью было гораздо больнее.
   Бабушка - покойница была прелесть как хороша. Румяная, на губах играла невесомая улыбка. Зачесанные назад волосы блестели. С такими покойниками всегда радует только одно - их не трогают черви. Отступив мне за спину, дядя Горя перекрестился.
   Я же нависла над Анной Григорьевной. Встать она сейчас конечно не сможет, но почувствует обязательно.
   - Ну, что, мертвячуга, поиграем? - улыбнулась я и всадила ритуальный клинок ей в сердце. От дикого визга покойницы уши заложило не только у меня. Неупокоенная раскрыла полыхающие багровой яростью глаза и с ненавистью уставилась мне в лицо.
   - Тварь! - прошипела она.
   - Да! - легко согласилась я. - Все мы твари. Божьи. А вот ты - нет!
   - Помогите мне открыть ей рот. - обратилась я к мужчинам, но те, потрясенные зрелищем только отступили подальше.
   Чудесно! Вот так всегда! Все приходится делать самой.
   Я отобрала у Виталика ломик. Вообще-то вставить его между плотно сцепленными зубами было невероятно сложно. Естественно, я сломала парочку, хорошо, хоть челюсть не вывернула совсем.
   Не было никакого желания заглядывать в зияющий провал рта в обрамлении уже частично поломанных клыков. Но без этого никак. Медленно, со знанием дела, я залила ей в глотку почти всю грязь, густо замешанную на святой воде. Остаток был щедро вмазан мною в продырявленное ножом сердце. Туда же я слила последние 150 грамм крови. Вот теперь почти все...
   - Заколачивайте и закапывайте. - мне пришлось повысить голос, что б отмер хотя бы Виталик. Когда могила была уже до половины засыпана, к Виталику наконец-то присоединился горе-смотритель. Судя по характерным звукам, не испытывая ни малейшего уважения к покойным, он методично заблевывал окрестные могилки. Орел! Кремень, а не мужик!
   Зачерпнув из корзинки горсть церковной земли, я присыпала посвежевший могильный холмик.
   - И что, это все? - не веря своим глазам, спросил Виталик. - Это ради этого ты заставила меня кайловать мерзлую землю?
   Он кипел негодованием. Видимо, он считал, что с проделанными мною нехитрыми действиями он справился бы и самостоятельно. Качающийся Егор Леонидович некрасиво вытер рукавом рот:
   - Не скажи, парень... - все еще не отдышавшись возразил он. - Если б не ее сила, твоя б бабка небось всю улицу вырезала б...
   - Если б не раскапывали - не вырезала б! - огрызнулся Ольшаков.
   - Ага! Улицу нет, а твоего ребенка бы сожрала. - ослепительно оскалилась я в лицо бывшему.
   Вот и пришла очередь черной курицы. Третья часть Марлизонского балета! Как по мне - самая не приятная.
   Я подтянула к себе, спеленатую веревкой птицу. Чтоб выступила еще капля крови, пришлось напрячь свежеразрезанное запястье. Курица вытянула голову и склевала с него несколько капель темной моей крови.
   - Прости меня за то, что я сделаю. - на грани слышимости обратилась я к птице. - Дарую тебе часть своей силы, что б Грань была милостива к тебе.
   С этими словами я отсекла своим ножом голову несчастной. Кровь не хлестала фонтаном, а курица не устраивала безголовых плясок по могиле, потому что я крепко ее держала.
   Курицу было жалко.
   Как только она перестала трепыхаться, я бросила ее тушку на свежую могилу. А сама плюхнулась задницей в снег. Ноги меня уже не держали.
   При мысли, что это еще далеко не конец хотелось разныться.
   Ладно! Не место. И не время.
   Мобильный телефон обнаружился в сумке.
   - Привет, малыш. - выдохнула я в трубку. От улыбки Хищника с той стороны потеплело в груди. Естественно, что с его габаритами, он мог быть только малышом. Просто потому, что называть его Хищником при посторонних было неприлично и даже опасно. - Да, с кладбищем мы закончили. Нет, с нежитью еще нет. Сегодня вряд ли. - это был ответ на вопрос, закончу ли я сегодня. От усталости слова давались с трудом. - Нет. Спасибо. Не надо за мной ехать. - пришлось повысить голос. - Я доеду с Виталиком. Ха! Мне он тоже не нравится, но я переживу. Честно! - я начала заводиться, выслушивая на сколько безопаснее для меня будет дождаться варга. - Олекса, послушай. Просто дослушай меня. - мне пришлось практически кричать. - У меня был сложный день, и я, правда, очень устала. Но я должна закончить, то, что начала!
   - Именно! - улыбка против воли тронула мои губы. - Я всегда стараюсь закончить то, что начала. Все. Пока.
   Виталик протянул мне руку, помогая подняться. Следом, помог мне вымыть руки и влезть в шубу. Удивительно, но мой разговор с Хищником он оставил без комментариев. Напрягало другое - пользуясь любой возможностью, Виталик старался прикоснуться ко мне, при чем сделать свои прикосновения максимально долгими. Было очень неприятно! Что само по себе странно, учитывая пресловутое совместное прошлое.
   Пока Виталик собирал инструмент, я незаметно сунула кладбищенскому смотрителю немного денег, как раз на разок покушать в пристойном ресторане.
   - Дядя Горя, помяните сегодня Анну Григорьевну. Хорошо?
   - Сделаю, дочка. - кивнул мужичок. - Спасибо тебе. Неуютно мне с ней было. Ох, неуютно...
   Еще бы... Все равно, что в одном бассейне с белой акулой.
  
   Я забилась на заднее сидение Шкоды октавии, даже не поздоровавшись с бывшим виртуальным свекром - отцом Виталика. Благо, Евгений Алимович решил сделать вид, что не знает меня. Виталик же, хоть и уселся рядом с водителем, всю дорогу оборачивался посмотреть на меня. Мое раздражение по этому поводу безвозвратно сгинуло в волнах усталости. Даже получилось маленько вздремнуть.
   Плохо было другое. Пока я игралась с Хищником и не могла расстаться с отцом Михаилом, ушла уйма времени. Темнота была уже на пороге, и я не успевала зайти домой перед тем, как начать укреплять жилище младших Ольшаковых.
   Дело было даже не в том, что я была голодна. Мне просто хотелось принять душ и переодеться. А еще увидеть родителей: очень жалко было проводить время с Виталиком и его неприятностями, когда я могла наслаждаться обществом родителей. Или Хищника...
   Стоило вспомнить варга, как все вокруг стало раздражать еще больше, а желание оказаться в его уютном доме просто непереносимым. Я в очередной раз с тоской посмотрела в окно автомобиля.
   Оказалось, мы уже прибыли на место.
   Нда... Работать мне сегодня еще и работать! Виталик, проживший всю жизнь на 9-ом этаже многоэтажки, выбрал квартиру на первом. С одной стороны близость земли обеспечивала дополнительную энергетическую подпитку для меня, а с другой открывала для нежити дополнительные доступы в жилище Ольшаковых.
   Проигнорировав руку Виталика, я выбралась из машины, совершенно не глядя по сторонам.
   - Ну ни хрена себе! - эмоциональный возглас моего бывшего заставил резко заозираться по сторонам.
   В паре метров от меня, приветливо помахивая хвостом, и, при этом скалясь, стоял Волчок, в сумерках еще больше напоминавший волка. Скалился он естественно не на меня.
   - Ты что здесь делаешь? - напустилась я на пса. - Волчок, а ну марш домой! Быстро!
   Собака не двинулся с места.
   - Постойте-ка... - вдруг оживился бывший свекор. - У меня в машине есть пистолет.
   Волчок глухо заворчал. И я его поддержала:
   - Так, мужчины! - обратилась я ко всем, включая четвероногих. - Нравится вам или нет, но сейчас главная я. - Евгений Алимович с Виталиком дружно скривились. - Поэтому, вы, двуногие, инициативу проявляете только по моей команде. А ты, - я выразительно посмотрела на Волчка. - Возвращаешься к своему хозяину.
   Я всегда подозревала, что животные не глупее людей. А некоторые наоборот, поумнее многих будут. Волчок демонстративно зевнул и потрусил проч.
   За моей спиной истерически смеялся Виталик:
   - Бог ты мой! Я и забыл, на сколько неприятной ты можешь быть.
   Воодушевленная беспрецедентным послушанием пса я повернулась к бывшему возлюбленному:
   - Послушай, драгоценный, - я изобразила улыбку. - Вообще-то тебе стоит забыть, на сколько приятной я бываю. Что б не травмировать, так сказать, твою и без того травмированную психику.
   Реплика отца Виталика в защиту сына потонула в шуме приближающейся машины. Черный крузер Олексы остановился у меня за спиной.
   - Хахаля твоего в дом не пущу! - тут же отреагировал Виталик и, задрав нос, как ребенок, пошел помогать отцу, заносить в квартиру мои причиндалы.
   Можно подумать, я его туда потащу. Только его мне там и не хватало!
   - Вот скажи мне, - сделав вид, что сержусь, я повернулась к варгу. - Чего тебе дома не сидится, чертушко?!
   - А того! - Хищник сделал вид, что ему наплевать на мою сердитость. - Одна совершенно беспечная некромантка за сегодня съела только пару печенюшек и отправилась воевать с нежитью.
   Мерзавец! Выбрал совершенно беспроигрышную тактику общения со мной в таком устало-раздраженном состоянии.
   - Ладно. Корми, раз приехал. - изобразить эффектное равнодушие не получилось. Хотя бы потому, что зевая во весь рот совершенно не возможно что-либо делать эффектно.
   Я уселась на переднее сидение, что называется ни уму, ни сердцу: спиной в салон, болтая повисшими на уровне колеса ногами. В руки вложили пузатую глиняную кружку, накрытую полиэтиленовой крышкой.
   - Пей, тебе полезно. - усмехнулся Олекса и обнажил содержимое кружки.
   - Вообще-то, я терпеть не могу молоко. - косясь внутрь заметила я.
   Варг пожал плечами.
   - Вообще-то, это ряженка. - передразнил мою интонацию варг, продолжая чем-то шуршать на заднем сидении. - Такая же, какую покупает у моих соседей твоя мать. Только слегка витаминизированная.
   Если б не последнее уточнение, ей Богу, уже б отхлебнула. Такая ряженка - это мой традиционный завтрак, когда я гощу у родителей.
   - В каком смысле витаминизированная?
   - Ну энергетически обогащенная, если хочешь. - прищурился Хищник. - Слушай, Стасёна, не затягивала б ты с едой. Через пару минут совсем стемнеет.
   - Олекса, - мой взгляд потяжелел. - Я просто хочу знать, что ты добавил в ряженку?
   Варг вздохнул. Очень тяжко.
   - Не бойся, приворота там нет. - тыльной стороной ладони он погладил меня по щеке. Очень нежно. - Только кровь. Моя. Тебе ведь не привыкать?!
   Да уж... Не привыкать.
   На минуту наши посерьезневшие взгляды пересеклись, и мы многое успели сказать друг другу в этом немом диалоге. Варги, кровавые потомки Древних, обладали невероятной силой над тварным миром. Одиночки, которым на захваченных территориях принадлежала жизнь смерть и кровь. Их сила была сродни самой природе. По сути вся живая материя на определенной территории, пропитываясь силой варга, становилась его неотъемлемой частью. На землях, где поселялся варг, почвы становились плодороднее, урожаи богаче и многократно повышалась рождаемость, как среди скота, так и среди человеческого населения. Только варги давно вымерли. Точнее выродились, оставив на память о себе тех, кого традиционно считают мелкой и не очень нечистью: домовых, кикимор, леших, полудениц, водяных и далее по списку. Олекса был если не последним живым варгом, то единственным в своем роде точно.
   - Ешь давай, светлячок! - улыбнулся он, видя что я наконец-то пригубила ряженку. То, как это было сказано и то, как Хищник назвал меня, пробудили во мне странные воспоминания.
   Мне было от силы года 4. Нас всей семьей пригласили на дачу к папиному другу. Я совершенно не помнила местности, где это было, но именно там я, кажется, впервые по-настоящему испугалась. Под присмотром взрослых я совершенно спокойно вошла в лесок, а выйти уже не смогла. Засмотревшись на какой-то гриб, я сделал всего пару шагов вглубь, и все... Свет пропал, казалось, земля разверзлась под ногами, и я провалилась куда-то в запах хвои и прелой листвы. Высоченные деревья полностью заслонили небо. Казалось, что меня начали хоронить заживо. От испуга я даже закричать не смогла. Сколько длился этот ужас, я не помнила. Но спас меня леший. По крайней мере, я так думала тогда. Огромный, как гора, покрытый рыжевато-бурой шерстью, с горящими глазами он склонился надо мной, спросив только: "Ты откуда здесь, светлячок?". "Заблудилась" - помертвевшими губами только и сумела выговорить я.
   Из оврага, в который я умудрилась свалиться, он вынес меня на руках. Донес к самой кромке леса, так, что стало видно людей и строения, поставил на твердую землю и исчез. Так же внезапно, как и появился. Весь остаток того дня я пыталась убедить родителей, что я видела лешего. А родители, особенно папа, пряча в глазах дикий испуг, убеждали меня, что леших не существует. Эту историю никогда не вспоминали. Особенно потом, когда выяснилось, что отец совершенно не умеет ладить с домовыми, в отличие от меня.
   Погрузившись в воспоминания, я не заметила, как выпила всю ряженку, да еще и съела слоеный пирожок с мясом и грибами. Когда только Олекса успел мне его всунуть? Место съеденного тут же занял его брат близнец. Я же потрясенно уставилась на варга.
   - Ты знал? С самого начала ты знал, что это была я? - от детской обиды защипало глаза и ноздри.
   - Глупенькая, - Хищник легко щелкнул меня по носу. От него, естественно, не укрылось мое состояние. - Даже если бы я сразу узнал в тебе заблудившуюся более 20 лет назад в моем лесочке девчушку, это что-то изменило бы?! Думаешь, меня тянуло бы к тебе меньше?
   Я демонстративно отвернулась, вгрызаясь в пирожок. Почему я чувствовала себя обманутой, не знала сама. Идиотизм какой-то!
   - Знаешь, светлячок, - от надрыва в голосе варга у меня зашевелились волосы. - В тот лес я, утративший все, что питает мою силу, забрался, что бы сдохнуть. Лишенные силы варги не погибают. Кровь Древних в наших жилах не дает нам просто пересечь Грань. Но мы лишаемся разума. Превращаемся в кровавых чудовищ, которые многократно страшнее любой, даже самой опасной нежити. Я был на грани такого кровавого помешательства, когда нашел тебя в своем овраге.
   Во время этого монолога Олекса стоял, задрав голову в ночное небо, будто там, в картинках показывали его прошлое. Я готова была поклясться, что его глаза, которые я видела либо светло-серыми, либо кроваво-багровыми, сейчас горят хищной желтизной. Так же горели глаза лешего из моего детства. Только в них не было безумия. Лишь затаенная боль.
   После такого признания мне кусок в горло уже не лез. Волчок, понявший меня с полувзгляда, смилостивился и доел за мной надкушенный пирожок. Из глаз Хищника на меня плеснуло отчаяние, от которого заныло сердце. А чувство вины сделало нежность к великану горькой.
   - Олекса, миленький, ну, прости меня, бестолковую. - я соскользнула с насиженного места и приникла к нему всем телом, спрятав лицо на груди. - Даже не знаю, что на меня нашло.
   Заключить в объятия могучий торс варга получилось с большим трудом.
   - Зато я знаю. - хмыкнул он мне в закрытую шапкой макушку. - Усталость на тебя нашла. И паранойя. - у меня вырвался тяжкий вздох. - Подозреваю, их причины кроются в присутствующих здесь людях.
   - Только частично, малыш. Только частично. - чтоб не сильно тянуться с поцелуем, я чмокнула Олексу куда-то в подбородок.
   Пришло время возвращаться к незаконченным делам. Виталик уже минут 10 маячил призраком отца Гамлета, намекая, что пора бы заканчивать с приятностями, пока неприятности не закончили с нами.
   Я собралась на прощанье еще раз поцеловать Хищника, но он опередил меня и впился в мои губы жестким требовательным поцелуем. Без оглядки на приличия. Без тени нежности. Вложив в одно нехитрое движение всю ярость неудовлетворенного желания. В легких разом закончился воздух, а рот наполнился кровью. Скорее всего, моей. Задыхаясь от жгучего удовольствия, я до боли в пальцах вцепилась в варга.
   Олекса прервал поцелуй так же резко, как и начал. Его била дрожь, а в глазах плескалось кровавое марево:
   - Будем считать это авансом. - он выдохнул это прямо мне в рот. Чувствуя движение его губ своими, ловя отголоски его дыхания, я ощутила неожиданную злость и раздражение. Не на Хищника, и даже не на Виталика. На ситуацию.
   - Пошли! - больше не оборачиваясь на Хищника, я уцепила Виталика и потянула в дом.
   - Я уж хотел свой диван предложить, что б вы на снегу не трахались. Да вспомнил, что запретил тебе тащить своего кобеля в мой дом.
   В этот момент я искренне желала своему бывшему прикусить язык и скончаться от собственного яда. От желания съездить ему по физиономии чесались руки. Может хоть немного сняла бы раздражение. Но я сдержалась.
   - Успокойся, драгоценный! - я послала очень красноречивый взгляд, идущему сзади Виталику. - Во-первых, мне и в голову не пришло бы приглашать его к тебе. Даже если бы это было единственное прибежище на сотни тысяч километров вокруг. А во-вторых, - я резко обернулась на встречу бывшему, так что он едва не уткнулся мне в грудь, находясь на ступеньку ниже - Ты мне, в принципе, ничего запретить не можешь! Силенок не хватит.
   - Тогда на кой черт этот спектакль? Какого хрена ты привела этого неандертальца ко мне под дом? - Виталик исподлобья, раздувая ноздри, сверлил меня гневным взглядом, здорово напоминая племенного быка. Разве что копытом не бил. Этот взгляд и эти интонации мне были до боли знакомы.
   Столько лет прошло, как мы с Ольшаковым расстались, а его ревность даже сейчас доводила меня до бешенства. Понадобилось какое-то время, что б я взяла себя в руки.
   - Виталик, Олекса принес мне поесть. - как можно спокойнее произнесла я. - Ты, в силу собственного скудоумия, не догадался, что после кладбища у меня сил не осталось. А мне еще работать.
   Не желая продолжать бесполезный разговор на лестнице, я отвернулась от бывшего возлюбленного и добрела до обитой черным дерматином двери с цифрой "2" в ромбике.
   - Стаська, ты что думаешь, мы не накормили бы тебя? - в его голосе звучало такое веселое неподдельное удивление, что даже моя злость слегка присмирела.
   Когда-то давно мы просто перестали понимать друг друга. И с тех пор ничего не изменилось. Совершенно бессмысленно уже в этом кого-то винить.
   Моя рука замерла в неопределенном жесте:
   - Виталь, ты прекрасно знаешь, что я никогда и ничего не буду есть и пить в вашем доме. Так что, давай закроем тему.
   Мои пальцы надавили на дверной замок.
  
   В доме Ольшаковых - младших меня ожидал приятный сюрприз: Евгений Алимович внес все необходимое в квартиру, но оставаться не стал. Судя по выражению боязливого облегчения, мелькнувшего по лицу Виталиковой супруги, со свекром у нее сложные отношения.
   Я разложила на кухонном столе остатки кладбищенских церемоний. Нда... Не густо. Ценного - только корзинка с церковной землей. Соль придется позаимствовать у хозяйки, а кровь... Теоретически, у меня ее еще литра четыре насобирается. Истерическая трель дверного звонка заставила нас с Алей синхронно подпрыгнуть.
   Виталик, с порога, не разуваясь, прошлепал в кухню:
   - Вот. - с выражением величайшей брезгливости он поставил на стол пузатый глиняный кувшинчик, емкостью чуть больше пол литра. - Твой новоявленный ёхарь велел тебе передать.
   Что б почувствовать силу, исходящую от загадочного сосуда мне даже не нужно было к нему прикасаться. Я даже подарила Виталику "ёхаря". Пальцы легко коснулись шершавой, словно глина была необожженной, поверхности. Тысячи иголок через кончики пальцев вонзились в меня, и живо понеслись по телу. Кровь варга, а это была именно она, взывала к моей силе, заставляя сходить с ума и наполняя отнюдь не ложным могуществом.
   Я так долго была в плену у неприятных эмоций и дурного настроения, что измученный нервным напряжением организм требовал разрядки. Захотелось пошалить.
   Не долго думая, я сунула указательный палец левой руки в кувшин. И если у кого-то из присутствующих еще были сомнения относительно содержимого кувшина, то когда я вынула палец и картинно облизала его, все сомнения скоропостижно скончались.
   Кровь сама по себе штука очень на любителя. И ее вкусовые качества сильно зависят как от видовой, так и от силовой принадлежности к людям и нелюдям. Я вот не могла побороть природную брезгливость и даже пригубить кровь человека. Чистокровного. Без примеси нелюдей. Это при том, что стабильно потребляла кровь о-эш. В наличии человеческой крови у Олексы я не сомневалась. Только вот на вкус это совершенно невозможно было определить.
   К обычному вкусу металла и соли примешивался такой головокружительный пряный букет, что кровь варга скорее напоминала какой-то хмельной бальзам или настойку.
   Голова моментально закружилась, и пришлось срочно искать, куда бы присесть. Моя собственная кровь, вспененная бешенными водоворотами силы, побежала быстрее, оставляла ватный шум в ушах и розоватую пелену во взгляде. Я с наслаждением потянулась. Судя по напряженным побелевшим лицам Виталика и Али, человеческого в моих движениях осталось очень немного. Это радовало!
   Я редко позволяю себе настолько расслабиться, что убираю постоянно действующий барьер между собственной личностью и силой, который сама же и выстроила для облегчения общения окружающих со мной и меня с окружающими. Тем более, я никогда не позволяла себе подобного при посторонних. Но сейчас и на моего бывшего, и его драгоценную половину было откровенно наплевать. Наплевать было даже на запах смерти, исходящий от маленького ребенка через стену.
   Я наслаждалась свободой.
   Откуда-то сбоку потянуло разложением. Запах заползал в ноздри, но не беспокоил. Обычное увядание. В сущности, естественный процесс. Я просто слегка удивилась, что исходил этот запах от Виталика. Что ж... Его разъедает его собственная злоба и нереализованные амбиции. Ничего неожиданного.
   Неожиданность подстерегла меня в другом месте. До немоты перепуганная Аля светилась так ярко и горячо, что ею вполне можно было обогреть и осветить небольшое помещение. Забитость и беспросветное прошлое с настоящим так и не смогли заглушить в женщине ее истинную первородную суть. В Але не было силы в классическом или неклассическом понимании. Т.е. она была "М"-отрицательна, но ее женскому естеству совершенно не требовались дополнительные возможности. Природа и так щедро одарила ее. Главное, что б она не позволяла себя угнетать.
   Не нарушая настроения момента, я перетекла ей за спину, наслаждаясь очень тонким зарождающимся ароматом. Так пахнет пробуждающееся дерево. Молодая зелень после дождя. Аля пахла яблочным и вишневым цветом в майском меду.
   На фоне невысокой полноватой женщины я смотрелась жердью. Длинной и угрожающей. Обняв за плечи, я прижала Алю к себе. В широко распахнутых глазах Виталика мои движения выглядели хищными и пугающими. Стоило мне коснуться женщины, по ее телу прокатилась долгая волна дрожи. Судорожно вцепившись мне в руки, Аля вывернулась так, что б заглянуть мне в глаза. Не знаю, что она там увидела, но ее зрачки моментально затопили всю радужку. Вот она - идеальная спутница для моего варга. Мысль мелькнула самым краем сознания, оставляя неприятное эхо.
   - Я вам не мешаю?!
   Где-то рядом исходил желчью и ядом мой бывший любимый. Оказывается, вот уже пару минут он пытался оторвать от меня Алю, но женщина целиком была поглощена мною. Разобрать, кого к кому он сейчас больше ревновал, я так и не смогла. Одна на двоих шальная улыбка заставила его шарахнуться в сторону. А Аля прижималась ко мне все теснее и теснее.
   Когда мои губы впились в ее рот, женщина почти закричала. Вкус и аромат крепкого черного чая, который я собрала с ее языка дарил полную иллюзия, что секунды назад я сама наслаждалась этим напитком. Еще мгновение и хватка женщины начала слабеть. Я успела еще раз прикусить ее верхнюю губу, прежде чем она потеряла сознание.
   На подобный эффект я, конечно, не рассчитывала. Но он никак не мешал моим планам.
  
   Что б добраться до кухонных шкафчиков пришлось переступить через Алю, потому что обойти ее и склонившегося над ней Виталика не позволяли размеры кухни. Пачка каменной соли нашлась именно там, где я рассчитывала.
   Убрав с кухонного стола все лишнее, я смешала церковную землю с солью и щедро плеснула туда Олексиной крови. Что б закончить коктейль, и добавить туда собственной - пришлось расколупать все еще саднящий сегодняшний порез на правой руке. Черт! Он только только начал подсыхать.
   Пришла пора приступить к заключительной части Марлизонского балета.
   Обострившимся обонянием и слухом я уже чувствовала приближение неупокоенной. Лишенная возможности воспользоваться физической оболочкой Анна Григорьевна была беспримерно зла. В связи с этим, меня очень устраивало, что в ближайшее время Виталик будет возиться с впавшей в глубокий обморок женой.
   На нанесение защитного контура по периметру квартиры у меня ушло не боле получаса. Я внимательно перепроверила все щели и дыры, которые могли послужить входом для нежити. Все окна и даже форточки пришлось промазать варговой кровью. На всякий случай. Кровь Олексы слушалась меня как собственная. Это давало обильную пищу для размышлений, но сейчас я была поглощена совершенно другим процессом. От крови варга так фонило, что я не раз ловила себя на желании сделать еще глоточек. Страшно было представить, на что бы пошла Анна Григорьевна за возможность приложиться к такому источнику.
   Маленькая Стася мирно спала, убаюканная буйством моей силы. Все события сегодняшнего вечера и ночи должны будут пройти мимо нее. Но исключительно для перестраховки, я сделала вокруг ее кроватки дополнительный защитный контур из церковной земли, соли и крови. До этого я щедро нашпиговала ее постель просфорами, которые дал мне отец Михаил. Освященные его верой эти кусочки пресного хлеба становились очень сильными оберегами. Даже если бы нежить проникла внутрь и попыталась навредить ребенку, преодолеть эти обереги она не смогла бы.
   Я решила дожидаться покойницу на кухне. Сегодня Анна Григорьевна шла на встречу именно со мной. Поэтому у меня не было сомнений, что она попытается проникнуть в дом там, где в этот момент буду я.
   Долго ждать мне не пришлось. Перекошенная яростью омерзительная морда, с раззявленной пастью заглянула в окно, пятная стекло едкой зловонной слюной. И почти сразу последовал мощнейший удар. Наверное, все же в стену, потому что, боязливо загудев мебелью, содрогнулся весь дом. Стекло из двустворчатого окна на кухне вылетело прямо мне в лицо. Если бы я не была готова к этому, наверняка бы получила серьезные порезы. Следом раздался полный разочарования и дикой ярости крик нежити. Чудесно, наша бабуля сообразила, что не может проникнуть внутрь. Исходя звериной яростью, Анна Григорьевна попыталась достать меня по-другому. Плевок из густой зеленовато-коричневой слизи с крошевом поломанных мною зубов полетел в мою сторону, но, смачно чавкнув, печатался в пустоту выбитого стекла и медленно сполз вниз.
   Мой смех в абсолютной тишине прозвучал особенно оскорбительно. Анна Григорьевна, ослепительно улыбнувшись мне, кинулась искать вход. Я отслеживала ее перемещения, медленно обходя квартиру. Защитный контур был нанесен тщательно и без прерываний, как противотараканий мелок "Машенька".
   Самый большой прикол заключался в том, что я не знала, что делать дальше. Можно было бы вполне правдоподобно списать это на пробелы в академическом образовании, которое у меня, кстати, отсутствует. Но суровая правда заключалась в том, что все описанные в литературе и широко применяемые на практике другими способы у меня не срабатывали. Вообще.
   Так что, каждый раз у меня была лотерея. Чаще всего я просто брала нежить под контроль и, что называется, забирала ее силу себе.
   Но это совершенно не отменяло того факта, что я не имела представления, как упокоить нашу старушку. Любой другой бы на моем месте закопался в книги или порулили советоваться с коллегами. У меня же не было такой возможности. Да и желания, если честно. Все, что у меня было по искомому предмету было давно прочитано, а тратить время на дополнительные поиски я не могла себе позволить. Поддерживать защитный контур еще пару дней, или даже неделю, я была в состоянии. Но делать это на расстоянии в целую страну было слишком энергоемко. Для любого практика, не только для меня.
   Единственный, с кем я могла бы посоветоваться, был мой покойный, но не упокоенный дядюшка. Только на расстоянии в 800 км сделать это оперативно было невозможно. Мобильным телефоном и электронной почтой дядя Эдик не пользовался принципиально, прикрываясь своим статусом нежити, даже когда дело касалось простейших технологий.
   Ослепленная яростью Анна Григорьевна продолжала шипеть и строить мне зверские рожи. Из разбитого окна весьма ощутимо тянула холодом и характерным зловонием нежити. Плюс был в том, что в жару играть вот в такие гляделки с этой бабулечкой - красотулечкой было бы гораздо неприятнее. Она смердела бы еще сильнее.
   В каком-то смысле покойная бабушка моего бывшего вызывала во мне научный интерес. Высокоорганизованная нежить явление само по себе редкое. Еще реже встречаются случаи, когда к созданию такой нежити не приложили руку практики из числа людей или нелюдей. Даже мой практикующий дядька, когда встал, то встал упырем, хотя и сохранившим существенную часть личности и воспоминания. Абсолютно все.
   С Анной Григорьевной за сутки произошла странная метаморфоза. Внешне и повадками она стала больше походить на простейшую, что б не сказать, примитивную нежить. Но при этом взять ее под контроль, что б перебросить за Грань у меня не получалось. Не могу сказать, что я прям для этого из кожи вон лезла. Но... Я не могла ее нащупать. Как если бы я искала черную кошку в темной комнате. При полном отсутствии кошки.
   В принципе, что б покойник встал много не надо. В случае с зомби - направленные воля и сила аниматора (что б сотворить зомбачка не обязательно быть некромантом). Для стихийных случаев появления нежити достаточно силы нереализованного желания усопшего. Того, что привязывает покойника к этому миру. Если бы люди знали, на что способна их скорбь, впрочем, как и другие сильные переживания, многие, думаю, научились бы чувству меры в рекордные сроки.
   Только Анна Григорьевна все же была исключительным случаем. Встала-то она сразу. Это подтвердил осмотр гроба и тела. Только вот что б явить себя нежитью она ждала года три, или даже больше. Стало быть, теоретически, если я пойму, почему она не желает (или не может) упокоиться, я просто воспользуюсь механизмом обратной отправки.
   А практически...
   На практике "механизм обратной отправки" полная лажа! Будь ты человек, нелюдь, нечисть, нежить, в конце концов, умирать не хочется никому. Смерть, как любая неизвестность, пугает всех без исключения. Просто некроманты, в силу своих способностей, способны влиять на все, что в той или иной степени содержит энергию смерти. Главное создать нужную привязку к себе. Анна Григорьевна была привязана ко мне еще при жизни.
   А теперь старушку-покойницу ко мне привязывала еще и жгучая ненависть. Я ж, вроде как, обманула ее доверие: чай с ней пила, кровью кормила, а потом взяла и ножичек в сердце всадила. При этом придумать, как использовать эту привязку с целью упокоения, у меня пока не получалось. Фигня?
   Еще и какая!
   Я так задумалась, что не заметила, как зубовный скрежет и жуткие завывания из-за разбитого окна сменились жалостливым детским плачем. Пока Анна Григорьевна, надрывно всхлипывая, не подняла на меня зареваную морду, ее фигура напоминала оживший комок ветоши. Как при этом она оказалась на уровне моих глаз я даже не заметила, но если б я не успела прикрыть рукой, сжимающей ритуальный нож, лицо, была б у меня вместо него кровавая маска. Или просто не было бы лица.
   Собственные ногти впились в ладонь практически до крови, благо не были остро заточены. Широкое посеребренное лезвие с острым, слегка загнутым кончиком удобно расположилось вдоль предплечья. Нежить злобно покосилась на нож, оскалилась мне в лицо и медленно отступила. От притока адреналина зашумело в голове. Отчаянно захотелось домой. К родителям. Закрыть двери в небольшой, уютной комнатке, обложиться подушками и зарыться в двуспальное пуховое одеяло. Да, и обязательно повесить на дверь табличку "До весны не будить!". Боюсь только, нежить не будет ждать улучшения моего настроения и интеллектуального роста.
   На улице, из-под окна послышалось странное шебуршение. Что б обеспечить себе иллюзию безопасности, я поудобнее перехватила нож и высунулась в разбитое окно по пояс. В свете одинокого тусклого фонаря, взрыкивая и пугая покойницу ложными выпадами, нарезал круги Волчок. В темноте огромный пес с горящими зеленью глазами выглядел особенно сверхъестественно. Хотя бы потому, что в одинаковой мере не походил ни на собаку, ни на волка, на какого другого представителя псовых. Скорее на медведя, если представить, что медведица могла родить от волкодава. Анна Григорьевна, сильно ссутулившись, приняла что-то вроде боевой стойки, но нападать не спешила. Мне понадобилось какое-то время, что б сообразить, что нежить зеркально копирует движения Волчка, разве что не встала на четвереньки.
   Оба истекали азартом. Каждый прикидывал, как далеко готов зайти соперник.
   - А ну не сметь! - гаркнула я в ночь.
   Две пары глаз буквально на секунду недоуменно уставились на меня. В тот самый момент, когда старушка-покойница уже собралась вернуться к прерванной игре, пес атаковал. Но Анна Григорьевна, нелепо скомкавшись, умудрилась подставить вместо горла плечо. В образовавшемся клубке из плоти тряпья и шерсти отследить, где кто было совершенно невозможно. Живая собака, пусть даже не вполне собака, не имела шансов против нежити. Особенно такой, как Аннушка.
   Телефонный звонок заставил меня подпрыгнуть, когда я, путаясь в ногах и сапогах, пыталась обуться.
   - Светлячок, ты в порядке? - загудела трубка голосом Олексы.
   - Да. А что мне сделается? - беспокойство варга мне льстило, но мозг отказывался понимать, зачем тот позвонил.
   - Просто я тебя не вижу. Вот и беспокоюсь. Прошу, не делай глупостей. Ладно?
   Хищник отключился. Вот как это называется? Ни здрасьте, ни до свидания! Естественно, не видит он меня... Так он и не может!
   Точнее, не должен...
   Я рванула на кухню. В одиноком свете все того же фонаря, на опустевшей проезжей части варгова псина с нежитью продолжали вальсировать. Волчок нарезал круги вокруг покойницы, а та - вокруг собственной оси. Не секунду поймав мой взгляд, собака приветственно вильнул хвостом.
   Заметил.
   Увидел.
   И до этого видел. Пока я не решила броситься к нему на помощь...
   Черт!
   Черт. Черт. Черт.
   Все, что варг считает своей территорией, носит отпечаток его силы. Соответственно, полностью контролируется хозяином.
   Волчок жил силой варга. А Олекса видел меня глазами своего пса.
   Получается, этот комок шерсти тихонько наблюдал за развитием событий из своего укрытия (где там оно находилось?!), а когда Анна Григорьевна активизировалась - вызвал огонь на себя. Хищник же не знал, что в квартиру бабушке ход заказан. Вот и подумал, что мне угрожают.
   Дурдом! Мало мне нежити. Так еще и неспокойного нелюдя на свою голову, тьфу! задницу нашла.
   Я схватилась за телефон.
   - Олекса, отзови Волчка... - без предисловий заорала я в трубку. Но было уже поздно.
   Псина и нежить, как гладиаторы, снова сошлись в короткой стычке. У меня сбилось дыхание. На целую секунду. Очень. Очень долгую секунду.
   - Хищник, не будь идиотом... - кажется, я и без телефона дооралась бы до варга. - Я... Не хочу! Слышишь, не хочу...
   Голос сел, а горло словно струной перетянули.
   Нежить и пес отхлынули друг от друга, скалясь и надсадно хрипя. Анна Григорьевна зашлась в торжествующем визге. Запах, которого быть не должно, запах хорошей крови скальпелем резанул мне ноздри. Из разодранного бока Волчка на снег падали черные кляксы.
   О, Боже!
   - Нееееееееееееееееееееет!
   Пузатый глиняный кувшин с остатками крови Хищника разлетелся на моей ладони в пыль. Я слизала с ладони кровавое крошево, размазывая второй рукой, сжимающей нож, по лицу остатки туши, сопли и слезы.
   Холодная ночь так и приняла меня. Босиком, в крови и с ножом.
   Покойница среагировала молниеносно. Я полетела в снег под ее не птичьим весом, пытаясь выкрутить собственную правую руку так, что б ударить Анну Григорьевну в глаз. Зацепить удалось только висок. А потом, нежить вгрызлась мне в запястье, заново разрывая подсохшую рану. Удерживая меня одной рукой и собственным весом, она запустила свои когти мне под ребра, пытаясь до чего-то дотянуться.
   Вот так и сдохну, наверное, выхаркивая собственной кровью проклятия в адрес бабушки своего бывшего. Правду папа говорил, угробит меня эта семейка!
   Утробно ворча покойница с наслаждением слизывала кровь с моего лица. Ее хватка слегка ослабла. А когти перестали шерудеть в левом легком. Судя по тому, что я еще дышала, до сердца Анна Григорьевна так и не добралась.
   То, что я все еще при оружии обнаружилось случайно, когда ветер донес до меня знойный запах полевых трав в огне и наполненный болью и яростью рык. Я подняла глаза и кроме собственной руки с ножом заметила полуголого варга где-то за мной. Хищник уставился побелевшими глазами с кровавыми проколами зрачков на ерзающую по мне нежить. Я же отстраненно отметила, что клыки у моего несостоявшегося любовника будут покрепче, чем у Анны Григорьевны.
   - Не... - я пыталась вытолкнуть слова из гортани. Но говорить, заходясь кровавым кашлем, оказалось невероятно сложно. - Не смей...
   Кажется, я пыталась сказать, что варгу не стоит вмешиваться в разборки с нежитью. Особенно, в мои разборки. Но странный сиплый свист, издаваемый мною, даже отдаленно не напоминал слова. Олекса приблизил свое лицо к нежити практически вплотную. Анна Григорьевна была слишком увлечена процессом, что б обратить внимание на третьего. Самое смешное, что вот такой, без тени разумного, Хищник пугал меня больше чем, любая нежить. Если я правильно понимаю природу варгов, то сейчас я для него просто добыча. А значит, неважно в каком состоянии я ему достанусь. Главное отнять.
   Ожидать от такого Олексы можно было чего угодно. Но того, что просто схватив Анну Григорьевну за горло, он попытается оторвать ее от меня, я не ожидала. Прежде всего потому, что стало нечеловечески больно. Выпускать меня из своих цепких лап нежить не собиралась. И я заорала, захлебываясь кровавым бульканьем. Кровь из меня хлестала с силой горного потока.
   Огромная ладонь Хищника разжалась так резко, что я даже не почувствовала, как мешком рухнула назад в снег. Малодушное желание провалиться в обморок, естественно, не осуществилось. Пошевелиться под привалившей меня Анной Григорьевной тоже не получилось. Дрянь отрастила острые когти даже на ногах, поэтому закрепилась намертво.
   Готовая завыть от отчаянья и боли я рискнула пошевелить правой рукой. До того головокружительного момента, как Хищник уронил меня вместе с покойницей назад в снег, моя конечность успела онеметь. А кровообращение в ней практически прекратилось. Вот почему Анна Григорьевна с таким удовольствием переключилась на другие участки моего тела. Сейчас, когда в перпендикулярно вытянутой по отношению к телу руке появился приток крови, изгрызенное нежитью запястье начало болеть с новой силой. А постепенно отпускающее онемение дергало руку так, будто через нее пропускали электрический ток. Я шевельнула пальцами, чувствуя в ритуальном клинке отзвуки пульсирующей силы. Удивительно, что Аннушка не перегрызла мне сухожилия
   Рукоять ножа казалась огненной в холодной ладони, поэтому я сжала ее покрепче. Что б погреться в том числе.
   Что делать дальше, как ни странно, я уже представляла. Лишенная контроля, сила варга заполнила все вокруг, насыщая, казалось, даже темноту. Я чувствовала в себе его кровь и согревалась ею. А главное, Анна Григорьевна уже успела оценить, предложенное ей лакомство. Взгляд покойницы красноречиво давал понять о не самых мирных намерениях нежити. Сам Олекса замер, боясь, что любое его действие косвенно может причинить мне лишнюю боль. Кровь Хищника, выпитая старушкой-нежитью вместе с моей, странным неестественным эхом отзывалась мне. Она сделала Анну Григорьевну еще сильнее и еще яростнее. Но эта же кровь сделал неупокоенную старуху уязвимой. Та словно стала... живее. Все, что мне оставалось сделать, это вернуть силу тому, кому она принадлежала изначально.
   Собрав остатки воли и обрывки сил, я всадила нож Анне Григорьевне под лопатку. Старуха захрипела, скатившись с меня, и забилась в судорогах. В ее глазах мелькнуло что-то вроде недоумения. Так неожиданно обретенная жизнь снова, по крупицам, утекала из нее.
   Сил подняться или хотя бы пошевелиться у меня уже не оставалось.
   "Эту кровь и эту жертву, я отдаю тебе варг по имени Олекса, во имя твоей силы и во имя твоего процветания на этой земле. Будь ее Хозяином добрым и щедрым. Даруй ей спокойствие и процветание. Залогом этого возьми мою кровь. Ту, что пролилась и ту, которая льется. Кровь от крови отца моего Феликса Неопалимого и деда моего Гавриила Серебряного". Эти слова я должна была бы произнести вслух. Но обращение, как оно сформировалось у меня в голове, было слишком длинным, а губы не слушались.
   - Сдохни, дрянь! - вместе с комками крови выплюнула я. - Это тебе за Волчка.
   Последнее, что я услышала, перед погружением в спасительный обморок - ни с чем несравнимый, леденящий душу вой. Мое измученное тело бережно приняли в горячие объятия, после чего остатки ощущений растворились в чернильной темноте.
  
   ***
   Я открыла и снова закрыла глаза. Уже в пятый или шестой раз. Прислушиваясь. Пытаясь уловить хоть малейший звук. Но в уши лезла только ватная пустая тишина. Цепляясь за обрывки ощущений, в подступающей панике, я силилась сообразить, на каком из светов нахожусь. Только ленивое пугающее беззвучие не отступало, сколько бы я не зажмуривалась.
   Несмотря на состояние некоторой невесомости вокруг, я, все же, чувствовала себя живой. Очень болело в груди, со стороны левого подреберья, дико ныла спина, плечи словно свело судорогой, и руки при этом совершенно не слушались.
   Это было странно. Особенно, если учесть, что еще секунду назад я нежилась в холодных водах круглого, как тарелка озера. А взгляд радовали суровые, но невероятно красивые пейзажи неведомого северного края. Именно так в далеком детстве я представляла себе Карелию, которую папа обещал мне показать.
   Еще мгновение назад под моими босыми ногами был ровный каменистый берег, по которому я шла к воде в клетчатой байковой рубашке. А губы хранили пряный хмель крепкого поцелуя. И все вокруг было живое и яркое. Настоящее.
   А потом я испугалась. Потому, что все это настоящее было в абсолютной тишине. Жутком неестественном безмолвии, словно я оглохла. Все, что я видела и ощущала, моментально исчезло. Осталась только стылая, леденящая душу тишина.
   И, конечно же, боль.
   Больно было даже шевелить пальцами. А губы, казались деревянными.
   Ужас медленно затапливал сознание. И когда во мне не осталось ничего кроме него, у меня, наконец-то, получилось закричать.
   - Тише, светлячок, тише. - я не столько услышала Хищника, сколько почувствовала его кожей. - Все хорошо. Уже хорошо...
   Губы Олексы были нежными, а руки невесомыми. Его прикосновения убаюкивали и успокаивали, только вот спать мне больше не хотелось. Спрашивать, "где я?", было совершенно бессмысленно. Если б была в больнице или у родителей, варга рядом не было бы. А вот, сколько времени продлилось мое забытье, было бы любопытно узнать.
   - Спрашивай уже, чудушко! - улыбнулся Хищник. - Я же вижу, как тебя распирает.
   Набрать в грудь побольше воздуха не получилось. В левом легком что-то клокотало и хлюпало.
   - И сколько времени я так валяюсь?
   Варг бросил мимолетный взгляд куда-то в сторону, а потом наконец-то посмотрел на меня. Невозможно было разобрать выражение его лица в кромешной тьме, но два горящих зеленью диска в глазах выглядели жутковато.
   - Почти 12 часов. - от звука его голоса меня бросило в дрожь. Мужчина завис надо мной, опираясь на руки, как хищник над жертвой. Или как страстный любовник... - Где ты была эти 12 часов Станислава Серебряная? У чьих берегов грелась твоя душа?
   Говоря это, варг почти уткнулся мне в ухо, обжигая его горячим дыханием. Я чувствовала, как он едва сдерживается, что б не стиснуть меня в жарких объятиях, как ему хочется прижаться ко мне, зарыться в волосы. Его пальцы сминали простынь, на которой я лежала. Мой варг пропах вожделением. Но Олекса слишком боялся сделать мне больно, а потому позволял себе коснуться меня лишь дыханием. Его пылающие губы то и дело замирали в миллиметре от моей кожи, не то - продолжая пытку, не то - растягивая прелюдию. Изматывая и себя, и меня.
   - Ты здорово напугала меня, светлячок. - горящие глаза Хищника зависли всего в паре сантиметров от моих. - Сначала когда устроила это жертвоприношение в мою честь, а потом, когда я не мог дозваться до тебя.
   Его дыхание обжигало мне лицо. У меня наконец-то получилось справиться с руками, и я запустила пальцы в жесткие как леска волосы варга. Еще и потому, что просто очень хотелось хоть за что-то схватиться. Олекса сначала вскинулся на встречу моим рукам, не сдерживая торжествующее рычание, а потом шарахнулся от меня, как лошадь от громкого звука. Постель, в которой я лежала так вздрогнула от движения мужчины, что меня накрыло приступом морской болезни, которой у меня отродясь не водилось.
   - Тебе лучше не прикасаться ко мне, женщина! - хрипло выдохнул Хищник. - По крайней мере, пока ты окончательно не поправишься. Давай просто поговорим?
   Я кивнула, признавая правоту мужчины. Трудно спорить, когда у тебя дырка в легком и еще куча всяких повреждений.
   - Ладно. Поговорим. - я не могла не улыбнуться, наблюдая как Хищник устраивается на другом конце огромной кровати. Ага! На условно безопасном расстоянии от меня. - Расскажи, что произошло, с тех пор, как я потеряла сознание.
   - Да рассказывать-то особо и нечего. - Хищник перевернулся на спину, заложив обе руки под голову и устремив взгляд в потолок. - Тебя с такими повреждениями спасать срочно надо было. Но, судя по всему, я все сделал правильно. Разве что, с мужиком твоим бывшим пришлось пободаться. А так, ничего особенного...
   Вот так просто - ничего особенного. Это при том, что Анна Григорьевна, поломав ребра, изодрала мне левое легкое в клочья. До сердца она не дотянулась. Сначала поленилась, а потом не успела. Многочисленные колотые и рваные раны от когтей и зубов нежити всегда чреваты серьезными осложнениями и никогда не заживают быстро. Я же, несмотря на общую слабость и болевые ощущения, чувствовала себя вполне сносно. Ей Богу, мне было хуже, когда меня перед первым классом сбил велосипед!
   Темнота больше не казалась мне кромешной. Я разглядела, что окно в спальне есть, просто занавешено очень плотными шторами. Но даже через такую броню, в комнату пробивался скудный свет от уличных фонарей. Зимой темнеет рано, а потому муниципальные власти, порой, включали освещение, лишь начинало смеркаться. Хищник продолжал таращиться в потолок, будто на нем отражались иллюстрации к его куцему рассказу. При этом нарочитая расслабленность его позы не могла скрыть напряженность и некоторую неискренность повествования. Больше всего сейчас мне хотелось подсунуться ему под бок, обнять и наговорить кучу глупостей. Что-нибудь типа: перестань переживать; я здесь и жива, а значит, все пучком. Но осуществить желание оказалось невероятно сложно. Единственное, что мне удалось - это повернуть голову к лежащему рядом варгу и взять его за руку.
   - Олекса, малыш, - от моего прикосновения мужчина вздрогнул и посмотрел так, будто увидел говорящую лошадь. - Давай, ты расскажешь мне все, о чем не хочешь говорить, а я расскажу о том, где была эти 12 часов и что видела?
   - Ладно, светлячок, уговорила. - Хищник высвободил руку из моих пальцев для того, что бы подпереть ею голову, когда перевернулся на бок. - Только давай ты первая! - я скривилась. - Если, конечно, ты сейчас в состоянии говорить. - Хищник усмехнулся. - А если, нет, так давай поговорим позже, а ты пока отдохнешь. Идет?
   - Может, хватит уже меня провоцировать? - с напускным неудовольствием поинтересовалась я.
   - Может. - легко согласился мужчина. - Только ты сама задаешь тон нашего общения в целом и этой беседе в частности.
   Я взвесила сказанное. И была готова его частично оспорить, но делать это совершенно не хотелось. По крайней мере, пока. Я еще раз проанализировала свои ощущения. Складывалось впечатление, что с каждой минутой я чувствовала себя все лучше и лучше.
   - Что ж! - я почти улеглась на бок. Лицом к варгу. - Я думаю, лучше поговорить сейчас. - закусив губу я пристально посмотрела Хищнику в глаза. - Потому, что потом, нам будет не до разговоров.
   Олекса приблизил свое лицо к моему. Губы разошлись в хищной улыбке, обнажая клыки, которые перестали меня пугать.
   - Ты чудо! - глаза варга знакомо окрасились кровью. - Светлячок, ты единственное чудо, которое мне довелось встретить за всю свою жизнь.
   - Твоя жизнь закончится еще очень и очень не скоро, Олекса. - я погладила варга по щеке, коснулась брови, очертила линию подбородка. Задержалась на вмеру полных, но твердых губах мужчины. - И ты кое в чем ошибся: я не чудо. Я - чудовище!
   Поцелуй получился горький. И какой-то отчаянный. Сладкий, томительный и невозможно мучительный. Словно этим поцелуем мы оба зацепившись друг за друга, удерживались от страшного неизбежного, которое уже готовило для нас свои холодные объятия.
   - Все же я начну первый. - выдохнул Хищник, которому удалось первым прервать эту пытку. - Что-то мне подсказывает, что твой рассказ стоит оставить на десерт.
   К счастью для меня его глаза были закрыты. Всегда стеснялась своих слез, даже когда поняла, что плакать не значит демонстрировать слабость.
  
   Более подробный рассказ варга подкинул мне новую пищу для размышлений. И касалась это не только моего нового знакомого, всей семьи Ольшаковых в целом, и Анны Григорьевны в частности. Но и моей скромной персоны, хотя меня мало волновало, что там думает Олекса относительно моей некромантской специализации.
   Оказалось, что когда со злополучной старушкой, наконец-то, удалось разобраться, нежитью, по крайней мере, в классическом понимании, она уже не была. На вопрос, кем же она была, внятного ответа варг не дал. Вместо этого мне прочли лекцию о религиозных воззрениях многих древних народов, в том числе и славян. А именно о поклонении мертвым предкам, о культе, так называемых, Рода и Рожаны - сакральных отца и матери рода, которые должны были хранить один конкретный род или семью. Именно они поддерживали порядок в семье среди живых и мертвых, благословляли одних и наказывали за несправедливость других. Частично еще при жизни, частично после смерти. Единственным "но" было то, что "юрисдикция" таких духов-охранителей распространялась исключительно на представителей одной фамилии. Род и Рожана не наказывали чужаков, которые чинили зло по отношению к представителям их родов, только если зло было направлено на всю семью целиком. Я не перебила варга ни разу, пока он не закончил свое научно-популярное изложение. Даже решила не рассказывать впечатлительному варгу, о том, что еще этруски для этого, хоронили живьем под полом нового дома либо очень старого члена рода, либо новорожденного младенца. Предпочтение отдавалось младенцам. Они не видели жизни, а потому не сожалели об утраченном, как старики. Старики же частенько наоборот мстили своей семье за жестокую смерть. Но кое-что новое, для себя я тоже выудила. Не знаю как там было у этрусков, но славянских Родов и Рожан, как оказалось, поднимали и наделяли силой варги. Это было их воинство, через которое эти потомки Древних держали под контролем свои территории. А это означало, что варги не были потомками Древних. Они были Древними.
   Так вот, по ощущениям Олексы, нож я всадила уже не в нежить. Таких, как она, Русская Православная церковь записывала в многочисленную когорту домашней нечисти. А если учесть, что нечистью традиционно называют даже представителей нелюдей, картинка вырисовывалась занятная.
   - Уж не хочешь ли ты сказать, что я ее оживила? - вряд ли в темноте Хищник оценил скептический изгиб моей брови. Ответом мне было то ли хмыканье, то ли фырканье.
   - Конечно нет, светлячок. - не без сарказма прозвучал рядом его голос. - Ты сильна, но ... - кажется, он не мог подобрать верных слов.
   - Но не на столько?! - рискнула подсказать я.
   - Именно! - легко согласился Олекса. У меня осталось впечатление, что он чего-то недоговорил. Точнее, что я, только что, увела разговор от невероятно скользкой и неприятной для варга темы. Ладно, нужные вещи не забываются. Подумаю об этом завтра! Если вспомню, о чем, конечно...
   Так вот, по словам Хищника, Анна Григорьевна, как нежить, закончилась еще на кладбище. Т.е. старушку-нежить я упокоила, что называется, классическим "крестьянским" способом, для которого не нужно быть некромантом. В кои-то веки Виталик оказался прав!
   Но с тем, что явилось под окна после упокоения, не справился бы не только некромант, но и не всякий опытный практик.
   А я, сопливая недоучка, справилась.
   Чем не повод для гордости?!
   Да всем, если разобраться!
   Дороговато мне это "справилась" обошлось. И не только мне, как оказалось! Когда Олекса рассказывал о том, какой ценой удалось меня вытащить, его голос сделался похож на старую магнитофонную запись. Истертый. Безжизненный. Сухой.
   К моменту, когда Анна Григорьевна все же отправилась за Грань, во мне почти не осталось крови. Казалось, мое слово заставило ее течь быстрее. Олекса с трудом уговорил Виталика не вызывать скорую. Собирался уже применить силу, но на помощь пришла Аля, очухавшаяся от обморока. Во-первых, она сумела затолкать в дом супруга, находящегося в невменяемом состоянии. А во-вторых, когда Хищник попросил что-то, что представляло для меня ценность, что б хоть как-то удержать меня от перехода, практичная жена Виталика вынесла мою шубу. И предложила себя в помощники. Идея оказалась удачной. Лишь только меня переложили на густой черный мех, я перестала хрипеть.
   А дальше... То, что сделал варг, для починки меня, не укладывалось в голове. Хищнику голыми руками пришлось вскрыть мне грудную клетку. Половина ребер с левой стороны все равно пребывали в виде осколков. Именно эти осколки, выуженные из легкого, варг складывал как мозаику и сращивал собственной силой, щедро переливая кровью. С легким такой фокус не получился, несмотря на то, что верхняя часть и бронхи были почти нетронутыми. От вида почерневшей кровавой каши с комками чего-то алого вызвавшаяся помогать Олексе Аля снова провалилась в беспамятство. И слава Богу!
   Стремительно теряющий силы варг находился на грани безумия. Насмерть перепуганная человеческая женщина была для голодного Хищника всего лишь добычей. Жертва же, не подающая признаков жизни, не способная оказать сопротивления, не представляла для зверя интереса.
   Но самым большим ударом для меня было то, что варг пожертвовал жизнью Волчка. "Я - его хозяин. И в жизни. И в смерти." - сухл высказался по этому поводу Олекса.
   Лежа на широкой постели, заливаясь слезами и скуля, как побитая шавка, я не просто увидела страшную картину. Корчась от невысказанной боли, мне пришлось снова ее пережить.
   В лице склонившегося надо мной Хищника не осталось ничего человеческого. Но в сильных пальцах, проросших длинными острыми когтями, при этом не было ничего звериного. Его волосы почти касались моего тела, когда он наклонялся, что б выесть и вылизать обрывки моей поврежденной плоти. Шуба, как губка, обильно пропиталась кровью. Моей собственной, варговой и кровью Волчка. Как оказалось, что б отогнать смерть и согреть. Несмотря на лютый холод, кровь не остывала и не спешила сворачиваться. Уже мертвый остывающий пес головой лежал на моем правом плече. Его слипшаяся от крови шерсть смешалась с мехом чернобурки на воротнике шубы. Кровь, хлеставшая из разорванного горла Волчка, превратила благородную седину меха в нелепые засмоктанные иглы, торчащие в неизвестность. Я качнула головой, пытаясь увидеть в глазах животного хоть какой-то отблеск жизни. Но в них, остановившихся, уже плескалась стылая муть. Волчок был мертв. Сердце преданного пса дышало силой его хозяина. Хищник просто вернул себе эту силу, съев сердце, когда оно еще не перестало биться у него на ладони. А еще трепещущее дышащее легкое варг приладил мне, будто вставил недостающий кусок в щербатую чашку.
   Звериный рык, переходящий в вой, полный отчаяния и боли, одновременно разорвал тишину и темноту.
   Так Олекса проводил друга в последний путь.
   Чтоб очистить, а заодно и скрыть следы происшедшего, Виталик щедро облил бензином место финального боя, когда варг унес меня и то, что осталось от Волчка. После этого, кровавые проплешины в снегу сменились ожогами. Олекса сказал, что со стороны это напоминало длительную стоянку бомжей. По запаху в том числе.
   - Ну вот и весь рассказ, светлячок. - горько усмехнулся Олекса. - Я должен тебе шубу. Та после всего была совершенно не пригодна к употреблению. Я похоронил в ней Волчка. Ему было приятно, словно ты лично проводила его за Грань.
   Я так крепко закусила губу, прокусила ее. Сил двигаться уже не было. Но слезы не переставали градом катиться из глаз:
   - А я? - мне наконец-то удалось хоть что-то произнести. - Что я должна тебе, варг? За участие не в своей войне? За боль утраты? Разве есть что-то, чем можно оплатить ЭТИ долги?
   Что-то мокрое и колючее коснулось моей щеки. Прядь волос заструилась между когтистых пальцев. Олекса, так же как и я, стеснялся своих слез, но он все же сумел заставить себя посмотреть мне в глаза:
   - Ты ничего не должна мне, светлячок. - от горечи его голоса почему-то першило в моем горле. - Есть вещи, которые ты делаешь, потому что можешь. Несмотря ни на что. Потому что просто НЕ МОЖЕШЬ иначе! А ты... - Хищник отвел взгляд и посмотрел куда-то в темноту. - Ты показала мне свет. И научила ценить темноту. Так что давай не будем выяснять, кто, кому и что должен? Ладно?
   Я всхлипнула. У меня хватило сил обнять варга, но сил перестать рыдать, почему-то, не нашлось. Подобная истерика у меня в жизни была лишь однажды и длилась около 2-х часов. Эта растянулась почти на 6. И все это время задыхаясь от боли и не жалея глаз мы просидели с Олексой, крепко вцепившись друг в друга. В темноте.
  
   Оказалось, Олекса все же кое о чем умолчал. Пока я болталась между мирами, он выудил из моего телефона номер Соломеи. Без колебаний записав ее в мои лучшие подруги (кто еще будет столько болтать друг с другом), коротко объяснил ситуацию и попросил ее связаться с моими родителями. Естественно говорить о моем плачевном состоянии маме с папой не стоило. Соломея скоренько придумала мне срочную командировку на офигительно важные переговоры, на которых запрещалось использование любых средств связи. Поскольку мама хорошо знала, что моя подруга совмещает в себе еще и моего работодателя, сильно возмущаться в трубку не стала. Лишь попеняла на срочность. Медноволосая Мэй тут же пожаловалась, что Максимилиан пропадает на этих же переговорах и заверила маму, что я в надежных руках. Таким образом, проблема с родителями была решена.
   Кроме того, мой варг по собственной воле отправился к отцу Михаилу и попросил того о помощи. Чем мне помочь священник не знал, но во всех церквях города начали исправно читать сорокоуст за мое здравие. По уверениям Олексы, через пару часов после первой службы, я перестала напоминать труп, а скорее тяжело больную.
   В целом, уже через двое суток после памятного сражения с нечистью, я чувствовала себя почти прекрасно. Но только физически. В эмоционально-психологическом плане было даже хуже, чем сразу после. Я не смирилась со смертью Волчка, и не могла простить ни себе, ни Хищнику такой жертвы. Почему-то...
   Олекса, видя мое настроение, старался не накалять ситуацию. Нас по прежнему тянуло друг к другу, но первого шага к новому сближению тоже никто не делал. С памятной ночи упокоения прошло почти три дня. Мне же казалось - целая жизнь.
   А еще я оттягивала финальный разговор с Виталиком. Он, кстати, за эти 3 дня даже не позвонил. Из этого я сделала вывод, что с его дочерью и его семьей все в порядке.
   И то - хлеб!
   Время от времени, что б окончательно не провалиться в уныние, я болтала по телефону с Соломеей и Денисом. Мой маленький Лал под предлогом присмотра за моими домочадцами перебрался в мою квартирку. Соломея считала, что если б я не была агрессивно против, Денис давно поселился бы у меня. Мой, даже бдительный, присмотр существенно уступал всевидящим очам Максимилиана и Соломеи.
   Моя ненаглядная подруга считала, что я страдаю фигней, убиваясь по чужой собаке, и подобное мое поведение расценивала просто верхом неблагодарности по отношению к варгу. Возражать было бесполезно. Я и сама так считала, но продолжала упоенно колупаться в кровоточащей ране.
   Сегодня утром, поинтересовавшись моим самочувствием, Олекса снова куда-то уехал. Оказалось, в окрестностях его считали лучшим ветеринаром, а наши игры с нежитью спровоцировали многочисленные преждевременные роды у окрестных домашних животных. Варг едва успевал переодеваться, мотаясь от одной четвероногой роженицы к другой.
   Я сидела на кухне, грея об остывшую кружку ладони и рассматривая земляничку-утопленницу на дне. Мне не давал покоя сон, от которого я, в итоге, сегодня проснулась. И снился мне Волчок, который задорно вилял хвостом и беззлобно подлаивал. Рядом с ним была еще какая-то собака. Очень крупная, в меру лохматая, сука. Откуда я знала пол собаки? А вот просто знала, и все! Сука была, кажется, даже крупнее самого Волчка. Черноротая. Она сидела, вывалив язык, с которого время от времени сползала капелька прозрачной слюны. И была она так похожа...
   Господи!
   Она была похожа на нашу Шанни!
   Я начала звонить отцу раньше, чем сообразила, для чего схватила телефон.
   - Па! - заорала я в трубку. - А не знаешь, наша Шанька случайно не гуляла в последнее время?
   - Я тоже за тобой соскучился, кузенька. - ответила трубка голосом Феликса Серебряного. - Может, сначала расскажешь, как ты?
   То, что от моего звонка, как такового, у папы камень с души упал, я знала и так. Но от его голоса мне стало так несказанно тепло, что я искренне разозлилась на себя, почему не решилась позвонить родителям раньше.
   - Я в порядке, папуль! - отмахнулась я. - Скоро дома уже буду. Ты мне скажи, рядом с нашей Шанни, никакого кобеля не видел? Это важно, правда.
   Трубка глубоко вздохнула:
   - Ты ж знаешь, наша девочка никого к себе не подпустит. Ей что кобеля порвать, что тряпку!
   Папа улыбался. Заговорщицки. Как будто случилось что-то хорошее, но это сюрприз.
   - Па, не темни! - поднасела я.
   Вот же любитель сказки долгие рассказывать.
   - Да не темню я. Не темню! Я сам не видел, но наша мамка говорила, что видела перед твоим приездом, как от Шаньки, из ее сарайчика, какой-то кобель выполз и прямо через забор в палисаднике перемахнул.
   Я чуть не завизжала.
   - Какой кобель?
   - Не знаю какой. Мамка сказала, на волка здорово смахивал, только побольше, да потемнее. А в чем дело-то, а кузенька?
   Плохое настроение начинало улетучиваться.
   - Да ни в чем, пап. Все в порядке. - на моем лице расцвела чеширская улыбка. - Просто мне сегодня Шанька наша приснилась с каким-то кобелем. Хорошо приснилась. Вот и спросила.
   - А! - судя по всему мой папик расцвел такой же улыбкой с той стороны. - А ты дома-то скоро будешь, доча?
   - Скоро, пап, скоро! Все! Целую. Пока.
  
   В ослепшем на одну лампочку коридоре тошнотворно пахло скандалом. Свежим. Только только нарождающимся. Держащая на руках мою маленькую тезку Аля отступила, и я сделала еще один шаг вглубь квартиры.
   - Черт! Отлично выглядишь. Несмотря ни на что. - Виталик улыбнулся половиной рта. А в зеленовато-карих глазах его застыла чуть ли не ненависть.
   Посчитав лишним отвечать на его реплику, не без труда, я стянула с себя высокие замшевые сапоги - единственное из моей одежды, что пережило памятную ночь сражения с нежитью. Ни вешалки, ни гвоздика в коридоре с последнего раза так и не появилось, поэтому вглубь квартиры я все также прошествовала в верхней одежде. Бросать куда попало новую шубу хотелось еще меньше, чем прежнюю. Тем более, что это был подарок моего варга.
   Продолжая кривиться в усмешке, мой бывший возлюбленный окинул меня неприязненным взглядом. Можно было подумать, что белоснежная норковая шуба, украшенная огромным воротником-капюшоном из любимой чернобурки, была куплена на его деньги!
   - Скажи, Стаська, какого лешего после всего ты забыла в моем доме?
   На секунду, от удивления, у меня отобрало речь. Но губы сами собой разъехались в улыбке.
   - Ты мне должен, драгоценный! - подозреваю, улыбка получилась не очень приятная. - Я пришла забрать долг.
   - Чего это я тебе должен?
   Господи! Как я не любила этот бычий взгляд из подлобья.
   - Драгоценный мой, - я сунула руки в карманы шубы. - Если ты подразумевал вопрос "почему ты мне должен?", отвечаю - потому, что Я. Так. Считаю! - не глядя на присутствующих, я подошла к окну. Там, у обочины, в недрах черного джипа меня ждал Олекса. - А если ты хотел знать, "что именно ты мне должен?", сообщаю - деньги! - словно почувствовав мой взгляд, Хищник вышел из машины и напряженно уставился в скрывающее меня окно. Буквально на мгновение наши взгляды встретились.
   Не желая отвлекаться на кровавое вожделение в его глазах, я подставила окну спину. Затылок, шею, плечи мгновенно обдало жаром.
   - Простите, что вмешиваюсь, - в мои ощущения ворвался напряженный голос Али. - Станислава, во сколько вы оцениваете вашу помощь нам?
   Молодец, все же женщина! Несмотря на тихую ненависть ко мне, теперь еще и густо замешанную на страхе, супруга Виталика хранила почти олимпийское спокойствие.
   - Меня устроят 15 тысяч гривен. Плюс расходы на перелет сюда. - вежливая улыбка приподняла уголки моих губ. - Если у вас есть чеки Международной магической корпорации, я возьму два стандартных.
   - У нас нет такой суммы! - Аля смущенно отвела глаза.
   - Серебряная, это же до хрена денег! - возмущенно выдохнул Виталик.
   Раздражение ткнулось в висок, противно защекотало ноздри.
   - Стандартная плата за уничтожение простейшей нежити составляет 20 тысяч гривен. - я отлепилась от подоконника и медленно побрела к выходу. - Минимальные расценки установлены Международной магической корпорацией. Да, и еще одно, - мой взгляд нашел виталикову переносицу. - Анна Григорьевна не была простейшей нежитью.
   - Прямо аттракцион невиданной щедрости от Станиславы Серебряной! - мой бывший отвесил шутовской реверанс. - Что ж ты скинула только пять, а не десять или пятнадцать тысяч?
   Внутренности свело спазмом, желудок замер где-то на подступах к горлу. Картинка вокруг как-то подозрительно окрасилась в красные и розовые тона. Разбуженная злостью сила закипела в крови.
   - Станислава, а разве ведьма имеет право требовать плату за свою помощь? - горячие и неожиданно сильные пальцы Али сжали мне предплечье.
   Под моим взглядом женщина ослабила хватку, но руку не выпустила. Агукающая на материнских руках малышка, притихла и боязливо жалась к матери. Хорошо, хоть не разревелась.
   - Ведьма, может, и не имеет! - я пожала плечами. - Только я, Аля, не ведьма! И к семье Ольшаковых у меня весьма и весьма внушительный счет.
   Я все же аккуратно сняла Алину руку и принялась яростно массировать виски. Но легче не становилось.
   - Вот что, мальчики и девочки! - глубоко вдохнуть получилось не сразу. Воздух упрямо не хотел проталкиваться в легкие. - Суровая правда жизни заключается в том, что долги, любые нужно отдавать. Закон сохранения энергии никто не отменял. - я зеркально отразила кривую усмешку Виталика. - Если вы не хотите платить деньгами, придется расплачиваться по-другому.
   И взгляд равнодушно скользнул по малышке.
   - Ты не посмеешь посягнуть на моего ребенка! - Виталик кинулся на меня с перекошенным от ярости лицом. Но не долетел.
   Мои пальцы, сомкнувшиеся на его горле, били током.
   - Ты не понял, драгоценный, - яд моего голоса сочился прямо в его губы. - Я и не собираюсь посягать на твою дочь. Я ничего не потеряю от твоего отказа. Но ты все равно заплатишь. Просто не мне и не сейчас.
   - Кстати, тебя неприятно удивят проценты. - добавила я, выпуская многострадальное горло посеревшего Виталика.
   Некоторым желаниям суждено исполняются мгновенно. Что бы вымыть руки я двинулась на кухню. Она выглядела менее удручающе, чем ванна.
   Огромный пузатый кактус на холодильнике, выбросил короткую, похожую на черенок ножку, которую венчал огромный как подсолнух алый цветок.
   - Он расцвел на утро после той ночи. - бесшумно подошедшая Аля остановилась за моей спиной. Когда я обернулась, она подала мне полотенце.
   - Аля, мне не приятно говорить это...
   Лицо жены Виталика приобрело такое странное болезненное выражение, что я заткнулась.
   - Станислава, я знаю, что вы правы, - голос женщины дрогнул. - Мы отдадим вам деньги. Правда. Я лично отдам. - она потерла переносицу. - Просто для нас это действительно большая сумма. Вы же видите, как мы живем.
   Я вдруг почувствовала дикую усталость. Захотелось немедленно убраться из этого дома и вычеркнуть из памяти все воспоминания связанные с этим семейством. Отгоняя непрошенные мысли и слабость, тряхнула волосами.
   - Александра, - мне не удалось подавить зевок. - Я не хочу обсуждать финансовое положение вашей семьи... Деньги, о которых я говорю, мне должны не вы лично. Для родителей Виталика эта сумма вполне по силам. Я уже говорила, что не всеблагая. - Алины руки не удержали возвращенное ей полотенце. - Я подожду до завтра.
   Женщина бездумно кивнула.
   Когда я уже уходила, Виталик не вышел даже попрощаться со мной. Мама бы сказала, что он так и не научился себя вести. Но мне было откровенно плевать. Я с самого начала не ждала от этого визита ничего хорошего.
   - Я сама позвоню вам. Обещаю! - попрощалась со мной Александра Ольшакова. - И... Спасибо вам.
   - Пожалуйста. - я плотнее запахнула шубу. - Берегите вашу малышку, Аля. Она славная.
  
   Забавно, я так и не сказала жене Виталика, что некоторые виды кактусов цветут лишь раз в жизни.
   Перед смертью.
  
   *** Часть вторая. О выборе. ***
  
   - Светлячок, ты меня пугаешь...
   Голос Хищника был теплым. Его голос улыбался и с нежностью гладил меня по голове. Но глаза тщательно скрывали тревогу и дразнящее напряжение. Я все таки заглянула в эти, ставшие почти родными, глаза. Черное марево зрачка послушно отразило встрепанную деваху в мужской футболке, а невероятно светлая радужка мгновенно покрылась россыпью кровавых точек.
   - Не обращай внимания. - я погладила Олексу по щеке. - Это все погода...
   Взгляд тут же устремился обозревать тоскливые пейзажи за окном. Вот уже пару дней бушевала откровенно омерзительная оттепель. После кристально чистых морозных дней, под аккомпанемент зимнего, но все же солнца, эта оттепель угнетала меня сильнее, чем первые заморозки после жаркого лета. Наполовину стаявшие сугробы тут же сделались серыми и рыхлыми, как кожа у недельного покойника. Чавкающая под ногами грязь с острым ледяным крошевом заняла собой все дороги и грозила смертью любой обуви. Талая капель, назойливо барабанящая по всем поверхностям, раздражала, а низко нависшее, непрозрачное белесое небо мешало дышать.
   Первый день этого безобразия я восприняла спокойно. Точнее мы с Хищником его просто не заметили, валяясь в постели и наслаждаясь обществом друг друга. Но сегодня Олексе нужно было срочно ехать по каким-то важным делам, а я рисковала остаться с непогодой один на один. Выходить в такую погоду категорически никуда не хотелось, а наслаждаться уединением в уютном доме варга мне уже поднадоело. Все, что нашла интересного, я уже перечитала, пересмотрела, перещупала и перепробовала. За полные две недели, разделенные между Хищником и родителями, я, наконец-то, не просто выспалась, но и смогла наспаться на будущее!
   Сегодня, первое, что бросилось мне в глаза после пробуждения, были карты. Обычная колода пластиковых игральных карт обнаружилась в недрах ящичка с маникюрными принадлежностями. Как их можно было не заметить раньше, я искренне не понимала?! Карты были явно не играные, их упаковка так провокационно сияла девственным целлофаном, что у меня зачесались руки.
   Дело в том, что играть в карты, я так и не научилась. Нет, правила я, конечно, освоила, и худо - бедно, могла поддержать практически любую игру. Но у меня не было тяги к игре. Мой азарт проявлялся в иных вещах. А карты манили меня совершенно иным назначением.
   Как и моя мама, на картах я гадала. Не часто, что б не сказать крайне редко. Для этого нужно было иметь сильное желание и вдохновение. Но всякий раз, как я бралась за карты, мои прогнозы сбывались с пугающей точностью. В этом крылась еще одна причина, по которой я не любила гадать.
   И именно сегодня, будто в насмешку, карты сами легли ко мне в руки. И настроение упало окончательно.
   Расклад категорически не хотел выстраиваться, сводя вместе совершенно несовместимые, с моей точки зрения, карты; перечеркивая любые крупицы разумного "пустыми хлопотами" и "пьянками". А между мной и червовым королем неизменно выпадала "дорога без конца".
   Я как раз решила изменить тактику и бросить карты на Олексу, когда он сообщил, что я его пугаю. Шальная затея себя не оправдала. Карта варга упрямо выпадала из колоды и норовила затеряться где-то под столом.
   - Давай я. - Хищник бережно вытащил карты из моих рук.
   - Ты умеешь гадать? - этот мужчина не переставал меня удивлять.
   - Нет. - улыбка на лице варга погасла до того, как успели обнажиться клыки. - Я просто вытащу три карты, а ты скажешь, что ты чувствуешь по поводу их сочетания. Ладно? Только честно!
   Я вздохнула:
   - Давай попробуем...
   Первой Хищник вытянул пиковую даму. Второй оказалась набившая оскомину "дорога без конца". А третья упала на стол раньше, чем Олекса посмотрел значение той, которую тянул за уголок. Третьим, конечно же, выпал червовый король. А мне резко захотелось забиться куда-нибудь подальше.
   Пальцы варга ловко поддели пиковую даму:
   - Это - ты, Светлячок? - он намеренно выгнал из голоса все эмоции, оставив только бесшабашное любопытство.
   - Нет, Малыш, - что б не лгать в глаза мужчине, я прижалась к нему всем телом, спрятав лицо на груди. - Пиковая дама не персонализируется. Это все го лишь сгусток негативных эмоций: злость, разочарование... Я была бы крестовой дамой в твоем раскладе.
   Это было правдой. Моя внешность полностью соответствовала даме треф. Но в глубине души я всегда считала себя пиковой дамой.
   Моей макушки коснулось теплое дыхание мужчины:
   - Можешь со мной не соглашаться, Стасена, - руки Олексы баюкали меня. - Но ты не похожа на крестовую даму. Вот на бубновую - да. А на крестовую - нет.
   - И в каком это месте я блондинка, по-твоему?! - все еще не поднимая глаз, возмутилась я. О том, что мама до сих пор гадает на меня, как на бубновую даму, я умолчала.
   Легко взяв меня за подбородок, Хищник заставил посмотреть ему в лицо. От былого бесцветья в его глазах не осталось и следа. В них плескалось жадное, ржаво-красное озеро. Губы, руки, все тело мужчины дышало зноем.
   - Во всех! - произнесли его губы на моих. - Просто ты не хочешь в это верить!
   Я сделала обиженное лицо:
   - Вот тебе раз! А я-то думала, что тебе нравятся брюнетки... - разочарование было почти искренним.
   Ииих! Меня невесомо вскинули на руки.
   - Когда же ты поймешь, светлячок, - Олекса держала меня как ребенка, под попу. - Мне нравишься ты! И этот факт совершенно не зависит от цвета твоих волос.
   - Ладно, верю! - я не смогла сдержать довольную улыбку. - А теперь поставь ребенка на планету.
   Вжик! И снова, что б заглянуть в лицо Хищнику, пришлось задирать голову.
   - Ты на долго, Малыш?
   - Нет. - Олекса чмокнул мня в нос. - Но если вдруг буду задерживаться - позвоню. Иди собирайся, - его голос донесся до меня уже откуда-то сверху. - Я завезу тебя родителям. Не хочу, что б ты оставалась одна.
   Нда... Вот и гадай после такого заявления: подобная филейная чувствительность свойственна всему племени варгов, или мне, как обычно, повезло с эксклюзивом?!
  
  
   Не предусмотрел Олекса только одного. Сегодня была среда, а, значит, мама была на работе, а отец, с какого-то перепуга, с утра пораньше сорвался проинспектировать дачу. Так что принципиальной разницы, в чьем доме коротать время, не было. Разве что родительский двор, в отличие от варгового, находился под бдительным присмотром собаки. Беременная Шанька, кстати, стала еще более подозрительной и нетерпимой. На семью это не распространялось, но как ни странно, нашего участка теперь сторонились даже мыши.
   Уделив собаке причитающееся внимание, и заварив себе чая, я расположилась в библиотеке. В компании старых фоторгафий. Погруженная в свои мысли, я не хотела отвлекаться на чтение или телевизор. А фотографии создавали размышлениям необходимый фон.
   Воз здесь мне нет еще 2-х лет. С черно-белого фото на меня смотрело темноглазое неулыбчивое существо, намертво вцепившееся в пластмассовую рыбку. Что б сделать хоть один приличный кадр, маме и фотографу пришлось два часа уговаривать меня. Интересно, я действительно помнила это, или мое живейшее воображение без труда нарисовало картинку к родительскому рассказу.
   Через 2 страницы в альбоме обнаружился мой любимый детский портрет в бескозырке. Ребенок на фотографии гораздо больше походил на мальчика, чем на девочку. Но с мальчиком меня, почему-то, не путали никогда.
   Глаза лениво скользили по черно-белым и цветным картинкам, рождая в душе странное чувство щемящей утраты. С чего вдруг?
   Я уже собиралась потянуться за следующим альбомом, как ожил телефон:
   - Привет, герой! - стряхнув апатию, поздоровалась я с Денисом. - Как там мой бестиарий?
   Трубка издала громкое сопение:
   - И тебе, сестренка, привет! - неторопливо, делая паузы после каждого слова, произнес наследник киевского клана О-эш. - Вот скажи, Д'Лали, у тебя совесть есть?
   - Нет. - честно призналась я. - Еще в первом классе на цветные карандаши поменяла.
   - Оно и видно! - в голосе моего названного братишки звучала острая обида. - Ты вообще-то возвращаться думаешь? Или, все же, решила остаться с родителями, а нам не придумаешь, как сказать?
   - Денис, я...
   - Я уже 17 лет Денис! - перебил меня мальчишка. - Мы за тобой дико соскучились! Все, без исключения. Даже твой Дядюшка!
   Как только мой лал начал говорить, я готова была рассмеяться, но потом, вдруг, стало уже не смешно. Голос молодого о-эш дрожал, будто он боролся со слезами:
   - Знаешь, сестренка, мне без тебя плохо. Очень. Когда ты была рядом, меня даже ругали меньше, кажется...
   Я только вздохнула, стараясь не мешать ребенку высказаться.
   - Да что я?! Франя вон совсем маленькой сделалась. И такая несчастная от тоски бродит, что смотреть больно. А дядя Макс? А Соломея? Они хоть не признаются, но от них только и слышишь: а помнишь Станислас то, а помнишь она это...
   Денис не удержался и, все таки, всхлипнул:
   - Ты же для них как дочь! Мне раньше казалось, что они тебя вообще больше чем меня ценят...
   Вот это новость!
   - Денис, ты серьезно? - я не могла поверить. - Неужели ты думаешь, что для них какая-то человеческая недоведьма дороже родной крови?
   - Не смей так о себе говорить! - неожиданно огрызнулся мальчишка. - Мы тебя очень любим. И уважаем. Сама знаешь, не на пустом месте! Не обижай наше отношение... И перестань цепляться к последней фразе, что б увести разговор в сторону!
   Ух ты! От злости Денис проявлял чудеса знания моей психологии.
   - Лал, братишка, я просто хотела сказать, что твои подозрения глупость несусветная. - надеюсь голос у меня звучит примирительно.
   - Да знаю я. - отмахнулся от моего "примирения" о-эш. - Просто вдруг страшно стало, что ты не вернешься. Что мы... что я теперь с тобой общаться буду только по телефону. Что так, как раньше, уже не будет...
   Вот тут, малыш, ты прав. Рано или поздно все заканчивается. И как раньше уже ничего не бывает. Доказательства этого как раз были разбросаны по дивану.
   - Денис, мой маленький лал, - губы тронула грустная улыбка. - Я очень тебя люблю. И Макса, и Соломею. Вы часть моей жизни, и я не собираюсь это менять или от этого отказываться. Просто... - я безуспешно искала слова. - Наверное, мне нужны были эти каникулы, что б ...
   Как я не пыталась, но так и не смогла ответить, почему я не уехала сразу, как поправилась. Не для кого-то, для себя.
   - Я знаю, Д'Лали. - от Дениса пришла ответная улыбка. - Мы все это знаем и понимаем. Наверное, поэтому, мне строго настрого запретили спрашивать у тебя, когда ты вернешься. Знаешь, Максимилиан приказал оставить тебя в покое. Всем, даже Соломее. А тетя Мэй, сказала, что ты сама должна сделать выбор, и мы не должны давить на тебя.
   Выбор? Какой выбор?
   Вот оно, коварство долгоживущих! Нет ничего нового под Луной. Они все знают, потому что уже все видели. Ни Соломея, ни Максимилиан не лезли в мое двухнедельное счастье, давая мне возможность разобраться в себе и в других. Когда-то давно Мэй сказала, что нет ничего ядовитее сожалений. Великодушие и щедрость моих о-эш не позволяли, что б их любимая игрушка была отравлена сожалениями. Поэтому они дали мне достаточно времени, что б я наигралась в свои.
   И меня хватило на 2 недели. Мне по-прежнему было хорошо и уютно с Хищником. Ни с одним мужчиной прежде, я не чувствовала себя так комфортно и так спокойно. Но именно сегодня я ощутила, что соскучилась за всем, что составляло другую часть моей жизни. Работа, проблемы, киевские и не киевские о-эш, двуликие, ведьмы... Я даже за Змеем соскучилась! Не говоря уже о тех, кого считала второй семьей: Денис, Соломея, Максимилиан. Когда я вспоминала Франю и Дядюшку, в висок настойчиво стучалась цитата Сент-Экзюпери "мы в ответе за тех, кого приручили...". Правда этот же афоризм, мое пришибленное подсознание почему-то распространило и на Олексу.
   Что ж, видимо, действительно пришло время принимать решение!
   Если не считать времени выздоровления, то с Хищником я провела чуть больше 2х недель. Странные, не поддающиеся описанию 2 недели волшебства и тепличной жизни. Меня баловали, холили, лелеяли и вообще относились как к принцессе. У нас с Олексой сложился невероятно устойчивый паритет: ему нравится делать приятное мне, а мне - ему.
   После того, как были выяснены все подробности той страшной ночи, к этой теме мы не возвращались. Меня согревало то, что Шанни носит щенка Волчка. Я была уверена, варг станет ему добрым хозяином. То, что щенок будет один, я почему-то была уверена. Олекса никак не мог подтвердить или опровергнуть мою уверенность, потому что своенравная сука принципиально не подпускала варга к себе. Шанька упрямо не признавала его силу, чем веселила меня, а Хищника доводила до исступления.
   В целом, варг во всей красе проиллюстрировал мне выражение "как за каменной стеной". И мне это понравилось! На столько, что я перестала воспринимать время и думать о чем-либо. Я наслаждалась непривычными для меня ощущениями, погрузившись в них с головой.
   Пока, наконец, не осознала, что хочу перенести эти отношения в Киев. Что все это личное счастье мне нравится на контрасте с моей обычно неспокойной, богатой на события жизнью. Наслаждаясь спокойствием и безопасностью, я вдруг испугалась, что начну стремительно деградировать. Превращусь в ленивую клушу, самой большой проблемой которой станет лишний вес и нежелание с ним бороться. Разговоры о том, что "моя конституция" не предполагает весовых излишеств совершенно не успокаивали. Впервые, с небывалой ясностью, я поняла, что мне нравится жизнь в ритме "дурдом". И то, что у меня было сейчас, не может продолжаться бесконечно, как бы привлекательно это не казалось.
   После упокоения Виталиковой бабушки, я ни разу не вспомнила о своей специализации. Олекса вообще был агрессивно против, что б я практиковала. По крайней мере, некромантию. Слишком опасно для жизни, говорил он. Разговоры, о том, что последний случай был исключением, а не правилом, варг не желал слышать. Пока меня все устраивало, я не ставила вопрос ребром.
   Хищник окружил меня такой всесторонней заботой, что я уже не помнила, когда выбиралась куда-то самостоятельно. С варгом было легко, надежно и, что немаловажно, интересно. Хищник словно пытался заполнить собой все мое пространство, никого при этом не вытесняя. Он сумел подружиться с отцом Михаилом, и даже завоевал симпатию матушки Анастасии. Общение с варгом оказалось на пользу священнику: Олекса по крохе вытягивал из батюшки болезнь, взамен делясь своей силой.
   И все были счастливы и довольны...
   ... А Денис громко и с намеком сопел в трубку.
   - Буду в Киеве где-то через неделю. - я улыбнулась так, будто о-эш мог меня видеть. - Поймаете?
   - Даже не сомневайся! - счастливо рассмеялся мальчишка.
   Решение было принято.
   Я вздохнула и закрыла глаза, пытаясь собрать растекающиеся киселем мысли. Все они, так или иначе, касались трех карт: червового короля, пиковой дамы и "дороги без конца" между ними.
  
   - А ты никогда не думала о семье, о детях?- не глядя в глаза, спросил у меня Олекса, когда я объявила ему о своем решении. Его голос стал не просто бесцветным. Казалось, из всего его огромного тела ушла жизнь, заменив себя гулким небытием. И это небытие пугало, обращаясь ко мне голосом моего варга. Я знала, что сообщить о своем решении, будет не легко. Но не думала, что Хищник отреагирует так болезненно.
   - Думала. - мне очень хотелось обнять его и прижаться к могучему телу. Но я не рискнула. Мы застыли, глядя в заоконье. Рядом. И при этом несказанно далеко друг от друга. - И даже стремилась к этому какое-то время. Вот только выдержать сочетание моего характера и ритма жизни желающих не нашлось. А тех, которые находились, не выдерживала я.
   Прозвучало горько. Сказала, и сама расстроилась.
   Уже ставшим традиционным жестом, Хищник привлек меня к себе. Заставил посмотреть в глаза:
   - А я, светлячок? В какую категорию попадаю я со своим желанием никуда не отпускать тебя от себя?
   Я покачала головой:
   - Не знаю, Малыш. Я просто не думала об этом. - глаза наполнились слезами. А сил отвести взгляд от лица варга не нашлось. Олекса вдруг резко и больно сжал меня в медвежьих объятиях. Из легких с сиплым свистом вырвался весь воздух.
   - Подумай. - варг потерся щекой о мою макушку. - Я очень тебя прошу: подумай.
   Ответить не получилось. Из горла, сведенного спазмом, раздался невнятный писк. Еще немного и, не имея возможности вздохнуть, я начну терять сознание. К счастью, Хищник все же ослабил хватку. Продолжая прижимать меня к себе, он склонился к моим губам:
   - И сколько у нас осталось времени?
   - Неделя. - выдохнула я, растворяясь в кровавом вожделении, хлынувшем из глаз мужчины.
  
  
   В Киев я вернулась с тяжелым сердцем. Несмотря на то, что я дико за всеми соскучилась, желание общаться с кем-либо куда-то сгинуло. Надеюсь не безвозвратно. Мрачная раздражительность нервировала меня саму. Что уж говорить обо всех остальных. Макс и Соломея решили дать мне время и дождаться, когда я вернусь в адекватное состояние. Денис, скачущий как мячик при каждой нашей встрече, надоел хуже непогоды. И только Франя и Дядюшка проявили неожиданную тактичность и понимание. Когда я находилась дома, тварюшка повсеместно таскалась за мной следом, а стоило мне присесть, тут же умащивалась на коленях. Воздерживающийся от вопросов и комментариев Эдуард Александрович, немой тенью появлялся и исчезал. Я лишь время от времени ловила на себе его обеспокоенно-заинтересованные взгляды.
   Время тянулось томительно. Уже который день я не находила себе места, слоняясь то по дому, то по Резиденции. Я поймала себя на том, что постоянно принюхиваюсь и прислушиваюсь. Мне откровенно не хватало Хищника. За очень короткое время, я успела привыкнуть к тому, что варг всегда рядом. Я не верила, что он приедет в Киев хотя бы в гости, но, несмотря на это, упрямо его ждала.
   Наша последняя неделя пролетела как один час, оставив на опохмел воспоминания и подарки. Я не хотела думать, как вспоминает меня Хищник. И вспоминает ли? Мне с лихвой хватало того, что я постоянно мерзла и не могла втянуться в привычный ритм жизни. Все ощущения как будто затерлись.
   Перед глазами стояла картинка нашего прощания. Мне не хотелось отпускать от себя варга, и я, как обезьянка постоянно цеплялась за его свитер, дубленку, норовила прикоснуться к коже. Судя по тому, с какой силой и с каким надрывом Хищник прижимал меня к себе, отпускать меня ему хотелось еще меньше. Я так и не надумала, в какую категорию стоит записать Олексу, потому, что варг стоял особняком от всех встреченных мною в жизни мужчин: людей и нелюдей. Именно это, я пыталась сказать ему в аэропорту. Но он меня не слышал и не слушал. На все мои слова, тоскливо и мучительно улыбаясь, Олекса просил:
   - Не думай. Просто приезжай. Просто возвращайся ко мне.
   А мне нечего было сказать мужчине.
   Я рассчитывала, что когда эта пытка прощанием закончится - мне полегчает. Но нет. Стало еще хуже. На все мои доводы о том, что в Киеве ему будет легче и лучше, что под Киевом гораздо больше необжитых благодатных территорий, которые только и ждут хозяина, варг упрямо отвечал, что у него уже есть дом. И обязательства.
   Вот так и получилось: у него уже есть дом. У меня тоже есть дом. И жизнь. Моя. И тоже обязательства. В общем, будете в наших краях - милости просим!
   С самого начала было ясно, что для развития отношений с Хищником кому-тот из нас придется идти на компромиссы. И я точно знала, что ни он, ни я на них никогда не согласимся.
   А теперь, сижу и пялюсь на телефон, ожидая, что варг хотя бы позвонит.
   Когда телефон, наконец, отмер, я сидела, уронив голову на колени. А Франя посапывала, привалившись к моему бедру.
   - Привет, Мэй. - я сняла трубку. - Я в порядке, не обращай внимания. - моя подруга весьма обоснованно сомневалась в моих словах. Они с Максом жаждали меня встряхнуть. - Нет. Пожалуйста. У меня не то настроение. Черт!
   Соломее Наль Марчеза было наплевать на мое настроение. И еще на миллион вещей по совместительству. Она не спрашивала моего согласия разделить их, с Максимилианом, посиделки. Она просто ставила меня в известность, что внизу меня уже ожидает водитель, и все что мне нужно сделать - это спустить свое тело до машины. Когда прекрасная госпожа киевских о-эш говорила таким тоном, спорить было бесполезно. Даже Максу.
   - Поговори с нами, Станислас! - с порога заявила медноволосая. При этом она так лучезарно улыбалась, что в предчувствии сеанса психоанализа у меня все внутренности сбились в клубок.
   - Мэй, я знаю, что вас достала моя хандра... - я покосилась на сидящего возле камина Максимилиана. - Это как грипп. Просто нужно время. - глава клана Марчеза демонстрировал мне чеканный профиль на фоне языков пламени. Нда... от него поддержки точно не будет.
   - Время? - Соломея изобразила задумчивость. - Не согласна! - она подошла к столику с напитками и булькнула в бокал чего-то темного и вязкого. - Тебе нужно промывание мозгов. И крови. - женщина протянула мне бокал.
   - Спасибо, что не желудка... - поблагодарила я, принимая его. Макс отреагировал широкой улыбкой.
   Что бы ни плескалось в прозрачной посудине, штука была термоядерной. Пальцы обожгло и ударило током. Но пить я пока не торопилась.
   В установившейся тишине я заняла привычное место на диванчике. Умостилась, облокотившись на подлокотник, поджала под себя ноги. Но под перекрестными взглядами друзей расслабиться не получалось. Каминная гостиная - наше традиционное посидельное место, сейчас для меня стала камерой пыток.
   - А что конкретно тебя угнетает? - вдруг спросил Максимилиан. На обращенном в мою сторону лице отразилось вежливое любопытство. Не дошедшая до своего кресла, Мэй с удивлением посмотрела на мужчину. Похоже, изменение роли ее супруга из пассивного наблюдателя в активного промывателя мозгов стало сюрпризом даже для нее. Соломея изящно приложила себя креслу Максимилиана.
   Пока я пребывала в задумчивости, оба о-эш внимательно наблюдали за мной: впитывали эмоции, отслеживали мимику.
   А действительно, что же меня угнетало? Что сделало из язвительной желчной тетки комок расползающихся соплей?
   Как бы хорошо мне не было с родителями и с Хищником, я откровенно рвалась в Киев. Здесь осталось слишком много всего, за что я готова была биться до последней капли крови. Именно в этом городе, с этими людьми и нелюдями, я впервые почувствовала себя счастливой и не собиралась от этого отказываться. Просто сейчас для счастья мне не доставало варга. Его тепла. Его постоянного внимания. Силы, в конце концов. Была только одна проблема: Олексу невозможно было вписать в мою жизнь, как ее часть. Только как эпизод. И мы оба это понимали. Варгу было слишком тесно в отведенном для него куске моего существования. Ему нужно было все. Или ничего.
   Олекса недвусмысленно дал понять, что его не устраивает мой образ жизни. Мы не конфликтовали только потому, что к обоюдному удовольствию, все зарождающиеся конфликты гасили в постели. Но так не могло продолжаться долго. Как никогда ясно, я вдруг осознала, что, даже если бы Хищник приехал в Киев, долго бы он не выдержал. Это там, у родителей, меня умиляла его опека и забота. А здесь, через какое-то время, меня бы начало это раздражать, как посягательство на мою независимость.
   И, тем не менее, я дико скучала за Хищником. В этом чувстве не было ничего светлого, как в тоске за домом. Оно подтачивало меня изнутри, делая совершенно невыносимой.
   Крохотный червячок сомнения, "а может, все могло бы быть иначе?" упрямо продолжал меня глодать.
   Я уже вздохнула поглубже, собираясь озвучить эту мысль, как Максимилиан с пугающей серьезностью спросил:
   - А может это любовь?
   - Какая любовь?????!!!!!!!!!!!!!!! - Макс поморщился от нашего дружного с Соломеей восклицания.
   Бредовое предположение! Для любви нужно время. И условия. У нас с Хищником не было ни того, ни другого. А что же тогда у нас было?
   Не знаю. У меня как будто забрали воду буквально за секунду до того, как я почувствовала, что напилась. И это было... мучительно...
   А еще жутко злило!
   - Дорогая, а когда в последний раз ты не могла получить то, что очень хотела? - ей Богу, текучим интонациям моей подруги позавидовал бы Змей. Аметистовые глаза мерцали прямо напротив моих.
   - Давно. Или даже еще давнее. - я раздраженно повела плечами.
   Соломея резко выпрямилась. Ее лицо заледенело прекрасной маской.
   - С нашей девочкой все в порядке! - она повернулась к Максимилиану. - Она просто недоиграла с новой игрушкой!
   Я даже не заметила, как с шипением кинулась на встречу женщине, но споткнувшись о взгляд Макса, плюхнулась назад на диван. Что б хоть как-то отвлечь себя от накатившего гнева (с чего вдруг?), я щедро приложилась к содержимому бокала. Точнее выпила все залпом. Мамочки!!!!!!!!!!!! В горло проскользнули тысячи острейших бритв. Сначала меня окатило горечью, а потом бросило в жар. Из глаз совершенно неконтролируемо брызнули слезы. Кажется, я захрипела. Или зашлась кашлем.
   Когда я вернулась в действительность, оказалось, что сижу между Максом и Соломеей. Глава клана Марчеза, крепко ухватив за плечи, поддерживает мое тело в вертикальном положении, а прохладные ладошки его супруги гладят мое лицо, стирая слезы.
   - В порядке? - обеспокоенный аметистовый взгляд исследовал мое лицо, в поисках неизвестно чего.
   Кивнула.
   - Дайте запить, что ли? - собственный голос казался чужим. Язык заплетался.
   Максимилиан отрицательно покачал головой:
   - Нельзя. Будет еще хуже. - он наконец-то позволил себе улыбку. - Это нужно пить мелкими глотками, постепенно приучая организм к необычному вкусу и воздействию.
   Опять поучают! Я снова начинала злиться.
   - Да идите вы оба на хрен! - попытка встать провалилась. - Сначала копаетесь в моих мозгах, а потом, еще и отравить норовите!
   Наконец-то получилось вздохнуть полной грудью.
   - Станислас, не злись. - Максимилиан очень по-отечески погладил меня по щеке, отвел за ухо прядь волос. - Мы просто беспокоились за тебя. Очень неприятно, знаешь ли, было думать, что из-за нас ты не дала шанса настоящей любви.
   Легкая ирония в голосе главы киевских о-эш звучала необидно. Она лишь оттеняла искренне беспокойство. Когда мы общались без свидетелей, я точно знала, что ни Макс, ни Соломея не играют. Только чуть-чуть манипулируют. Но это совершенно не отменяло того факта, что я была им дорога.
   - Не льстите себе! - мстительно прошипела я. - Из-за вас я могу не дать шанса спокойной жизни, но никак не любви...
   - Я же не умею любить. - тихо, ни к кому не обращаясь, добавила я.
   - Не обманывай себя, дорогая, - прошептала мне в самое ухо Соломея, и в ее голосе послышалась необъяснимая грусть. - В отличие от подавляющего большинства, ты, как раз, умеешь. - прохладные губы медноволосой о-эш коснулись моего виска. - Просто не всякая любовь слепа.
   - И не всякая любовь нуждается в жертвах. - заметил Максимилиан. - Но это ты уже поняла!
   Он наконец-то решил, что я отошла от воздействия страшного пойла, и вернулся в любимое кресло у камина. Как ни странно, анализируя свои ощущения, я вдруг обнаружила, что мне действительно полегчало. Не физически. Эмоционально.
   Все, что меня терзало, никуда не исчезло. Я все еще продолжала доводить себя глупостными мыслями. Но этот процесс больше не рвал мне душу и не выматывал нервы. Он стал... механическим.
   Я снова ощутила себя невероятно старой желчной, злоязыкой теткой. Но, при этом - счастливой.
   Мое состояние сейчас легко описывалось всего двумя словами - отрешенное спокойствие. Разум был кристально чист, и как будто не соприкасался с эмоциями. Во мне появилось ощущение собственной завершенности. Все было так, как должно быть, потому что просто не могло быть иначе. Я впервые не прислушивалась к себе, пытаясь контролировать силу. В этом не было необходимости. Именно сейчас я вдруг осознала, что то, что я называю силой - это просто моя сущность, свойство организма, точнее организм, наверное, свойство сущности. Но в любом случае - неотъемлемая часть меня, как кровь, ногти, волосы. И если без ногтей и волос теоретически можно жить, то без крови выжить невозможно!
   Вот оно!!!!!!!!!
   Вспыхнула мгновенная догадка. После неудачного сражения с нежитью, крови во мне практически не осталось. Олекса, мой нежный хищник, влил в меня свою. И кровь, и силу. У меня по определению не может быть отравления силой, я установила это когда-то опытным путем, но вот опьянение вполне возможно. И как последствие такого опьянения - похмелье!
   Я не сдержалась и застонала. Все, чем меня выворачивало, после возвращения в Киев, это все не мое. Это разделенная кровь варга стремилась к единению. Осознание того, что все мое счастье последнего времени, лишь иллюзия, причинило неожиданную боль. Мое влечение к огромному и сильному Хищнику, и его влечение ко мне - всего лишь игры крови изначальных, которая не терпит разделения.
   И в который раз за вечер, я не смогла сдержать слез. Больше того, от охватившего меня отчаяния хотелось выть, кусаться и крушить все вокруг. Максимилиан перехватил рванувшую ко мне Соломею. Очень правильно! Не уверена, что я сейчас смогу адекватно отреагировать на беспокойство подруги.
   - Мне нужно побыть в одиночестве... - избегая смотреть на Мэй, я посмотрела в глаза Максимилиану. Прикрыв глаза, главный киевский о-эш обозначил сдержанный кивок головы.
   Уже на выходе из гостиной, я вдруг решила озвучить не праздный вопрос:
   - Кстати, а что вы мне дали?
   Соломея, в объятиях супруга, вздрогнула. Я впервые видела в ее глазах столько страха, мучительной боли и сострадания. Мне пришлось напрячь слух, что б расслышать, как она ответила:
   - Кровь дракона. Моего отца.
  
   Когда за побледневшей девчонкой захлопнулась дверь, Соломея позволила себе всхлипнуть и безвольно повиснуть на руках Максимилиана. У медноволосой о-эш тоже иногда случились истерики.
   - Макс, она меня не простит. - прошептала Соломея, зарывшись носом в мужнину рубашку, когда по Резиденции разнесся вопль от которого зашевелились волосы. Столько в нем было боли. - Ты видел, в каком состоянии она уходила?
   О стальном характере и несгибаемой воле этой хрупкой с виду женщины ходили легенды. Но только Максимилиан знал, каким трудом это достается его любимой. По иронии судьбы, единственным человеком, да и нечеловеком тоже, кто это понял и никогда не злоупотреблял этим, была Станислава. У этих двух, таких разных созданий, оказалось довольно много общего. Может поэтому, они быстро нашли общий язык. А потом, на удивление всем, сумели подружиться.
   - Мэй, успокойся, - Максимилиан присел на диван и усадил жену к себе на колени. - Даже если Станислас обиделась, вы помиритесь. Ей действительно нужно время. А потом вы дружно посмеетесь над всем и забудете.
   Макс не верил, что Станислава, в своем подавленном состоянии, обиделась. Как сомневался он и в том, что девчонка осведомлена, как сильно Соломея не хотела, что б ее подруга осталась с варгом. Их штатному некроманту просто нужно было время пережить и переждать ее собственную истерику.
   Но видеть отчаянно убивающуюся любимую женщину был выше его сил.
   Руки Максимилиана коснулись медно-рыжих кудрей женщины.
   - Любимая...
   - Ты не понимаешь, Макс, - с надрывом всхлипнула Соломея. - Она моя единственная подруга. Единственная! - в ее невероятных аметистовых глазах бушевал ураган. - Она, единственная, кто не побоялся на равных общаться с таким выродком, как я! Она искренне любит меня!
   Оглушительно звонкая оплеуха прилетела на щеку медноволсой. Голова о-эш нелепо дернулась, а когда она посмотрела на Максимилиана, слез уже не было. А в вытянувшихся в нитку вертикальных зрачках плескался гнев.
   Только глаза главы клана Марчеза были не менее страшными.
   - Ты!... - прошипела Мэй.
   - Я! - Максимилиан как куклу встряхнул жену. - Не смей, никогда не смей называть себя выродком! Никто не смеет!
   Ярость сделала верховного мастера киевских о-эш по истине жутким. Глядя, в обезумевшие глаза на побелевшем лице, выпятившиеся и отросшие клыки Соломея оттаяла. Она взяла самое любимое лицо на свете в тонкие и прохладные, как лепестки, ладони.
   - Прости, любовь моя! - шепнула женщина, целуя уголки глаз. - Никто и никогда не посмеет назвать меня выродком. Даже я...
   Мертвые, обычно, не говорят. И желающих досрочно к ним присоединиться не находилось.
  
   Как я добежала до своих апартаментов в резиденции, не помню. Как вошла в них, тоже. Но от моего крика, как я не пыталась заглушить его подушкой, вздрогнули все. Включая все кольца охраны по внешнему периметру.
   Я чувствовала себя обманутой. И эта обида давила на меня больше, чем еще незабытая тоска за Хищником. Глядя, как набитая пухом подушка превращается в моих руках и зубах в груду белоснежных ошметков, как снегом разлетаются по постели и по ковру невесомые пушинки, я, как подрубленная, рухнула на кровать. Лицом вниз. С высоты своего гренадерского роста.
   Сколько времени прошло, когда я, наконец-то, очнулась, неизвестно. Я пришла в себя от того, что кто-то бережно обнимает меня и гладит по голове. В низком сбивчивом шепоте, напоминающем шелест пожухлой травы, я узнала Нэвемара.
   Странно, я раньше не замечала, насколько они с моим отцом похожи. Даже во внешности было что-то общее. Они оба были какие-то истертые. Поблекшие. Словно с них сошла часть красок. Только отца я еще помнила жгучим смоляным брюнетом с расплавленным золотом в глазах. А Нэв, когда я впервые увидела его, показался мне запорошенным пеплом.
   Нэвемар Дав'Эд Марчеза, как и мой отец, не задавал вопросов. Так же, как папа, он просто приходил, садился рядом. И либо говорил приятные, успокоительные глупости, либо обнимал и гладил по голове, как ребенка.
   Продолжая шмыгать носом, я заглянула в лицо своему другу.
   - Нэв, это все обман. Все, что я чувствовала, чем терзалась - иллюзия. - не желая пачкать побежавшей тушью белую рубаху о-эш, я опять рухнула в засыпанную пухом постель. - А самое главное, - меня рвало словами. - Его отношение ко мне тоже иллюзия. Обман! Только Хищнику никто не нальет кровь дракона, что б протрезвел.
   От переполнявшей меня боли я задохнулась. А при попытке вздохнуть, в гортань набился комок пуха.
   Пфу! Дрянь!
   Пока я кашляла и отплевывалась, Нэвемар терпеливо ждал. Кстати, избавляясь от результатов собственного подушечного беспредела, у меня, худо-бедно, получилось успокоиться.
   Нет. Обида и прочие эмоциональные последствия никуда не делись. Но истерика сама собой сошла на нет.
   - Нэв, я такая дура! Да? - говоря это, я сама себе казалась чудовищно жалкой. И от этого хотелось застрелиться.
   - Да. - о-эш не стал со мной спорить. Он достал платок, и смешно слюнявя его кончик, начал вытирать косметические разводы с моего лица. - Ты даже не представляешь, Станиислас, какая ты глупая! Но совсем не по той причине, по которой ты сама считаешь.
   Лицо горело. Нэвемар легонько подул на него, что б хоть как-то охладить пылающие щеки и опухшие от слез глаза.
   - Ну, подумай сама, - он снова обнял меня, заставляя привычно склонить голову ему на плечо. - Твое влечение к варгу проснулось до того, как он вытащил тебя из-за Грани. А его и подавно!
   Нэвемар, как четки, перебирал пряди моих волос.
   - Это, идя на поводу у этого желания, он кинулся тебя спасать от нежити, рискуя собственной жизнью. Станислас, - голос о-эш звучал успокаивающе. - Когда же ты поймешь, что твоя сила, это... - он подыскивал подходящее слово. - Это просто дополнительный бонус к твоей женской привлекательности. Сила - лишь часть твоей сущности, но никак не сущность целиком!
   - Знаешь, Нэв, - я потерлась о его плечо. - Когда ты так говоришь, мне кажется, ты обращаешься к своей дочери.
   Буквально на секунду тело мужчины взялось камнем. Черт! Не стоило мне касаться этой темы! Но потом, напряжение отступило.
   - В чем-то ты права, девочка. - от его печальной улыбки снова защипало глаза. - Если бы Айула успела повзрослеть, скорее всего, мне бы действительно пришлось говорить ей такие слова. Не для кого не секрет, что чувства к ней я во многом переношу на тебя. - Нэвемар заставил меня посмотреть ему в глаза. - Но моя дочь мертва! А ты не она, как бы похожи вы не были. Так что, эти слова я говорю тебе, Станислава Серебряная!
   Последнюю фразу о-эш произнес, не моргая, глядя мне в глаза. И в них не было привычного тепла и понимания. Только холод режущей стали.
   - Я поняла. - покаянно выдохнула я. - Прости меня, Нэвемар. Видимо, я еще глупее, чем мы оба думаем.
   - Нет, девочка, - Нэв наконец-то улыбнулся. - Просто ты считаешь, что тебя не могут любить просто так. Потому, что ты такая, как есть. Просто за то, что ты есть.
   Кажется, пора заканчивать с депрессиями!
   - Нэв, а ты считаешь, что могут? - сомнительно, что моя улыбка получилась лукавой, как задумывалась. Но, по крайней мере, из глаз моего друга ушел лед.
   - Нет, Станислас, - о-эш взъерошил мне челку. - Я считаю, что тебе стоит перестать так думать!
   Здорово.
   Наверное, начну с завтрашнего дня.
  
   Перед тем, как везти меня назад домой, Нэвемар дал мне время привести себя в порядок. Вообще-то, кое-что исправить без применения спецсредств было уже не возможно. Никакая ледяная вода или обычная косметика не способны были убрать следы многочасовой истерики с моего лица. Поэтому мне оставалось просто умыться и вычесать пух и перья из волос. Ах да! Платье тоже надлежало избавить от остатков подушки на нем.
   Кстати, о платье. Внимательно осмотрев себя в зеркале, я обнаружила, что именно сегодня я впервые надела чудное платьишко, купленное где-то полгода назад за совершенно больные деньги. Как и все мои любимые вещи, оно было лаконичное, что б не сказать, простое. Но с изюминкой. На фоне цвета кофе с молоком были щедро разбросаны изображения игральных карт. Трефовые тузы и бубновые десятки, на руке замер перевернутый бубновый валет. А на груди, от горловины и почти до самого подола - пиковая дама с окровавленной дырой на месте сердца. Я осторожно коснулась ткани, изображающей рваные обгоревшие от выстрела края. Хоть убейте, не помнила таких подробностей, когда расплачивалась за понравившееся платье! Перекинув волосы вперед, с замиранием сердца повернулась к зеркалу спиной.
   Какая изысканная насмешка! Во всю спину красовалась карта червового короля. На месте его бумажного сердца была такая же дыра, как и у пиковой дамы.
   Но на еще одну истерику сегодня мои истрепанные нервы, слава Богу, не сподвиглись.
  
  
   Несмотря на холодную и сырую погоду пожарные никак не могли справиться с огнем. Жадные и агрессивные языки пламени, с каждым всполохом, слизывали все больше и больше. Создавалось впечатление, что они стараются выжечь даже землю, на которой стоял дом. Толпа любопытных, которых пожар выгнал из теплых домов, никак не хотела расходиться. Со всех сторон только и слышалось: "а где же хозяин?", "это как же Алексей теперь будет?", "куда ж теперь за помощью-то идти?" Масса вопросов, как дым, пропитали воздух, но так и остались без ответов.
   С небольшого пригорка, в стороне от людской толпы, варг равнодушно наблюдал, как сгорает его дом. С момента отъезда Станиславы, этот дом стал для Хищника пустым и холодным. Словно из него ушла душа. Почти 2 месяца варг ждал хотя бы звонка, и, при этом, не решался позвонить сам. Два месяца жизни по привычке и без надежды. Два месяца на грани кровавого безумия, от которого не спасло даже появление новой жизни. Сын Волчка и Станиславыной Шаньки недовольно покряхтывал на руках у хозяина. Две недели назад тот, которого называли Феликс Неопалимый, принес его в дом варгу и передал Олексе со словами: "Моя дочь просила передать этого щенка Вам". После чего ушел, обронив на прощанье: "С ней все в порядке. Но она больше не ждет звонка". Хищник не верил, что отец его любимой, нет, его единственной женщины, сказал это по ее просьбе. Феликс был очень мудрым человеком (хотя человеком ли?), и он слишком хорошо знал свою дочь.
   И вот, то, что 2 недели назад пережило припадок боли и ярости, сегодня догорало. Огонь был щедрым. Возле него можно было согреться, или найти удачу. Но этим огнем, поседевший изнутри варг, прощался со своей прошлой жизнью.
  
   В тот же вечер, в ворота церковной ограды в Ясиновке, осторожно, словно ступал по ножам, вошел огромный мужчина с серо-черным щенком за пазухой. Он собирался обогнуть церковь, что б постучать в двери небольшой пристройки, где жил местный священник со своей семьей. Но двери церкви неожиданно распахнулись перед ним, и небольшого росточка, истаявший от болезни священник вышел навстречу пришедшему.
   - Благословите, батюшка! - одними губами прошептал мужчина, опускаясь перед отцом Михаилом на колени. - Умоляю...
   - Благословляю, сын мой! - и священник возложил тонкие сухие ладони на голову варгу.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"