Аннотация: После дождя всегда из-за туч выходит солнце, а после зимы следует весна. И обязательно после тысячелетнего сна всегда наступает пробуждение... Год написания 2019 Хоррор, Эротика
*Миррэй Фианит*
***
*Аэтернус Сомниорум*
***
*Обещанное будущее, или Долгожданное счастье*
***
*Книга 4*
***
После дождя всегда из-за туч выходит солнце, а после зимы следует весна. И обязательно после тысячелетнего сна всегда наступает пробуждение...
Пробуждение, окрашенное золотыми лучами полуденного солнца, что ласково улыбаясь, сулит безграничное счастье. Ведь измученному бесконечными сражениями сердцу оно жизненно необходимо.
Необходимо как воздух или вода, что бесконечным дождем может литься целую тысячу лет, ожидая того рокового мига, когда кошмар вечного одиночества, наконец-то, закончится.
И когда взойдет солнце, то все обязательно обретут свое счастье, что так долго-предолго ждали, ведь награда всегда находит победителя, даже если он и на стороне проигравших...
*Пролог*
***
Элисарка парила, купаясь в потоках ветра. Сияющий, золотой свет освещал ее пестрые крылья.
Она носилась над руинами Камланна, непрестанно, чирикая.
Ее веселое щебетание перекликалось с гордым клекотанием карекрылых соколов и чаек, что прорезая своими телами толщу эфира, парили над обветшалыми остовами гор.
Она носилась в выси, сверкая, как золотая стрела, пущенная веселым от вина Диониса Гелиосом. На миг она зависла над идущими по горному склону людьми, а затем, словно опомнившись, пернатой молнией-стрелкой унеслась ввысь, туда, где светило теплое полуденное солнце...
Она унеслась туда, где в самом разгаре била жизнь, туда, куда устремляли свои взоры путники, с интересом вглядываясь в грядущее, что наконец-то настало и для них. Настало, разведя стальные тиски бесконечного сна.
Они шли, а солнце игриво заглядывало им в лица. Заглядывало, искрясь веселыми зайчиками-бликами в изумрудных глазах юноши и ярко-золотых, соперничающих с ним своим сияньем, глазах девушки. Ветер рвал ее длинные, белые как снег волосы и щекотал, проникая под легкие лепестки невесомого, белоснежного платья. Закручиваясь в легкие, быстротечные вихри он трепал лохмотья некогда длиной мантии, что носил на своих плечах юноша. Ветер ворошил его выгоревшие под неведомым жаром каштановые, с легкой проседью волосы и сдувал пыль времен с его одежды.
Стихия веселилась. Веселилась, приветствуя их и крича тысячами голосов, что представший пред их взорами мир, создал из своих многоцветно-разнообразных, пестрых красок. Перед ними царило лето. Лето, что сияя всеми красками счастья, раскинулось по всей земле, приветствуя окончание долгой, как сама вечность, ночи.
На миг, прикрыв глаза рукой, юноша поднял голову к небу, а затем, улыбнувшись, произнес:
'Ну вот, мы и проснулись! Здравствуй, Мидганд! Здравствуй, Солнце! Жди меня, Миклео!
Я найду тебя, будь уверен! А когда найду, выполню свое обещание! Обязательно выполню! Только дождись меня!'
Ветер, подхватив его слова, унес их вдаль, а элисарка, внезапно камнем рухнув с небес, вновь застрекотав, пролетела мимо. Пролетела, уронив на раскрытую ладонь девушки цветущую яблочную ветвь...
Начинался новый день. День, открывший настежь врата долгожданного будущего. Ведь древние проклятья рухнули, а их узники наконец-то были свободны и на полпути к своему счастью.
Солнце, подмигивая, улыбалось им с небес.
***
'Границы времени, как сон, разверзлись вдруг, опав до срока.
И створки стали серебром, открывши дверь святого рока...
Мерцал огонь во тьме туннеля, чредой стремительной летели:
Века, года, столетья...
И мы у грани лихолетья стояли, облачившись тишиной.
Стояли, воспевая вечер, пред взором вечности свою храня любовь.
Потоки времени, сверкая, стирали образы водой,
А мы отчаянно искали потерянный навек покой...
Любовь подобна состязанью и не приемлет никогда войны,
Что ищет состраданья, с ума сводя сквозь блеск огня миры.
И пусть дороги все нелегки, овит кинжалами пусть жребий,
Но верный слову, непременно отыщет правдой полный путь.
Пройдут года, но верность все же, вернет потерянную честь.
И станет прошлое опорой, в грядущем сотворивши сень.
Воздвигнут памятник, и слава греметь начнет на высший свет.
И мы постигнем: расставанья на самом деле в жизни нет!
Соткется свет, сплетя узор волшебный, и нить чудесная сверкнет.
И алой стрелкой, безмятежно, мизинец нежно обовьет.
Любовь вернется непременно, падет лихое колдовство.
И мир поймет - она бесценна, а значит уж избыто все'
- шептало небо.
*Полдень 1*
***
Сорей вновь остановился и, стерев выступивший на лбу пот, оглянулся на спутницу, а затем протянул ей руку, помогая подняться к нему на пригорок.
Девушка подарила ему мимолетную тень улыбки и вновь погрузилась в размышления.
Сорей вздохнул и вновь перенесся к событиям последних дней, а вернее, ко времени своего пробуждения.
Он проснулся там же, где и совершил обряд - у трона Эмпирея, в Камланне. Вот только проснулся он все же не один, а в компании прекрасной незнакомки. Хотя незнакомкой-то она по своей сути-то и не была.
Маотеррус очень много рассказал ему о ней во время их совместно сна. Вот только в увиденном девушка выглядела несколько иначе и явно была человеком, а сейчас...
Сейчас она была серафимом. Причем, как и Симонна, серафимом пустоты...
Видимо сказалось слишком долгое воздействие тьмы на ее организм. Правда, он все же думал, что если она возродится, став серафимом, а не пробудится человеком, то возможно станет серафимом огня или, на худой конец, ветра. Но судьба решила по-иному, и теперь та, кого в древние времена почитали за Властелина Бедствий, была серафимом, пусть и столь ненавистной ей пустоты.
Бывший Пастырь вновь вздохнул и посмотрел вдаль, туда, где на горизонте просматривались очертания какого-то мегаполиса или чего-то, отдаленно напоминающего собой город, хоть он и не был особо в этом уверен. Ведь то, что виднелось там, было больше похоже на рукотворные горы, нежели на здания.
Он вновь взглянул на Вельвет и тяжело вздохнул.
Она стояла в нескольких метрах, вдыхая свежий ветер, и теребила в руках оброненную шальной птицей яблоневую ветвь. Цветы источали пусть и слабый, но все же, явственно цветочный аромат. В отдалении слышалось пение птиц, а где-то совсем рядом, в пышных цветах, упорно жужжали шмели и явно благоденствующие на пышной ниве пчелы. Ветер, не переставая, развевал длинное, воздушное белое платье девушки, равно как и ее, ставшие белоснежными, как лунный свет, волосы.
Ее взгляда он не видел, но был почти на сто процентов уверен, что в нем светились грусть и печаль.
Сорей вздохнул вновь. В его воспоминаниях она была жгучей брюнеткой, облаченной в тьму и тени, одержимая местью и праведным гневом, буквально идущая по миру по головам и телам своих врагов.
Он помнил ее - деву войны, одетую в ярость берсерков, в стремлении отомстить за смерть брата, и залившую кровью почти все древние континенты.
Он помнил ее прекрасной и ужасной одновременно. Помнил, идущей уже даже не по колено, а по пояс в крови и страданиях павших от ее клинков и когтей.
Он помнил это...
Он помнил прошлое Маотерруса, увиденное его глазами.
Он помнил, и ему становилось больно. Ведь пробудившись спустя почти две тысячи лет после своего беспробудного сна полного отчаянья и скорби, Вельвет не помнила совершено ничего.
Она поначалу не помнила даже свое имя. Но он вернул ей его. Вернул, рассказав часть истории. Ведь прошлое осталось в прошлом и все уже изменилось, приобретя совершенно новый и более миролюбивый смысл.
Он понимал, что в некотором роде ее амнезия была благом для нее. Ведь ряд прожитых испытаний, выпавших на ее долю, были слишком тяжелы, но она все равно не сломалась. Не сломалась, хоть и провела несколько лет в плену у экзорцистов в тюрьме Титания, поглощая каждый день души демонов. Не сломалась, а смогла найти новую цель и смысл жизни, даже став демоном.
Он верил, что и сейчас, переродившись как серафим, она сможет продолжить жить дальше, а он - Сорей, ей в этом поможет. Поможет, ведь он поклялся в этом Маотеррусу, а свои клятвы он предпочитал сдерживать.
Сорей продолжил вспоминать прошлое девушки и помрачнел...
Потеря родителей, сестры и племянника, смерть младшего брата, предательство свояка, гибель множества людей: ее друзей и знакомых, почти полное уничтожение мира демоновой порчей и тьма...
Тьма, словно голодный волколак, пожравшая ее сердце. О, это действительно было слишком много для нее и...
И она все же не выдержала - стала демоном - истинным воплощением зла, впитав в себя всю злобу мира.
Она сделала это и отомстила Арториусу и Безымянному. Но отомстив им, погрузилась в вечный сон абсолютного небытия, а затем...
Затем она проснулась...
Но проснулась уже не как человек или демон, а как серафим, напрочь лишенная памяти о прошлом...
Маотеррус отсутствовал на момент их пробуждения, но это не помешало Сорею поклясться божеству в заботе о его старшей сестре.
Сорей знал, Эмпирей вернулся в глубины Земного Пульса. И вернулся в них не один...
Маотеррус увел с собой Безымянного, наотрез отказавшегося избавляться от дарованного ему образа Райфсета. Бывшему Пастырю даже подумалось, что это к лучшему. Ведь теперь они все были свободны, за исключением, возможно, все того же несчастного Райфсета, чей образ предательски умыкнул Инноминат.
Они были свободны, пусть и по своему, но все же, свободны, как ветер. К сожалению, Сорей не знал, остался ли в мире кто-то из друзей Вельвет или нет. Но он знал наверняка то, что его-то спутники, по крайней мере, большая их часть, все еще ходят по этой земле, а возможно кто-то из его человеческих друзей переродился как и Вельвет, став серафимом.
Он не терял надежды встретиться с ними вновь. Ведь как говорится: надежда умирает последней...
Он хмуро усмехнулся своим мыслям, и небрежно тронул отросшие волосы, рассматривая проступившие в его каштановой шевелюре седые пряди.
Он чувствовал что-то в себе. Чувствовал что-то новое и неизведанное. Что-то, что будоражило его кровь, заставляя ее буквально кипеть в его жилах. Тысячелетний сон не прошел для него даром, наложив на него свой неизгладимый отпечаток. Опасения Миклео, высказанные в ту памятную ластонбеллскую ночь, подтвердились.
Сорей проснулся не таким, как раньше.
Он проснулся не человеком, но и не серафимом...
Он проснулся кем-то, на подобии Мейвина...
Таким же потерянным во времени и судя по всему - бессмертным...
Он понял это, ведь он чувствовал силу Земного Пульса. Чувствовал силу, светлым потоком циркулирующую по его венам вместе с кровью. А это означало, что он был все еще связан с Маотеррусом и с планетой.
Он был связан с ней, так как буквально сроднился с миром за время своего беспробудного сна очищения. То же самое, вероятней всего, было и с Вельвет...
Девушка также была связана с миром, но в отличие от его света, в ней все еще превалировала его тьма...
Вероятней всего из-за этой связи, связи с тьмой и Инноминатом, она и стала серафимом пустоты.
Сорей задумался.
Он пока не до конца понял, что же ему дает подобное состояние и какие пользу и вред оно ему принесет, равно как и ей.
Он хотел найти ответы на все свои вопросы, но решил сделать это чуть позже, ведь сначала они должны были добраться до какого-нибудь населенного пункта и, по возможности, найти там серафимов. Ведь те бы сразу же вошли в их положение и обязательно им помогли. В чем в чем, а в этом он ничуть не сомневался. Не сомневался он и в том, что люди в эту эпоху прекрасно видели тензоку. Об этом он знал с ментальных слов Маотерруса.
Великий Дракон поведал ему это прямо перед самым их пробуждением. Осознав эту информацию, Сорей понял, что найти того же Миклео было только вопросом времени. То, что серафим был жив, он знал как никто другой. Что-то внутри его сердца все время мягко светилось, подсказывая ему, куда именно нужно идти. Ведь это была именно та самая связь, из-за которой все считали, что они делят одну душу на двоих.
Она так никуда и не делась, осталась с ним и со временем только усилилась, став еще прочнее и ярче. Но он все же понимал, что теперь он несет ответственность не только как Пастырь, или, вернее, уже бывший Пастырь, но и как Апостол Маотерруса. А то, что он именно его Апостол, он уже понял. А также он понял, что несет ответственность и как опекун молодой серафимы пустоты, оставленной на его попечение Пятым Эмпиреем. Да, он нес за нее ответственность. Нес, хоть Вельвет и была фактически на целую тысячу лет старше его физически, но, фактически, она была новорожденным серафимом.
Она была малолетним серафимом, совершенно ничего не знающим и не помнящим о мире, а это накладывало обязательства уже не только перед миром, но и перед Маотеррусом, как его другом и соратником. Ведь она была не только частью прошлого Великого Владыки, но и его тетушкой, а забота о родственниках Эмпиреев - это было святое, и отказать он не мог, да и не хотел.
Ему было, слишком сильно, жаль Вельвет.
Бедняжка пережила слишком много страданий и он, как бывший Пастырь, хотел искупить перед ней вину прошлого, сотворенную Арториусом и людьми из Аббатства, и подарить ей чудесный новый мир, который она так страстно желала, даже если ему для этого понадобилось бы потратить еще одну жизнь. Но он все равно был уверен, что с легкостью справится с поставленной перед ним задачей. Вернет ей смысл и радость жизни, попутно воплощая в реальность и свою мечту тоже, ведь она уже лежала перед ним, раскинувшись в обличье пробудившегося после кошмарного сна мира. Думая так, он искал свет. Свет, путеводной нитью ведущий его за горизонт, к Миклео, который пока что не знал, что Великий Спящий, наконец-то, проснулся и что любовь всей его жизни направляется к нему.
Сорей улыбнулся. Сняв с плеч остатки своей пастырской мантии, он накинул их на плечи все еще глядящей вдаль девушки. Та встрепенулась, выведенная его жестом из оцепенения, куда ее погрузили мрачные размышления, и вновь ему улыбнулась, слегка смутившись. Улыбаясь ей в ответ, он обнял ее и тихо произнес:
'Идем, Вельвет. Здесь не нужно задерживаться! Дикие звери, возможно, идут по нашим следам! Нам нужно уйти с открытого места! К тому же, сдается мне, собирается буря!'
Вельвет понимающе кивнула.
Она тоже заметила, как стали закрываться цветы, а птицы и насекомые стали прятаться в листве, растущих по краям перевала, деревьев. То, что небо понемногу затягивало, она так же заметила, но все же надеялась, что буря минует их стороной, но ее надеждам было не суждено сбыться.
Дождь все же пошел. Тихо переговариваясь, они продолжили свой путь к счастью, а там, где они ступали, распускались, переплетаясь, цветы: нежные, как снег принцессии и пурпурно-фиалковые анемоны.
Они распускались, приветствуя пробудившихся и начало новой жизни, что они привнесли в мир вместе со своим пробуждением.
Элисарка, сидя на ветке, вновь застрекотала, а затем скрылась в густой листве, напугав, заинтересованно грызущую орешек, белку. Та, выронив его, поспешила скрыться в дупле, почуяв первые капли, упавшего ей на шерстку дождя.
Пошедший было дождь, продлился недолго. Солнце, вернувшись в скором времени, окрасило мир пестрой радугой, что протянулась над перевалом от горизонта до горизонта. Природа пробуждалась, приветствуя странников и своих Эмпиреев, вернувшихся в мир спустя долгие тысячу и две тысячи лет сна. Солнце, словно поддерживая мир, стало светить ярче. Свет жизни разгорелся сильней, и дороги судьбы устремились друг к другу. Устремились, страстно желая поскорее соединить тех, чьи сердца были разделены слишком долго.
Будущее, наконец, настало.
***
'Искрится солнце, как слеза. Я вспоминаю бесконечно, навек ушедшее вчера,
Что словно сон, чудесный праздник подарив, исчезло, растворившись незаметно.
И только в вечности седой его, слышны, остались песни.
Гляжу я в синь немых небес. Читаю облака как строки.
И понимаю: Мир Чудес открыт как книга - мимолетно.
И все беспечно очень в нем, как дым все дымчато и зыбко.
Несутся чайки в облаках, в лучах купаючись светила.
И брезжит истина впотьмах, как завещала всем Эгида.
Я верю: день настанет тот, когда минует час потери.
И в сердце рана зарастет, вернув блаженства вдохновенье.
Тогда оковы скинет мир и счастье быстрою рекой,
По миру потечет ретиво, даруя вечности любовь и сердца жаркого огниво'
- звенело в шуме листвы.
*Полдень 2*
***
Вельвет смотрела вдаль.
Она пыталась понять. Пыталась понять причину своего присутствия в этом мире.
Она потеряла все. Так ей сказали, а вместе со своим прошлым она потеряла и память о нем. Потеряла память о всем самом драгоценном и ценном, что было в ее жизни и о том, что возможно привело ее к столь плачевному концу. В ее разбитом вдребезги сознании кружились, сверкая мерцающими звездами имена, но она не могла уловить их суть.
Они постоянно ускользали от нее. Ускользали, разбиваясь на тот час же тающие ледяные осколки, и лишь одно имя стучало в ее сердце, как немолчный колокол, как пламя в сердце Уленшпигеля - Райфсет...
Она прижала сжатый кулачок к сердцу и вновь закрыла глаза. Ветер безжалостно трепал ее волосы, пронизывая насквозь тунику, а она...
Ей казалось, что она все еще слышала его смех, видела его оливковые глаза и короткие, пшеничные волосы, а затем...
Затем образ изменился...
И на нее из провала времени, с той стороны разбито зеркала посмотрел другой маленький мальчик. Мальчик, носящий такое же имя. Имя-зеркало - Лафикет.
Он всегда улыбался ей. Улыбался, хоть сердце и плакало кровавыми слезами истинной скорби.
Вельвет сжала зубы. Вновь пришла боль. Нестерпимо заныла левая рука. Та, что носила на себе след странного шрама, словно выжженного на ее коже мерцающим черным узором.
Она помнила: она проснулась в незнакомом месте. Проснулась, полностью лишенная воспоминаний, но они все же, возвращались...
Возвращались к ней во всей своей красе и величии. Возвращались неотвратимой лавиной неизбежности.
Они возвращались к ней. Возвращались, возвращая ей ее душу.
Они возвращали ей саму себя, но возвращали, пусть и медленно, по ничтожным жалким крупицам.
Они возвращались, и ей становилось больно...
Просто нестерпимо больно от всего того, что ей довелось пережить...
Ей было больно от самого того осознания, что их обоих больше не было рядом с ней. Но что-то невесомо подсказывало ей, что она еще увидится с ними или, по крайней мере, с одним из них...
Обязательно увидится. Ведь Сорей - Пастырь этой эпохи, в чьем обществе она пробудилась, рассказал ей о нем.
Он рассказал ей об одном из тех двоих.
Он поведал ей о Лафикете. Поведал о том, кто был с ней, поддерживая в трудные минуты ее жизни...
Она вновь посмотрела в бесстрастную синь небес. Посмотрела, вспоминая все: ночь багровой луны и полет злосчастной птицы.
Вельвет взглянула на руку, в которой была крепко зажата яблочная ветвь, но цветы уже не были белыми.
Они были алыми.
Они были алыми от крови...
Крови, что против ее воли истекала из ее все еще раненного сердца. Истекала, хоть она больше и не была тирионом, не была живой катастрофой.
Она была Вельвет, и она была серафимом. Была им, как и все из ее семьи, кроме Арториуса...
Хоть это ее радовало. Радовало, что этот предатель и убийца, в отличие от ее сестры, племянника и брата, не стал серафимом.
Она взглянула на ветвь вновь и удивленно заморгала. Та была девственно чиста, а от цветков исходил мягкий медовый аромат. Идущий рядом Сорей с беспокойством взглянул на нее и, улыбнувшись, спросил, все ли у нее в порядке.
Вельвет ответила, что все, но это была ложь...
Она знала - увиденное не было иллюзией. Девушка понимала - нельзя так просто избавиться от прошлого, если оно намертво въелось в подкорку и теперь выглядывает оттуда хищным волком, алкающим крови, смерти и разрушения. Правда, Сорей...
Сам Сорей...
Он, кажется, имел на нее странное влияние, непонятную и чуждую власть. Власть, от которой ей и вправду становилось легче. Вновь вздохнув, она чуть успокоилась. Все было кончено. Прошлое осталось в прошлом, и она, наконец, была свободна. Совершенно свободна, как ветер, пусть и была теперь серафимом тьмы, и пусть она почти ничего не помнила. Но она знала, воспоминания все равно вернутся. Вернутся рано или поздно.
Селика ведь сказала ей, что все вспомнила, когда переродилась как Церес, хоть и не желала этого. Да она и сама уже понимала это, ощущая на себе всю власть прошлого. Будучи слишком долго связанной с Инноминатом, она буквально чувствовала, что оба ее родича все еще живы. Живы, хоть их и нет рядом с ней. Вернее, она чувствовала силу Лафикета. Чувствовала его теплую, живительную энергию, распыленную легким флером благодати по всему миру, а вот Райфсет...
Вельвет зажмурилась. От его присутствия осталась лишь слабая тень тени, но все же, она была. Была, и это внушало ей надежду на то, что она все же смогла. Смогла, и очистила Безымянного, вернув в этот мир своего брата, а не подделку...
Эта мысль заставила ее улыбнуться. Воскресший Райфсет был бы настоящим подарком судьбы, нежели лицемерная марионетка Безымянного. Марионетка, коей тот так злонамеренно-коварно играл на ее чувствах, сводя с ума, используя личину Рафи.
Она перевела взгляд на Сорея. Тот шел вперед, улыбаясь и насвистывая какую-то милую, задорную песенку о вечных странствиях и поисках смысла жизни. Вельвет понимала - он был Пастырем, но то осталось в прошлом, далеком прошлом, там, во временах великой Эры Хаоса, а теперь...
Теперь он был чем-то большим, нежели простой человек или захудалый экзорцист. Что-то в нем было ближе к ней, к серафимам и к эмпиреям. И все так же улыбаясь, он шел к ним. Шел к серафимам. Ведь он, кажется, искал одного из них, того, кто был также важен для него, как и Райфсет с Лафикетом для нее.
Она понимающе улыбнулась и почувствовала, как ветер целует ее в щеки и как слезы горячими струйками побежали по ее щекам, опаляя ее кожу жгучим дыханием прошлого.
Она отерла их, но стало только хуже. Сердце вновь стало щемить, а боль в руке усилилась и, она вспомнила...
Вспомнила, что лишилась ее однажды...
Лишилась, стараясь спасти брата, а взамен получила проклятый дар Инномината, демонический коготь, пожирающий все...
'Вельвет?!
Ты плачешь?
Тебе плохо?' - участливо спросил Сорей, подойдя к ней и с беспокойством вглядываясь в ее лицо.
'Нет. Я в порядке! Не беспокойся обо мне!' - произнесла она, но голос предательски дрогнул, выдавая ее с потрохами.
'Не надо, Вельвет! Не обманывай себя!
Я же вижу, что тебе плохо!' - грустно улыбнувшись, произнес бывший Пастырь, подходя к ней и прикладывая светящуюся золотым светом ладонь к ее груди. Вельвет удивленно моргнула, не сразу поняв, что именно делает ее спутник.
Вельвет, расслабься! Сейчас станет лучше! Это всего лишь прошлое и оно осталось в прошлом! Нужно жить дальше! Ведь мир дал нам обоим второй шанс! А значит, все будет хорошо! К тому же, я пообещал Маотеррусу, что позабочусь о тебе! А я свои обещания не нарушаю!
Я и так обязан исполнить данную клятву Миклео! Одной клятвой больше, одной меньше, с меня не убудет!
Я обещал сделать тебя счастливой, и я сделаю тебя счастливой!' - улыбаясь, произнес он, уже своей рукой стирая слезы, с новой силой полившиеся из ее золотых глаз, а Вельвет...
Вельвет, не отдавая себе отчета в том, что делает, внезапно зарыдала в голос и, притянув Сорея за рубашку, уткнулась ему в грудь. Пока ее сотрясали рыдания, Сорей успокаивающе гладил ее по спине.