Аннотация: Не более, чем квента, предыстория персонажа, которого предстояло сыграть в модуле, разросшаяся до рассказа.
- Ах ты поганец! - донесся откуда-то сверху разгневанный рев отца, - ты смотри, что опять удумал! А ну немедленно!... А ну подь сюды!
Худенький парнишка лет двенадцати с выгоревшей до белизны шевелюрой испуганно пригнулся и зайцем рванул вдоль забора. Пара его младших сестер и братик, за которыми его сегодня оставили присматривать, вновь заревели в полный голос, видя, как исчезают такие смешные полупрозрачные человечки, которых всегда им показывает Виктор.
Он меж тем вылетел уже за околицу - их дом был предпоследний в средних размеров деревушке, миг пометался, не зная, бежать ли ему прятаться в ближний овраг или попытаться оторваться в лесу, оглянулся, увидел прибилжающегося отца, успевшего прихватить длинный кнут, и понесся, не разбирая дороги. Некоторое время он еще слышал за спиной тяжелый топот и хлопанье кнута, но когда все же свернул в лес, то шум погони мало-помалу отстал. Последнее, что он точно расслышал, была угроза "Ну только вернись у меня, я с тебя..." Подробности предстоящей экзекуции его волновали мало, он еще хорошо помнил последнюю, после которой неделю не мог сидеть, а спал исключтельно на животе. Вряд ли отец придумает что-нибудь кардинально новое. Нет, он, конечно, не жаловался... да и кому бы? Мать в таких случаях тоже поддерживала отца, испуганно осеняя себя святым символом и только жалобно прося его: "Ну не делай ты так больше! Ну зачем тебе это? Неровен час, люди прознают, а там, глядь, найдутся доброхоты и донесут куда надо, пойдем мы все из-за одного тебя на костер! Пожалей хоть своих сестер и брата младшеньких! Забудь ты про это!"
Он не мог забыть. Будто какая неведомая сила текла и бурлила у него внутри, требуя выхода такими вот смешными человечками, каким-то особым, шестым чувством, стремлением узнать, понять и развить эту чудесную силу... И как можно объяснить постороннему человеку - пусть даже и родителям - что такое не может быть от зла, он чувствует, он знает это! Оно просто есть, и все...
Виктор, уже некоторое время назад перешедший на шаг, накоенц остановися, огляделся и удивленно и несколько обеспокоенно присвистнул. Ну и занесло его с перепугу-то! Эта часть леса, находящаяся даже не так далеко от деревни, пользовалась дурной славой. Все знали, что здесь живет одна женщина... Да нет, вроде бы и не злая... балы из деревни время от времени обращались к ней за помощью когда кто-нибудь заболевал. Она почти никогда не отказывала, лишь изредка беспомодно разводила руками и советовала молиться за болящего... И вроде бы все, кого она лечила, выздоравливали... но стоило занедужить чьей корове, или тучкам чуть дольше положенного не проливаться благодатным дождем над деревенскими пашнями, как непременно шел слушок, мол, это она, ведьма из леса! Давно ее на костер надо! Это она деревню изводит! Но так пока никто и не собрался ее выгонять или убивать. Да и кому? Бабы языками помелят-помелят, а мужики их не слушают, не хватают дреколье и не идут ведьму палить, вот они и перестанут. До следующей неурядицы.
Виктор уже было повернулся, чтобы бежать если не домой, то в более знакомую часть леса, как...
- А я-то думаю, кто это в моем лесу свистит, - улыбнулась ему высокая еще крепкая женщина лет сорока, отодвигая густую еловую ветку от лица.
- Здравствуйте, тетенька... Тетенька Ядвига! - вспомнил Виктор ее имя.
- Здравствуй. Ты чей же? Подожди... Войцеха сын?
- Ну да, Виктор... - он не знал, бежать или оставаться...
- Похож... По делу или так... бегаешь?
- Бегаю вот...
- Ну так если без дела бегаешь, то хоть бы и ко мне забежал. Мне не так скучно, а я тебя пирожками угостить могу. У меня сегодня пирожки с грибами. Грибы в этом году рано пошли...
Внезано Виктор почувствовал в ней что-то знакомое, будто родное... неужели эта та сила, что сидит в нем?! Он невольно сделал шаг навстречу, подхватил ее корзинку с грибами.
- А деревенские говорят - еще нету...
- Ну так то деревенские, они ж дальше околицы-то и ступить бояться. А я места в самой чаще знаю, туда только я да медведи захаживают. Да и то медведи случайно, а я нечасто - и далеко, и поберечь нужно...
Ее избушка на полянке посреди леса почти ничем не отличалась от таких же деревенских - ни куриной ноги, ни черепа на заборе. Только стены потолще, да с одной стороны, где тенек, висит - сохнет несколько пучков разных трав.
- А это зачем? - не удержался он. - На сено же мало... и скотины я у вас тут не вижу...
Действительно, из всего домашнего зверья из-под дома выглянул только большущий лохматый пес, зарычал, но увидев хозяйку, радостно вильнул хвостом и только продолжал коситься на нежданного гостя.
- Да как же здесь скотину разводить, лес же кругом, звери дикие. То лисица, то волки, а то и медведь забредет. А так зайдут, посмотрят, что тут ничего интересного для них нету, и уйдут восвояси. А травки... Ну вот, узнаешь? - она отцепила один уже высохший пучок и поднесла к его носу.
- Ромашка? Мать в ней братика купала, когда он совсем маленьким был.
- Правильно. Да ты проходи в избу-то!
На столе действительно стояла большая миска с горой пирожков, прикрытая чистым льняным полотенцем. Но первое, на что обращалось внимание - это смешанный аромат трав и, наверное, еще чего-то, создающий совершенно особую атмосферу этого дома. И даже, казалось, что в самом воздухе витает едва уловимый след Силы. Виктор машинально взял пирожок с пододвинутого к нему блюда и сжевал его, даже не заметив, с головой уйдя в разглядывание и здесь свисающих трав и деревянных коробочек и баночек с таинственным содержимым. На некоторых были какие-то надписи, плохо видимые из-за их полустертости, на некоторых и того не было. Ядвига не мешала ему, начав хлопотать по хозяйству - а как же, гость в доме! Через некоторое время в ароматы дома добавился еще и запах меда диких лесных пчел и чая на травах. Мальчик будто очнулся, начав извиняться за свое поведение. Женщина только махнула рукой - мол, давай садись чай пить.
Когда была выпита уже несчетная кружка чая, гора пирожков уменьшилась больше чем наполовину, а разговор и не думал заканчиваться, Виктор нечаянно глянул в окно. Последние отблески вечерней зари еще цеплялись за макушки самых высоких деревьев, но на полянке вокруг дома уже было почти темно. Он испуганно вскочил из-за стола, едва не уронив кружку.
- Ох, да тут почти ночь! А мне домой... - он осекся, сообразив, что следает с ним отец, как только увидит.
- Не бойся, через лес-то я тебя короткой дорожкой провожу, - тоже поднялась Ядвига. Ты-то запомни ее, глядишь, будешь забегать ко мне в гости. Будешь?
Виктор судорожно кивнул. Он сам хотел попросить разрешения, да стеснялся.
- Только, тетя Ядвига... я это... - ему показалось, что ей можно сказать, что она поймет, но не знал, как этоо выразить, поэтому показал на полотенце, аккуратно сложенное на углу стола. Под его взглядом на белой ткани будто распустились яркие цветы, помахали лепестками как под ветром, и пропали.
Женщина тяжело вздохнула.
- Ах вот оно еще что... а я уж было подумала, что мне показалось...
Она молча вышла за дверь. Мальчик обреченно потянулся за ней, думая, что все же зря он показал ей - вот теперь небось и бывать у нее не разрешит... Он брел за ней, опустив голову, изо всех сил сдерживая злые слезы. Только когда из-за темных стволов замелькали слабые огоньки в деревенских окнах, он почувствовал ее теплую ладонь, приглаживающую его торчащие в разные стороны вихры:
- Ну так запомнил дорогу? Придешь?
- Я... - он на миг растерялся. - Да!!! Спасибо вам! Как только смогу!
И он медленно пошел к деревне, постоянно оборачиваясь назад. Ему долго казалось, что женская фигура в светлом платье стоит между деревьев, провожая его взглядом.
К своему дому он не походил, а подкрадывался. Во дворе никого уже не было, но окно, затянутое бычьим пузырем, было слабо освещено. Виктор затаился под окном и прислушался. Родители еще не спали. Отец сидел на лавке за столом, глушил стакан за стаканом мутной самогонки и явно намеревался дождаться появления сына-колдуна, чтобы всыпать ему так, чтоб уж в дальнейшем точно неповадно было мажить. Мать не поддакивала, испуганно молча - и без ее помощи глава семейства разошелся не на шутку, в таком настроениии он мог еще, чего доброго, и покалечить сына, а то и убить под горячую руку. Мальчик сел на землю, обняв колени и мечтая стать как можно меньше, а еще лучше исчезнуть совсем. Он просидел так долго, не меньше часа. Голоса стихли, но судя по стуку стакана, отец все пил. Виктор снова заглянул в окно. Уже было непонятно, как это отец еще сидеть-то может, а он только что опрокинул в себя еще порцию. "Да усни ж ты наконец-то!" - в сердцах пожелал беглец. Отец непонимающим взглядом посмотрел вокруг, выпустил стакан, покатившийся по столешнице, опрокинулся на лавку и захрапел.
- Слава богу, напился, - возникла откуда-то из темного угла мать, попыталась отнести мужа в кровать, но поняла, что одна не осилит - Войцех был крепким и кряжистым. В дверь ящеркой скользнул Виктор и подхватил бесчувственное тело с другой стороны. Вдвоем они с превеликим трудом уложили так и не пробудившегося хозяина на место. Виктор же без сна проворочался всю ночь, но на его счастье наутро отец помнил мало что, а мать не стала ему напоминать - сын остался непоротым.
Выбраться к тете Ядвиге получилось только поздней осенью, когда закончился сбор урожая. Большая часть деревенской молодежи пошла на гулянья в соседнее большое село, Виктор, хоть ему вроде было еще и рано по возрасту, якобы увязался за ними, а сам по дороге отстал, сделал крюк вокруг деревни - село было в другой стороне - и прибежал в лесную избушку. Хозяйка была дома, усадила его за стол, накормила, и разложила перед ним пучки сушеных травок...
***
Зима в том году выдалась суровая. Началась она поздно, земля долго лежала голая, дождями так размыло дорогу, что однажды на подъезде к их селу упала и сильно вывихнула ногу лошадь одного менестреля. Он хотел было продать ее, да кому в селе нужна верховая лошадь? А так бросить - это ж деньги... Вот он и остался подождать, пока животное не поправится, остановившись у одной нестарой еще вдовы. По вечерам ее до того тихая изба стала напоминать что-то вроде трактира - там все время собиралась молодежь, да и не только, слушать заезжего певца, хозяйка скоро смекнула свою выгоду и стала наливать за недорого, а то поди прокорми да пропои такую ораву гостей каждый день! А лошадь поправлялась медленно. То есть сначала она едва вообще не отбросила копыта, что-то там не так повернул деревенский кузнец, да потом догадались послать барда спросить совета у Ядвиги. Та хоть и не считала себя специалистом по лошадям, но пришла, посмотрела, дала кое-каких травок из своего запаса, да сказала, что она ради лошади по такой дороге сюда больше не пойдет, а приглядеть теперь и Виктор сможет. Виктор не стал отпираться, за что ему дома был очередной скандал.
- Теперь связался с этой ведьмой! Все парни как парни, а он!
Впрочем, бить его отец уже не пытался. К семнадцати годам на свежем воздухе да закаленный физически тяжелым крестьянским трудом, он сильно вырос, раздался в плечах, руки налились силой. Он еще молча терпел, если на него ругались, но когда отец прошлым летом по привычке попытался замахнуться на него кнутом, просто вырвал его из рук и сломал кнутовище. А отец не молодел...
И он все чаще заводил разговор о том, что пора уже найти спокойную и работящую девушку, жениться, завести детей и зажить как все нормальные люди. Виктор только внутренне усмехался. Он давно уже не представлял себя в "нормальной" жизни, и оставался дома только потому, что понимал, что его знания и умения пока слишком малы, чтобы на них можно было положиться в дороге. Да и бросать мать не хотелось. Уже сколкьо раз он спасал ее от разъяренного отца, вместо непутевого сына срывавшего свою злость на ней, тихо погружая его в сон. А если его рядом не будет?
Виктор осматривал ногу охромевшей лошади, когда бард подошел к нему.
- Эй, ведьмак! За лечение-то чего возьмешь? Если, конечно, лошадь не уморишь?
Молодой колдун не торопясь закончил осмотр, похлопал лошадь по шее и только тогда взглянул на певуна.
- Да вот думаю... Как насчет услуги? Я лечу лошадь, а вы учитем меня играть на вашем инструменте?
Менестрель засмеялся:
- Плодить конкурентов на свою же голову? А ну как потом ты у меня всю публику отобьешь? Возьми лучше курицу, что ли - все семье прибыль!
- Курицы-то не ваши, - спокойно напомнил лошадиный доктор. - А лошадь я лечу именно вашу.
- Ну как скажешь, мне же лучше - мое искусство от дележки не убудет. А тебе, может, еще и не впрок пойдет, пожалеешь потом, да поздно будет - уговор, как известно, дороже денег. Ну тогда приходи как соберешься, ученичок... - он вышел, едва не хлопнув дверью хлева.
Виктор собрался быстро, только ополоснул руки в бочке с ледяной водой, стоявшей во дворе.
- Пришел уже! Смотри, какого ученичка я себе нашел! - встретил его менестрель. - Ну что ж, пан певец, садитель, берите инструмент... Не хватай так, это тебе не лопата навозная! Вот как брать надо, мужичье! - он показал и проводил ревнивым взглядом свою лютню, оказавшуюся в чужих руках. Между прочим, Виктор посмотрел особым взглядом - он уже научился делать это специально - и понял, что лютня была не просто деревом со струнами, но и в ней была Сила. Слабенькая, но была. Он пожалел, что почти никогда не приходил на посиделки по вечерам, может, понял бы, что и как делает заезжий музыкант с этой силой... Но, может, он и во время урока поймет? На то, что заносчивый и жадный бард поделиться своими секретами добровольно, он и не рассчитывал.
- Ээ, лапищи-то, лапищи! А не руки! Такими только молотки в кузне ворочать, а не лютню... - бурчал бард, кстати, совршенно напрасно. Да, руки у ученика были крепкие, но пальцы тонкие, подвижные и чувствительные - ему немало приходилось перетирать порошком и отмеривать их мельчайшими щепотками у Ядвиги.
- Ну ладно, как я понимаю, от тебя лучшего не добьешься, - язвительно оценил его успехи учитель, но, видя как сжались кулаки ученика, грозя раздавить инструмент, поспешно добавил: - На сегодня! Как-никак, первая попытка, а?! Ну, давай дальше...
Урок продолжался до самого вечера. Только когда в хату постучали первые "гости", Виктор передал лютню хозяину, негромко поблагодарил за урок и ушел.
Новое увлечение сына не прошло незамеченным в семье. И хоть бренчание на потеху народу тоже не было занятем, достойным мужчины и будущего главы семьи, это все же было лучше, чем якшаться с ведьмой и колдовать. А певунов и девушки любят, глядишь, какая и захомутает балбеса, наставит на пусть истинный. А однажды он вернулся с зимней ярмарки не только с необходимыми вещами, но и слютней. Далеко не новая, без искры Силы, она, тем не менее, обладала весьма неплохим звуком. Просили за нее по крестьянским меркам немало, но Виктор решил, что инструмент ему необходим свой.
А вот хомутаться он не спешил. Даже когда вся деревня прознала, что у них скоро будет свой менестрель, и ему был устроен шутовской дебют, даже когда одной темной, но почти уже теплой весенней ночкой заезжий менестрель сбежал, не забыв, конечно, не только своего вылеченного коня, но и почти все сбережения вдовы, но зато оставив ее саму с пока еще небольшим, но уже заметным животиком, ни когда те же посиделки продолжались уже с новым музыкантом - с ним... Вдова умолила - надо ж ей на что-то жить! А так какой-никакой, а доходец, даже и поделиться толикой можно, не зазря же парню играть-то... Но даже тогда, когда, казалось, все козыри сами идут к нему в руки, когда он был постоянно в центре внимания, девушки, казалось, сами должны были начать вешаться на него, как это было со сбежавшим бардом, благо и внешностью Виктор обделен не был, он все равно никак не пользовался выгодами своего положения. Он перебирал струны с таким задумчивым видом, что казалось, его здесь и нет, а это лишь пустая оболочка. Возможно, так оно и было, потому что сам он в этот момент думал о магии, о своей силе. Постичь же бардовскую ему не удалось, как он ни старался в точности скопировать своего учителя.
***
Пока спокойное, не палящее солнце только-только оторвалось от горизонта, еще не успев выпить всю алмазно-блистающую росу с травы заливного луга.
- Этой же осенью женишься! - в сердцах пристукнул косой Войцех. - Соседи уже косо смотрят, тебе уже... сколько ж... Двадцать четыре! Не пацан! Я не хочу помирать, не увидев своих внуков!
- У тебя их уже двое, спасибо старшему брату, - спокойно напомнил Виктор, невольно тоже останавливаясь - он шел вторым. - Да и младший того и гляди обрадует, которую ночь дома не ночует.
Младший, не по годам развитый шестнадцатилетний парень, на всякий случай втянул голову в плечи, отошел подальше и начал демонстративно точить косу.
- Ты чужих дитев не пересчитывай, ты о своих думай! - побагровел отец. - Решено уже! В это воскресенье свататься едем!
- Как - свататься? К кому свататься? Я не буду жениться на неизвестной бабе!
- Спохватился, милок! Хотел известную - так давно надо было самому кадрить! А теперя женишься на той, которую я укажу! Да не боись, девка справная, здоровая, работящая, слова худого о ней не слыхали... Не с нашего села, понятно...
Подтекстом читалось, что ни одна из их села, знакомая с Виктором, за него замуж не пойдет. Его это не слишком-то и задело.
- ...Кума с той деревни присоветовала... - продолжал отец расхваливать "товар". - Да начинай строить свой дом, а то скоро начнем задницами посреди горницы стукаться. Да еще как дети пойдут - ору будет! И иди давай ты первым, а то загоняли два бугая уже...
Виктор молча перешел на полосу, которую косил отец, взъерошил свои светлые, всегда летом выгорающие, коротко стриженые волосы - ветерок дунул, приятно остужая горячий пот, - примерился, перехватил поудобнее ручку. Коса тонко запела, срезая хрустящие сочные стебли почти у самой земли, на землю хлынул радужный дождь капель, скатывающихся с падающего разнотравья, и в воздухе вновь появился особый запах свежескошенной, уже мертвой, но еще не знающей это, травы. Через несколько минут к ней присоединилась другая, а потом, после грозного окрика отца - и третья песня убийственно острого металла.
Дом он начал строить на следующий день. Место опять же присмотрел отец, но Виктор не стал спорить - это действительно было хорошее место. На небольшом отшибе от последних домов деревни, еще далеко от леса и оврага, солнечное местечко, слишком каменистое, чтобы его можно было использовать под огород или пашню, но вполне подходящее для дома. Незанято было только потому, что в деревне редко кто строился, обычно средства не позволяли. Войцех же был если не зажиточным, то вполне работящим и экономным, чтобы попытаться отселить хотя бы одного сына. "И в любом случае, - думал Виктор, шагая по участку и думая, где у дома будут окна, дверь, как он будет встречать восход и провожать солнце - не за горизонт, а за кромку леса, - Отдельный дом лучше. Тут и травки держать можно будет спокойно, не боясь, что их или выкинут, или в суп по недомыслию положат, и с Силой тренироваться... Пока не пойму, что уже можно уйти... Только вот с женитьбой..."
Отец категорически отказался говорить заранее, кого они там ему присмотрели. "Ну что ж, придем, так и скажу, что, мол, извиняйте, хозяева дорогие, но не могу я..." - с такими мыслями в воскресенье, после церкви, как и положено, в праздничной рубашке он и прибыл к нареченной.
- У вас товар, у нас купец! - чуть ли не с околицы заорали сваты, перепугав окрестных собак. Под аккомпанемент заливисто-трусливого лая из-за плетней, они вошли в дом невесты. Дальше действо пошло по накатанной, так что жениху и слова не дали сказать. Он уж собирался было усыпить всех лишних, чтобы спокойно поговорить с предполагаемыми будущими родственниками, как тут, тоже вполне по обряду, появилась невеста. Нельзя сказать, что девушка была сильно красива, но и дурнушкой нельзя было назвать - так, что-то миловидное. Еще почти девочка - лет шестнадцать. Конечно, ее трудолюбие, хозяйственность, спокойный нрав превозносились до небес, но Виктор не слушал - это тоже было по традиции. Не по традиции был ее взгляд - чуть испуганный, беззащитный, наивный. Он понял, что слишком долго промедлил с объяснением, что теперь, если он откажется от свадьбы, мало того, что это будет выглядеть неприлично и ее репутация окажется запятнанной в глазах все тех же соседей, так еще она и не перенесет такого позора, пожалуй... "А как же Сила? Как же твои планы?" - спрашивал он сам себя и не находил ответа...
Конечно, к свадьбе дом готов не был, стены возвышались только наполовину человеческого роста. Но решено было не откладывать - мало ли, это сейчас сын такой покладистый, а чуть позже, глядишь, опять что удумает да откажется! Это ж позор! Молодоженам, пока на улице было не сильно холодно, выделили амбар с огромными ларями с зерном, положили на них соломенные матрасы и пуховую перину из невестиного приданого, да еще шутили, что молодым-то там жарко должно быть. По ночам там под ларями попискивали мыши, и тогда молодая - Мария, Маришка - хоть и не боялась мышей, просыпаясь, всегда придвигалась к Виктору, а он крепче обнимал ее, обещая однажды превратиться в кота и переловить всех мышей, чтобы она могла спать спокойно. Она обижалась:
- Тебе что, не нравится, что я к тебе двигаюсь?
- Ну что ты...
- Ну так оставь мышек в покое!
- Хорошо, обещаю! - смеялся он и целовал ее по-прежнему наивные и доверчивые глаза.
Понятное дело, что вскоре мечта отца о внуках начала осуществляться. Ближе к середине зимы дом, над которым работали не жалея сил все мужчины их семьи, был достроен, проконопачен, в нем сложена печь и окна затянуты бычьим пузырем. Маришка, будучи уже в положении, наконец переселилась туда, и сразу почувствовала себя настоящей хозяйкой, а не младшей девочкой принеси-подай. Она начала обустраивать дом, создавать в нем уют, вкладывая в это всю душу, при этом если что-то не нравилось мужу, то немедленно переделывалось под его пожелания. Даже завелись полочки со странными баночками и маленькими корзиночками с травами и прочими странными вещами. Правда, они были убраны на самый чердак, но Маришка иногда с испугом и тревогой смотрела, как он туда поднимается. К тому же, живя теперь в его деревне, она не могла не слышать сплетен про него, и всегда плакала, когда видела, что он уходит куда-то в лес. Она уже знала про Ядвигу от тех же добросердечных соседей, понятное дело. Однажды, вернувшись домой неожиданно быстро - ведуньи не оказалось дома, и он не мог представить, куда она могла пойти, а бродить по следам по лесу в надвигающихся сумерках считал делом глупым и опасным - он застал жену в слезах. Он долго пытался понять из ее невнятных всхлипываний, в чем же дело, кто ее обидел.
- Она же ведьма! Может, она тебя уже приворожила! Это же колдовство! И травки твои!...
Виктор ничего не сказал, просто прижал ее к себе и начал успокаивающе гладить. Через несколько минут она перестала рыдать, сама вытерла последние слезы и обняла его. - Ты же не любишь эту ведьму? Ты меня никогда не бросишь?
- Нет. Нет...
Колдуну показалось, что его связали по рукам и ногам...
Чем ближе подходил срок родов, тем чаще плакала Маришка, когда по поводу, а когда она и сама не могла сказать, почему плачет. Однозначно ее огорчали его походы в лес, так что вскоре, чтобы не нервировать лишний раз жену и не выписывать кругаля через всю деревню, он научился быть невидимым. Теперь и на чердак мог бы так лазить, а толку-то? Все равно скрипучие половицы, прогибающиеся под его весом, скажут, где он... И снова начинались слезы. Тогда Виктор молча, как уже привык, более-менее успокаивал жену, брал лютню и уходил к вдове. Ее дело не процветало, но и не затухало, все еще принося ей небольшой, но верный доходец, очень помогающий растить сына. Когда он приносил оттуда несколько монеток, Маришка всегда радовалась и тут же начинала придумывать, что она на эти деньги купила бы. В основном ее мечты сводились к приданому будущего ребенка, в котором, впрочем, особой необходимости не было - ей уже отдали все, что осталось после двух племянников Виктора. Не новое, но вполне добротное, как и водится у рачительных хозяев.
Схватки начались неожиданно - то ли Маришка ошиблась в подсчетах, то ли ребенок должен был родиться позже. Виктор сначала думал позвать Ядвигу, но, вспомнив, как его жена реагирует даже на одно упоминание этой женщины, решил, что его мать и деревенская повивальная бабка сами справятся. Однако когда через несколько часов его мать вышла из бани, куда опять же по традиции отправили рожать Маришку, с испуганно-беспомощным выражением лица, он подумал, что надо было думать о здоровье жены и ребенка, а не о ее чувствах...
- Что?
- Не разродится... никак мы не сладим...
Виктор, не сказав больше ни слова, побежал в лес, Ядвига, по счастью, была дома. Она сразу поняла, что случилось, схватила сумку, в которую, видимо, заранее было сложено все необходимое, и они поспешили в деревню. Только где ж уже почтенных лет женщине было угнаться за торопящимся, почти бегущим молодым человеком! Вернувшись, он схватил ее на руки и нес, пока были силы, пока не надорвался.
Мать и повитуха встретили их возле баньки. Маришка уже не кричала, первого писка ребенка тоже слышно не было, а две женщины рыдали, повиснув друг у дружки на плече. Ядвига остановила своего уже давно бывшего ученика на пороге, зашла одна, через пару минут вышла:
- Прими господи их души... Пойдем, сынок, тебе негоже это видеть... - она увела его в дом, поставила чай, положила туда травок...
Все время подготовки к двойным похоронам он проходил, как в тумане. Возможно, в этом были виноваты травки Ядвиги, а может, только они и держали его на поверхности бытия, не давая нырнуть вглубь, в темноту; тогда он не задумывался над этим вопросом.
Будто не видя, смотрел он на людей, которые эти трия дня толпились в его - его с Маришкой - доме. Кажется, там был старший брат с женой... ходили, все осматривали, хорошо еще, на чердак не полезли... Да если бы и полезли, он бы им тогда и слова не сказал. Но после похорон, когда влажные комья земли - накануне прошел дождь - перестали с мокрыми шлепками стучать о дерево, у Виктора будто спала пелена, будто оборвалась та нить, что тянула его следом за женой и сыном в могилу. Когда поминки подходили к концу, он встал, поблагодарил, как полагается, всех, кто помог ему в это тяжелое время, и попросил всех гостей разойтись. Гости уже порядком выпившие, но твердо знающие, что еще не все закончилось, было зароптали, на что молодой вдовец предложил им взять все, что осталось, по домам, помянуть там. Это было, конечно, не по обычаю, но раз хозяин просит... Дело едва не дошло до драки при дележе разнокалиберных бутелей самогона, но под тяжелым взглядом хозяина все споры как-то сошли на нет, народ тихо похватал, что к кому ближе стояло, и смылся. Жена старшего брата собралась было закрыть за последним человеком дверь, когда Виктор намекнул, что ей тоже бы следовало уже собраться домой.
- А я и дома! - визгливо огрызнулась она. - Аль не слыхал, что отец твой говорил, что ты теперя к ним вернешься, а мы семьей... - она особо выделила это слово, - все сюда? А то вон у брата своего переспроси, коль не веришь!
- Верю. Уходи, женщина.
Он распахнул перед ней дверь и молча стоял до тех пор, пока старший брат с женой, ругаясь и кляня его самодурство, под любопытными взглядами еще не успевших далеко разойтись односельчан не отправились восвояси.
***
- Ну ты теперь прямо как настоящий деревенский колдун, живешь один, на отшибе, - говорила Ядвига, для своих лет весьма споро накрывая на стол. После того, как он овдовел, она всегда это делала к его приходу, говоря, что, раз живет один, то кормить его некому, и когда-нибудь он непременно умрет от голода.
- Ну уж скажете тоже, тетя Ядвига! Я могу о себе позаботиться! - каждый раз отвечал он, но все равно отдавал должное и ароматному, с особыми травами, супчику, и второму, и даже пирожкам. - И какой же там отшиб, всего-то с пару десятков шагов. Тут однажды хотел кое-что новое попробовать - так, думал, спалю соседей! Но нет, пронесло... Только задняя стенка у их сарая малость потемнела.
- А уходить отсюда не думаешь?
Виктор отложил ложку. Думал он уйти, давно уже думал, с тех самых пор, как жена умерла. И вроде научился кое-чему, и по магии, и на лютне играть, не пропал бы в дороге, но... Как приходил он сюда, так не мог представить, как Ядвига будет здесь, среди леса жить через год... пять... десять лет. Он даже как-то предлагал ей перебраться к нему - дом большой, на семью строенный, двум одиноким людям там будет места вдосталь, да еще и останется... Но она только качала головой:
- Здесь мать моя жила, и я всю жизнь здесь жила, и в этой избушке и помирать собираюсь! И не спорь!
Спорить с Ядвигой было бесполезно, это он давно знал. Даже этой зимой она ходила в лес, проверяла капканы на зайцев и других мелких зверей, хотя он предлагал приносить ей кур со своего хозяйства или помогать деньгами.
- Чего придумал, я еще не беспомощная, - звонко, как двенадцать лет назад, смеялась она. - Ты о себе думай...
Вот и в тот день она пошла в лес, как всегда, проверить капканы, да на обратном пути хотела сорвать несколько веточек. Кажется, на них уже набухали почки. День был хорош, на солнечных опушках вот-вот должна была проклюнуться из-под снега первая трава, а где-то под сугробами бежали полноводные ручьи. Она не помнила, чтобы в этом месте был такой овражек, может, его как раз только недавно и намыло... Ступив на, казалось, еще совсем зимний сугроб, она провалилась по пояс в воду. Вся обувь и одежда мгновенно пропитались ледяной водой, смешанной со снегом. "Ох, незадача-то!" - мельком подумала Ядвига, намечая первым делом истопить баню, взять туда таких-то веточек и травок, сделать отвар... Несмотря на вроде бы теплый день, одежда скоро почти перестала гнуться, до того замерзла, солнце очень редко проникало в чащу, которой, чтобы сократить путь, пошла женщина, и даже птицы здесь еще по-зимнему молчали. Сначала она шла быстро, но с каждым шагом становилось все тяжелее и тяжелее, изо рта начал вырываться пар, в груди от натуги что-то заклокотало... Она даже не могла потом вспомнить, как дошла до дома. Очнулась уже в горнице. Хорошо, что там с утра было натоплено, да и солнце с утра светило прямо в окна, слепя глаза. Все тело ломило, в груди клокотало по-прежнему, ей казалось, что она горит. "Банька" - мелькнула слабая мысль, но ее надо было растапливать, а это значило, вставать, идти за дровами... Сил хватило только кое-как добрести до кровати, раздеться и лечь под одеяло.
Виктор пришел то ли к вечеру этого дня, то ли на следующий - она и сказать точно не могла. Сначала он даже подумал, что хозяйки нет дома, но увидел, что странные следы вели из леса, и ничем не перекрывались. Он толкнул дверь и вошел. Первое, что он услышал - тяжелый, надсадный кашель. Сама Ядвига даже не проснулась. Только когда он натопил избу, вскипятил чай, сварил бульон и попытался влить в нее немного, она приоткрыла глаза. Она что-то пыталась сказать. Молодой человек прислушался и едва не рассмеялся - она извинялась, что такая плохая хозяйка и не ухаживает за гостем!
Он остался у нее. Несколько дней почти не отходил от кровати, то делая смеси для отваров и мазей, то просто держа пожилую женщину за руку. Долго не было понятно, выздоровеет ли она... Но через пару месяцев, когда снега уже не было в помине, Ядвига наконец-то начала сама вставать.
- Ну все, оболтус, возвращайся к себе домой, а то что люди подумают! - шутливо прогоняла она его. - Вон смотри как похудел и зарос! Скажут, я тебя уморила!
- Пусть только кто попробует что сказать, - тоже в шутку отвечал он, стягивая отросшие волосы, еще не белые, как бывали летом, а русые, в короткий хвост.
В деревне действительно судачили, но Виктор не обращал внимания. Он еще чаще, чем раньше, заходил в лесную избушку, и с тревогой видел, как на глазах менялась, истаивая, как воск, Ядвига. Из пожилой, но крепкой и бодрой женщины она превращалась в слабую старушку... Виной ли была та болезнь, или годы брали свое... Когда он с беспокойством смотрел на нее, Ядвига всегда светло улыбалась:
- Не бойся, все как и должно быть... Я уже пожила, и не зря - считаю, что тебя вырастила!
Когда лег первый снег, ее не стало.
Сельский священник, с трудом поняв, кого же ему предстоит отпевать, отказался наотрез. Виктор один пошел копать могилу на деревенском кладбище. Односельчане, увидев это, всполошились:
- Эй, уж не ведьму ли хоронить тут собрался?
- Не ведьму, - еще непромерзшая земля летела из-под его лопаты в их сторону.
- А все остальные живы! Или сам, ведьмий выкормыш, кого угробить собрался, и могилку по доброте душевной заранее готовишь?
Опершись на край, он выпрыгнул из готовой могилы.
- Таких зверей, как вы, и без могилы бросить можно, волкам на поживу. Если они не передохнут от вашего яда, - он перехватил выскальзывающую из потных рук лопату.
Народ попятился. Не оглядываясь, молодой человек отправился к себе домой, переодеться и вымыться, потом взял телегу с лошадью и поехал за гробом.
Возле избушки было неожиданно многолюдно. Причем настоение пришедших явно не соответствовало похоронам. Никто не плакал, даже бабы. Или особенно бабы. Они шушукались между собой и толкали своих мужиков локтями в бок. Те огрызались. Виктор молча прошел внутрь, но понял, что выйти с гробом ему не то, что не помогут, но и не дадут. Он встал у порога, молча глядя на когда-то знакомых людей.
- Не дадим хоронить ее на нашем кладбище! - наконец разразилась толпа мнением. - Надо спалить ведьму в ее доме!
Особо рьяные подались вперед. Виктор тоже сделал шаг вперед, и толпа остановилась, замерев. Задние напирали.
- Да что вы его боитесь, он же один! Сейчас мы его! И подпалим! И его заодно!
"Подпалим!" - зазвенело у него внутри. Перед наступающими, прямо на мокрой земле, запрыгали язычки пламени. Некоторые дернулись, пытаясь пробраться назад, но им не давали.
- Уходите, - негромко, но так, что услышали все, сказал стоящий на крыльце.
- Да не бойтесь, это не по-настоящему! - голос был знакомый. Младший брат. - Оно даже не жжется!
Огненный шар появился так же из ниоткуда, что и язычки пламени, дохнув на толпу нестерпимым жаром. Миг помедлив, он покатился вперед, на людей. Брат смотрел ошалелыми глазами не на шар, а на того чужого и жестокого незнакомца у дома. Только в последний момент он успел отскочить, опалив волосы и брови. Толпа бросилась врассыпную...
Поздно вечером Виктор в последний раз зашел в дом, который когда-то считал своим. Он за каких-то полчаса собрал свои вещи, причем большая часть времени ушла на разбор трав и порошков - что взять, что может понадобиться в пути, а что можно найти прямо на дороге, взял лютню, все деньги, что успел скопить к этому времени, и пешком ушел в ночь.