Джен : другие произведения.

Другие города. Путеводитель

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

  

"Нельзя сказать, чтобы Кубла-хан верил всему, о чем рассказывал Марко Поло, описывая увиденные во время странствий города, однако в любом случае властитель слушал молодого венецианца с большим вниманием и любопытством, чем всех остальных своих приближенных"

Итало Кальвино, "Незримые города"

  
  
  
   Путеводитель: предисловие издателя
  
   Эту рукопись нашли в покинутом Старом Городе, в котором здания, вместо улиц, разделены каналами. Лабиринт легких горбатых мостиков привел исследователей к просторному дому-дворцу, где ученые решили остановиться и пообедать. Внутри от стен тянуло сыростью, замысловатые рисунки на обоях выцвели. Исследователи поднялись по еще крепкой лестнице с чугунными решетчатыми перилами в зеленых мшистых пятнах. Взорам открылась большая комната с тремя высокими, закругленными поверху окнами. Над разбитым камином темнело прямоугольное пятно из-под зеркала или картины. Паркет отчасти сгнил. Посреди комнаты стоял стол с выгнутыми тонкими ножками. Рукопись лежала на нем.
  
   Сквозь мутные окна серо-голубой город виднелся как в дымке. Ни одна птица не нарушала его неподвижность, так что он казался пейзажем импрессиониста. Но, несмотря на пасмурную погоду, в комнату попадало достаточно света, чтоб разглядеть на титульном листе надпись:
  
   Другие города. Путеводитель
  
   Рукопись не имела ни даты, ни подписи, но ее содержание показалось исследователям интересным. Текст повествовал о тайных, скрытых городах, которые на картах не значатся, и куда попасть можно было, лишь основательно поплутав. Уже в Париже рукопись очутилась на столе у издателя, который выпустил книгу маленькими коллекционными тиражами на русском, английском, немецком и испанском языках, специально для иностранных туристов. Книга не снискала успеха, так что через четыре года она изредка встречалась только у букинистов.
  
   Затем художник, сделавший иллюстрации к путеводителю, скоротечно скончался от туберкулеза в возрасте тридцати девяти лет. Его сестра сообщила в газеты последнюю просьбу к владельцам книги - быть внимательнее и осторожнее. Публикации состоялись в провинции, бедной событиями, но не вызвали особых разговоров; столичные же издания отнеслись к сообщению как к обычному бреду творческой личности перед смертью. Кое-какие слухи просочились и за границу, но там о книге мало кто знал. А через полгода пресса разразилась сенсацией: страшный преступник, серийный убийца детей исчез с концами из одиночной камеры. Подкоп и подкуп были здесь невозможны, все замки оказались на месте, а решетка окна размерами в две ладони - неповрежденной. Внимательное следствие обнаружило лишь одну необычную вещь: нацарапанные на стене строки путеводителя по Другим городам. Как выяснили в тот же день, книга содержалась в тюремной библиотеке.
  
   Эксперты взялись за дело, которое вели втайне. Результатом стали множественные секретные обыски - как в стране, так и за рубежом, среди посещавших Париж в последние годы. Полицейские и милиция изымали только путеводитель, в большинстве случаев позабытый хозяевами в глубине книжных полок и запылившихся чемоданов. Букинистические лавки навещались работниками правопорядка ночью. Рукопись-первоисточник обнаружилась в запасниках Музея литературы: чтобы ее отыскать, потребовалось более десяти дней. Книги сжигали на месте, не заглядывая под обложку: таков был приказ. Собственно, потому и узнали об обысках - по стойкому запаху гари, куда примешивались ароматы трав. Кто-то вспомнил, что и от путеводителя с годами пахло такими травами. Хозяева оставшихся книг испугались, еще не зная в чем дело, но из чувства сопротивления постарались сохранить текст. Одни переписывали его вручную, не доверяя современным средствам копирования; другие замуровывали или хоронили книгу под землей; третьи уезжали с ней в глушь, четвертые высекали слова о Других городах на стенах малодоступных пещер. Секретные материалы дела росли и пухли. Кое-кому даже вводили наркотик, вызывающий амнезию, чтобы вытравить из памяти не только застрявшие строчки, но и сам образ путеводителя.
  
   Наконец, было официально признано, что книга исчезла с лица земли. Но дети прежних владельцев сумели сохранить несколько экземпляров. Путеводитель превратился в историю, и многие удивлялись, что же такого секретные службы нашли в затейливой, но, очевидно, вымышленной книге. Она не привлекала искушенного читателя ни философскими глубинами, ни тонким психоанализом, ни увлекательными приключениями, ни ярким языком. Те, кто прочел ее однажды, не испытывал особенных чувств, помимо сумбурного ощущения чего-то упущенного. На разгадку ушло не менее полувека. Желающие вспомнить молодость и путешествия заглянули в путеводитель во второй раз, и, по мере вчитывания, обнаружили, что видят перед собою не буквы и знаки. Живые города вставали перед ними, точно сквозь мутные окна, и там ползли по небу облака, и голуби взлетали выше башен, и до ушей доносились слова и смех, музыка и звуки приближающихся шагов. Говорят также, что те, кто открыл книгу трижды, могли сами путешествовать по несуществующим городам. Но никто не мог об этом сказать достоверно, потому что на четвертый раз из Других городов - уже не возвращались.
  
  
  
   1. Канатоходцы
  
   Город канатоходцев знаменит, прежде всего, населением. Туристы приезжают сюда ради острых эмоций: мускулистые и загорелые аборигены бодро скользят по разноцветным веревкам, натянутым на уровне десяти, пятнадцати, а то и двадцати метров над землей. Обычно здесь сухо, и на улицах толстый - по щиколотку - слой пыли, поскольку все горожане предпочитают балансировать в воздухе. Улицы узкие: в некоторых местах можно, расставив руки, коснуться кончиками пальцев противоположных стен. Дома, в три-шесть этажей, в основном - песочного цвета. Окон нет; вместо этого каждое помещение снабжено чем-то вроде балкона с небольшой полукруглой наружной площадкой без ограждения и чугунными петлями для натягивания канатов.
  
   Город, недоступный ветрам, расположен в горном кольце, и тени вершин усмиряют жару. Здесь приятно сидеть на веранде гостиницы с чашкой какао, наблюдая, как цветные линии канатов тут и там пересекают небо, а по ним то и дело пробегают маленькие фигурки. Гостиница представляет собой три здания - для мужчин, для женщин и для детей. Это дань местным обычаям: дети, женщины и мужчины живут в разных домах, дабы каждый, благодаря сильной тяге к близкому человеку, не боялся упасть. Внутренний двор гостиницы сплошь засажен шиповником и сиренью, расцветающими дважды в год, а над душистыми кустами натянуты канаты для персонала. Приезжие, разумеется, могут ходить по земле.
  
   Именно канаты - желтые, красные, синие, пестрые - расцвечивают монотонность городского пейзажа. Плетение из народного промысла стало искусством. К обычным нитям присоединяют прозрачные, чтобы сверкали на солнце, и фосфоресцирующие - чтоб светились в темноте. Сорок городских семей используют каждая свой орнамент. Один традиционный рисунок канатов напоминает цепочку человеческих рук, другой подобен череде птиц с длинными клювами, третий отображает движение змей по песку, в четвертом - блестят стрекозиные крылья. Туристы приобретают канаты в многочисленных лавках, расположенных не ниже вторых этажей: туда можно подняться с улицы по веревочной лестнице. В качестве сувениров предлагаются также скромная обувь канатоходцев на суконной подошве, различные сорта мела и полосатые разукрашенные шесты. Последние в городской жизни играют исключительно декоративную роль.
  
   Из развлечений приезжим доступно посещение детских групп. Малышей обучают на крышах, окруженных невысоким, сантиметров в пятнадцать, барьером. Сосредоточенные карапузы скользят по тоненьким досточкам над круглым бассейном, затем над водой натягиваются веревки не толще детского запястья, и у наблюдателя замирает сердце при виде миниатюрных фигурок, готовых вот-вот упасть! Но даже и несчастные случаи происходят в городе редко, ведь канатоходцы верят, что от беды их берегут нитяные браслеты. Узор переплетенных нитей содержит, вместе с семейным орнаментом, слова посвящения или предупреждения на местном языке. Ученые утверждают, будто слова всех браслетов составляют свод правил достойной жизни, но, скорее всего, с веками текст был искажен, и первоначальный смысл утерян. Наиболее распространенные указания "Смотри в середину" и "Молчи мыслью" могут иметь множество толкований. Кстати, о молчании: канатоходцы неразговорчивы до того, что порою кажутся немыми, а иногда производят впечатление просто очень ловких животных. Благодаря теплому климату, одежда их минимальна и часто похожа на оперение тропических птиц. С другой стороны, канатоходцы напоминают индусов, и не исключено, что их сообщество произошло от индийских бедных артистов, выступающих на рынке.
  
   В ночь, когда сменяются времена года, в городе проходит Праздник Факелов. Начинается он, как только солнце скроется за горами, и дома утонут в глубокой тени. Мелькание огней в окнах сменяется редкими перебежками канатоходцев с пылающими предметами различной формы: кто-то несет их в руках, а кто-то прикрепляет к телу, чтобы руки оставались свободными. В ярком рыжем свете факелов чудится, будто люди скользят по воздуху. Еще полчаса, и вот уже все бегут туда-сюда между домами. Беготня только кажется беспорядочной: ближе к центру людей на канатах становится больше, а все огни стремятся соединиться на главной площади.
  
   В эту ночь многочисленные канаты над площадью выглядят паутиной, веревочным лабиринтом. Непосвященный гость испытывает страх: еще бы, люди с факелами носятся наверху с такой скоростью! Они прыгают, кувыркаются, прохаживаются колесом и проскакивают сквозь пылающий обруч. Бравурная музыка звучит то громче, то тише, то справа, то слева - ведь оркестр тоже не остается на месте. Затем по увитым лентами стойкам взбираются дети и наравне со взрослыми принимают участие в огненном представлении. Факельное буйство разгорается всю ночь и затухает с приближением рассвета: рыжие огни медленно тают в пепельном воздухе, движения вместе с мелодией приобретают протяжность и плавность. После факелы гаснут, и едва уловимые взглядом призраки разбегаются по домам.
  
   Приезжий может жить в городе не более шести дней. Но обычные дни здесь настолько однообразны, что часы останавливаются, а сознание отказывается вести времени счет. На утро седьмого дня к гостю приходят канатоходцы. Они возвышаются над человеком с видом суровых судей, заставляют подняться и отправиться с ними. Шестеро сильных мужчин обладают мгновенной реакцией, от них нельзя убежать, их нельзя победить. Возражений они не слышат. Они приводят пленника на площадь и безмолвно приказывают забраться по веревочной лестнице на высоту шестиэтажного дома. Но это еще не все: необходимо пройти по канату, - а восходящее солнце ударяет в глаза дважды: с неба и отраженное из-под ног. Назад ходу нет, стража угрожает столкнуть на камни площади, что отсвечивают красным в двадцати метрах внизу. Впору и разозлиться: шесть дней человек наблюдал, как все вокруг бегают по канатам, - неужели у него не получится? Он расставляет руки и, прищурившись, делает шаг навстречу белым жгучим лучам.
  
   Судьба приговоренных к канату различна. Одни падают, чудом не погибая: их подбирают, лечат раны, сращивают кости и опять отправляют на испытание. Другие прощаются с жизнью: этих хоронят в горах, а назавтра в городе идет дождь и рождается ребенок. Существуют и третьи. Пока они идут по канату, солнце покрывает им кожу сложным узором и выжигает во лбу новый глаз. После они скользят только над пропастью сновидений, а встретить их можно, лишь когда сам собираешься умереть.
  
  
  
   2. Город-базар
  
   Если заплутавшему кораблю повезет, то после долгих дней отчаяния на горизонте протянется светлая полоса низкого берега, а вскоре спицы трех-четырех минаретов воткнутся в небо. Случайный порыв ветра донесет резкие крики людей и тропических птиц, звуки тягучей как восточные сладости музыки. Жара и штиль. Беглый осмотр побережья в бинокль убеждает, что здесь не воюют. Лодка спускается с корабля, путешественнику не терпится ощутить под ногами твердую землю. Но еще раньше над водой разнесется солнечный запах фруктов, вина, пряностей, шерсти и меди. Ароматы будут густеть по мере приближения к городу.
  
   Город - белый с золотой росписью, и похож на костяную шкатулку, но только издалека. Внутри его чистота тонет в буйных красках базара. Уже на пристани россыпи апельсинов соседствуют с горами арбузов и дынь, неподалеку серебрится рыба, и тут же - сети, десятки ковров, пестрый прилавок с нитками и приспособлениями для шитья, опять рыболовная снасть, клетки с птицами, увешанная кусками шелка стена; что дальше - взгляду не различить. Ни один человек тут не скажет, как называется город и где находится: единственный язык, который здесь понимают - язык обмена, язык купли-продажи; но даже если и придет в голову ради шутки предложить торговцу свое имя за необходимые сведения, - не ждите прямого ответа. Вам покажут хрустальный шар и игрушечный нож, чалму, огромные розовые и зеленые перья. Не то, не то. Нет ли карты? Полуголый толстоватый торговец с узорчатой шапочкой на гладко выбритой голове кивнет и махнет рукой в сторону улицы, уводящей вглубь города и, насколько хватает глаз, тоже заставленной разнообразным товаром.
  
   Через час или два блужданий по шумным кварталам, становится ясно, что здесь стоило побывать. Цель прогулки забыта, путешественник поглощен тем, что попадается на пути. Кроме редкостных фруктов и овощей, сладких вин в медных узких кувшинах, богато расшитых тяжелых одежд, тончайших шалей, которые можно протянуть сквозь игольное ушко, трубок из красного дерева и кальянов, чеканок с любовными сценами из жизни древних, легких наркотиков, благовоний, изображений домашних божков, то и дело встречаются вовсе нежданные вещи. Глиняная ладонь повторяет линии вашей собственной. В небольших клетках при пристальном рассмотрении оказываются не зверьки, а миниатюрные, с мышь, чернокожие человечки в красных набедренниках и фесках. Вам показывают семена, которые прорастают сразу, как коснутся земли: за считанные секунды растение достигает максимальных размеров, причем заранее точно не знаешь, будет ли это дерево или только цветок. Круглые зеркала в бронзовых узких рамах демонстрируют, вместо вашего отражения, лица предков. Огненных расцветок шарфы сами оборачиваются вокруг шеи; говорят, если подарить такой шарф врагу, врага вскоре найдут задушенным. Музыкальные инструменты играют без музыкантов, ткацкие станки ткут без участия человека, в пустой кухонной утвари появляется желаемая еда, ковры могут летать, а крупные черно-желтые птицы - вести философские споры. Город живет, город дышит, рокочет, звенит, и, когда наступает время уснуть, он сохраняется под сомкнутыми веками.
  
   Путешественнику приходится задержаться на несколько дней: пополнить запасы и все же узнать, куда плыть. Выясняется, что бумажных денег здесь не берут, но за одну любую монету можно купить женщину или мальчика на ночь. И та, и другой лишены языка. Спится плохо, тревожно, за окнами тени и шорохи: это, наверное, воры. Наутро оказывается, что кто-то поменял расположение прилавков, и теперь слева от двери, вместо сахарной ваты, продают дурманящие порошки, а справа, вместо обуви - талисманы.
  
   Торговля затягивает, город постигается через нее. За книги из корабельной библиотеки можно приобрести еды, за поношенную одежду - драгоценные книги в переплетах телячьей кожи, с золотыми или серебряными застежками, аметистами или смарагдами, впаянными в обложку. Морские приборы стоят кружки пресной воды, хотя здесь сотни колодцев, включая общественные. На набережной торгуют песком, а на противоположной окраине пустыня забирается на улицы. Стен у города нет. Вдоль каменистого побережья растут бесплодные пальмы, так что непонятно, откуда берется обилие свежих фруктов. Невозможно также заметить, чтобы кто-то рыбачил. Море пустынно, но по дороге песка в город прибывают караваны. Хозяева - люди в черных и белых одеждах, высокие, с царственными движениями. Их лица закрыты так, что видно только глаза и небольшой участок обветренной кожи. Пальцы караванных владельцев унизаны перстнями, на шее висят тяжелые цепи. Хочется подражать. Приобретаются мягкие сапоги, в которых нельзя провалиться в песок; плащи, которые защищают ночью от холода, днем от жары; палатки для бури, прибор для распознавания миражей; амулеты, охраняющие от змей, скорпионов и злобных духов; зеркальце, что угадывает зарождающиеся болезни. В обмен на карту звездного неба просят мизинец левой руки, но знакомых созвездий покупатель не обнаружит. Тощий, покрытый лишаем и, кажется, пьяный торговец как-то раз предлагает несколько дополнительных сантиметров роста. Вскоре вещи для обмена заканчиваются. Но здесь можно продать свои волосы, пот и слюну, свою веру и право на смерть. Продается способность летать. В сумерках появляются юркие, с бегающими глазами люди в фиолетовых балахонах и колпаках: эти скупают души. Грезится, будто распродаешь свое тело кусками, на вес; оставшееся - продающий - душа и есть. Она двоится, троится, учетверяется, и нет конца дорогому товару.
  
   Корабль стоит каравана, и некоторым удается договориться об этом. Стороны друг от друга неотличимы, за исключением цвета одежды. Высокий в белом отправляется с верблюдами и ослами к дрожащему и готовому разразиться очередным призрачным городом горизонту пустыни. Барханы правильных очертаний к вечеру приобретают оранжевый цвет. Дни одинаковы, а пески бесконечны. Все, что случается, оборачивается фата-морганой. Высокий в черном, напротив, четко знает свой курс. Он займет место в семье путешественника, встретит его друзей и любовь, возьмет его деньги и славу, проживет достойную жизнь и в положенный срок примет смерть. Никто не заподозрит подмены, поскольку двое когда-то обменялись телами и лицами, и поэтому на могильном камне будет высечено чужое имя. Имя того, кто продолжает блуждать по пустыне.
  
  
  
   3. Человек из бревна
  
   Нинвемон - небольшой замкнутый город с единственными воротами. Городские стены отполированы до блеска снаружи, и сохраняют природную шероховатость внутри. Многие тротуары и дворы Нинвемона спрятаны под навесами, каждый двор, к тому же, огорожен высоким глухим забором. Смотреть здесь, фактически, не на что - несколько крупных общественных зданий строгой архитектуры почти не нарушают монотонность одноэтажных пейзажей. Имеются сады камней и парки из мертвых деревьев причудливых форм. Деревья стоят далеко друг от друга, поэтому, если сесть на траву, рисунок каждого можно наблюдать на фоне неба по отдельности. Город населяют философы, быт их скромен, а душевная жизнь посторонним доступна не больше, чем внутреннее пространство частных домов.
  
   Паломники селятся за несколько километров от Нинвемона, в миниатюрных избушках, по одному. Когда паломник готов, он снимает обувь и босиком отправляется в город. Дорога выложена крупными и гладкими каменными плитами, которые ночью сохраняют дневное тепло, а в жаркие дни - ночную прохладу. Справа у ворот Нинвемона висит деревянный молот: им следует постучать столько раз, сколько часов ты намерен пробыть внутри.
  
   Нинвемон получил свое имя от человека, что похоронен далеко за пределами города. С тех пор прошло не больше столетия, поэтому история хранит события тех дней без украшений. Как-то раз Нинвемон-человек вышел ночью во двор. Ему открылось пустое, залитое светом августовских звезд пространство. В десятке шагов у глухого забора лежало бревно, но сейчас на его месте маячил темный силуэт. Он выдвинулся из тени, и Нинвемон разглядел мужчину. Нежданный гость был чуть ниже ростом и заметно крепче хозяина дома.
  
   - Кто ты? - спросил Нинвемон.
  
   - Ты должен дать мне имя, - ответил гость. Как оказалось, он образовался из бревна, неподвижно лежащего здесь не меньше трех лет.
  
   Нинвемон принялся перебирать имена. Он вспомнил своих знакомых, но звуки, только-только слетев с языка, рассыпались невидимой пылью. Имена авторов толстых томов, заполняющих чрево дома, грубо резали слух. Древние имена, известные всем, дрожали, звенели, вспыхивали, отталкивались от тел, и улетали в небо. Имена далеких врагов вызывали страх, и лучше их было не называть. Детские имена оказались гостю малы, а имена деревьев и рек велики. Наверное, следовало отыскать некое тайное имя, о котором сообщалось многозначащим молчанием, но Нинвемон махнул рукой.
  
   - Ты - Человек Из Бревна, и не станешь другим, - сказал он и пригласил гостя в дом.
  
   За разговором они так и не легли спать до рассвета, позавтракали, и Нинвемон занялся своими делами. Он был философ и размышлял над тем, что и по каким причинам следует считать живым. Ему верилось, будто цепочка живого начинается с песка и ветра, но он не мог найти доказательств. У него мерзли руки, и пот катился со лба. Человек Из Бревна серьезно сидел на скамье у стены и словно врастал в сиденье. Крупные и четкие черты его лица заставляли вспомнить об идолах.
  
   В то время философы безымянного города объединялись в сообщества, с самым большим - Звезды и Креста. Оно включало сорок человек, и Нинвемон был по счету сороковым. Круговая чаша приходила к нему с мутным остатком; над камнем, где он сидел, гулял холодный сквозняк, и за время собрания ему дозволялось произнести только сто слов. Нинвемон хотел стать отшельником, но уйти не решался. Поздними вечерами, в бессоннице, он грезил, как подвластные ему воздушные потоки разрушат Дом Звезды и Креста. Не станет просторных и светлых залов с голубыми фресками под потолком, гулких коридоров с плавными поворотами, уютного закутка под лестницей, куда Нинвемон уходил размышлять от рассуждений соратников, да и самой черной лестницы тоже не станет. Теперь, когда рядом был Человек Из Бревна, такие мысли набирали силу, и внутри Нинвемонова тела растекалось тепло. Они могли уйти вместе, Нинвемон и Человек Из Бревна, пересечь за несколько переходов степь, добраться до лесов и пещер, и наблюдать, как небо всполохами отражает далекое разрушение и конец.
  
   Когда солнце устало бить по глазам, они бок о бок отправились на собрание. "Это Человек Из Бревна, - представил спутника Нинвемон. - Поскольку он человек, у него есть душа, но произошел он из дерева, а значит, дерево имело душу". "Скажи, а было ли то бревно сухим?" - осведомился у Нинвемона пятнадцатый. "Да, оно лежало в сухом дворе много лет". - "Тогда оно должно хорошо гореть". С тревогой Нинвемон огляделся: лица людей Звезды и Креста выражали решимость. "Огонь уничтожит дерево и оставит душу, - сказал пятнадцатый. - Если ничего не случится, ты лжешь". Нинвемон испугался по-настоящему. Человек Из Бревна прикоснулся к его плечу: "Не бойся". В центре зала на крестообразной подставке распласталась широкая чаша-жертвенник. Несчетные лучи большой - с голову человека - Звезды вонзались в стилизованное небо на потолке. Человек Из Бревна вошел в чашу, и все сорок людей Звезды и Креста развели немалый огонь.
  
   Было тихо, лишь потрескивало пламя, точно что-то рвалось. Сквозь высокие окна зала струился вечерний зеленоватый свет, и на пол легли черные тени окрестных деревьев. Человек скрылся в дыму, на потолок пошла копоть. Нинвемон ждал хлопанья крыльев, внезапной музыки или стука далекой двери. Но ему осталось лишь собрать пепел. Люди Звезды и Креста молча вручили ему фарфоровую дорогую супницу и небольшой железный совок.
  
   Возвращение пришлось на ночь. Нинвемон нес сосуд с пеплом в обеих руках. Ноша казалась тяжелой, точно внутри находился золотой слиток. Сосредоточенный Нинвемон споткнулся у входа во двор. Супница выскользнула из рук и разбилась. Окна соседей уже не горели, и под ногами ничего было не разобрать. Когда Нинвемон вернулся сюда с фонарем, то он не смог отличить землю от пепла, только собрал осколки.
  
   Он проснулся, когда было еще темно, встал и вышел. Ему приснилось, что у забора лежит бревно. Наяву бревна не было. Не было и человека. Нинвемон бормотал все известные имена, и, в конце концов, уронил с языка свое собственное. Так оно перешло городу.
  
   С тех пор паломники приходят в Нинвемон на поиски. Они блуждают по пустынным улицам в одиночку, присматриваются к камням и деревьям, в надежде угадать в них человеческий силуэт. Деревья и камни иногда говорят, но чтобы услышать их, надо быть для того и рожденным.
  
  
  
   4. Отравленный город
  
   Анемврот, великий путешественник, скупо рассказывает в своих дневниках, как он однажды посетил отравленный город, и не смеет туда возвратиться. Нам известно немного больше. Когда Анемвроту было тринадцать, он потерял своих родителей и отправился в дилижансе по пыльной дороге в Беату к родственникам.
  
   Невыразительные лица попутчиков, аромат курицы в промасленной бумаге и разлома горячего белого хлеба не занимали его - худенького светловолосого и сероглазого мальчика, высокого не по годам. Он молча глядел в окно, мимо которого, подрагивая, проползала степь, а вдали - тянулись пологие склоны холмов. Колеса стучали, смеркалось. Вдруг дилижанс сильно тряхнуло, и лошади стали. Сломалась ось. Путешественникам пришлось выходить и разбивать лагерь на свежем воздухе. Анемврота, которого звали тогда иначе и проще, клонило в сон. Он попросил снять с крыши свой тощий баул, достал зеленое одеяло, завернулся в него и лег, выбрав место, где было поменьше травы. Он очень боялся змей, но сон оказался сильнее страха. Сквозь дремоту он слышал нетрезвые голоса других пассажиров; смех, который бывает от сальных шуток, и потрескивание огня. Позже все стихло, и лишь однажды вскрикнула далекая птица.
  
   Анемврот очнулся от холода, на рассвете. Небо только-только окрасилось розовым на востоке. Одеяло промокло. Анемврот перебрался поближе к тлеющим углям. Спящие не издавали ни звука и выглядели валунами. Туманно-серые лошади возвышались неподалеку, как призраки. До Анемврота донесся запах воды; он подумал, что рядом - озеро, но идти туда оказался не в силах: он опять хотел спать.
  
   Он провалился в полную тишину, а разбудил его солнечный жар: светило повисло точь-в-точь над его запрокинутым к небу нежным лицом. Мальчик поднялся и увидел, как неподалеку сверкает, подобно расплавленному металлу, вода. Никого рядом не было; несколько валунов, каждый похожий по форме на спящего человека, окружали черное костровище. Анемврот понял, что он спросонок принял за лошадей густой кустарник. Дилижанс и вовсе пропал, одна дорога тянулась в две бесконечности. Анемвроту казалось, что он никуда и не ехал, что уснул дома, а проснулся в степи у небольшого озера, между холмами и дорогой, и это выглядело так естественно, что мальчик не удивился.
  
   От высокой пушистой травы озеро отделяла узкая полоса гальки. Анемврот подошел к воде, чтобы умыться. Но он не успел намочить и кончики пальцев, как увидал, что к нему, в обход озера, слева, движутся четыре фигуры в похожих на монашеские одеждах. Фигуры двигались медленно, грузно, и, хотя лица скрывала тень капюшонов, по их движению Анемврот догадался, что они - старики. Так и не коснувшись воды, мальчик выпрямился, расправил плечи и встал, точно он здесь хозяин, а четверо - гости.
  
   Они и были гостями, они пришли с просьбой. Они явились из города, что прятался за ближайшим холмом, и принесли Анемвроту связку ключей. К большому кольцу были прикреплены четыре маленьких, и на трех - тяжело болтались ключи: один - в ржавчине, другой - в зелени, третий - в трещинках. Анемвроту следовало явиться в город, найти три двери и отпереть их, найти четвертый ключ и четвертую дверь, отпереть и ее. Анемврот не мог отказать старикам: хотя его по-прежнему ждали в Беате, эти четверо проглотили бы яд и погибли у его ног, если бы он не пошел.
  
   Когда у подножья холма мальчик заметил, что старики не оставляют следов ни в пыли, ни в песке, он испугался, но было поздно. К тому же, его влекло любопытство. Город маячил сложными башнями, шелестел диковинными деревьями, журчал позолоченными фонтанами. От множества огней здесь в сумерках было светло как днем. Фонари высвечивали прохожих, одетых в красное, желтое, синее так, что ни единого участка обнаженной кожи не мог заметить даже самый внимательный взор. Анемвроту вновь захотелось лечь и уснуть, но тут он обнаружил, что шагает один: старики исчезли, как ни бывало. Горожане проходили мимо него равнодушно, точно он был непримечательным деревцем, а он не мог разобрать их речь. Он видел маски с узкими прорезями для глаз; костюмы, плотно облегающие тела; голова его закружилась, он присел на скамью, и ему почудилось, будто люди движутся все быстрее, быстрее, быстрее, уже бегут, стремительно не по-человечески, сливаясь в одну пеструю и широкую ленту, - и тогда он понял, что спит.
  
   В сновидении лента вилась внутри его тела, в два, в три ряда, изменяя саму его суть, и он чувствовал, как у него вырастают то крылья, то плавники, то он покрывается жесткой шерстью, но все это не имело смысла. Он пришел в себя голый и жалкий, почему-то на кладбище, ему в рот набилась земля, и ее вкус был сладок. Перед ним находился высокий склеп с решетчатой дверью, и узоры решетки напомнили ему первый - покрытый ржавчиной ключ.
  
   Он поискал рядом с собой - связка валялась почти под правой ладонью. Ключ подошел. Дверь недовольно проскрежетала, впустив Анемврота в сырость и тьму. После третьей ступеньки его ноги неожиданно оказались в воде. В этот миг солнце вышло из-за облаков, и мальчик увидел собственное отражение в пустоте тесных стен. Дальше идти было незачем.
  
   Через много лет Анемврот напишет о том, что жители города закрывали свои тела плотной тканью, потому что воздух и влага, земля и свет приобретали здесь, среди холмов, такие свойства, что могли убить любого, кроме него - чужого тринадцатилетнего мальчика. Он не знал, зачем он здесь, и что скрывается за остальными дверьми, но в течение дня он не однажды видел, как люди срывали с себя одежду и таяли, подобно снеговикам, оставляя после себя небольшую мутную лужицу. Он так и шел, обнаженный, словно никогда не знал костюмов и обуви, не стыдясь, не стесняясь, и горожане думали, будто настало новое время, и открывали лица и руки - но они не могли остаться в живых. Он выпил воды из фонтана, другие последовали его примеру и с тонкими криками вспыхнули, как фейерверк. Он побоялся сделать что-то еще, и теперь ступал по мостовой осторожно, стараясь не касаться стен и не смотреть на небо; ключи позванивали в его руке, - мальчик хотел бы от них избавиться, но не знал, какими бедами это грозит здешним людям. Теперь ему казалось, будто прохожие глядят на него с укоризной, хотя под масками он не мог видеть выражения лиц. Он свернул в ближайшую подворотню, присел на камень посреди пустого двора, - и опять его голова пошла кругом. Он закрыл глаза, но продолжал видеть двор, стены и темные окна. Потом, как наяву, он увидел птицу. Та рвалась к небу, но ей мешала цепь, прикованная одним концом к стене, а другим - к птичьей лапе. Птица отчаянно хлопала крыльями, но он ничего не слышал. Он пригляделся, и его обдало холодом: правую лапу птицы объяли четыре кольца, а цепь расходилась на четыре тонких цепочки, и кольца являлись их последними звеньями.
  
   Мальчику тут же захотелось убежать в сон, а проснуться - в родном и знакомом месте, но не тут-то было. Отравленный город кольцом смыкался вокруг него, даже если он закрывал глаза, не желая видеть этих стен; горожан, обернутых тканью, как второй кожей - красной, синей и желтой; коварных фонтанов, деревьев вычурной формы и башен, в чьих линиях мог заблудиться взгляд. Где-то стучал дилижанс, и пассажиры делили курицу, а другой мальчик - не Анемврот - смотрел, как колышет белыми метелками степь. Сам Анемврот не рассказывает, скольких сил ему стоило уйти из города. Он потерял три ключа и не нашел четвертый. Он так и не добрался до Беаты. С той поры он и стал путешественником, потому что нигде не мог задержаться больше трех дней.
  
  
  
   5. Город за Рекой
  
   Сюда - на берег Реки - приходят по одному, в тишине садятся на землю и смотрят. Это может быть любая река, например, та, где слева лес и излучина, а справа - крутой поворот, за которым не разглядеть, что там - мост, или море, или кончается свет. Левый берег Реки низкий и плоский, нетоптаная трава и непуганые насекомые. Правый берег, где сидит наблюдатель, обрывистый и суровый.
  
   Город начинает появляться через час-два. Воздух дрожит, тени ложатся на землю под безоблачным небом. Наблюдателю страшно, что он сходит с ума: в пустоте он видит вертикальные линии призрачных зданий, блеск несуществующих окон. Кажется, город рождается из надежд и воспоминаний, фантазий и снов. Но только когда он обретает твердость и плотность, становится ясно: этот город - чужой. Его огромные купола похожи на яйца дракона, чьей тяжести не выносит земля. Его широченные улицы предназначены не для человеческих ног. Его тишина вынуждает бежать, потому что в прохладе высоких и гладких мраморных стен легко можно превратиться в чудовище.
  
   Перехватывает дыхание, но река уверенно и спокойно отделяет маленького человека от города великанов. Городу несколько тысяч лет, но он и не думает разрушаться. Он стоит величественным и тревожным напоминанием о событиях минувших веков.
  
   Давным-давно, когда людей было мало, и они были неразумны, как дети, каждого человека сопровождал великан - слуга, защитник и друг. Если два человека ссорились, то великаны сражались между собой. Великаны ходили неслышно, часто выглядели как огромные тени, и прятали лица под металлическими пластинками, чтобы люди их не боялись. Когда человек спал в своем доме, его великан сидел на улице рядом с дверью и создавал для хозяина сновидения.
  
   Великаны были бесполы. Со временем их способность выглядеть тенью усиливалась, при этом движения великана оказывались не страшнее порыва ветра. Великаны таяли и исчезали; за отпущенный им судьбой срок они должны были выращивать нового великана из человека. Но люди предпочитали множество росту, так что росло их число, а не размер. Новорожденные не видели снов, или впитывали только обрывки чужих; а родители забывали происходящее ночью - как они шли одни, и следовали по пятам за собственной тенью, и солнце лизало им обнаженную спину. Они забывали лестницы, которые обрывались в пропасть; и пропасти, которые оказывались морем; и морскую соленую воду, глотнув которой, можно было превратиться в змею. Голубые глаза детей звали их с другой стороны - детей, сияющих так, точно тени в мире и не бывало.
  
   А великаны таяли, и это вселяло в них ужас. Они уже не могли закрыть своей спасительной темнотой всех людей. Они уже не могли взять в ладони ребенка и показать ему сверху игрушечные дома и деревья. В отчаянии великаны решили открыть людям лица. Тонкий металл зазвенел об камень - маски были отброшены. Люди обернулись и замерли. Они не сказали ни слова. Но великаны, способные насылать сновидения, могли читать мысли. Несколько сотен огромных синих и серых теней собрались и потянулись к Реке. Эта река текла от Начала Времен, и от нее родились все остальные реки. По правую ее сторону жили люди, а левый берег был пуст и гол.
  
   Туда и ушли великаны, перейдя реку вброд, а вскоре исчезли. Лишь через тысячу лет одинокие путешественники, останавливаясь в безлюдном месте на берегу, начали видеть город: город, который есть и одновременно нет; город, который то зовет, то пугает; город пустой и живой. В солнечный день линии мрамора складываются в контуры чьих-то очень знакомых лиц; но стоит свету упасть по-другому, как все исчезает. Тот, кто решится преодолеть Реку вплавь, может погибнуть от холода; а сила течения уносит любую лодку туда, где городов не бывает; - поэтому на левый берег ступили только три человека. Клара Майтрейи пришла сюда первой и разговаривала со стенами. Позже она построит Матиас, Бренгорт и Шейялу, и назовет их своими детьми, хотя, как известно, у нее не было мужа. Анемврот явится по следам Клары, еще не зная ее лица, и удивится, как выросла его тень. Нинвемон, не знакомый с обоими, окажется третьим. Не обнаружив здесь никого, с кем можно поговорить, он решит, что окончательно заблудился, и с тех пор прекратит путешествовать, - но однажды станет городом сам. Остальные искатели недостойны упоминания: ведь, пробравшись на левую сторону хитростью или силой, они обретали там лишь пустоту.
  
  
  
   6. Происхождение Майтрейи
  
   Внутренний Город - самый древний из известных городов, и один из самых недоступных. Если дорогу к нему стремятся осилить вместе несколько путешественников, то доходит только один. Если искатель отправляется в путь в одиночку, он рискует сорваться в пропасть, заблудиться в тумане или погибнуть от недостатка воздуха, что на такой высоте немудрено. Сорвавшись в пропасть, здесь человек превращается в камень, а, заплутав, через семь дней становится облаком, и это горькая судьба. Проводники ходят по облакам, и лгут иноземцам, чтоб испытать последних на твердость. Утверждают, будто Внутренний Город открывается только тем, кто достиг прозрачности помыслов и совершенной чистоты сердца. Рассказывают о прекрасных белолицых существах, готовых вселиться в тело искателя, и привести его к цели. Говорят также, что последний - зеленый - луч солнца указывает прямую дорогу. Но, на самом деле, добраться до города можно через любую пещеру, если двигаться внутрь, не останавливаясь, даже если погаснет фонарь или факел.
  
   И здесь есть три пути. Один - лабиринт, где следует не отрывать ладонь от правой или левой стены, в зависимости от лунной фазы. Другой путь - туннель, он сужается с каждым шагом, так что вскоре приходится наклониться, через час - вставать на четвереньки, еще через час - ползти, с трудом продираясь, и не имея возможности повернуть. Третий путь - королевский - лишь для тех, кто родился в марте. Все три пути обрываются резко и круто, а глубоко внизу сияет рождественскими огнями Внутренний Город. С языка тех, кто живет снаружи в горах, его тайное имя переводится как Место, Где Смерть Становится Жизнью. В самом городе людей нет. Спуститься нельзя, можно только упасть или прыгнуть на протянутые навстречу острия прозрачных кристаллов.
  
   Весь город - это кристаллы и свет, нетающий лед и холодное пламя. Он растет и меняет свои очертания каждый месяц. В древности горные жители отправляли провинившихся соплеменников искать Внутренний Город, а в пещерах разводили большие костры, чтобы едкий дым не давал преступнику возвратиться. Некоторые все-таки возвращались, и огонь их не жег, а дым обходил стороной. Они рассказывали, что грани огромных кристаллов многократно отражали их облик, и с того момента им неизвестно, отправились ли домой они сами, или же кто-то из двойников. Вернувшиеся, и вправду, вели себя странно. Они спали на крыше, придумывали себе вторые и третьи имена и старались не заводить детей. Позже варварские обычаи были утрачены, и с тех пор во Внутренний Город могли попасть только те, кто явился издалека.
  
   Но Клара Майтрейи пришла изнутри. Клара Майтрейи с кожей белой, как снег, волосами, как тьма и искры во тьме, и золотыми глазами. Первый раз она явилась ребенком, и ее предназначением было говорить правду. В то время в горах находился Ловец - человек со стальными мускулами, бритой большой головой и татуировкой на левом плече в виде железной башни. Его все боялись, никто не знал, где он прячется, и ходили слухи, будто смерть его так далеко, что не дозовешься, и поэтому бесполезно пытаться причинить ему вред. В день, когда Клара Майтрейи намеревалась разоблачить Ловца и сказать, как его уничтожить, Ловец выкрал ее. Дело в том, что когда Клара злилась, ее глаза становились как узкие лезвия, и она могла наносить взглядом глубокие раны. А когда она чувствовала опасность, из-под век вырывались два золотых луча и сжигали источник страха. Ловец собирался лишить Клару Майтрейи ее естественного оружия, а заодно и жизни, и врастить золотые глаза себе в грудь, чтоб окончательно стать неуязвимым. Он вел себя с Кларой так, что она не могла разозлиться или же испугаться, и, тем самым, поранить его или сжечь. Он бережно нес ее через лес на руках, точно родной отец, а она обнимала его за шею и думала, как бы выкрутиться. Тогда она и солгала. Она сказала, что пойдет за Ловцом сама, - а шли они к знахарям, которые жили в ледяных домах на вершинах, и могли срастить части тела разных людей для получения нового человека. А также Клара сказала, будто отдать глаза - это ее судьба, и она не может противиться. Но как только Ловец поставил ее на твердую землю, земля разошлась и сомкнулась уже над Кларой.
  
   В отместку Ловец украл из ближайших селений всех девочек младше десяти лет и отдал в рабство южному народу аише, что используют детей как приманку для охоты на огромных ящериц-гермафродитов. Клара вернулась лишь через четверть века - молодой сильной женщиной. С тех пор она не старела и могла сама выбирать судьбу. Мужчины, не нашедшие себе жен, уходили за ней искать счастья и строить новые города. Поговаривают, будто Клара не стареет, поскольку каждые двадцать пять лет Внутренний Город рождает новую Клару Майтрейи, а прежняя в чье-то спасение лжет и проваливается под землю. А следом за нею лгут и проводники, которые ходят над пропастями по облакам, и не хотят открывать иноземцам дорогу во Внутренний Город, особенно в полнолуние, когда твердыня гор расходится круглой дырой, и город горит так ярко, что луна отражает и роняет на землю не только солнечный свет.
  
  
  
   7. Город Из Дождя
  
   Анемврот был единственным, кто вернулся с той стороны дождя, но туда вместе с ним уходили семь человек. Пять из них считали себя учениками, один был разбойником, а последний записывал все, что происходило.
  
   Сначала они долго шли через поле, налитое водой, друг за другом по хлюпкой тропинке. Осенние высокие цветы уныло кивали в ожидании смерти. Небо хандрило и хмурилось, моросил мелкий дождь. Аневмрот, похожий на журавля, шагал широко. Остальным было непросто от него не отстать. Только разбойник делал вид, что жизнь - лучше не бывает, вихлялся, вертелся, насвистывал. Он раздражал своих спутников. Двое уже переглядывались с общей мыслью, как бы избавиться от этого неподходящего, опасного и большого человека с гладко выбритой головой. Но Анемврот, как обычно, невидимой своей частью находился далеко - может, на несколько дней - впереди. Его не волновало происходящее за спиной. Он не беспокоился и о том, что из-за мороси в десяти шагах уже ничего не было видно, хотя путешественников вполне могли ожидать чудовища или пропасть.
  
   К счастью, из дождевой пелены неожиданно выплыла серая стена города. Найти ворота оказалось просто. Как только Анемврот взял за железное кольцо, чтоб постучать, - створки разомкнулись, пропуская уставших, промокших восьмерых путешественников. Но на улицах им не встретилось ни души. Не попалось и спасительной вывески, обещавшей ночлег и обед. Запертые двери и плотно занавешенные окна выглядели так, что страшно было побеспокоить хозяев.
  
   День тем временем клонился к вечеру, а дождь усилился. Потоки воды устремились по улицам, не оставив вскоре непокрытых камней. Путешественники притулились на узком крыльце также запертой церкви. Здесь стоять было нехорошо: сквозь дверные щели просачивался неприязненный холодок, точно Анемврот со спутниками были бесами, и их следовало изгонять. Анемврот первым сошел со ступенек и оказался по щиколотку в воде.
  
   - Надо найти более глубокое место, чтобы спрятаться и переждать, - сказал он.
  
   Остальные не посмели ослушаться, и с опаской последовали за ним. Ученики не хотели терять расположение Анемврота. Разбойник знал, что эту часть пути в одиночку не одолеть; а тот, кто пишет, рассчитывал на великое приключение, способное подарить ему славу. Сумерки становились гуще, а вода - глубже. Тускло светил одинокий фонарь, и его отражение рассыпалось в потоке. Анемврот посмотрел, прищурившись, вверх, - и вдруг провалился. Остальные не успели и вскрикнуть, как провалились тоже.
  
   Там было светло.
  
   Тонкие и прозрачные струи воды били из-под земли, устремляясь к золотому и щедрому солнцу. Ошеломленные, путешественники посмотрели друг на друга и рассмеялись от радости. Одежда их оказалась усыпана мелкими каплями, точно сверкающим переливчатым бисером. Усталость сняло как рукой. К тому же, с этой стороны дождя оказалось тепло. Анемврот один сохранял серьезность, но и его лицо просветлело, когда он огляделся. Вода и солнце создали здесь целый город с огромными зданиями перетекающих форм, куполами и арками. Повсюду были разбросаны радуги, и некоторые из них замыкались в кольцо. Анемврот сделал шаг, и понял, что может идти по воде, среди воды и сквозь воду.
  
   Они пробыли здесь три дня. Вода улавливала их движения, и помогала двигаться, куда им было угодно, почти без усилий. Когда путешественники засыпали, им снились волны. Когда просыпались, им чудилось, что настоящие города и должны быть такими текучими и непостоянными. Как-то разбойник посмотрел себе на руки и увидел воду сквозь них. Семеро становились прозрачными, а Анемврот покрывался серебряной чешуей. Глаза его округлялись, словно у большой рыбы. Настал час, когда путешественники избавились от одежды и научились без страха перемещаться не только по горизонтали, но и по вертикали, скатываться и подниматься по радугам, пропускать через тело струи солнечного дождя. Утром третьего дня они проснулись от звона. Город заледенел, наступила зима. Но путешественники не ощущали холода. "Я останусь здесь до весны", - сказал тот, кто пишет, поскользнулся, упал и разбился на тысячу мелких осколков. Все расхохотались, поскольку были уверены, что их товарищ вернется к ним из воды. Но Анемврот понимал: тот вернется с иным лицом. Наступала пора выбираться. Анемврот вильнул серебристым хвостом, и сквозь лед, как сквозь воду, легко поплыл к прозрачной стене, за которой виднелся тройной железный крючок.
  
   - У нас будет роскошный ужин! - сказал рыбак, подсекая свою добычу.
  
   - Как бы не так! - сказал Анемврот, выпрямившись на воде во весь рост и приобретя человеческий облик. Его рыбья кровь растворила крючок и леску, и могла растворить рыбака, если б понадобилось. Вода держала его, точно святого. Вскоре Анемврот сидел в ближайшей харчевне, вытянув ноги к огню и кутаясь в плащ.
  
   Ему подали, разумеется, рыбу и бутылку вина. Рыба была зажарена целиком. Анемврот разломил ее вилкой, и увидел записку на желтоватой бумаге. Почерк был путешественнику знаком, как и листок, вырванный из дорожного блокнота. Вот что там оказалось написано: "Каждый город - это вход, но не выход. В каждом городе важно то, что чужое, но все тайно ищут своих двойников. Города есть на небе и на бумаге, подземные и подводные, остальные - лишь место, в котором людям приходится жить".
  
   Анемврот усмехнулся, и с удовольствием принялся за еду.
  
  
  
   8. Каменный город
  
   Каменный город состоит из пяти элементов и трех историй. Пять элементов - это вода, колодцы, лабиринт, облака и подземелья. Истории - это то, куда город движется. В остальном он напоминает картинную галерею, где каждое изображение входит в память смотрящего и пускает там корни, чтоб размножаться во снах. Тайное имя города происходит от камня, который невозможно разрушить. Есть и Картонный город - пестрая оболочка Каменного, игрушечные подмостки: его знают все. Каменный город достается немногим.
  
   Человек, попав в Каменный город, становится невидимкой, и обычно не может заметить других. Ходит слух, будто Каменный город живет столько раз, сколько людей он в себя принимает. Каждый раз он такой, точно здесь не ступала нога человека, и рука не касалась ни этих стен, ни решеток, ни дубовых стволов на острове посреди реки, ни кленовых ветвей в парке со статуями. Светлой ночью, в тумане, статуи сходят со своих постаментов, прогуливаются и разговаривают. Говорят, тот, кто поймет их язык, либо сойдет с ума, либо станет одним из дворцов, что стоят дугой вдоль канала, куда осенью падают листья и вырастают в огромные призрачные корабли, уплывающие на северо-запад.
  
   В первый раз в Каменный город человек попадает через Картонный. Надо вдыхать запах воды и камней до тех пор, пока в центре за поворотом не появится совершенно пустая улица. Дома здесь стоят в две стены, окна выглядят равнодушными, и, насколько хватает глаз, не видно ни одной вывески. Далеко не всякий отважится ступить в пустоту, а многим за запертыми дверями мерещатся то убийца с ножом, то банда воров, то отвратительная, с бородавкой на подбородке старуха-ведьма. Из темноты может вынырнуть серый автомобиль с водителем в маске, и горе тому, кто окажется посреди улицы в одиночку без всякой защиты! Но для тех, кто прошел лабиринт, смерть уже не имеет значения. Человек становится ветром, ветер погоняет облака и взъерошивает волосы детям, которым нет разницы, где они - снаружи или внутри.
  
   Клара приехала в Каменный город учиться. Ночной поезд довез ее до Картонного. Лежа лицом к окну на боковой верхней полке, она никак не могла уснуть: колеса стучали точно размеренный камнепад. На рассвете Клара увидела в зеркале серьезное и бледное лицо, и порадовалась: подобные существа, в ее представлении, и должны были населять Каменный город. Картонный встретил темноволосую девушку свистом троллейбусов, шуршанием по сырому шин, - ночью здесь прошел дождь. Пестрые плакаты на чужом языке растянулись над главной улицей, мешая различать перспективу.
  
   Девушке не пришлось искать лабиринт, - он сам вывернулся ей навстречу, дохнул свежей влажностью и пустотой. Клара смотрела на стены зданий: они меняли свой цвет по мере движения, становились темнее или светлее, когда хотели выгодно себя показать. Балконы, колонны, статуи, барельефы, высокие окна. Клара так и ждала, что кто-то сверху махнет ей рукой. После, опомнившись, она принялась размышлять, из какого зерна вырастает подобная красота. Смеркалось, а Клара не знала дороги. Ей казалось, у стен появились глаза, и они следят за каждым ее движением. Она свернула под арку во двор, и поняла, что очутилась на дне колодца. Пронзительно синел наверху квадрат неба. Неподалеку раздался стремительный цокот копыт, - это промчались лошади.
  
   Клара села на землю, обняв руками колени, и уткнулась лбом в бархат брюк. Давно знакомый ей выход: оставив тело, перелететь, а затем забрать тело к себе. Город не собирался ее отпускать, но открылся послушно, точно ночной цветок. Между гранитными берегами плескались волны канала, и деревья виднелись среди дворцов, круглые как купола. Под ладонями Клары оказалась прохлада чугунной решетки. Гулкие в пустоте доносились шаги. Девушка обернулась. К ней быстро шагал человек в балахоне из грубой ткани, подпоясанном обычной веревкой. На груди у человека висела тяжелая цепь. В сумерках Клара разобрала лицо старика.
  
   Именно в эту ночь Кларе открылась алхимия города.
  
   Каждый город возникает из соединения элементов и оживает, благодаря историям. Судьба городов зависит от прихоти архитектора так же, как человеческая - от звезд. Каменный город родился из камня, упавшего в мутную воду на сильном ветру. Он, лишенный огня, соединяет людей с их собственными тенями. Лабиринт и колодцы означают его мужскую основу, медленные каналы и быстрые облака - изменчивую природу женщины. За решетками, в парке живет мраморное двуликое существо - одновременно старец и юноша. Подари ему цветы, Клара, и сними кольцо с пальца, положи у подножия часть своего тепла. Старец тебе подмигнет, а юноша - улыбнется. Решетчатые ворота раскроются с музыкой, ты сойдешь по широким ступеням на дно реки, и сможешь остаться там. Один раз в двадцать пять лет река здесь выходит из берегов: это вода и камень празднуют свадьбу. Может быть, у тебя родится наследник Каменного Императора?
  
   Так говорил Арефа, иерофант, старик в балахоне из мешковины. Он и Клара то сидели на набережной, то долго шли пустынными улицами над водой, а ветер скручивал вокруг них знак бесконечности. Тогда Клара вспомнила о Картонном городе. Она бы могла сейчас содрать игрушечную оболочку, порвать и бросить на волю волн. Она была очень сильной, Клара Майтрейи. Она была почти всемогущей. Она могла стать матерью императора. Сердце Клары билось как волны о камень.
  
   - Расскажи мне о подземельях, - попросила она Арефу.
  
   Иерофант вместе с учениками жил в подземелье сам. Лестницы были крутыми и длинными, что вызывало у обычного человека страх перед спуском, а если он все же спускался, то на дне терял веру в возможность подняться. Арефа проделывал этот путь еженочно, ученики - однажды в неделю. Подземелья располагались ниже воды, но выше огня драконов, живущих в центре земли. Все это благоприятствовало алхимическим опытам. Эманации стихий проникали в огромные, сложной формы сосуды из цветного толстого стекла. Что-то бурлило, кипело, потом успокаивалось и затвердевало. Тут работали и молитвы учеников. Выращенное в подземных сосудах, живое, выносилось наружу и вмуровывалось в стены, мосты, колонны, вкладывалось внутрь статуй. Редкий путешественник, догадываясь о тайне, прикладывал ухо к прохладному камню и слышал глухой размеренный стук. Каменный город оказывался огромным животным, по жесткой спине которого блуждал зачарованный человек, то один, то другой.
  
   Но главное время иерофанта шло на создание нового Императора. Первый, Каменный, в юности был из плоти и крови, но по собственной воле превратился в темный мрамор, гранит, а с веками - приобрел бронзовый облик, и потерял над городом власть. Отныне Каменный Император - только хранитель, вместе с грифонами, львами и сфинксами. Его лицо скрыто в одном из дворцов, а прошлое тело - на острове посреди реки, в соборе, который одновременно тюрьма. Хранитель, дворец и собор - вершины неправильного треугольника, в центре которого очень легко утонуть. Но иногда бронзовый император на бронзовом жеребце снимается с места, и движется по земле и воде до тех пор, пока треугольник не станет равносторонним. Мосты поднимаются, и течение образует воронку, откуда однажды взойдет Водяной Император, Аквар. В подземельях почти все готово. Не хватает лишь женщины, которая добровольно станет водой и пропустит Аквара сквозь свое текучее тело.
  
   Арефа, старец, выглядел грустным. Всю свою жизнь он отдал соединению прошлого с будущим, Каменного Императора с Водяным. Клара, ты догадалась, какая история - третья? Это та, что происходит сейчас.
  
   Но история Клары происходила не здесь. Небо светлело. Клара узнала все, что хотела узнать. Сквозь трещины в камне засочилась вода, - город беззвучно плакал, провожая Клару Майтрейи. Облака пытались повторить контуры ее тени, но ветер заставил их убегать, далеко, за синий храмовый купол в конце канала. Оставив Арефу, Клара прошла сквозь Картонный город, сквозь лес, сквозь холмы, сквозь туман. Она двигалась очень уверенно, но осторожно. Внутри, в глубине, она уносила зерна Других Городов.
  
  
  
   9. Шейяла
  
   Нинвемон никогда не встречал Анемврота и Клару Майтрейи, но они появлялись в его сновидениях, где Нинвемон оставался невидимым наблюдателем. Впервые это случилось, когда ему было лет двадцать, и он только начал изучать философию. Морская волна шепнула ему: "Шейяла". Он не ощущал ни запаха, ни ветра, ни собственного тела. Перед ним раскинулось побережье - песок и вода. Низкое небо набухло дождем, было душно, и Нинвемон вспомнил, что надо открыть окно с другой стороны, но он не мог шевельнуться. Мелкие волны пенились на гребнях. И следы на мокром песке - откуда эти следы?
  
   Вдоль берега быстро двигалась молодая темноволосая женщина. Море шумело. Уловив в его гуле нужную интонацию, женщина сначала замедлила шаг, а потом остановилась лицом к воде.
  
   - Коралловый принц, - сказала она негромко. - Коралловый принц, я уже здесь!
  
   Ничего не произошло. Она обернулась, точно почувствовав взгляд. Нинвемон увидел ее светлое лицо и золотые внимательные глаза. Брызги намочили ей платье, и оно липло к телу, сильному, гибкому. Она была похожа на индейских женщин, которые на костре жарят мясо медведя; и на северных женщин, что уверенно ведут сани среди снегов; и на женщин с цветком волосах, что поют над чистой водой длинную песню, песню собственной жизни и жизни племени. Но она слишком много времени провела в одиночестве, и могла сама выбирать, что ей делать. Она вошла в воду, и волны разошлись перед ней, открывая под слоем прозрачной воды сверкающее морское дно.
  
   - Коралловый принц! - позвала она снова.
  
   Движение справа, как всплеск большой рыбы. Темноволосая женщина угадала: он действительно находился здесь, но не хотел разговаривать с ней.
  
   Нинвемон видел: настала ночь, дождь не пошел, тучи ушли, и вышла луна. В ее свете женщина много часов подряд покрывала песок огромными чертежами. В этих линиях и углах Нинвемон с восхищением различил контуры будущих зданий. Время бежало. Клара ушла и вернулась - с множеством людей, лошадей и тяжело груженых повозок. Диковинные машины рассредоточились по побережью. Все двигалось, суетилось, шумело, заглушая голоса моря. Новые люди, повозки и лошади прибывали и прибывали. Город вставал над волнами, город под цвет песка. "Это я", - думала Клара, по чьей воле рождались дома и храмы, а Нинвемон читал ее мысли.
  
   Прошло, наверное, месяцев семь. Глубокой ночью, когда все спали, Клара вышла на скованный камнем берег. Она молчала и улыбалась, потому что гордилась собой. Она знала, что кто-то на дне улыбается так же и глядит на нее. Но подводному было мало. На другой день, по распоряжению Клары, все люди покинули город. "Шейяла", - шептали волны. "Шейяла", - повторяла за ними Клара, бродя в одиночестве по опустевшим домам и касаясь ладонью теплых шероховатых стен цвета песка.
  
   Через несколько дней сюда прибыли водолазы, множество водолазов. Они привезли с собой снаряжение и материал для работ под водой. В длину всего города была построена лестница, уводящая на дно моря. Память Клары Майтрейи подсказывала ей формы из прошлого, но здесь, на другом конце света, где тепло круглый год, строгое становилось уступчивым, острое - закругленным, жесткое - мягким. Женский город Шейяла второй половиной вырастал под водой, и Клара спускалась туда каждый день, на удивление водолазов, без маски. Она уходила далеко за пределы построенного людьми, она отыскала коралловые леса и коралловые дворцы, но Коралловый принц по-прежнему где-то скрывался.
  
   Тогда Клара прогнала водолазов, и опять осталась в Шейяле одна. Город без принца был будто и не рожденным, неосуществленным. Здесь никто бы не смог долго жить, торговать, работать, любить, молиться и верить. В Шейяле даже не было центра, а только две половинки, соединенные длинной широкой лестницей. Клара сидела на верхних ступенях, и просто ждала, не зная, что она еще может сделать.
  
   Однажды она почувствовала, что в городе появился кто-то кроме нее, - и это был не Коралловый принц. Она ощутила, как замерли улицы и насторожились дома. Раздосадованная, она отправилась на поиски непрошеного гостя. Вскоре Клара почуяла его запах, запах дальней дороги, травы и дыма. Куда бы она ни свернула, в какое бы здание ни зашла - запах стоял везде, точно гость вознамерился заполнить город собой. Если бы Клара могла, то обернулась бы хищным зверем, дабы нагнать незваного и разодрать на клочки. Немного позже она начала видеть следы: светящиеся отпечатки ног в пыли пустых улиц, светящиеся отпечатки рук - там, где гость касался стены. Он касался Шейялы так же, как она, Клара! Она ощутила его тепло на собственной коже и прикрыла глаза. Он стоял за поворотом, тайно, желая играть с нею в прятки, и ожидая, что она еще долго будет его искать.
  
   Она подошла к нему молча и тихо, с тенью усталости на молодом серьезном лице. Она хотела много сказать ему. Он был высокий, немного нескладный, похожий на птицу. Льняные волосы по плечам и глаза цвета ясного зимнего неба. Он пришел в Шейялу издалека, и не прочь был чуть отдохнуть, но Клара хотела сказать, что ему здесь нечего делать. Клара строила город другому, не человеку, и это была ее жизнь, ее работа, ее беда, и она не потерпит чужого вмешательства. Каждый вправе сам делать свою судьбу, не правда ли, странник? Она усмехнулась, но не сказала ни слова.
  
   - Я Анемврот, - назвал он себя, надеясь голосом коснуться Клары изнутри. Он тоже сдерживал в себе много слов. Он хотел попросить у нее только три дня. Он хотел бы узнать этот ласковый город, а может - и саму Клару. Ему казалось, будто они - одной крови, одной воды, одного льда и огня. Ты не можешь меня не услышать, правда? Ты читаешь меня как простую детскую книжку с большими буквами, и за словами видишь леса и реки, холмы и горы - то, что тебе всегда хотелось пройти. Почему же ты остаешься на месте?
  
   "Я должна", - подумала Клара, хотя и не знала, кому и зачем. Запах травы и дыма стал невыносимым. Тело Анемврота светилось, точно он сошел с неба. Анемврот и сам удивлялся своему свету: наверное, дело было в присутствии Клары...
  
   - Уходи, - попросила она.
  
   Он ушел - туда, где вдалеке синей тенью высились скалы. Клара вернулась к морю. Волны успокаивали ее. Коралловый принц не давал ей свободы, не позволял идти дальше, пока в городе не появится жизнь. Клара попробовала представить коралловое лицо. Перед закрытыми глазами вставал один красный цвет: напротив солнце медленно опускалось в море.
  
   Далеко от Шейялы легкий жилистый Анемврот до рассвета взбирался на скалы, а потом прыгнул.
  
   Еще дальше, с другой стороны, Нинвемон был не в силах проснуться, но он просыпаться и не хотел. Почти мальчик, не умеющий путешествовать, он был бессилен что-либо изменить. Вскоре Клара уснула у моря, убаюканная плеском волн. Ей снилось движение, снилось присутствие, что-то важное, что она не могла отыскать. Она спала долго. Вечером высокая фигура показалась на границе Шейялы, не решаясь проникнуть вглубь.
  
   Клара не знала об этом, но знал кое-кто другой. Он поднялся из моря по лестнице, он выглядел человеком издалека. Его гладкое тело влажно блестело, и было залито густым светом солнца. Анемврот неподвижно смотрел туда, где спала Клара. Коралловый принц разглядывал Анемврота. Путешественник краем глаза наблюдал за Коралловым принцем. Они не могли коснуться друг друга: их разделяла прозрачная, совершенно невидимая стена, которую они не могли разбить, даже если б и умерли.
  
   Клара очнулась от звука шагов. Стояла звездная ночь. Море было пустым, неинтересным для Клары.
  
   - Анемврот, - жестко сказала она, когда тот подошел.
  
   Он остановился и повернулся спиной. Под плащом Клара увидела жуткий огромный горб, и на мгновение у нее сжалось сердце. Но Анемврот сбросил плащ. Из спины росли два белых больших крыла.
  
   - Ты ведь не можешь летать! - выкрикнула разозленная Клара. Она не знала, отчего эта злость. Но она понимала, что Коралловый принц уже далеко, и это связано с Анемвротом.
  
   - Я просто прыгнул, - он посмотрел на Клару через плечо и неуверенно усмехнулся.
  
   - Тогда они тебе не нужны, - Клара прищурилась, и белые крылья упали на землю, как отсеченные острейшим мечом. На спине Анемврота остались два длинных кровоточащих шрама.
  
   - Больно, - поморщился он, улыбаясь сквозь боль.
  
   - Ничего, - отозвалась, словно далекое эхо, Клара.
  
   Вместо неба над Нинвемоном был потолок. Нинвемон глубоко вздохнул, окончательно просыпаясь. Сон помнился ясно, тревожил и жег. "Что это значит?" - задумался Нинвемон. Ему бы хотелось считать, что он видел всего лишь скрытые стороны своего Я. Но он четко чувствовал, что и Клара Майтрейи, и Анемврот, и Коралловый принц, даже строители и водолазы - отдельные от него существа. Он не знал, зачем ему показали их жизнь, но не хотел искать смысл - того, что произошло, хватало с лихвой. Во рту было горько.
  
   - Это пройдет, - голос Клары прозвучал очень близко, и, хотя Нинвемон не мог ее разглядеть, он угадал, что она - улыбается.
  
  
  
  
   10. Город и война
  
   Как-то раз Анемврот в одиночестве пересекал холмистую степь. Он не рассчитывал встретить город в этих местах, и поэтому по сторонам не смотрел. Но внезапно его внимание привлекло движение в небе, высоко, там, где облака. Анемврот придержал край шляпы, и задрал голову. Из-за холма впереди стремительно набегали узкие темно-синие тучи, а серебристые перистые облака между землей и солнцем торопились перестроить свои ряды, чтобы сдержать удар.
  
   Анемврот вздохнул и огляделся. Степь и холмы словно спокойно спали, и легкое движение теней не тревожило их. Склоны берегли путешественника от ветра. Земля и небо, как это часто бывает, вели раздельную жизнь.
  
   Через час Анемврот добрался до города. Крепостная стена оказалась разрушена до основания, и ветер гонял по улицам пыль и перекати-поле. Оборванные дети и старики сидели возле домов, и с удивлением взирали на путешественника - единственного на весь город мужчину. Так Анемврот прошел сквозь весь город, молча. Дальше дома сменились белыми и большими - в рост человека - камнями, врытыми в землю. Камней было много, они уходили в степь, насколько хватало глаз.
  
   На остатках стены, спиной к Анемвроту сидела худая высокая женщина. Она смотрела на камни так, как будто ждала.
  
   Анемврот остановился слева за ее плечом.
  
   - Не меня ли ты ждешь? - спросил он негромко.
  
   Она коротко рассмеялась, но на путешественника и не взглянула. Ему пришлось ее обойти, и только тогда она подняла на него глаза. В глазах, узких как лезвия, отражалась серо-зеленая степь. Губы женщины были тонки и бескровны, а лицо очень бледным. Длинные белые волосы чуть шевелились под ветром. Длинные белые пальцы могли задушить. У женщины не было возраста. Женщину звали Смерть.
  
   - Анемврот, - сказала она, - ты все время ищешь меня. Ты в незнакомом месте прыгаешь в воду, но превращаешься в рыбу и выплываешь. Ты бросаешься со скалы в надежде разбиться, но у тебя вырастают крылья. Тебя невозможно убить, пока ты не прошел через все города. Я не способна тебе помочь. Я могу только ответить на один твой вопрос.
  
   Анемврот опустился рядом со Смертью на землю, скрестил ноги, положил на колени руки и внимательно посмотрел на высокие белые камни.
  
   - Что это значит? - спросил он, прищурившись - так, что камни стали туманиться и двоиться.
  
   - Путешественник, - Смерть опять усмехнулась, - ты ведь не это хочешь спросить.
  
   - Ответ на важный вопрос лучше придумывать самому. Я пришел в этот город, и хочу знать, что здесь происходит. Почему здесь только дети и старики? Почему здесь столько белых камней? Почему разрушена крепостная стена?
  
   - Крепостную стену разрушило время, это дело обычное. Дети и старики тут в безопасности. Что касается остального, то ты скоро увидишь сам.
  
   Они замолчали и замерли, наблюдая, как под синими тучами сгущается тень и превращает день в вечер.
  
   Внезапно тучи раздвинулись узкой щелью, и сквозь нее на траву и камни упали густые золотые лучи. И, по мере стекания света, за каждым камнем медленно вставал человек, женщина или мужчина. Люди выглядели печальными и уставшими.
  
   Не успел Анемврот осознать, что происходит, как тучи сомкнулись, и сотни людей двинулись в город. На путешественника и Смерть они не смотрели, точно существовали в ином измерении. Анемврот понял, что люди вернулись домой. Они проходили мимо, и Анемврот видел, что руки мужчин и женщин истерты тяжелой работой, что одежда грязна и оборвана, что в глазах нет ни капли жизни. Путешественника осенило: "Они же умерли!" Он посмотрел на Смерть. Она взглянула ему в душу, и покачала головой: нет, город ей не принадлежал.
  
   - Что с ними случилось? - спросил Анемврот.
  
   - Они были убиты на той войне, - ответила Смерть и кивнула на небо.
  
   Анемврот тоже вернулся в город. Он слышал, как вскрикивают тихо дети, узнавая своих матерей и отцов. Он видел окаменевшие лица старух. Мужчины и женщины приходили домой, и слабыми холодными руками обнимали близких. Кто-то зажигал свечи, кто-то давал мертвым умыться. Кто-то негромко тянул монотонную бесконечную песню без слов - то ли песню, то ли плач, то ли вой.
  
   Ночь была самой обыкновенной, как в любом маленьком городе - городе, вымотанном войной. Не хватало сил разговаривать, и не доставало желания для любви. Одни спали, другие всю ночь сидели под бледными звездами сквозь облака, прислонившись к стене. А на рассвете мужчины и женщины встали и отправились снова к камням. В серо-розовом свете каждый из них доходил до своего камня, а там - растворялся в воздухе. Взяв толику жизни от стариков и детей, они возвращались на ту войну.
  
   Анемвроту было тревожно. Смерть исчезла, точно она и вправду приходила сюда только для встречи с ним. Город выглядел, как пустынный северный пляж после отлива. Воздух стал влажным, и Анемврот бы не удивился, если бы с неба полился соленый дождь.
  
   Немного позже странник взошел на холм. Сколько он не старался разглядеть людей среди домов под собой, и над собой - за облаками, он видел одни дома и одни облака. И тогда Анемвроту почудилось, что он добрался до Края Мира.
  
  
  
   11. Художник
  
   Он не знал, существуют ли города, о которых рассказывал безымянный автор. Но глаза закрывались сами собой, и сквозь туман проступали смутные, мягкие очертания. Сестра уходила домой, оставляя художника одного. В мастерской на втором этаже он распахивал оба окна, и ночной ветер издалека приносил запахи леса и моря. Художнику было под сорок. Он жил окруженный портретами тех, кого никогда не встречал, и пейзажами, что он видел только внутри себя.
  
   Он умел сесть напротив готовой картины - скрестив ноги, с прямой спиной, - отделиться от тела, и войти в изображение медленно, осторожно, точно в спящую женщину. Бывало, он ложился на землю, в траву, и облака едва не касались его лица. В другой раз он взбирался на холм, который чуть ворочался под ногами огромным ленивым зверем. Синие птицы садились на плечи художнику; рыбы с серебряной чешуей подплывали к его рукам. Наяву он был нездоров и очень редко покидал дом - купить в соседней лавке табака и пачку плотной бумаги. Ветер вредил ему, но именно ветер будил в художнике память о тех местах, где возникла его душа и куда торопилась вернуться.
  
   Времени оставалось немного.
  
   Однажды сестра привела к нему пожилого плотного человека в коричневом сюртуке. Тот хмурил брови, разглядывая картины, а потом вытащил из-за пазухи рукопись, и сказал:
  
   - Мне нужны города.
  
   Художник вопросительно посмотрел на него.
  
   - Двадцать рисунков. Я вам хорошо заплачу.
  
   Ирония скользнула по лицу художника: дело было не в деньгах.
  
   - Я вам отвечу через несколько дней.
  
   Плотный человек в коричневом оставил рукопись на краю деревянного, заляпанного охрой стола, и протянул художнику на прощание руку.
  
   - Уверен, вас это заинтересует.
  
   Рукопись оказалась прохладной на ощупь. Стояла ранняя весна, кричали птицы, солнце пятнало пол. Пока сестра бегала в лавку и готовила брату обед, стало смеркаться. "Он довольно известный издатель", - сказала сестра, подкладывая добавки. "Странно, почему он обратился ко мне". "Ты хороший художник", - возразила сестра. "Я наивный, немодный художник". "Глупости, - сказала она, вытирая руки о фартук. - Я только не понимаю, почему ты не хочешь нарисовать детей". "Вот именно". Из форточки потянуло морозом. "Я сам помою посуду, - сказал художник. - Иди". "Ты хорошо себя чувствуешь?" "Я хорошо себя чувствую", - машинально ответил он, и понял, что здесь он себя не чувствует. Он опять заплутал где-то в других местах.
  
   Читать рукопись оказалось непросто, к тому же - плохие свечи недовольно шипели. Он отложил переплетенную тонкую стопку листов, и принялся ходить, чтоб размять ноги и успокоить мысли. Города возникали туманными пятнами, без характерных черт, - то есть, это мог быть любой город, или один и тот же. Художник вздохнул: он вспомнил сочность зеленых холмов, глубокую синеву неба и рек, отчетливые тени леса. Города не давали тени, не желали становиться живыми. Он отмахнулся, взял бумагу и карандаш. Штрих за штрихом появлялось лицо - не мужское, не женское, выразительное и худое. Неровное пламя на мгновение сделало лицо страшным, и художник расхохотался. Он опять встал и внимательно посмотрел себе на руки. Кожа совсем загрубела, но это не было важным. Расфокусировав взгляд, художник увидел линии как дороги на карте, и маленький треугольник посередине как стены крепости. Ржали лошади и кричали люди, что-то горело... Ветер ударил в окно: стекло едва выдержало.
  
   "Я - только то, чем ты можешь стать", - шепнуло художнику на ухо и ушло.
  
   "Да", - подумал художник, и спустился на кухню, чтобы глотнуть из бутылки. Когда он вернулся, рисунка не было. "Ничего удивительного".
  
   Он работал несколько месяцев. В августе вышла книжка - небольшая, размером с карман. В октябре художнику стало хуже. Он попросил сестру принести побольше еды, холста, красок, и не беспокоить его хотя бы недели три. Она не решилась ослушаться. В конце концов, он был болезненным с детства, - но ведь прожил немало! Она пришла к нему, только когда вокруг все стало белым от снега. Он выглядел хорошо, даже слишком, но - каким-то чужим. Пахло краской, и немного - тревогой, которая, впрочем, таяла с каждым мигом.
  
   - Все будет отлично, - улыбнулся художник сестре. Она пожала плечами. Она привыкла. Иногда ей казалось, что они - просто куклы, которых водят, играя, они-настоящие, мальчик и девочка - где-то там. И от движения кукол, конечно же, ничего не зависит. А дети - когда-нибудь вырастут.
  
   Она не знала, что настоящий художник лежал далеко-далеко на промерзшей земле, которую согревал своим телом. Он был огромным, больше, чем великан, и поэтому он не мог двигаться. Его руки были раскинуты, а ноги сомкнуты в одну линию, и вокруг него поднимались треугольником стены. Огонь разгорался внутри - там, где солнечное сплетение, - и что-то медленно, но неудержимо росло.
  
   Он больше не рисовал городов.
  
   Через четыре года сестра попрощалась с ним навсегда.
  
  
  
   12. Охота на Ловца
  
   Когда вечером над окраинами городов неожиданно пронесется череда темных туч, многие вспоминают историю о Ловце. Он бежал и делал большие прыжки, и с каждым прыжком становился все больше и больше - так, что вскоре мог перескакивать небольшие холмы и реки. Огромный Ловец выглядел тенью от тучи: увеличиваясь, он терял плотность, - но для детей он по-прежнему оставался опасен. Именно из-за него детей с наступлением сумерек загоняют домой, хотя далеко не все помнят причину. Но в давние дни о Ловце знали не все, и ему удалось украсть почти всех детей Матиаса. Он наполнил ими карманы и помчался среди городов, по лесам, по полям, по холмам, - помчался быстрее иного ветра.
  
   Ловец родился неподалеку от города со Стальной Башней. Ее дерзкая устремленность в небо внушила мальчишке, что ему дозволено все. В день, когда Ловцу исполнилось тринадцать, его лицо ровно на сутки сделалось черным, и ему пришлось прятаться от людей. Прежний цвет вернулся наутро, но Ловец мог с тех пор почернеть, когда ему вздумается.
  
   Манерой двигаться Ловец напоминал большого зверя, а ведь когда ребенок, и даже иной взрослый, видит внезапно большого зверя, особенно на городской улице, он завороженно останавливается, и глядит. А если уж зверь подмигнет, и причмокнет, и поманит-кивнет в сторону темного места - туда, где, возможно, звериное логово и все звериные тайны, - тут уж детские ножки движутся сами собой. И Ловец брал ребенка за ручку - как лучший, истинный папа, а то и подхватывал поперек легкое тельце, и уходил большими шагами еще до того, как окружающие опомнятся и поднимут тревогу. Он уходил из города в лес, который за полем, и в пещеры, что можно найти за лесом. Там ребенок часто пугался и плакал, но было поздно, а некоторые, самые умные дети, теряли дар речи от понимания, что все кончено, что вся их конфетная-мармеладная жизнь была только сказкой из большой книжки с картинками, утренним сном, а теперь они пробудились и увидели настоящее. Настоящее, где нет ни домов, ни ворот, ни улиц, ни ярмарок, ни магазинов, ни фильмов, ни теплой ванны.
  
   К вечеру, если пасмурно, лес наполнялся туманом, а если ясно - загустевшим медовым светом. Ловец отходил в сторонку, чернел, замирал и сливался с деревьями. Ребенок ахал, всхлипывал, спотыкался, вставал, пытался бежать, снова падал и разражался рыданиями. Прелые листья лезли в лицо, а земля холодила. По верхушкам то и дело прокатывалась волна равнодушного ветра. Потом появлялась женщина в белом. Она была очень худой, с кожей белее платья, с глазами как небо, которому неизвестно солнце. Ее шаги были легкими, как падение листьев. Сухой рукой она касалась головы малыша, умолкшего то ли от страха, то ли от удивления. Она опускалась на землю, и прижимала ребенка к себе. Сердце ее не стучало, дыхания не было слышно. Но малыш поддавался уверенной, неизбежной силе, когда она брала его на колени. Она укачивала его, и в глубине ребенка тянулась колыбельная песня с неразборчивыми словами, похожая на шорохи травы, на наступление ночи, на желание, не проснувшись, выйти из дома и уйти никуда.
  
   Так женщина и Ловец оставались одни. Ее тонкий рот растягивался в улыбке, точно она сейчас съела нечто свежее, острое, вкусное. Во всем лесу - ни следа малыша, и, хотя ладони Ловца еще хранили память о детском тепле, он не жалел. Он оживал, возвращал себе человеческий вид. Осторожно он приближался к женщине, которая была почти с него - высокого - ростом; заглядывал в прищуренные беспросветные глаза и спрашивал:
  
   - Может, сегодня ты укачаешь меня?
  
   - Нет, - поводила она головой и показывала мелкие хищные зубы. - Ты слишком взрослый. Ты никогда не был ребенком по-настоящему. Ты мне нужен, как есть.
  
   И так повторялось из недели в неделю, из месяца в месяц, из года в год. Ловец не старел. Зимой дети в шубках становились похожи на медвежат, летом - на ярких птичек из зоопарка. Ловца не хватало на всех, каждый раз он мог увести лишь одного. Ему казалось, приведи он тысячу сразу, и его лесная подруга насытится, улыбнется ему по-другому и даст отдохнуть. Ловцу приходилось скрываться, переезжать из города в город, он ускользал от охотников и властей, но она не отпускала его. Иногда, засыпая, он ощущал ее как прохладу у своего лица. На другой день он снова бродил как голодный зверь в поисках жертвы. Он умел быть незаметным для взрослых, это не раз спасало его. Но когда он вернулся в город своего детства, то потерял осторожность. Стояла осень, запахи леса поселились среди домов, деревья пришли на улицы. Тут-то его и поймали.
  
   Доктора признали Ловца здоровым, и его осудили на смерть. Но он знал, что его судьбу решают не люди. У него было время молиться и думать, но ценнее всего оказалась возможность читать. Запах прели и дыма от плотных страниц подсказал ему выход. И как-то раз на рассвете мир для Ловца будто вывернулся наизнанку. Он стоял в развалинах старого города, а на стене неподалеку ветер трепал подол белого платья.
  
   - Подожди! - закричал Ловец.
  
   Она рассмеялась, спрыгнула с высоты и исчезла. Очень немногие так хотели ее. Ей нравилась эта игра, в которой она становилась женщиной, хотя в других ситуациях женщиной ее мог назвать разве что сумасшедший.
  
   Время текло густым и сильным потоком. Ловец освоился, выбрил голову, оделся в сплошную кожу, как настоящий охотник. Он стал более ловким, более хитрым, научился играть на дудке, звуки которой могли услышать лишь дети младше десяти лет. Ему достаточно было притаиться на окраине городка или поселка, и заиграть, как малыши потихоньку от спящих родителей вставали с постелек и босиком шли к Ловцу в ночь. Его подруга не появлялась, но он знал, что она поблизости. Он успокоился, как любой человек, большой не только снаружи, но и внутри. Ему удалось договориться с народом аише, и с пустынными путешественниками, и с золотокожими и хвостатыми существами из моря, которым нужны были дети для разных целей. Некоторых ребятишек он уводил в северные луга, где оставлял среди душистых огромных цветов. От плотного запаха дети росли наоборот, очень скоро становились младенцами, а потом земля смыкалась над ними. Если какая-то бедная женщина просто хотела ребенка, для радости или от одиночества, то она должна была придти на последнюю перед северными лугами дорогу, раздеться, лечь в пыль и пролежать неподвижно с вечерних сумерек до рассвета. После, в положенный срок, она рожала как все, и ребенок дарил ей счастье четырнадцать или пятнадцать лет, а потом отправлялся странствовать, и невозможно было его удержать.
  
   Прошло столько лет, что в одних местах Ловец стал легендой, в других - появлялся лишь в сновидениях стариков, но в третьих по-прежнему мог прижаться лицом к окну детской спальни и подмигнуть. Шел век большой славы Клары Майтрейи, известного архитектора, создателя необыкновенной красоты городов. Поговаривали, что ее города обычным образом строятся только днем, а по ночам растут сами, как вздумается, и путают планы. Жить в таком городе означало хранить его, как себя, делать его на себя похожим и одновременно уподобляться ему. Город любил и берег тех, кто открывал ему сердце, и выталкивал непокорных, да так, что они потом не находили себе пристанища ни в каких городах. Матиас был третьим созданием Клары. Она поставила его как порт, чтобы люди сюда приплывали на парусниках, и раскрасила в цвета радуги. Желтые трамваи целый день сновали по улицам, наполняя Матиас веселым звоном. Из пекарен пахло горячим хлебом, от моря тянуло свежестью. Намечался праздник, с утра повсюду сновали люди с букетами и корзинками. Клара вышла на круглый балкон. Никто не знал, что она живет здесь, да и вряд ли бы кто-то поверил, что эта двадцатипятилетняя женщина с чистым лицом и глазами, которые смотрят в будущее и не помнят о прошлом, - сама Клара Майтрейи. Но внизу на брусчатке стоял высокий сухощавый мужчина с длинными светлыми волосами и глядел вверх, точно ждал появления.
  
   Клара узнала его и расхохоталась: он, столько прошедший и переживший, боялся, что она прогонит его. Он смущенно улыбнулся в ответ. Как всегда, он пришел издалека, и часть пути даже шел по воде, но один только розовый рот Клары Майтрейи стоил намного больше усилий.
  
   - Анемврот! - громко сказала она тоном обычной красивой капризной женщины. - Поднимайся ко мне!
  
   Ему стало жарко. Ему показалось, что он чувствует аромат ее нежной кожи.
  
   - Я не знаю номер квартиры, - ответил он. - Это ведь большой дом.
  
   Она рассмеялась снова:
  
   - Ты нашел меня среди городов в запутанном центре Матиаса. И ты боишься, что не отыщешь меня теперь?
  
   Она отступила в комнату, и осторожно прикрыла дверь: она не хотела, чтоб Анемврот почуял, как у нее бьется сердце. Повсюду в комнате стояли цветы - красные, белые, не из этих мест. Она начала считать: вот Анемврот прошел во двор под аркой - десять секунд, у него длинные ноги и большие шаги; вот он оглядывается в поисках нужной двери, угадывает... Она прислушалась: стукнуло ли в подъезде? Пятый этаж, высокие ступени на лестнице. Вдруг в квартиру постучали негромко, раньше, чем ждала Клара. Анемврот никогда не ходил, как обычные люди: он только делал вид, что человек. И он волновался, как человек.
  
   - Проходи, - пригласила Клара, отводя взгляд.
  
   - У тебя хорошо, - сказал он, с трудом отвлекаясь от Клары, - просторно.
  
   Он не знал, как дотронуться до нее; она - что ей делать, чтобы он к ней прикоснулся. Запах цветов становился невыносимым. Клара почувствовала себя легкой и робкой, как девочка. Она подняла взгляд на Анемврота - тот тоже казался лет на десять моложе, чем раньше. Нет, на пятнадцать! Юноша вместо мужчины. Что происходит? Испуганно Клара бросилась к зеркалу. Черт, она становилась ребенком!
  
   - Бежим! - схватила она Анемврота за руку. Вмиг они оказались на улице. Ему было смешно и горько - от того, что с ними-детьми ничего не может произойти. Они выскочили на площадь. Повсюду валялись брошенные букеты, и пахли, пахли, чуть ли не гнилью. А на востоке, напротив моря, над желтыми-голубыми-оранжевыми домами возвышался, весь в кожаном, великан.
  
   То был Ловец. Он очень вырос сегодня, гордый своим хитроумием. То и дело он наклонялся, чтоб подхватить в горсть детей, бегущих к нему, притянутых его Силой. Они замирали, когда оказывались в его руке, а он бросал их в карманы. Город для великана казался игрушечным, и он мог бы его растоптать напоследок, но тут он увидел золотые разгневанные глаза Майтрейи, готовые выбросить два смертельных луча.
  
   - Не убивай, - попросил Анемврот, вглядевшись в лицо великана. - Смерть и так его ждет.
  
   - Откуда ты знаешь? - посмотрела на вновь возмужавшего странника Клара.
  
   Он промолчал. Они, оба взрослые, стояли в центре радужного опустевшего Матиаса. На пристани хлопали паруса в спешке брошенных яхт. Ловец был уже далеко. Он бежал по холмам, по полям, по лесам, то среди городов, то почти в пустоте. Он торопился, будто боялся опоздать на свидание. Потом он устал и замедлил шаг. Теперь он был ростом с обычного, хотя и высокого человека. Дети в карманах молчали. Ловец пошел по тропинке среди деревьев и вскоре вышел к развалинам.
  
   - Я принес тебе много детей! - воскликнул он, когда худая женщина в белом вышла ему навстречу.
  
   - Ну и где же они? - она хитро прищурилась.
  
   - Вот... - он сунул правую руку в карман, но его пальцы прошли сквозь дыру. То же произошло и с левым. В испуге Ловец огляделся, но детей ни под ногами, ни поблизости не оказалось.
  
   - Что же мне делать?
  
   Она улыбнулась: испуганный, он походил на подростка.
  
   - Ничего. Сегодня ты принес мне себя. Ты никогда не делал так раньше.
  
   Медленно она опустилась вниз, на траву. В огромной усталости Ловец прилег рядом с ней. Она позволила положить голову ей на колени, и прохладной узкой ладонью провела по щеке.
  
   - Я неудачный охотник, - пробормотал Ловец.
  
   - Зато моя охота оказалась удачной, - сказала Смерть. - А теперь - спи.
  
  
  
   13. Наводнение
  
   В дневниках Анемврота видения переплетаются с описаниями Городов так тесно, что иногда не поймешь, где кончается внутреннее и начинается внешнее. Больше того, с годами для путешественника разница между внешним и внутренним, ложным и истинным имела все меньше значения. Историки следовали за Анемвротом и теряли привычное понимание времени. Им оставалось сосредотачиваться на том, что, приходя как бы извне, из текста, двигалось внутрь, не встречая сопротивления, и возвращалось уже с Другой Стороны, как свое.
  
   В поздних работах особенно часто упоминается Наводнение. Дневники путешественника рассказывают о Городе Из Дождя и Городе В Озере. Но эти были лишь частью круговорота Воды в природе, а Наводнение пришло к Анемвроту как страх. Вдруг он обнаружил себя в пустом поезде, который несся глубоко под рекой к берегу, где, путешественник знал, его встретят золотые шпили и купола, синее утро и радуга. Но вода так давила, что поезд остановился. Наступило беззвучие, свет потускнел. Анемврот попробовал крикнуть, но оказалось, что он нем, как рыба. Он испугался опоздать, хотя толком не понимал, куда ему торопиться. Но больше он испугался конца, обездвиженности: стены поезда и слой земли мешали ему пробиться к воде. Он закрыл глаза и постарался увидеть спокойную зимнюю реку - он хотел, чтобы она позвала его. Но река отказалась принять Анемврота. А из воды на него посмотрели злые и ледяные молодые глаза.
  
   Так Анемврот узнал, что в Каменном городе вырастили нового императора.
  
   Император Аквар долгое время существовал только в умах посвященных и в отпечатках будущего на граните и мраморе вдоль реки и каналов. Иные сумасшедшие путешественники пробовали разгадать смысл неровностей на поверхности камня: в других местах он был совершенно-гладкий для ласкового скольжения по нему ладони и взгляда. Аквар скрывался, на ум отчетливо приходило одно - граниту бездумно вредила вода, а человек, как обычно, тщетно пытается приписать природе изысканные значения.
  
   Водяной император сам по себе не имел людского обличья, над его появлением во плоти много лет трудился тайный подземный орден. Напряжение между водой и камнем создавало подходящую среду, не хватало только живого, телесного, теплого. По легенде, сюда должна была придти женщина и добровольно спуститься в воду, чтоб стать супругой призрака Каменного императора, основателя города, и принести себя в жертву ради рождения Аквара. Но ни одна на это не согласилась. Тогда адепты каменных подземелий принялись водить хороводы, да так, что кое-где тени кругового движения были видны на поверхности. Вскоре из-за ближних болот сюда потянулись женщины. Обнаженные или очень легко одетые, они все шли с закрытыми глазами, потому что их позвали во сне, потому что только во сне можно было до них достучаться. На Каменный Город опустился туман, и тысяча спящих женщин спустились по лестнице в реку, - а назавтра на земле их никто и не вспомнил, как будто они не существовали.
  
   Сначала Аквар появился в воде как расплавленное серебро, отражал солнечный свет и отбрасывал жар на берег, от чего вспыхнули белым огнем и сгорели несколько зданий. Затем он издал первый крик, и во всех окрестных дворцах разлетелись стекла. В следующий миг Аквар, ростом и статью с двенадцатилетнего мальчика, стоял на тонком зеленоватом льду и смеялся. Деревья покрылись инеем, съежилось солнце. Молодой император с серебряными волосами, в серебряной куртке и брюках был прекрасен и одновременно чудовищен, потому что он знал, что скоро этому миру придет конец.
  
   Адепты, конечно, испугались содеянного, но остановить не могли. Все, к чему прикасались ладони Аквара, теряло форму, становилось текучим и стремилось уплыть, ускользнуть, раствориться в Мировом Океане. Император начал с гранитной ограды реки и чугунных решеток каналов. Потом его царственного прикосновения удостоились тяжелые соборы и тесные театры, каменные львы и угловые башни, а по пятам за Акваром по прямым, то широким, то узким улицам следовала вода. Он дошел до окраин, до дальних кладбищ, и вернулся с другой стороны через парки, мимо голубой церкви и красного замка, по мостам добрался до острова с крепостью и до острова с университетом, а потом перешел на тот, который выходит к морю и увидел, как синим холодным китом качнулся-вздохнул далеко-далеко Мировой Океан. Император Аквар обернулся и посмотрел на Каменный город. Тот, зыбкий, дрожал как отражение, и повсюду дрожали его отражения в тонком слое воды, и, казалось, небо тоже стало водой. Теперь в Каменном городе можно было и утонуть.
  
   Ведь водяной император прекрасно знал, что очень многие люди, на земле той и этой, давно желали подобного: утопиться в Каменном Городе, и во многих Других Городах.
  
  
  
   14. Бренгорт
  
   Идешь вверх по снегу - попадаешь в Бренгорт.
  
   Бренгорт - город-крепость, но ему неизвестны сражения. В его стене нет ворот. В Бренгорт входит тот, кто догадается постучаться в глухие камни.
  
   На улицах города тихо. Деревья, облепленные мокрым снегом, выглядят хрупкими, точно стеклянные. Иногда они чуть качаются и звенят.
  
   Дома в Бренгорте, как и городская стена, сложены из камней. Окна маленькие, очень чистые. Как глаза человека, ожидающего весну, они жадно ловят каждый луч солнца. И весна появляется, быстро проходит по улицам, оставляет следы, которые ночью затянутся льдом. Снег в Бренгорте никогда не растает, потому что город находится чересчур высоко. Но зато здесь прозрачный целебный воздух, и сюда приезжают те, кому внизу трудно дышать. Они молодеют, яснеют лицом, выпрямляются. Если прожить в Бренгорте больше трех месяцев, то прошлое и прежние мечты отлетают как листья, а человек становится похожим на бренгортские деревья: им не нужно листьев, чтоб жить.
  
   История города начинается с путешествия Клары Майтрейи к вершине горы.
  
   Когда внизу весна превращалась в лето, когда вода затапливала леса и деревни, когда солнце делало людей податливыми и мягкими, Кларе стало не по себе. Она не спала по ночам, она перестала видеть внутри себя города, она распадалась на части. Однажды Клара украла лодку и уплыла туда, где не слышно человеческих голосов.
  
   Лес зеленый и синий, скалы серые и коричневые, громкий ручей с белой пеной и мелкими радугами - этого ей было мало, а может быть - слишком много, много разнообразия, недостаточно пустоты. Всегда - изломанный и тенистый пейзаж на фоне низкого неба. Углы и скаты горного хребта как декорация, как стена, чтоб не захватывало дыхание от безбрежности горизонта. Кларе следовало построить здесь дом, успокоиться, стать счастливой, состариться и умереть под песню ручья. Тогда, в новой жизни, Клара могла бы стать человеком. Но она не хотела. Она провела у подножия только ночь, - когда ее лодка разбилась в столь прекрасном спокойном месте. Кларе впервые за месяц удалось нормально уснуть. Она даже не поняла, как ее тело проснулось: открыв глаза, она обнаружила, что кругом рассвело, а она лезет в гору. Поразмыслив и оценив крутизну тропы, Клара опять отключилась, чтоб не бояться упасть.
  
   Мысли Клары выстраивались в кольцо, и внутри было тихо.
  
   Первая мысль Клары была о зверях, которые убивают друг друга, но при этом не погибают, поскольку каждый зверь - это все звери одной породы, и если где-то погибнет одна лиса сама по себе, то она продолжит жить, охотиться и тявкать всеми лисами мира, поэтому лисы, и вообще звери бессмертны.
  
   Вторая мысль Клары была о рыбах, в которых вместо крови вода, и однажды вода берет верх над плотью - тогда рыба станет водой, и тоже нельзя сказать, что рыба погибла, потому что ты никогда не знаешь: то ли это под солнцем блестит чешуя, то ли мелкие волны; то ли тебя гибким боком касается рыба, то ли течение. Рыбы рождаются из воды и насыщают собою воду, поэтому рыбы - тоже бессмертны.
  
   Третья мысль Клары была о людях, которые могут погибнуть и от наводнения и от зверей, и от других людей, потому что, конечно, человек не способен быть никем, кроме себя самого, никаким другим человеком, ни зверем, ни деревом, ни огнем, ни водой, даже если ему это кажется. Поэтому человек нуждается в городе, где его не убьют, не сожгут, не утопят, а лучше - если будут любить, чтоб человека становилось больше, и он начал верить в собственное бессмертие, ведь с уверенностью в бессмертии жить становится проще. Но когда человек понимает, что бессмертия для людей не бывает, он уходит из города, поскольку теперь ему хочется умереть поскорее, и это его, человека, дело. А когда человеку захочется жить, он пойдет искать себе город, пусть это будет даже маленькая деревня, или хотя бы отдельный дом, а город взрастет вокруг многим позже, но зато будет назван человеческим именем, хотя человек все равно умрет, чтобы стать чем-то нечеловеческим.
  
   Клара тоже всегда уходила из городов, но ведь она не была человеком, она была архитектором, Клара Майтрейи. Она приходила, чтобы построить город, и уходила, чтобы вырастить в себе новый. И чем выше она поднималась, тем скорее он рос, будто бы высота питала его. Клара не стала ставить его у подножия, пускай город там мог оказаться хорошим приютом для странников, но весной он бы размокал от воды, а зимой в нем было бы слишком много теней, и в тенях люди могли себя потерять. Клара не пожелала его возводить и среди лугов, среди желтых и алых цветов, потому что там слишком красиво, и люди не захотели бы уходить, и от этого стали бы слишком страшными, просто чудовищными. Клара Майтрейи поднялась выше - туда, где всегда лежит снег. Сначала она хотела построить Бренгорт на вершине, но испугалась и передумала. Поэтому город-крепость стоит в тихом месте, а вершины его защищают от ветра. Никто не знает, дошла ли Клара до вершины сама, но те, кто достигает Бренгорта, выше уже не идут.
  
   Иные юные странники, впрочем, рвутся по снегу дальше, - а тем временем ударяет мороз, звезды в разреженном воздухе глядят особенно зло, так что двигаться невозможно. Хорошо, что в Бренгорте живут старики и собаки. Большие лохматые псы спасают незадачливых путников, а старики отпаивают тех чаем. За маленьким круглым окном позванивают деревья, которым неведомы листья. Под вечер приходят другие странники, старше, издалека. Они высокие; их одежда или белая как молоко, или черная, точно уголь. Эти странники видели слишком много, чтоб куда-то еще торопиться. Они вытягивают ноги у огня, а собаки кладут им головы на колени. Странники курят сладкую головокружительную траву. Если ты долго не спал, в дыму вокруг странников можно увидеть огромных зверей, хищных рыб и своих далеких врагов. Но они не прорвутся, потому что стены Бренгорта крепки и надежны. А может быть, потому, что Бренгорт стоит чересчур высоко.
  
   Правда, из города иногда невидимо исчезает кто-то из стариков, но исчез ли именно он - тебе точно не скажут: те, кто долго прожил в Бренгорте, теряют свои имена многим раньше, чем потеряются сами.
  
  
  
   15. Гостиница на окраине
  
   Этот город был старше любого из предков нынешних своих жителей. Люди впервые пришли сюда, когда он пустовал, вставили стекла, вычистили колодцы и наполнили город шумом. Правда, в период осенних дождей часто приходилось сидеть по домам и слушать песни воды, но зато внутри было уютно, тепло, как, например, в гостинице на окраине - гостинице, в которой четыре входа: один, на заднем дворе, для прислуги, а три других - для путешественников, что явились сюда с запада, севера и востока.
  
   Те, кто прибывал с запада, всегда бывали хорошо одеты и привозили с собой музыкальные инструменты, книги и свитки. Многие носили очки. Эти люди любили пить кофе, и требовали, чтобы им подавали фрукты. Нежная кожа и высокие лбы, певучие голоса, утонченность. Нередко сложно было понять, мужчина или женщина перед вами. Над чужими западные насмешничали, а между собой перебрасывались такими взглядами, что казалось, будто они ведут сложную длительную игру.
  
   Люди с востока часто носили одежду из тяжелой блестящей ткани. В первый же вечер в гостинице они напивались, и не трезвели до самого своего отъезда. Казалось, жизнь для них - затейливая игрушка, и они точно знают, что однажды она им надоест. В многочисленных карманах восточные хранили пахучие снадобья, порошки, жидкости в склянках из цветного стекла. Кое-что они подсыпали-подливали себе в вино и норовили сделать то же и для соседей. Многие принимали восточные снадобья за отраву, но на самом деле от них просто становилось жарко, очень жарко, чересчур жарко, так что не всякое сердце выдерживало. А доктора, конечно, не могли доказать виновность восточных людей: ведь снадобья по составу оказывались смесью обычных пряностей.
  
   Еще были приезжие с севера. Они прибывали с утра, в огромных повозках, целыми семьями и с животными в клетках. По ночам выпускали животных бродить по гостиничным коридорам, а к утру птицы и звери так вырастали, что в свои клетки не помещались, и срочно приходилось разыскивать новые. Ночью птицы и звери людей сторонились, однако, из-за решетки смотрели внимательными человеческими глазами, и становилось не по себе.
  
   Бывали здесь и любопытствующие туристы, и люди, которые ищут. На юг от города расстилались поля, куда вечерами опускался туман, и - ни одной дороги. Разве что раз в десять лет по заросшей тропинке придет одинокий странник с росой на одежде, колючками в волосах и с веткой полыни.
  
   Может, оттуда пришел Анемврот, но что точно: явился он в один день с Кларой Майтрейи, как будто они сговорились. Путешественнику отвели угловую комнату под крышей, Кларе - лучшие апартаменты на втором этаже, но она отказалась и предпочла жить тоже на самом верху, но с другой стороны. Они и в столовой сидели в разных концах, не обращая внимания друг на друга, точно существовали в параллельных пространствах. Между тем, в гостинице стали происходить совсем странные вещи. Некоторые дверные ручки так накалились, что обжигали, хотя дни стояли отнюдь не солнечные. В стаканах вскипала вода. Среди бела дня сами собой вдруг загорались свечи. Каждую ночь трем-четырем постояльцам снился огненный шар, который низко летел над землей и гудел, готовый взорваться. На третье утро зарядил ливень, и поблизости от гостиницы он был почти как горячий душ. Клара и Анемврот все время молчали, если не считать коротких обращений к прислуге; держались так, что никто не решался к ним подойти. Свидетели уверяли потом, что однажды они прошли друг сквозь друга! К вечеру все же похолодало, дождь стал как дождь, даже со снегом, - еще бы, стоял октябрь, кругом завяла и порыжела трава. Было поздно, немногочисленные постояльцы разбрелись по комнатам. Клара работала с чертежами, Анемврот вел дневник. Они сидели точно спина к спине, но на разных концах этажа, разделенные коридором, двумя запертыми дверьми, двумя лестничными площадками. Вдруг внизу зашумело, засуетилось: кто-то приехал в столь поздний час. Клара насторожилась, Анемврот оглянулся, вздохнул и поднялся, Клара встала одновременно с ним. Тихо, точно ночные звери, они вышли из своих комнат и пошли к балкону над холлом.
  
   Темноволосая статная Клара выглядела напряженной, высокий худой Анемврот казался немного бледным. Впервые за последние дни они обменялись долгим и плотным взглядом, а потом посмотрели вниз. Там - вымокшие, в обнимку - стояли двое: он и она. Ей, темноволосой и белокожей - лет восемнадцать, ему - выше ее на голову, стройному, сероглазому - не больше двадцати двух. Им не следовало видеть Клару и Анемврота, потому что они были сами - Клара и Анемврот.
  
   Анемврот наверху представил, как берет Клару за руку, а она ощутила тепло и сухость его ладони.
  
   Молодые, внизу, жили вместе несколько лет, и расставаться не собирались. Они выглядели счастливыми, хотя иногда ирония нарушала невинность их лиц. Он помог ей снять плащ, она погладила его по щеке. Он взял им обоим выпить, чтобы не простудиться. Она постаралась сесть так, чтобы бедром касаться его бедра. Он смотрел на нее, когда она на него не смотрела, а она знала об этом и улыбалась. Он хотел ее поскорее поцеловать, и от этого ей становилось смешно и жарко. Им готовили общую комнату с огромным окном на юг.
  
   - Видишь?.. - шепнула Клара - та, что на балконе.
  
   Анемврот рядом с нею кивнул.
  
   - Но она никогда не сможет построить город.
  
   - Да. А ему не придется рассказывать о Других городах.
  
   - Разве Другие города для них открыты?
  
   - Им достаточно, что они видят друг друга.
  
   - А нам?..
  
   Но Клара не успела ответить. Клара и Анемврот внизу встали, девушка подняла глаза. Наверху Клара успела увлечь за собой Анемврота в глубину коридора, чтоб спрятаться. Теперь они стояли бок о бок, прислоняясь к стене.
  
   Анемврот усмехнулся:
  
   - Ты не хочешь им рассказать?
  
   - А если они расскажут нам про себя?
  
   Она впервые в жизни видела такого молодого Анемврота, а он никогда не знал ее восемнадцатилетней. И тут Клара Майтрейи вдруг поняла, что боится жить по-другому.
  
   Они проговорили до рассвета, - до того времени, как совсем молодые они видели седьмой сон. Может быть, этот седьмой был о строительстве городов, о том, как город растет у Клары внутри, а потом Клара в зеркале замечает, как изменилось ее лицо, как оно стало светящимся камнем. Или во сне потекли бесконечные путешествия, невозможность оставаться на месте, вереницы домов, облаков и людей. Анемврот искал следы Клары, Клара чувствовала невидимое присутствие Анемврота, и они не могли никак встретиться. Они будут смеяться, когда проснутся, не так ли? Но немного они все равно испугаются, и поэтому крепко обнимут друг друга, чтобы следующий сон оказался счастливым и общим.
  
   Наутро Клара Майтрейи уехала первой: экипаж поджидал ее с западной стороны. Анемврот наблюдал из окна в конце коридора. Дождь перестал, дорогу чуть подморозило, значит, ехать будет легко. Потом Анемврот собрал свои дневники, и тоже спустился. Те двое, конечно, еще не вставали, и завтрак им дадут в номер. Тем лучше. Хозяин не удивился, не спрашивал о возможном родстве. В гостинице часто происходили странные вещи. Он лишь передал путешественнику длинный белый конверт.
  
   В конверте лежали старинный ключ и записка.
  
   "Когда ты вернешься домой, - писала Клара Майтрейи, - я буду там".
  
   "И нас будут звать по-другому", - отчетливо произнес про себя Анемврот.
  
  
  
   16. Город Облаков
  
   Анемврот искал город в лабиринте пещер, но прямой как стрела туннель увел его вверх, на площадку над пропастью, в которой, точно стадо великанских овец, теснились плотные облака. Впереди и вверху ярко синело небо. Воздух был сухим и холодным. Анемврот сел на каменную поверхность, покрытую тонким слоем пыли, и скрестил ноги. Так он мог просидеть очень долго.
  
   День опускался в вечер, воздух густел. С первой звездой - на дневном еще небе - облака легко задымились, размывая очертания дальних вершин. Часом позже в этом редком тумане Анемврот разглядел серебристый луч. Впрочем, это было плотнее виденных раньше лучей - почти как тонкий канат или проволока. Луч тянулся издалека - может, оттуда, где небо всегда оставалось ясным, - а подходил к краю пропасти, где сидел Анемврот. И чем дольше путешественник смотрел на серебристый конец, тем плотнее, материальнее тот становился.
  
   Из тумана к площадке по лучу, чуть покачиваясь, скользил человек.
  
   Анемврот поднялся. Он чувствовал если и не угрозу, то нечто чужое. Но ему нечего было терять. Если бы гость не пришел, путешественник сам бы попробовал встать на канат и удержаться в движении. Темнокожий незнакомец шагнул на площадку, и теперь смог взглянуть на Анемврота. Гость был крепко сложен, мускулист и почти обнажен: светлая набедренная повязка контрастировала с коричневой кожей. Жесткие волосы человека были зачесаны назад и открывали небольшой шрам на лбу. Анемвроту почудилось, что незнакомца когда-то убили, а в новом своем воплощении он не способен к смерти.
  
   - Что ты делаешь здесь? - строго спросил человек, точно он был тут охранником.
  
   - Я искал город, но заблудился.
  
   - Тогда почему ты не ищешь дорогу назад?
  
   - Мне некуда возвращаться. За спиной у меня такая же пропасть, как и впереди, - небрежно кивнул на край Анемврот.
  
   - Это особенная пропасть, - тон человека смягчился. - Подойди ближе и посмотри.
  
   Анемврот без опаски подошел к самому краю. Он не рассчитывал на помощь незнакомца, но верил, что облака мягко подхватят его, и он, быть может, проснется... Он тряхнул головой, чтобы продолжать верить в реальность происходящего, и всмотрелся в мягкие бугры и впадины.
  
   - Я не вижу там ничего особенного, - сказал он вскоре.
  
   - Ты неправильно смотришь, - мягко упрекнул его человек. - Разве когда ты в детстве лежал на земле, ты не видел небесные корабли?
  
   Анемврот улыбнулся:
  
   - Сейчас мне достаточно облаков.
  
   - Но ведь ты искал город, правда?
  
   - Я искал город внутри.
  
   - Нет разницы, где он - внутри или снаружи. Он может быть везде, где ты хочешь. Там, где вода стремится встретиться с небом...
  
   - Там озеро? - показал взглядом вниз Анемврот, перебив.
  
   - Ты можешь прыгнуть, чтобы узнать, - недобро усмехнулся человек.
  
   Анемвроту подумалось, что человек этот падал не раз, и промолчал. Темнокожий прикрыл глаза, успокаиваясь. Потом сел, предлагая своим движением сделать то же и Анемвроту.
  
   - Это Город Облаков, - темнокожий провел в пыли пальцем линию. Голос его смягчился. - Есть земля, и есть небо. Есть вода, которая стремится соединить небо и землю. Есть огонь, который помогает воде стать легкой, чтобы подняться, и который уходит, чтобы вода возвращалась. Когда вода наверху, то появляется город.
  
   Он говорил и рисовал.
  
   - Так возникают Дворец Дождей, Дворец Тумана и Снежный Дворец. Днем они ослепляют своей белизной, а ночью пугают размытостью угрожающих очертаний. На рассвете по городу катится Колесо Радуги, а вечером в облака падают звезды. Многие люди готовы отдать все богатство, чтобы вместе с водой подняться наверх, увидеть, испугаться ночью до потери памяти и ослепнуть в полдень, - тогда лишь Город Облаков, единственный, будет стоять перед внутренним взором до самой смерти. Но город смеется и ускользает, превращается в воду и обрушивается на землю, вплоть до того, что иногда уничтожает города земные.
  
   "Почему ты рассказываешь мне это?" - хотел спросить Анемврот, но тут вспомнил, что в нескольких снах он летел в чреве огромной железной машины над облаками, и каждый раз ему хотелось выйти и пойти по ослепительно-белому полю: кажется, вдалеке в самом деле маячили Снежный Дворец, тенистый Дворец Дождей и огромный Дворец Тумана. Кажется, путешественник слышал трубные голоса дворцовых хозяев, которые, впрочем, быстро терялись в шуме железной машины. Стекло в окне было чересчур толстым, чтобы его расколоть, а двери охранялись так надежно, будто бы Анемврот находился в летучей тюрьме. Анемврота пробрала дрожь от ощущения, что он все еще внутри этих снов, и вот-вот придет в себя в кресле. Он внимательно посмотрел на рисунки в пыли. Чувство ясности охватило его. Он вдруг все понял, точно вспомнил давно забытый язык. Первый язык.
  
   Он посмотрел вниз и увидел, что там не озеро, и даже не море, - там наступало наводнение, яркое, сильное. Вода поднималась и поднималась, а в ней отражались луна и звезды, солнце и облака, и облаков, как будто, становилось больше.
  
   Он посмотрел прямо, и далеко-далеко увидел толпы полупрозрачных людей, уставших, несчастных, в военной форме, которые все пытались расстрелять облака, но облака хохотали, и, разрываясь под залпами, умножали свое число. Анемврот видел, что в глубине души многие люди хотели бы стать облаками, но пока не могли умереть.
  
   Напротив сидел человек с темной кожей, его губы подрагивали иногда, точно он собирался что-то сказать, но сдерживался в ожидании слов Анемврота, а Анемврот онемел, когда увидел внутри человека маленький город, - и одновременно, как тот же город, только огромный, окружает и бережет человека в его сновидениях. Анемврот заглянул внутрь себя и увидел ту же картину. Анемврот посмотрел в центр рисунка в пыли и увидел неровный круг: то была городская стена. Путешественник глубоко и шумно вздохнул: ему не хватало воздуха. И куда только исчезло время? Уже по-утреннему светало. Впереди расстилалось ослепительно-белое поле, а на горизонте маячили Снежный Дворец, тенистый Дворец Дождей и огромный Дворец Тумана, который дрожал, клубился и розовел, пронизанный солнечным светом.
  
   - Пора, - сказал темнокожий канатоходец и встал.
  
   Анемврот поднялся следом и еще раз взглянул на рисунки. Те молчали, замаскировавшись под бессмысленные чертежи.
  
   - Думаешь, кто-то сможет их прочитать?
  
   Темнокожий пожал плечами. И оба двинулись по облакам в сторону солнца.
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"