Аннотация: Если собираешься в дорогу, то вполне естественно подкупить того-сего, ну и с долгами рассчитаться, раз уж случай подвернулся.
Глава 19. Долг крови.
Гомон и суета затихли. Только в таверне, в общем зале ещё гомонят. Ну да там лишь к рассвету притихнут. Лагаст дружески толкает Гастаса в плечо:
- Что? Разомнёмся, брат?
Его поддерживают ещё пять голосов:
- Разомнёмся.
- Заскучали.
- Надо бы.
- Прогуляемся.
- Ночь-то какая!
Выйти с подворья - проблем нет. Как, впрочем и войти. Для своих, разумеется. А они - свои. Пройтись по улице, постучать в ворота подворья. Их стука ждали. Из ворот выходят ещё пятеро во главе с Громиром. Теперь все в сборе. Травница ждёт отряд на Хребте.
- Всё как договаривались? - спрашивает её Лагаст.
- Как и договаривались, - ответ сопровождает едкая усмешка, - ждут меня.
- Веди.
Ночные, тихие закоулки. Отряд идёт крадучись. Сюда стража ночью не заглядывает. Здесь - другая власть, со своими дозорами.
А вот и первый дозор. Лекарка выходит на освещённую луной сторону улицы. В глубокой тени, у забора крадутся трое воинов. Под забором же, на лавочке вольно устроились пятеро парней: грызут орехи, сплёвывая скорлупу прямо под ноги. Лекарку они замечают сразу:
- Эге!
- Кто это к нам пожаловал?
- Что за сучка?
- Жива ещё, ведьма старая...
- Я вас переживу, мальчишечки. БурОй у себя?
- Переживёт она, - недовольно бурчит один.
- А на что он тебе? - скалится другой.
- Ну, она-то ему точно без надобности, - пытается острить третий.
- Лоханка старая...
Травница невозмутима, как всегда:
- Так у себя или нет?
- Не слыхали ничего...
- Значит, у себя, - не тратя слов, она проходит мимо по лунной стороне. Длинная тень тянется от её стоп. Лёгкий ветер с реки шевелит чёрные полы призрачной одежды. В руке тени - ровная черта посоха. А ведь руки-то лекарки свободны.
Несоответствие не успевает дойти до злОдиев. Мгновенна атака, лязг меди, предсмертные всхлипы. Кровавая лужа ползёт из чёрной тени на свет луны. И тишина. Только где-то, за гранью слуха, постукивает по камням улицы полый, костяной посох - посох Смерти.
Были и другие посты. Не столь многочисленные и не столь заметные, но Травница-то знала о них, о всех. Она шла открыто, сразу привлекая внимание. Воины крались следом, в тени оград, бесшумно, как волки, неся на лезвиях медных мечей тишину и смерть.
Парень под дверью грязного кабака, нависшего чуть не над самым речным обрывом, осклабился при виде гостьи, сплюнул презрительно:
- Зачастила ты что-то к Хозяину, ведьма. Втюрилась что ли?
- А если и так?
- Чего? Да ты на рожу свою глянь! Старая лохань! Подойди к реке, посмотрись да и утопись от отвращения.
- Тебе, парнишечка, тоже лучше в воду не смотреть, - лицо стража корявое от оспы, но парень об этом даже не задумывается. Он же мужчина!
- Чего? - рычит караульный возмущённо. - Страх потеряла, старая? Да я тебя...
- Что разорался, Корявый? - окрик из дома не даёт парню закончить фразу.
- Так это, ведьма пришла, - спешно отвечает парень.
- Веди её. Хозяин ждёт.
- Веду, веду, - начинает лебезить страж, - сейчас же веду...
- Вниз веди, - ставя точку в разговоре, хлопнула дверь.
- В ни-и-и-з, - протянул парень, чуть растерянно, тяня вслед за словом и губы в похабной ухмылке. - В ни-и-з зна-а-чит?
С кошачьей быстротой и ловкостью он подался к женщине, обхватил, обнял, повлёк вглубь дома, позабыв даже про распахнутую, входную дверь. Полутёмные, без окон сени, хорошо заметная дверь в горницу, широкая лестница, ведущая на второй этаж, а в углу едва заметные в полутьме крутые ступени лесенки, ведущей в подполье. Второй страж ждал их возле откинутого люка. Узкий ход вниз, маленькая, утопленная в стену дверь из тёсаных, в кулак толщиной плах. Вдвоём они распахнули эту тяжёлую дверцу, втолкнули за неё гостью, обернулись.
Это действие стало последним в жизни незадачливых сторожей. Два меча буквально пришпилили их к толстым, звуконепроницаемым, дубовым плахам, толчок распахнул непробиваемую дверь, которую внутренние обитатели не успели запереть.
Подполье оказалось естественной пещеркой, промытой водой в известковом массиве скалы. Пещеру слегка облагородили: кое-где подпёрли столбами свод, застелили пол охапками речного тростника, принесли стол, лавки и пару лежаков, осветили всё яркими факелами. Бурой, два его помощника-приближённых и два телохранителя, (по совместительству палача), с изумлением и ужасом взирали с лавок на ворвавшихся в их тайный, неприступный схорон вооружённых воинов
- Что это значит, сука?!
- Хорошее местечко ты выбрал БурОй. - со всегдашней невозмутимостью ответила на оскорбление женщина. - Удачное. Как для себя.
Её спокойствие, всегда так раздражавшее злОдиев, на этот раз прошлось по спинам мужчин холодной дрожью. Преодолевая растерянность, громилы-телохранители, обнажив мечи, ринулись на пришельцев. Возможно, они были прекрасными рубаками, да и теснота играла им на руку, но наёмники умели работать не только в одиночку, но и группами, хоть в тесноте, хоть в чистом поле. Можно отбить удары одного, можно поиграть с толпой, когда каждый нападающий мешает соседу, но когда трое бьют, как один - шанса нет и у самого сильного.
- Что ты хочешь, женщина, - БурОй и его приближённые пятились вглубь пещерки и чуть в сторону, в тень, но двое наёмников уже зажали их с одной стороны, двое - с другой, вытесняя на освещённую середину схорона. Один из помощников БурОго попытался вырваться из кольца, метнувшись вглубь пещерки. Звон столкновения меди о медь, глухой удар, всхлип и тело рушится на толстый слой тростника на полу. Второй помощник, выхватив меч, пытается прикрыть Хозяина. Два одновременных удара с двух сторон, длинный вопль и вот Бурой уже один против дюжины беспощадных, наёмников с окровавленными мечами.
- Тоже, что и ты, БурОй.
Мечи рядом. Холод предсмертного страха стискивает сердце. Но воля главаря сильна и голос не дрожит:
- Я не хотел этого, женщина.
- Да? И велел привести меня сюда?
- Это не я решил. Это те. Другие. Ты знаешь кто. Кому ты тоже служила. Они приказали. А я... Ты же знаешь. Сам бы я не стал...
- А я вот - стала. Задумала сделать и сделаю.
Три меча давят на тело. Один упёрся в живот, два - впились в поясницу. Смерть смотрит ему в лицо тёмными глазами наёмника, но он-то ещё жив.
- Напрасно решила. Мальчишечки быстро поймут: кто привёл убийц. И ничто тогда не спасёт тебя от их мести. А вот будь я жив, клянусь дыханием, я бы их удержал. Я смог бы тебя спасти. И спас бы. Даю слово! Ты подумай, пока есть о чём, - горло перехватывает от волнения и страха. Уж больно презрителен взгляд колдуньи. Но рано сдаваться:
- Дыханьем клянусь! Никто и ни о чём не узнает. У меня и золото есть. Много золота. Не здесь конечно, но я всё отдам.
- Золото, говоришь? - от усмешки ведьмы у Бурого стынут внутренности. Как же она его ненавидит! А он, дурак, даже не догадывался об этом. Не выпустит она его. Даже золото не поможет. Чуть-чуть поиграет, как кошка с мышкой и...
- Отважные воины, - обращается женщина к своим спутникам, - знаете, чем эта харчевня на весь город славится? Раками, - нога её как раз нащупала под слоем камыша деревянный щит на полу и гулко постукивает по нему. Под щитом - пустота. - Поднимите эту крышку.
Колодец уходит вниз вертикально.
- Сюда опускают корзину, - продолжает Травница свой рассказ, - а когда вытаскивают - она полна раками. Мелких бросают назад, подрасти, а крупных - в котёл. Много людей из этого подвала не вышло.
Наёмники переглядываются. На их лицах читается явное отвращение.
- Кстати, есть резон и нам от трупов избавиться. Мёртвые, конечно молчат, но иное молчание красноречивее слов.
Мысль здравая. Трое наёмников подтаскивают к колодцу первый труп. У мужчины пробита грудь и разрублено лицо. Тростник под телом быстро напитывается кровью.
- Что ты хочешь, женщина, - в глазах Бурого сосредоточилась вся мольба и скорбь мира, но его собеседница не из тех, кого можно пронять искусным лицедейством. Равнодушный взгляд, равнодушный ответ:
- Чтобы тебя не было.
- Но за что? Что я сделал тебе?
Всплеск от упавшего в воду тела отдаётся чмокающим эхом. Колодец поглотил первую жертву. На миг в глазах женщины вспыхивает ярость и тут же гаснет, усмирённая волей:
- Ты не знаешь? Дожив до таких лет?
- Нет. Объясни.
- Не вижу смысла.
Опять чмокающее эхо в глубине.
- Откуда в камне вода? - Вопрос задаёт один из наёмников. Женщина отвечает:
- Через промоины колодец соединяется с рекой.
- А промоины широкие? - этот вопрос задаёт Лагаст и уточняет. - Человек там проползёт?
- Не знаю, - жмёт плечами Травница. - И никто не знает. Может быть, широкие, может быть узкие, но они есть. Раки лезут из реки на запах падали.
- Понятно.
- Аа-а-а! Это ты, Волчара! И как всегда со стаей.
Вниз падает третье тело. Своей очереди у края колодца ждут ещё три трупа. Против воли, губы Бурого дёргаются, обнажая зубы в зверином оскале:
- А что надо тебе? Месть? Золото? Или эта баба подмяла и тебя тоже? Может попробуем договориться?
В Лагасте действительно есть что-то волчье: поджарость, мощь, угольно-чёрные, тронутые сединой волосы, узкое лицо, прозрачно-ледяные глаза. Командир наёмников, в отличие от женщины, слов на побеждённого не тратит. Тяжёлый удар в лицо сшибает злОдия с ног. Опираясь на руки, Бурой пытается подняться. Взгляд, поза, выражение лица - всё молит о снисхождении:
- Похоже, я здорово разозлил тебя. Не знаю уж чем. Но я готов искупить свою вину. Золотом и ... словами. Те люди, что интересовались вашей девицей... Я мог бы кое-что о них рассказать. Да! - он мотнул головой в сторону лекарки. - Ведьма тоже шпионила для них. Если ты этого не знаешь.
Сапог победителя прижимает его голову к полу, рука с мечом наносит удар и минуту спустя седьмое тело летит в провал колодца на корм ракам. И никому нет до этого дела. Воины привычно ворошат чужое добро в поисках чего-нибудь ценного, Травница пристально следит за пламенем одного из факелов: вынула из гнезда, чуть водит из стороны в сторону.
- Уходим? - толкает её Рагаст.
- Не хотелось бы попасться страже рядом с теми трупами на улицах, - добавляет кто-то из парней.
- Да. Нам ещё возвращаться по своим следам...
- Зачем возвращаться? - обрывает этот обмен репликами женщина. Следя за пламенем, она осторожно, чуть не наощупь перемещается к одной из затенённых стен пещерки. - Вот он!
Как говорится: "Кто ищет, тот найдёт".
- Что?
- Ход. Здесь, как в барсучьей норе: один вход да не один выход. Это в городе все знают. И не зря Бурой к этой стене жался.
Щель в стене, прежде скрытая тенью, в свете факела выглядит устрашающим, чёрным провалом.
- И куда она ведёт? - Лагаст с сомнением вглядывается в темноту подземелья.
- К реке. Вода всегда течёт к реке.
- А не в реку?
- Нет. Воздух. Посмотрите на факел.
- Рискнём, - соглашается Громир.
- А если там ловушка? - Это уже Лагаст.
- Хочешь возвращаться по своим следам?
- Ну...
- А вдруг там уже стража, а у нас мечи в крови, кровь на подошвах, да и плащи забрызганы? - Напирает Громир
- Чем спорить попусту, захватили бы факелов побольше, - ворчит Травница.
При свете факелов глухая, подземная тьма неохотно пятится. Коптящее пламя цепляет влажный, неровный каменный свод, кстати и без того щедро помеченный мазками сажи. Дорога нахоженная. Тоннель заканчивается на обрыве над рекой. Как раз возле крутой, натоптанной же тропы, ведущей вдоль и вниз. Дорога, пробитая водой привела в воде.
Спуск к реке. Потом вдоль реки. Черпая воду сапогами, наёмники гуськом бредут за Травницей, пока не выходят на отлогий берег. Город спит. Река серебрится под луной, темнеет громада горы. Мужчинам не до ночных красот. Не спеша, с удовольствием, они ополаскивают в проточной воде руки и лица, чистят от крови оружие, выливают воду из сапог, перематывают онучи.
- Хорошо прогулялись! - вздыхает кто-то удовлетворённо.
- Все долги вернули.
- Ага! За вчера, за сегодня и за день грядущий.
- И с надбавочкой.
- Не поскупились...
- Теперь по подворьям можно.
- Ну да. Пару часов перед рассветом успеем перехватить, - вздыхает Громир.
- Лекарку не обижайте, - вставляет реплику Гастас.
- Ну и мстительный же ты, - отшучивается воин из уходящих в Пристепье. - Бурому за обиду отомстил, теперь хочешь нашей, городской ведьме отомстить? Интересно, что она тогда Анне сказала?
- Анне? - резко вклинивается в шутливую перепалку Лагаст.
- Не Анне, мне, - морщится Гастас. - А Анна... не будь там её, я бы ту дуру на месте бы тогда пришиб.
- А Анна?
- Что Анна? - злой взгляд юноши цепляется за побратима. - Госпожа Анна выволокла меня из той норы, так же, как на следующий день, уволокла меня с торга. Помнишь?
- С торга? Помню. - взгляд Лагаста гаснет. - Тадарик хитёр. Знал кого и как послать.
- Вот пусть и порадуется.
- Кто?
- Тадарик. Он не раз говорил, что ведьма в Пристепьи - дура редкостная. Теперь там хорошая ведьма будет.
- А я и не подумал, - Громир демонстративно чешет голову. - И в самом деле, Тадарик будет доволен. В его городе - и лучшая лекарка.
- В его городе? - Переспрашивает Лагаст с усмешкой. - Что ж, я не против, если Пристепье станет городом Тадарика. А как он сам? Согласится?
- Будем уговаривать.
- Удачи вам. И лёгкого пути.
- И вам всем лёгкого пути и доброй добычи...
....................................
- Надо было у того злОдия его золото взять...
- Дурень ты, Рысьис, - обрывает Лагаст товарища. - На твою жадность он и рассчитывал.
Они уже подходят к воротам подворья. Два раза отряд останавливала ночная стража. Ну, что ж, на то она и стража, чтобы за улицами следить. Порядочным людям её бояться нечего. А кто докажет, что компания наёмников, возвращающихся из города, с гулянки люди непорядочные?
- На какую жадность? - Обиженно бурчит наёмник. - Золото оно ведь везде золото.
- На обычную, - поддерживает побратима Гастас. - Наобещал бы невесть чего, время бы потянул, а сам, при первой возможности, нырнул бы в одну из своих нор и поминай как звали. Нет уж. Ракам на корм - это надёжней.
Спор примолкает.
- А ведь Тадарик точно воеводой станет, хочет он этого или нет, - мысли Лагаста упрямо крутятся вокруг Пристепья.
- Нам-то что? - пытается отмахнуться от надоевшей уже темы Гастас.
- А почему бы нам не попробовать?
На лице юноши читается явное недоумение и старший побратим поясняет свою мысль:
- Я знаю закон: как отрезанные волосы не прирастить, так и безродному изгою в дом не вернуться, но ведь самый знатный род начинался с безродного родоначальника. Тадарик со знатью не в ладах. Оно и понятно: пришёл с пустым кошельком, мечом наследство отбил. Такое не прощают. Но у нас-то золотишко имеется. Добыча на этот раз была завидная. Уже сейчас почти по тридцать золотых на человека выходит. С такими деньгами свататься можно, хорошую невесту взять, в родичи войти. В дружину городскую нас примут: не сопляки, оружие и доспехи в лучшем виде.
- Жениться, говоришь? - новые планы побратима озадачили Гастаса.
- Да. Жениться. Что мешает?
- Ты моего папашу плохо знаешь.
- Знаю. И другие знают. И зачем нам в сами Костричи идти? Мало ли пограничных городков? Вот доведём караван до Буднего и вернёмся. Хватит одним днём жить.
- Вернёмся?
- Ну да. Дождёмся попутного каравана и вернёмся. Только...
- Что: только?
- Анна, - ответил побратим, пристально глядя в каменеющее на глазах лицо юноши, пояснил. - Невесту надо выбирать на родине, из хорошей семьи. Тогда тебя сразу, везде примут, а не отпихнут в сторону, как Тадарика.
- Ну, Тадарик...
- Тадарика город вверх толкает. На то он и Тадарик. А нам, чтобы сразу подняться, жениться надо правильно.
- А Анна - это значит неправильно?
- Брат, послушай, я понимаю: здесь честь твоя затронута. Но я ведь ничего бесчестного не предлагал и не предлагаю. Долг крови ты заплатил или заплатишь. Обиды ты девушке не причинил. Других обязательств у тебя перед ней нет.
- Но жениться на ней мне нельзя.
- С такой женой тебя нигде не признают. Она же безродная лекарка. С наёмниками по свету шатается. И воспитание у неё не то, не наше, и стара она для тебя.
- Стара, значит?
Лагаст отвёл глаза:
- Прости, я правду сказал. Ты это знаешь. И ничего дурного я не желаю. Ни тебе, ни ... госпоже Анне. Она ведь только и хочет, что домой вернуться? Ты ей поможешь. И я помогу. Всё, что в моих силах сделаю. Твой долг - мой долг. Ну, сам посуди: какая она жена: резка, неласкова, обычая не знает, на лошади по-мужски скачет, мужчинам в глаза глядит, с хозяйством женским не знакома: ни волну спрясть, ни кросно заправить, ни печь протопить, ни сготовить... - Лагаст осёкся. - Прости, не прав: сготовить она может. У Тадарика вместе с его хозяйкой кашеварила так, что пальчики оближешь. Но чужая она здесь, чужая. И этого не изменить. И не сегодня всё решать надо.
- Не сегодня решать? - Гастас криво усмехнулся. Обида душила его, требуя выхода. - А я-то думал, что я ей не пара: наёмник, бродяга, одним днём живу... А, оказывается, это она мне не подходит: прясть не умеет, дерзка, неласкова... Вон, её землячка, такая ласковая, а ты ей глаз подбил. Тоже не угодила?
- Ну, знаешь, - на скулах Лагаста заходили желваки. - Эта потаскуха...
- А ты к потаскухам в жизни не прикасался? И я, по твоим словам...
- Да не в тебе дело. В землячке, - Лагаст брезгливо сморщился. - Будь она только шлюхой - беды нет. Но ведь подлая она. Ни чести, ни совести у бабы. Парням с ней рядом стоять противно. А терпят. Да если бы не госпожа Анна, они бы эту землячку давным-давно толпой под телегой оприходовали бы. Чтобы потише себя вела. И ко мне эта лохань лезет? Я ещё сдержал руку.
- Ради госпожи Анны?
- Да, ради тебя и госпожи Анны. Но ты меня верно пойми: если менять судьбу, то тебе другая жена нужна. Хоть решать это не сегодня. Да и не завтра.