Мягчило Евгений Викторович : другие произведения.

И. Игошев. Ночной рейс

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ЧУЖОЙ ТЕКСТ, который я прошлой зимой перепечатал весь, от первой до последней буквы, чтобы не пропал, а сегодня публикую здесь. На это меня сподвиг один странный человек, на странный манер рекомендовавший мне (естественно!) странный текст. Я, посмеявшись над одеколоном "дыхание Сталина", решил тоже обрадовать человека - но не художественным свистом, а куском исторической реальности. Какими советские военнослужащие 1941 года были на самом деле.
  Об этом авторе неведомо почти ничего, кроме фамилии и того факта, что И. Игошев писал о войне.
  Данный текст, основанный на реальных события июня 1941 года, не встречался нигде в интернете и перепечатан мной из одного альманаха 1990 года издания.
  
  
  И. Игошев
  
  НОЧНОЙ РЕЙС
  
  Бой на подступах к Львову шёл весь день. А вечером, когда за дальним лесом начал наливаться красным заревом поздний июньский закат, на помощь подошли танкисты. Стремительной контратакой немцы были отброшены, и наш мотострелковый полк сравнительно благополучно снялся с рубежа обороны.
  Поредевшие батальоны тяжело выкатили на шоссе, что уходило на Винники и дальше на Золочев и Тернополь, и замерли. Запылённые полуторки и трёхтонки для маскировки прижались поближе к деревьям на обочине. Около них смертельно усталые бойцы терпеливо ожидали команды "по машинам". Колонну замыкали три тяжёлых броневика из полковой разведроты. Если мотопехота или мотоциклисты противника начнут преследование, они прикроют нашу колонну огнём сорокапятимиллиметровых пушек и пулемётов.
  Вдоль колонны идут командир полка, начальник штаба, заместитель командира по политчасти. На ходу выслушивают короткие доклады - сколько людей осталось в строю, сколько орудий, пулемётов, миномётов готово к действию. Как обстоят дела с боеприпасами, продовольствием, горючим.
  Полк хоть сейчас готов тронуться в путь - к утру ему приказано занять новый рубеж обороны. Но вот загвоздка : не возвратился посланный ещё днём во Львов старший лейтенант. Ему было поручено проверить, все ли семьи командного состава отправлены в тыл? Дело в том, что приказа на эвакуацию не было до вчерашнего дня. Как только он поступил, командир полка отдал приказание - немедленно выделить машины, довезти женщин и детей до Волочиска, посадить в поезда, уходящие на восток.
  Наконец со стороны Львова показалась машина. Командир полка и все, кто шёл с ним, замедлили шаг, напряжённо вглядываясь в приближавшуюся полуторку. Да, эта машина полковая - на лобовом стекле опознавательный знак : белый треугольник с красной окантовкой. Водитель резко затормозил, из машины проворно выпрыгнул офицер.
  Доклад старшего лейтенанта был краток : семьи эвакуированы, машины автотранспортной роты с продовольствием, боеприпасами, вещевым имуществом три часа назад ушли по этому шоссе.
  - Почему задержались? - строго спросил командир полка.
  - Задержка не по нашей вине, товарищ подполковник. - замялся офицер. - Из-за сына старшего политрука Золоткова.
  - А что случилось?
  - Пропал мальчишка. Перед самым отъездом пропал - попросился домой сбегать, за учебниками. И не вернулся. Сначала ждали, потом искали. Посылал жену капитана Зайцева на квартиру Золоткова, но там никого.
  Эти слова услышал только что подошедший старший политрук Золотков.
  - Так и не нашли Колю? - дрогнувшим голосом воскликнул он.
  - Где ж его ещё искать? - виновато оправдывался старший лейтенант. - Не держать же всех из-за него. И так уезжали под вой немецких самолётов.
  Золотков больше ни о чём не спрашивал.
  Все мы, оказавшиеся свидетелями этой сцены, старались не смотреть на понурую фигуру отошедшего в сторону старшего политрука. Каждый испытывал смутное чувство почти вины перед ним, впрочем, как и вообще за всё то непонятное и страшное, что происходило в те дни.
  Вдруг, будто опомнившись, Золотков подошёл к командиру полка.
  - Разрешите поехать во Львов? Я найду сына! - только и сказал. И в этих словах, в сдавленном волнении голоса слились воедино и мольба, и пришедшая на смену растерянности отчаянная решимость.
  Командир полка подполковник Манеев почему-то бросил взгляд на начальника штаба, на заместителя по политчасти и только потом ответил строгим вопросом :
  - Вы хотите, чтобы я отпустил вас на верную гибель? С часу на час в город войдут немцы.
  - Я успею найти сына, - настаивал старший политрук. - только дайте мне броневик.
  - И этого не могу! - жёстко отрезал подполковник. - Как я прикажу водителю боевой машины уважить вашу личную просьбу?
  - А если я найду добровольца? - не отступал Золотков.
  Манеев опять посмотрел на начальника штаба и замполита, обвёл взглядом окружающих. То ли он прочитал поддержку в их глазах, то ли понял, что нельзя вот так, не оставляя надежды, отказать отцу, вступившему в поединок с горем и смертью.
  - С добровольцем разрешаю. - сухо сказал он и резко повернулся на каблуках.
  Даже забыв поблагодарить командира полка, старший политрук ринулся к стоявшим неподалёку бронемашинам. О чём Золотков говорил с водителями, никто не слышал, но буквально через минуту он вскочил в машину, которая тут же стала разворачиваться. И вот уже голова в чёрном шлемофоне поднялась над открытым люком. Набирая скорость, броневик удалялся в сторону Львова.
  Добровольно поехать туда согласился водитель бронемашины Пётр Тужилин. При первой же возможности он и рассказал нам подробности этого дерзкого рейса.
  Когда броневик на большой скорости подкатывал к городу, ему преградили путь наши танкисты - три экипажа прикрытия 32-й танковой дивизии полковника Пушкина. И первый же вопрос : "Куда несёт? По Стрыйскому шоссе в город входят немцы!"
  И всё же пропустили броневик. Незаметно проскочить на улицу Кохановского Золотков и Тужилин решили так : с Лычаковской свернуть на Пекарскую - там крона каштанов нависает над самой дорогой и хорошо замаскирует машину. Маршрут Тужилину знакомый, улица недалеко от полкового городка. Дальше остаётся пересечь трамвайную линию - и прямо к домам, в которых жили командиры и политработники полка.
  Когда подходили к Кохановской, заметили то поднимающуюся, то опускающуюся полосу света. Тужилин тут же остановил машину. Теперь он ясно слышал приближающийся шум танковых двигателей. Повернулся к Золоткову, напряжённо застывшему у пулемёта.
  - Возможно, спешат к Лычаковской, а может, остановятся до утра. - тихо сказал тот.
  В полумраке за танками проплыли десятка два грузовиков с пехотой. Машины шли медленно, под ровный гул моторов. Ни команд, ни возгласов. Будто сидели в обтянутых брезентом кузовах не солдаты, а изваяния.
  Колонна прошла, Золотков и Тужилин вздохнули облегчённо, но трогаться с места не спешили. Вдруг появится новая. Но рокот танковых двигателей постепенно растаял вдали. Наступила тишина. Не решаясь нажать на стартёр, Тужилин осторожно высунулся из люка, огляделся, напрягая слух. В разных концах города раздавались то отрывистые пулемётные и автоматные очереди, то одинокие, может, последние для кого-то выстрелы. В стороне главного вокзала глухо ахали редкие взрывы. Похоже, там после бомбёжки догорали вагоны с боеприпасами.
  Тужилин завёл мотор. Он работал так тихо, что его шум едва ли кто слышал даже за два-три десятка метров. С полминуты бронемашина стояла, будто не решаясь сдвинуться с места. Но вот тронулась, плавно пересекла улицу, а ещё через несколько секунд, будто проткнув устремлённой вперёд пушкой темноту, нырнула под арку в безлюдный, замерший в тревожном безмолвии двор. Здесь было даже светлее, чем на улице под кронами каштанов. Тужилин легко развернул машину и остановил её под единственным деревом, против арки, чтобы, не маневрируя, можно было выскочить на улицу. Золотков, быстро прикрыв дверцу, зашагал к подъезду.
  Только теперь, очутившись в окружении тёмных окон, наглухо закрытых дверей и поглотившей все признаки жизни тревожной тишины, Пётр Тужилин впервые задумался об опасности. Она могла не только шальной пулей просвистеть над головой, но и поразить наповал. В полку было известно, что уже в первый день войны во Львлве объявилось немало вражеских лазутчиков и диверсантов. С чердаков, из подвалов они внезапно стреляли по нашим бойцам и машинам. И как знать, может, и в этом дворе есть хорошо замаскировавшийся враг. Вот возьмёт, да швырнёт гранату под колёса броневика. Или пустит пулю в спину Золоткову, торопливые шаги которого так громки в этой опасной тишине.
  Тужилин не знал, конечно, что творилось в эти минуты в душе старшего политрука, как трепетали в ней одним крылом отчаяние, а другим надежда. Вбежав на второй этаж, он заранее приготовленным ключом открыл знакомую дверь. В квартире было тихо, пусто. Где же сын? Золотков быстро задёрнул шторы на окнах и зажёг свечку. Заглянул на кухню, заглянул даже под кровать. Никого. И вот уже ледяной ком отчаяния подкатился к самому сердцу, на сколько-то мгновений погасив искру надежды, но она не сдалась, вдруг вспыхнула снова и осветила мечущиеся мысли ещё одной догадкой. А может, когда Коля прибегал домой, его видели соседи?
  
  Не очень-то послушными руками Золотков закрыл дверь, замер в нерешительности. А кого он спросит, почему не вернулся сын к уходящим из полкового городка машинам?
  
  В дверь соседа-поляка он стучал осторожно, заранее сомневаясь, отзовутся ли? Он знал, какой страх испытывали поляки перед немцами - будто сама земля доносила до них скупые вести о жестокости, которую обрушили оккупанты на их соотечественников там, за Бугом и Саном. Этот страх, вполне вероятно, мог сегодня поднять его далеко не молодых соседей, влить их в колонны беженцев, сделать ещё одной каплей в реке мук и горя, которая под жгучим летним солнцем, под зловещий вой вражеских самолётов день и ночь катится на восток.
  Секунды ожидания длились мучительно долго. Золотков ясно слышал частые удары своего сердца, чувствовал, как горячо докрасна под гимнастёркой, под шлемофоном, во рту. Наконец за дверью возник шорох и хрипловатый женский голос спросил :
  - Кто есть?
  Он назвал себя, и в ту же секунду голос будто окреп, переспросил удивлённо :
  - Пан офицер?
  Хотя в то время у нас в обращении было только слово "командир", поляки называли наших командиров и политработников только офицерами.
  - Так, так. - торопливо подтвердил Золотков, обрадованный ответом. Дверь открылась, и старая женщина сразу засыпала вопросами : правда ли, что в город идёт герман, когда его прогонят, и как быть полякам? Не отвечая на них, старший политрук чужим от волнения голосом спросил соседку, не видела ли она сына. К его радости, последовал уверенный ответ :
  - Хлопчик у пани Стефании. Она принесла его.
  Золотков не понял последних слов, а только сказав пару раз привычное "дзенькую" и, не обращая внимания на темноту, едва не спрыгнул на первый этаж. Остановился у двери квартиры, в которой жила портниха Стефания. Он знал эту худощавую женщину, хотя ни разу не разговаривал с ней. Всегда степенная и строгая, она лишь холодно отвечала на его приветствия. Может, такой её сделало горе : рассказывали, что в сентябре тридцать девятого, когда немцы бомбили город, погиб её муж - железнодорожник.
  На торопливый стук в дверь пани Стефания ответила не сразу. Напряжённым слухом Золотков уловил, как она крадучись подошла к входу. Постучал ещё. И только теперь услышал настороженно-строгое :
  - Я отец Коли. - Золотков едва не крикнул, но сумел сдержаться и как можно спокойнее добавил : - Я советский командир, отец Коли.
  - Прошу. - прозвучало в ответ вместе со щелчком замка, и он различил в проёме знакомые черты лица пани Стефании. Одетая во что-то тёмное, ноа стояла как олицетворение вопроса - возможна ли эдакая встреча после ухода советских войск?
  - Где Коля? - почти простонал Золотков.
  - Я здесь, папа! - донеслось в ответ из глубины комнаты.
  Золотков бросился к родному голосу. Коля попытался сделать то же самое, но, толком не сдвинувшись с места, тихо застонал.
  - Доктор Йозеф перевязал его. - мешая польские и украинские слова, бормотала пани Стефания. - Он хороший доктор. У меня четыре ваши дети.
  Что произошло с Колей, Золотков узнал позже. Оказывается, когда сын бежал за документами и книжками, у самого дома за его спиной раздался выстрел, и в то же мгновенье страшная боль обожгла правое плечо. Он споткнулся, упал, а когда опомнился, увидел под собой лужу крови. Тут и подбежала Стефания, подхватила Колю на руки - и во двор, прямо к доктору Йозефу. По-видимому, причиной выстрела был красный галстук на груди у сына.
  Всё это Золотков узнал потом. А в тот поздний час, когда в тёмном дворе стоял броневик, Стефания лишь повторила :
  - У меня четыре ваши дети.
  - Как четыре? - переспросил старший политрук, ещё не вполне понимая смысл этих слов.
  - Офицеров радецких дети. - закивала Стефания.
  Только теперь старший политрук разглядел у окна в тусклых отсветах летней ночи рослого мальчика и прижавшихся к нему двух девочек.
  - Возьмите и нас. - услышал он дрогнувший голос. - Мамы у нас нет, папа на войне.
  Они понимали, конечно, что отец заберёт раненого Кольку, вместе с которым они часа три назад оказались у этой женщины. И хотя она успела убедить их, что советские войска завтра непременно вернутся, оставаться было страшно. Даже до утра. Просьба озадачила Золоткова. Как он заберёт ещё троих? В бронемашине-то всего три места. В полумраке он не мог увидеть глаза детей, застывшие в них безмолвные слёзы не по возрасту тяжкого горя, а ещё мольбы и надежды. Он чувствовал только, как шесть незримых лучей проникли в его сердце, как все на мгновение замерли в ожидании его единственного слова. Махнув рукой, Золотков тихо, но властно скомандовал :
  - Скорей!
  Мальчик тут же повернулся к окну, и в руках у него появился то ли свёрток, то ли портфель. Видимо, там было всё, что осталось у них.
  - Проститесь с вашей доброй мамой. - приказал Золотков.
  Ещё вчера неизвестную, а сегодня такую близкую женщину первыми обняли девчонки, потом их брат, потом одной рукой Колька. Торопливо сняв шлемофон, Золотков тоже обнял спасительницу сына, поцеловал её дрогнувшую от волнения руку.
  Только во дворе он бросил взгляд на большие наручные часы. И удивился : после того, как въехали сюда, прошло всего лишь семь минут.
  Когда плотный детский строй тихо подошёл к броневику, Пётр Тужилин от неожиданности привстал на сиденье : ехали за одним, а тут четверо!
  - Увезём. - уверенно сказал Золотков. Видимо, по дороге уже всё обдумал : мальчишку на сиденье командира, девочек и раненого Кольку - на днище, сам встанет у орудия.
  - Раз надо, сделаем. - подтвердил Тужилин.
  - Садись рядом с водителем. - сказал Золотков мальчику и спросил : - Зовут-то как?
  - Петром. - торопливо ответил тот.
  - Вот и будете тут два Петра, один большой, другой чуть поменьше. Только вперёд смотри хорошенько. Скомандую - бей из пулемёта. Хватит силы нажать спуск? - и тут же сказал Тужилину : - Покажи.
  Девочки сели на расстеленную шинель. А вот Колька... Золотков видел, как морщится от боли сын, но ни ему, ни его спутникам сейчас не нужны были слова утешения. Им нужно было только взрослое мужество.
  Тужилин завёл машину. Когда тронулись, стоявший в башне Золотков ещё раз взглянул на подъезд, из которого только что выходил с детьми. Там стояла пани Стефания. Она взмахнула рукой, перекрестилась.
  Нависшая над дорогой крона каштанов сгущала темноту, и Тужилин вёл машину медленно, почти на ощупь. Направление держал на просвет между домами в конце улицы, мерцавший отблесками дальнего пожара. Как в раму разбитого окна, пристально вглядывался в этот прямоугольник и Золотков.
  Впереди Лычаковская, широкая прямая улица, что ведёт на Винники. Там возможна встреча с немецкими ночными дозорами. А задача у них одна - не выпустить из города ни машину, ни повозку, ни человека-пешехода. Не выпустить никого.
  Багровый просвет в конце улицы приближался. Броневик осторожно продвигался сквозь темноту.
  Вокруг стояла мёртвая и потому особенно гнетущая тишина. Тужилину казалось : стоит чуть прибавить газ, и рокот мотора начнёт сотрясать и дома, и деревья, и мостовую. На выбоинах машину покачивало, и о ноги Золоткова ударялись детские головки и плечи, иногда тихо стонал Колька.
  Перед самым въездом на Лычаковскую Тужилин остановил броневик. Начинался самый опасный путь, и надо было точно определить, кому и что делать в случае стычки с врагом. Решили так : скорость максимальная, Пётр-младший по команде водителя открывает огонь из пулемёта короткими очередями. Как это делать, Тужилин объяснил : нажал - раз, два, три, потом отпустил, потом снова нажал. Пушка наведена на дорогу, но из неё огонь в крайнем случае - при прорыве.
  Золотков посмотрел вперёд, направо, налево. Ничего подозрительного. Да и что заметишь, если всё освещение - отражение в окнах дальних пожаров. Включить бы фары, но это сразу привлечёт внимание. Золотков скомандовал :
  - Вперёд!
  Тужилин прибавил газ, и броневик начал разбег. Вторая, третья скорость. Как бы нужна четвёртая, но переходить на неё без света опасно : вдруг на пути окажется какое-то препятствие. Что тогда станет с детьми?
  Уже недалеко до поворота, за которым надо пройти между небольшими холмами и вырваться за город.
  Неожиданно впереди мелькнули сигнальные огни. Может, это наши танкисты всё ещё стоят в боевом прикрытии? Нет, не похоже. Их позиция была дальше. А сигнал тут же повторился. Он чем-то напоминал телеграфный : один длинный, два коротких.
  - Отвечай тем же. - приказал Золотков.
  Длинный... короткий... короткий - после некоторой паузы просигналил Тужилин. Ответ был, видимо, не тот, которого ждали. Фонарь несколько раз мигнул и указал в сторону. Нетрудно было понять - требовали остановиться.
  - Скорость! - крикнул Золотков.
  Она и так была предельной. Включить бы фары, ослепить немцев, но убогий синий свет слабо освещает даже дорогу. Открывать огонь из пушки поздно. До вражеской заставы не более ста метров, да и воронка на дороге для самих же может оказаться роковой. Неожиданно две полосы яркого света ослепили машину. В первое мгновение Тужилин едва не нажал на тормоза, но успел сообразить, что потерять скорость - значит, прибавить врагу время для действий и сократить свои шансы на прорыв. Он вёл тяжёлую машину наугад, с таким риском, в котором смертельная опасность во много раз превосходила возможность удачи.
  - Пулемёт! - донёсся голос Золоткова, когда до вражеских фар оставалось несколько десятков метров.
  - Петя, огонь! - тут же скомандовал Тужилин.
  Первая, вторая, третья пулемётная очередь. Нацеленная на бронемашину полоса света промелькнула слева и осталась позади, перед глазами на мгновенье сомкнулась кромешная тьма, а потом синее пятно от фар снова побежало впереди. Дважды бронемашина содрогнулась от выстрелов пушки. Это Золотков развернул её и открыл огонь по вражеской заставе. Первый снаряд взорвался на дороге, второй срикошетил, оставляя за собой шлейф искр и только потом взметнул огненный конус.
  Немцы проводили бронемашину запоздалыми пулемётными очередями, но преследовать не стали.
  Запылённый броневик догнал полк на рассвете, когда после ночного отхода тот вновь готовился к "тёплой", до температуры огня, новой встрече с врагом. Детей накормили и через час уже отправили дальше, в тыл. А весть о благополучном возвращении Золоткова и Тужилина неведомо по каким каналам дошла до каждого отделения и расчёта и там упала в души бойцов искрами чего-то очень большого и нужного.
  А полк, отходящий на восток, каждый день вёл новые и новые бои, всё более тяжёлые и кровопролитные. Один из них стал последним для Степана Золоткова, другой для Петра Тужилина. Война только начиналась.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"