To kill childhood, innocence in an instant (с) Jim Morrison
Все происходящее здесь, сейчас, в этот сокрушительный и необратимый миг, было не чем иным, как очередным представлением одного вволю разыгравшегося безумия. И вновь, - едва она успела захлопнуть за собой дверь, - каким-то ловким образом безумие вплелось в изъеденные яростью косы ее мыслей.
Один из самых безупречных ритуалов сегодняшнего дня.
Всех ее дней.
И она здесь. Такая ангельски-трогательная в этой настороженной темноте - объятая ею, одержимая ею... Она будет прислушиваться к музыке неразличимых звуков, которыми заполнена вся ее жизнь. Никому не нужные и никому не слышимые - отныне в них больше смысла, чем в биении ее собственного сердца. Особое действо, - почти религиозный акт: она не зайдет в комнату, пока в предыдущей не будет выключен свет. Свет должен быть выключен везде. Только так она сможет узреть всецело удивительное таинство ночного города - отсюда, из пределов ее крошечной квартирки.
И он, этот отрешенный город, всеми своими огнями, улыбками, тенями, движением нашепчет ей величайшую из тайн.
Он - осмеянный темнотой и скованный предчувствием нового утреннего смятения; он - облаченный в распутные одежды величественной гордости и нетревожного спокойствия; он - совокупляющийся с самой тишиною...
Поцелуи лунных бликов на скулах стен - сегодня, запоздалое разочарование - завтра. И разбитая, оголенная жертва - не чувствующая в этот момент жизни в себе.
Словно жизнь сама разделена на сотни причудливых кусков.
Голова кружится, мысли погружаются во тьму, раздираемую то волшебными и упоительными напевами, то кружащимися спиралями. Сознание вырывается из блаженного небытия лишь на секунду-другую.
И снова - тьма.
И снова - темные провалы.
Время свинцовыми каплями тяжело стекает на дно того оледенелого колодца, в который она заключила себя ради одного-единственного опасного путешествия в абсолютное ничто.
Казалось, она даже чувствует, какой воздух на ощупь - немного шершавый, приятный, живой; и впереди была вся ночь, чтобы понять, какой он на вкус и можно ли его обнять.
Вся ночь, чтобы самой стать воздухом. Слиться с бесконечностью.
Обозримость постепенно таяла, пока она зачарованно наблюдала за тем, как мелко лихорадит окружающие предметы.
Как же тихо они умирали, утопая в этом ватном беззвучьи...
А город все так же послушно менял свои очертания, повинуясь ее воле, ее жестам и ее молчанию. Это было путешествие в никуда. А она стала Богом.