Мясников Виктор Алексеевич : другие произведения.

Игра по-крупному

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Игра по-крупному" - второй роман трилогии о Вовце Меншикове ("Людоеды", "Игра по-крупному", "Изумруд - камень смерти") Суровые 90-е. Отправился рыбачить на озеро и пропал главный инженер оборонного завода. Наверное, утонул. Вовцу предложили подзаработать - поучаствовать в поисково-спасательных работах. Но вскоре ему самому пришлось спасаться. В прибрежных болотах он обнаружил нечто такое, что за ним началась настоящая охота. Снова жестокие и беззастенчиво откровенные схватки с врагами. Крайне тяжёлое торжество добра.
[] ЭКСМО, 1996, Москва. - 318 с. (Русский бестселлер). Тираж 40 000
  
   Прямо на стеклянные кабинки охранниц наклеены копии приказа директора завода: в связи с отсутствием наличия и т. п. все работники завода могут гулять до первого сентября без содержания, вход строго по специальным вкладышам в пропуска.
   Вовец постоял пару минут, задумчиво изучая бюрократический стиль документа. Надо же, не поленились распечатать в заводской типографии, чтоб на каждом углу налепить. Но делать нечего, и он отправился из проходной на улицу через широкую дверь под издевательским транспарантом "Спасибо за ваш труд!" Знал бы, ни за что не стал отпуск брать, лучше бы денег заработал. А с другой стороны, зарплату, небось, не раньше сентября дадут. Куда ни кинь, кругом клин. Расчитывал у ребят немного деньжат перехватить до получки, а теперь придется как-то самому выкручиваться. Поди, все цеховые мужики где-то на халтурах, и он мог быть в одной из бригад, да опоздал.
   С чувством глубокого разочарования Вовец покинул пустое прохладное фойе и оказался на людной пыльной улице. Солнце ощутимо припекало. Он остановился в тени под козырьком у входа и задумался. Следовало что-то предпринять, куда-то пойти, найти денег и временную работу до сентября. Ситуация нисколько не расстроила его, он подобные зигзаги жизни всегда воспринимал спокойно, зная, что выход обязательно найдется и очень скоро. Такой уж он везучий. Есть друзья, голова на плечах и умелые руки, а больше ничего и не требуется, остальное заработаем.
   Он неторопливо направился по кромке тротуара, стараясь держаться в тени заводского здания. Хорошо, что за день до окончания отпуска решил заглянуть на работу, а то приперся бы завтра к восьми утра...
   - Володя! Эй! Вовец!
   Это уж точно его кричат. Он никогда не обращал внимания на уличные крики, но раз назвали Вовцом, следует оглянуться. Кто-то продирался сквозь людской поток, помахивая поднятой рукой.
   - Уф! Думал не догоню.
   Мужик оказался знакомый, из отдела главного технолога. Они ещё по институту помнили друг друга, просто Вовец был парой курсов младше. Потом в заводском турклубе контачили, хотя близко не сошлись. Вовец, как-никак у станка стоял, да и компания там уже была схоженная-споенная, то есть спаянная. В туристическом кругу технолог носил прозвище Кучер. А все из-за фамилии Селифанов. Чичиковского кучера звали Селифаном, так что ещё в студенческую пору Серега Селифанов превратился в Кучера. Он легонько дернул Вовца за рукав и приглашающе мотнул головой.
   - Дело есть. Пошли, расскажу по дороге.
   Они направились обратно к проходной.
   - Ты в курсе, что Салкин утонул?
   - Да ты что? - остановился Вовец. - Главный инженер? Когда?
   - Да уж около недели. Ты в самом деле, что ли, не слышал ничего?
   - Я же в отпуске, только завтра должен был на работу выйти.
   - Ну, тогда понятно. Короче, Салкин, Гера Мышковец и ещё один, из отдела снабжения, Савватеев, поехали рыбачить на Шургояк, на салкинскую дачу. Отправились вечером сетешкой побаловаться и - с концом. Моторку на другой день нашли, вылетела на берег. Весь нос всмятку и винт вдребезги. Сеть в лодке, а самих нет. Вот так. Видно, выпали на повороте, а лодка пустая убежала.
   - М-да, - Вовец только головой покачал, - Шургояк озеро серьезное, от берега до берега километров пять.
   - Во! - Селифанов назидательно поднял указательный палец. - Сразу просек. В одежде, да против волны, да поддатые, наверняка...
   Они вернулись в фойе проходной завода и Кучер сразу повис на внутризаводском телефоне. Их пять штук висит на стенке, цепляйся к любому, никто не мешает. Он сыпал в трубку прибаутками и остротами, понятными только между своими. Вовец не прислушивался, он снова перечитывал приказ директора о вынужденном отпуске. Кучер дернул его за рукав.
   - Как твоя фамилия? - спросил, прикрыв ладонью телефонную трубку.
   - Меншиков, - ответил Вовец, недоумевая, зачем это ему надо.
   - Меншиков, - ретранслировал тот. - Ага, уже идем. - Он повесил трубку и снова дернул Вовца за рукав. - Пошли, сейчас пропустят.
   - Куда? - Вовец остановился. - Ты объясни хоть.
   - Пошли, пошли. Я уже все объяснил. Или тебе деньги не нужны?
   - Нужны...
   - Тогда - вперед!
   Осоловевшая от скуки охранница пропустила их сквозь турникет без всяких вкладышей, по телефонному звонку. Кучер быстро пустился вверх по лестнице, ведущей на второй этаж, где вдоль километрового коридора располагалось заводоуправление. По пути растолковал ситуацию.
   - Короче, надо их искать, а на заводе никого. Если поисковые работы заказывать каким-нибудь спасателям, то тысяч шестьдесят, как пить дать, с завода снимут. А на счету и так голяк, в пенсионный фонд полгода не перечисляли. Мы с Санькой Орловым подвязались. Знаешь его? - Вовец кивнул. Вот теперь он сообразил, что к чему. - Он на озере, а я вернулся. Надо третьего человека. Хотел Бабенко поехать, но его жена не отпустила. - Кучер захохотал, гулко, на весь километровый коридор. - Представляешь, Бабенку баба не пустила, а? Ты ведь один живешь? Или уже нет?
   - Один.
   - Вот и отлично. Жить будем на салкинской даче, кормежка бесплатная. По пятьсот рублей на карманные расходы. Салкина найдем - по три штуки на рыло. За ребят потом тоже какую-нибудь премию выпишут.
   - Но ты бы хоть спросил меня.
   - А тут и спрашивать незачем. Ясно, что согласишься.
   Возразить было нечего. Действительно, ясно. Вот так, не было ни полушки, да вдруг алтын.
   Кучер прежним бодрым шагом завалил в приемную директора завода. Фамильярно тяпнул за плечо секретаршу и чмокнул в шею. Та зарделась, изобразив на лице возмущение, быстро перешедшее в довольную улыбку. Махнула в сторону полированной двери:
   - Иди, давай, нахалюга.
   Вовец не без робости просочился в директорский кабинет вслед за Кучером. Как полагается высокому начальству, руководитель солидного оборонного предприятия постоянно пребывал в горних высотах, недосягаемых простому смертному. Рядовые работяги только в исключительных случаях и по великим праздникам могли лицезреть его божественный лик. Впрочем, с падением советской власти великие праздники кончились, а на смену конференции трудового коллектива пришло собрание акционеров, куда, правда, тоже не все могли попасть. Вовец, во всяком случае, не мог, поскольку не имея достаточного стажа работы на заводе, получил всего-то пару акций, да и те продал перед тем самым собранием, когда за них приличные деньги давали. Тогда развернулась нешуточная борьба за обладание контрольным пакетом, и конкурирующие группировки не скупились.
   Роскошно отделанный зал только по недоразумению мог называться кабинетом. Директорский стол едва можно было разглядеть от дверей. Вдоль стены тянулся длиннющий стол для заседаний, а у входа имелся этакий уголок для дружеского общения высоких договаривающихся сторон: низкий столик, инкрустированный ценными древесными породами, огромные пухлые кресла, обшитые тонкой черной кожей. Здесь и находился в данное время директор. Энергично кивнув, жестко пожал руку Вовца, тот не ожидал такого от человека в возрасте далеко за шестьдесят. В одном из кресел сидела молодая женщина в черном. Если бы не бледное лицо, её можно было принять за часть кресла, так глубоко она сидела, сливаясь с черным фоном. Жена Салкина, понял Вовец.
   Директор заговорил, словно продолжал ранее начатый разговор. Видно, так оно и было. Но Вовец, который не присутствовал при предыдущей встрече, так и не успел ничего понять, поскольку разговор почти сразу же и кончился. Явился председатель завкома и, раскрыв папочку, выложил пачечку пятидесятирублевок. Вовец, как завороженный, расписался в подсунутой бумажке, машинально выхлебнул кофе из фарфоровой чашечки, вначале забыв положить сахар, а потом постеснявшись. На этом аудиенция закончилась, быстренько откланявшись, они выкатились в приемную, где Кучер задержался, а Вовца отправил домой за необходимыми вещами.
   * * *
   Вадим Владимирович Салкин проработал главным инженером завода лет двадцать пять. Как положено, волок производство, ходил по цехам, вникал, сколько мог, в проблемы и выколачивал план. Народ его знал, нельзя сказать, чтоб любил, но относился хорошо, поскольку Салкин не материл работяг и не хамил работницам. И вообще не демонстрировал презрения к ниже стоящим. Это советские трудящиеся ценят. Еще он прославился тем, что пару лет назад развелся с женой и женился на молоденькой инженерше. А ведь ему уже пятьдесят пять в ту пору нащелкало. Во времена всевластия парткомов и профкомов это ему даром не прошло бы, но после августа девяносто первого моральные критерии подкорректировались, и появилась возможность для руководителей всех рангов не скрывать свою тайную жизнь, а прямо и открыто предъявлять окружающим.
   Пропажа главного инженера породила массу проблем, гораздо больше, чем могла бы породить скоропостижная смерть. Безвестно отсутствующего нельзя уволить, а, значит, придется назначать временно исполняющего обязанности, согласовывать его назначение с министерством промышленности, чтобы молотил на этой дожности год, пока суд не признает исчезнувшего умершим. Но кто заменит Салкина в Совете акционерного общества? Это не профком, где один человек - один голос, у Вадима был на руках голосующий пакет процентов в тридцать, доверенностей от работников завода целую стопу насобирал. Теперь любое ответственное решение Совета могло быть шутя блокировано, так как требовало две трети голосов акционеров.
   Но ещё больше в официальном свидетельстве о смерти нуждалась жена Салкина. Ей и так впереди предстояло судиться со своей предшественницей и её детьми по поводу наследства, так и само дело о наследстве отодвигалось на долгий срок, а надо как-то жить. Выйдя замуж за обеспеченного начальника, она, естественнно, оставила работу и теперь с отвращением прикидывала, чем зарабатывать. Конечно, у неё было, ведь это она назначила премию за обнаружение тела, которое и так могло всплыть через день-другой.
   Обо всем этом Вовец с Кучером Селифаном шептались на заднем сиденьи черной "волги", которая несла их на Шургояк в деревню Аксюткино. Они не хотели, чтобы шофер слышал их разговор, ведь он возил Салкина, а сейчас директор приписал его обслуживать их маленькую экспедицию. Впрочем, водила врубил магнитофон на полную громкость, видимо, прежний пассажир не позволял этого, и сейчас он пользовался свободой звука на полную катушку.
   Асфальтовая дорога пролетела сквозь деревню и нырнула в лес. Через пару километров остановились перед высокими железными воротами с вывеской "Коллективный сад "Зенит". Плечистый сторож в камуфляже отпер замок и развел створки. Въехали. У Вовца глаза округлились.
   - Если это коллективный сад, то я наследник престола.
   - Не верь глазам своим, - усмехнулся Кучер, - раз по документам коллективный сад, значит так и есть, а кругом участки по шесть соток.
   Участки были по гектару. Садовые домики из кирпича или сборного железобетона в два этажа со встроенными гаражами. Баньки размером в приличный сельский дом, скромно притулившиеся по берегам бассейнов. Теплицы площадью в пару соток с двойными стеклами и отоплением. Теннисные корты. Рощи плодовых деревьев. Трехметровые заборы из оцинкованной сетки-рабицы, отделяющие одну фазенду от другой. Не хватало только чернокожих рабов. Но белых людей и черных "мерседесов" было навалом.
   Салкинский коттедж был не хуже прочих, может, даже и похлеще. Красный кирпич, два этажа и мансарда под высокойострой крышей, цокольный этаж, с фасада замаскированный огромным крыльцом. Гараж на две машины. Вокруг обширные насаждения. Кучер повел в обход дома. Подергал бронзовую ручку задней двери, нажал кнопку звонка. Никто не открыл. Чертыхаясь, уплелся по бетонной дорожке к бане. Возвратился с ключом.
   - Орлушка, наверное, к озеру отправился. Надо договориться ключ где-то здесь оставлять, а не в бане.
   Внутри коттедж потрясал ещё больше. Подобную мебель Вовец видел только в рекламных проспектах. Ковров таких не видал вообще. Телевизор - косая сажень по диагонали. Камин отделан яшмой. Под потолком люстра в полтонны хрусталя и золоченой бронзы. В углу на постаменте ваза из нежно-розового родонита. По стенам картины в антикварных рамах. И это только гостиная, холл, так сказать. Жить им предстояло на мансарде, в комнатах для гостей. Здесь обстановка была поскромней: стены и потолок обшиты деревянными панелями под лак; на полу заурядный палас, но кровати приличные и постельное белье свежее. Есть шкафчик с вешалками и трюмо.
   - Эта комната моя, эта Орлухина, а ты выбирай из тех двух.
   Вовец слегка обалдевал. Дача больше походила на отель или пансионат. Уму непостижимо, как главный инженер завода, простаивающего без работы третий год, может содержать такое хозяйство. Квартирантов пускает, что ли, дачникам сдает из новых русских? Он постоял, соображая, какую из двух кроватей занять. Глянул в окно. Открылся вид на озеро. Берег всего метрах в тридцати от дома. Это внизу его не видно из-за насаждений.
   В дверь заглянул Селифан.
   - Наслаждаешься пейзажем? Пошли к воде. Орлуха, паразит, акваланг уволок. Просил его, как человека, чтобы не нырял один. Может, тут рядом где-то плюхается? Заставлю три дня посуду мыть, негодяя!
   По бетонной дорожке прошли сквозь заросли вишни, усыпанной созревающими ягодами и оказались на причале, сваренном из стальных труб с деревянным настилом.
   - Та-ак, - процедил Кучер Селифан, с критическим прищуром оглядывая пустой причал, - активный, собака, как кислород, разгидрит его в перекись водорода. Умелся на лодке. Ладно, пойдем пообедаем.
   Они вернулись в коттедж и спустились в цокольный этаж, в кухню. Здесь их ждала куча грязной посуды.
   - Стоп! - Кучер вскинул руку. - Это мне уже не нравится.
   Он прошелся от стола к плите, внимательно все осматривая. Приподнял и поставил обратно чайник, сунулся в хлебницу, в холодильник. Лицо его было очень серьезно и от этого казалось чужим.
   - Знаешь, все в том виде, как осталось вчера после нашего отъезда. Ох, не нравится мне все это, ох, не нравится. Только этого сейчас не хватало. Похоже, Сане не терпелось проверить акваланг. Вот, блин, фанат, ныряло хренов! - Он раздраженно врезал кулаком по воздуху и плюхнулся на стул. Похоже, обедать он раздумал, аппетит потерял. - Что делать будем?
   - Вовец посчитал некорректным комментировать ситуацию и принял нейтральный тон, доверяя принятие решений старшему команды. Кучер, раздумчиво барабанящий пальцами по столешнице, пожал плечами:
   - Что делать, что делать... Кто виноват и с чего начать... Давай все-таки пожрем чего-нибудь, а потом уже будем напрягаться. Заодно и выпьем. Тут без пузыря не разобраться.
   Нажарили мяса с картошкой. Выудили из хозяйского бара бутылку "Столичной" и ополовинили. Только после этого принялись соображать, что делать. Очевидно одно: Саня Орлов, акваланг и алюминиевая "казанка" отсутствуют, похоже, со вчерашнего дня. Когда Селифанов отправился в город за деньгами и третьим членом группы, Орлов, видимо, взял акваланг и отправился на лодке понырять или поплавать. С ним мог произойти несчастный случай, несмотря на то, что он опытный подводник и акваланг его собственный, надежный и проверенный. Мог выйти на берег или высадиться на остров, а лодку отнесло ветерком. Сейчас кукует, голодный, ждет помощи. Но это маловероятно, так как мотора нет, а на веслах он бы, на вечер глядя, далеко не уплыл. Мог быть ещё один вариант, вполне правдоподобный: заплыл к знакомым и застрял, загулял маленько. Стоило пройти вдоль бережка, посмотреть, не привязана ли где зеленая "казанка"? День все равно к закату клонится, лучше ничего не придумать.
   Вовца поразило количество начальственных особняков, так сказать, дач. По соседству гнездились главный конструктор с замом, начальник снабжения, начальники транспортного и строительного цехов, главный бухгалтер и ещё с полдюжины шишек соответствующего калибра. Кучер всех их знал, похоже был тут не раз и, судя по всему, играл в жизни завода роль несоотносимую со своей скромной должностью.
   "Казанку" не нашли. Зато похожая лежала на берегу у коттеджа главбуха. Селифанов, оставив Вовца на берегу кормить комаров, убежал поздоровкаться с хозяином. Вернулся через полтора часа, когда Вовец уже совсем было собрался уходить. От Кучера припахивало коньяком, глаза блестели, а улыбка съезжала набок. Оказывается, Орлов вчера попросил у главбуха подвесной мотор, погрузился с аквалангом в лодку и отчалил. Сказал, что хочет сориентироваться и вернется часика через три. Не вернулся. Главбух дает им на завтра свою лодку, а насчет мотора они уже сходили и договорились со снабженцем. Так что все в ажуре, можно идти почивать.
   Вовцу не спалось. Он на чужих кроватях вообще спать не мог, долго привыкал. Или это от обилия впечатлений? Его не покидало тревожное чувство. В спокойную погоду пропало трое мужиков. Один из них, Гера Мышковец, опытный рыбак, на воде проводящий времени едва ли не больше, чем на заводе. Может, нарвались на каких-нибудь крутых, бандитов или просто шпану, веселящуюся на лоне природы, их и грохнули. Просто так, куража и злобы ради. Такие сейчас времена. Больше недели прошло, ни один из трех не всплыл. Так не бывает. На озере полно народу - лето, шикарная погода и не надо столько денег, как на юге. И никто ничего не видел, не знает, не заметил. Впрочем, лодку разбитую на утро сразу нашли. А тут ещё Орлов исчез. Небось, лежит на дне с неисправным аквалангом, и раки по нему ползают. Бр-р. А лодочка дрейфует себе. Какой-нибудь деревенский заприметит и приберет. Сейчас и здесь тоже понятия простые. Хозяина не видно? Значит, мое! И следа потом не найдешь. И как это Кучер может спокойно дрыхнуть?
   До Вовца доносился приглушенный храп. Вот тоже занятный малый. Лет уже под сорок, залысины чуть не до затылка, трое детей, а живет, как студент. Все время в походах, каких-то путешествиях, на рыбалках, на охотах. Домой иногда поужинать приходит, переодеться да детей по головкам погладить. Любимое занятие - соблазнять девок в походах. Ни одну не пропустит мимо, будь хоть страшней атомной войны. Принцип у него такой. Балагур, весельчак, гитарист, певец, душа общества, ещё б такого не любить. И девки как-то легко с ним сходятся, потом так же легко расходятся. На заводе тоже занимается непонятно чем, какими-то специальными заданиями, не в службу, а в дружбу, но за казенный счет. Вот и сейчас оторвал денежное дело. И друзей самых близких в долю пригласил. Вот с Бабенко неувязочка вышла, пришлось срочно Вовца цеплять вместо него. Зато сразу приспособил его к обслуживанию своей персоны. Да и хрен с ним, что, у Вовца руки отвалятся картошку пожарить или посуду перемыть? Нет, конечно. Так и пущай себе. Два миллиона того стоят. А, может, и больше... Тут Вовцу сделалось стыдно. Ведь если с Орловым беда случилась, двух миллионов на похороны ещё и не хватит. Мучаясь такими мыслями, Вовец часика в три уснул. А в шесть его поднял Селифанов, бодрый, жизнерадостный, деятельный и отправил на кухню готовить завтрак.
   Ровно ревел подвесной мотор. Кучер, как и положено, правил. Вовца укачивало, и он вел мужественную борьбу со сном, стараясь внимательно рассматривать берег. Они решили до вечера проплыть вдоль всей береговой черты в надежде обнаружить хоть какие-то следы четырех пропавших. В первую очередь - зеленую "казанку". Но на песчаных отмелях, в забитых тростником и глянцевыми листьями желтых кубышек заводях, и в подмытых черных корнях ивняка болтались только разнокалиберные стеклянные и пластиковые бутылки, грязные полиэтиленовые пакеты и тряпки, куски пенопласта, обломки досок и пластиковые игрушки, утерянные юными разгильдяями из детских лагерей. На берегах толклась масса народа: рыбаки, отпускники с палатками и байдарками, пикниканты с автомашинами, косари, естественно, с косами и граблями. Правда, вся эта масса теснилась на живописных отлогих берегах возле Аксюткино, в районе дороги и там, где в пяти километрах от озера находился железнодорожный разъезд со скучным названием "89-й км". Довольно оживленно было и на островах. Зато восточная сторона, где вода неуловимо для глаза переходила в болотные топи, похоже, вообще не знакома с человеком.
   Озеро имело очертания безногого двугорбого верблюда, лежащего на боку. Огромная голова и двухкилометровая шея вытянуты на юг, брюхо отвисло на запад, а гигантские горбы раскинулись на восток. Горбы-заливы не пользовались популярностью. Илистое дно давало слишком мало корма, рыба здесь почти не водилась, темная болотная вода, подпитывающая заливы, не содержала кислорода. Что тут делать нормальному человеку? Но пара психов нашлась. В самом дальнем конце залива располагался крохотный песчаный островок, точнее, гряда, обычно скрытая под водой и только сухим малодождливым летом обсыхающая. Песок намыла речка без названия, неразличимая в болоте. Но весной, когда бурные потоки бегут с Уральских гор, речка вздувается и, разметывая завалы из коряг и сухих веток, несет массы песка, глины и гравия. Потом, угомонившись, прячется в болоте, прикрывшись всяким древесным хламом, застрявшим на пути к озеру.
   На песчаном островке размером десять на двадцать шагов уместились палатка, перевернутая вверх дном резиновая лодка, костерок, кое что из посуды и двое парней, лежащих рядком на солнышке. Свободного места осталось только пару удочек воткнуть. Кучер убавил газ и самым тихим подогнал лодку к островку. Заглушил движок. Алюминиевый нос с мягким хрустом въехал в песок. Парни, сонно щурясь, сели, стряхивая песок с розовой кожи. Неожиданно в палатке раздалось шипение, словно там на примусе зашкворчало сало. Один из парней шустро вскочил и нырнул в палатку. Треск и шипение смолкли.
   - Радиоприемник выключил, - пояснил, вылезая обратно, словно это кого-то интересовало.
   Последовал мало значащий разговор. Привет-привет, клюет-берет, давно-когда, ага-да-нет. Никакой полезной информации. Тихим ходом поплелись обратно. Двигатель работал на малых оборотах, так что можно было разговаривать в полголоса. Вовец оглянулся.
   Один из парней стоял позади палатки, только голова чуть виднелась над крышей, и смотрел на них в бинокль. Если бы линзы не сверкнули на солнце, ни за что бы его не заметить. Второй сидел на корточках у входа в палатку. Кучер, заметив выражение лица Вовца, тоже оглянулся.
   - За палаткой с биноклем, - подсказал тот.
   Но Селифанов ничего не разглядел, тем более, что лодка все больше удалялась от песчаного островка.
   - А знаешь, - сказал Кучер, - они ведь тут не первый день кукуют. Мы позавчера утром их видели, просто близко не подходили. Так же валялись, бездельничали.
   - Что-то не похоже, что они здесь больше двух дней, загара-то нет, видал, чуть розовые? - возразил Вовец. - Хотя... - он задумался, консервных банок штук двадцать валяется. Зато канистра с водой почти полная.
   - Ты даешь! - изумился Кучер. - Шерлок Холмс! На кегебейку, часом, не работал? Канистра алюминиевая, наполовину в песок закопана. Ты что, заглядывал в нее?
   - Отпотела почти до самого верха. Вода холодная, из родника или колодца. А палатка давно поставлена. Видал, колышки какие сухие, и натяжка ослабла?
   - Колышки могли на месте подобрать, готовые. А за водой утром сплавали.
   - Весла видел? Тоже внимания не обратил? Они вместо стоек палатку держат. А из лодки воздух выпущен почти весь. Это её на солнышке так раздуло, хотя складочки ещё остались. А на песочке следы точь-в-точь, как от морды нашей "казанки" натыканы.
   - Ишь ты, - Кучер изумленно помотал головой, - да ты парень непростой. Я тебя уже боюсь. Может ты и мысли читаешь?
   - Очень жаль, но что нет, то нет. А неплохо бы узнать, почему у них рация работает, а сами дрыхнут? Проспали ведь они нас, прочухали. Неспроста они тут дежурят, неспроста.
   - Может, на "контору" работают? - предположил Кучер. - Или рыбнадзор какой?
   - Что ж, для этого они достаточно глупы и накачаны...
   Порешили голову не ломать, а продолжить свой маршрут. Через пару часов у Вовца от сверкающих солнечных бликов на воде начали слезиться глаза. Он пересел на корму к рукоятке управления, а недовольный Селифанов принялся пялить глаза на прибрежные водоросли. Шли малой скоростью, и Вовец принялся выпытывать у Кучера все известные тому обстоятельства исчезновения мужиков и их рыбацкие привычки. Но узнал немного.
   Мышковца, как крупнейшего специалиста, все заводские шишки приглашали время от времени на рыбалку, когда рыба была очень нужна. Знали, что без улова не останутся. Савватеев был личным другом Салкина, у них был даже какой-то совместный бизнес. Вовца интересовали сети, которыми они рыбачили. Оказывается, Гера Мышковец всегда брал свою, но если у заказчика тоже сеть имелась, использовали и её. У Салкина какие-то мережки водились, он и сам умел рыбу ловить, но избаловался на руководящей должности, предпочитал, чтобы кто-то другой делал черную работу - выметывал, выбирал, рукава мочил и пальцы студил. Он собирался что-то праздновать, вот и решил, видимо, подстраховаться, начинку для пирогов гарантировать. А так бы они вдвоем с Савватеевым ловили. Как-никак, у Салкина имелась легендарная анисимовская карта.
   Анисимов почти сорок лет прожил на озере, то сторожа пионерский лагерь, то дом рыбака областного общества охотников и рыболовов. Озеро знал, как свою квартиру: где какая рыба держится и когда, какое дно, течения, донные родники и омута. Все эти данные он нанес на большую карту озера и иногда в подпитии демонстрировал её рыбакам. Те сходили с ума от подобного зрелища. А потом прошел слух, что за ящик водки Анисимов дает переводить на кальку свою знаменитую карту. И тогда понеслись к дому рыбака целые кавалькады легковушек, набитые водкой. Но опоздали, умер Анисимов, перепил лишнего. Запасов водки у него под кроватью и в шкафу хватило на поминки, на девятый и сороковой дни. А карта пропала, кто-то спер. Вот тогда и выяснилось, что по крайней мере десять калек-копий существует. Обладатель такой карты почти всегда был с уловом.
   В четыре часа, усталые, голодные, со слезящимися глазами, они причалили к дачному пирсу. В коттедже их дожидалась жена Салкина. И обед их уже дожидался. За обедом Вовец снова принялся выяснять, какие сети были у хозяина и где они сейчас. Оказывается, сеть, найденную в разбитой лодке, принесли сюда. Она была совершенно сухой, и Салкина закинула её в "рыбацкую". Оказывается, в цокольном этаже рядом с кухней имеется такая комнатка без окон, чулан по сути, где хранятся разные рыболовно-охотничьи причиндалы. Она и называется рыбацкой.
   После обеда Вовец с Селифаном туда отправились. Чуланчик потряс их, как Али-Бабу пещера сокровищ. Под потолком на кронштейнах висел одноместный пластиковый каяк. Целых три лакированых новеньких весла к нему располагались чуть ниже. Одну стенку сплошь закрывала коллекция спиннингов и удочек. От бамбуковых до импортного углепластика. На стеллаже лежали в образцовом порядке, упакованные в чехлы, палатки, спальные мешки, резиновые лодки и разное туристическое снаряжение. Под стеллажом носочками в одну линию выстроились резиновые сапоги и валенки с калошами.
   - Господи, - не выдержал Вовец, - ну куда ему столько? Здесь же можно целый турклуб снарядить!
   - Истину глаголешь, - согласился Кучер, - запросто можно. Вот что значит халява. Только удочки сам, наверное, покупал, да и то не все. А остальное с фирмы списано. - Он взял станковый рюкзак, повертел, оглядывая, откинул клапан и ткнул пальцем внутрь. - Во, видишь? Инвентарный номер был. У нас за турклубом только четверть профкомовского инвентаря числилась, остальное на руках у рабочего класса и трудовой интеллигенции. Периодически это списывалось. Или продавалось по остаточной стоимости. Рубля по два. Думаешь у меня дома этого нет?
   - Думаю, есть. А у вот у меня нет.
   - Ну, извини. Сам выбрал роль маленького человечка. Так что теперь... - он не договорил, так как увидел сеть. - Вот она. Давай вытащим её на улицу, посмотрим поближе. - Он забросил скатку на плечо и направился к двери, оглянулся. - Слушай, вытащи каяк, покувыркаемся. - И уже из коридора крикнул: - Весло не забудь!
   Вовец не торопился. Он тщательно обследовал рыбацкую комнату, сунул нос в коробки, набитые мотками лески, блеснами, поплавками, мормышками и прочей мелочевкой. Заглянул в ящики для зимней рыбалки. Их стояло целых три. Такие делались в цехе ширпотреба. Тоже, видать, халявские. В одном из ящиков кроме удочек, коробочек и меховых рукавиц в самом низу лежала толстая пачка бумаги и полиэтилена. Вовец вытащил её и развернул.
   Это оказался большой лист кальки, оклеенной липкой пленкой. С первого взгляда на извилистые линии в россыпях цифр и значков ему стало ясно, что это копия знаменитой анисимовской карты. Аккуратно сложил её и убрал на прежнее место. Потом сползал на стеллаж, снял с кронштейнов легкий желтый каяк и весло.
   Селифан любовался разложенной на траве сетью.
   - Ну что? Геркина сеть, могу поставить ящик пива против анализа мочи! Смотри: посажена на РКФ, специальный провод с фторопластовым сердечником. Такой только у нас на фирме используется, спецзаказ. - Он торжествовал, демонстрируя свои дедуктивные способности. - Поплавочки из пенополистирола выточены. Тоже заводские. Я заводскую сеть за версту вижу!
   - А, может, это Салкина сеть? На ней же не написано.
   - Может, хотя все равно Геркина работа. А насчет подписи сейчас поглядим. - Он принялся внимательно разглядывать свинцовые грузила. - Вот, видишь, буковки? Для себя Гера старался, не за зарплату.
   - А другим, выходит, за зарплату?
   - Не только. Еще за премию. Он же, считай, был штатным егерем при заводском начальстве. Вот скажи, в каком он цехе работал?
   Вовец только плечами пожал:
   - Вроде, на сборке где-то.
   - То-то и оно. У него домишко в Аксюткино. Через это дело и на завод попал. Тебя, небось, на чистую работу в сборочный не взяли, хоть ты и инженер.
   - Каяк, выходит, так же, как и сети, халявный? - Цинизм особых трудовых отношений начальства и полезных работников шокировал Вовца. - И особняки эти?
   - Ты что, с луны свалился? - Кучер с интересом поглядел на него. И с покровительным видом разъяснил, как ребенку: - Что охраняем, то и имеем закон советской жизни. Ты себе в цехе берешь, что надо? На станке точишь из казенного металла всякую мелочь? А был бы начальником цеха, да пусть всего лишь мастером, ты бы эту мелочь токарю велел сделать, а потом премию выписал. Так? - Вовец кивнул. Что правда, то правда. - А у директора или главного масштаб ещё больше. И аппетит соответствующий. Они уже начальникам цехов свои пожелания высказывают. Зато им из министерства намекнут, они тоже "бу сделано" под козырек изобразят. А в столичных кабинетах аппетит ещё круче. Зато потом они их прикроют и к орденку представят. Так-то вот. Но ты не думай, у них на каждый кирпич и кусок шифера этих коттеджей квитанция имеется. Помнишь, подсобное хозяйство строили? Там тоже коттеджики для колхозников сооружали. А где один, там и два. Но это так, версии и предположения. А суровая правда в том, что мир делится на тех, кто управляет, и на тех, кем управляют. А я сейчас хочу поуправлять вот этой лодочкой.
   Кучер подхватил одной рукой каяк, другой весло и вприпрыжку двинулся к берегу, напевая что-то жизнерадостное. Вовец неторопливо направился следом. Когда вышел к воде, Кучер уже вовсю орудовал веслом. Его одежда валялась на траве. Сам он глубоко сидел в пластиковом корпусе, плотно схваченный резиновым фартуком. Он опрокидывался вверх дном, затем рывком принимал прежнее положение, и вода сбегала с его загорелых плеч. Такие перевороты неизгладимое впечатление производили на девушек. Вовец этот прием тоже знал, как знают его все, кто ходил на каяке. Называется он - эскимосский переворот. Только освоив опрокидывание и подъем одним движением весла под водой, можно приступать к дальнейшему освоению каяка.
   В полусотне метров на прибрежных камнях сидели две женщины, и Вовец понял, для кого Селифан так старается. Он развернулся и отправился обратно к салкинскому особняку. В рыбацкой комнате достал анисимовскую карту и поднялся на мансарду. Закрылся в своей комнате и развернул на кровати кальку.
   Это был памятник титаническому труду фанатика рыбалки, самозабвенно обожавшего озеро, из года в год проводившего свои дилетантские исследования. Но карта выглядела вполне профессионально. Извилистые линии показывали рельеф дна. Песок, ил, коряги, крупные камни - все было обозначено. Стрелки изображали течения, приуроченные к впадающим в озеро речушкам, донным родникам и единственной вытекающей реке - Бутарке. Но главную ценность карты составляли цифровые и буквенные обозначения рыбных мест. Уровень воды относительно нормы, месяц и какая рыба в этом месте держится.
   Вовца интересовал илистый залив с песчаным островком. Берег, переходящий в болото, обрисован пунктиром и помечен "болото". Вдоль левой стороны залива стрелочки показывают слабое течение, питаемое болотной речкой. Подводное русло выстлано песком и, судя по анисимовским отметкам, сейчас по ночам на этот песок выходят язи и лещи. На прочей озерной акватории, при понизившемся из-за долгой жары уровне воды, гарантии улова не было. Вовец свернул карту и засунул под матрас.
   Ужинали в десять вечера. Невыспавшийся Вовец поел и сразу отправился спать. Уснул, как убитый. Разбудила его довольно громкая ритмичная музыка. Звук шел откуда-то снизу, и он не сразу сообразил, что музыка раздается этажем ниже. Поглядел на светящийся циферблат часов - два часа ночи. Они что там, с ума посходили?
   Прошлепал по коридору, заглянул в комнату Селифана. В тусклом лунном свете виднелась застланная постель. Все понятно - жизнь продолжается, всякий скорбящий да будет утешен. Снова улегся, накрыл голову подушкой с второй кровати и опять уснул.
   Выспавшись, как следует, Вовец поднялся в восьмом часу. Селифан храпел, как носорог. От него разило коньяком, а разбудить оказалось делом совершенно невозможным. Вовец спустился на кухню, зажарил королевскую яичницу с ветчиной, сыром, финской салями и кетчупом. Без зазрения совести выкорчевал из холодильника блок баночного пива "Карлсберг" и отправился снаряжаться на поиски.
   Маска и трубка для ныряния, ласты, моток толстого капрового шнура, охотничий нож, фонарик, бинокль, котелок, спички, канистрочка с питьевой водой, флакон жидкости от комаров, спиннинг, коробка с блеснами и ещё кое-какие мелочи. Ну и, естественно, запас консервов и хлеб. Анисимовскую карту упаковал в пластиковую сумочку и повесил на шею под рубашку.
   Теперь следовало каким-то образом отделаться от Кучера и отправиться на поиски одному. Но все обошлось наилучшим образом. Появился измятый Селифанов, зевая и протирая опухшие глаза. Принялся лепить что-то про нержавеющую старую, самую настоящую любовь. Вовец только плечами пожал. Он однажды слышал краем уха, что Кучер одну из своих походных жен притащил на дачу Салкина, а обратно уехал один. Кончилось, оказывается, тем, что главный инженер женился на ней, а с матерью своих взрослых детей развелся. Понятно, что Кучеру сейчас было не до походов по жаре. Он вместе с мадам Салкиной намерен отправиться в райотдел милиции подавать заявление об исчезновении Сани Орлова. Вот только позавтракают и сразу...
   Каяк ещё следовало довести до ума. В перестроечный период ребята из турклуба вышли к заводскому начальству с предложением начать производство таких туристических лодок. В первую очередь думали о себе. Начальство тоже о себе думало - надвигалась конверсия. Построили разборную модель-болванку, из стеклоткани и всяких полиамидных и прочих смол принялись лепить каяки. Обеспечили турклуб и всех желающих заплатить небольшие, в общем, деньги. Начальникам тоже отстегнули по суденышку в подарок. Те не отказались. Даже не поняли, что лодки не отшлифованы и в них нет сидений, только поперечная жердочка.
   Вовец взял на кухне мелкую терку и крупнозернистый брусок для точки ножей. Содрать и загладить все лишние наплывы и выступы оказалось делом недолгим. Пластиковый садовый стул с низкой спинкой отлично подошел на роль сидения, только ножки отвинтить да выбросить в кусты.
   Через полчаса Вовец уже намахивал веслом. Снаряжение и продукты лежали в корме. Грудь плотно охватывал резиновый фартук. Сбоку он прижимал рукоятку спиннинга, выставленного назад. За лодкой на толстой лесе тащилась блесна с огромным тройником, дополненная солидным грузилом. Это называется "ловля на дорожку". Вовец держал путь к заливу с песчаным островком.
   Тройник зацепился именно там, где анисимовская карта показывала наличие рыбы в этот период года. Плавным движением весла Вовец развернул каяк и быстро смотал леску на спиннинговую катушку. Из воды показалась сеть. Ячея облеплена мелкими волоконцами водорослей, видно, простояла на течении несколько дней. Дель посажена на знакомый заводской провод, поплавки из плотного темно-желтого пенопласта.
   Вовец подтянул на поверхность воды тяжелое полотнище. В одной из ячеек торчал побелевший подъязок с разинутым ртом. Рыба успела сдохнуть и протухнуть, значит, сеть ни разу не проверяли с тех пор, как поставили. Нижний шнур из того же провода отягощали грузила из навернутых трубочками полосок свинца. Вовец с уверенностью мог сказать, что именно эту сеть ставила салкинская компания во время последней рыбалки. Сеть легла на дно, перегородив течение. Над ней ещё оставался метровый слой воды. Можно сколько угодно гонять на моторках поверх сети и не подозревать о её существовании.
   Вовец отпустил шнур, и мережа снова ушла на дно. Слегка подрабатывая веслом, зажатым в левой руке, направил каяк параллельно берегу в глубь залива. Правой рукой сбрасывал лесу со спиннинговой катушки, пока блесна с тройником не оказалась на достаточной глубине. Он был уверен, что через полтораста метров обнаружит и вторую сеть. Так и оказалось.
   Судя по всему, эту мережу также не трогали несколько дней. Получалось, что Салкин с мужиками спокойно поставил две сетки, а третью не успел. Что-то произошло на пути к месту постановки последней сети.
   Вовец механически загребал веслом, прикидывая в уме свои дальнейшие действия. Впереди виднелся песчаный островок с линялой палаткой. Легкое марево колыхалось над кострищем. Два парня загорали, две удочки торчали на прежних местах. Когда Вовец подгреб совсем близко, он обнаружил, что удочки все те же, но парни другие. Один - белобрысый здоровяк без шеи, голова просто лежит на широких плечах, узенький лоб, широкие ноздри, глупые глаза и два передних зуба, вылезающих на нижнюю губу. Этот малый походил на гигантского белого кролика. Вовец про себя так его и назвал. Второго он обозначил как Гуся. Тот был длинношеим чернявым юнцом с длинным носом на удивленном лице первоклассника. Он имел не по возрасту выпуклое брюшко и при ходьбе еле ноги подымал. И вообще какой-то квелый. Наверное, лодырь записной, они обычно такие.
   Вовец неторопливо смотал спиннинг и затеял обычный рыбацкий разговор о том, о сем. Исподволь зорко оглядывал островной бивак. Все вещи: котелки, чашки-плошки, канистра с водой и прочее - все то же самое. Про палатку и говорить нечего. Весла по-прежнему упирались в брезентовый свод, а лодка лежала кверху дном. На неё ветром насеяло песка, чешуек золы от костра. На воде последний раз дней пять назад была. Очень интересно...
   Ребята делали вид, что они тут давно, и даже высказались в том духе, что ещё недельки три здесь проведут. Больно место хорошее. Хотя чего уж тут хорошего? Клева нет, вода мутная, с торфяным привкусом и запахом, даже пить её нельзя. Вместо берега болото и торфяные хлипкие лавды из сплетенных корневищ разных водных растений. Ни ягод, ни грибов, даже дров толком не найти. А уж скучища смертная. Дня три-четыре здесь ещё пробездельничаешь, но потом точно с ума сойдешь.
   Вовец выбрался на песок. С непривычки ломило спину, ноги затекли. Следовало размяться. Он сделал несколько энергичных движений корпусом, поприседал, попрогибался. Руки отяжелели, а на ладонях намечались мозоли. Заодно поближе познакомился с островком. На песке у воды во многих местах следы причаливания. Широкие носы дюралевых "казанок" далеко въезжали на берег, отгребая песчаные валики, а кили глубоко врезались, оставляя канавки. Таких следов имелось не меньше десятка. Остров активно посещался. Сюда привозили воду, дрова, продукты и пары отдыхающих.
   Нынешняя пара - Гусь и Братец Кролик, похоже, не очень ладила между собой. Наверняка Плечистый Грызун угнетал невзрачного Гадкого Гусенка. Во всяком случае оба обрадовались возможности пообощаться с посторонним человеком. На вид им было лет по восемнадцать-девятнадцать, ум и сообразительность отнюдь не наполняли их глаза и не сквозили в речах. Оба заинтересовались каяком. Более нахальный Белый Крол даже сунул внутрь ногу в порыве испробовать новое для себя плавсредство. Легкая лодочка тут же резко качнулась. Не сумев твердо встать одной ногой, чтобы следом переставить вторую, Кролик оставил безуспешные попытки и только восхитился мастерством гребца, который может управиться с такой кувыркучей посудиной. Вытащив ногу, он сунул внутрь нос, поднял за спинку сиденье и увидел в корме банки с пивом. Вовец выдал каждому по жестянке, и все с наслаждением присосались к донышкам.
   - А че вы тут дежурите-то? - как бы невзначай обронил Вовец.
   Глупый Кролик захлебнулся и закашлялся. Бестолковый Гусак вздрогнул, залил ноздри и расчихался. Весь кайф оказался безнадежно испорчен. Они оторопело уставились на Вовца, моргая размокшими глазами.
   - А мы не дежурим, - неуверенно протянул Гусеныш, первым пришедший в себя. - Мы это, рыбу ловим.
   - Ага, - поддакнул Жирный Заяц, - ловим, ага.
   - Ну, ни пуха. Еще поймаете, звоните.
   Вовец не счел нужным церемониться с этими дураками. Нет, это никакая не милиция, не рыбнадзор, даже там подобных молодых долбаков не держат. Это какая-то самодеятельность. Он растянул резиновый фартук на кокпите каяка, влез внутрь и оттолкнулся веслом. Энергичным гребком послал лодку вперед. Пролетев до конца островка, резким круговым движением весла развернул лодку и обогнул отмель.
   Долбаки, разинув рты, следили за его манипуляциями. Он уже находился по другую сторону островка. Следы на песке показывали, что и с этой стороны приставали лодки. Канавки, оставленные килями, располагались на расстоянии ладони друг от друга, совершенно параллельно. Каждый раз лодка приставала в одном и том же месте.
   Вовец круто развернул каяк и дал задний ход. Острая корма ткнулась в песок, точно легла в килевой след. Нос смотрел в высокие береговые заросли камыша, тростника, какого-то кустарника. С той стороны регулярно приходит лодка. Вовец махнул вперед, держа курс на эти заросли.
   - Эй, ты чего? - сзади вдруг взревел Кролик. - А ну вернись!
   Вовец тут же сменил курс. Теперь ему стало понятно, что за этой плавучей лавдой, за колыхающимися на воде зарослями таится нечно секретное, что-то запретное для постороннего глаза. Он не собирался больше испытывать судьбу. Следовало срочно сматываться, а дальше будет видно, как действовать.
   Каяк летел вдоль топкого берега, весло так и порхало, закручивая на воде глубокие воронки. Он оглянулся через плечо на быстро удаляющийся островок. Могучий Кролик скакал по песку, а Щипаный Гусь возле палатки общался с передатчиком. Прутик антенны сверкал на солнце хромированными суставами.
   Через минуту раздался отдаленный рев мотора. Во время гребка Вовец глубоко наклонился вперед и, глянув из-под мышки, увидел как прямо из берега выскочила дюралевая "казанка". Высоко задирая нос, лодка заложила глубокий вираж, обходя островок. Те, кто в ней сидел, явно намеревались отсечь каяк от выхода из залива, прижать его к болотистому берегу и захватить Вовца.
   А он и не собирался соревноваться с ними в скорости. Он продолжал двигаться вдоль берега. Впереди виднелась какая-то узкая протока. Почерневший березовый ствол лежал мостиком между берегами над самой водой. Рев моторов за спиной нарастал, он уже закладывал уши. Даже плеска весла не стало слышно. В метре от березы Вовец совершил оверкиль - переворот вверх дном, выражаясь сухопутным языком. Просто упал на бок и оказался вниз головой. Ткнул веслом в близкое дно. Лопасть мягко вошла в торфяной ил. Вовец оттолкнулся, словно лопатой ковырнул в куче рыхлой земли. Тут же резким взмахом вернул себя в надводное положение эскимосским переворотом. Даже матерчатую кепочку, натянутую на голову, не потерял. Нагнулся вперед, стараясь как можно дальше воткнуть весло в темную воду, и сделал мощный гребок. Каяк влетел, подминая, в глянцевые листья желтых кубышек.
   Вовец оглянулся и увидел во всей красе взлет моторной лодки. Скорее всего, рулевой не видел опасности из-за высоко задранного носа, а пассажиры не смогли перекричать газующий двигатель, чтобы его предупредить. Глиссирующая "казанка" влетела на бревно и стала торчком. Она, может, и перепрыгнула бы через него, да подвесной мотор не пустил, зацепился. Лодка, сверкнув на солце килем, опрокинулась назад. Рев оборвался. Вовец услышал как сочно шуршат, уходя под борта листья кубышек и стебли водяного перца. Впереди было метров тридцать воды, покрытой разнообразной зеленью, а сзади только крики потерпевших кораблекрушение.
   Вовец эту тихую заводь пересек в одно мгновение и, не снижая скорости, вылетел на топкий берег. В сущности, это нельзя было назвать берегом. Все та же колеблющаяся лавда - многолетнее сплетение корневищ камыша, тростника, водяного перца, прочих водно-болотных растений, нахально пристроившиеся на кочках чахлые кустики ивы и хилые карликовые березки. А под ними темная болотная вода. Под тяжестью каяка лавда прогибалась, погружалась вниз, сочную зелень покрывала грязная, пузырящаяся вода. Вовец отталкивался веслом, втыкая его прямо в толщу корней и стеблей. И каяк двигался вперед, как по маслу.
   Через пару минут сочные стебли и листья камыша скрыли зеленую заводь. А Вовец продолжал движение и остановился только тогда, когда выскочил на просторную изумрудную поляну. Мелкие блестящие листочки плавучей ряски покрывали это овальное озерцо. Вовец погрузил в него весло. Оно, преодолевая мягкое соротивление, пошло вниз. Вовца озноб прошиб. Он оказался в самом центре трясины. И хотя находился в лодке, все равно сделалось не по себе. Он поспешил поскорее покинуть это опасное место, чувствуя ногами сквозь пластиковое дно идущий снизу холод.
   Трясина переходила в зыбучие мхи. Высокие кочки продавливались, словно пуховые подушки, но, пожалуй, смогли бы выдержать вес человека. Все-таки хорошо, что стоит такое жаркое лето, и уровень воды в озере упал на метр против обычного. Болота тоже пообсохли, рыхлая торфяная взвесь осела и уплотнилась. Топи сделались куда как проходимей. Впрочем, кому это надо? Уж во всяком случае не Вовцу. Будь сейчас высокая вода, он бы, не вылезая из каяка, вокруг всего озера по болотам просквозил, свободное дело!
   Для начала следовало привести себя в порядок. Смочив питьевой водой из канистрочки носовой платок, Вовец протер лицо и шею. Снял тряпичную кепи, выжал и снова напялил на голову - сушиться. Рубашка имела вид самый плачевный. Вся мелкая дрянь, взбаламученная со дна во время подныривания под старую березу, очень хорошо пристала к ткани. И так густо, что голубая рубашка сделалась серой в бурых разводах. Возможно, это идеальный камуфляжный цвет для болотного рейнджера. Хотя рубашку все равно жалко.
   Потом Вовец добыл из пузырька белой жидкости с мерзким запахом и тщательно растер ею лицо и руки. Комары сразу прекратили кусаться. И появилась возможность спокойно перекусить. Банка консервов, ломоть хлеба, баночка пивка - много ли надо непритязательному пролетарию, чтобы удовлетворить скромные потребности в еде?
   Вовец вылез из каяка. Ноги глубоко погрузились в мох, и он почувствовал, как холодная вода заливается в ботинки. Ну и черт с ней! Сделал пару шагов. Моховое поле заходило под ногами, даже волна по нему прошла. Вовец привязал веревку к маленькому колечку, вмонтированному в нос лодки и пошел по болоту. Каяк послушно скользил следом. Весло Вовец держал в руке и иногда тыкал им перед собой, проверяя, насколько надежна почва. Выбравшись на сухой бугорок, разложил анисимовскую карту и попробовал сориентироваться.
   Анисимова абсолютно не волновали берега и то, что на них. Кое-где он обозначил значками лес, кустарник, поле, деревню, но здесь было белое пространство, отделенное от воды жалким пунктиром и одно кривое слово "болото". Вовец достал черный маркер и аккуратно, стараясь сохранять масштаб, пририсовал заводь и березовое бревно. Точкой обозначил место, откуда выскочила чужая лодка. Свой маршрут по трясинам изобразить не решился, так как опасался ошибиться в направлении и расстоянии. Тем не менее, нарисовал его по памяти на полиэтиленовом пакете, в котором лежал хлеб. Получилась этакая разрисованная упаковка. После этого отправился по собственным следам в обратном направлении.
   Пружинящий мох уже успел подняться, но впадины, оставленные ботинками, все же можно было обнаружить без особого труда. Вовец улегся поверх лодки и внимательно рассмотрел след. Длинные стебли сфагнума, покрытые узкими изумрудными листочками, перепутались и потому не могли полностью выпрямиться. Даже если на общем светло-зеленом фоне след оставался незаметным, приглядевшись, его можно было обнаружить благодаря этой спутанности. Удовлетворенный результатами исследования, Вовец продолжил путь.
   Стоячее трясинное озерко он пересек на лодке, таким же способом достиг длинной заводи и затаился в камышах. Понаблюдав с полчаса, решил, что мастера вождения летающих лодок снова оседлали своего стального, пардон, алюминиевого коня и отбыли восвояси. Еще больше укрепился в этом мнении, когда из тростника на воду вывалился утиный выводок и неспешно направился в сторону озера. Выждав, пока утята с мамашей проплывут под березой, Вовец повторил их маршрут.
   Но вначале снял и сложил в каяк одежду, вложил внутрь весло, достал и надел ласты, маску для ныряния, дыхательную трубку. Уселся на кромку берега, сразу погрузившегося в темную воду. Стянул в узел резиновый фартук на кокпите лодки и завязал куском капронового шнура. Резко перевернул каяк вверх дном. Тот, словно длинный желтый поплавок, закачался на воде, внутри забренчало разное имущество. Вовец навалился на носовую часть, притопив её, и принялся толкать лодку под плавучий берег.
   Толщина лавды, сплетенной многолетними корнями, оказалась сантиметров сорок, и он с трудом затолкал под неё каяк. Зато снаружи ничего не было заметно. Образовался продолговатый бугорок, но ничем особо не примечательный. Поверхность здесь свободно проминалась ногой и ходила ходуном. Запомнив место, Вовец, болтая ластами, чтобы держаться на поверхности, тихонько поплыл в сторону поваленной березы, стараясь не запутаться в длинных стеблях кубышек и водорослях.
   Сильный удар сдвинул бревно с места. В месте удара остался след, словно мощная, но ужасно тупая пила прошлась: содранная береста свисает рваными лентами, длинные щепки щетинятся кверху. На воде колыхались радужные бензиновые пятна. Удовлетворенный осмотром, Вовец взял в рот загубник дыхательной трубки, поправил маску и без всплеска погрузился в темную воду. Глубина здесь была около двух метров. Мелкая торфяная взвесь поглощала свет, и возле дна царил сумрак. Вовец вынырнул за бревном, чуть приподнял голову над водой, чтоб оглядеться, и снова нырнул. Снова появился уже под свисающими ветками и листьями у торфяного берега. Осмотрелся, стараясь не отсвечивать на солнышке стеклом маски.
   На островке кто-то из молодых долбаков широко расставив ноги выедал глазами бинокль, медленно перемещая его вкруговую. Резиновая лодка с двумя пассажирами тихонько курсировала вдоль берега. Еще одна "резинка" приткнулась у кустов в сотне метров от Вовца, но в ней никого не было. Очевидно, её экипаж лазил по болоту, разыскивая Вовца. В глубине залива болталась дюралевая "казанка". Пасут на выходе, понятно. Он набрал в легкие воздуха, оттолкнулся от берега и, бодро работая ластами, вытянув вперед руки, направился обратно к березе.
   Здесь, у заводи, он оказался невидим с лодок. Заметить могли только с островка и то, если он встанет на берегу или высунется чересчур далеко. Но он ведь не дурак. Он постарается вести себя тихо и незаметно. Сейчас его задача - проверить, что оставили на дне потерпевшие кораблекрушение. Даже какие-нибудь пустяковые безделицы могут многое рассказать о своих хозяевах.
   Поскольку глубина немногим превышала человеческий рост, не требовалось никаких усилий для ныряния. Вода хорошо прогрелась за несколько недель жары, особенно у поверхности, и нырять можно было подолгу. Единственное неудобство - избыточная плавучесть. Если бы имелся специальный свинцовый пояс или хотя бы камень, не приходилось бы все время работать ластами, преодолевая выталкивающую силу воды.
   Вовец принялся методично обшаривать торфяной ил в месте маленькой катастрофы. Ил оказался наредкость глубоким. Рука могла уйти в толщу по плечо. Но чем дальше, тем плотнее становилась торфяная грязь, так что упавшие предметы не могли погрузиться слишком глубоко. Вначале Вовец нашел ржавую консервную банку, чуть ладонь не поранил об острые края. Потом вышарил солнцезащитные темные очки в модной импортной оправе. Снял маску и померял. Ничего, плотно сидят на носу, так что их обладатель не очень толстомордый, худощавый скорее, и при деньгах, раз может позволить себе довольно дорогое украшение. Такие рублей полтораста, по крайней мере, стоят. А зрение у него отличное, стекла без диоптрий, просто затемненные.
   Следующим трофеем стал винт подвесного мотора. Да, славно они тут долбанулись. Интересно, есть у них запасной? Обычно рвется шпонка, а винт болтатся на месте. Поэтому запасных шпонок всегда берут полный карман, а винты никогда. Разодрав на берегу сплетение корней, Вовец затолкал в торф свои находки, а сам продолжил поиск.
   Несколько в стороне нашел ковшик для вычерпывания из лодки воды. Среди листьев кубышки плавала пластмассовая воронка, видимо для заливки бензина в бачок. Ее тоже присовокупил к своей коллекции. А вершиной собрания стали радиопереговорное устройство и кожаная сумочка. В ней находились инструменты и запчасти к мотору: те же шпонки, свечи, кольца для цилиндра. К сожалению рация не работала. Вовец вытряс из неё воду, вынул батарейки и положил все на солнышко в сторонке. Теперь можно было приниматься за более обстоятельную разведку. Он выбрался в озеро и поплыл под водой, держась у береговой кромки и дыша через трубку.
   Конечно, он не видел, как впереди раздвинулась пловучая лавда и на акваторию вышел большой надувной спасательный плот с четырьмя гребцами. У каждого борта сидело по два человека. Они слаженно поднимали и снова погружали узкие вогнутые весла. Звук в воде распространяется хорошо и Вовец вскоре услышал размеренные шлепки. Они приближались. Следовало срочно спрятаться. Он вжался в мягкий торфяной берег, вцепился в него руками, чтобы не всплыть ненароком. Только кончик трубки торчал над поверхностью, прижатый к берегу. Шлепки раздавались уже совсем рядом. Надвинулась широкая тень, Вовец увидел, как весла входят в воду, окруженные множеством воздушных пузырьков. Вот они дружно поднялись вверх и - ничего. Весла не опустились.
   Неожиданно в горло Вовцу хлынула вода. Он как раз делал вдох. Мгновенный ужас пронизал его. Захлебываясь, он как пробка вылетел на поверхность, вырвал изо рта загубник и надрывно закашлялся. Вода через нос выплескивалась внутрь маски. На глаза навернулись слезы. Он ничего не видел. Кто - то цепко схватил его за волосы и рванул вверх. Другие руки крепко стиснули запястья, принялись выкручивать. Он задергался так, что с ноги слетела ласта. Тогда он и вторую сбросил. С него сорвали маску с трубкой, ударили в ухо так, что в голове зазвенело. И несколько радостных и злых голосов восторженно завопило:
   - Попался, падло!
   Скрутили за спиной руки. Бросили на прогнувшееся холодное дно плота. Вовец лежал в луже лицом вниз, ощущая противный резиновый запах. Те, кто его выловил, сидели на бортах, поставив ноги ему на спину и продолжали хохотать, вспоминая, как ему в трубку налили воды. Заткнулись только получив по рации приказ двигаться на базу. Снова раздались размеренные частые гребки. Надо отметить, что работали они очень слаженно, в едином ритме, молча и без всяких команд. Вовец ничего не видел, мог только гребки считать. Очень быстро прибыли на место. Плот вытащили на берег вместе с Вовцом. Кто-то подошел.
   - Смирно! - гаркнул молодой громкий голос. - Господин штандартенфюрер, второе отделение...
   - Отставить, - негромко, устало кто-то прервал доклад. - Обеспечьте доставку пленного, Беркут.
   Вот ни хрена себе! Вовец так и остолбенел, лежа в своей луже. Штандартенфюрер! Уж не сам ли Штирлиц? Дети в подвале играли в гестапо... У него в голове не укладывалось, обрывки всяких цитат, эпизодов из книг и кинофильмов вертелись и путались, как белье в центрифуге стиральной машины.
   Между тем чьи-то ловкие руки завязали ему глаза и заботливо проверили, не просачивается ли свет в какую-нибудь щелочку. Потом его грубо поставили на ноги и толкнули в спину.
   - Давай вперед!
   Был бы одет, волокли бы за шкирку. А так пришлось за руки держать. Босиком идти плохо, да здешние хозяева гостей не любят, тапочки и не подумали предложить. Местами вроде нормально - мох, торф, просто слякоть какая-то, а местами торчат обломки сухих стеблей, ветки, колючки разные.
   Наконец привели на место, доставили, доложили. Судя по тому, что под ногами, место сухое, ровное, твердое. Земля, а не торф внизу. И запахи другие. В первую очередь едой пахнет, супом с тушенкой. Потом цветами и травами. Хвоей и смолой - еловой и сосновой. Немного пованивает бензином. Слышится знакомое ровное гудение. Вовец напрягся, вспоминая. Точно, так гудит бензиновый примус "Шмель". Видно, на примусе готовят, тем более, что совершенно не ощущается запах дыма - обязательный запах бивака. Слышно, как шумят деревья вверху. И солнце не так печет, значит, тенистое место. Лес или роща на острове среди болот. Эх, и хорошо, наверное, тут отдыхается.
   Вовец специально отвлекался на всю эту аналитику - нюхал-слухал, чтобы меньше думать о своем печальном положении. Страшно ему было. Грызла и точила изнутри поганая мыслишка: прикончат, кинут в трясину и даже колышка не воткнут. Фашисты какие-то... И это в преддверии шестидесятилетнего юбилея победы! Куда только КГБ смотрит или как оно сегодня называется? ФСБ, что ли?
   Потом начался допрос. Судя по голосу, тот самый штандартенфюрер вопросы задавал. Кто такой? Откуда и куда? Какого хрена и на фига? Вовец отвечал, мол, фрезеровщик с завода, рыбу ловил, ничего знать не знает. И вообще в отпуске. Но вопросы постепенно усложнялись. Где байдарка? Это они так каяк называли, дилетанты. Почему в маске и без ласт? Куда плыл под водой?
   Вовец от таких вопросов сразу увял. Но попытался крутить, мол испугался, погнались на моторке какие-то сердитые мужики. С перепугу и байдарку (решил называть, как они) бросил в болоте. Ласты не брал с собой вовсе, так как не за чем нырять, на дне ила в километр.
   По ходу допроса ему пару раз крепко въехали по почкам и печени, он чуть не отключился от боли. Действительно, в гестапо какое-то попал. Утешало только, что повязку с глаз не снимали. Значит, опасаются, что в лицо запомнит. А раз так, то в будущем предполагают отпустить. И тут повязку развязали...
   Насчет острова посреди болота Вовец определил точно, а насчет леса, похоже, ошибся. Только несколько тощих осин попали в его поле зрения. На высоте двух с половиной-трех метров между ними была натянута зеленая армейская маскировочная сетка, расшитая линялыми камуфляжными лоскутьями. Перед Вовцом на складном дачном стуле из алюминиевых трубок и брезента сидел молодой человек лет двадцати пяти в черном мундире. Впрочем, цвет уже нельзя было назвать черным, скорее, белесо-серым, потому что ткань выгорела на солнце и полиняла. Брюки заправлены в высокие шнурованые ботинки армейского типа, именуемые в народе омоновскими. Мундир был точь-в-точь как у эсэсовцев из старых советских фильмов про войну. И рукава закатаны, выше локтя красная повязка со свастикой в белом круге, и молнии в петлицах, на груди пришит германский орел и какая-то бляха пришпилена вроде ордена, на плечах плетеные серебряные погончики. На голове черная пилотка с черепом на месте кокарды.
   Свихнуться можно - план летней кампании сорок первого года все-таки увенчался успехом: передовые части доблестного вермахта и СС достигли Урала! Только советская офицерская портупея вносила диссонанс. Видимо, не нашлось немецкого форменного ремня и пряжки с подходящей символикой. Вовца так поразил необычный вид русскоязычного фашиста, что он не сразу посмотрел в лицо штандартенфюреру. А когда посмотрел, оторопел ещё больше.
   Это был настоящий тевтон, стопроцентный ариец, белокурая бестия. Красивое, волевое лицо с крепкими скулами, раздвоенным подбородком, плотно стиснутыми прямыми губами, гладкое, без единой морщинки или складки, холодное, спокойное - самый натуральный эсэсовец. Но больше всего поражали глаза - водянисто-голубые и совершенно пустые, ни искры, ни блестки. Глаза палача.
   За спиной штандартенфюрера колыхалось выцветшее полотнище большой палатки. Рядом с ним стоял знакомый белобрысый Кролик, взъерошенный, возбужденный и раскрасневшийся, словно его только что отхлестали по щекам.
   - Ты будешь говорить, свинья?! - заверещал Драный Грызун, бросаясь на Вовца.
   - Назад, - тихим, инертным голосом без всякого выражения сказал эсэсовец. И ни один мускул не дрогнул на лице. А глаза смотрели по-прежнему безразлично.
   Кролика словно хлыстом стегнули. Поджал кулаки и беззвучно переместился на прежнее место, присел и притих, как послушная собака.
   - Ты не боишься, - устало констатировал штандартенфюрер, глядя сквозь Вовца.
   Тот пожал плечами. Ну да, он не боялся. Бояться следует, когда опасно и страшно, а сейчас ничего особо угрожающего нет. Связали, допрашивают... Вот комары покусывают, это скверно.
   - В колодки до утра, - негромко распорядился штандартенфюрер, резко поднялся со стула и пошел прочь, подняв подбородок, держась прямо, как аршинпроглотил. От его фигуры веяло мистическим величием и силой. Настоящий арийский вождь. Фюрер с большой буквы.
   Тут же Вовца подхватили под руки. Видимо, сзади стояли наготове подручные. Его поволокли в сторону. Он успел разглядеть, что под маскировочной сеткой стоят две большие палатки и три маленьких. Дощатый узкий, длинный стол. По обеим сторонам от него вкопаны скамейки. Земля везде плотно утоптана и, похоже, подметена.
   Тут Вовца развернули лицом в другую сторону, и он увидел Сашу Орлова, пропавшего позавчера. Тот сидел на земле, вытянув ноги под деревянные козлы, на каких дрова пилят. А руками упирался в бревно, лежащее на козлах. Он поднял голову, и Вовец его сразу узнал, несмотря на синяки и ссадины, разукрасившие лицо. Страдальчески морщась, Орлов посмотрел на него и снова уронил голову на руки. То ли не узнал, то ли сделал вид, а может, не смог разглядеть заплывшими глазами.
   Двухметровое толстое сосновое бревно на козлах оказалось расколото вдоль на две ровные половины. С одного торца они были соединены приколоченной гвоздями стоптанной старой кроссовкой. С другого конца в плахи вбиты железные скобки, а на них болтается блестящий замок. Один из конвоиров отомкнул замок и поднял верхнюю плаху. В нижней половинке бревна в узких пазах лежали руки Орлова. Другой подручный, быстро работая топориком, принялся вырубать такие же пазы в метре от этих.
   Вовец машинально отметил, что парня никто не научил обращаться с топором, он не знает элементарных плотницких приемов и стучит часто, сильно и бестолково. Топор все время застревал, глубоко врезаясь в дерево и отколупывая мелкие щепки. Лицо назадачливого лесоруба налилось кровью, он сердито сопел и стискивал зубы. Но ни разу не выругался. Вообще никто из подчиненных штандартенфюрера за все время не проронил ни слова. Ничего не скажешь, дисциплина!
   - Слушай, может, я сам сделаю? - не выдержал Вовец.
   Но его предложение проигнорировали, хотя руки развязали. Оказывается для того, чтобы примерить в пазы. Сочтя, что вырублено достаточно, верхнюю плаху опустили и заперли на замок. Руки Вовца от кисти до локтя оказались плотно зажаты в оригинальной колодке. Неэстетично, но надежно. Потом один из охранников достал из кармана рулончик лейкопластыря, а другой вытащил складной ножичек. Они отрезали полоску пластыря и тщательно заклеили Вовцу рот. Он покорно позволил это сделать. А собственно говоря, что бы он мог противопоставить? Выразить протест плевком и криком? Ну, схлопотал бы по морде лишний раз. Орлову тоже заклеили рот. И оставили их одних у запертого бревна.
   Солнце уже начинало свой путь из зенита к закату. Вовец навалился грудью на бревно, положил щеку на шершавую теплую кору. Попробовал покрутиться, поглазеть по сторонам. Кругом топкие болота, кочки, хилые кустики и деревца. Но тропинку, по которой его сюда доставили, он бы смог, пожалуй, отыскать по следам. У длинного стола по обе стороны сидело полтора десятка парней скромно одетых в цветные майки и брюки защитного цвета. На ногах у всех высокие армейские ботинки. У торца стола спиной к Вовцу стоял некто в черном мундире, но не штандартенфюрер. Этот был брюнет, более коренаст и широкоплеч. Похоже, он читал им лекцию, а юнцы зачарованно слушали, мотая на ус. Записей никто не вел, все ловили на слух. Вовец тоже прислушался и поймал еле слышную речь докладчика. Разобрать, к сожалению, удавалось не все.
   - ...иррегулярные боевые подразделения будут противостоять регулярной армии в условиях... Бронетанковая техника абсолютно неэффективна в горной местности, в лесах, в уличных боях. В этих войнах не будет линии фронта, полевых укреплений и позиций, не будет четкого разделения на фронт и тыл. Не будет танковых прорывов, встречных боев и прочей традиционной тактики. Подвижные боевые группы из трех-пяти человек, хорошо вооруженные и подготовленные, смогут нейтрализовать действия крупных подразделений противника...
   Вовец даже заслушался. Анализ боевых действий в зонах региональных конфликтов: Афганистане, Таджикистане, Югославии, Карабахе, Чечне оказался чрезвычайно интересен. Действительно, подумал он, все его военные познания, сохранившиеся в памяти со времен армейской службы, навроде действий взвода в атаке и обороне, теряют в такой партизанской войне всякий смысл. Тем более, если партизан не колхозный дед в ушанке и с берданкой, а отлично натасканный профессионал. А лектор плавно перешел к тактике боя.
   Пулеметчик, снайпер и гранатометчик, координируя свои действия по радио, неожиданно атакуют противника с выгодной позиции. И сразу перемещаются на другую подготовленную позицию. Снова атакуют и быстро отходят. Местность должна предварительно тщательно изучаться, подготавливаются позиции, укрытия, тайники с оружием, боеприпасами и продуктами. Группа должна иметь возможность в течение нескольких недель действовать автономно.
   Становилось совершенно очевидно, что на опрятном островке посреди уральских болот скрывается тайный учебный центр по подготовке боевиков. Организовали его какие-то фашисты, преклоняющиеся перед Гитлером, перенявшие нацистскую символику и идеологию. Ясно, что свидетели им не нужны. Для чего-то их с Орловым пока держат живыми, не считая нужным скрывать от них свои замыслы, но потом наверняка убьют. Было от чего прийти в уныние. Да тут ещё комары, очевидно, распробовав с кем имеют дело, принялись за Вовца. А ведь на нем были только плавки, жри с любого конца. Может, для того и рот заклеили, чтобы не заорал от этой биологической пытки? Укусы зудели, а почесать их не имелось ни малейшей возможности.
   А вот Саня Орлов, похоже, уже не обращал внимания на пернатых вампиров. Он сидел неподвижно, свесив голову на грудь и закрыв глаза. Вовец попробовал приподняться, навалиться грудью на бревно и дотянуться подбородком до кончиков пальцев, торчащих из колодки. Получилось. Он зацепил ногтем край пластыря и понял, что сможет его оторвать. Удовлетворившись этим, принял прежнее положение и продолжил слушать лекцию. Лектор явно не пользовался конспектом, только тем, что в голове, произвольно меняя направление рассказа, возвращаясь к сказанному раньше и повторяясь в деталях. Интересно, он до всего этого сам допер или где-то вычитал?
   Потом курсанты ужинали, слушали ещё одну лекцию, по ботанике. О диких съедобных и лекарственных растениях. Ну, это было неинтересно. Вовец сам мог такую прочитать. С ходу, без отрыва от колодки. Он бы ещё добавил кусок о ядовитых растениях, условно-съедобных грибах и природных красителях. Он отвлекся, вспоминая, что съедобного и полезного произрастает в таких болотах. Получалось немного. Скудна флора гиблой местности.
   А курсанты, между тем, гуськом ушли в заросли тростника. Не иначе, на практику. Вовец перегнулся через бревно, зацепил кончиками пальцев край пластыря и оторвал верхнюю сторону от губы. Операция оказалась неожиданно болезненной, но приходилось терпеть. Пластырь остался висеть под нижней губой.
   - Саша, - тихонько позвал Вовец, - Орлов, слышишь меня?
   Тот чуть заметно кивнул.
   - Это я, Вовец. Вспомнил меня? Я из четвертого цеха, станочник. Вспомнил?
   Орлов снова кивнул, но уже несколько бодрей.
   - Попробуй дотянуться до рук и снять пластырь.
   Тот попробовал. Вовцу было ясно, что Орлов испытывает страшные муки. Его избитое тело плохо повиновалось, а каждое движение причиняло боль. Наконец он сумел зацепиться и со стоном откинулся назад. Облизал губы и тихо прошептал:
   - Хана.
   - Кому? Нам, что ли?
   Орлов еле заметно кивнул. Расслабленно закрыл глаза, судорожно вздохнул, и лицо его исказала гримаса боли.
   - Что, сильно болит? - сочувственно спросил Вовец. - Пытали?
   - Нет, - чуть мотнул головой Саня, - тренировались...
   Вот оно что. Вся эта зондеркоманда отрабатывала на нем удары и приемы. У Вовца волосы на голове зашевелились. И сердце дрогнуло. Он представил, с каким животным садизмом за него примется белобрысый Кролик...
   - Пить хочется, - еле слышно прошептал Орлов, опять судорожно вздохнул и напрягся, словно сдерживал кашель, раздирающий грудь. Из заплывшего глаза на щетинистую грязную щеку выпала слезинка.
   - Может крикнуть, пусть воды принесут? - предложил Вовец.
   - Нет, лучше молчи... Как нибудь перетерплю... А ты как тут..?
   - Тебя искал. Кучер в милицию отправился заявление делать о твоей пропаже, а я к островку на каяке подошел, смотрю - другие пацаны дежурят. Я их в лоб и спросил. В общем выскочила моторка и за мной... - Вовец помолчал. - А ты как здесь оказался?
   - Лодки увидел... за островом... на болоте ... спрятаны...
   Ему трудно было говорить. Похоже, не только лицо, все тело представляло один сплошной синяк. И он причинял боль при малейшем движении. Орлов перегнулся через бревно и снова прилепил к губам пластырь. Вовец последовал его примеру.
   Он сидел, откинувшись назад, как бы повиснув на зажатых в колодках руках, и ему не хотелось быть ни мальчиком для битья, ни боксерской грушей, ни мешком с опилками. Эх, если б можно было сунуть конец бревна в костер, чтобы сгорела дурацкая кроссовка. Или раплавилась, размякла вблизи огня. А ещё можно было бы сунуть в бензин. Он отлично растворяет резину. Как-то раз, лет десять назад, один придурок пролил бензин Вовцу на резиновую лодку, а тот проглядел. Потом такая дырища образовалась! Замучился заклеивать. Нет, подметки кроссовок сейчас из пластика льют. Значит, нужен не бензин, а ацетон... Или, допустим, работал бы поблизости какой-нибудь механизм. Если аккуратненько подставить торец бревна к вращающейся детали, свободно можно истереть в порошок поганую кроссовку, как наждачным кругом.
   Нет, это не подход - если бы да кабы. Надо посмотреть, что есть в пределах досягаемости, и как это можно использовать. Возле палаток чистота, все выметено и вылизано. А здесь, похоже, рабочая зона. Опилок много насыпано, пилили. Колья и плахи для стола со скамейками, стойки и каркасы для палаток, для маскировочной сетки. Дрова для поста на островке. Тут они костров не жгут, не хотят привлекать внимание. Щепки лежат. Свежие - это пазы в колоде вырубали. Подсохшие - несколько дней назад колья острили. Ветки с увядшими листьями. На удочки, что ли, деревца обстругивали? Ага, вон и обрывок лески валяется. Вон ещё один, сантиметров в сорок длиной. Нельзя ли его ногой подгрести?
   Начало смеркаться. Позади, в палатках, загудел примус. Дежурный готовит ужин. Сколько надо времени, чтобы сварить и вскипятить? Минут двадцать-тридцать. Значит, не позже чем через полчаса вся команда заявится.
   Так и вышло. Почти бесшумно возникли из болота. Грязные, мокрые, измученные. Молча, как волки. Вскоре ложки забрякали. У Вовца левая сторона живота заболела, так есть захотелось. Но про них тоже вспомнили. Пришли три хмыренка с котелками. В одном вода, в другом какая-то баланда. Сняли замок, резкими рывками содрали пластырь и сунули в руки по котелку. Орлова только водой напоили, а есть не дали. Вовец вздрогнул, понял, что Саню в расход наметили, решили зря не кормить. А он им нужен в хорошей спортивной форме, чтобы не сразу упал. Так что баланду он выпил через край, погибать на сытый желудок как-то приятней.
   При этом, скосив глаза, наблюдал, как жестикулируют хмырята. Это они голосовыми связками молчат, а руками очень даже бойко треплются. Он, кажется, начал понимать в чем суть всеобщего молчания. Трое хмырят и есть боевая тройка. Они как бы пребывают в условиях военных действий в тылу врага. И учатся понимать друг друга без слов. Неплохо придумано. Еще Вовец заметил шляпки гвоздей на нижней плахе колодок. Значит, приколочена к козлам, чтобы арестантики бревно не украли. Ну что тут скажешь? Гады!
   Снова заклеив им рты и заперев на замок сосновые оковы, гады удалились, изъясняясь меж собой отрывистыми жестами. У палаток прозвучала команда строиться. Штандартенфюрер невыразительным голосом произвел боевой расчет. Первая тройка по номеру второму, вторая тройка по номеру первому, при тревоге план четыре, пятые меняют шестых. Прямо бухгалтерия какая-то, сплошные цифры. Потом начал раздавать благодарности и выговора. Беркуту, Буйволу, Окуню, Ворону - зоопарк да и только. Наконец: "Отбой!" Шум, топот, возня - впервые столько шума за весь день. Через минуту - тишина. Только комары звенят, подлецы.
   Вовец перегнулся через бревно, кончиками пальцев содрал пластырь. Когда запирали колодки, он специально руки подальше просунул. Теперь они могли соприкасать и получили больший диапазон движений. Голые ноги тоже давали определенное преимущество. Кожа способна кое-что осязать, это вам не штаны. Вовец, изгибаясь и извиваясь, зацепил между пальцами правой ноги кусок лески, один из тех двух, которые ещё раньше подгреб поближе. Это был длинный кусок, сантиметров семьдесят пять-восемьдесят. Толщина лески вполне удовлетворительная, ноль два, примерно. Скорей всего, импортная, потому что нашу в магазинах не найти. Не то, что раньше, когда импортную по великому блату доставали или на барахолке втридорога покупали. А раз импортная, то очень прочная. Вовец очень надеялся, что немецкая или японская. В последнее время её было навалом во всех магазинах. Хотя большая часть её все-таки оказывалась потом китайской.
   Он попытался подать ногой леску в ладонь. Получилось. Из руки он передал её себе в зубы. Оперируя губами и пальцами, просунул кончик лески в щель между колодками и принялся его потихоньку проталкивать к себе. Время от времени крутил леску между пальцами, чтобы не упиралась в шероховатости. В сгущающихся сумерках разглядел белесую синтетическую нить, появившуюся справа от стиснутых плахами рук. Захватил её зубами и откинулся назад. Теперь не упадет и не потеряется. Можно заняться вторым куском лески, коротким. Его таким же манером нащупал и переправил в руки. С помощью рта соединил концы двух обрывков, перехватил пальцами и завязал узлом. Получился кусок лески больше метра длиной. Концы его следовало преобразовать в петли. Вовец не торопился. Ночь только наступила.
   Вовец, как сумел, лег вдоль козел, стараясь, чтобы ноги оказались по обе стороны бревна. Босые ступни были продеты в петли на концах лески. Он осторожно вытянул левую приподнятую ногу, а правую, наоборот, поджал. Леска больно врезалась, поэтому приходилось соразмерять усилие. Но это как раз хорошо, леску не порвешь. Вытянул правую ногу, поджал левую. Все получалось отлично. Он принялся аккуратно пилить изнутри подошву кроссовки.
   Сделав несколько движений, опускал ноги на землю и отдыхал минуту-две. Работать в столь неудобной позе чрезвычайно тяжело, но Вовец упорно пилил, перенося яростные укусы ночных комаров, зябкую холодную сырость, наползающую из болота, и чутко прислушиваясь, не подходит ли какой дежурный Буйвол, скотина рогатая, проверить, как спится колодникам.
   Подметки кроссовок, насколько мог вспомнить Вовец, толстые и мягкие. Они пружинят при ходьбе и хорошо гнутся. Легкий пористый материал, не то особая губчатая резина, перекрашенная в нехарактерный белый цвет, не то особый пластик. Но резаться этот замечательный материал должен легко. Другое дело - материал, из которого сшит верх кроссовки. Вдруг это натуральная кожа? Ее так просто не перепилишь.
   Время от времени Вовец напрягал руки, пытаясь приподнять верхнюю плаху. Наконец почувствовал, что она подается. Яростно заработал ногами, словно закрутил педали гоночного велосипеда. Плаха явно гуляла вверх-вниз. За спиной послышался подозрительный шорох. Вовец испуганно дернулся, поспешно принял прежнее унылое положение и замер. Рядом прерывисто сопел носом Орлов. Похоже, он скрылся в сон от ужасов и волнений жизни.
   Кто-то подкрадывался сзади. Тихие осторожные шаги медленно приближались. Уж не отрабатывает ли какой-нибудь Зоркий Беркут методику снятия часовых? Но нет, Хитрый Дятел постоял за спиной, послушал, как Вовец специально для него дышит ровно и спокойно, сам подышал и так же осторожно отступил. Вовец полчаса, наверное, сидел не шелохнувшись, а потом снова напряг руки.
   У него получилось. Он вытащил правую руку, испачканную смолой и слегка занемевшую. Пошевелил, подвигал, ощущая, как кровь побежала в кончики пальцев. Даже ладонь закололо. Дотянулся до кроссовки. Подметка перерезана, как бритвой. Плахи держатся за счет кожаного верха. Но кожа, вроде, искусственная. Полоски, треугольнички, разные кусочки, пристрочены к толстой текстильной подкладке. Вовец засунул палец в разрез, потянул. Лишь бы громко не затрещала. Обошлось. Он вытащил вторую руку. Теперь следовало ещё больше расширить зазор между плахами и освободить Саню Орлова. Вовец осторожно переместился к торцу бревна, нащупал концы лески и, быстро двигая руками, принялся допиливать начатое. Он несколько перестарался, так как леска, сухо щелкнув, лопнула. Но это уже не имело значения. Он тронул Орлова за плечо и прошептал в самое ухо:
   - Тс-с, уходим.
   Саня выдернул руки из колодок и первым делом сорвал с губ пластырь. Аккуратно прилепил его на бревно. Они крадучись двинулись к ближней кромке острова, к болоту. Орлову каждый шаг давался с трудом. Он все время замирал, пережидая боль. Возле болота Вовец не вытерпел медленного темпа ходьбы и взвалил Саню себе на спину. Тот заскрипел зубами, но стон сдержал. Вовец не полез в камыши навстречу светлеющему востоку. Держа Орлова на плечах, он двинулся по краю острова в противоположном направлении, в обход лагеря.
   Он ступал совершенно бесшумно. Босые ступни неслышно касались мягкой, пружинящей почвы. Старательные нацисты навели полный "орднунг", порядок то есть, на оккупированной территории, все расчистили и подмели. Поэтому ни одной колючки, ни одного сучка, и никаких сухих трескучих веток не попадалось на пути. Вовец, сгибаясь под тяжестью партнера по розыску, двигался вперед и смотрел под ноги, чтобы не запнуться о палаточную растяжку. Подняв лицо, вдруг увидел прямо перед собой черные силуэты людей на темно-синем фоне неба. Ему сразу сделалось жарко, в горле пересохло, а голое тело покрылось испариной. Он с унылой тоской понял, как над ним посмеялись, позволив вырваться из колодок.
   Силуэты, выстроившиеся плотной цепочкой поперек дороги, тоже стояли неподвижно, в полном молчании, словно ожидали чего-то, может, команды или сигнала. Игра в молчанку затягивалась, и у Вовца возникло ощущение какой-то неправдоподобности, неестественности происходящего. Он шагнул вперед. Силуэты не шелохнулись. Через два шага у него возникло желание как следует выругаться: на веревке висели штаны и рубахи. Наползавшись по болотной грязи, нацисты, видать, прополоскали одежду и развесили до утра подсушиться. Вовец поставил Саню на землю, быстро собрал все шмотки, перекинул на левую руку. Дальше виднелась ещё одна гирлянда. Собрал и это. Вся одежда была довольно влажной, но нельзя сказать, чтобы очень сырой. Неплохо было бы подобрать и обувь. Но в любую минуту могла подняться тревога. Следовало убираться побыстрее. Все же он пошарил поблизости. Тяжелые содатские ботинки сушились на метровых кольях, вбитых в землю. Одна пара. Вовец быстрым движением связал длинные шнурки и повесил ботинки на шею. Закинул на спину увесистый пухлый ворох нацистских портков и рубах, взвалил туда же громко засопевшего от боли Орлова и бодро засеменил прочь.
   Он выскочил прямо на тайную тропу, ведущую к берегу озера. То, что это именно она, определить было несложно. Пара скрепленных между собой притопленных длинных бревен лежала мосточком прямо в трясине. Над зубчатой кромкой горизонта всплыла красноватая луна, и болотина заблестела, отражая этот слабый свет. Стараясь не соскользнуть, Вовец медленно прошел мостик. Торопиться нельзя - сразу свалишься в трясину. Чтобы не думать об опасности, остававшейся за спиной, старался представить свой дальнейший путь и следующие действия. Тут и возникло сомнение: а правильно ли он поступает, держась тропинки? Он же слышал, как на вечернем разводе штандартенфюрер распределял тройки. Значит, если на песчаном островке двое, то третий должен быть непосредственно на берегу, возле лодок. Но если вспомнить, как неожиданно выскочила лодка за ним в погоню, то можно смело предположить - ещё одна тройка несет там же боевое дежурство, готовая в любое время обрушиться на нежданных гостей. Получается, что на берегу их ожидает пост, а по сути засада. Следовало избрать другой путь. Справа и слева начинались густые заросли высокого тростника. Вовец шепотом скомандовал Орлову:
   - Отодвигай стебли влево.
   Тот принял к исполнению. Его правая рука была занята, обвивала шею Вовца, а левой он мог спокойно работать. Вовец, наоборот, придерживал Саню левой рукой, правой отстраняя тростник. Ноги по колено ушли в тепловатую воду, ощущая внизу плотное переплетение корней. Узкие жесткие листья громко шуршали. От этого шороха у Вовца душа в пятки уходила - услышат же! Но, похоже, обошлось. Высокие стебли смыкались за спиной. Главное, не сломать и не примять ни одного. А то он как стрелка-указатель покажет врагам, в каком направлении двинулись беглецы.
   Вовец все время следил, чтобы луна светила слева. Жаль не было часов, тогда бы он достаточно точно мог определить азимут движения, что-что, а ориентироваться умел. Примерно через полчаса вышел к крохотному зеркалу чистой воды. Метров пять на пять. На противоположной стороне темнели кусты. Стараясь не особенно булькать, обошел по краю, уже совершенно изнемогая под тяжестью приятеля. Возле кустов оказался маленький островок, заваленный сухими стеблями, огромная продолговатая кочка. Вовец ногой разгреб верх, чтоб стал поровнее, и с наслаждением свалил Саню с хребта.
   Отдышался. Дальше таким манером двигаться нельзя. Орлова придется оставить. Тот не возражал. Избитое тело требовало покоя. Разровняв площадку, Вовец постелил две пары почти сухих штанов и уложил Саню. Накрыл сверху камуфляжными рубашками. Подобрал подходящую одежду себе и оделся. Брюки закатал выше колена. Ботинки оказались великоваты. Недолго думая, разорвал на портянки трофейные штаны. Но обуваться пока не стал, зачем мочить зря? Долго маскировал островок, принося вырванные с корнем длинные стебли тростника и пристраивая их в основание кочки. Луна уже успела подняться над горизонтом, когда он закончил работу. Пожелав Сане спокойной ночи, тихонько потопал сквозь тростники. В отдалении послышалась тонкая птичья трель. Этот переливчатый свист сразу подхватили другие птицы, словно кто их всполошил. Неожиданно, как и возник, свист оборвался. Вовец умел различать голоса многих птиц и, путешествуя по Уралу, привык ко всем лесным звукам. Эти трели он услышал впервые. Остановился и прислушался, испытывая неясную пока что тревогу. Вскоре свист повторился, но несколько в иной тональности и одной короткой нотой. Ему откликнулся другой, уже в отдалении, спустя некоторое время третий, четвертый. И Вовец понял: это не птицы, а люди. На острове обнаружили исчезновение колодников, и точно так же, как соблюдали тщательную светомаскировку, продолжали сохранять режим молчания. Все команды и сигналы подавались свистками. Сейчас они рассыпаются по болоту, стараясь обнаружить беглецов и отсечь от берега озера. Оно и понятно, в противоположном направлении совсем уж непроходимые хляби. Впрочем, лето жаркое, может и появились какие-то броды. Интересно, а что надели господа эсэсовцы, обнаружив, что одежда исчезла? Вовец попытался по свисткам определить, где находится погоня, но свист прекратился. Наступила тишина. И в этой тишине Вовец с ужасом услышал, как громко чавкает болотная жижа у него под ногами. От ужаса похолодел. Ведь это чавканье слышно метров за сто по крайней мере. Он замер, боясь пошевелиться. Вокруг так же неподвижно стоял высокий тростник. Луна поднялась ещё выше, озаряя округу своим мертвым светом. Что делать? Или стоять по колено в воде и ждать рассвета, или выбираться в темноте к озеру, разыскать там каяк и тихонько умотать? Наверняка в заливе пасется лодка, его сразу обнаружат и поймают. А если дождаться утра, то поймают ещё на подходе к озеру. Наверняка эти фашисты не ползают сейчас по болоту, шаря в потемках наугад. Нет, они засели цепью вдоль берега и слушают, а не шлепает ли кто по болоту? Во всяком случае, он поступил бы именно так, будь на их месте.
   Эти унылые размышления прервали тихие всплески. Кто-то шел по болоту прямо на него. Вовец осторожно присел на корточки в воду, стараясь не потревожить тростниковые заросли. Шаги стали слышней. Человек шел уверенно, по-хозяйски, не таясь. Сейчас Вовец пожалел, что не прихватил из лагеря какой-нибудь кол.
   Громко зашуршал тростник буквально в паре метров. Вовец стиснул в руке шнурки. Только и остается, врезать с размаха тяжелыми солдатскими ботинками. Но человек прошел мимо. Вовец с облегчением понял - уходит. Но тут послышался какой-то хруст, и шлепанье шагов по воде прекратилось. Потом раздался громкий короткий свист. Вот так, очевидно, наблюдатель занял позицию и сообщил об этом. Теперь кто кого пересидит...
   Через полчаса ноги затекли, дальше оставаться в этой позе было невмоготу. Вовец попробовал подняться, и сразу с намокших брюк потекла вода. Он тут же сел задом в воду. Снова стал подниматься медленнее, прижимая брюки ладонями к телу, чтобы воду выжать. Получилось, встал. Попробовал тихонько шагнуть, не вынимая ногу из воды. Действительно, если не спешить, то никакого шума. Раздвигая руками высокие стебли, неторопливо двинулся в направлении наблюдателя. Тот время от времени выдавал себя хрустом сухих стеблей. По прикидкам Вовца, до него было метров семь, но оказалось, что ещё меньше. Часовой сидел на большой кочке, чуть меньше той, на которой остался лежать Орлов. Возле кочки точно так же серебрилось в лунном свете крошечное озерцо. Наблюдатель иногда вставал, разминаясь, и некоторое время стоял, прислушиваясь. Вовцу сквозь стебли иногда было видно его молодое лицо. На ровной глади озерца заискрилась в лунном свете цепочка воздушных пузырьков. Что-то темное возникло на поверхности и поплыло, оставляя характерный след - "усы". Вовец не сразу сообразил, что это ондатра. Какой же он остолоп! Ведь эти большие кочки не что иное, как жилище ондатр, хатка, слепленная из болотной грязи и стеблей тростника. На такой хатке он оставил Саню Орлова. И судя по тому, как этот наблюдатель точно вышел на свой пост, им известны все кочки в округе. И словно подтверждая его догадку, над болотом разнесся крик и тут же прервался, словно кричащему заткнули рот. У Вовца в груди екнуло. Поймали Саню, а, может, и убили сразу.
   Через некоторое время донесся отдаленный свист. Часовой откликнулся сильным коротким свистком. Кто-то шел сюда. Они ещё пару раз пересвистывались, но с каждым разом все тише, видно, только чтобы поддерживать контакт, а не тревожить всю округу. Вовец узнал подошедшего по голосу, это он вел занятия по партизанской тактике. Услышанный разговор был короток:
   - Тихо?
   - Так точно, господин штурмфюрер.
   - Первый готов. Второй где-то рядом прячется. Далеко уйти не мог. Будь осторожен, босиком бродит. Надел бы ботинки, мы бы его давно по пузырям нашли. Если попадется, кончай сразу. Не получится, сигналы "тревога" и "общий сбор". Надо заканчивать с этим и сворачиваться. Все понял?
   - Так точно, господин штурмфюрер.
   - Смотри, Ворон, твоя вина. Не сыщем, тебя здесь положим.
   И проверяющий пошлепал дальше, дав сильный свисток. Ему откликнулся издалека другой Вовец перевел дыхание. Значит, Саня готов. Убили, сволочи-фашисты. Откуда только эта мразь взялась, да ещё в таком количестве? А этот Ворон, получается, виноват в их побеге. А что значит "найти по пузырям"?
   Он посмотрел на лунное зеркало воды перед ондатровой хаткой и увидел, что цепочка воздушных пузырьков, оставленных зверьком, все ещё сохраняется, только расползлась в ширину. А вдоль тростника ещё поблескивают пузыри это прошел караульный Ворон. На этой мутной воде, покрытой пыльцой цветущего тростника и камыша, действительно пузыри часами не лопаются. А босой Вовец ступал осторожно, не на пятку, а на носок, старался не давить всей ступней, инстинктивно боясь поранить ногу о какую-нибудь колючку. Что ж, им придется прочесывать все окрестности, чтобы поймать его. Но лучше попробовать смыться до рассвета. И так на востоке уже забрезжило.
   Часовой поднялся в рост на своей кочке, стоя спиной к Вовцу. Свистки штурмфюрера заглохли в отдалении. И вдруг - громкий звук льющейся воды! Часовой решил помочиться в болото со своего возвышения. Действительно, не под себя же?
   Вовец даже сам не понял, как бросился вперед. Мгновенное решение, мозговой импульс. Это был единственный шанс вырваться за пределы цепи наблюдателей. Не зря воинский устав запрещает часовому оправляться: человек в это время беззащитен и отвлечен. Держа в руках по ботинку, шнурки которых по-прежнему были связаны, высоко задирая колени, как журавль, Вовец в две секунды преодолел считаные метры, разделявшие их, и захлестнул связанными шнурками горло Ворона. Потянул его на себя, падая на спину. Пальцы часового царапали горло, пытаясь поддеть удавку. В падении Вовец повернулся боком и уже в воде развернул Ворона лицом вниз, сам оказавшись сверху. Тот забился, задергался, но тут же внезапно весь расслабился и затих.
   Вовец ещё некоторое время подержал его лицом в воде, но тот не подавал признаков жизни. Вряд ли его задушили шнурки, скорее всего, захлебнулся болотной жижей. Вовец перевернул тело, откинул его на кочку. Не глядя в лицо мертвецу, торопливо трясущимися руками обшарил карманы. Ничего. Но на ремне висел кинжал. Расстегнув пряжку, Вовец перевесил ремень с ножнами себе на пояс.
   Ему хватило хладнокровия, сдерживая нервную дрожь, вынуть из карманов приготовленные ещё раньше портянки, обернуть ноги и зашнуровать ботинки. Все это проделал быстро, буквально в полторы минуты. Поискал свисток. Тот висел на веревочке на запястье у мертвеца. Сполоснул в воде, поднес ко рту, примериваясь. И понял, что если коснется им своих губ, его сразу стошнит. Словно изо рта покойника себе в рот берет. Махнул рукой и швырнул свисток в тростники. Быстро зашлепал прочь, не обращая внимания на громкий плеск. Никто тут не услышит. Проворонил его Ворон, второй раз за одну ночь, и в последний...
   Вовец вышел на тропу, ведущую в лагерь. Даже в потемках её легко можно было различить, так хорошо натоптали. Он был уверен, что вся зондеркоманда вынюхивает его в болотах, а на острове никого не осталось. Но к палаткам подкрадывался осторожно, прислушиваясь. Все палатки оказались плотно закрыты. Вовец принялся их потрошить от меньшей к большим. Никаких документов, бумаг, учебных пособий, даже просто книг или газет. Никаких фотоаппаратов и видеокамер. Ничего, что могло бы подтвердить подготовку боевиков. Только надувные матрасы, одеяла, спальные мешки, кое-что из одежды, пустые сумки и рюкзаки. Ну ещё мыльницы, полотенца и бритвенные принадлежности. Прямо юные пионеры в походе выходного дня. В одной из маленьких палаток размещалась кухня. Примус, двухконфорочная дачная газовая плитка и пара баллонов. Кастрюли, чашки-ложки на двадцать человек, мешок крупы и коробка тушенки. Немного чая, сахара и пачка соли. Нищета!
   Вовец взял газовые баллоны, портативный туристический примус, внутри которого глухо булькнуло - заправлен, срезал шланг с газовой плитки. Не забыв прихватить спички, перебросил все в самую большую палатку. Быстро принялся выдергивать затычки из надувных матрасов. Они оседали с тихим шипением. Насадил шланг на баллон, другой конец приткнул к резиновому матрасу, отвернул рычажок на клапане. С надсадным сипением матрас начал раздуваться. Когда он сделался достаточно тугим, Вовец закрыл клапан и вставил на место затычку. Да, это не то что ртом надувать, и минуты не прошло. Он принялся один за другим заправлять матрасы. Ощутимо запахло газом. Но Вовца волновало только одно, как бы кто не подобрался незаметно. Один баллон иссяк, пришлось подключиться ко второму. Зарядив пропаном десяток матрасов, он принялся подкачивать примус. Потом разжег его, чуть-чуть приоткрыв вентиль. Низкое голубое пламя горело бесшумно, а накачанного воздуха и горючего должно было хватить часа на полтора-два. Разместив примус на полу палатки, Вовец разложил вокруг матрасы, а два поставил к самому входу. По его прикидкам, они должны были упасть на примус, если кто-то сунется внутрь. Кинжалом распластав у самой земли заднюю стенку палатки, выполз наружу и неслышно скрылся в камышах. Сориентировавшись по луне и звездам, двинулся туда, где оставил Орлова, вполне здраво рассудив, что вряд ли у трупа оставят часового.
   Он ошибался. Саня был жив, а наблюдатель сидел рядом и чутко прислушивался. Вовец не мог заметить его в темноте и непременно попался бы, но когда уже собирался идти вброд через маленькое озерко, сзади взметнулся огромный клуб пламени. Кто-то сунулся в палатку. На мгновение сделалось светло, как днем. И Вовец увидел лежащего на длинной кочке Орлова и сидящего рядом человека, судорожно прикрывшего руками глаза. В отличие от Вовца он располагался лицом к лагерю, до которого напрямую было метров триста, а то и меньше. Взрыв ослепил его. Следом накатились грохот и взрывная волна.
   Она сильно толкнула Вовца в спину, и он, словно подчиняясь этому толчку, бросился вперед на ослепшего противника. Успел раньше, чем тот протер глаза. Кинжал, словно в размягшее масло, легко вошел в солнечное сплетение и остановился вонзившись в позвоночник. Безжизненное тело сползло в воду. Вовец оглянулся. Высокое пламя пожирало палатки и маскировочную сетку. Истеричные свистки сливались в бессмысленную какофонию. Он наклонился над Орловым. Мертвецам рот не заклеивают, они и так помалкивают. Вовец сорвал пластырь. Саша застонал.
   - Саня, слышь, это я, Вовец. Как ты?
   - Плохо, - тот еле шевелил губами.
   - Ничего, держись, я тебя вытащу, - попытался приободрить его Вовец.
   Он попытался подхватить приятеля на руки. Орлов застонал:
   - Не надо... Опусти... Больно... - говорить ему было трудно. - Уходи сам, сейчас... Потом поздно будет. От них не уйдешь...
   - Да кто они такие? Ты знаешь?
   - Вервольфы. Русские фашисты. Готовятся тут...
   - Они, наверное, сволочи, Салкина с ребятами убили.
   - Нет, - Орлов помотал головой, - не они.
   - А кто же еще? - удивился Вовец. - Больше некому.
   - Другие, - прошептал Саня и закрыл глаза.
   - Кто - другие? - закричал Вовец, забыв об опасности. - Кто они? Отвечай!
   Орлов молчал. Вовец пощупал у него пульс и понял, что ответа никогда не услышит. Он оглянулся. Пламя над островком опало. Там ещё светилось что-то, взлетали к небу искры и клочки огня, но пожар уже кончился. Так, ерунда всякая догорала. Совершенно очевидно, да и свистки подтверждали, что вся болотная команда собралась на огонек. Можно было спокойно убираться отсюда. Вовец быстро добрался до главной тропы и направился в сторону берега. Задержался только раз, связать лопнувший шнурок.
   В ботинках было сыро, но не хлюпало, потому что портянки, заменяющие носки, навернуты плотно. Не доходя сотню метров до берега, свернул в направлении припрятанного каяка. Почва под ногами качалась и ходила волнами. Чувствовалось, что под несколькими десятками сантиметров торфа и переплетенных корневищ находится толща воды.
   У Вовца все не выходил из головы короткий разговор с Саней Орловым. Ну, насчет верфольфа все понятно. Так в Германии называются волки-оборотни. Гитлеровцы в конце войны создавали специальные отряды "Вервольф" для диверсионной работы в тылу советских войск. Вполне логично, что местные нацистские выкормыши так себя назвали. Оборотни и есть, самые натуральные. Но почему Саня решил, что Салкина с мужиками не они убили? А, может, он точно знал, чьих рук это дело? И знал с самого начала? Кстати, ничего не стоит свалить убийство на этих погорелых вервольфов. Тем более, что Орлова они и в самом деле убили и только за то, что обнаружил их присутствие на болотистом берегу. Если же Салкина убил кто-то другой, значит, были причины. Надо поподробнее распросить Кучера Селифана о главном инженере, может, что и прояснится.
   * * *
   Солнце ещё сидело далеко за горизонтом, а ранние лучи уже позолотили половину неба. Развиднелось достаточно, чтобы видеть, куда ступаешь. Он бы, конечно, с огромным удовольствием посмотрел сейчас, как вервольфы спасают имущество и проводят перекличку, но внутренний голос подсказывал, что встреча с ними ещё предстоит и, возможно, раньше, чем хотелось бы. Добрался до знакомого залива. Теперь следовало перебраться на противоположную сторону и извлечь каяк из-под лавды. Идти в обход не хотелось, да и все равно в воду лезть. Снял ботинки, в них плавать плохо, и аккуратно поставил на сухую кочку, жалко выбрасывать, совсем новые. Одежду снимать не стал, в ней плавать теплее.
   Каяк отыскал почти сразу. Ухватил его за носовое кольцо и выволок на свет божий. Тот закачался длинным желтым поплавком. Резко перевернул его и вытолкнул на берег, потом влез сам. В воде было теплее, чем на рассветном прохладном воздухе. Ежась от холода, Вовец с трудом развязал мокрый узел, стягивавший резиновый фартук. Вытащил свою сухую одежду и переоделся. Сразу согрелся, а когда распечатал банку тушенки и откупорил жестянку с пивом, то и повеселел. В жизни много таких мелких, но приятных радостей, надо только научиться их ценить, не быть унылым и сердитым все время.
   Со своего места он отлично видел залив. По его расчетам, вервольфы должны были уже спускать лодки на воду и намахивать прочь, но они не появлялись. Или продолжают искать его, или по другим каким-то причинам решили не торопиться. Вовец, поразмышляв, тоже решил не спешить. Понятное дело, что он единственный свидетель всего случившегося, и только от него зависит, пресекут ли власти эту фашистскую возню в российском болоте. Сейчас его голова дорого стоит. Чтобы её оторвать, могут рискнуть и открыть стрельбу. Он, правда, огнестрельного оружия на острове не видел, но кто знает? Выплывет на открытую воду и получит с берега пулю в спину. Или на моторке догонят. Может, у них есть ещё моторы, взамен поломанного, или его починить успели.
   Но, возможно, все обстоит совершенно по-другому. Господа фашисты, выстроившись в колонну по одному, бодрым шагом чешут тайной партизанской тропой в сторону станции или вообще совершают пятидесятикилометровый марш-бросок в направлении Челябинска. Вовец, как дурак, просидит тут до вечера, а потом наша доблестная милиция обнаружит на болоте три трупа и горсть золы. Он конечно, не сознается, что к двум покойникам руку приложил, и очень крепко, но остальных найти вряд ли удастся.
   Чем дальше, тем больше одолевали Вовца беспокойные мысли. И то мерещилось, что подползают враги со всех сторон, то, наоборот, что их и след простыл. Махнув рукой, он уселся в каяк и, тихонько подгребая, двинулся, прижимаясь к берегу, в сторону песчаного островка. Охотничий нож висел на поясе под правой рукой. Солнце уже поднялось довольно высоко и начинало припекать, безоблачное небо сулило ещё один жаркий день.
   Что-то блеснуло в камышах на берегу, какое-то стеклышко. Вначале показалось, что банка из-под овощных консервов. Но присмотревшись, Вовец узнал свою маску для ныряния и страшно обрадовался. Он не любил терять вещи, особенно такие нужные и полезные. Он повалился боком на берег, не вылезая из каяка, и дотянулся до маски, надел её на лоб. Так делают ныряльщики, когда отдыхают на поверхности. Перед тем, как нырнуть, они опускают её на лицо. Вовец внимательно оглядел камыши, нет ли поблизости дыхательной трубки? Ее к сожалению, поблизости не оказалось. Похоже, именно здесь, вчера его поймали. Трубку так рванули изо рта, что чуть последние зубы вместе с ней не вырвали. Вот маска и улетела в камыши. Где-то тут на дне должны болтаться ласты. Надо будет потом за ними понырять, тем более, что не глубоко, всего метра два.
   Но нырять пришлось не потом, а сейчас. Камыши затрещали, и Вовец, взмахивая веслом, краем глаза успел заметить две человеческие фигуры, выросшие в нескольких шагах от него над камышами. Слитным залпом грянули ружейные выстрелы. Два высоких фонтана воды поднялись рядом с каяком. Круговым движением весла, Вовец развернулся в сторону озера и послал лодку вперед. Оглянувшись, увидел, как снова над камышом взметнулась фигура человека с прижатым к плечу ружьем, словно подброшенная кверху. Грянул выстрел, и человек словно провалился в камыши. Заряд картечи едва не опрокинул каяк. Ближе к носу прямо по ватерлинии зияла дыра в кулак величиной, если не больше. Хорошо, ногу не задело. Вовец почувствовал, что подмокает снизу, а каяк заметно оседает на нос. А из камышей появился стрелок. Вовец едва успел дернуть шнур, стягивающий резиновый фартук и опрокинуться в воду, естественно, в сторону, противоположную берегу. Картечь пробила стеклопластиковое дно и застряла в сиденьи. Вовец почувствовал крепкий удар по заду и вылетел вон из каяка, в воду. Даже не успел подивиться меткости стрельбы навскидку. Впрочем, чему дивиться, он бы с десяти шагов тоже не промахнулся. Теперь каяк качался на волнах кверху дырявым дном. И даже укрыться за ним не было возможности, так он глубоко осел в воду, почти полностью погузился, и не тонул только за счет естественной плавучести материала, из которого был сделан.
   Вовец поднырнул под него и всплыл лицом вверх точно в кокпит, ухватился руками за края. Сиденье выпало, и он оказался лицом у самой пробоины. Не лучший вариант, но дышать можно. Интересно, догадаются стрелки, где он? Догадались. Заряд картечи вспорол днище, расслоив его, задрав корявые клочья желтой стеклоткани и запорошив лицо колючим крошевом, заставив зажмуриться. Дребезжащий звон приглушенно отозвался в ушах, они были ниже уровня воды. Вовец как следует вдохнул и слегка погрузился. Обмахнул лицо одной рукой, смывая крошки. Другой рукой по-прежнему держался за каяк. Всплыл и увидел сквозь дырявое дно целящегося стрелка. Не успел нырнуть, из ружейного ствола вырвалось длинное пламя, пуля с хрустом проделала округлую дырку и врезалась в воду рядом с головой. Стрелок, будто отброшенный отдачей, откинулся назад и, словно провалился, исчез из поля зрения. Но тут же, как черт из табакерки, выскочил другой с ружьем у плеча. Вовец оттолкнулся от каяка обеими руками, уходя в глубину. Вервольфы сразу сообразили, что надо лупить по центру лодки, больше ему некуда голову приклонить. Оставаться и дальше на прежнем месте, значит наверняка схлопотать одну из следущих пуль.
   Он не стал далеко отплывать под водой. Это время стрелки используют для перезарядки и изготовятся к стрельбе. А умение стрелять они уже продемонстрировали со всей наглядностью. Поэтому Вовец вынырнул сразу же, в метре от расстрелянного каяка, лицом к берегу.
   На него никто не смотрел, несколько человек на хлипкой лавде, ходившей у них под ногами и притопленной под общей массой, склонившись, возились с чем-то непонятным. Плыть прочь не имело смысла - расстреляют, как Чапаева. Лезть под каяк тем более глупо. Оставалось полагаться на принцип пиявки: прилипай под глаз - никогда не увидят. Мысли в голове скакали со скоростью шарика на финале чемпионата Китая по настольному теннису. А руки и ноги работали ещё быстрей. Он поплыл брассом, шустро, как лягушка в кипятке. Успел сообразить, что это самый бесшумный способ, без плеска и битья по воде.
   Расстояние в восемь-девять метров преодолел за пару секунд, оказавшись всего в паре шагов от команды охотников. Ткнулся носом в мокрый и вонючий торф, запустив в него пальцы. Перехватываясь руками, вдоль торфяной кромки стал отползать в сторону. И только сейчас почувствовал, что на голову по-прежнему напялена маска для ныряния. С перепугу совсем забыл о ней. Торопливо, обеими руками опустил её на лицо. Видимое пространство сузилось, и сразу стало как-то легче. Даже дрожь в руках прекратилась. Тут же снова ухватился за береговые корневища, так как начал опускаться под воду. Видимо, потому маска имеет такой успокаивающий эффект, что видишь мир как из консервной банки, словно из укрытия, сквозь небольшое овальное отверстие. Вода перестала попадать в глаза, и это тоже облегчало дело.
   Снова загрохотали выстрелы. Вовец с перепугу поднырнул под лавду, но сразу сообразил, что это не по нему ведут огонь. От каяка летели пластиковые ошметки. Значит, они не заметили его перемещения. От радости он чуть не захлебнулся. Осторожно приподнялся и сквозь стебли камыша увидел двух стрелков, по шею залепленных грязью. Они яростно садили картечью и пулями в горемычный каяк. Чуть сзади стояли, вытягивая шеи ещё несколько вервольфов, но эти были более-менее чистыми. Вовец тихонько двинулся вдоль берега. Он понял, что его спасло. Эти придурки пали жертвой собственного уменья. Сам по себе трюк великолепен: двое-трое помощников по общей команде поднимают на сцепленных руках стрелка на уровень плеч. Он возносится над камышами, или тростником, или любой другой растительностью, скрывающей человека целиком, и с высоты расстреливает врага, не ожидающего атаки сверху. После выстрела спрыгивает, чтобы перезарядить ружье, не перегружать помощников, да и отдача сильная, трудно держать баланс. Этот трюк они и у воды повторили. Понятно, что в этом случае меняется угол зрения и, будь вода попрозрачней, они обязательно увидели бы его под каяком. Но на хлипкой лавде их ждал провал в буквальном смысле слова. Спрыгнув после первого залпа, стрелки пробили ногами тонкий, в тридцать-сорок сантиметров, слой корней и отмерших стеблей. Если бы не растопыренные локти и ружья перед грудью, они бы ухныли вниз с головой. Вот когда их вытаскивали, Вовец и успел ускользнуть незамеченным. Ну и повезло же ему! А сейчас следовало спрятаться по-настоящему.
   Он увидел болтающийся на воде длинный стебель тростника, подтянул к себе. Нашарил у пояса нож и отмахнул толстый нижний кончик. Потом метром выше сделал надрез и переломил стебель в этом месте. Получившуюся трубку продел под резиновую ленту маски и взял в рот. Голову пришлось повернуть вбок. Разодрав корневища и торф, забрался под лавду с головой, дыша через переломленную тростину. Его лицо прикрывали клочья грязного торфа, мутившие воду ещё больше, но он сквозь стекло маски мог различить, что делается на акватории залива. Стрельба наверху прекратилась, и он понял, что каяку настал каюк. Держась одной рукой за корни, другой принялся снимать ботинки. Жалко было их топить, но ничего не поделаешь, следовало подумать о будущем. Плавать в них очень плохо, ноги шибко устают. Правда, подумав, он прицепил их за шнурки к корням камыша рядом с собой. Ему становилось холодно, по телу пробегала дрожь. Это беда худощавых - легко замерзают в воде, даже летом, даже в жару. Упитанные чувствуют себя гораздо лучше и могут часами резвиться в волнах. А Вовца минут через пятнадцать начнет ощутимо колотить в ознобе, и зубы застучат. Так недолго и свою дыхательную хворостину потерять или прокусить...
   А враги, как назло, продолжали розыскные мероприятия. Он слышал сквозь толщу торфа и воды чавкающие шаги. Они приближались, отдалялись, приближались снова. Какой-то урод даже наступил ему прямо на голову. В общем-то ничего опасного, его просто чуть придавило вниз. И он даже загордился своей изобретательностью - по голове ходят, а найти не могут. Потом послышались шлепки весел. Он хорошо запомнил эти звуки вчера, когда ему плеснули воды в дыхательную трубку, и сейчас слегка запаниковал, испугавшись, что история повторится. Неприятные ассоциации и воспоминания имеют свойство провоцировать на нерациональные и просто глупые действия. Вот и сейчас Вовцу захотелось исчезнуть под водой, раствориться в ней без осадка. Упершись руками в плавучий потолок, он, плавно оттолкнулся, коснувшись босыми ступнями мягкого илистого дна. Тело всплывало, и он зашарил ногами, пытаясь зацепиться за какие-нибудь сучья. Пальцы скользнули по чему-то гладкому. Черт, это же его ласта! Он зацепил её ногами и, поджимая их, подтянул ласту к руке. Еще через несколько секунд она уже была на левой ноге. Теперь бы правую найти...
   А возня на воде продолжалась. Возле истерзанного каяка появился надувной плот с четверкой гребцов. Они подобрали останки лодки вместе с находившимся внутри барахлом, собрали все обломки и вещи, плававшие на воде. И принялись шарить по дну самодельными баграми - длинными шестами с крюками из толстой проволоки. Видно, штандартенфюреру непременно нужен был труп, чтобы поверить в ликвидацию свидетеля.
   Вовец тем временем продолжал осторожно шарить по дну, разыскивая вторую ласту. Его внимание привлекли приближающиеся булькающие звуки. Точно такие же, но тихие, производили баграми люди на плоту. Кто-то шел по берегу и шарил под ним шестом. Понятно любому ослу, что живой или мертвый, но беглец может находиться не дальше, чем в двух десятках метров от расстрелянного каяка. Так что успокоятся они только зацепив его за штаны и вытянув на свет божий. Плот тоже приближался, старательные ребята добросовестно елозили по дну своими крючьмя, периодически стряхивая с них тину.
   Вовец всосал через тростниковую трубку побольше воздуха и выплюнул её. Нырнул вперед, работая соединенными вместе ногами. Руки вытянул перед собой, в правой держал охотничий нож. На худой конец, и одной ластой можно обойтись. Это лучше, чем вообще ничего. Он увидел сквозь поднятую муть движущееся древко багра и толстый бок надувного плота. Ухватился левой рукой за багор, а правой полоснул по тугой резине. Воздушный шквал вырвался в разрез, аж вода вскипела. Отмахнулся ластой и пронырнул под плотом. Высунулся у противоположного борта и хватанул воздуха широко разинутым ртом. Внимание команды должно быть сейчас целиком переключено на другую сторону. Бепорядочные крики свидетельствовали об этом.
   Вовец снова нырнул, оказавшись под днищем. Резиновое полотно ходило ходуном под бестолково движущимися ногами, и он всадил лезвие в носовую часть. Под водой все движения замедленны и плавны. Таким неторопливым элегантным движением Вовец повел нож к корме. Он сам пару недель назад заправил клинок на шкурке-нолевке, довел до зеркального блеска и бритвенной остроты, не поленился. Через несколько секунд днище разошлось на две половины. Команда оказалась по колено в воде, а один даже провалился вниз. Вовец наощупь вставил нож в ножны и дернул вервольфа за ноги. Даже под водой тот едва не оглушил его дурным воплем. Упираясь пяткой в днище, Вовец высунулся позади плота, чтобы подышать. Левой ногой в ласте он помахивал, потихоньку отгоняя плот от берега. При этом руками по-прежнему тянул за кроссовки вопящего парня. Сквозь капли, сбегающие по стеклу маски, он видел склоненные спины ещё двоих, старающихся вытащить своего товарища из воды. Гвалт стоял такой, что не сразу удалось понять, о чем крик.
   - Куда стрелять? Не видно ни хрена!
   - Багром его, багром!
   - В воду лезь! Там его бери! В воду!
   - Падло!
   Кроссовки слетели. Недотопленный взлетел вверх, а Вовец, соответственно, пошел в противоположном направлении, вниз, стало быть. Тут же на него с плеском упали сразу двое, не удержавшиеся на ногах. С другого борта выпал третий, а спасаемый снова провалился в дыру. Во всей этой катавасии Вовец продолжал сохранять ясность мыслей и плавность движений. Он уже согрелся, освоился под водой и знал, чего хочет. Выпустив из рук чужие кроссовки, снова вытащил нож и полоснул им первого подвернувшегося под руку. Даже не разобрал, куда попал. Тот сразу вцепился в плот и заорал:
   - Порезали меня! Братва, порезали! Помогите!
   Братва дружно попрыгала с берега и, яростно работая руками, ринулась к плоту. Такая самоотверженность неприятно поразила Вовца, да тут ещё его схватил за ворот второй выпавший за борт. Пришлось и его хватить ножом по руке. Тот сразу отпустился, но другой рукой въехал Вовцу промеж глаз. Это он так хотел, но кулак разнес только стекло маски. Резиновый овал смягчил удар, но острый край осколка вонзился в переносицу. Вовец торопливо потыкал клинком в бок врага, так же поспешно ткнул в резиновый борт и, лягнув ластой, отплыл.
   Человек шесть, намахивая саженками, находилось уже в опасной близости. Он перевернулся на спину, чтобы видеть врагов, отправил нож в ножны на поясе, и тоже замахал руками. Сбросил разбитую маску за голову, чтобы не мешала. Погоню он старался держать на постоянном расстоянии от себя, метрах в пяти-шести. Имея даже одну ласту, он имел значительное преимущество в скорости, да и сил тратил меньше. Но вервольфы не знали этого, им казалось, что ещё чуть-чуть и они настигнут зловредного беглеца. Некоторые из них, а, может, и все, имели на поясе кинжалы. Даже вытаскивали их, демонстририруя решимость прирезать Вовца. Правда, тут же начинали отставать и убирали кинжал на место. На берегу метались два грязных стрелка. Они целились в Вовца, матеря своих коллег, лезущих под выстрел, но стрелять не решались, опасаясь задеть своих. Поэтому Вовец старался не очень вырываться вперед, прикрываясь чужими головами.
   Он пересчитал наличествующих вервольфов. Восемь плыло за ним, двое раненых цеплялось за тонущий плот. Двое с ружьями скакало по берегу. Двое уже на том свете. В кухонной палатке он ночью насчитал двадцать ложек. Где-то должны быть ещё шестеро бойцов и командиров. И словно отвечая его мыслям, из-за песчаного островка появилась резиновая лодка. Один из сидящих в ней шустро работал маленькими веслами, другой его подбадривал криками. Если бы они вытащили весла из уключин и стали грести, как каноисты, каждый со своей стороны, скорость выросла бы в двое. Но, по счастью, они не были туристами-водниками и не знали элементарных приемов скоростной гребли. Следом за ними возникла алюминиевая "казанка", без мотора. Там тоже усиленно работали веслами. Вроде бы внутри находилось четверо.
   Пловцы постепенно вытягивались колонной. Не у всех хватало сил держаться в головной группе. Трудоемкое это дело - плаванье. Но один, мордастый, упорно держался метрах в пяти. Вовец уже и сам уставать начал, а тому хоть бы хны. Они уже изрядно отдалились от топкого берега, так что ружейные заряды достать не могли. Стрелки это поняли и побежали берегом, петляя вдоль залива, путаясь в кустах.
   Следовало выбираться на сушу и уходить лесом. Вовец принялся выгребать влево. Берег здесь довольно сырой, но не такой болотистый, хотя глубина начиналась почти сразу и дно тоже было илистое. Прибавив ходу, Вовец скоро достиг берега. Тяжело отдуваясь, весь дрожа от напряжения и усталости, полез на прибрежные кочки. Сзади пыхтел, хрипло дыша, мордастый. Ему тоже пришлось несладко. Вовец снял ласту и встал по грудь в воде. Мордастый тоже хотел встать на дно, но под ним оказалось глубоко. Вынырнул с выпученными глазами, и тогда Вовец с наслаждением хлестнул его ластой по морде. Звонкий звук пощечины разнесся над заливом. Мордастый от неожиданности снова скрылся под водой. Через полминуты опять показался. И снова получил хлесткий удар. В следующий раз он вынырнул чуть дальше и с кинжалом в руке. Взял его в зубы и бросился вперед с недвусмыленными намерениями. Но это только в книжках пираты плавают с абордажными саблями в зубах. В реальной жизни даже кухонный нож так далеко не унесешь. А уж вплавь тем более. Тут одним носом не надышишься. В общем, кинжал он выронил на первом же глубоком вдохе, а Вовец хлестнул его в третий раз. Взревев медведем, мордастый бросился к нему, выставив руки. И получил тяжелой резиной по пальцам. Удар был такой силы, что Вовцу показалось будто все суставы разом оказались переломаны. Заскулив по-щенячьи, мордастый бросился подальше от берега.
   - Не держи пальцы веером, козел! - крикнул Вовец, швырнул вслед ласту и скрылся в лесу.
   До салкинской дачи добирался часа четыре. Под конец еле ноги переставлял. Босые ступни горели. Как только наши предки без обуви все лето ходили и по жнивью, и по пашне, и по покосу, и, понимаешь ли, по росе? Какой-то секрет, видать, знали, а может так, привыкли. Необразованный был народ, крестьяне...
   В особняке оказалось полно народа. Два местных милиционера, Кучер с мадам Салкиной, у неё под глазами черно, как у безутешной вдовы, тут же толпа соседей-заводчан и пара заводских особистов из первого отдела. Вовца встретили радостными воплями. Оказывается, о его пропаже без вести тоже успели написать заявление в милицию. Тут же сели сочинять протоколы: милиция свой, режимники свой. Потом, когда Вовец их подписывал, предварительно прочитав, его поразила их абсолютная противоположность.
   Милиционер писал крупно, четко и не очень грамотно. Зато все записанное истолковывалось однозначно, не позволяя разночтений. Точность и ещё раз точность: кто? где? когда? сколько раз и чем? Примерно так: "после чего нанес данному неизвестному гражданину удар резиновым ластом в область головы в целях самообороны и убежал в направление дачного поселка." Заводские контрразведчики писали вдвоем по очереди мелким одинаковым почерком, который Вовец разобрать не смог. Исписали они бумаги вчетверо больше, чем милиционеры. Похоже, многостраничная писанина для них дело привычное и самое заурядное. Их меньше всего волновала фабула событий, но страшно заинтриговали услышанные разговоры, отдаваемые команды, тактика действий и внутреннее строение "Вервольфа".
   Разумеется, Вовец благоразумно спрямил извилистую линию событий, умолчав о самом интересном - как душил, резал и устраивал взрыв. Он предпочитал быть не подследственным, а жертвой преступления и свидетелем, к тому же понесшим значительный материальный ущерб. Потому скрупулезно перечислил для милицейского протокола все утраченное имущество: ласты, маску, ботинки, продукты питания (консервы мясные - две банки) и прочее, включив в список, как свое, каяк, удочку и спиннинг. И ещё об одном умолчал, о словах умирающего Орлова, что не вервольфы убили Салкина с мужиками. Внутренний голос подсказал, что не стоит этого делать.
   На допросе присутствовали только милиционеры и особисты, все остальные сгорали от любопытства за пределами особняка. Только когда протоколы были подписаны, Вовец получил горячий обед и хороший стопарь водки. Еда шла под возгласы "Дайте же человеку спокойно поесть!" и "Дальше, что дальше было?" Милицию с особистами тоже накормили. А потом дюжина перегруженных лодок, наполненных добровольцами, направилась, надсадно гудя моторами, в залив.
   Некоторые вооружились охотничьими ружьями и газовыми пистолетами, везли и несколько собак. Вовец, обутый в кроссовки и очередной раз переодетый в сухую чистую одежду, расслабленно отдыхал. Он уже так натаскался по лесам и болотам, нанырялся и наплавался, что мог бы, не вставая, сутки проваляться, или трое. Но без него на болотах не могли обойтись.
   Первый сюрприз преподнес песчаный островок - никаких следов. Не то что палатки, даже деревянных колышков от неё не осталось. Мало того, даже стружки и щепки от обтески колышков куда-то пропали. С трудом можно было понять, где располагался костер. Здесь песок перемешан с золой и мелкими угольками. С островка болотные вервольфы забрали даже консервные банки и головешки, а потом все размели ветками, заровняли, загладили, как будто так и было. Только потрепанные ветки остались плавать вокруг. Если бы не они, Вовец бы напрочь утратил доверие народа. Ладно, хоть тропа и остров остались на месте, их так просто не смахнешь.
   Правда, лагерь выгорел полностью. Но на пепелище обнаружили массу мелких обгорелых металических предметов: пуговицы, заклепки и бегунки "молний", гвозди, куски проволоки, обломки газовых баллонов и тому подобное. Правда, ничего более крупного и существенного не нашлось, посуды, например. Один из особистов, главный феесбешник завода, начальник первого отдела, разыскал очень любопытную вещицу - "мертвую голову", череп по-просту, эсэсовскую эмблему. Он незаметно накрыл её ладошкой, прижал пальцем изнутри и аккуратным как бы случайным жестом переправил в карман. Никто ничего не заметил, кроме Вовца, который с особым пристрастием рыскал по пожарищу. Но он сделал вид, что тоже ничего не видел.
   Зато в болоте плавали колодки, с висящим по-прежнему замком и перерезанной кроссовкой, приколоченные к обугленным козлам. То ли их взрывной волной сбросило, то ли сдуру здесь забыли, но это было ценное вещественное доказательство, тут же сфотографированное, заснятое двумя любительскими видеокамерами, обмеренное и занесенное в протокол с подписями понятых. Все норовили их примерить, и милиционерам стоило труда убедить граждан оставить в неприкосновенности важную улику в два метра длиной.
   Потом бродили группами по болоту, вспугивая куликов. Одна из собак беспокойным поведением, скулежом и лаем обратила внимание хозяина на подозрительное место. Под моховыми кочками обнаружилось захоронение - два трупа, один весь обгорелый. По ремню и сапогам Вовец опознал штандартенфюрера. Тот потерял весь лоск, одежда сгорела, на черном обугленном лице страшно зияли пустые глазницы и щерились зубы в провале рта. Про запах и говорить нечего. Второй - удавленник с выпученными глазами и прикушенным языком, совсем молодой парнишка. Ночью Вовец толком не видел, кого душил длинными шнурками, а сейчас даже пожалел пацана. Правда, без раскаянья. Тут дело такое: ты его или он тебя...
   Недалеко от ондатровой хатки, на которой остался лежать Орлов, нашли в камышах его тело и труп ещё одного вервольфа. Кинжала в продырявленном животе не обнаружили, видно, его прихватили с собой соратники. В общем, работы здесь было на целый райотдел, и два милиционера до темноты составляли протоколы осмотра места преступления.
   Между заливом и поселком возникло оживленное сообщение. Моторки так и сновали туда-сюда. Слабонервные ретировались с болот сразу после обнаружения первых трупов, сообщили по телефону в районное УВД последние новости и распустили слухи. Сразу хлынули любопытные, в том числе женщины и дети. Скучающие дачники целыми семьями являлись на экскурсию, переходящую в пикник. Милиционеры охрипли, сдерживая поток праздного люда, чтобы не затаптывали следы преступлений.
   Вовец под шумок тихо скрылся, выбрался на берег и принялся искать останки каяка. Не унесли же его с собой эти придурки-вервольфы? Ему никто не мешал, весь народ теснился на горелом острове, пачкаясь в саже, или лазал в болоте, пачкаясь там. Вовец снял кроссовки, связал шнурки и повесил на шею. Зачем мочить последнюю пару? Камыши по краю лавды были изрядно помяты и изломаны, кочки потоптаны, а местами даже проделаны дыры, в которых поблескивала бурая вода.
   Он вырезал палку с сучком в виде крючка на конце и довольно быстро выудил из-под берега свои ботинки. Потом разыскал те ботинки, которые ночью стянул у вервольфов и оставил потом сушиться у маленькой заводи. Обвешался башмаками с ног до головы. Тут у заводи он устроил свой поисковый лагерь. Выставил на сухом березовом стволе всю обувь под солнышко, положил предусмотрительно прихваченный рюкзачок. Поглядел, на месте ли трофеи, добытые после крушения вражеской моторки. Оказалось, на месте. Перетащил все к бревну.
   Маленький радиопередатчик, оставленный на виду, вервольфы не заметили, хотя и крутились поблизости. На солнце он нагрелся, даже руки обжигал. Вовец вставил батарейки, нажал большим пальцем кнопку сбоку. Из круглых дырочек в верхней части послышалось характерное шуршание радиоэфира. Аппарат работал! На коробочке имелся остроносый переключатель, указывавший на цифру "три". А всего рисок с цифрами было шесть. Значит, шесть каналов, понял Вовец. Он попереключал с канал на канал, слыша все то же шуршание и треск, и вернулся на "тройку". Отпустил кнопку, передатчик умолк. Внимательно осмотрев аппарат, Вовец понял, что изготовлен он в США, возможно, для полиции или охранных служб, имеет кнопку вызова, питание от встроенного аккумулятора и ещё какую-то вертушку, видать, для точной настройки или регулировки звука. В общем, настоящая "уоки-токи". Радиостанцию он убрал в рюкзак, чтобы никто не увидел. Он всегда мечтал о такой штуке, хотя переговариваться было не с кем, и не желал, чтобы её конфисковали милиционеры как вещественное доказательство.
   Куда можно задевать трехметровый каяк? Туда же, куда он его девал, засунуть под торфяной берег. Ясное дело, что тащить куда-то далеко у вервольфов времени не было. Вовец принялся шарить клюкой под берегом и очень скоро услышал глухой стук. Пришлось раздеться и лезть в воду. Но солнце ещё было высоко, припекало, и стоило слегка охладиться.
   Каяк ремонту не подлежал. Такие дыры не заклеивают. Вовец выволок лодку на берег, вылил из неё воду и вытряхнул содержимое. То ли вервольфам не хватило времени, то ли соображения, чтобы внутрь заглянуть, но сохранилось почти все, даже одна банка пива. Вовец её тут же распечатал и с наслаждением осушил - холодное! Но самое главное, уцелела анисимовская карта. Оклеенной пленкой, ей вода ни по чем! Вовец развернул её, аккуратно взял за уголки и стал плавно махать. Лишняя вода скатилась с пленки, остальная быстро высохла. Карту он решил оставить себе как память о Салкине, которого и вблизи ни разу не видел, но зато искал, упорно и с риском для жизни. Может, ещё и найдет.
   Он снова вспомнил слова умирающего Орлова, что не вервольфы мужиков уложили. Что-то тот знал об этом деле. И неспроста оказался на топком берегу. Не был ли он сам в этом замешан? А Кучер Селифан? Почему он так лениво занимался поиском? Ждал, что тела всплывут, или, наоборот, знал наверняка, что не всплывут никогда? У Вовца постепенно созревала уверенность, что исчезновение мужиков связано с этим болотом, и Орлову это было известно. Вервольфы всячески пытались скрыть свое присутствие, даже костров не жгли и переговаривались свистками. Они и за ним погнались потому, что сам спровоцировал. А Саня собирался, по словам Кучера, акваланг попробовать. И оказался в болотистом заливе, где глубина два метра, а видимость ещё меньше. Правда, именно там стояли сети. Но их-то как раз легко найти и без акваланга...
   Чем больше Вовец думал обо все этом, тем больше запутывался. И он бросил это занятие, решив для себя, что с Кучером надо вести себя осторожно и ничего лишнего не говорить. А сейчас следовало предъявить милиции дырявую лодку.
   Ближе к вечеру на моторке привезли криминалистов. Занятые трупами, они чуть ли не в сумерках принялись оформлять каяк. И успели засветло. Мало того, нашли несколько пыжей и круглых картонных прокладок, а так же стреляную гильзу двенадцатого калибра. А следователь зарисовал берег, и Вовец изобразил кто где стоял, стрелками обозначив направления движения себя самого и вервольфов. Написал: "Нарисовано мною собственноручно" и поставил подпись.
   * * *
   На более-менее сухом месте разместился целый лагерь: Вовец, Кучер, заводские особисты, милиционер, оставленный охранять тела и вещдоки, десяток дачников, соскучившихся по развлечениям. Запалили большой костер, наварили ухи, настелили одеял и разных подстилок. Каяк вполне сгодился на роль скамейки. Откуда ни возьмись появилась разнообразная закуска и полдюжины бутылок водки и коньяка. Милиционер первый подставил кружку, махнув рукой на покойников, кому они нужны, охранять? Вовец ещё раз обстоятельно рассказал в лицах и с подобающей жестикуляцией о своих приключениях, стараясь не сбиться и не сболтнуть лишнего. А некоторые ещё пытались обвинить его в том, что он присочинил. Знали бы они...
   И тут начались рассказы о всяких страшных случаях, о бандах, маньяках, русских нацистах и чеченских террористах. Местный милиционер тоже попытался вспомнить какой-нибудь забористый случай из практики, но самая жуткая история оказалась такой: пенсионер Ковырялов семидесяти семи лет убил кочергой сожительницу пятидесяти восьми лет, на почве ревности. Получил шесть лет, но через три года вышел по амнистии как инвалид войны. Нашел другую сожительницу, ещё моложе той, и опять ревнует. Как напьется, так сразу за кочергу.
   - А ведь я их видел в понедельник, - вдруг подал голос один из дачников.
   - Кого? Деда с кочергой? - под общий хохот спросил милиционер.
   - Да нет! - дачник тоже расхохотался. - Этих, фашистов. С зятем на рыбалке были в ночь, на леща. И утречком, на зорьке, ещё клев не начался, смотрим, кто-то на резинке шлепает прямо на нас. А у нас уже удочки заброшены, прикормка. Я хотел крикнуть, чтоб в сторону отваливали, но эти, видать, сами увидели и отгребли.
   - А с чего ты взял, что это они?
   - Так ведь их там сидело человек десять, совершенно молча. И гребли сюда. Я, правда, особо-то не смотрел, тут как раз клевать начало. Ну, ничего, штук пяток взяли. Один такой лапоть, килограмма на три, попался.
   - Ну ты загнул - на три! Тут и на два отродясь не лавливали!
   - Да я сам прошлым летом на два с половиной взял! - кто-то громко поддержал рассказчика.
   Вспыхнула обычная нетрезвая перепалка, когда все говорят и никто не слушает. Усердней всех старался милиционер, пытаясь выяснить фамилию и адрес свидетеля. Когда Вовцу надоел всеобщий гвалт, он тоже заорал:
   - Наливай!
   И сразу наступила тишина. Только стаканы и кружки забрякали. Выпили, закусили и, как обычно, разговор сразу повернул в другое русло. Принялись разбираться, чем боевики отличаются от террористов. Вовец тихонько откатился в сторонку из света костра, сразу исчезнув из вида, завернулся в чужое ватное одеяло и тут же уснул. Последней его мыслью было: если боевики, сиречь террористы, появились в ночь на понедельник, то Салкина с мужиками как пить дать замочил кто-то другой, потому что пропали они за два дня до этого...
   Утром его растолкал Кучер и сунул под нос стакан.
   - Лечиться будешь?
   - Что это такое? - не понял спросонья Вовец.
   - Панадол! - хохотнул Селифан. - От головной боли, рекомендуется международной ассоциацией наркологов и опохмеляторов.
   - Только не это и не с утра, - Вовец отстранил стакан.
   - А зря, с утра, знаешь, как хорошо! Принял - и весь день свободен!
   У костра захохотали, кто-то крикнул:
   - Ладно, иди сюда, чай уже готов!
   Вовец, сладко потягиваясь, выбрался из одеяла. Пошел к озеру умыться. Солнце стояло уже довольно высоко. Ого, почти девять часов! Сверкая ветровыми стеклами в залив входил большой катер. Он таких солидных судов здесь ещё не видал.
   Не успел съесть полбутерброда, как катер подмял мордой торфяной берег. Сенсационное преступление привело на болото все районное начальство и бригаду из областного управления. С собакой и металлоискателем. Всех посторонних тут же поперли с берега. А Вовца интеллигентно пригласили на катер для нового допроса. Он рассказал то же, что и вчера, ни разу не сбившись.
   Тем временем металлоискатель показал наличие нескольких аномалий, требующих изучения. Во-первых, обнаружился вкопанный в землю и хорошо замаскированный ящик-тайник. В нем лежали полиэтиленовые пакеты с продуктами: разные крупы, соль, сахар, макароны. На взгляд Вовца, тайник оборудовали с месяц назад. Поверх пакетов лежали акваланг, маска с трубкой и свинцовый пояс. На поясе и баллоне акваланга нацарапано "Орлов".
   Похоже, оборудование тайников входило в курс обучения вервольфов, поскольку вскоре отыскали ещё четыре. Два были набиты обгорелой утварью и металлическим остатками различных вещей - складных стульев, примусов, палаточных стоек, транзисторного приемника, станковых рюкзаков... Еще один заполнен консервами, а четвертый инструментами и строительными материалами - топорами, пилами, гвоздями, проволокой, всякими железными штырями и трубами. Все это тщательно фотографировалось и скрупулезно описывалось.
   Кучер, после опознания акваланга, тут же напросился нырнуть под лавду, посмотреть, на что реагирует металлоискатель. Следователь, поразмышляв, согласился. Все равно придется нанимать водолазов, пусть уж этот бесплатно нырнет и прямо сегодня, чтобы не таскаться больше на это болото в ближайшее время. Вначале Кучер спустился в квадратную дыру, кем-то прорезанную в торфе и аккуратно заложенную вырезанным куском. К поясу на всякий случай привязали веревку, чтобы не потерялся в темноте. А Кучер её отвязал и прицепил к тому, что нашел на дне. Оказывается, подвесной мотор без винта. А вверху под лавдой болтался почти пустой бачок для бензина. Следующей находкой, по логике, должна была стать дюралевая "казанка". Грести несколько километров у всех на виду вряд ли вервольфы могли решиться, а уж через болота тем более не поволокли бы. Проще утопить.
   Так и оказалось. "Казанку" затолкали под лавду и утопили. Кучер привязал веревку к скамье, но из-за сопротивления воды вытащить её долго не могли. Кучер тем временем ещё понырял, где Вовец указал, и отыскал изрезанный надувной плот. После чего в баллонах почти не осталось воздуха.
   Вовец сам вызвался отогнать "казанку" в поселок с помощью пары весел. Можно было, конечно, прицепиться к кому-нибудь на буксир, но ему хотелось, пусть ненадолго, остаться одному. Но не вышло. Навязался в попутчики начальник особого отдела. Ясно, неспроста. Вовца сразу начали терзать всякие мысли: узнал, разнюхал, догадался, сейчас начнет раскалывать - ты зачем, Вовец, царевича зарезал? Люди его поколения подавлены мифом о всесилии и всезнаниии могучего КГБ.
   Но того, похоже, меньше всего волновали покойники. Особист даже не выспрашивал ничего, а так, рассуждал. И, наконец-то, назвал свое имя. Он раньше думал, что каждая собака на заводе его знает и даже боится, и только сейчас уяснил, что работягам до него и дела не было. Работяги помалу тянут, потому опасаются вахтеров, а вот начальники прут машинами, им охрана нипочем, режимники - другое дело. Ведь заводские феесбешники ещё и следят, чтобы незаконно не расхищались материальные ценности. Милицию на оборонные предприятия не пускают, а в каждом изделии содержится чуть ли не полкило золота и полпуда серебра! А все удивляются, куда коммунисты золотой запас девали? Да никуда, рассовали по боеголовкам, по торпедам, локаторным стациям и так далее...
   Вот какие политические разговоры вел полковник Василий Степанович Васильев с лейтенантом запаса Владимиром Меншиковым, пытаясь вовлечь в откровенный разговор. Он даже расказал, что никакой на самом деле не феесбешник, а самый простой контрразведчик. В армии служил, до начальника особого отдела соединения дослужился и собрался на пенсию, отдыхать от тяжких трудов и неусыпной бдительности. Но не пришлось, назначили начальником режима на завод. Теперь тут пятый год шпионов ловит.
   - И много уже поймал? - поинтересовался Вовец, успевший перейти на ты.
   - Шутишь? - развеселился Васильев. - Да сейчас каждый инженер за две минимальных зарплаты любую гостайну на блюдечке принесет, жрать-то надо! Ты вот не принесешь, скажешь?
   - Скажу. Я не инженер, за две не принесу.
   - А за сколько в таком случае? Тысяч за сто долларов?
   - Да куда мне столько? Я же ими и воспользоваться, небось, не смогу, засекут. Ты же и засечешь, а? Да совесть всю жизнь грызть будет, что Родину продал. А сам-то за сколько продашь, полковник?
   - Я-то? - Васильев простецки улыбнулся. - А это как начальство решит. Хорошая деза дорого стоит, потому как должна нести существенную часть подлинной информации. А деньги все равно в управление сдать придется...
   - Ишь, хитрый какой, выкрутился. Потом ещё и орден получишь. Небось, и деньжат маленько прижмешь?
   - А как же!
   Посмеялись. Потом Васильев по-честному сменил Вовца на веслах. Греб он неторопливо, но сильно и размереннно, не дергал, и не булькал поверху. Чувствовалось, что в свои пятьдесят с хвостиком, он в отличной спортивной форме. Вовец все гадал, что надо полковнику? Завербовать хочет в добровольные помощники? Или про кого-нибудь иформацию вытянуть? Но тот снова вернулся к разговору о вервольфах. Объяснил, что не для службы, а из личного интереса. Хочет понять, что за люди такие, что своим кумиром избрали злейшего врага русского народа - Гитлера.
   - А что тут понимать? - удивился Вовец. - Пацаны, в голове опилки. Кто пальчиком поманит, за тем и идут, как бараны. Тем, которых видел, на вид лет по семнадцать-девятнадцать, от силы двадцать. В организации минимум по году, иначе их не повезли бы сюда на спецподготовку. Пацану надо обязательно в стае быть, в команде, в банде какой-нибудь. Иначе он никто, ноль. Во дворе его все гоняли, в школе тройки, рожа прыщавая, а тут он личность. Опять же тайна, подпольная армия. А Гитлер там, Троцкий или Брежнев - это роли не играет. Да хоть Ленин! Какая ему разница? Гитлер даже интереснее, потому что запретно. Какой плод самый сладкий? То-то... Васильев внимательно слушал и поощрительно кивал. Вовец продолжал свои размышления вслух: - Встретились бы кришнаиты, он, может, горланил сейчас "Харю-Кришну", а обработал бы православный батюшка - "Отче наш". Сейчас его приучат подчиняться, а потом и идеи в мозги вколотят. Мол, евреи виноваты, что у него денег мало и рожа прыщавая. Начальники все евреи, писатели, журналисты, министры и прочие. Евреи придумали коммунизм и капитализм, микробов открыли и природу загадили.
   - И Христа распяли! - подхватил Васильев.
   - Хуже, они и христианство выдумали, чтобы нас дурачить! Апостолы-то все кто? Евреи!
   - Действительно, - восхитился полковник, - какой универсальный враг. Никакая борьба идей не нужна! Чем плох капитализм? Евреи придумали! А коммунизм? То же самое! Ну а с кавказцами как быть?
   - Э-э, - погрозил пальцем Вовец, - я и так тут лишка наговорил. Ты лучше объясни, их что, в партизаны готовят? В лесные братья?
   - Вопросик интересный. - Васильев бросил весла, неспеша закурил, выпустил струю дыма. Вовец терпеливо ждал, что он скажет. - Готовят солдат. Можно, конечно, и боевиками назвать, но по сути своей - солдаты для боевых действий в условиях дикой природы. После подготовки отправят на стажировку в Хорватию или в Сербию. Или ещё куда. Полно таких мест: Карабах, Приднестровье, Абхазия, та же Чечня. Украинские националисты именно так делают. А потом держат парня в резерве, пока не понадобится.
   - Так он, может, сто лет не понадобится?
   - В этом все и дело, что скоро понадобится. Штандартенфюрер зря никого кормить не будет. Сдаст в аренду за тысячу баксов в месяц не в загранку, так здесь. Тут тоже на таких орлов спрос имеется. Но речь сейчас не о них, а о тебе. Ты ведь единственный свидетель и многих запомнил в лицо. Они это тоже соображают. Так что по твою душу скоро явятся.
   И полковник Васильев принялся обстоятельно объяснять, как себя вести, обнаруживать слежку и отрываться от нее, как подходить к дверям и окнам, смотреть на отражения в витринах и стеклах припаркованных автомобилей, чтобы знать, как там за спиной...
   Только к вечеру доплюхали до места.
   - Слушай, - спросил Вовец перед тем, как расстаться, - неужели ваших людей нет в этих бандах?
   - Беда не в том, что их там нет, а в том, что они там есть...
   - Что? Что? - Вовец опешил. Потом внимательно посмотрел в глаза Васильеву, но не выдержал ответного взгляда, отвернулся. - А ведь ты, товарищ полковник, сам чекист.
   - Я военный разведчик, смершевец, на худой конец, но не жандарм. Ладно, звони, если припрет. Когда родился Ленин, помнишь? Это и есть номер телефона.
   Он быстро ушел. Вовец услышал, как за домом фыркнул автомобильный двигатель. Уехал полковник. Втащив лодку на берег, Вовец отправился в салкинские апартаменты. Кухонная дверь оказалась заперта изнутри, пришлось довольно долго стучать. Глупая ситуация, может, там Селифан уединился с вдовушкой, а он им кайф ломает? Тем не менее, Вовец не собирался вечеровать в саду. Он обошел особняк и нажал кнопку звонка у центрального входа. Из окна второго этажа показалась Салкина.
   - А, это ты! - вроде даже обрадовалась. - Сейчас ужинать будем.
   Оказывается, она осталась одна. Все уехали в город. Вовца это вполне устраивало. Надоели бесконечные вопросы, распросы. Он бы сам их с удовольствием позадавал, например, мадам Салкиной, и хорошо, что никто не помешает. Но сначала ему самому пришлось в очередной раз рассказать о своих приключениях. Ада Андреевна слушала с сочувствием, подкладывала вкусные кусочки, переживала и ахала, и подливала в бокал. Но сама не пила. Потом за распросы принялся Вовец. В первую очередь его интересовало, кому был неугоден главный инженер.
   Ада Андреевна опять ахала, путалась, повторялась и жестикулировала, не в силах вспомнить финансовые термины. Но в целом Вовец рассказ понял и мысленно очистил от всякой словесной и эмоциональной шелухи. Расклад получался такой. На заводе существовали две конкурирующие группировки директорская и главного инженера. Ситуация совершенно типичная для приватизируемых предприятий. Именно эти двое могли распоряжаться имуществом, ресурсами, помещениями, финансами, заключать договора и так далее. Каждый стал соучредителем дюжины кооперативов, малых предприятий и того подобного, где лично, где через подставных лиц и родственников. Оба имели поддержку в министерстве и главке, а также у местных властей. Пока было что делить, находили компромиссы, но когда делить стало нечего, а приватизация состоялась, началась борьба за контроль над заводом. Директор организовал холдинговую компанию и принялся уговаривать работников вступать в неё и сдавать туда акции, обещая дурные дивиденды. Некоторое число конторских женщин вступило. Главный инженер отправил в цеха эмиссаров, которые предлагали рабочим объединить свои акции в единый голосующий пакет. Салкин предварительно написал программу экономической стабилизации и развития завода. В результате большинство рабочих сборочных цехов, где народ более образованный, доверило ему свои акции. В механических цехах, где народ попроще, акции просто скупались. В скупке участвовали все, в том числе финансовые фонды, брокерские конторы, совершенно непонятные финансовые компании и директор с Салкиным, конечно же. Некоторые начальники, особенно имеющие свой бизнес, тоже потратились, формируя личные пакеты. Их не интересовали дивиденды, им важно было иметь долю в заводском имуществе и голос на собрании. К лету все стало на свои места. Салкин имел в распоряжении примерно тридцать процентов голосов. Директор едва натягивал пятнадцать. Пять процентов оказалось у Савватеева, коммерческого зама. Подкупив начальницу отдела кадров, он с её помощью обработал заводских пенсионеров и скупил у них все акции по минимальным ценам. По проценту-полтора имели ещё несколько человек. Разные фонды, банки, брокеры и финансовые компании держали процентов двадцать, и каждый из них мечтал продать свой пакет подороже. Остальное принадлежало Госкомимуществу или было распылено среди мелких акционеров. Салкин намеревался собрать обладателей мелких пакетов и предложить им вступить в игру на его стороне. А у Савватеева его пять процентов он просто покупал. Тот здорово прогорел на торговых операциях, влез в долги и просто вынужден был уступить меньше чем за миллион "зеленых". Именно к этому деловому банкету и предназначалась свежая рыбка.
   Таким образом главный инженер расчитывал собрать контрольный пакет и положить завод в карман. Недостающий процент взял бы у брокеров относительно недорого, потому что после этого все прочие акции уже не стоили бы ничего. Кому надо их покупать, если дивиденды не светят, а управлять предприятием будет Салкин? Он сразу же намеревался созвать внеочередное собрание акционеров, сместить директора, сесть на его место и вышибить с треском всю директорскую родню, оккупировавшую половину цехов своими ТОО и ЗАО. Так что директор лицемерно строит постную рожу глубоко скорбящего и сочувствуещего, а сам ликует и празднует. Теперь может спокойно продолжать разорять предприятие. Мало того, теперь он потихоньку сам будет скупать акции. Сквалыга тот еще, а, небось, пару миллионов баксов отстегнет на это дело.
   У Вовца в голове не сразу уместилось: завод в долгах, работы нет, зарплату работягам платить нечем, а начальство дурные миллионы из фирмы высосало и её же покупает! Чудны дела твои, приватизация. Никогда собственность не была народной и никогда не будет. Да и зачем она народу? Не пропьет, так потеряет.
   К дому подъехал автомобиль. Из цокольного кухонного этажа, где они находились, не было окон на ту сторону, но шум двигателя слышался вполне явственно. Резко прозвенел звонок. Ада Андреевна поднялась и с недовольным видом отправилась открывать двери. Вовец направился следом, не годилось оставлять женщину одну, когда является неизвестно кто.
   За дверями оказалось двое, один из них милиционер. Другой в кожаном плаще и с бульдожьей физиономией.
   - Добрый вечер. Господин Савватеев у вас?
   Салкина не сразу нашлась, что ответить. Вовец тоже стушевался, настолько нелепым показался вопрос. И неожиданным, только о Савватееве вспоминали, и на тебе - действие первое, картина первая: Бульдог и те же!
   - Простите, а почему вы решили, что он здесь? - Вовец все-таки нашелся и вложил в вопрос максимум недоумения.
   - Жена его сказала, - вступил в разговор милиционер.
   Поверх формы на нем была черная кожаная куртка, так что погоны не были видны. Вовца внезапно пот прошиб. Он понял, что это за ним. Не зря его полковник предупреждал. Сразу вспомнился долгий дневной инструктаж. Так, сейчас важно сохранять самообладание и не подавать вида, что он догадался, кто эти люди. Это убийцы, посланные вервольфами. И милицейская форма специально надета, чтобы дачная охрана пропустила без лишних вопросов. Они хотят прикончить их внутри дома, чтобы соседи не заметили. Вон их сколько у соседних домов пялится сюда, интересуются, зачем опять милиция прикатила? В случае чего сразу на вахту позвонят, чтобы ворота захлопнули и помповики заряжали. Вовец сделал решительный шаг вперед.
   - Попрошу документы!
   Гости восприняли это нахальное требование как само собой разумеющееся и спокойно полезли во внутренние карманы. Вовец весь напрягся. Но они достали удостоверения и отдали ему в руки. У Бульдога даже наглое выражение лица сменилось на уважительное. Он оказался начальником службы безопасности Уралинтербанка, а сержант вневедомственной охраны служил у него по договору с районным управлением.
   - Дело в том, - пояснил Бульдог, он же Миловидов Ю. А., - что господин Савватеев должен нашему банку по кредитным договорам более четырех миллионов долларов. Около миллиона должна покрыть как гарант фирма "Энола", но остальное висит на нем. Поэтому он и скрывается. Как выразилась его жена, поехал к Салкину на дачу и там застрял. Это так?
   Ада Андреевна молчала, глядя в живот банковскому Бульдогу. Она плотно сжала губы и медленно покачала головой вверх-вниз, не то в задумчивости, не то в знак утвердительного ответа.
   - Видите ли, - Вовец тяжело вздохнул, словно должен был сообщить нечто чрезвычайно неприятное, впрочем, так оно и было, - господин Савватеев отправился на рыбалку с господином Салкиным и ещё одним товарищем. Еще неделю назад. С тех пор их никто не видел. - Он помолчал, ощущая недоверчивые и ожидающие взгляды. - Сегодня здесь было полно милиции и феесбешников, поскольку Салкин - главный инженер режимного предприятия. Его жена вам высказала свою версию. Можете выяснить в районном УВД и областной прокуратуре другие. А можете соседей спросить. Сегодня неподалеку целое тайное кладбище нашли, но наших там не было.
   Пауза затянулась. Все молчали. Салкина всхлипнула и убежала в дом, прижимая к глазам платочек. Визитерам оставалось только откланяться. Проводив взглядом отъезжающий автомобиль, Вовец запер дверь и отправился обратно на кухню. Вопреки его ожиданиям, Салкина не плакала, а спокойно заправляла кофеварку.
   - Ада Андреевна, название какое-то знакомое - "Энола". Это не заводская фирма?
   - Директорская, - поморщилась Салкина и пояснила: - У него тяга к таким изысканным именам. Магазин в фойе у проходной называется "Регина", потом там есть ещё "Эсмеральда", торгует сантехникой, представляешь? Что еще? "Эйнджи". Можно подумать - фирма интимных услуг. Даже железные двери и решетки делает не кто-нибудь, а "Доззи". Оказывается, это значит "Двери. Окна. Замки. Засовы. Изоляция." Ну, скажи, не идиот?
   - Романтик, - пожал плечами Вовец. - Слушай, а кто из директорской группировки здесь обитает?
   - Да почти все. Из наших только трое. А рядом сплошь директорские главбух, начальники цехов.
   - Мне показалось, что у Селифанова с ними хорошие отношения, лодку с мотором дали.
   - У человека талант быть всем нужным, - поморщилась Салкина. - Он за всю жизнь ни с кем не поссорился, представляешь? На него даже рассердиться невозможно, такой человек. Не был бы таким бабником и лодырем, давно бы стал миллиардером.
   "Сурово она его, - подумал Вовец, - не ожидал."
   - Ада Андреевна, а кто знал, что ваш муж на рыбалку собирается?
   - Да никто. Савватеев приехал обсудить продажу акций и дальнейшие действия. А потом вдруг решили сети поставить. Только на берег вышли, тут откуда ни возьмись Герка Мышковец на моторке подкатывает. Сели к нему и поехали. Тот всегда готов рыбачить, хоть круглые сутки, особенно если бутылка есть. Так что некому было знать. Заранее не собирались.
   Она продолжала рассказывать всякую такую ерунду, но Вовец её не слушал, только поощряюще кивал, мол, весь - внимание. Он потягивал кофе и складывал в уме все новые сведения в более-менее связную картинку. Получается, что долги Савватеева продажа акций могла покрыть в лучшем случае на четверть. Мало того, директорская фирма выступила его гарантом перед банком и теперь должна будет раскошелиться на целый миллион долларов. Вполне естественно, что они имеют право на его пять процентов заводских акций. Можно считать, что они уже у них в кармане. А Салкин, судя по всему, об этом не знал. Не знал и об общей сумме долга, думая, что продажа акций покроет его. Есть ещё один любопытный момент. Тот, кто ликвидировал троих рыбаков, должен был убедиться, что в лодке не осталось никаких следов преступления, завести мотор и пересесть в другую лодку.
   Долгие и совершенно пустые рассказы Салкиной о её тяжелой жизни здорово утомили Вовца. Ему как-то слабо верилось, что женщину так могут обременять походы на званые юбилеи, официальные церемонии и презентации, поездки в дальнее зарубежье, канарские пляжи, шубы, бесконечные примерки и так далее до бесконечности. Единственное, что он мог принять, это готовка. Похоже это было главным делом её жизни в доме Салкина. Муж требовал, чтобы еда была наготове постоянно, разнообразная и обильная. Она и сейчас продолжала по инерции готовить постоянно и помногу, а может, занимала себя работой, чтобы горькие мысли не донимали. Прерывать её излияния Вовец не решался, стеснялся. В конце концов, пусть женщина выговорится. Был бы ещё кто-нибудь в доме, он бы её аккуратно переключил с себя на другого, а сам бы спать отправился. А так приходилось терпеть, делать внимательные понимающие глаза и кивать. У него уже шея начала болеть от этих кивков. Про себя он так и эдак складывал разные факты и фактики. Следовало завтра посмотреть лодку Геры Мышковца, может, ещё какой фактик обнаружится?
   Он и не заметил, когда Салкина замолчала. Видно, выговорилась. Оставалось сочувственно вздохнуть и сказать давно заготовленную фразу:
   - Поздно уже, спать пора...
   Вовец лично проверил все запоры и замки. Свет в своей комнатушке не включал, чтобы не обозначать местопребывание для возможных наблюдателей. В общем-то он пока не ждал визитеров. Вервольфам нужен день, чтобы слинять и попрятаться, ещё минимум день, чтобы вычислить Вовца, и только потом они могут подплыть. А могут просто попрятаться, а не обозначать себя, выясняя, кто он и откуда. Все-таки неплохо было бы иметь под рукой что-нибудь подходящее. В кухонном инвентаре нашелся длинный острый нож. Вовец прихватил его в дополнение к своему охотничьему. Кухонный воткнул стоймя между матрасом и спинкой кровати, чтобы рукоятка возле головы была. А любимый охотничий слева под одеяло сунул, в ножнах, конечно. Так что в случае чего хоть один из них возле руки должен оказаться. Их присутствие действовало успокаивающе. Лег на спину, расслабился и начал засыпать. Но тут же насторожился. Кто-то поднимался по лестнице. Потом робкие шажки раздались в коридоре. Постукивали каблучки. Вовец взялся за рукоятки ножей. Стук каблучков был очень знаком. Да это же Салкина брякает домашними туфлями без задников! Было слышно, как она сунулась в первую комнатку этажа, вторую. Вовец располагался в последней. Стук каблучков ускорялся, и в последнюю комнату Салкина уже бегом влетела. Видно, показалось, что одна осталась в доме.
   - Что-то случилось? - спросил негромко.
   - Нет, ничего, - Ада Андреевна села на свободную кровать, - просто одной сташно. Не могу я там спать, мерещится всякое. Ничего, если я тут прилягу?
   В окно с улицы попадал рассеянный лунный свет. Вовец в сумраке разглядел белый силуэт. В ночнушке, что ли?
   - Это же ваш дом, тут и спрашивать нечего. Я не храплю, вы, надеюсь, тоже, так что мешать друг другу не будем.
   - Тогда спокойной ночи.
   Заскрипел пружинный матрац. Улеглась. Игривые мыслишки, словно растревоженные осы, закружились в голове Вовца. Сон как рукой сняло. В конце концов он был всего лишь мужчина. Но Салкина лежала тихо, как мышь, и он успокоился, закрыл глаза и сделал несколько медленных очень глубоких вдохов. Этот несложный прием безотказно помогал ему уснуть.
   - Нет, я так не могу! - вдруг воскликнула Салкина. Она соскочила с кровати и ткнула Вовца в бок. - Подвинься же! - и мигом забралась к нему под одеяло.
   Он и пикнуть не успел. Только смутиться, так как по давно укоренившейся привычке спал совершенно обнаженным. А она обыденным жестом обняла его, прижалась и закинула ногу. Терпеть дальше становилось невыносимо.
   - А я ведь мужчина, - негромко заметил Вовец.
   - Да? - с сомнением откликнулась Салкина.
   - Да! - твердо ответил Вовец, сдирая ночнушку и чувствуя под собой её горячее упругое тело.
   * * *
   Утром Вовца поразили её глаза - сияющие и счастливые. Она не ходила, а порхала по дому. И при этом напевала. И при каждом удобном случае старалась поцеловать, погладить, прижаться. Завтрак подивил его роскошью деликатесов и изощренностью приготовления. Он привык питаться проще. Конечно, ему было приятно. Он вырос в собственных глазах и испытывал самодовольное чувство мужчины - покорителя женщины.
   Но следовало заниматься делом. У него на сегодня был запланирован визит в дом Геры Мышковца, а не валяние в перинах. Он бы, пожалуй, и согласился на валяние, но следовало все-таки подождать до вечера, сил подкопить.
   Адель, выяснилось, что Аду Андреевну по-простому зовут Адель, так вот Адель вывела из гаража вишневую иномарку, БМВ, и это сняло кучу проблем. Дом Мышковца в Аксюткино она тоже знала. Через пять минут были на месте. Геркина жена, а по сути уже вдова, немолодая полная женщина, возилась на огороде. Разговор вначале не клеился, но потом она рассказала, как Гера подрулил к мосткам, на которых она полоскала белье и крикнул: "Я быстро, до залива и обратно. Часа через три вернусь." С ним в лодке был Салкин и ещё один, которого она в лицо не видела. Он сидел спиной и ни разу не обернулся. А на другой день кто-то из дачников нашел утром лодку на камнях против мыса и отогнал в коттеджный поселок. Только через день по бортовому регистрационному номеру определили чья это "казанка" и привели сюда.
   Вовец пошел на берег лодку смотреть, а Салкина осталась утешать вдову. Алюминиевый нос моторки был побит и смят в левую сторону, но не так сильно, как рассказывали. Внутри чисто. На дне лежит деревянная решетка-настил. Вовец попробовал её пошевелить, но не тут-то было. Загнана плотно, да ещё разбухла от воды. Между деревянными рейками она и сейчас поблескивала. Это очень странно. Дождей давно нет, если с мокрых сетей набежало, так давно должно все просохнуть. Вовец опрокинул "казанку" набок. Вода с плеском хлынула сквозь решетку. Много её, а было, поди, ещё больше. Чистая вода, ничего из-под решетки не вымыла, никакой грязи. Вовец вернул лодку в прежнее положение, подобрал с земли обломок доски, воткнул в решетку и пошевелил. Ему пришлось изрядно попыхтеть, пока наконец вывернул решетку. Несколько раз сильно дернул её руками, но так полностью и не вытащил, только один конец поднял. Сунул под решетку голову, нет ли чего на дне? Прямо в центре, в килевой ложбинке лежала в прозрачной воде тусклая пистолетная гильза. Вовец поднял её и опустил в карман. Ногой забил решетку на место. Теперь можно считать миссию удачной. Он осмотрел гильзу. Калибр девять миллиметров, от пистолета Макарова, ПМ то есть. На донышке цифры. "8" - это, видимо, номер завода, а "84" - год выпуска. Латунь темная. Вряд ли за время лежания в лодке успела так потемнеть. Это значит, патрон давно достали из пачки, он много месяцев окислялся на воздухе.
   Когда вернулся к дому, там уже шло чаепитие. Прямо во дворе на обшарпанном круглом столе стояли самовар, фарфоровый чайник и все остальное, что полагается, мед и три сорта варенья в том числе. В компании прибавилась соседка. Вовец невзначай по ходу общего разговора поинтересовался, кто лодку перегонял и когда.
   - Да наш, деревенский, дней пять назад, что ли. И мотор на месте, только сетки нет. Вишь, пришлось долго регистрационное искать, показывать, а у Герки разве что найдешь на месте? Все время лодка там и была у коттеджей.
   - А у кого, не помните?
   - Да пузастенький такой, сосед ваш, Ада Андреевна. Да вы берите вареньице-то. Ягод сей год пропасть наросла, я уж варила, варила...
   - Главбух это, - кивнула Салкина. - Он и лодку нашел на другой день утром, и сетку мне принес.
   - Скажите, - не унимался Вовец, - а милиции вы рассказывали, что они в залив собирались?
   - А никто и не спрашивал. Хоть бы участковый, что ли, пришел, спросил что. Нет. Только ваш один приходил дня два назад, Орлов. Вот ему сказала.
   Теперь Вовец понял, почему Орлов оказался в заливе. Совершенно очевидно, что только там могли пропасть рыбаки. Маловероятно, что на обратном пути что-то произошло. Нет, только в заливе, когда сети выметывали, за борт перегнувшись...
   Уехали не сразу. Вовцу захотелось ещё раз на берег сходить. Адель взяла его под руку. Это привлекало взгляды деревенских обитателей, и Вовец чувствовал себя неуютно. Впрочем, с другой стороны, ему было приятно, что она не стесняется демонстрировать свое расположение к нему. Так он это расценил. На берегу он как бы между прочим принялся заглядывать во все лодки. И в те, что вытащены на берег, и в те, что на воде привязаны цепями к мосткам и кольям.
   - Смотри, - ткнул пальцем, - сколько тины. Сети выбирали и натащили. Чешуя. - Он поднял прозрачную округлую пластинку. - Крупная, лещевая. А это с уклейки размазали, у неё чешуйки плохо держатся. А с этой лодки удочкой рыбачат. Видишь, к бортам засохшие червяки налипли, а чешуя в воде на дне болтается.
   - И зачем ты мне все это показываешь? - Она улыбнулась. - Хочешь умным показаться?
   - А затем, что на всем берегу только одна лодка чистехонька, словно только что из магазина. Угадай, какая?
   - А ты действительно неглуп. - Салкина серьезно, внимательно посмотрела на него, словно впервые увидала. - А может быть, это Мышковец сам вымыл лодку перед рыбалкой?
   - Нет, не может, - вздохнул Вовец, - это не машина, чтобы мыть постоянно. Вот осень наступит, тогда ополоснут и перевернут вверх дном до следующего лета.
   - Постой, - она побледнела. - Выходит, это Федор Дмитриевич, главбух, смыл...
   - Выходит, - кивнул Вовец, - причем из шланга. Да так старался, что полную лодку налил. Даже сил не хватило потом её опрокинуть, чтобы всю воду слить.
   - И что же он смывал? Кровь? - Адель нервно хрустнула пальцами. - Надо срочно сообщить участковому.
   - Не надо. Обожди, Адочка, не торопись. - Следовало неназойливо убедить её действовать в нужном направлении и не проявлять излишней инициативы. - Доказательств у нас нет, только спугнем раньше времени и сами подставимся. Чистая лодка - даже не косвенная улика, это вообще не улика. А то, что смыта именно кровь, сомнений быть не может. Смотри.
   Вовец разжал кулак. На ладони лежала тусклая короткая гильза.
   - Что это, пуля? Патрон, да? - её глаза наполнил страх.
   - Был патрон, но осталась только гильза, а пуля... - Вовец убрал гильзу в карман. - Я её нашел в лодке Мышковца под решеткой на дне. Но это тоже не улика. Могла в лодку ещё год назад попасть: дети бросили, участковый ворон стрелял по весне - отлетела, да мало ли. Но я думаю, что стреляли прямо в лодке, и пистолет был в таком положении, что гильза вылетела не за борт, а вниз, в решетку.
   - Мне страшно, - прошептала женщина и беспомощно взглянула Вовцу в глаза.
   - Не бойся. Никто не знает, что мы догадались, как все было. Слушай, ты сейчас поедешь в город и выяснишь все, что можешь, о главбухе и директорском клане, а также о Савватееве. Ты знакома с его женой? Повидай. Но ничего не говори. Выясни, какое у неё настроение, посочувствуй, между прочим скажи, что приезжали из банка по поводу возврата кредитов. Так, следующее, точнее, в первую очередь: ты вчера записывала телефон следователя, позвони и скажи, чтобы ехал сюда, будем сети из озера доставать, которые они ставили.
   - А как ты узнаешь, где они? - удивилась Салкина.
   - Я их вычислил, - серьезно ответил Вовец, ему надо было завоевать непререкаемый авторитет. Адель уже не считает его мелкой сошкой, годной только для постели, но необходимо, чтобы она выполняла каждое его распоряжение. Он чуял, что предстоят непростые ситуации, и должен быть в ней уверен. - А теперь ответь: какое оружие есть в доме? У людей такого уровня всегда есть оружие, - пояснил.
   Некоторое время она размышляла. Вовец терпеливо ждал. Не торопил, не убеждал в необходимости вооружиться. Если ответит нет, ладно, сам попробует разыскать.
   - В спальне. В шкафу под нижней полкой железный ящик, там ружья и пули, патроны, в общем. А ключ от него в тумбочке у кровати. Сейчас поедем, я тебе все покажу.
   - Нет, сразу в город поезжай, - Вовец отрицательно помотал головой. Только ключ от дома мне оставь.
   - Давай, хоть до вахты довезу. Тебя же не пропустят без меня.
   - Ничего, так пройду, за меня не беспокойся. Езжай с богом. Поцеловать тебя?
   - Суп и мясо в холодильнике. Разогрей, а на гарнир возьми коробку сухого пюре. Оно просто готовится, только кипятком залить и крышкой накрыть на пять минут. Поешь как следует, голодом не сиди.
   Вовец пожал ей ладони. Она привстала на цыпочки и осторожно коснулась его губ своими. Он ещё долго ощущал вкус помады и тонкий аромат её духов. В дачный поселок его подкинул на моторке один из деревенских мужиков и совершенно бесплатно. И никакую вахту с охранниками проходить не пришлось.
   На третий этаж салкинского коттеджа он поднялся впервые. Два кабинета, нечто вроде салона-гостиной и спальня в двадцать квадратных метров. Посредине стоит кровать, настоящий сексодром, у Вовца дома вся кухня меньшую площадь занимает. Зеркало в полстены, две тумбочки, стереосистема, видеодвойка на колесной тумбочке, сквозь стеклянные дверцы видно - забита кассетами. Две двери - в ванную и туалет. Между ними объемистый шкаф темного дерева с антресолями. Ничего не скажешь, хорошо живут буржуи. Правда, иногда недолго.
   Он распахнул створки шкафа. Платья, плащи, и прочая дамская одежда плотно забивала деревянное нутро от стенки до стенки. И даже поверх круглой палки, на которую плечики цепляют, натолкано разное шматье. Вовец только головой покачал - впятером за сто лет не износить. Внизу отделение для обуви, заполненное коробками и отдельно лежащими туфлями. Выгреб их на пол и, опустившись пониже, увидел длинный металлический ящик во всю длину и высоту отделения. Зацепил висячую ручку и выволок наружу. Из толстой нержавейки сварен. Заводская работа. Вставил ключ в замочную скважину на крышке, повернул. Нетерпеливо заглянул внутрь.
   Три ружья лежали в пазах деревянных перегородок, обтянутых зеленым сукном. Таким же биллиардным сукном изнутри оклеен весь ящик. Так, что мы имеем? "Тулка" двадцатого калибра, выпущена двадцать лет назад, но как новенькая. ИЖ-54, двустволка двенадцатого калибра. Эту модель Вовец хорошо знал и не любил за сильную отдачу. Зато карабин СКС привел его в восторг. Вот это настоящее оружие. Конверсию и перестройку правящая олигархия использовала для собственного вооружения. Сейчас любой охотник с пятилетним стажем имел право приобрести нарезное оружие. В магазинах огромный выбор карабинов любого калибра, сконструированных на базе боевого оружия. А так как охота давно стала слишком дорогим развлечением, основной контингент охотников составляло начальство разного масштаба и "крутые". Да и выложить несколько тысяч рублей за настоящий "винт" мог только человек с изрядными деньгами. А ещё надо платить за лицензии, боеприпасы... Кстати, о боеприпасах: пять пачек патронов двенадцатого калибра с дробью разных номеров, тридцать штук патронов к карабину, а к "тулке" только пять латунных гильз, правда, новых, не использованных ни разу. В ящике имелась коробочка капсюлей. Наверное, Салкин собирался снарядить патроны, да так и не собрался, даже пороху не купил и дроби. Вовец, недолго думая, вставил капсюли в донышки гильз, а порох и дробь достал из патронов двенадцатого калибра и отмерил на глазок. Запыжил их обрывками газеты.
   Пустой ящик и обувь убрал обратно в шкаф. Зарядил все оружие. Теперь следовало его с толком разместить. Двустволку поставил в кухне за холодильник, а пачки патронов сложил внутрь, в пластиковые карманы на дверце. Тулку положил на лестничной клетке второго этажа к стенке под палас. Патроны положил там же на подоконник и накрыл газетой. Карабин просто решил носить с собой, очень уж ему нравилась эта мужская игрушка.
   Теперь можно было и пообедать. Пока все разогревалось, быстро обежал дом и позаботился, чтобы все окна прикрывали тюлевые занавески. Они не позволяют видеть, что происходит в доме, зато изнутри сквозь них все прекрасно видно.
   Следователь с двумя милиционерами приехал неожиданно быстро. Вовец, откровенно говоря, ждал его только на следующий день. Но врасплох его не застали. Он услышал шум двигателя подъезжающего автомобиля, когда мыл после обеда посуду на кухне. Быстро поднялся из полуподвального цоколя на первый этаж, сняв с предохранителя карабин, и посмотрел из-за занавесочки. Узнал визитеров и быстренько, но аккуратно, прибрал СКС под диван. Туда же отправил патроны в полиэтиленовом мешочке.
   Приехавшие уже знали, зачем их позвали, поэтому сборы были недолги. Желающих быть понятыми нашлось с избытком, и каждый намеревался ехать на своей лодке. Поэтому проблем с транспортом не предвиделось. Отправилось аж четыре моторки. Вовец отыскал в рыбацком чуланчике отромный тройник и привязал его к куску капронового шнура. Для веса приделал солидное грузило. Теперь было чем сети тралить.
   Первую сеть выбирали довольно долго. Подохшую, начавшую протухать рыбу выбрасывали обратно в воду, а свежую кидали в лодку. И уже разговоры начались, как, мол, делить. Но следователь заявил, что и сеть и рыба являются вещественным доказательством. Вторую сеть выбрали только на четверть, как она пошла с трудом. Скоро у поверхности показался большой сетчатый ком. Сквозь частую ячею виднелось человеческое тело. А в воде маячило уже второе.
   - Вот оно! - удовлетворенно воскликнул следователь. - Сейчас не спешите, надо все зафиксировать.
   Зрелище было не для слабонервных, кое-кого затошнило, а с единственной женщиной, затесавшейся в мужскую компанию приключилась истерика. Ее пришлось срочно увозить обратно. Но хозяин лодки не возражал, он уже достаточно насмотрелся, удовлетворил любопытство и лишился аппетита на три дня вперед. Тела после многодневного пребывания в воде распухли, кожа побелела, покрылась морщинами и лопалась при резких перемещениях, на ней появились пятна, словно лишайники на камнях. Рты и носы забиты слизью. Покойники бы давно всплыли, но сеть с тяжелыми грузилами держала на дне.
   Тела опознали - Салкин и Мышковец. У главного инженера разнесен левый висок и содержимое черепа наполовину отсутствует. То ли вытекло после выстрела, то ли водой вымыло, а, может, мелкие озерные обитатели съели. На правом виске входное пулевое отверстие. Гере Мышковцу пуля вошла чуть пониже затылка и вылетела через рот, выбив передние зубы.
   Только двое из присутствующих сохраняли полное спокойствие, хладнокровно ворочая страшные, разбухшие трупы, - следователь и Вовец. Следователь распоряжался, как повернуть тело, и диктовал свои наблюдения и выводы, а Вовец выполнял команды. Один из милиционеров, не отрывая взгляда от листов бумаги, торопливо записывал. Другой, стараясь сохранять хладнокровный вид, дрожащими руками укладывал в лодку скользкую сеть.
   Картину преступления по имеющимся деталям можно было восстановить следующим образом: рыбаки поставили одну сеть и начали ставить другую; Мышковец и Салкин именно этим и занимались, склонившись за борт; Савватеев управлял лодкой. Ничто не предвещало опасности. В это время кто-то выстрелил в затылок Мышковцу, а повернувший голову Салкин, получил пулю в висок. Затем тела поспешно опутали остававшимся в лодке концом сети и выбросили за борт.
   Теперь можно сформулировать вопросы. Кто стрелял и из какого оружия? Вовцу ответы были ясны. Стрелял Савватеев из пистолета ПМ. В этом безлюдном заливе никто не мог помешать или оказаться нежелательным свидетелем. Если бы поблизости, да хоть и в отдалении, виднелась посторонняя лодка, рыбаки швырнули бы сеть под лавку и сделали вид, что загорают в лучах заката. Постановка сетей - дело интимное. Никто не хочет, чтобы какой-нибудь прохвост явился ночью и завершил начатое тобой дело. Поэтому со всей уверенностью Вовец мог заявить, что убийца сидел в лодке и ждал подходящего момента. А самый подходящий момент, когда сеть ставят. Во время движения условия для убийства никуда не годные: качка, ветер в лицо, на волнах бросает, брызги, все могут видеть друг друга, руки свободны, только у рулевого на моторе занята одна. А тут в заливе можно спокойно достать пистолет, спустить предохранитель и - в упор, когда не ждут.
   И становится понятно, почему лодку не утопили. Савватееву необходимо было добраться до берега и скрыться. Вполне вероятно, что он действовал в сговоре с главбухом. Тот на рассвете забрал его в свою лодку, но на озере уже было полно рыбаков и дырявить или опрокидывать "казанку" оказалось делом рискованным, легко вызвать подозрения. Ее просто отпустили на волю с работающим двигателем. Так она оказалась на камнях. Главбух высадил Савватеева на берег, а сам отправился посмотреть на результаты крушения. Тут и увидел, что в лодке полно крови, или ещё каких следов преступления. И поступил очень умно - взял лодку на буксир и пригнал к своей даче. Если бы кто спросил, откуда окровавленное плавсредство, ответ готов, совершенно честный - нашел. Но никто близко не оказался, вопросов не задавал, а включить насос и прополоскать лодку из шланга - минутное дело. Возможно, кровь кое-где присохла, пришлось потом чистящими средствами и мочалкой поработать, но все следы исчезли. И припереть нельзя, свидетелей наверняка нет.
   Вовец ничего следователю говорить не стал. Так и самому легко угодить под подозрение - зачем гильзу взял, почему раньше про сети не сказал? Заставят сидеть дома в городе под подписку о невыезде.
   Тела доставили в коттеджный поселок. Вовец разыскал в одном из чуланов особняка рулон полиэтилена и самовольно отмотал десяток метров. Трупы упаковали и снесли в погреб. Три часа ждали, пока прибудет труповозка из города. Рыбу никто не захотел брать, вся досталась следователю. Тот успел ещё съездить к вдове Мышковца, допросить и привезти на опознание. Вовец предпочел не присутствовать при этом горестном действии, но рыдания несчастной женщины доставали его и на мансарде. Если бы Гера не навязался со своей лодкой в компанию к Салкину, остался бы жив, сейчас сам помогал бы из сетей покойника выпутывать и опознавать. Уж он-то Савватееву вовсе не был нужен, просто оказался опасным свидетелем. А у того был единственый шанс убить Салкина и самому бесследно исчезнуть. Еще день и было бы поздно - крах, банкротство, разборки. Мог бы и сам пулю в затылок схлопотать.
   Адель приехала поздно, уже в сумерках, разминувшись по дороге с мертвым мужем. На кухонном столе её ждала выписанная следователем повестка о явке для опознания тела. Вовец некоторое время мучился, не зная как поступить: сообщить сразу обо всем или вначале узнать, что она выяснила в городе. Он опасался, что в ситуации неизбежного стресса вдова оставит его без необходимой информации. Но, поразмышляв, пришел к выводу, что если она преспокойно спит с любовником, то особого стресса быть не должно. Вряд ли у неё была такая уж сильная любовь к пожилому мужу, пусть даже очень богатому. Баба та еще.
   Так оно и оказалось. Радости это ей не доставило, но принесло заметное облегчение. Она сразу начала соображать и подсчитывать, чего и сколько понадобится для похорон. Но Вовец заверил, что это уже не её проблемы. Профком и дирекция все на себя возьмут и оплатят, не слесарь какой-нибудь умер, слава богу. Ее задача позаботиться о костюме (он пока умолчал, что хоронить придется в заколоченном гробу), о меню столовой, о поминках дома. Впрочем, ей помогут, он ничуть не сомневается. А потом с документами на руках пусть отправляется к нотариусу оформлять наследство. Это он специально сказал, чтоб не мучилась главным вопросом, могла вслух высказаться.
   Она высказывалась на эту тему все время, пока собирала ужин. Вовец тем временем разобрал карабин, протер лишнюю смазку, собрал и наполнил магазин патронами. Во всех помещениях особняка горел свет, а шторы были плотно задернуты. Вовец сделал это специально, чтобы со стороны нельзя было определить, где находятся обитатели.
   За ужином Адель рассказала все, что удалось выяснить в городе. Она опросила близких сотрудников мужа, кое-кого из заводоуправления и напрямую связалась с крупными чиновниками, друзьями Салкина. Так вот, вторым по значению человеком в директорском клане был главбух. Он состоял среди учредителей всех предприятий с директорским участием. Именно главбух прокачивал через коммерческие структуры заводские деньги. Оказывается, он снимал со счета деньги на зарплату работникам, а затем эта наличка, сотни миллионов, неделями крутилась в торговле, принося баснословные прибыли, к тому же не облагаемые никакими налогами. А помогал ему Савватеев!
   Один из крупных чиновников городской администрации за пять минут вывел ей на компьютерный монитор информацию, из которой следовало, что некое акционерное общество "Триар трейд" обязалось поставить из-за рубежа товаров народного потребления более чем на миллион долларов и перевело всю сумму одной из кипрских фирм. Учредители "Триара" какие-то малопонятные физические лица, прописанные на окраинах города, из центра только один Савватеев! Директором "Триара" нанята Ленка Шарова, которую Адель знает как облупленную. Раньше та работала в отделе снабжения и прославилась необыкновенной глупостью в сочетании с ещё более необыкновенной самоуверенностью. Деньги "Триар" получил по контракту от чисто савватеевской фирмы, а та набрала кредитов. Срок поставок по контракту истек, кредитов тоже, а с Кипра никаких новостей.
   Другой чиновник с помощью подчиненного ему программиста проник в какие-то сети и вывел на экран реестр акционеров завода с датами сделок купли-продажи акций. Оказывается, Савватеев ещё неделю назад продал свой пакет акций директору, так что все его разговоры о передаче их Салкину блеф!
   Потом Адель посетила квартиру Савватеева, чтобы погоревать с его женой. Они были давно знакомы, относились друг к другу с симпатией, и её поразила неприветливость Савватеевой. Квартира выглядела, как после Мамаева побоища, и хозяйка заявила, что у неё генеральная уборка с перестановкой всей мебели, чисткой ковров и вывозом всего лишнего на дачу. Раньше у них был коттедж здесь, в Аксюткино, но Савватеев его продал год назад за сто девяносто тысяч долларов, а взамен купил где-то деревянный домик, чуть ли не в коллективном саду. Пока Адель была в гостях, постоянно звонил телефон, и Савватеиха отвечала: "Уже продали." Потом она надела поверх платья кухонный передник и весьма нелюбезно дала понять, что по горло занята. Единственную новость сообщила, что детей на все лето отправила на юг, на Украину к родне.
   У Адели возникли кое-какие подозрения, и она заглянул на чашку кофе к подружке, большой любительнице брачных объявлений. За разговорами как бы между прочим пролистала изрядную пачку рекламных газет и газетенок за последние три недели. И нашла объявления о продаже квартиры, машины, гаража, дачки и мебели. Опознала по телефонному номеру. Савватеевы намылились из города!
   Вовец остался доволен. Адель проявила себя как инициативная, деятельная, а главное, умная агентка. Откровенно говоря, он её принимал за пустышку, к тому же слабую на передок, присосавшуюся к богатому мужику, на тридцать лет её старше. Впрочем, она ему нравилась, замечательно готовила, да и в постели показала себя мастерицей. Кстати, о постели - спать уже было давно пора.
   Ада домывала посуду, а Вовец в очередной раз разобрал, протер и снова собрал карабин. Похоже, возня с этим прекрасным оружием доставляла ему чуть ли не чувственное наслаждение, словно отсоединить цевье или газовую камору равнозначно раздеванию красивой женщины.
   Тонкий резкий писк раздался столь неожиданно, что Ада вскрикнула и всплеснула руками.
   - Господи, неужели крысы?
   Писк повторился, Вовец клацнул затвором и с решительным видом направился в угол. Там был источник подозрительных звуков. В углу стоял рюкзак. Он отодвинул его ногой и никакой крысы не обнаружил. Прислонив карабин к стенке, развязал рюкзак, заглянул внутрь и вытащил портативный передатчик. Писк издавать мог только он. Это был сигнал вызова. Никто Вовца, понятное дело, вызывать не мог. В этом диапазоне работали другие рации, и можно было их подслушать. Он нажал большим пальцем кнопочку сбоку.
   "...обошли объект. Никого не наблюдали. Во всех окнах свет и плотно зашторены. Восточный объект - полная тишина. У западного света в окнах нет, но двоих наблюдали в приборы на улице. Ведут себя подозрительно, оглядываются, разговаривают шепотом. Прием."
   "Разделитесь. Один наблюдает за основным, другой берет западный. Близко не подходить. Все. До связи."
   Вовец машинально глянул на часы - ровно час ночи. Адель испуганно спросила шепотом:
   - Володя, кто это? Это милиция, да?
   - Почему ты так решила?
   - Наблюдают, чтобы кто-нибудь не напал. - А кто еще? Тебе ведь они дали такую радиостанцию?
   - Да у них самих нет, ещё мне давать, - усмехнулся Вовец. - Я эту штучку у вервольфов добыл. Она и настроена на их канал. Да ты не бойся. Я ведь ожидал, что они могут появиться. Сюда они не сунутся, слишком светло возле дома. А если какой дурак полезет, я из него дурь сразу вышибу, прямо с мозгами. - И он покачал в воздухе стволом винтовки.
   - Ну да, а если их много? - боязливо спросила Адель.
   - Ты же слышала, двое всего, - принялся её успокаивать. - Только наблюдают. Один за основным объектом - это мы, у нас все окна горят. А другой за западным. К западу от нас, - Вовец повертел в воздухе указательными пальцами, ткнул вправо, - вон там, дача главного бухгалтера. Интересно, с кем это он гуляет в час ночи?
   - Понятия не имею, - пожала плечами Ада, - я думала, он тут один живет. Еду готовую из города привозит, ему специально в заводской столовой готовят диетическую. Слушай, - она лукаво улыбнулась, - не иначе лысый хрен любовницу втихаря привез и прячет, ночью только выпускает воздухом подышать. А эти их застукали, в прибор. Ночного видения, что ли?
   Вовец кивнул:
   - Он самый. Эх, мне бы такой. Слушай, Адель, а у тебя фотоаппарата со вспышкой случаем нет?
   - Есть, только пленка не вставлена. А ты что, заснять их хочешь?
   - Кроме этого вспышка отлично действует против приборов ночного видения. Там светочувствительные датчики стоят, так их сразу вышибает, пояснил Вовец.
   - А человек, который смотрит, он чего?
   - А человеку, милая, эта вспышка приходит многократно усиленная. Он тоже слепнет, но не насовсем. Этак минут на пятнадцать, может, на полчаса. И глазки болят.
   - Слушай, - в женщине проснулась авантюристка, - а давай его ослепим и схватим. А завтра в милицию сдадим.
   - Так у нас же свет весь горит, - усмехнулся Вовец, - незаметно не выйти, сразу засекут.
   - А мы выключим.
   - Нет, так все вокруг дома освещено из окон, никто не приблизится, никто и не отойдет. А свет выключим, сразу насторожатся и начнут подползать. Лучше позвони в милицию, пусть тихонько обложат всю округу.
   - Точно! Я сейчас.
   И она быстро убежала, стукая каблучками домашних туфель. Телефоны были проведены практически на все дачи, но пользовались ими редко. Хотя имелся выход в город по коду, дозваниваться было сложно, междугородняя линия вечно занята, весь район звонил по одному проводу, провинция, одним словом, глушь. Адель вернулась через пару минут.
   - Ты знаешь, в трубке тишина, ни гудка, ничего... - собщила растерянно.
   - Ладно, завтра разберемся, спать пора.
   - Да ты что? А если залезут? - на её лице обозначилась тревога.
   - Не залезут, им наблюдать велено. Ладно, будем спать по очереди, как солдаты. Один спит, другой бодрствует, службу несет.
   - Чур, я первая бодрствую, все равно спать не хочу. - Сразу оживилась Ада. - Давай мне ружье.
   - Значит так. - У Воца имелся свой план. - Идем в постель. Я сплю, ты бодрствуешь. Можешь книжку читать или видак смотреть, хотя уставом караульной службы оно и запрещено. А ружье мы поставим в изголовье, чтоб случайно не пальнуло. Договорились? Тогда заступай на пост, в смысле, залегай.
   * * *
   В два часа рация снова пискнула. Значит, каждый час докладывают. В этот раз разговор был совсем короткий. "Никого, ничего. - Наблюдай." Ясно, не идиоты же они, лезть на рожон, не зная сколько в доме людей и как у них с обороноспособностью. В три часа доклад повторился и поступила команда выходить на базу. Тоже понятно, уже светает и могут заметить. Вовец выждал десять минут и выключил свет. Адель сладко посапывала, свернувшись калачиком в центре "сексодрома", и не слыхала ничего. Вовец обнял её и тут же уснул.
   Разбудил его сигнал автомашины, прибывшей за главбухом. Тот, видно, задерживался, долго не выходил. Потом машина отъехала, и Вовец понял, что пора вставать, все равно больше не заснуть. Он обошел коттедж, внимательно разглядывая траву, отыскивая следы ночных гостей. Вскоре нашел наблюдательный пункт под густыми ветвями войлочных вишен. Здесь трава была здорово примята, сразу видно - человек лежал. Вовец лег на это место. Отсюда отлично просматривалась задняя дверь дома и дача главбуха. Наблюдатель упирал локти в землю, чтобы удобнее держать прибор ночного виденья, и выдавил ямки. А перед собой сплевывал, верблюд поганый, вон сколько плевков насохло.
   Другой наблюдательный пункт, следуя элементарной логике, стоило поискать со стороны фасада. Но никаких подозрительных следов Вовец не нашел. Впрочем, человек мог спокойно сесть или лечь на садовую скамейку, прямо на асфальтовую дорожку или под стену дома, куда не падал свет из окон, а сбоку ещё и прикрывала полуметровая живая изгородь подстриженной акации.
   Вовец направился к берегу озера. Пожалуй, именно с этой стороны вервольфы могли совершить нападение: десантироваться с лодок, обложить дом и атаковать. Следовало приготовиться к предстоящим событиям заранее. Он осмотрел берег, подходы к дому и бане, прикинул, как бы он сам действовал, приведись атаковать коттедж. Когда план обороны созрел в голове, со спокойным сердцем направился к дому.
   На втором этаже раздвинулись шторы, и в проеме появилась Адель. Она сладко потянулась, вся прогнувшись, демонстрируя роскошный бюст. Увидела Вовца, улыбнулась, дразня, положила руки на грудь, сделала несколько массирующих движений. Вовец перешел на бег...
   После завтрака Салкина уехала в город. На прощанье крепко поцеловала и сказала, что ночевать останется в городской квартире, так что ему придется побыть одному. Она хотела сообщить в милицию о ночных разведчиках, но Вовец отговорил, сказал, что сам позовет участкового, опергруппу, ОМОН и батальон десантников впридачу.
   Надев куртку, сунул в карман рацию, на шею повесил охотничий нож, застегнулся на все пуговицы и отправился выяснять, что с телефонной линией. Кабель из-под крыши тянулся к столбу и висел на метр ниже электрических проводов. На третьем по счету столбе он спускался вниз и исчезал в железной трубе. Вовец осмотрелся и обнаружил канализационный люк. Поддел его лезвием ножа и заглянул в колодец. На глубине полутора метров в бетонном коробе лежали две трубы - водопровод и газ. Тут же лежал телефонный кабель, да ещё проложенный петлей по окружности колодца, для запаса. Вовец вернулся к столбу и обнаружил, что у самой трубы кабель аккуратно перерезан. Заодно обрезан ещё один провод, проложенный вплотную с этим. Провод шел к даче главбуха. Видно, вервольфы в потемках не стали разбираться, где что, а пластанули ножом - и все дела. Пришлось лезть в колодец. Конечно, прокладка вместе всех коммуникаций строго запрещается, да кто тут проект утверждал? Сельсовет? Да ему плевать, лишь бы асфальтовую дорогу до деревни довели. А случись утечка газа в этом коробе? А какому-нибудь Вовцу взбредет как раз порубанный кабель паять? Но, вроде, газом не пахло. Кабель лежал солидный "сотка", сто пар проводов, значит. Здесь он с помощью "перчатки" делился сразу на пять кабелей потоньше. "Перчатка" - это специальная полихлорвиниловая муфта на кабель, состоящая из двух половин, одна из которых переходит в несколько трубок. В них заводят тонкие кабели, сращивают с толстым магистральным, а потом муфту со всех сторон запаивают.
   Вовец лег на трубы и пополз в короб. Через полтора метра нащупал кабель, идущий вверх, подтянул его из колодца и утолкал вверх, в трубу, сантиметров пятнадцать. Он принес из дома стремянку и необходимые инструменты. Спокойно принялся за ремонт. Мимо иногда проходили люди, но не обращали внимания. Ковыряется себе рабочий, ну и пусть себе. Кабель был десятипарный, словно в доме десять телефонов собирались ставить. Наверное, главный инженер на всякий случай так распорядился. К главбуху, небось, всего одну пару полевым проводом бросили.
   Тут Вовцу пришла в голову веселая мысль, а не прицепиться ли к телефону соседа? Он не знал, какая из десяти пар включена на телефон в доме, поэтому срастил все перерезанные провода в соответствии с цветом изоляции, но одну пару зеленых скрутил с жилами полевика, идущего к главбуху. Его линию он тоже починил. Место сращивания кабеля тщательно обмотал изолентой. С большим трудом затолкал разбухший кабель обратно в трубу.
   Вернулся в дом, поднял телефонную трубку - гудок, значит, работает. Разобрал телефонную розетку. В неё был заведен весь кабель, но только два проводка подключены к контактам. Из остальных он выбрал два зеленых, и удлинил их куском радиопровода, найденным в кладовке. Принес со второго этажа другой телефон и подключил. Поднял трубку - гудит. Положил обратно.
   Теперь следовало приготовиться к встрече ночных гостей. Вовец принес из рыбацкой дюжину мотков лески и корбки с крючками. Принялся отрезать метровые куски лески и привязывать к ним крючки, получались поводки. Делал он это очень быстро, сказывался многолетний рыбацкий опыт.
   Тихо звякнул телефон. Вовец насторожился. Потом до него дошло, что кто-то поднял трубку телефона на даче главбуха. Негромкое позвякивание известило о том, что набирают номер. Набор повторялся несколько раз, видно, линия была занята. Наконец стало понятно, что абоненнт дозвонился. Вовец немного подождал и поднял трубку.
   - ...послезавтра заберу и отвезу прямо к поезду, - раздраженный женский голос, - пока все на похоронах.
   - Не могу я больше, не доверяю им, - отвечал мужчина. - Ой, что-то так плохо слышно стало. Громче говори. - Черт бы побрал эту деревню и их всех, - крикнул мужчина и осекся. - Ладно, будь осторожна. Пока.
   Что-то брякнуло, и Вовец с запозданием понял, что тот положил трубку. Но женщина этого не знала, для неё это просто был щелчок на линии.
   - Ты больше ничего не хочешь мне сказать?
   По интонации легко было понять, что она ждет слов любви и верности. Вовец положил трубку. Потом сообразил, что на даче главбуха запараллеленный телефон тихонько звякнул. Что ж, тот, кто там прячется, понял, что разговор прослушивался. Ну, и наплевать. Пусть испугается ещё больше.
   Вовец собрал поводки с крючками, сунул в карманы несколько мотков лески и отправился в сад. В зарослях вишни, черноплодной рябины, смородины и других плодоносов он принялся привязывать к веткам поводки. Предпочтение отдавал местам, наиболее удобным для наблюдателей и снайперов. В нескольких местах натянул между деревьями толстую леску на уровне шеи. Потом разбирался с маленьким фотоаппаратом "Кэнон", как у него вспышка работает. Нашел в шкафу запасливого Салкина инструкцию, запасные батарейки и пленку. Уже под вечер вырезал из картона человеческий силуэт, приколотил его к палке и поставил в спальне. Когда смеркалось, как раз закончил все приготовления.
   Незаметно выскользнул из дома, запер дверь и по-пластунски, скрываясь за барьером из подстриженной акации, уполз в сторону дачи главбуха. По пути с помощью скотча приспособил фотоаппарат на ветку яблоньки и дальше потянул за собой леску. За дачей главбуха завернулся с головой в зеленое байковое одеяло и, обняв карабин, задремал. Он знал, что в случае чего, его разбудит рация.
   Так и произошло. Ровно в полночь под ухом раздался писк. Вовец прижал кнопку и убавил громкость до минимальной. На связи были сразу три группы. Они действовали по заранее подготовленному плану и лаконично сообщали, что номер такой-то на рубеже, ориентир такой-то - все чисто. Невозможно было понять, где конкретно они находятся. Поэтому Вовец не торопился вылезать из одеяла. Он расчитывал, что оно может укрыть от инфракрасных приборов ночного видения, так как не должно пропускать тепло. Неожиданно шелест эфира прорезал приглушенный стон:
   - Это второй. Тут какие-то крючки. Больно, блин!
   Но невидимый руководитель операции проигнорировал его причитания и скомандовал:
   - Трехминутная готовность. Третий, докладывай.
   - Объект на месте, третий этаж.
   - Конец связи, ждите сигнал.
   Вовец понял, что его план удался. Он оставил в спальне включенную лампу на прикроватной тумбочке, а ближе к окну поставил картонный силуэт. Работающий мощный вентилятор, медленно поворачиваясь на оси, периодически обдувал силуэт, и тот качался, создавая движение тени на оконной шторе.
   Вовец выкатился из одеяла, снял карабин с предохранителя и прижался к стене дома, держа в левой руке конец лески. Где-то совсем близко гулко ухнула сова. Это был сигнал к нападению на салкинский коттедж, вне всякого сомнения. Вовец и сам мог так ухать. Он высунулся из-за угла и дернул леску. Мгновенная вспышка сработавшего фотоаппарата выхватила кусты и деревца, а также человеческую фигуру, замершую в полуприседе.
   Вовец не целясь, трижды нажал курок, посылая пули веером. Выброшенные гильзы звонко ударились в кирпичную стену и отлетели в траву. Он тут же снова спрятался за угол и, пригнувшись, бросился бегом вдоль дома. И тут сзади такое началось! Пальба, крики, треск кустов, звон стекол.
   Вовец в темноте с разгона налетел на изгородь из металлической сетки. Его отбросило назад так, что он упал навзничь и чуть не вышиб себе передние зубы стволом карабина. Поднялся и побежал вдоль изгороди вглубь поселка, пока не достиг низенького заборчика, отделявшего участок от улицы. По асфальту громко топали тяжелые ботинки охранников, бежавших со стороны вахты. А стрельба уже окончательно стихла. Вовец сел спиной к заборчику и стал ждать. Ему было хорошо слышно, как дачные охранники кричат: "Кто стрелял?! Выходи!" и тому подобную чепуху. Они светили через низкий забор фонариками, выхватывая из темноты ближние кусты, но идти вперед не решались.
   Вовец уже хотел встать и идти к ним, до того надоели их крики, но тут стали подходить люди из соседних домов, и крики прекратились. Начался разговор, несколько возбужденный и нервный. Со стороны озера донесся звук запускаемого мотора, начал быстро удаляться. Потом взревел ещё один мотор. Вовец понял, что вервольфы отступили и бояться больше нечего. Он перемахнул через заборчик и пошел к людям, тем более, что все они были с ружьями, и он в этой команде ничем не выделялся.
   Его узнали. Пришлось выкладывать свою версию событий, правда, заготовленную заранее. Услышал какой-то шум на участке, кто-то лазит в кустах. Взял оружие на всякий случай и пошел. Только сунулся в кусты, а оттуда - ба-бах! И началось! Он - бежать. Драпал, пока в забор не уткнулся. Но теперь, похоже, эти ночные партизаны убрались, можно пойти посмотреть. Только осторожно, кругом крючки и лески натянуты.
   Сам пошел первым. За ним, ощетинясь стволами, с опаской двигался отряд в десяток человек. Задняя дверь дачи оказалась выбита. По кухне словно вихрь прошел. От входных дверей до лестницы все сметено - стол, стулья, посуда. Вовец с душевным трепетом поднялся наверх, нервно стискивая карабин и включая по пути свет. Он понимал, что никто здесь не таится, но все равно было как-то не по себе, как будто вервольфы оставили после себя какое-то энергетическое поле, заряженное опасностью. В спальне был настоящий погром. В воздухе летали перья из подушек, сквозняк из разбитого окна тащил их в коридор. Дверца шкафа сорвана, на полу груда платьев. Вентилятор разбит вдребезги о спинку кровати. А в сексодром лупанули дробью, а потом ещё вспороли ножом в нескольких местах. На полу лежит картонный силуэт. Кто-то с такой ярость топнул по нему ногой, что остался четкий отпечаток рубчатой подметки. Следователь будет доволен. Вовец спустился в кухню. Гости уже ставили на место стол и стулья.
   - Эй, - закричал Вовец, - вы что делаете? Не трогать ничего до прихода милиции! Выходите, ребята, не надо следы затаптывать.
   Ребята тут же дружно покинули помещение. Кто-то из них спросил:
   - Тогда и в сад нельзя заходить?
   - Ничего, по дорожкам можно, - милостиво разрешил Вовец, - только ничего не трогайте.
   Он включил уличное освещение и вышел из кухни. Большие лампы освещали площадку позади дома и дорожку к бане, где над входом тоже горел свет. Люди уже осмелели, ходили по тропинкам, освещая фонариками окрестности. Вовец тоже взял фонарь и отправился к даче главбуха, надо было одеяло забрать. Его удивило, что там ни одно окно не осветилось, и главбух не вышел, словно спал и ничего не слышал. Со стороны берега, то есть на заднем, так сказать, фасаде дома несколько окон оказалось разбито. Вовец подергал дверь, заперто. В двух шагах от двери на бетонной дорожке размазана лужица крови. Она ещё не засохла и липла к пальцам. Он стал внимательно рассматривать, не ли ещё следов, и обнаружил цепочку из нескольких капель, ведущую к дому. Видимо, раненый скрылся в коттедж и заперся изнутри.
   Вовец, как только это понял, тут же выключил фонарь и отбежал за угол. Очень не хотелось стать мишенью. Кто был здесь ранен и прячется в доме? Вервольф, главбух или тот, кто тайно живет на даче, гуляет ночью, а днем звонит по телефону? Вовец подобрал одеяло и торопливо удалился. По пути снял с ветки фотоаппарат и смотал идущую от него леску. Он успел закинуть одеяло на второй этаж, убрать за кухонный шкаф карабин и приготовить закуску, пока распаленные мужики шарили по берегу и окрестным участкам в поисках отставших налетчиков. Неожиданно звякнул телефон, прерывисто задребезжал. На даче главбуха кто-то набирал номер. Поглядывая на дверь, Вовец ждал. Похоже, ночью линия свободна и автоматическая междугородка соединила сразу. Вовец поднял трубку.
   - Ленка, молчи! - ворвался в ухо злой мужской голос. - Эти сволочи меня ранили. - На другом конце провода кто-то пискнул. - Молчи, я в порядке. Линия подслушивается. Эй, гады, как слышно? Передайте старому козлу, что все бумаги в надежном месте! Ленка, позвони с другого телефона Бобику, пусть ждет у поворота к Семенычу. Прощай!
   Вовец бросил трубку, схватил карабин, фонарь и выскочил из дома. Обогнув дачу главбуха, присел в кустах с таким расчетом, чтоб видеть заднюю и боковую стены. Две другие стороны худо-бедно освещались со стороны салкинской дачи, и оттуда вряд ли кто мог появиться. Буквально через минуту распахнулось окно на втором этаже. Вниз, почти до земли, спустился жгут из скрученных простыней. К нижнему концу был привязан портфель или чемоданчик, в темноте не разобрать. Потом по простыням стал медленно спускаться человек. Словно пьяный из женской общаги удирает, усмехнулся про себя Вовец. Он осторожновышел из-за куста и подошел к дому. Человек спускался лицом к стене и не мог его видеть. Когда он уже собрался ступить на землю, Вовец врезал ему прикладом по почкам. Он не испытывал к этому человеку ни злобы, ни неприязни, он его вообще не знал. Но во всей этой коловерти с убийствами, ночными налетами, нацистами-боевиками и стрельбой выживал тот, кто сумел нейтрализовать опасность ещё до того, как она проявилась.
   Человек рухнул лицом вниз. Вовец стволом карабина раскинул его руки в стороны. Быстро прощупал одежду. Сзади под пиджаком за брючный ремень был заткнут пистолет. Вовец взял двумя пальчиками за кромки рукоятки, вытащил и отбросил его в траву. Схватился за рукава пиджака и одним рывком сдернул его с человека. Потом отвязал дипломат, закинул карабин за плечо и отправился восвояси. Обойдя дом, включил фонарь и посмотрел, что в пиджаке. Там были документы на имя Савватеева Геннадия Андреевича: паспорт, военный билет, водительские права, медицинский страховой полис. В нагрудном кармане находился заводской пропуск. В боковых карманах лежали ключи, сигареты, зажигалка, немного денег. Все это Вовец сложил обратно и швырнул пиджак в кусты.
   Через минуту он уже был снова на кухне салкинского коттеджа. Карабин вернулся за шкаф, увесистый дипломат нашел приют в кладовке, а сам Вовец принялся расставлять стаканы. Его стремительный набег на соседскую дачу занял от силы пять минут. Вскоре с берега начали подтягиваться распаленные ночными событиями мужики. Бочком, чтоб не наследить, проходили в дальний конец кухни, принимали заслуженный стопарь водки и громко делились впечатлениями. Некоторые сразу отправлялись по домам, чтобы успокоить взволнованных жен, а другие располагались основательно, потому как водки и закуски было в изобилии, компания подобралась хорошая, а спать все равно расхотелось. Вовец несколькими неназойливыми репликами типа: "А помнишь, на берегу?" всех убедил, что тоже все время бродил с компанией по садовым дорожкам, разыскивая отставших налетчиков. И тоже никого не нашел.
   Когда наутро явилась милиция, он один мог что-то связно рассказать. Остальные только мычали или их невозможно было разбудить. Запасы алкоголя в доме были практически полностью уничтожены. Следователь оказался старый знакомый, тот же, что и в прошлый раз. Вовец предъявил ему следы погрома, расстрелянную кровать и оттиск ботинка на картоне. А пока тот заполнял протоколы, выковыривал дробь, пока эксперт мазал все порошком для снятия отпечатков и фотографировал, Вовец слегка выспался, умылся и побрился.
   На милицию неизгладимое впечатление произвели крючки, хотя подобный метод ловли нарушителей порядка одобрения не получил. В месте, которое ещё предыдущей ночью облюбовал наблюдатель, вся трава была залита кровью, словно тут поросенка резали. Два крючка оказались оторваны и исчезли, а третий был частично разогнут и наживлен кусочком запекшейся плоти. Вовец даже поежился, представив с какой силой рванулся человек, что порвал поводки, а один крючок разогнул. И какую дьявольскую боль испытал. Всякий рыбак, который по неловкости или глупости хоть раз засадил себе под кожу крючок, скажет, как легко его вонзить, и как непросто вытащить. Бородка на кончике жала не дает этого сделать, зато в глубину тела он уходит от малейшего движения. Господи, какое варварство эта рыбалка!
   Эксперт срезал крючок вместе с уловом и запечатал в полиэтиленовый пакет. Другой пакет набил окровавленной травой. Еще в одном месте были срезаны два крючка, а на траве отыскались капли крови. Но самый большой улов принесла толстая леска, натянутая между деревьями на уровне шеи. В двух метрах от неё нашли черную матерчатую шапочку типа бейсболки, а по другую сторону тоже в полутора-двух метрах валялись черный берет и ружье. Похоже, один вервольф налетел на леску, когда бежал к дому, а второй, стрелок, когда, наоборот, из дома к берегу летел во всю прыть. Судя по тому, что крови на траве не было, этому второму перебило дыхание и он потерял сознание, если вовсе не умер. Его уволокли к лодкам, а искать в темноте ружья и шапки, когда сбоку стреляют и со всех сторон бегут, никто и не подумал.
   Разбитые окна соседней дачи тоже привлекли внимание следственной группы. У задних дверей обнаружили целую россыпь пистолетных гильз и следы крови. Недалеко валялся пиджак с документами на имя Савватеева. Следователь ликовал. Он уже высказывал версию, что двух рыбаков, трупы которых обнаружили в озере, убил третий - Савватеев. Сейчас его версия блестяще подтверждалась.
   За углом дома нашли две винтовочных гильзы. Вовец промолчал, что гильзы вообще-то его, и их должно быть три. Зачем создавать себе лишние трудности? А карабин-то уж точно заберут на экспертизу или просто потому, что у Вовца на него никаких прав, а законный хозяин уже в гробу.
   С обратной стороны дома сразу увидели скрученные простыни, вывешенные из окна, а спустя недолгое время нашли и пистолет. Его следователь взял двумя пальчиками за те же места, что и Вовец сегодня ночью, продемонстрировал понятым, громко прочитал номер и опустил в пакет, подставленный экспертом. После этого не только прокурор, а сам господь бог велел бы вломиться внутрь. В прихожей на полу лежал мертвый главбух с вытаращенными глазами. Между ними запеклось пулевое отверстие с черным венчиком порохового нагара, а половина лысины была разбросана по стене вперемежку с мозгами.
   Начальник райотдела милиции, приехавший на подведомственную территорию позже всех, только руками всплеснул и за голову схватился. У него за весь прошлый год всего три убийства, да и те бытовые. А тут уже со счету сбился, гора трупов за неделю. Да за такой рост тяжких преступлений раньше погоны снимали и из органов гнали без пенсии и выходного пособия. А все городские! Новые, блин, русские!
   Пожалуй, один только Вовец точно представлял что произошло сегодня ночью и в предыдущие дни. Савватеев, заворовавшийся и собиравшийся скрыться за границу, был связан с директорским кланом, прежде всего с главбухом. Тот принудил его в интересах клана убить Салкина. Очевидно, Савватеев каким-то образом зависел от него, раз пошел на убийство. В свою очередь он сам располагал какими-то компрометирующими материалами, которые могли быть пущены в ход, если бы с ним что случилось. Поэтому его нельзя было устранить, а, наоборот, приходилось прятать на даче главбуха. Тот, видимо, был главным куратором всего мероприятия. Когда Савватеев застрелил Салкина и Мышковца, запутал в сеть и выбросил за борт, он вынужден был на этой же лодке выбираться из залива. Потом пересел в лодку главбуха, а эту "Казанку" с работающим мотором отпустили на волю волн. Но неудачно, выскочила на берег почти без повреждений. А может, спохватились, что внутри слишком много следов. Пришлось буксировать к дачному поселку и смывать следы преступления. А Савватеева прятать на даче. То, что сразу трое человек пропало без вести, давало хороший шанс одному из них тихонько исчезнуть за границей. У нас ведь на пропавших без вести не рассылают ориентировки на таможни, и не делают по ним запросы в соседние государства. Можно спокойно со своими документами ехать в любом направлении, лишь бы знакомого не повстречать. Савватеев прятался, ночью выходил воздухом подышать, общался время от времени с женой по телефону и через день уже уехал бы. Но сегодня ночью, когда он вышел погулять, началась стрельба. Естественно, он подумал, что это за ним, тем более что, как он понял, телефон прослушивается. Он и так, небось, не доверял главбуху с директором, а сегодня, вероятно, они уже расставили последние точки над "i ", может, и совершили взаимовыгодный обмен компроматом. Не зря же он по телефону сказал, что бумаги в надежном месте. А раньше где были? В ненадежном! Уж не в дипломате ли? Но это потом посмотрим. А пока дальнейшие события выглядят следующим образом. Началась стрельба из-за угла. Раздались ответные выстрелы в сторону дачи. Савватеев решил, что это в него, и открыл ответный огонь. Завязалась перестрелка, его ранили. Потом нападавшие отступили, а он вернулся в дом и пристрелил главбуха. Позвонил жене, не обращая внимания на прослушку, ситуация вынуждала. Отдал распоряжение, понятное только им двоим, и поспешил скрыться. Но Вовец оказался под окном минутой раньше.
   В доме обнаружились следы присутствия человека - в чулане возле кухни. Там стояла кровать, тумбочка с телевизором, лежала кипа журналов и книг. Нашлись также бритвенные принадлежности, грязное белье и всякая мелочевка, принадлежавшие явно не главбуху. На полу валялись разные лекарства, высыпанные из коробки, выполнявшей роль аптечки. Тут же комки окровавленной ваты, обрывки бинтов и перепачканная кровью одежда. Раненый перебинтовался и переоделся прежде, чем уйти. Судя по одежде, рана располагалась в районе печени. Возможно, серьезно повреждены внутренние органы.
   Количество трупов для тихого дачного места оказалось столь беспрецедентно, что дело взяла на контроль область. По следу Савватеева пустили служебную собаку, а у берега появился давешний огромный катер. Оказывается, он принадлежал базе отдыха какого-то завода на другом конце озера. Приехала ещё целая бригада специалистов и начальников в сопровождении падких на сенсации тележурналистов полудюжины местных каналов. Вовец не знал куда прятаться от всех. Спасибо, десяток надежных и преданых друзей, появившихся у него после сегодняшней ночи, пришел на помощь. Кто телевизионщикам баки забивал, кто следователям. Остальные ремонтировали двери, окна, мебель, наводили порядок в доме.
   Вовец задумался, что делать с располосованной кроватью. В ней ещё и следователь покопался, извлекая дробь. Но поскольку густой сетчатой пружине ничего не сделалось, а верхний слой из плотного пористого синтетического материала легко склеивался "Моментом" в местах разрезов и дыр, следовало сменить только верхнюю обивку. Вовец порылся в сервантах и скоро отыскал роскошную льняную скатерть. Гладкая, плотная, серебристо-пепельная с тканым узором из мелких листочков, она как раз подходила по размеру. Кто-то притащил коробочку мебельных гвоздей с круглыми латунными шляпками, скатерть дружно натянули и через десять минут постель была готова к новым свершениям. Как раз к приезду Адели.
   Ночью Вовец наконец-то заглянул в дипломат. Он оказался набит бумагами: учредительные документы, договора, накладные, банковские проводки, платежные требования, кассовые ордера - чего там только не было. Мелькали миллионные суммы, десятки тонн никеля и меди, вагоны металлопроката и труб. Знакомые фамилии заводских начальников встречались чуть не на каждой странице. В полиэтиленовом пакете лежало пять круглых печатей. На самом дне покоилось несколько пачек денег - рублей и долларов, а так же конверт с фотографиями. Мужики, иногда с бабами, иногда почти голые. У столов, заставленных бутылками, на лоне природы, на фоне пальм и лазурных пляжей, Эйфелевой башни и изящных азиатских храмов. И опять масса знакомых лиц. Ничего не скажешь, умеют жить начальники.
   Денег он насчитал двадцать тысяч рублями и пятнадцать тысяч долларов. После некоторого размышления Вовец решил, что это его законная добыча. И спрятал в рыбацкой кладовке в старый валенок. Так закончилась суббота и началось воскресенье.
   * * *
   Он поехал в город с Адой. Надо было домой заскочить, позвонить бывшей жене, узнать, как там Олежка поживает, как отдыхает в деревне у её родителей, не надо ли ему чего. А ещё надо проявить пленку. Он всю её израсходовал на своих новых приятелей, чтобы ради одного кадра не проявлять. В центре города имелся сервисный пункт "Коники", работающий без выходных. Вовец сдал пленку и заплатил двойной тариф за срочность. Заодно заказал десять отпечатков первого кадра. Так, на всякий случай, даже не зная, что там ночью попало в объектив.
   Потом отправились к портнихе, траурное платье подгонять. Это продолжалось больше двух часов, и Вовец смог ещё поспать в машине. Потом Ада повезла его обедать в ресторан. Последний раз в ресторане Вовец был лет пятнадцать назад и сохранил об этом визите самые отвратительные воспоминания. Сейчас его поразила вышколенность официантов, разнообразие и великолепное качество блюд. Но больше всего поразили цены. Он на эти деньги мог бы спокойно кормиться полмесяца. И это без выпивки!
   После обеда Ада снова привезла его в центр, чтобы получить проявленную пленку и фотографии. Сидя в машине по пути к ней домой, Вовец открыл фирменный конверт и взглянул на снимки. В кадре были двое. Один, молодой парнишка в камуфляжном костюме, замер, отпрянув назад и всплеснув руками, словно хотел закрыться от фотовспышки. В правой руке он держал какой-то металллический инструмент. Полированная поверхность металла отразила яркий свет и над рукой зафиксировался только блик, световое пятно. Можно только предполагать, что это был нож.
   Позади парнишки виднелся ещё один человек. Широкоплечий, в черном мундире с портупеей, в берете, надвинутом на лоб. Лицо почти квадратное, толстая борцовская шея. На вид лет тридцати пяти. В правой руке у него автомат, упертый откидным прикладом в локтевой сгиб. Вовец подобного оружия ни разу не видел. Магазин для патронов короткий и прямой, ствол очень толстый и довольно длинный, словно для бесшумной стрельбы, сверху оптический прицел. В отличие от юнца, мужчина спокоен, как будто ничуть не удивлен вспышкой, даже не прижмурился. Вовец мог дать голову на отсечение, что именно он из своего автомата подстрелил Савватеева.
   Ада тоже заинтересовалась снимками. Взяла один, пока стояли у светофора, вгляделась, держа на отлете.
   - Те самые фашисты?
   - Они, родимые, - вздохнул Вовец.
   - Я понимаю, этот мужик у них главный, - сделала очевидный вывод.
   - Похоже. Все остальные пацаны, один только может быть в возрасте штурмфюрер.
   - Что это за звание такое? В абвере, вроде, были всякие такие, да? Штирлиц кто был?
   Она бросила фотографию ему на колени. Вспыхнул зеленый и Ада повела машину.
   - Это звание войск СС, - пояснил Вовец. У них и воинские соединения по-своему назывались. Насколько я помню, взвод назывался "зонд", а командир, соответственно, зондерфюрер. Далее идет штурм, рота то есть, потом батальон - штурмбан, а они объединяются в штандарт - это уже полк или что-то вроде того. Штирлиц, если память не изменяет, дослужился до штандартенфюрера. Это очень высокий чин. Впрочем, я не ручаюсь за точность. В советской литературе не поощрялось копание в нацистской системе.
   - Конечно, - усмехнулась Ада, - слишком много аналогий с советской системой могло всплыть.
   Они подъехали к её дому. Машину оставили на маленькой асфальтовой площадке напротив подъезда, а сами поднялись на лифте в квартиру на шестой этаж. Вовца удивила скромная двухкомнатная квартира в заурядной крупнопанельке. После роскошной дачи, он ожидал увидеть королевские апартаменты. Но Ада пояснила, что это квартира её матери. Она тут выросла, отсюда похоронила мать. Салкин после развода оставил свою квартиру бывшей жене, вот там были действительно апартаменты: кухня двадцать метров с двумя мойками, два туалета, две лоджии, в общем все по два, по четыре, по восемь. Зато себе дачку отмел. Там и жили. Разве сравнишь с городом?
   Пока она названивала скорбным голосом по телефону, сверяясь с длинным списком приглашенных на похороны и поминки, Вовец слонялся по комнате, разглядывая корешки книг в шкафу и разные безделушки, наставленные где только можно приткнуть - фарфоровые зверушки, морские раковины, вазочки и всякие безвкусные сувенирчики.
   Выглянул в окно сквозь тюлевую занавеску, увидел пустой неуютный двор. Несколько пацанов пинали мяч, похоже, играя на одни ворота. Зрелище было забавное. Самого маленького поставили между двумя камнями, а он, вместо того, чтобы защищать эти условные ворота, все время норовил захватить мяч, развернуться и забить гол самому себе. Какой-то тип свернул с тротуара и неторопливо прошелся рядом с машиной Ады, заглядывая внутрь. Он даже сделал такое телодвижение в сторону вишневого БМВ, словно хотел остановиться, но передумал и пересек двор наискосок. Проход этот был совершенно нелеп, так как тип уперся в соседнюю девятиэтажку и пошел вдоль стены.
   - Дорогая, у тебя нет здесь бинокля? - негромко спросил Вовец.
   Адель, держа левую руку на трубке телефона, правой черкала в списке карандашом. Подняла голову.
   - Что, хорошенькую девушку увидел? - спросила, улыбнувшись.
   - Нет, мальчика, и, кажется, очень нехорошего. Как бы он твою тачку не угнал. Больно подозрительно возле неё трется.
   - Посмотри в серванте, в левом ящике.
   Бинокль оказался театральным. Но едва Вовец его настроил на дворовых пацанов, как Ада крикнула из другой комнаты:
   - Вовик, иди сюда! У тебя в сумке опять что-то пищит!
   Рация! Он и забыл про нее. Бегом примчался, торопливо выпростал из сумки. Нажал кнопку, но успел поймать только конец разговора.
   "...и ждите у квартиры. Дальше по плану. Конец связи."
   - Что это? - Ада смотрела округлившимися глазами. - Кто это говорил? У какой квартиры?
   Вовец оцепенел. Он не ожидал такого оборота. Похоже, их намерены встретить на выходе. Действовать следовало немедленно.
   - Собирайся! - крикнул он, бросая рацию и бинокль в сумку. - Живо!
   Торопливо принялся натягивать кроссовки. Чертовы шнурки! Ада сидела по-прежнему, вцепившись в телефон, и удивленно смотрела на него.
   - Что ты сидишь! - взорвался Вовец. - Смерти ждешь? Давай бегом отсюда!
   Он схватил её за локоть и поволок к дверям. По её лицу видел, как она обижена этой грубостью и бесцеремонностью, ей хочется остановить его и немедленно выяснить отношения. Но он даже на мгновение не задержался и не дал ей возможности упереть руки в бока и начать говорить. Вытащил её в коридор прямо в тапочках, схватив туфли в руку. Захлопнул дверь и потащил растерянную женщину вверх по лестнице. Они добежали до восьмого этажа и остановились. Вовец зажал ей рот рукой и притиснул к стене.
   Снизу шел лифт. Ада, кажется, поняла, что дело слишком серьезно, чтобы делать скоропалительные выводы и подавать голос. Она тоже замерла, даже дыхание затаила. Лифт остановился на седьмом этаже. Шагов не было слышно, только изредка легкий шорох. Из этих шорохов можно было понять, что поднявшиеся на лифте, украдкой спускаются на шестой этаж. Адель напряженно ждала, видимо, пока хлопнет дверь какой-нибудь квартиры, чтобы дать Вовцу нагоняй. Не дождалась, и мертвенная бледность залила её лицо. Значит, это не жильцы.
   Вовец понял, что больше не нужно её держать, и, опустившись на корточки, принялся неторопливо зашнуровывать кроссовки. Туфли поставил перед Адой. Та не сразу сообразила, что надо переобуться. Вовец хозяйственно сунул её домашние тапочки себе в сумку. Лифт загудел и отправился вниз, кто-то его вызвал. Потом снова двинулся вверх. По мере его приближения Ада начала волноваться, переминаться, затеребила рукав Вовца, тыча пальцем вверх, мол, не пора ли подняться еше выше. Но тот пожатием руки успокоил её, дал понять, что суетиться не надо, он знает, что делать. Лифт миновал седьмой этаж и стало слышно, как в нем галдят мальчишки.
   Дверцы распахнулись. Давешние футболисты шумно высыпали на лестничную площадку, звонко шлепнул в пол тугой мяч. Они чуть не сшибли Вовца, ринувшись к дверям одной из квартир.
   - Не-е, я первый на приставке играю!
   Маскируясь этим криком, Вовец втащил Адель в лифт. Нажал кнопку первого этажа. Он снял сумку с плеча, взял в руки и прикрылся ею, стоя у самых дверей. Когда лифт остановился, резко выбежал, крутнулся на месте. Никого. Видно, в подъезде только те двое или трое, что ждут у квартиры. Скорее всего, двое. Это оптимальное количество исполнителей убийства. Третий обычно ждет в машине. Но во дворе в этот час находилась только одна машина, на которой они приехали.
   - Значит так, - сказал твердым голосом, приказным тоном, не терпящим возражений, - идешь за мной и ни шага в сторону. И ни звука, что бы ни случилось. К машине не подходим. Вперед!
   Он вышел из подъезда и спрыгнул с невысокого крыльца прямо на газон. Быстро пошел вдоль стены дома, тщетно укрываясь за чахлыми кустами. Но, по крайней мере, сверху из окон их не видно. Адель семенила следом, стараясь не отставать. Повернули за угол. И тут в сумке запищала рация. Вовец выхватил её и приткнул к уху, не сбавляя хода.
   "Быстро вниз, они уходят!" - прорвалось сквозь треск и шипение эфира.
   Вот черт! Где-то во дворе таился наблюдатель. Он их заметил и сообщил основной группе.
   - Бежим! - Вовец схватил Адель за руку. - К мосту!
   Они понеслись прямо по газонам и детским площадкам, перепрыгивая низкие заборчики и оградки. Надо было пересечь квартал девятиэтажек и выбежать к Парковому пруду, самому маленькому из четырех городских прудов. Через него переброшен длинный пешеходный мост. На противоположном берегу раскинулся Центральный парк культуры и отдыха, где легко можно затеряться среди деревьев, павильонов и аттракционов. Конечно, можно было и не бежать так далеко, а заскочить в любой подъезд и отсидеться на лестничной клетке верхнего этажа. Но Вовец опасался, что наблюдатель, заметивший их попытку бегства, продолжает держать их в поле зрения, скрытно передвигаясь следом. Кроме того, могут быть и другие наблюдатели, люди из прикрытия, да мало ли ещё вервольфовцев тут болтается.
   - Ой, не могу, - Адель чуть не падала, беспомощно прижимая ладони к левому боку. - Так больно колет. Дай отдышусь.
   - Некогда, милая, нельзя останавливаться, - Вовец дернул её за рукав. - Убьют обоих на хрен!
   До моста было рукой подать. Сегодня в ЦПКиО не проводилось никаких праздничных мероприятий и вход был свободным. Касса закрыта, железные турникеты разблокированы. Но людей мало. Жара такая, что народ предпочел берега трех других прудов, а не качели-карусели.
   Озираясь на редких прохожих, Вовец протащил Адель сквозь турникет и понял, что не успеет перевести её через мост до того, как появится погоня. Парни за ними гонятся молодые, здоровые, тренированные. Хоть в воду прыгай! Раздражающе запищала рация.
   "Все к пруду! Блокировать мост!"
   Да будь они неладны! Вовец воткнул брусок рации в нагрудный карман рубашки, заозирался, соображая что делать. Нет, двухсотметровый мост им не осилить, догонят. Назад бежать - ещё хуже, прямо в лапы попасть. Адель повисла на деревянных перилах, хрипло дыша и охая. Две старушки, прогуливающиеся под дурацким линялым зонтиком, смотрели осуждающе и тихо переговаривались, покачивая головами на тонких сморщенных шеях.
   "Крысы старые, - разозлился Вовец, - небось за пьяных приняли. А эта тоже хороша, корова! Меньше б валялась, больше двигалась."
   Он перегнулся через перила, глянул вниз. В трех метрах от него сверкал ровный изумрудный ковер свежей травки. Проклятая жара! Уровень воды и здесь понизился. Метров на пятьдесят от берега обнажилось близкое дно и уже начало зарастать зеленью. Что ж, значит, надо спрыгнуть вниз, спрятаться под мост, а дальше видно будет. В этот момент, когда решение уже было принято, оставалось только махнуть через перила, из нагрудного кармана выпала рация. Блеснув на солнце, с громким чмокающим звуком врезалась в траву и исчезла, оставив черный прямоугольный след. Вовец содрогнулся. Они чуть не угодили в ловушку. Сто лет не чищенный мелкий пруд, где все это время быстрая река старательно откладывала ил, почти доверху оказался наполнен грязью. Но менять решение было уже поздно, его можно было только подкорректировать.
   Стальные опоры-трубы поддерживали сварную решетчатую конструкцию, на которую был положен настил из досок. Мост ставили ещё до войны, тогда по нему ходили какие-то телеги, возы, поэтому он имел несколько избыточный запас прочности. Сейчас сюда пускали только пешеходов, но опорные балки вовсе не показались Вовцу лишними. На них следовало перебраться. Он перелез через перила и, стоя спиной к пруду, нащупал ногой внизу поперечную балку. Держась за стойку перил, опустился и понял, что места тут хватит для целого взвода. Похоже, тут даже иногда бывают люди, точнее, пацаны. Во всяком случае на ржавчине, покрывающей стальной уголок и трубы, нацарапаны разные имена и ругательства, а кое-где, словно скамейки, переброшены куски досок, чтобы с комфортом сидеть и курить, а может пялиться сквозь щели настила под подолы проходящих вверху женщин.
   - Адель! Давай живо сюда!
   Он высунулся, держась за трубу, свободной рукой протащил сквозь стойки перил свою сумку и повесил на шею. Адель боязливо полезла через перила, озираясь и ахая. И тут Вовец увидел двух парней, бегущих к мосту. Несмотря на жару, один из них был в пиджаке, а второй в короткой кожаной куртке.
   - Ну что ты застряла, - крикнул раздраженно, - давай быстрей!
   Поздно, поздно, парни их заметили. Оставалось только лезть под мост и молиться. Адель все никак не решалась отпуститься, стоя одной ногой на железной балке, болтая другой в воздухе. По ветхому настилу дробно разнеслись частые удары каблуков, парни были уже рядом.
   - Сюда иди, - зашипел яростно Вовец, хватая женщину за талию. Болтается как сосиска!
   Он рванул её на себя, оторвав от перил, и они чуть не кувыркнулись вниз. Адель громко взвизгнула. Вовец успел вцепиться в ржавую стойку и удержался на прогнувшейся доске. И тут мимо них с коротким каратистским криком один за другим просвистели двое парней. Раздались два громких шлепка, и черная грязь брызнула во все стороны, достав и до беглецов.
   - Давай обратно наверх!
   Вовец толкнул подругу в бок и тут же принялся её подсаживать. Внизу по пояс в густой черной няше торчали два вервольфа с изумленными физиономиями и возили руками по сторонам, сдирая тонкий слой зелени, безуспешно пытаясь добраться до ближней опоры моста. Видимо, им показалось, что женщина спрыгнула вниз, взвизгнув от испуга, и они не раздумывая маханули следом через перила.
   Адель выбралась наконец на мост и встала с разведенными руками и слезами на глазах. Ее дизайновые голубые джинсы от Кевина Кляйна были густо забрызганы черным вонючим илом и измазаны ржавчиной, а отряхнуть их она не могла, так как ладони тоже были рыжими от ржавчины. Оставалось только разводить грязными руками и плакать, привлекая внимание редких прохожих. Вовец перебрался через перила, снял сумку с шеи и, брезгливо морщась, посмотрел вниз. Смрадный запах гниющей органики поднимался от развороченной няши. Один из вервольфов, затравленно озираясь, задрал голову, и Вовец его узнал. Это был старый знакомый, Братец Кролик с песчаного островка. Вовец быстро вытащил из сумки фотоаппарат и навел на ворочающуюся в грязи парочку.
   - Эй, грызун! Чего не здороваешься? - весело крикнул сверху.
   Как и ожидал, оба вервольфа машинально посмотрели вверх. Щелкнул затвор. Кролик вскинул руки, закрывая лицо и пригибаясь, и сразу стал похож на негра. Липкая грязь потекла по щекам. Второй отвернулся, задрав локоть, прикрываясь отворотом кожанки. Вовец взвел затвор фотоаппарата и снова поймал парочку в видоискатель.
   - Улыбочку!
   Но, похоже, им больше не хотелось красоваться перед объективом. Вовец тут же спрятал аппарат обратно в сумку, а взамен вытащил ночной снимок.
   - Эй, орлы, это вам на память!
   Он не успел бросить фотографию вниз. Партнер Кролика поднял голову и резко вскинул правую руку. Длинный и толстый ствол пистолета дернулся отыскивая цель. Вовец выронил снимок и отпрянул назад, к противоположной стороне моста. От настила с сухим треском отскочила динная узкая лучина. Пуля, гудя по-шмелиному, ушла в небо. Одно за другим на сером пыльном настиле возникли три светлых пятнышка, щетинившиеся по краям задранной щепой. Вовец схватил за рукав хнычущую Адель и поволок прочь с моста. Следом сорвались немногочисленные зеваки, крича от ужаса и взывая к милиции. Гулкий металлический звон прокатился, затухая, по стальным конструкциям. Видимо, одна из пуль угодила в балку.
   Они чуть не застряли в турникете, потом Адель споткнулась и упала. Вовец грубым рывком поставил её на ноги и заставил бежать дальше. Остановились только завернув за угол ближайшей девятиэтажки.
   - Что это было? - задыхаясь и всхлипывая, плаксиво спросила Адель.
   - Пойдем, нельзя стоять, - Вовец снова потянул её за рукав. - Пистолет с глушителем. Нервишки у них сдали. - Он говорил прерывисто, пытаясь восстановить дыхание. - Где-то близко должен и Гусь ошиваться, надо быть внимательней.
   - Какой Гусь? - ещё больше испугалась Адель. - Бежим отсюда, пока они не вылезли.
   - Ну, и вылезут? Что дальше? В таком виде по городу не побегаешь. А Гусь должен быть в одной тройке с Кроликом.
   - Ты толком можешь сказать? - Адель остановилась. - И вообще, посмотри, на кого мы похожи, как свиньи!
   - Это точно, - согласился Вовец, - но лучше быть грязным, чем мертвым. Вон у той бабушки можешь спросить, она подтвердит. Пошли лучше поживей.
   Они обогнули дом. Вовец оставил Адель у стены за пыльными кустами, а сам выглянул из-за угла. На мосту уже снова были люди, неторопливо шли по своим делам, кто в сторону парка, кто в город, как будто никакой стрельбы не случилось несколько минут назад. Только один человек вел себя не как все. Он перегибался через перила, смотрел вниз и иногда делал быстрый жест рукой, мол, быстрее. Между опорами моста брели к берегу двое. Они вышли на берег и быстро направились вдоль пруда в сторону Вовца.
   Он отпрянул за угол, взмахом руки показал Адели, чтобы присела. Прячась за кустами, стал осторожно наблюдать. От дома до пруда было метров шестьдесят. Это пространство напоминало хорошо запущенный пустырь. Валялся всякий мусор, ржавые железяки, росла высокая крапива и репейник. Ни купаться, ни ловить рыбу на гниющем водоеме было невозможно. Только бормотуху распивать, да детишкам в войну играть. Взрослые и дети протоптали здесь множество тропинок среди зарослей ивняка и крапивы. По ним и топали два чумазых вервольфа. А метрах в пятидесяти позади, словно прикрывая тыл, непринужденно двигался тот самый дядечка, что с моста им махал.
   - Сиди тут, - шепнул Вовец Адели и сунул ей в руки сумку, а сам осторожно двинулся параллельно вервольфам.
   У тех так громко хлюпало в обуви, что всякий другой шум полностью заглушался. Вовец ориентировался по слуху, даже не пытаясь их увидеть. Да оно и ни к чему. Дальше по берегу жилые дома сменялись какими-то транспортными заведениями: заборы, гаражи, ржавые остовы автобусов и грузовиков, радужно-мазутные лужи и горы старых покрышек. Здесь хлюпанье прекратилось, вервольфы остановились. Вовец по узкой тропке среди мусорных куч и кустов попробовал к ним подобраться. Встав на полуразбитый деревянный барабан из-под электрокабеля, разглядел сквозь гутые ветви своих врагов. Их было трое - к прежним двоим добавился тот, что шел сзади. В его облике было нечто неуловимо знакомое. Он что-то тихо говорил, а те стягивали с себя грязную липкую одежду, иногда отвечая. Слов не было слышно, говорили тихо. Вовец недоумевал, почему они остановились в этом месте? Стоило пройти ещё сотню метров до конца пруда, где в это зловонное болото вливается Исеть, и там спокойно умыться и выполоскать одежду. Солнце вон какое жаркое, через час все бы уже высохло. Вовец не видел их целиком, только головы и плечи. Третий что-то достал из кармана и показал вервольфам, те с жаром начали говорить, размахивая руками. Потом замолчали и встали с опущенными руками, словно по команде "Смирно!", а мужчина тряс у них перед носом прямоугольником бумаги.
   И тут Вовец понял, что это фотография, которую он бросил на мосту, а мужчина потому и показался знакомым, что именно он на этой фотографии и запечатлен. Штурмфюрер! Один из вервольфов присел. Их лица были так грязны, а коротко стриженные волосы так одинаково выгорели на солнце, что Вовец не мог определить, кто из них Белый Кролик, а кто его партнер по боевой тройке. Вервольф поднялся и отдал штурмфюреру пистолет. Тот внимательно его смотрел, ощупал длинный глушитель, вытряхнул на ладонь обойму, вставил обратно. Вовец не сразу понял, что произошло. Затылок вервольфа взорвался, разлетелся веером мелких и крупных брызг, ветки ивы позади него вздрогнули и с них потекло, закапало. Мгновение парень стоял, задрав лицо к небу, потом провалился вниз, глухо стукнувшись о землю, даже Вовец услышал. Второй вервольф словно окаменел. Штурмфюрер несколько раз что-то ему повторил, потом потрепал за плечо и ободряюще улыбнулся. Тот вытер ладонью лицо и встряхнул головой, словно прогоняя наваждение, потом нагнулся. Оказывается, за одеждой. Перебросил через руку черный от грязи пиджак. Старший быстро приставил ему к виску ствол пистолета. Стреляная гильза высоко взлетела, сверкнув на солнце. Голова парня мотнулась набок, и он упал. Штурмфюрер спокойно и внимательно смотрел вниз, на дело своих рук. Видимо, посчитал, что все в порядке, и быстро пошел дальше по тропинке.
   Вовец присел, сердце бешено колотилось, в голове звенело, словно это ему в затылок пальнули. Спокойное равнодушие, с которым вождь прикончил своих выкормышей, потрясло и напугало его. Он некоторое время сидел на деревянной катушке, приходя в себя, успокаивая нервную дрожь в руках и ногах.
   - Коршун, ко мне! - раздался повелительный окрик, и у него сердце в пятки ушло.
   Затрещали за спиной кусты. Вовец обмер. Уж не его ли приняли за какого-то Коршуна?
   - Задание выполнено, господин штурмфюрер.
   Отлегло. Это не его очередь. Он ещё поживет.
   - Плохо, Коршун, я тебя давно заметил. Видел, что произошло? Запомни, дураки долго не живут. Сзади все чисто?
   - Д-да, так точно.
   - Не трясись. Сейчас аккуратненько возьми куртку, там рация. Дистанция десять шагов, прикрываешь сзади. Пошли.
   Диалог происходил у Вовца буквально за спиной. Господи, а если бы он сразу побежал, или сунулся посмотреть на покойников? Уже лежал бы рядом, раскинув бестолковые мозги на все четыре стороны.
   Он еле слышно сполз с кабельного барабана. Пригибаясь, на цыпочках, высоко задирая ноги, прескакивая каждую встречную веточку и палочку, вздрагивая от любого шороха, засеменил по узкой тропке обратно к домам. Какое ещё задание выполнил чертов Гусь? Вовец не сомневался, что неувиденный им Коршун, и есть партнер покойного Кролика по песчаному островку.
   Адель вся извелась, пока ждала Вовца. Что ей только не мерещилось со страха. В довершение всего появилась какая-то зловредная бабка и принялась орать на всю округу, срамя и позоря перепуганную женщину за растоптанную траву на газоне и помятые кусты сирени. По-правде говоря, никакого газона тут не было, просто дикая трава сама по себе да неухоженная сирень, отцветшая ещё месяца два назад. Но есть на белом свете такие скандальные старухи, которым делать больше нечего, кроме как обличать несознательную молодежь и воспитывать чужих детей. Такой активистке, блюстительнице дворового порядка и общественной нравственности Адель и попала на зуб. В глазах толстой бабки она, вполне зрелая женщина, видимо, представлялась юной свистушкой с неблаговидными целями влезшей в густую сирень.
   Адель безуспешно пыталась прервать визгливый словесный поток, с ужасом ожидая, что эти дурные вопли привлекут внимание бандитов, те незамедлительно возникнут из-за угла дома и пристрелят на месте и её, и и глупую бабку. Оставалось только убегать. Она выбралась на узкую асфальтовую отмостку, идущую вдоль стены дома, стараясь не обращать внимания на крики, обогнула дом и оказалась на тротуаре у подъезда. На глазах у неё мерцали слезы обиды, но она, сцепив руки перед собой, гордо подняв голову, медленно пошла вдоль дома.
   Старуха осталась вопить на углу. Одной рукой она тыкала вслед Адели, другой обличающе указывала на пострадавший куст. Пара таких же пенсионерок внимала ей с отдаленной лавочки, одобряя кивками. Вовец выломился из прибрежных зарослей, на ходу отдирая от рукава сухие головки репейника. В груди у него все ещё подергивалась какая-то нервическая жилка отвращения и ужаса, как у человека, выбравшегося из кровавой драки, но не успевшего никого как следует ударить. В таком возбужденном состоянии он оказался возле бабки, сразу понял, что произошло, и разрядился, словно грозовая туча молнией - мгновенно, ярко и грубо.
   - Ну, в чем дело?! По родной земле уже ходить запрещено? Приватизировала, что ли, или так, самозахватом? Не вижу документов! - Бабка опешила, но тут же пришла в себя и заверещала пуще прежнего. Но Вовец не слушал, он завелся, его несло, как КАМАЗ по гололеду. Он тоже прибавил громкость. - По какой ставке аренда земли? Пр-роверю! Кто насажал без разрешения? В горозеленении согласовано? Нет? Оштрафую на шестнадцать минимальных пенсий! Это что еще? - Он сорвал листочек сирени, смял, понюхал, откусил, жевнул и с отвращением выплюнул. - Марихуана! Так я и знал! Наркотики выращиваем?
   Он замолчал, принялся разглаживать листок на ладони, внимательно его разглядывая. Бабка тоже затихла, уставилась округлившимися глазами.
   - Сама употребляешь или на продажу? - как бы между прочим тихо спросил Вовец, убирая листочек в нагрудный карман.
   - Ты чего, чего, - растерялась бабка.
   - Я-то ничего, - многозначительно сказал Вовец, - а тебе за плантацию наркотиков тюряга светит. Вон, кстати, и милиция едет, пойду встречу.
   Действительно, вой сирены милицейской машины раздавался все громче. Похоже, кто-то из обстрелянных на мосту позвонил с ближайшего автомата по 02. Вовец быстрым шагом бросился догонять Адель, краем глаза успев заметить, как вредная старуха бесшумно юркнула в подъезд.
   Перспектива стать свидетелем и лишний час объясняться с милицией Вовца нисколько не привлекала. А если ещё кто-то скажет, что это за ними гнались, а они под мост лазили? Тут до завтра можно застрять. Ему самому ситуация была предельно ясна: угроза миновала, "одних уж нет, а те далече". Еще полно своих дел, надо пошевеливаться.
   * * *
   После некоторого размышления решили в квартиру не подниматься, а сразу сесть в машину и уехать. Издалека осмотрели двор. Вроде, ничего подозрительного. Подбежали к БМВ, Адель отперла дверцу, уселась на водительское место, включила двигатель. Вовец обежал автомобиль, нетерпеливо подергал ручку, беспокойно озираясь. Самому стало смешно - как два угонщика, опасающиеся, что их сейчас схватят. Наконец Адель толкнула изнутри дверцу. Вовец плюхнулся на сиденье, торопливо стал пристегивать ремень безопасности.
   - Ну, что, едем? - Адель положила руку на рычаг, чуть придавила педаль газа.
   - Погоди.
   Он и сам не знал, почему это сказал. Что-то настораживало. Слишком уж все просто получалось. Не должны их так просто отпустить. Штурмфюрер стреляный волк, а уж теперь, когда узнал, что у них есть его фотография, он тем более заинтересован в их скорейшей ликвидации.
   - Тебе нехорошо? - встревожилась Адель. - Ты какой-то не такой.
   - Обожди, дай сообразить.
   Он напряженно думал, в чем тут подвох? Снайпер на крыше? Да он бы их уже давно уложил. Может, на выезде со двора изрешетят автомашину из автоматов? В последнее время в городе самых крутых авторитетов именно таким способом отстреливают, со всеми телохранителями разом. А, может, ещё какую холеру придумали. Оставили, например, засаду в квартире, а чтобы они не уехали, проткнули колеса, все равно наверх поднимутся, чтобы руки вымыть или в автосервис позвонить.
   - Слушай, а покрышки у нас целые?
   Адель посмотрела на него как на ненормального, потом задумалась, пожала плечами.
   - Утром обычно смотрю перед выездом, а днем так только. Внимания даже не обратила, все ж бегом.
   Они помолчали. Обоих мучала одна и та же мысль: а вдруг? Вот так, после выхода из дома, вопрос "А утюг выключен?" заставляет вернуться назад и проверить, иначе с ума сойдешь от мучительных сомнений. Вовец не вытерпел. Отстегнул ремень и вылез наружу. Не закрывая дверцу пнул переднее колесо, почувствовав тугую отдачу, оглянулся на заднее. Вроде, нормальное. Огляделся по сторонам, готовый в случае опасности сразу нырнуть в салон. Решил машину не обходить, чтоб не отрываться от распахнутой дверцы, а поглядеть снизу, под днищем, нормально накачаны шины с той стороны или колеса стоят на ободах? Быстро встал на одно колено, согнулся, держась за порожек, сунулся вниз. Разогнулся с другим выражением лица, не на шутку напугавшим Адель.
   - Глуши мотор, осторожненько, - понятно? - осторожненько выходи и беги за угол. Дверцей только не хлопай.
   Она даже не решилась ничего спрашивать. Покорно выключила двигатель, тихонько выбралась из машины и чуть ли не на цыпочках засеменила прочь. Вовец лег на пыльный асфальт. Зрение не обманывало его. Леска вовсе не померещилась, она тянулась, слегка провисая, от днища автомобиля наискосок к трещине в асфальте. К днищу БМВ прицеплена плоская коробка с торщащим штырьком. На штырьке висит проволочное кольцо, к нему прицеплена леска. Вовец узнал свой поводок. На другом конце привязан крючок, всаженный в трещину в асфальте. Кто-то из вервольфов унес этот крючок в своей шкуре и таким тонким способом использовал в качестве орудия мщения.
   Мина. Не надо быть экспертом, чтобы понять столь очевидную вещь. Стоит машине тронуться с места, леска натянется и вырвет кольцо с чекой гранатного взрывателя. И все, секунды через четыре грохнет, не позже. А, может, и сразу рванет. У Вовца испарина на лбу выступила. Нет, есть все-таки шестое чувство, третий глаз, чутье, нюх, свербеж в заднице, - как угодно назови. А в общем-то, - везуха. Сейчас бы по всему двору ошметки собирали.
   Он осторожно протянул руку, двумя пальчиками взял крючок, стараясь не натягивать леску, вынул его из трещины, отпустил. Теперь следовало отцепить от днища мину, но так, чтобы не выпала чека. Вовец дотронулся до круглого алюминиевого штырька с кольцом. Да, натуральный взрыватель для гранаты, только без предохранительной скобы. Проволочные усики чеки, обычно отогнутые в стороны, сейчас были в боевом положении - сведены вместе. Даже от вибрации работающего двигателя чека могла выпасть из отверстия.
   Вовец перевернулся на спину, втянулся под автомобиль. Глядя со стороны, можно подумать, что собрался ремонтировать. Он спокойно лежал, разглядывая коробку. Заурядная жестянка из-под цейлонского чая, аляповато разрисованная цветами, пальмами и слонами. Мешанина русских и английских слов, несколько индийских закорючек. Сейчас в магазинах полно всякого такого "настоящего цейлонского чая производства Шри Ланка". Жестянка перепоясана широким коричневым скотчем. В крышке проделано отверстие для гранатного запала.
   Вовец продел палец в кольцо, придавил его, чтобы не выскочила чека, другой рукой развел проволочные усики, отогнул в стороны, обвив ими алюминиевую трубочку взрывателя. Перевел дыхание и расслабился. Рыболовный крючок зацепил за скотчевую опояску, чтоб не болтался возле уха. Еще раз осмотрел коробку. Между нею и днищем просматривался зазор сантиметра в полтора. Вовец просунул туда палец и наткнулся на что-то гладкое, дугообразное. А вдруг это ловушка? И округлое основание жестянки - ещё один взрыватель, а мина неизвлекаема? Начнешь отцеплять, потянешь - тут и рванет.
   Под днищем автомобиля было жарко, душно, воняло бензином и горячим маслом. Пот заливал глаза. Вовец протер их тыльной стороной ладони, размазав грязь по лицу. Он взялся за жестянку, подумал, посоображал, осторожно попробовал сдвинуть. Получилось. Коробка сместилась в сторону. Тогда он продолжил движение, переместив её ещё на пару сантиметров правее. Опять получилось. Из-за кромки коробки выступил край черного диска. Вовец потрогал его подушечкой указательного пальца. Гладкая, маслянистая металлическая поверхность. Магнит! Жестянка свободно елозит по нему, а он плотно притянут к автомобильному железу. Обеими руками Вовец отлепил жестянку, положил себе на грудь. Почувствовал неприятный холодок внутри. Полежал, быстро успокаиваясь. Следовало привыкнуть к этой порции взрывчатки. Сейчас она уже совершенно не опасна и нечего зря нервничать. На днище осталось черное кольцо. Такие круглые магниты используются в громкоговорителях и динамиках. Видно, проклятые вервольфы распотрошили звуковую колонку, не пожалели.
   Вовец выполз из-под машины. Адель обеспокоенно выглядывала из-за угла, и он махнул ей рукой, мол, все в порядке, можешь идти сюда. Сам сунулся в машину и спрятал коробку в свою сумку. Адель только руками всплеснула, когда подошла.
   - Господи, на кого ты похож! Хуже поросенока!
   - Ладно, запирай тачку, пойдем умоемся. Не бойся, никто за нами не следит. Их сейчас в радиусе трех километров ни одного не осталось.
   - С чего ты взял?
   - А после взрыва начнут допрашивать всех, кто поблизости ошивался, зачем нарываться?
   - Какого взрыва? Ты хочешь сказать...
   - Ну да, взрыва автомобиля марки БМВ, вишневого цвета с двумя пассажирами. Нас заминировали.
   - Этого только не хватало! - Адель отступила на пару шагов, её глаза округлились от испуга. - И где это, ну, бомба или что там?
   - Все нормально. Я выкинул мину вон в тот куст.
   - А вдруг дети найдут, ты не подумал? - возмутилась Адель.
   - Подумал. Взрыватель выбросил в другую сторону, ещё дальше. Можешь не беспокоиться.
   Она недоверчиво посмотрела на него, вздохнула:
   - Ладно, пойдем уж...
   Войдя в квартиру, Вовец сразу же, прямо в прихожей, сбросил рубашку и брюки, пошел в ванную, принялся манипулировать вентилями, настраивая температуру воды. Адель вошла следом, обняла сзади.
   - Не могу одна оставаться. Ужас какой! Представляешь, меня бы разорвало на части?
   - Успокойся, дорогая, под мое сиденье было прицеплено, так что это мне бы задницу оборвало. И кое-что ещу.
   - О, только не это! - всплеснула руками.
   - Да? - Вовец повернулся к ней, мокрыми руками полез под блузку. Тогда иди сюда, пока есть такая возможность.
   - Ты что, - Адель попробовала отстраниться, - нашел время.
   - Нашел, ой, что я тут нашел! Какая прелесть! - Его глаза светились лукавым восторгом. - И время самое то. А как ещё напряжение снимешь? Не водку же пить в такую жару. Лучше потная женщина, чем теплая водка. Да и ты за рулем.
   Аргументы были железные. Адель больше не сопротивлялась. Действительно, почему бы и не снять напряжение посредством столь приятного лекарства?
   * * *
   У Вовца на сегодня были запланированы ещё два визита. Вначале они поехали к жене Сани Орлова. Вовец считал, что это его долг, ведь тот умер у него на руках.
   Разговор был тяжелый, женщина плакала, девочка лет двенадцати, видимо, дочь, недружелюбно поглядывая на Вовца припухшими глазами, принесла из кухни стакан с водой и успокоительные таблетки. Жена Орлова не встречала человека с ночного фотоснимка и ничего не могла сказать о том, знал ли муж что-то об убийстве Cалкина. Gеред уходом Вовец наконец решился и передал ей пакет с деньгами. Вот, мол, тут материальная помощь. Женщина, машинально кивая, нервно вертела в руках сверток, пока не раскрутила упаковку. Пятьдесят новеньких стодолларовых купюр с фанерным треском рассыпались по полу.
   - Простите, я должен идти, ждут. До свидания, простите...
   Вовец прикрыл за собой дверь, горестно покачал головой и сбежал по лестнице, чтобы поскорее покинуть этот приют печали и скорби. Он чувствовал свою вину в гибели Орлова, хотя, на самом деле, его вины тут не было ни капли. Пять тысяч долларов из савватеевского кейса, отданные вдове, немного успокоили его совесть.
   Теперь следовало проведать законную наследницу пачки долларов, Савватееву, лишенную части наследственных наличных ночным набегом Вовца. Но здесь он не испытывал ни малейших укоров сосвести. Подумаешь, ограбил жулика, да ещё и убийцу. Он расчитывал надавить на Савватееву, уличить в укрывательстве собственного мужа и вытрясти какие-нибудь сведения об истинных организаторах убийства и, может быть, отыскать подходы к штурмфюреру. Ему все-таки казалось, что тот каким-то образом связан с директорским кланом и имеет, пусть косвенное, отношение к преступлению на озере.
   Но тут Вовец просчитался. Савватеева окинула их злобным взглядом в узкую щель между железной дверью и косяком, держась за стальную дверную цепочку. Внутрь не пустила, фотографию смотреть отказалась и закричала:
   - Допрашивать меня явились? Без вас хватает допросчиков! Идите отсюда!
   - Ах, ты... - Адель тоже разозлилась не на шутку. - Мой муж твоего не убивал, наоборот...
   - Моего тоже убили. Он кровью истекал, валялся на дороге, и ни одна собака не помогла! - Она разрыдалась, а потом вдруг накинулась на Адель: И не жалуйся! У тебя всего полно - и деньги, и особняк, а у меня ничего не осталось, даже квартиры.
   Она с грохотом захлопнула стальную дверь, лязгнула запорами. Адель стукнула кулачком в толстое железо, закричала с противной базарной интонацией:
   - Другую квартиру купишь, небось, не прогуляла денежки! Нечего эту было продавать втихаря!
   - А ты иди отсюда со своим хахалем! - в тон ей раздалось из-за двери. - Мужика похоронить не успела, а уже вовсю...
   Вовец потянул Адель с лестничной площадки, но она вдруг резко вырвалась, снова подскочила к двери и яростно заколотила обеими руками.
   - Гадина! Гадина ползучая!
   Вовец только вздохнул: а ведь, вроде, подружками считались. Самое гиблое дело для мужика - урезонивать расходившихся баб. В конце концов Вовец просто взвалил брыкающуюся подругу на плечо и так спустился по лестнице. Всю дорогу она дрыгала ногами и ругала не только Савватеиху, но и его до самого автомобиля. Потом успокоилась, и они мирно добрались до Аксюткино, домой, так сказать.
   Сегодня с Вовцом приключился приступ филантропии. Он решил материально поддержать и вдову Геры Мышковца, к гибели которого уж точно никакого отношения не имел, но посчитал, что десять миллионов рублей из дипломата убийцы по праву принадлежат ей. Оставшиеся десять тысяч долларов Вовец оставил себе в качестве гонорара за труды, все-таки он раскрутил это дело, рискуя жизнью, и имеет право не только на моральное удовлетворение. Да и деньги добыл самолично, прямо-таки вырвал из кровавых лап грязного преступника. Имеет право на трофей!
   Он завернул десять тысяч рублей в газетку и быстренько уговорил Адель сгонять в деревню. Это дело заняло у них не больше получаса. Вовец опять сказал, что это материальная помощь, и быстренько ретировался. День и так выдался тяжелый, нервный, следовало отдохнуть.
   После ужина он показал Адели содержимое атташе-кейса. Кроме долларов, конечно. У неё своих, небось, навалом. Толстую пачку зеленых схоронил на прежнее место - в валенок в рыбацкой кладовке. Адель внимательно просматривала бумаги, раскладывая на четыре стопки. Вовец, чтобы не мешать, а помочь он тут был совершенно бессилен, так как ни черта не смыслил в банковских документах, включил телевизор и стал смотреть футбол без звука. Это чтобы не отвлекать Адель. Он долго не мог понять, кто с кем играет и какой счет, да и наплевать, в общем-то, было на всю эту суету вокруг мяча. Его не покидало тревожное чувство ожидания новых напастей. Уж очень он нагадил штурмфюреру, а ночным фотоснимком вообще поставил на грань провала и ареста. Да ещё и мина не сработала, опять улика против него. Интересно, что теперь предпримет штурмфюрер? В принципе, ему давно пора сматываться из города. Если бы сегодня Вовец передал его снимок следователю, завтра этот портрет был бы у каждого постового и участкового, а может, и в газетах. Но, с другой стороны, фотография - это ещё не основание для приговора. Основанием могут стать только свидетельские показания Вовца. Какие отсюда следуют выводы? Только один - охота продолжается, беги зайчишка, прячься в норку. Если он своих засветившихся помощников сразу пришил и глазом не моргнул, то с тобой тем более чикаться не станет.
   Адель хмыкала, восклицала и разговаривала сама с собой, просматривая документы, что-то выписывала на листочек. Настолько погрузилась в работу, что, кажется, забыла о присутствии Вовца. Он выключил телевизор, тихонько вышел, прихватив свою сумку. Поднялся на мансарду, закрылся в одной из комнатушек и достал из сумки жестянку с миной. Теперь он мог спокойно её осмотреть и исследовать. Поводок с крючком без сомненья был его работы. Тем более, что он всегда привязывает крючки именно таким узлом, "канадским". Вовец срезал крючок, чтобы самому случайно не пойматься, и принялся разматывать обвязку из липкой ленты. Теперь следовало заглянуть в коробку. Он взялся за крышку и... не смог, не решился. А вдруг там внутри какое-нибудь устройство для неизвлекаемости, ловушка-сюрприз? Поднимешь крышку - и уже на небе, в толпе ангелов. Но мина выглядит слишком примитивно, колхозной самоделкой. Если и есть в ней дополнительный взрыватель, то такой же примитивный.
   Вовец осторожно поддел ножом крышку жестянки и приподнял. В образовавшуюся щель просунул лезвие, аккуратно провел туда-сюда. Нет, лезвие не встретило на пути ничего такого, что упиралось бы в крышку, никаких пружинок, скобочек, проволочек. Он ещё немного приподнял крышку, повернул коробку к свету и заглянул в щель. Спокойно открыл. Ничего особенного - четыре куска мыла и одна граната.
   Впрочем, серые бруски, принятые вначале за хозяйственное мыло, имели плохо отпечатанные надписи "Тротиловая шашка. 100 грамм". Итого четыреста. Неплохо. Достаточно, чтобы начинить крупнокалиберный артиллерийский снаряд, а уж БМВ раструсило бы на квадратный километр. Граната - гладкая, овальная, выкрашенная в темно-зеленый военный цвет, скорее всего, относилась к типу наступательных, опасных для жизни осколков практически не давала, подразумевая оглушающе-ослепляющий эффект. Вряд ли она сама по себе могла причинить серьезный ущерб их здоровью, а служила детонатором для тротилового заряда. Запал был ввинчен через отверстие в крышке, так что граната поднималась и опускалась вместе с крышкой. Вовец свинтил её с взрывателя и вытащил его из отверстия. По технике безопасности гранаты и запалы к ним полагается хранить раздельно. Так он и поступил. Взрывчатку и гранату завязал в полиэтиленовый мешок, а запал засунул в пустую коробочку от "Мальборо", валявшуюся на подоконнике. Сложил все в сумку, а дырявую жестянку запнул под кровать. Со спокойной душой вернулся в холл, где Адель по-прежнему с увлечением делала выписки из чужих документов.
   - Чего интересного нарыла? - Обнял её сзади, наклонился через плечо, рассматривая документы.
   - Кому на рыло? - рассмеялась Адель. - Если директору, так оно у него вытянется, как у индийского слона, и таким останется. Здесь по крайней мере пять уголовных дел, в том числе контрабанда цветных металлов, вывоз капиталов за границу и хищения с госпредприятия. А самое главное, без вот этих печатей и этих вот бумажек, - она хлопнула ладонью по стопке бумаг, нельзя взять денежки в загранбанках.
   - Да, ценные бумажки. - Вовец взял листочек, с любопытством взглянул и положил обратно. - И много там в банке?
   - По моим прикидкам, четыре-пять миллионов. Долларов, естественно.
   - Ого! - Вовец попытался куснуть Адель за ухо, но та отклонила голову. - Значит, мы можем снять пять миллионов баксов?
   - Нет, не мы. Но без нашего участия тоже никто не снимет. Так что пану директору не видать этих миллионов, как своих ушей. Или пусть отстегивает процентов двадцать пять. В твой карман, - уточнила. - Где ты, кстати, как выразился, нарыл этот чемоданчик?
   - Да вот, рылся, рылся да и того, нарыл. - У Вовца после успешного завершения саперных работ появился игривый настрой, и он поцеловал Адель в шею. - Мужик один потерял позапрошлой ночью, а я подобрал. Чего добру валяться, правильно?
   - Я так и поняла, что это подонка Савватеева дипломат. Шакалы позорные, только и смотрят, как друг дружку наколоть. Гляди, какой расклад - весь прикуп у директора, с козырями впридачу. Салкина нет, главбуха больше нет, и Савватеев подох. Только этих бумаг и не хватает, чтобы детей с внучатами в Штаты эвакуировать и жить в свое удовольствие.
   - Думаешь, он тоже тикать намылился?
   - Как же! - фыркнула Адель. - И не подумает, лучше под суд пойдет, чем на пенсию. Видел, какой волчара? Из камня воду выжмет. Нет, ему власть нужна, командовать, с премьером бодаться, из президента денег для фирмы выколачивать, с каким-нибудь Пашей Грачевым задушевно посидеть. Это тебе не киосочник, не новый русский, а бывший член обкома. Ему и денег-то особых не надо, просто ещё один способ самоутвердиться и возвыситься над толпой. Академик - в ж... веник! Лауреат всех премий, а сам деривацию от триангуляции не отличает. - Чувствовалось, что она принимала горячее участие в делах покойного мужа и впитала его неприязнь к Большому Боссу. Представляешь - професор! В жизни не преподавал, двух слов не свяжет. Ему эти доллары и даром не нужны. Сладко пить и вкусно жрать - печенка не позволяет, на баб не стоит давно, три костюма за раз не напялишь, на солнышко выходить боится - ещё в Арзамасе лет сорок назад схлопотал дозу по собственной глупости. После этого по элетронике и двинул, хотя ни бельмеса. Какая-то лапа лохматая подсадила. Да ну его, говорить даже тошно... только рукой махнула.
   Вовец снова включил телевизор, попытался настроить на пятьдесят первый дециметровый канал. На этой волне выходила самая популярная и скандальная программа местных новостей "Девять с половиной". И хотя антенна на крыше была поднята очень высоко и снабжена усилителем сигнала, тем не менее, расстояние до Екатеринбурга было слишком велико. Мутное черно-белое изображение мерцало, а вместо звука шел сплошной треск, сквозь который только изредка обрывками прорывался ернический комментарий. Новости уже начались. Мелькали гордумские и областные деятели, битые автомашины, выгоревшие квартиры, роскошные презентации и не менее живописные помойки. Весь этот винегрет из новостей был пересыпан конструктивистскими заставками и помпезной рекламой.
   Вовец ждал репортажа с Паркового пруда. Операторы "Девяти с половиной" ни одного трупа не пропускали, так что, если убитых уже обнаружили, их непременно должны показать. Ожидания оправдались. Плохое изображение не позволяло оценить по достоинству работу оператора, кружившего над мертвецами подобно стервятнику, старавшегося со всех сторон зафиксировать увиденное. Два полуголых перепачканных тела, разметавшихся на земле, черные пятна запекшейся крови. Потом камера вдруг кинулась по тропинке и на экране возник третий труп - одетый и чистый, только лицо залито кровью, не узнать. Сквозь треск неожиданно прорвался обрывок комментария:
   - ...предположительно, криминальные разборки...
   Вовец хмыкнул. Как же, разборки... Он нажал кнопку пульта, переключив телевизор на первый канал, который показывал без помех, и успел посмотреть конец программы "Время". Впрочем, он плохо воспринимал новости из столицы, все мысли крутились вокруг увиденного.
   Штурмфюрер озверел, своих не щадит. Видно, решил, что его вервольфы слишком засветились, вот и убрал. И Гусю-Коршуну тоже в затылок выстрелил, пуля на выходе все лицо разнесла. Прямо палач какой-то! И Вовец с тоскливым ужасом понял, что штурмфюрер никогда не оставит его в покое. Он будет подстерегать, выслеживать и преследовать его до тех пор, пока не убьет.
   Подошла Адель, потягиваясь, как довольная кошка, облокотилась на плечо Вовца, ласково мурлыкнула:
   - Милый, переключи на что-нибудь поинтересней, а лучше пойдем спать.
   Он нажал кнопку пульта, экран погас. Поднялся со стула, тоже потянулся и обнял Адель.
   - Это ты здорово придумала. День какой-то дурной выдался, сил уже никаких нет. Только, знаешь что, пойдем в баню?
   - Спохватился, ага. Время уже пол-одиннадцатого. Там же топить надо часа два, и бассейн пустой, надо накачивать. Давай мы это дело до завтра отложим? - Она игриво ткнула Вовца локотком в бок. - А уж завтра, можно прямо с утра, закроемся там на все крючки и такого жару дадим! Наберем с собой еды: - мечтательно закатила глаза, - и до вечера...
   Вовец только головой покачал, хотя сама идея ему понравилась.
   - Ты не поняла. Пойдем в баню спать, а не париться. Знаешь, как-то неспокойно мне тут. Один раз нагрянули, могут и повторить. А рации у меня больше нет, чтобы их действия контролировать. Пойдем, а?
   - Может, лучше вообще уехать отсюда? - забеспокоилась Адель. - В самом деле, как нагрянут... Слушай, а ты не преувеличиваешь? Вдруг все наоборот: попробовали - не получилось, больше не полезут.
   - Полезут, - вздохнул он, - ещё как полезут, только лучше подготовятся, чтобы на этот раз не проколоться. А уехать отсюда... - Вовец задумался. - Куда? Мою квартиру тоже наверняка обложили. Надо было сразу в городе прятаться. Как-то я не сообразил, а сейчас уже поздно. Не выпустят. Как пить дать, сидит где-то наблюдатель, или целых два, и по рации каждый наш шаг сообщает. Изрешетят, только за ворота сунемся... Знаешь, какие у них автоматы? - Он положил на стол ночной снимок. - На вот, полюбуйся.
   Адель принялась дозваниваться в райотдел милиции. Когда, наконец, связалась с дежурным, он ей быстро объяснил, что возле каждой испуганной дамочки милицейский наряд не выставишь, и трубку положил. А с вахты на въезде в коттеджный поселок ответили, что с огромным удовольствием долларов за двести ночь отстоят, но их там всего двое дежурит, поэтому один должен остаться у ворот, а второй может прийти со своим газовым пистолетом импортного производства. Но от такой защиты Адель сама отказалась.
   * * *
   К банной ночевке приготовились основательно, как в турпоход. Вовец в рыбацкой комнате полный рюкзак снаряжения набрал: пару надувных матрасов, одеяла, спальный мешок, брезент, широкую войлочную кошму, фонарь и, на всякий случай, сетчатый полог от комаров. Вооружился столь же обстоятельно - нож, карабин, ружье. Анисимовскую карту в кармане рюкзака оставил, где и лежала. Адель тоже не сидела без дела. Собрала полную сумму всякой еды и разных своих тряпок. Отдельно в большой полиэтиленовый пакет сложила необходимую косметику. Вовец только головой покачал:
   - А любимый сервиз и трюмо не забыла взять?
   Адель фыркнула в ответ, мол, что с бестолкового возьмешь? Тогда он предложил ей, вполне серьезно, прихватить документы и ценности. Рюкзак он надел на спину, оружие повесил на шею, а в руки взял кейс Савватеева и сумку Адели. Остальное она несла сама. Выходили из дома через заднюю дверь. Пригибаясь, прячась за кустами и деревьями, пробрались в баню, заперлись изнутри. Свет, естественно, не включали.
   Баня выглядела внушительно - дом из белого кирпича с высокой острой крышей. Обширная веранда с открывающимися окнами. Холл с длинным полированным столом, креслами, обтянутыми плотным тисненым кожзаменителем, и ведерным самоваром. Тут же большой холодильник, набитый всякими напитками, в основном, правда, минералкой, а не пивом. Впрочем, пара блоков баночного "Карлсберга" стояла в самом низу, но Вовец решил не перегружать организм лишней влагой и с сожалением закрыл дверку холодильника. Из холла дверь вела в облицованный цветным кафелем небольшой зальчик с бассейном три на три, и глубиной метра полтора. Узкое горизонтальное окно под потолком давало достаточно света до позднего вечера, поскольку смотрело на запад. Это понравилось Вовцу, ведь в баню ходят ближе к концу дня. Непропорционально маленькая моечная своими миниатюрными размерами и белым кафелем стен напоминала туалет. Зато парилка была способна вместить человек пятнадцать. Такую Вовец видел только в общественных городских банях на Первомайской.
   Теперь ему стала понятна архитектурная идея. Баня в наше время - это мужской клуб, сюда не спину чесать ходят, а общаться, дела решать и культурно, так сказать, отдыхать в своем кругу. Учитывая количество койко-мест на мансарде, баня как раз соответствовала вместимости хозяйского дома.
   - Слушай, а как же её топят? - удивился Вовец, не обнаружив нигде печки.
   - Да там, в конце веранды, дверка есть. Зажигаешь газ - и все, топится.
   - Баня на газу? - Вовец воскликнул чуть не в полный голос, так его поразило это техническое решение.
   У него сразу пропал всякий интерес к этому заведению. Везде на полу был либо кафель, либо линолеум. Единственным помещением с нормальным деревянным полом оказалась парилка. Стены её и потолок, тоже обшиты досками. Ступенчатый полок от стены до стены сложен из толстых красноватых плах. Из таких же лиственничных брусьев настлан пол. Окон здесь не подразумевалось, только в потолке чернело квадратное отверстие вытяжной вентиляции, поэтому Вовец мог здесь спокойно воспользоваться фонариком.
   Баня богатая, но бездарная - сделал вывод из всего увиденного. Мыться ещё можно, а париться толком нельзя - весь пар уйдет конденсатом на каменные стены под деревянную обшивку.
   Теперь следовало подумать, где залечь на ночевку. Адель предложила для этого пустой бассейн. Но Вовец думал иначе. Он заполз в парилке под полок, где между дальней стеной и плахами пола ещё раньше заметил щель сантиметров в десять шириной. Плахи вообще были положены неплотно, чтобы вода убегала вниз, а не застаивалась на полу, и чтобы, набухая от влаги, плахи не смыкались, могли обсыхать со всех сторон. Иначе, несмотря даже на стойкость лиственничной древесины, пол мог подгнивать.
   Вовец просунул пальцы в щель, крепко ухватился и с большим трудом поставил плаху на ребро. Вот за эту тяжесть он и не любил лиственницу. Отодвинул плаху по лагам к стене. Заглянул - примерно в метре внизу жирно блестела земля, покрытая под щелью у стены слоем гниющих березовых листьев. Пахло сыростью и плесенью. Он поставил на ребро следующую плаху и отодвинул к первой. Все-таки у Салкина, построившего кирпичную баню, хватило ума пригласить каких-то толковых мужиков, чтобы парилку оборудовали. Никаких гвоздей, а, значит, меньше сырости, меньше гнили. Если следить, чтобы все просыхало, лет сорок стены продержатся, а пол и саму баню пережить может. Опять же - плахи. Доски пришлось бы приколачивать, иначе их от таких перепадов температуры завернуло бы пропеллером, не ступишь потом. А плахи лежат себе, тем более, что все отборные - сердцевинные, прямослойные. Вовец поднял ещё несколько плах и решил, что уж теперь Адель бедрами не застрянет.
   Та была занята любимым делом - возилась в холле у холодильника с едой, раскладывала по полкам. Потом принялась втирать ночной крем. Вовец сполз под пол. Место ровное, не яма, слава богу. Только в конце, где труба слива из моечной, небольшая выемка. Стараясь громко не сопеть, надул матрасы, положил рядом. Накрыл большим куском брезента, застелив чуть не все пространство под полом парной. Теперь, если кто с матраса скатится, так не на голую землю. Сверху расстелил шерстяную кошму, чтобы не холодило снизу от прорезиненной ткани. Кошму накрыл тонким одеялом, это чтобы шерсть не кололась. А уже поверх всего этого была постелена простыня. Спальный мешок свернул трубой и уложил в изголовье вместо подушки. Теперь настал черед одеяла с пододеяльником. Еще бы запахи отвратительные ликвидировать, и будет полный порядок.
   Он припомнил, что в моечной на полках стоят целые шеренги разноцветных флаконов, и направился туда. Поочередно откупоривая и нюхая, среди трех дюжин шампуней и бальзам-ополаскивателей нашел, кажется, то, что нужно. Запах сильный, но не настырный, приятный. Вид флакона был самый затрапезный и непрезентабельный, а заполнен от силы на четверть. Похоже, Ада и не заметит его пропажу. Вовец выдавил вязкую перламутровую жидкость полоской вдоль стены и отбросил пустой флакон в дальний угол. Приятный травяной запах сразу подавил всю вонь. Он привел Адель и указал лучом фонарика на проем под полком.
   - Ну, что, уходим в подполье?
   Женщина пришла в ужас.
   - Не полезу я в эту могилу.
   - Лучше в эту на ночь, чем в кладбищенскую насовсем, - мрачно заметил Вовец. - Ползи, давай.
   - Да тут же не повернуться. - Сопротивлялась Адель. - А как я ночнушку надену?
   - Ничего, последние ночи, как помнится, без неё спала, и сегодня обойдешься. - Вовец не уступал. - Заползай.
   - Вовик, ну почему ты такой злой? - продолжала хныкать Адель.
   - А ты не зли. Кто главный? - упорствовал Вовец.
   - Главный ты, а я хозяйка.
   - Тогда забирайся под хозяйское одеяло и хозяйничай там. А я сейчас все проверю и вернусь.
   Он положил фонарик на пол и вышел. Дверь с веранды на улицу была заперта, ключ торчал из замка. В конце веранды действительно имелась дверь в маленькую котельную с водяными баками и газовыми горелками. Еще одна дверь вела в чуланчик. Здесь Вовец прихватил с вешалки охапку каких-то старых курток и брюк, видимо, рабочую одежду для садово-огородных трудов. Этим барахлом плотно набил рюкзак, запаковав, как положено, бросил на веранде. Все внутренние двери оставил распахнутыми настежь. Спустил под пол оружие и забрался сам.
   Адель уже была под одеялом. Без ночнушки. Одежда сложена рядом на брезенте. Тут же несколько бутылок с минералкой и соком. Одно слово кормилица и поилица. Вовец аккуратно стал укладывать и сдвигать плахи над головой. Адель тем временем что-то тихонько щебетала. Он прислушался.
   - Смотри, какой классный шампунь. Я на прошлой неделе голову мыла, а запах до сих пор держится. Это я из Парижа привезла. Дорогущий! Ты не представляешь. Укрепляет волосы, ага. Я им всего раз в месяц пользуюсь, чтоб дольше хватило.
   - Ну-ну, - подбодрил её Вовец, тоже шепотом, и заметил, как бы невзначай: - А питье зря принесла. В туалет не выбраться будет.
   - А если очень захочу? - тут же сменила тему Адель. - Мне что, лопнуть?
   Вовец приставил к стене ружье, рядом карабин. Прикинул, насколько быстро сможет ухватить то и другое. Ответил:
   - Терпеть придется. Или вон там, у стены, где ямка.
   Он тоже сложил одежду на брезент со своей стороны и забрался под одеяло.
   - Ну что, спим?
   Выключил фонарик, положил в изголовье. Адель прижалась к нему, горячо и щекотно зашептала в ухо:
   - Вовик, а ты не рано ход закрыл? Может, мне понадобится наверх, ополоснуться, например? Или мы, как пенсионеры, только спим и все?
   - Можно подумать, ты последние десять лет провела в монастыре, хмыкнул Вовец, - и вот единственный случай представился.
   - Почти что. Нет, ну, правда, мы же не пенсионеры?
   - Сегодня - пенсионеры, - жестко сказал Вовец. - Ты вообще о чем-нибудь, кроме секса, способна думать?
   - Конечно, о деньгах. Еще о тряпках, о всяких украшениях. - Она хихикнула, положила голову ему на плечо и затихла. - Кстати, где моя шкатулка?
   - В ногах, там же, где дипломат лежит. Спи.
   * * *
   Вокруг в темноте происходила какая-то невидимая подземная жизнь. Что-то тихо шебуршало, двигалось и чуть слышно пощелкивало. Адель сразу заснула - намаялась за день. А Вовца тревожили какие-то дурные предчувствия. Он пытался задремать, но не получалось. Впрочем, никакие это не предчувствия, он просто ждал нападения и ему было страшновато. И уже начинало казаться, что он совершил самую колоссальную ошибку в жизни - сам улегся в готовую могилу, где его и пристрелят вместе с подругой, которая точно ни в чем не виновата. Он лежал, прислушивался и ждал. Иногда протягивал правую руку в сторону и отыскивал ощупью карабин.
   Шаги наверху прозвучали неожиданно. Вовец дернулся, чуть не сшиб карабин, ухватился за шейку приклада, притянул к себе. Адель заворочалась, просыпаясь. Ладонью левой руки, обнимавшей её за шею, прихлопнул ей рот. Сквозь щели пола блеснули плоские лучики света. Он почувствовал, как напряглась и замерла Адель, но продолжал зажимать ей рот - ещё заорет сдуру. От страха и не такое вытворяют, если нервы сдают.
   - Ну, и где они? - донеслось сверху.
   Вовец узнал голос штурмфюрера.
   - Ключ в дверях, и рюкзак тут, - отозвался молодой, почти мальчишеский, голос. - Здесь где-то должны быть. Сейчас все перевернем, из-под земли достанем. Куда им деться?
   Вовец похолодел. Если начнут вскрывать пол, он станет стрелять прямо сквозь плахи. Потом засядет в парилке и будет отстреливаться до последнего патрона. А наверху продолжался разговор, только гораздо тише, видимо, отошли к бассейну.
   - Что в рюкзаке?
   Последовала пауза, очевидно, распаковывали рюкзак. Потом раздался крик штурмфюрера:
   - Лопухи безмозглые! Учишь вас, учишь, так дураками и помрете! Да он с одного инструктажа понял, как вас одурачить. Проверить окна! Бизон, живо под потолок.
   Что-то забрякало, заскрипело, похоже, кушетки с креслами задвигали. Звякнули оконные рамы. Потом раздался радостный голос:
   - Точно, не заперто. Тут ушли.
   - Ладно, все ясно. - Голос штурмфюрера. - Если действовал по инструкции, то вернулся домой со своей телкой. Потому и не прятались толком, когда сюда шли, специально маячили, чтобы вас дураков запутать. С участка они не выходили. Значит, где-то в доме затаились. Действуем по основному плану. - И негромко скомандовал: - Раздать коктейль.
   Послышалось тихое стеклянное позвякивание, потом удаляющиеся шаги, и все стихло. Вовец лежал по-прежнему не шевелясь, слушал тишину и напряженно думал. О том, что его инструктировал начальник режима, знали только они двое. Впрочем, полковник мог доложить в свою контору, а там произошла утечка или... Всплыла в памяти фраза, сказанная режимником: "Беда не в том, что наших людей там нет, а в том, что они там есть". Значит, штурмфюрер, вполне может статься, какой-нибудь майор КГБ или ФСБ, или как оно там сейчас называется? И он все знает. Теперь понятно, почему так легко их выследили на квартире Адели и почему на ночной фотографии штурмфюрер с таким шикарным автоматом.
   У Вовца все мышцы враз ослабли, тело обмякло и в животе похолодело. Он понял, что обречен. Никогда ему не спастись от этого монстра, и тем более не победить. А полковник Васильев? На чьей он стороне? По своей инициативе научил, как уходить от слежки и путать следы, а то, что доложил об этом своему начальству, так, поди, полагается. Совсем Вовец запутался и решил завтра же обратиться к полковнику за помощью, если ночь сумеет пережить, конечно. Пусть Васильев позаботится обо всей этой фигне. Может, там наверху и не знают ничего...
   Чуть слышный звон бьющегося стекла и какие-то негромкие хлопки прервали его мысли. Похоже, вервольфы штурмовали коттедж. Интересно, что они предпримут, когда и в доме никого не обнаружат? Он продолжал прислушиваться. Рядом учащенно дышала Адель, не решаясь даже шелохнуться. Послышались крики, беготня. Кто-то вбежал в баню.
   - Шланги ищите! Давай сюда! Серега, бегом домой, волоки сюда все, сколь найдешь!
   Тут только до Вовца дошло, каким коктейлем обносили вервольфов бутылками с бензином! "Коктейль Молотова", а не наркомовские сто грамм для храбрости. Черт, у него же там десять тысяч долларов в старом валенке лежат! Он принялся разбрасывать плахи над головой. Растолкал, стоя на брезенте принялся торопливо одеваться. В распахнутые двери проникали слабые отблески пламени.
   Когда выбежал из бани, коттедж пылал снизу доверху. Из всех окон гулко хлестало пламя, широкими языками заворачиваясь кверху, охватывая крышу. Какие-то ошалевшие мужики пытались включить насосы, подающие воду из озера в баню, но электричество уже отключилось. Естественно, оно же шло по проводам от дома к бане, а не наоборот. За гулом пламени и криками не было слышно, как на крыше взрывался шифер, просто разлетались осколки, сыпались, дымя, в траву. Жар стоял - невозможно приблизиться на десять шагов. И светло, как днем.
   Адель рыдала. Тушить было бесполезно. Через час из района приехала пожарная машина. Крыша к тому времени уже рухнула и пламя поослабло. Пожарные раскатали рукава до озера и принялись охлаждать руины.
   * * *
   По развалинам бродили два инспектора пожарной охраны, заполняя какой-то акт. Соседи по поселку подходили выразить сочувствие. С отдельными мужиками Вовец уже был знаком. У некоторых глаза были красны от дыма и недосыпа - эти ночью пытались помогать тушить пожар. Деревья рядом с домом обгорели, а на тех, что стояли чуть дальше, от жара побурела листва, а мелкие яблочки испеклись прямо на ветках, висели сморщенные, словно им было противно смотреть на последствия пожара. Всю округу припорошило серым чешуйчатым пеплом, как после извержения вулкана. От машины во встроенном гараже остался только рыжий остов.
   Адель снова заплакала. Вовец безуспешно пытался её успокоить. Дом был застрахован на миллион рублей, и, по прикидке Вовца, это составляло его заводской заработок лет за пятнадцать. Но Адель только взвыла, когда он заикнулся об этом. Коттедж, пока был цел, тянул на сумму раз в двадцать большую. О десяти тысячах долларов, сгоревших вместе с валенками, он постарался сразу забыть - как пришло, так и ушло. Он и подруге пытался объяснить, что сами живы остались и слава богу. У каждого есть квартира в городе, осталась баня, в которой семья из четырех человек свободно разместится, как в нормальном доме. Шкатулка с драгоценностями у неё в сумке. А ещё есть какие-то счета в банках, да и по наследству что-то достанется - акции, облигации, другие ценные бумаги, доли в предприятиях. Для нормальной жизни этого всего позарез хватит. А ещё ведь есть чемоданчик с бумагами, которые тянут на миллион баксов!
   - Знаешь, - зло сказала Адель, - шел бы ты, куда шел! Как только ты появился, все несчастья начались.
   Вовец промолчал. Он бы мог ответить в том духе, что не набивался со своими услугами по поиску пропавшего без вести Салкина, и не он первый залез к ней в постель. А виноват лишь в том, что до сих пор не позволил себя убить. Но говорить все это бесполезно, раз женщина в горе ничего не воспринимает, только ищет виноватых, да повода сорвать злость. Зачем раздражать её своим присутствием и разговорами?
   Он вернулся в баню. Разулся и сквозь разобранный пол спустился на постель. Лег на матрасы поверх одеяла и стал думать. Здесь было прохладно и тихо. Звуки снаружи почти не проникали, а еле слышное шебуршание подземной жизни не могло отвлечь. Он смотрел в темноту и рисовал в воображении варианты будущих действий.
   Да, остается единственное: шантажировать директора, получить в обмен на дипломат с документами миллион наличных долларов или хотя бы полмиллиона, и скрыться вместе с Аделью, затеряться на просторах СНГ, а лучше в дальнем зарубежье. Плохо, конечно, оказаться в чужой стране без друзей, без языка, особенно на первых порах. Но только так можно избавиться от преследования штурмфюрера, от скорой и неотвратимой расправы.
   Сейчас, когда Вовец твердо уверовал, что главный вервольф феесбешник, он уже не уповал на помощь милиции и собственную изворотливость. Единственный, кто мог помочь - это полковник Васильев. Вовец надеялся, что тот был искренен с ним во время разговора в лодке и по-прежнему оставался военным контрразведчиком, чуждым всякому провокаторству и уголовщине. Надо было давно с ним связаться. Он поможет, в крайнем случае прояснит обстановку и станет понятно: действует штурмфюрер по своей воле или выполняет указания сверху. Может, действительно, удастся договорится - Вовец отдает пленку с фотографиями и обещает молчать, а его оставляют в покое.
   Он ещё полежал с полчаса, обдумывая всякие аспекты предстоящих действий, изобретая разные способы обезопасить себя и Адель, потом решительно выбрался из темного подполья и вышел из парилки. В холле пожарные офицеры сидели за полированным столом, тянули минералку, а Адель диктовала им список сгоревшего имущества и его стоимость. Вовец и не слышал, как они тут расселись, настолько был занят своими мыслями. Он глянул через лейтенантский погон на колонку нулей, понял, что здесь уже набралось на полторы страховых суммы, но решил добавить еще. Как раз возникла подходящая пауза.
   - Еще карабин СКС за восемь тысяч и два ружья тысячи по четыре.
   Пожарный вопросительно взглянул на хозяйку, та рассеянно кивнула и подтвердила:
   - Да, все три зарегистрированы в УВД.
   - Надо будет потом найти стволы, номера сверить, - второй инспектор, с капитанскими погонами, начал Вовцу ещё больше портить настроение, и так безраздостное, - участковый составит отдельный акт, после этого снимут с учета и спишут.
   "Нет уж, - злорадно подумал Вовец, - сгорели, так сгорели! Один обугленный ствол участковый пусть откапывает, а остальные водовкой ему компенсируем". Расставаться с карабином он не хотел, пусть в другом месте дураков поищут.
   * * *
   В город, уже за полдень, подбросили на машине сочувствующие соседи. Вовец поводил Адель проходными дворами, понаблюдал, нет ли слежки. Вроде, чисто. Ему теперь на каждом шагу мерещились вервольфы. Пришли к одной из давних подруг Адели. Та жила в двухкомнатной квартире с матерью, но мать сейчас лежала в больнице.
   Подруга обрадовалась, сразу начала собирать на стол, с любопытством поглядывая на Вовца. Адель к тому времени уже полностью взяла себя в руки, навела макияж и была в форме. Подруга ещё не слышала о смерти Салкина и подумала, что Адель просто привела к ней своего любовника. На просьбу пустить переночевать весело подмигнула и бросила через стол связку ключей.
   - Лови! Вон ту пару на одном колечке отстегни. Живите хоть неделю, только ночью не очень шумите. Единственное условие - готовишь все время, пока здесь!
   Адель улыбнулась в ответ. Первый раз за день - отметил Вовец и тоже улыбнулся. Отведав подружкиной стряпни, он и не подумал возражать. Чтобы не мешать их разговору, вышел в соседнюю комнату, сел за письменный стол и открыл дипломат. Бомбу в жестяной коробке засунул за батарею парового отопления, чтобы никому не попалась на глаза, и занялся содержимым кейса. Все документы Адель рассортировала по степени важности. Вовец взял половину стопки самых малозначительных бумаг и отложил в сторону. Подышав на печати, сделал бразцы оттисков на чистом листке и присовокупил его к отложенным бумагам. Нашел среди документов большой фирменный почтовый конверт с иностранными марками и штемпелями, вложил в него приготовленное. Остальное снова закрыл в дипломат, убрал его под стол.
   Теперь можно было отправлять Адель к директору завода для переговоров. Посредников и помощников решили к делу не привлекать. Адель считала, что никаких контрмер не последует. После смерти главбуха и Савватеева директору не было резона подставлять теперь уже свою голову. Его клан был наполовину разрушен. Мозговым центром директорской группировки был главбух, сам шеф, как был дураком, так им и остался. Подумаешь, отдаст долю главбуха, тому все равно уже ничего не надо. Главное, заставить расплатиться немедленно, не оставить времени для ответного хода. Судя по документам, у него должна иметься наличная "зелень", тысяч восемьсот, наверняка. Не станет же он их в сбербанк класть на свое имя?
   Оторвав Адель от общения с подругой, Вовец отвел её в кухню и коротко проинструктировал, как вести себя с директором. Пусть выдаст себя за посланницу неких злых людей, в руках которых оказался дипломат Савватеева. Они, мол, предложили ей купить бумаги, а она попросила время подумать и пришла к нему. Тоже хочет свой процент, тем более, что осталась бездомной. Если директор начнет ломаться, пригрози: злые люди обещали через пару дней начать рассылку ксерокопий документов по инстанциям. Не только в ОБЭП и налоговую, но и политическим деятелям. Те не дадут спустить дело на тормозах - выборы в госдуму на носу, самое время побороться с коррупцией и казнокрадством. А пока директор будет дергаться и объясняться, нехорошие люди выедут за рубеж и подберут ключики к банковским счетам, все необходимые реквизиты у них на руках...
   Адель позвонила директору, не объясняя цели, попросила о встрече. Тот немедленно согласился. Вовец его понимал - надо ковать деньги, пока слезы не остыли. Почему бы не перехватить у вдовы управление контрольным пакетом акций предприятия?
   Подруги ушли. Вовец немного подождал, крутанул на пальце колечко с ключами и тоже отправился на улицу к телефону-автомату. С домашнего телефона звонить поостерегся - зачем светиться на чужом определителе номера? Он помнил, как полковник Васильев зашифровал свой телефон - день рожденья Ленина. Эту дату каждый советский гражданин должен был помнить с детских лет - 22 апреля 1870 года. Вовец в ближнем газетном киоске купил телефонную карточку и сунул её в приемную щель автомата. 22-04-70. Ответили сразу, женским голосом.
   - Добрый день. Мне бы Василия Степановича.
   - Одну минуту...
   Ждать, действительно, пришлось недолго.
   - Слушаю, Васильев.
   - Добрый день. Это Меншиков. Помните, на озере, в лодке?
   - Отлично помню. Возникли проблемы?
   - Да, все те же.
   - Понял. Подъезжай на фирму, я предупрежу охрану.
   - Нет, Василий Степанович, лучше в городе где-нибудь. Может, в сквере у ЦУМа?
   - А там не слишком много народу?
   - Нет, нормально.
   - Ну, хорошо, - неохотно согласился Васильев, - в районе пяти часов устроит?
   - Вполне.
   - Значит, без пяти пять. До встречи.
   Васильев положил трубку. Да, серьезный мужик, время на пустые разговоры не тратит. Вовец огляделся и вернулся в дом. Некоторое время маялся, слоняясь по квартире. Вынужденное безделье тяготило. И не только это. Щемящее ощущение тревоги, близкой опасности не давало сидеть спокойно. Ведь если Адели сейчас кто-то руку выкрутит, она Вовца сдаст, не Зоя Космодемьянская, все расскажет. И тогда чемоданчик отберут. Ладно, если этим все и кончится. А если решат ликвидировать, чтоб больше так не делал? Нет уж, рассердился Вовец, пусть я пропаду, но им, гадам, это тоже даром не пройдет.
   Он положил кейс на стол, раскрыл, потом достал из-за батареи бомбу. Все бумаги сложил стопкой в левой половине дипломата. Извлек из жестянки взрывчатку и гранату. Нашел в серванте игольницу и нитки. Кожаный кейс был обтянут внутри черной шелковистой тканью. Вовец вдел нитку в самую большую иглу и принялся приметывать гранату к подкладке. Через несколько минут плотно припутал её к днищу возле ручки, не сдвинется. Рядом положил бруски тротила, а все свободное пространство забил старыми газетами. Теперь понадобилось шило. Но такого инструмента, похоже, не имелось в женском хозяйстве. Пришлось воспользоваться тонкой вязальной спицей. Между тканевой подкладкой и кожаной обшивкой был проложен какой-то плотный материал вроде прессованного картона. Спицу он слегка ещё подвострил на кухонном брусочке для точки ножей и аккуратно пробуровил крышку. Лезвием надрезал черную кожу. Продернул леску, привязанную к кольцу гранаты, в отверстие. Разогнул усики чеки детонатора и осторожно закрыл крышку. Подтянул леску, но не вытянул до конца, оставил внутри небольшой запас. Крышку можно было безопасно приподнять на пару сантиметров, чтобы просунуть внутрь ножницы и перерезать леску. Если поднять выше - чека выскочит и граната бабахнет. Тротил тоже. Вовец заправил конец лески под кожаную обшивку, залил внутреннее пространство клеем "Момент", найденным в шкафчике ванной. Разгладил кожу. Приклеилось отлично, снаружи ничего не заметно. Теперь, если какой-нибудь мерзавец сунется внутрь без спроса - нос ему оторвет по самые плечи.
   Звякнул дверной звонок. Вовец осторожно поставил дипломат под стол, на цыпочках пробежал в прихожую, ткнулся в глазок. За дверями нетерпеливо переминалась Адель. Только отпер, бросилась ему на шею с поцелуями.
   - Победа! К черту! Получаем бабки и уматываем отсюда!
   Вовец не очень поверил в такой легкий успех.
   - А ты уверена? Может, это какая-то ловушка?
   - Да ты что! - восторг бил фонтаном. - Плевать ему на деньги, положение боится потерять, сморчок! В общем, в полпятого ему звоню, он к этому времени должен деньги приготовить. Ну, как?
   - Слишком уж хорошо, - Вовец неуверенно покачал головой, - так не бывает.
   - Бывает. Много ты понимаешь. - Она сбросила туфли, прошлепала босиком на кухню. - Уф, пить хочу! Такая жара на улице, вся аж взмокла! В душ со мной полезешь?
   Вовец не ответил. Получалась накладка: без пяти пять он должен быть в центре города у ЦУМа, встречаться с полковником Васильевым. Сейчас уже почти четыре часа. А, может, ну его к дьяволу? Зачем он теперь нужен? Действительно, получить деньги и рвануть из города без оглядки? Все время, пока Адель плескалась в душе, Вовца мучали сомнения. А вдруг и вправду все замечательно, и он зря себя так изводит? И когда посвежевшая подруга, обернутая широким полотенцем, с довольным видом плюхнулась на диван, он уже просчитал в общих чертах все варианты действий, которые пришли в голову.
   - Дорогая, некогда отдыхать.
   - Я готова, - сказала Адель, поднимаясь с дивана, и принялась наводить макияж у зеркала в прихожей. Косметику своей приятельницы она оценила презрительной гримаской, но, тем не менее, воспользовалась ею. - Можем ехать к директору.
   - А одеваться не будешь? - Вовец покачал головой. - К директору не поедем. Там у нас могут просто отобрать чемодан, да ещё и по мордасам надавать. Пусть сам приезжает один на угол Ленина и Восьмое марта, к консерватории. Но это ты передашь из телефона-автомата.
   * * *
   Они проехали несколько остановок на трамвае и вышли на центральной площади. Дипломат Вовец засунул боком в большой и прочный полиэтиленовый пакет, чтобы не бросался в глаза. Адель позвонила из автомата и получила подтверждение, что деньги приготовлены, и сообщила директору, куда тот должен незамедлительно явиться.
   Сердце Вовца буквально рвалось на части от избытка чувств. Тут были восторг, предвкушение успеха, боязнь неудачи и ужас от примитивной бомбы в чемоданчике. Он поклялся себе, что только убедившись в наличии долларов, обезвредит мину. Завернутые в бумагу длинные ножницы он положил в сумочку Адели, правда, не объяснив ей, зачем они нужны.
   Адель стояла на самом углу, как было велено. Здесь, на одном из самых людных перекрестков Екатеринбурга, машину остановить было невозможно. Директору пришлось бы подойти самому, а на виду у массы людей рискованно устраивать провокации. Да и милицейский наряд слоняется в полусотне шагов у входа на станцию метро. Вовец находился неподалеку на автобусной остановке, маскируясь в толпе, наблюдал со стороны. Кто-то тронул его за локоть.
   - Привет, Меншиков.
   Он нервно оглянулся. Перед ним стоял улыбающийся начальник режимного отдела Васильев. Вовец что-то замычал, забормотал, настолько оказался не готов к подобной встрече. Полковник, в легком светлом костюме, по-летнему без галстука, верхняя пуговица белой рубашки расстегнута, мягко, но настойчиво потянул Вовца за локоть в сторону, в тень у стены консерватории.
   - Что, не ожидал? А я был о тебе лучшего мнения, нехорошо. - Он подождал ответа, но Вовец промолчал. Тогда полковник пояснил: - Нехорошо брать чужое.
   - Что, например? - севшим голосом выдавил из себя Вовец.
   Горло сразу пересохло, в висках запульсировало. Он почувствовал, что на этот раз влип капитально. Обходительный тон полковника не мог его обмануть.
   - Да вот, например, - Василий Степанович оттянул пальцем край полиэтиленового пакета, заглянул внутрь, - портфельчик с бумажками. Ну-ка, дай сюда.
   Тем же пальцем он подцепил полиэтиленовые ручки и потянул к себе. А двумя пальцами другой руки, словно клещами, сдавил запястье Вовца. Острая боль пронзила руку, выжгла по самое плечо. На глазах у него выступили слезы, пальцы сами разжались и выпустили ручки пакета.
   - А ты мне, вообще-то, нравишься. Лихо утер сопляков моего приятеля. Кстати, познакомься.
   И тут рядом с ним появился штурмфюрер, вышел откуда-то из-за спины Вовца. Похоже, он все время находился сзади, страхуя полковника. Он тоже улыбался приветливо и несколько иронично.
   - А мы знакомы, по крайней мере, заочно. Да не шугайся так. - Прочитал страх в глазах Вовца, хоть тот и пытался взять себя в руки. Усмехнулся. Охота закончена. Я не так давно был в бане, сейчас прямо оттуда. Молодец, здорово придумал, зря только обратно брусья не положил. Так что пленки и фотографии я забрал. Насколько я понимаю, ты слышал ночной разговор и подумал, что я тоже сотрудник "конторы"? Бывший, бывший... Никто больше тебя гонять не будет. Наоборот, нам такие люди нужны. Как насчет поработать на нас?
   - Миллиона баксов не обещаем, - снова включился в разговор полковник, - а штуку в месяц вполне. Нестандартно мыслишь, выкручиваться умеешь, за помощью обратился, только когда уже все кончилось. А насчет этого, постучал пальцем по кейсу в пакете, - извини, директор тоже к нам обратился. Хотел от нас свои махинации спрятать, будет теперь не пять процентов за "крышу" отстегивать, а все пятьдесят.
   Скрипнули тормоза, возле автобусной остановки остановился черный "Вольво". Вовец узнал директорскую машину. Сам Большой Босс сидел на заднем сиденьи, откинувшись на спинку, и смотрел в противоположную сторону.
   - Ну, нам пора, - покровительственно кивнул полковник и дружелюбно. Спасибо, что сберег.
   Прощально махнул пакетом, пошел к машине, разрезая толпящийся на остановке народ, как ледокол. Распахнул заднюю дверцу. Штурмфюрер чуть задержался.
   - Да, карабин с ружьишком пришлось конфисковать, извини. А это возвращаю, - он достал из внутреннего кармана и протянул Вовцу сложенную анисимовскую карту озера. - Ты пока думай над нашим предложением. Поможешь потом место под новую базу найти.
   Он дружески подмигнул и, подбежав к автомобилю, мгновенно оказался на переднем сиденьи. Можно подумать, всю жизнь этому тренировался. "Вольво" плавно отчалил от поребрика, круто развернулся поперек проспекта, встав в дальний ряд перед светофором, видно, собираясь свернуть. Вовец тупо смотрел вслед исчезающему миллиону. Подбежала запыхавшаяся Адель. Нетерпеливо схватила его за руки.
   - Где? Деньги где? - Недоуменно уставилась на сложенную карту. - А дипломат?
   Она проследила его взгляд. Тряхнула за плечи, приводя в чувство. И Вовец очнулся.
   - Козлы Чтоб вы подавились этой капустой! - Посмотрел на Адель, словно узнавая после долгой разлуки. - Пошли отсюда. Здесь слишком опасно.
   Быстро пошел, таща её за руку.
   - Нет, ты погоди, - не унималась Адель. - Ты что, все прошляпил? Все отдал, да? Ах, ты - шляпа, раззява! Да как ты мог? Как ты посмел? Это же мои деньги! Да я из-за этого...
   Они были уже на углу, когда Вовец оглянулся через плечо. Директорский "Вольво" уносился вверх по улице имени женского дня Восьмое марта в сторону драмтеатра и уже был на бульваре набережной Городского пруда, быстро уменьшаясь в размерах. И вдруг превратился в клубок огня и дыма. Черные ошметки и клочья огня полетели в разные стороны. Через пару секунд донесся грохот, теплая пыльная волна ударила в спину, пронеслись по воздуху какие-то бумажки и шляпки. Звякнули окна верхних этажей, звонко просыпались на асфальт стеклянные обломки. Уличная толпа вокруг взвыла и бросилась бежать. Вовец тоже побежал, волоча за руку истерично рыдающую Адель.
   А навстречу им бежали другие люди, торопясь узнать и увидеть, что же это так здорово грохнуло? Словно после знаменитого взрыва вагонов со взрывчаткой на Сортировке десять лет назад последствия всяческих взрывов стали любимым зрелищем свердловчан, теперь уже екатеринбуржцев.
   Они спустились в прохладный вестибюль метро. Снизу поднимались люди, которые ещё ничего не знали, и неодобрительно поглядывали на Вовца, пытавшегося успокоить всхлипывающую женщину. Зато вниз никто не спешил. Адель достала из сумочки платок, промокнула лицо.
   - Знаешь что? - Глаза её смотрели отчужденно, как бы сквозь Вовца. Никогда, слышишь, никогда даже не приближайся ко мне. Видеть тебя не могу!
   Она толкнула бесшумную стеклянную дверь, и каблучки её дробно застучали по гранитным ступеням. Вовцу показалось, что он сейчас заплачет от обиды и горечи. Но удержался, только с раздражением швырнул бесценную анисимовскую карту в мусорную урну. И тут же пожалел. Карта-то здесь при чем? Запустил руку в глубокий черный зев, отыскивая брошенное. Опять люди поднимались снизу, видно, поезд пришел, смотрели на него, как на идиота. Он все-таки достал карту, вытер о джинсы, засунул в задний карман - пусть торчит! Стал подниматься вверх по лестнице.
   А наверху сияло солнце, голосили люди и выли сирены специальных машин. И вдруг Вовец почувствовал какую-то внутреннюю перемену, ему сделалось легко и свободно, будто сбросил тяжкий груз, пригнетавший его все последние дни. Страх, тревожное, нервное чувство постоянной опасности, злость и ненависть покинули его. Словно переступил невидимый барьер, оставив позади прежнюю свою оболочку, став другим - спокойным, уверенным и сильным. А в остальном все вернулось на круги своя, как и несколько дней назад он снова был без работы, без денег, без женщины...
   Но разве в этом смысл?
   Что ж, и в этом тоже, но не главный!
   * * *
   "Вечерний Екатеринбург"
   КРИМИНАЛЬНАЯ ХРОНИКА
   Вчера в 16. 50 сработало неустановленное взрывное устройство в автомобиле "Вольво". Трое пассажиров погибли: директор АО "Спецтехнология", начальник охраны этого же предприятия и его заместитель, оба бывшие работники КГБ. Шофер в тяжелом состоянии находится в больнице. Никто из прохожих не пострадал. Очевидно, это очередное заказное убийство, совершенное с помощью радиоуправляемой мины. Недавно были убиты главный инженер и главный бухгалтер того же предприятия. Компетентные органы, ведут расследование. Впрочем, как показывает практика, подобные преступления, как правило, не раскрываются.
   * * *
   Газета оказалась права. Это преступление осталось нераскрытым. Екатеринбург, 1995, 2002.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"