Гончие времени
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Неоконченная повесть, пусть полежит
|
Женщина едва заметно покачивалась в кресле возле очага, изредка наклоняясь и встряхивая сковородку с каштанами, шипевшими под тяжелой металлической крышкой. Женщина была молода и красива, но щеки ее казались слепленными из снега - так они были бледны, а большие темные глаза окаймляла сиреневая дымка.
Рядом с креслом, на овечьей шкуре, сидела маленькая девочка и играла с каштанами и яркими кленовыми листьями; на вид малышке было годика три, ее светлые, почти белые волосы пушистыми завитками торчали в разные стороны, делая ее головку похожей на солнышко. Она сосредоточенно заворачивала каштаны в листья и рядком укладывала спать.
- Майя, доченька, тебе уже самой пора спать! - сказала женщина, хотела было взять девочку на руки, но закашлялась и отвернулась, прикрыв рот платком. Отдышавшись немного, она посадила Майю себе на колени и крепко ее обняла.
- Я вот сделала тебе украшение на счастье! Давай-ка наденем... Это каштан из нашего леса. Он всегда поможет тебе услышать голос своего сердца и приведет тебя домой, где бы ты ни была!
Девочка рассматривала темный красно-коричневый плод, нащупывая пальчиками дырочку, в которую была продета тонкая белая веревка.
- Колючая! - наконец сказала она, насупившись и недовольно оттопырив губу.
- Так нужно, солнышко, только колючая нитка из шерсти белой косули подходит для волшебного медальона...
За дверью скрипнул деревянный настил веранды. Белый волк, охраняющий вход, глухо зарычал, но потом затих: пришел кто-то знакомый. Белая косуля зацокала копытцами по ступенькам, а Белый вепрь захрюкал, совсем как домашний кабанчик.
- Это ты, Сильван? - спросила женщина, не оборачиваясь и по-прежнему обнимая и укачивая дочь. - Ради бога, не забудь уменьшиться, когда будешь входить в дом - не то продырявишь потолок, как уже не раз бывало...
В комнату вошел высокий человек в темном плаще и широкополой бархатной шляпе, затеняющей лицо. На плечах его таяли снежные хлопья, превращаясь в блестящие водяные капли.
Человек помедлил немного на пороге, взволнованно дыша и сжимая обветренные руки, но потом прошел к очагу и сбросил шляпу - его длинные светлые волосы рассыпались по плечам, как львиная грива.
- Рогир! - воскликнула женщина, привстав с кресла и еще крепче прижав к себе девочку. - Ты же обещал больше не приходить и не мучить меня этой... фантазией!
Рогир ничего не ответил, а только опустился на пол возле женщины и обнял ее колени.
- Послушай, Ферроньер, всё еще можно исправить, - шептал он, прижимаясь щекой к теплому от очага пледу, в который она была укутана. - Я не могу допустить, чтобы ты умерла, я не могу потерять тебя так скоро - ведь я Часовщик...
Он запнулся, страшась, что его предложение снова будет отвергнуто.
- Пусть я не в силах остановить время, я заставлю его двигаться по кругу, день за днем, год за годом! - продолжил он. - Ты будешь вечно жить здесь, в лесу, вместе со своими Белыми зверями, и никогда не умрешь!
Ферроньер стояла, опершись о ручку кресла, и тяжело дышала. Потом она опустила Майю на шкуру возле очага и склонилась над Рогиром. Она гладила его волосы, проводила пальцами по высокому лбу, рассеченному морщинкой печали, целовала его орлиный нос, мокрые от слез глаза, пушистые брови, и говорила, и объясняла...
- Ты хочешь, чтобы я жила здесь, и чтобы один и тот же день повторялся снова и снова во всех подробностях...
- Ты не будешь этого помнить, ты даже не догадаешься... К тому же жизнь в этом лесном уголке и так почти не меняется...
- А моя болезнь... Она останется со мной?
Рогир низко склонил голову.
- И каждый день этот изматывающий кашель будет мучить меня, не давая ни минуты покоя?
- Но ты не состаришься, и не умрешь!
- А Майя, наша дочь? Она навечно останется маленькой девочкой? Не вырастет, не полюбит, не выйдет замуж?
Рогир посмотрел сначала на Ферроньер, потом на малышку, сладко посапывающую на овечьей шкуре, и в его черных глазах, которые казались старыми и бездонными, вспыхнули огненные звезды.
- Она останется маленькой и невинной, и оттого я буду любить ее только сильнее... Вы, люди, так быстро взрослеете, так быстро избавляетесь от милых детских иллюзий и любопытства... А потом ваша душа и тело покрывается уродливыми морщинами и вы умираете... Я не хочу этого для своей дочери... Пусть у нее нет бессмертного тела, но я смогу продлить ее жизнь до бесконечности!
Ферроньер закрыла лицо ладонями и заплакала. Ее лоб, влажный от лихорадки, покрылся красными пятнами, мокрые пряди волос выбились из-под головной повязки и тонкими кольцами оплели шею.
- Нет, нет, не хочу так жить, не хочу, это неправильно, это обман... - всхлипывала она, растирая опухшие глаза. - Лучше уж умереть и ... потом... А что потом, Рогир? Ты же знаешь... Что случится со мной потом?
Он поднялся с колен и сказал, отвернувшись к очагу и смотря на рыжее пламя:
- Ты шагнешь в Вечность, ты окажешься вне времени, вне его жадных и неумолимых пут... Ты станешь свободной, но больше уже не будешь моей Ферроньер. Ты забудешь, что такое любовь ко всему земному и знакомому, а я буду вечно следить за временем здесь, на этой суетной планете, одинокий и бессмертный... Нам не встретиться...
Ферроньер перестала плакать и теперь тоже смотрела на огонь, моргая и кусая потрескавшиеся губы. Она часто дышала, и в ее груди страшно и гадко клокотала болезнь.
- Нет, - наконец прошептала она, подойдя к Рогиру и обняв его за плечи, - нет, мой милый, мой верный Рогир, я не могу бежать по кругу... Я люблю каштаны, но не хочу есть каштаны каждый вечер. Я обожаю кленовые листья, но слишком много пурпура режет глаза... Пускай произойдет то, что должно... А там... Бог не допустит, чтобы я забыла о тебе и моей девочке...
Она закашлялась и захрипела, схватившись за грудь, и Рогир бережно подхватил ее и усадил в кресло.
- Ферроньер, - твердил он, целуя ее руки, опавшие, словно лепестки цветка, - Ферроньер, ты должна согласиться, ты не можешь оставить меня в одиночестве в этом проклятом бессмертном теле!
Он целовал и целовал ее ладони, не замечая, что они становятся холодными, а дыхание, свистящее и прерывистое, смягчается и затихает. Когда он поднял глаза, то увидел ее бледное лицо с глазами, смотревшими в какую-то неведомую для живых даль и слабой застывшей улыбкой на губах. Ферроньер умерла.
- Опоздал... Я опоздал! - закричал Рогир, обнимая хрупкое тело и прижимая к груди поникшую голову с золотистыми прядями волос. - Нужно было сделать всё, не спрашивая ее согласия... Жалкий трус, трус!
Он опустил Ферроньер в кресло и скорчился на полу, обхватив руками виски. Девочка, свернувшаяся на овечьей шкуре, как какой-нибудь домашний зверек, проснулась и жалобно заплакала. Рогир обнял ее и принялся успокаивать, его слезы смешивались со слезами дочери и горячими каплями щипали губы. Каштан на шее Майи впился ему в грудь, он разорвал веревку и отшвырнул его прочь.
- Эта осень... С ее туманами, дождями, темнотой... И эти мерзкие каштаны... Теперь я буду всё это ненавидеть! - он вгляделся в лицо дочери, в ее такие же темные, как и у него, глаза. В этот момент его человеческие очертания начали странно двоиться, плавиться, выпуская на волю звездную ночь... - Моя любимая Майя! Для тебя всегда будет только весна... Весна!
Каштаны в сковороде стали лопаться и взрываться, стукаясь о тяжелую крышку. Рогир вздрогнул, черные звёздные облака, окутывающие его фигуру, растаяли, и возле очага вновь стоял просто красивый светловолосый человек с маленькой девочкой на руках.
За окном продолжал идти дождь со снегом, а на крыльце, высоко задрав большую лохматую голову, сидел Белый волк и протяжно, безнадежно выл.
*****
Одуванчику снился сон. Над ней зелеными тучами склонялись огромные старые деревья, и кто-то мягкий и белый катал ее на своей спине. Одуванчик была совсем маленькой в этом сне: она видела свои пухлые белые ручки, цепляющиеся за шерстяные завитки неведомого зверя, и слышала свой счастливый заливистый смех...
Она проснулась, потому что поднялся ветер и начал кидаться песчинками ей в лицо. Вокруг были знакомые дюны, поросшие ржавой травой, до горизонта простиралось бледно-голубое море, гладкое, притихшее, едва слышно шуршащее камешками у берега, а внизу, на пляже, блестели на солнце соляные горы, возле которых копошились фигурки рабочих.
Одуванчик тряхнула головой и взлохматила волосы, чтобы избавиться от вездесущего песка. И надо же такому присниться! Огромные деревья с длинными темно-зелеными иглами... Она, кажется, и запах их чувствовала - свежий, тягучий, прохладный... Таких деревьев отродясь не бывало в их соляном краю! А снятся почти каждый день...
Козы бродили в траве, неустанно пережевывая сухие ломкие стебли, и их растрепанные бородки тряслись в такт движениям губ. Она огляделась и пересчитала их спины... Пять белых, одна серая и черный козленок с пятнышком на лбу. Все на месте. Глупые нежные козы...
Одуванчик любила коз. Она, наверное, и сама в чем-то напоминала козу: худая, длинноногая, угловатая, со светлыми, почти белыми волосами, напоминающими звериную шерстку или пух одуванчика. Из-за пушистых, вечно взъерошенных волос ей и дали такое необычное имя: Одуванчик. Цветы эти, правда, быстро увядали, не выдерживая здешнего солнца и сухого ветра, но Одуванчик оказалась гораздо крепче своих нежных растительных тезок.
Когда, одиннадцать лет назад, бабушка Лотта нашла ее на потрескавшихся ступеньках своего дома, Одуванчик была пухлой маленькой девочкой с очень светлой кожей и большими темными глазами. Она очень отличалась от местных ребятишек - крикливых, провяленных на солнце существ, рты которых были постоянно растянуты то ли в улыбке, то ли в гримасе, а глаза превратились в тонкие щелочки от слепящего солнца. Она была другая, пришлая, все это знали и поэтому несколько ее сторонились. Чего стоил один только ее взгляд: вот, кажется, обыкновенная девчонка смотрит - молоденькая, несмышленая, любопытная, а минутка пройдет - радужка совсем темной сделается, черной, как ночь, и звезды вспыхивают в этой тьме яркими точками. И глаза эти теперь вовсе не детские - а старые, древние и глубокие, словно зимнее небо, и видели они гораздо больше, чем глаза ее сверстниц...
Посёлок, где жила Одуванчик, назывался Соляные Дюны, и вполне оправдывал своё название. Большинство его жителей добывали соль из моря, остальные переправляли соль через пустыню, следуя древней дорогой, отмеченной черными каменными львами, и развозили ее по городам и деревням Зелении, огромной страны, раскинувшейся посреди бесплодных песков. Соль очень ценилась в Зелении, или, как ее называли местные жители, в Древесном краю, а здесь, у моря, людям нужны были дрова и уголь для топки печей, и пшеница, для выращивания которой горячая песчаная почва была непригодна.
Добрая и бездетная Лотта приютила Одуванчика и воспитала ее, как свою дочь, хотя никогда не скрывала от девочки, что ее настоящая родина находится где-то далеко от этой жаркой и пыльной страны. Лотта всю жизнь добывала соль - очищала от сверкающих кристалликов специальные желобки, где стояла и постепенно испарялась морская вода, а потом пересыпала соль в тачку и отвозила под навес. От едкой белой соли ее руки сделались грубыми и морщинистыми, а волосы - жесткими, и их не мог расчесать ни один гребешок.
Они жили в маленьком доме с округлой крышей, который, как и дома остальных местных жителей, был построен из каменных и соляных блоков, обмазанных глиной. В единственной комнате на полу лежали тюфяки, набитые соломой, шершавую белую стену украшал красный ковер с ромбами, а у двери стоял низкий столик, за которым ели, сидя на пятках. Прямо посредине комнаты к полу лепилась крошечная печка: возле нее грелись в ветреные зимние дни, а на ее трубе, уходившей под потолок извивающейся змеей, сушили мокрую одежду.
Пока Лотта возила тачки с солью, Одуванчик несколько часов проводила в школе, где училась писать и считать, и читала большие потрепанные книги с выцветшими картинками. На картинках охотились и танцевали люди в причудливых одеяниях, странные звери бродили меж высоких чешуйчатых стволов, а дома украшали затейливые башенки и галереи. Книги эти были привезены из Древесного края, и, судя по ним, жизнь в той стороне очень отличалась от здешней.
Разве мог кто-нибудь из местных жителей натянуть на себя красные или зеленые чулки или смешные шляпы с перьями? В такую-то жару? Свободные светлые рубахи, подпоясанные широкими кушаками, недлинные шаровары, тюрбаны или платки на головах - вот обычная удобная одежда, которую носили на Соляных Дюнах. По праздникам надевали рубашки с вышитым воротом и вышитые же или вязаные пояса, а вот ноги почти всегда оставались босыми - лишь зимой, в дождь и ветер, их прикрывали кожаными шлепанцами или башмаками.
Из животных в пустынном краю неплохо себя чувствовали змеи, ящерицы, черепахи и карликовые лисицы - маленькие бледно-желтые создания с раскосыми, будто подведенными, глазами и чуткими ушами, которые казались непомерно огромными по сравнению с изящной остроносой головкой. Этих ушастых лисиц часто приручали и держали в домах вместо кошек - они были ласковыми, преданными и отлично ловили крыс и змей.
На низких коренастых лошадках - вашью - солончане возили грузы, а для молока, шерсти и мяса держали коз - и лошади и козы были непривередливы в пище и скромно довольствовались выгоравшими на солнце травами.
У бабушки Лотты тоже были козы и одна старенькая вашью - коротконогая чалая лошадь с дурным характером. Она не выносила одного вида соли, и поэтому на ней возили только воду из ближайшего колодца, да, изредка, продукты с рынка. Лотта любила и жалела эту старую зануду, потому что она, по лошадиным меркам, почти годилась ей в ровесницы.
А за козами приглядывала Одуванчик. Она пасла их на дюнах, доила дважды в день, мыла и стригла. Из козьей шерсти получались красивые теплые платки и нарядные пояса, а молоко сквашивали в чуть солоноватый сыр или делали из него пресный творог.
Козы в поисках вкусной травы потихоньку спускались с дюн, сползая вниз, к пляжу, и Одуванчик, отряхнув белую рубашку, сбежала вслед за ними. Ее босые ноги кололи острые камешки и сухие стебли, но она, привыкшая к этому жесткому ковру, не обращала на него внимания. Она стала бродить по мелководью, выискивая разноцветные ракушки и всплесками распугивая мелких глазастых рыбок.
У самой воды кто-то построил песочный замок. Море пыталось дотянуться до него, и, в конце концов, одним движение слизнуло его стены и башни. Одуванчик изумленно посмотрела на темный песок: на месте замка теперь ясно проступало человеческое лицо... Да, да, лицо! Вот большие миндалевидные глаза, вот прямой аккуратный нос, вот губы, пухлые и нежные...
Ей часто мерещилось это лицо - прекрасное, ласковое и немного печальное. В прошлый раз оно привиделось ей в завитках облаков, а еще раньше, в пыльном вихре, что пронесся мимо загона, где она доила коз. Бабушка Лотта говорит, что это ее ангел-хранитель наблюдает за ней...
Море снова лизнуло песок и разровняло знакомые черты, оставив лишь небольшой округлый холмик на месте носа. Там, где только что улыбались губы, в песке утонул темно-коричневый камешек. Одуванчик наклонилась и подняла его. Странный камешек, похожий на сердечко, и даже дырочка есть для шнурка... Она сунула его в карман к другим своим трофеям, обернулась к дюнам и тоненьким, высоким голосом позвала коз.
*****
- Это не камень, - сказала бабушка Лотта, вертя в узловатых пальцах находку Одуванчика. - Это плод...каштан, кажется. Они растут в Зелении, здесь, в пустыне, для них слишком жарко.
--
Смотри, в нем дырка, наверное, на шее носили!
--
Да, на счастье...
--
А я опять видела ангела...
Лотта ничего не ответила, только широко улыбнулась своим беззубым ртом.
Одуванчик отправилась на огород, поливать скудные, бледно-зеленые листики салата и маленькие продолговатые томаты. Когда она навьючивала пустые бурдюки на недовольно фыркающую вашью, во двор вбежала соседская девочка, Мелита, растрепанная, возбужденная, и начала тараторить:
- Артисты приехали, бродячие артисты, глотают шпаги, бросаются ножами, и обезьянки есть, и тигр, и танцовщица в золотых штанишках, и акробаты и...
Она запнулась, потому что у нее кончился воздух в легких, и ей пришлось немного перевести дух.
- Они остановились у моря, возле старого солехранилища, все наши уже туда умчались. Я тоже побежала, представление скоро начнется!
Мелита исчезла в дверном проеме, только пятки зашлепали по пыльной улице. Одуванчик посмотрела на пустые бурдюки, потом на раскрытую дверь, которая едва слышно поскрипывала и покачивалась на сквозняке. Артисты. Последний раз артисты приезжали в их дыру четыре года назад, дали одно представление, а потом удрали, испугавшись песчаной бури. Помнится, было интересно. Наездница умудрялась держаться на спине длинноногой лошади, стоя на одной руке! А еще, акробаты кувыркались прямо на тонком канате, натянутом между столбов...Одуванчик вздохнула и потащила упрямую вашью к колодцу.
- Иди и посмотри представление! - крикнула бабушка Лотта из дома. - Огород подождет, а коз я сама подою. Хоть ты и не любишь просить, я-то знаю, чего тебе хочется! Ну-ка, надень...
Она подошла к Одуванчику и протянула ей каштан, в который уже была вдернута белая веревка из козьей шерсти.
- Нельзя разбрасываться подарками ангелов!
Ветер трепал брезент на цирковых вагончиках, полукругом стоявших на берегу. Двое мужчин вкапывали в песок столбы для канатоходцев, худенький мальчик в длинной рубашке, из-под которой выглядывали ноги в синем трико, чистил лошадей. Ребятишки из поселка толпились у клеток с дрессированными зверями, галдели, показывали пальцем на разморенного тигра и маленького черного медведя, растянувшегося на дощатом полу.
Одуванчик подошла к клетке, стоявшей в сторонке, и коснулась рукой толстых, горячих от солнца, прутьев. Кто-то скрывался в самой ее глубине, она видела очертания большого светлого тела. Зверь шевельнулся, поднялся на лапы, Одуванчик заметила, что у него сильная кряжистая спина и вытянутая голова с острыми ушами.
- Эй, девчонка, отойди от клетки! - крикнул ей сердитый коренастый человек в мокрой от пота рубашке. Одна половина лица его была ярко раскрашена, другую он усердно белил при помощи толстой кисточки. Рыжие волосы его торчали в разные стороны слипшимися сосульками. - Эта тварь дикая и не поддается дрессировке! Может откусить руку!
Одуванчик послушно отошла от клетки. Сердитый человек был клоуном, догадалась она, и почему-то загрустила. В прошлый раз клоун показался ей совсем другим... Веселым и добродушным. А сейчас... Просто стареющий дяденька, раздраженный и уставший с дороги. Она слышала, как он потом жаловался танцовщице, которая разминалась и делала "ласточку" возле своего вагончика:
- Нет, подумай, Иса, что нам делать в этой пустыне? Перед кем выступать? Какие-то жалкие деревенщины... Хоть бы догадались принести с собой съестное - до города далеко, а у нас ни хлеба, ни сыра уже не осталось...
Одуванчик пожалела, что не взяла с собой кувшин молока вместо двух позеленевших от времени монет. Молоко пригодилось бы артистам гораздо больше, чем деньги, а монетки она сохранила бы до ярмарки... На Соляных Дюнах металлические деньги были редкостью, их пускали в ход в крайнем случае, когда не могли выйти из положения простым обменом.
Она постелила на теплые камни коврик и уселась на него, скрестив ноги, скучая и посматривая по сторонам. Странно, но почему-то цирк не выглядел сегодня таким же замечательным и волшебным, как несколько лет назад. Может быть, потому что краска на брезентовых вагончиках совсем выцвела, а у танцовщицы, кажется, болит нога, и она морщится, когда наступает на нее. Животные костлявые и грязные, и им совсем не хочется выступать перед публикой... А может, так было и в прошлый раз, просто она уже выросла и начала замечать эти неприятные вещи.
Да, конечно, ведь прошло целых четыре года. Ей шестнадцать лет... Она почти взрослая. Одуванчик улыбнулась своим мыслям. Она впервые подумала о времени. Солончане ведь почти не замечают времени - живут себе и живут, от восхода до заката, разве что в полдень, когда солнце взбирается очень высоко, они делают перерыв в работе и остаются дома, чтобы немного отдохнуть в тенёчке.
Еще, правда, они различают лето и зиму, потому что зимой ветер резкий и дует с севера, а зимней ночью на улице без огня можно замерзнуть. И часов, настоящих, как на картинках в старинных книгах, у них никогда не бывало. На школьных уроках учитель использовал песочные часы, но как-то раз они разбились, и с тех пор урок считался законченным, когда все в классе уставали и начинали ерзать на пятках и вертеть головами. Бабушка Лотта каждую зиму ставит царапины на соляном кирпиче, а некоторые жители поселка этого не делают и даже не знают толком, сколько им лет...
Одуванчик скосила глаза на клетку со зверем-невидимкой. Тот по-прежнему держался в тени, только мелькнул однажды кончик острого уха.
К вагончикам начали подходить люди. Некоторые уже успели переодеться после работы: на них были нарядные рубахи и белые тюрбаны на головах. Соляные Дюны не славились своими развлечениями - ночной сон и холодная простокваша по вечерам были основными удовольствиями, которые могли позволить себе утомленные солнцем и солью люди. Разумеется, когда приезжали артисты или бродячие торговцы, продающие мед и всякие побрякушки из дерева и металла, весь поселок сбегался посмотреть на новые лица и необычные предметы.
Люди усаживались на коврики, шептались и разглядывали вагончики с облупленными вензелями, гирлянды видавших виды флажков и снующих туда-сюда полузагримированных циркачей.
Кое-кто принес с собой продукты - горшочки с сыром, финики и вяленую рыбу - видимо, чтобы расплатиться за представление, и Одуванчик с облегчением подумала, что артисты не останутся сегодня голодными.
Толстяк с черными волосами, затянутыми в пучок, одетый в немыслимые полосатые шаровары, ударил в гонг, и представление началось. Послышалась плавная усыпляющая музыка: за ширмой играли на каком-то струнном инструменте. На потертый круглый ковер, изящно вытягивая носочки, вышла танцовщица - Иса, так, кажется, называл ее клоун. Она уже успела переодеться: сейчас на ней был костюм всех цветов радуги, сшитый из атласных лент. Ленты были и в ее руках, она медленно и легко подбрасывала их, выполняя сложные и затейливые движения танца. Вот музыка изменилась, пальцы играющего заторопились, забегали по струнам, быстро и резко обрывая звуки. Иса тоже ускорила темп: ленты извивались, как яркие змеи, кружились, взлетали, падали, рисовали в воздухе разные фигуры - словом, ленты казались живыми существами, не зависимыми от этой хрупкой набеленной девушки. И все же, это она управляла ими, ее тонкие проворные пальцы заставляли атлас жить и двигаться...
Одуванчик с восхищением следила за радужным танцем и слушала дивную музыку. К концу номера она так разволновалась, что у нее закружилась голова, а перед глазами заплясали золотые мошки. Такого с ней раньше не случалось... Она прикрыла веки, чтобы избавиться от странного ощущения.
Начался следующий номер. Появился клоун с маленьким черным медведем. Клоун изо всех сил старался быть смешным, но у него это плохо получалось: в его репликах, обращенных к медведю, слышалось раздражение, а в смехе - натянутость и фальшь. Мишка прыгал на задних лапах, вставал на голову, кувыркался и даже пел, но было ясно, что все это он вытворяет не из симпатии к рыжеволосому человечку, а их страха перед тонким металлическим прутом в его руках.
Одуванчик смотрела на артистов и быстро моргала. Золотое марево перед ее глазами нисколько не рассеивалось, а наоборот, становилось плотнее и гуще. Она слышала какой-то звук: то ли звон, то ли гул, будто жужжали полчища крылатых насекомых...
Потом вышли гимнасты на ходулях: мужчина и женщина в нарядах, почти как в книжках из Древесного края. На женщине было длинное платье с пышными рукавами и островерхая шляпа, заканчивающаяся вуалью, волосы мужчины украшал бархатный берет с алым пером. Великаны прыгали и танцевали, размахивая своими удлиненными ногами, а в конце своего выступления сели на шпагат, будто огромные портновские ножницы упали на землю...
Одуванчик потерла глаза, закрыла лицо ладонями, а потом снова открыла. Картинка изменилась. Теперь ее окружало уже не марево, не плотный золотистый туман, - теперь туман истончился, превратившись в сияющие лучи, или нити, пронизывающие воздух и все предметы вокруг. Лучи шли почти параллельно друг другу, иногда сближались, иногда расходились, двигаясь сквозь людей, которые увлеченно смотрели представление и ничего странного не замечали.
Но Одуванчик-то видела! Она видела, как лучи уступили место золотым волнам, накатывающим на нее, медленно и неумолимо, волны стали облаками, а облака приобрели прозрачные головы, лапы и хвосты и помчались вперед неутомимыми гончими.
Одуванчик сидела на своем коврике и боялась пошевелиться. Ее сердце вырывалось из груди, а дыхание перехватывало от ужаса и восторга. От ужаса - потому что, возможно, она серьезно заболела или сошла с ума, а восторг... О, это зрелище было самым прекрасным и завораживающим из всего, что ей довелось видеть в своей жизни!
Каждое мгновение сквозь нее проносилась призрачная гончая, совершенно такая же, как предыдущая - длинная, поджарая, с большими круглыми глазами, устремленными в будущее, и свесившимся языком. Потом гончие начали расплываться, превратившись в курчавые облака, а неощутимый ветер размыл их, сдул, и оставил лишь медленно накатывающие волны. В конце концов, и волны исчезли - расправились, вытянулись - и снова вокруг переливаются лишь тонкие звенящие лучи...
Между тем, представление продолжалось. Настала очередь акробатов. Сначала чудеса силы и гибкости показывали целая команда: трое мужчин, девушка и тот худенький мальчик, которого Одуванчик заметила возле лошадей. Они строили из своих тел пирамиды, башни, головами удерживали вес друг друга, забрасывали ноги за уши и исполняли десятки других удивительных трюков.
Но вот взрослые акробаты отошли в сторону, а мальчишка вскарабкался по одному из столбов. Он зашагал по канату, натянутому высоко над головами зрителей и артистов, обходясь без всякой страховки. Мальчик оказался ловким, как обезьянка: он передвигался по канату, словно его ладони и ступни были намазаны клеем, подпрыгивал на одной ноге, кувыркался, висел вниз головой, зацепившись пальцем за толстую пружинящую веревку...
Все наблюдали за фигуркой в синем трико, задрав головы и открыв рты от восхищения. Одуванчик тоже смотрела вверх и видела, как странные лучи проходят сквозь маленькое тело юного акробата. Вдруг что-то случилось. Мальчишка неудачно наступил на канат, потерял равновесие, зашатался и полетел вниз, жалко растопырив руки...
Это произошло мгновенно. И почему - Одуванчик не знала. Она просто захотела, просто приказала лучам разойтись... Странное ощущение - словно мурашки пробежали по рукам, а ее пальцы неимоверно вытянулись, удлинились и развели лучи, будто то были струны или волосы...
Теперь лучи струились, не задевая мальчика, как речной поток огибающий скалу, и его фигурка повисла в воздухе на полпути к красному ковру, прикрывающему камни и песок. Даже его волосы застыли и не развевались на ветру.
Зрители сперва будто бы окаменели. Вдохнули, а выдохнуть забыли... И артисты высыпали на ковер, показывая пальцами на парящий на фоне темнеющего неба силуэт. Не часто увидишь, как человек замирает в воздухе, да еще не двигается, не дышит и, не моргая, смотрит перед собой округлившимися глазами! Тут Одуванчик вскочила и крикнула каким-то чужим срывающимся голосом:
- Ловите же его, я не могу удерживать их вечно!
Все изумленные взгляды обратились на нее. Однако окрик подействовал. Толстяк в полосатых шароварах и один из гимнастов принесли парусиновое покрывало. Они растянули его под канатом, крепко намотав на руки уголки. Одуванчик вздохнула, устало опустила плечи - и в ту же секунду лучи вновь сомкнулись и заструились сквозь мальчика. Он камнем полетел вниз, упал на середину покрывала, подскочил и спрыгнул на землю, изумленно и испуганно озираясь по сторонам. Пошатываясь на тоненьких ногах, он поклонился и убежал за ширму.
Его место на арене сразу же заняли жонглеры, неуверенно бросая друг другу тарелки и кубки, но зрители почти не следили за летающей над их головами посудой - они шептались, охали, и искоса поглядывали на Одуванчика. Наверняка, они думают, что она колдунья... Конечно, раз она сумела удержать этого бедного мальчишку в воздухе! Теперь начнут приписывать ей пыльные бури и шторма... Ей стало нестерпимо сидеть вместе со всеми и слушать шушуканье, она сложила коврик и, стараясь не наступить на чьи-нибудь ноги, побрела прочь. Золотистые лучи перед ее глазами исчезли, только голова немного кружилась ...
- Как ты это сделала? Как ты остановила время? - раздался голос откуда-то сбоку, со стороны клеток. Голос был низкий и приятный, но было в нем что-то, от чего Одуванчик вздрогнула, какая-то странная хрипотца. Она подошла к большой темной клетке с обитателем-невидимкой и заглянула за нее. Возле клетки никого не было. Ни души.
- Я здесь, внутри... - вновь заговорил голос, и теперь Одуванчик поняла, что он принадлежит огромному белому зверю, который разглядывал ее сквозь прутья. Подобных зверей она часто видела на картинках: они жили в лесах и охотились на оленей и кабанов. Только обычно их изображали серыми и, уж точно, не такими большими.
Это был волк. Белый волк с прозрачными голубыми глазами, которые смотрели на нее серьезно и печально. Зверь был худ и грязен: здешняя пыль въелась в его густую шерсть, словно желтоватая пудра, шкура на лапах туго обтягивала суставы, но даже в таком виде он оставался прекрасным и величавым созданием, предназначенным для молниеносных прыжков и стремительных погонь. Если бы не тяжелая ржавая цепь, волочившаяся за ним по деревянному полу...
- Ты умеешь говорить! Неужели все звери в Древесном краю разговаривают? - спросила Одуванчик, с восхищением изучая странное животное.
- Я не всегда был зверем... Когда-то я был человеком, - ответил волк и глубоко вздохнул. - Но ты не ответила на мой вопрос. Как ты остановила время? Как ты остановила время для него одного?
- А я остановила время? Я ... не знаю. Там были лучи. Я заставила их обойти акробата стороной. Я удерживала их несколько мгновений, а потом они снова сомкнулись...
- Хмм... Вот, значит, как оно выглядит. Лучи. Никогда бы не подумал...
- Да, да, и облака, и волны, и золотые гончие, которые бежали и бежали... Так странно!
- Ты ведь нездешняя? - спросил волк, склонив голову и прищурившись, совсем как человек. - Ты не похожа на остальных.
- Нет, я... Меня подкинули, когда я была совсем маленькой.
- Послушай, в Зелении есть зачарованный лес, где со Временем тоже происходят удивительные вещи. Лес этот называют Неувядающим... Я когда-то... охотился там.
- А почему его называют Неувядающим?
- Там всегда май, всегда цветут каштаны и дикие яблони, распускаются почки, созревает первая земляника. Даже, когда в соседних землях свирепствуют морозы, и снег превращает деревья в белые горы...Кажется, будто Время в этом лесу остановилось!
- Это какое-то колдовство?
- Так говорят. В лесу живет странное существо, которое и могло всё это натворить...
Волк опустил голову и просунул сквозь прутья свой большой блестящий нос. Он заговорил тихо-тихо, и Одуванчик видела, как подпрыгивает в его пасти длинный розовый язык.
- Я собираюсь бежать. Этот противный клоун Рамбугелло никак не отвяжется от меня: все хочет, чтобы я плясал перед публикой, кривлялся и катал его на спине... Но мне это надоело. Мне нужно вернуться в Неувядающий Лес и кое-что исправить... Я могу взять тебя с собой. Я...
Волк не договорил и попятился обратно, в глубину клетки. Одуванчик оглянулась и увидела Рамбугелло, который направлялся к ним. В руке он сжимал металлический прут.
- Он тебя не укусил? - спросил клоун, проведя прутом по клетке, отчего получился отвратительный скрежет. - Этот волк сведет меня в могилу. Отказывается есть чечевицу, огрызается и гнусно воет по ночам. Видно, придется его однажды пристрелить: толку с него все равно не будет... А ты ловко управилась с Синей обезьянкой! Так мы прозвали мальчишку-акробата. Ты местная ведьма, что ли?
Одуванчик поморщилась, услышав слово "ведьма". Вот, сама того не желая, сделала доброе дело - и сразу ведьма... Она пожала плечами и повернулась, чтобы уйти, хотя оставлять диковинного волка ей очень не хотелось.
- Я приду... - донесся до нее хриплый шепот из клетки. Рамбугелло снова ударил по прутьям.
- Порычи у меня! Завтра я надену на тебя седло и тебе придется хорошенько побегать...
Одуванчик слышала грубоватое ворчание клоуна и его угрозы, пока не обогнула Седую дюну и не вышла на тропинку, ведущую в поселок.
***********
Той ночью Одуванчику не спалось. Она лежала на спине, выставив ноги из-под одеяла, и смотрела на черный квадрат окна, в которое светили крупные южные звезды. Теперь они казались ей чужими и неуютными. Ей вдруг захотелось сбежать из своей чистенькой выбеленной комнаты, выпрыгнуть в окно и вместе с теплым ночным ветром мчаться по пустыне, пока белесые песчаные дюны не превратятся в округлые холмы, поросшие лесом.
Тысячи мыслей кружились в ее усталой голове. О странных золотых лучах, о ее настоящих родителях, о деревьях, которые она видела во сне, о прекрасном Белом волке и его голубых глазах...
А может, она и вправду как-то связана с Неувядающим Лесом, о котором говорил волк? Может, в этом и кроется разгадка сегодняшних событий? Она жила в чудесном лесу, а потом что-то произошло, и... Она попала к бабушке Лотте...А способность останавливать время? Откуда она у нее? Волшебный дар, передающийся по наследству? Раньше она ничего такого за собой не замечала...
Бабушка Лотта заворочалась во сне, засопела, оттопырив испачканную простоквашей губу. Одуванчик с нежностью посмотрела на спящую. Вот она, ее мама. Заботливая, добрая, щедрая... И все же... Где-то есть - или была - еще одна. И отец. Интересно, какие они... Одуванчик всегда думала о своих потерянных родителях спокойно и как-то отстраненно, словно они были героями выдуманной истории. Ей нравилась нынешняя размеренная жизнь на Соляных Дюнах: она привыкла к жаре, травяному чаю по утрам, неотвязчивому сладковатому запаху коз и песчаным вихрям, заметающим в окна. Но сегодня ее одолели ужасная тоска и беспокойство. Будто песчаный вихрь пробрался в ее душу и разметал там все, что давно было разложено по полочкам!
Каштан теплым комочком грел сердце, словно напоминал о далекой зеленой стране, где она когда-то жила...
Она закрыла глаза и попыталась представить, как выглядели высокие деревья из ее снов. У некоторых из них были пушистые лапы с длинными иглами, колючими и не очень. А на стволах проступали золотистые капли смолы, которая приятно пахла... И еще, из темноты, кроющейся на обратной стороне век, выплыл вдруг маленький домик у дощатого причала, и кто-то грузный и лохматый возился у мостков с лодкой...
Одуванчик даже задрожала от волнения: картинка получилась такой яркой, такой убедительной, что казалось, ее невозможно было придумать! Нет, нет, это, определенно, не сны, а воспоминания, и все, что сегодня с ней произошло - неспроста... И лицо на песке, и каштан, и мальчишка, и волк. Всё это - знаки, которые пытаются ей что-то сообщить. Бабушка Лотта верит в знаки, и она, Одуванчик, со временем тоже научилась в них верить. Пожалуй, на этот раз их слишком много...
Она повернулась на бок, и почувствовала, как соломинки царапают ей кожу сквозь матерчатый чехол. Где-то далеко, на пляже, завыл волк. Но ей почему-то было совсем не страшно.
************************
Он пришел следующей ночью: козы жалобно заблеяли в загоне, а старая вашью громко и сердито зафыркала под навесом. Одуванчик выскользнула из-под одеяла, пробралась во двор и открыла калитку.
На пороге, освещенный сизой луной, стоял волк. Она знала, что это он, но увидев, всё же испугалась: слишком уж он был огромный... Больше, чем самая крупная в деревне вашью! Одуванчик попятилась, когда он зашел внутрь, обдав ее своим жарким дыханием, коснувшись жесткими шерстинками ее руки.
- Я нашел тебя очень легко - ты пахнешь каштанами, - сказал волк, устало устраиваясь возле стены и вытягивая длинные худые лапы. - У тебя найдется какая-нибудь еда? Не то, я боюсь, мне придется съесть одну из твоих коз...
Еще чего. Они с бабушкой Лоттой никогда не ели коз - козы были их семьей... Одуванчик принесла из кладовки полкруга несоленого сыра и крынку с молоком, для вчерашних лепешек у нее не хватило рук, но она зажала их подбородком. Пусть наестся вдоволь - слишком он костлявый...
Одуванчик села на корточки возле волка и смотрела, и слушала, как он ест, жадно причмокивая и прищуриваясь от удовольствия. Насытившись, волк облизал нос и усы и довольно вздохнул.
- Ну вот, теперь я смогу удержаться от необдуманных решений, - сказал он, потянувшись, словно огромный кот. - Видишь ли, мне пришлось поголодать, а потом сделать вид, что я умер от истощения. Ромбугелло вошел в клетку и снял с моей шеи цепь, а дверь запереть забыл...
- Ты не убил его, не поранил? - спросила Одуванчик с тревогой. Ромбугелло ей совсем не нравился, но было бы ужасно узнать, что он лежит там, на пляже, холодный и мертвый. И было бы ужасно сидеть сейчас рядом с этим огромным диким зверем, зная, что он убийца...
- Он цел и невредим, я только сбил его с ног... Ну, и немножко попугал. Хотя, признаться, очень хотелось откусить ему нос!
Одуванчик молчала, и волк тоже замолчал, опустив свою большую лохматую голову на лапы. Луна опустилась за крышу и стало совсем темно. Одуванчик отыскала на ощупь маленькую деревянную скамейку, на которой бабушка Лотта любила отдыхать после работы, придвинула ее ближе и уселась, прижавшись спиной к прохладной стене
- Что ты собираешься делать?
- Возвращусь в Зелению... Мне обязательно нужно попасть в Неувядающий Лес и снова... стать человеком. Ведь семь лет уже прошли...
Одуванчик сжала в ладони каштановое сердечко.
- Расскажи мне о том, что случилось! И об этом странном лесе... Мне кажется, я когда-то сама там жила.
Волк снова помолчал, а потом сказал:
- Это длинная и не слишком приятная история... Но если хочешь, я расскажу... Это случилось, когда я был молод и носил берет с ястребиным пером.
*************************************
Это случилось, когда я был молод, носил берет с ястребиным пером, и звали меня тогда Натаниэль. Я служил егерем в княжестве Альбакор, в самом сердце Зелении, там где густые леса, полные диких зверей, чередуются с пологими холмами, на которых ютятся белые домики и волнуются золотистые колосья.
Правила этой благодатной землей княжна Сузанна Несравненная, и я, как и многие другие ее поданные, был предан ее высочеству рукой и сердцем. Разве мог кто-нибудь из женщин соперничать с моей госпожой? Когда она выезжала на конную прогулку, укутанная в небесно-голубой плащ, ее прекрасные длинные волосы змеились под прозрачной вуалью, а фарфоровые щеки нежно розовели от прохлады, не только рыцари или дворяне, но и неотесанные простолюдины, не ведающие, что такое утонченность и гармония, восхищенно склоняли головы и чувствовали в душах непонятное томление.
Княжна Сузанна была горда и своенравна, каковой и полагается быть особе знатного рода, и я, признаться, никогда не считал это ее недостатком. О, какой прекрасной она становилась, когда капризно вскидывала брови - они разлетались, словно крылья чайки, а когда гневалась, ее серые глаза темнели, словно озерная вода зимой... Впрочем, Сузанна сама знала, как хороша, и наслаждалась своей властью над окружающими.
Вверив все государственные дела в руки управляющего, старинного друга ее семьи, княжна проводила дни своей юности в различных увеселениях - балах, пикниках, маскарадах, и, кроме прочего, очень любила охоту. По правде сказать, для нее было неважным, какого зверя мы преследуем и будет ли охота удачной - самым упоительным для Сузанны была сама погоня.
Как я уже говорил, в то время я служил егерем при дворе и часто сопровождал княжну в ее лесных прогулках. Порою, оторвавшись от остальной свиты, мы мчались вперед, не разбирая тропинок, преследуя пятнистого оленя или свирепого кабана, а потом, нагнав или упустив добычу, возвращались обратно в сумерках, бок о бок, - так близко друг к другу, что я вдыхал аромат розы, веющий от шарфа моей госпожи... Я, разумеется, не помышлял ни о каких знаках внимания с ее стороны - я был лишь послушным слугой, рабом любого ее желания, и каждая ее улыбка или довольный взгляд, мельком брошенный на меня, служил мне драгоценной наградой.
Когда княжне Сузанне исполнилось двадцать лет, в замке устроили по этому поводу роскошный пир. Съехались именитые гости со всего Древесного края, среди них были князья и принцы, прочившие себя Сузанне в мужья. Один из гостей привёз с собой подарок - потешное зеркало, которое искажало очертания глядящихся в него людей. Некоторых оно делало немыслимо толстыми, других снабжало огромной головой, третьих превращало в тонкие ниточки.
Когда княжна посмотрела в зеркало, она вдруг увидела себя старой-престарой... Из стеклянной глубины на княжну уставилась жалкая и немощная старуха с растрепанными бровями и воспаленными веками. Она тянула к девушке свою морщинистую руку, ржаво-коричневую, как у мумии, и ухмылялась черным ртом, в котором не осталось ни одного зуба. И все-таки, в лице этой несчастной угадывались черты молодой и прекрасной Сузанны!
Княжна побледнела, как снег, и потеряла сознание, а зеркало тотчас же завесили тканью и унесли. Только с тех пор нрав княжны переменился. Она забросила балы и охоту, перестала принимать гостей; молчаливая и строгая ходила она по пустынным залам, сжав губы в тоненькую ниточку, смотря перед собой горящим взглядом, в глазах ее метались страхи и зрели тайные думы.
Вскоре в замке появились странные люди. Они привезли с собой древние книги в запыленных переплетах и огромные ящики, полные цветных порошков и стеклянных колб. Люди эти именовали себя алхимиками, но слуги, перешептываясь, называли их колдунами.
Днем и ночью за закрытыми дверями подвалов что-то взрывалось и шипело - это алхимики искали эликсир бессмертия для княжны Сузанны. Сама она проводила большую часть времени в библиотеке, изучая старинные рукописи, ища способ продлить свою юность и сохранить красоту. Так прошло три года. Алхимики предлагали княжне бесчисленные бальзамы и притирки, отбеливающие мази и разглаживающие кремы, салаты молодости и укрепляющие напитки, но всё это было слабым утешением для той, кто увидел воочию свою будущую немощь.
В то время я почти не встречался с ее высочеством, лишь со слов приближенных к ней фрейлин я знал о страданиях и поисках моей любимой госпожи. Я по-прежнему доставлял ко двору дичь, и всякий раз, возвращаясь с охоты, вспоминал наши беззаботные поездки вдвоем, голос Сузанны и слабый запах розы, оставленный ее вуалью. Однажды вечером, когда я отдыхал у камина в охотничьем домике, за мной явился слуга и велел следовать за ним. Он сказал, что княжна хочет меня видеть. Не могу передать, как я был счастлив. Княжна желает встретиться со мной, она меня не забыла!
Я тот час же отправился в замок. По скрипучей винтовой лестнице поднялся я в башню, где располагались покои госпожи. Она ждала меня на балконе, ветер перебирал складки ее горностаевой накидки.
- Подойди ко мне, Натаниэль! - молвила она, не оборачиваясь. - Подойди и посмотри на чудесные земли, которыми я правлю!
Я послушно приблизился и остановился возле каменных перил, не смея взглянуть на нее. Она же смотрела вниз, на простилающиеся далеко вокруг леса и холмы. Стояла поздняя осень, большинство деревьев уже обронили на землю свой яркий наряд, а земля поглотила его и обесцветила. Виноградники у стен замка потемнели, съёжились, только бурые лозы обвивали мокрые от дождя колья. Даже вечнозеленая хвоя елей и сосен перестала быть зеленой и казалась почти черной на фоне хмурого осеннего неба.
- Что видишь ты на востоке, Натаниэль? - спросила княжна и повернула ко мне свое прекрасное, порозовевшее от ветра лицо. Ее глаза, в которых когда-то сверкали озорные огоньки, теперь горели каким-то странным, болезненным огнем. - Что там, на востоке?
На востоке огромным, зелено-белым букетом поднимался Неувядающий Лес. Княжна прекрасно это знала и, кажется, не ждала моего ответа. Неувядающий Лес, вечный, неизменный, весенний, полный таинственных животных и птиц. Лес, в котором Время остановилось. Люди боялись заходить в него. Говорили, что вернуться из него очень трудно, почти невозможно - ведь там жил мшистый великан Сильван в окружении своих верных белых зверей, всемогущий и строгий правитель...
- Послушай, Натаниэль, - начала Сузанна, и голос ее задрожал от волнения, - Я знаю, ты отличный охотник, и ты всегда был верен мне... Ты должен отправиться в Неувядающий Лес и убить для меня Белую Косулю...
Княжна приблизилась ко мне, так что ее волосы коснулись моей щеки. Сладкой майской розой пахло от ее шеи и запястий, ее руки нежно обвили мою шею, горячие обветренные губы прижались к моим губам. Я зажмурился, чтобы не видеть огненные цветы, пылающие в глазах Сузанны. Белая косуля. Хорошо, я добуду тебе Белую Косулю. Пусть это опасно и жестоко, но я сделаю это, обещаю...
Когда я уходил, Сузанна по-прежнему стояла возле перил и смотрела на восток, туда, где поднимался в излучине реки Неувядающий Лес.
- Мне нужно узнать секрет, мне нужно узнать... - донес до меня ветер ее исступленный шепот.
На рассвете следующего дня я оседлал коня и отправился в Неувядающий Лес. Тяжелые думы камнем лежали на сердце: лес этот был запретным, зачарованным, люди там и гулять не отваживались, а уж поохотиться в том лесу мог решиться только отчаянный безумец или глупец. Вот, и я, видно, был этим самым безумцем... или глупцом... Ради своей несравненной княжны я готов был нарушить любые законы и правила - только бы еще раз поцеловать ее мягкие губы, почувствовать как щекочут лицо пушистые ресницы! При мысли об этом меня бросало то в жар, то в холод, и выглядел я, точно, как сумасшедший, потому что встретившиеся на моем пути торговцы, неторопливо шествующие на ярмарку со своими заплечными корзинами, поспешили сойти с дороги, посматривая на меня с опаской и удивлением.
Миновав полуразвалившийся каменный мост через реку Ясь, я остановился на пустоши, у края Леса. Странное это было зрелище: кругом хлябь и чернота, поломанные стебли и голые кусты, - а посреди всего этого кружевной стеной поднимаются к небу деревья, ярко-зеленые, весенние, манящие... И небо-то над лесом синее, а вокруг - будто зыбь какая-то, воздух дрожит. Я постоял немного у края, подумал. Вспомнил, что люди говорили. А рассказывали, что уж если том лесу оказался, уйти из него нужно непременно до захода солнца, иначе плутать тебе по тропинкам вечно, беспамятному, всякое разумение потерявшему ... Я вздохнул, проверил оружие, упряжь - и стреножил коня.
Проезжая сквозь странную зыбь с удивлением смотрел я на свои руки и гриву коня: они дрожали вместе с воздухом, словно расплывались, разрушались под действием невидимого потока. Но как только я оказался под сенью деревьев, дрожь прекратилась.
Вокруг жил и радовался весенний лес. Сквозь прозрачные листики кленов просвечивало солнце, которого там, в обычном мире, я не видел уже несколько дней, на земле топорщилась молодая травка, расцвеченная первыми цветами и красными ягодами земляники, без устали гомонили птицы, а бабочки поднимались высоко к верхушкам деревьев, нежась в потоках яркого света. Я ехал медленно, любуясь внезапно открывшейся передо мной весной, и поначалу, признаться, даже забыл о цели своего путешествия. Но вот мой конь вспугнул притаившегося в зарослях зайца, и я вспомнил. Да, косуля, Белая косуля... Я спешился и стал изучать следы лесного зверья.
Лишь к обеду я нашёл ту, что искал. Она не пряталась, не таилась, и ее спина белела между стволами, как нерастаявший сугроб. Косуля стояла посреди маленькой полянки, задумчиво объедая нежные иголки на ветке лиственницы. Услышав мои шаги, она неспешно повернула изящную голову и посмотрела прямо на меня. Странно, но глаза ее были голубыми, а не темно-коричневыми, как у всех остальных оленей и косуль, что мне доводилось видеть. Безмятежные голубые глаза, отражающие небо... На мгновение мне стало страшно при мысли о то, что я собирался сделать. Но мне представились другие глаза - пылающие темным огнем глаза Сузанны, требующие, умоляющие, сулящие награду, - и я поднял лук и спустил тетиву.
Косуля даже не пыталась убежать. Еще какое-то время она стояла, устремив на меня изумленный взгляд, потом опустилась на передние ноги, засеменила задними, и, словно закашляв, упала в траву. Когда я к ней подошел, ее бок тяжело вздымался, а розоватые губы чуть шевелились, будто шептали что-то... Ерунда, предсмертные конвульсии, не говорит же она в самом деле... Я не стал вытаскивать стрелу - она глубоко засела под лопаткой, сейчас не к спеху возиться. Связал ноги, перекинул через седло; круглый голубой глаз по-прежнему косился на меня, потом зрачок расширился и застыл. Я прикрыл косулю плащом.
Возвращался я в дурном настроении: мне казалось, что за каждым деревом меня поджидает Сильван со своей палицей из дуба, готовый расправиться с убийцей белого зверя... Я, разумеется, никогда Сильвана не видел, но говорили, будто он огромен и зелен, весь покрыт мхом и травой, на голове у него два обломанных рога, а в руках тяжелая палица. А может, это все разговоры одни, суеверия... Дровосеки придумывают, чтобы в этот лес не ходить.
Так или иначе, но из леса я выбрался благополучно - никто мне не повстречался, разве что зайцы да куропатки. Снова очутившись на грязной осенней дороге, я заторопился в замок. Белая косуля теперь стала для меня просто удачным трофеем, а мысли о радости, которую я доставлю госпоже, выполнив ее поручение, вытеснили из моей головы все страхи и сомнения.
Во дворе замка меня встретила новая служанка княжны - черноволосая женщина в мешковатом платье, с резкими и неприятными чертами лица. Я слышал, что прежде она была колдуньей и жила в какой-то горной деревушке на окраине Альбакора.
- Княжна ждёт тебя, с этим! - сказала она, кивнув на завернутую в малиновый плащ косулю.
Я взвалил косулю на плечи и поднялся за служанкой в покои госпожи. В комнате были зажжены свечи, но княжны не было. Служанка велела опустить мою ношу на пол и подождать. Я повиновался. Женщина удалилась, прикрыв за собой дверь. Оставшись в комнате один, я позволил себе осмотреться. Судя по всему, это была та же самая комната, в которой княжна приняла меня в первый раз - библиотека с балконом, выходящим на восток. Повсюду в темных шкафах поблескивали золоченые переплеты и теснились вещи, о назначении которых я не имел представления. На полках пылились шары из разноцветного хрусталя, маски и статуэтки из черного дерева - видимо, изображающие каких-то древних богов или демонов, сосуды с жидкими металлами, семенами и засушенными насекомыми, диковинные приборы, восковые фигурки, пучки трав, кристаллы, черепа животных и множество баночек и пузырьков, в каких обычно хранят лекарства и мази. Я невольно вспомнил разговоры слуг о том, что княжна увлеклась магией и пытается продлить свою молодость с помощью всяческих заклинаний и зелий...
Время шло, но Сузанна не появлялась. Свечи плавились, потрескивали, выжигая и так сухой библиотечный воздух, так что скоро в комнате стало невыносимо душно. Я открыл стеклянные зарешеченные дверцы и вышел на балкон. В осенней мгле нельзя было разглядеть ни виноградники, ни Неувядающий Лес, - только раскачивающийся на ветру фонарь бросал желтые отсветы на дорогу у самых ворот замка. Я постоял несколько минут у каменных перил, вспоминая, как еще вчера обнимал на этом самом балконе Сузанну, и как рассыпались под моей ладонью ее заплетенные в тонкие косы волосы.
Оглянувшись, я заметил в комнате движение. Балконная дверь была чуть приоткрыта, я подошел к стеклу и заглянул внутрь. Возле белой косули стояла княжна. Я хотел войти, но какой-то осторожный голос внутри меня велел оставаться на месте. Не двигаясь и почти не дыша, я наблюдал, как Сузанна сняла с косули плащ и с силой вытащила из ее бока стрелу. Я не видел лица княжны, но мне подумалось, что она сделала это и глазом не моргнув, не испугавшись вида крови... Бросив сломанную стрелу на пол, она вытерла руки о платок и взяла из шкатулки на письменном столе какой-то маленький предмет - то ли бусину, то ли красную ягоду. Потом Сузанна наклонилась над косулей и вложила ягоду ей в рот... Я с ужасом и недоумением следил за происходящим, боясь пошевелиться и тем самым выдать свое присутствие.
Княжна выпрямилась и повернулась лицом ко мне. Руки ее были подняты вверх, голова запрокинута, глаза закрыты. Бледная и сосредоточенная, она стояла над телом животного, покачиваясь и напевая странные слова:
- Заклинаю тебя черной луной, огненным ветром и безглазыми рыбами, что дремлют на дне, заклинаю тебя желтыми маками и тенью кошки на стене полночного храма, заклинаю тебя пурпуром ягод забвения, что растут на полях древних битв, - встань, очнись, повинуйся! ВСТАНЬ, ОЧНИСЬ, ПОВИНУЙСЯ!
То, что произошло дальше, повергло меня в изумление и ужас. Тело белой косули, до того недвижно лежащее на полу, вдруг шевельнулось. Подобрав под себя длинные ноги, мертвая косуля поднялась и встала перед княжной, смотря в пространство своими мутными, почему-то красноватыми глазами! Неужели я только ранил животное? Или это колдовство, чары, которыми овладела Сузанна в погоне за вечной молодостью?
Княжна склонилась над косулей и вновь заговорила. Голос ее дрожал от волнения, а взгляд зажегся жадными колючими огоньками. Я испугался, увидев это неприятное, почти безумное лицо...
- Белый Зверь из весеннего леса, кому служил ты раньше?
Косуля зашевелила губами, как тогда, на поляне, и я услышал тихий, ничего не выражающий голос, будто принадлежащий какому-то механизму.
- Я служила Сильвану, Хранителю Леса, Вечноживущему Лесничему...
При этих словах княжна затрепетала, на белом высоком лбу ее выступили капельки пота, словно жемчужный венец...
- Можно ли попросить Сильвана... выполнить просьбу?
- Вечноживущие не выполняют просьб смертных, - ответила косуля так же бесстрастно, едва заметно покачиваясь на тонких широко расставленных ногах.
От волнения княжна до крови прикусила губу.
- Можно ли заставить Сильвана выполнить просьбу?
- Если призвать его, усыпить и сковать волю...
- Как же его призвать? Ну же, отвечай скорее, теперь ты служишь мне! - поторопила Сузанна умолкнувшего зверя.
Косуля всё не отвечала. Потом вновь заговорила, и из красных глаз ее заструились ручейки слёз.
- Когда пастух играет на своей дудочке на пустоши около Леса, Сильван часто приходит слушать...
- Пастух? На дудочке? Так просто! - княжна рассмеялась мелким, нервным смехом, будто острые камешки с горы посыпались. - А как мне его усыпить? Мятным порошком?
- Этого я не знаю, - сказала косуля, - ибо я только Третий зверь из трёх... Спроси о том Белого вепря.
Произнеся эти слова, косуля задрожала, красная ягода выпала у нее изо рта, и животное вновь опустилось на пол и застыло у ног княжны, уронив голову на подол парчового платья. Княжна отступила назад, задумчиво глядя перед собой. Когда она подняла взгляд, то, верно, заметила мое бледное лицо, прильнувшее к стеклу балконной двери. Я отшатнулся в темноту, но потом опомнился, распахнул двери и бросился перед княжной на колени.
- Простите меня, ваше высочество, я не хотел, я ждал на балконе и стал невольным свидетелем... - шептал я, склонив голову, стараясь не смотреть ей в глаза.
- Поднимись Натаниэль! - сказала княжна без злости и коснулась рукой моего подбородка. - Это даже хорошо, что ты всё видел, теперь ты знаешь, как важна для меня твоя помощь...
Я поднялся с колен и наконец взглянул в ее лицо. Черты его были правильны и прекрасны, как никогда, глаза лихорадочно блестели, губы едва заметно улыбались. Казалось, она предвосхищает, предчувствует какое-то знаменательное событие, как девочка накануне торжества...
- Ты знаешь, наверное, о моём стремлении отыскать эликсир молодости, - продолжила она, заметив, что я не совсем понимаю ее намеки. - Об этом много болтают при дворе... Колдовство, чары, волшебные снадобья... К сожалению, всё это никуда не годится! - она фыркнула и обвела презрительным взглядом комнату с ее многочисленными талисманами и склянками с таинственными зельями. - Самое большее, на что годится магия - это придать старости молодой вид, что мне совершенно не подходит. Я хочу чувствовать себя молодой, быть таковой, а не казаться! - тут она приблизилась ко мне близко-близко, так что в ее расширенных глазах появилось мое изумленное отражение. - Я очень, очень боюсь старости, Натаниэль, я просто не могу допустить, чтобы эта мерзкая старуха пришла и воцарилась в моём теле и моей душе... А если магия не действует, остается один путь - Время...
Я всё еще не понимал, о чем она говорит, и поэтому только растерянно улыбался, что, наверное, совсем не вязалось с моим мужественным обликом. Княжна засмеялась.
- Ах, Натаниэль, какой же ты недогадливый, право, будто родился где-то в Песках, а не в княжестве Альбакор! Ты же был в Неувядающем Лесу, видел, что там происходит. Разве ты не понял, что Время в нем остановилось? Я изучила много старых книг и выяснила, что еще пару сотен лет назад Лес был обычным, и времена года сменялись там, как и везде. Но потом что-то случилось и Лес замер...Застыл будто. А кто мог остановить Время в этом лесу?
- Сильван? - я начал смутно догадываться, какие тайные надежды питала Сузанна, какие планы вынашивала в сердце...
- Конечно! Сильван, Зеленый Лесничий, Хранитель леса! Кто еще способен на такое? Если я заставлю Сильвана повиноваться, он остановит Время и для меня...
- А белые звери? Они нужны, чтобы...
- Да, да, они нужны, чтобы подобраться к нему поближе. Он...ведь очень силен и опасен.
Княжна взяла с полки маленькую книжицу в потрепанном зеленом переплете, раскрыла ее на заложенной странице и прочитала:
"И правит в том лесу Вечноживущий Лесничий, громадный и бородатый, с огромными рогами на голове, напоминающими пни. Три чудесных белых зверя у него в помощниках: Белая косуля, Белый вепрь и Белый волк. Знают они сокровенные тайны всех птиц, животных и растений и управляют их ростом и процветанием. Человеку не следует часто наведываться в тот лес, а тем более задерживаться там на ночь - никому не ведомо, какую ловушку приготовит для него Время. Я слышал о дровосеке, который плутал по лесу целых три года, думая, что прошел один день..."
Княжна захлопнула книжку.
- Это написал егерь моего прапрадедушки, верно, твой родственник... Но ты ведь не боишься?