Май навевал сны и грезы. Холодил дождем травы в лесу, отчего они становились выше и гуще. Полоскал лохматые облака в речке, а они линяли и пускали по воде желтые и сизые разводы.
Таисия Николаевна сонно смотрела в окно на потемневшие от дождя развалины старого дома, и ей было нестерпимо грустно. Дом стоял, утонув в пушистых шапках сныти, хмурый, безнадежно облупленный, и ей казалось, что мраморное личико на фронтоне сморщилось в тоскливой гримасе.
Таисия Николаевна крякнула и поставила чайник на плиту. Вытерла тряпочкой его запотевший бок. Вечно ей отчего-то грустно, вечно чего-нибудь да не хватает. Сейчас, конечно, ей не хватает детей. Крикливых девчонок, облепивших, словно галки, все скамейки в парке, мальчишек, - худых, загорелых - с весёлым плюханьем сваливающихся с тарзанки в реку, и тех особенных, осторожных, тихих и любопытных ребят, которые забредают в ее библиотеку. Но больше всего на свете ей не хватает одной, одной, всего одной девочки, с темными, лукавыми, чуть раскосыми глазами - вот такой, как эта... Она протерла старинную фотографию в деревянной рамке, с которой на нее смотрело знакомое и далекое детское лицо.
А май дышал ветром и теплым дождем. И ветер покачивал недавно покрашенные белым скамейки на скрипучих цепях, и стукал друг о друга борта лодок на пристани, и шевелил распускающиеся бутоны тюльпанов на большой клумбе возле длинного желтого здания.
Скоро, - напевал ветер, - скоро все изменится, преобразится! Скоро здесь будет шумно и весело, и голые пятки будут шлепать по теплому асфальту! Скоро, скоро, изменится всё!
Домовой, дремавший в чёрной от копоти пасти камина, заворочался, услышав песенку ветра, почесал свой свалявшийся шерстяной бок, наморщил нос-картофелину.
- Чую, чую перемены, в крапиву их, - проворчал он, отхлебнул дождевой воды из тазика под изломанным водостоком и отправился проверять подземелья старого дома.
Серая ворона гортанно каркнула и, оставив сухую ветку липы, полетела в лес, где под корнями елей дремали слепые листины, а древесницы, высовывая мордашки из дупел, слизывали с коры капли дождя.
Глава первая.
Книжка "на вырост"
Саша Пчёлкин сидел на скамейке возле главного корпуса и листал книжки, которые раскопал в старом облупленном шкафу в вестибюле.
"Овод" было написано красными буквами на черной кожистой обложке одной из них. Значит, про муху. Ну что ж, посмотрим, посмотрим... Про аббатов, революцию, про тюрьму... Про муху ничего нет... Картинок тоже нет. Скучно, скучно... А про что вторая?
Вторая книжка оказалась про какую-то Гойю... Пролистав несколько страниц, Саша вспомнил, что Гойя - это такой художник в Испании был, но его картин в книге не оказалось, а читать про художника и не видеть, что же он такое нарисовал, было совсем не интересно.
Так. Саша вытащил из кармана пирожок в салфетке, оставшийся с полдника, и укусил его в золотистый масляный бок. С клубничным повидлом сегодня. Но лучше бы, конечно, это была шоколадка! Больше всего летом он любил валяться на диване на солнечной бабушкиной террасе, читать про захватывающие приключения и есть шоколадные конфеты. Из-за этого на страницах нередко оставались темные отпечатки его пальцев, и мама называла его свинской свиньёй. Но что поделать: когда захватывает дух от невероятных событий, всегда хочется что-нибудь пожевать!
Саша доел пирожок, вытер руки и бросил салфетку в стоящую рядом со скамейкой облупленную урну-пингвина. Надо идти в библиотеку, пока она не закрылась. А уже почти шесть часов, они уже и музыку на летней сцене включили - сегодня опять КВН... Ой, надоело! КВН, Веселые старты, дискотеки с одной и той же музыкой - скука! И всего два допотопных компьютера, на которых в крестики-нолики разве что играть... Нет, уж лучше бы бабушка осталась у себя, и не надумала ни с того ни сего поехать к ним, в город, почти на все лето! Он бы лучше сам к ней в гости отправился - у нее, разумеется, вообще компьютера нет, и кружевные салфетки кругом - смотри не запачкай, но зато Барсики - целых три - и свобода делать всё, что угодно, а... хоть ничего не делать!
Сашка встал со скамейки и направился было мимо фонтана в сторону Овражка, на другом краю которого находилась библиотека, но вовремя заметил Котопавлика, их вожатого, которого так прозвали из-за тоненьких черных усов, пробивавшихся над верхней губой и делавших его ужасно похожим на кота. Саша спрятался за раскидистым кустом жасмина и, выждав немного, побежал к Овражку. Котопавлик ужасно приставучий - вечно боится, что кто-нибудь заскучает и испортит ему оценку за летнюю практику - он ведь еще студент, а потому старается занять каждого каким-нибудь полезным делом, вроде стенгазеты или рыболовного кружка.
По обеим сторонам лестницы, спускающейся вниз, к заросшему ручью, как всегда, дремали грифоны. Саша погладил одного из них, с отбитым клювом, и заспешил в овраг по зеленоватым каменным ступенькам, из щелок и трещинок которых вовсю лезла трава. На другом конце оврага его тоже поджидали грифоны, только от этих остались лишь лапы да хвосты.
Откуда грифоны, спросите вы? Да ведь летний лагерь "Лесные поляны" располагался на месте старинной усадьбы Рясково, когда-то принадлежавшей известному натуралисту и путешественнику, графу Кирилле Петровиче Томилову. В бытность усадьба восхищала современников роскошным парком с обилием беседок и гротов, на зеленых лужайках паслись ручные косули и резвились кролики. На территории усадьбы располагались конюшни - граф души не чаял в лошадях, - оранжерея, в которой росли невиданные заморские цветы, и зверинец, где Кирилла Петрович держал привезённых из дальних странствий животных. Сейчас, правда, от главного дома почти ничего не осталось - развалины одни, поросшие лопухами, но зато в хозяйственном флигеле расположилась администрация - и кружки там, и актовый зал, - а в старинной водонапорной башне устроили библиотеку.
Сашка почти бежал по аллее парка, надеясь успеть до закрытия библиотеки. Слева из трав поднимались розовато-красные кирпичные стены бывшего господского дома, у облупившейся колоннады из земли торчала табличка - "Близко не подходить: здание аварийное!" Справа между стволов лип выглядывала, тоже заброшенная, церквушка; круглый купол местами обвалился, и из земляных наносов росли молодые березки.
Парк Сашке очень нравился. Он был дикий, запущенный, всюду колыхались пушистые зонтики сныти, зелеными тучками заполняли прогалины кусты терна и черемухи. Не парк, а настоящие джунгли: здесь здорово играть в прятки, жаль что мальчишки не хотят - глупо - говорят - мы же на маленькие! А он бы поиграл...
Ну вот и библиотека. Зря Сашка торопился, еще открыто. Ведь Таисии Николавне тоже торопиться смысла нет - она и живет здесь же, при библиотеке, только вход в ее комнатку с другой стороны.
Библиотека, как вы помните, располагалась в бывшей водонапорной башне, и выглядела довольно необычно. Дом и все хозяйственные здания не раз перестраивались: строгие классические формы нарушались псевдоготическими башенками, украшались витиеватыми орнаментами, розетками, а кое-где на стенах даже разместились горгульи, которых, впрочем, сложно было теперь разглядеть на фоне крошащейся штукатурки.
Вот и водонапорная башня после всех этих переделок получилась какая-то чудная, непонятная и практически неописуемая. С одного бока округлая, с другого - квадратная, отсюда посмотришь - приземистая, оттуда глянешь - высокая. А из-под крыши мордочки разные на тебя смотрят - сердитые, веселые, любопытные.
Сама библиотека находилась в прямоугольной башне, а Таисия Николавна жила в полукруглой пристройке с четырьмя маленькими окнами. Башня заканчивалась частыми зубчиками и выглядела очень по-среднивековому - будто попал в историю про Робина Гуда и, того и гляди, из прорези высунется лучник и пошлет тебе навстречу стрелу. Но навстречу Сашке из дверей библиотеки вышли только две ленивые пятнистые кошки, да курица с деловым видом расхаживала по цветочной клумбе, между кустами пионов.
В библиотеке, как обычно, было пусто и темновато, и приятно пахло деревом и пылью. Таисия Николавна при виде Сашки отложила в сторону книгу и надела очки. От очков, почему-то, ее темные, чуть раскосые глаза становились меньше.
- Как всегда, сам будешь выбирать? - спросила она Сашку, улыбнувшись.
- Да я посмотрю... Что-нибудь про приключения, - ответил Сашка и, улыбнувшись в ответ, прошел к стеллажам.
Таисия Николавна тактично стала заниматься своими делами, давая возможность Сашке самостоятельно порыться в книжках. Она заколола тяжелую косу на затылке, открыла и закрыла какой-то формуляр, поправила карандаши в стакане. Потом поднялась со скрипучего стула, опершись на палку, - она сильно хромала из-за того, что в детстве неудачно прыгнула с качелей, - и начала смахивать пыль с предметов, расставленных на полке возле ее стола.
То был ее маленький музей - всё, что ей удалось сохранить из личных вещей семейства Томиловых. Вещей, собственно, было совсем немного: пожелтевший театральный бинокль из кости, дамские перчатки на крошечную ручку, коробка из-под шоколадных конфет, на крышке которой был нарисован пухлощекий мальчик с собачкой, и вилась надпись "Мon ami", детские счеты с разноцветными камешками, несколько фотографий, на которых замерли в напряженных позах люди в старинных одеждах. Была еще одна фотография, только она стояла на столе: с нее улыбалась девочка лет двенадцати, с лукавыми, нежными глазами и волосами, собранными на затылке широкой лентой. У самой Таисии Николавны глаза тоже были с лукавинкой, хотя и несколько потухшей с годами...
Ах, как мало, как мало вещей для настоящего музея! И так мало у нее надежд выхлопотать даже небольшую сумму на ремонт! Хотя бы крышу в главном доме починить... Таисия Николавна вспомнила, что Сашка еще не выбрал книгу.
- Эй, ты еще здесь?
Сашка вынырнул из-за книжного лабиринта, держа в руках стопку разноцветных томов.
Таисия Николавна покачала головой.
- Так много нельзя, не положено, - сказала она, рассматривая книги, которые принёс. На самом деле ей просто хотелось, чтобы он пришел к ней еще раз до окончания смены. Хороший мальчик. Лобастые все хорошие. Смешной, добрый. Это видно по глазам, и по походке, и по тому, как он подбирает слова, чтобы ответить...
- Выбери две самых интересных, а остальные я отложу до следующего раза.
Сашка в сомнении смотрел на стопку. Легко сказать, выбери, а если они все интересные? Булычева, правда, он почти всего прочитал, а вот "Землю Санникова" Обручева не читал, и "Аэлиту" Алексея Толстого как-то пропустил... Книжки все, конечно, древние, обложки у них потертые, а страницы желтые, как воск, но папа всегда говорит, что если книжка зачитана до дыр, значит интересная.
- Ну ладно... Давайте тогда Обручева и вот эту...
Он показал на увесистый фолиант в темно-синем переплете, на обложке которого было написано: "Мифы и предания древних народов: правда и вымысел"
Таисия Николавна понимающе закивала головой. Ну что ж, пусть почитает, это весьма познавательно, хотя, быть может, и не совсем для его возраста.
Сашка попрощался и вышел из библиотеки на хрустящую гравием дорожку. Был вечер двадцать третьего июня.
В Парке становилось прохладно и появились комары, так что Сашка решил вернуться в корпус и почитать с удобством - под одеялом. Как раз до ужина немножко успеет.
Солнце медленно-медленно сползало вниз, за реку Вьюнку, за противоположный берег, купая в золоте поле и ползущую по его краю машину, и опушку леса. С речки доносились всплески и веселые крики - это плавали на лодках отвертевшиеся от КВНа счастливчики.
Сашка жил в одном из одноэтажных деревянных домиков, выкрашенных в травянистый зеленый цвет. Комнату он делил с четырьмя другими мальчиками - ни плохими, ни хорошими, а обыкновенными - шумными, непослушными, озорными, любящими драки и футбол, и компьютерные игры. Так как компьютеров в лагере по большому счету не было, оставались драки и футбол. Что касается книжек, то, кроме Сашки, никому из мальчишек и в голову не приходило тратить драгоценное летнее время на чтение, разве что Ванька, с охами и вздохами читал на ночь Историю шестого класса, да и то, потому что отец обещал "проконтролировать" его после возвращения домой, а Ванька, похоже, отцовским обещаниям верил. Над Сашкой мальчишки все время подтрунивали.
- Ну, Пчёл ботаник! Скоро к стулу прирастет! - насмешливо говорил Артём, листая какую-нибудь Сашкину книжку. - Лучше пойдем на рыбалку - я, знаешь, какое местечко присмотрел на другом берегу - там в зарослях так и плюхает, так и плюхает, не рыба, а настоящий кит!
- Ага, давай сходим, - бубнил в ответ Сашка и снова утыкался в книжку.
Сейчас в комнате никого не было, и Сашка обрадовался, что сможет почитать в тишине. Он скинул ботинки и улегся на свою кровать, накрытую рыжим клетчатым одеялом. Так, с чего начать...
Он погладил синюю пыльную обложку "Мифов и преданий". Видно, давненько ее никто не читал - он ее на самой нижней полке обнаружил, в дальнем углу, за словарем пословиц и поговорок. Посмотрим оглавление... Древняя симпа... симпатическая магия, колдуны-правители, воплощенные боги в виде людей и животных, духи, населяющие лес, мифологические существа, представление о душе, как о маленьком человеке или животном... Ого, это поинтереснее всякой фантастики будет!
Сашка открыл книгу на заложенной кем-то странице. Закладка оказалась оберткой от лимонной карамельки.
"Древние люди полагали, что в теле каждого существа находится маленький человек или зверек, который управляет этим телом. Этот человек внутри человека или зверек в животном и есть душа. Деятельность человека или животного объясняется присутствием этой души, а его успокоение во сне или смерти - ее отсутствием..."
Дверь скрипнула и в комнату осторожно заглянула светлая вихрастая голова Гошки из отряда малявок.
- Саш, а Саш, пойдем с нами в войнушку в парке поиграем, у нас народу мало! - заныл он в своей обычной манере. - У нас автоматы есть...
- Ты, Гошь, иди, иди, завтра поиграем! - Сашка махнул рукой, не отвлекаясь от книги.
Гоша обиделся, засопел и скрылся за дверью.
Продолжим.
"В преданиях многих народов душа представляется птицей, готовой улететь, или мышкой, которая может выскользнуть изо рта спящего. Поэтому некоторые суеверные люди до сих пор утверждают, что не следует позволять ребенку спать с открытым ртом; в противном случае его душа может убежать, и ребенок никогда не проснется".
Вот как. Интересно, так птичка, мышка или человечек? Ой, ну и выдумки!
Сашка полистал книгу еще, почитал про шаловливых лесных духов, про чудесных животных, обитающих под землей и в облаках, про магический контроль над погодой, про народные праздники и обряды. Оказалось, что сегодня канун Иванова дня, или Солнцеворот, когда день самый долгий, а ночь - самая короткая и волшебная. В эту ночь расцветает папоротник, выходят на поверхность спрятанные клады и сокровища земли, празднуют и озорничают лесные духи. Надо же, ведь он помнил когда-то про этот праздник, помнил, но забыл! Это же Иван-Купало! Эх, жалко, что все это фантазии...
Дверь распахнулась, и в комнату ворвались мальчишки.
- Э, да он опять глаза портит! - воскликнул Васька.
- Наша команда из-за тебя проиграла! У нас народу мало было! - завопил Артём.
- На мясокомбинат его! - заорал Ванька.
- Жука ему за шиворот! - крикнул Пашка и засунул ему за воротник рубашки здоровенную жужелицу.
И когда Сашка испуганно заорал и зачесался, все четверо набросились на него и принялись щипать и щекотать.
- Ладно, - примирительно сказал Васька, когда все уже устали визжать, а от хохота свело дыхание и заболели животы. - Пошли в столовую! Там сегодня на ужин сырники со сметаной!
Глава вторая
Ускользнувшая душа
Ночь, на удивление, пришла тёмная и прохладная, как в августе. На небе сверкали зарницы - где-то далеко бушевала гроза. Сашка приоткрыл окно и слушал, как шелестят на ветру кусты и деревья, ветки иногда задевали за подоконник и казалось, что кто-то осторожно касается металлической полоски пальцами, просясь внутрь.
Сашка лежал в своей любимой позе, положив руки за голову, и все думал о тех удивительный вещах, о которых сегодня рассказала ему старая книжка. Неужели всё это выдумки? Неужели всё неправда? И душа-мышка, и лесные духи, и заклинания, и волшебные существа? Он сам, конечно, в жизни ничего такого не видел, но иногда, смотря на простые обыденные вещи - на деревья, цветы, камни, облака, кошек - он чувствовал, что они не так уж просты и понятны, что за внешними привычными декорациями скрываются древние, незнакомые, непостижимые силы. Эх, если бы хоть разок столкнуться нос к носу с чем-то диковинным и необъяснимым, домового хоть увидеть или лешего... Он бы тогда поверил во все чудеса мира, и жизнь стала бы намного интереснее и проще!
Сашка мечтал, мечтал, а сон тихонько щекотал ему нос, забирался в ноздри, баюкал и наполнял тело ленивым теплом. Мысли закрутились в клубочек и потонули в сонной глубине. Сашка спал, сладко посапывая, потом еле слышно хрюкнул и приоткрыл рот.
Если бы Сашка знал, что его желание так скоро исполнится, и он этой же ночью столкнется нос к носу с диковинными вещами и сам станет участником странных, противоестественных, совершенно необъяснимых с научной точки зрения событий! Тем более, что ночь эта была особенная, а в такую ночь с любопытными фантазёрами может произойти всё, что угодно.
Итак, Сашка спал, но его душа - маленькая белая мышка - спать категорически не желала. Еще бы, как можно спать, когда вокруг происходит столько интересного! Ведь Летний Солнцеворот бывает раз в году, а Парк с его веселящимися обитателями так близко - сквозь щель окна слышен их оживленный гомон!
Так вот, когда Сашка хрюкнул и приоткрыл рот, мышонок выскользнул из него на подушку, оттуда на пол, потом по занавеске поднялся на подоконник и шмыгнул через окно в сад. Выглядел беглец, как обычный белый мышонок, только соткан он был из материи тонкой, воздушной, поэтому передвигался намного быстрее и легче. А вот увидеть мышонка могли немногие - ну, разве что очень чувствительные и творческие натуры...
Сашкина душа, пролетев сквозь куст сирени, благополучно приземлилась в траву и теперь сидела на кромке бордюра, таращив от восторга круглые блестящие глазки и поводя розовым носиком. Давненько мышонок не гулял! Много лет сидел взаперти, не имея возможности толком разглядеть всю эту красоту.
А посмотреть было на что. Все небо расцветало яркими всполохами - синими, зелеными, желтыми, алыми, всюду в небе танцевали крылатые огни - то были зарницы, представляющиеся человеческому глазу неуютными и одноцветными. А душа... Она всё видела, слышала и чувствовала. При каждом всполохе небо звенело и тренькало, словно чья-то огромная рука перебирала струны и дергала за язычки колокольчиков.
От стволов лип, уходящих в черноту неба, тоже исходило зеленоватое свечение - это древесницы, жившие в стволах, зажгли свои фонарики-сердца. Мимо торопливо пробежали несколько черных муравьев, и мышонок последовал за ними, ведь муравьи всегда знают, где происходит самое интересное.
Он обогнул жилые домики и очутился на площадке возле главного здания, в центре которой находилась большая роскошная клумба. Сейчас клумба казалась еще роскошнее, потому что цветы на ней переливались, как драгоценные камни, и над каждым бутоном разворачивался странный танец. То духи цветов - крошечные дрожащие звезды - кружились в галантном вальсе с пушистыми ночными бабочками. Внизу, в траве, у стеблей цветов, как на поляне среди миниатюрного леса, водили хоровод звери, насекомые и прочие существа: муравьи, в компанию которых затесался почему-то жук-носорог, лягушки, пара землероек, уж, старый гриб с обломанной шляпкой, и, что уж совсем непонятно, потерянный кем-то из девчонок пупсик, стыдливо прикрывшийся кленовым листом. Два воробья и белка отбивали ритм лапками, прыгая по камушкам, окаймлявшим клумбу.
Мышонок радостно пискнул, и хоровод расступился, впуская в круг еще одного танцора. А Сашка спал, повернувшись на бок, и счастливо улыбался во сне.
Пока Сашкина душа танцевала на цветочной клумбе и ловила чутким носиком сладкие ароматы ночи, в комнате происходило вот что.
- Паш, а Паш, спишь что ли? - прошептал Васька Чернобровкин, приподнимаясь на подушке.
- Нет, не сплю, - просипел в ответ Пашка. - Заснешь тут. Этот вон сопит, молнии сверкают, деревья шумят... И еще за ужином объелся.
- Паш, - Васька сел в кровати, свесив вниз тонкие белые ноги, - Давай Пчелу разыграем!
- Раскрасим, что ли?
- Ну да. Как Бублика в прошлом году. Ну, пастой зубной морду намажем, чтоб как привидение стал!
- Давай! Но только он проснется...
- Не, мы осторожно.
Васька соскользнул с кровати и на цыпочках пробрался к умывальнику. Нащупав в стакане тюбик зубной пасты, он подошел к Сашке и опустился на колени, чтобы удобнее было мазать. Сашка спал как раз напротив окна, и его лицо хорошо освещалось зарницами и желтым фонарем во дворе.
- Вон, как дрыхнет, и еще улыбается, - проворчал Васька размазывая пальцем душистую массу по Сашкиному лбу и щекам. - Небось, что-нибудь интересное снится!
--
Давай осторожнее, - заворчал Пашка. - Еще разбудишь!
Спящему, и вправду, стало щекотно, он дернул головой и причмокнул губами.
Где-то на большой клумбе мышонок почувствовал, что пора возвращаться. Он попрощался с новыми знакомыми и шмыгнул в траву.
- Ну, вот, - сказал Васька, закончив работу, - теперь он настоящий монстр! Еще паста какая-то зеленая попалась... Фу, гадость! Небось, испугается, когда к зеркалу подойдет!
Васька вернул тюбик на место, сполоснул руки и нырнул под одеяло.
- Ну, всё, Паш, теперь и спать можно, - сонно и довольно промямлил он и, действительно, тут же заснул. И Пашка заснул. И вся комната наполнилась сладким детским сопением.
А мышонок как раз в это время карабкался по веткам сирени к нужному окну. Вот и подоконник. Маленькие лапки неслышно несут его вперед. С подоконник на тумбочку, мимо книжек и пакета с пряниками, с тумбочки на подушку, с подушки... Ох... Мышонок даже пискнул от нежданного ужаса. На подушке лежала чужая, страшная голова! Голова отвратительно ухмылялась белесыми губами и плотоядно причмокивала во сне, кожа на ее зеленоватом лбу натянулась, надо лбом торчали в разные стороны тонкие остренькие волосинки (Васька не поленился и даже чёлку Сашке пастой вымазал).
Мышонок задрожал, как замерзший осиновый листик, заметался по подушке, потом вскарабкался обратно на подоконник и выпрыгнул из окна. Не узнал он Сашку, не узнал...
Ах, если бы мальчишки догадывались об истинном положении вещей, разве бы они осмелились раскрасить Сашкину физиономию? Если бы они понимали, что душа, не узнавшая своего тела, может испугаться, растеряться и навеки его покинуть? А иногда, и вовсе позабыть, кто она и чья...
Вот и наш мышонок, свалившись обратно под сирень, посидел там с минуту-другую, подрожал, да и забыл, что он - Сашкина душа. А почувствовал себя обыкновенным мышонком - маленьким, юрким и свободным. Всё вокруг было ему знакомо, только вот непонятно, откуда... Сначала новые ощущения немножко его тревожили, но потом, подняв мордочку к небу и поведя розовым ушком, мышонок решил, что жизнь прекрасна, что свобода прекрасна, и что теперь ему можно гулять по свету, сколько захочется.
Он прислушался к веселому гомону, шепоту, писку, несущимся со всех сторон, и вдруг услышал голос Леса, зовущего его с другого берега реки. Лес аукал, охал, ухал, куковал, смеялся, верещал, фыркал, - словом, всячески заманивал мышонка в свою кишащую невидимой жизнью чащу.
Мышонок улыбнулся, блеснув двумя длинными зубками, и устремился к Овражку.
Глава третья
Овсяный кот
Он пробирался в траве, и трава казалась ему огромной и сочной, а травяницы, игравшие в прятки среди толстых стеблей, строили ему смешные рожицы.
Мышонок быстро добрался до лестницы и поприветствовал грифонов, которые паслись возле своих тумб. Он ведь видел их раньше...Только теперь они казались намного больше, - огромные, синеватые в ночи твари, с мощными лапами и горделиво изогнутыми клювами. Они ответили мышонку тихим клёкотом и взмахнули крыльями, обдав его прохладным пряным ночным воздухом.
Он прыгал с ступеньки на ступеньку, легко, как мячик для пинг-понга, ему казалось, что оттолкнувшись получше, он, пожалуй, сможет и взлететь.
На постаментах на противоположной стороне оврага никого не было: видно, грифоньи лапы и хвосты тоже отправились погулять. На тумбу опустился Парковый филин, засипел, как далекий паровоз, и, не обратив никакого внимания на мышонка, полетел дальше.
Мышонок свернул налево, к старому каменному мосту через реку Вьюнку. Здание Томиловского дома поднималось к небу совсем рядом - обновленное и живое, горевшее обманным колдовским светом. В окнах мелькали сиреневые тени, по карнизу разгуливал подвыпивший домовой и ловил дырявым сачком летучих мышей.
Мост был для мышонка огромным неровным полем, усеянным предательскими дырами на месте провалившихся кирпичей. Он, однако, не замедлял бега своих маленьких лапок и на полном ходу огибал пропасти или перепрыгивал через них, размахивая хвостиком, как рулем. Ему было одновременно и весело, и страшно, восторг и предвкушение удивительных событий наполняло его живот мурашками, а его раньше просвечивающее тельце сгустилось, оформилось, и, сохранив былую летучесть, выглядело совсем как тельце настоящего мышонка. Оказавшись на другом берегу, мышонок на минуту замер, посидел на задних лапках, пытаясь вспомнить что-то, всё время ускользавшее из памяти, но потом снова бросился бежать вдоль края поля, по тропинке, ведущей к Лесу.
В зеленых колосьях он вдруг услышал шуршание и едва различимое чавканье. Он снова остановился и присмотрелся к колыхающимся стеблям, растущим у самой обочины. Чавканье прекратилось, а из зарослей на него уставилось четыре пары глаз. Глазки были маленькие, испуганные и любопытные одновременно, и мышонок придвинулся поближе. Снова что-то зашуршало, и из темноты, одна за другой, вышли четыре полевых мышки, каждая сжимала в остреньких зубах колосок.
Мышонок очень обрадовался. Мышки! Почти такие же, как и он, только шкурка у них рыжевато-коричневая, а по спинке протянулась тонкая тёмная полоска. Мышки опустили свои трофеи на землю, недоверчиво его осмотрели, а потом самая толстая и крупная из них приветственно пискнула и сказала:
- Давай с нами!
- А что вы делаете?
- Овсяное молоко воруем!
- Как это?
- А вот как. Попробуй!
Мышонок подбежал к колоску и куснул одно из зеленоватых зерен, туго облеплявших стебель. Оно было мягкое, податливое, немного вязкое на языке, приятное... И впрямь, как молоко!
Мышонок юркнул за остальными в чащу и стал перегрызать сочные твердые колосья. Работа спорилась, так что мышонок даже позабыл про Лес и про то, что он когда-то пытался вспомнить. Да и что вспоминать? Он всегда был обыкновенной полевой мышкой, возился в поле, пил овсяное молоко и чувствовал себя в безопасности под защитой высоких и вкусных овсяных деревьев.
Неожиданно мышки побросали недогрызенные стебли и бросились врассыпную с пронзительным писком.
Только белый мышонок остался на месте. Он не привык прятаться и не знал, что такое опасность. Он просто сидел и завороженно смотрел, как овес на поле заволновался словно море, расступился, и из этого моря выплыл на пыльную дорожку огромный по мышиным меркам зверь, весь поросший травой и васильками. На мягких травяных лапах он подошел к мышонку и приблизил к нему свою круглую морду: усы-колоски вздрогнули и опали, изумрудные глаза хитро прищурились, почти исчезнув, а потом снова превратились в сверкающие кристаллы.
- Кто это здесь разоряет мое поле? - промурлыкал он, усевшись перед мышонком и обвив лохматым хвостом передние лапы.
- А это твоё поле? - бесстрашно и глупо поинтересовался мышонок.
- Конечно. Ведь я - Хлебный кот, или, точнее, Овсяный кот, Дух овсяного поля!
- Аааа... - протянул мышонок. - А я - Полевой мышонок!
Овсяный кот насмешливо поморщился.
- О, нет, - сказал он лениво. - Ты никакой не мышонок! Ты - чья-то потерявшаяся душа. Уж поверь мне, я-то знаю в этом толк, я сам дух...
- Как же... Душа... - повторил мышонок растерянно. - А чья?
- Ну... Этого я не знаю, это ты сам должен вспомнить, ты же потерялся, а не я! Вот и думай!
Мышонок печально опустил мордочку. Ну вот, только он нашел свое место в жизни, как все развалилось! И опять ничего не понятно...
- Послушай, а может... Может, кто-нибудь поможет мне вспомнить? - спросил мышонок, с надеждой посматривая на кота своими темно-синими глазками.
Овсяный кот вздохнул.
- Это - в Лес, к Лесному сброду обращайся, они там как раз сейчас все на виду - празднуют! - в голосе его зазвучала укоризна. - Никаких обязанностей у них нет! А мне - воров сторожить! У, вредители!
В ответ на последние его слова из тайных норок донесся тихий насмешливый писк.
Овсяный кот встал, потянулся, кустик ромашек на конце его хвоста мелко задрожал.
- Ступай, ступай в Лес и все разузнай! - сказал он на прощанье и даже махнул лапой. Потом зверь растворился в колосьях, и уже откуда-то из середины поля до мышонка донеслось:
- И бойся Марёны! Она сегодня выйдет на охоту!
Глава четвёртая
Ночной праздник
Лес казался огромным, просто чудовищно огромным для мышонка. Огромным, величественным, и каким-то тревожным. Исполинские сосны и ели терялись в где-то вверху, в небе, оттуда доносился беспокойный шепот их игольчатых ветвей. Между узловатых корней, опушенных бархатным мхом и оттороченных папоротником, под кустами шиповника и дикой смородины, на пнях, пеньках и кочках собирались маленькие, но шумные компании всяческого лесного сброда: снегири, похожие на толстеньких внимательных гномов в алых жилетках, ежики, горностаи, белки, подслеповатые листины в свалявшихся шубах из прошлогодних листьев, корявые перевертыши, родившиеся из обломанных сучков и веток, гаденькие, сморщенные люди-грибы, да и много других хихикающих, шушукающихся и попискивающих существ, которых огни волшебной ночи выманили из их скучных темных нор.
На полянах, заросших кислицей и ландышами, зеленухи и лисунки ставили столы, убирали скатертями, приносили угощение: соленые корешки да крапивный квас. Молодые лешенятки и водяные детки бегали по кустам, размахивая тлеющими гнилушками и блеяли, как козы.
Никто не обращал внимания на мышонка: одинокий и неприметный он пробирался между влажных и колючих веток, не зная, куда и зачем он идет. Вся эта таинственная атмосфера ожидания наполняла его одновременно и восторгом, и ужасом; ему хотелось быть частью этого торжества, но он не представлял, как к нему, мышонку-немышонку, отнесутся. А потом, эта Марёна... Кто она, и как она выглядит? Как бы не наткнуться на нее случайно!
Мышонок собрался, было, с духом и хотел обратиться с этим вопросом к безобидной на вид коряжке, похожей на крошечного оленя, но та задрожала, осыпая в траву чешуйки коры, и ускакала куда-то в чащу, испугавшись еще больше, чем он.
Робко моргая, проплыл над мышонком блуждающий огонёк, где-то в ветвях молодого дуба переливчато засвистели неведомые птицы. Мышонок остановился, вздохнул, и попытался вскарабкаться на торчащий из пня мохнатый корень, преграждающий ему путь, но корень внезапно дрогнул и передвинулся. Оказалось, что это не корень вовсе, а чья-то нога, оканчивающая острым черным копытцем.
Мышонок задрал мордочку кверху и увидел, что на пне сидит рогатое существо и внимательно наблюдает за ним блестящими зелеными глазами с желтым ободком. Существо очень напоминало козу - такая же вытянутая глуповатая морда с курчавой бородкой под нижней губой, большие подвижные уши, рожки в разные стороны, только вместо передних ног у него были лапы, или даже руки, которые в настоящий момент что-то мастерили из куска дерева.
- Беее.... - сказала коза, и потянулась к мышонку. - Бе-еглая душа!
Напрасно он хотел скрыться в папоротнике - цепкие длинные пальчики его настигли и осторожно обняли. Коза поднесла его к глазам, чтобы хорошенько рассмотреть, и раскрыла ладонь.
Мышонок, собиравшийся уже прыгать вниз, передумал и остался на теплой руке, сжавшись в комочек и выжидающе посматривая на свою новую знакомую.
- А ты кто такая? - спросил он, забыв про свои мимолетные страхи.
- Козуля я, Лешего дочь, что по осени родилась... А тебя как звать? Помнишь?
- Нет, не помню, - не слишком обеспокоено ответил мышонок, - Ничего не помню: ни как звать, ни откуда я... В голове пусто!
- Плохо это. Без присмотра тут шастаешь, попасться можешь к Марёне в мешок!
- Какая это Марёна, зачем я ей понадобился?
- Ох, холодная Марёна, красивая, ходит по лесу, души в мешок собирает! Сегодня солнце на зиму поворачивает, сегодня и придёт, о стуже напомнить. Как взглянет своими белыми глазами - так и дух вон! Бе-е-е... - от волнения лешенка снова сорвалась на блеянье и начала дрожать. Мышонок на ее ладони чуть не свалился под пень.
- А как же мне себя вспомнить? - пискнул он, уцепившись коготками за мохнатые пальцы.
Лешенка перестала дрожать и задумчиво пожевала своими большими губами.
- У Старших спросить нужно. Я-то молодая совсем, в прошлый листопад родилась, а Старшие-то всё знают... Сейчас дуделку к празднику доделаю, и пойдём!
Козуля посадила мышонка рядом с собой, а сама снова начала возиться с деревяшкой. Через мгновение из-под рук ее вылетела птичка с дудочкой вместо клюва, уселась на ветку дуба и переливчато заиграла.
- Вот, - довольно отметила лешенка, - эта лучше всех получилась, слышишь, как тоненько выводит?
Она посадила мышонка себе на плечо и легко поскакала между поскрипывающих стволов. Решила она сперва у древесниц спросить, как мышонку себя вспомнить. Древесницы ведь долго живут - столько же, сколько деревья. А потом, они добрые, открытые, тайны свои всем поверяют - всем, кто правильно спросит.
Вы, наверное, тоже не раз видели древесниц. Не видели? Да нет, видели, просто не знали, что это они. Замечали вы когда-нибудь странные глазки и узоры на коре - будто кто-то или что-то проглядывает сквозь тонкие морщинки, проступает сквозь складчатые бока? Так вот, это они, древесницы. Они с виду, словно из дерева сделаны; чем моложе их родное дерево, тем они глаже, нежнее, чем старше - тем они грубее, неровнее, только глаза у них не стареют - каплями смолы блестят. Когда дерево умирает, от древесницы остаётся лишь ее зеленое сердце, свободное и одинокое...
Лешенка направлялась к своей знакомой древеснице, жившей в красивой стройной березе на лесной прогалине. Сейчас березянка играла в салки с духами молоденьких кленов и рябин, подрастающих вокруг ее дома. Старый-престарый, вывороченный с корнями пень, похожий на огромного вепря, ворчливо пыхтел с краю, - он был слишком тяжел и неуклюж, чтобы угнаться за остальными.
Козуля позвала, и тот час из-за березы вышла тонкая светлая фигурка - немножко непропорционально сложенная, с длинными гибкими руками и ногами, с вытянутой головкой на изящной шее. На узком лице березянки вились едва заметные древесные узоры, глаза вспыхивали янтарным блеском, губы улыбались. Она коснулась спинки мышонка кончиками пальцев, и он ощутил легкий запах березовой коры.
- Потерялся? - спросила она жалостливо.
- Потерялся и не помнит, чей. Ты, случайно, не знаешь, как ему память вернуть?
Древесница покачала головой.
- Он не из деревьев, это точно. Наши, они зеленые, а этот почти белый, сиреневатый какой-то. Это...это человеческая душа. Ты у Водяного или, еще лучше, у отца своего, Лешего, спроси. Они о душах всё знают...
Козуле очень не хотелось обращаться к отцу. На днях она слишком коротко подстригла ему бороду, и теперь он был на дочку очень сердит. Как увидит - сразу шишками кидаться...
- Бе-еда! - пожаловалась она то ли мышонку, то ли древеснице. - К Водяному пойдём, держись крепче.
Мышонок прижался к теплому шерстистому плечу лешенки и весело пискнул в ответ. Ему сейчас было совсем не страшно, а интересно. Кто-то решил о нем позаботиться, кто-то везет его на своём плече, теперь он не один - теперь он часть лесной жизни! Пожалуй, он здесь бы и остался... Под этими деревьями, в этом прохладном мху. Вырыл бы себе норку уютную...Только вот все про Марёну твердят, все пугают... А Марёна - такое красивое имя!
Козуля пробиралась теперь среди ив, отводя руками в сторону их серебристые мягкие ветви, падающие вниз маленькими водопадами. Запахло тиной и ирисами, где-то впереди плескалась река. Они вышли на прогалину, спускающуюся к воде, на середине которой горел костерок. У костра стояла, нахохлившись, долговязая цапля, подцепляла клювом ветки из большой кучи, лежавшей рядом, и бросала их в костёр. Внизу, у самой воды, бродили коровы - настоящие крошки по сравнению с обычными.
- Где-е Водяной? - спросила лешенка у цапли, подходя к костерку и вдыхая широкими ноздрями ароматный дым.
Цапля строго посмотрела на нее одним глазом, кинула в пламя кустик мяты и мотнула головой в сторону реки:
- На бревне, карпа ловит!
Мышонок вгляделся в темную, колышущуюся воду у кромки берега и тут только заметил, что на полузатопленном мокром бревне сидит стог сена, мокрый, осклизлый, и ловит на удочку рыбу. Стог сена повернулся, блеснул травянистыми глазками и спросил:
- У тебя, Козуля, земляники случайно нету?
- Не-ету, Вьюн Водяныч, нету, всю землянику на праздник отнесла, ни ягодки не осталось.
- Эх, жаль, - Водяной заворочался на бревне, и вода, зачавкав, совсем залила один его край. - В июне карп на землянику хорошо клюёт. Я бы на землянику его наверняка бы поймал, хулигана! Вон, у коров моих, все хвосты общипал! - он махнул то ли лапой, то ли плавником, показывая на невозмутимых буренок, размахивающих короткими обкусанными хвостиками.
![[]](/img/m/mjata_p/thewhitemouse/myshka01.jpg)
![[]](/img/m/mjata_p/thewhitemouse/sashka01.jpg)
![[]](/img/m/mjata_p/thewhitemouse/owsjanyj_kot01.jpg)
![[]](/img/m/mjata_p/thewhitemouse/kuzdra01.jpg)