Мать бросает ненавидящий взгляд на глупую клушу, пристающую к ее Антону.
Славный, славный мальчик, ну же подойди к тете я тебе конфетку...
Засунь ее себе...- взбешенная женщина отрывается от коляски и кидается в сторону бестолочи.
Падающий асфальт ударяет в глаза темнотой.
Светлые воспоминания детства, мы черпаем из них силу, как усталые путники припадают к живительной влаге ручья.
Ты со своим щенком выметайтесь из моей квартиры.
Пьяный отец удивленно пучит глаза на красное пятно расползающиеся по тельняшке. Лихорадочные попытки встать, как всегда замыкаются на облупленную эмаль инвалидной коляски.
Все будет хорошо - теплая рука ложиться на соломенные волосы, оставляя на них кровавый отпечаток - все будет хорошо.
Боязнь съесть лишний кусок, заставляет, есть медленно и по возможности растягивать удовольствие.
Ну, чаво расселся, со стола убери, да про посуду не забудь, свалился на мою голову, нарожают, а сами потом по тюрьмам отсиживаются.
Глупо искать смысл в хаотичном нагромождении мазков.
Ты будешь жрать или нет? Молчит засранец. Зря ты ему бабка сказала, что мать того... представилась за решеткой, теперь будет выкабениваться.
А пущай у нас слугов нема, захочет, есть сам к столу подойдет.
Молчать. Сжать зубы и молчать. Скулит и ползает в ногах пусть дворовая собака, они не дождутся моих слез. Но как хочется съесть хотя бы корку. Чувства жажды и голода такие сильные в первые сутки быстро притупились и утонули в тиканье настенных ходиков.
Здравствуйте мы из органов опеки, дело в том, что квартира, которая числится за вашим мальчиком...
Улыбающийся дед со старухой так и не могли понять, о чем их спрашивают люди в милицейской форме, выводя вслед за носилками с облаченным в черный полиэтиленовый пакет сжавшимся комочком. А солнце стояло в зените, лаская своими лучами, поющих о чем-то красивом птиц.
Хроника четвертая.
Обман, обман кругом обман. В лживых лицах "друзей", в преданных глазах жены. Меня все продали и самое поганое, что сделали это за мои собственные деньги. Будь, проклят тот день, когда судьба дала мне шанс разбогатеть. Горящие глазки, трясущееся руки. Ах, как я хотел этих денег. К хорошему быстро привыкаешь, и на смену первому миллиону пришли следующие.
- Жизнь казалась счастливым мигом, растянувшимся во времени. Но зависть пожрала все. Ничтожества цеплялись за мой пьедестал в надежде подняться из своего маргинального болота, и ненавидели меня лютой ненавистью.
Я избавился от них по одному. Проще всего было с Серегой хоть мы и корешились с самого детства. Я просто отказал ему, когда он приполз за очередной подачкой. Денег мне не жаль просто не приятно ощущать себя фаянсовой копилкой, к которой каждый тянет руку, но не чтобы положить, а чтобы забрать последнее. Он обиделся и даже не позвал на похороны сына, как будто это ему чего-нибудь стоило. И неправда, что 100000 могли спасти его. Да даже если так нечего было его отцу просиживать штаны в своей ментовки, надо заранее крутится, зарабатывать, в конце концов, никто не застрахован от подобных ситуаций. Ведь когда ко мне пришла беда, я сумел откупится, заткнув рот судье, да и Серега бывший посредником в этой сделки наверно неплохо наварился, а если нет то дурак.
Призренье. Почему его испытывают ко мне те, кто сами заслуживают его больше всего. Жена, супруга, благовременная, как оказалось не такая уж верная. И чего ей только не хватало? Секса? Я бы простил ей такую измену, в конце концов, мы все люди. Но нет, она собрала вещи и ушла. И я забыл про нее, забрал все подарки, вычеркнул из завещания. Дочь? А что дочь. Вполне может оказаться, что она не от меня. Пусть теперь вместе с матерью вкусит жизни свободной от обязательств, которыми тебя наделяют деньги.
Ничтожества, скоты вы продали нашу дружбу, супружеский долг, родственные узы все пошло с молотка.
Редкие полночные прохожие опасливо косились на обряженного в лохмотья старика, бесцельно бредущего в ночи, бормоча что-то себе под нос. А осенний ветер теребил седой волос, унося проклятья вдаль по серым извилистым улицам.
Личное.
Не знаю, услышит ли кто-нибудь мой крик. Ночь наступает на пятки, обволакивая своим кисельным пологом и душит, душит. Я теряю себя. Каждый день, каждый час, каждую минуту она откусывает от меня по кусочку. Забвение дышит в спину, а сил противостоять все меньше. Самое смешное, что я осознаю происходящее, но не могу ничего поделать.
Глаза постепенно утратили свой блеск, превратившись в обычный орган зрения. То, что они теперь отражают трудно назвать Душой. Сумашедствия уже не вернуть. Здравый смысл проник в меня, отравив своей расчетливостью. Отныне я буду видеть только то, что видят другие и делать, то, что делают они. Работа - дом - работа - дом. Маршрут проложен и мне остается только подчинится высшим силам и, смерив гордыню следовать по нему.
Бессмысленно молить о прозрении тому, кто сам потерял дарованное от рождения.
Но, Боже мой, как мне хочется напоследок хотя бы раз как в детстве услышать январский шелест листьев.