А ты помнишь, каково это, ждать рассвета так, будто от темноты за окном больно физически? И воздух темный. И словно липнет к коже. И едва-едва дышишь.
И кофе пить такой крепкий, что в глазах чернеет. И такой сладкий, что "вот увидишь, слипнется". И сигареты эти твои дебильные дымить. Весь дом уже табаком пропах. Что я родителям скажу, а?
И Курт Кобейн надрывно из динамиков. И какой голос у него вязкий, в ушах гудит. Слов не разобрать. И самое же время для музыки - четыре часа утра.
И смотреть друг на друга... Смотреть... Искать минусы, изъяны. И не находить.
И бояться признать реальность этой совершенности. Бояться поверить.
Как уехать на неделю не сказав ни слова, потом позвонить и, выслушав три минуты беспрерывного злого мата, выдохнуть небесно-нежное "я тоже скучала, да". Услышать вздох.
И улыбаться. И слышать, как ты улыбаешься.
Как разругаться вдрызг, в клочья, в крик. И провода телефонные выдергивать. И швырять мобильники в стену.
И реветь.
И ходить к соседке, номер набирать. И молчать в трубку о нас. После всего.
И каково закрывать глаза и слушать твои вдохи и выдохи.
Как на работу тебя провожать, как в крестовый поход.
Как смотреть на закрывшуюся за тобой дверь еще минут десять. И как весь день до тебя пустым, белесым фоном. Мимо.
Как шептать придуманные молитвы - наизусть-то не знаю не одной - чтоб тебе всегда зеленый на светофорах.
Как считать минуты и наконец-то открывая тебе дверь, бросить небрежно "что-то ты рано, я и не ждала".
И как на кухне, в темноте, за столом, ковыряя потертую скатерть, шепотом:
- Это не любовь же. Я ведь не люблю тебя. Не люблю же? Нет, ведь?
И как ответ читать в тишине и сбитом дыхании после.
Как после всего вот он, вот уже, слава богу, рассвет.
И небо. И птицы. И свет. И накрывает. И тонешь.
И в груди щемится, укрывается по углам будто живое что-то и дышит не в такт сердцу. Прячется, чтоб не нашли, да не выбросили вместе с прочим не-в-тактовым. И вот бы ливень уже, а то жжется изнутри зараза, аж слезы в глазах.