Именно с призывной коммиссии я хотел бы начать свои воспоминания о двух годах моей службы в рядах Советской Армии, один из которых я провел в Афганистане, выполняя свой интернациональный долг.
Именно с призывной коммиссии начиналась Советская Армия со всеми ее парадоксами, нелепостями, жестокостью, страстями и политикой, обусловленной режимом того времени.
Вообще Армия - это минигосударство, в котором выпукло-ярко выраженны все процессы, происходящие в завуалированном виде в стране, по которым легко можно составить представление о государстве в целом.
Итак- призвная коммиссия. Перед прохождением коммиссии, то есть за 3 месяца до отправки в армию, нас всех лишали наших пышных шевелюр. Ты еще где-то учишься или работаешь - а уже ходишь лысым(тогда была мода на длинные волосы и лысая голова приравнивалась к физическому увечью). Почему так? Может ты еще и не пройдешь медкоммиссию и тебя коммиссуют с " белым билетом", а ты уже стрижен под Котовского. Это первая нелепость в паре с легкой формой садизма по отношению к твоей персоне. Ты уже должен начинать привыкать к будущим унижениям и подавлению тебя как личности. Меня, как и всех тогда "сделали под машинку", взяв за это вдвое дороже, чем в парикмахерской, и отпустили до очередной повестки. Тогда я работал и учился на вечернем отделении Энерго института и играл на гитаре в вокально-инструментальном ансамбле, и появиться в среде своих коллег с "непокрытой головой" было для меня верхом неприличия и юношеского стыда. Поэтому просидев дома 2 дня, в ожидании парика, который пыталась достать моя мама среди своих и несвоих знакомых, я был вознагражден в полной мере. Парик был длинноволосым и не отличался от моих натуральных волос даже цветом. Поэтому придав ему вид моей бывшей прически я, как ни в чем не бывало, продолжал учиться, работать и играть. И никто, кроме самых близких друзей, ничего не подозревал. Так я и пришел на призывную медкоммиссию. Офицеры, засидавшие в коммиссии косились на меня, но не спрашивали, почему я не стрижен как все. Вероятно думали, что я чей-то "блатной", поскольку просто нагло проигнорировать приказ командующего о стрижке всех призывников "на голо"в конце семидесятых было б легкомысленно и недальновидно со стороны призывника. Впереди 2 года службы, вполне достаточный срок, чтобы припомнить все твое легкомыслие и непослушание на гражданке.
Но самое смешное происходило в кабинетах у врачей. По какому принципу подбирались врачи для участия в коммиссии - сказать трудно, хотя предположить можно. Представьте себе поток молодых ребят, человек по 150 в день и на протяжении нескольких недель, которых необходимо было осмотреть и сделать заключение годен или не годен к прохождению строевой службы, и тогда станет понятно с каким желанием, вниманием и профессионализмом подходили врачи к своему делу. Однообразие порождало скуку, скука порождала легкое раздражение, раздражение создавало гнетущую атмосферу, что еще больше способствовало нежеланию призывников идти в армию. Поэтому находились такие, которые начинали "косить" под больных, разыгрывая из себя психически или физически нездоровых. И вот тогда -то у врачей поднималось настроение и принимали они, как воины во дни сражений, этот вызов, чтобы доказать свою профессиональную компетенцию и несостоятельность игры призывника, по наивности расчитывающего провести врачей и получить "белый" билет. Я не разыгрывал комедий перед врачами. Мне даже очень хотелось пойти служить. Физически я был прекрасно подготовлен, трудности меня не страшили. Хотелось стать настоящим мужчиной. Поэтому проходя медосмотр, я старательно выполнял все задания, которые врачи меня просили выполнять. Больше всего я переживал в кабинете у хирурга. Боялся, что он найдет мои прошлые многочисленные переломы (спортивное наследие), непозволяющие нести строевую службу. И придется мне, глотая слезы стыда, продолжать учиться и работать и оставатьтся мальчиком без надежды стать настоящим мужчиной. Но к моей радости хирург никак не отреагировал, прверяя мои суставы рук и ног, и ничего не найдя перебрался к голове. И тут я вспомнил, что был в парике. Но было поздно. Руки хирурга уже деловито раздвигали волосы, осматривая мой череп - вероятно в поисках шрамов, которые я утаил от доктора, с намерением выдать себя за совершенно нормального психически здорового человека, никогда не подвергавшегося черепно-мозговым травмам. А может он искал там затаившихся вшей? Наверное и то и другое. Однако не найдя ни того, ни другого (откуда им было взяться в парике), доктор, с удовлетворением человека выполнившего свой профессиональный долг, поставил свой штамп "годен".
АРМИЯ
Первые шаги
По распределению я попал служить в учебное подразделение недалеко от Алма-Аты. В "Учебке" готовили сержантов разного профиля, будущих командиров отделений и взводов. Вообще, к слову сказать, сержант - это великая сила и опора в армии, поскольку сержант - это тот же солдат, того же возраста, из тех же призывников, но наделенный командирскими полномочиями. И если роль сержанта в мирное время не особо заметна (часто эту роль играют "деды"), то в военное время сержант - это и командир, и друг, и родитель. От его правильных приказов и умелых действий зависит не только судьба и жизнь отдельного солдата, но порой и жизнь всего взвода или отделения. О таких примерах я расскажу чуть позднее, когда мои воспоминания приведут нас в Афганистан.
С первых же минут после принятия военной присяги, резко меняется отношение со стороны сержантов и старослужащих по отношению к "молодым". Начинаешь ощущать на себе полный пресинг на унижения твоего достоинства, от выполнения бессмысленных, но "прикольных" в армейском понимании приказов до стирки, глажки, чистки, подшивки и подбивки обмундирования для кого-либо из старослужащих. Мой призыв был осенний, поэтому в армии я оказался в середине ноября 1978 года. Поздняя осень, начало зимы, первый большой снег. Нас выгнали из казармы по утру чистить снег. Так мне приказали убирать снег... ломом. На мой резонный вопрос: "А разве лопатой не быстрее?" последовал не менее резонный ответ: "Мне не надо, чтоб быстрее. Мне надо, чтобы ты за...мучился", употребив, естественно, вместо этого слова другое, отличное от литературного. Особо любима сержантами и старослужащими была утренняя зарядка. Нет, не потому, что они очень любили физкультуру, а потому, что можно было вдоволь и безнаказанно поприкалываться над "молодняком". После 2- 3 километров пробежки нас загоняли на спортгородок. Где заставляли делать различные упражнения на имеющихся там спортивных снарядах. Все спортивные снаряды были сделанны из железа - ну чтоб долго служили. А на улице температура значительно ниже нуля. Так вот после хорошей пробежки, когда тело и руки разогреваются и слегка потеют, нас загоняли на турники и брусья. И особую радость старикам доставляло зрелище прилипшей к железной перекладине кожи с ладоней солдат.
После утреннего "разогрева" нас строили на утренний осмотр, где проверялся внешний вид солдата: наличие чистого подшитого подворотничка, чистая и отутюженная форма, надраенная бляха и начищенные до почти зеркального блеска сапоги. Разумеется весь осмотр сопровождался ехидными матерными, незаслуженно - оскорбительными выражениями, которые никак не способствовали ни поднятию воинского духа, ни аппетита для приблежающегося завтрака. Но зато провоцировало бурю эмоций и желаний и первым из них было разорвать на части это человекоподобное существо, стоящее перед тобой и умело пытающееся давить в тебе личность. Разумеется не обходилось без драк, как проявление высшей нетерпимости со стороны солдат и высшей справедливости наказания со стороны старослужащих и сержантов. Как правило разборки происходили ночью по всем законам армейской справедливости: четверо- пятеро "стариков" на одного "молодого". Мне тоже приходилось участвовать в подобных мероприятиях, чем снискал себе уважения как со стороны своих, так и "стариков" и сержантов, особенно тех, которые переоценив свои возможности лишились нескольких зубов от неосторожных падений на мои кулаки. В армии, как в жизни - нужно добиваться всего с упорством и боем. Только в армии этот бой настоящий и порою очень жестокий.
Итак после утреннего осмотра мы выдвигались в столовую на завтрак. Именно выдвигались, а не шли. Потому что весь путь мы учились маршировать, высоко задирая ноги и ставя их на асфальт с силой штамповочного агрегата, производя звук ружейного выстрела. И если кто-либо из нас не очень высоко поднимал ногу или не очень звучно ее опускал на дорогу, то нас возвращали назад метров на двадцать и все повторялось. Таким образом, расстояние от казармы до столовой в 400 метров мы покрывали с рекордным результатом - 35-40 минут. Соответственно мы всегда опаздывали на завтрак и, зайдя в столовую, в буквальном смысле на ходу, молотили хлеб с маслом и сахаром если доставалось, запивали все это чаем, обжигающим рот и снова оказывались на улице, почти такими же голодными, как и до завтрака, и готовые пройти тот же маршрут и по тому же сценарию, только в обратную сторону. Кстати, к "старикам" и сержантам такая манера завтракать не относилась. Они ели вызываюше медленно, непринужденно беседуя и смеясь глядя на нас и вспоминали как полгода или год назад с ними проделовали то же самое. Только те, тогдашние "старики" были более крутые, а их методы "воспитания" молодых более жестокими. По этим частым откровениям становилось ясно, что армия "добреет" от призыва к призыву.
После завтрака следовала политинформация об обстановке в стране и мире, читаемая офицерским составом. Насколько профессионально и грамотно были составленны лекции, какими фактами и теориями они изобиловали судить не берусь, поскольку монотонный голос читающего служил рефлекторным сигналом для солдат "отключиться" и добрать секунды и минуты недобранных часов сна. Естественно эти лекции были широким полем для хохм со стороны офицеров, читающих политинформацию. Они упоенно рассказывали друг другу у кого как прошла утренняя мозговая разминка и кто из них отмочил самую смачную хохму. Любимым приколом у них был следующий: видя, что большая половина солдат уже не слушает лекцию и безмятежно спит, предварительно заняв позу "мыслителя" дабы создать вид внимательно слушающего и пишущего, политинформатор командовал:
" Те кто спит - встать! " Поскольку команда "встать" , как и ряд нескольких других армейских команд, становятся частью условного рефлекса, солдаты реагируют на нее мгновенно, даже когда спят. Поэтому как раз те, кто спал во время лекции и подпрыгивают как ошпаренные, рождая вместе с грохотом падающих табуретов взрыв хохота со стороны офицеров и старослужащих.
После этой утренней разминки нас вели на работу. Какая работа?, спросите вы. Ведь это не стройбат. Правильно, но тем и отличалась наша армия от армий других стран, что являла собой практически дармовую рабочую силу для выполнения самых различных работ в возведении объектов народного хозяйства. Поэтому нас вели на закрепленные за нами стройплощадки, где эксплуатировали наши физические возможности на уровне рабов. Только вместо плеток сержанты или деды использовали кожанные ремни и пинки для требуемого темпа работы.
В середине дня следовал часовой обеденный перерыв, из которого 10 -15 минут использовали на сам обед, а остальное время на движение до столовой и обратно. Причем часть пути - обязательно строевым шагом и песней, по своему исполнению напоминающей грохот железнодорожного состава. Вообще слово "обед" ассоциируется в первую очередь с понятием "еда". Но то, что нам давали на обед и ужин очень отдаленно напоминало еду. И не потому, что повара плохо справлялись со своими обязанностями, а потому, что до кухни со склада доходила лишь половина продуктов. Другая половина успешно и безнаказанно разворовывалась прапорщиками и офицерами. А затем еще половина от половины разбиралась теми, кто был представлен к столовой. Таким образом, до солдат доходило вместо супа - вареная вода, с едва заметными жирными пятнышками на поверхности, вместо полного второго блюда - гарнир. Благо хлеба было достаточно, чтобы обмануть желудок на пару часов. Разумеется это не относилось к "дедам" или "дембелям". Они ели в первую очередь, выбирая все самое вкусное и аппетитное, часто даже не утруждая себя походами в столовую - закрепленный за ним "молодой" приносил еду в казарму. Вообще "дембеля" это особая прослойка в армии. Они на особом положении и практически "неприкасаемы". Они не ходят на работы, в караулы, не занимаются строевой и прочими подготовками, конечно если со скуки сами того не пожелают. Даже офицеры с ними никогда не спорили и не напрягали их. Потому что это им было выгодно. Свалив на них свои обязанности по воспитанию юнных бойцов, офицеры предавались удовольствиям, доступным в данном месте службы. О "дембелях" на память приходит такой вот анекдот.
Едет по степи "Урал", крытый брезентом, едва преодолевая ямы и вязкую грязь после ночного дождя и в конце концов застревает. Молодой солдат выскакивает из грузовика и начинает усердно работать лопатой, пытаясь откопать колеса, подкладывает ветки и камни под них, снова запрыгивает в кабину и начинает газовать взад и вперед - ничего не помагает, застрял основательно. Тут мимо проезжает колонна "газиков" и "волг" с генералом и полковниками, возвращающихся с учений. Генерал, видя как солдат тщетно пытается вытащить машину из грязи, останавливает колону и говорит: " Ну что, товарищи полковники, поможем солдату?" "Поможем" - хором отвечают полковники. Повылазили они из своих газиков, засучили рукава и брюки и начали толкать грузовик. Наконец, минут через 20 они выталкивают "Урал" и уставшие и залитые грязью, садятся обратно в свои машины. Солдат, поблагодарив генерала, уже побежал к своему грузовику, когда генерал его спросил:
- А что, сынок, везешь, наверно какой-нибудь ценный груз?
- Так точно, товарищ генерал. Двадцать "дембелей" опаздывают на станцию.
Но это к слову. А у нас после обеда продолжалась работа на стройке. Часто и после ужина. Поскольку нам сменной формы не давали (за исключением работ в суточном наряде в столовой), своя форма к концу дня превращалась в грязную спецовку. Но на следующий день на утреннем осмотре ты должен был вглядеть свежим, отутюженным, с подшитым свежим подворотничком, начищенной бляхой и сапогами и часто не только своими, но и какого-нибудь "деда". И поскольку до сна у нас на все это времени не было, то приходилось урезать свой сон, как сыр из сказки про лису, до 3-4 часов. Но ведь существует Устав, скажете вы, и по Уставу положен солдату 8-ми часовой сон, если он не на дежурстве. Правильно, в Уставе все это записано: и про сон, и про еду, и про свободное личное время, и многое другое, что не выполняется или выполняется частично. В армии, как и в государстве, царит сплошное лицемерие. Каждый создает видимость выполнения приказов по положенному распорядку для проверяющих вышестоящих начальников. Эти начальники делают вид, что они верят этой показухе, которая для них устраивается, заведомо зная, что выполнение поставленных ими задач по Уставу невозможно. Но подчиненый не может игнорировать приказ, даже понимая, что его выполнеие нереально, если по Уставу. Поэтому, говоря командиру: "есть", он спускает приказ ниже по иерархической цепочке, не особенно утруждая себя методами его выполнения. В конечном счете приказ оказывается ношей, лежащей на плечах сержантов и "дедов", которые его выполняют всеми доступными методами и приемами применительно к солдатам. Поэтому корень зла не в сержантах и "дедах", а хитро-умной, фальшиво-лицемерной системе управления армией и в целом государством, где верхи получают все, а низы - дырку от бублика.
После первых нескольких недель службы в армии на нас невозможно было смотреть без содрогания. Грязные, больные, с порезанными и поколеченными руками и ногами и незаживающими гнойными ранками. Именно тогда я написал стихотворение, подражая Роберту Рождественскому и читал его своим сослуживцам, имитируя его речь:
Глаза мои темно впалые,
А по ними мешки полукругом,
Ноги мои рабиты, усталые,
Пропахали по ним словно плугом.
И куда только смотрят боги?
Ведь если продлить описание,
То руки не лучше чем ноги,
В нелучшем они состояние.
Но когда я по форме одетый,
С головы и до ног весь побрит,
Я смотрюсь словно свежа конфета,
Но лицо вот несладко глядит.
А глядит оно тупо, с вопросом,
Мол, за что же такое напастье?
От мороза я шмыгаю носом,
Заблудилось мое где-то счастье.
И у всех здесь такие лица
В вопросительной форме корчатся.
Надоела игра зарница,
Домой нам ужасно хочется.
Первый отпуск
Спустя 4 месяца после начала службы в армии меня приехали попроведовать мои родители. После того, как были соблюдены все формальности моего выхода за пределы части, я направился в гостинницу армейского городка, где ожидали меня родители. Когда я зашел в комнату наступила непродолжительная пауза - чего это какой-то солдат без стука вваливается в номер и норовит их поцеловать. Сначала им понадобилось немного времени, чтобы понять, что это я, их сын, а потом значительно больше времени, чтобы прийти в себя от зрелища, которое я тогда представлял. Похудевший и изнеможденный от недоедания, избытка работы и недостатка сна, с изрезанными и натертыми до кровавых мозолей руками и ногами я являл собой зрелище не для слабонервных. Оба родителя принялись хлопотать вокруг меня с едой, а насытившись я уже не мог совладать с одолевающим меня сном. Я прилег подремать на часок, однако проспал все шесть. За это время родители успели встретиться с моим командиром и провести успешный раунд переговоров, где их красноречие, подкрепленное палкой "сервилата", бутылкой коньяка и баночкой черной икры, так предусматрительно ими захваченной, позволили мне получить от него разрешение ( естественно неофициальное ) поехать с родителями домой на 5 дней. Вот такой неожиданный подарок я получил от родителей.
Через 5 дней праздник жизни закончился. Я вернулся в часть и все продолжилось в том же режиме и темпе, что и до "отпуска". Разумеется вы вправе спросить, а как же боевая подготовка? Ведь солдат, тем более будущий сержант должен прежде всего уметь владеть оружием и другими навыками по ведению боя. Согласен. Должен. И разумеется нас учили и этому. Вопрос в том как и сколько. Больше всего времени, из отведенного на боевую подготовку, уходило на освоение средств химической защиты, как то противогаза и Общевойскового Защитного Комплекта, или сокращенно ОЗК. И не только изучение, но и практического их применения: взятие сопок или бег на длинные дистанции в этом одеянии. Кто не одевал эти средства химзащиты, врядли сможет оценить все их достоинства. А кому эта радость в жизни выпадала знает, что прямое назначение этих средств состоит в том, чтобы изолировать и защитить человека, находящегося в зоне химического заражения от вредных газов и небольшой радиации. Поэтому, находясь в этом костюме, особенно когда жарко и тебя заставляют бегать по сопкам, начинаешь страшно потеть и задыхаться. Короче говоря, от этих тренировок никто не умирал, но сознание теряли многие. И не потому что хилые были. Химическую подготовку часто использовали в наказательных и привентивных целях. Еще один рычаг для подавления личности, воли, сознания. В принципе, армии не нужны умные и думающие солдаты. Ей нужны послушные иполнители, где даже в Уставе записано, что приказ может быть оспорен, но после его выполнения, что сводило на нет смысл его оспаривания.
Окончание Учебки
Учебка, как военное заведение, предполагала обучение солдата на сержанта, будущего командира, с подготовкой его в различных областях военного искусства - политической, строевой и боевой. Но поскольку две трети времени, отведенной для учебы, мы были заняты на строительных и прочих работах, то качество подготовки можно себе легко представить. За все время, проведенное в Учебке, а это без малого год, я стрелял из автомата два раза, ( 7 патронов первый раз и 10 - второй) и произвел один выстрел из станкового гранотомета, командиром отделения которого я и должен был стать после сдачи экзаменов по боевой, тактической и строевой подготовке. Вот с такими знаниями, навыками и умениями мы и попали в Афганистан в начале января 1980-го года.
Афганистан глазами солдата
Рубеж
Что же явилось предтечей ввода Советских войск в Афганистан в декабре 1979 года? Какова была его подоплека? Был ли это Договор, подписанный между СССР и Афганистаном в 1956 году о перевооружении афганской армии, что предопределило долгое присутствие советских венных и гражданских лиц в Афганистане и соответственно постепенного влияния СССР на внутреннюю и внешнию политику этой страны, или Апрельская Революция с последующей заменой политических лидеров или просто чьи-то амбиции - судить не берусь. Я не политик и не историк. Мнения об этой войне можно встретить весьма полярные. Но то, что это было событием мирового масштаба и значения, повлиявших на судьбы не только отдельных людей, но целых стран не оставляет ни какого сомнения. Я хочу лишь поделиться о том, какой была эта война для простых солдат, не вникавших в политику, а просто выполнявших свой воинский долг. О войне, которая оставила огромный физический и душевный след в каждом из нас.
О сколько же открытий чудных
Нам приготовила страна,
Страна людей нам вовсе чуждых,
Была и есть такой она.
7 января 1980-го года наша девизия прибыла в Термез, что на границе Такжикистана и Афганистана, и разместилась в боксах для автотехники. Практически двое суток ушло на комплектование нашей девизии всем необходимым для вторжения - от бронетехники и оружия до обмундирования и питания. Наш взвод, состоящий из 34 человек, получил в распоряжение два бронетранспортера или сокращенно БТР, после чего нам стали выдавать личное вооружение - автоматы, гранаты и патроны. Положенно было также два комплекта обмундирования. И хотя за всеи этим стояла видимая организация и координация действий, можно было взять, не будучи уличенным, вместо одного - два или три автомата, не два а больше комплектов обмундирования и т.д. Патроны и гранаты закидывались в БТРы ящиками, где уже был запасен провиант, опять же в два раза больше того, что нам было необходимо на первое время, пока не развернут полевые кухни. Не стану заострять ваше внимание на ассортимент сухого пайка - в основном это рыбные и мясные консервы, но его колличество, запасенное нами, вселяло в нас надежду на то, что если нам и суждено было погибнуть, то уж точно не от голода. Во сяком случае мы в первый раз за долгое время в армии наелись так, что если бы в тот момент на нас кто-нибудь напал, мы бы все погибли - было бы лень обороняться. Но было это еще на территории СССР и никто на нас не собирался нападать. Нападавшими были мы.
В три часа утра огромная колонна в колличестве трехсот единиц техники, перейдя границу, выдвинулась к месту назначения, начиная свое движение в глубь неизведанной и таящей в себе интерес и страх страны.
Афганистан - страна горная и дорога, идущая из Термеза в Кабул, бесконечно петляла среди голых скал, создавая серпантины головокружительной высоты, напоминающие когда змею, когда пружину, в зависимости от условий местности. Зима того года была очень холодной для этих мест. Часто шел снег, и подтаивая днем на солнышке, превращался к вечеру в ледянную корку. И хотя военная техника обладает хорошей проходимостью, на крутом подъеме замерзшей дороги она становится бессильной. Более того - практически неуправляемой. Пока машина поднимается не останавливаясь - все хорошо. Но стоит колонне остановиться по каой-либо причине, тронуться уже не возможно. Машина буксует на месте, хуже того начинает скатываться вниз по уклону дороги. Хорошо если уклон в сторону скал, а если в сторону пропасти? Наши первые потери были не от пуль врага или умело подложенной мины. А именно от соскальзывания в пропасть машин, где бесславно нашли конец несколько десятков солдат. Наши два БТРа несколько раз по очереди тоже оказывались в кюветах. Последний раз нам потребовалось несколько часов, чтобы снова оказаться на дороге. За это время колонна ушла далеко вперед и несмотря на то, что наша скорость, не ограниченная скоростью передвижения колонны, значительно возросла, мы не смогли ее своевременно нагнать и остановились у развилки дорог. Нам предстояло решить по какой из дорог продолжать движение и выбрав наугад одну из них, мы снова тронулись в путь. Но через несколько часов отчаянной гонки нам не только не удалось настигнуть нашу дивизию, но и потерять всякую уверенность, что она вообще здесь проходила. Мы знали одно, что нам нужно продвигаться на юг. Но дело было к ночи и незнание местности и особое положение, в котором мы оказались, подвинули нас на принятие решения съехать на обочину и дожидаться утра. Выставив часовых мы развели костер и принялись за ужин. Во время ужина, обсуждая наше положение и выход из него, вдруг раздалась автоматная очередь. Стрелял один из наших часовых. Мы схватили оружие и кинулись к машинам. И вот тут-то возникла ситуация, когда одни ждали четких приказов о действиях, а другие, то есть три сержанта, включая меня, должны были четко их формулировать и отдавать. Что-то мы кричали, что-то приказывали, но все действия нашего взвода напоминали, скорее, хаотическое движение атомов в свободном состоянии вещества, нежели четкие, продуманные и организованные действия группы военнослужащих, сопровождающиеся при этом беспорядочной пальбой из автоматов во все стороны. Спустя минуты три, после того как кончились первые патроны, наступила тишина, которая позволила отдать приказ о прекращении стрельбы и возможность узнать в кого и куда стрелял часовой. Через полчаса мы сидели опять у костра, и смеясь, вспоминали беспорядочную стрельбу по несуществующим врагам в ночь. Просто одному из часовых показалось какое-то движение в темноте, напоминающее движение ползущего человека, вот он и открыл со страху стрельбу. И хотя на первый взгляд это был безобидный казус, он явился для нас первым учебным боем. И пусть там не было врагов, но он заставил нас сделать внутреннюю переоценку того, где мы находимся и при каких обстоятельствах. Что это не учения, это - по-настоящему. И нужно активизировать все свои знания и умения полученные до сих пор. И что нужна строгая дисциплина и мгновенная реакция на приказы сержанта, которому тоже еще предстояло научиться умело координировать действия отделения и всего взвода. Вот такое было наше первое "боевое крещение", за которым, не заставив себя долго ждать, пришло второе.
На утро, подкрепившись завтраком и оседлав наши бронетранспортеры, мы продолжили поиск нашей части. Пытаясь отыскать следы колонны, мы останавливались пару раз, чтобы расспросить местное население. У нас во взводе было два таджика, свободно изъясняющихся с афганцами - эти языки очень похожи. Узбеки, азейбаржанцы и туркмены также понимали их язык. Каждая наша остановка сопровождалась неподдельным любопотством со стороны афганского населения, собирая вокруг БТРов огромную толпу. Интерес у них был не только человеческий, но и коммерческий. Афганцы на перебой предлагали различные товары - от щипчиков для ногтей до японских часов и американских джинс, в обмен на мыло, продукты или бензин. Для нас в те времена товары западного производства были страшным дефицитом (дефицитом - потому что невозможно было достать, а страшным - потому что стоимость его превышала месячную зарплату квалифицированного рабочего). Поэтому обладание онными приравнивалось к членству в клубе "крутых и желанных" и поднимало на более высокую социальную ступень советского общества. Западный дефицит стал быстро перекочевывать в наши руки из рук афганцев, которые также не оставались пустыми и наполнялись товарами советского производства. Вопреки логике и здравому смыслу мы радовались этому выгодному с нашей точки зрения бартеру, не думая тогда о последствиях этих торговых сделок. Впереди был еще год службы, а для кого и полтора и мы не могли себе представить насколько мобильной будет наша военная жизнь, как часто придется нам менять и обустраивать свои временные жилища и каким бременем будет это тряпье. И наоборот, как будет недоставать солдатского обмундирования, приходящего очень быстро в негодность от особенностей службы и так опрометчиво обменянного на западные безделушки. Но это понимание пришло потом. А сейчас, блистательно завершив торги обменом пяти кусков хозяйственного мыла на швейцарские часы, мы продолжили поиски своей части. Достигнув развилки, которая нас вчера отправила в неверном направлении, мы свернули на другую дорогу и понеслись со всей возможной для БТРа скоростью. Через несколько километров пути мы поняли, что двигаемся в верном направлении - тому свидетельствовали пустые консервные банки на дороге и обочине и "расшитые" пулями дорожные знаки - восполнение пробелов по стрелковой подготовке наших воинов. Километров через двадцать дорога, бежавшая по долине, врезалась в горы и серпантинами стала уходить ввысь. Наш подъем только начинался, поэтому по сторонам дороги еще стояли густые заросли кустарников и деревьев. Доехав до первого серпантина и огибая скалу, мы едва не столкнулись с нашим "ЗИЛом", который несся вниз со скоростью почти свободного падения тела. Увидев нас, водитель ЗиЛа резко затормозил, бросив машину в сторону так, что она едва не перевернулась на бок. Мы выскочили из БТРов и бегом направились к ЗИЛу. В дверях и стеклах зияли дыры, следы от пуль. Водитель, раненный в ногу, едва дышал - то ли от страха, то ли от потери сил. На сидении рядом с ним лежал другой солдат, буквально изрешеченный пулями. Он уже не дышал. Пока мы перетаскивали их в БТР, водитель поведал нам , что произошло. Небольшая колонна из восьми грузовиков направлялась в Термез за очередным грузом. До сих пор эта дорога считалась спокойной - они проделывали этот маршрут по третьему кругу, поэтому ходили без сопровождения бронетехники. Несколько минут назад на их колонну напали душманы. Их машина шла первой и водителю, уже будучи раненным, удалось выскочить из под обстрела и рвануть вниз по дороге. Остальные подробности мы уже слушали несясь на помощь к нашим товарищам. Водитель Зила нас сориентировал по месту, где на них напали и, обговорив со вторым БТРом по связи о тактических действиях, приготовились к бою, заняв свои огневые позиции. Через миг мы увидели впереди наши машины, часть из которых были перевернуты и горели. Другие машины в беспорядке стояли на обочине и защищали отстреливающихся солдат. Я сидел за пулеметной установкой и в оптический прицел хорошо видел всю картину. Душманы уже выходили на дорогу из своих укрытий, чтобы рассправиться с еще сопротивляющимися солдатами, когда неожиданно и для тех и для других два БТРа на полном ходу, войдя внутрь остатков колонны, начали направо и налево источать горы огня. Душманы пытались укрыться в чаще деревьев или лезли в гору, чтобы спрятаться в углублениях ими подготовленных для нападения. Но шквал огня, открытый нами, не позволил бы им этого сделать даже ночью при нулевой видимости. Бой закончися быстро. Мы вышли из БТРов, чтобы помочь раненным и собрать убитых и определить наши дальнейшие действия. От ребят мы узнали где находится наша часть, и вместе с остатками уцелевшей техники, тронулись к месту ее расположения.
Войсковая Часть Љ...
До нашего захода в Афганистан, нам на сборах и политзанятиях объясняли, что задачей нашего ограниченного контингента будет охрана порядка и законов, установленных существующей властью Афганистана, что роль присутствия Советской Армии сводилась к роли военных наблюдателей, и что до военных действий дело врядли дойдет. С такой силой, как наша Армия, едва ли найдутся силы, способные пойти на военный кофликт. Но наши политики в чем-то просчитались. После этого короткого, но жестокого боя, что-то нам подсказывало, что это не случайное недоразумение на дороге и уж наверняка не последнее. Нужно было перестраиваться психологически и менять ко всему этому отношение. Еще сегодняшний утренний торг с афганцами, казалось, был сном. А вот она действительность. И с этим придется жить до дембеля. И хорошо бы - дожить.
К позднему вечеру мы уже были в расположении части и докладывали комбату о том, что с нами произошло с того момента, как мы отстали от колонны. Позже, совсем по-другому, мы рассказывали ребятам о всех наших приключениях - и о торгах с населением, и о бое, а они глядели на нас с нескрываемым восхищением и завидовали, как завидует замужней женщине девушка, не испытавшая прелести семейной жизни.
Первая операция
Отдохнуть нам после первых впечатлений удалось лишь до пяти часов утра, поскольку были подняты по тревоге, и вскоре в составе сборного батальона выдвинулись на операцию по ликвидации банды душманов, засевших в одном из кишлаков.
Дорога все круче поднималась вдоль ущелья, асфальт остался далеко позади, и нас временами здорово встряхивало, когда колеса наезжали на большие волуны или когда мы боком ударялись о скалу. Передвигаться приходилось с закрытыми пуленепробиваемыми ставнями на окнах, так что обзор через узкие перескопические окошечки не давал водителю возможности считывать информацию о дороге в полной мере. Это приводило к тому, что от резкого толчка или удара нас бросало друг на друга, непроизвольно фиксируя такие положения наших тел, что вызывало взрывы хохота после соотвествующих коментариев на тему любви между мужчинами. Вообще шуткам и смеху на войне, да и просто в армии, всегда отводилось значительное место. Это как защитный механизм, как противовес страху и страданиям. Если бы не смех - свихнуться можно было бы. Вот так весело мы добрались до начала кишлака, цели нашего путешествия, и вынужденны были остановиться из-за глубокой воронки на дороге, образовавшейся от взрыва умело заложенной мины. Наша техника оказалась бесполезной, поскольку вести крупный артилерийский огонь из танков мы могли цепляя лишь самый краешек кишлака. Перед тем, как покинуть БТРы и пешим порядком продолжать движение, из танка было произведенно несколько выстрелов в сторону кишлака - больше для устрашения там находящихся, нежели с какой-то тактической целью. Возможно расчет делался на то, что испугавшись, душманы кинутся из кишлака по ущелью в гору и, таким образом, станут удобной мишенью. Да и мирные жители и их дома не пострадают. Однако пройдя с полкилометра, мы не замечали никакого движения в кишлаке. И тут на нас обрушился град огня, ранив с десяток солдат и заставив нас залечь и спрятаться за естественными преградами. Мне было намного легче командовать своими солдатами - мы уже были "крещенные". А вот большая часть остальных ребят, еще не нюховшая пороху, начала лихорадочную бесцельную стрельбу, так же как и мы в первый раз. Наш взвод действовал спокойно и точно. Вид убитых и раненных не вселял в нас уже страх и не сбивал с ритма. Заняв удобное положение на склоне горы, наши отделения, четко выполняя команды, произвели несколько выстрелов из наших станковых гранатометов. Первые выстрелы пришлись не по цели - отсутствие должной стрелковой подготовки. Но с каждым новым выстрелом снаряды ложились туда, куда их посылали. После того, как было уничтоженно несколько точек, откуда нас обстреливали, мы перешли в наступление и уже через час обходили дома в поисках спрятавшихся душманов. Около двух десятков было взято в плен, почти столько же убитыми. Однако большая половина успела уйти по горным тропам. И догнать нам их не удалось. По горам они передвигаются как горные бараны, а у наших бойцов, не бывавшим в горах, сводило дыхание и ноги быстро слабели и становились ватными.
Так успешно закончилась наша первая операция. За умелые действия несколько ребят из нашего взвода представили к наградам. Поскольку действия нашей армии в самом начале ее ввода в Афганистан не подпадали под военные, то и награды еще не были военными. Не сразу. Поэтому нас наградили "Почетными Грамотами ЦК ВЛКСМ", чем мы были очень горды. Все-таки тогда мы были патриотами своей родины.
Лагерь
Зима, как я уже говорил, выдалась холодной. И даже солдатская печурка не могла прогреть палатку основательно - земля оставалась промерзлой, доставляя дискомфорт даже для наших, далеко неизнеженных тел. Но человеческий организм привыкает ко всему довольно быстро. И перестаешь замечать неудобства, холод и грязь когда постоянно на взводе. Когда адреналина выбрасывается в таком колличестве, что неудобства и болезни отступают, не давая возможности завладеть сознанием и телом.
Последующие несколько недель были спокойными. Мы отсыпались и отъедались после службы в Союзе и стали быстро приходить в норму. Только здесь мы почувствовали, как велик и могуч солдатский рацион. Разворовывать то было некуда, поэтому количество еды, по положенной армейской норме, было достаточно, чтобы накормить даже самого прожорливого солдата и больше напоминало санаторий закрытого типа для слуг народа, нежели для самого народа. Строевой подготовки не было, как и многих других аспектов домашней армейской службы. Единственными занятиями были физическая и стрелковая подготовка и несение караулов по охране части. Что ни говори, а физически многие солдаты были не очень развиты, а некоторые - очень недоразвиты. Поэтому, сознавая это упущение, наши командиры, да и мы сержанты, старательно обучались и обучали солдат всему, что могло бы пригодиться в Афганистане. Больше всего времени уходило на освоение ближайших гор и горок, иногда по два раза в день. Страна то горная и сражаться придется с врагом, который вырос в этих горах, а значит хорошо к ним приспособлен физически. Поэтому надо тренировать свои ноги и легкие, чтобы не отставать от них в любых передвижениях по горам. Мы понимали, что от этого может зависить жизнь и поэтому усердно, не взирая на болевшие мышцы и мозоли, выкладывались на всю катушку. Вместе с этим мы постигали приемы рукопашного боя, метания ножей и самое главное, часами тренировались стрелять из различного вида оружия, постепенно приходя в боевую и физическую форму. Ту форму, в которой и должен быть солдат-воин, а не солдат-строитель. До конца марта ситуация была относительно спокойной, если не считать мелких вылазок небольших групп душманов и бельевых вшей. И если первые нас доставали изредка и только по ночам, то последние круглосуточно и настойчиво. И даже стирка обмундирования в бензине сильно не спасала - тело начинало чесаться от бензиновых паров, что сводило на нет результаты этой борьбы. Походные антисанитарные условия были идеальной средой для этих живучих кровопийцев, расплодившихся в невероятных колличествах.
Засада
28 марта наш батальон был поднят по тревоге - один из запасных аэродромов подвергся нападению большой банды душманов и нужно было срочно прийти на помощь батальону, охранявшему аэродром и десантникам, уже вылетевшим к нему на подмогу. Операция была совместной, время играло важную роль. Колонна, в составе которой мы отправились, была довольно протяженной, растянувшись на полтора километра. В ее состав входили не только бронетехника, но и бензовозы и машины с продовольствием и запчастями. До аэродрома было около восьмидесяти километров, двадцать из которых нам предстояло пройти по горным дорогам. Но дойти до места и выполнить боевую задачу в тот раз нам было не суждено. Отойдя от части километров тридцать мы попали в узкое ущелье, протяженностью около 2 километров, где с обоих сторон возвышались скалы, а ширина дороги не везде позволяла разъехаться двум автомашинам. И тут началось. При выходе из ущелья головной танк подорвался на мине, застопорив, таким образом, движение всей колонны. Замыкающий танк был обстрелян с гранотометов и горел как спичечный коробок, закупорив движение в обратную сторону. Мы находились рядом с первым танком и сразу же выскочили из нашего БТРа на помощь двум горевшим танкистам, успевшим выскочить из танка, объятого пламенем. В это время взорвались два бензовоза, а вслед за ними, от перекинувшегося пламени еще несколько автомашин. Было жарко как в аду. Солдаты беспорядочно бегали, пытаясь отстреливаться , у кого было оружие, а кто его лишился во время взрывов и пожара - прятались за уцелевшей техникой или помогали затаскивать в БТРы раненных и убитых. Несколько машин смогли вырваться назад из ущелья, в том числе танк и два БТРа, в которых под завязку находились раненные бойцы. Ни танк ни БТРы не были приспособленны для ведения стрельбы вверх - стволы не поднимались выше 50 градусов. Поэтому в таком тесном, с высокими стенами ущелье, они оказались не эффективными и могли в такой ситуации служить лишь транспортным средством для отступления. Преимущество высоты было целиком использованно душманами, продолжавшими закидовать нас гранатами и стрелять из автоматов. Через какое-то время я заметил боевиков, спускающихся с гор к началу колонны. Судьба тех, кто еще находился там и были живы, была очевидна. Из моего отделения оставалось в живых семь человек, один из которых был ранен в ногу, двое имели легкие ранения головы и один с ожогами рук и лица. На всю эту компанию у нас имелся один автомат с двумя магазинами и пистолет - почти ничего для стоющего отпора. Осознав свое положение, мы побежали к концу колонны, пытаясь выбраться из ущелья. Подобрав по пути чей-то автомат, мы отстреливались короткими очередями, продвигаясь к нашим. Когда мы достигли спасительного края, обнаружилось, что из всех уцелевших единиц техники на дороге оставался только танк, прикрывая больше своим видом, нежели реальными действиями, отход способной еще передвигаться техники. Крики и боевые вопли приближающихся душманов не оставляли нам другой альтернативы, как попытаться добежать до танка и взабраться на него. Учитывая, что среди нас были раненные, мы не могли быстро бежать и приходилось часто останавливаться для смены тех, кто помогал раненным передвигаться. Страх попасться живыми в лапы душманов давал нам дополнительные силы и заставлял нас продолжать движение. Когда до танка оставалось всего метров тридцать, он выбросил струю дыма и рванул с места. Наша единственная надежда стала таять и уменьшаться до размеров нуля. Смерть, как буд-то, играла с нами в догонялки. Напрягшись из последних сил, мы сделали отчаянный рывок, подобно рывку бегуна перед тем как сорвать грудью финишную ленточку, стой лишь разницей, что приз наш был намного дороже - жизнь. На мгновение танк притормозил, как буд-то продолжая игру, что позволило нам, помогая друг другу, забраться на его броню.
Меньше чем через два часа мы оказались в расположении части, откуда был начат наш поход. Не верилось, что нам удалось выбраться из этого пекла живыми. Лихорадочно колотилось все тело, а ноги были ватными и непослушными. Психологический удар был весьма сильным. Но раны, в том числе и душевные, затягиваются на войне быстро. Это потом, на гражданке они дадут о себе знать, вылазяя из потоенных уголков памяти в виде кошмарных сюжетов ночных сноведений.
Секрет
Последующие два месяца, вплоть до начала июня, были довольно спокойными, что позволило прийти в себя от нервной встряски, полученной в последнем походе. Несколько раз нас легко обстреливали из далека, ни разу никого даже не поранив. Мы продолжали заниматься спортом, стрелять по мишеням и ходить на дежурства, в том числе секретные дозоры или просто "секреты". К тому времени наша тактика значительно изменилась - горная местность и партизанские методы душманов накладывали свой отпечаток. У нашей части было несколько "секретов", расположенных в таких местах, чтобы можно было видеть с высоты все подходы к нашей части, оставаясь невидимыми для врага. Заступали в секрет на сутки, иногда двое, в составе трех человек - сержанта и двух солдат. В одну из ночей во время моего дежурства, в очередной раз просмотрев местность в прибор ночного видения и не увидев ничего подозрительного, я встал, чтобы немного размяться и походить по небольшой площадке, занимаемой нами под "секрет". Немного попрыгав, я сделал несколько приседаний и отжиманий и лег на спину на снег, еще державшийся высоко в горах. Тот, кто бывал высоко в горах вдали от городов с их ночным освещением и пеленой загрязненного воздуха, тот знает как поражает взор ночное небо, какая фантастическая картина предстает перед вами, заставляющая ваши мысли покидать пределы Земной орбиты и уноситься в глубь необъятной Вселенной, невольно рождая в стихи:
И вот мы в пасти у Вселенной,
Усеянной зубами звезд.
Как наши предки, вдохновенно,
В сей мир безмолвья строим мост.
От созерцания звезд я, вероятно, впал в транс и пришел в себя от несильных, но частых толчков по моему телу. Я резко вскочил, больше от неожиданности, чем от страха, и тут же резко прыгнул в сторону, одновременно выпуская очередь из автомата по тому, что только что находилось рядом со мной. Оба спавших в это время солдата, вылетили из палатки с автоматами в руках и готовые к боевым действиям. Но через секунду мы уже смеялись над ситуацией, поскольку ночным гостем оказался горный сурок, пожаловавший к нам на свою погибель, вероятно сманенный запахом наших съестных припасов.
Саланг
В середине июня наш батальон перебросили на перевал Саланг, где на высоте трех с половиной тысяч метров, проходил тонель длинною около трех километров. Тонель являлся важным стратегическим объектом и находился на дороге, соединяющей Термез и Кабул. Совершить диверсию, направленную на разрушение тонеля, означало бы остановку движения, которое не прекращалось ни на минуту по этой связующей нити. Военная техника, боеприпасы, продовольствие, запчасти и строительные материаллы шли из Союза день и ночь, создавая впечатление бездонной бочки. В задачу нашего батальона входило не только охрана тонеля, но и прилегающего участка дороги в сто километров. Для выполнения этой задачи необходимо было разбить батальон на взвода и даже отделения и тактически грамотно расставить их по всему стокилометровому участку. Задача не из легких, но выполнять надо. Через два дня у каждого взвода был свой участок, который нужно было охранять как зеницу ока. Наш взвод остался при штабе батальона для охраны самого тонеля. На перевале находилась электростанция, необходимая для освещения и вентиляции тонеля, заодно освещая и обогревая и нас. Несколько каменных зданий, построенных в былые времена для проживания рабочих и инженеров, кстати советских, достались нам в наследство, что позволило достаточно комфортно разместиться всему штабу батальона. Рядом находилась так называемая баня - бетонный куб, внутрь которого была протянута труба с теплой водой, идущая от электростанции. После полугода жизни в походных холодных антисанитарных условиях, нам это показалось курортом. Вообщем, отмылись и отстирались и даже начали одерживать убедительные победы в борьбе с нательными хищниками.
Несколько недель прошли в относительном спокойствии. Комфорт и отсутствие раздрожителей, ставших привычными за полгода, стали действовать разлагающе. Кто-то, стянув с проходящих машин сахар и дрожжи, поставил брагу и втихоря предавались зеленому змию, кто-то начал покуривать анашу или хуже того колоть наркотики, имевшиеся у каждого солдата в индивидуальной аптечке на случай ранения. Накопившийся стресс искал выхода и часто находил именно в этих пристрастиях. И если брага и травка были безобидными средствами для расслабления, то вкалываемые наркотики приводили к привыканию и повышению дозы, что в свою очередь часто приводило к страшным припадкам и даже смертельным исходам. Так что в афгане умирали не только от пуль.
Продолжительное затишье и удаленность взводов друг от друга, а вместе с этим отсутствие надлежащего контроля со стороны офицеров, начало пораждать деятельность, направленную на удовлетворение разного рода потребностей - от коммерческих до сексуальных. К тому времени некоторые солдаты уже порядком освоили профессию salesperson и торговали с афганцами чем только можно было - запчастями для автомобилей, мылом, бензином, обмундированием и даже оружием. Разумеется, афганцы все это с радостью покупали и, вооружившись и одевшись, уходили в горы откуда постреливали в нас из нашего же оружия, тихонечко посмееваясь в рукав теплого советского бушлата. Но жажда наживы таких солдат не останавливала. Некоторые из них даже перебегали на сторону душманов, покупаясь на обещанные им деньги и виллы. Кого-то из них мы больше никогда не видели, а кого-то "возвращали" нам со следами жестоких средневековых пыток. Но в этом была только их собственная вина.
Солдаты одного из отделений, находившееся от штаба батальона в пятидесяти километрах, приобрели себе афганскую женщину. Да, купили за деньги! В этой стране женщина больше напоминает предмет, нежели человека, который можно продать, купить, поменять, убить. И никакого суда над отцом или мужем этой женщины. Все просто.
Но там в стране, по сильных воле,
Она традиции лишь чтит.
Друг человека и не более,
Без прав, достоинств жизнь влачит.
Вообщем жила она у них и с ними в отделении около месяца, пока слухи об этом не доползли до комбата. Взяв мое отделение в сопровождение, он отправился без предупреждения к ним на точку. Прибыв на место мы были поражены тем, что слухи о женщине оказались не вымыслом. Комбат отдал несколько приказов о наказании командиров отделения и взвода и доставки женщины обратно в кишлак. На вопрос комбата как женщина появилась в отделении, никто ничего вразумительного сказать не мог. Да и как бы они сказали, что купили ее. Откуда деньги взяли? И привела бы цепочка к открытию всех коммерческих тайн, что неминуемо привело бы некоторых из них в дисбат или тюрьму. Когда женщина поняла, что ее собираются отправить назад, грусть и печаль всего афганского народа наполнили ее глаза. Глядя на нее и осеротевших солдат, было трудно понять кто же из них расстроен в большей степени.
Веселенький денек
На следующей неделе комбат приказал мне вновь наведаться в то отделение для проверки общей обстановки и результатов выполнения его приказов. Покидая штаб батальона со своим отделением, мы не могли и предположить какой веселенький денек нас ожидает. Еще в прошлый наш визит с комбатом к неплохо устроишимся ребятам, я обратил внимание на маленькое, очень чистое озерцо у самой дороги, по которой мы проезжали. Поскольку в этот раз старших сопровождающих чинов не было, я приказал водителю остановиться на обочине у самого озера с твердым намерением искупаться в его кристально-чистой воде. Мое желание было дружно поддержано остальными четырмя солдатами, и выскочив из БТРа мы стали быстро раздеваться. Разумеется, нижнее белье пришлось также снять, чтобы после купания не тратить времени на его сушку. Оказавшись в воде, мы поняли, что несколько погорячились с купанием- вода ошпарила нас ледяным холодом. И хотя на дворе было лето, горные подземные ключи не давали возможность воде нагреться. Двое из нас оказались на берегу быстрее, чем пингвины, выпрыгивающие на берег, спасаясь от преследующих их акул. Остальные остались в воде лишь на несколько секунд больше. Оказавшись все на берегу мы подставили наши тела солнцу на просушку, приняв разные позы. И тут из-за поворота вынырнул афганский автобус, полный пассажиров, среди которых находились и женщины. Картина, представшая их глазам, была похлеще самой "смачной" парнографической картинки из журнала "playboy", рассматриваемой западным обывателем. А тут у них, в их четырнадцатом веке с их религиозными догмами - да прямо на дороге! Вообщем засмотрелись они на нас, включая и водителя. Автобус, съехав с дороги в кювет и, задрав кверху два колеса, повалился на бок. Одевшись, мы поспешили на помощь. Слава богу, обошлось без жертв. Повезло, что автобус ехал снизу вверх, а не наоборот. Зацепив тросом повержанный автобус, мы поставили его "на ноги", а затем вытащили на дорогу. Автобус, к радости пассажиров завелся и с немного помятым боком исчез за поворотом. А мы через полчаса были на связи со штабом батальона и докладывали о благополучном прибытии на место, разумеется умолчав о купании. Но это были еще не все сюрпризы этого дня. Завершив задание, с которым мы прибыли, и послушав новые интимные подробности, связанные с той женщиной, что у них жила, мы отправились в обратный путь. Ребята перед отъездом нас вкусно накормили тушеным мясом горного сурка с вареной картошкой, посыпанной мелко резанным чесночком и зеленью. Не только вкусно, но и сытно. Поэтому все время хотелось пить. У нас было немного денег и мы решили остановиться у очередного базарчика, которых было предостаточно по пути. Выйдя из БТРа, я сказал, чтобы меня ждали на выезде из торговых рядов, а сам отправился вдоль дуканов. Торговали всем: от фруктов до одежды. Особенно привлекали американские сигареты и напитки. Первый раз я попробывал кока-колу именно в Афганистане, обрызгав рядом стоящих солдат, ничего не подозревающих о высокой газированности напитка и как следствие, сильно расширяющегося во рту по сравнению с нашим лимонадом. Остановившись около одного из дуканов и листая глазами названия сигарет и напитков, я каким-то шестым чувством, не раз спасавшим меня на этой войне, ощутил грозящую мне опасность. Резко повернув голову вправо, откуда как подсказывала интуиция, чувство или ангел хранитель исходила опасность, я увидел руку с ножом, занесенную над моей шеей. Рефлекторно я откланился назад насколько позволяла гибкость моей спины. Рубанув воздух, лезвие ножа просвистело в миллиметрах от моей шеи, задев левый бок. Угибаясь от ножа, я одновременно нанес удар ногой по голове нападавшего на меня, свалив его на землю. Продолжая действовать рефлекторно, я прыгнул на бородача сверху и вцепился руками в горло. Пришел в себя, когда подскочившие ребята стаскивали меня с бездыханного тела, пытаясь разжать мои пальцы. Только поднимаясь на БТР я ощутил что-то липкое на левом боку. Кровь продолжала сочиться из небольшой резанной раны, вновь освятив в памяти момент борьбы. Душманы часто пользовались таким приемом нападения, подстиригая одиночных солдат особенно в торговых местах. Среди других афганцев они ведь ничем не выделялись, значит подойти можно вплотную и нанести быстрый удар ножем. Но поскольку БТР стоял рядом, у меня и мысли не могло возникнуть о нападении. Не учел одного - их религиозного фанатизма. Советская страна, введя войска, пыталась и превнести культуру и знания двадцатого века. Строились школы, больницы, различные объекты социального назначения. На всех этих объектах работали специалисты, в школах - профессионалы-учителя, сея доброе и вечное. Но узы религии были настолько сильны, что даже видя качественные улучшения своей жизни, они все равно поддавались уговорам служителей культа, призывавших к священной войне против иноверцев, то есть нас. И какие бы попытки не предпринимались, выкорчевать этот корень зла и раздора так и не удалось.
Поворот в судьбе
В начале сентября, в один из прекрасных солнечных дней, вбегает часовой из штаба и передает мне приказ прибыть к комбату. Комбат часто приглашал сержантов на различного рода совещания. Поэтому приказ явиться в штаб был из разряда ординарных событий. Неординарным был сам повод. Солдаты, находящиеся на посту по охране тонеля, задержали афганское такси с иностранным пассажиром. От таксиста узнали, что пассажир нанял его в Кабуле, попросил отвезти на перевал. Нужно было допросить пассажира, который оказался англичанином, с какой целью он здесь появился - на важном стратегическом объекте, которым являлся тонель. Как оказалось, во всем батальоне, а позже выяснилось, что и во всем полку, не нашлось человека, лучше меня владеюшего английским. Это при моей натянутой четверки в обычной школе! Правда от недостатка духовной пищи я читал все, что попадало под руку и одной из книг оказался разговорник английского языка. Так меня и зачислили в переводчики. Правда я узнал об этом лишь тогда, когда вошел в штаб и был ознакомлен с существом дела. Пришлось напречь всю свою память, извлекая из дальних ее уголков все когда-либо слышанное или читанное. Помогало еще и то обстоятельство, что никто ничего не понимает и поэтому не боялся стать посмешищем батальона. На мой вопрос о его появлении на перевале он ответил, что тонель является одной из туристических достопримечательностей, и оказавшись в Кабуле в результате транзитного рейса с конечным пунктом в Дели, он решил осмотреть некоторые достопримечательности. В доказательство он продемонстрировал свой билет и красочный туристический проспект, на одной из страниц которого красовался тонель. И хотя его рассказ и поведение не вызывали подозрения, комбат распорядился доставить его в особый отдел штаба полка.
Через два часа я уже докладывал майору особого отдела, армейскому кагэбэшнику, о недавнем происшествии, намереваясь сразу же отбыть, оставив английского "шпиона" на попечение особиста. - "Куда это вы, товарищ сержант? А переводить кто будет?" - услышал я за спиной, направляясь к выходу из особого отдела. - "Я специалист по востоку, а не западу". Таким образом, неожиданно для себя, я сделался важной фигурой на ближайшее время, пока мы посещали наше разведуправление, наше посольство и посольство Англии в Кабуле, где майор пытался выяснить личность англичанина. Но не найдя ничего компромитирующего, майор, с официальными извинениями, доставил иностранца в гостинницу, в которой тот разместился, пожурив его за легкомыслие поступка и предупредив об опасности передвижения по дорогам, в особенности вне Кабула. Простившись с туристом, мы направились обратно в штаб полка. По дороге майор вербовал меня остаться в армии после окончания срочной службы и работать под его началом в особом отделе. И хотя предложение было более, чем лестным, тогда я желал лишь одного: побыстрее оказаться дома и побыстрее забыть все страхи и ужасы войны. Майору я сказал, что подумаю и дам знать, хотя сам я твердо знал, что не останусь в армии ни за какие коврижки. Однако этот случай в корне изменил мою жизнь. До армии, как вы помните, я учился в Энергетическом Институте, который разумеется собирался заканчивать по возращении. Но после этого проишествия вдруг осознал, что быть инженером - это не мое. После демобилизации я забрал документы из Энерго и поступил в Институт Иностранных языков, учеба в котором не только открыла во мне дремавшие таланты, но и вновь привела к контактам с КГБ. Но это уже другая история. А в тот день, расставшись с англичанином, мы прибыли в полк, когда солнце уже спряталось за горами. Поэтому было принято решение остаться на ночь в полку и не подвергать себя опасности движения по ночной дороге в одиночку. К тому же в полку нашлись земляки, да и кино хотелось посмотреть, которое должны были этим вечером крутить. Вообщем масса удовольствий. Не помню какую картину мы смотрели в тот вечер, но когда возвращались к палаткам, где должны были ночевать, погас вдруг свет во всем полку. Надо сказать, что электричество вырабатывалось передвижной электростанцией с необходимыми степенями защиты для обеспечения непрерывной подачи электричества. Стало темно и внутренне как-то неуютно. Мы ждали, что сейчас свет вновь вспыхнет и осветит лагерь. Но вместо этого метрах в трехстах от нас, довольно низко над землей возник светящийся шар ярко-белого цвета. Величиной он был с полную луну, за что мы его по началу и приняли, но в следующее мгновение нам стало ясно, что ни по цвету, ни по движению, которое стал совершать шар, он не имеет ничего общего с луной. Шар медленно и параллельно земле двигался в ту сторону, где мы находились. Принять его за снаряд или какой-нибудь земной летательный аппарат было невозможно еще и потому, что двигался он абсолютно беззвучно, а яркий свет, исходящий от него, совсем не слепил глаз. Поравнявшись с нами, шар беззвучно взорвался, распавшись на несколько мелких шаров. Они образовали клиноподобную структуру и продолжали лететь, возглавлямые самым большим из шаров. Секунд через десять головной шар вновь раскололся на несколько маленьких шаров, которые удлиннили, но не нарушили "журавлинный" строй. Через мгновение все это фантастическое светопредставление погасло, словно кто-то повернул выключатель. И в то же мгновение, когда погас небесный фейерверк, вновь заработала передвижная электростанция и подача света возобновилась. Светопредставление, свидетелями которого мы стали, так подействовало на нас, что мы не смогли заснуть в ту ночь, живо обсуждая ночное событие и предлагая теории объяснения феномена одна другой фантастичнее. Я и по сей день не знаю, что это было. Но однажды, читая материаллы по уфологии, я наткнулся на описание подобного явления, где приводилось несколько гипотез его объяснения - от природного электричества, основой которого является высокая концентрация психических и эмоциональных выбросов, источниками которых являются сами люди, до НЛО. Не знаю какая из гипотез имеет право на жизнь - это еще предстоит доказать, но для себя я тогда просто отметил это как добрый знак, как нечто, предопределяющее счатливый конец моих испытаний.
В ноябре мой призыв уходил на дембель. Последние дни преследовало какое-то двоякое чувство - страшно хотелось домой и в то же время не хотелось расставаться с ребятами, с которыми делил все - и печальи горе, и смех и радость. Война сдруживает как ничто другое, делая из мальчишек настоящих мужчин, готовых рисковать своей жизнью и погибать, спасая друг друга.