Аннотация: Господа, это старая редакция, которую я не хочу удалять по ряду объективных причин. Предлагаю читать ту версию, которая ниже (она более полная).
Ольга Моисеенко
Повесть о метущейся душе
Все шло просто замечательно и это вызывало чувство тревоги. План, продуманный до мелочей, удалось претворить в жизнь слишком легко.
Конечно, можно было бы расслабиться, самодовольно решив, что причина в моем умении все предусмотреть и методично следовать намеченному, но это было верно лишь отчасти.
Я слишком хорошо знал шамана, чтобы пребывать в счастливом неведении относительно нашей безопасности: уверен, ему давно донесли, что его невеста (а вернее, очередная жертва!) сбежала с другим.
Звери, птицы, травы, духи - все были у него на службе и он служил им всем.
Я слышал и понимал их всех, почти так же ясно, как и шаман. А как могло быть иначе: я был его учеником. Единственным, из нашего многочисленного племени, до кого он слегка снизошел.
Меня отдали в обучение много лет назад, еще совсем маленьким мальчиком. А если быть точнее, холодным зимним вечером, в юрту отца ворвалась морозная стужа. Ее принес с собой человек, заявившийся к нам без приглашения.
Он был очень высок, с хорошо развитой мускулатурой, которую не особо скрывала богато украшенная доха. На голове человека, вместо шапки, скалился диковинный широкомордый зверь. Ноги, обутые в высокие сапоги, сшитые из оленьей кожи, мягко ступали по устеленному шкурами полу.
Каждый его шаг сопровождался сухим шелестом монист, которые щедро обвивали запястья и щиколотки человека.
В руках он держал массивный, покрытый грубоватой резьбой посох.
Осанка, взгляд, выражение лица незваного гостя - все говорило о его значимости и о том, что ему лучше не становится поперек дороги.
Даже я, несмышленый ребенок, младший сын лучшего лучника племени, ощущал, как от мужчины веет силой и неприкрытой угрозой.
К нам пожаловал шаман племени.
Едва родители и старшие братья рассмотрели, кто посетил наше жилище, как тут же пали ниц, не смея даже взгляда поднять. Не понимая, что происходит, я остался стоять, недоуменно поглядывая на родных.
Пришелец презрительно оглядел юрту, а затем его тяжелый немигающий взгляд остановился на мне. Монисто из волчьих клыков слегка звякнуло, когда он ткнул сильным пальцем в мою грудь и негромко произнес:
- Пойдешь со мной.
Больше не говоря ни слова, он отвернулся и вышел из юрты.
Мать не проронила ни слезинки, пока поспешно одевала малыша-избранника: сыновей у них с отцом было семеро, а вот красавица-дочь - одна. О том, как шаман заставляет время повернуть вспять и каким образом ему удается многие годы оставаться молодым, здоровым и полным сил мужчиной, мои соплеменники шептались тайком, старательно пряча подальше от внимательных черных глаз шамана своих дочерей и сестер.
Правда оказалась гораздо страшнее, чем думали люди. Но об этом я узнал много позже, когда, так сказать, официально стал учеником шамана.
Я до сих пор не очень понимаю, для чего ему понадобился. Возможно, он и почувствовал во мне Дар, да только вот передавать свои знания и умения не спешил. Да и зачем: прощаться с этим миром шаман не собирался, лечил, изгонял враждебных духов и делал все, что ему полагалось по статусу, исправно, а растить конкурента - себе дороже. Скорее всего, он просто решил держать меня рядом, чтобы контролировать Дар и не позволить ему развиться как следует (по-крайней мере до тех пор, пока в этом не будет выгоды для шамана, а такой случай, подозреваю, не подвернулся бы никогда).
Шаман привел меня к себе в юрту. Я замерз и был испуган до такой степени, что даже имени своего не мог произнести. Тогда он усмехнулся и бросил:
- Буду звать тебя Шойху!
Так я обрел новый дом, новое имя и новую жизнь, совершенно не похожие на прежние.
Первые несколько лет обо мне заботилась жена шамана - молчаливая женщина, сохранившая остатки былой красоты, с постоянно заплаканными глазами и вечно затравленным взглядом. Она была явно намного старше мужа, а с каждым годом, да что там - месяцем! женщина угасала все больше. Ее исчезновения я почти не заметил: вечером она приготовила оленину и лепешки, а утром ее уже не было.
Без жены шаман оставался не долго. Солнце не успело закатиться за горизонт, а у его очага хлопотала юная светлоглазая пленница. Она была тоненькой, светленькой и настолько инородно смотрелась в юрте, украшенной шкурами и охотничьими трофеями шамана, что более странного выбора и представить было невозможно.
Опоенный какими-то травами в тот вечер я уснул особенно быстро и спал особенно крепко, а когда наутро проснулся, то не узнал юную чужеземку. За ночь она сильно постарела, а вот шаман - напротив, стал выглядеть намного лучше и моложе, чем накануне. Если еще вчера он был мужчиной средних лет, то сегодня передо мной стоял парень, едва ли перешагнувший тридцатилетний рубеж.
Так я впервые увидел, как шаман продлевает свою жизнь. Тогда я не очень понял, что произошло, но был до глубины души потрясен, произошедшими с девушкой изменениями. Она сгорела очень быстро, продержавшись гораздо меньше последующих жен шамана: через полгода это была безобразная старуха, с трясущимися руками и шаман прогнал ее прочь.
Потом появилась другая жена, потом еще и еще. Я уже не обращал внимания на вереницу женщин, проходящих через юрту и постель шамана. Время от времени, ему надоедали жены и тогда он искал утех на стороне: среди пленниц, которые были практически в каждой юрте после особенно удачных набегов, дочерей, а порою и жен своих соплеменников.
Племя ненавидело и боялось шамана, да кто ж пойдет против того, кто запросто может вызвать бурю или наслать мор на скот. И против того, кто так мастерски владеет оружием и своим телом - воином шаман был отменным.
Между тем, он все-таки стал моим учителем: шаман не позволял развивать Дар, но лично обучал воинскому искусству. Думаю, делал это он лишь с одной целью: чтобы знать мои слабые места и в случае серьезного поединка воспользоваться этим.
Меня племя ненавидело не меньше, чем моего учителя: как же, шаманский выкормыш. Но трогать боялись (и не только потому, что не хотели связываться с шаманом) - дрался я как одержимый, чем неизменно заслуживал благосклонность учителя. Чаще всего, моих противников бесчувственными выносили из круга, в котором кочевники решали все споры.
После первых побед в поединках, ко мне пришел первый успех у женщин. Женщину я познал рано и с тех пор пользовался неизменных успехом у слабого пола. Был ли я хорош собою? Не знаю: судить о собственной внешности сложно, да и не особо меня это волновало.
Я был такого же роста, что и шаман и с годами нарастил не меньшую мышечную массу, чем мой учитель. У меня были черные раскосые глаза и густая черная грива волос, которую я безуспешно заплетал в тугую косу. В любом набеге мой Хайту, лично взлелеянный и выращенный из нескладного жеребенка в отличного боевого коня, летел впереди. У меня всегда была самая богатая добыча и самые красивые пленницы.
Все это было чуть позже, когда я вырос, возмужал и начал превращаться в мужчину, в полном смысле этого слова. А до того - презрение учителя, ненависть соплеменников и бесконечное одиночество. В моей душе оно ощущалось, как густой липкий туман, который поднимается поздней осенью от реки, заполняя белесой холодной влагой все вокруг. И ты бредешь сквозь мерзкую сырость, сам не зная куда, теряя направление и чувство реальности.
Но однажды все изменилось: я обрел товарища, лучшего друга на долгие годы, того, с кем можно было разделить любую радость и любое горе - туман рассеялся.
Дождливым осенним днем в юрте шамана появился невольник. Он был коротко острижен, от чего его светлые волосы торчали в разные стороны, огромные голубые глаза настороженно смотрели из-под длинных черных ресниц, а изящный нос был надменно вздернут. Невольник отчаянно боялся, но старался не показывать своего страха. Он был одет в просторную длинную рубаху и свободные штаны, которые скрывали фигуру мальчишки, но было видно, что он весь какой-то тонкий и тощий. Одежда совершенно не защищала пленника от холода, а потому его тело сотрясала крупная дрожь, которую он пытался старательно, но безуспешно скрыть.
Приведя нового жильца, шаман буркнул очередной жене:
- Позаботься, - он вообще очень мало говорил, а потому, все также молча, отправился куда-то по своим делам.
Мальчишка не говорил вовсе: он не понимал нашей речи, а после неудавшейся попытки объясниться на его родном языке, пленник все больше помалкивал, изредка показывая жестами, что ему нужно.
Почему-то жена шамана невзлюбила мальчика. Мне же напротив, новый товарищ очень понравился: он был смешлив, проказлив и не выказывал по отношению ко мне негативных чувств.
Шаман вернулся примерно через неделю и тогда стали ясны причины, по-которым женщина, всегда спокойно реагировавшая на меня, с такой неприязнью отнеслась к моему новому другу. Скользнув безразличным взглядом по мальчишке, шаман произнес:
- Откликаться будешь на Айгуль.
Я потрясено уставился на приятеля: "Айгуль - лунный свет?!" - пронеслась в голове недоуменная мысль.
- Ты... девчонка?!
Шаман насмешливо фыркнул:
- Вот придурок!
Его жена раздраженно поджала губы и лишь Айгуль широко, от души улыбнулась - она ничего не поняла из того, что услышала.
Первое потрясение, равно как и первая обида на Айгуль прошли и мы подружились с ней по-настоящему. Ну и что с того, что она была девчонкой? Айгуль совершенно не походила на девочек нашего племени ни внешностью, ни характером. С ней было весело, интересно, она была очень смелой и чуточку безрассудной.
Я учил ее нашему языку, учил всему, что знал и умел сам: скакать на лошади, охотиться, сражаться. Она также обучала меня кое-каким премудростям: например, разбираться в травах.
У Айгуль также был Дар, но только очень слабенький - его едва хватало, чтобы разговаривать с травами. Однако этого Дара с лихвой хватало, чтобы шаман мог не только омолодиться, но и получить немалую силу, стать еще более могущественным. Пока Айгуль была слишком юна, а Дар нестабилен, именно поэтому шаман выжидал, когда же девочка повзрослеет и ее Дар закрепиться.
А еще она была очень красивой и с каждым днем становилась все прекраснее, превращаясь в восхитительную девушку. Впрочем, долгое время я этого просто не замечал. Несмотря на отрицательную славу, девушек вокруг меня всегда хватало (а может быть и благодаря ей!), а вот искренний, понимающий друг, принимающий меня без прикрас, таким, каков я на самом деле, у меня был один - Айгуль.
Наши отношения развивались постепенно, по мере взросления из дружеских, перерастая в нечто большее. Мы понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда. Каждый из нас знал, что может опечалить другого и утешить, что может огорчить и что обрадовать.
С раннего детства мы были неразлучны настолько, что все привыкли воспринимать нас как нечто единое. Все знали: где я, там и Айгуль.
Вместе с тем, ни у кого не возникало мысли смотреть на нас, как на пару, никто не видел в нас мужчину и женщину, которых связывают какие-то отношения, кроме дружеских.
Длительное время я поддерживал многочисленные связи с женщинами, но в какой-то момент поймал себя на том, что каждую из них я сравниваю с Айгуль, что во время близости с ними, совсем другая занимает мои мысли и мечты.
Это открытие испугало и смутило меня. Я попытался отстранится от своей подруги, встречаться с ней как можно реже, не думать о ней, не вспоминать ее звонкий смех, лучистые голубые глаза, яркий, манящий рот, словно созданный для поцелуев. Но это оказалось невыполнимой задачей.
Окончательный переворот в моем сознании произошел жарким летним полднем, когда спастись от неумолимо палящего солнца можно было только забравшись в прогретую до состояния парного молока речушку, что протекала неподалеку от нашего стойбища.
Едва ли не на ходу срывая одежду, я быстро шел по заросшему густыми кустами берегу. Мои чувства находились в полном смятении т.к. я не знал, как дальше строить отношения с Айгуль. Относится к ней как к 'своему парню' я больше не мог, а в том, что вижу в ней кого-то чуть большего, чем друга боялся признаться даже себе. Погруженный в свои мысли, я выбрался на узкую пологую полоску, свободную от зарослей.
Зрелище, которое открылось моим глазам, заставило сердце сначала замереть, а затем пуститься вскачь, дыхание перехватило, а ноги приросли к земле. Я не мог вымолвить ни слова: молча смотрел как изумительной красоты девушка отжимает роскошные волосы, золотистым плащом раскинувшиеся по ее обнаженной спине.
Медленно, смакуя каждый кусочек прекрасного тела, мой взгляд скользил от изящной лодыжки вверх по стройным длинным ножкам к округлым бедрам и крепким ягодицам, к тонкой гибкой талии и при этом мысли мои были очень далеки от дружеских.
Естественно, я не собирался за ней подсматривать, не таился, но благодаря привычке вбитой шаманом на уровне инстинкта, я всегда передвигался почти бесшумно, а потому девушка не поняла, что рядом кто-то есть. Она заплетала волосы в косу, что-то негромко напевая, а я стоял, как последний идиот, понимая, что должен незаметно уйти и не в силах сделать даже шага.
Мне не было нужды видеть лицо девушки - из всего племени только у Айгуль были такие удивительные золотистые волосы и такая светлая бархатистая кожа, которую она защищала от палящего солнца и морозного ветра мазями и травяными отварами.
Закончив с прической, Айгуль потянулась за одеждой, обернулась. На миг мелькнули упругие бугорки грудей, а затем она, быстро прикрывшись нижней, вышитой оберегами рубахой, гневно воскликнула:
- Шойху!
Я растерялся:
- Айгуль, но я не..., - наверное разум все же отказал мне в тот момент окончательно: вместо того, чтобы извиниться и исчезнуть, я оборвал фразу на полуслове, мгновенно преодолел расстояние, разделявшее нас и кончиками пальцев коснулся ее щеки.
- Шойху, что ты делаешь? - едва слышно прошептала Айгуль, но вопрос остался без ответа: уже в следующее мгновение она робко и неумело отвечала на мой поцелуй.
******
Мы не могли встречаться в открытую, не могли дать соплеменникам даже повод подумать, что наши отношения изменились: слухи и сплетни тут же дошли бы до ушей шамана. Мы оба понимали, что ничем хорошим для нас это не закончится.
Точно так же и я, и моя любимая - мы оба знали, что в племени у нас нет будущего.
Мне хотелось осыпать Айгуль подарками, баловать, холить и лелеять. Но даже этой малости мы были лишены: шаман сразу же заметил бы, что кто-то оказывает девушке знаки внимания и у нее могли быть крупные неприятности, ведь он берег ее для себя.
Так продолжалось почти все лето. Множество раз я предлагал любимой бежать, но моя смелая, моя безрассудная Айгуль не решалась на такой шаг потому, что боялась за меня, боялась того, что сделает со мной шаман, если ему удастся поймать нас.
В конце концов, я решил похитить Айгуль, вопреки ее воле. Выбора у меня не было: отдать любимую на растерзание чудовищу я не мог.
*******
В тот год лето выдалось таким жарким, что даже ночи были наполнены удушливым зноем.
Не спалось. Терзаемый тяжелыми мыслями, я вышел из юрты в тягучую, осязаемую ночную тьму.
Казалось, что расплавленный за ночь воздух, застыл, превратился в пряный густой сироп, одновременно приторно сладкий и необычайно вкусный.
Как оглашенные орали цикады, время от времени ухал филин - старый приятель, гнездившийся в расщепленном молнией дубе, бесшумно и ловко носились летучие мыши - ночная жизнь кипела, не глядя на изнуряющую, доводящую до одурения жару.
Я побрел в сторону реки. Ноги сами несли на то место, где мы с Айгуль впервые поцеловались.
Внезапно, мое внимание привлек звук, совершенно не вписывающийся в окружающее пространство: вздох, а затем тихий всхлип, словно кто-то старается удержаться от слез. То, что эти звуки издавала женщина, сомнений у меня не было. Стараясь отогнать дурные предчувствия, я тенью выскользнул из зарослей.
Луна, ненадолго выглянувшая из-за тучи, ярко осветила хрупкую девичью фигурку. Девушка сидела на земле, подтянув колени к груди. Ее спина мелко тряслась, от сдерживаемых рыданий.
Жаркая волна захлестнула мой разум: до неконтролируемой ярости, до красной пелены перед глазами. Никто не смел причинить боли моей Айгуль!
Всего лишь миг, пара движений и я уже глажу по спине Айгуль, даже через ткань, ощущая, какое у нее упругое, молодое тело.
- Миленькая моя, маленькая! Ну что случилось? Чем я могу помочь? - тихо шепчу в маленькое нежное ушко, а у самого сердце просто разрывается от боли.
- Шаман? - с ненавистью спрашиваю я.
Всего одно слово, но она понимает меня и лишь утвердительно кивает головой: говорить Айгуль не в силах.
- Я убью его! - глухо шепчу, непроизвольно сжимая любимую в объятиях так, что она тихо вскрикивает от боли.
- Нет, Шойху! - испуганно вглядываясь в мое лицо, восклицает Айгуль.
Я ослабляю хватку, стараюсь казаться спокойным, чтобы не пугать мою девочку:
- Что произошло, Айгуль? - обнимая любимую, спрашиваю я.
Ощущаю, как хрупкое тело в моих руках сотрясается от рыданий:
- Завтра вечером меня будут готовить к обряду, - я едва разбираю ее слова среди судорожных всхлипов.
- Нет!!! - моей ярости нет предела.
Словно безумный, начинаю трясти девушку за плечи, так, что ее голова безвольно мотается из стороны в сторону:
- Он никогда не получит тебя! Никогда! - ору я, позабыв обо всем на свете.
- Тихо, Шойху! Ты делаешь мне больно! - почти выкрикивает Айгуль.
Моя злость уходит, я нежно прижимаю к себе Айгулхь:
- Прости, любимая, прости! - покаянно шепчу, уткнувшись в золотистую макушку девушки. - Мы должны бежать.
- Но, Шойху! - Айгуль испуганно вскидывает на меня огромные голубые глаза. - Ты не представляешь, что он с тобой сделает...
Договорить я ей не дал:
- Я сказал - завтра! - решительно произнес, наклоняясь к девушке.
Дальнейшие возражения Айгуль были подавлены в зародыше: я целовал ее до тех пор, пока она не оставила всякие попытки спорить со мной.
******
Хайту мчался как ветер. Стук копыт отдавался толчками крови в висках. Азарт и надежда гнали вперед. Мы были молоды, мы любили друг друга и хотели быть вместе, не взирая на все гримасы судьбы.
Я был зол, радостен и сосредоточен и лишь понимание того, что за нами уже идет погоня, немного омрачали радость, от предвкушения свободы.
Рядом, не отставая ни на шаг, бежала белоснежная кобылица, на которой сидела Айгуль. Мы ехали почти целый день, не взирая на жару и палящее солнце. Я видел, что девушка устала, да и лошадям нужен был отдых, но желание вырваться из-под власти шамана гнало вперед. Свои силы наш враг черпал в степи, среди выгоревших жестких трав и холмов, поросших густым кустарником. За пределами Великой степи шаман становился значительно слабее - это было главной причиной, почему он старался никогда не пересекать ту границу, где начиналась лесостепь. Что касается нас, то именно туда мы и стремились на пределе человеческих сил и возможностей: под спасительную сень леса, где у меня появится возможность сразиться с ним на равных.
Я даже в мыслях не допускал, что могу проиграть эту схватку. Обдумав все, я решил, что после того, как избавлюсь от шамана, мы продолжим свой путь дальше, на север, туда, где среди густых лесов лежит родина моей Айгуль. 'Возможно, мы наконец будем счастливы', - подумал я. - 'Ну, а если нам там не понравится, то мы всегда можем отправиться дальше - ведь мы будем абсолютно свободны!'.
Айгуль не разделяла моих оптимистичных настроений. Она была непривычно тиха и серьезна. Перед началом нашего путешествия, девушка повесила мне на шею крупную стеклянную бусину, с отверстиями, залепленными голубой глиной. Внутри бусины был сильнодействующий яд.
Стараясь не смотреть мне в глаза, Айгуль произнесла:
- Шойху! Это - сок волчьей ягоды. Когда... Если...
Она все никак не могла произнести того, что хотела сказать, но я все понял без слов. Молча поцеловал глаза любимой и с силой прижал к себе: слова нам были не нужны. Такая же бусина, спрятанная под одеждой, висела на груди Айгуль.
******
Мы ехали целый день, останавливаясь лишь пару раз для того, чтобы наспех съесть вяленного мяса и выпить воды, нагревшейся за день в кожаных бурдюках, притороченных к седлам.
День клонился к вечеру. Жара стала спадать, солнце потихоньку исчезало за горизонтом, оставляя кроваво-красные росчерки на стремительно чернеющем небе.
Искоса взглянув на девушку, я заметил, что она из последних сил держится в седле: какой бы хорошей наездницей не была Айгуль, она не привыкла к таким длительным изматывающим перегонам.
Едва мы добрались до холмов, поросших густым колючим кустарником и невысокими деревьями, как я объявил привал.
Осторожно, словно величайшую ценность снял Айгуль с лошади - она не могла даже пошевелиться. Я смотрел, как лучи заходящего солнца запутались в золотистых волосах девушки, как в ясных голубых глазах дрожат слезинки, обнимал узкую гибкую спину, вдыхал тонкий аромат, исходящий от ее кожи и ощущал, как накатывает неистовая волна желания.
Я понимал, что это чувство несколько несвоевременно, что за нами по пятам идет разъяренный шаман. В конце-концов, я хотел, чтобы наш первый раз прошел не наспех, совсем в другой обстановке. Но адреналин, бурлящий в крови, близость опасности, девушка, стоявшая рядом - этот взрывоопасный коктейль кружил голову и подталкивал к необдуманным поступкам.
Видимо, что-то такое мелькнуло в моих глазах: Айгуль, всем телом прильнувшая ко мне, слегка отодвинулась. Она была намного ниже, а потому, чтобы заглянуть в мои глаза, ей пришлось слегка запрокинуть голову.
- Что, любимая? - мой голос и так от природы довольно низкий, звучал совсем уж как-то сипло.
Девушка глубоко вздохнула, словно примеряясь перед прыжком в воду:
- Шойху, - решительно произнесла она. - Я всей душой хочу, чтобы мы побыстрее выбрались из этого страшного места, чтобы никогда в жизни нам не пришлось столкнуться с тем чудовищем, которое преследует нас. Но я чувствую, что впереди нас ждет что-то ужасное. Шойху, нам не спастись.
Последние слова Айгуль произнесла чуть слышно. Я не успел что-либо возразить, как она вновь прильнула ко мне, прижалась лицом к груди.
- Я хочу чтобы ты взял то, что принадлежит тебе по праву: мою невинность, а вместе с ней мою силу - все то, что приберегал для себя шаман, - ее голос слегка дрогнул. - Сегодня та самая ночь, когда все получиться, должно получиться.
******
Я ощущаю, как внутри растет древний абсолютно дикий зверь. Он подпитывается неудовлетворенным желанием, которое я сдерживаю уже несколько месяцев. Он требует, чтобы я немедленно опрокинул хрупкое тело прямо в высокую, выгоревшую под палящим солнцем траву. Чтобы немедленно сделал эту женщину своей, мощно, неистово занимался с нею любовью. Чтобы оставил в ней свое семя, которое непременно прорастет, и позволит моей женщине через девять месяцев подарить мне сына, такого же неукротимого, как я сам.
Но я не поддаюсь зверю: я не могу испугать любимую или причинить ей боль сверх того, что предназначено природой всем женщинам, впервые познавшим мужчину.
Айгуль напряжена и испуганна, но она доверяет мне. Я целую ее со всей нежностью, на которую только способен. Я покрываю поцелуями лицо и шею девушки, спускаясь чуть ниже, ласкаю ключицы, плечи, упругую, невероятно притягательную грудь. Мои руки оглаживают округлые бедра, скользя по шелковистой коже, медленно пробираются к их внутренней поверхности.
Эти неторопливые ласки стоят мне огромных усилий: я уже едва сдерживаю желание, но понимаю, что пока еще рано. Айгуль уже не так напряжена, но она не может расслабиться полностью потому, что ждет, когда я войду в нее. Ждет, и боится.
И я вновь ласкаю такое желанное, такое любимое тело, призывая все мое терпение, контролируя свою страсть, стараясь доставить моей драгоценной Айгуль как можно больше наслаждения.
Тихий вскрик. Инстинктивно любимая пытается отпрянуть, но уже в следующее мгновение доверчиво, неистово прижимается ко мне всем телом.
Почти одновременно с этим я ощущаю, пульсацию в районе солнечного сплетения. Она растет, раскручиваясь тугой пружиной, наполняет меня всего, нарастающим мощным потоком устремляется по всему телу. Это настолько прекрасно, что я отчетливо понимаю: ничего даже отдаленно похожего в своей жизни я не испытывал.
Сила, до того заключенная в теле Айгуль, бурлящей рекой течет во мне, изматывая своим напором и вместе с тем, даря невообразимое наслаждение.