Хотя Бог и сотворил человека по своему образу и подобию, сам человек, создавая вещи, не любит поступать так же, придавая произведениям своих рук собственный облик лишь в случаях исключительной надобности, связанных большей частью с его умственной деятельностью. Напротив, вещи, совершенно, казалось бы, не имеющие - даже в плане отдаленного сходства - ничего общего с человеческим естеством, подчас могут отражать самую сущность души или особенностей бытия своего создателя.
Не подобны ли книги человеческой памяти, может быть, лишь чуть более упорядоченной? И не подобны ли карандаши тем людям, которыми пишут, и рисуют, и чертят, опирая на линейку или вставляя в циркуль, которые затачивают в одних случаях точилкой, в других, когда те бывают ломкими, - ножом, а порой и лезвием бритвы, которые, выполняя каждый раз свою работу и принося даже пользу, становятся все меньше и меньше, ломаются все чаще, превращаясь в завершение в огрызок, ни к чему более не применимый и без сожаления выбрасываемый? И не замечательны ли различного рода сумки в этом отношении: много всего в них лежит - не поднимешь, мало в них вещей или вовсе ничего - от ветра болтаются, а коли дырявые, так, что ни клади, ничего в них и не задерживается - не истинно ли это про некоторых из их хозяев?
Не менее примечательны и гвозди с болтами и шурупами. Вот где и впрямь, как в зеркале, донага отразилась вся человеческая природа! Все они, призванные скреплять разделенные части того, что должно составлять единое целое, во многом различны между собой. Есть среди них очень маленькие представители, предназначенные соответственно для решения малых задач. Есть и совершенно не сравнимые с первыми гиганты, которые, впрочем, несмотря на собственную солидность, призваны быть на своем месте, ибо и в них бывает нужда.
После изготовления все они распределяются кто куда: одни - в коробочки, другие - в коробки, третьи - в разного рода банки; иногда их строго и придирчиво сортируют по разным признакам, а в иных случаях ссыпают в беспорядке, смешивая подряд и толстых, и тонких, и новых, и старых, да так, что не разберешь, где чья часть и кто в куче вообще есть.
Различаются же эти предметы и по применяемым к ним методам. Гвозди, например, нельзя использовать иначе, как стуча по шляпке молотком и загоняя в предназначенное им место. Шурупы, напротив, не терпят молотка, требуя, как и болты, отвертки (если, конечно, не рассматривать совершенно исключительных случаев). Соответственно этим методам и собственной анатомии, гвозди, понуждаемые ударами сверху, более или менее меткими, грубо врезаются в предлагаемую среду, входя в нее с двух-трех ударов прямо и до упора или шаг за шагом расклинивая место своего упокоения, отклоняясь то в одну сторону, то в другую, то сгинаясь (что, к слову сказать, приводит к вытаскиванию, выпрямлению и повторению процедуры вбивания до достижения требуемого результата), причем последнее всецело зависит от меткости ударов молотка. Шурупы, иначе называемые саморезами, в меньшей степени подвержены всем тем злоключениям, сопутствующим гвоздям, так как они, имея достаточную толщину и прочность и будучи руководимы исключительно вращательными импульсами отвертки, по своей природе призваны проникать, куда необходимо, следуя инерции собственного винта. Совсем праздно существуют болты, вкручиваемые в подготовленную колею, да еще и снабжаемые гайками, в точности им соответствующими. Этим созданиям в самой меньшей степени грозят искривления и травмы, ибо они изначально следуют по проторенному для них пути.
Никакие экземпляры из среды этих предметов не терпят небрежного отношения. В неблагоприятных условиях кто-то изгибается, кто-то вовсе ломается, теряет шляпку или того хуже острие или резьбу, а порой и просто ржавеет без дела. Нашедшие же себе занятие по духу и способностям, обретают вполне заметный невооруженным глазом покой и погибают только вместе с местом своего обитания, а нередко и переживая его, так как любому предмету всегда можно найти достойное применение на любом поприще.
26 июля 2005 г.