ОЧЕРК ВОСЬМИДЕСЯТИЛЕТНЕЙ ДАВНОСТИ

Когда мой немало повидавший "Жигуль" врезался в еще одну громадную лужу на проселочной дороге и погрузился в нее по самое дно, а потом тем самым дном прошелся по местным камням, я подумал, что останусь посреди этого поля на веки вечные. В таких ситуациях мое сердце начинало бешено колотиться, и я сильнее хватался за баранку, вдавливая педаль газа в пол. Не представляю, почему я поступал именно так, ведь таким образом я мог точно не доехать. Но я добрался до места назначения.

Я понимал, что еду не в Париж, но такого не ожидал.

Увидев деревню Дымки, я от неожиданности остановился. Три дома на холме с покосившимися крышами и стенами, четыре больших пепелища рядом - и все.

Сразу появилась мысль: "Как здесь можно жить?" Какое- то время я сидел в машине, не понимая, что мне делать. Первый порыв был развернуться и уехать прочь. Второй порыв оказался сильнее и заставил задуматься - ведь такой путь остался за спиной, хотелось бы извлечь какую-нибудь пользу, чтобы силы и время были потеряны не зря. Поэтому я, проехав еще несколько десятков метров и почувствовав, что дальше нужно идти пешком, остановился, заглушил мотор и вышел из машины.

Я с большим трудом дошел через болото до первого дома.

Когда я увидел дом вблизи, почему-то подумал, что это то самое место. Именно здесь живет человек, который мне нужен. Я начал рассматривать убогое жилище, стены которого никогда не знали краски, а прохудившаяся крыша не внушала мне ни малейшей толики симпатии. По спине пробежал холодок, но я все же двинулся вперед и увидел флюгер в виде медной стрелы, начищенный до блеска, падающий от старости забор, отслуживший свое, но скрепленный с помощью веревки чьей-то умелой рукой. Еще, подойдя ближе, над дверью я разглядел потертое, вылинявшее полотно красного флага с золотой звездой в центре, у которой уже не было одного луча, а один из оставшихся свисал концом позолоченной нити.

Я остановился перед калиткой, то есть перед тем местом, где она раньше была, и присел на корточки. Я протянул руку и взял немного сухого белого песка, которым была посыпана дорожка к входной двери. Песок был аккуратно утоптан, а по краям дорожка была выложена красным кирпичом с остатками золы.

Я подумал, что кирпичи кто-то взял на одном из пепелищ.

Я поднялся и замер в нерешительности, потому что ступить на идеально ровную тропинку мне что-то не позволяло. Царившая в атмосфере нетронутость затуманивала разум, и ни одной хорошей мысли у меня не возникало. Я решил обойти тропинку стороной, но отверг эту мысль, как только очутился по щиколотку в мокром снегу, перемешанном с землей. Поэтому раздосадованный, я направился прямо по дорожке, оставляя на ней следы. Я почти бежал, так как чувствовал себя вором, хотя ни малейших оснований для этого не было.

И вот я очутился перед дверью. Она ничем не отличалась от дома. Такая же полуразрушившаяся от времени, но в то же время ухоженная, как дорожка.

Я осторожно постучал. Стук разнесся гулким эхом, но никто не откликнулся. Я постучал более настойчиво - результатом был лишь надрывный скрип дверных петель.

"Кто-нибудь есть дома?" - спросил я у двери. В ответ - молчание.

Я заглянул в маленькое окно справа от двери и не увидел ничего, кроме своего тусклого отражения. Я приложил руки к окну, чтобы свет не мешал смотреть, и опять попытался разглядеть хоть что-нибудь. Внутри я увидел только темноту... и все.

- Стой на месте и не двигайся! - голос за мной был решительным и враждебным.

Я испугался и попытался повернуться, но тут же почувствовал в трех точках колющую боль в спине.

- Стой на месте и не двигайся! Не то я заколю тебя, как свинью!

Я не знал, как ответить на такой прием, и поэтому стоял молча, не двигаясь. Воображение рисовало обладателя этого скрипучего старческого голоса дряхлым стариком, но уж ни как не слабым.

- Послушайте. Я не хотел ничего плохого. Мне просто нужно поговорить с вами.

- Разговоры - это пустое! Потеря времени! - он все время кричал, но получалось, будто он хрипит.

Он был уверен, что все именно так. Разговоры -*- это пустое. Никто не мог бы переубедить его в этом. Не пытался и я.

- Вы должны мне помочь.

- Запомни одно, воришка, я никому ничего не должен. Свой долг я отдал сполна, - враждебность в голосе возросла, а боль в спине стала еще больше. Я почувствовал, как на моей спине трещит куртка.

И тут меня осенило. Я назвал свое имя, сказал, что учусь на факультете журналистики. Но, как мне показалось, все, о чем я говорил, не произвело на моего стража никакого впечатления, хотя хватка трезубца чуть ослабла.

- И что же тебе здесь нужно, воришка? - второй раз он назвал меня воришкой и второй раз сделал на этом слове колкий акцент, словно ковырял ржавым ножом воспаленную рану.

- Мне дали задание написать очерк о Великой Отечественной войне, и я...

Я запнулся, потому что почувствовал свободу от трезубца, и медленно повернулся лицом к старику. Я до жути боялся получить этим неизвестным еще мне оружием в живот и после этого истечь кровью на глазах у древнего монстра. Но мне повезло - пока я оставался живым и невредимым, а рядом с собой я увидел обычного долговязого, сгорбившегося от нелегкой жизни старика. В руках он держал деревянные вилы, которые вспороли песок на дорожке. Я увидел жилистые руки с пожелтевшими большими и указательными пальцами - результатом многолетнего курения папирос без остатка; увидел одежду, сшитую из грубого волокна искусной рукой; увидел морщинистое лицо и скулы, обтянутые кожей, а затем я разглядел глаза. Наши взгляды встретились, и это было моей ошибкой и одновременно моим козырным ходом. Взгляд старика чуть не сжег меня, чуть не испепелил на месте.

Я почувствовал силу, которая жила в увядающем теле. Старик знал, что ее можно использовать, и впадал в бессильную ярость, потому что мышцы уже не те, потому что кости уже хрупки, потому что глаза стали плохо видеть в темноте. Неугасимая его сила должна была остаться в нем и умереть вместе с ним.

Он смотрел на меня, а я - в сторону. Мне было жутко от этого взгляда, и я не осмеливался взглянул в его глаза еще раз, но я начинал уважать этого человека.

- Что ты сказал?! - вдруг произнес старик. Он прищурился и повторил странным голосом: - Что ты сказал?!

Не скрою, я не мог открыть рот, потому что зубы бешено колотились. В тот момент я думал, что живым мне отсюда не уйти.

- Что ты сказал?!! - голос сорвался на старческий крик.

- Я сказал, что мне нужно написать очерк о Великой Отечественной войне.

Его будто молнией пронзило. Он отступил от меня на шаг и опять посмотрел так, словно рядом со мной были демоны. Он согнулся пополам, и я подумал, что если его сейчас стошнит или будет сердечный приступ, мне придется вспомнить все, что я знал о первой медицинской помощи, а знал я немного.

- Вы в порядке? - я сделал шаг навстречу, но тут же остановился.

- Ты не был там, - старик тяжело дышал. - Тебе нечего написать о войне, - последнее слово он произнес шепотом. - Ты не был там.

- Но я хочу узнать о войне у вас. Я хочу написать о ней с ваших слов.

- Ты чувствовал страх? - мне будто за шиворот засыпали льда, таким тоном задал он свой вопрос. - Ты когда-нибудь чувствовал страх? - наконец он разогнулея и, шатаясь, направился ко мне.

- Кончено. Я...

- Чушь!!! - он был рядом. - Ты никогда, никогда в своей маленькой, жалкой жизни не чувствовал страх!! Никогда!!!

Глаза его горели огнем, губы дрожали. Когда он говорил, брызги слюны попадали на мою одежду и частично на мое лицо. Мне было очень неприятно, но ничего поделать я не мог.

Старик схватил меня за плечо, осмотрел с ног до головы и презрительно сказал:

- Ты испытал страх? - он прокряхтел, обозначая смех. - И когда же?

Я не ответил.

- Когда ехал сюда на своей машине? А может, когда в сумерках заблудился в лесу? Кхе-кхе-кхе! Да это не страх! Это вкус жизни. Это всего лишь вкус жизни. Чтобы не было так скучно, - он опять согнулся и закашлялся. - Я расскажу тебе, что такое страх!!

Я был покорен этим человеком, но приготовился слушать, зная, что сейчас мне раскроется часть его тайны.

- Страх - это простое. Когда приходит истинный страх, ты всегда узнаешь его... Голова идет кругом, чувствуешь, что проваливаешься в пропасть, и ничто уже не имеет смысла. Одна лишь мысль преследует тебя: "Нужно выжить, мне нужно выжить мне нужно выжить..." И эта мысль сводит с ума, поедает остатки разума, и только крик командира или товарищей по оружию на некоторое время выводит тебя из состояния оцепенения. Тебе говорят идти вперед, и ты идешь, бежишь вместе со всеми, убиваешь, кричишь!.. - он запнулся на мгновение и продолжил: - Я видел, как они погибали рядом со мной. Незнакомые люди, мои друзья - они умирали за Родину, они ненавидели гитлеровцев всем сердцем и умирали, чтобы не было этой ненависти и гитлеровцев. Им отрывало руки, ноги, головы, разрывало на части.

Они оставались лежать на окровавленной земле, а мы бежали вперед, и никто не знал, когда придет его час. Каждый знал, что придет, но не знал, когда.

В бою не было времени бояться, не было времени думать, и это спасало нас от помешательства... Но были ночи.

К концу дня все валились с ног. Силы покидали даже самых выносливых. Мы укладывались спать. Кто где. Глаза закрывались, тело ломило от усталости, но в первые дни войны многие страдали бессонницей, в том числе и я. В те безумные ночи я слышал вокруг себя плачь, крики, стоны, кто-то матерился без причины, наверное, в приступе помутнения рассудка; я видел, как кто-то покачивался взад- вперед, проигрывая в мозгу прошедшие события; я чувствовал за спиной сбивчивое дыхание и суету, кто-то во сне переживал явь, какой-то паренек безутешно звал мать и рыдал, что есть мочи. Сам я сидел, уставившись в одну точку, и перед моими глазами будто проплывали фотоснимки, замедленные кадры кинопленки. Тогда я был на грани. Я пытался не думать обо всем этом. Я пытался, но мысль отделилась от меня и не подчинялась. Это не важно. Важно вот что, - он опять посмотрел на меня своим жестким взглядом. - На следующий день опять был бой. Все было, как во сне. Я видел пулю, вылетающую из пистолета. Я видел лицо молодого солдатика, еще пацана, может быть того, кто звал свою мать, перед тем как оно превратилось в бесформенную массу, как он бегает в шоке, прижав руки к тому, что раньше было лицом, и не понимает, в чем дело. Его настигла пулеметная очередь, рядом разорвался снаряд. Ударной волной из траншеи выкинуло лейтенанта и небрежно уложило на заградительную линию из противотанковых ежей и колючей проволоки.

Я посмотрел на командира - он был мертв. Я посмотрел на солдата без лица - он был мертв. Я посмотрел вокруг - земля была усеяна людьми - все они были мертвы.

Закружилась голова, к горлу подступил комок, все поплыло перед глазами. Я ничего не слышал и только видел, как вокруг поднимались столбы пыли и огня, из дыр в земле валил черный дым, сама земля тряслась, словно сошла с ума. Тогда я подумал: "Вот он - настоящий ад".

Тут меня отшвырнуло в грязь, и я по-настоящему испугался, что смерть уже добралась до меня. На некоторое время я представил себя мертвым и, признаюсь, почувствовал огромное облегчение. Я ощутил легкость, но лишь на мгновение. В следующее же мгновение я испугался. Страх отрезвил меня. Мое сознание прояснилось, и я увидел рядом с собой воронку. Я почувствовал боль - сначала отдаленную, затем уже очень реальную. Она быстро нарастала и становилась невыносимой. Я застонал, а потом закричал.

Я посмотрел на свою ногу. И знаешь, что? Ее не было. Я увидел ее, в двух метрах от себя. Ее оторвало чуть ниже колена. И ты, говоришь, знаешь, что такое страх, - он закатал штанину и постучал по деревянному протезу. - Я могу еще раз спросить у тебя, что такое страх, и ты, я уверен, уже так резво мне не ответишь. Тогда я испытал ужас, панику, меня вырвало, и я чуть не захлебнулся собственной блевотиной. Я смотрел на кусок моей ноги, лежащий вдали от меня, и не понимал, плакать мне или смеяться. Но я засмеялся, а потом зарыдал и заорал от боли и ужаса.

Когда первый приступ прошел, я заметил, что вокруг никого нет. Я остался один, и был таким, как они, которые лежали на поле боя. Я думал, если пролежу здесь еще хоть минуту, то действительно стану таким, как они.

Я услышал голоса, и на полном серьезе подумал, что со мной разговаривают ангелы, хотя никогда не верил в них. И сейчас не верю. Потому что это были никакие не ангелы, а обыкновенные, но такие долгожданные и желанные люди из медсанбата. Они собирали раненых и, слава им, подобрали меня. Я узнал, что такое военно- полевая хирургия.

Понимаешь, у них не хватало обезболивающих, а раненые все прибывали. Я был в полудреме, но четко слышал, как люди орали от боли, просили убить их, матерились, на чем све г стоит. В тот момент никто из них не желал оставаться в живых.

Мне повезло. Я почувствовал укол, и все отдалилось. Я заснул и мне приснился сон. Прошло уже столько лет, а я как сейчас помню каждую мелочь в нем.

Я стоял у своего дома. Светило солнце. Свет был почему-то зеленовато-белым, я не знал почему. Рядом со мной стоял Барс, мой пес из детства. Он был таким добрым, ласковым и веселым, что после его смерти я рыдал, слезы текли в три ручья, и мать меня еле успокоила. Теперь Барс рычал на меня, оскалив зубы. Я посмотрел на него и узнал глаза своего командира, говорившего что-то мне перед своей смертью. Пес неожиданно рванулся ко мне и со всей силой, на которую только был способен, впился в мою ногу. Я закричал и, повинуясь инстинкту самосохранения, попытался избавиться от челюстей, но нога не подчинялась, она оставалась предательски неподвижной. Я опять закричал, а пес стал еще глубже вгрызаться в меня. Казалось, что сон длился вечность, а Барс все грыз и грыз, правда, уже не ногу, а кость, потому что от ноги кроме кости ничего не осталось.

Кричать больше не было сил. Я очень устал, и... вдруг все исчезло. Я провалился в темноту, - старик начал запинаться и тяжело дышал. Дыхания ему хватало лишь на небольшие фразы, и поэтому рассказ стал каким-то сбивчивым. - Б темноте со мной разговаривали. Я что-то мычал в ответ. Я не понимал слов ни своих, ни чужих.

Я пришел в себя через некоторое время и увидел, что нахожусь в огромной белой комнате. Зажмурившись от света, увидел множество кроватей, на которых лежали раненые.

Первой моей мыслью было: "Что это за место?" В тот момент я знал, где я, но все-таки не понимал, что это за место. Ты скажешь, что так не бывает, но я отвечу, черта с два, бывает - так было со мной. Я помнил, что меня ранило, что с моей левой ногой было что-то не так. Я знал, что лежу в постели... и все. Тут все обрывалось.

Вскоре я, конечно, понял, где нахожусь. Я позвал медсестру и не узнал своего голоса: слова получились корявыми и булькающими. Я еще раз окликнул ее, как мне казалось, окрепшим голосом. Наконец она подошла ко мне, и губы ее зашевелились, рот приоткрылся в улыбке. Она говорила, а я не слышал, она говорила, а я не слышал, она говорила, а я не слышал, она говорила а я... - тут старик заплакал, и у него из рук выпала деревянная рукоятка вил.

- Я сказал, что не слышу, о чем она говорит, - продолжал он. - Тогда она достала из кармана своего халата записную книжку с карандашом и начала писать. Написав, она показала мне листок: "У тебя контузия, но ты скоро будешь слышать. Уже все позади, и твоя жизнь вне опасности". Я прочитал и сказал, что себя-то я слышу. А она снова стала писать. Потом показала написанное: "Ты орешь на всю палату так, что просто сил нет выдерживать это". Я в недоумении посмотрел на нее, она улыбалась. Я улыбнулся в ответ, и стало немного легче. А что произошло потом, ты, знаешь?

Я лишь посмотрел на него, ничего не сказав.

- Конечно, нет! - опять в его голосе появилась издевка. - Откуда тебе знать. Ты же не был там! И тебе нечего делать здесь! Убирайся!!!

По правде, я был ошеломлен этими словами. Меньше минуты назад старик вел свой рассказ, и я думал, что все будет продолжаться еще какое-то время. Но такого я не ожидал. Он будто очнулся и вспомнил, что ничего не хотел мне рассказывать.

- Но почему? - все, что я нашелся возразить.

- Убирайся! Ну! Кому говорю! - он поднял с дорожки вилы направил трезубец на меня. - Тебе здесь не место! Вон!!!

- Хорошо, хорошо. Я уйду. Но расскажите, что произошло потом?

- Это твой последний шанс! - он сошел с дорожки в грязь и освободил мне путь к выходу.

- Я очень прошу, вас. Расскажите, - я выпрашивал концовку истории и медленно шел прочь по песчаной тропинке.

- Последний шанс, - его голос стал менее жестким.

- Пожалуйста. Мне нужно знать, - я не кривил душой. Мне действительно нужно было знать, что там случилось. Мне казалось, если я не узнаю концовку, то приеду сюда еще раз, как бы жутко мне здесь ни было.

- Иди и не оборачивайся! Да, иди побыстрее!

- Но... - я был в отчаянии.

- Это не просьба! - я опять почувствовал в своей спине три горящие огнем точки от соприкосновения с трезубцем. Старик провожал меня к машине.

Какое-то время мы шли молча. Только вороны орали на берёзах. А потом он заговорил:

- Мы улыбались друг другу. Мне стало легче, но земля опять затряслась. Я заметил, как трещина пошла по потолку палаты, а потом из него выпал огромный кусок и упал на кровати, где лежали раненые.

Мы дошли до машины, он настойчиво усадил меня в нее. И я вдруг услышал последнюю фразу:

- Она упала прямо на меня, вся в крови. Я увидел ее глаза и подумал, что это не настоящие глаза, это обычное стекло. Убирайся!!!

Он без промедления повернулся и пошел в направлении своего дома. Больше я его никогда не видел и не уверен, что хотел бы увидеть еще раз.