Рассматривая эстетизм как способность принимать сигналы функциональных форм окружающего мира, нельзя не признать, что сама способность принимать эти сигналы, определяемая как восприятие красоты, не может обозначать ничего более ясного в отношении функциональности самого приёмника этих сигналов, как обязанность эманирования этих сигналов в действующий мир своего восприятия.
Действительно, эстета сложно увидеть образом оборванца, хама и пр., что вне сомнения является минимумом социальной функциональности.
Одновременно боевой эстетизм, выражающийся в красоте нанесения поражающего удара противнику, также никогда не снизойдёт до удара некорректного, то есть превышающего необходимость.
Подобной эмпирики достаточно много, чтобы перечислять.
Красота, как энергия существующего мира, экспансирует в социальное поле посредством эстетов внедрённых как агенты естества во все без исключения социальные прослойки именно функциональность, как основу действительности, чего нельзя отрицать никаким образом.
Что можно понять очень легко, рассматривая функциональную фигуру женщины или мужчины, определяя смысл формы их тел и прислушиваясь к сигналам, идущим от этих форм.
Понимание красоты в её всеохватной многообразной действительности существующего мира позволяет сделать вывод, что именно эта сила лежит в основе религиозных и мистических течений всех времён и народов, являя таким образом собой божественность в её непосредственном воплощении в мире, окружающем человека, о чём говорится практически во всех религиозных доктринах, но иносказательно до степени полного эзотерического шифрования, которое в некоторых случаях извращает божественность красоты до своей полной противоположности.
Избирательность, как максимум возможности продуктивной коммуникации, а также интеллектуального коммуникатива, представляет собой степень эстетики, поскольку вне способности к избирательности, человечество представляло бы собой стаю обезьян.
Таким образом, эстетическая максима отношения к миру есть необходимый минимум истинной человечности, определяя человечность как функциональную доброту красоты, неспособной на нефункциональное зло, но противостоящее этой не функциональности именно эстетическим упреждением хаоса, стоящего за не эстетическим восприятием мира человеком.
Выводя постулирование эстетики как максимы естественности, её самосохранения и сохранения человека как её части, можно продлить этот постулат до уровня аксиомы, приняв понятие духовности как части того же естества, что не вызывает никакого сомнения, наблюдая проявление духовности в мире физическом на всех уровнях в достаточных для этих уровней формах.
Аксиома:
Эстетика защитная максима естественности, как самосохранение человеческого вида.