...память о свободолюбивом фракийце, ставшем путеводным маяком для всех
угнетенных, борющихся за свободу. Василий Ян.
Вступление.
Вольная трактовка документов, написанных, в свою очередь, лицами ангажированными,
а также
вольные комментарии к найденным в земле и воде черепкам, осколкам, обломкам, останкам.
Итак, Событие обрело вид, но степень его правдивости может быть самой различной.
Что же касается причин, Событие это вызвавших, - здесь уместны лишь догадки, ибо не дано человеку, в дух бестелесный воплотившись, проникнуться мыслями и страстями Творцов Истории, подслушать их тайные - меж собой - беседы.
Так-то так, однако, нет и быть не может никаких "возможно", "на наш взгляд", "предположительно" в лексиконе усердных прислужников властей - историков и литераторов. Одни лишь жесткие, не подлежащие ревизии, утверждения. И пусть иные из них весьма сомнительны, а иные откровенно абсурдны - не страшно, втиснутые звуками, буквами, изображениями в черепушки граждан они - чуть раньше, чуть позже - они обретут в тех самых черепушках вид непреложных истин.
Но вот сменилась власть, сменили окраску те самые прислужники, и обозначенное Ложью вдруг - бах - бабах - тарарах! - предстало Истиной. Истина же автоматически скатилась на уровень Лжи.
Новая смена власти - и очередная рокировка.
Истина - Ложь, Ложь - Истина... И не расплести их, не развести по соответствующим колонкам.
А посему, прочь боязнь показаться пустомелей. Любое новое предположение о причинах события того или иного, каким бы странным оно не показалось на первый взгляд, имеет такое же право на существование, как и все, ему предшествовавшие.
Одна из самых популярных исторических тем под литературную импровизацию (этакий литературный аналог джазовых стандартов Summertime или Take Five, или Caravan) - восстание рабов в Древнем Риме под руководством Спартака.
Спартак.
Но почему именно он? В древнеримской провинции Сицилия за несколько лет до спартаковского произошло два восстания, превосходящие его не только по длительности, но и по масштабу, и по разрушительности. Первым руководил сириец Евней, вторым - италик Сильвий, а после его смерти грек Афинион. Однако личности эти обойдены вниманием современных историков, художников, литераторов. Нет кинотеатров, носящих имя Евнея, стадионов с названием "Сильвий", футбольных клубов "Афинион". И художественных фильмов с такими названиями - тоже нет (я, во всяком случае, не слышал).
Почему? - Трудно сказать.
Возможно, по причине настолько простой, что может показаться абсурдной: СПАРТАК - удачное звукосочетание, звонкое, героичное, замечательно сочетающееся с сотворенным образом.
Как бы то ни было, но Спартак, как никто другой, отмечен вниманием импровизаторов от литературы, что говорится "раскручен", и искать кого-либо иного, пожалуй, не стоит.
Ниже - моя версия, претендующая не столько на историческую достоверность, сколько на типичность ситуаций и характеров.
Часть первая. Восстание.
Глава 1.
Холмы, холмы, куда ни кинь взгляд - пологие изгибы холмов, лишь далеко на юге, меж зеленым и голубым пролегла синяя зубчатая лента. Старики, тыча крючковатыми пальцами в ту сторону, говорили, что им говорили их пращуры, что там, за горами тоже живут люди, но не такие, как мы - и внешне от нас отличные, и знающие, и умеющие несравнимо более нашего.
Часто, закрыв глаза, я представлял: вот они являются, те самые, красивые и сильные, и уводят меня к себе, за синие горы, в жизнь иную, наполненную эмоциями и смыслом, прочь от опостылевших баранов и бараноподобных.
Я пастух, вместе с дружками - ровесниками перегоняю стада с одного холма, уже объеденного, на новый, бесконечно долгими, скучными днями и неделями жду, пока бараны объедят второй холм, после чего перегоняю их на третий. И так без конца, без края...
Ме-е-е-е-е... Ме-е-е-е-е... Ме-е-е-е-е...
Один и тот же пейзаж, примитивные жилища из грязного свалявшегося войлока, одни и те же люди: косматые, хмурые мужчины; голосистые, постоянно беременные женщины; старики, мелящие чушь с глубокомысленным видом, сопливые золотушные дети. И бараны, бараны...
Ме-е-е-е-е... Ме-е-е-е-е... Ме-е-е-е...
Они явились, ловкие в движениях, поблескивающие на солнце шлемами, мечами и металлическими пластинами, нашитыми поверх одежды. На шлемах высокие яркие перья, делающие их выше и грознее. Спешившись, согнали воедино всех жителей селения и стали отбирать молодых и здоровых - юношей, девушек. Цепкий взгляд в лицо, ниже - в грудь, еще ниже - на ноги, поворот за плечи, осмотр со спины. После чего указательный палец задавал направление - или в сторону отобранной толпы, или вниз, что означало: оставайся на месте, не подходишь.
Сердце готово было выскочить из груди - а вдруг не попаду в число избранных, но нет, палец Вершителя Судьбы Моей вытянулся горизонтально: ты - туда.
К небу обратив лица, трясли сухонькими кулачками старики: "О небо, за что такая напасть?", женщины рвали на себе волосы: "Горе нам, о горе!"; захлебывались в плаче дети, но солдаты делали свое дело, не реагируя на суету ни звуком, ни жестом, как если б это был мелкий дождик или стрекот кузнечиков.
В тот же день мы - колонна пленников в сопровождении конвоя - направились на юг, в сторону гор.
Солдаты обращались с нами неплохо; вконец ослабшему разрешали даже часок - другой полежать в тарахтящей скарбом повозке, вздремнуть. Ели то же, что и мы - не блещущее разнообразием, но вполне съедобное - утром размягченный в воде хлеб, сыр, оливки, в обед - горячую зерновую кашу с бараньим салом, те же оливки или лук. Разведенное водой виноградное вино на ужин. Изредка на вертеле жарился барашек, и пленникам разрешалось полакомиться тем, что не доели солдаты.
За время долгого и тяжкого перехода, прислушиваясь к речи конвоиров, я научился понимать кое-что из ими произносимого - слова, фразы, - повторял сначала про себя, потом тихо, чтоб никто не слышал, вслух, а однажды, набравшись смелости, обратился к конвоиру: доброе утро, господин солдат, прекрасный сегодня день. Солдат удивленно вытаращил глаза, засмеялся и дружелюбно хлопнул меня по спине: ай да пастушок...
Четыре долгих месяца пути, наконец, перейдя через горы, мы вошли в землю моих грез...
Однако, первые люди, с которыми нам довелось столкнуться, оказались вовсе не такими, какими представлялись: злобные лица (причем, выражение злобы не пропадало даже тогда, когда они улыбались или смеялись), заросшие черными бородами рты. Они постоянно говорили, говорили, смолкали лишь на время еды и сна. А еще от них отвратительно пахло - смесью никогда не стиравшихся, не менявшихся одежд, чеснока и винной прокислости. Это были розничные торговцы живым товаром.
Впрочем, большая часть покупателей изысканностью запахов, речей и манер тоже не блистала.
- О, господин, ты только посмотри на изгибы тела этой сирийки - какая талия, какие бедра ... Эй, женщина, ну-ка повернись боком - вот так. Глянь, господин, какая грудь! А теперь спиной. Спиной, говорю, бестолковая! Не лицом, а спиной. Ну как, господин? А еще она танцует, играет на флейте и поет... Нет, я не путаю, поет. Да, сейчас немного похрипывает, но это потому что после долгого перехода у нее немного простужено горло. Нет, господин, что ты, ей нет еще тринадцати и она девственница. Нет, нет, господин, не лгу...
- Тощий? Да какой же он тощий! Жилистый и выносливый, как верблюд. Что? Вид болезненный? Нет, господин, он совершенно здоров, просто у этого варварского племени такой цвет кожи и не совсем радостное выражение лиц.
Переменчива удача... Вчера первые, сегодня первые с конца. И некто пьяный и смердящий, такой на родине не посмел бы подойти к тебе ближе, чем на десять ярдов, поднять мерзкие свои глазенки, сегодня орет на тебя, брызжет слюной в лицо, мановением грязного пальца заставляет прокручиваться в нужную ему сторону.
- Да, я не патриций. Да, не всадник. Но я полноправный гражданин Великого Города, отставной солдат восьмой пехотной когорты Железного Легиона армии великого Луция Корнелия Суллы, и требую, чтоб со мной - повежливей. Купить ты еще никого у меня не купил, а уже назвал вонючим боровом. Вот когда купишь, тогда пожалуйста, обзывай как угодно и сколько влезет. Как? Сильно пьян, говоришь... Может быть, не спорю. Но это мое личное дело. И красную рожу иметь - тоже мое законное римское право.
Мужчины и дети раздеты догола - гляди покупатель на товар во всей его красе, ноги вымазаны белой краской - чтоб не убежали, не затерялись в толпе, на женщинах еле прикрывающие наготу лохмотья. Удары бичей, вопли боли, стенания матерей, разлучаемых со своими чадами, скрежет зубовный униженных мужчин.
Эх, доля - долюшка людская...
Высокий, ссутулившийся не столько от годков, сколько от свалившихся на него несчастий, жидкие космы грязных волос... А ведь еще совсем недавно был советником самого царя, сидя за высокой спинкой трона, нашептывал в ухо величайшему - этого казнить, этого на галеры, а за этого - явно из богачей - выкуп назначить многотысячный.
Курносый, конопатый, росточка невеликого, возраста неопределенного, глазенки бегают настороженно: кому достанусь, кто меня купит, ох, только бы не на рудник, где по слухам от непосильного труда даже самые здоровые загибаются через пару-тройку месяцев. И не подумаешь, что в последнем бою, прежде чем получить ранение в плечо и попасть в плен, двух римлян заколол насмерть, а еще одному ударом щита, утыканного шипами, превратил лицо в кровавое месиво.
Одежка истлевшая, обувка изношенная, развалившаяся, побитые ножки в потеках грязи... Дергает носиком в бесконечных всхлипываниях: дерг - дерг, дерг - дерг... И не узнать в ней ту, надменную и раздражительную, что во времена не столь давние приказала высечь служанку только за то, что расчесывая, захватила слишком большую прядь, и тем самым причинила боль.
- Аристократка она, видите ли... Ну а мне что... Наверняка лентяйка и белоручка. К тому же не первой молодости. Скажи ей, чтоб убрала лохмотья с груди. Ну вот, и грудь уже обвисшая... К тому же по такой цене - пятьсот сестерциев... Нет, нет, парень, даже не уговаривай, мне девки нужны молодые, выносливые, с ремесленными навыками - прачки, ткачихи, подстригальщицы волос, массажистки. А эта - эту никакой выгоды приобретать.
О, Судьба, даже в самом страшном сне Ты не могла явить подобное унижение.
В единое человеческое стадо согнаны, выставлены на продажу все подряд: господин и слуга, богач и бедняк, пастух и ремесленник, крестьянин и философ, солдат и генерал. И не оттолкнешь соседа, не воскликнешь раздраженно: эй, ты, рожа плебейская, не жмись ко мне, держись на расстоянии.
Некоторых выводят на помост из грубо сбитых досок, и тогда торг приобретает вид аукциона.
- Граждане, внимание! Обратите внимание на этого здоровяка - какие ручища, ножища, а плечи какие... Его можно использовать и в сельском хозяйстве - поле пахать, лес валить, пни выкорчевывать, и в строительстве - камни подтаскивать, и в гладиаторскую школу можно перепродать с немалой для себя выгодой... Стартовая цена всего лишь восемь сотен сестерциев. Кто больше?
Но основную массу товара покупатели выглядывают прямо в толпе. Выглядев, нещадно сбивают цену. Чья глотка мощнее, чьи нервы крепче, тот в торге победитель.
- Грек он, видите ли... Да тебя послушать, приятель, так все греки - поэты и философы. Грек! Я не знаю, что у этого старика в его плешивой башке, но по внешнему виду он на философа никак не тянет. Нет, не буду проверять. Нет, не буду задавать вопросы. Да брось ты, при чем тут это... Разумеется, я говорю по-гречески, я ж не варвар какой... Просто не хочу. Да, именно так, не хочу. Ни времени не имею, ни желания. Ладно, мошенник, соглашайся на восемьсот сестерциев, и давай прекратим беспредметный треп. У тебя что, неумытый, плохо со слухом? Повторяю медленно: во-семь со-тен. Ладно, так и быть, только чтоб не видеть твою рожу наглую, дам девять. Все, это мое последнее слово: девять сотен сестерциев и ни асса более.
- Девять с половиной.
- Нет, никаких... Девять, я сказал. Нет? Ну что ж, нет - так нет, будем считать, не сошлись в цене. Все, ухожу. И укуси себя за локоть, что не уступил.
- Эй, господин, вернись. Эй, господин! Ладно, так и быть, забирай за девять.
Нет, даже не обернулся, пропал в толпе. О, боги, досадует незадачливый продавец, почему я, в самом деле, не уступил за девять сотен...
Еще сценка.
- Так, так, теперь раздвинь ему губы... Шире, шире... Хорошо. А теперь правый угол. Эге, приятель, да ты ж бракованным товаром торгуешь. Как? Почему бракованный? Гляньте, граждане, этот разбойник еще имеет наглость спрашивать меня - почему? Да потому что у него вся правая часть рта без зубов. А беззубый человек - это испорченный желудок, это низкая трудоспособность, это злость на все и вся и постоянные поползновения к бунту. Сплошная головная боль для хозяина - вот что такое плохие зубы.
А вот еще...
- Господин, какой у тебя наметанный взгляд. Надо же, выделить из толпы именно его. Ты глянь, как сложен этот юноша... И лицом почти римлянин. А еще он очень способный. Какие способности? Представь себе: за три месяца пути в Рим, лишь прислушиваясь к разговорам конвоиров, сумел выучить латынь. Нет, ничуть не преувеличиваю, выучил язык за три месяца. Ну-ка, паренек, скажи что-нибудь господину. Что сказать? Скажи, к примеру, такое: благородный муж, если купишь меня, не пожалеешь.
- Благородный муж, если купишь меня, не пожалеешь.
- Ну как? А теперь скажи еще что-нибудь от себя, чтоб господин не подумал, что ты, подобно попугаю, способен лишь повторять.
- Благородный муж, служить тебе было б для меня большим счастьем.
- Ну что ж, хорошо. Только не мне служить, а моему господину, при котором я главный казначей.
- О, если главный казначей при господине имеет вид столь благородный, то можно представить, каков облик самого господина... От него, наверное, исходят блестящие лучи, как от самого Феба!
- Ну-ну... А малый, в самом деле, не промах. И говоря о Марке Люцинии Крассе, моем господине, в самую точку попал - он действительно подобен Фебу.
- Я ж говорю, господин, светлая голова. И цену за него прошу смехотворную - всего лишь шесть сотен.
- Сколько? Повтори еще разок, я не расслышал.
- Шесть сотен сестерциев.
- За совсем еще зеленого юнца шесть сотен!?
- Юн, да способен.
- Даю четыре сотни.
- Ох, господин, до чего ж цепко ты торгуешься... Так и быть, забирай за пятьсот... пятьдесят. За пятьсот пятьдесят
Отрицательное движение головой - нет, много.
- Ладно, пусть будет за пятьсот - считай, даром. В убыток себе продаю.
- Так уж и в убыток.
- Слово римлянина, господин. Уступаю за пять сотен только потому, что ты мне очень симпатичен.
Глава 2.
Из речи сенатора М. В. Г.
- Уважаемые отцы сенаторы, я начну свое выступление с краткого внешне политического обзора.
Испания. Здесь нашему прославленному Помпею никак не удается склонить чашу весов в свою пользу в затяжной войне против Сартория. Не в силах оказать достойное сопротивление на поле брани, соперник стал применять партизанские методы ведения войны - неожиданные нападения малыми силами, быстрые отходы в леса и горы. Нельзя не признать, что эта подлая, изматывающая тактика возымела действие - психологический дух наших воинов подорван. Постоянно пребывать в роли дичи на прицеле охотника - такое не выдержать даже самому смелому, самому невозмутимому солдату в мире - римскому.
Не лучше положение и на востоке, в землях понтийского царя Митридата, где уже третий... да, господа, третий по счету командующий - Лукулл, подобно своим предшественникам, не может похвастаться победами более-менее значительными. Против озлобленного местного населения, не желающего продавать продукты питания, армии приходится применять карательные санкции, кои вызывают недовольство еще большее.
Традиционно неспокойно в галльских и германских провинциях, а также юго-восточных, прежде всего, в Иудее. Гарнизонам, даже усиленным частями, комплектуемыми из лояльных Риму туземцев, все сложнее поддерживать порядок; гарнизоны просят подкрепления, однако метрополия не в состоянии оказать им действенную помощь. Остро ощущается нехватка людей и денег. Перебои со снабжением войск оружием, снаряжением, обувью, одеждой.
Отцы сенаторы, сегодняшняя казна Рима пребывает в состоянии плачевном, ибо давно уже не было военных побед, основных ее наполнителей. Ну а побед нет по причине нехватки средств. Нарушена причинно-следственная связь, кою упорядочить мы не в состоянии. Совет государственных квесторов вынужден был урезать жалование солдатам и офицерам, но и в таком виде, урезанном, выплаты производятся нерегулярно, с задержками. Только воля высшего и среднего командного звена, которая тоже на пределе, сдерживает войска от полного разложения.
На этом месте, в соответствии с канонами греческой риторики, оратор сделал паузу, обвел взглядом ряды одетых в белые тоги мужчин.
- При всем этом, уважаемые коллеги, среди наших сограждан есть такие, чьи состояния не просто велики, но громадны, а происхождение более чем сомнительны. Алчность, неуемная алчность этих людей в значительной степени явилась причиной переживаемых государством трудностей. Господа, с вашего позволения я не буду называть имен этих непатриотичных личностей, вы сами прекрасно знаете, о ком ведется речь.
- А почему б не назвать, будь последователен: сказал "альфа", говори "бета", - громко и внятно произнес кто-то из сенаторов.
На несколько секунд оратор смолк, задумался, как прореагировать на выпад. Самое правильное, решил, никак не реагировать.
- На основании вышесказанного предлагаю: создать при сенате комиссию по контролю над финансовыми потоками олигархов, а также правильности выплачиваемых ими в государственную казну налогов, наделить эту комиссию полномочиями самыми широкими.
Никто более не подал голоса и, коротко кивнув, М. В. Г. направился к своему месту под громкие рукоплескания правой половины сенатских рядов - популяров и хмурое молчанье половины левой - оптиматов.
Из выступления сенатора Э. А.
- Господа сенат!
Вот уже десять лет, как делегированный народом Рима я регулярно являюсь в это великолепное здание, где вместе с вами, уважаемые коллеги, принимаю участие в разработке стратегических направлений внутренней и внешней политики нашей республики. Десять лет, согласитесь, господа, срок немалый, и за все это время я не слышал речи, проникнутой пессимизмом в такой степени, как предыдущая.
Трудности в армиях - да, конечно. Но как без них? Или уважаемому М. В. Г. хотелось бы, чтоб по всему миру, на всех континентах варварские народы встречали нашу доблестную армию криками радости и щедрыми дарами? Чтоб победы давались легко и быстро, без затруднений и жертв? Никогда, господа! Никогда такого не было, и не будет. Лишь благодаря непоколебимому упорству римской армии, стратегическому и тактическому таланту ее полководцев и командиров, мужеству и храбрости рядовых воинов наша родина стала такой, какой ныне является - самой могущественной в мире.
Господа, армия нуждается в поддержке не только материальной, но и моральной. Если же каждую ее перегруппировку или растянутый во времени маневр мы здесь будем трактовать как слабость, неспособность сломить соперника, моральный дух наших воинов, о котором столь эмоционально повествовал предыдущий оратор, поверьте, не станет выше.
О материальной стороне. Да, здесь у нас не все гладко, имеются определенные проблемы - и со снабжением, и с выплатой жалования... Но повторю еще раз: не может, скажу даже, не должно все и всегда идти гладко. Нет побед без усилий. Чем выше запросы, тем выше цена. Если же государство не в состоянии воевать одновременно на нескольких фронтах, что ж, давайте уменьшим аппетиты - ликвидируем наше присутствие в Пиренеях, в Восточной Европе, на Ближнем Востоке, на Балканах... Сожмемся территориально до Апеннин. А если и Апеннин окажется много, то до близлежащих к Риму деревень.
Как вам, господа, такая перспектива?
Нерадостный смешок в левых рядах, раздраженное покашливание в правых.
- По сути вопроса. Сложно обеспечить бесперебойное снабжение войск, находящихся на расстоянии многих и многих сотен миль от метрополии. Да, у нас имеются специальные подразделения, занимающиеся прокладкой дорог. Да, по этим дорогам бесперебойно движутся обозы с обмундированием, оружием, но жизнь, господа, вносит свои коррективы. Не выдерживают, ломаются оси телег; волы и лошади нуждаются в отдыхе; обозы подвергаются нападениям разбойничьих шаек, тех же партизанских отрядов. Все это вам известно, уважаемые коллеги. Большая часть из вас не понаслышке знакома с воинской службой, ее тяготами и лишениями, и понимает, что война - это не только умение наносить удары мечом и отражать их щитом, не только воля и опыт командиров, но и грамотные стратегические решения. И тут нам не в чем упрекнуть самих себя - Сенатом делается все, чтоб его доблестные воины, сражающиеся вдали от родины, не чувствовали себя забытыми и обделенными.
Касательно денежных ресурсов.
Предложение моего коллеги о том, что государству следует внимательнее приглядеться к содержимому кошельков богатых граждан Рима, я считаю возмутительным. Более того, кощунственным. В римских законах, прописанных с великой тщательностью, нет, и не может быть положений по поводу финансовых ограничений его граждан, ибо это противоречило б самой сути нашего государства, его духу. Быть богатым, очень богатым и даже сверхбогатым - незыблемое право римского гражданина.
И последнее. Предыдущий оратор произнес такие слова: "происхождение более чем сомнительное". Уважаемый коллега, разрешите напомнить вам один из основополагающих принципов нашего законодательства, звучащих как презумпция невиновности. Сомнительное - не есть противозаконное, пока оно не названо таковым в суде. Я уверен, что превосходный знаток наших законов, коллега М. В. Г., не назвал в своей речи ни одного имени по этой самой причине - из опасения судебного иска по обвинению в клевете.
Громкие рукоплескания, поощрительные выкрики левой половины сенатских рядов, хмурое молчанье половины правой - зеркальное отображение реакции на выступления оратора предыдущего.
Глава 3.
Разумеется, речи обеих сенаторов изобиловали перегибами. Разумеется, перегибы эти являлись не следствием слабой осведомленности, но преследовали определенную цель - воздействовать на Сенат таким образом, чтоб его решения были выгодны определенным политико-финансовым силам (лоббирование - так это звучало б на современном языке). Особенно сенатор М. В. Г. - этот явно перестарался, выслуживаясь перед своими хозяевами. В самом деле, назвать состояние государственной казны "плачевным" - что за чушь! Если и не звездным был тот период в истории Рима (семидесятые годы до н. э.), то уж никак не провальным.
Из стран ближнего востока купцы везли на Апеннины ткани и краски, благовония и выделанную кожу, из Египта - хлеб, из черной Африки экзотических зверей и птиц, из Греции - пряности и ювелирные изделия, из Малой Азии - ковры и кованые изделия, и все это товарное разнообразие находило здесь своего покупателя.
Но самое главное - люди. Со всех частей света, посуху и по морю на продажу прибывали и прибывали, и прибывали толпы невольников. Это были воины и ремесленники, инженеры, ученые, кузнецы и пастухи, пахари, повара, строители, женщины для работы и женщины для утех, совсем еще юные мальчики, девочки...
Когда хлеба избыток, душа жаждет зрелищ. Древний Рим был буквально помешан на зрелищах, наиболее почитаемыми из которых были, конечно же, смертельные бои специально обученных рабов - гладиаторов. О какое удовольствие созерцать, когда красивые, сильные двуногие существа сражаются и убивают друг друга лишь для того, чтоб ублажить тебя; какое наслаждение сознавать, что в твоей руке жизнь этих существ, даже не в руке, а в пальце, ибо поворотом большого пальца руки ты можешь помиловать их или предать смерти. Ничтожный люмпен, писклявый клиент (сноска: в Древнем Риме клиентами называли мелких, бессильных людей, отдававших себя под покровительство лиц могущественных и влиятельных), толстобрюхий лавочник, немощный старикашка - все они, восседая на зрительской скамье амфитеатра, ощущали себя - без малого - богами.
И в какой-то момент римские умники - политологи пришли к выводу: самый краткий путь к любви и признанию народному, обеспечению голосов на выборах лежит именно через гладиаторские игры. Раздача хлеба, мяса, бесплатные уличные застолья - все это не могло возыметь на толпу такого воздействия, как зрелища на крови. Вот тогда-то римские богачи и политики, сломя голову, бросились в соревновательную скачку - кто устроит бои более дорогостоящие, оригинальные.
Росло количество сражающихся - десятки, сотни, многие сотни... Устроителям игр приходилось расширять арены, достраивать новые трибуны для зрителей. Большой Римский Цирк, рассчитанный на 100 тысяч зрителей, в какой-то момент перестал вмещать всех желающих. После реконструкции количество мест выросло на семьдесят тысяч (!), но и этого оказалось недостаточно. После новых измененений на его трибунах могло поместиться более двухсот тысяч зрителей (!!!).
Бойцы дрались не только меж собой, но и с животными, специально для этого доставлявшимися из различных частей света. Венацио - так называлось это направление гладиаторских игр. Против человека, вооруженного мечом или трезубцем на арену выпускались львы и тигры, пантеры, леопарды, рыси. Экспериментировали с носорогами и крокодилами.
Фантазия устроителей игр перехлестывала через край. Испробовав и то, и другое, и пятое, и десятое, задумались: чем же еще удивить народ римский. Кем-то была высказана мысль, считай, фантастическая, но, как оказалось впоследствии, вовсе не фантастическая: превратить арены амфитеатров в искусственные озера, и на водных гладях устраивать морские сражения. Придумано - оплачено - разработано лучшими инженерными умами - осуществлено. И вот уже корабли с грохотом таранят друг друга, сходятся бок-о-бок, после чего находящиеся на них воины метают друг в друга копья и дротики, затем, перебравшись через борта, бьются на мечах.
В индустрию кровавых этих зрелищ была вовлечена масса народа, специалисты самых различных направлений: продюсеры и организаторы зрелищ, строители и декораторы, счетоводы, поставщики бойцов, поставщики животных, дрессировщики, уборщики, билетеры и рабочие арены, служба охраны бойцов, служба поддержания порядка на трибунах, тренеры бойцов, сами бойцы. Кстати, в рядах последних не редкостью были свободные римские граждане, причем, из видных аристократических фамилий. Трудно сказать, что являлось причиной столько странного выбора, может некая пресыщенность богатством, может желание самоутверждения - вот мол, не боюсь ничего, даже самой смерти, - может разочарование в жизни, но, скорее всего, жажда славы, ибо имена лучших из гладиаторов гремели на всю Италию, подобно именам нынешних звезд футбола, бокса, кино и эстрады.
Лентул Батиат невелик ростом, энергичен и самоуверен, редко когда шутит и улыбается, еще реже предается раздумьям о философско-обобщенном. Верит в ум и хитрость человека больше, нежели в благоволение богов. Одним словом, ярко выраженный прагматик. В его владении находилась гладиаторская школа в Капуе, поставлявшая бойцов на арены италийских городов. Бизнес как бизнес, сутью своей не очень-то отличающийся от бизнеса наших дней: те же договора с устроителями игр, "откаты" при поступлении особо выгодных заказов, уклонения - по мере возможностей - от налогов в государственную казну. Конечно же, свои люди на рудниках и невольничьих рынках, информирующие о поступлении к ним интересных экземпляров, то есть человеческих особей мужского пола с агрессивным характером и хорошими физическими данными. Ежедневные контакты с поставщиками оружия и тренировочного оборудования, одежды, обуви, доспехов, продуктов питания и напитков, женщин для удовлетворения похоти бойцов. Плюс к тому руководство рабочими группами при школе: группами строителей - ремонтников, поваров и разносчиков еды, уборщиков и мусорщиков. Кто еще не назван... Лекари, массажисты, жрецы, прорицатели... Кто еще... Стражники во главе с отставным армейским офицером, счетоводы. А еще счетоводы, контролирующие счетоводов. Что и говорить, бизнес объемный, хлопотный, требующий постоянного напряжения умственных сил, нервный, но, нельзя не признать, весьма и весьма прибыльный. Не заглядывая в многочисленные кованые сундуки Лентула Батиата, тем более, не пересчитывая, не взвешивая их содержимое, рискнем предположить, что вышеуказанный бизнесмен входил в десятку самых богатых человек италийского города Капуи. Ну, если не в десятку, то в двадцатку - точно.
В канун предпоследних и последних консульских выборов количество кровавых представлений в Риме стало зашкаливать за все мыслимые - немыслимые пределы. Хриплоголосые глашатаи ежедневно, а то и по несколько раз на дню созывали граждан Вечного Города на очередные гладиаторские игры, очередные венацио. Претенденты на консульство, их деляги - спонсоры в неуемном стремлении перещеголять друг друга, устраивали представления все более и более масштабные, кровопролитные. Сражаясь, гладиаторы калечили друг друга, отсекали конечности, убивали; их место занимали новые, они гибли в свою очередь, и на смену им являлись новые. Новые, новые, новые, новые... Конвейер людского прихода - расхода работал во всю мощь, бесперебойно.
Меж количеством и качеством всегда существует ярко выраженное обратное соотношение. Не являлся исключением и описываемый бизнес. Если во времена еще относительно недавние школа Лентула Батиата поставляла на арены италийских амфитеатров бойцов самого высокого профессионального уровня - о, эти многочасовые упражнения с утяжеленными мечами и щитами, спарринги, интенсивная общефизическая подготовка, - то ныне на бой приходилось выпускать новичков с навыками самыми малыми. Вперед, парень, вперед, не робей, никому из живущих на земле не дано избежать смерти - ни человеку, ни животному, а чуть раньше или чуть позже - разве это столь важно... Выше голову и запомни: лучший опыт - это опыт, приобретенный на практике. Если выживешь в первом бою, то уже к следующему твои шансы на выживание будут значительно выше. Выживешь во втором - ты, считай, профессионал, считай, имеешь значительный боевой опыт.
И шли в бой - никуда не денешься - совсем еще зеленые юнцы, и калечились, и гибли, и зарывались в землю сырую, в глубочайшие и широчайшие братские могилы, никем не помянутые, никем не оплаканные.
Малый расход на человеко-единицу, не слишком большая прибыль с этой самой человеко-единицы, однако громадная - за счет сверхинтенсивной ротации - прибыль общая. Золотые годки (в смысле как переносном, так и прямом) для Лентула Батиата и ему подобных.
В школу прибывали новые и новые рабы, что требовало соответствующего увеличения обслуживающих штатов, охраны... В какой-то момент на площади, хоть и весьма просторной, - около двух десятков юнгеров (сноска: юнгер - четверть гектара), стало тесновато, причем тесновато везде - на тренировочных полях, в казармах, в общежитиях обслуги, в столовых...
Жуткая толчея, раздраженность, нарушения графиков тренировок, принятия пищи...
Чтоб не загромождать площадь школы новыми постройками, на совете управляющих было вынесено решение: возвести вторые этажи на зданиях казарм и общежитий. И еще: вместо общей столовой для бойцов, где даже недавно введенный трехсменный график приема пищи не разрешил проблемы переизбытка ртов, задействовать специальные комнаты прямо в зданиях казарм.
Лентул Батиат не стал бы тем, кем стал, если б слишком много времени отводил на воплощение задумок в жизнь. Уже на седьмой день гладиаторы завтракали, обедали и ужинали, не покидая казарм. Еда из централизованного пищеблока доставлялась в казармы в специально приобретенных для этого бачках, деревянных и оловянных, и уже из бачков насыпались в миски.
- Нет и нет, все по камерам - живо! Ужин по регламенту двадцать пять минут, а вы здесь уже битый час торчите.
Вышагивая вдоль оградительной решетки, хмурый стражник в такт словам постукивал плоскостью меча по прутьям.
- Живо, парни, встали из-за столов, и разошлись по камерам. Давайте, давайте, нечего рассиживаться!
- Тит, не лишай нас последней радости в жизни - общения с такими же несчастными. И принеси еще вина. Вот держи, здесь сто пятьдесят сестерциев. Половина денег, как всегда, твоя, а на оставшиеся - еще галлон красного!
Лет тридцати, крепкого телосложения гладиатор с широким шрамом через густую черную растительность щеки и подбородка, протянул сквозь прутья решетки монеты, но стражник резким движением оттолкнул руку. Монеты рассыпались по полу, покатились в разные стороны.
- Похоже, ты оглох, фракиец, я ж сказал: хватит, на сегодня все, больше ни капли не получите.
- Но почему, Тит? Всего лишь галлон. Последний. И деньги эти... Зачем ты так, ведь знаешь, с каким трудом они нам достаются.
- Плевать. Впредь не будешь перечить.
- Перечить?.. Но я вовсе не перечил, просто попросил, чтоб на эти деньги ты принес нам вина.
- Послушай... Послушайте, вы... Завтра, сами знаете, в Риме великое представление с коллективными боями, и вам, чтоб выжить, понадобятся все ваши силы, все умение. А потому, по камерам - и спать.
- Тит, если это забота о нас, несчастных, то нам она не нужна. Нам нужно вино. Впрочем, что вам, бесчувственным римлянам объяснять, разве вы поймете тех, кто вынужден убивать своего друга или наоборот, пасть от его руки.
- Заткнись, варвар неотесанный. А если вы, скоты, не понимаете доброго к вам отношения, то и впредь не получите ни капли, никогда.
- Но в таком случае и ты недосчитаешься кое-каких сумм. Не за красивые ж глазки приносишь нам вино.
- Молчать! Не нуждаюсь в ваших деньгах! Я солдат величайшей армии, а не подносчик в трактире. А если еще раз услышу хоть что-то оскорбительное в адрес римлян, то обещаю...
- Ох-ох-ох!- в притворном испуге запричитал бородач. Повернувшись к своим товарищам, оскалил в улыбке крупные белые зубы. - И что ж ты обещаешь мне, Тит? Неужели убить? Ну так давай! Вот моя грудь, вот мой живот - пронзай. Мне, знаешь ли, все равно, кто меня убьет - римлянин или такой же несчастный, как я сам...
Возглас одобрения увенчал фразу:
- Верно, Спартак, смерть - она и есть смерть, а от чьей руки погибать - разницы никакой.
- Слышал? - бородач вновь перевел взгляд на стражника. - Никакой разницы - от кого. И когда погибнуть, тоже неважно - чуть раньше, чуть позже, нам об этом постоянно твердят ваши тренеры... Смерть - постоянная наша спутница, мы к ней давно уже привыкли и перестали бояться. А человека, который не боится смерти, запомни это, Цербер*, запугать невозможно. (Сноска. Цербер - трехголовый пес с туловищем, из которого торчат змеи, охраняющий вход в царство мертвых - Аид). И плевать мне на твои угрозы, плевать на всех вас, злобных и кичливых римлян. Тьфу!
Слюна шлепнулась Титу на плечо, медленно сползла вниз.
- Все, хватит, - взорвался стражник. - Клянусь Минервой - воительницей, моему терпенью пришел конец. Не хотел скандала, но это выходит за все рамки - раб, ничтожество, плюет в римлянина! Ну-ка, Аквел, - обратился к молодому помощнику, хмуро внимавшему, как диалог набирает обороты, - помоги-ка мне связать смутьяна и оттащить туда, куда он так рьяно рвется, - в каменный мешок. Тюфяк, похоже, ему слишком мягок.
Отперев замок на двери столовой, стражники схватили бородача за одежду, за руки, попытались вытянуть в коридор, чтоб там обмотать веревкой, однако сделать это оказалось не так-то просто - по силе варвар не уступал двоим римлянам. В пылу борьбы Тит, поскользнувшись, упал, падая, потянул за собой Спартака. Аквел, прежде чем броситься на помощь товарищу, додумался дунуть в сигнальный свисток, но уже в следующий момент от удара чем-то тяжелым по голове рухнул на пол, и рядом с головой его живо расплылась кровавая лужа - это к драке подключился кто-то из товарищей Спартака. Тит, вдруг осознав смертельную опасность происходящего, тоже предпринял попытку закричать, позвать на помощь, но вместо слов изо рта его вылетели лишь какие-то нечленораздельные булькающие звуки - в горле его торчал острый обломок дубовой ножки стула.
После недолгого совещания распаленная кровью толпа гладиаторов во главе с фракийцем Спартаком и германцем Эномаем (в руках у этих двух мечи убитых) двинулась по узкому коридору второго этажа казармы. Им навстречу вверх по лестнице уже взбегал отряд охраны - предсмертный свисток Аквела все ж был услышан.
- Смерть бунтовщикам! - кричала одна сторона.
- Бей римлян! - вопила другая.
И уже в следующий момент долгий участок коридора был заполнен клубком тел, обезумевших от ярости, визжащих от боли, от невозможности двигать руками и ногами. Разумеется, в этой давке даже укороченные мечи римлян оказались слишком длинными - ничего действенного сделать ими не представлялось возможным. В ход шли ножи, кулаки, острые куски деревянной мебели, пальцы, зубы.
Вдруг сквозь крики и вопли людские прорвались звуки неодушевленные - что-то долго и противно заскрипело, затрещало, и, наконец, лопнуло. Под сражающимися разверзся пол, и они полетели вниз. Можно предположить, что сознание несчастных успела посетить мысль: вот каков он, полет в Аид.
Впрочем, если кто и думал так, то ошибался - не этот момент был последним в его земном существовании.
В действительности случилось вот что: в одной из балок, на которых лежали доски перекрытия, имелась трещина, без особого на нее давления она не представляла ни малейшей опасности, однако, под весом толпы трещина расширилась, еще расширилась, и в конце концов, балка оказалась разорванной и переломанной.
Густые клубы пыли. Сломанные кости, разрезанная об острые обломки досок плоть. Лужи крови... Однако, более-менее здоровые, очухавшись и вспомнив, на чем остановились, продолжили убивать друг - друга. Здесь, этажом ниже, делать это стало легче: относительный простор позволил применить как традиционное оружие (причем, не только стражникам, но и гладиаторам - многие из них уже были вооружены выпавшими из рук мертвых и покалеченных мечами), так и иные подручные средства.
Невесть откуда взявшимся железным прутом были сбиты замки на дверях камер первого этажа, и на свободу вырвались еще человек двадцать пять - тридцать гладиаторов.
Именно тогда дрогнули и стали бежать - кто куда - стражники. Рабы их не преследовали - какой смысл? Следуя зычным указаниям успевших утвердиться в качестве вожаков Спартака и Эномая, побежали к каменному забору, опоясывающему поместье, стали перелезать через него. Здоровые как могли, помогали раненым и травмированным. Восемь бунтовщиков с ранениями слишком глубокими тут же, в соответствии с их пожеланием, были преданы смерти - заколоты мечами. На полах казармы, на прилегающей к ней территории осталось лежать множество трупов.
Впрочем, картина весьма привычная для победивших - сколько раз подобное они созерцали на аренах амфитеатров. И не только созерцали, но и являлись соавторами этих картин
- Друзья, торжествуйте, вы погибли свободными, - воскликнул на прощанье Спартак.
- Мы отомстим за вашу смерть, - гулко дополнил его Эномай
Бросая последний взгляд на мертвых друзей, гладиаторы повторяли слова вожаков.
Глава 4.
Долгие ряды съестных прилавков, палаток с товарами, как сейчас сказали бы, непродовольственными. В дальнем углу форума, пыльном и грязном, - торговцы мелочевкой: прямо на земле кусок истлевшей рогожки, на ней внавалку всякая всячина - одежка изношенная, обувка стоптанная, грубо слепленная ювелирная мелочь, нагло именуемая украшениями, прочая, прочая дребедень - все вместе не потянет и на полсотни сестерциев. Периодически сюда наведывается хмурый центурион, гладко оструганной буковой дубинкой и казенными калигами на толстой подошве душевно прикладывается к различным частям тел мелочевщиков; те, подобно тараканам, прыскают во все стороны, но стоит служивому отойти, возвращается на места.
Шум, гам, теснота невообразимая. Торговцы вовсю - насколько позволяют голосовые связки - расхваливают свой товар. Покупатели, услышав цену, столь же громко высказывают возмущение. Эмоции через край.
- Ты своей тухлятиной весь форум завонял, в карцер бы тебя, мошенника! Травишь честных граждан.
- Ложь! Клевета! - вопит продавец с толстенной нижней губой и носом уныло загнутым книзу. - Не имеешь права оскорблять честного римлянина.
- Это кто римлянин - ты? Да из тебя такой римлянин, как из женщины полководец. Варвар неумытый - вот ты кто.
- Не смей, хам, называть меня варваром, мой род очень древний, он еще со времен царских. А вонь - она не от моей рыбы. Мой товар - свежайший, еще утром плавал в Тибре. На, нюхай, нюхай, - подносит здоровенную рыбину к лицу возмущенного гражданина. - Ну что, убедился, что не от моей? И впредь разберись, прежде чем поклеп наводить на честного римлянина
Ряд обувной. Некто взвинченный и голосистый держит в одной руке подошву, в другой кожаные ремешки.
- Граждане, - взывает к толпе, - вы гляньте только, что нам здесь продают. Купил у этого разбойника сандалии, а они уже на следующий день развалились. Вот,- трясет над головой составляющими, - глядите: отдельно верх, отдельно низ.
- Не у меня ты покупал, - гудит в ответ продавец. - У меня обувь высшего качества, в ней хоть до самых дальних провинций дойди - не развалится. А то, что у тебя в руках - оно куплено у кого-то другого.
- У тебя, мошенник, у тебя. Готов на суде присягнуть, что у тебя. И палатка та же, и рожа... Я твою продувную рожу ни с какой другой не спутаю.
- Врешь, не у меня!
- У тебя, клянусь Меркурием! И предупреждаю: если сейчас же не отдашь деньги, я подам на тебя жалобу претору, и тебя, жулика, оштрафуют и лишат торговой лицензии - это самое меньшее, что тебе грозит.
- Ох, испугал... Прям дрожу от страха...
- Ага, ты еще смеяться... Ладно, теперь я точно заявлю на тебя в суд.
- Ну и давай, давай, беги, жалуйся, твое право. А мне бояться нечего - сандалии куплены не у меня.
Не менее трети, а то и половина народа - пришли на Форум не за покупками, а что говорится, на других посмотреть да себя показать. Послушать, что творится в Риме, в провинциях близлежащих, провинциях дальних, что творится на фронтах, обсудить услышанное.
Толстый, лоснящийся потом балагур, в окружении плотной толпы слушателей.
- У Митридата, царя понтийского, людей было меньше, чем у Ариарата, царя каппадокийского, ну и решил Митридат хитростью действовать. Предложил Ариарату: хочу перед боем провести с тобой переговоры, мол, имею сказать нечто важное. Тот согласился - почему бы и нет? - и послал к нему человека, чтоб обыскал его. Человек, ощупал грудь - ничего подозрительного, ощупал живот - ничего, полез рукою ниже... Тогда Митридат рассмеялся и спрашивает: "Что ты там ищешь? Если тебе интересна та часть моего тела, то давай перенесем это дело на вечер, когда бой закончится". Ну, каппидониец, понятное дело, смутился и прекратил обыск. А кинжал, между тем, был спрятан именно там, под одеждой, между ног. И когда Ариарат подошел к Митридату, тот выхватил кинжал и прямо Ариарату в грудь.
- Ух! - возглас из толпы.
- Вот вам и "ух"! - кивает толстяк.
- И что, насмерть?
- Насмерть,
- Ну и что? Что дальше? - нетерпеливый голос.
- Что дальше... А что могло быть дальше... Войско без командующего - не войско, и каппадокийцы - от страха обезумев, кто куда, врассыпную.
Наступает молчание.
- Это все? - спрашивает кто-то.
- Все, - кивает рассказчик.
Толпа гогочет, хлопает дядьку по плечам покатым, по спине мягкой:
- Ай да сказочник.
- Ай да силен приукрасить...
- Я? Приукрасить? Да никогда в жизни! - трясет щеками возмущенно толстяк, - Разрази меня Юпитер Громовержец, если в рассказе моем хоть толика лжи. Доподлинный исторический факт.
- Ну да, исторический факт. И сам ты при этом присутствовал, видел все и слышал - да?
- Кто, я? - Нет. Сам я, по правде говоря, не присутствовал, но историю эту слышал от одного римлянина, который... которому не доверять не имею никаких оснований. А римлянин тот достопочтенный... он - да, при этом эпизоде присутствовал. Слышал все и видел. И мне поведал так, как было на самом деле. Ну а я передал вам.
- Понятно, понятно, приятель. Все мы такие - ни в жизнь не соврем, не приукрасим.
- Граждане Рима и народ заезжий, - разносится по Форуму густой мужской баритон, - добро пожаловать на представление с участием лучших артистов Европы, Азии и Африки. Величайшие фокусники и акробаты, клоуны и дрессировщики диких зверей, а также...
Смолкает мужчина, и зазывную речь перехватывает звонкий женский голос.
...а также человек - обезьяна, человек - гора и человек - змея! Спешите, граждане, спешите, пользуйтесь благоволением Фортуны, Она ведь может такого случая вам более и не представить.
Шумит, смеется, переругивается меж собой толпа - чумазые дети и продавцы сосисок, клиенты и хмурые ветераны войн, уборщики, зазывалы, ремесленники, мелкие воришки - вся палитра римского плебса движется в сторону сцены, сколоченной из необструганных досок.
На видавшем виды, вылинявшем, штопаном занавесе еще можно различить танцующих человечков в широкополых шляпах, жутких бородачей с круглыми глазами и выпирающими клыками, фантастических животных. В левом верхнем углу занавеса Гелиос - солнышко. Взирает, улыбаясь чуть скептически, на суету мирскую.
Ну, вроде все, народу количество достаточное. Владелец балагана делает жест рукой - начинаем! Поднимается занавес, и в тот же миг смолкает толпа, обращает завороженный взгляд в сторону сцены.
Девушка крутится вокруг своей оси. Ее головной убор увенчан четырехдюймовым в диаметре, заклеенным папирусом кольцом. Скорость верчения не вихревая, но остаточно быстрая. Находящийся на расстоянии десяти ярдов от девушки сириец с орлиным носом натягивает лук, прицелившись, выпускает стрелу. Стрела пролетает сквозь кольцо, чему свидетельство - разорванный папирус.
Черное мускулистое тело, через плечо шкура леопарда, - нубиец неспешно вводит себе в рот горящий факел, смыкает губы. Застывает в таком положении на несколько секунд, после чего выдувает долгую, ярда в два, струю огня. Толпа - ах! - взрывается восторгом, войлочная шляпа в руках белозубой красотки живо наполняется монетами разного достоинства.
На помост выходит фокусник - глаза подведены тонкими черными линиями, на голове ярко синий тюрбан. Подходит к шляпе с монетами, прикрывает черной тканью, на наречии своем клекочущем произносит ряд заклинаний, после чего резким движением одергивает ткань. Оп-па! - в шляпе вместо монет пара курлычущих голубков. Достает их из шляпы, подбрасывает - летите! Следующий номер: к предплечьям, к груди своей прикладывает глиняные тарелки, и они прилипают к телу. Проходят несколько напряженных минут, после чего фокусник вздыхает полной грудью, и тарелки падают на землю. Часть из них раскалывается, часть катится в сторону восхищенных зрителей. Оп-па!
Девушка - ивовая веточка изгибается назад; дуга тела сначала смыкается - руки касаются пяток, - затем руки, а за ними голова выползают из широко расставленных ног. Выкрашенные красным губы постоянно растянуты в улыбке, что придает действу оттенок несколько жутковатый. О, боги, у любой другой уже давно б сломался позвоночник, а у этой... Поднимает ртом лежащий на земле цветок, не выпуская его изо рта, медленно выпрямляется
Густые черные брови "человека - горы" срослись в одну хмурую линию; запястья мощнейших рук обхвачены широкими кожаными ремешками с металлическими клепками. Жонглирует пудовыми камнями так, словно это мелкие камушки.
После силача на сцену высыпают обряженные в тоги сенаторов карлики. Рассевшись полукругом, напялив на лица псевдосерьезные выражения, имитируют заседание сената. Посменно выступают с речами. Несмотря на одинаково писклявые голоса, по риторическим особенностям, мимике и жестикуляциям, по политической направленности речей народ узнает своих избранников - того сенатора, другого, пятого, седьмого. Ох, животики надорвешь со смеха.
И вот уже шестую шляпу, доверху наполненную монетами, относит за сцену улыбчивая красотка с высокой грудью, длинными стройными ножками и обнаженными плечами. Там, в глубоком тылу, в персональном шатре за небольшим столиком восседает плешивый владелец балагана. Девушка ставит на стол шляпу с монетами и, поклонившись, удаляется. Владелец погружает в шляпу обе ладони, подцепив горсть, оценивает на глаз, какого достоинства монет больше. Удовлетворенно хмыкнув, ссыпает обратно в шляпу. Подцепив вновь, скользит взглядом, и вновь ссыпает. Еще раз и еще раз, и еще раз... Наконец волевым усилием заставляет себя оторваться от любимого занятия: высыпав монеты из шляпы в кованный металлический ящик, закрывает его на замок, ключ вешает на шею.
Ближе к вечеру значительная часть толпы перемещается на площадь перед Форумом, где на специально подогнанной повозке выступают с речами профессиональные демагоги, риторические наемники власть имущих. Вот очередной вскарабкался на повозку, выпрямившись во весь рост, неспешно оглядел толпу округ себя, вдохнул полную грудь воздуха, начал. Низкий тембр, брови сдвинуты гневом, кулак мощно, в такт словам, рубит воздух, помогая глотке вбивать смысл в подчерепное содержимое толпы.
- Римляне, те из вас, что постарше, помнят, какой была жизнь при Марии. Демократические преобразования в обществе, льготы ветеранам. Мудрые армейские реформы, когда рядовой получил возможность подняться по карьерной лестнице, дослужиться хоть до легата. Социальная принадлежность отошла на второй план, а на первое место выдвинулись такие качества как смелость, боевой опыт, сообразительность, умение увлечь за собой бойцов в непростых ситуациях. И как следствие этих реформ - великие победы на фронтах всех трех континентов.
Невольничий рынок, функционируя круглые сутки, не справлялся с наплывом живого товара. Рабы отовсюду - из Европы, Азии, Африки. Золото из провинций широченным потоком текло в римскую казну. Хлеба, поставляемого, по большей части, из Египта, было столько, что его раздавали бесплатно, а если продавали, то за сущие гроши. По праздникам в Риме столы ломились от изысканных угощений - ешь-пей народ, сколько влезет, прославляй своих благодетелей. А роскошные храмы богам... Да, граждане, большинство храмов Вечного города были построены именно при нем, великом Марии. Нет, не зря народ выбирал этого великого человека консулом рекордное число раз - семь. Ну а потом... О, лучше не вспоминать тот ужас, ту страшную резню в Риме и по всей Италии, когда погибли истинные патриоты, а на их имущество наложили лапу Сулловские приспешники, темные личности. Проскрипции - какое ужасное слово. Человека, внесенного в проскрипционный список, то есть объявленного вне закона, мог убить каждый и получить за это громадное денежное вознаграждение. Рабам за убийство неугодных Сулле граждан... да-да, уважаемые соотечественники, вы не ослышались, рабам за убийство лояльных Марию римлян предоставлялась свобода. Какой цинизм, какая низость!
Ну и дальше, дальше, в том же духе, с такой же страстностью...
Темнеют лица стоящих в толпе, злоба переполняет сознание, жаждет выхода. Крови! Неважно чьей!
- К ответу нечестивцев, наложивших лапу на имущество почтенных граждан, на государственную казну! - взывает к толпе оратор. - Смерть врагам родины!
- Смерть, - вскинуты кулаки, слиты в едином порыве многие тысячи голосов.
Беглецы следовали по Аппиевой дороге на юго - восток, когда вдруг Эномай остановился и, прищурившись, рявкнул: "Отряд, стой! Рассыпаться вдоль дороги, залечь. Живо"!
Все, кроме самого германца и идущего рядом с ним в голове отряда Спартака, исполнили приказ.