Птицелов. Вечный скиталец

В ничейных землях говорят: дождь смоет любую кровь.

Сгноив все эти годы в Серой Пустыне, мог ли я считать себя прошедшим очищение? Все эти жизни, возложенные мною на алтарь богини... освободившись от хватки их разлагающихся пальцев, смогу ли я, в конце концов, обрести забвение? "Тень, смерть и сталь" - девиз Четвертого Легиона. Замените последнее на "покой", и я подпишусь под ним соками собственной жизни.

Кровь стекает, а дождь все идет.

Одна миля сменяет другую, по обе стороны от пыльной немощеной дороги все так же тянутся чахлые заросли посеревших кустов, изредка разбавляемые небольшими дубовыми рощицами. Впрочем, через пару дней я должен выйти к Приграничью - тонкой ленте редколесья, отгораживающей королевство от ничейных земель на юге и диких лесов - на западе, и окружающий пейзаж, наконец, дополнится еще одним приглушенно-тусклым цветом...

Поправляешь вечно сползающую лямку мешка, просовываешь под капюшон руку, растирая ноющую шею; в голове крутятся обрывки мыслей, не имеющих никакого отношения к настоящему.

Дождь, кажется, не закончится никогда.

...

Я покинул гарнизон еще вчера утром. Ни с кем не прощаясь, ни к кому не заходя. И уж тем более - к Таэсторху. Он, должно быть, обиделся... Обиделся, но не удивился, зайдя вечером на обычную кружку вина и обнаружив дом пустым и незапертым. Остывшие угли в очаге, початая бутыль - на столе и голая штукатурка стены над камином - там, где раньше висела она. Ну да что мне его чувства... Каждый раз, уходя, я вычеркивал из жизни все, что оставалось за спиной. Каждый раз. Так почему этот должен был становиться исключением?

В ночь после возвращения каравана я так и не смог уснуть... впрочем, не впервой.

Проворочавшись до рассвета, я достал из сундука толстую черную тунику, старый плащ цвета тусклого серебра, побрился в последний раз и, собрав свой нехитрый скарб (именное оружие - короткий меч и кинжал, запас еды и винного уксуса, достаточный для перехода, и самое главное - последнюю картину, свернутую и запечатанную в берестяной тубус), ушел.

Конечно, не забив окна и не повесив на дверь замок.

Конечно, не сказав никому ни слова.

И, конечно, взяв с собой ворона... точнее, дав ему остаться на плече - как и множество раз до того.

...

Путешествуешь, путешествуешь, а внутри медленно зреет чувство, что ты - единственный, ты - последний, кто еще остался в этом мире. Пустота. Никого. Караваны в Винзе стали ходить все реже и реже, Люди Ветра носу не кажут со своих скал без прикрытия воздушных патрулей... про одиночек же я вообще не говорю.

Чем, спрашивается, отличаются от Пустоши ничейные земли и Приграничье? Разве только тем, что здесь пока нет диких.

Да, я шел на север. Семь-восемь дней перехода, и я должен был выйти ко Флэйне - небольшой южной деревушке, стоящей в стороне от основных королевских дорог. Почему на север? Почему именно туда? Глупо, конечно... но меня тянуло. Тянуло к северным, колючим ветрам, тянуло вновь увидеть фьорды Мглистой Гавани и высокие, вспарывающие небо пики Первых Когтей, - несмотря на предостережение капитана, а скорее всего - вопреки ему. Таэс - хороший воин, возможно - один из лучших, в своем роде. Но вряд ли он действительно знает, что такое обреченность.

Натяните на лук тетиву и держите ее так, ни на миг не снимая напряжения, - года, два... десять, - сколько выдержат сухие жилы, прежде чем лопнуть, скрутившись изорванной бахромой? Так же и человек. Нельзя взвести его внутреннюю пружину и расслабиться, полагая, что все - завод будет держаться как угодно долго. Рано или поздно что-то одно не выдюжит - либо пружина, либо человек. Как ты его не тренируй и не изменяй.

И я не знаю, что лучше - надорваться или же просто умереть.

...И - было еще кое-что, да. То, в чем я не хотел признаваться даже себе...

...

Через три дня, в небе над границей ничейных земель я увидел пролетевшую на юг двойку ветроносцев. А утром четвертого меня нагнал караван.

...

Стершийся, изорванный войлок кибиток, схваченный тут и там кривыми стяжками; надрывно скрипящие, прыгающие на ухабах колеса; лица купцов, хмурые, как небо над головой, сутулые фигуры гоплитов, устало бредущих по бокам от дороги... и страх в глазах трясущихся в повозках переселенцев, застывший и слежавшийся, словно старая плесень на сырых стенах подвала, - все это было словно скреплено печатью угрюмой, отчаянной безысходности. Караван призраков, слишком надолго задержавшийся в Забытых Землях.

Я остановился, пропуская одну повозку за другой, безо всякого интереса разглядывая тусклые лица жителей Побережья. Тонкая цыплячья кожа, нервно подрагивающие пальцы, впившиеся в выщербленные борта, и дерганный взгляд больших, навыкате глаз, то и дело смазывающий меня вскользь болезненным, перемешанным со страхом любопытством. Доведенные чуть ли не до истерики постоянным напряжением и ожиданием удара со спины, кажется, что еще чуть-чуть - и они разбегутся, словно подпаленные крысы, вопя и пуская кровавую пену из перекошенных ртов. На что же они умудрились наткнуться, пересекая Пустошь по вдоль и поперек изъезженной дороге, что до сих пор боятся высунуть голову из повозки?

Я стоял, не шелохнувшись - серая тень на серой земле, - и закутанные в бесформенные хламиды солдаты Жемчужного Полиса, неуклюжие и угловатые на земле, обходили меня стороной на несколько ярдов. Вдруг, пола одной из кибиток откинулась, и из темноты на бледно-палевый свет выползла - другого слова и не подберешь, - костистая, худая рука с россыпью серебрянных перстней на скелетообразных пальцах. Рука вяло махнула, очертив в воздухе неявные контуры знака братства, и повозка остановилась, съехав с колеи в неистоптанную пыль степи, - равно как и следовавшие за ней двое всадников в плащах бледно-кораллового цвета, с накинутыми поверх шлемов капюшонами. На спинах их были изображены упавшие на бок песочные часы без песка - эмблема "бессмертных", личной гвардии Автарка.

Автарк - и братство? Они уже там... но как? Воистину, прав был Таэс - я слишком долго пытался отгородить себя от мира.

Борт кибитки скрипнул и откинулся, выпустив на волю демонов пепельного цвета.

- Айх, кхаэррат, - тихий, с каркающей хрипотцой голос, доносящийся из темноты. Чистейшее кионтэри, лишь с легкой примесью акцента жителя Побережья.

Я не заметил, как всадники спешились и встали по обеим сторонам от меня, предостерегающе положив руки на обтянутые светлой кожей рукояти мечей. Четверо солдат в пепельных нараменниках поверх легких серебристых кольчуг, выскочившие из соседней повозки, как пробка из бутылки со скисшим вином, взяли нас в полукольцо и вынули на две ладони клинки из ножен.

- Постой, святой брат. Нам есть о чем... кхх... поговорить.

...

Это было давно, и не осталось уже в живых ни одного смертного, кто мог бы засвидетельствовать правдивость всего, что произошло. А Теням в нашем мире какая вера...

Я тогда числился иммуном-травником в одной из десяток первой-четвертой (первых "воронов" Четвертой "Разящей" когорты), - официально. На самом же деле занимался я, в основном, тем, что выполнял различного рода деликатные поручения нашего декана, оттачивая мастерство бить в спину и предавать с улыбкой на лице. Не стану лгать, говоря, что это было очень трудно. Или больно. Нет. На самом деле, стоит только привыкнуть - и предать смертного станет легче, чем раздавить в кулаке "мертвую голову". Бабочка, по крайней мере, красива...

А уж тем более просто - ударить в спину врага. Пусть он и считал тебя другом в своей слепоте.

"Не верь никому, кроме братьев своих", гласит свод заповедей Пепельного братства, "Ибо тот, кто не с нами, да воспротивится нам в Год Отмщения, и даже ближний твой может обернуться отродьем Омерны, трижды будь проклято имя ее отныне и присно, и во веки вечные".

"Тени изменчивы" - что ж, и в этом есть своя правда... Однако ж, чем дольше существуешь в этом мире, тем больше на пути твоем встречается идиотов, из которых даже монастырской муштрой не выбить всепоглощающей, по-детски непосредственной наивности, - и тем слаще смотреть им в глаза после удара, медленно проворачивая клинок во взбухающей горячей кровью ране. Убивая этим не только - и не столько тело, - сколько веру, веру в добро и справедливость... в людей, Тень их раздери, и хоть на миг, на захлебывающееся липкой алой влагой мгновение, но возвысить их до своего уровня, заставив увидеть мир таким, какой он есть. Таким, каким видим его мы.

...Стоит лишь распахнуть настеж дверь, и пьяный запах весенней винзенской ночи ударяет в голову, смешиваясь с уже витающими там парами сладкого золотого вина, гордости этого небольшого городка, оседлавшего перевал меж двух холмов на самой границе империи.

Брэнери Мэйслотт, сквайр... ох ты ж, нет, Айнуин забери! Совсем, совсем уже даже не сквайр! Уже целые сутки, как "сир" - и как бы не забыть об этом при встрече с городской стражей... хха, вот же ж голова-то дырява-й-а-а!..

Круговорот пьяных, разнузданно-веселых мыслей новоявленного сира прерывается увесистым тычком в плечо и громовым голосом Бенкса, орущим где-то рядом с ухом.

- Брэнни, так тебя разэдак! А ну хорош прохлаждаться, эль ждать не станет! - утробный хохот и бульканье, сопровождаемое громкой отрыжкой.

- Скорее садись обратно, дружище, а то Бэнки, пока тебя ждет, всю столешницу кулаками своими чугунными расколошматит, - это уже Райсс, как всегда криво щерится, откидывая со лба непослушную прядь выцветших, ломких волос.

Брэн хихикает вместе с друзьями, улыбается пьяной улыбкой, машет рукой - сейчас, мол, обождите, я скоро вернусь, - и с громким уханьем ныряет в бодрящую свежесть ночи.

"Нет, все-таки, хорошо, что меня именно здесь помазали, в Винзе. Какое тут вино!..", пронеслось у него в голове, пока он заходил за угол таверны и развязывал тесьму на бриджах, "Но, впрочем, увлекаться тоже не стоит. Трех дней нам хватит, чтобы опустошить подвалы всех трактиров во всем районе, а потом... А потом - день на протрезвление - и вперед, в Айэкхор."

Ночь смеется тихим звоном хрусталя, она кружится вокруг, нашептывая, маня, она зовет за собой - туда, где не будет ничего, кроме нас и благословенной тьмы. Брэн стоит, зашнуровав ширинку, и слушает, слушает, слушает... Вино ли так ударило в голову, или вправду есть что-то волшебное в окружающей звенящей прохладе, но темнота зовет его, и он идет, раскинув руки, танцует, кружась по улице со счастливой улыбкой...

И вдруг все умолкает.

Струна обрывается на самой высокой ноте, хлещет наотмашь, вонзаясь огненной иглой меж лопаток, и сир Брэнери скошенным колосом падает на колени, а затем - и лицом в мостовую, с размаху впечатывая щеку в холодный, мокрый от росы булыжник.

Струна засела в спине, продолжая немилосердно жечь, и он чувствует, как мерными толчками льется на дорогу кровь. Тихие, уверенные шаги - Брэн видит лишь черные носки сапог на толстой кожаной подошве. Кожа о камень, скрип-скрип, но так тихо, что вовек не услышишь, сколько не прислушивайся... Подошедший останавливается, замирает; опускается на одно колено, чуть приподнимает Брэна за плечи, вглядываясь в лицо (да что увидишь-то, темно как у Тени в промежности), тот тоже скашивает взгляд, напрягаясь из последних сил, всматриваясь под капюшон убийцы... и вот сейчас бы ему закричать - во всю грудь, до боли в горле, да только там и так горит, будто смолой облили, и сир лишь кашляет, давясь кровью, не в силах отвести взгляд от держащей его темной фигуры.

- Т-ты?...

Человек (да человек ли?!) пожимает плечами, улыбается чуть виновато и убирает руку с плеча, позволяя Брэну вновь уткнуться лицом во влажную прохладу камня.

- Н-но... за что?

Тот наклоняется, шепчет в ухо.

- Тебе так хочется это услышать? - охватывает ладонью рукоять торчащего в спине Брэна кинжала; сир стонет, сцепив зубы, скребя пальцами по камню. - Тени не нужны и не важны причины. Считай это уроком - для нас обоих, - ставит ногу на поясницу, вдавливая живот Брэна в мостовую, сжимает пальцы, с силой выдергивает лезвие, и у воющего от боли сира Брэнери Мэйслотта остается еще несколько мгновений жизни, чтобы осознать, что единственный человек в этом паршивом городе, которого он всегда считал другом, оказался Тенью. Проклятой тварью, отродием, которых его учили убивать без жалости и сомнений.

Фэрну ждет, пока рыдания и всхлипы Брэна, наконец, затихнут, вновь склоняется над его подрагивающим телом, задирает за волосы голову и, шепнув "Прости-прощай", одним росчерком стали избавляет того от мучений. Разжимает пальцы, смотря как текут сквозь них жирные, сальные волосы и как в последний раз бьется голова о кладку мостовой. Вытирает клинок о край пепельного плаща, распрямляется и неторопливо, нисколько не заботясь о том, что кто-нибудь да мог услышать крики умирающего брата, уходит вниз по улице, растворившись в темноте прохладной восточной ночи.

...

- Почему вы назвали меня братом, посланник Автарка?

Сидящий напротив него человек пожал плечами и улыбнулся.

- Ты выглядишь как воин, хоть и скрываешь это простой одеждой. Да только лицо твое и шрамы... кхх... говорят сами за себя. А кто еще в эти дни может идти на север, как не присягнувший братству и лорду-наместнику, да прославится в веках его имя? - он не был ветроносцем, этот высокий сухощавый старик с оправленной в серебро морской слезой, висящей на груди, - знаком высочайших полномочий, данных ему Автарком. Он сидел, свободно откинувшись на распорку, поддерживавшую крышу повозки, стройный, поджарый, и легкая улыбка играла на его губах. - К тому же, вряд ли бы стал Воин Тени одевать на себя плащ пепельного цвета, не так ли, маэ локхин?

- Нет, я никогда не был лордом... - поправил я, не задумываясь, и лишь несколько мгновений спустя до меня дошло. - А тем более - вашим, - медленно произнес, прищурившись и смотря ему прямо в глаза. - Кто вы, человек Жемчужного полиса? Вы ведь действительно... человек. А я никогда не слышал, чтобы один из нас смог подняться так высоко на службе у Людей Ветра.

- Один из вас? - изогнул тот кустистую седую бровь. - Я думаю, ты что-то путаешь. Впрочем, не будем торопить события. Все по порядку, - он протянул руку, достал из корзины бутыль с вином и разлил тягучую багряную жидкость по бокалам, стоявшим на столике между нами.

Внутреннее убранство повозки было весьма аскетичным, если не считать висевшего на крюке палаша в инкрустированных золотом ножнах и огромным изумрудом, вправленным с серебро навершия. Раскладной походный стол, две накрытых пледами скамьи, кровать с соломенным тюфяком и окованный черным железом, крепко сбитый дубовый сундук, - вот и вся обстановка посланника одного из самых богатых городов-государств Побережья.

- Выпьем для начала, а там и побеседуем, - старик пригубил вино, посмаковал во рту букет. - Ммм! Эти имперцы знают толк в добром вине, я скажу. Никогда не пробовал осенне винзенское, двадцатилетней выдержки? Что ж, я думаю, сейчас как раз самое время исправить столь досадное недоразумение, святой брат.

Я прохладно кивнул и поднял свой бокал. Пробовал ли я винзенское... Либо он шутит, либо я слишком рано ударился в панику. Улыбнувшись уголками губ, я сделал глоток, и вяжущее, терпкое багряное солнце наполнило рот, обволокло его и скатилось вниз, даря тепло всему телу.

Старик отпил еще, прочистил горло и отставил бокал в сторону.

- Ну вот, теперь и жить можно. Так на чем мы остановились, юноша?

Я чуть не поперхнулся. Тень Всеблагая, я ведь запросто могу быть старше его - на десятки лет. Юноша... не льстите мне, господин посланник, мертвым лесть ни к чему.

- Ах да! - коснулся он рукой лба, словно бы вспомнил то, о чем никогда не забывал. - Ты спросил, кто я. Что ж, действительно, ты прав. Я - человек. Лорд Уэрнелл, если это будет угодно милостивому господину, - чинно произнес он на манер имперских чиновников. - Полномочный представитель Автарка Жемчужного полиса в землях королевства Элертанна и северных провинциях Второй империи Лейератиэх.

Губы старика исказила усмешка, но выцветшие белесые глаза смотрели холодно, словно пытаясь превратить собеседника в ледяную статую. Я выдержал его взгляд и, прищурившись, склонил голову.

- Милорд...

Посланник нетерпеливо махнул рукой.

- Оставим титулы, святой брат. От них одна морока.

- Как вам будет удобнее... - я скользнул взглядом по его запястью с вырезаным на коже знаком, не узнать который было невозможно. - доминус Разорванной цепи.

Старик скосился на руку и задумчиво пригладил ладонью бородку. Затем улыбнулся уголками губ и проговорил:

- А ты наблюдательный. Впрочем, как я мог забыть...

Я лишь пожал плечами. Если "посланник" - хотя, ничего не мешало старику действительно являться тем, за кого он себя выдавал... одним из, точнее. Так вот, если он не убил меня до сих пор... А как еще должен был повести себя ветроносец в окружении Братьев Пепла? В конце концов, иллюзий насчет своего облика - моей узнаваемости - я не строил. Кто знает, может, для того я и ушел, чтобы обрести, наконец, избавление.

Я глотнул вина, откинулся, сцепив пальцы на животе, и прикрыл веки. Старик молчал, то смотря в вино, то обводя потускневшим вдруг взглядом свои скромные покои, избегая встречи с мной. Присягнувший высшим человек на службе у Людей Ветра. Это могло казаться абсурдным, но именно поэтому и работало. Да вот только зачем его - достигшего таких высот при дворе Автарка, - отзывали обратно? В том, что он ехал в Верхний Эрнайн - или даже прямиком в Киэнтралле, минуя протекторат, - я не сомневался. Как не сомневался и в том, что лорд Уернел спешил, да еще как. Не стал бы обычный посланник гнать караван напрямик через Пустошь, рискуя потерять жизни не только сопровождащих, но и свою собственную, - он предпочел бы более долгий, но не столь опасный путь через земли Двух Полисов - к Палевому городу и приграничью. Но только... зачем он спешил? Из-за чего? Может, спросить его об Элеросе? Нет. Не стоит.

Я резко выпрямился и, уперевшись в колени скрещеными руками, наклонился к самому его лицу.

- Зачем вы подобрали меня, смотритель? Какое вам дело до ничего не значящего путника, вам - ...

- Шшш, - помахал он пальцем перед лицом. - Глазам Автарка есть дело до всего. И уж тем более - до человека Братства. С которым, как мы оба помним, Великого связывают прочные дружеские узы.

- Но... кхм, - я прочистил горло.

- Всему свое время, святой брат, всему свое время. У всех ведь свои пауки под сталью, не так ли? - мрачно усмехнулся он краем рта, будто судорога схватила. - И для каждого - свой ворон со скалы слетит, - его рука вывела в воздухе знак Легиона и опустилась на торчащее сквозь ткань бриджей острое колено.

Вспоминай, каково это - бояться, Тень. Иначе может стать слишком поздно.

Помолчав немного, "посланник" отвернулся, вытянул ноги вдоль прохода и, не глядя, бросил в мою сторону:

- Выпей лучше вина, святой брат. Твоего холода оно не согреет, но тебе, чую, это и не нужно. А вреда все равно не будет, - помолчав мгновение, он обернулся и тихо добавил. - Выпей, и помолчи немного. Дорога впереди долгая, а к смерти спешить и кроме нас дураков найдется.