Острая боль прорезала спину. Л. не дышала, боясь спровоцировать новый приступ. Но стоило сделать неловкое движение, и вновь приходилось сжимать зубы, чтобы ни один стон не вырвался наружу. Обессилев, она упала на футон (*1) и уткнулась в подушку. Рука загребала невидимую землю с татами (*2), слезы катились по лицу. Боль становилась нестерпимой.
Новый приступ. Уже третий за сегодняшний день. Спина выгнулась в судороге, рука сжалась в кулак, проведя ногтями по татами. Дышать стало тяжелее. Целый выводок скорпионов копошился у нее в голове, расползаясь по отдаленным кускам нервной системы.
Его пальцы, держащие гриф... Черные с рыжим отливом волосы... Приподнятая бровь... Спокойный взгляд...
2.
- Вставай. Скоро завтрак.
- Да.
- Может, врача позвать? Ты что-то не важно выглядишь.
- Не надо, все нормально.
- Как знаешь.
Их поселили в этой комнате вдвоем. У соседки были свои знакомые, и поэтому ее почти никогда не было в номере. Л. поднялась с футона. Солнце умиротворенно смотрело через окно.
В другое время и при другой ситуации она назвала бы их отель сказочным местом. Из окна третьего этажа открывался безбрежный мир, полный сине-зеленых красок - аккуратно выстриженные газоны с пальмами и хвойными деревьями по-братски сочетались с кристальной водой двух бассейнов. А ночью, когда замолкала музыка в коридорах, можно было услышать томный шум волн, ложившихся на берег Симоды и тайно целующих песок. Другой бы назвал "Идзукю" раем.
Она нехотя оделась и спустилась вниз.
Завтрак в отеле мог бы утолить жажду и голод любого, даже очень придирчивого гурмана. Японская кухня во всех проявлениях и во всех головокружительных подробностях. Она положила еду на поднос и села за стол в дальнем конце. Пары и тройки людей вокруг болтали без устали. Она улыбнулась. Люди так боятся тишины...
Погружение в воду. Проход через тягучую белую комнату. Человек в белой рубашке и черных джинсах. Его немного рыжеватые волосы поблескивали в отсвете лампочек, сделанных в виде зодиаков. Он шел к столу неподалеку, разговаривая с почти неулыбчивым другом. Она почувствовала, как задерживает дыхание.
Он был как потустороннее существо. Само его существование поблизости к человеческому миру могло свести с ума. Но пока только она была безумной.
Его пальцы, когда-то держащие сямисэн (*3), теперь так же бережно берущие палочки для еды... Наклон головы - благодарность Богу за пищу...
Она встала из-за стола, стараясь не бежать.
3.
Она неслась за солнцем. Через кустарники и травы, мимо высоких деревьев. Только сегодня она поняла, что боится темноты, боится, когда уйдет светило, и контуры всех предметов вокруг сольются с мраком. Но солнце мчалось дальше, недостижимое и прекрасное.
Солнце протянуло руку к морю, и море улыбнулось в ответ, открывая засов на синих воротах. И Л. с ужасом смотрела, как оно тонет в пучине. Случилось то, чего она боялась - Л. осталась наедине с собой.
Море знало все. Оно чувствовало ее, как верная собака - пришедшего домой хозяина. Но продолжало смотреть на нее холодными, слегка приоткрытыми глазами тысячелетнего мудреца.
4.
Ее спина вновь неестественно выгнулась, и она упала в песок. Волна, словно заволновавшись, приближалась к ней и возвращалась вновь, сообщая Большому Морю о состоянии находившейся на берегу. Л. знала, что никто не услышит ее здесь, так далеко от отеля, и поэтому только сейчас смогла позволить себе кричать от боли.
- Далековато ты сегодня зашла. - Бабушка с большой корзиной на спине спускалась к морю. Короткие брюки заканчивались на голени, на ногах ничего не было. Седые волосы свободно падали на плечи и весело подпрыгивали при каждом шаге. Она говорила на каком-то странном языке - не на японском или русском, а на языке, понятном только им обеим. Л. подняла голову.
- Простите, я...
- Нет-нет - она замахала руками. - Не извиняйся. Я знаю, когда растут крылья, люди готовы на еще большие безумства.
- Крылья?
- Да. За спиной. - Она поставила корзинку на песок и уселась сверху. - Сама знаешь от чего. - И она игриво улыбнулась, подмигнув.
- Кто вы?
- Да неважно. Живу неподалеку. - Она все так же улыбалась. - Как спина?
- Больно.
- Так и будет. Пока не... - она замолчала на секунду, но потом с теплотой улыбнулась.
- Я понимаю.
- Больно или не больно - послушай, они - твой дар. Иди. Он скоро начнет играть. - Бабушка подошла ближе и прикоснулась к ее руке, взяла за локоть и помогла встать. Блузка Л. промокла насквозь, от брюк кусками отваливался мокрый песок. Внезапно боль прошла. - Иди. Ну же. - И Л. побрела по лунной дорожке, ведущей к отелю.
5.
Первый нож вошел в грудь точно по центру...
Занавеска приподнялась, и человек в народном костюме вышел на сцену.
Второй нож чуть выше...
Он присел на стул и взял в руки сямисэн.
Третий - вниз по ребрам...
Он закрыл глаза и начал играть.
Затяжной прыжок. Глубина. Давление. Нечем дышать. Лица - плачущие, кричащие, застывшие в беззвучной молитве. Птицы на ветках, сгибающихся от ветра. Волны, накатывающиеся на берег Симоды, свет и музыка в коридорах отеля... Она умирала с каждым новым звуком и возрождалась на его струнах.
Л. ушла. Его музыка продолжала настигать ее, как змея, но, как змея, гипнотизировала вновь и вновь.
Призрачно-голубые бассейны, никого в отсвете фонарей, зеленая трава. Она выдохнула. Звуки почти не долетали досюда, наталкиваясь на суровое стекло. Л. оглянулась.
Они переливались, меняя свой цвет - с серебренного до золотого. Их немного приподнимал ветер, и они сами вторили ему, постепенно расправляясь. "Когда растут крылья, люди готовы на еще большие безумства". Она улыбнулась. Он подарил ей крылья, сам не понимая того. Он - причина ее боли, но любое его движение наполняет ее счастьем, не предназначенным для человеческого сердца. И оно же режет ее на куски.
Теперь у нее есть крылья. Она посмотрела на далекие горы. Теперь она может достигнуть их вершин, сможет взлететь на ветви деревьев и стать частью их жизни, раскачиваясь на ветру. И сделает это. Прямо сейчас.
6.
Она вернулась в номер, мокрая от морской воды, с листьями в волосах и безумно счастливая. Дверь открыла ее соседка.
- Такая грязная! Где это ты так?
- Упала около моря
- А. Ну заходи. Представляешь, завтра музыканты уезжают. У них концерт в Канагаве. Надо успеть с ними сфотографироваться, да ведь?
- Да. Наверное.
Гром. Весь воздух и то, чем можно дышать, упало вниз. Кровь заклокотала в голове, заглушая настойчивые мысли. Солнце... Он уезжает... руки... море... Звуки... Крылья.
7.
Ее футон лежал прямо напротив низкого большого, на все стену, окна. Перегородки на подоконнике не были закрыты, и в комнату вплывала луна и ее маленькие звезды. Л. казалось, что тысячи глаз смотрят на нее, тысячи губ говорят ей. Но она - человек, и не понимает их язык.
Если он уедет, она сойдет с ума. Но он уедет, вернется домой, к своей семье. И все забудется. Для него - пройдет еще одним днем. Для нее - повторяющимся ночным кошмаром, где он все так же будет неосязаем, но видим, как те далекие звезды.
Она встала с футона. На соседнем - спала ее соседка. Подошла к шкафу. Среди чайных пакетиков, сахара и кофе она наконец увидела то, что искала. Ручка была черной, но острие поблескивало от слабого света. Она взяла нож и закрыла перегородки в спальню. Несмело вошла в ванную комнату.
Левое крыло слегка дрожало. Она крепко зажала его в левой руке и резко резанула по нему ножом. По серебренным перьям полились алые струи. Она надавила на нож, и он с хрустом прошел через полую кость, с трудом миновав мышцу. Перья спадали к ее ногам, залитые красными слезами. Еще одна кость была сломана, и крыло повисло на нескольких хрящах, яростно продолжающих жить.
Она кричала. От боли. От отчаяния. Комната вращалась в разные стороны, словно люлька, в которой укачивают разбушевавшегося младенца. Еще один оглушающий хруст, и на скользкий пол упало левое крыло. Пришла очередь второго.
8.
Л. сидела на красном полу, уткнувшись в колени. Два куска оторванной плоти бесхозно валялись рядом. Она встала и взяла их в руки. Открыла дверь. Ей было все равно до грязной ванны, ножа в раковине, каплях на чистой циновке. Бросив груз под стол, Л. одела фирменную юката (*4) из отеля - голубую с синими волнами, и без сил упала на футон.
9.
Солнце навязчиво светило на ее подушку, рядом соседка шуршала пакетами, но Л. предпочла бы никогда не проснуться, а поселиться в этом безоблачном небе, стать травой у бассейна, камнями у моря. Она поднялась.
- А где ты достала такую красоту? - соседка показала на стоящий под столом фуросики (*5).
- Вчера купила.
- Понятно.
10.
Ванная комната, раковина и татами залиты серебренным соком. Она переоделась и заглянула под стол. Вышитая нитками ткань была завернута причудливым узлом. Л. взяла фуросики в руки и спустилась вниз. Она знала, что Он будет там.
Он стоял, все так же разговаривая с неулыбающимся другом, держа за ручку свой чемодан на колесиках. Его теплый голос плавно стекал по сверкающей оболочке над головой. Она подошла к нему.
- Простите...
- Да? - он обернулся.
- Простите за столь ничтожный подарок, но... - она протянула фуросики. Ее руки больше не дрожали, а голос был спокойным. - Спасибо Вам за Вашу музыку, спасибо.- Улыбнувшись, поклонилась.
- Спасибо вам. - Он поклонился и она, кивнув, развернулась уходить. - Скажите... Вам правда нравится эта музыка? - Она застыла на месте.
- Да. Очень. Удачи вам. Во всем. - Они вновь обменялись поклонами и разошлись.
Она не знала, что завернуто в фуросики. Но была уверена, что Ему это понравится. В нем найдутся подарки для Его жены, дочери, для Его лучшего друга, Его матери. И все будут довольны. И пусть через много лет от них не останется и следа, но давно затерявшийся под кроватью расшитый фуросики будет памятью о некогда подаренных серебренных крыльях.
(*1)Футон - Матрац для сна в японском национальном доме
(*2)Татами - циновка
(*3)Сямисэн - трехструнный народный японский музыкальный инструмент