Я шёл по стене. Продвигался ладонями по её шершавой и холодной поверхности, царапал ногтями по бледно-зелёной краске. Правое колено то и дело упиралось о ребристую железку отопительной батареи, которая была холодна не по погоде. Зная, в чём дело, чувствуя, в чём дело, мне ни за что не хотелось заходить в комнату, мне претило заходить в комнату.
Но стало так темно и холодно, что я не нашёл иных решений, кроме как распахнуть тяжёлую, обжигающую инеем дверь и шагнуть в комнату.
- Если бы и не вошёл, ничего бы не изменилось, - послышался торопливый шёпот, не звучащий ниоткуда, не проникающий и не относящийся ко мне.
- Но я не знал где ты! Я искал! - попытался ответить я.
- Прежде чем узнавать ГДЕ я, ты должен был бы узнать КТО я, - шёпот не хотел выдавать голос, как будто это что-то могло бы вернуть в моей памяти. Как будто бы я смог что-то узнать, если бы что-то смог вспомнить.
- Ты считаешь, что я не догадываюсь о том, кто ты?! - попытался я уйти от ответа.
Я услышал смех. Смех, который хоть и был издевательским и заразительным, но тем не менее его не было, она даже смеялась шёпотом. Я никогда не догадывался, что такое может просто быть.
- Догадываешься... считаешь... - шипящий смех наконец прервался, приняв форму фразы, - считать - не моя забота... а догадываться... ты не догадываешься даже о том, кто ты...
* * *
Меня бросило в пот. Так неожиданно стало слишком душно и горло сжало невидимыми тисками. Как будто я ничего не ел с утра, а меня настойчиво пичкали пресной застаревшей жвачкой. Желудочный сок старательно выделяется в ответ на обман, а мозг безмолвно вопит: "Ложь! Бред! Ложь! Бред!" Вопит на фоне шипящего смеха, и этот смех так всепроникающ, как шорох дождя жаркой и бессмысленной ночью. Он успокаивает и никак не даёт уснуть, хочется бежать к нему со всех ног, но, оказываясь на улице, встречаешь только дождь, холодный и бессмысленный, как эта ночь. После этого дозволительно думать о чём угодно, делать всё что угодно, но думать ничего не хочется, делать ничего не хочется, и чайной ложки желания хватает лишь на то, чтобы вернуться к встревоженной постели и всему такому мокрому и тихому плотно укрыться под одеялом. Даже громыхающий где-то далеко гром уже становится созвучным с падением перезревшего яблока на поверхность перевёрнутого таза во дворе. Но, чтобы добиться такого успокоения, нужно сначала промокнуть под дождём...
* * *
Крепко зажав ладонями уши, я пытался уйти от назойливого смеха, убежать, избавиться от него. И, как ни странно, помогло! Смех и шёпот слились в белый шум, катастрофически нарастающий с каждой секундой.
- Зачем ты пришёл? - голос, который оборвал весь этот шторм звуков, был уже не шёпотом, но я ничего не мог сказать об этом голосе, потому что совсем не понял, каков он. Знал лишь одно - это её голос.
- Не молчи! Это никуда не годится, если ты пришёл сюда, чтобы молчать!
Я не мог увидеть её лицо...
- Я не вижу твоё лицо, я совсем не вижу тебя, - я попытался ответить, но мой язык помимо воли ворочался с огромным трудом. - Я хочу увидеть тебя... Я искал тебя...
- Никуда не годится, - я заметил, что голос звучал уже намного тише.
- Я всегда верил в тебя... Я знал, что ты есть... - я же, напротив, стал тараторить и мой голос мне самому закладывал уши из-за своей громкости. - Я хотел увидеть тебя... ты здесь, я здесь...
- Никуда не годится, - я еле слышал её. - Я ухожу...
- Погоди! - взволнованно закричал я и струйка пота оставила холодную дорожку на лбу.
- Что ещё?
- Почему?! Почему ты уходишь? Что не так я говорю?
* * *
Я услышал, как засвистело мгновение, хрипло взвизгнув на старте. Воцарилась как будто тишина, обеспокоенная лишь тонкой леской этого свиста, грозящей безжалостно резать всё на своём пути. Казалось, что это страх. Но такой страх, от которого отломано всё, кроме микроскопической льдинки смертельного ужаса. И голос, настойчиво давящий на барабанные перепонки повторяет бесконечно и равнодушно: "Ты хотел умереть. Скажи". А льдинка прожигает сердце, а леска режет горло, а руки цепляются, чёрт знает за что, а ноги скользят по заплаканному полу. Ничего не видно, хоть глаз выколи, и мне кажется, что глаз скоро и правда выколют. Слова рождались, рождались бесконечно и стремительно, но ржавый песок ещё быстрее засорял горло, не позволяя произнести ни слова.
"Хотел... скажи..." - вертится, давит и душит... Верит или не верит... Не главное... Главное, что льдинка прожигает сердце... Главное, что звёздочки гасят так рано... Главное, что зверьки живут так мало... Главное, что я маленький, запущенный случайным электрическим разрядом крот, и так глуп, и так слеп, и так безразличен.
* * *
Совершив подобный вираж, неугомонные мысли вернулись и опять споткнулись о главное. Ударившись со всего размаху распалённым лицом о холодную сущность бытия, они моментально обнаружили в себе и трезвость, и ясность. И цепкий песок ртутной жижей рванул из горла, стирая все незначительные преграды на своём пути, и тонкая леска освободила беспрестанно удушающую петлю. И всего лишь на мгновение! Ровно на мгновение, на такое мгновение, которого хватит вполне достаточно и даже с избытком, чтобы выплеснуть кипяток слов, так давно жаждущий освободиться:
- Я затем здесь, потому что я люблю тебя!
* * *
Я услышал, как в глубине комнаты шарахнул гонг, предвещающий Начало. Именно Начало, потому что всё, что было до этого - абсолютное Ничего. Совсем ничего, потому что ничего до этого не было. Было лишь то, что я насмерть испуганным тараканом панически улепётывал от вспыхнувшей ослепительно ярко лампочки света..., было лишь то, что я, подаренным скучающим детям котёнком, безрезультатно искал маму-кошку, которой на самом деле осталась лишь одна отрада - пойманная на вонючей помойке заплывшая жиром травлёная крыса. Было лишь то, что подаваемая для помощи рука пахла только мясом и кровью, когда я смотрел на неё с жадным инстинктом голодного пса. Это было...
Но с ударом гонга, оглушающим громом, созданным вселенскими барабанщиками, я очнулся. И я увидел свет. И я увидел Её, озарённую этим светом. Но я опять не смог разглядеть её, потому что свет был слишком ярок.
* * *
- Ну почему же так?! - воскликнул я в сердцах. - Ну почему же то слишком темно, то слишком ярко?! Ты же вот, здесь! Но зачем они - эти свет и тьма, которые так мешают, так не нужны?!
- Подожди... - Её голос звучал уже так неузнаваемо, как будто трели самой волшебной и самой невозможной птицы. - Прости, но ведь так и нужно, так на самом деле и должно быть. Эти свет и тьма напротив защищают тебя, охраняют тебя от меня. Потому что нельзя так... нельзя тебе любить меня... Ты смог избавиться от тьмы, которая вместе со мной закрывала и тебя, но в таком случае от меня защитить никому больше не оставалось, кроме как свету, ослепительно яркому свету.
* * *
- Но я не согласен! - мой громогласный голос резал воздух на лоскутки, пытался пробить его насквозь, но окончательно запутывался в жёлтых лучах. - Я люблю тебя и никогда не приму другого выбора!
- Пойми же меня, да и себя тоже попытайся понять! - милые умоляющие трели, нежно ласкающие слух. - Нельзя тебе любить меня... Нельзя, и всё тут! Я не могу допустить этого, а то вдруг может ведь такое случиться, что я полюблю тебя! И вот тогда будет всё! Тогда тебе придётся уйти со мной, уйти совсем и навсегда... Тогда тебе придётся оставить здесь всё и всех, оставить совсем и навсегда..., уйти, как уходили все, кого полюбила я.
* * *
- Я люблю тебя, и я готов уйти с тобой совсем и навсегда!
- Не говори так... - мне показалось, что она заплакала, или даже мне это не показалось, - никто и никогда не готов отказаться абсолютно от всего ради кого-то одного, пусть даже и самого любимого. Хотя бы один-единственный минимальный глоточек твоего воздуха станет тебе когда-нибудь необходим, и ты будешь жалеть о нём, жалеть больше любой любви. А это породит ложь. Да, не спорь, ты будешь врать и изворачиваться. Но любовь и ложь - понятия абсолютно несовместимые. А, значит, это будет создавать ложь ещё большую..., гигантскую, вселенскую ложь...
* * *
- Но, а если я буду стараться забыть о всём ради тебя?! - я почувствовал вновь стремительно подступающий приступ паники.
- Это уже совсем невозможно. Ты собираешься ломать себя?! Ломая себя пускай даже ради самого светлого чувства, ты это чувство только очерняешь. Ты хочешь себя обязать, но ведь любовь не может быть обязанностью...
После этого, когда воцарилась неожиданная пауза, давящая бесконечная тишина, свет вдруг вздрогнул. Он ни на долю секунды не погас, не померк, но как будто шевельнулся, колыхнулся, а как будто колыхнулось всё мироздание. Всё, кроме Неё. Она оставалась при этом слишком неподвижной, совсем невидимой и самой близкой. И, если бы она вновь не заговорила, то молчание осталось бы вечным.
- Только один способ уйти со мной... Если полюблю я...
* * *
- Тогда полюби меня! - закричал я. - Чем я плох?! Почему я этого не достоин?!
- Ты не понимаешь, - её голос опять стал стремительно затихать, - ты мне слишком дорог, чтобы я смогла полюбить тебя. Любовь с моей стороны всегда отражается страданием. Но любовь по отношению ко мне всегда связана с ложью. Моя любовь никогда не бывает и не сможет быть взаимной, потому что такое чувство вынуждает меня забирать всё, ничего не оставлять. Не существует понятия "две половинки", только я одна... любящая до опустошения...
Я слышал, что эхо от удара гонга монотонно раздаётся до сих пор. Но оно раздаётся внутри меня, тщетно пытаясь бороться и с напряжённой тишиной, и с обжигающим светом, и с холодящей темнотой, и с этой невозможной комнатой, и даже со мной самим. Хотя, может быть, это удары сердца?! Хотя, откуда же им взяться?
* * *
- И что же мне теперь делать с моим чувством?! - на этот раз туман сгустившейся тишины рассеял мой крик. - Ведь уже не затушить его! Не убить!
- Оглянись...
- Что?! - я не ожидал от неё такого ответа, и я не понимал, как ни старался, смысл этого слова.
- Оглянись назад, - как же изменился её голос! Становясь удивительно мягким и спокойным, он и на меня действовал успокаивающе, - ты сжигал мосты... Зачем ты это делал? Я ведь с самого начала спросила - зачем ты пришёл, потому что ты не должен был приходить. Ты ведь совсем не знаешь меня, но просто узнать меня мало. Чтобы узнать меня, ты должен полностью узнать себя. А себя те знаешь ещё меньше.
- Как же так?! Как же это я себя не знаю?!
- Ты сжигал мосты, вместо того, чтобы строить их. Ты должен по этим мостикам и лесенкам подниматься, чтобы искать себя, искать тех, через кого ты сможешь познать, на что ты в самом деле способен, вместо того, чтобы сразу без оглядки бросаться ко мне в объятья. Я совсем не против тебя, ты мне очень приятен и очень дорог, но здесь ты пока только гость. И тебе пора возвращаться. Смотри, - её тонкая и нежная рука плавно поднялась вверх, - последний мостик ещё не догорел... Оглянись...
* * *
Я оглянулся и увидел то, чего, если честно, не ожидал. Пылающий жарким пламенем шаткий деревянный мостик, под которым бурлило явно непроходимое болото. А на другой стороне, среди бесчисленного множества тёмных и медленно перемещающихся фигур, неподвижно мерцало несколько светлых. Они стояли и лучились,... стояли и ждали... меня...
- Иди же к ним! Иди! - её неожиданно громкий голос звучал, тем не менее, как будто издалека, из глубины, из бесконечности. - Иди, не оглядывайся! Тебе ещё рано быть со мной! Дари ИМ свою любовь, они этого жаждут и они этого достойны! Дари, но оставь всё же и мне совсем чуть-чуть, потому что я ведь ещё приду к тебе, и тогда ты уже не будешь мне просто гостем! Я ещё полюблю тебя, ты ещё будешь со мной! Но не сейчас! Не время ещё! Как видишь, даже я иногда подчиняюсь логике...
Мне показалось, что светлые неподвижные фигуры качнулись, дрогнули в моём направлении и застонали так жалобно и так тоскливо. Мне стало их очень жалко, я тяжело вздохнул и сделал шаг на пылающий мостик...
* * *
Белый потолок вовсе не был бел. Чёрные крапинки, серые подтёки. Один из них был очень похож на медвежонка. Он разинул свою маленькую пасть и по-детски улыбался, или даже о чём-то рассказывал. При этом он махал лапками во все стороны, и лапки от этого казались разной ширины и длины. Может быть, он даже ими махал, или это казалось из-за непрерывного мигания одной из неисправных ламп грязно-жёлтого цвета. Вторая лампа светила достаточно ярко - видимо, её заменили совсем недавно. Что рассказывал потолочный медвежонок, слышно не было из-за стука. Что-то стучало оглушительно громко и бесконечно равномерно. Что-то до боли знакомое и безупречно новое. Что-то, разбудившее меня, заставившее любоваться этим небелым потолком и развесёлым медвежонком. И я никогда не догадался бы, что это за стук, если бы не понял, что он изнутри. Это стучало сердце, моё новое сердце, обновлённое сердце. Как же я от него отвык, и с каким восхищением я его сейчас слушал!
Я всё-таки увидел её. Она медленно и беззвучно уходила. И на самом выходе, приоткрыв дверь, она обернулась, и я понял, что не ошибался. Она была прекрасна, прекрасна как сама жизнь, которую она забирает...