Морозов Станислав Михайлович : другие произведения.

Заблудившаяся психология

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    О прошлом, настоящем и будущем психологии.

  ЗАБЛУДИВШАЯСЯ ПСИХОЛОГИЯ.
  (С.М.Морозов)
  
  Доказывают при помощи логики,
  изобретают при помощи интуиции.
  А.Пуанкаре (французский математик).
  
  ВВЕДЕНИЕ.
  Однажды Природе стало интересно, что она из себя представляет. Сначала она - Природа - решила, что сумеет это сделать, если Жизнь обзаведется сложной нервной системой. Но это не помогало. Природа даже приделала к нервной системе руки-ноги и органы чувств, чтобы Жизнь получше рассмотрела все, что ее окружает. И еще Природа решила приделать к живым существам Размножение, чтобы они самовоспроизводились. Но снова вышла неувязка: Природа поняла, что забыла про Речь и стала думать, как же приделать к живому организму способ коммуникации. Однако, Речь не получалась. Тогда Природа решила, что придумать и рассказать ей, что она такое, сможет какое-то качественно иное существо и создала Смысл. И опять неувязка - смысл рассыпался на глазах и превращался в Хаос. Нужно было срочно придумать какого-то носителя Смысла. И Природа придумала человека. Сказано - сделано. Человек был изготовлен (говорят, из глины). В качестве внешней формы Природа взяла обезьяну, как самое умное из всего, что выросло к тому времени (так показалось Природе). Но опять произошла накладка, даже две. Во-первых, к человеку были пристроены органы чувств, настроенные на определенный диапазон. Поэтому человек все равно не смог бы рассказать, что такое Природа. Он разглядывал то, что мог, и все время пытался выдать часть за целое. А, во-вторых, созданный человек не мог научиться говорить, поскольку говорить, собственно, было не с кем. Тогда Природа решила создать второго человека. Он был создан из того же материала, из глины. Но и тут произошла накладка. Этот человек оказался слишком молчаливым, и Природа решила рассыпать этот экземпляр (и это - наиболее печальная часть нашей истории) и повторить. На этот раз Природе показалось, что надо бы сделать второго человека из другого материала. Поскольку глина, как предмет вдохновения, себя исчерпала, Природа решила поискать, что-нибудь другое и посмотрела внутрь человека. А там было много ребер. Голова одна, селезенка одна, а ребер полно. Взяла Природа лишнее (так ей показалось) ребро и сделала второго человека. И снова - незадача. Во-первых, второй человек вышел какой-то чересчур говорливый и с какой-то другой логикой. Но это - мелочь, пустяк, бытовая неполадка - можно и потерпеть. Намного хуже вторая проблема. Природа забыла пристроить к механизму самовоспроизведения ограничительный клапан. Есть и третья, главная недоработка. Человеки, а их теперь стало много-много, начали создавать собственные смыслы, и каждый норовил рассказать Природе о своем. И каждый думал, что прав именно он. Так Природа и не знает, что она такое и что бы ей еще придумать, чтобы понять, что она собой представляет. До сих пор Природа пытается усовершенствовать, так сказать, свой проект. Вывод: создавая бизнес-план, не забывайте о целеполагании.
  Человек рождается, и мир открывается ему. Будто бы до рождения человека ничего не было, и мы только потом, при помощи наших взрослых наставников приобретаем знания о том, что и до нас что-то было. Но все прошлое кажется нам странным и противоречащим нашему собственному опыту. Пушкин написал "Евгения Онегина" гусиным пером и при свечах. Разве такое возможно...
  Люди редко замечают происходящие изменения. Правда, иногда бывает и так, что изменения не могут остаться незамеченными, например, развал Советского Союза, Вторая мировая война, та или иная эпидемия. Но чаще изменения происходят так, что мы обращаем на них внимание только по прошествии многих лет. И делаем на этом основании выводы о нашем - людей и общества - сегодняшнем состоянии. Но сегодня жизнь совсем не похожа на прежнюю, она приобрела совершенно новое ускорение. Мы организуем новое общество. Не общество, слегка измененное, а совершенно новое общество.
  Эта простая мысль до сих пор не стала достоянием нашего сознания. "Однако если мы не осознаем этого, то будем разрушать самих себя в попытках бороться с завтрашним днем", - сказал полвека назад американский футуролог Элвин Тоффлер. Сегодня мы все более и более убеждаемся в его правоте. Мы живем в изменяющемся мире, и в завершении этого изменения уже проглядывает что-то иное.
  В Советском Союзе двадцатый век - страшный и несуразный - был веком коммунизма, который, казалось, побеждает в своем стремлении сделать человека счастливым навсегда. Но коммунизм отступил, уступая дорогу иным -измам, которые вершат сегодня судьбы людей. Коммунисты использовали клише "общий кризис капитализма". Сегодня ясно, что они слишком узко смотрели. То, что происходит - не просто кризис капитализма, а кризис всех обществ, независимо от политических форм.
  Нам не дано знать, что такое человек будущего. Возможно, он будет неотличим от нас. А, может быть, люди будущего будут странными существами, вовсе на нас не похожими. В конце-то концов, говорил же Циолковский Чижевскому, что человек будущего будет существовать в форме лучистой энергии. С этими высказываниями Циолковского странным образом переплетаются идеи Г.Фехнера, который еще в 1835 г. в своей книге "Жизнь после смерти" писал следующее: "Человек живет на земле не один, но три раза: первый этап его жизни - непрерывный сон; второй - чередование сна и бодрствования; а третий - вечное бодрствование".
  И дальше следовал трактат о вечном бодрствовании. "На первом этапе своей жизни человек пребывает в темноте и в одиночестве; на втором он живет вместе со своими собратьями-людьми и, в то же время, отдельно от них, в свете, отраженном от поверхности вещей; на третьем этапе его жизнь, переплетающаяся с ... вселенским духом ... является высшей жизнью...
  ... Акт перехода от первого этапа ко второму мы называем Рождением; переход от второго этапа к третьему мы называем Смертью. Наш путь от второго этапа к третьему не темнее, чем наш путь от первого этапа ко второму, один путь ведет нас к восприятию внешнего мира; другой ведет к восприятию внутреннего мира".
  Время дожития ускоряет свой бег, приближаясь к точке сингулярности. Я не хотел никого напугать этой фразой. Просто в этой жизни в каждом из нас живет тот, кем мы были когда-то. Как маленький Чарли во взрослом Чарли из книги Дэниела Киза "Цветы для Элджернона". Помните? Я напомню:
  "Помню первый стакан, помню, как влез в постель и Фэй с бутылкой в руке скользнула рядом. Потом все пропало - до полудня следующего дня, когда я проснулся с ужасным похмельем. На скомканной подушке лицом к стене все еще спала Фэй. На столике, рядом с забитой окурками пепельницей, стояла пустая бутылка, но последнее, что я запомнил перед тем, как опустился занавес, это, как я смотрю сам на себя, выпивающего второй стакан.
  Фэй потянулась и повернулась - голая. Я сделал попытку отодвинуться, упал с кровати, схватил одеяло и обернулся им.
  - Привет. - Она зевнула. - Знаешь, чего мне хочется?
  - Чего?
  - Написать тебя обнаженным. Как Давид Микеланджело. Ты прекрасен. Самочувствие?
  - Нормально, только голова трещит. Я... перебрал вчера?
  Она рассмеялась и приподнялась, опершись на локоть.
  - Да-а, ты здорово набрался. И, парень, каким же ты стал жутким, нет, я не про гомосексуализм, каким-то совсем чудным.
  - Ради всего святого, что я натворил?
  - Совсем не то, что мне хотелось. Никакого секса. Но ты был феноменален. Целое представление! Просто жуть берет! На сцене тебе цены б не было. Ты стал глупым и сконфуженным. Знаешь, как будто взрослый начинает изображать ребенка. Ты рассказал, как хотел пойти в школу и научиться читать и писать, чтобы стать умным, как остальные, и еще много чего. Ты стал совсем другим... и все твердил, что не будешь играть со мной, потому что тогда мама отберет орешки и посадит тебя в клетку.
  - Орешки?
  - Точно! - Фэй еще немного посмеялась и почесала в затылке. - Ты говорил, что не отдашь мне орешки. Жуть в полосочку! Но как ты говорил! Как те идиоты, что стоят на углах и доводят себя до белого каления, всего лишь глядя на женщину. Совсем другой... Сначала мне казалось, что ты просто дурачишься, а теперь думаю, не слишком ли ты впечатлителен или что-нибудь в этом роде... Это все оттого, что у тебя так чисто и ты вечно обо всем беспокоишься.
  Я не очень огорчился, хотя этого можно было ожидать. Алкоголь каким-то образом сломал барьеры, прятавшие прежнего Чарли Гордона в глубинах моего подсознания. Как я и подозревал, он ушел не навсегда. Ничто в нас не исчезает без следа. Операция прикрыла Чарли тонким слоем культуры и образования, но он остался. Он смотрит и ждет.
  Чего он ждет?"
  Я - психолог. По крайней мере, я, как и авторы многих книжек про психологию, тоже считаю себя психологом. Мне не хочется ждать. У меня нет времени на ожидание. Маленький мальчик, прочитавший когда-то разные книги, хочет рассказать о том, что он в них вычитал.
  Когда я захожу в книжные магазины, я в каждом (ну, почти в каждом) вижу раздел, который называется "Книги по психологии". Поскольку я - психолог, то я подхожу к этим полкам и стараюсь отыскать там книжку, которая меня заинтересовала бы. Книг много, но найти что-то нужное крайне сложно. Почему? Я ведь вижу учебники, книжки по психологической методологии, философскую литературу, которая интересует меня как психолога. Но чего-то не хватает. Чего? Таких книг, в которых авторы популярно рассказали бы читателям про свою науку.
  Как же так, спросите Вы, ведь полки магазинов скоро обвалятся от многочисленных книг, в которых рассказывается о том, как использовать психологические знания в повседневной практике: как манипулировать людьми и как защищаться от манипулирования, как завоевать симпатии и избежать антипатий, наконец, как заработать несколько миллионов у.е., не вставая с дивана, а лишь используя свои уникальные психологические способности.
  Да, таких книг много, я бы сказал, слишком много. Но про психологию ли они? Разумеется, читатель, не имеющий психологического образования, удивится - эти книги написаны людьми, называющими себя психологами, стоят они на полках с табличкой "Книги по психологии", так про что же еще они могут быть? Мысль разумная, но мне почему-то становится неуютно, когда я беру в руки такие книги. Попытаюсь объяснить, почему.
  Когда-то психолог по имени Абрахам Маслоу написал такие слова: "С нашей точки зрения, из всех открытий Фрейда самым замечательным является то, что причиной многих психологических заболеваний является боязнь человека познать самого себя - понять свои эмоции, импульсы, воспоминания, способности, потенциальные возможности, свое назначение. Мы обнаружили, что страх познать самого себя зачастую является изоморфным и параллельным страху перед внешним миром. То есть суть внутренних и внешних проблем одна и та же, и они связаны между собой. Поэтому мы и говорим о страхе познания вообще, не делая особой разницы между страхом перед внешним миром и страхом перед миром внутренним.
  В принципе, такого рода страх является защитной реакцией, в том смысле, что он оберегает нашу веру в себя, самоуважение и самолюбие. Мы склонны бояться любого знания, которое могло бы заставить нас презирать самих себя, породить в нас комплекс неполноценности или же вызвать у нас чувство собственной слабости, бесполезности, греховности и постыдности наших побуждений. С помощью этого и подобных защитных приемов мы оберегаем свое идеальное представление о себе. В сущности, это техника ухода от осознания неприятных или опасных истин".
  Кажется, "книги по психологии" наполнены страхом, о котором говорил Маслоу. В этих книгах - много слов про психологию, но нет той психологии, которую знаю я. Той психологии, которая значительно шире и больше, чем попытка разобраться в семейных скандалах и в неумении писать сочинение за сына-двоечника. Разумеется, развод или двойки ребенка - серьезный удар по мироощущению жен, мужей, родителей, детей. Но в том-то и дело, что эти бытовые проблемы - всего лишь маленькие островки той большой жизни, которую давайте назовем внутренним миром человека. А он, этот мир, не заключен в стенах квартиры (или даже офиса). Мир человека - вся Вселенная, даже если мы об этом никогда не задумываемся.
  Одним слово, психология не может не заниматься всем. Просто потому, что психология занимается человеком, а человек занимается политикой и экономикой, войнами и "укреплением мира", семейными дрязгами и воспитанием детей, - всем. Поэтому мы должны, прежде всего, разобраться в психологическом устройстве человека. Если мы когда-нибудь сумеем это сделать, мы приблизимся к решению всех остальных проблем, которыми перенасыщен наш мир. Об этом моя книга.
  "Слабое или подчиненное положение, или не очень уважительное отношение к самому себе, притупляют потребность в знаниях", - написал А.Маслоу. Давайте же будем уважать себя, а для этого попробуем научиться себя понимать.
  Сегодня (впрочем, как и всегда) очень многие люди пишут толстые книги, высказывая свое мнение о разнообразных проблемах мироустройства. Эти люди - их обычно называют учеными, по крайней мере, некоторых из них, - стараются рассказать о тех законах, по которым это мироустройство устроено, то есть рассказать о том, как устроен наш мир. Но меня не покидает чувство, что все эти люди - от Платона до Курпатова - только высказывают свое личное мнение, но не рассказывают, как устроен мир на самом деле. Почему возникает такое чувство? Потому, что, на мой взгляд, авторы всех таких книжек рассматривают то, что их окружает чисто фенотипически (как сказал бы К.Левин, и его мнение поддержал бы Л.С.Выготский). Такие ученые авторы рассматривают мир, некоторые даже рассматривают его очень внимательно, кое-кто даже видит благодаря своей способности абстрагировать - какие-то очень интересные связи, которые существуют между вещами мира. Но меня все равно не оставляет чувство неудовлетворенности.
  Причина моей неудовлетворенности, как мне кажется, кроется в том, что почти все эти авторы пытаются рассказать нам о том, как устроен мир, который мы видим сегодня, но почти никто не пытается рассказать про историю возникновения и развития этого мира. Как же так, - спросят меня. Был, ведь, Дарвин, были математики-неопозитивисты, говорившие об изменении научных понятий в ходе истории, была, наконец, теория большого взрыва: разве все это не про развитие? "Нет", скажу я. Такое развитие не учитывает человека. Даже Дарвин остановился перед этой проблемой, отдав человека на откуп своим последователям. Даже неопозитивисты, которые, казалось бы, вплотную к этой проблеме приблизились, останавливались перед тем главным, что в человеке есть и благодаря чему человек называется человеком: неопозитивисты называли это иррациональной психологией. Впрочем, может быть, неопозитивисты были не совсем уж не правы...
  
  НАЧАЛО. ИЛЛЮЗИИ НАШЕГО СОЗНАНИЯ
  
   Поскольку действительность является текучей и более или менее парадоксальной, стальные сети не лучшее средство, чтобы черпать из нее.
   Ф.Уилрайт (американский литературовед).
  
  Для чего существует наука?
  Наука сегодня разорвана в клочья: физик не знает, чем занимается биолог, а химик далек от астрономии. Психология же находится вообще в "подвешенном" состоянии. Со времен классификаций наук Кедрова-Пиаже ученые не знают, куда им приткнуть психологию: болтается она где-то между... Чтобы осмыслить подобное состояние науки, мы должны дать себе ответ на вопрос: а для чего вообще нам нужна наука?
  Один ответ: природа создала человека, чтобы ей было веселее играть в игру, которая называется Познание природы. Другой вариант того же ответа: Бог создал человека, чтобы ему было веселее играть в игру, которая называется Познание Бога. Вывод: смысл человечества в поиске ответов на вопросы, которые перед человеком ставит Природа (Бог, если вам так больше нравится), чем мы и занимаемся, как представители человечества, с самого рождения и до конца нашей жизни. Например, чем не вопрос: выдержит ли Земля на себе столько людей?
  Человечество всегда стремилось к такому познанию. И распознает все новые и новые тайны. И процесс этот невозможно остановить: интересно же! А вот можно ли узнать все тайны? Тут я сомневаюсь. Просто потому, что человек не просто претерпевает какие-то воздействия. Человек взаимодействует с миром: то есть мир воздействует на нас, а мы воздействуем на мир, и этот процесс невозможно остановить. Но, претерпевая такие воздействия мир тоже меняется. И появляются в результате этого все новые и новые тайны мироздания. И мы снова пытаемся эти тайны узнать. Пытались, пытаемся и будем пытаться. И так будет всегда!
  Исследователи получают все новые и новые факты. И пытаются все эти факты поместить в единую систему, которая называется научная картина мира. Впрочем, обо всех науках я не берусь судить, но мне кажется, что в современной психологии значительно больше фактов, чем теорий, объясняющих эти факты. Если я не прав, пусть меня поправят более знающие коллеги из других наук.
  Впрочем, в этом нет большой беды. Все науки когда-нибудь начинали с "нуля". Науки собирали "факты" - как умели и сколько могли. Но не умея соединить эти факты в единое целое, тем не менее, старались рассказать остальному человечеству о мире, в котором оно существует. Так поступает и психология. И сегодня в моем сознании психология ассоциируется с этаким коллективным Парацельсом (Гогенхеймом), бродящим по Земле: XVI век, точных знаний (научной медицины) нет, что делать - неизвестно, а помогать людям надо. Так развивалась любая наука. И психология идет в том же направлении. Пока не пришла, но помогать-то надо.
  Что же собой представляет современная психология, если ее рассматривать все же, как отрасль науки? Думаю, прежде чем давать ответ на этот вопрос, надо решить, что такое наука. Если под наукой понимать то образование, которое сложилось лет четыреста назад и получившее свою оформленность в первой половине века XIX усилиями О.Конта (говорят, он был психически нездоровым человеком), Дж. и Дж.Ст.Миллей, Г.Спенсера (наверное, кого-то забыл), то психология, конечно не может считаться наукой. Тогда всякие Платоны, Канты, Гегели - просто ребята, вышедшие поговорить, и к науке никакого отношения не имеют. В этом смысле гораздо научнее некоторые современные, активно использующие Википедию обыватели, которые знают все обо всем. Надо сказать, что подобная (позитивная) наука была живее всех живых и в XX веке и сегодня никуда не делась. Хотя после крушения идеи о неделимости атома эта идея стала терять свой "удельный вес".
  Но если Гегелей и Платонов все-таки посчитать учеными, то наукой лучше называть стремление человека к рациональной интерпретации наблюдаемых и получаемых фактов. Тогда психология является наукой. Разумеется, в ней отсутствует математизация, термины не определены, с повторяемостью фактов напряженка и много других недостатков. Поэтому я бы назвал психологию паранаукой или, говоря более изощренным языком, наукой в предпарадигмальном состоянии. Впрочем, недостатки есть и в других науках, как говорят их представители.
  Нам, жителям планеты Земля, живущим в XXI веке, кажется, что наше нынешнее состояние есть наивысшая форма прогресса. Мы представляем себе мир, как нечто, находящееся в состоянии постоянного изменения. Такие изменения мы постоянно путаем с прогрессом, и хотим сегодня жить лучше, чем вчера, а завтра - лучше, чем сегодня. При этом, мы не замечаем, что подобные фантазии являются всего лишь продуктами нашего сознания.
  Наличие сознания, как известно, является главным признаком, отличающим человека от всех остальных предметов. Но наше сознание (в отличие от других вещей) никогда не дано нам извне. Иными словами, наше собственное сознание не может стать "объективным" предметом исследования. Наш обычный, повседневный взгляд - взгляд изнутри. А подобное внутреннее вИдение мира чревато серьезными ошибками.
  Когда-то люди, понимая, конечно, что у них есть сознание, не брали на себя ответственность сделать его предметом исследования. Я имею в виду, что научные термины могут выступать двояко: как объяснительные принципы и как предметы исследования. На мой взгляд, представление о том, что у человека есть сознание (т.е. что-то отличное от бессознательного) было всегда. Только оно было объяснительным принципом. Что такое приобщение к миру идей к у Платона? Или элементы растительной и животной души у Аристотеля? И в том, и в другом случае подразумевается, что у человека есть сознание и мы видим попытки авторов показать, какими способами работает сознание человека или каковы исторические дороги, ведущие к возникновению сознания. Но рассказа о самом сознании (как чего-то отличающегося от психики) нет ни у Платона, ни у Аристотеля. Разумеется, человеческая душа (у Аристотеля) или мнение (у Платона) - нечто осознанное. Но в этих случаях термина сознание нет. Он здесь как бы подразумевается, как само собой разумеющееся. Как объяснительный принцип.
  А сам термин "сознание" (как предмет исследования) введен в XVIII веке. Я бы даже сказал, начало этому введению надо искать в работах Декарта (то есть с XVII века), который разделил (теоретически, разумеется) мир материальных вещей и когито.
  Одним словом, до Декарта сознание будто вообще было неинтересно человечеству. Поэтому вопрос состоит не в том, почему введено понятие, а почему явление (сознание) было настолько неинтересно! Но ответа на этот вопрос у меня нет. Поэтому оставляю его до лучших времен, а пока остановимся на том, что интерес к сознанию (а, соответственно, и представление сознания как предмета исследования) возник относительно недавно и почти вместе с этим ученые стали задаваться вопросом: почему наше сознание работает, допуская множество ошибок?
  Например, в обыденном сознании существует устойчивое заблуждение, в соответствии с которым главная цель науки - улучшение жизни людей. Будто бы, единственное занятие ученых - создавать вещи, которые облегчали бы жизнь человека. Неважно, какая это вещь - паровоз, космический корабль или смартфон - главная задача этих вещей - сделать нашу жизнь более комфортной.
  Моя точка зрения: наука существует для создания полезных артефактов. Казалось бы, эти два высказывания совпадают. Действительно, с точки зрения обыденного сознания, чем полезнее вещь, тем выше качество жизни человека. Правда, есть и такие люди, которые утверждают так, будто прочли А.Пуанкаре: "Я не говорю: наука полезна потому, что она научает нас создавать машины; я говорю: машины полезны, потому, что, работая для нас, они некогда оставят нам больше времени для научных занятий". Мне очень хотелось бы поверить Пуанкаре, но в жизни встречается прямо противоположное. П.Фейерабенд даже высказал довольно забавную идею, в соответствии с которой наука представляет собой одну из сторон монеты, другую сторону которой представляет демократия. Фактически, он призывает большинством голосов определять нужные науки. Действительно, если речь идет о пользе, то почему бы и нет? Но, думаю, это совсем не так. Можно посмотреть на науку не только с точки зрения "демоса", но и с точки зрения исследователя.
  С точки зрения исследователя (мы, разумеется, говорим об истинных ученых, а не о тех, кто себя так только называет), в истоках любой науки лежит глубокий интерес к своему делу. Правда, некоторые люди считают, что настоящий ученый должен отвлечься от всяческих интересов и стремиться к познанию истины или, просто, ученые больше ничего не умеют, кроме как теоретизировать и экспериментировать. Но одно только стремление к истине довольно сложная штука, и если это стремление все время не подогревается интересом, такое стремление вскоре наскучит исследователю, и он будет искать другое, более интересное занятие. Так что, интерес и только интерес! Как говорил, кажется, физик-теоретик Л.Д.Ландау, я занимаюсь интересный делом, а мне еще деньги за это платят!!! Я с ним согласен.
  Но тут в дело вступает банальная потребность исследователя поддерживать свое существование путем приема определенного количества необходимых веществ, которые обычно называют пищей. Да и бытовые условия нужны даже самому захудалому ученому. Иными словами, возникает необходимость поддерживать свое существование. Я даже не говорю о членах семьи ученого, которые, к сожалению, тоже хотят есть и пить. Так или иначе, но ученый своим трудом должен зарабатывать деньги.
  Где же ученый эти деньги берет. Конечно, ему их дает (за его труд) богатый спонсор. В роли такого спонсора часто выступает государство. В этом месте и возникает неизбежное противоречие между интересами ученого и интересами спонсора. Ученому интересна истина, спонсору - польза. Разумеется, такое противоречие почти всегда решается в пользу спонсора - это он владеет деньгами и может дать их исследователю. Поскольку ученые, таким образом создают все более изощренные вещи, в сознании человечества складывается идея прогресса.
  Большинство людей убеждены, что прогресс существует, и жизнь становится (должна становиться) все лучше и лучше. Если сегодня мы живем так как живем, то, значит вчера было хуже, а завтра будет (должно быть) еще лучше. Однако, здесь мы сталкиваемся с некоторыми затруднениями. Во-первых, понятия "плохо" и "хорошо" должны обязательно с чем-то сравниваться. Плохо по сравнению с чем? С 90-ми? Думаю, подавляющее большинство людей (по крайней мере, в России) с этим не согласится. С Советским Союзом? Многие россияне будут с этим спорить. Далее вопрос: мы говорим только про Россию? Наверное, здесь тоже можно провести какие-то сравнения. По сравнению с Америкой, Азией, Африкой? Думаю, и здесь тоже будут самые разные мнения. Так что советую для начала ответить на все эти вопросы.
  Во-вторых, любое общество никогда не изменяется прямолинейно, всегда были и будут те или иные отступления. Приведу пример из личного опыта. Где-то в 2006-07 годах в организации, где я работаю, произошло резкое повышение заработной платы (процентов на 30%). Мне стало лучше, чем в 2005-м. Я, не будучи экономистом, подумал: "это ж-ж-ж не спроста" - с экономикой что-то не то. В 2008-м, как вы, наверное, знаете, наступил кризис. Большая часть всех этих повышений съела инфляция. Мне стало хуже.
  Большую роль играют и возрастные изменения в наших взглядах. Здоровье как-то не улучшается. Это, разумеется, для меня плохо, и никакие гаджеты мне не помогают. Правда, я никогда не буду связывать подобные изменения со всем обществом: убежден, что имеется много людей, которых такие изменения пока не затронули.
  Одним словом, наше сознание представляет собой сплошное нагромождение ошибок. Этих ошибок столько, что трудно представить себе, как человечество может продолжать свое существование. Однако, может...
  Но вернемся из приведенных экскурсов к примеру с современной вещью. Возьмем какую-нибудь вещь, которая, казалось бы, безусловно полезна (как думает большинство) для человека. Пускай это будет смартфон. Большинство людей уверено, что смартфон, безусловно, является такой полезной вещью. Да и несложно так подумать. Ведь при помощи смартфона сегодня можно делать огромное количество дел, которые вчера еще казались невыполнимыми. При помощи смартфона можно учиться и учить, можно читать и писать, можно заказать доставку других, не менее полезных вещей, то есть смартфон позволяет покупать что-нибудь нужное и продавать все остальное, не выходя из дома. Думаю, совсем скоро человеку вообще не будет необходимости выходить из своей квартиры: у всех будут смартфоны.
  Это - с одной стороны. С другой же (моей) точки зрения, лет тридцать тому назад, когда телефонизация (смартфонизация) не достигла таких высот, я мог спокойно выйти из дома и при отсутствии телефона в моем кармане я "растворялся в толпе" - я был недоступен миру. Я до сих пор считаю такое "избегание мира" достоинством, благом, и сожалею, что сегодня мне это не доступно.
  Другим заблуждением человека выступает всеобщее мнение, в соответствии с которым современный мир выступает как наивысшее достижение человечества. Все, что есть сейчас (в момент рождение) и есть наибольшее из того, что могло бы быть на протяжении всех тысячелетий, пока существует человек. Родившись, человек полагает, что то, что его окружает, тот мир, в котором он оказался, это и есть мир как он есть. Человеку невдомек, что до него были Платоны и Ньютоны. Все это - отжившее и устаревшее, изжившее себя. Вот создадим космический корабль и улетим на Марс - будет нам счастье.
  Никогда не забуду разговор с одной студенткой, получавшей второе высшее образование! Не помню, кем она была в соответствии с первым образованием - юристом или экономистом. Помню только ее искреннее изумление (даже возмущение), когда она услышала от меня фразу о том, что крепостные крестьяне могли быть счастливыми и радоваться ничуть не меньше, чем их хозяева. Как могли радоваться люди, несущие на себе ярмо рабства, - возмутилась студентка. Как ни пытался я доказать, что счастье не зависит от формы собственности на средства производства, кажется, я в этом не преуспел. Мы остались каждый при своем мнении.
  Одним словом иллюзий, ошибок, заблуждений нашего сознания - огромное количество. Чего только стоит одно из главных наших заблуждений, будто в мире существует только то, что человек воспринимает при помощи своих органов чувств. Или другая иллюзия человека, в соответствии с которой мозг является органом, производящим психические проявления. Впрочем, к этим вопросам мы вернемся позже. Пока же скажем: заблуждений, иллюзий и ошибок, в которых пребывает человек, огромное количество.
  В наибольшей степени указанные заблуждения проявились в XVII веке, с момента появления картезианства: философской системы французского мыслителя Рене Декарта. Казалось бы, XX век - век бурного развития науки - должен был все расставить по местам. Но люди продолжают находиться в тисках картезианской точки зрения. И попытки некоторых психологов "преодолеть картезианско-локковскую дихотомию" (А.Н.Леонтьев) пока не привели к успеху.
  Впрочем, не привели к успеху эти попытки только в нашем житейском сознании. Сама-то теория деятельности, созданная в Советском Союзе, вполне успешно эту дихотомию преодолевает. Но только наше обыденное сознание эту теорию воспринимает вполне по-житейски. Только вместо бихевиористского (картезианского) поведение-сознание подставляет "деятельность-сознание" и продолжает упорно предаваться картезианским заблуждениям.
  Удивительно, но люди до сих пор обитают в мире невероятных иллюзий. И ученые, будучи обычными людьми - психологи, в частности - ничем от других людей не отличаются: они тоже полны иллюзий. Первое, на что опирается уверенность ученого - эмпирические факты. Их в психологии собрано огромное количество. Правда, об этом мало знают посетители социальных сетей. Но это, конечно, проблема этих посетителей, но никак не психологии. Беда психологии - в том, что она не может создать подходящую теорию, т.е. такую теорию, которая объясняла бы большинство таких фактов (в идеале - все). Думаю, проблема здесь не в скудоумии психологов, а в отсутствии их решимости выйти за пределы сложившейся на сегодняшний день научной (все той же картезианской) парадигмы.
  Еще один фактор, который носит, действительно, психологическую специфику, - склонность современной науки рассматривать в качестве таких фактов только так называемые "объективные факты", т.е. факты, существующие вне и независимо от сознания. Ттаких "фактов", разумеется, не существует ни в одной науке, но так называемые естествоиспытатели упорно продолжают заниматься попытками их поиска. Странно, но ни одна наука не обращает на это внимания.
  Третий фактор - огромная роль интуиции в работе исследователя. Не стану заниматься пространными рассуждениями на эту тему. Скажу только, что любое действительно прорывное научное открытие начиналось с интуиции того или иного ученого. Прошу при этом не забывать, что любые факты в любой науке становятся научными элементами, только тогда, когда находят теоретическое объяснение: будь то теория эволюции Дарвина, теория относительности Эйнштейна или (любимый в народе) психоанализ Фрейда.
  Вряд ли мы сумеем разобраться во всех хитросплетениях, из которых вытекает этот иллюзорный мир, который создал себе человек, при этом возомнив себя высшим существом. И наше неумение проистекает не из недостатка знаний. Иллюзорность нашего мира отягчается еще одной проблемой. Наше неумение является следствием того простого факта, что современный человек не может охватить все знания, которые получает сегодня.
  
  Меняющийся мир.
  Наш мир стремительно меняется. Эти изменения касаются практически всех сфер нашей жизни. Одно из главных проявлений нарастания изменчивости - увеличение количества информации, которую приходится перерабатывать современному человеку. Уже лет пятьдесят назад было подмечено, что при существующем нарастании объема информации в ближайшем будущем человек будет не в состоянии эту информацию усваивать: "Как подсчитал французский экономист Жорж Андериа ... объем информации удвоился за 1500 лет от Иисуса до Леонардо, снова удвоился за 250 лет от Леонардо до смерти Баха, удвоился опять к началу нашего столетия... и в очередной раз удвоился всего за семь лет (1967-1973). Доктор Жак Балле совсем недавно оценил срок удвоения информации в 18 месяцев" (Уилсон). Одним словом, сегодня человеку приходится буквально бороться с информационным валом, который ежедневно обрушивается на него. Это вызвало у некоторых исследователей попытки решения данной проблемы. Например, британский физик, Нобелевский лауреат Роджер Пенроуз выдвинул идею, в соответствии с которой человечество переходит из состояния освоения знаний к эпохе понимания: поскольку все знать невозможно, человек должен научиться понимать происходящее.
  Но что есть "понимание"? Скажу кратко: понимание - это полное включение нового знания в имеющийся у ученика контекст. Данное мало вразумительное определение, более простым языком означает, что у любого из нас есть тот или иной опыт. И если новое знание имеет какие-то "элементы", соответствующие имеющимся у нас знаниям, то такое новое знание станет "понятным". И чем больше таких элементов в нашем опыте, тем понятнее новый материал.
  Впрочем, проблема понимания стара как мир. Например, в педагогике. Нет (почти нет) таких Учителей, которые оценивали бы Ученика только по его знаниям - Учитель, как мне кажется, обязательно должен учитывать и то, понимает ли его Ученик то, что знает. К сожалению, во все времена оценивать людей по пониманию тех или иных событий было довольно сложно. Для этого нужно, чтобы Ученик обладал собственным мнением, которое опиралось бы на хорошие знания. Так что, хороший Ученик - это тот, кто и знает, и понимает. Но не всем дано хорошо понимать тот или иной предмет. Тут уж ничего не поделаешь. Но лучше, когда Ученик именно понимает. И я не знаю таких Учителей, которые считали бы иначе. (Возможно, мне повезло.)
  Но знать все в наше "ускоряющееся" время - невозможно. Даже по отдельному предмету. Поэтому сегодня человек с хорошим образованием - тот, кто понимает, как много он не знает. Знания устареют через 5-10-15 лет, но понимание - навсегда.
  В чем же состоит задача Учителя? Конечно, в передаче опыта. Не своего, разумеется, а опыта человечества, который он где-то, когда-то, как-то приобрел. При этом, важно показать Ученику: чем больше мы узнаем, тем больше осознаем ничтожность наших знаний по сравнению с беспредельностью мира. Человек с образованием тот, кто наконец понял, что он знает, что ничего не знает. Но добавлю: зато он знает, где он может отыскать источники для дальнейшего самообразования.
  Еще один признак глобального изменения мира - разложение семьи. И об этом еще в 70-е гг. XX века говорил Элвин Тоффлер. "Шок будущего" - так назвал Тоффлер состояние, к которому движется человечество. "Пессимисты уверяют нас, - писал Тоффлер, - что семья стремительно уходит в небытие, но редко говорят, что именно придет ей на смену". И "самая очевидная из всех сил, грозящих семье разрушением в ближайшие десятилетия, - новая технология деторождения" (Тоффлер). Но "если детей начнут выращивать в лабораторных колбах, то что тогда произойдет с самим понятием материнства? И что будет с представлениями женщины о себе, если общество от начала времен считало первейшей миссией женщин рождение и воспитание детей?" (Тоффлер). "Не только материнство, но и само понятие родительского статуса может быть радикально пересмотрено" (Тоффлер). Сегодня, в XXI века мы отчетливо видим, как это происходит.
  Обратимся к еще одному, актуальному сегодня вопросу: к клиповому сознанию. Клиповое сознание - банальная реакция на быстро меняющиеся условия. Часто клиповое сознание связывают с хаотичным и рассеянным вниманием. Обладатели клипового сознания склонны к непроизвольному вниманию - быстрому, импульсивному. Все меньше остается людей с понятийным сознанием, когда хорошо развито произвольное внимание, требующее таких волевых актов, как усвоение, понимание, анализ.
  Раньше школьники без труда сидели на уроке 45 минут. Характер обучения чаще всего был линейным: когда одно дополняло другое, постепенно выстраиваясь в единую систему. Теперь внимание ребёнка можно удержать всего 15-20 минут. Современным педагогам приходится туго, и ситуация с современным образованием сложная.
  Конечно, у клипового сознания есть и свои положительные стороны. К немногочисленным плюсам клипового восприятия специалисты относят быструю реакцию и принятие решений, умение подстраиваться под изменяющиеся условия. Скудный словарный запас здесь компенсируется способностью поглощать и перерабатывать большие объёмы информации в динамичной форме через символы, образы и схемы. (Правда, это не отменяет невозможность усвоения всей информации.) За счёт этого у молодых людей увеличился объём внимания, которое хорошо переключается и распределяется. Кроме того, клиповое сознание в условиях современного общества - это защитный механизм, позволяющий отфильтровывать необходимое из того потока информации, что обрушивается на нас каждый день.
  Одним словом, сегодня ни один исследователь (исследователей с клиповым сознанием становится все больше) не может охватить своим рассудком все имеющиеся теории, фактический материал, всевозможные размышления разнообразных авторов по поводу тех задач, которые воздвигает перед ним наука или которые он сам воздвигает перед собой. Короче, сегодня в нашем мире отсутствует Леонардо да Винчи, которые мог бы объять необъятное.
  Другой показатель, несущий в себе серьезную угрозу нашему обществу - специализация. Все тот же Тоффлер так описывает это состояние: "Специалист не блокируется от всех новых идей или информации. Он энергично пытается идти в ногу с изменениями, но только в исключительно узком секторе жизни. Так, физик или финансист использует все последние инновации в своей профессии, но остается совершенно закрытым для социальных, политических или экономических инноваций...
  Внешне он справляется хорошо. Но он также стремительно движется к разладу с самим собой. Он может однажды утром проснуться и осознать, что его специальность устарела или неузнаваемо трансформировалась событиями, взрывающимися вокруг него". Нельзя более удачно проиллюстрировать то, что происходит в современном обществе.
  Узкая специализация - основной способ, который выдумало человечество для борьбы с потоком информации. Исследователь, не имея возможности охватить "единым взором" информационный поток, не находит ничего лучшего, как стать "узким специалистом", узнать "все об одном". Таким образом он отрывает себя, свой мир от тех особенностей, которые имеют место в иных предметах, в предметах иных наук.
  Сегодня подобная узкая специализация восхваляется как единственный способ приближения к истине. В итоге мир, окружающий человека, превращается в мозаику отдельных, зачастую не связанных друг с другом информационных "атомов".
  Что же плохого в узкой специализации, спросят меня. Ведь на заводах, где создаются, например, ракеты или все те же смартфоны, работают рабочие и инженеры, а не философы или психологи! И ракеты со смартфонами и прочими гаджетами вещи куда как более практичнее, чем философские теории. Я на это обычно отвечаю так. Конечно, ракеты и смартфоны - полезные вещи. Только надо бы разобраться в том, что такое "польза". Полезен ли врач-окулист? Конечно, полезен для того, кто плохо видит. (Впрочем, окулист полезен только в том случае, если плохо видящий начинает после встречи с таким врачом видеть лучше.) А что сказать о хирурге, ампутирующим руку или ногу? Согласимся с тем, что польза здесь для пациента довольно относительна. Одним словом, мне ближе логика создателя теории стресса Ганса Селье: надо лечить человека, а не болезнь.
  Узкая специализация тесно переплетается с клиповостью сознания в современной науке. Это ярко проявляется в гонке современных ученых за разнообразными показателями, среди которых почетное место занимает индекс цитируемости - небезызвестный Хирш. Этот индекс означает, что лучшим исследователем считается тот, чьи работы цитирует наибольшее количество коллег. Это, естественно, вызывает стремление исследователей создать наибольшее количество опубликованных работ. А это вызывает уменьшение объема каждой такой работы. Отсюда стремление исследователей создать как можно больше статей - пусть и меньше по объему, зато большее количество работ, которые могут быть процитированы. Это, разумеется, ведет к ограниченности таких работ и к дроблению науки. Ученые перестают выискивать глобальные закономерности, описание которых просто не умещается в статейный объем. Отсюда удивительный вывод: сегодня формат научных журналов становится одним из факторов, тормозящих развитие науки.
  В последнее время футурологи все чаще пророчат: будто бы в самом ближайшем будущем человечество ждет такой невероятный прорыв в развитии цивилизации, который изменит нашу жизнь до неузнаваемости. Обещают даже наступление новой "постчеловеческой" эры. Что принесет с собой новая эра - даже представить сложно. В сфере IT ждут прихода технологической сингулярности. Ученые и писатели-фантасты обозначают этим термином тот переломный момент, после которого технический прогресс ускорится и усложнится настолько, что окажется недоступным нашему пониманию. Исходно этот термин предложил американский математик и писатель-фантаст Вернор Виндж в 1993 году. Он высказал следующую идею: когда человек создаст машину, которая будет умнее человека, история станет непредсказуемой, потому что невозможно предугадать поведение интеллекта, превосходящего человеческий. Виндж предположил, что это произойдет в первой трети XXI века, где-то между 2005 и 2030 годами.
  В 90-е гг. мы находились на грани перемен, сравнимых с появлением на Земле человека, - считает Виндж. Сугубая причина этих перемен заключается в том, что развитие техники неизбежно ведет к созданию сущностей с интеллектом, превышающим человеческий. И тогда изменения, на которые, как считалось, потребуются "тысячи веков", скорее всего, случатся в ближайшие сто лет. Вполне оправданно будет назвать данное событие сингулярностью. Это точка, в которой наши старые модели придется отбросить, где воцарится новая реальность.
  По словам фантаста, возможны четыре варианта достижения "технологической сингулярности". Они по сути похожи на способы создания искусственного интеллекта, которые научные фантасты описывают в своих романах уже полвека.
  1. Компьютеры обретут "сознание", и возникнет сверхчеловеческий интеллект.
  2. Крупные компьютерные сети (и их объединенные пользователи) могут "осознать себя" как сверхчеловечески разумные сущности.
  3. Связь между машиной и человеком станет настолько тесной, что интеллект пользователей можно будет обоснованно считать сверхчеловеческим.
  4. Биоинженерия и нанотехнологии смогут повысить искусственным образом интеллект человека.
  Когда же человечество дойдет до "точки сингулярности"? Известный футуролог Рэй Курцвел не сомневается, что это произойдет в 2045 году. Причем, грядущая техническая революция окажется самой стремительной из всех прежде нам известных.
  И есть все основания полагать, что его пророчество сбудется. Дело в том, что Курцвел - необыкновенно умен. Его сравнивают с Томасом Эддисоном по количеству изобретений и награждают такими эпитетами, как "думающая машина" и "фонтанирующий гений". Он также знаменит своими многочисленными предсказаниями, которые всегда сбываются. Например, задолго до наступления событий он предсказал появление в 1980-х всемирной сети WWW, связывающей воедино 100 миллионов компьютеров, победу компьютера над чемпионом мира по шахматам в 1996-м и расшифровку ДНК в 2000-х годах. И вот теперь он видит изменение мира.
  Сегодня открытия в области астрофизики, физики высоких энергий, нанотехнологий происходят чуть ли не каждый месяц, и пока научное сообщество умудряется раскладывать новые знания по полочкам, - признавался в одном из своих выступлений Курцвел. - Но грядет день, когда и самые высокие умы окажутся бессильны объяснить происходящее вокруг даже теоретически. Объем наших знаний растет в геометрической прогрессии, и в течение ближайших 30-35 лет человек просто не в состоянии будет усвоить все то, что предложит ему наука.
  В 2045 году должна наступить "точка сингулярности", когда даже узкие специалисты в различных областях знаний перестанут понимать скорость и сложность технического прогресса. Появятся технологии, которые кардинально изменят само представление о нашем мире и Вселенной. А интеллект машин вырастет в миллиарды раз по сравнению с совокупным интеллектом всех людей. Если же возникнет принципиально отличный от человеческого разум, то дальнейшую судьбу цивилизации будет вообще невозможно предсказать, ведь опираться на человеческую логику станет бессмысленно.
  Но что будет с самим человеком на планете после того, как он перестанет успевать за своими же технологическими прорывами? Выход ученый видит в замене биологического тела человека искусственным.
  В любом случае нам придется измениться, чтобы быть под стать машинам, возможно, усилив за их счет наш собственный интеллект, - предлагает футуролог. - Биотехнологии дадут нам возможности на молекулярном уровне изменять свои тела и окружающий мир. А человеческий геном станет одной из компьютерных программ, подлежащих тестированию и оптимизации, а при необходимости переделке. И когда человек так кардинально изменится, то он обуздает свою биологическую природу и станет фактически бессмертным.
  А базой для создания киборгов станет... Россия.
  Одним словом, мы решительно стремимся в точку сингулярности. В философии слово "сингулярность", произошедшее от латинского "singulus" - "одиночный, единичный", обозначает единичность, неповторимость чего-либо - существа, события, явления. Больше всего над этим понятием размышляли французские философы - в частности, Жиль Делез. Он трактовал сингулярность как событие, порождающее смысл и носящее точечный характер. "Это поворотные пункты и точки сгибов; узкие места, узлы, преддверия и центры; точки плавления, конденсации и кипения; точки слез и смеха, болезни и здоровья, надежды и уныния, точки чувствительности". Но при этом, оставаясь конкретной точкой, событие неизбежно связано с другими событиями. Поэтому точка одновременно является и линией, выражающей все варианты модификации этой точки и ее взаимосвязей со всем миром.
  В других науках термин "сингулярность" стал обозначать единичные, особые явления, для которых перестают действовать привычные законы. Например, в математике сингулярность - это точка, в которой функция ведет себя нерегулярно - например, стремится к бесконечности или не определяется вообще. Гравитационная сингулярность - это область, где пространственно-временной континуум настолько искривлен, что превращается в бесконечность. Принято считать, что гравитационные сингулярности появляются в местах, скрытых от наблюдателей - согласно "принципу космической цензуры", предложенному в 1969 году уже упоминавшимся мной Роджером Пенроузом. Он формулируется так: "Природа питает отвращение к голой (т.е. видимой внешнему наблюдателю) сингулярности". В черных дырах сингулярность скрыта за так называемым горизонтом событий - воображаемой границей черной дыры, за пределы которой не вырывается ничего, даже свет. И многие физики верят в существование где-то в космосе таких "голых" сингулярностей.
  Самый яркий и популярный пример сингулярности - состояние бесконечно плотной материи, возникающее в момент Большого взрыва. Этот момент, когда вся Вселенная сжата в одной точке, остается для физиков загадкой - потому, что он предполагает сочетание взаимоисключающих условий, например, бесконечной плотности и бесконечной температуры.
  В 2000 году американский специалист по развитию искусственного интеллекта Елиезер Юдковски также высказал гипотезу о том, что, возможно, в будущем появится программа искусственного интеллекта, способная совершенствовать саму себя со скоростью, во много раз превосходящей человеческие возможности. Близость этой эры, по мнению ученого, можно определить по двум признакам: растущая техногенная безработица и экстремально быстрое распространение идей.
  "Вероятно, это окажется самой стремительной технической революцией из всех прежде нам известных, - писал Юдковски. - Свалится, вероятнее всего, как снег на голову - даже вовлеченным в процесс ученым... И что же тогда случится через месяц или два (или через день-другой) после этого? Есть только одна аналогия, которую я могу провести - возникновение человечества. Мы очутимся в постчеловеческой эре. И несмотря на весь свой технический оптимизм, мне было бы куда комфортнее, если бы меня от этих сверхъестественных событий отделяли тысяча лет, а не двадцать".
  Темой технологической сингулярности вдохновлялись писатели жанра "киберпанк" - например, она встречается в романе Уильяма Гибсона "Нейромант". Она показана и в популярном романе современного фантаста Дэна Симмонса "Гиперион" - там описывается мир, помимо людей, населенный Искинами, - то есть носителями искусственного интеллекта, которые вступают в конфликт с человечеством.
  Одним словом, как сказал современный автор, "если решения нет вообще, пространство называется сингулярным" (Переслегин). Что же делать? Ждать появления Леонардо или пытаться каким-то иным способом (кроме познания) решать проблемы и отвечать на вопросы?
  Как я уже сказал, один из вариантов был предложен: Роджер Пенроуз считает, что сегодня разума явно недостаточно, и предлагает перейти к иному способу усвоения информации. Пенроуз называет этот способ пониманием. Попробуем пойти по этому пути. Здесь, впрочем, мы тоже наталкиваемся на ряд существенных недостатков. Главный из них - скатывание в профанацию тех научных подходов, в которых "узкие специалисты" добились значительных успехов.
  Но что же делать! Придется пожертвовать знанием, чтобы добиться понимания. В конце-то концов, когда-то академик Мигдал говорил: мы все обыватели по отношению друг к другу - физик по отношению к биологу, химик по отношению к философу и т.д. Попробуем не испугаться обывательского упрощения, если оно таковым кому-то покажется.
  
  Критика психологии.
  Очень многие не считают психологию наукой. Причем, сам я психолог года этак с 197... какого-то. Но я и сам так же считаю: в психологии предмет не определен, с методом - напряженка, единица измерения отсутствует. Если психология и наука, то какая-то не такая. Но это не отталкивает меня от занятий психологией - ведь ужасно интересно. Поэтому, когда я встречаю человека, который готов к диалогу, мне становится интересно, и я готов обсуждать с таким человеком данную проблему. А если человек готов сказать единственно "все психологи - дураки, потому что дураки", (вариант: "потому что так написано в интернете"; вариант: "потому что американские ученые недавно открыли...") мне становится скучно, и я ухожу от такого разговора. Так что наука-не наука, а я был, есть и буду психологом - очень интересно.
  Когда-то А.Н.Леонтьев говорил своим коллегам: психология - наука двадцать первого века. Коллеги Леонтьева относились к его словам по-разному: приятно, конечно (особенно, если ты молод, и двадцать первый век будешь наблюдать не из другого мира), но, с другой стороны - "каждый кулик свое болото хвалит". Тем более, в то время почти все науки говорили о себе то же самое. И вот он - двадцать первый век. Что же изменилось? "В психологии, - писал во второй половине двадцатого века известный советский психолог (коллега и соратник Леонтьева) П.Я.Гальперин, - как и во всякой другой области, практика в начальных и довольно широких границах может обходиться так называемым "жизненным опытом" без помощи науки в собственном смысле слова; в качестве практических психологов работают (и не безуспешно!) врачи, социологи, инженеры, физиологи, педагоги и многие другие. Вопрос заключается в том, могут ли специалисты-психологи сделать - не делать, а сделать, - что-нибудь большее, чем эти неспециалисты". Полвека назад профессиональный психолог написал эти слова. Тогда казалось, еще немного и психология наконец-то вырвется из цепей неспециалистов, и только истинный психолог сможет гордо нести знания в народ. Но прошли десятилетия, а воз и ныне там. Можно повторить слово в слово высказывание Гальперина. Все остается по-прежнему. Психология застыла в своем развитии полвека назад, а, может быть, это произошло полтора столетия назад, когда В.Вундт объявил миру о создании им новой, научной психологии.
  С конца XIX века, т.е. с 1879 года, когда В.Вундт создал свою естественную психологию, психологи бьются над задачей построения настоящей науки. И никого не интересует сегодня, что сам Вундт, поработав в контексте естественнонаучной парадигмы, с 1900 года отказался от своего замысла и обратился к одному из вариантов культурно-исторической теории - к психологии народов Лазаруса и Штейнталя (хотя сами Лазарус и Штейнталь пытались оставаться позитивистами). Но уже с 1900 года вплоть до самой смерти в 1920 году Вундт работал в логике гуманитарной парадигмы. Никто не интересуется сегодня тем, что один из самых рьяных сторонников интроспекционизма Вундта американский психолог Э.Титченер, активный апологет естествознания, незадолго до своей смерти призывал своих коллег отказаться от естествознания в психологии и обратиться к экзистенциализму.
  
  Сила сознания.
  Есть много фактов, которые приписываются "силе сознания": казалось бы, ничего не происходит, но мы что-то "чувствуем". В качестве простого примера можно назвать ощущения как бы ползающих мурашек или болей, появляющихся в различных областях тела от действия воображаемых причин.
  Другой пример: некоторые люди могут произвольно ускорять или замедлять 6иение своего сердца, то есть посредством представления этого. Знаменитый физиолог Э.Вебер сам обладал этой способностью и описал такое явление.
  Наконец, припомним рассказы, продолжающееся с XIII века до наших дней, о стигматиках, то есть о людях со знаками ран на теле. Таких людей довольно много, а знаки их бывают самые разные: у одних имеются знаки распятия, пятна на руках и ногах, а у других знаки бичевания или ран от тернового венка.
  Прибавим к этому глубокие изменения в организме, производимый терапией внушения, воздействие "всеисцеляющей веры", то есть чудеса всех религий во все времена и во всех местах. Этого краткого перечня достаточно будет, чтоб напомнить о несомненных созданиях человеческого сознания, о которых все склонны забывать.
  Многие читатели скажут: не надо нам этих церковных выдумок. Но не выдумки я привожу, а только факты, и ничего, кроме фактов. Впрочем, могу привести и более "научные" примеры. Вспомним эффект плацебо, то есть использование вещества без явных лечебных свойств, которое имитирует лекарственное средство. Вы, наверное, слышали об исследованиях, где вера пациента в действенность препарата, влияет на его самочувствие.
  Еще один научный пример. Известный французский психиатр Шарко в XIX веке исследовал так называемый психический паралич. Внутреннее убеждение больного, что он не может двигать своими конечностями, делает его неспособным ни к какому движению, и он вновь открывает в себе способность двигаться лишь после того, как такое представление исчезнет.
  Есть и более близкие к нашему времени примеры. В последние десятилетия внимание ученых привлекает так называемая визуализация, то есть мысленное воображение образа того или иного предмета. (Не надо путать визуализацию с мечтой.) Когда мы что-то визуализируем, мы четко ставим себе цель - добиться чего-то. Визуализация - это метод предоставления абстрактной информации в форме, удобной для зрительного восприятия и анализа явления или числового значения. Говорят, такой способ часто приводит к положительным результатам.
  Наконец, надо назвать еще один способ "работы сознания" человека. Это - психотерапия. Ведь здесь именно слово воздействует на внутренний мир человека. Более того, в некоторых психотерапевтических направлениях большую роль отводят эмпатии. А ведь эмпатия и есть воображаемое проникновение психотерапевта во внутренний мир переживаний клиента.
  В конце-то концов, мало кто будет отрицать наличие так называемой психосоматики, то есть изучение влияния наших "внутренних" состояний на телесную сферу человека. Эти исследования начались с пищеварительного тракта человека (сегодня все "знают", что язва желудка относится к таким психосоматическим болезням) и дошли уже до онкологии.
  Врачи из медицинской школы Гарварда решили провести такое исследование. Они разделили испытуемых на две группы: одна играла на реальном фортепиано, другая - на вымышленном. В итоге те, кто воображал инструмент только в своих мыслях, показали неплохие результаты. Они не только освоили музыкальные произведения, но и продемонстрировали хорошую физическую форму. Оказалось, что их пальцы были натренированы так, как будто они практиковались на настоящем фортепиано.
  В другом исследовании группе людей, у которых диагностировали рак горла, врач предложил параллельно с медикаментозным лечением использовать курс так называемой релаксационной терапии. Три раза в день больные расслаблялись и представляли картину своего полного исцеления. Пациенты, которые уже не могли самостоятельно глотать, воображали, как они в кругу своей семьи вкусно обедают, как пища свободно и безболезненно проникает через гортань прямо в желудок. В результате через полтора года у некоторых больных не осталось даже следов недуга.
  Многие даже считают, что наше сознание всегда готово воплотиться в реальную форму. Поэтому там, где война, стоит представлять мир, где ссоры - гармонию, где болезнь - здоровье. Предположим, что у вас затруднено общение с кем-либо, а вы хотите, чтобы отношения с этим человеком были более гармоничными. После расслабления и перехода в глубокое, спокойное состояние вы воображаете свое взаимодействие с этим человеком в открытой манере и сердечной атмосфере. Часто помогает.
  И во всех этих случаях мы снова сталкиваемся с уже упомянутыми иллюзиями. С одной стороны, факты, вроде бы есть, а, с другой стороны, эти факты никак не укладываются в наши привычные представления. Впрочем, автор данного текста столкнулся с подобным еще в советские времена. Не знаю, существует ли сейчас газета с названием "Литературная газета", но в Советском Союзе она существовала. И я, как и многие другие, ее почитывал. Интересна она было двумя-тремя (из шестнадцати) последними полосами, где был не только хороший раздел сатиры и юмора, но и раздел науки. Так вот, в этом научном разделе довольно часто население Советского Союза информировалось о всевозможных парапсихологических событиях: то кто-нибудь коленками газету "Правда" читал, то - усилием воли спичечные коробки передвигал. Повторяю, подавалась эта информация в советской газете, подавалась, как действительный факт, а советской газете верить надо было непреложно. Так что советскому человеку не оставалось ничего другого, как считать описанные события как действительно происходящие. Но что примечательно: рядом, на соседней полосе газеты обязательно публиковался комментарий какого-нибудь известного физика, который тут же разоблачал указанные события - чтение газеты коленками и т.п. - указывая, что, во-первых, все эти события не могут быть объяснены с точки зрения известных законов физики (а потому и не могут иметь места), а, во-вторых, исходя из пункта первого, этих событий не может быть, потому что не может быть никогда! Одним словом, у советского человека не мог не возникнуть когнитивный диссонанс. Но я, по молодости, попытался из этого диссонанса выбраться. Будучи совсем молодым человеком, я начитался подобных статей, и у меня сложилось "крамольное" мнение: или фактов, указанных в советской газете, нет, либо в науке надо что-то подправить. С этой мыслью я и живу. Правда, я отдаю предпочтение фактам.
  
  Психология и практика.
  Большинство людей считают, что критерием истины является практика человека. При этом многие из таких людей ссылаются на марксистско-ленинское учение. Эти люди не собираются что-нибудь из Маркса или Ленина почитать. Они просто верят, что классики марксизма так сказали. Хуже всего, что так же думают и те, кто считает себя "настоящим ученым".
  Мне вспоминается одна история, случившаяся со мной в юности. Был я в то время студентом. И пришлось мне сдавать дисциплину под названием марксистско-ленинская философия. Преподаватель слушал мой бойкий ответ. Видимо, ответ его почти устроил. Кажется, он выбирал между "четверкой" и "пятеркой". И решил он задать мне дополнительный вопрос, который должен был окончательно подвести его к правильному решению. "А скажи-ка мне, товарищ студент, что есть критерий истины с точки зрения марксизма-ленинизма", - спросил он. Я даже опешил от такой простоты преподавателя. Кто же этого не знает. "Критерий истины - практика", - бойко ответил я. "Товарищ студент, - сказал мне преподаватель, - запомни раз и навсегда: классики марксизма не были идиотами. Критерий истины - общественно-историческая практика".
  Я проверил. И убедился, что преподаватель был прав. И, кроме того, убедился, что не бытие определяет сознание, а общественно-историческое бытие наше общественное сознание определяет (к сознанию человека это имеет опосредованное отношение), и что религия - вовсе не опиум для народа, а опиум народа. Как говорится, почувствуйте разницу. В Одессе в подобных случаях говорят: две большие разницы. Я добавлю: разница огромная, принципиальная. С тех пор, у меня возник огромный интерес к марксистской философии. И этот интерес привел меня к практической сфере человека, и к концепции Л.С.Выготского, и к теории деятельности А.Н.Леонтьева. И из всего этого - к экзистенциализму.
  В конце 80-х в России свершилась великая практикоориентирующая психологическая революция: советские психологи наконец-то получили от Государства право свободно практиковать свои умения. До этого времени в СССР психологических практик не было. В Советском Союзе они вообще были под запретом. Они были за рубежом, в других, капиталистических странах, а потому вполне логично, с точки зрения руководителей страны, считались "буржуазными" ответвлениями. Трудно сказать, чем руководствовались руководители, но они, по-видимому, не задумывались над тем, что оказывают тем самым психологии существенную услугу.
  Начнем сначала. Первое, на что наводит размышления о практикоориентированности науки - это незаинтересованность таких практикующих специалистов в выполнении своих функций. Действительно, заинтересован ли врач в здоровье, если оплата его труда будет производиться в соответствии с количеством принятых пациентов? Нет, врач заинтересован в болезни, поскольку только больной человек, разумеется, идет к врачу. Если больных не будет, врача просто сократят. Заинтересован ли психотерапевт в психическом благополучии своих клиентов? Конечно, психотерапевт, как и тот врач, заинтересован в увеличении неблагополучия. Недаром в штыки была воспринята так называемая позитивная психология.
  Разумеется, практику невозможно отрицать. То же самое относится к практике в психологии. Наверное, все психологи знают об огромном практическом значении теории Выготского-Леонтьева. Уж в теории-то деятельности определенно так и говорится: человек (в том числе, Ученик) только в совместной деятельности с другими людьми (в данном случае, таким человеком является Учитель), может усваивать знания. То есть практически! Одним словом, казалось бы, нет ничего практичнее, чем теория деятельности.
  Конечно, не всякая теория хороша только потому, что называется теорией. Возьмем, например, теорию Станислава Грофа. Я бы назвал отношение к этой теории у российских психологов - "легкое подозрение" - в отличие от, скажем, НЛП ("сильное неприятие"). Все дело - в практическом применении. Гроф принял, так сказать, знамя трансперсональной психологии "из рук" неоднозначного человека Тимоти Лири, который начал свои исследования в 50-е гг. с применения наркотиков, сидел, бежал из тюрьмы, снова сидел. Гроф, правда, вместо наркотиков стал использовать холотропное дыхание, но "осадок" остался. Да и сегодня: то подростки по подвалам клей нюхают, то влюбленные друг другу известными приемами придушивают друг друга... Так что, с одной стороны, исследовать измененные состояния сознания, вроде бы нужно, а бытовое применение куда-то не туда выводит. Тем не менее, книги Грофа можно купить в любом книжном магазине. Самому интересно.
  Или еще одна "практикоориентированная" концепция - фрейдизм. Фрейд создал мощное практическое направление индивидуальной психологической помощи людям и был в этом деле первым. Это первооткрывательство само по себе привлекло людей - люди любят новизну. Кроме того, людей привлекает внешняя простота психоанализа: положи пациента на кушетку, спрячься от него за ширму и заставь говорить. Вспоминается фраза из фильма: так-то и я умею. Помните? Но представители профессиональной психологии четко разделяют теорию Фрейда и его практику. Если по отношению к практике вопросов меньше, то теоретическую часть его подхода в XX веке не "бил" только ленивый. И за жесткий (механический) детерминизм, и за ассоцианизм, и за биологизм, и за его - Фрейда - пристрастие к наркотикам и т.п. А я бы добавил к этому и само понятие "бессознательного", внедренное Фрейдом в нашу жизнь: это понятие введено Фрейдом совершенно произвольно, по логике "и так все знают". Это, конечно, далеко от науки, где все надо доказывать. Я понимаю, что сейчас интернет-сообщество накинется на меня из-за моего отношения к, казалось бы, несомненному явлению, но от этого мое мнение не изменится.
  Так что среди профессиональных психологов упорных сторонниками фрейдизма - процентов около двадцати. Остальные относятся к этому направлению не более, чем как к одному из большого количества направлений, вовсе не отдавая предпочтения фрейдизму. Были и Вертгеймер, и Уотсон, и Кюльпе, и Выготский с Леонтьевым, и много кого еще.
  Профессиональные психологи смотрят на людей и удивляются, откуда столько любви к имени Фрейда? Откуда это почти отождествление психологии и фрейдизма? Думаю, от незнания психологии. Сегодня, ведь, все разбираются в педагогике, спорте и медицине. Можно и психологию сюда добавить.
  Другое дело, как применяет психолог ту или иную практику (и методику). Но это вопрос, именно, к психологам, а не к психологии. В разных профессиях есть разные люди.
  Так что лучше всего психологическую практику начинать с получения высшего психологического образования. И хорошо там учиться не только по практическим дисциплинам, но и по теоретическим. Как сказал один неглупый человек, "Я не верю заявлениям ученых-прикладников, что то, чем они занимаются, полезно и необходимо. Я подозреваю, что их нетерпеливый энтузиазм, стремление действовать - не просто показатель нетерпения и не честолюбие пирата. Мне кажется, что здесь глубоко скрывается страх перед эпистемологией" (Бейтсон).
  Вслед за практикоориентирующей революцией в мире случилась другая вещь. В 90-е в мире случилось ужасное: психология измельчала. Именно поэтому хочется рассказать людям о том, как я сам, психолог прошлого понимаю, что же такое психология, в чем ее методологические корни, почему, прежде чем мы переходим к практике, нужно понять, что существуют простые психологические истины, то есть быть не только практически, но и теоретически подготовленным человеком. Одним словом, человек должен быть достаточно опытным.
  
  Опыт.
  Понятие "опыт" часто употребляется людьми. Люди даже придумали поговорку, призывающую "учиться на чужом опыте". Правда, если честно, я не встречал людей, которые на чужом опыте учились бы. Опыт всегда индивидуален, а потому уникален. Психологи собрали огромное количество фактов и попытались создать на основе этих фактов теоретические построения, и почти в каждом из них присутствует понятие опыта.
  Нам хорошо известно, что люди обычно эмоционально реагируют на те вещи, которые ранее уже вызывали у нас тот или иной эмоциональный отклик. П.В.Симонов связал этот эффект с потребностями человека. Эмоциональные состояния, по мнению советского физиолога, определяются качеством и интенсивностью актуальной потребности индивида, и оценкой, которую он дает вероятности ее удовлетворения. Оценку этой вероятности человек производит на основе врожденного и ранее приобретенного индивидуального опыта, непроизвольно сопоставляя информацию о средствах, времени, ресурсах, предположительно необходимых для удовлетворения потребности, с информацией, поступившей в данный момент. Так, например, эмоция страха развивается при недостатке сведений о средствах, необходимых для защиты. По Симонову, чем больше таких сведений, тем более положительными будут наши эмоции. С точки зрения данной теории, предполагается, что эмоция есть отражение человеком какой-либо актуальной потребности (ее качества и величины) и вероятности (возможности) её удовлетворения, которую мозг оценивает на основе генетического и ранее приобретенного индивидуального опыта.
  Большой материал собран исследователями, применявшие метод разлученных монозиготных близнецов. В этих исследованиях подразумевается, что эти испытуемые, обладающие сходным генетическим набором, в то же время длительное время живут врозь и поэтому имеют разный жизненный опыт.
  Наконец, возьмем национальный характер. Это особый склад народа, возникающий на основе всего его исторического и социокультурного опыта, всей совокупности традиций, идей, ценностей, стереотипов, идеалов, интересов, распространенных в данной этнической общности.
  В сфере психологической практики также очевидно использование этого понятия. Психологи знают, что если хотят понять проблемы человека, то они должны обратиться к своему опыту, в том числе и к анализу своих переживаний: так происходит более полное понимание другого человека. А использование разнообразных психотерапевтических технологий требует при их применении высокой профессиональной квалификации психолога и большого опыта работы.
  Понятие "опыт" издавна употребляется в психологии. Об этом еще в середине XVIII века говорил английский врач Дэвид Гартли и в конце 18 века английский химик Джозеф Пристли. Эмпирической психологией XIX века во всех его проявлениях внутренний мир человека сводился к ассоциациям, связям следов прошлого и впечатлений, полученных из опыта.
  В конце XIX века Герман Гельмгольц считал, что те аспекты восприятия, которые не представляют стимул непосредственно, являются, в некотором смысле, дополнениями, которые получают восприятие в соответствии со своим развитием в прошлом опыте. Есть образ в представлении (наш прошлый опыт), первичный образ (стимул) и образ в восприятии, который формируется на основе первых двух, - утверждал Гельмгольц. Прежний опыт и текущее чувственное ощущение взаимодействуют друг с другом, образуя перцептивный образ.
  Действительно, с конца XIX и весь XX век психологи активно использовали термин "опыт". У.Джеймс пришел к утверждению, что не существует такой вещи, как сознание, независимое от индивидуального опыта. Необихевиорист Эндел Толмен считал опыт человека одной из промежуточных переменных. Дж.Мид называл "Я" человека продуктом "социального опыта", который первоначально приобретается в детских играх. Или комплекс неполноценности, о котором говорит в своей индивидуальной психологии неофрейдист А.Адлер, - опыт складывающийся под влиянием общения со взрослыми: ребенок хочет идти гулять, а взрослый говорит "нельзя", или ребенок хочет конфету, а взрослый отвечает "нет, у тебя заболят зубы". Я даже могу не упоминать классический психоанализ З.Фрейда, после которого чуть ли не все человечество знает, что "все проблемы человека - из детства".
  Гештальтпсихологи утверждали, что принципы гештальта формируют наше повседневное восприятие, наравне с научением и прошлым опытом. А сегодня вполне привычным является точка зрения, в соответствии с которой в процессе ощущения и восприятия задействован предыдущий опыт, процессы осмысления того, что воспринимается, т. е. в процесс восприятия включаются психические процессы еще более высокого уровня, такие как память и мышление. формирование адекватного трехмерного образа восприятия внешнего мира непосредственно связано с опытом восприятия этого мира человеком, с особенностями его деятельности. Добавим, что при некоторых сложных видах восприятия - обычно при восприятии человека человеком - восприятие может делать определенные ошибки, связанные с тем, что восприятие связано с опытом человека.
  По мнению Вольфганга Келлера творчество это - реорганизация образа восприятия, т.е. улучшение гештальта, который при возникновении проблемной ситуации был незавершен, а затем в силу внутренних законов психического поля преобразовался в более совершенный. Так, поступает, например, обезьяна: применяет палку как средство, с помощью которого можно достать приманку или составляет сложную пирамиду из нескольких ящиков. Все эти действия не имели места в прошлом опыте обезьяны.
  А разве известный термин, введенный Фредериком Бартлеттом в тридцатые годы прошлого века - "схема" - не является продуктом нашего опыта? Или возьмем психолингвистическую теорию прототипов. Откуда, как не из своего опыта человек берет эти образования?
  Ричард Грегори выдвигает идеи сходные с идеями Гельмгольца. В восприятие, в особенности зрительное, необходимо вовлечен мыслительный процесс решения задач, основанный на прошлом опыте. Чем больше знания о воспринимаемой ситуации мы имеем, тем меньше необходимость в обработке новой информации. Когда знание доступно нам практически полностью, главную роль в восприятии играет прошлый опыт. Мы, - говорил Грегори, - строим предположение о том, что видим, на основе ожиданий, убеждений, прежних знаний и предыдущего опыта.
  Пожалуй, наиболее ценный вклад в этот вопрос внесли представители когнитивной психологии. Возьмем теорию категоризации восприятия Дж.Брунера, для которого прошлый опыт субъекта - это и есть определенный набор устоявшихся категорий.
  В концепции Ульрика Найссера схема это - та часть полного перцептивного цикла, которая является внутренней по отношению к воспринимающему. Она модифицируется опытом и тем или иным образом специфична в отношении того, что воспринимается.
  Но откуда же этот самый опыт берется? По этому поводу в психологии имеются две главные точки зрения: эмпиристская и нативистская. Основной тезис нативизма: основные качества нашего внутреннего мира являются врожденными. Нативисты в доказательство своего тезиса указывали на то, что еще никогда никому не удалось констатировать наличие совершенно непространственного восприятия: каждое чувственное качество воспринимается всегда где-то, т.е. в какой-то пространственности, которая имеет первичный, не производный по отношению к чувственному содержанию характер.
  Основное положение эмпиризма: наш внутренний мир является продуктом личного опыта. В понимании эмпиристов это означало, что содержимое сознания есть нечто производное, получающееся в результате ассоциации непространственных элементов - ощущений. Основной аргументы эмпиристов: восприятие пространства, в частности оценка расстояний, у детей менее совершенна, чем у взрослых. Например, один из психологов в качестве иллюстрации непространственности восприятия приводит маленького ребенка, который тянется рукой, чтобы достать Луну. Взрослому человеку такое в голову не придет. По мнению сторонников эмпирического направления, восприятие пространства отсутствует у ребенка и появляется с возрастом. Спор эмпиристов и нативистов начался в XVIII веке и продолжается до сих пор. Говорят, на фразу Дж.Локка "в нашем разуме нет ничего, кроме ощущений" сторонник нативизма В.Лейбниц ответил: "в нашем разуме нет ничего, кроме ощущений... и самого разума".
  В наше время, кажется, довольно уверенно побеждают нативисты, хотя эмпиристы задают резонный вопрос: как можно почувствовать трехмерность пространства, если и сама сетчатка, и спроецированные на нее изображения - преимущественно двухмерные поверхности? Длительное время философы объясняли этот парадокс тем, что опыт зрительного восприятия пространства человек заимствует у осязательных ощущений и моторной активности. Эта традиция берет свое начало во Франции от Жан-Жака Руссо и в Англии от Джорджа Беркли: по мнению ее приверженцев, зрительные ощущения могут дать достоверные знания о реальности только в том случае, если они сочетаются с двигательными и осязательными ощущениями. В России похожей точки зрения придерживался в XIX веке И.М.Сеченов, который говорил, что пространственное вИдение есть вИдение измерительное с самого начала своего развития. "Измерителями" служат ощущения, возникающие на основе движения.
  Некоторую промежуточную позицию занимали советские психологи. Еще Л.С.Выготский, рассматривая взаимодействия опыта человека и его воображения считал, что воображение находится в прямой зависимости от богатства и разнообразия прежнего опыта человека, потому что этот опыт представляет материал, из которого создаются построения фантазии. Но в то же время, сам опыт опирается на воображение.
  С.Л.Рубинштейн считал, что человеку от рождения присуща некоторая примитивная внеположность, элементарная чувственная основа восприятия пространства. Но лишь в результате более или менее длительного развития у человека формируется восприятие пространства, в котором получают все более дифференцированное и адекватное отражение реальные пространственные свойства и отношения предметов. Основным принципом, регулирующим восприятие движения, является осмысление ситуации в объективной действительности на основе всего прошлого опыта человека. Например, практически каждый человек на своем опыте ощущает, что с возрастом ему начинает казаться, будто такие ежегодные события, как праздники, наступают все быстрее и быстрее.
  Большую роль играют в данном контексте исследования, проведенные в 60-е гг. на факультете психологии МГУ. В этих исследованиях наблюдатель смотрел в псевдоскоп на человеческое лицо. При этом никаких изменений в лице вовсе не наблюдалось. На сетчатой оболочке глаза были даны все условия для восприятия формы в обратном рельефе. Однако такая форма не воспринимается потому, что опыт всей жизни человека противоречит такому восприятию. На основе этого и других опытов в школе Леонтьева был сформулирован так называемый принцип правдоподобия: псевдоскопические обращения образов предметов по глубине происходят в той мере, в какой они допустимы с точки зрения имеющихся у человека знаний об этих предметах.
  По-видимому, мы наследуем от наших животных предков опыт, который присущ и им. Новейшие психологические исследования доказали существование и здесь закона наследственности: психическая деятельность каждого человека, как и каждого животного индивида, является продолжением психической деятельности ряда предшествовавших поколений. Мы наследуем от наших предков не только анатомическую структуру их тела и физиологическую организацию, но также и психологические особенности. Наблюдения установили тот факт, что у каждого человека и животного есть целый ряд представлений и инстинктов, унаследованных от предков. Тот инстинктивный страх, который испытывает цыпленок, впервые увидевший коршуна, не есть результат индивидуального опыта, а результат опыта предшествующих поколений, установившего неразрывную связь между представлением большой птицы и представлением угрожающей опасности. Как у животного, так и у человека существует множество таких представлений - а следовательно, в чем совершенно правы нативисты, - существуют врожденные идеи. Ошибка же нативистов заключалась только в том, что они этот запас врожденных идей представляли себе в виде постоянной и неизменной величины. К имеющейся информации, которую мы получаем врожденно, прибавляется и информация, которую мы получаем прижизненно.
  Кроме вышеприведенного примера с так сказать филогенетическим опытом, есть примеры, которые говорят и о наличии онтогенетического опыта у животных. Однажды исследователи решили выращивать котят в цилиндрических вольерах, одна половина стен которых была окрашена в вертикальные полосы, а другая половина - в горизонтальные. Когда котята вырастали и попадали в нормальную среду, их поведение свидетельствовало о том, что "вертикальные" животные воспринимают только вертикально ориентированные объекты, а "горизонтальные" животные - только горизонтальные. Например, когда исследователи протягивали им палочку вертикально, кошки, выращенные в первых условиях, принимались хватать ее, в то время как другая группа их игнорировала. Если же палочка подавалась горизонтально, кошки из второй группы включались в игру, а первые не проявляли к ней интереса.
  Некоторые эксперименты показали наличие врожденного опыта у младенцев. Например, в экспериментах по выявлению врожденной константности формы. Здесь стимульным объектом, обусловливающим поворот головы, является белый куб со стороной 30 см, расположенный на расстоянии 1 м. У младенца вырабатывалась реакция на этот предмет: на каждый поворот головы ребенка каким-то образом поощряли. Затем этот объект меняется, поощрения больше не происходит, и записывается частота поворотов головы. В методике предполагается, что реакция младенца на любой стимульный объект, схожий с тем, который был использован при тренировках, останется прежней; реакция на нечто совсем непохожее будет или немного меньше, или ее совсем не будет. Когда куб со стороной 30 см предъявляется на расстоянии 3 м, младенец, как правило, довольно часто поворачивает голову (хотя и не так часто, чем когда куб находится на расстоянии 1 м). Когда куб со стороной 90 см помещается на расстоянии 3 м, младенец поворачивает голову намного реже. По всей вероятности, ребенок видит куб со стороной 30 см на большем удалении точно таким же, каким он видел его во время тренировок, хотя величина зрительного угла уменьшалась; и напротив, куб со стороной 90 см он должен видеть как нечто совершенно отличное (большее), хотя фактически на расстоянии 3 м его зрительный угол такой же, как и на расстоянии 1 м (в случае с контрольным кубом). Поэтому ясно, что ребенок скорее реагирует на куб, который сохраняет константность размера, чем на куб, который сохраняет константность зрительного угла. 6-8-недельные младенцы, по-видимому, проявляют константность размера.
  Известный эксперимент Элеоноры Гибсон продемонстрировал наличие врожденного опыта у младенцев восприятия трехмерности пространства. Детей выпускали на специально организованную поверхность: обычный непрозрачный пол переходил в стеклянный настил, так что создавался зрительный "обрыв". (Конечно, экспериментальная установка была абсолютно безопасна для ребенка). При этом возникала зрительная иллюзия "пропасти". Дети наотрез отказывались ползти в зону "обрыва", даже когда их пытались заманить туда привлекательными игрушками. Таким образом, было показано, что некоторая информация имеется у ребенка уже в младенческом возрасте.
  При помощи этой методики было показано, что "мелкую" сторону предпочитают цыплята, крысята, котята, ягнята, львята, тигрята, детеныши ягуара, снежного барса, обезьяны, а также младенцы. Так же поступают и детеныши, выращенные в темноте. Даже в возрасте трех дней детеныши обезьяны волнуются больше, когда их помещают прямо на стекло с "глубокой" стороны, чем когда их помещают с "мелкой" стороны. Последнее наблюдение особенно важно из-за сходства, которое имеется между обезьяной и человеком. Некоторые виды, такие, как водяные черепахи и утки, почти не обнаруживали какого бы то ни было предпочтения "мелкой" стороны, однако можно предположить, что это указывает скорее на отсутствие у этих животных боязни высоты, чем на отсутствие ее восприятия.
  Как отмечалось, опыты со зрительным обрывом проводились с младенцами, но в возрасте 6 мес. и старше. Поскольку младенцы меньшего возраста не умеют ползать, то нет возможности обнаружить неприязнь, если таковая имеется, к "глубокой" стороне, наблюдая, в какую сторону они направятся. Однако, когда прямо на стекло помещали совсем маленьких детей, то по разнице в частоте сердцебиения на той и другой стороне стекла можно было сделать вывод о том, что они правильно воспринимают удаленность. Более того, младенцы в возрасте всего лишь 6 недель проверялись в экспериментах, направленных на выяснение вопроса о том, видят ли они предметы неизменными по величине и форме, если последние предъявляются им на различных расстояниях и в разных ракурсах. Поскольку было обнаружено, что у этих очень маленьких детей уже существует константность формы и величины, и поскольку вполне вероятно, что такая константность связана с восприятием удаленности и глубины, эта работа также служит доказательством того, что трехмерное видение у человека присутствует уже вскоре после рождения.
  Проводились исследования врожденности восприятия формы. Будут ли младенцы предпочитать рассматривать одну конфигурацию, а не другую. Если младенцы обнаруживают предпочтение, то из этого следует, что они должны воспринимать различия, а значит, воспринимать форму. Экспериментатор видел глаза младенца через небольшое отверстие и отмечал, куда смотрит младенец. Направление взгляда определялось по тому, что отражается от центральной зрачковой области поверхности глаза. Через отверстие снимали фильм и позднее анализировали движения глаз по кинопленке.
  Уже в первую неделю жизни у младенцев явно имеются предпочтения, и эти предпочтения со временем меняются. Младенец обычно смотрит на сложную конфигурацию, предпочитая ее менее сложной. Однако эти исследования почти не содержат данных по предпочтению формы, т.е. по предпочтению одной формы другой. Так, например, шахматная доска предпочитается пустому квадрату, но нет предпочтения между крестом и кругом.
  В экспериментах Р.Франца три объекта предъявлялись во всех возможных парных сочетаниях 49 младенцам в возрасте от 4 дней до 6 месяцев. Результаты были примерно одинаковыми для всех возрастов: дети чаще всего смотрели на "настоящее" лицо, несколько реже - на фигуру с беспорядочно разбросанными чертами лица и почти не обращали внимания на третью, контрольную фигуру.
  Исследования психологов (большой вклад в эти исследования внесли советские ученые) показали, что восприятие представляет собой систему перцептивных действий, овладение которыми требует специального обучения и достаточно долгой практики. Существенно, что как сами перцептивные действия, так и критерии адекватности образа не остаются неизменными, а проходят значительный путь развития вместе с развитием самой деятельности. Это значит, что важнейшей характеристикой восприятия является его историчность - обусловленность конкретными условиями протекания деятельности и прошлым опытом субъекта.
  Об этом же свидетельствуют факты о восприятии слепорожденных после удаления у них катаракты. Несмотря на восстановление оптического аппарата зрения, эти больные не способны к зрительному восприятию и даже различению предметов. Лишь по прошествии длительного времени, иногда насчитывающего многие месяцы, они начинают зрительно воспринимать внешний мир, но и тогда он, как правило, кажется тусклым и расплывчатым.
  Наблюдения над ослепшим в десятимесячном возрасте человеком, которому зрение было возвращено в 52 года, провел английский психолог Р. Грегори. В течение длительного времени зрительное восприятие этого человека было ограничено тем, что он узнал ранее путем осязания. Он так и не научился читать с помощью зрения, однако узнавал зрительно заглавные буквы и цифры, которые его учили читать в школе для слепых. Рисунки этого человека также свидетельствуют о неспособности воспроизвести что-либо, о чем он раньше не знал через осязание. Например, даже через год после операции он не мог нарисовать переднюю часть автобуса, так как не имел возможности исследовать ее руками.
  Если суммировать результаты исследований, то они указывают на важное участие познавательного опыта человека в процессе восприятия. В частности, на это указали еще исследования уровня притязаний в школе К.Левина Фердинандом Хоппе и Тамарой Дембо. На этот уровень решающее воздействие оказывает предшествующее достижение, то есть опыт, результат предыдущего действия. Например, человек приходит в тир, уже с определенным опытом стрельбы по мишеням. Этот опыт может быть близким к ста процентам или, так сказать, нулевым: то есть человек ни разу не был в тире и не стрелял по мишеням, но у него все равно есть какой-то опыт: положим, он брался за какие-то новые задачи и так или иначе их выполнял: удачно или не удачно - это сейчас не важно. Важно то, что у каждого уже есть опыт решения каких-то задач, и на основании этого опыта человек в тире ставит перед собой определенное достижение. Люди ставят перед собой только свою конкретную цель, которая связана с их личным опытом. Это и есть их уровень притязаний: то, к реализации чего они стремятся.
  В основе современной отечественной педагогической психологии лежит фундаментальное положение о том, что сущностью индивидуального психического развития человека является усвоение им общественно-исторического опыта, зафиксированного в предметах материальной и духовной культуры. Таким образом осуществляется социализация человека.
  Что такое социализация? Это процесс усвоения и воспроизводства индивидом общественного опыта, в результате которого он становится личностью и приобретает необходимые для жизни психологические качества, знания, умения и навыки, в том числе речь. Каждый психолог скажет: социализация это - познание индивидом созданной людьми цивилизации, приобретение опыта социальной жизни, превращение из природного в общественное существо, из индивида в личность. Социализация включает в себя усвоение норм нравственности, культуры человеческих взаимоотношений, правил поведения среди людей, а также социальных ролей, видов деятельности, форм общения.
  Социализация это - многогранный процесс, имеющий различные аспекты, но особого внимания заслуживают механизмы социализации, т. е. способы, посредством которых человеческий индивид приобщается к культуре и приобретает опыт, накопленный другими людьми. То есть делает общественно-исторический опыт своим внутренним, субъективным опытом.
  Всегда ли опыт передается? Американский психолог - Альберт Бандура - разработал социально-когнитивную теорию личности. В отличие от Б.Скиннера, который почти всегда полагал научение возможным только посредством прямого опыта, у Бандуры основной акцент сделан на роли научения через наблюдение в приобретении навыков поведения. Например, человек, который внимательно наблюдал за опытным футболистом, будет иметь мысленный образ хорошей обработки мяча. Когда он будет учиться обрабатывать мяч, то объединит свою попытку с мысленным образом обработки мяча специалистом. Правда, советский и российский психолог Юлия Борисовна Гиппенрейтер справедливо заметила, что вечная проблема "отцов и детей" состоит как раз в том, что дети иной раз не хотят перенимать опыт отцов. В то же время в науке знания аккумулируются и передаются намного легче, и здесь часто происходит изменение взглядов ученых под влиянием накопленных знаний.
  Еще одним примером влияния опыта может служить точка зрения фрейдизма на тревогу. Фрейд изучал расстройства, которые по своему происхождению были скорее психическими, чем физиологическими. Эти исследования вызвали у него интерес к происхождению тревоги. Эта заинтересованность впервые привела его в 90-е годы XIX века к предположению о том, что тревога, которая испытывается многими его пациентами-невротиками, являлась следствием неадекватной разрядки энергии либидо. В дальнейшем он заключил, что состояние нарастающего напряжения является результатом не находящей выхода энергии либидо. Возбуждение, не завершившееся разрядкой, преобразуется и проявляется в неврозах страха. Однако по мере накопления опыта в лечении неврозов Фрейд пришел к пониманию, что подобная интерпретация тревоги и страха является неверной. Спустя 30 лет он пересмотрел свою теорию и пришел к следующему выводу: тревога является функцией Эго и назначение ее состоит в том, чтобы предупреждать индивидуум о надвигающейся угрозе, которую надо встретить или избежать. Тревога как таковая дает возможность личности реагировать в угрожающих ситуациях адаптивным способом. Неофрейдисты заметили, что основной причиной тревожности является неблагополучный ранний опыт отношений, из-за которого развивается так называемая "базальная тревога" (этот термин ввела в психологию немецко-американская исследовательница-неофрейдистка Карен Хорни).
  Опыт диктует человеку свои правила. Одна канадская страховая компания проанализировала причины нескольких необычных дорожных аварий, произошедших с участием самолетов малой авиации. Легкие летательные аппараты (например, спортивные самолеты) в руках новичков часто ломаются. Обычно пилоты, обнаружив в полете сбои в работе двигателя, стараются приземлиться на ближайшей пустой автостраде. При этом редко кому из них приходит в голову съехать на обочину. Как следствие - в самолет врезаются встречные автомобили. Когда участников аварии допрашивали в полиции, водители почти всегда говорили, что не видели никакого самолета: они следовали по шоссе и внезапно во что-то врезались. Меньше всего водители ожидали увидеть на автостраде самолет - поэтому они его не замечали.
  И в практике следователей опыт дает о себе знать. Когда несколько свидетелей преступления дают показания, их версии событий часто сильно отличаются друг от друга. Причем не только в мелких деталях преступления, но даже в том, как выглядели (цвет волос, рост, одежда) жертва и преступник. Т.е. свидетели описывают свое собственное восприятие случившегося, опираются на свой собственный опыт.
  По мере накопления все новых знаний, психологи стали приходить к выводу: все происходящее в нашем сознании взаимосвязано: внимание и память зависят от воли, эмоциональных состояний и мотивов, мышление влияет на формирование потребностей, а образы воображения способны порождать эмоции не менее сильные, чем реальные явления. И все это, так или иначе, связано с накоплением опыта.
  В первой половине XX века английским исследователем памяти Фредериком Бартлеттом в психологию было введено понятие "схема", После Второй мировой войны это понятие стали использовать в когнитивной психологии, где схемой называют способ организации новой информации в соответствии с уже существующей. Затем это понятие проникло и в когнитивно-бихевиоральную психотерапию, где стало одним из основных. Сегодня это понятие довольно активно применяется в различных направлениях психологии. В общем и целом, схема это - существующий в любом человеке активный организатор опыта, который подготавливает субъекта к принятию информации строго определенного типа.
  Понятие "опыт" часто совмещают с представлениями об историчности нашего сознания. Но, надо сказать, что во второй половине XX века это понятие начали активно употреблять не только психологи. В работах таких методологов, как Лакатос, Фейерабенд, во многих постпозитивистских работах этот термин стал активно использоваться. Другое дело, что вместе с использованием этого термина, постпозитивисты (по крайней мере, в основной своей массе) активно выступали против психологизма в науке. Более того, давно уже (повторяю, во второй половине XX века) Лакатосом, Фейерабендом и другими исследователями внедряется мысль о том, что развитие нашего знания не идет путем простой прибавки, простого надстраивания нового над старым: новое не есть всего лишь надстройка над старым, новое - это интегрирование старого. Другое дело, что эти мысли касаются не человека, а знания, то есть в этих постпозитивистских и когнитивистских теориях превалирует тот самый рационалистский (позитивистский) подход.
  Опыт человека всегда индивидуален и уникален. Многие психологи считают такую уникальность причиной "психологического релятивизма". Правда, понятие "психологический релятивизм" практически не используется в профессиональной психологии, а философы чаще употребляют термин "эпистемологический релятивизм", т.е. относительность познания человека. Но содержательно сегодня многие профессиональные психологи принимают такую трактовку.
  Этим термином обозначается относительность опыта человека по отношению к опыту других людей. Этот опыт проявляется в поведении и психике человека. Буквально каждый факт нашей жизни каждый человек трактует (интерпретирует) по-своему, индивидуально. Действительно, все мы получаем строго индивидуальный опыт. По-разному воспринимаем вещи, события, общаемся с разными людьми (даже учителя в школе - разные люди, дающие ученикам, хоть немного, но разное понимание предмета). Поэтому думаем и действуем мы тоже индивидуально, каждый по-своему. Такова природа человека. Но отсюда же следует, что люди считают только свою интерпретацию единственно верной, думают, что другие люди не правы (не знают, не умеют, не хотят признать "единственно верное" мнение). Из такого представления вытекает фактическое непонимание людьми друг друга, проистекающие из это ссоры и споры людей, а в сфере политики - непонимание государств друг друга, вплоть до войн.
  Люди злятся, если возникает слишком большая разница между их интерпретацией чего-то и "реальным" состоянием дел, в том числе, когда мы сталкиваемся с чужим мнением, которое очень отличается от нашего мнения. Расстраиваемся мы и в ходе какой-то работы, когда нам кажется, что мы легко со всем справимся, а дело оказывается трудным. Если, к тому же, моя интерпретация основана на стереотипах, т.е. мое мнение слабо поддается изменениям, то злость неизбежна. Вы заметили, чем старше человек, тем выглядит злее? Это происходит не потому, что старшее поколение - злое от рождения. Они в юности и молодости тоже вызывали раздражение старших. Если во мне возникает такая злость, я себе говорю: кажется, у меня начинается "отложение солей" в моем внутреннем мире, то есть мой опыт "стереотипизируется".
  Одним словом, опыт, опыт, опыт... Везде и всюду он присутствует в жизни человека. Вот только ответ на вопрос, что же это такое, пока остается без ответа. Мы попытаемся такой ответ найти.
  Казалось бы, вы сразу поймете, что такое внутренний, или субъективный, опыт, если обратите взор "внутрь себя". Всем нам хорошо знакомы наши ощущения, мысли, желания, чувства: фундаментальное свойство субъективных явлений - их непосредственная представленность субъекту. И при помощи понятия - "опыт" - мы пытаемся объяснить все другие психические явления, делаем понятие "опыт" объяснительным принципом. Опыт превратился в глобальную категорию, описывающую наш внутренний мир.
  Вот только все время остается открытым вопрос, что же это такое - сам опыт? Как он выглядит? Пожалуй, данная книга, в какой-то мере является попыткой ответить на этот вопрос. И чтобы на него ответить, мне представляется, мы должны начать с нетривиального (по крайней мере, непривычного для психологов) подхода со стороны глубоких филогенетических структур, предшествовавших возникновению человека.
  
  ПРОЛЕГОМЕНЫ.
  Диапазон органов чувств.
  В науке XIX века превалировало философское направление, признающее чувственный опыт единственным источником достоверного знания. Исследователи той поры искренно верили, что существует только то, что дано нам при помощи наших органов чувств. Но к XX веку люди стали понимать, что воспринимать они могут только незначительную часть того, что существует в природе. Принято считать, что средний человеческий глаз в средних условиях дневного освещения воспринимает чрезвычайно узкий (по сравнению со спектром возможных излучений) диапазон длин волн: от 380 до 780 нм (1 нанометр = 10-9м) или 0,38-0,78 мкм. А диапазон сигналов, принимаемых органами слуха человека, ограничен 16-20 000 Гц.
  Таким образом, в сознание человека попадает лишь та информация, которая попадает в соответствующие диапазоны. Это явление дало основание известному советскому психологу Л.С.Выготскому сравнивать сознание человека с прибором, который пропускает в наш мир только то, что может быть полезным человеку, отсекая все остальное. И здесь мне видится идея Платона: тело есть охрана (не темница, как часто интерпретируют философы) сознания. Иными словами, за пределами нашего восприятия находится огромный мир, защитой от вредных воздействий которого и является наше сознание.
  Косвенным доказательством такого внечувственного мира может служить тот факт, что изменение чувствительности какого-либо анализатора может иметь место и при подпороговом раздражении других анализаторов. Минимальная величина раздражителя, при котором впервые возникает ощущение, называется абсолютным порогом ощущения. Раздражители, сила действия которых лежит ниже абсолютного порога ощущения, не дают ощущений, но это не значит, что они не оказывают никакого воздействия на организм. Так, исследования отечественного физиолога Г.В.Гершуни и его сотрудников показали, что звуковые раздражения, лежащие ниже порога ощущения, могут вызывать изменение электрической активности мозга и расширение зрачка. Зона воздействия раздражителей, не вызывающих ощущений, была названа Г.В.Гершуни "субсенсорной областью". П.П.Лазаревым были получены факты снижения зрительной чувствительности под влиянием облучения кожи ультрафиолетовыми лучами.
  Вероятно, при определенных условиях и у человека может быть сформирована чувствительность к стимулам, обычно находящимся за пределами возможности работы сенсорных систем. Примером может служить эксперимент по формированию "кожного зрения", проведенный А.Н. Леонтьевым.
  Многие животные обладают и такими особенностями, которые недоступны человеку. Хорошо известна, например, эхолокация, имеющаяся у летучих мышей, т.е. их способность воспроизводить ультразвуковые сигналы, а затем воспринимать их, когда они отражаются от окружающих предметов. Есть свидетельства, что птицы и насекомые обладают магнитным чувством и используют его для навигации в пространстве. Ничего подобного у человека нет.
  Иными словами, некоторые чувственно не воспринимаемые человеком вещи, могут вызывать определенные поведенческие проявления. Но значит ли это, что они могут каким-то образом восприниматься чувственно? По-видимому, нет. Значит, вокруг нас существует мир, который мы не можем воспринимать при помощи наших органов чувств, но этот мир влияет на нас и вызывает в нас определенные изменения.
  Назовем такую реальность внечувственной и попробуем разобраться, какое отношение эта внечувственная реальность имеет к психологии человека.
  
  Взаимодействие.
  Наука прошлого и позапрошлого века пришла к идее движения как основного принципа нашего существования. (Отсюда - идея действия.) Но сегодня пора признать, что в основе нашей жизни - не просто действие, а взаимодействие всего, что существует в реальности. Предметы, вещи, организмы не просто действуют на другие предметы, но и испытывают ответное воздействие. Даже приспособление (адаптация) живых существ не может обойтись без такого взаимодействия.
  Люди привыкли к тому, что основной объем информации поступает к ним через органы зрения. Но надо разобраться, что означает слово "основной". В нашем случае "основной" мы берем в смысле наибольший. Действительно, как говорят ученые, основная масса информации поступает к нам через глаза. Но значит ли это, что этот массив означает и "наиболее важное"? Со времен Дж.Беркли и Д.Юма (с XVIII века) человечество пришло к выводу, что без мускульного чувства человек вообще не в состоянии был бы овладеть понятием пространства. Этот факт, известный нам с XVIII века только подтверждает идею взаимодействия: все вещи в этом мире находятся во взаимодействии. В мире нет ничего, что существовало бы "само по себе". Взаимодействует камень с точащей его каплей воды, взаимодействуют электроны и позитроны, взаимодействуют органы чувств и органы передвижения. Все в этом мире существует только в процессе взаимодействия. И такое взаимодействие позволяет нам (и всему сущему) узнавать себя, открывать в себе все новые и новые особенности. Ведь в процессе взаимодействия мы получаем возможность сравнивать себя с иными вещами (прежде всего, с людьми, но и с другими вещами - тоже).
  Так мы устроены, что не можем выжить, не сравнивая себя и окружающие вещи с чем-то еще. Вон тот стол - больше, а вон та звезда на небе - не такая яркая. А вон тот человек - хуже меня. В тех сферах жизни, где человек имеет общепризнанные единицы измерения (например: метр, грамм, секунда) такое сравнение осуществляется при помощи этих единиц. В психологии такие единицы отсутствует (степень математизированности психологии близка к нулю), но оценка, тем не менее, требуется. В этом случае применяют метод экспертной оценки (сравнить ведь надо!) Для этого люди, которых другие люди считают наиболее достойными в этих вопросах, дают свою оценку тому или иному явлению.
  Возьму для примера патопсихологию. Мы все, конечно, стараемся определить "на глазок" нормален или нет тот или иной человек. Но, чтобы, так сказать, "точно" определить, насколько человек отклоняется от нормы, в соответствующем учреждении (например, в психиатрической больнице) имеются эксперты, которые свое экспертное суждение и выносят. Почему они? Как правило, потому что у них есть соответствующая квалификация, подтвержденная документально (дипломом о высшем образовании, свидетельство о научной степени, документы, подтверждающие повышение квалификации и т.п.). Во-вторых, большое значение имеет время работы в данной области. Но самое главное: эти эксперты должны так или иначе уметь отличать патологию от нормы, то есть иметь представление о том, что такое норма и что такое патология.
  Субъективна ли такая оценка? Разумеется. Но другой у нас (именно, у нас, у людей, а не где-то там, у математиков) нет. Мы просто на веру принимаем, что эксперты - самые квалифицированные в данном вопросе. Поэтому и верим! Вы хотите дать оценку как-то более "объективно"? Наверное, и я тоже с интересом посмотрел бы на такие "объективные" методы. Но их нет. Нет в психологии, нет в религии, нет в искусствоведении, много, где нет. От этого мир не становится другим. Так что предлагаю сегодня жить так, как происходит. И если мой ответ, покажется удивительным, скажу только, что ничего не могу поделать - так обстоит дело с экспертной оценкой в разных сферах нашей жизни.
  Можно было бы еще кое-что рассказать о данном методе - вспомнить, например, так называемый Дельфийский эксперимент, с которого началось широкое внедрение метода экспертной оценки в науке, сравнить экспертизу более подробно с другими способами оценки и т.д. - но для нашего разговора такие подробности будут излишними. Добавлю только, что этот вопрос - очень важен и очень интересен. По крайней мере, в науке. Особенно это касается "субъективных дисциплин"!
  
  Фигура и фон.
  Взаимодействие вещей в природе происходит не так просто, как может показаться с первого взгляда. Дело в том, что в процессе взаимодействия происходит не просто воздействие вещей друг на друга. В ходе взаимодействия вещи еще обязательно изменяют свое состояние. И происходит это потому, что вещи "воспринимают" друг друга не просто как отдельные предметы, но как предметы, находящиеся в том или ином контексте, или как сказали гештальтпсихологи, как фигуры на том или ином фоне.
  Э.Титченер ввел в психологию метафору волны. В метафоре волны фиксируется прерывистый характер нашего внимания, т.е. представление о том, что в каждый момент времени только одно содержание достигает "гребня волны внимания" (апперципируется).
  В дальнейшем эта концепция была положена в основу психологической школы - гештальтпсихологии. Это - хорошо известный факт, и нам нет необходимости об этом рассуждать. Более интересным представляется другой вопрос: почему появляется этот феномен - "фигуры и фона", как прозвали его гештальтисты.
  Что же происходит с фигурой на том или ином фоне? А происходит с ней вот что. Мы воспринимаем фигуру, как нечто изолированное и выделенное из своего фона. Но фактически мы воспринимаем фигуру не отдельно от других ("фоновых") вещей, а именно как нечто составляющее единое целое (фигуру, но не отдельно, а "на фоне). Мы никогда не воспринимаем отдельных вещей, но всегда только "на фоне". Этот фон может быть самым разнообразным: начиная от "внешних вещей", которые окружают нашу фигуру, и заканчивая "фигурами", которые всплывают в нашем сознании в форме разнообразных образов и представлений, но тоже находятся "на фоне" других внутренних составляющих.
  Но что собой представляет этот "фон"? Это потенциальные фигуры, с которыми происходит, если можно так выразиться, первоочередное взаимодействие нашей фигуры. И в процессе такого взаимодействия наша фигура непрестанно меняется: меняет в ходе такого взаимодействия свои свойства.
  Таким образом, мы всегда воспринимаем фигуру двойственно. Во-первых, это - просто вещь, взятая изолированно от других фигур. Но, в то же время, это вещь, изменившая (в результате взаимодействия с фоновыми вещами) свои свойства и качества. И здесь, в этой конфигурации одной вещи на фоне других вещей, мы сталкиваемся с занятным феноменом, который принято называть противоречием. Действительно, ведь мы всегда воспринимаем вещь, как бы, двойственно: с одной стороны, сама отдельная вещь, имеющая свои границы. С другой же стороны, это вещь уже изменившаяся, поменявшая свои свойства в процессе взаимодействия с "фоновыми" вещами.
  
  Материальное и идеальное.
  В XX веке люди рассуждали следующим образом. Одна группа ученых (их позже стали называть метафизиками) рассуждали следующим образом. В мире существуют разнообразные вещи. Но размеры вещей, разумеется, разные. Все вещи складываются из своих частей, которые, естественно, меньше самих вещей. Есть такие самые маленькие вещи, из которых складываются все остальные вещи. Эти самые маленькие вещи великий древнегреческий ученый Демокрит назвал атомами. Одним словом, первая группа исследователей исходила из презумпции возможности восприятия всего, что существует, но часто только при наличии соответствующих инструментов: мы не видим атом, но у нас есть принципиальная возможность его увидеть - необходимы подходящие инструменты. Создание микроскопа и телескопа отчасти подтвердили это утверждение. Этой точки зрения придерживается, по-видимому, большинство исследователей, включая создателя так называемой планетарной модели атома Нильса Бора.
  Вторая группа исследователей исходила из презумпции принципиальной невозможности воспринимать те или иные вещи. Логика этих ученых такова: есть вещи, устроенные таким образом, что они не могут быть восприняты органами чувств человека. Но принципиальная (опять же) возможность их изучения подвластна методам теоретическим - интуиции, инсайту и т.п.
  Что такое интуиция? О-о-о!!! Если бы кто-нибудь знал ответ. Кто-то рассуждает про логику (вернее, ее отсутствие), кто-то про медитацию (при чем здесь психология?), кто-то про нейронауки (опять же, психология к нейронауке имеет отдаленное отношение, она, психология, и к физике, и к математике, и к истории, вообще ко всем наукам "как-то" относится). Так что, никто не даст определенный ответ на этот вопрос. Честно говорю: я тоже не знаю. По-моему, так и должен отвечать человек, который хоть немного понимает, что такое психология. На мой взгляд, интуиция - одна из тайн человека, но это такая тайна, которая лежит в основе нашего психологического мира.
  Впрочем, в науке много тайн: и в психологии, и в физике, и в истории, вообще во всех науках. Так что, давайте в этих тайнах вместе разбираться и без ажитации (если, конечно, мы хотим заниматься наукой, а не Википедией, которой все известно).
  Немецкий философ К.Маркс в середине XIX века назвал эти два течения в науке материализмом и идеализмом. Разумеется, никто из ученых не отрицает существования реальных вещей. Но идеалисты, в отличие от материалистов, считают некоторые вещи принципиально непознаваемыми для эмпирических методов, которыми располагает материалистическое направление. Когда-то таких исследователей называли не только идеалистами, некоторых из них - еще и эзотериками. Так называли тех идеалистов, которые считали, что всевозможные идеальные сущности могут быть воспринимаемы человеком. Среди эзотериков в XIX веке наибольшей известностью пользовалась Е.Н.Блаватская.
  Еще одну группу идеалистов назвали солипсистами. Многие ученые призывают бояться солипсистов, поскольку, по мнению этих ученых, солипсисты отрицают существование реальности и, будто бы считают, что мир - это только мое представление. Впрочем, не могли бы вы показать кого-нибудь, боящегося солипсизма. Я никогда людей, утверждающих подобное, не встречал. Правда, иногда встречаются не очень умные авторы каких-нибудь учебников, которые начинают пугать людей солипсизмом. Я думаю, никогда и никто из солипсистов реальность не отвергает. Другое дело, что они считают реальность неким подобием хаоса, из которого человек при помощи сознания выстраивает свое собственное вИдение этой самой реальности. Но в этом случае и многих отечественных (и советских, и российских) психологов надо бояться. И тогда вопрос из вопроса о солипсизме превращается в вопрос: "кого пугают мысли о психологии".
  Надо сказать, оба эти направления - материализм и идеализм - обладают определенными недостатками. Очевидным недостатком первого направления является его утверждение, что, как только мы отрываемся от непосредственного восприятия и начинаем пользоваться теми или иными приборами - телескопами, микроскопами - мы перестаем понимать увиденное и начинаем давать этому увиденному свою трактовку. Подобное утверждение, разумеется, вызывает недоумение обывателя, который искренно считает, что все приборы, созданные человеком-исследователем, должны давать истинные изображения ("как оно есть на самом деле"), но это - не так, и примерами подобных искажений полна история науки. Здесь можно назвать и историю создания генетики, и рассматривание (и интерпретацию того, что мы увидели) Луны и планет Солнечной системы Галилеем. Сюда же можно поместить всевозможные "расшифровки" изображений, которые получают исследователи: таким исследователем может оказаться врач, делающий рентгено- или томограмму нашего организма, и физик, расшифровывающий снимки треков (следов) элементарных частиц на стенках коллайдера.
  Вопрос, который возникает здесь: разделены ли отдельные научные подходы непроницаемыми границами, или между ними всегда есть возможность взаимного проникновения? Например, Томазо Кампанелла мечтал о всемирной испанской монархии под началом Папы. Маркс - о всемирной республике под эгидой пролетариата. Кампанелла был мистиком. Значит ли это, что мистиком был Маркс?
  Теория, в соответствии с которой мистицизм представляет собой нечто противостоящее науке, не просто распространена. Она - эта теория - является чуть ли не одной из основных научных аксиом. Однако, некоторые уважаемые ученые показывают, что мистицизм - не просто аргумент, на фоне которого наука выглядит наиболее эффектно. С точки зрения этих ученых мистицизм - неизбежный момент в истории развития науки. Взять, хотя бы судьбу Джордано Бруно. В сознании современного человека Бруно - истинный ученый, пострадавший за свои убеждения. Но Фрэнсис Йейтс, еще в середине XX века показала, что Бруно - мистик, сожженный инквизицией вовсе не за приверженность взглядам Коперника, а за свою приверженность мистическим идеям, за свою приверженность мистицизму, в основе которого приверженность идеологии мифического божества Гермеса Трисмегиста. Йейтс считает, что герметизм был широко представлен в науке и только в XVII веке "ушел в подполье" вместе с братством Розенкрейцеров. Кстати, символично, что именно в XVII веке жили известный саксонский мистик Якоб Беме и окончательно формируется "настоящая" наука усилиями Бэкона и Декарта. Наука Картезия сменила магию Бруно и Кампанеллы. Декарт - граница между магией (все - живое) и естествознанием (природа - механизм). Одним словом, мистицизм Бруно - артефакт или неизбежность? Похоже, мистицизм это способность некоторых людей воспринимать реальность, которая находится за пределами наших органов чувств - внечувственную реальность.
  На всю эту историю накладывалась еще одна дихотомия: некоторые ученые считали, что мы постигаем не сам мир, не вещи, но идеи этих вещей. На это обратил внимание, в частности, Дж.Ст.Милль.
  
  Внечувственная реальность.
  Надо сказать, что вторая группа исследователей (идеалисты) исходит из того для меня очевидного факта, что имеется не только та реальность, которая может нами восприниматься (при помощи органов чувств), но и реальность, которая существует за пределами этих органов. Среди "идеалистов" выделяется группа людей, которые способны не только рассуждать о такой реальности, но и воспринимать (чувствовать) такую реальность. Таких людей назвали мистиками. Такие философы, которые не только не хотят обсуждать особенности внечувственной реальности, но и не имеют возможности ее как-то переживать, были названы материалистами. Такую реальность, которая не может нами чувственно восприниматься, то есть, выходящая за пределы тех диапазонов, в пределах которого осуществляется наше чувственное восприятие я предпочитаю называть внечувственной. Надо сказать, что о наличии такой внечувственной реальности говорили ученые задолго до меня. Говорил даже К.Маркс. Правда Маркс называл такую реальность сверхчувственной. Думается, лучше подходит термин "внечувственная". Это название исключает какие бы то ни было пространственные характеристики, которые, очевидно, подразумеваются Марксом.
  Вопрос, интересующий меня больше, чем лингвистико-психологические характеристики - вопрос о том, как мы получаем (и получаем ли вообще) информацию о наличии такой внечувственной реальности. Пожалуй, главный способ получения такой информации - собственный опыт человека, которые не сводится к различным формам эмпирической информации (в традиционном понимании термина "эмпирический"). В философской литературе такой опыт называют мистическим.
  Был такой опыт и у меня. На него я и сошлюсь теперь. Я не хочу привлечь таким образом внимание читателей к своим личностным (личным) особенностям. Но и не рассказать о наличии у меня такого опыта не имею права. Именно такой рассказ мог бы стать лучшим подтверждением внечувственной реальности.
  Нет ничего, что бы наиболее подтверждало существование этой внечуственной реальности, чем собственный опыт ее переживания. Не знаю, все ли люди испытывают такие чувства. И не думаю, что подобное происходит с людьми часто. Более того, многие, "побывав" в этом "потустороннем" мире, не рассказывают об этом, считая, что посторонние люди просто не поверят.
  Но у меня подобное бывало, и теперь я не боюсь об этом рассказать. Вспоминается случай из детства. Нет, не вспоминается, а помнится - я помню об этом всю жизнь. Конечно, не каждый день всплывают эти воспоминания, но иной раз это происходит. Так вот, было мне лет десять-двенадцать. Моя мама повезла меня в славный город, что стоит на берегу Черного моря. Разумеется, жаркое южное солнце тотчас же обожгло мою кожу. Поднялась температура. Я слег. И вот тут-то и начинается то самое, о чем я хочу сказать, и что повлияло в дальнейшем на всю мою жизнь.
  Я был в полубреду. И состояние мое становилось все хуже и хуже. Появился какой-то врач, прописал таблетки, а, может быть, мази. Мама появлялась в моем сознании с испуганным лицом. Врачи - с лицами озабоченными. А мне было хорошо. Нет, не хорошо, а очень хорошо. Это чувство я с тех пор называю термином "блаженство". Я твердо знал, что нахожусь на пути в вечное блаженство, почти уже в этот мир попал, и мне чрезвычайно досаждали попытки взрослых вернуть меня. Я отчаянно боролся с этими попытками: не помню, что я говорил - и говорил ли вообще. Но в сознании билась только одна мысль: ах, отстаньте все от меня, зачем вы опять вернули меня в ваш противный мир. Мне только что было чудесно, я хочу в этот мир вечного блаженства. Но... Меня вернули. Все были довольны. Кроме меня. С тех пор я живу с воспоминаниями об этом событии и с твердой верой в то, что в смерти нет ничего страшного - это только переход человека в иное состояние - в такое состояние, когда исчезнут сплошные страдания, которые сопровождают нашу жизнь в мире чувтственной реальности.
  Другое событие произошло лет через двадцать пять - тридцать после предыдущего. Было начало девяностых. Событие, о котором я рассказываю, носит интимно-личностный характер. Поэтому ограничусь лишь внешней фактурой происходящего. В этот момент я оказался в родительском доме и усиленно размышлял о том, что будет дальше. Время было довольно тяжелое. По определенным причинам несколько лет назад я ушел из Московского университета и формально не был психологом. Решил заняться бизнесом. К 90 году денег не стало. А вскоре случился распад Советского Союза. Мы все, советские люди, только что (по историческим меркам) стали россиянами. Но дело не столько в этом, сколько в том, что этот переход сопровождался огромными бытовыми сложностями, с которыми сталкивались, наверное, почти все. С едой было туго, не говоря уж об остальных прелестях жизни. Я был издерган и вымотан. Очутившись дома после очередного безуспешного дня, я прилег и заснул. Не знаю, сколько времени я проспал, но проснувшись, обнаружил нечто удивительное. Возле моей кровати находились мои ближайшие родственники: мама, умерший за несколько лет до описываемого события отец, мой брат со своей женой. Они укоризненной смотрели на меня, не говоря ни слова, и, словно, мысленно говорили мне, что осуждают меня за почти принятое мной решение. Все каким-то образом передвигались по комнате - по крайней мере, оказывались в разных ее местах. Я то ли лежал, то ли сидел и мысленно не соглашался с ними, но они настойчиво и сурово передавали мне свои мысли. Несколько минут продолжалось это "перемысливание". Наконец я понял, что проснулся. Но и после этого еще какое-то время продолжал искать своих родственников - настолько реально я воспринимал свой сон. Я еще долго не соглашался с мнением своих родных, но через несколько месяцев все случилось так, как они "хотели".
  Имеются многочисленные парапсихологические описания людей, которые оказались в подобных ситуациях (стресс, боевые действия, различные аварии и катастрофы). Подобные случаи описаны заведующим кафедрой психологии труда и инженерной психологии МГУ в результате опроса пилотов, катапультировавшихся после аварии). Самому мне также довелось поговорить два-три раза с людьми оказавшимися в подобных ситуациях. Кроме того, я хорошо помню свои собственные "ощущения в о время автомобильной аварии.
  Вопрос о существовании внечувственной реальности значительно интереснее, чем может кому-то показаться. Он сводится к решению так называемой "проблемы наблюдателя" в науке. Действительно: откуда мы знаем, что с нами происходит, например, во время сна? Ответ понятен. Нам рассказывают об этом другие люди, наблюдавшие когда-нибудь процесс сна у человека.
  Но далее следует другой вопрос: а откуда мы знаем, что было миллиард лет назад, когда не то, что людей не было, но и зрения и слуха - никаких органов чувств? Вот тут и возникает эта самая проблема: кто наблюдал все это и рассказал людям? Ответы на это могут быть разные.
  В науке отвечают: не было никого, а сегодня мы можем только выдвигать разные гипотезы о происходившем тогда. Эти гипотезы мы можем подтверждать с помощью тех или иных методов и с определенной долей вероятности утверждать, что миллиард лет назад происходили те или иные события.
  Другой вариант ответа имеет околонаучный характер. Например, инопланетяне были на Земле миллиард или десять миллиардов лет назад и теперь "передают" свои знания людям. Правда, этот вопрос вызывает много других вопросов, но мы не будем их сейчас затрагивать.
  Наконец, свой ответ дает религия: Бог был всегда и всегда и за всеми "наблюдал".
  Какой ответ выбрать, решайте сами. Мне ближе первый. Но я ни на чем не настаиваю. Могу только сказать, что в конце XIX века (одновременно с Вундтом) жил и работал другой немецкий историк и философ - В.Дильтей. По Дильтею, наблюдение события дает человеку только внешний опыт, как он это называет. А внутренний опыт может быть получен только из отношения к событию. Возможно, описанный мной мистический опыт является своеобразным "выходом" человека в область внечувственной реальности, которая, несомненно, должна быть частью нашего внутреннего опыта.
  Но как же выглядит этот "внутренний опыт", то есть реальность, не обработанная человеческим разумом и органами чувств? Если бы кто-то это знал, то получил бы много-много Нобелевских (и других тоже) премий. Этого не знают не только психологи, но и все другие. Дело в том, что современные ученые вынуждены работать не с самими предметами, а только с их частными проявлениями. Например, физики по так называемым трекам (следам) элементарных частиц высказывают свои предположения (гипотезы) о строении Вселенной, некоторые (большинство) из которых не подтверждаются. Примерно так же действуют генетики. А уж историки вообще добывают крупицы знаний о том, что было лет 500 назад (археологи - тем более). Так можно перечислять бесконечно.
  Однако, этот внутренний опыт непременно дается человеку в его сознании. Это - переживание человека, в котором соединены не только чувства от чувственно воспринимаемых вещей и событий, но и еще нечто, что похоже на то, что Уильям Джемс назвал обертонами сознания. Правда, у Джемса эти "обертоны" дают сознанию, скорее те элементы восприятия, которые названы Вундтом перцепцией. А у Дильтея - это отображение того самого внутреннего опыта - отображение, имеющее структуру, развитие, смену состояний.
  Все "вибрации" реальности становятся ощущениями, только попав в сферу нашего сознания (психики) И возникает новый вопрос: красота, нравственность, цвет и т.д. возникают "в" сознании или "благодаря" сознанию?
  Косвенно реальность "идеального" подтверждается интенциональностью сознания. Если сознание, действительно, интенционально, то возможна ли его направленность на нереальное? В чем функция такой направленности? Может быть, функция сознания - использование для адаптации организма внечувственной реальности? То есть воспринимаемая человеком вещь не просто абиотична, но символична (т.е. внечувственно сигнальна). Сознание есть интенция на внечувственную реальность?
  Тут же возникает новый вопрос: как возможна подобная направленность. Ответ, как мне представляется таков: через чувственную реальность. Не даром же для доказательства чего-либо, люди требуют подтверждения чувственными примерами.
  В любом случае, каждый наш образ (идея) "здесь-и-сейчас" является историческим образованием, в котором содержится не только сиюминутная информация, которая дана мне теперь же органами моих чувств, но и вся та информация, которая присутствует в моем опыте: весь мой собственный опыт, все, что я усвоил в процессе обучения и т.д. и т.п. Это - не только то, что я вижу в данное мгновение, но и то, что прошло. Это - бывшая психика, если вспомнить высказывание П.Я.Гальперина. И так же точно происходит в науке: исследователь не является каким-то особо устроенным человеком, это - такой же человек как мы с вами.
  Что бы я стал делать, если бы вдруг понял, что живу не в том мире, который считал единственно существующим - в мире, который презентирован мне (еще один термин, на этот раз А.Н.Леонтьева) моими органами чувств? С точки зрения обычного человека, которым я себя считаю, ничего не стал бы делать. Разве от этого что-нибудь изменится? Мы так же будем жить, любить, кому-то нравиться, кому-то - нет, работать, учиться и т.д.
  С точки зрения науки, интересно, конечно было бы позаниматься этим вопросом, подумать о том, как, например, законы Ньютона (которые, повторяю, никуда не денутся от того, что мы еще что-то узнали) соотносятся с этой новой для меня информацией.
  Так что спите спокойно. В мире есть достаточно много предположений о том, кто мы и где мы: кто-то говорит, что нас инопланетяне занесли, кто-то утверждает, что мы произошли в результате естественного отбора, кто-то - что мы - создания Бога, а еще предположение, что мы - такая компьютерная игра, в которую играют какие-то высшие силы. Вам от этого жарко или холодно?
  
  Контекст.
  Сознание всегда "направлено-на", сказал Ф.Брентано и тем самым положил начало экзистенциалистской интерпретации мира. Эти дефисы становятся отличительным признаком новой психологии, новой понимающей психологии, основателем которой считается немецкий философ В.Дильтей. Понимающая психология в течение всего XX в. спорит с вундтовской. Впрочем, в XX в. и сам Вундт спорит со своей эмпирической психологией. Не только философы, но и психологи начинают употреблять дефисы, демонстрируя тем самым свою принадлежность к экзистенциально-гуманистической "партии".
  Бывает ли сознание без всего? Нет. Если мы сознаем, то сознаем что-то, значит сознание есть только тогда, когда оно направлено-на, не на что-то, что может быть, а может и не быть. Если этого чего-то нет, то нет и сознания.
  То же самое можно сказать и о бытии. Если я нахожусь в каком-то бытии, то такое бытие может быть только "в". Бытие может быть только "бытием-в", как сказал С.Л.Рубинштейн. Нельзя быть нигде. Часто мы представляем бытие как абстрактную философскую категорию, не имеющую отношения к реальной жизни. Но разве бытия нет для нас, в нашей реальной жизни? Разве то, что мы сейчас воспринимаем, испытываем, переживаем, ощущаем, видим, слышим не есть наше бытие-в, конкретное бытие здесь-и-сейчас? Вся Вселенная, вся реальность бытия сводится к тому, что нас окружает в данный момент, к этому. Я мыслю мир, как эту комнату, в которой я сейчас нахожусь.
  Но тотчас же я начинаю спорить с самим собой. Я нахожусь в этой комнате, но могу думать о чем-то совсем другом: о моих друзьях, незавершенной рукописи, о необходимости пойти в магазин и т.д., и т.п. Разумеется, так оно и есть. Но это означает, что бытие-для-меня приобретает все новые и новые очертания. В конце концов я могу унестись мыслью в просторы Вселенной и тогда мое бытие расширится до философских обобщений. Но оно все равно останется моим бытием-здесь-и-сейчас. Это значит, что бытие не сводится к пребыванию в какой-то физической пространственно-временной точке, в точке бытия-в мы находимся психологически. Мы легко можем переходить из одного формата бытия в другой. Например, студент, сидящий в аудитории на лекции по астрономии, в какой-то момент может возвыситься до философского бытия, но через мгновение вспоминает о необходимости сдать экзамен и возвращается в своем бытии в аудиторию.
  Это можно сравнить со съемкой научно-популярного фильма про животных. Представим себе, что оператор увидел слона. Он снимает животное издалека. Потом камера "наезжает", мы видим хобот, глаз или ухо. Похоже, наше сознание, то "отъезжает" от предметов, расположенных близко, и мы воспринимаем бытие как философы. Но потом сознание "наезжает" на тот или иной предмет, и мы оказываемся в "аудитории". Но мы должны понимать, что любая форма такого восприятия есть направленность-на нашего бытия-в. Психологическая школа экзистенциализма указывает именно на такое понимание нашего сознания. Когда мы говорим о человеке, мы не можем оторвать его от контекста, в котором он существует. Отрывать человека от условий его существования, значит искажать результат психологического исследования.
  Думаю, здесь нам пригодится термин "контекст". Дело в том, что все вещи на земле существуют только в определенном контексте. Иными словами, все вещи и всегда окружены чем-то другим. Как мы уже говорили, все в мире и всегда взаимодействует с чем-то. Вот это "что-то" и создает тот контекст, в котором живут вещи. Для человека таким контекстом являются другие люди (не только люди, но люди по преимуществу). И для атома контекстом выступают другие атомы и элементарные частицы. Мало того, и в сознании человека (правильнее сказать, в его психике) все элементы существуют только в контексте других идей. Выготский называл такие наши "внутренние" образования психологическими системами. Именно благодаря этим системам, мы можем, как говорили прежде, ассоциативно вызывать разнообразные мысли.
  В науке контекст проявляет себя в том, что ни один эксперимент не может быть повторен точно в тех же условиях, что и в первый раз. Что-нибудь в последующих экспериментах обязательно изменится. Например, температура воздуха, в котором проходит эксперимент, функциональное состояние экспериментатора и/или испытуемого и т.д. Я уж не говорю о состоянии предмета исследования. Почему это происходит? Да все потому же, что вся целиком экспериментальная ситуация и каждый ее элемент находятся в постоянно меняющихся условиях, которые придают этой ситуации (и ее элементам) все новые и новые состояния. Когда исследователь пытается сформулировать вновь открытую закономерность, он, этот исследователь, конечно, не задумывается о том, что предмет со времени первого эксперимента, уже изменился. На этот предмет уже повлияло контекстное окружение. Таким образом одно из главных требований позитивизма - повторяемость экспериментальных данных - просто не может быть осуществлено.
  Показательный пример влияния контекста - наши иллюзии: помещая вещь в разные контексты, мы видим разные вещи. Интересно при этом, что патопсихологи наличие такого (кажущегося) восприятия считают признаком нормального человека: если у нас отсутствуют иллюзии, направляйте такого человека к патопсихологу, во взаимодействии такого человека с миром происходит какое-то нарушение!
  Но наши идеи не живут только здесь и сейчас. Они подвержены влиянию идей, которые уже происходили ранее. Вот эти идеи ранее происходивших событий и накладывают свой отпечаток на здесь и сейчас существующую нашу мысль. Отсюда становится ясно, что и научные идеи имеют тот же отпечаток, как и любые другие идеи. Когда жил Ньютон, не было Эйнштейна, а Аристотель понятия не имел о делимости атома. Для нас это означает, что факты, полученные тем или иным исследователем, мы должны анализировать только с точки зрения их - этих фактов - исторического контекста.
  Контекст всегда воздействует на наш предмет, постоянно меняет его. Контекст может сделать наше отношение к тому или иному событию прямо противоположным. Например, трубка мира у индейцев могла быть также трубкой войны, в зависимости от тех обстоятельств, в которых она ритуально выкуривалась.
  В качестве контекста, влияющего на становление той или иной научной школы, можно назвать и "оппонентный круг" (термин ввел М.Г.Ярошевский) исследователя, то есть тех коллег, которых знает ученый, с которыми соглашается или спорит. И этот оппонентный круг представляют собой не только коллеги того или иного исследователя. Такой "круг" могут представлять собой самые разные люди. Скажем представители культурно-исторической психологии были лично знакомы с самыми разными личностями: так А.Р.Лурия вел знакомство с С.Эйзенштейном и, в бытность свою молодым исследователем в Казани, рассматривался на роль сотрудника Психологического института, который пытался (но не сумел) организовать замечательный и явно недооцененный логик Н.Васильев. Хорошо известны связи Выготского с представителями гештальтпсихологии. Менее известно тесное сотрудничество Выготского с представителями так называемого Общество по изучению языка (ОПОЯЗ), куда его ввел двоюродный брат Д.Выгодский. А в это общество входили заметные деятели российской культуры: В.Шкловский, Ю.Тынянов, Р.Якобсон.
  С предельной ясностью что-то, наподобие оппонентного круга для меня, преподавателя, выступает в явлении, которое называется "второе высшее образование". Дело в том, что студенты, вторично пришедшие за таким образованием, уже имеют таковое. И первое высшее образование накладывает неустранимый отпечаток на человека. Не говорю, что это плохо (или хорошо). Говорю лишь о том, что это есть: студент-физик, решивший стать психологом, останется в значительной степени физиком, а юрист или экономист - юристом или экономистом. И проявляется это в том, что не психологию они превращают в науку, так сказать, первичную для себя. Наоборот, те жесткие и строгие (иногда математические или логические) формулировки, сталкиваются в процессе гуманитарного образования с расплывчатостью и неоформленностью психологических формулировок. И не всегда психология может победить!
  Одним словом, контекст для человека всегда выступает в форме своеобразного "оппонентного круга", при взаимодействии с которым осуществляется изменение существующих у человека психологических систем. И тут возникает вопрос о том, каковы те границы, которые отделяют разные состояния предмета друг от друга.
  
  Граница.
  Мы говорим о взаимодействии вещей, живущих в разных контекстах. При этом, когда я говорю слово "вещь", то представляю себе четко очерченный предмет, то есть предмет, имеющий четко очерченный границы. Но передо мной возникает вопрос: а имеют ли вещи границы на самом деле. И здесь не могу не привести старую апорию, которую услышал когда-то в юности и которая всю жизнь не оставляет меня, не дает мне покоя.
  Апория эта носит наименование "Куча", и придумана она была, говорят, еще в IV веке до нашей эры в Древней Греции. Суть ее такова. Одного человека попросили ответить на вопрос, что такое куча. Ему показали несколько зерен, и спросили, куча ли это? Ответ был: нет не куча. Тогда ему показали несколько мешков зерна и снова задали тот же вопрос. Да, ответил человек, это - куча. Тогда ему показали две горсти зерен. Нет, не куча, ответил человек. Один мешок. "Куча", был ответ. Так этот "эксперимент" и продолжался, пока, наконец у человека не возникло ощущение своеобразной границы между "кучей" и "не кучей".
  Но продолжим этот опыт. Предложим тому же человеку еще раз проделать все то же самое. В этот раз, скорее всего, он назовет "кучей" совсем другое количество зерен. На его ответе скажется так называемое функциональное состояние "испытуемого". Да и условия самого "эксперимента" изменились. И у "экспериментатора" изменилось настроение. Одним словом, изменился "фон" или контекст, в котором проходит наш опыт. Сделаем еще одно усложнение: возьмем другого "испытуемого". Здесь результаты могут оказаться вообще разительно отличными от первого случая. Здесь вступает в силу правило индивидуальной нормы: для кого-то, наверное, и десять зерен будут "кучей", а для кого-то и миллион зерен "кучей" не будут.
  Таким образом, мы не можем найти отчетливую, раз и навсегда заданную "границу" между двумя понятиями: "куча" и "не куча". Скорее существуют "пограничные полосы", а не границы. Похоже, границы существуют только на политических картах, но не в природе.
  А.Пуанкаре считал, что "чтобы понимать природу, надо уметь, так сказать, выйти из себя и созерцать ее с нескольких различных точек зрения, иначе мы всегда будем знать лишь одну ее сторону". А у А.В.Курпатова сказано: "надо вернуть человека в точку обзора".
  Думаю, Э.Гуссерль и М.К.Мамардашвили имели в виду нечто подобное такой "точке обзора", когда задавали читателю вопрос: видели ли Вы когда-нибудь дом? И "испытуемые" отвечали: нет, не видели. Каждый раз мы видим только часть дома: одну стену данного дома, дверь или окно. Может быть, крышу дома. Но никогда в нашей чувственной ткани не присутствует дом во всей свой целостности. Впрочем, если вас спросят, знаете ли вы, что такое дом, у вас не будет ни тени сомнения: конечно знаю - это такое строение со стенами, фундаментом, крышей, входной дверью и т.д. Почему вы это знаете? Потому, что в нашем внутреннем мире отдельные части этого дома каким-то образом складываются в единое целое (со стенами, крышей, окнами и т.д.). Границы частей исчезают, и у нас появляется образ дома. Но в этом случае мы должны выйти за пределы отдельных частей "дома", у нас, благодаря такому "выходу" появляется како-то образ "дома", который мы никогда чувственно не воспринимали!
  Меня потрясает тот факт, что проблема границы (вернее, ее отсутствия) время от времени возникает буквально в любой науке, а с другой стороны, почти полное отсутствие интереса исследователей к этой проблеме. Если этот интерес и возникает, то исследователи чаще всего пытаются ответить на вопрос, почему границы отделяют один предмет от другого, а не то, что такое граница. Может быть, биологи поэтому до сих пор не могут отличить живое от неживого, поскольку в природе встречаются существа, обладающие свойствами и то, и другого.
  Что же касается психологии, приведу только один пример такого отношения.
  Психологи (и физиологи) знают: если фиксировать взгляд на одной из равноудаленных точек, то другая точка будет раздражать соответствующие, или корреспондирующие, точки сетчатой оболочки обоих глаз.
  Корреспондирующие точки сетчатых оболочек обоих глаз соответствуют определенным точкам в объективном пространстве. Совокупность точек пространства, дающих изображения на корреспондирующих точках сетчатых оболочек обоих глаз, носит название гороптера. Для каждого положения зрительных осей имеется свой гороптер. Иными словами, гороптер - воображаемая, или виртуальная, проходящая через точку фиксации взгляда искривленная поверхность, проекции всех точек которой попадают на корреспондирующие точки сетчаток обоих глаз и вызывают ощущение единичного объекта. Разумеется, такой гороптер имеет свою границу.
  Но чаще всего в нашей жизни поля зрения правого и левого глаза, перекрываясь лишь частично, оказываются несколько сдвинутыми по горизонтали друг относительно друга. Это несовпадение полей зрения правого и левого глаза по горизонтали называют диспаратностью. Или иными словами диспаратность это - величина различия в локализации соответствующих элементов ретинальных изображений в правом и левом глазе.
  Объекты, расположенные ближе или дальше точки фиксации взгляда, проецируются на не соответствующие друг другу участки двух сетчаток, что и приводит к диспаратности и двойному видению. Так вот: исключением из этого общего правила являются те некорреспондирующие точки сетчаток, которые представляют собой образы точек пространства, лежащих в пределах узкой горизонтальной полосы, окружающей гороптер. Этот участок называется фузионной зоной Панума (по имени датского физиолога Петера Панума, который в XIX веке первым указал на его важность). Или, снова говоря более серьезным языком, зона Панума - совокупность точек пространства, которые при бинокулярной фиксации проецируются на корреспондирующие точки сетчатки и воспринимаются без двоения.
  Итак, если верить естествоиспытателям, человек может отчетливо видеть предмет, только если отображение этого предмета попадает на корреспондирующие точки сетчатки. Но на самом деле есть еще какие-то некорреспондирующие точки, на которые данный предмет отбрасывает свое изображение, но человек все равно видит этот предмет отчетливо. Нет границы, как отчетливой линии между "вижу-не вижу". Есть "пограничная полоса"!
  Впрочем, этот факт психологи и не психологи не удостаивают данный факт своим вниманием. И это вполне понятно: ведь подобное внимание сразу заставит исследователя предаться каким-то "философическим" размышлениям, но чувство собственного (позитивистского) достоинства не позволяет "настоящим ученым" опускаться до таких мелочей.
  Попробуем, все же, "опуститься" и рассмотреть вопрос: каково содержание элементов, составляющих эти "пограничные полосы". Данный вопрос имеет следующий вид: являются ли такие элементы набор отдельных "вещей" двух разных типов или это "вещи" одного типа, имеющие в себе свойства двух разных типов.
  Ученый-атомист, разумеется, скажет, что в "пограничной полосе" обитают элементы двух разных видов - тех, которые сейчас взаимодействуют. Ученый целостник так не скажет С его точки зрения, в "пограничной полосе" происходит образование третьего свойства, содержащего в себе особое свойство, включающее в себя снятие, преобразование свойств взаимодействующих предметов. То же самое происходит и между внешним предметом и взаимодействующим с этим предметом органом человека (с глазом, рукой, слухом и т.п.)
  Похоже, человек рассматривает мир, словно через расфокусированный оптический прибор. Сквозь такую чувственную ткань мы видим не все, что есть в реальности на самом деле. По-видимому, есть изрядная доля правды в высказываниях упоминавшегося мной мистика Я.Беме не менее известного немецкого мистика XIV века Мейстера Экхарта о существовании реальности "до Бога": Экхарт называл такую реальность "Gottheit", Беме - "Ungrund".
  Среди всевозможного шума, которое привносит в наше сознание такое вИдение, выделим два. Во-первых, это устойчивое мнение, что в реальности есть только то, что дано органам чувств человека. Второе же заблуждение состоит в том, психика (сознание) есть результат деятельности нашего мозга.
  
  Уподобление.
  Вы знаете, что такое интериоризация? Практически, все психологи на этот вопрос ответят утвердительно: интериоризация - это переход внешнего во внутреннее. Наверное, я - единственный психолог, который отвечал на этот вопрос отрицательно. Я никак не мог понять, как эти вещи, которые меня окружают, превращаются в мои образы. Может быть, в моем сознании живут те же самые предметы, которые меня окружают: те же дома, облака, деревья, которые я вижу при помощи моего чувственного восприятия: те же предметы, просто, очень маленькие? Нет, этого я понять не мог. Долгое время я так и оставался в неведении, хотя и употреблял термин "интериоризация" в разговорах с коллегами и даже рассказывал об интериоризации студентам, хотя в этом случае честно признавался, что я не понимаю, что такое интериоризация.
  Но однажды меня осенило, и я, наконец, понял, что же такое интериоризация. Теперь я могу достаточно понятно рассказать другим людям, что же это такое. Но для этого мне пришлось свыкнуться с мыслью, что наша чувственность непременно связана с нашим движением. И еще я вспомнил, как учат маленьких детей правильно держать ложку и карандаш.
  Вы помните, как выучились читать, писАть, есть в раннем возрасте? Наверное, многие этого не помнят. А я помню. Мне помог текст П.Я.Гальперина, который мне дал прочесть В.П.Зинченко - текст из 30-х годов прошлого века, когда Гальперин изучал, как дети вытаскивают шарики из колбы при помощи предмета, нижняя часть которого составляла 90 градусов по отношению к длинной ручке. Сначала ребенок никак не может приспособить свои действия к задаче: ручка отклоняется от вертикального положения - шарик все время падает обратно. Но вот, движения ребенка становятся все увереннее, и, наконец, задача выполняется.
  Вот тут-то я и припомнил обучение детей чтению и письму. Дело в том, что во времена моего детства мало кто из родителей до школы учил своих детей читать и писать. Это сегодня наступило время своеобразной гонки, когда большинство родителей пытается создать, так сказать, гандикап в обучении для своих детей. Поэтому в школу дети приходят уже имея соответствующие навыки. В мое время было не так, и я припоминаю, как наша первая учительница проводила такое обучение письму. Она говорила: большой пальчик должен располагаться вот так, указательный - вот так, безымянный - вот так... Точно так же происходит обучение маленьких детей еде: пальцы должны располагаться вокруг ложки определенным образом, иначе суп прольется, а каша упадет на одежду.
  Тут меня и осенило: вот она, интериоризация: наши действия должны будто бы уподобляться тому предмету, с которым мы начинаем взаимодействие. Причем, такое уподобление происходит по отношению буквально к любому новому предмету, с которым мы вступаем во взаимодействие: и с новым смартфоном, и с пультом управления новой игрушки, и с космическим кораблем. То же само происходит и при нашем общении с людьми: мы знаем, что общение с преподавателем должно отличаться от общения со школьными друзьями или с родителями.
  Обучение, которое есть у человека, но нет у животных, всегда направлено на ускорение уподобления нашей деятельности окружающему миру. Разумеется, некоторая пра-форма есть и у животных и ее элементы, как показано канадским психологом А.Бандурой, сохранились и у человека, но способствующая обучению речь существует только у нас.
  Е.Е.Соколова рассказала об опытах времен Харьковской психологической школы, когда ребенка просили достать конфету из сложно закрытой коробки. В итоге конфета переставала интересовать ребенка, и он начинал изучать сам запор. Целью деятельности у детей переставала быть конфета, даже после того, как ребенок ее доставал: целью становилось постижение нового предмета (запора). Думаю, подобные опыты хорошо иллюстрируют феномен, который назван здесь уподоблением. Именно, новый, ранее неизвестный механизм запора, который еще не присвоен деятельностью, привлекает внимание ребенка. Здесь кроется, например, "тайна" ролевой игры и наше удивление перед неизвестным. И в известных женских подсмеиваниях над мужчинами, ставшими обладателями новой техники лежит тот же психологический механизм - уподобление: мужчина "возится" с новой "игрушкой", пока в определенной степени не "овладеет" ею. Иными словами, кажущееся "бескорыстным" подобное поведение человека вовсе не так уж бескорыстно: человек таким образом присваивает мир, делает его частью своей деятельности. Здесь мне видится расшифровка феномена "надситуативной активности", о которой размышлял В.А.Петровский, или явление состояния "потока", о котором говорил М.Чиксентмихайи.
  Одним словом, одним из основных качеств деятельности является ее постоянное изменение благодаря уподоблению свойствам внешнего предмета. Например, осязание является именно таким процессом, в котором движения рук повторяют очертания данного объекта, как бы уподобляясь его структуре. (Дильтей говорит о том, что переживания имеет структуру развития, смену состояний.) Конечно, при этом не имеется в виду, что при движении руки она приобретает тот же вид вещи, которую эта рука ощупывает. Имеется в виду, что рука как бы "считывает" ту форму, которую имеет вещь.
  При помощи руки в нашей деятельности происходят изменения, которых без такого ощупывания не произошло бы. Это проявляется, хотя бы, в хорошо известном нам факте своеобразном "сворачивании" опознавательных действий при опознании этой вещи. То есть если в первый раз, столкнувшись с вещью, мы производим довольно длительное ее ощупывание, то в последующих ощупываниях нам уже не требуется столько времени. В конечном итоге мы можем иной раз буквально после первого краткого прикосновения к вещи сказать, что она собой представляет.
  Глаз действует по такому же принципу благодаря сочетанию деятельности своего оптического "прибора" с глазодвигательными реакциями, которые как бы очерчивают предмет. Движения голосовых связок так же воспроизводят объективную звуковысотную природу. При выключении вокально-моторного звена в экспериментах неизбежно возникало явление своеобразной звуковысотной глухоты.
  На основании всех подобных экспериментов была сформулирована так называемая перцептивная гипотеза - люди обладают систематической тенденцией к реакциям определенного рода.
  Той же закономерности подчиняется и восприятие социально ценных объектов. Такое наше восприятие подвержено воздействию поведенческих детерминант в тем большей степени, чем выше их ценность. Эта гипотеза была подтверждена в следующих экспериментах Дж.Брунера. Вначале ребенка просили оценить по памяти размер монет достоинством от 1 цента до 0,5 доллара. Он проделывал это сначала в порядке возрастания номинала монет, а затем в порядке их убывания; и каждую монету оценивал дважды: вращая ручку из положения "диафрагма закрыта" и из положения "диафрагма открыта". Таким образом, ребенок давал каждой монете четыре оценки. Экспериментатор воздерживался от малейшего намека на то, насколько правильно ребенок оценил тот или иной размер.
  Вторая серия отличалась лишь тем, что соответствующие монеты предъявлялись испытуемому. Каждая монета в отдельности помещалась почти в центре ладони левой руки на уровне светового пятна в 15 см слева от него. Испытуемый рассматривал монету столько времени, сколько ему требовалось.
  Контрольная группа из 10 испытуемых проходила всю описанную выше процедуру с одним лишь исключением. Вместо монет им предъявлялись серые картонные кружки соответствующих размеров, и при этом не было никакого упоминания о деньгах. В результате: величина монет, т.е. социально ценного объекта, оценивалась выше величины соответствующих кружков; с увеличением достоинства монет растет отклонение кажущейся величины от действительной.
  Затем была сделана вторая гипотеза: чем сильнее потребность индивида в данном социально ценном объекте, тем больше роль поведенческих детерминант в восприятии. Во втором варианте опыта составлены две новые группы по 10 человек: "богатую" и "бедную". Результат: "бедная" группа переоценивает размер монет гораздо больше, чем "богатая".
  Теперь рассмотрим еще одну группу фактов - инвертированное зрение. Инвертированное зрение - обозначает переворачивание сетчаточного образа. Впервые такие эксперименты были проведены американским исследователем Дж.Стрэттоном в 1897 году. В течение 8 дней испытуемый носил на голове устройство, переворачивающее сетчаточное изображение одного глаза, второй был прикрыт повязкой. Испытуемый, а в данном случае им был сам Стреттон, видел все окружавшие его объекты смещенными и перевернутыми "с ног на голову" так, словно все было повернуто на 180№.
  Стреттона интересовало, возможна ли перцептивная адаптация к инверсированному зрению, то есть можно ли воспринимать окружающий мир как нормально ориентированный, несмотря на то, что сетчаточные изображения остаются перевёрнутыми. В течение эксперимента вёлся дневник, где испытуемый записывал все свои ощущения и изменения.
  Были получены такие результаты. В первый день все образы сначала выглядели поставленными с ног на голову: если руки двигались внизу, то казалось - сверху. Хотя все образы были чёткими было ощущение нереальности, иллюзорности, образы утратили связь с реально существующими предметами и привычными знаниями о их привычных образах. В первые несколько дней стоило большого труда решать бытовые задачи. На пятый день появилась хорошая моторная адаптация; испытуемый уже более уверено выполняет движения, требующие зрительного контроля. На шестой день появились некоторые первые признаки перцептивной адаптации, испытуемый перестал ощущать прыганье мира. На седьмой день появились признаки полной перцептивной адаптации, и испытуемому казалось, что он находится в реальном мире.
  На восьмой день линзы были сняты и проявился эффект последействия, то есть возникло ощущение нереальности образов воспринимаемого мира, хотя он и не выглядел перевёрнутым. В течение двух последующих дней испытуемый опять ощущал движения, как и до шестого дня - скачки мира в ту же сторону, куда поворачивалась голова, следовательно, перцептивная адаптация оказалась возможной, хотя была не устойчивой.
  Были проведены и другие исследования, подтвердившие результаты опытов Стрэттона. Были выявлены факты, которые либо способствовали адаптации, либо разрушали её. Немецкий психолог Иво Колер носил очки, не искажающие сетчаточные изображения, а окрашивающие их наполовину в красный, наполовину в зеленый цвет, так что выглядело красным, если смотреть налево, и зеленым - если смотреть направо. Влияние красного и зеленого цвета на восприятие постепенно уменьшалось, при снятии очков вещи казались красными при взгляде направо, и зелеными при взгляде налево. прикосновение испытуемых к объектам способствовали нормализации перцептивной адаптации.
  Дж.Дж.Гибсон, изучая влияние ношения призм, отклоняющих все поле зрения в сторону (на 15№ вправо), на зрительное восприятие, обнаружил, что эти призмы, кроме отклонений, неизбежно вызывают искажения сетчаточных изображений. Эти искажения по мере ношения призм постепенно уменьшаются. Он произвел точные измерения адаптации к искривлениям изображений, которые создаются этими призмами, и установил, что эффект адаптации уменьшается. Практически адаптация проявлялась несколько более отчетливо при свободном прослеживании глазами деталей рисунка, чем в тех случаях, когда испытуемый фиксировал взгляд.
  К эффекту Гибсона близок другой тип адаптации, который называется "структурное последействие". Структурное последействие возникает в тех случаях, когда испытуемый фиксирует взор на рисунке в течение некоторого времени (скажем, полминуты). Если подобным образом взор фиксирует изогнутую линию, то сразу же после этого в течение не-скольких секунд прямая линия кажется изогнутой в противоположном направлении. Этот эффект близок к эффекту Гибсона, однако для структурного последействия существенно то, что глаза должны быть неподвижны, в то время как в опытах Гибсона с искажающими очками глаза могут двигаться свободно.
  В соответствующих исследованиях на животных было показано, что они проявляют значительно меньшую адаптацию к смещению или переворачиванию сетчаточных изображений, чем люди, и только у обезьян имеется некоторая способность к такого рода адаптации.
  Животные, стоящие на эволюционной лестнице ниже человека и обезьяны, не обнаруживают никакой адаптации. У обезьяны процессы адаптации весьма ограничены; что же касается человека, то не совсем ясно, насколько он может адаптироваться к таким условиям. Словесные отчеты в известной мере противоречивы, в отношении моторной адаптации еще мало данных, однако несомненно, что после нескольких дней ношения очков, переворачивающих сетчаточные изображения, люди довольно успешно справляются с этими нарушениями восприятия.
  Аналогичные опыты в МГУ провел Борис Николаевич Компанейский. Наблюдателю предлагалось посмотреть в псевдоскоп на выпуклую скульптуру. В этом случае она так же, как и живое человеческое лицо, продолжала казаться выпуклой. Однако, когда испытуемому предлагалось посмотреть на вогнутую маску лица той же скульптуры, эта маска воспринималась выпуклой. И даже в том случае, когда испытуемый смотрел одновременно на выпуклую и вогнутую формы лица, он видел обе формы выпуклыми.
  Кроме того, в его опытах наблюдатель смотрел в псевдоскоп на человеческое лицо. При этом никаких изменений в лице вовсе не наблюдается. На сетчатой оболочке глаза даны все условия для восприятия формы в обратном рельефе. Однако такая форма не воспринимается потому, что опыт всей жизни человека противоречит такому восприятию. Психологам никогда не удавалось увидеть человеческое лицо обращённым по глубине, то же самое происходило с маской человеческого лица.
  Компанейский проводил эксперимент, когда на его руку были положены жгуты, скрученные из папиросной бумаги. Между этими жгутами просматривалась кожа. Если он конструирует своё внимание на одном из жгутов, то перед ним открывается следующее зрелище: эти жгуты начинают погружаться в кожу, а кожа вздувается и становится землянистого цвета.
  Если на лицо человека (с закрытыми глазами) положить тот же жгут, расположив его так, чтобы он образовал на лице клубок переплетающихся и образующих "окна" шнуров, то характер восприятия изменится еще в большей степени. В "окна", образуемые жгутом, будут видны неправильной формы "пузыри", поднимающиеся над желобами жгута, нос провалится. Если жгуты, покрывающие лицо, снимаются, то испытуемый видит в псевдоскоп обычное человеческое лицо. Восприятие изменяется также в том случае, если человек, на лице которого положены жгуты, откроет глаза: глаза не воспримутся в обратном рельефе, а вместе с глазами воспринимается в прямом рельефе и все лицо.
  Нередко один и тот же предмет в одной своей части (более знакомой) воспринимался в прямых глубинных отношениях, а в другой - в обратных. Например, если посмотреть на письменный стол в псевдоскоп, то можно нередко увидеть плоскость стола в прямых глубинных отношениях, а рельефные вырезы на его боковых сторонах - в обратных отношениях. Знакомые формы на этом столе также могут восприниматься в прямых глубинных отношениях (чернильница, лампа), а случайные формы (мятая бумага, веревка) - в обратных отношениях.
  Одним словом, если наблюдателю предлагалось посмотреть в псевдоскоп на какой-либо объект, имеющий неизвестную ему форму, то объект воспринимался в этом случае в обратных глубинных отношениях. Однако если наблюдатель смотрел на известные ему предметы, то воспринимаемые формы не изменялись. Перцептивная адаптация существенно облегчается при наблюдении за физически невозможными явлениями.
  А.Д.Логвиненко также были предприняты попытки изучения процесса перцептивной адаптации. Он использовал в качестве объективного индикатора перцептивной адаптации коэффициент константности для восприятия формы (производил исследования на черноморском побережье на себе и на студентке). Он несколько раз измерял коэффициент константности формы: испытуемые носила очки с переворачивающим устройством. Результат исследования говорит о том, что мы можем объективно судить на основании коэффициента константности о том, что идёт перестройка в перцептивной системе человека.
  Еще один интересный эксперимент провел В.В.Столин: перед испытуемым ставилась на полу обычная фарфоровая миска, не доверху наполненная подкрашенной жидкостью. В результате испытуемые видели "вывернутую" воду, то есть обращённую по глубине, правда воспринимали воду не как жидкость - текучее вещество: одни испытуемые видели желе, другие - пластмассу, третьи - "студень", иногда металл. Когда происходила трансформация воспринимаемой формы миски, жидкость оказывалась поверх вывернутой поверхности. В любом случае жидкость превращалась во что-то такое, что могло бы удержаться на выпуклой поверхности: желе, метал, пластик. Если в миску бросали предмет, то возникали типичные для воды процессы и миска трансформировалась в нормальную.
  В других опытах Столина он рассматривал через псевдоскоп собственную руку, ему никогда не удавалось воспринимать кисть руки, обращённой по глубине, а предплечье удавалось.
  Надо сказать, что при рассматривании объектов через псевдоскоп, испытуемые должны (в соответствии с законами физики) видеть обращённую глубину. Действительно, в реальных исследованиях при рассматривании объектов через псевдоскоп, чаще всего сразу никакого обращения по глубине не наблюдается. Таким образом оно возникает не всегда и не сразу, а после довольно длительного рассматривания этих предметов. Чтобы ускорить процесс обращения по глубине, испытуемым давались советы схожие с советами в аналитической интроспекции: абстрагироваться от знаний о предметах и фокусироваться на отдельных частях предмета.
  Важным фактором, негативно влияющим на перцептивную адаптацию, является самонаблюдение испытуемых. Обращение образов по глубине зависит также и от свойств самих предметов. Хуже всего обращаются хорошо знакомые и сложные по форме предметы. Наиболее легко обращались по глубине геометрические фигуры и незнакомые по форме предметы.
  Таким образом образ восприятия оказывается относительно независимым от характеристик проскимального стимула, и, следовательно, чего-то ещё не хватало для обращения образов по глубине.
  Если суммировать результаты исследований, то они указывают на важное участие познавательного опыта человека в процессе восприятия. Можно сделать вывод, что эти результаты убедительно показывают возможность перцептивной адаптации к инвертируемому зрению, а это значит, что в процессе адаптации образ восприятия начинает соответствовать в большей степени не объективным характеристикам проксимального стимула, а знаниям человека о свойствах окружающего мира, следовательно, убедительно говорят о том, что познавательный опыт человека - это важная внутренняя переменная, влияющая на процесс порождения образов восприятия и в частности его предметных свойств.
  На основании перечисленных экспериментов в школе А.Н.Леонтьева было сформулировано правило правдоподобия - псевдоскопические обращения образов предметов по глубине происходят в той мере, в какой они допустимы с точки зрения имеющихся у человека знаний об этих предметах.
  
  Противоречие.
  Противоречия постоянно присутствуют в жизни человека. Рассказывают, что древнегреческий "диалектик" считался проигравшим, если не мог привести ни одного примера, противоречащего опытам оппонента. А "апории Зенона", должно быть, известны иследователям всего мира.
  Как было сказано, восприятие любой вещи происходит всегда двойственно. С одной стороны, вещь воспринимается как предмет, как фигура, т.е. отдельно от других вещей. Такие вещи любят подсчитывать математики. Но, с другой стороны, вещь также воспринимается и в том контексте, в котором она находится в данный момент. Причем, контекст этот может быть как внешним, так и внутренним.
  Иными словами, вещь, воспринимаемая нами, находится в постоянном изменении, происходящим под воздействием вещей контекста. Но и сами контекстуальные элементы находятся под воздействием других вещей. Поэтому вещь, которая кажется нам "фигурой", в том числе и предметом научного исследования, находится в постоянном изменении. Ученый, изучающий свой предмет, каждый день начинает исследование новой вещи. Об том говорил еще Пуанкаре: "В физической реальности следствие вызывает не одна причина; его возникновению способствует множество различных причин, причем нет никакого средства различить вклад каждой из них.
  Физики стараются найти это различие; но они находят его лишь приближенно, и, какого бы прогресса они ни достигли, они всегда будут находить его только приближенно. Приближенно верно, что колебание маятника обусловлено единственно притяжением Земли; но, строго говоря, даже притяжение Сириуса влияет на маятник.
  При этих условиях ясно, что причины, вызвавшие некоторое следствие, будут воспроизводиться всегда лишь приближенно. А в таком случае нам следует изменить наш постулат и наше определение. Вместо того чтобы говорить: "Одним и тем же причинам требуется одно и то же время, чтобы произвести одни и те же следствия", мы должны сказать: "Почти идентичным причинам требуется почти одно и то же время, чтобы произвести почти одни и те же следствия". Итак, наше определение есть не более чем приближенное".
  Но исследователи, будто не замечая высказывания А.Пуанкаре (да, и без Пуанкаре, мы приходим к тому же заключению), упорно продолжают настаивать на том, что вещи ими исследуемые продолжают оставаться неизменными изо дня в день.
  Если же к Пуанкаре прислушаться, то мы придем к удивительному выводу: все вещи нашего мира обладают свойством, которое мы назовем двойственностью вещей. Означает это следующее. Все, что существует, является, с одной стороны предметом, который есть определенная фигура с четко очерченными границами своей формы. С другой же стороны, любая такая вещь несет в себе свойства того контекста (фона), который ее окружает. Иными словами, любая вещь есть одновременно некоторое А и в то же время представляет собой что-то от А отличное, не-А.
  Иными словами, во всем, что есть в реальности существует изначально присущее этой вещи противоречие. Именно это неизбывное противоречие между А и не-А и является источником развития всего на Земле.
  Подобные рассуждения приводят меня к выводу, в соответствии с которым целостный подход к изучению мира должен одержать мир. Как пишет Е.Е.Соколова, "Научное познание начинается с многообразного по своим свойствам чувственно-конкретного целого, которое ученый считает предметом (или объектом - в данном случае мы отвлекаемся от различий этих понятий) своего исследования. Следует только уточнить, что на это чувственно-конкретное нужно смотреть "умными очами", как говорил М.В. Ломоносов, то есть имея уже предварительное теоретическое представление об исследуемой реальности, которое возникает в результате изучения и обобщения исторически возникших взглядов на нее (значение истории науки - в нашем случае истории психологии - здесь просто невозможно переоценить)".
  
  Часть и целое.
  Еще Дж.Дьюи выразил сомнение, что поведение и сознательный опыт могут быть сведены к частям или элементам, как утверждали В.Вундт и Э.Титченер. Таким образом, Дьюи нанес удар по самим основам их подхода к психологии.
  Как-то, я вычитал у одного современного российского философа (В.Милитарева) такую фразу: "Подобно анекдоту про конверсию русского ВПК - "как ворованные с завода детали швейной машинки не собирай - все равно при сборке получается пулемет", так и с русской философией. На Канта ты опираешься, на Гегеля, на Лейбница, на Гуссерля, а "при сборке" все равно философия всеединства маячит". Увидел я эту фразу и подумал: а, не про меня ли это написано? Я, действительно, вижу истоки современной отечественной по-настоящему научной психологии в философии В.С.Соловьева.
  В.С.Соловьев, конечно, был автором теории "всеединства", сторонником экуменизма, представителем теории целостности. Однако, мы не можем не заметить, что свою концепцию он создавал в самом конце XIX века, то есть в конце расцвета позитивизма. А до этого, то есть вся вторая половина века была полностью подчинена позитивистской идее.
  Есть в природе удивительные явления, которым мы не можем до сих пор дать удовлетворительное объяснение. Одним из таких явлений является направленность некоторых исследователей на изучение целостных вещей. При этом такие исследователи считают, что, вначале поняв особенности вещи целиком, в целом, только потом мы сможем понять особенности отдельных частей этой вещи. Например, Выготский говорил: сначала мы должны понять, что такое автомобиль, и только после этого мы сможем понять, что такое двигатель, руль, кузов и т.д. Другая партия исследователей, наоборот, считает, что только поняв отдельные части вещи (и сложив эти части), мы сможем понять, что собой представляет вещь. Такая логика отчетливо изложена английским политиком и философом XVII века Френсисом Бэконом.
  Я честно должен признаться, что не знаю, почему так происходит. Единственное, для меня удовлетворительное, объяснение этого явления состоит в том, что одни люди рождаются целостниками, а другие атомистами - давайте называть именно так эти две "породы" людей. По крайней мере, Пуанкаре придерживался именно такой логики, когда говорил про "аналитиков" и "геометров": "Самая природа их ума делает из них сторонников логики или интуиции и они не в силах отрешиться от нее, когда приступают к новому предмету.
  И не воспитание развило в них одну из этих двух склонностей и заглушило другую. Математиками родятся, а не делаются, и, по-видимому, также родятся геометрами или родятся аналитиками".
  По крайней мере, среди математиков, по мнению Пуанкаре, происходит именно так. Предпримем не совсем честный прием, сошлемся на авторитет французского математика и будем считать, что и среди психологов и философов происходит то же самое: одни родятся целостниками, другие - атомистами.
  Позитивная наука XIX века почти целиком была присвоена атомистами. К концу XX века целостники стали понемногу отвоевывать позиции. Если говорить обо мне, то я, безусловно отношу себя к партии целостников. Такой уж уродился...
  Если после работ Ф.Бэкона исследователи (особенно в XIX веке) рассматривали предмет как нечто состоящее из частей, которые в сумме дают саму вещь, то с открытием делимости атома и новыми веяниями в математике возникла идея о бесконечной делимости атома. Тем не менее, многие естествоиспытатели испытывали надежду, что такие "маленькие-маленькие" части все равно можно рассматривать как нечто, складывающееся в предмет.
  Мало кто знает, что известный анархист П.А.Кропоткин был еще и профессиональным естествоиспытателем - географом и геоморфологом, исследователем тектонического строения Сибири и Средней Азии. Но, как дитя XIX века, он, конечно был позитивистом и сторонником индуктивного метода, в соответствии с которым, изучив частицы целого, мы, тем самым, приходим к пониманию того, что собой представляет это целое. Естествоиспытатели, пишет Кропоткин, рассматривает организм как совокупность отдельных независимых элементов. Если еще в XVIII веке даже многие материалисты рассматривали душу как целое, то теперь они видят множество отдельных образований: способностей, стремлений. Если раньше, - говорит Кропоткин, - ученые занимались "интегралами", то теперь в центре внимания науки "бесконечно малые"".
  В конце XIX века стало появляться все больше сторонников целостной точки зрения. Многие исследователи стали рассуждать рассуждали о "единстве природы". К их числу можно причислить, например А.Пуанкаре. "Если бы различные части Вселенной не относились между собой как органы одного и того же тела, они не обнаруживали бы взаимодействий - они, так сказать, взаимно игнорировали бы друг друга, и мы, в частности, знали бы только одну из них. Поэтому мы должны задавать вопрос не о том, едина ли природа, а о том, каким образом она едина" - утверждает Пуанкаре. То есть природа едина, - рассуждает Пуанкаре. Но стоит добавить, что и в этом вопросе встречаются разные точки зрения.
  Крайнюю точку зрения по данному вопросу высказывали исследователи, которые считали, что целое "реальнее" своей части. Среди них были О.Конт и Э.Ренан: "Для материализма, - утверждал Ренан - не существует ничего кроме атома, который только и существует полноценно; но для истинного философа, для идеалиста, клетка реальнee, чем атом, индивид реальнее чем клетка, Церковь, город существуют реальнее, чем индивид, поскольку индивид жертвует собой ради этих сущностей, которые грубый реализм рассматривает как чистые абстракции. ... Абсолют правды и разума проявляется только в человечестве: рассматриваемый вне человечества он ни что иное, как абстракция; рассматриваемый в человечестве, он - реальность".
  Промежуточную позицию занимал известный немецкий философ Вильгельм Дильтей, который считал, что природа состоит из элементов, а душа целостна. Поэтому к элементам природы подходит метод построения причинно-следственных гипотез, а к душе - только метод описания.
  Теории целостников хотели сделать учение о первичности целого главным элементом науки. Они утверждают, что восприятие движения имеет специфическое качество, несводимое к элементарным ощущениям. Представители этой теории говорят, что, подобно тому как, например, мелодия является не простой суммой звуков, а отличным от них качественно специфическим целым, так и восприятие движения несводимо к сумме составляющих это восприятие элементарных зрительных ощущений.
  Следует отметить, что с позиции гештальтпсихологии проводилось достаточно много специальных работ по исследованию проблемы восприятия движения. Например, представители данного направления поставили перед собой вопрос: в силу каких условий при изменении пространственных отношений в поле нашего зрения одни из воспринимаемых объектов кажутся движущимися, а другие - неподвижными? Такое индуцированное движение было продемонстрировано в экспериментах К.Дункера. Небольшая светящаяся точка была окружена светящимся прямоугольником-рамкой. Вне зависимости от того, что двигалось ќ сама точка или окружающая ее рамка, наблюдатель воспринимал движение точки внутри рамки, причем если рамка смещалась вправо, то точка феноменально двигалась налево. Таким образом, был установлен интереснейший феномен: движение рамки наводит или индуцирует видимое движение точки.
  Аналогичный пример ќ "иллюзия плывущей ветки": если посреди течения реки тоpчит кончик ветки, то мы отчетливо видим движущимся именно его, а не воду. Хороший пример индуцированного движения в обычной жизни ќ это иллюзорное движение луны в разрывах облаков, движущихся по небу. Почему нам кажется, что движется луна, а не облака? С позиций гештальтпсихологии движущимися воспринимаются те объекты, которые явно локализуются на некотором другом объекте; двигается фигура, а не фон, на котором фигура воспринимается. Так, при фиксации луны на фоне облаков она воспринимается движущейся. Облака в данном случае служат системой отсчета ќ фоном, на котором и относительно которого "движется" неподвижная луна.
  Гештальтпсихологами было показано, что из двух предметов обычно движущимся кажется меньший. Движущимся также кажется тот предмет, который в течение опыта претерпевает наибольшие количественные или качественные изменения.
  Гештальтпсихологи обратили наше внимание на многие иллюзии движения. Аутокuнетuческuй феномен: если в течение минуты наблюдать за неподвижным точечным источником света в темной комнате, то можно отчетливо увидеть, что эта световая точка совершает хаотичные движения в пространстве. Эффекты последействия движения: если с моста долго смотреть вниз на течение реки, стараясь не двигать глазами, то переведя глаза на берег, мы увидим ero движущимся в направлении, противоположном движению воды.
  Можно привести примеры и других иллюзий движения. Но исследования представителей гештальтпсихологии не вскрыли сущности восприятия движения. Основным принципом, регулирующим восприятие движения, является осмысление ситуации в объективной действительности на основе всего прошлого опыта человека.
  Разумеется, слово "опыт" было известно и использовалось задолго до гештальтпсихологов. Вопрос, как всегда, стоял таким образом: что такое опыт?
  
  Зачем Вундт это сделал?
  Великий французский философ Рене Декарт (он же - Картезий) "разделил" все бытие на две части: протяженную субстанцию (материю) и непротяженную субстанцию (сознание). Этому делению почему-то поверили люди, и со времен Декарта человечество живет в парадигме, в которой существуют эти две субстанции, независимые друг от друга. Самые великие умы человечества не сомневались в их наличии. Так человечество и живет до сих пор, нисколько не сомневаясь в наличии этих двух субстанциональных образований, будто бы подчиняясь двум независимым же рядам законов: один для материи, а другой для сознания.
  Подобная (теоретическая) двойственность человека послужила веским основанием для соответствующего разделения всего человеческого на две фактически несвязанные друг с другом области: теоретическую и практическую. Телесности была отдана практика, а так называемому "внутреннему" миру - теория.
  Первый ряд законов стали изучать естествоиспытатели, пытаясь найти главные особенности мира природы, лежащей за пределами человека. Второй же ряд законов долго пытались найти схоластики и метафизики - так их называли настоящие ученые естествоиспытатели - пока постепенно, переходя на рельсы естествознания, не возникла настоящая психология.
  Как всем известно, настоящая психология возникла в 1879 г. в лаборатории В.Вундта. Именно тогда Вундтом и его единомышленниками было решено сделать из психологии настоящую естественную науку, наподобие физики, химии или чего-нибудь подобного. Во всем мире естествоиспытатели использовали таблицу Менделеева. Не было только такой таблицы у психологов. Надо было срочно создать что-нибудь подобное, и тогда, по мнению Вундта, психология станет настоящей. И Вундт начал искать "атомы" сознания - ведь тогда система наук была бы полностью завершена. Возможно, даже, к системе Менделеева можно будет каким-то образом прибавить таблицу Вундта!
  Действительно, уже пару тысячелетий мир не сомневался в том, что все на свете состоит из мельчайших неделимых частиц - атомов. Стоит только открыть подобные "атомы" в сознании (атомы сознания), и наука будет окончательно завершена. Впрочем, естествоиспытатели уже считали, что наука завершила свое существование - ведь атомы были открыты, а те, которые еще не были открыты, были предсказаны. Интересно, в этой связи, припомнить историю известного физика Рентгена. Когда, будучи выпускником университета, он пришел к своему научному руководителю с просьбой дать ему какое-нибудь научное задание, то получил ответ: что Вы, молодой человек, бегите отсюда, наука завершена - или Вы хотите до конца жизни заниматься вычислениями еще не подсчитанных до конца коэффициентов?
  Бедный Вундт! Если бы он знал, что лет через двадцать супруги Кюри начнут ковыряться в самом атоме и расщеплять его на еще более мелкие кусочки, возможно, история психологии пошла по-другому. Но Вундт, разумеется, не мог предвидеть подобного конфуза и делал то, что делал.
  До сих пор мы - психологи - восхищаемся этим замыслом немецкого физиолога и пытаемся его копировать. Психологам нравится не слишком занимать себя мыслью о том, что такое психика человека. Да и правда, зачем об этом думать? Главное, чтобы сегодня клиент жил лучше, чем вчера, а завтра - лучше, чем сегодня. Отсюда - многочисленные психологические практики, которые заполонили современную психологию.
  В середине XIX большинство ученых верило, что единственный способ познать внутренний мир человека - всмотреться в себя. Но в 1879 г. В.Вундт сказал, что психология должна быть естественнонаучной (экспериментальной), назвал всю прежнюю психологию спекуляцией и породил моду на экспериментальную психологию - мода эта продолжалась почти до конца XX века. Сегодня многие психологи поняли, что экспериментально человека не раскусить. Не знаю, как повлияли на Вундта супруги Кюри, но сам Вундт лет двадцать попробовал поработать экспериментально и отказался от этой идеи, стал заниматься "психологией народов" - совсем не экспериментальной наукой.
  Вообще психологи склонны предаваться тем или иным новым "модам" и, быстро охладев к ним, предаваться новым утехам. Например, сегодня появляются новые, так называемые "качественные", методы. Боюсь, как бы их применение не превратилось в моду. С середины ХIХ века до середины XX века (до Юнга) в психологии очень популярным было обсуждение "психической энергии". Некоторые даже считают, что психологи и ввели в науку закон сохранения энергии. По крайней мере, есть разделяемая многими точка зрения, что одним из авторов этого закона был Г.Гельмгольц - то ли офтальмолог, то ли физиолог, я бы назвал его психофизиологом. После Юнга мода на обсуждение подобной тематики прошла. Такая смена психологических интересов происходит вовсе не потому, что это какие-то неважные вопросы. Нет. Просто это вопросы архисложные. А психологи предпочитают искать не там, где потеряли, а там, где светлее. И сегодня, кажется, в такое модное явление превратилась психотерапия. Люди ждут от нее чудес и ругаются на всю психологию, если чуда не происходит. Но, надеюсь, и эта мода пройдет, а психотерапия не исчезнет, только люди перестанут ждать от нее чудес.
  Во второй половине 19 в. появилась новая форма научного познания. Предметом ее стала особая, таинственная и до сих пор почти неизвестная нам "субстанция", именуемая душой. Эту форму стали называть "научной психологией". Такое название, с одной стороны, означало, что психология стала, наконец, достаточно серьезным способом познания. С другой же стороны, подразумевалось, что психология подводит жирную черту под своим прошлым. А в прошлом, стали говорить новые психологи, их предшественники предавались спекулятивным размышлениям, основанным на смеси схоластики, метафизики и мистицизма. Причем, схоластика, метафизика, мистицизм и прочие методологические атрибуты прежней психологии стали наполняться отрицательным смысловым содержанием. И правда, по сравнению с новой экспериментальной оснащенностью, позволявшей производить глобальное сокращение пространственно-временных характеристик объектной области науки, прежние формы исследования стали напоминать тягловую силу, не идущую ни в какое сравнение с паровым двигателем.
  На самом деле психология имеет длительную историю, которую насчитывают с VII-VI века до нашей эры. Уже в Древней Греции психология разбилась на две составляющие, которые обычно связывают с именами двух философов - Демокрита и Платона. К Маркс назвал первого родоначальником материалистической науки, а второго - основателем идеализма. Исходным пунктом материализма стало чувственное восприятие: существует только то, что я могу воспринимать. Вторая - идеалистическая линия развития науки положила в свое основание тот сегодня очевидный факт, что мир более разнообразен, чем то, что нам дано в наших органах восприятия.
  Психологи в течение всей своей истории разрывались между этими направлениями. Этот "разрыв" ("схизис"?) продолжался, оставаясь вполне латентным, пока, в конце XIX века немецкий философ В.Дильтей не сформулировал это следующим образом: природу мы объясняем, психику - понимаем. Соответственно, психология, желающая рассматривать психику как естественно-научное явление, должна объяснить ее. Но она не может этого сделать, поскольку психику можно только понять и описать. В отличие от "внешних" вещей, душа, по Дильтею, дана нам в виде переживания.
  Дильтей ведет свое разделение объяснительной и описательной психологии от Христиана Вольфа, выделявшего эмпирическую и рациональную психологию. Далее эту тему развивала школа И.Гербарта (Вайнц, Дробиш).
  Объяснительную линию Дильтей отводит позитивизму и материализму. Он пишет, что, в частности, у Спенсера объяснение эмоциональных состояний оказалось невыполнимым. По Дильтею и материализм во всех своих проявлениях есть объяснительная психология, где интеллект оторван от эмоциональной сферы.
  Кстати, эти мысли Дильтея поддержал и В.Вундт, и, возможно, этот дильтеевский подход сыграл не последнюю роль в том, что в конце жизни (после 1900 года Вундт прекратил свои естественно-научные попытки и перешел к описанию психических явлений в своей "Психологии народов", десять томов которой он завершил незадолго до смерти в 1920 году. Но и Дильтей, и Вундт так и не смогли выти за пределы картезианского разрыва "внешнего" и "внутреннего", оставаясь в картезианской парадигме.
  Конец XIX века - начало века XX - интересное время в психологии. В этот период создаются все, сколько-нибудь заметные, психологические направления. Здесь и юридическая психология, и патопсихология, и многие другие направления. Но наиболее заметным, по крайней мере кажущееся наиболее важным, деление психологии на психологию отдельного человека и так называемую социальную психологию: иными словами, в этой отрасли психологической науки исследователи пытались доказать, что человек, живущий в особом социальном контексте обладает совершенно особыми психологическими качествами по сравнению с отдельным, конкретным человеком.
  
  Психология и позитивизм.
  Почему психологам не дают Нобелевскую премию? Самый простой ответ - потому что психологии не было в завещании Нобеля. Все. Ответ закончен.
  Но мы пойдем дальше. Попробуем придать вопросу следующий вид: почему Нобель не включил психологию в свое завещание? Выскажу свое мнение. Во-первых, Нобель не включил много чего: математику, биологию, историю, географию, геологию и т.п. Даже философию не включил. И, по-видимому, причины везде разные.
  Но нас интересует психология. На мой взгляд, в списке Нобеля присутствуют наиболее "уважаемые" естественные науки и наиболее "очевидные" гуманитарные сферы - кто же будет спорить о необходимости мира и о существовании литературы.
  Психология вряд ли могла в то время признаваться "настоящей" наукой. Только за пятнадцать лет до составления завещания Нобеля Вундт открыл свою лабораторию: отсюда психологи ведут свою "родословную", а Фрейд в год составления Нобелем завещания издал свою первую книгу с описанием психоанализа. Не было психологического образования: в Германии еще в начале XX века психологами себя считали только 3-4 человека.
  Но дело не только во Фрейде и Вундте. Дело в том, что как тогда, так и сейчас психология не признается (не всеми признается) "настоящей" наукой. Действительно, психологи до сих пор спорят о предмете и методе своей науки. А главное: в психологии нет единицы измерения, т.е. она не математизирована. Хотя, может быть все намного проще. Может быть, жена Нобеля на самом деле оказывала знаки внимания не математику, как говорят, а психологу?
  Психология Вундта появилась в то время, когда в науке полностью властвовал позитивизм, то есть философское учение француза Огюста Конта. В соответствии с этой философией, мышление человека XIX века "поднялось" до такого уровня, что оно (мышление) может отказаться от всевозможных мифологических и религиозных форм, и может сделаться исключительно научным.
  В науке же в это время властвовала точка зрения, сложившаяся под влиянием англичанина Фрэнсиса Бэкона и француза Рене Декарта. С точки зрения первого все вещи на земле могут быть расчленены на свои мельчайшие образования - здесь Бэкону пригодилась теория древнего грека Демокрита о существования мельчайших и неделимых далее элементов-атомов. Эти мельчайшие элементы-атомы - главное, что может дать человеку сведения об окружающей природе. И таким образом человек приобретет знания, которые только и дадут ему силы для дальнейшего существования: "Знание - сила", - провозгласил Бэкон.
  Но не только такой расчлененный предмет должен был стать главным в науке. Важно было найти соответствующее средство, которое позволило бы этот предмет расчленить на соответствующие "кусочки". Таким методом должен был стать эксперимент.
  В начале XX века позитивизм сменила новая разновидность этого течения под названием неопозитивизм. Его наиболее заметным представителем стал Людвиг Витгенштейн. С точки зрения неопозитивизма на место вещей, рассматривавшихся в классическом позитивизме, были помещены высказывания об этих вещах.
  Еще Дж.Ст.Милль говорил: "Та цель, которую имеет в виду формальная логика и которая достигается строгостью ее предписаний, есть не истина, а согласие утверждений друг с другом". Неопозитивист Витгенштейн продолжил эту мысль. А вскоре на место неопозитивизма пришел постопозитивизм К.Поппера, И Лакатоса, П Фейерабенда. В основе этого течения лежала вполне справедливая мысль об изменчивости значений научных понятий. Постепенно от спокойного постпотивизма Поппера наука пришла к методологическому анархизму Фейерабенда с его довольно авантюрным лозунгом "можно все".
  Надо сказать, постпозитивисты были, хотя и пост-, но все же позитивистами. И выражалось это в том, что их предметом были лингвистические проявления научного знания. И.Лакатос интерпретирует науку как сложный организм, состоящий из "исследовательских программ". Эти программы взаимодействуют с фактическим материалом и даже "сопротивляются" ему, оставаясь "при своем мнении", даже если факты недостаточно убедительно противоречат ему. Лакатос считал, что с изменениями науки меняется и язык этой науки. Он показывает, что развитие теории не может быть простым прибавлением знания, но является сложным процессом догадок, интуитивных озарений, возвратов. Но все это он делает на уровне развития рациональных понятий, то есть в рамках постпозитивизма. Тем самым постпозитивисты ограничивали себя только когнитивной сферой научного познания, хотя отдельные намеки на иные формы таких проявления все же иногда встречаются в их работах. Главное, что привлекает в постпозитивизме интерес современного исследователя - идея историзма: по мере развития науки, значения понятий меняются. Но только значения! Дальше этого мысль постопозитивиста не заходит. Более того постпозитивистов по праву можно назвать антипсихологистами, выступающими против внедрения психологических воззрений в трактовку логических структур человека. А именно такие структуры лежат в основании теоретических построений истинного естествознания.
  Позитивисты всех мастей рассуждают следующим образом. Они считают (вслед за Декартом и Бэконом), будто есть человек и есть что-то этому человеку противостоящее (Природа, Общество). И это что-то Противостоящее обязано (!) что-то сделать для данного человека. Но это вовсе не так. Я скажу, может быть, что-то обидное для людей, но мы существуем в мире, который создан до нас и без нашего участия. И в этом мире, действительно, уже есть определенные правила, которым мир хочет подчинить нас. Это - и законы науки, и традиции и нормы того или иного народа, и морально-нравственные ценности, которым должен подчиняться любой человек.
  А я бы пошире вопрос поставил вопрос: есть ли мораль в природе? Ответ: нет. Поэтому и в теории Дарвина нет морали. Но это только часть ответа. Рассуждая дальше, мы должны воспользоваться словом "почти": почти во всей природе нет морали. Но есть еще человек. Ведь он тоже часть природы. Вот в этой части, в процессе развития Природы, и возникла мораль. Поэтому самого Дарвина мы, конечно, не можем считать аморальным человеком. Одним словом, нравственный человек Ч.Дарвин высказал свое предположение о том, как развивается Природа, к которой понятие "мораль", "нравственность" неприменимы - просто, не о чем говорить.
  И этот мир абсолютно безразличен по отношению к Вам (и ко мне, и ко всем людям). Просто, этот мир, будто спрашивает Вас (и всех): а Вы готовы сделать что-то, чтобы не быть моим рабом? Нет? Ну тогда живите, как все. А если не хотите, сделайте хоть что-нибудь, кроме постоянного нытья. Как? Думайте сами! Я, говорит Мир, может быть (!) помогу Вам, если сочту это чем-то полезным.
  Так что решайте сами. Выбор за Вами. И ответственность тоже.
  
  Психологизм.
  В конце XIX века в естествознании возник новый подход, который был назван психологизмом. Автором этого термина считается немецкий философ, создатель феноменологии Эдмунд Гуссерль. В соответствии с этим подходом мир науки существует только при наличии человека-ученого. Разумеется, в противовес этому подходу радикальные естествоиспытатели создали противоположное направление, названное антипсихологизмом. В соответствии с антипсихологизмом вещи существуют независимо от сознания человека, сами по себе. Поэтому и изучать их нужно не зависимо от сознания человека - объективно.
  Психологизм был дитя своего времени. Дело в том, что наука XIX века была построена на идее рационализма. Что это означает? Чтобы пояснить нашу мысль, надо представить себе сознание человека XIX века. В этом сознании развитие выступало как прибавление все новых и новых форм. При это старые формы становились (представлялись человеку) чем-то изжившим себя, устаревшим, уже не нужным. Это касалось и самого сознания. Такое сознание представлялось человеку XIX века неким новым образованием, построенном по законам формальной логики. При этом все, что с этой логикой было не связано, выступало как нечто старое, а значит мешающее человеку. Такое отношение существовало и по отношению к любым формам, не связанным с рациональным мышлением.
  Как только кто-нибудь из исследователей привлекал к рассмотрению такие термины как "мотив" или "эмоция", он тотчас же "обвинялся" в психологизме, который рассматривался как попытка внедрения чего-то "иррационального" в сферу нормальной (позитивной) науки. С этой точки зрения, "настоящий" (позитивный) ученый мог быть только антипсихологистом.
  Например, И.Лакатос считал иррационализмом связь парадигмы с психологическими характеристиками. Лакатос, так же, как и Фейерабенд и прочие постпозитивисты, критикует Куна, который утверждает, что механизмы научных революций не будут нами познаны до конца, пока мы не обратимся к психологии. Но психология в глазах постпозитивиста - это, во-первых, нечто иррациональное, то есть то, что не поддается логико-математической обработке. Но самое главное, для постпозитивиста психология - фактически синоним слова "физиологическое".
  К.Поппер, Т.Кун, И.Лакатош, даже П.Фейерабенд, конечно, все они были позитивистами, неопозитивистами. Они признавали в разной степени необходимость историзма в своей науке. Но перед психологизмом они останавливались, они называли все, что связано с психическими особенностями исследователя, иррациональным. Словно гамлетовские герои, они были очарованы и охвачены ужасом, как только начинали вдаваться в смысл слова "психология". Дальнейшее молчание, вот их девиз. Дальше физиологии они не шли.
  
  Физиология и психология.
  Я бы всем посоветовал посмотреть фильм или почитать книгу "Жизнь Пи". Фильм, конечно, не так захватывает, как книга. Особенно меня потряс момент ухода тигра: насколько же безразлична Природа и насколько эмоциональна ее часть, которой мы считаем человека. Это безразличие было обидно - сам Пи хотел (ждал) какого-то более эмоционального прощания. Но случилось то, что случилось. Потому, что Пи рефлексировал все происходящее. Правда, он не знал этого. А Вундт знал, что человек обладает рефлексией.
  Работа Вундта по созданию своей лаборатории - рубеж, от которого ведет свое начало психология. Это описано в сотнях учебников психологии, это звучит с тысяч кафедр в процессе подготовки все новых и новых психологов. Но сегодня за пределами внимания профессионального сообщества остается феномен взаимосвязи психологии с физиологией. Вернее, эта проблема "выносится за скобки", как давно определенная и не требующая дальнейших размышлений константа.
  Психологи всегда старались быть похожими на ту или иную науку. В XVII веке человека сравнивали с часовым механизмом. В XIX веке отец Милль пытался построить психологию по образцу механики. Его сын пытался создать "ментальную химию", взяв за образец только что оформившую свой научный статус настоящую химию. Далее, в веке XX психологию пытались оформить как подобие математики (гештальтпсихология). Наконец, нет, наверное, психолога, который свою науку не сравнивал бы с физикой и не стремился создать такую же точную и строгую науку. Но, наверное, самое большое влияние на психологию оказала физиология. Не в последнюю очередь это связано с тем, что психология вышла из недр биологической науки и многие (слишком многие) исследователи воспринимали ее как науку биологическую.
  Если мы рассмотрим психологические трактаты тех времен, то обнаружим странную вещь. Каждый, кто начинал свой рассказ о психологической проблеме, начинал свой труд с попытки сопоставить собственно психологические проблемы с физиологией нервной системы человека. Это наводит, иной раз, на странные аналогии. Помнится, в советское время ученые из СССР должны были для начала вставить какую-нибудь цитату того или иного Генерального секретаря ЦК КПСС, чтобы таким образом продемонстрировать свою лояльность Делу Ленина. Далее можно было продолжать свой сугубо специальный - физический, психологический, биологический - разговор. Похоже, так же обстояло дело и в годы зарождения психологии. Если мы откроем какой-нибудь учебник психологии того времени - Вундта, Джемса, Гефдинга - мы обнаружим первую главу, в которой перечисляются мозговые структуры, открытые к тому времени, и их связь с той или иной психологической функцией - памятью, вниманием, эмоцией и т.д.
  К середине XX века тенденция связывать любой психологический феномен с физиологическими структурами сошла на нет: психология наконец-то стала превращаться в самостоятельную науку. Но от этого вопрос о том, какую науку - естественную или гуманитарную - представляет собой психология так и остается без ответа.
  Попытку ответа на этот вопрос предпринял Л.С.Выготский. По его мнению, психологическая наука не может считаться разделом биологии, но представляет собой естественную науку. Этот ответ на вопрос о природе психологии только на первый взгляд кажется парадоксальным. Ведь Выготский плоть от плоти выглядит как истинный гуманитарий и "по определению" не может выступать с такой точкой зрения. Но дело в том, что предмет естествознания, по Выготскому, не соответствует общепринятому в то время (как и сегодня).
  Невероятно, но замечательного исследователя Ивана Петровича Павлова все до сих пор называют физиологом. Правда, бывали в истории попытка переквалифицировать его. Например, основатель бихевиоризма Джон Уотсон называет Павлова своим предшественником. Павлов, до поры, до времени, конечно, был физиологом, и свою Нобелевскую премию получил за физиологические исследования. Но потом его интересы сместились на чисто психологические исследования. Так что Уотсон совсем не так уж неправ.
  Думаю, физиология и психология с разных сторон идут к одной цели - к решению психофизиологической проблемы. Но та и другая постоянно натыкаются на "стену", которая возникает на границе между химическими и физическими процессами, с одной стороны, и психикой человека, с другой.
  А что касается Павлова, то его почему-то называют физиологом, вспоминая теорию условных рефлексов. По-моему, он физиолог в начале своей научной работы, где он химически воздействует на нервную систему. За эту работу он и получил Нобелевскую премию: за открытия в области физиологии органов пищеварения. А когда стал Нобелевским лауреатом, решил заняться тем, к чему душа лежит. И было это в 1904 или 05 году. И стал психологом, этологом - в общем, человеком, изучающим поведение животных. Недаром основатель бихевиоризма Дж.Уотсон назвал Павлова своим предшественником, хотя и слова-то такого ("условный рефлекс") еще не было: Уотсон написал свою статью, в которой провозгласил бихевиоризм, в 1913 году, (термин "условный рефлекс" Павлов ввел в 1915). Одним словом, Павлов приступил к изучению поведения животных. И это позволило ему участвовать в двух международных психологических конгрессах и даже возглавлять делегации советских психологов. Хотя сам он постоянно открещивается от психологии в своем "Двадцатилетнем опыте". Одним словом, Павлов попытался решить психофизиологическую проблему с двух сторон: сначала - со стороны физиологии. Кажется, не задалось. Тогда он перешел к психологии (этологии?). Но в любом случае, для меня Павлов - великий ученый, открывший замечательный методологический принцип (условный рефлекс), который затем стали использовать в самых разных науках: от психологии до кибернетики.
  Конечно, в психологии есть неразрешимые проблемы - психофизическая (т.е. отношение между сознанием и миром) и психофизиологическая (т.е. соотношение между сознанием и физиологией, прежде всего, нервной системой человека). Хочется, разумеется, верить, что все в наших руках, и мы когда-нибудь достигнем и здесь полной ясности. Но пока такой ясности нет. Хотя я часто встречаю в работах представителей естественных наук возгласы: наконец-то на основании таких-то и таких-то исследований решена психофизическая (-физиологическая) проблема. Но вопрос у меня остается прежним. Что происходит на границе между физическим, химическим, биологическим процессом и моим сознанием. Ведь тот или иной процесс в физике, химии, биологии и мое сознание это две большие разницы, как говорят в Одессе. Так что, без привлечения философии (и психологии) этот вопрос вряд ли можно решить эти проблемы. Хотя, возможно, и проблемы-то такой нет, а только задача, которая требует другого подхода.
  
  Мозг и психика.
  В науке нет ни одной стопроцентной точки зрения. Современная наука построена на экспериментальной методике, в которой считается, что результат надо считать достоверным, если в эксперименте получено не менее 95% одинаковых результатов (ну или 99% - разные ученые по-разному к этому относятся). Лично меня всегда занимал вопрос - а что же происходит с этими 5% (ну или 1%) экспериментальных проб, в которых результат не подтверждается?
  В 60-х гг. прошлого века американский философ Томас Кун ввел в науку термин "парадигма". Термин этот с восторгом был воспринят научной общественностью, а Кун сегодня считается одним из наиболее почитаемых исследователей. Так вот "парадигма" -это такое состояние науки, когда совокупность фундаментальных научных установок, представлений и терминов, принимается и разделяется научным сообществом и объединяет большинство его членов. Например, когда-то люди свято верили, что Солнце вращается вокруг Земли (геоцентризм), и все научное сообщество в это верило. Это - одна парадигма. А сегодня люди верят, что Земля вращается вокруг Солнца (гелиоцентризм). И все научное сообщество в этом убеждено. А все остальные люди свято верят в науку и присоединяются к этой парадигмальной точке зрения. Но всегда, правда, остается 5% (или 1%) сомневающихся.
  Так же происходит и с проблемой "мозг-сознание". До середины прошлого века люди свято верили, что мозг выделяет сознание, как печень выделяет желчь. Не скажу, что в это верили 99 или 95% людей, но процентов 80-90, наверное, было. Сегодня все большее количество исследователей начинает в этом сомневаться, считая мозг не органом, а орудием деятельности человека. При этом, правда, никто не сомневается в том, что мозг среди всех орудий человека (руки, ноги, печенка, сердце, селезенка и т. п.) имеет какое-то наисущественнейшее значение, покрытое, правда, до сих пор, тайной, которую никак не могут открыть ученые. Конечно, проблема "мозг-сознание (психика)" входит в число основных научных проблем и была такой всегда, т.е. люди всегда пытались рационально ответить на вопрос, какова эта связь, а другие люди верили этим ответам, правда, если чья-нибудь точка зрения становилась парадигмой.
  Уже при самом отдаленном знакомстве со свойствами наших психических процессов, мы начинаем понимать, что дело не так просто. Если мы внимательно посмотрим, хотя бы на то, как мы воспринимаем мир, перед нами предстанут удивительные особенности нашего восприятия.
  Прежде всего наше восприятие предметно. Это значит, что сведения о внешнем мире, которые мы получаем с помощью органов чувств, отнесятся к самим предметам, а не к раздражаемым рецепторным поверхностям или структурам мозга, участвующим в обработке сенсорной информации. Предметность образа восприятия означает следующее:
  - реальность - человек верит в существование того предмета, который дан ему в образе, т.е. он убежден в объективном существовании этого предмета;
  - объективированность - человек переживает образ как вынесенный вовне. Так, например, у хирурга, ощупывающего зондом пулю в ране, его тактильные ощущения локализованы не на кончиках его пальцев (т.е. не на границе, разделяющей поверхности кожи и зонда), а на границе зонда и пули, т.е. на поверхности ощупываемого предмета. При неадекватном стимулировании того или иного органа чувств (например, при приложении механического усилия к глазу или уху) могут возникнуть образы, лишенные объективированности. В этих случаях мы говорим "в ухе звенит", "из глаз посыпались искры" и т.п.;
  означенность. Иными словами, все образы человека имеют значение. Образы восприятия, лишенные значения, встречаются в клинике при локальных поражениях коры головного мозга у больных с симптомами предметной агнозии. Такие больные могут весьма детально и точно описать предмет, на который они смотрят, но не способны его опознать;
  - полимодальность - органическое единство данных, получаемых от органов чувств различной модальности (зрения, слуха, осязания, вкуса, обоняния и т.п.).
  Еще одно свойство перцепции - его избирательность. Избирательность (или селективность) - свойство восприятия, состоящее в выделении из сенсорного поля каких-либо объектов (или их частей) и признаков.
  Третье свойство - целостность восприятия. Целостность - свойство восприятия, состоящее в том, что всякий объект воспринимается как устойчивое системное целое, даже если некоторые части этого целого в данный момент не могут быть наблюдаемы (например, тыльная часть предмета).
  Следующее свойство - константность восприятия. Константность это - относительное постоянство образа предмета при изменении условий его восприятия. Так, например, цвет предмета не изменяется при изменении освещения, например, уголь - и в темном подвале, и на ярком солнце всегда черный, а мел - белый; величина предмета воспринимается приблизительно одной и той же независимо от того, на каком расстоянии от наблюдателя находится этот предмет; видимая форма предмета не зависит от ракурса и т.п. Иными словами, константность восприятия - относительное постоянство феноменальных свойств предметов (дистального стимула) при сравнительно широком диапазоне изменения соответствующих характеристик проксимального стимула.
  Люди редко задумываются об удивительных качествах нашего внутреннего мира. Но, почему-то, уверены в том, что психика производится мозгом. Мозг, мозг, мозг. И его управделами нервная система. Вот он - орган, который руководит нашей психикой. Словно желчь, которая выделяется печенью, он - мозг - выделяет наше сознание и придает ему специфику человеческого выделения. Это не я сказал. Это сказали философы-материалисты в XVIII веке. Я только повторяю, как поистине научный психолог XXI века. Сегодня это изречение старинных философов воспринимают с добродушной улыбкой: нельзя же все воспринимать так буквально. У них, старинных исследователей, были свои перегибы, недоучеты... Лес рубят - щепки летят. А вообще-то, действительно, мозг - и только мозг - может быть органом психики. Эта здравая во всех отношениях мысль уже почти триста лет не дает покоя психологам. Вот только эта мысль хороша для сиюминутного здравого смысла. А, ведь, наука и мир обязательно надстраивают над здравым смыслом теоретическую структуру, - говорит П.Фейерабенд.
  Стоит только чуть-чуть задуматься, и возникает вопрос: а почему, собственно, мозг - орган, который всем руководит? Нам отвечают: как же, удалите, хотя бы какой-нибудь таламус, что будет? Правильно, сознание нарушится. Я даже больше скажу: удалите всю голову, что будет? Будет отсутствие сознания. Это подтверждено многовековой историей человечества, где этот незамысловатый факт проверен и перепроверен миллионы раз (возьмите, хотя бы историю Инквизиции). Логика простая. Если мы действуем на некую вещь (в нашем случае это мозг) и видим изменение другой вещи (у нас это сознание), значит, первая вещь является причиной вещи второй, каковая является следствием. Но это только логика здравого смысла или дискретная логика, а, ведь, существует еще и логика диалектическая, которая рассуждает по-другому. В этой логике диалектики причина вовсе может быть не позади следствия (на шкале времени), а впереди нее, как показали еще вюрцбуржцы.
  У физиологов никак не получается открыть превращение атомов естественных в "атомы" сознания. Просто потому, что таких атомов нет. Именно поэтому я вижу, разумеется, корреляцию мозга с психикой, но не могу обнаружить их причинно-следственную связь.
  
  Кризис в психологии.
  В итоге всех приключений, которые претерпела психология в XIX веке, в начале века XX в ней произошел кризис. В переводе с греческого слово "кризис" означает "суд". Психологи начали судить психологию.
  Надо сказать, что кризис в это время охватил не только психологию, но и другие науки. Об этом говорил еще в августе 1914 года швейцарский пастор Карл Барт - основоположник "теологии кризиса" или диалектической теологии". (Кстати, К.Барт "открыл" для науки XX века С.Киркегора и ввел труды датского мыслителя в интеллектуальный обиход XX века.) Об этом сигнализируют такие события как открытия Лобачевского и Римана, создание "воображаемой логики" Н.А.Васильева, описание мнимости в геометрии П.Флоренского.
  Кризис существует в разных науках. В математике и логике начале века, по крайней мере, так было в начале XX века. Кризисы существуют и в биологии, и в химии. И совершенно невозможно обойти вниманием кризис в физике начала XX века. Это даже был не кризис, а какой-то "идеальный шторм" в науке, когда казалось, что само научное познание казалось завершившим свое существование.
  В психологии же о кризисе заговорили в конце 20-х гг., когда ученик ученика Вундта Огюста Кюльпе Карл Бюлер написал свой труд под названием "Кризис психологии". Бюлер считал, что преодолеть кризис в психологии можно, объединив (интегрировав) усилия всех сложившихся к тому времени психологических школ. На это Бюлеру (заочно) отвечал советский психолог Л.С.Выготский, утверждавший, что ни о каком интегрировании не может быть и речи, пока психология не отыщет свои философские основания, каковыми он считал марксизм.
  С тех пор огромное количество психологов высказались по поводу психологического кризиса. Одни из них утверждали, что кризис - явление, присущее "буржуазной" психологии и подобных явлений просто не может быть в психологии советской (так говорили некоторые советские психологи). Многие говорили, что кризис, безусловно, существует и пытались описать его отличительные черты. Поэтому кризис в психологии кажется чем-то, вроде Гегеля в философии, Фрейда в психологии или Эйнштейна в физике: к нему надо как-то отнестись. Отнесусь и я.
  С моей точки зрения, кризис в психологии, конечно, есть.
  Во-вторых, кризис - это не приговор. Наоборот, кризисные явления показывают, что организм (в данном случае - организм психологии) борется с каким-то заболеванием. Результатом может стать либо смерть организма, либо выход этого организма на какой-то иной уровень существования. Должно появиться что-то новое. При этом и о смерти я не спешил бы рассуждать, как об исчезновении. Смерть - всего лишь иная форма существования (и хочу верить - не худшая).
  Наконец, кризис не надо "преодолевать", из кризиса надо выходить. Что это значит? Это значит, что нужна, безусловно, некая новая теория, которая захватит с собой все лучшее, что было создано ранее. И тут нельзя не сказать несколько слов о "плюрализме", о котором заговорили отечественные психологи в постсоветское время.
  Думается, плюрализм не только возможен, но и необходим. Однако, нельзя снисходительно смотреть на тех "специалистов", которые пот именем плюрализма протаскивают самую захудалую эклектику. Такие "психологи" (к сожалению, их количество как-то странно коррелирует с возрастанием призывов к практикоориентированной психолологии) выбирают из психологических построений "куски повкуснее" (на взгляд этих "психологов") и выдают собрание этих кусков за собственное мнение. У меня от таких построений создается впечатление о раздвоении (растроении, расчетверении...) личности таких исследователей. Нет, все должно быть наоборот. Мнение должно предшествовать построению своей концепции, в нашем случае - психологической. Мнений же в этом мире есть столько же, сколько существует людей. И только тогда появится настоящий плюрализм, когда появятся новые, свежие, прорывные концепции-мнения. И не важно, к какому -изму эти концепции относят себя. Главное, что они будут.
  Исходя из своего мнения относительно всего того, о чем мы уже успели поговорить, я и предлагаю свою попытку выхода психологии из того, что принято называть кризисом.
  
  ТЕОРИЯ
  Не то, что мните вы, природа:
   Не слепок, не бездушный лик -
   В ней есть душа, в ней есть свобода,
   В ней есть любовь, в ней есть язык...
  Ф.И.Тютчев (русский поэт).
  Методология
  Метатеория
  Сегодня психология представляет собой набор довольно мало связанных друг с другом теоретических конструктов. Кто, например, сегодня скажет мне, какое отношение к психологии имеет отношение теория С.Л.Франка или концепция стресса Ганса Селье? Нет, конечно, такую связь никто не будет отрицать. Вместе с тем, и тот, и другой находятся в пределах так называемой декартовой парадигмы. Только один выстраивает как бы, "вертикальную" конструкцию: тело - "ниже" а душа - "выше" (стремясь к Богу), а другому дела нет до этого всего - он естествоиспытатель. Для Селье и так все понятно - он рассматривает только тело. Другое дело, что взгляды русского философа-эмигранта-идеалиста мало кто поместит в одно психологическое поле с теорией канадского врача. При этом, психологи согласятся с тем, что и та и другая концепции имеют отношение к одной и той же психологической "субстанции" - к психике человека.
  Сегодня психология превратилась почти полностью в практическую отрасль. В сознании обывателей усиленно насаждается мысль о том, что психологи - это те самые люди, которые по несколько раз в день появляются в телевизионном ящике и начинают давать населению странные советы по поводу того разводиться им или жениться, которые убеждают, что нельзя бить детей и женщин (даже если эта женщина - жена), что убивать и воровать нехорошо. Я уж не говорю про интернет, где те же самые прописные истины каждый желающий может найти в изрядном количестве, не осуществляя поиск в телевизионной программе. Совсем недолго осталось подождать, и так называемые "психологи" из телевизора и интернета окончательно одержат победу (интернет - непобедим), отловят, наконец, этих ни к чему не годных зрителей-читателей и станут показывать их за деньги как некий экстравагантный вид особей, который мнил себя человеком. Кажется, совсем немного надо подождать и в мире останутся одни психотерапевты. Одним словом, ничего не изменилось со времен П.Я.Гальперина, который еще более полувека назад призывал психологов отойти от манеры выдавать эти "истины", которые и так знает любой вменяемый человек, за последнее слово науки, и начать, наконец создавать науку психологию.
  Современным психологам дела нет до блаженного Августина или Николая Кузанского. Современные психологи делают вид, что их наука началась с Вундта и до этого времени ничего не было - был психологический вакуум. Так нельзя. Приведу только одну цитату современного исследователя: "В норму вошла неопределенность, а то и фактическая подмена терминов, понятий. Мы перестали следить за тем, идет ли речь о действительных исследованиях или об их профанации. Яркие слова - бессознательное, архетипы, комплексы и так далее по списку - затмили собой реально существующие человеческие ситуации, индивидуальности, а авторам этих понятий показалось, что они не исследователи и не помощники человека на его собственном индивидуальном пути, но некие хранители человеческих душ и великой всезнающей науки о них. Точки обзора оказались факелами в руках затейливых "фокусников" от психологии. Социальные допущения стали не дополнением, а настоящей основой для ряда теорий. Индивидуальное благополучие пациентов (клиентов) было принесено в жертву социальному. Личность, так и оставшаяся загадкой, перестала быть интересной. И разумеется, в такой ситуации, при таком отношении к науке и практике и главное - к самому человеку, обратившемуся за помощью, стали рождаться психологические монстры, или, даже лучше сказать - своеобразные психологические зомби, подобные учениям Дейла Карнеги и Рона Хаббарда" (А.Курпатов,).
  Одним словом, современная психология нуждается в своем осмыслении. Под этим словом - "осмысление" - я понимаю не отрицание каких-то теорий, которые существуют сегодня, но создание некоторых положений (концептов), которые позволяли бы понять эти теории в свете данных положений. Что же делать в таком случае? Думаю, прежде всего, не уподобляться тем людям, которые считают, что в истории орудовала компания двоечников, создававших "неправильные" теории. Неправильных теорий нет! Есть лишь попытки авторов создать такую теорию, которая не только выражала бы мнение этого автора, но и объясняла бы собой взгляды его предшественников (и современников). Как говорят, Эйнштейн не отменяет Ньютона, а обобщает его. Назову это другими словами: новая теория должна быть не прибавлением какой-то добавки к старой теории, а интегрированием ее.
  В современной психологии, особенно в ее практических отраслях, сложилась интересная ситуация. Психологи никак не могут определиться с двумя терминами: "эклектическое" и "интегральное". Используя эти слова, исследователи обозначают ими то или иное применение в своих научных построениях уже существующих теорий, методов и приемов. В одном из современных исследований приводятся такие подсчеты: "гештальттерапия опирается на гештальтпсихологию, философскую феноменологию, психоанализ, экзистенциальную психологию и восточную философию; теоретико-методологическое исследование социально-психологических практик И.Н.Карицкого использует данные двенадцати психопрактических систем и более чем пятидесяти психологических практик; интегральная психология К.Уилбера опирается на психологические данные более чем ста теорий и практик" (Зеленкова). Когда мы сталкиваемся с подобным использованием "сторонних" концепций, у нас возникает сомнение: не является ли подобный подход эклектикой. Многие психологи, употребляющие этот термин, берут его в значении использования многочисленных наработок других исследователей. Иными словами если, например, практический психолог использует технологические приемы из разных психологических практик, то называет свой подход эклектическим. При этом, такое использование авторы интерпретируют как безусловно положительный прием. Они утверждают, что, применяя такую эклектику, они создают некое (практическое или теоретическое) целое.
  Однако, если рассмотреть значение термина "эклектика" в истории науки, то мы обнаружим его значение, прямо противоречащее только что указанному. Обычно под эклектикой понимают механическое соединение различных частей чужих теоретических разработок с целью создания своего подхода. Такая интерпретация термина "эклектика" пришла из искусства, где этим термином обозначают смешение разнородный идей и стилей.
  Далеко в этом направлении продвинулась современная психотерапия. Некоторые ее представители утверждают, что если взять по одному-два приема из бихевиоральной, экзистенциальной, когнитивной психотерапий, из гештальттерапии или арттерапии, то их можно успешно применять в разных ситуациях и по отношению к разным клиентам. Именно такой подход может быть назван эклектикой. Возможно, этот прием может быть эффективным, если психотерапевт обладает достаточными способностями к оценке внутреннего мира очередного клиента и к выбору метода адекватного для этого человека, т.е. обладают достаточными приемами психотерапии как искусства. Но дело в том, что некоторые психологи-практики претендуют на то, чтобы считаться исследователями, создающими таким эклектическим способом свою особую психологическую теорию. А такие претензии совершенно неправомерны. В этом случае подобные исследователи полагают, что из суммы отдельных приемов они сумеют создать некоторое целое, которое качественно будет отличаться от суммы отдельных элементов.
  Интегративность, наоборот, подразумевает такую исследовательскую позицию, при которой исследователь исходит из целостного представления своего предмета. Иными словами, исследуемая "вещь" изначально принимается как некоторое целое, сумма элементов которой неаддитивна по отношению к сумме своих частей. Чтобы понять, что такое, например стол мы должны изначально рассмотреть именно стол, а не сумму ножек стола или столешницы. Можно, конечно, рассматривать такие части как средства самообороны или как заготовки колышков в теплице огородника. Но только поняв функциональное значение стола, мы можем перейти к исследованию его элементов: ножек и столешниц.
  Следовательно, чтобы претендовать на особый теоретический подход исследователь сначала должен иметь определенное представление о предмете своего исследования. Такое представление зарождается у психолога в соответствии с системой аксиом, которые лежат в основе его мировоззрения. Большое внимание этому вопросу уделяла, в частности, феноменология Э.Гуссерля. На первых порах исследователь не знает, как эта система появляется, но он знает, что его система может опираться на какую-то иную систему взглядов: что его взгляды близки той или иной философской системе - эмпиризму или сенсуализму, материализму или идеализму. То есть необходимо определенное "предзнание", как говорят представители герменевтики. На базе общего представления исследователь формирует свой предмет исследования. В процессе формирования такого предмета психолог имеет полное право использовать элементы других концепций: гештальтизма, бихевиоризма, когнитивизма и.т.д. Но эти элементы не складываются друг с другом, а именно встраиваются в готовую модель предмета, интегрируются в целостное авторское представление психолога о внутреннем мире человека в соответствии с внутренне логикой авторского видения этого мира. Именно такой подход называется интегративным.
  Другое основание создания метатеории заключается в том, что целое, которое мы называем человеком, включает в себя три основные составляющие. Во-первых, всем живым существам, в том числе и человеку, присуще собственное тело, которое делает возможным для нас взаимодействие с внешним миром. Подчеркнем, в мире животной телесности отсутствует сознание, которое мы обычно приписываем человеку. В этом мире только в том случае, если вещи приобретают для живых существ статус сигналов, становится возможным деление мира на отдельные предметы, состоящие, в свою очередь, из других предметов - частей первичных предметов. Данное свойство не может быть осознано живыми существами. Просто потому, что сознания еще нет. В силу этой причины нас не очень занимает этот уровень. Ведь психология это - про человека, а его пока нет. Он появляется позже, и вместе с этим странным образованием - сознанием - появляется и человеческое существо.
  Сознание человека является второй составляющей человека. Вместе с сознанием появляется способность воспринимать свое тело. Причем, вместе с этой возможностью рождается вопрос: а что это такое - мое тело, и для чего это самое тело мне нужно? А вместе с рассматриванием своего тела, возникает и возможность восприятия окружающего нас мира и задавать себе вопрос: а что это такое? Иными словами, появляются вопросы. А вместе с вопросами появляется и необходимость ответить на них.
  В силу жизненной необходимости человек начинает делить окружающие его вещи на те или иные части. Впрочем, животные тоже умеют это делать. Но человек еще умеет это и осознавать. Вполне логичным было бы в таком случае предположить, что имеются самые мелкие части, из которых и состоят все предметы. Первыми, кто высказал эту идею, считают древнегреческого мыслителя Левкиппа и его ученика Демокрита. Из атомов, говорили эти древнегреческие мыслители, состоит все, что нас окружает. В том числе и душа человека. Но если так, то правомерно было бы разделить предмет исследования на такие мельчайшие элементы и, поняв, что из себя они представляют, "сложить" их и таким образом получить представление о том, что из себя представляет то целое, которое из этих элементов состоит.
  Обращаю особое внимание на то, что все только что сказанное посвящено, так сказать, нерефлексивному сознанию, то есть сознанию, которое не делает самое себя субъектом исследования. Иными словами, если вспомнить Марксово деление философии на материализм Демокрита и идеализм Платона, то я бы обозначил эти "две линии в философии" как "нереклефсивная" наука Демокрита и "рефлексивная" наука Платона. Конечно, и кроме Платона можно назвать философов прошлого, которых можно было бы назвать "рефлексивистами". Взять, хотя бы Анаксимандра с его апейроном или Гереклита с его логосом. Но в истории науки иллюзии человечества взяли верх, и наука постепенно превратилась в исследование чувственности, превратилась в позитивизм.
  Именно благодаря этой особенности нашего сознания возникло так называемое естествознание. Сегодня в науке большую роль играет позитивистский взгляд на мир, на то, что окружает человека. В бытовом сознании научный взгляд на мир принимается так, будто познание этого мира идет от простого, от самых мелких частей к целому, состоящему из этих частей. Иными словами, эклектика наиболее характерна для этого подхода.
  По-другому рассматривается наука самими ее представителями. Как говорил Карл Поппер, "мы не знаем, мы можем только гадать. И наши предположения направляются ненаучной, метафизической (хотя биологически объяснимой) верой в существование законов и регулярностей, которые мы можем открыть, обнаружить (uncover discover). Подобно Бэкону, мы можем описать нашу собственную современную науку ("метод познания, который человек в настоящее время применяет к природе") как состоящую из "поспешных и незрелых предвосхищений" и из "предрассудков".
  Путь науки можно интерпретировать и более прозаически, - продолжает Поппер. - Можно сказать, что научный прогресс ... "осуществляется лишь в двух направлениях посредством накопления нового чувственного опыта и посредством лучшей организации опыта, который уже имеется" (Франк). Однако такое описание научного прогресса, хотя и не является совершенно ошибочным, тем не менее, представляется несостоятельным. Оно слишком напоминает бэконовскую индукцию усердный сбор винограда с "бесчисленных вполне зрелых лоз" (Бэкон), из которого он надеялся выжать вино науки его миф о научном методе, который начинает с наблюдений и экспериментов, а затем переходит к теориям. (Между прочим, этот легендарный метод все еще продолжает вдохновлять некоторые новые науки, которые пытаются применять его, будучи убеждены в том, что это метод экспериментальной физики)" (К.Поппер).
  Современные исследователи очень часто воспринимают индукцию как переход от частного к общему, от элементарных частиц к вещи. Собственно, к такому пониманию Ф.Бэкон и призывал. Однако, еще Дж.Ст.Миль показывал, что индукция - процесс перехода от известного к неизвестному, а не переход от частного к общему, и не переход от прошлого к будущему. Это совершенно другое понимание интуиции, нежели оно принято большинством современных ученых. Мы переходим не от части к целому, а от одного (известного) целого к другому - неизвестному целому.
  Но оставим, пока, Дж.Ст Милля и К.Поппера с его фальсифицирумостью. Нам это не очень интересно. Нас больше интересует наличие у человека еще одной возможности. Хотя, следует заметить, что Поппер как раз и имеет в виду эту особенность современной науки. Эту возможность прояснил для людей философ XVII века Джон Локк. И назвал Локк эту третью возможность человека рефлексией. Именно на этом прозрении Локка построил свою психологию В.Вундт. Рефлексия - это возможность наблюдать за самим своим сознанием. Именно эта возможность делает осуществимым новый уровень познания. Этот уровень - рефлексия человека по отношению к своим проявлениям.
  Есть люди, которым удается удалить такой рефлексивный уровень у своего собеседника. Тогда человек попадает в ситуацию, которую мы называем гипнотическим состоянием или состоянием транса, или измененными состояниями сознания. "Я был сам не свой" или "дьявол попутал", - говорим мы, если оказываемся в таких ситуациях. Такие состояния бывают связаны с невозможностью увидеть противоречивость своих рассуждений. Так, например, действовал Милтон Эриксон.
  Причем в этой, третьей, возможности человека можно выделить еще одну форму рефлексии - когда человек-исследователь осуществляет ее по отношению к размышлениям другого исследователя. Этот уровень обычно называют философией. В нашем случае такой взгляд мы и применяем, рассматривая одно из величайших теоретических построений XX века - культурно историческую психологию. Одним словом, перед читателями - попытка рефлексивного, интегративного взгляда на теорию Выготского.
  
  Анархия - мать порядка.
  Известный физиолог У.Кеннон в своей статье "Роль случая в открытии" приводит длинный список открытий, сделанных, по его мнению, благодаря счастливой случайности: открытие Колумбом Нового Света, открытие Гальвани электрических явлений в живой ткани, открытие Клодом Бернаром нервной регуляции кровообращения, открытие Эрстедом магнитного действия электрического тока. Сюда же Кеннон относит свое открытие взаимозависимости между эмоциональными состояниями и функционированием некоторых внутренних органов.
  Иногда ученые или экспериментаторы открывают вовсе не то, что искали; например, в восемнадцатом веке шведский химик Карл Шееле работал над выделением магнезия, но неожиданно для самого себя открыл хлор, о существовании которого он даже не подозревал. А французский физиолог Клод Бернар ставил опыты с целью доказать, что сахар разрушается печенью, и вдруг открыл обратное: печень образует гликоген, на основе которого вырабатывается глюкоза.
  Французский писатель и искусствовед Поль Адан утверждал, когда фантазия оказывается не в состоянии подсказать ему судьбу своих героев, он пользуется игральными картами в качестве некоего гороскопа; при этом ему достаточно простого намека, чтобы определить судьбу своих героев.
  Одним словом, рассматривая все эти (и подобные) случаи, можно подумать, что в сфере научного исследований царит полная анархия, а все попытки ученых (науковедов) раскрыть какие-то закономерности развития науки обречены.
  В нашем обыденном сознании анархисты представляют собой либо полупьяных матросов, перекрещенных патронными лентами, либо жуликоватым батькой Махно. В некотором роде, подобный образ имеет право на существование, но, на самом деле, все намного сложнее.
  Анархизм - течение, выступающее против власти. Прежде всего, мы обычно рассматриваем власть, как политическое понятие. Так же рассматривается власть в политическом анархизме Прудона, Бакунина и Кропоткина. Цель политического анархизма - общество отдельных индивидов, но не как государство (иерархия), а как коммуна (гетерархия). Не борьба за существование, а солидарность есть двигатель развития, говорят анархисты. Политический анархист не хочет власти над собой и не хочет властвовать.
  Но в истории науки бывали и другие анархисты - по крайней мере, иногда их так называют. В этом случае власть может быть "властью" известных законов науки (или некоторых из них). В этом последнем случае и говорят об "анархизме" М.Штирнера (того самого, с которым яростно спорят Маркс и Энгельс в "Немецкой идеологии"), Ф.Ницше или П.Фейерабенда.
  Анархизм как философско-практическое направление, возник в начале XIX века усилиями Макса Штирнера. Но, пожалуй, первым анархистом из нам известных, можно назвать древнегреческого мыслителя V в. до н. э. Протагора. Именно ему принадлежит известное изречение: "Человек есть мера всех вещей". В основе анархизма лежит идея равенства людей. Некоторые утверждают, что в работах немецкого философа Фридриха Ницше явно слышны отзвуки того, что было уже высказано Штирнером. Впрочем, никто не утверждает, что Ницше когда-нибудь слышал имя Штирнера. Но здесь мы все же выделим концепцию Штирнера.
  При этом, равенства между людьми быть не может, поскольку от рождения все люди разные. По Штирнеру, такие традиционные понятия, как справедливость, альтруизм, самоотверженность и т.п. по-разному интерпретируются разными людьми в силу их уникальности и индивидуальности. Именно поэтому, по Штирнеру, так называемые законы природы или законы науки не могут играть столь важную роль в жизни людей, как им придает наше обыденное сознание.
  Штирнер выдвинул концепцию, в соответствии с которой люди создали некую абстракцию под названием "человек" (именно так, в кавычках, употребляет этот термин Штирнер). "Старому "чтите Бога" соответствует "чтите человека", - говорит Штирнер. - Я же предпочитаю чтить себя самого". Именно вымыслу "человека" принадлежат такие понятия как "гуманизм" и "либерализм". "Человек" называет либерализмом разумное познание, приложимое к существующим обстоятельствам. Религиозный гуманизм призывает любить человека, а светский - человечество. Как Вам такая версия? Светский гуманизм, конечно, отличается от религиозного, но что-то гуманное в нем есть. Но либералы ("духовные бродяги") - поборники разума, говорит Штирнер. Он, конечно, намекает на то, что человек "раздвоен", но это, как он говорит, раздвоенность между естественностью и совестью. А конкретный человек, или эгоист, как называет его Штирнер, жив не только разумом, создающим абстракции. Но этот "неразум", эта "совесть" у Штирнера - всего лишь робкое ощущение наличия тех могучих внутренних сил человека, которые в современной психологии называются мотивами, эмоциями, волевыми усилиями и т.п. человека. "Когда господствует разум, гибнет личность", - говорит Штирнер.
  Отсюда же, по Штирнеру, понятие "сословие". И если "человек" существо только интеллектульное, почему бы ему не отрицать себя как сословие, т.е. не захотеть стать единственным сословием? По Штирнеру, в XIX веке буржуазия так и сделала. В XX веке - добавим от себя - так сделали рабочие.
  Размышления об анархии были продолжены усилиями Прудона во Франции и Бакунина и Кропоткина в России. Кропоткин даже Дидро называл анархистом. Даже при коммунизме государство - главный капиталист, - утверждает Кропоткин. (И, кажется, он не совсем неправ.) В лучшем случае оно может превратиться в государственный капитализм. Даже возникновение государства Кропоткин ведет лишь с XVI века. А это, между прочим, эпоха возникновения науки (позитивной)!
  То, о чем пишет Кропоткин в начале XX века, действительно и сегодня. Правда, с другой стороны, Кропоткин близок идеям, которые через полвека начал развивать К.Роджерс: и тот, и другой считают человека хорошим от природы. Анархист, по Кропоткину, всегда будет делать добро, поскольку всегда будет все делать на пользу общества. Но общество делает человека плохим. Поэтому общество надо менять. Впрочем, все потуги политического анархизма напоминают, скорее утопические построения, в основе которых лежит идея экспроприации: Кропоткин, например, мечтал о коммуне, Штирнер о союзе. И тот и другой считали, что разъяснив суть этих своих терминов, они побудят людей к образованию подобных (негосударственных) объединений. Эти утопии основывались на обыденном наблюдении тягот жизни большинства людей и были далеки от какого-либо рационального анализа сложившейся ситуации.
  В науке тоже имеется направление, которое часто именуют анархическим. Чаще всего это название ассоциируется с именем Пола Фейерабенда. Анархизм Фейерабенда называют эпистемологическим, анархизм Кропоткина - политическим. Для того, чтобы превратить анархизм из утопии в логически оправданную теорию, требовался научный подход. Наиболее полным образом этот научный (или методологический) анархизм сложился в теории Фейерабенда.
  Как и Штирнер, и Кропоткин, Фейерабенд авантюрен. Он призывает "освободить государство от науки". Принципы, на которых должна строиться наука - пролиферация (неограниченное размножение теорий) и упорство (борьба за собственное теоретическое построение). Одним словом, теория Фейерабенда очень похожа на дарвинизм в науке: создавай какие хочешь теории, но борись за них до конца.
  Оспаривая мнение Т.Куна, Фейерабенд утверждает, что революции в науке не делают науку лучше. Фейерабенд ссылается на высказывание М.Планка: старые теории гибнут потому, что вымирают их защитники, а не потому, что новые поколения вдруг делают новые открытия. Но отсутствие "лучшего" не означает, что изменения не происходят. Они происходят, но именно изменения, а не улучшения. Впрочем, наш пример со смартфоном именно об этом и говорит.
  У нас нет и не может быть критерия истины. Поэтому никакая истинная теория, все равно, невозможна, так что делай что хочешь, - призывает Фейерабенд, - долой методологическое принуждение. Но он будто не замечает (как и Штирнер с Кропоткиным), что человек просто не может делать, что хочет. Он может делать только то, что позволяет его опыт и социальное окружение.
  Но надо отдать должное Фейерабенду. Он обращает наше внимание на то, что практически все исследователи не замечают тех изменений, которые происходят со временем с теми понятиями, которыми они оперируют. Он категорически выступает против подобного, как он это называет "рационализма". Причем считает, что такой рационализм, процветающий в науке, является обратной стороной той формы демократии, которая сложилась в обществе.
  Впрочем, что мы, собственно, называем "демократией"? Это - как в Древних Афинах, где вполне демократично (361 голос "за", 139 - "против") казнили Сократа? Или как в Германии в 30-е годы XX века, где вполне демократично к власти пришел Гитлер? Или институт "негражданства" в Латвии и Эстонии в конце XX - начале XXI века - тоже вполне "демократично". Этот институт, вроде бы, так и не отменен - просто, "неграждане" потихоньку вымирают по естественным причинам.
  Занятно, что развивая свои идеи Фейерабенд ссылается на "Нищету философии", "Введение к критике политэкономии" Маркса и "Детскую болезнь левизны" Ленина - на идею, высказанную в этих работах о неравномерном развитии базиса и надстройки. Исходя из этого, Фейерабенд себя называет рационалистом, но утверждает, что в науке имеются и так называемые иррациональные моменты. Но эти "иррациональные моменты - некая ошибка, некоторое отклонение от рационального развития. Хотя эта ошибка, по Фейерабенду, и неизбежна. Наша же задача - показать, что это - не ошибка, не артефакт, а неизбежный элемент развития человека. В том числе науки. И этап этот начался не вчера. Как писал С.Л.Франк, недостаток социологии XVIII в. - не в индивидуализме, а в рационализме, в недопущении иррациональных психических элементов, существующих в силу взаимодействия сознаний. То есть Франк видит истоки подобного "рационализма" уже в науке XVIII века.
  Конечно, в теории Фейерабенда присутствует исторический подход. Но это - рационалистический историзм, история рационализма. Более того все "иррациональное" (т.е. психологическое) для Фейерабенда - физиологическое.
  Фейерабенд приводит термин "самокорректируемость науки" Ч.Пирса, чтобы объяснить свою концепцию: социумы адаптируются друг к другу, модифицируя "свои скрепы". Но если Пирс исходил из теории фаллибилизма - принципиальной подверженности теории ошибкам, то Фейерабенд из пролиферации - неконтролируемого "размножения" теоретических построений, из которых некоторые (или многие) обязательно будут ошибочными. В определенном смысле анархизм "раздваивается" между концепцией нравственностью как высшей формой проявления лучших человеческих чувств и теорией утилитаризма Иеремии Бентама.
  Итак, термин "анархия" нашел свое применение в самых разных сферах познания мира человеком: в политике, в философии, в методологии науки. Но при этом, само это понятие остается довольно размытым, чаще всего используемым как синоним термина "вседозволенность". Поэтому я уточню свое использование этого термина. По-моему то, как используется данный термин, говорит не о вседозволенности, а о сменяемости власти, о чем-то, похожем на случайность такой сменяемости, о своеобразном "броуновском движении" такой сменяемости. Анархия - концепция, которая утверждает наличие "броуновского движения власти".
  Если рассуждать таким образом, то анархией стоит признать такое положение систем, когда системообразующими элементами становятся все элементы этой системы. Законы, которые руководят сменой "власти" таких элементов, известны мало. Можно только сказать, что так ведут себя и психологические системы, что может наблюдать любой человек, на некоторое время предавшись рефлексии: мысли такого человека свободно (?) сменяют друг друга. У психологов для объяснения подобных явлений есть слово "ассоциация". Но и это волшебное, всеобъясняющее слово мало что объясняет - именно потому, что объясняет все. Но все же можно твердо добавить: то, о чем писали разнообразные анархисты - политики, философы, науковеды - актуально и сегодня.
  
  Развитие.
  Когда человек говорит: "у меня появился новый опыт" - ему, этому человеку, волей-неволей приходится отделить друг от друга две категории: "количество" и "качество". С понятием "количество" у человека обычно не бывает затруднений. Когда мы видим ребенка через некоторое время после предыдущей встречи, мы говорим: "как ты поправился" или "как ты вытянулся". Мы имеем в виду, что у ребенка прибавилось некоторое количество физических единиц - килограммов, сантиметров. Это - количественная оценка изменений, которые произошли с ребенком. У нас есть для этого определенные единицы. В этих единицах мы и определяем те количественные изменения, которые произошли.
  Другое дело качественные изменения. Когда мы говорим "как ты повзрослел", разумеется, мы не имеем в виду рост или вес. Мы вообще не говорим про показатели человека, которые можно измерить теми или иными приборами. Мы имеем в виду какие-то изменения в человеке, которые придают ему некоторое новое качество.
  Что же означает этот термин - качество? Во-первых, я скажу, что понятия не имею, что такое качество. Далее, я начну рассуждать, и мои рассуждения приводят меня к следующим выводам. Качество это - то, что, в отличие от количества не поддается нашим органам чувств. Почему? Потому, что качество, прежде всего, связано с развитием, а развитие существует только в чувственно не воспринимаемой форме. Действительно, разве мы видели когда-нибудь развитие. Нет мы только видим результаты развития: изменившегося ребенка, проросший росток и т.д. Но сам процесс развития нам не виден. Мы только делаем косвенные выводы о том, что к подобным качественным изменениям ведет какой-то неведомый (не воспринимаемый нами) процесс. Наша задача - этот процесс восстановить в нашем мышлении, используя исторический (культурно-исторический) метод.
  Позитивизм стал "достижением" XIX века со знаком "минус". Но у XIX века было и другое достижение - на этот раз со знаком "плюс". Это - принцип развития, сформулированный, прежде всего, под влиянием теории эволюции Ч.Дарвина. Дарвин решительно (но не очень понимая, что он делает) выступил против идеи чудесного (божественного) акта творения.
  Но еще до Дарвина, в самом начале XIX века немецкий философ Георг Гегель задался вопросом: почему, собственно, происходит развитие. Т.е. откуда берутся новые образования в нашем мире. Он акцентировал свое внимание на поиске механизмов такого образования. И пришел к выводу, что этим механизмом является противоречие между элементами вещей. То же самое происходит и в науке. Ведь наука не что иное, как особая форма жизни определенной группы людей. Поэтому общие законы жизни приложимы и к науке. Как говорил Пуанкаре, "движение науки нужно сравнивать не с перестройкой какого-нибудь города, где старые здания немилосердно разрушаются, чтобы дать место новым постройкам, но с непрерывной эволюцией зоологических видов, которые беспрестанно развиваются и в конце концов становятся неузнаваемыми для простого глаза, но в которых опытный глаз всегда откроет следы предшествовавшей работы прошлых веков".
  Но вслед за дарвиновской теорией и как ее прямое следствие тут же возник другой вопрос: из чего что-то возникает? Исторический подход вызывает следующий вопрос. Все вещи, существующие в нашем мире, имеют ли они каких-то предшественников, т.е. возникают ли вещи из каких-то других вещей или они возникают чудесным образом, "вдруг"?
  Один ответ: из ничего, посредством чуда. Но мы не станем уподобляться английскому богослову XVIII века Джону Нидхему, кипятить баранью подливку и искать "жизненную силу" самозарождения. Мы пойдем по пути французского микробиолога из XIX века Луи Пастера. Если что-то существует, то оно - это самое "что-то" - обязательно должно иметь какие-то предшествующие формы, из которых оно произошло, возникло. Наличие таких предшествующих праформ - один из основных законов существования всего, что есть в бытии.
  Понятие праформы использовал еще польский медик и бактериолог Людвиг Флек, в 1935 году опубликовавший книгу "Возникновение и развитие научного факта". У Флека термин "праформа" имеет вид "праидея". Флек был почти забыт научным сообществом, но его идею подхватил Т.Кун. Думается не только научным понятиям свойственна эта особенность: иметь нечто предшествующее из чего развивается современная форма. Поэтому, думается слово "праформа" лучше подходит для нашего текста.
  
  Предмет и метод в психологии.
  Только объективный метод может применяться в психологии, - утверждает Уотсон. Только интроспекция, - говорит Вундт. Психоанализ - спасение от всех бед, - заявил Фрейд. Свой метод ищет Выготский.
  Выготский крайне критически относился к методу эксперимента, который был принят в психологии, особенно после работ Вундта. Этот метод был воспринят, так сказать, всеобщим негласным голосованием, так сказать, "на ура". Изменение одной переменной и ее наблюдение и подсчет этих изменений методом статистики стал основным в психологии и затмил собой все остальные методы особенно во второй половине XX века усилиями когнитивных психологов. Сегодня когнитивизм считается чуть ли не основным направлением в психологии. Даже - единственным. Уже дошло до того, что в Институте физики РАН сформировано подразделение когнитивной науки, которое обещает скоро раскрыть все тайны внутреннего мира человека. Когда? Через пять лет, - заявляют представители этого подразделения. Это было года полтора назад. Осталось недолго!
  Так вот: о критическом отношении Выготского к экспериментальному методу. Что собой представляет этот метод? Это разделение предмета на отдельные части и последовательное исследование этих частей. Своей вершины этот метод достиг в школе И.П.Павлова, которая скрупулезно и последовательно применяла его в своей школе.
  Рассматривая историю этого метода, мы должны сказать, что возник он не так давно. Где-то в XVII веке, усилиями Галилео Галилея этот метод возник, а в XIX веке усилиями Огюста Конта окончательно внедрился в науку и занял в ней доминирующие позиции. Во второй половине XX века казалось, что другой методы в науке просто не существует. Даже студенты на вопрос, что такое метод, дружно отвечали - это эксперимент, путая два понятия. Да и сегодня многие путают.
  Впрочем, сегодня есть психологи, которые на место метода в психологии хотят поставить так называемые качественные методы. Они не особенно спорят со сторонниками метода эксперимента. Просто потихоньку в психологии внедряется мысль о том, что эксперимент - метод устаревший, пора ему на смену придумать что-нибудь новенькое.
  Это - метод анализа по единицам. Этот метод, на наш взгляд заслуживающий самого пристального внимания психологического сообщества, так и остался непонятым. Об этом честно и открыто в конце своей жизни говорил Д.Б.Эльконин.
  Но метод, как всем известно, неразрывно связан с нашим представлением о предмете. Точно так же обстоят дела и в психологии. Что было предметом психологии в конце XIX - первой половине XX века? Предметов было множество. Это было сознание Вундта. Свои интерпретации сознания ввели З.Фрейд и гештальтисты. Поведение как предмет психологии ввели бихевиористы. И это только часть того, что было. Ведь и Вюрцбургская школа и французская социологическая школа говорили о своих предметах.
  Необходимо при этом указать на существенную особенность понимания школы у психологов, отличие такого понимания от понимания школы в других науках.
  Что есть школа в любой науке - будь она естественная или гуманитарная. Это - часть предмета, которой посвящают свои изыскания представители этой школы. Иными словами, группа исследователей, представляющих ту или иную школу в той или иной науке занимается частью предмета. Например, в биологии это может быть, условно говоря, клетка или вирус, в физике - планеты или элементарные частицы. Конечно, интересы той или иной группы исследователей (научной школы) могут пересекаться. Но главное здесь то, что никто из представителей любой научной школы не сомневается в предмете своей науки и не навязывает свое понимание этого предмета другим школам.
  Что же происходило в психологии? Здесь каждая из (так называемых) школ именно навязывает свое понимание предмета психологии. Предлагает представителям других школ использовать только и только такое понимание. Дж.Уотсон утверждал, что все психологи должны заниматься только поведением. Гештальтисты утверждали, что все психологи должны заниматься только гештальтом. Фрейд говорил только о бессознательном. Вот здесь и проходит водораздел между психологией и любой другой наукой. В науке предмет есть. И мы сейчас не говорим о том, как меняется понимание предмета науки (прежде всего, физики) в XX веке. Мы говорим только о том, что в психологии предмета - наподобие предмета у всех остальных наук - просто нет.
  Может быть, отсюда, из этого отсутствия предмета и проистекает желание Л.С.Выготского и С.Л.Рубинштейна поставить психологии подпорку в виде той или иной методологической базы. Тот и другой, конечно, в условиях советской идеологии считали, что такой базой может быть марксизм. Хорошо это или плохо, но такая подпорка нашлась в виде далеко не худшей философии XIX века. У остальных школ психологии такой подпорки не оказалось. Психология снова не смогла доказать свою научную доказательность.
  Что же произошло потом? Просто психологи перестали заниматься своим предметом. Будто внезапно, все вместе приняли по умолчанию условие, в соответствии с которым "все и так знают", что собой представляет предмет психологии. Но это не так. Никто, вообще никто не знает, что это такое. Но все делают вид, что занимаются чем-то, что давно всем известно и не требует дополнительных раздумий. В этом - одна из существенных ошибок современной психологии.
  Предметом психологии должно стать то новое качество, которое появляется у человека по мере его выхода из царства животных. Но это качество, в свою очередь не может выйти за пределы того диапазона органов чувств, о котором мы говорили выше.
  Сознание, - говорит Выготский, - не дает человеку все - оно отсекает ненужное. Поэтому "психика построена по типу инструмента, который выбирает, изолирует отдельные черты явлений: глаз, который видел бы все, именно поэтому не видел бы ничего, сознание, которое сознавало бы все, ничего бы не сознавало, и самосознание, если сознавало все, не сознавало бы ничего. Наш опыт заключен между двумя порогами, мы видим лишь маленький отрезок мира; наши чувства дают нам мир в выдержках, извлечениях, важных для нас. Внутри порогов они опять отмечают не все многообразие применений, а переводят их опять через новые пороги. Сознание как бы прыжками следует за природой, с пропусками, пробелами. Психика выбирает устойчивые точки действительности среди всеобщего движения. Она есть островки безопасности в гераклитовом потоке".
  Сознание как будто перепрыгивает с островка на островок: от одного "островка" к другому, далее - к третьему и т.д. Мы не знаем того реального мира, который находится, за пределами этих прыжков, но оттого, что мы его не можем воспринимать при помощи органов чувств, этот мир не становится менее реальным. Собственно, частью этого огромного, таинственного мира и является предмет нашей науки. В результате этих "прыжков" сознание "выдергивает" и дарит нам "кусочки" действительности. Часто мы считаем, что нам дана вся реальность, и стоит лишь создать еще один прибор, увеличивающий различительные способности наших органов чувств, как откроется еще один кусочек реальности. Но Выготский как раз и утверждает нечто прямо противоположное: наше сознание устроено так, что ему в принципе не нужна "вся" реальность. Нам дано осознать лишь малую часть окружающего нас мира.
  С аналогичными концепциями мы можем встретиться в, казалось бы, далеких от культурно-исторической психологии теориях. Например, в герменевтике. Первый объект герменевтического исследования - Библия (Шлейермахер), которая состоит, как говорят нам представители герменевтики, из символов. Эти символы сигнализируют, рассказывают о какой-то реальности, которая скрыта за ними, и которую мы можем познать, если эту символику расшифруем.
  Но давайте возьмем любую сложную книгу, сложный текст. Есть такие авторы, тексты которых требуют многократного прочтения, и только после этого становится понятным тот мир, который описывает автор. "Перепрыгивая" от точки к точке - от одной мысли автора к другой, мы ухватываем некий скрытый смысл текста, но снова и снова возвращаемся к прочтению, находим новые точки (смысловые узлы) текста.
  Автор текста пытается при помощи формально-логических построений рассказать нам о том, как он понимает предмет своего исследования, будь этим предметом Анна Каренина в романе Л.Н.Толстого или движение элементарных частиц в монографии по фундаментальным проблемам физики. Но любой автор не в состоянии раскрыть перед нами весь свой внутренний мир. Он показывает лишь отдельные кусочки того, что называется духовным миром человека. И рассказать, о чем написан тот или иной текст, автор не может, не утратив большую или меньшую часть своего понимания. "Про что Ваш роман?" - спросили Льва Толстого. "Прочитайте - вот про это и есть мой роман", - ответил писатель. Автор предлагает нам свои "островки", изображая реальность, которая и от него самого по большей части скрыта - не подвластна логическому изображению. А мы, читатели должны искать в этом авторском понимании свои "островки" и пытаться восстановить тот мир, который дарит нам автор.
  Несколько забегая вперед, уже теперь скажем: и деятельность человека (которую представители герменевтики также предлагают рассматривать в виде сложного текста) дана сознанию человека лишь в форме отдельных "островков". Именно эти "островки" бихевиористы воспринимали как единственный предмет психологической науки. Но, как мы видим, методология культурно-исторической парадигмы предполагает поиск своего предмета - деятельности человека - за пределами тех возможностей, которые ограничены чувственным восприятием.
  
  Культурно-деятельностная парадигма.
  Пять тысяч лет назад возникла психология...
  Нет, не так.
  Полтора века назад возникла психология.
  Да, именно так считают многие ученые - именно полтора века тому назад, вернее, в 1879 году известный немецкий исследователь Вильгельм Вундт, живший в городе Лейпциге, вошел в комнату, которую с тех пор стали называть первой в мире психологической лабораторией. В комнате были приборы. Впрочем, по сегодняшним меркам это звучит слишком громко. Из всех приборов был метроном - известная всем музыкантам вещь, при помощи которой задается ритм. Еще был тахистоскоп - прибор для быстрого предъявления какого-нибудь материала (например, для запоминания). Очень немного было приборов, но и с их помощью умный Вундт сумел создать целую науку - новую, экспериментальную психологию.
  Вундт, как и многие его современники, очень хотел найти самые простые элементы, из которых состоит сознание человека. Если мы такие элементы найдем, а еще узнаем законы, в соответствии с которыми эти элементы соединяются друг с другом, то мы узнаем, что собой представляет сознание человека. И тогда, наконец, действительно, можно будет сказать, что наука получила свое завершение. Ведь недаром, когда юный, только что закончивший университет Рентген (тот самый, в честь которого названы пронизывающие нас насквозь лучи и аппарат, при помощи которого эти лучи нас пронизывают) подошел к своему учителю-профессору и сказал, что хочет заниматься наукой, тот лишь посмеялся над юношей и ответил: не стоит портить свою жизнь нудным занятием, состоящим в уточнении некоторых физических коэффициентов - в науке все уже открыто и описано великими Учителями прошлого, среди которых величайший - Исаак Ньютон.
  Так было в физике. А физика всегда считалась королевой наук, самой главной наукой, изучающий все, что нас окружает. И если уж физики поставили себе задачу найти атом, то, значит, такой же должна быть цель всех наук. А в психологии все еще никак не могли найти те самые атомы, о которых говорил еще древнегреческий мыслитель Демокрит. Именно из этих простейших элементов состоит все сущее в том числе и душа человека. Правда, атомы души, составляющие вдыхаемую и выдыхаемую человеком пневму (то, что позже назвали душой) - самые легкие и воздушные. Может быть, поэтому пневматологи (так называли тех, кто, начиная с XVIII века, постепенно стали превращаться в психологов) никак не могут их отыскать, в отличие от физиков, которые занимаются материальными предметами, а значит и атомы физиков должны быть заметнее?
  Выготский, как и Вундт, утверждает: психология является разделом естествознания, но, утверждая это, давайте не будем забывать, что под словом "естественный" мы должны понимать нечто иное, нежели то, что обычно понимается в науке (и в жизни). Когда мы говорим слово "естественный", то обычно противопоставляем его слову "культурный", т.е. естественное - все то, что не является сферой деятельности человека. В этом смысле мы обычно и употребляем слово "естествознание": знание о чем-то нечеловеческом или дочеловеческом.
  Думается, лучше, правильнее употреблять это слово в том смысле, который привнес в него Л.С.Выготский, противопоставивший слова "естествознание" и "естественный" словам "технический" и "техника". Естественно то, что развивается по своим собственным законам, т.е. является живым. Поэтому любой живой организм естествен по Выготскому. В том числе и душа человека. Именно в этом смысле психология является частью естествознания.
  Другое дело, что человек, когда приступает к рефлексии, то есть делает сознание предметом своего исследования, привносит в свою душу нечто иное, нечто отличное от жизни, нечто "техническое", соотношение чего с жизнью и должно стать предметом пристального внимания психотехники, каковой только и может быть психология.
  Но размышления о "психотехнике человека" заняли Выготского позже. А шестнадцатилетний Лева ставит вопрос следующим образом: "почему я - еврей". И такой же вопрос мог бы поставить перед собой любой человек: почему я - француз, якут, украинец, русский?.. В конце своего научного пути Выготский отвечает: потому, что я родился в контексте той или иной культуры.
  Не могу не привести в связи с нашими психологическими рассуждениями фразу из американской газеты "Foreign Affairs" от 1 мая 2014 г. "Что касается бывших коммунистических стран вроде России, им придется выбирать. Они могут либо модернизироваться и стать либеральными, открытыми и миролюбивыми, либо продолжать отчаянно цепляться за свое оружие и свою культуру, пока жизнь проходит мимо". Наверное, Выготский так прокомментировал бы данное мнение: полное непонимание того, что люди не могут отказаться от своей культуры, которая есть "осуществление душевных возможностей", как когда-то говорил О.Шпенглер.
  В процессе своего взросления отдельный человек и человечество в целом проходят ряд удивительно похожих этапов. На одном из последних (крайних?) этапов возникает сознание. Мы не знаем, каким бы предстал мир, если бы с момента рождения мы обладали сознанием. Но когда сознание пробуждается в нас, мир начинает презентироваться нам так, будто вокруг нас существует множество вещей, обладающих четко очерченными границами. Эти вещи воздействуют друг на друга. Некоторые мы начинаем называть неживыми, другие - живыми. Одним словом, мы начинаем воспринимать мир как огромную совокупность вещей, которые находятся вне меня, вне моего сознания и живущих относительно независимой от меня жизнью. Такую, казалось бы, независимую жизнь вещей мы начинаем называть объективной реальностью, и противопоставляем ее самому себе. Объективная реальность, как нам представляется, неоспоримо существует и опирается на незыблемые очевидные истины, среди которых - закон тождества, сформулированный еще Аристотелем в V веке до н.э. и гласящий, что две вещи не могут существовать в одном и том же месте одновременно или, говоря несколько иначе, что вещь равна самой себе: А=А.
  Но Выготский использует другой вариант логики - диалектическую. Диалектическая логика утверждает: цель направляет наши мотивы и помыслы. То свершение, к которому мы стремимся, представляет собой некую идеальную модель будущего, к которой мы все стремимся - правда, иной раз попадаем не туда, к чему стремимся - и оказываемся в "фиктивной финальности" (Адлер). Эта цель - диффузна, недифференциальна и недифференцированна. Иными словами, она целостна и неопределенна.
  Проблема целостности в целом выглядит как одна из наиболее странных идей в науке и в жизни. Похоже на то, что человечество разделилось на две неравные части. Большинство считает, что прошлое располагается позади во времени, и определяет собой наши стремления и помыслы. Меньшинство считают, что помыслы и стремления располагаются в будущем. Оно не может быть разложено на свои составные части, а если и может, все равно останется что-то, что выходит за пределы этого целого. Возможно целое и является целым, поскольку всегда хранит в себе этот "невычислимый остаток" (Брушлинский), "обертон сознания" (Джемс).
  Далее человек начинает понимать, что в результате взаимодействия вещи меняются. Меняются вещи, находящиеся вне меня, и меняюсь я сам. Мир при этом остается все тем же противостоящим мне конгломератом вещей. Теперь, впрочем, я начинаю понимать, что между этими вещами существуют определенные закономерные связи. Однако, закон, который лежит в основании изменения вещей и себя самого, человек относит к великой внешней непознаваемой силе, которую называет Логосом или Богом.
  На следующем этапе своего становления человек приходит к пониманию того, что существуют определенные условия, некоторое "если бы", в зависимости от которого мир мог бы принимать иные очертания. Причем изменить эти условия может не только Бог-Логос, но и сам человек. Мы начинаем пробовать вводить новые условия, перенося их в мир и проверяя свои предположения о том, что изменится в мире. Так начинает образовываться особый общественный институт, который получает наименование "наука". Не все "работники" этого "института" задерживаются в нем, поскольку остаться здесь можно только по двум причинам: испытывая острый интерес к изучению таких закономерностей ("предельный интерес", как назвал это переживание человека немецкий богослов-экзистенциалист Пауль Тиллих), либо пытаясь получить от общества плату за свою работу. Но общество готово платить только за то, что ему, приносит пользу - за полезные вещи, изготовленные учеными, как стали называть "работников" науки. Поэтому в науке оставались только те, кому платили деньги за удовлетворение своего интереса (как сказал советский физик Лев Ландау), либо те, кто на получаемую плату мог прокормить себя и свою семью.
  Ученые пришли к выводу, что наука должна заниматься тем, чтобы научиться самой и научить других людей произвольно, по желанию человека менять вещи, чтобы делать их все полезнее и полезнее. Иными словами, ученые решили, что задача науки - научиться управлять вещами, а затем и всем миром, чтобы человеку становилось бы все приятнее жить на свете.
  Некоторые люди обратили свой взор к самому себе и обнаружили еще одну "вещь", которой они решили научиться управлять. Эти ученые люди поняли, что все, что ни делает человек, сопровождается отчетливыми переживаниями, словно дающими оценку всему происходящему с человеком. Эти любознательные люди, назвав совокупность таких переживаний душой, делают ее предметом своих наблюдений и размышлений и стараются понять те закономерности, которым подчиняется это странное явление.
  Постепенно человечество приходит к выводу о том, что душа является движителем самого человека. Некоторые люди начинают задумываться: не стоит ли душу считать такой же вещью, как и все остальные вещи, которые открываются сознанию при помощи органов чувств? Тогда можно было бы попробовать отыскать общие законы, управляющие и объективным миром и внутренним миром человека. Впрочем, тут им противостоит мощная сила, которую мы называем религиозным сознанием. Эта сила утверждает: поскольку душа в силу особых условий резко отличается от того мира, который дан людям при помощи их органов чувств, то и говорить об общих закономерностях в этом случае некорректно. Корректно с точки зрения религиозного сознания говорить об изначальной данности души человеку и о ее особом статусе - независимого (от всего объективного, в том числе и тела человека) образования.
  В момент столкновения этих двух точек зрения возникают два пути изучения души. Представители первого подхода утверждают, что душу не только можно, но и нужно изучать так же, как мы можем изучать любую другую вещь, что другого пути просто нет. Вторая точка зрения (ее представители назвали себя гуманитариями, намекая тем самым, что они сильнее других любят человека и хотят ему добра) состоит в том, что душа - совсем особый "предмет" и изучать ее так, словно эта такая же вещь, как и все остальные, нельзя, но способов изучения таких особых вещей не существует, поэтому душу можно только понять.
  Среди людей всегда были представители и одной, и другой точки зрения, но в конце XIX века особенно популярной стал первый подход. Особую роль в этом сыграли успехи естествознания, которое приносило человечеству (и приносит по сей день) много полезных открытий, позволяющих людям получать в свое распоряжение все новые и новые вещи, и жизнь становится все более комфортной. Изучающие душу психологи этого направления решили, что душа должна изучаться так же, как и любая другая вещь, т.е. теми же способами (методами), и саму душу следует представлять (интерпретировать) как любую другую вещь. Научное направление, которое принялось изучать такой предмет такими методами стали называть научной психологией (будто все другие психологи занимаются не наукой, а чем-то другим).
  Но сколько ни занимались своими исследованиями научные психологи, они так и не смогли представить в распоряжение людей столь же полезные открытия, какими было богато естествознание. Научные психологи создали много теорий о том, что такое душа. Они создали множество психологических школ (психологи, придерживавшиеся одинаковых теоретических представлений, стали называться научной школой), но так и не приблизились к своему научному идеалу. Им стало так обидно, что научные психологи начали жаловаться и говорить, что психология находиться в кризисе и надо срочно что-то делать. Впрочем, они и по сей день говорят об этом.
  По-другому рассуждали психологи другой ветви научной психологии. Правда, они тоже считали, что психология должна стать естественной наукой, но понимали это иначе. Во-первых, они вспомнили, что человек всегда находится в окружении других людей и вещей и изучать его, словно он один в этом мире, по крайней мере, странно. Особенно уверенно об этом заявил немецкий ученый Курт Левин. Но с определенной поправкой. Он рассуждал следующим образом. Сейчас (а было это в начале прошлого века) естествоиспытатели стараются изучить вещь так, будто ее взаимодействие с другими вещами может открыть нам главный научный закон. Они, эти естествоиспытатели, берут ту или иную вещь и начинают на нее как-то воздействовать. При этом считается, что чем большее количество таких воздействий мы произведем и чем чаще будет проявляться одно и то же изменение изучаемой вещи, тем точнее мы сформулируем закон, в соответствии с которым происходит изменение этой вещи. Это - такая логика исследования, говорит Левин, которая существовала в науке со времен Аристотеля. Но не так должны рассуждать современные ученые, а так, как это делал известный итальянский исследователь мира Галилео Галилей, который утверждал, что если бы не существовало никаких помех, то и пушинка, и камень, сброшенные с башни, долетели бы до земли за одно и то же время. Галилей, таким образом, показал нам, что не все чувственно воспринимаемые условия, в которых существует вещь и которые на эту вещь влияют, важны в деле установления законов, управляющих этой вещью и всем миром. Главное не то, что мы видим все, что вещь окружает, а то, что мы сумеем предугадать, интуитивно прочувствовать те главные условия, которые и являются основными для установления того или иного научного закона.
  К этой идее К.Левина с большим интересом отнесся советский психолог Л.С.Выготский. Но в своих рассуждениях он пошел дальше. Для психолога, считал он, важны не только те главные условия, которые окружают человека, но - и это самое основное - те главные условия, которые существуют в самой душе человека. И самое-самое главное, что есть в нашей душе, считал Выготский - это тот мир, который вокруг нас. А в этом мире самое основное, с чем приходится иметь дело человеку - это другие люди. Вот они-то и составляют то самое основное условие, без учета которого мы никогда не поймем главные законы психологии. Как же происходит это превращение человека в социальное существо? Для того, чтобы это объяснить, Выготский использовал слово "интериоризация", которое ввели в научное употребление французские психологи и которое дословно означает "переход извне вовнутрь". Правда, в отличие от французов, которые на этом остановились, Выготский сказал, что для такого перехода необходимо, чтобы люди делали что-то вместе. Например, ученик должен работать на уроке совместно с учителем - только в этом случае он чему-нибудь научится. Кроме того, сказал Выготский, в процессе интериоризации происходит возникновение особых - умственных - орудий (средств), которые помогают человеку больше и лучше думать и тем самым отличают его от животных. Чтобы пояснить это, он говорил о том, что человек всегда использует в своей жизни орудия - различные инструменты - и в процессе интериоризации эти орудия приобретают вид особых инструментов нашей психики.
  Я увлекся Выготским давно, лет около пятидесяти тому назад. И привлекла меня к Выготскому логика, которую можно представить примерно так. Всем нам известна загадочная фраза: "наша гипотеза подтверждена с 99-процентной вероятностью", или иногда таких процентов насчитывается 95. И все принимают эту фразу и спокойно продолжают свои исследования, уверенно опираясь на эти 99 или 95 процентов. А меня всегда привлекал вопрос: а что же скрывается в этом одном, или целых пяти процентах. Мне казалось, закономерность должна выполняться или во всех ста процентах случаев или мы не можем считать ее окончательно. Пытаясь найти ответ на вопрос, который не давал мне покоя, я когда-то наткнулся на Выготского, и мне показалось, что здесь-то я и могу найти ответы на свои вопросы.
  На все вопросы я ответы от Выготского так и не получил. Но многое стал понимать лучше. И, кажется, настолько хорошо, что это позволяет мне высказать свой взгляд на то, что делал Выготский. Вернее, это разговор о том последнем, что он успел сделать, и о том, что Выготский сделать не успел.
  Скажу сразу, чтобы сделать понятнее все дальнейшее. На мой взгляд, великая заслуга Выготского - в том, что он пытается ввести идею целостности биологического и социального во внутренний мир человека. Не единства, а целостности. Сейчас скажу только, что Выготский хочет двухфакторную теорию Штерна (как теорию именно единства биологического и социального) заменить на теорию целостности. Главное, что я вычитал у Выготского: весь наш мир, целостный мир человека, построен на различии между смысловыми характеристиками нашего внутреннего мира и теми характеристиками, которые мы называем значениями. Противостояние этих двух образований нашего внутреннего мира и есть та движущая сила, которая приводит в движение нашу деятельность.
  По-моему, для того, чтобы рассказывать о Выготском, особенно о его теории речевого мышления, надо проводить этакий своеобразный герменевтический разговор, то есть брать каждый - буквально, каждый - термин и рассматривать его долго и упорно: каковы синонимы этого термина в современном языке, какова этимология, происхождение этого термина, кто и когда этот термин применял, в чем отличие применения Выготского. Только так мы можем разобраться в тех или иных теоретических построениях любого автора. Но к Выготскому это относится в большей степени, чем к кому-то еще - такова степень глубины его теории, которая своим завершением имеет теорию речевого мышления. Но столько говорить просто нет времени, а начинать с чего-то надо. Поэтому я начну с Декарта.
  Когда-то Рене Декарт сформулировал известное положение о существовании двух независимых друг от друга субстанций - души и тела. В рамках теории Декарта была сформулирована так называемая психофизическая проблема. Вот в рамках этой так сказать проблемы, этой парадигмы, и живут современные люди. Правда современные исследователи подправили идею Декарта и утверждают, что материя первична, а внутренний мир человека - вторичен и зависим от материи. Эту проблему, кстати, пытался решить и ученик и коллега Выготского Алексей Николаевич Леонтьев, который утверждал, что главная его задача - преодоление, как он сформулировал, картезианско-локковской дихотомии.
  Преодоление этой дихотомии началось, конечно, значительно раньше. Уже Спиноза предлагал решать эту поставленную Декартом, проблему по-другому: нет никаких двух субстанций, а есть только одна субстанция - мыслящее тело - атрибутами которой являются тело и душа. При этом, эта субстанция бесконечно делима, поэтому не существует никаких атомов, заявляет Спиноза в пятой теореме "Основ философии Декарта". Сегодня много говорят о влиянии идей Спинозы на Выготского, но чаще всего мало внимания обращают именно на эту попытку преодолеть картезианство - на попытку Выготского.
  Казалось бы, о Выготском написано и сказано все, что можно. Что тут еще здесь можно добавить? Но, к моему удивлению, сегодня оказалась совсем невостребованной концепция, которую Выготский создавал в последние годы своей жизни, которую не успел завершить, то есть представить какой-то текст в каком-то окончательно оформленном виде. Это - теория речевого мышления. Есть, конечно, книга "Мышление и речь", в которой, как многим кажется, эта теория и была прописана, но давайте не забывать, что эта книга увидела свет только после смерти автора, она представляет собой фактически сборник разных статей, которые названы в этой книге главами. Часть этих глав были написаны за несколько лет до выхода книги, то есть никак не могли - чисто хронологически, - быть частью теории речевого мышления, потому что автор здесь еще только приступил к своим размышлениям о речевом мышлении. Одним словом, только первая и последняя главы этой книги, собственно, и содержат то, что успел сделать Выготский в этом направлении. Надо также добавить, что некоторые мысли, посвященные теории речевого мышления, содержатся и в посмертно изданных статьях Выготского.
  Одним словом, тема речевого мышления почти совсем не затрагивается в работах выготсковедов. То есть имеются, конечно, работы, в которых рассматриваются те или иные моменты, которые имеют отношение к этой теории. Например, часто берут зону ближайшего развития. Естественно, почти всегда у тех, кто говорит про Выготского, присутствует термин "интериоризация", но нет более или менее подробного рассмотрения теории речевого мышления. Скажу прямо - меня это удивляет. Ведь прошел век со времени работы, которую провел Выготский, но теория речевого мышления находится в своеобразном забвении. Я не хочу сказать, что ее вообще не помнят. Но эта память сводится к краткому упоминанию о том, что, кроме главного своего достижения - здесь называют теорию высших психических функций (здесь же говорят и про интериоризацию) - так вот, говорят кратко, что у Выготского есть еще некие размышления по поводу мышления и речи. Иногда и даже часто приводят несколько цитат из Выготского, как бы подтверждая сказанное. Я же думаю ровно наоборот - теория речевого мышления - главное достижение Выготского, которое он не успел завершить, и несмотря на свою незавершенность, она содержит в себе огромный потенциал, и ее развитие - долг современной психологии.
  Так вот, Выготский противопоставляет всей, подчеркиваю, всей прежней психологии свое видение человека. По его мнению, предмет психологии есть не вещь, а процесс. Это все знают, но мало кто задумывается о том, почему Выготский так делает. Для большинства исследователей это положение Выготского выступает как некая ненужная и непонятная причуда. Но давайте задумаемся, давайте чуть выйдем за рамки, собственно, того, что написал сам Выготский и немного разберемся в этом. Что такое жизнь человека? Это постоянное взаимодействие со своим окружением. Люди называют такое взаимодействие общением с себе подобными. Но редко обращают внимание на то, что человек вообще постоянно взаимодействует с окружающими предметами и явлениями, даже во время сна мы находимся в процессе взаимодействия: по крайней мере, мы дышим, то есть обмениваемся теми или иными веществами с окружением. И такое взаимодействие - это не только свойство человека. Взаимодействие - исходное качество всего существующего в нашем мире. Показать это легко: любой квант, любой камень, как и любой человек, находится в постоянном взаимодействии с другими "вещами" (квантами, камнями, людьми). Таким образом, если чуть дополнить Выготского, взаимодействие - первый и основной процесс для всего в нашем мире. Вот эту особенность нашего существования и замечает Выготский. И этого не замечают эти самые старые психологи. Они идут по пути естествознания, которое пытается разделить вещь на части и исследовать каждую часть по-отдельности. А Выготский утверждает, что все, что существует взаимодействует только целиком. Вот эти две позиции - взаимодействие и целостность - и лежат в основании теории речевого мышления. То есть, взаимодействуют не части вещей, а вещь целиком.
  В этом месте я бы и сделал разведение двух терминов: "единство" и "целостность". Например, в современной отечественной психологии часто вспоминают так называемый принцип единства сознания и деятельности. Так вот, на мой взгляд, здесь речь идет на самом деле не о единстве, а о целостности. В чем разница? Чтобы пояснить этот момент, предлагаю представить себе какой-нибудь предмет. Пускай это будет, например, образование, состоящее из поведения и сознания или из смысла и значения - это соотношение смыслов и значений наиболее важно для понимания теории речевого мышления. Так вот, давайте разделим это образование пополам. С одной стороны окажется смысл, а с другой - значение. Это две части единого образования (смысл плюс значение). И вот теперь смысл живет отдельно от значения, значение - отдельно от смысла, но отдельно существовать они не могут, и данное образование исчезает, погибает. Это - единство. А теперь давайте представим, что мы делим первоначальный предмет - в этом случае обе части содержат в себе и смысл и значение. Разделим каждую половинку еще раз пополам, и в каждой четвертушке снова будут и смысл, и значение. Так мы можем делить, как угодно долго, и всегда в каждой частице будут смысл и значение. Вот в этом случае мы можем говорить о целостности. Кстати, здесь - на мой взгляд - основное отличие, характерное для понимания единицы психологического анализа, к которому пришел Выготский в теории речевого мышления. Основная характеристика такой единицы - ее целостность. Здесь же - дорога к математизации психологии. Только, к сожалению, я, как и большинство психологов, довольно далек от математики. Но одно я понимаю твердо: Выготский - не просто психолог, он - методолог психологии. Скажу даже так: он не методолог и не философ. Выготский - гениальный мыслитель двадцатого века. Здесь я соглашусь с Семеном Филипповичем Добкиным, другом детства Выготского. Именно Добкин так называет Выготского. Но мы слишком отвлеклись от главного.
  Есть и еще один важнейший момент, наряду с идеей взаимодействия, который присутствует в теории речевого мышления. Кому-то может показаться странным, но это проблема фигуры и фона. Любая вещь на Земле взаимодействует с другими вещами. И любая вещь взаимодействует с другими вещами двойственно. С одной стороны, люди всегда воспринимали отдельные вещи. Впрочем, воспринимали (и воспринимают) отдельные вещи не только люди, но и животные. "Воспринимают" отдельные вещи даже неживые предметы.
  Одним словом, перед людьми возникла проблема с определением того, что является первичным. С одной стороны - первична единица, поскольку в любом случае перед человеком - отдельная вещь. Но эта вещь всегда существует в том или ином контексте. Поэтому вещь всегда выступает перед человеком как нечто двоичное: сама отдельная вещь и вещь в контексте.
  О Выготском рассказывать одновременно легко и трудно. Легко, поскольку в его творчестве можно найти отголоски самых разных научных направлений. Современные исследователи могут, так сказать, "пристроить" его творчество к любой психологической - и не только психологической - школе, которых возникло к началу XX века огромное количество. Отсюда - представления о Выготском легко ассоциируются с разными школами. Отсюда - легкое привязывание к Выготскому разных эпитетов: и бихевиорист, и когнитивист, и семиолог, и культуролог и так далее. Действительно, для тех, кто видел только работы Выготского двадцать четвертого, двадцать пятого года, Выготский - безусловный бихевиорист с примесью необихевиаризма. А один из основателей когнитивной психологии Джером Брунер говорил, что на его теорию наибольшее влияние оказали Толмен, Пиаже, Бартлетт и Выготский. Таким образом, Выготский выступает как когнитивист. Для тех, для кого на первом месте у Выготского проблема переживания как единицы психологического анализа, Выготский становится предшественником гуманистической психологии. Кстати, лет за двадцать до представителей гуманистической психологии, Выготский говорил о том, что психология должна быть гуманистической наукой. Я подчеркиваю этот термин - гуманистическая - не гуманитарная, не какая-то гуманная, а именно гуманистическая. Для меня Выготский, прежде всего - методолог. И даже более верный термин - "мыслитель". Выготский пытается изменить мировоззрение людей, их представление о человеке. Поэтому для меня Выготский человек, о котором будут вспоминать всегда.
  С другой стороны, о Выготском говорить трудно, потому что его теория - на мой взгляд, не до конца понята теми, кто хочет исследовать творчество великого мыслителя XX века. Сегодня все знают, что "Выготский - наше все". Но мало кто готов пойти в глубину его мысли. Очень многие остаются на уроне "десятка классических цитат" и забывают, что сам Выготский был против такого создания теории.
  В 1924 году Выготский, уже больной к тому времени чахоткой, объявился в Москве, моментально завоевал признание во всем психологическом сообществе и сгорел от той же болезни. Всего десять лет было отведено этому человеку. За это время он успел создать нечто такое, что и сегодня не могут "переварить" лучшие умы. Если сравнить "удельный вес" (количество "научной продукции") Выготского с любым из известных психологов, то творчество создателя культурно-исторической психологии, безусловно, в несколько раз превзойдет Вундта или Пиаже. Всего за десять лет Выготский создал такое теоретическое построение, которое и за полвека своей научной деятельности не смогли превзойти другие исследователи.
  Уже начиная с предисловия к первому изданию "Мышления и речи" Выготского - автором этого предисловия был известный, по крайней мере, в свое время Виктор Николаевич Колбановский. Так вот, с первых дней и до нашего времени разнообразные выготсковеды рассматривают его работы, словно это набор отдельно взятых теоретических положений, которые и рассматривать можно по-отдельности: вот - теория опережающей роли обучения по отношению к развитию; или концепт зоны ближайшего развития; или взгляды Выготского о различии генетических корней мышления и речи. Пожалуй, наиболее близко к раскрытию основ теоретических положений Выготского подошел Даниил Борисович Эльконин, говоривший, что основной проблемой, которую в течение всей своей жизни решал Выготский, была проблема сознания. Но на этом и Эльконин останавливался. Более того, в конце жизни он признался, что так и не понял, что такое единица психологического анализа. На мой взгляд, чтобы все-таки понять и единицу анализа по Выготскому и вообще теорию речевого мышления, надо рассматривать культурно-историческую психологию как развивающееся образованию, где последним, то есть включающим в себя все предшествующее, является теория речевого мышления.
  Не мной первым сказано, что в теории Выготского можно выделить три-четыре этапа. Первый (это если говорить о трех этапах) - это бихевиористский этап, где-то до 27 года, до "Исторического смысла психологического кризиса", второй этап - года до 30-31, и третий этап, связанный с работой так называемой Харьковской психологической школы.
  Говоря о трех этапах в творчестве Выготского, я, конечно, понимаю, что такое деление не всегда совпадает с тем, что говорили другие психологи. Можно, конечно, говорить о самом раннем - допсихологическом этапе, то есть о времени до приезда Выготского в Москву. Здесь можно назвать цикл статей Владимира Самуиловича Собкина с разными соавторами - эти тексты посвящены только одному, допсихологическому этапу Выготского. А Лидия Ильинична Божович говорила о двух этапах, называя первым этапом все, что Выготским было сделано в теории высших психических функций. А второй этап, по мнению Божович, связан с переходом Выготского к патопсихологии. Так она считает. Вот с этим я совсем не могу согласиться: не перешел Выготский к патопсихологии, а следовал своему методологическому пути, применяя (в том числе) патопсихологию.
  Действительно, культурно-историческую теорию просто нельзя понять, если не принять точку зрения, в соответствии с которой в этой теории, безусловно есть несколько разных этапов. Но только суть этих этапов в том, что свой предмет на этих этапах Выготский изучает как бы с разных сторон. Или скажу по другому и как мне кажется более точно: на каждом следующем этапе Выготский производит своеобразное снятие (в Гегелевском смысле) предыдущего этапа. Иными словами, предмет - один, а подходы к этому предмету - разные.
  Про что теория Выготского? Мне кажется, все его усилия направлены на раскрытие механизмов свободы человека. Но подходы к поиску этих механизмов - разные.
  Кстати, отличия этапов заметны и в текстах Выготского. Есть, например, дефектология первого периода и дефектология заключительного периода. В дефектологии первого периода Выготского интересует поведение человека и его сенсорные механизмы. Это проявляется, например, в работе "К психологии и педагогике детской дефективности", написанной в 1924 году. А в работе "Проблема умственной отсталости" - это уже посмертная статья 1934 года - вопрос идет о единстве аффекта и интеллекта - это один из основных вопросов, которые занимают Выготского в последние годы жизни.
  Но нас сейчас интересует не столько хронология, сколько то, что на этих этапах сделано. Для этого необходимо вернуться к философским источникам, с которыми связано развитие теории Выготского. Во-первых, это, понятное дело, Маркс. Впрочем, уже в предисловии к первому изданию "Мышлении и речи" Колбановский называет Выготского непоследовательным марксистом. А на так называемой комиссии по чистке, он был назван даже антимарксистом. Я бы воспользовался термином, который ввел Андрей Владимирович Брушлинский: Выготский был представителем андеграунда диамата. Но, кроме Маркса, это и философские системы Гегеля и Спинозы. Когда-то я вычитал у Ленина такую фразу: "Невозможно понять Маркса, не зная Гегеля". Я бы сегодня так преобразовал эту фразу по отношению к линии развития культурно-деятельностной психологии: невозможно понять Леонтьева, не зная Выготского, которого нельзя понять, не понимая Маркса, которого нельзя понять, не зная Гегеля и Спинозу. Этим я, конечно, не хочу сказать, что психологи должны все бросить и только и делать, что читать Спинозу. Я хочу сказать только, что надо это понимать.
  Здесь важно учесть вот что. Важно принять во внимание влияние философии Гегеля на Выготского. Особенно принцип снятия, или схороненности, как объясняют принцип снятия Выготский и Леонтьев в предисловии к книге Алексея Николаевича "Развитие памяти". Снятие по Гегелю, говорят Выготский и Леонтьев, значит схоронить, в том смысле, что русское слово "схоронено" означает и что-то умершее, исчезнувшее, и одновременно спрятанное. Снятие и означает, что что-то прежде существовавшее исчезло, потому что в какой-то новой форме существует в возникшем. Этот принцип используется Выготским буквально во всех его работах. И сами этапы творчества Выготского нужно рассматривать как некое снятие новыми этапами этапов предыдущих.
  Так вот, на первых двух этапах, то есть до 1931 примерно, года, Выготским формулировались основные - не все, но основные - методологические принципы, на которых он базировал свои выводы, свою концепцию: системность, социальность, произвольность, опосредованность, - те принципы, которые студенты знают (должны знать), как главные свойства высших психических функций. И в дальнейшем, в теории речевого мышления Выготский пытается использовать эти принципы, применить их к своему новому представлению о предмете психологии. Иными словами, он снимает (в Гегелевском смысле) то, что было наработано на предыдущих этапах.
  В своих первых статьях Выготский выступает как явный бихевиорист. Но уже через несколько лет ставит вопрос таким образом: все есть рефлекс: и у лягушки - рефлекторное схватывание мотылька и у человека - реакция на роман Толстого. Задача психологии понять, в чем качественное отличие рефлекса у человека. Этой задачей, - найти качественное отличие человека - и занимается Выготский. И в теории речевого мышления у Выготского появляется идея, что оба взаимодействующих субъекта являются одновременно и причинами и следствиями, и стимулами и реакциями. То есть исходным пунктом исследования должны стать не отдельные вещи, а их взаимодействие (для психологии это - не отдельные, единичные люди, а их общение).
  В 24 году Выготский еще надеется, что позитивизм с его главной идеей "от простого к сложному", позволит найти правильную дорогу, и он верит, что в основе психологических знаний лежит рефлексология. "До сих пор, - говорит он, - пока шла постройка фундамента, общего для животных и человека, пока речь шла о простом и элементарном, надобности в учете психики не было". Правда, он считает, что уже пора переходить от рефлексологического исследования к психологическому, но все же для него это - переход от более простого исследования (которое, по Выготскому, исчерпало себя) к исследованию более сложных (психологических) процессов.
  На третьем этапе Выготский переходит к теории речевого мышления. И здесь подход совсем другой. Поясню этот подход примером из текстов самого Льва Семеновича. Можно, говорит он, взять по отдельности детали автомобиля, разложить их перед собой и долго рассматривать. Мы так и не поймем, что такое автомобиль. Автомобиль - это средство ускорения, и чтобы понять это, нужно увидеть автомобиль в собранном виде. Тогда, кстати и роль каждой детали станет понятной.
  В конце своей жизни Выготский отходит от позитивистского рассмотрения мышления. Что такое мышление для позитивизма? Это, прежде всего та рациональность, которая и составляет главное свойство человека. Для Выготского мышление - не только эта рациональная составляющая, но и то, что исторически, генетически входит в содержание мысли человека. Это - то, что традиционно рассматривалось как некая животная составляющая, которая была преодолена человеком и рассматривать которую как что-то человеческое, просто недостойно человека.
  После 30-го года Выготский приступает к своей теории речевого мышления. В 1930 году Выготскому было предложено создать Украинскую систему работы школьных психологов. Выготский предложил этим заняться своим коллегам. Для меня, пишет Леонтьев, мотивы Выготского непонятны. Можно было бы предположить, что Выготского не устраивали материальные условия переезда. Но Леонтьев отрицает такую версию. Впрочем, можно объяснить такое решение Выготского тем, что он в это время получил повышение по службе, и у него родилась дочка. В общем, в Харьков - тогда именно этот город был столицей Украины - так вот, в Харьков он так и не переехал, хотя многократно ездил в этот город по разным вопросам. А Леонтьев в Харьков переехал. В итоге именно Алексея Николаевича Леонтьева сегодня считают главой Харьковской психологической школы, которая просуществовала с начала до конца тридцатых годов.
  И теперь, в 30-е годы, Выготский к своим положениям, которые были разработаны в ходе создания теории высших психических функций, Выготский добавляет положения о процессуальном взаимодействии, о контекстуальности и о целостности внутреннего мира. Нельзя сказать, что ничего этого не было ранее в теории Выготского. Ведь, что такое психологическая система? Это одно из понятий, разрабатывавшееся Выготским в теории высших психических функций. Это, фактически, связь всех элементов нашего внутреннего мира с другими элементами. То есть, точка зрения, в соответствии с которой каждый элемент нашего внутреннего мира находится в своеобразном внутреннем контексте. И все эти элементы находятся в процессе взаимодействия друг с другом. Но это не взаимодействие каких-то неделимых атомов, как считали ассоцианисты (тот же Вундт), а процесс постоянного изменения всех элементов. Почему же эти элементы изменяются? Да потому, что человек находится в постоянном взаимодействии в внешним миром, и, прежде всего, со своим социальном окружением, то есть с другими людьми и теми артефактами, которые людьми сделаны.
  Выготский к 30-м годам подошел с твердой уверенностью в том, что внутренний мир человека непременно должен быть объяснен как социальное образование. Но это социальность должна быть не вне человека: человек социален не потому, что он отражает социальную действительность, которая существует в виде его социального окружения. Социальность должна быть представлена как внутреннее состояние человека. Иными словами, человек - не потому социален, что его окружает что-то социальное, а потому, что социальность "внутри" человека. К этой задаче Выготский и приступает в своей теории речевого мышления.
  И вот здесь мы должны обратить внимание на такой, кажется, не очень значительный, но на самом деле очень важный момент. Дело в том, что Выготский не оформляет в это время свою теорию в качестве таковой. Он остается в Москве и подходит постепенно к теории речевого мышления, которая только начала формулироваться автором в отдельных главах книги "Мышление и речь". А книга эта увидела свет только после смерти Выготского. Таким образом, теория речевого мышления только формировалась до конца жизни автора. Но что значит "формировалась"? Это значит, что автор высказывает какие-то не до конца продуманные положения, о чем-то разговаривает, спорит с коллегами. Те с ним в чем-то соглашаются, а в чем-то не согласны. И это несогласие, по-видимому, окончательно оформляется к концу 1932 года. Одним словом, теория только находится в процессе становления. А в каком-то виде представлена автором в статьях, опубликованных уже после его смерти.
  На мой взгляд, в центре этой теории лежит идея различия смысла и значения. Выготский задумывается об этом на рубеже тридцатого-тридцать первого года. Он разделяет понятия "смысл" и "значение", и одновременно спорит с теми психологами, которые считают, что смысл и значение существуют отдельно друг от друга. То есть, смысл и значение, с одной стороны, существуют как отдельные образования, но абсолютной раздельности здесь нет. Исследователи, которые говорят об абсолютном различии смысла и значения рассуждают так: например, ключ, конечно, предмет, открывающий замок, это - значение такого предмета. Это - значение, несущее функцию предмета. Но такое рассуждение отрывает определение ключа от образной сферы. Ведь, у нас всегда есть некий образ ключа, который значительно шире, чем его (ключа) функция. Об этом и говорит Выготский. Не бывает ключа без одновременно существующих содержательных и формальных элементов этого предмета. То есть нужно как-то решить вопрос о том, чтобы соединить, казалось бы, несоединимое.
  Но тут возникает следующая проблема. Ведь форма, по мнению Выготского, неразрывно связана с содержанием. А под формой вещи исследователи всегда понимали внешнюю сторону предмета. Ведь человек - существо только рациональное - так было принято понимать человека в науке девятнадцатого века - и, значит, мы вообще не должны заниматься содержательной стороной "мышления". Так какое-то время назад рассуждали ученые. Есть вещь, она вне человека, но в разных условиях она выступает то так, то этак, то есть это та же вещь вне человека, но выглядящая по-разному. Но Выготского не оставляет сомнение. Снова и снова разные исследователи возвращаются к схеме, которая рассматривает вещи, будто они за пределами человека, будто они существуют объективно и их разглядывает субъект. Так происходит до Выготского в любой схеме и по отношению к смыслам и по отношению к значениям. А Выготского интересует другой вопрос: сосуществование и взаимодействие этих сущностей и форм во внутреннем мире человека. И он пытается ответить на этот вопрос следующим образом. Он считает, что "анализ, расчленяющий сложное целое на единицы, показывает, что существует динамическая смысловая система, представляющая собой единство аффективных и интеллектуальных процессов".
  Чтобы понять этот ответ, давайте вспомним об одной, вроде бы, незаметной вещи. В работах Выготского (особенно это характерно для исследований последнего этапа) часто встречается предлог "за". За значением, говорит он стоит аффект, за аффектом - жизнь. В русском языке это слово - "за" - обычно представляется как пространственное расположение предметов: то есть "за" значит "сзади", "позади". Но не такое понимание характерно для Выготского. Для него "за" обозначает, скорее, "в контексте": значение расположено в контексте эмоционально-аффективной сферы, а аффект - в контексте жизни. И жизнь здесь берется, конечно, не как "форма существования белковых тел", а как "образ жизни", то есть, пронизана своим специфическим для данного человека контекстом его существования. Выготский пишет в записной книжке где-то в начале тридцать четвертого года: "Сократ не потому сидел [в тюрьме], что считал это справедливым, а [потому что к этому его обязывал весь его] образ жизни (ученики не сидели бы, а бежали)".
  Выготский утверждает, что "за" значениями располагается аффективное поле, пронизывающее их и превращающее в переживание. Но человек не просто действует, он живет. Значит за переживанием стоит жизнь. Это означает, что за любым словом, термином располагается масса опыта человека.
  Чтобы еще лучше понять логику Выготского давайте представим себе четыре концентрические окружности. В центре, в самом маленьком круге разместим "смысл-значение", во втором круге - аффективное поле, а в четвертом (не в третьем) - жизнь. Третий круг позже занял Алексей Николаевич Леонтьев термином "деятельность". За значением, как говорил Л.С.Выготский, за той единицей, которая является самым главным системообразующим центром, в котором заключены основные свойства предмета исследования, стоит эмоция ("аффективное поле", говорит Выготский). А "за" эмоцией, или лучше сказать: "за" переживанием, - поскольку Выготский вкладывал именно такой смысл в понятие значение в аффективном поле - жизнедеятельность человека. Так следует понимать "аффективность", "эмоциональность" человека. А за всей этой системой стоит жизнь человека. И само значение как единица психологического анализа утрачивает свою исключительную когнитивность, становится категорией, которая обозначает все психологическое поле, включая и его аффективную составляющую.
  Но тут - новая напасть. Ведь все приведенные рассуждения - это только мысленные конструкции. Но у людей есть такая особенность. Чтобы люди во что-то поверили, им требуются чувственно воспринимаемые доказательства. И Выготский находит такое подтверждение, вступая на поле известной дискуссии об эгоцентрической речи с Пиаже.
  Я думаю, все знают, что такое эгоцентрическая речь. Это - речь как бы для себя. Такая эгоцентрическая речь часто наблюдается у маленьких детей. Пиаже считал, что эгоцентрическая речь - это переходный этап между внутренней речью и социальной, внешней речью взрослого человека. Выготский показывает, что эгоцентрическая речь, наоборот, промежуточная стадия между социальной речью и речью внутренней.
  Для нас важно следующее. Эгоцентрическая речь, как считает Выготский, обладает двумя главными свойствами. Она располагается как бы в двух сферах своеобразного психологического поля ребенка. С одной стороны это - речь для других людей. И поэтому в ней присутствуют значения. Иными словами, при посредстве таких значений мы понимаем друг друга. Но в то же время в эгоцентрической речи присутствует и элемент речи для себя, то есть смысл. В дальнейшем эгоцентрическая речь вращивается, интериоризируется и превращается в дальнейшем во внутреннюю речь взрослого человека. Поэтому внутренний мир человека, который Выготский называет мыслью, обладает двумя своими сторонами - смыслом и значением. Действительно, давайте подумаем, помыслим какое-нибудь слово. Ну, хотя бы слово "корова". У каждого человека любое слово, в том числе и взятое нами, "обрастает" множеством образов, истоки которых могут располагаться далеко в опыте человека. У кого-то это будет Буренка из Масленкина, у кого-то - корова, которая дает такое холодное молоко, что холодильник покупать не надо, у кого-то корова из деревни, где жила бабушка этого человека. У меня - свои ассоциации возникают. У вас - свои. Одним словом, у каждого это понятие - "корова" - возбуждает психологическую систему, психологическое поле именно данного человека.
  Или возьмем другой пример. Он приводится Дидро. Дидро приводит пример, когда человек тщательно описывает свою возлюбленную и отправляет это описание ста художникам, и получает сто разных портретов
  Таким образом, по Выготскому, есть две ипостаси значения: значение как смысл, то есть существующие для меня, и значение как то, что существует для других людей, то, что я пытаюсь экстериоризировать и продемонстрировать другим людям. Но когда мы пытаемся что-то воплотить вовне, мы стараемся сделать это логично. Подчиненность законам логики - функция значения. Посредством этой функции мы передаем наш смысл другим людям. Но при этом какая-то часть смысла утрачивается, остается невыраженной. Остаются, как говорил Джемс, обертоны сознания, бахрома сознания. Мы не можем полностью объективировать наше внутреннее состояние. Поэтому "одна и та же мысль, говорит Выготский, может быть выражена не только в различных словах, но и с помощью различных значений, поэтому прямой смысл речи никогда не выражает ее истинного смысла (смысл - слитность значений), речь всегда имеет заднюю мысль, всякая речь - иносказание".
  В качестве близкого понимания, я приведу концепцию Андрея Владимировича Брушлинского, который говорил о "недизъюнктивности психики". Это означает, что мы не можем образование, в принципе неразложимое на отдельные части, сделать суммой таких частей. (Вспомним, что в этом же смысле Алексей Николаевич Леонтьев говорил о недизъюнктивности деятельности.) Но значение - как раз то, что пытается сделать наш внутренний мир дизъюнктивным, вернее, описать его при помощи дизъюнктивных элементов: слов, формул, знаков, поступков, поведенческих актов. Значение, таким образом, в отличие от смысла - дизъюнктивная составляющая единицы психологического анализа.
  Другое дело - смысл. Важнейшее свойство смысла - его уникальность. Смысл не может быть расчленен на отдельные элементы. Поэтому каждый смысл можно выразить только одним способом. Здесь можно припомнить ответ Толстого на вопрос: о чем его новый роман "Анна Каренина". Толстой ответил: прочитайте и узнаете. Действительно, разве можно пересказать произведение искусства, как говорят школьные учителя, "своими словами"?
  Итак, мы храним в себе нашу невыразимую "без остатка" смысловую систему - или аффективное поле, как говорит Выготский. Но как образуются эта система? Благодаря нашему опыту взаимодействия с миром, прежде всего, благодаря общению с другими людьми и миром культурных артефактов. Но это взаимодействие - уникально, неповторимо для каждого из нас. Получается, мы уникальны, но пытаемся передать свои неповторимые смысловые системы другим людям и пользуемся для этого речью. Однако наша речь дизъюнктивна. Мы всегда высказываем свои мысли, то есть выражаем свой внутренний психологический мир при помощи отдельных элементов, при помощи слов. Но этот мой психологический мир, то, что я подразумеваю, переживаю, представляет собой непрерывный континуум. Нельзя расщепить психологическую систему на формальные составляющие. Мы не можем выделить в ней отдельные элементы, кусочки, атомы, как пытался сделать Вундт. Это противостояние формализуемого, того, что мы можем высказать и передать другим людям, и того, что мы никогда не передадим другому человеку, - две компоненты, которые являются двумя неразделимыми составляющими нашего внутреннего мира.
  Но это еще не все. Вводя значение в качестве единицы анализа, Выготский проводит следующую мысль. Значение как внутренняя сторона слова имеет две ипостаси. Оно может существовать как значение для меня самого - потом Выготский приписывает этому термину функцию смысла. Но значение может существовать и для того, чтобы передать что-то другому человеку. Вообще, "общение сознаний возможно только через значения", как пишет Выготский в своей Записной книжке.
  И уточняет эту идею в одной из самых последних своих работ, написанной совместно с Николаем Викторовичем Самухиным и с Гитой Васильевной Биренбаум, в статье "К вопросу о деменции при болезни Пика". Кстати, именно здесь Выготский наиболее активно использует понятие: "аффективное поле". Здесь эти авторы повторяют: в аффективном поле человека происходит взаимодействие двух сторон значения, для которых предлагаются наименования: "значение" и "смысл". И здесь мы подходим к главному, как мне кажется. У Выготского фактически отождествляется понятие смысл с понятием "аффективное поле". А "значение" - выглядит по-другому. Если смысл, говорит Выготский - это значение-для-меня, то значение, это - значение-для других. Для того, чтобы смысл можно было рассматривать как значение, смысл должен выйти из аффективного поля и перейти в поле внешнее. Именно там, во внешнем поле, значениесмысл превращается в смыслозначение. В нем, в смыслозначении все равно остаются обертоны моего сознания, как говорил еще Джемс, то есть элементы собственно смысла, но здесь во внешнем поле "живут" значения, при помощи которых мы и можем осуществлять общение с миром, то есть с другими людьми. И после такого взаимодействия с другими эти значения возвращаются в меня и осмысливаются по-новому. Помните: значение - процесс превращения мысли в слово и обратно. Этакий своеобразный герменевтический круг. И если провести переворачивание высказывания Самухина, Биренбаум и Выготского, то мы получим: движение аффективного поля, - происходит только в том случае, когда имеется несовпадение аффективного поля и поля внешнего, то есть между смыслом и значением. А "связанность с полем" - это уже слова самих Самухина, Биренбаум и Выготского, так они называют совпадение смысла со значением, выступает как психологическое описание пассивности.
  Здесь намечается поистине диалектический прорыв. К сожалению, при жизни автора культурно-исторической теории этот прорыв остался скорее в виде тенденции, нежели в качестве завершенного теоретического построения. Но представление о несовпадении смысла и значения в дальнейшем было подхвачено Алексеем Николаевичем Леонтьевым, который считал такое несовпадение главным источником саморазвития психологической системы. Замечу, правда, что, в отличие от аффективного поля Выготского, Леонтьев говорит о саморазвитии деятельности человека.
  Стоит припомнить, что свою теорию речевого мышления Выготский создавал в начале 30-х гг. XX века, когда использование понятия "значение" в психологическом контексте было революционной инновацией. Он представил на суд коллег новый предмет психологического исследования: психологическое поле, в центре которого - значение. В современной Выготскому науке значение в основном рассматривалось как атрибут слова. Но неожиданно автор теории речевого мышления придал этому понятию психологическое содержание. Тем самым психологическая система у Выготского вышла за пределы познавательной сферы. Значений не бывает без смыслов.
  Итак, смысл и значение это - целостное образование. Но одновременно эта целостность, то есть наш внутренний мир, находится в постоянном движении. Иными словами, он переходит из одного состояния в другое. Однако, мы не можем провести границы между различными состояниями нашего внутреннего мира. Движение нашего внутреннего мира представляет собой континуум, оно недизъюнктивно. Это - его существенная характеристика. Когда наш внутренний мир пытается превратиться в значение, он начинает превращаться в нечто, что протекает во времени - тексты или предметы культуры, которые производятся человеком. Таким образом, в процессе экстериоризации континуальный, целостный, недизъюнктивный смысл превращается в дискретные, дизъюнктивные, подчиняющиеся законам формальной логики значения. С этим миром мы и взаимодействуем В этом состоят различия смысла и значения, создающие противоречивое единство, позволяющее проявиться механизму саморазвития деятельности. Но значения снова возвращаются в этом взаимодействии в наш внутренний мир и снова превращаются в элементы психологического поля.
  Провести вполне определенное разведение смысла и значения невозможно. Ведь смысл, который существует для меня - одновременно, и только одновременно - является значением для других людей, воспринимающих высказанное мной слово или сделанный мной предмет. Сейчас, например, я пытаюсь выразить своими словами свое понимание теории речевого мышления, я выбрасываю вовне свои смыслы, связанные с этой теорией, а тот, кто читает мой текст, воспринимает мои слова в форме значений, и каждый читатель одновременно преобразует мои смыслы в свои значения.
  Любой человек, создавая ту или иную вещь, выносит вовне то или иное свое состояние. Но мы смотрим на вещь с разных сторон: то, что является смыслом для производителя вещи, для нас раскрывается как ее значение. Но когда мы принимаем это значение, интериоризируем его, оно становится смыслом, т.е. некоторым образом изменяет наше состояние. Наша психологическая система, наш внутренний мир в той или иной степени (может быть, в самой незначительной степени) меняется, придавая, таким образом, новый смысл данной вещи. При этом я не говорю о том, лучше или хуже становится наш внутренний мир. Я говорю только о его изменении.
  Конечно, все наши рассуждения о соотношении смысла и значения в теории Выготского это - не столько рассуждения самого Выготского, сколько наши выводы, создающие мостик между культурно-исторической теорией Выготского и современностью. В соответствии с культурно-исторической теорией мы окружены не только вещами, предметами как элементами культуры, но и людьми, которые представляют собой не биологические существа, а элементы культуры, социума. Поэтому и сам человек - в каком-то смысле вещь, предмет. Мы переносим наш внутренний мир в окружающие нас предметы и в людей. Мы создаем друг друга. Поэтому мы не можем существовать друг без друга. В этом заключена одна из трагических особенностей человеческого существования: с одной стороны, мы не нужны друг другу, поскольку представляем собой отдельные, уникальные, саморазвивающиеся организмы. Но, с другой стороны, человек проявляет свою социальную основу только в контексте своего социального окружения.
  Л.С.Выготский задался вопросом: чем отличается человек от своих "меньших братьев". Он считал, что в движении любого организма имеется инвариантная составляющая, которая на уровне животных проявляется в форме условных рефлексов. Но тогда, говорит Выготский, мы должны определить, чем отличается "рефлекс" человека от рефлекса любого другого животного. Известно, что теорию рефлексов создал Иван Петрович Павлов. Но он же показал, что у человека механизм условных рефлексов прекращает свою работу, если человек начинает осмысливать то, что с ним происходит. Это происходило в экспериментах, в которых в качестве условного раздражителя использовали слово. Вернее, могло и не происходить, если испытуемый отвлекался от смысла слова, воспринимал его как набор звуковых раздражителей, т.е. как и животные воспринимал слово в качестве сигнала. Но если слово превращалось для человека в символ, тогда условно-рефлекторная "механика" прекращала свою работу. Таким образом, Павлов одним из первых показал, что слово является фактором, благодаря которому человек обретает новый способ проникновения в бытие. Действительно, чем может быть условный рефлекс, как не механизмом преодоления чувственной ткани? Ведь ранее не воспринимаемый стимул превращается здесь в воспринимаемую "вещь", имеющую определенную жизненно важную значимость. Но если вместо "реальной" вещи в качестве условного раздражителя берется слово, то на пути нашего проникновения в мир будто возникает преграда. Впрочем, как мы уже сказали, преграда возникает не всегда, а только в те моменты, когда слово из знака превращается в символ.
  Автор этого текста на протяжении нескольких десятилетий с большим интересом занимался познанием замечательной психологической теории, созданной отечественными исследователями. Основателями этой концепции являются Л.С.Выготский и А.Н.Леонтьев, хотя можно было бы привести множество имен их последователей не только в СССР и современной России, но и во многих других странах. Неожиданно обнаружилось, что в теории речевого мышления Выготского основным являются не высшие психические функции, а смыслы и значения.
  Когда-то давно, читая Выготского, я вдруг понял, что Выготский - это обо всем. И занимаясь, например, кратковременной памятью (а занимался я, будучи студентом, именно кратковременной памятью - так уж сложились обстоятельства), невозможно отвлечься от восприятия, внимания или мышления. Что такое память? Ее, ведь можно представить в виде гигантского хранилища информации (опыта), в котором происходит непрестанная работа по изменению, преобразованию этой информации. А такую переработку можно назвать только мышлением. Но разве отдельные элементы не оказываются в фокусе нашего сознания? Разумеется, именно так и происходит. А это уже наше внимание. И разве при этом не происходит сопровождение данной работы нашими разнообразными переживаниями? И т.д., и т.п. Одним словом, необходимо сказать, вслед за Выготским, запоминает не память, мыслит не мышление - мыслит, запоминает, проявляет эмоции человек. И вслед за этим всплывает мысль о том, что работа нашего внутреннего мира - не работа отдельных психических функций, как это стало принято говорить с возникновением "научной психологии". Это - работа единой, гигантской, и что главное, целостной системы.
  И я начал вчитываться в Выготского. И чем больше я этим занимался, тем отчетливее начал понимать: Выготский это не про зону ближайшего развития и не про дискуссию с Пиаже, и не про детскую, и не про патопсихологию. Все эти конструкту (патопсихология, детская психология, эгоцентризмы или интериоризации) - только части огромной целостной системы, которая и есть человек. В.П.Зинченко как-то сказал мне, что я "вчитываю" в Выготского свои размышления. Возможно, это и так. Но это не простое вчитывание в Выготского своих собственных идей. Мне кажется, что сам Выготский, проживи он еще лет десять-двадцать-тридцать, шел бы именно этой дорогой.
  Важный тезис, сформулированный в контексте теории речевого мышления - принцип саморазвития внутреннего мира, в основе которого - противоречие между смыслом и значением. Рассматривая переживание человека как единицу психологического анализа, автор культурно-исторической психологии утверждает, что предмет психологии является процессом перехода от внутреннего к внешнему (экстериоризация) и обратно (интериоризация). Результатом этого процесса становится постоянное изменение смысловой сферы человека.
  Переживания человека "пропитаны" не только его аффективностью. За аффективным полем, говорит Выготский находится жизнь человека. Таким образом, единица психологического анализа (а, значит, и предмет психологического исследования) оказывается носителем всего опыта, накопленного человеком. Здесь и скрыта основная тайна человека: фактически каждый из нас является носителем смыслов, которые, составляющих экзистенциальную характеристику человека.
  Тем самым Выготский вплотную подходит к идее производства смыслов как важнейшей функции человека. Поскольку же смыслы всегда являются уникальными, индивидуальными образованиями, мы подходим к вопросу понимания и, в частности, взаимопонимания людей. По-видимому, здесь мы можем найти поле возможностей для внедрения психологии не только в ситуации межличностных конфликтов (это и сегодня является одной из сфер применения сил психологов-практиков), но и в системе межгосударственных конфликтов, в основе которых лежат, прежде всего, межкультурные различия.
  Л.С.Выготский, этот недооцененный в мире (в том числе и в России) исследователь пытался перевернуть наши представления не только о человеке, но и о науке, и, даже, пытался перевернуть мировоззрение людей. Его идеи о единицах психологического анализа, его теория речевого мышления, его попытка наметить основы психологической теории смысла лично у меня в свое время (лет 50 назад) вызвали восторг и экзальтацию. Тогда думалось: ну, уж, через полвека-то о Выготском заговорят... Действительно, говорят. Но наивысшим его достижением в академических кругах, непонятно почему, считается теория высших психических функций и разработка проблемы интериоризации. Я назвал уже несколько направлений, которые разрабатывал Выготский. Можно было бы назвать и другие. И все это за 10 лет. Больше не успел, умер в 1934 году, в возрасте 38 лет. По сравнению, например, с великим швейцарским психологом Ж.Пиаже, или основателем психологии В.Вундтом. Заслуги этих известных людей не перевешивают достижений Выготского, хотя наукой они занимались многие десятилетия.
  Есть в теории Выготского что-то магическое. Современные психологи иногда ругают его, часто спорят с ним, часто приводят в пример, будто именно Выготский является непререкаемым авторитетом. Но все это не то и не так. Хорошо было бы разобраться в этом удивительном явлении - магии Выготского.
  Огромное число исследователей всех времен и народов создали несчетное число трактатов. Эти трактаты имеют одно замечательное качество. В них исследователи высказывают свое собственное мнение, к которому их привел их собственный опыт. Даже когда они привлекают понятие "опыт", все равно после прочтения этих трактатов остается какая-то недосказанность. Из этого проистекает длинная цепочка так называемых научных работ (от Платона до Курпатова) с высказыванием личных мнений ученых. Некоторые из этих мнений получают признание в научном сообществе и даже приобретают парадигмальный статус, то есть на какое-то время становятся непререкаемой истиной. Но приходит время и происходит очередная "научная революция". Прежняя непререкаемая истина становится в лучшем случае "частным случаем" более общей закономерности, а зачастую и вовсе забывается или становится предметом научных анекдотов, как это произошло с геоцентрической теорией или с алхимией.
  Но в науке всегда найдутся некоторые любопытные субъекты, которые жаждут понять: как оно есть на самом деле? В мире можно насчитать не очень много таких любознательных людей. Есть они и среди ученых. Среди них для меня главное место занимает замечательный российский мыслитель Л.С.Выготский.
  Когда-то главным в теории Выготского я считал историзм. Для психолога это означает, что в "вещи" надо увидеть не только (и не столько) фенотип (т.е. ее внешнее проявление, но (главное) ее "генотип", т.е. историю ее развития и становления. Только со временем я понял, что и до Выготского многие обращали внимание на исторические корни вещей. Уже Дильтей считал: что такое человек, можно узнать не путем размышлений над самим собой, и даже не посредством психологических экспериментов, а только лишь из истории. Не в этом главное у Выготский. Основное у него - связь "внешнего" и "внутреннего", т.е. попытка показать, что общественное, социальное - непременное качество конкретного человека: мы социальны не потому, что вокруг нас существуют другие люди, а потому, что другие люди живут в нас. Формы, виды проживания этих Других в нас - вот, что пытался показать нам Выготский.
  Для подтверждения этой идеи Выготский принял и активно использовал термины "значение" и "смысл", как что-то соответствующее общественному и индивидуальному? Уже у Штирнера мы видим, что "человек" и эгоист очень похожи на значение и смысл у Выготского. Но Штирнер противопоставляет конкретного человека (смысл) и понятие "человек" (значение), отдавая приоритет конкретному человеку. Штирнер считает, что понятие "человек" существует где-то за пределами конкретного человека, в "общественном сознании". В этом состоит ошибка Штирнера.
  Все святое - конечно, "оковы", как утверждает Штирнер. Если бы не одно "но". Все святое - Родина, Флаг, Президент и т.п. - это не опиум для народа, а опиум народа. То есть не какой-то злой человек внушает нам выдуманные им святыни. Эти святыни рождаются, возникают, созревают в нас, в каждом конкретном человеке. И этот человек вполне искренно пытается передать их нам. Более того, идеи, которые возникают в его сознании, только тогда становятся событиями, т.е. настоящими идеями, в сумме дающими идеологию, когда они становятся идеями большинства конкретных людей.
  Может быть, человек - от рождения эгоист (Штирнер)? Но, наверное, нет. Ведь вновь родившийся человек уже несет в себе опыт человечества (архетипы). А опыты Э.Гибсон убедительно подтвердили эту точку зрения. Одним словом, отчасти правы и нативисты, и эмпиристы. Первые предсказывают наличие (не только у детей, скажем мы сегодня - у всех взрослых людей тоже) некоторого предзнания, с которым мы приступаем к исследованию всего нового, а вторые будто предвидели относительность пространства: не даром наши предки измеряли пространство при помощи частей своего тела - локти, сажени, футы.
  Конечно, во второй половине, тем более в середине XX века мало кто помнил имя Выготского. Вспоминаю записки одного исследователя, собиравшего воспоминания о Выготском. В эти воспоминаниях приводится случай с одним исследователем. Когда автор записок спросил этого исследователя, что он знал о Выготском в середине века, то получил такой ответ: кажется, был какой-то психоаналитик с похожей фамилией. Тем более, разумеется, мало кто из зарубежных коллег Выготского знал его имя, они и не подозревал, что этот малоизвестный советский психолог давно уже сформулировал все, что они пытались сделать. Более того, Выготский не просто опередил все постпозитивистские, конструтивистские, постнеклассические концепции. Он, кажется, опередил и наше с вами время.
  На этапе Харьковской психологической школы между Леонтьевым и Выготским, существовали расхождения. Эти расхождения шли по линии "речь-поведение". У Выготского именно речь делает поведение осмысленным, а у Леонтьева такую осмысленность человеку придает его (именно его, человеческое) поведение. Это, в частности, хорошо показано в работах Е.Е.Соколовой.
  Разумеется, эти расхождения между Выготским и Леонтьевым не носили личностного характера. Более того, кажется, и сам Выготский считал речь элементом поведения человека. А вот Леонтьев, напротив, именно в поведении увидел возможности осмысленности человека. И произошло это, повторяю, на этапе Харьковской школы.
  Леонтьев увидел связь движений организма с предшествующими его состояниями, с его опытом. Эта способность встречается даже в неживой природе. И, возможно, это и послужило для Алексея Николаевича связующим звеном между первыми Харьковскими опытами и теорией развития психики.
  И здесь в теории развития психики Леонтьева, на мой взгляд, самым существенным пунктом можно считать известные опыты А.В.Запорожца и И.Г.Диманштейн с рыбками - американскими сомиками. Полученные факты подтверждают, что для сомиков "путь" к пище субъективно являлся как бы частью пищи, ее устойчивым свойством, которое они обнаружили в опыте. Выделение операций, характеризующее стадию перцептивной психики, дает начало развитию новой формы закрепления опыта животных, закреплению в форме двигательных навыков, в узком смысле этого термина.
  И здесь, при рассмотрении этого этапа научной деятельности А.Н.Леонтьева перед нами возникает новый вопрос: что, собственно, является логическим основанием для этой леонтьевской типологии (генетической, конечно, типологии)? Разумеется, предметность. Именно разные формы взаимодействия с предметным миром служат здесь сквозной линией, проходящей через всю теорию стадий развития психики. На стадии элементарной психической деятельности предмет еще не выделяется живым организмом из такого взаимодействия живого существа с окружающим его миром. Например, для сомика свойства пищи еще не отделены от свойств других вещей: запах пищи связан с ощущением сетки, которая разделяет аквариум, с ощущением воды, с ощущением стенок аквариума и т.д. Одним словом, все эти ощущения для сомика представляют собой единое целое, которое фиксируется в опыте рыбки и выражается через поведение в виде дугообразной траектории.
  Затем, на стадии перцептивной психики происходит своеобразное выделение предмета из вышеупомянутого синкретического целого, "превращение" мира в набор отдельных предметов. Причем, такое "опредмечивание" становится возможным только с возникновением органов чувств и органов передвижения.
  На стадии ручного интеллекта происходит взаимосвязь предметов. И, наконец, у человека (стадия, которой, разумеется, нет у Леонтьева, но которую легко предположить) происходит "овнутвление" этой связи: мир становится нашим образом.
  Один современный писатель-фантаст описывает следующую ситуацию. Главная идея, которой руководствовались исследователи, состояла в том, что для изменения мира, надо изменить сознание людей и их восприятие. Они в течение длительного времени, воспользовавшись охватившей человечество идеей конца света и с использованием всемирных средств массовой информации внедряют в сознание людей идеологию гуманизма. Человечеству сообщили, что в определенный день они окажутся в другом мире. В один прекрасный день (в который должен был произойти "конец света") люди действительно проснулись в совершенно другом мире.
  Главная идея этой книги очень похожа на теоретические размышления А.Н.Леонтьева, утверждавшего, что люди являются носителями смысловой сферы, сквозь которую пропускается все воспринимаемое человеком. Таким образом сознанию человека презентируется не некая "объективная" картина мира, а образы, преобразованные "пятым измерением" - смыслами человека.
  Если открыть тексты Леонтьева и читать их, так сказать, "на кухне", то есть поверхностно пробегая взглядом по этим строкам, то возникнет определенное чувство: эти тексты слишком трудны для нашего понимания. Действительно, при таком поверхностном чтении такое чувство возникает. И возникает оно от того, что в текстах Алексея Николаевича очень много сопряжений разнообразных концептов, казалось бы, не связанных друг с другом. Вот он пишет о внешней деятельности, а вот - о смысле. В огороде бузина, в Киеве - дядька.
  Но если обращаться к этим текстам снова и снова начнет вырисовываться определенный общий замысел автора, в котором и действие человека, и его осмысленность укладываются в одну идею своеобразного, Леонтьевского, подхода к тому, как человек взаимодействует с миром и таким образом этот мир познает, уподобляясь окружающему его миру.
  Многие, искренно называя себя психологами, сводят все к объяснениям устройства мозга. Хотя меня учили в свое время - поверьте, это были не худшие учителя (Леонтьев, Гальперин, Лурия, Зейгарник и т. д. - каждый, кто сталкивался с психологией, сразу узнает эти имена) - так вот, А.Н.Леонтьев учил нас, студентов, что если мы пытаемся объяснять психические процессы с помощью физиологии (или социологии), надо идти учиться на биолога (или социолога), а психология это - про внутренний мир человека. Так вот, внутренний мир человека (как я понимаю Леонтьева) - это деятельность, которая не воспринимаема человеком и которая имеет два воспринимаемых проявления: поведение и психика. Предмет психологии - смысловые переживания, которые мы пытаемся передать во "внешний" мир (внешний по отношению к деятельности), используя при этом как телесные способы (поведенческие, телесные), так и психические орудия. Конечно, мозг среди телесных орудий деятельности выделяется, поэтому и привлекает внимание исследователей, но это только наше орудие, а не орган психики, как многие считали в прежние времена, считают и сейчас. Когда-то французские философы в XVIII веке сказали, что мозг выделяет сознание так же, как печень выделяет желчь, - многие так и сегодня думают.
  Понятие "деятельность", широко употребляемое в контексте психологических работ, до сих пор остается расплывчатым и неопределенным. Поэтому мы вынуждены хотя бы приблизительно и имплицитно - частью цитатами из авторитетных источников, частью "своими словами" - передать то содержание, которое стоит за понятием "деятельность" в нашем понимании.
  Думаю, мы должны рассматривать деятельность как философскую конструкцию, обозначающую естественное состояние человека. Это - форма существования человека, форма движения реальности, двумя основными атрибутами которой являются: сознание и поведение.
  Для А.Н.Леонтьева, начиная уже с 1940-х годов, деятельность прежде всего - форма взаимодействия с миром. И само это взаимодействие не выводится из чего-то другого - черт, мотивов, диспозиций, - наоборот, из него выводятся структуры психики, сознания и личности. И врожденное, и приобретенное оказываются только сырьем, глиной, инструментом; ни биологическое, ни социальное не определяют личность; они "равноудалены" от личности, которая не сводится ни к тому, ни к другому. "... "Центр личности", который мы называем "я"... лежит не в индивиде, не за поверхностью его кожи, а в его бытии".
  Форма существования человека - взаимодействие с миром.
  Взаимодействие человека с миром - деятельность.
  Деятельность отличается от иных форм взаимодействия (в неживой природе и на биологическом уровне) наличием рефлексии, т.е. возможностью выйти за пределы самой деятельности, на метауровень, способностью к остранению.
  Вообще, многие из терминов, имеющих для нас ярко выраженное механистическое звучание, могут быть вполне успешно ассимилированы нами, если мы будем считать их не объяснительными принципами, но лишь терминами, описывающими те или иные феномены, требующие своего содержательного объяснения.
  Леонтьев добавляет: "метод психологического анализа деятельности человека направлен на выявление ее конкретно-исторической природы, ее строения, предметного содержания и взаимопереходов ее форм и "составляющих", происходящих в соответствии с их системными связями и отношениями"".
  Неаддитивность и молярность - главные характеристики деятельности. Говоря иначе, деятельность представляет собой целостное образование, которое не может быть расчленено на составные элементы так, чтобы не утратить свою специфику.
  Непосредственно с принципом целостности соприкасается известный постулат о единстве внешней и внутренней деятельности. Термины "внешнее" и "внутренне", несмотря на кажущуюся простоту, являются крайне сложными в своей интерпретации относительно психологического контекста. Деятельность - как внешняя (практическая), так и внутренняя (психическая) являются неразложимым целостным, молярным, неаддитивным образованием. Это - не две разные деятельности. Это - одна и та же деятельность, в ходе гносеологического анализа рассматриваемая с разных сторон, в разных плоскостях, с точки зрения привлечения к рассмотрению разных атрибутов этого целостного образования. Более того, рассматривая "внешнюю" деятельность человека, мы ни на мгновение не должны забывать, что она не может существовать как нечто отдельное от деятельности внутренней. И наоборот, внутренняя деятельность является неотделимой компонентой деятельности внешней. Скажем и по-другому: категорически неверно говорить, будто деятельность может быть внешней и внутренней. Деятельность - это деятельность. Но она бывает дана нашему сознанию в разных своих ипостасях, среди которых наиболее существенные - внешняя и внутренняя. Такова логика теории, которой посвящены страницы этой книги.
  Если мы обратимся к трактовкам деятельности, бытующим на страницах многочисленных психологических трудов, то увидим значительное рассогласование этих трактовок с тем, что мы только что высказали. Причем, это рассогласование наблюдается не только в работах критиков теории А.Н.Леонтьева, но и в текстах ближайших его учеников.
  А.Н.Леонтьев считал, что в универсальных значениях, с которыми оперирует сознание, в свернутой форме представлен весь опыт культуры, важные для всех людей ("общественные") свойства предметов. Но при одной и той же предметной отнесенности значения слов достаточно сильно различаются для разных людей. Эти различия коренятся, в первую очередь, в несовпадении культурного опыта. В сознании, кроме значений, имеются еще личностные смыслы - как называет эту составляющую Леонтьев - которые задает пристрастность сознанию и делает его "моим", поскольку личностные смыслы отражают опыт индивидуальной деятельности.
  В жизни подрастающего человека, а затем - взрослого ведущую роль начинают играть так называемые референтные группы, то есть такие группы людей, которые оказывают основное воздействие на формирование своих членов. Человек, оказавшийся в такой группе (собственно, мы все оказываемся в такой группе) считает смыслы и ценности таких групп своими собственными. Выход из таких групп (тем более остракизм со стороны таких групп) воспринимается человеком крайне болезненно.
  Вы хотите быть не просто человеком, а настоящим человеком? Тогда это зависит от того, что под этим словом понимает ваше окружение, в первую очередь те люди, которых вы уважаете, на кого хотите быть похожи, с кем проводите больше времени. Эти группы людей бывают разные, очень разные. И каждый человек из этой группы передает вам что-то свое. Имейте в виду, можно попасть и в такую референтную группу, что потом придется жить по поговорке: если долго говорить человеку, что он свинья, то он захрюкает. Так что заочно, на расстоянии мог бы вам посоветовать поискать людей, которые, как вам кажется, могли бы передать вам что-то хорошее (я надеюсь, что такое "хорошо" и что такое "плохо" мы с вами понимаем примерно одинаково).
  Теперь после того, как мы рассмотрели теорию речевого мышления, и добавили то, что добавил А.Н.Леонтьев, мы можем по-новому осветить известные концепты Выготского. Например, известное представление о зоне ближайшего развития, которую Выготский определяет, как "расхождение между уровнем решения задач, доступных под руководством, при помощи взрослых, и уровнем решения задач, доступных в самостоятельной деятельности". Теперь это понятие выглядит иначе, шире, чем его представлял сам Выготский. Действительно, теперь мы можем представить ЗБР не просто как форму взаимодействия между ребенком и взрослым, а как обязательное условие нашего повседневного общения. Мы постоянно находимся в своеобразной зоне ближайшего развития, получая в процессе общения новые смысловые обертоны в свои собственные смысловые системы. Тем самым, меняется наше представление и о другой известной идее Выготского. "Всякая высшая психическая функция в развитии ребенка, - писал Выготский, - появляется на сцене дважды - сперва как деятельность коллективная, социальная деятельность, т.е. как функция интерпсихическая, второй раз как деятельность индивидуальная, как внутренний способ мышления ребенка, как функция интрапсихическая". Разумеется, дважды, скажем мы после того, как рассмотрели теорию речевого мышления. Только не просто как взаимодействия только между ребенком и взрослым. Мы все, и взрослые люди, и дети взаимодействуем именно так: чтобы получить новые смыслы, прежде, чем познать новое, мы должны вступить в общение с другим человеком.
  Удивительно, но все, что мы рассматриваем как завершающий этап развития теории Выготского, мы находим совершенно в другом виде уже на раннем этапе, а именно в школьном (гимназическом) докладе Выготского-руководителя исторического кружка. Он рассуждает о Законе психологического тяготения к противоположному. Благодаря этому закону, мы находим, как это называет Выготский, оправдание мира, но не можем освободиться от раздвоения, поскольку другое уже содержится в первом. Мы едины в своей вечной раздвоенности. Именно поэтому мы стучим в затворенную навеки дверь познания, заранее зная, что не отворится нам; мы ищем, заранее зная, что никогда не обрящем. Впрочем, если в своем юношеском докладе Выготский стремился изобразить всю жизнь человека как распадение прежней целостности, то в конце жизни пытается показать существование человека как непрестанное превращение этой целостности в отдельные формы и возвращение этих форм к целостности.
  Или другой вопрос, которым задается Выготский в юности: почему я еврей? Но так же может спросить себя и любой другой человек: почему я русский, или калмык, или немец? Но я могу так же спросить: почему я принадлежу этой конфессии? Почему я вообще отношусь к той или иной социальной группе? Выготский отвечает так, как он потом отвечает в своей психологической теории: нация есть исторический процесс в нас.
  А теперь (для фанатов практики) - несколько слов о том, какие практические выводы можно сделать из наших рассуждений. Если их принять, то окажется, что практика психологической работы выглядит как постоянные попытки уменьшить разницу между нашими смыслами и значениями. Во-первых, обязательно надо упомянуть психотерапевтическую работу. Впрочем, по этому пути лет через двадцать после Выготского - и надо признать, незасисимо от Выготского - пошел Карл Роджерс. Он ведь пишет о том, что задача психотерапии в том, чтобы убрать различия между Я-реальным и Я-идеальным. Я-реальное и Я-идеальное очень похожи на значения и смыслы у Выготского. Здесь можно только добавить, что, между прочим, и сам Выготский утверждал, за двадцать лет до Маслоу и Роджерса, что психология должна стать гуманистической. И еще: не могу не заметить, что Федор Ефимович Василюк - наш не так давно ушедший из жизни исследователь - свою понимающую психотерапию развивал на базе Роджерса, будучи учеником Алексея Николаевича Леонтьева - одного из ближайших коллег Выготского. Правда, конгруэнтность этих двух "Я" в культурно-деятельностной парадигме должно рассматриваться не как степень соразмерности "внешней" деятельности и "внутренней" деятельности, а как соразмерность деятельности и мира.
  Но, думаю, теория речевого мышления Выготского дает значительно больше ответов на разные вопросы, которые выходят далеко за пределы психотерапии. Например - это очень важно - здесь кроется решение проблемы взаимопонимания в целом. Например, проблема отцов и детей. Откуда берется эта проблема непонимания? Ответит при помощи теории Выготского можно так. Из-за наличия слишком большого расхождения восприятия мира у этих самых отцов и детей. Здесь можно припомнить и интерес Выготского к детской психологии.
  А можно припомнить и его интерес к дефектологии и патопсихологии. Может быть, здесь, в этом различии наших смыслов и значений скрывается проблема психического заболевания?
  Или вообще проблема взаимопонимания. С точки зрения того, о чем я говорил, получается, что мы все обречены на непонимание друг друга. Дело только в том насколько велико отличие наших смыслов. А если смыслы двух людей похожи, то и понимание наступает очень быстро, даже если значения не понятны другим. Помните у Выготского пример из анны Карениной: "Я в. л.", - пишет герой героине, и та сразу понимает. И, наверное, правы те, кто считает: если меня не понимают, значит я что-то плохо объяснил. Та это или нет, но нам всем надо учитывать, что наши собеседники - не такие как я, они по-своему понимают то, что происходит.
  Отсюда, между прочим, глобальная проблема войны и мира. Почему происходят войны? Возможно, потому, что мы просто не понимаем друг друга. Но это уже другая проблема - здесь мы должны перейти куда-то к тому, о чем говорил Лев Николаевич Гумилев и другие этнографы. А еще можно сказать, что здесь начало еще одного вопроса, поставленного Выготским - проблемы различий между народами, этносами, конфессиями, национальностями. Но это уже проблемы кросс-культурной психологии, и не только психологии, но и глобальной политики и экономики. И во все этих проблемах могли бы практически поработать психологи. Но психологов общество (пока?) явно недооценивает. Общество отдает предпочтение политике и экономике. Но так мы зайдем очень далеко. С нас пока хватит теории речевого мышления.
  Итак, подводя итоги, можно сказать следующее. С точки зрения теории речевого мышления, внутренний мир человека - это целостное образование, состоящее из двух противоречивых составляющих: смысла и значения. Благодаря противоречию, которое существует между ними, возможно осуществление деятельностных актов, деятельности, в терминологии Алексея Николаевича Леонтьева. И теория речевого мышления Льва Семеновича Выготского, на мой взгляд, может иметь множество практических продолжений. Эта теория обладает большим, а я бы сказал, огромным объяснительным потенциалом. Начиная с общения между людьми, например, в семье, и до глобальных мировых процессов. Недаром сегодня у некоторых наших коллег в зарубежной психологии сложилась точка зрения, что для каждой группы людей нужна своя психология.
  
  БУДУЩЕЕ.
  
  Как будем мы знать, что сорок лошадиных сил всегда равны самим себе, если мы не примем, что все лошади обладают одинаковой силой?
  Дж.Ст.Милль (британский философ).
  
  Наука и противоречия жизни.
  Есть люди, которые называют наукой только ту форму познания мира, которая сформировалась в последние лет четыреста. В основе этого подхода лежит точка зрения, в соответствии с которой предмет исследования должен быть чувственно воспринимаемым, а метод, соответственно, объективным. С этой точки зрения, философия, конечно, не наука - сегодня такой взгляд превалирует в науке и в обществе - а разные Платоны и Гегели - не ученые. Но я никак не могу смириться с этим. Поэтому наукой считаю такую форму познания, в которой происходит рационализация нашего восприятия. Например, люди замечают, что лучше не есть какие-то продукты, которые "долго лежали". Кто-то довольствуется этим выводом и проходит мимо. А другим становится интересно, почему это происходит. И возникает научное исследование. Но, в свою очередь, появляются люди, которые замечают, что в таких исследованиях возникают противоречия.
  Противоречия возникают из-за того, что люди по-разному понимают одни и те же слова. И некоторые из ученых начинают думать, как избавиться от этих противоречий. Среди них есть группа людей, которые заняты изготовлением инструментария для подобных раздумий.
  Мне иногда кажется, что если представить науку, как огромною фабрику по изготовлению новых знаний, то философы на этой фабрике занимаются изготовлением инструментов для других ученых. Эти инструменты называются "понятиями" и "категориями". Разумеется, как и на любой другой фабрике, такие изделия могут быть лучше или хуже. Или совсем плохими - брак. Вот при таком понимании философы попадают в категорию представителей науки. А всякие Платоны и Гегели становятся учеными. Так что выбирайте, какая точка зрения вам ближе.
  Выше я привел некоторые факты, которые ждут своего объяснения. Но кое-что можно объяснить уже сейчас. И для такого объяснения я использую слово "вера". Например, случаи из врачебной практики - тот же пример с плацебо. Причиной всевозможных "неожиданных" излечений является безграничная вера некоторых людей в воздействие на них тех манипуляций, которые с ними производятся.
  Среди всех видов веры человека особое место занимает вера в науку. Именно вера. Многие люди искренно верят в то, что говорят и пишут ученые. Всевозможные Попперы могут сколько угодно писать в примечаниях, что они вовсе не настаивают на своей точке зрения: люди верят только в выводы. И верят столь упорно, что никакие иные точки зрения не собьют их. Сказано "фальсификация" - значит фальсификация! Ведь это сказал ученый человек. И если бы во времена Поппера был бы индекс Хирша, то этот самый Поппер занимал бы одно из ведущих мест.
  Простому человеку невдомек, что ученый - такой же обычный человек. Он так же любит и ненавидит, ест и пьет. И, между прочим, он тоже верит в те или иные истины. Огромное количество ученых верили в Бога. Среди моих коллег-психологов много верующих людей. Известный Российский психолог и психотерапевт Ф.Е.Василюк был даже создателем особого направления в психологии - православной психотерапии. Верующих людей много и в физике, и в биологии - во всех науках. Верующие ученые считают, что наука позволяет открыть тайны природы, созданной Богом.
  Мне ближе другая точка зрения - точка зрения, высказанная Б.Спинозой: вне и независимо от нас существует сила, названная философом XVIII века Бог-Природа. В XX веке эта идея оказалась в центре внимания культурно-исторической парадигмы Л.С.Выготского. Но - без Бога. Я тоже думаю, так было бы правильнее. Природа - вот та сила, без ведома которой ни один волос не упадет с головы человека.
   Но у ученых есть еще одна особенность, которая объединяет их с остальными людьми. Это - внеисторичность сознания. Ученым, так же, как и простым людям кажется, что их предшественники жили и работали в тех же условиях, что и современные люди. Так же, как и обычные люди, ученые (вернее, большинство из них) уверены, что исследуют отдельно взятый изолированный предмет. Им и в голову не приходит, что таких предметов просто не существует. Впрочем, кому-то это в голову приходит, но такое воздействие на его предмет оставляется ученым за скобками исследования с мыслью, что когда-нибудь потом он и этим займется, что не так уж это и важно.
  На самом же деле это очень важно. Ведь на любой предмет, который мы воспринимаем, действует множество сил от тех вещей, которые окружают этот предмет. Это не только вещи, но и люди: коллеги, родные, незнакомые люди, постоянно встречающиеся нам. И каждая такая встреча как-то меняет и нас, и то, с чем мы встречаемся. И это не только люди и вещи, которые встречаются нам "здесь и сейчас". Но и те события, о которых мы узнаем в процессе обучения (из книг, фильмов и т.п.) так же воздействуют на нас. И не только события современности, но и те исторические события, о которые мы можем узнать только от более старших современников и из исторических сочинений.
  Как же исследователю стать "историческим" исследователем, то есть принимать во внимание, что его предмет выступает не только "здесь и сейчас", но имеет свою историю? Для этого можно предложить два способа. Во-первых, больше читать литературы по истории своего вопроса. Правда, этого недостаточно. Необходима еще и литература по истории вообще. Но это - только первый способ. Второй же способ, который можно считать более предпочтительным, выступает в виде своеобразного воплощения в ту историческую атмосферу (в ее разные периоды), которые важны для предмета исследования. Это можно делать по-разному. Например, использовать своеобразную "историческую эмпатию". Что такое историческая эмпатия? Впрочем, что такое эмпатия, вряд ли ответят даже самые замечательные знатоки этого вопроса. Хотя, мне на ум все же приходит один вариант. Это метод сценического искусства, предложенный советским режиссером К.С.Станиславским. Называется этот метод вживанием в образ. В этом случае актер пытается как можно больше узнать сведения о своем герое, возможно придумать его биографию, представив себе события его жизни. На мой взгляд это - стремление современного исследователя влиться в то время, когда данный факт (или теория) появился, "войти в образ", прочувствовать ту эпоху - то есть проявить эмпатию.
  Вот и ученый должен не просто воображать историю своего предмета, его, так сказать, биографию. Пока же современная наука, если и рассматривает события прошлого, то делает это исключительно с современной точки зрения. Современная наука не учитывает, что у Ньютона не было смартфона и интернета, а Пушкин сочинял "Онегина" при свечах и записывал гусиным пером.
  Но исторической эмпатии мало для познания современного предмета. Необходимо использовать некое подобие принципа исторической дополнительности: необходимо совмещение исторической и современной интерпретации.
  
  Человек смыслопорождающий.
  Люди любят классифицировать не только себе подобных. Люди вообще любят классифицировать. Поэтому интересно было бы понять, для чего это человеку нужно. Я думаю, это нужно человеку, чтобы определить свое место в системе вещей (живых и неживых) и, тем самым, определить свое место в этом мире. Впрочем, нужно добавить, что классификация всегда соседствует еще с одним качеством - сравнением: определив свое место, мы сразу же сравниваем себя с другими живыми и неживыми предметами и снова уточняем (путем классификации) свое место в системе. Такое место может время от времени уточняться. Например, когда-то люди классифицировали Землю, как предмет, находящийся в центре Вселенной, а потом пришли к выводу, что Земля - только одна из "периферийных" планет системы, в центре которой находится Солнце. Не стала в этом отношении исключением и психология.
  В начале XX века в психологии появилось множество попыток классификации человека. Возникла даже особая отрасль психологии - дифференциальная психология, пытавшаяся поместить каждого человека на свое особое место. Правда, вскоре дифференциальные психологи поняли, что эта задача практически невыполнима и начали создавать всевозможные классификации из двух, трех, четырех и т.п. так называемых типов личности. Впрочем, в отличие от большинства людей, психологи хорошо понимают, что какую бы классификацию они ни предложили, каждый человек будет в ней выглядеть чересчур абстрактно, в отрыве от действительности. Но люди это не осознают и кидаются на не слишком профессиональные "классификации" некоторых "психологов".
  Когда-то в середине XVIII века, а точнее в 1758 году великий естествоиспытатель Карл Линней, отклассифицировав человека, высказал идею, в соответствии с которой человек является высшим проявлением природы и принадлежит типу хордовых. Эта интересная идея Линнея, конечно, проистекает из его биологической классификации живых существ, и, я думаю, биологические заслуги К.Линнея невозможно оспорить. Меня удивляет другое. Будучи сторонником дарвиновской теории эволюции биологического мира, с интересом относясь к теориям Ламарка, Линнея и других исторических личностей, я не понимаю, причем здесь я.
  Нет, я вовсе не являюсь сторонником своего божественного или инопланетного происхождения. Но меня несколько удручает, что система Линнея, до сих пор принимаемая психологическим сообществом, рассматривает меня всего лишь в виде обезьяны с некоторыми дополнениями, одним из которых является и мое сознание.
  Я чувствую себя не воробьем, не крокодилом и, даже не обезьяной с сознанием. Мне говорят: посмотри: вон стая журавлей - разве они не перекликаются друг с другом. Вон - муравейник. Разве муравьи не трудятся денно и нощно? Нет, говорю я, я - другой, у меня есть смысл. Мы, люди, вкладываем в окружающий нас мир те смыслы, которые рождаются в нашем сознании по влиянием тех контекстов, в которых мы живем. Думаю, так происходит всегда И "всеединство" В.Соловьева, и "византизм" К.Леонтьева, вообще, все что создано людьми - продукт истории. Задача исследователей - изучить эти исторические воздействия на человека, показать их влияние не только и не просто на нашу жизнь, но на наше современное понимание тех явлений, которые нас окружают.
  
  Язык психологии.
  Когда-то Льва Толстого спросили на одной пресс-конференции: про что его новый роман "Анна Каренина"? Возьмите и прочтите - вот про это и есть мой роман, - ответил Толстой. Действительно, разве можно в нескольких словах высказать все смыслы, содержащиеся в литературном произведении. Для меня, например, "Анна Каренина" - противостояние двух форм любви: с одной стороны - это любовь страстная, любовь Анны и Вронского, с другой стороны, - это, так сказать, "пасторальная" любовь Левина и Кити. Автор, будто, говорит мне: читатель, смотри и выбирай, что тебе ближе. Но это мое понимание. Я ни разу не встретил человека, который так же, как я оценивает роман Толстого. Для большинства людей "Анна Каренина" - роман про то, как молодая женщина влюбилась в красавца и, не встретив понимания, бросилась под поезд. С такой интерпретацией я точно не могу согласиться. Но прочтение "Анны Карениной" - мое прочтение - не лучше, "не правильнее" прочтения любого другого человека.
  Еще более показательно для нас прочтение философских трактатов. Если вы читаете (вдруг) Гегеля, Канта или Хайдеггера, сначала вы должны распознать язык автора, его, так сказать "тезаурус", а потом уже, при повторном прочтении, собственно чтением и заниматься. Без знания этого авторского "словаря", вы автора никогда не поймете. Именно поэтому очень многие, почти все, говорят о непонимании того или иного текста.
  Эти иллюстрации показывает, что наша речь, не только выраженная разными способами, но и выраженная одинаково, казалось бы, для всех, несет в себе разные смыслы.
  Из такого непонимания, возникает у меня мысль: автор живет, будто, в своем авторском мире, выраженный в тексте. Но надо всегда иметь в виду, что "мысль изреченная есть ложь". Иными словами, свой мир автор пытается передать нам при помощи слов. Но буквально каждое слово в тексте Толстого, Гегеля или Хайдеггера имеет для автора иной смысл: свой, авторский смысл. "Авторские" термины представляют собой более или менее сложную систему, которую я сначала должен "перевести" на свой язык, такую систему воссоздать, а уж потом пытаться понять, что хотел мне сказать тот или иной автор.
  Еще один фактор, мешающий нашему пониманию - перевод. Когда мы читаем тот или иной переведенный текст, мы фактически читаем не автора данного текста, а переводчика. Переводчик сначала (до нас) прочитывает этот текст, и переводит его, исходя из того понимания, которое сложилось именно у него, переводчика.
  Раньше я, так мне казалось, чувствовал некие скрытые, невыраженные помыслы собеседников. Но потом оказывалось, что я ошибаюсь. Чаще всего, люди выражали это при помощи фразы: "я не то имел в виду". Данная ситуация случалась так часто, что перешло у меня на уровень знания, т.е. уверенности в том, что люди так устроены и по-другому не могут. Поэтому с годами это переросло для меня в черту характера - я сначала стараюсь разобраться в терминологии собеседника, уточнить понятия, которые он употребляет, а потом уже переходить к содержательному разговору.
  Понимаю, что такой мой подход вызывает раздражение людей, которым "все понятно" (в социальных сетях таких "все понимающих" людей довольно много). Мне же непонятное многое, поэтому я привык уточнять все, что возможно, чтобы, хотя бы, разговор вести об одном и том же.
  Нечто аналогичное происходит и в психологии. Например, историки психологии насчитали более тридцати различных определений и, соответственно, точек зрения на то, что такое внимание! И это не удивительно. Все науки испытывают определенные затруднения из-за неопределенности употребляемых терминов. Психология в этом отношении не представляет исключения, хотя надо признать, что по этому показателю она занимает одно из первых мест. И не последнее место в этом занимает метафоризация, характерная, впрочем, не только для психологии, но для науки вообще.
  Как следствие чрезвычайной метафоризации, психология сегодня, наверное, как ни одна другая наука, нуждается в своей популяризации. Конечно, это нужно и важно и для физики, и для химии, но, просто в силу своего "околонаучного" статуса именно психологические знания нужно доносить до массы людей. Мне, конечно, возразят. Э-э-э, скажут, психологи сегодня заполонили собой телевидение и интернет. Нет, скажу я, это - не популяризация, это - бизнес. "Психологи", заполонившие сегодня эфир, имеют очень косвенное отношение к той не очень большой группе специалистов, которых можно с полным правом назвать психологами. Те единицы настоящих психологов, которые пробиваются на телевизионный экран не могут, разумеется, изложить точку зрения фундаментальной психологии за те считанные секунды, которые имеются в их распоряжении.
  Одним словом, настоящая психология остро нуждается в своих популяризаторах, которые сумели бы расшифровать для людей метафоры психологии.
  Чтобы понять друг друга, мы пользуемся речью. В то же время, речь затуманивает наши мысли, наш внутренний мир. Любой другой человек, кроме меня самого, смело может высказать мне свое непонимание меня. И очень часто это связано с метафоричностью нашей речи.
  Очень часто причиной тех иллюзий, которые создает себе сознание, является метафоризация. Метафоры играют огромную роль в нашей жизни и в частности, в науке. Сегодня, например, часто говорят о необходимости "перезагрузить" душу. Сегодня когнитивная психология создает образ предмета психологии в виде персонального компьютера с клавиатурой, монитором, хард-диском и оперативной памятью. В крайнем случае все это можно заменить ноутбуком, коммуникатором или айпадом.
  Научный смысл такой метафоризации состоит в следующем. Психология, как известно, наука о душе, вот только никто не знает, что такое душа. Предметы, с которыми имеет дело психология, не увидишь и не пощупаешь, поэтому тут сплошь и рядом приходится иметь дело с метафорами. Человека пытались уподобить колеснице, государству, трехэтажному дому, паровой машине и даже системе химических элементов. Как правило, в ходе истории лучшей моделью для психики служило самое сложное техническое устройство, которое имелось в наличии. До того, как в мир пришли первые компьютеры, в психологии преобладали "водяные" мотивы. Американский философ и психолог Уильям Джеймс удачно сравнивал наше сознание с потоком, а Фрейд - с гидравлической системой, по трубам которой вместо воды текут желания и влечения: если не знать, как правильно регулировать краны, трубу может прорвать!
  В конце концов, отчаявшись изучить невидимую душу, для которой никак не находилось подходящей метафоры, психологи перешли к исследованию поведения. И только компьютер вернул учёным интерес к внутреннему миру: они быстро поняли, что психические процессы теперь можно описывать языком информатики. Тон в научной психологии стала задавать область под названием "когнитивная психология", сделавшая предметом своего изучения процессы переработки информации. И тут компьютерная метафора оказалась как нельзя кстати. Например, память разделили на кратковременную (по аналогии с оперативной у компьютера) и долговременную (по аналогии с записью информации на постоянные носители). И скоро все забыли, что это была лишь метафора. "Метафора - это приговор без судебного разбирательства, вывод без мотивировки" (Н.Д.Артюнова).
  Но метафора не исчезает. Она остается как прыжок от знания к пониманию. Если мы знаем, что такое эта вещь, мы пытаемся при помощи ее наименования обозначить лругую вещь, образ которой у нас уже есть, а имя отсутствует. И мы начинаем приписывать новой вещи основные свойства вещи, нам известной. И нам кажется, мы начинаем понимать новую вещь. Правда, это - пока понимание без знания: мы не можем дать новой вещи определение, даже с точки зрения наших скудных знаний об этой новой вещи., а наличие определения только и дает нам знание о том или ином предмете.
  Что значит, провести метафоризацию? Это значит, для неизвестной нам вещи (предмета, события) выбрать то или иное имя. Разумеется, такое имя не подбирается случайным образом. Когда мы такое слово подбираем, мы пытаемся отыскать в нашем опыте те или иные свойства, которые напоминали бы нам эту новую вещь.
  Почему мы имеем вообще какое-то представление о вещи? Потому, что мы обнаруживаем неизвестное до сих пор явление. Но, обнаружив такую новую вещь, мы сразу же производим ее сравнение с тем опытом, который у нас имеется на данный момент. Причем такие сравнение мы производим, "сканируя" отдельные свойства известных нам предметов. Разумеется, такое "сканирование" не является полным и однозначным. Мы выбираем свойства новой вещи наиболее похожие на свойства вещи, хранящейся в нашем опыте. Выбрав такую вещь, мы переносим ее имя на вещь новую. Новая вещь получает свое имя. Это и есть метафора.
  Что же дальше. Ведь, в первый момент в имени новой вещи мы имеем дело лишь с некоторым довольно аморфным набором известных нам свойств. Далее вступает в дело исследователь, который, меняя последовательно контекст новой вещи, подбирая новый и новый ее контекст. Выстраивает свой новый предмет исследования. Как говорил английский философ, литературовед, лингвист, поэт А.Ричардс, "в основе метафоры лежит заимствование и взаимодействие идей (thoughts) и смена контекста".
  
  Предмет психологии.
  Помыслив, попытаемся представить внутренний мир человека следующим образом. Изобразим ее в виде шара, в центре которого находится некий наблюдатель объективной реальности. Ему кажется, что он наблюдает саму эту реальность и что он делает это непосредственно. Но на самом деле, если еще немного помыслить, то станет вполне очевидным, что эту самую действительность мы наблюдаем только при помощи нашего сознания. А поверхность шара "покрывает" тонкий слой, который мы назовем чувственным восприятием или "чувственной тканью", воспользовавшись термином Леонтьева. Этот слой, как говорил Выготский, защищает наш внутренний мир от всего, что может ему навредить. Поэтому, то, что мы воспринимаем, никогда не может соответствовать тому, что находится вне нас, т.е. наши органы чувств никогда не дают нам так называемую "объективную" картину. Как говорят некоторые философы и психологи, бытие и явление не совпадают, а если бы они совпадали, никакая наука не была бы нужна, поскольку в этом случае мы просто "переписывали" бы то, что находится вокруг и никогда не сталкивались бы ни с какими проблемами: нам сразу все становилось бы понятно. Это высказывание Карла Маркса Выготский многократно повторяет в своих работах. За границей чувственной ткани в шаре располагается слой внутреннего мира, который мы обычно называем самим сознанием. Именно здесь, в этой "части" нашей души происходят те процессы, благодаря которым мы соотносим себя с внешним миром, осознаем себя, с одной стороны, как часть мира, а с другой стороны - как нечто, существующее отдельно. Это - та самая "картинка", которую мы считаем внешним миром. Наконец, есть еще центральная часть нашего воображаемого шара, его ядро, в котором происходит нечто, что пока плохо поддается нашему пониманию, но постоянно сигнализирует сознанию о своем присутствии при помощи более или менее отчетливых переживаний, которые постоянно сопровождают наше существование. Если в самом сознании все кажется вполне четким, ясным и поддающимся объяснению, то нечто, "всплывающее" из ядерной зоны, постоянно мешает нам четко и ясно формулировать наши мысли. Только мы собираемся что-то сказать, как тут же оказывается, что все это не так, и нужно подбирать новые слова. Одним словом, как говорит Выготский, "значение не совпадает с мыслью... Значение есть путь мысли от слова и от мысли к слову, - говорит Выготский. - Я имею мысль: облако, нависшее над моей речью, которая источает его дождем. Мысль перестраивается в значения - этим подыскиваются слова. Некоторые люди даже придумали для этого особое название: "муки слова". Потому что мысль не совпадает со значениями, а есть задняя мысль, потому что путь от мысли к слову лежит через значения, а речь есть иносказание", - говорит Выготский.
  Нельзя понять, каков предмет психологии "на самом деле", поскольку он не является вещью. Предмет находится в постоянном процессе изменения. Иными словами, говоря "каков предмет на самом деле", мы обязательно должны добавить, назвать точную временную точку, в которой находится предмет. Именно поэтому некоторые современные психотерапевты говорят: мы должны взаимодействовать с клиентом "здесь и сейчас". Но здесь-и-сейчас - только один "срез" постоянно меняющегося человека. Об этом психологи часто забывают.
  Напомню, мы представили объект нашего исследования в виде сферического тела. Теперь представим себе, что к этому сферическому телу тянутся разные стрелки. Это - не просто стрелки. Отдельные стрелки - отображение различных психологических школ, направлений, отдельных исследователей, которые пытаются изучать этот объект.
  Исследователи подбираются к своему объекту с разных сторон и по-своему интерпретируют его. И это не удивительно, поскольку каждое направление обращается к объекту со своей "стороны". Это, если воспользоваться образом одного мыслителя, Даниила Андреева, "горизонтальные" разногласия между сторонниками различных теорий, которые, как путники, поднимающиеся с разных сторон на гору, описывают эту гору по-своему. Поэтому и интерпретация объекта приобретает своеобразную окраску в различных научных школах, группах, даже у отдельных исследователей. Именно так своеобразно (в том числе, индивидуально-личностно) окрашенный объект мы и считаем предметом исследования. Предмет не является каким-то списыванием с натуры или описанием объекта. Предмет всегда строится исследователем и приобретает своеобразие в зависимости от тех условий (как "внешних", так и "внутренних"), в которых происходит исследование.
  Давайте теперь представим себе "первого" такого грызуна-исследователя. Назовем его Платон. Платон знает, что у него, кроме поступающей извне информации, есть информация внутренняя, которая воздействует на него. Факт? Факт.
  Платону очень интересно разобраться в вопросе об устройстве этого внутреннего мира. Он говорит (на основании своих наблюдений за собой и за другими людьми): внутренний мир человека - это его приобщение к миру идей. Похоже? Почему бы и нет. Идеи существуют? Конечно. Так почему бы мнению Платона не оказаться истинным?
  Но тут появляется какой-нибудь другой человек (давайте назовем его Аристотель), который говорит (тоже, кстати, на основании своих наблюдений за собой и другими людьми): нет, человек это - мир его восприятия внешнего мира. Логично? Разумеется.
  Появляются третий, четвертый, пятый и все последующие исследователи. Они утверждают, что до них никто по-настоящему внутренний мир человека не понял, а понял он.
  Так изменяется наше представление о мире (в том числе, и о нашем внутреннем мире). Вводится новый исторический, авторский и иные контекстные формы. Вместе с такими изменениями, возникает необходимость как-то по-другому назвать наш внутренний мир. И эти новые названия возникают под влияние нашего опыта, поэтому они не могут не зависеть от индивидуального опыта того или иного ученого - это его мнение. Появляются новые названия: "душа", "психика", "сознание", "гештальт", "деятельность" и т.п.
  Надо отметить, что не только в психологии, но и в других науках происходит то же самое. В разных науках огромное количество направлений, приверженцы которых по-разному интерпретируют свой предмет (один и тот, казалось бы, в одной и той же науке) или даже отрицают его. Например, это происходит в математике, где можно найти приверженцев самых разных философских ориентаций. Современный итальянский математик Габриель Лолли, например, выделяет около полутора десятков таких подходов. Это - номиналисты, реалисты, платонисты и проч. А Имре Лакатос находит среди приверженцев естествознания индуктивистов, конвенционалистов, фальсификационистов, априористов, антиаприористов и т.д. и т.п. Это разве не показатель разнообразных интерпретаций реальности?
  Мы же - простые наблюдатели всего этого - верим, что ученые, конечно, знают, о чем говорят, они-то уж точно знают истинное положение дел. Поэтому, когда в интернете появляется заметка под названием "Американские ученые недавно открыли...", мы свято верим, что это правда в последней инстанции. Ученые, ведь, не станут врать!
  Ученые, конечно, врать не будут. Но давайте запомним раз и навсегда: ученые не только на основании своих экспериментов, но и на основании своего опыта, опыта своих учителей, на основании фактов и размышлений над этими фактами, выстраивают свои представления об объекте, которым они занимаются. Из всего многообразия информации ученый создает свой предмет. Исследователь не "списывает" свой предмет, а строит его каждый раз заново. Поэтому наши представления о мире, и об устройстве этого мира - всегда (абсолютно всегда) всего лишь гипотеза. Какие-то гипотезы принимаются большинством ученых. Другие отбрасываются - научное сообщество им не верит.
  А у нас, обычных людей остается то научное знание, которое поддержано большинством ученых. Этому знанию мы и верим. Так и живем.
  Кто-то скажет: как же жить в таком мире, когда никто ни в чем не уверен!!! Отвечаю: до сих пор жили, живем теперь. Возможно, будем жить и дальше. Впрочем, будем ли, зависит не только от ученых, которые ничего не скрывают.
  Приведенная иллюстрация, может быть, чересчур популярна, но при ее помощи можно определить основные свойства, которые должны быть присущи предмету исследования.
  Во-первых, предмет любого исследования должен учитывать те уже проведенные исследования, которые совершены предшественником того или иного автора.
  Второй момент, который должны иметь в виду исследователи - современный контекст. Иными словами, современники автора тоже должны быть включены в список, в оппонентный круг" автора.
  И главное, уже упомянутое нами: предмет не "списывается" с природы, а каждый раз и непременно выстраивается.
  
  Мысленный эксперимент.
  Современная психология решительно направлена на использовании в психологии так называемых методов. Правда, как мы уже сказали, в нашей науке появляются попытка что-то противопоставить этому методу. Но, как правило, дальше некоторых попыток проинтерпретировать свои результаты как разновидность объективного знания, эти попытки не выходят. Тогда этот метод превращается в субъективную подмену объективного знания. Одним словом, метод качественного исследования в настоящее время требует своей доработки и не должен выступать только в своей сегодняшней функции - как противопоставление методу объективному.
  Психологи, да и все представители науки, приняв экспериментатику в качестве основного научного подхода, словно забыли, что кроме объективных методов, существуют и методы теоретические, без которых ни один метод вообще работать не может.
  Как мы понимаем, уже на стадии метафоры, если не главную, то одну из важнейших ролей выполняет наша теория - исследователь приступает к своей работе, имея определенный опыт (как в научной, так и в житейской сфере). И далее, набирая эмпирические подтверждения своего мнения, мы используем теорию. Одним из средств такого применения нашего опыта является так называемый мысленный эксперимент.
  Мысленный эксперимент это вид познавательной деятельности, строящийся по типу реального эксперимента и принимающий структуру последнего, но развивающийся целиком в идеальном плане. Мысленный эксперимент, замещая в некотором роде материальный, служит его продолжением и развитием. Субъект может произвести, например, косвенную проверку истинности знания, не прибегая к реальному экспериментированию там, где это затруднительно или невозможно, например, в психологии. Кроме того, мысленный эксперимент позволяет исследовать ситуации, не реализуемые практически, хотя и принципиально возможные.
  Поскольку мысленный эксперимент протекает в идеальном плане, особую роль в обеспечении реальной значимости его результатов играет корректность форм мысленной деятельности. При этом очевидно, что мысленное экспериментирование подчиняется логическим законам. Нарушение логики в оперировании образами в мысленном эксперименте ведет к его разрушению. В мысленном эксперименте активность развертывается в идеальном плане, и специфическими основаниями объективности в данном случае являются логическая корректность оперирования с образами, с одной стороны, и активность воображения - с другой. Но решающая роль, как и должно быть в эксперименте, принадлежит здесь "чувственной" стороне, т.е. воображению.
  История механики в Новое время начинается с нескольких классических мысленных экспериментов Галилео Галилея. Это мысленный эксперимент с комнатой на корабле (находясь в комнате на корабле, мы никакими способами не можем установить, движется ли корабль или стоит на месте). Еще более интересный мысленный эксперимент с падающими телами. Аристотель считал, что тяжёлое тело А падает быстрее лёгкого тела Б. Галилей задался вопросом: как будет падать тело, составленное из двух этих тел? Если мы предположим, что тяжёлые предметы действительно падают быстрее, чем лёгкие и наоборот, то лёгкий предмет должен будет замедлять падение тяжёлого. Но поскольку рассматриваемая система в целом тяжелее, чем один тяжёлый предмет, то она должна падать быстрее него. Таким образом мы приходим к противоречию, из которого следует, что изначальное предположение (тяжёлые предметы падают быстрее лёгких) - неверно.
  Так с помощью воображения, достаточно жестко направляемого логикой, Галилей после полученного противоречия представляет ситуацию, в которой причины, мешающие свободному движению тела, полностью устранены. Тем самым он преступает грань реально возможного, но зато со всей возможной очевидностью демонстрирует осуществимость инерциального движения - тело будет сохранять свое движение бесконечно долго.
  Продуктивная мощь воображения представила здесь ситуацию, невозможную с точки зрения аристотелевской физики. И Галилей отдавал себе отчет в том, что аристотелевской физике противостоит воображаемый результат мысленного эксперимента - тело, продолжающее движение в отсутствии движущих его сил, есть нечто невозможное с точки зрения физики чувственно воспринимаемых вещей.
  Между прочим, мало кто обращает внимания на такой научный факт. Исаак Ньютон создал свою известную теорию тяготения, введя в науку понятие "силы", существующей между двумя телами. За это современники подвергли Ньютона осмеянию: как может существовать какая-то "сила" между двумя несоприкасающимися вещами?
  Американский философ Дэниел Дэннет, рассматривая разные виды мысленных экспериментов ("ярлыки", примеры, "строительные леса", "насосы интуиции"), называет среди них аналогию и метафоризацию.
  
  Новая классификация наук.
  В.Дильтей считал, что психология - одна из множества имеющихся "наук о духе": экономика, юриспруденция, гносеология и т.д. - вот неполный перечень таких "наук о духе". Фактически это то, что сегодня мы называем гуманитарными науками. В.Вундт, наоборот, ввел психологию в пространство наук естественных. С тех пор, психологи так и не могут определить место психологии среди других наук.
  В настоящее время наиболее признанной считается классификация наук, предложенная отечественным философом и методологом науки Б.М.Кедровым. Он выделяет два основных научных объекта: природа (органическая и неорганическая) и человек (человеческое общество и мышление). Соответственно особенностям этих объектов выделяются естественные и гуманитарные науки; последние подразделяются на социальные и философские. Таким образом, Б.М.Кедровым были выделены три главных раздела научного знания, каждый из которых представляет комплекс наук. Эта классификация имеет нелинейный характер и представлена в виде "треугольника наук", который отражает многоплановость связей между науками, обусловленных их предметной близости.
  Следовательно, согласно классификации Б.М.Кедрова, психология имеет тесные связи и занимает центральное место не только как продукт всех других наук, но и как возможный источник объяснения их формирования и развития. Такое положение психологии обусловлено реальной близостью предмета и методов каждой из названных наук к предмету и методам психологии, которые сориентированы в зависимости от задач в сторону одной из вершин треугольника.
  Б.М.Кедров, уточняя положение психологии в системе наук, подчеркивает, что психология располагается внутри треугольника не симметрично вершинам, а ближе к философским наукам. Например, мышление является предметом не только психологии, но диалектики и логики.
  Несколько иначе подошел к вопросу об определении места психологии в системе наук швейцарский психолог Ж.Пиаже. Традиционно вопрос о связи психологии с другими науками рассматривался в таком аспекте: что психология может получить от других наук? Такая постановка вопроса была логичной, поскольку психология - одна из самых молодых наук. В своем докладе на XVIII Международном психологическом конгрессе, который состоялся в Москве в 1966 году, Ж. Пиаже поставил вопрос иначе: что может дать психология другим наукам? Его ответ знаменателен: "Психология занимает центральное место не только как продукт всех других наук, но и как источник объяснения их формирования и развития".
  Таким образом, полемизируя с Б.М.Кедровым, Ж.Пиаже поставил психологию в центр "треугольника", подчеркивая ее глобальную роль в целостном познании мира и многостороннюю связь с совокупностью всех научных дисциплин. Будущее психологии ученый видел в развертывании междисциплинарных исследований.
  Я вовсе не собираюсь делать из физиков, социологов и философов психологов. Я даже из биолога не собираюсь делать психолога. Я просто хочу сделать высказать следующую банальную мысль - мысль, мимо которой почему-то все проходя: когда физик, химик или географ занимаются своим исследованием, он непременно использует свое сознание, свой внутренний мир. А это значит, что любая так называемая объективная наука обладает вполне понятной степенью субъективности. Каждый исследователь будто сквозь призму наблюдает свой предмет и задает ему свои вопросы в соответствии с тем, что увидит. Иными словами, представитель любой отрасли естествознания непременно должен обратить свое внимание на психологические особенности своего исследования.
  Отсюда не менее простая идея: подхватите эту "плавающую" в треугольнике наук психологию и потяните вверх. Не уподобляйтесь испытуемым К.Дункера, которые не могли выйти за пределы плоскости. Смело выходите в пространство. Вы получите, таким образом "научную пирамиду", на вершине которой разместится психология - со всеми ее недостатками и с незавершенной парадигмальностью.
  
  Психология будущего - математизированная психагогика.
  В современной психологии мало что изменилось со времен Х.Вольфа и В.Дильтея. Как во времена Вольфа, так и сегодня существуют две психологии. Одну из них я бы назвал теоретико-эмпирической. Ее представители упорно пытаются строить теории на основании известных фактов. Другая психология - философско-практическая - пытается осмыслить эти факты (и теории тоже), используя не просто теоретические, но философские методы. Бихевиоризм, когнитивизм смело можно отнести к первой линии развития. Экзистенциально-гуманистическую психологию, культурно-историческую психологию, теорию деятельности - ко второй. Но, будучи приверженцем второй линии, я уверен, что сегодня психология не достигла того, что требуется любой науке: математизации и способов передачи своего понимания.
  Когда-то (в первой половине своей психологической жизни - лет двадцать, двадцать пять тому назад) я считал так же, как и многие, что математика нужна психологу "для статистики" или для "моделирования".
  Но потом (может, Канта начитался) я осознал, что математика - это вовсе не наука, а специфический метод работы с материалом. Более того (может, Гуссерля начитался) я понял, что математика это - не часть, не метод естественных наук, а огромный пласт философских размышлений. И дальше: в основе этих размышлений - проблема единицы, и главное в математике - не математический анализ, не статистика, не тригонометрия, и проч., а арифметика: что мы считаем, как мы считаем и то ли мы считаем.
  Потом до меня дошло, что и математики сами сильно сомневаются в том, что есть единица. И тогда я задумался: а почему в психологии нет такой единицы? Единственный человек в психологии, более или менее содержательно задававшийся этим вопросом, оказался Выготский. И я стал еще более горячим приверженцем его теории. И понял, что психология это, - как и математика, - огромный пласт философии, без которой невозможна ни одна наука.
  Вывод (для меня) - следующий: психологии нужна особая математика, совершенно особая (назовем ее философской), которой сегодня нет и которая без усиленного участия философов создана быть не может. Ну а если коротко: психологии нужна математика, чтобы они научились задавать вопросы.
  Иногда думаю: может быть, меня подвигло на подобные размышления то, что в вузе под названием математики нам давали не матанализ, как всем студентам, а основы теории множеств (причин этого я до сих пор не понимаю, но благодарен за это судьбе). Искренне сожалею о том, что относился к математике так же, как и большинство: будучи студентом, я был убежден, что математика нужна психологу для статистической обработки материала или для моделирования.
  Кроме того, мы должны понять, каким образом можно передать новое теоретическое понимание мира новым поколениям. Простая передача знаний изжила себя. Она не может оставаться главным педагогическим приемом в веке сингулярности.
  Я не буду настаивать на том или ином названии, понятии, но хочу привлечь внимание читателей к тому, что в современных публикациях все чаще появляется термин "психагогика". В России его активно повторяет А.А.Пузырей. В зарубежной науке отметим роль французского философа М.Фуко.
  Слово "психагогика", конечно напоминает привычный нам термин "педагогика". Но отличие между этими двумя словами, их содержанием, огромно. Педагогика настаивает на влиянии Учителя (педагога, родителя и т.п.) на Ученика и считает, что таким образом вызывает в Ученике соответствующие реакции. Психагогика же предполагает, что сколько бы отдельно взятый Учитель ни оказывал на Ученика, он в одиночку мало чего добьется: ведь как только Ученик окажется в другом контексте, он тотчас же оказывается под влиянием других контекстов. Учиталь-психагог должен научить Ученика уподобляться Природе.
  Нам пора смириться с тем, что в мире нет таких законов, которые были бы непременны и постоянны. Пожалуй, единственный закон, который существует в природе должен гласить: у природы нет постоянных законов. Люди даже придумали занятную поговорку, которая оправдывает их веру в существование незыблемых закономерностей: если, говорят люди, мы встречаем какое-то исключение из правила, то должны согласиться с тем, что это исключение только подтверждает правило. Но я не согласен. По-моему, если из правила существует исключение, это означает, что правило отсутствует.
  Соответственно, возникает вопрос к исследователям-позитивистам. Обычно они считают, что тот или иной закон подтвержден, если происходит подтверждение того или иного ожидаемого события в 99 или, хотя бы в 95% случаев. Тут у мня и возникает вопрос: что происходит в тех случаях - пускай их всего 1% или, в худшем случае 5% - когда закон не подтвержден? Для меня это означает, что закона нет. Вернее, он есть, но носит чисто вероятностный характер. Это значит, мы не имеем права говорить: событие А является причиной события В. Мы должны говорить: в данных условиях, скорее всего произойдет ожидаемое нами событие.
  
  ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
  Сегодня все спорят о том, что такое общечеловеческие ценности, какими ценностями должны руководствоваться все люди на земле, невзирая на их государственную, расовую, национальную, конфессиональную (и так далее) принадлежность. Немецкий психоаналитик, которого также называют предшественником экзистенциальной психологии, Эрих Фромм говорит о так называемых экзистенциальных, то есть главных, определяющих наше существование, потребностях человека. Как мне кажется, эти потребности отвечают на вопрос о том, каковы они - общечеловеческие ценности. У Фромма они перечислены:
  Экзистенциальные потребности в установлении связей. Всю свою жизнь человек осознанно или неосознанно стремится объединиться с другими людьми.
  Экзистенциальные потребности в преодолении себя. Это понятие заключается в стремлении к созиданию, в частности - к творчеству.
  Экзистенциальные потребности человека в укорененности. Чтобы чувствовать себя полноценным представителем своего вида, человеку важно осознавать свои корни. Поэтому так сильна, например, связь матери с ребенком - в этой связи видно желание укорениться.
  Экзистенциальные потребности в самоидентичности. Эта потребность проявляется в концепции собственного "Я", которая изначально заложена в человеке.
  Экзистенциальные потребности в системе ценностей. Систему ценностей человек создает, как основу своего поведения, правила, опираясь на которые проживает жизнь.
  Там, где есть человек, всегда есть психология. И возникла она на пересечении разных наук. И было это не так уж давно по меркам истории - всего-то лет 150 назад (психология, которую называют научной). Я уже писал о том, что психология особая наука. Все, что видит человек - и философ, и физик, и химик, и другие исследователи - он "пропускает" через свою психику. Впрочем, философ представляется мне этаким "слесарем от науки", который "вытачивает инструменты" (понятия, категории) для представителей других наук: и для физиков, и для математиков, и для других. Это - сложная работа. Не всегда и не у всех она получается, но она идет. Философы не всегда соглашаются со своими коллегами. Многие ученые из других наук иногда не согласны с тем, что эти инструменты им подходят. Но работа эта философами продолжается.
  Но есть еще одно существенное отличие: между естествознанием и психологией (я думаю, многие философы со мной согласятся). Психологам известен обычный, повседневный факт: любая вещь становится доступной человеку, только если она пропущена через его сознание. Через сознание (психику) к нам и поступает информация. В психологии есть даже такая метафора: сознание это - как бы "замутненное" стекло, сквозь которое к нам и приходит информация извне. Это касается и слесаря, и физика. А вот большинство естествоиспытателей предпочитают не замечать подобных банальностей. Может быть, совершают свои открытия с отключенной психикой? Но этот вопрос также относится к области психологии.
  Так что психология везде. Нравится это кому-то или нет. Ничего с этим не поделаешь. Впрочем, и физики, и химики и прочие ученые тоже имеют связь с другими науками: с философией, например. А физики и химики - с биологией: получаем биофизику и биохимию. История с географией: получаем теорию этногенеза Л.Гумилева. Хотя, физики, химики, географы и т.д. могут, наверное, об этом лучше рассказать. Здесь вступает в силу закон взаимосвязи всех наук. Мир один и един, с какой стороны на него посмотрим, ту науку и получим. Посмотрит на человека врач - будет медицина. Посмотрит учитель - педагогика. Посмотрит психолог - получим психологию.
  Для меня психология - увлекательнейшее занятие, которым кто-то или что-то позволило мне заниматься. Да еще и деньги в придачу за это выдают. Иногда даже становится неудобно за себя: огромное количество людей "тянут лямку", чтобы обеспечить семью, а я живу как-то по другому: мне интересно! "Лямка", конечно, бывает и у меня - куда ж без нее. Но я знаю, что она, эта "лямка", необходима, чтобы делать интересное дело. "Лямка" для меня - средство. Цель - дело. Впрочем, когда становится особенно стыдно за свою интересную жизнь, я себя стараюсь успокоить: наверное, такие люди встречаются во всех профессиях. И становится жалко тех, кто еще не понял, что жить надо интересно.
  У автора этого текста есть определенная сверхзадача. Главное в том, что хотелось бы развеять мнение моих современников, будто психология сводится чуть ли не к единственному направлению - практической психологии. Психология сегодня значительно шире. Сегодня практика заполонила информационное пространство. Совсем не хочу обидеть тех, кто этим занимается, но это - только одна, видимая часть того айсберга, который представляет собой психология. Но людям кажется, что она составляет единственное занятие психологов. Это совсем не так. Хотелось бы это объяснить людям. Хотелось бы рассказать о том, что везде, где есть человек, там может быть и есть психология. Это и проблема "отцов и детей", и проблема так называемых психических отклонений от нормы и проблемы взаимопонимания целых народов и т.д. и т.п.
  Как возможно взаимопонимание? Ответ на этот вопрос проистекает из теории речевого мышления, которую начал формулировать в первой трети двадцатого века великий психолог Л.С.Выготский. Он дожил только до 38 лет, а стал профессионально заниматься психологией только в возрасте 28 лет. По его мнению, внутренний мир человека состоит из двух составляющих: смысла и значения. Каждый из нас обладает своим уникальный смыслом. Чтобы выразить вовне свои смыслы и передать их другим людям, человек пользуется речью. Так смыслы превращаются в значения, приобретают форму значения и возвращаются к нам, но уже в измененном виде. Но речь формальна, т.е. построена из отдельных жестких элементов (слов), соответственно, формальны и значения, а смыслы диффузны. Поэтому смыслы и значения, живущие в нас, отличаются друг от друга. Т.е. мы пытаемся передать смысл, который, казалось бы, очевиден для нас, а другой человек воспринимает от нас только значения и превращает их в свои смыслы. С точки зрения современной психологии, можно сказать, что на слова любого человека воздействует опыт, который сформирован у каждого из нас в ходе нашей личной, индивидуальной и уникальной жизни. Из всего сказанного и вытекает, что "мысль изреченная есть ложь". Не вранье, конечно, в житейском понимании, а невозможность передать всю гамму обертонов, содержащихся в смысле. Отсюда, например, так называемые "муки слова" у писателя, который фактически пытается передать свои смыслы читателям и не может полностью это сделать. Отсюда же и непонимание людьми друг друга, часто переходящее в жесткое и даже жестокое отстаивание собственной точки зрения.
  Думаю, в основе жестокости - древняя особенность живых существ - необходимость защиты "своих границ". Каждый из нас считает ту или иную зону своей "территорией" и пытается разными способами оградить эту зону от присутствия других живых существ. Такие территории, конечно, отличаются по своим "размерам". Например, Гитлер считал таковой весь мир, Людовик XIV - государство (так, наверное, рассуждают многие сегодняшние руководители государств), большинство - свою собственность (ту или иную). Это что-то, вроде "физической личности" у Джемса.
  У современного человека защита границ представляет собой защиту своих личностных границ (не все же мы - президенты). Иными словами, все мы люди со своей точкой зрения. Многие считают только свою точку зрения правильной и единственно верной. Отсюда и проистекает защита этих "границ". Средства такой защиты бывают самые разные: от использования слова (у большинства людей) до пушек и всевозможных средств военной защиты (у государств). И часто мы воспринимаем такие средства как жестокие.
  Да, мы рождены не понимать другого. Поэтому мир жесток, и мы не можем жить мирно. Но так уж устроен мир. В этом наше несчастье. Но в этом же можно найти и положительный момент. Ведь мы хотим понять - в этом еще одна особенность человека. И самые разумные из нас пытаются это сделать. Как? Например, учиться. Впрочем, это совсем другая тема. Так что, если вас "не понимают", попробуйте вспомнить, что просто таковы люди, так они устроены. Попробуйте еще раз объяснить свою позицию - как-то иначе, чем обычно. Этому можно научиться, вернее, к взаимопониманию можно приблизиться.
  Что касается философского учения, надеюсь (уверен быть не могу), такой теорией станет экзистенциализм. Убежден лишь в одном: если в ближайшее время экзистенциалистские идеи не проникнут в умы людей, человечество ждут большие проблемы. Кстати, в России у этой философии довольно крепкие корни: некоторые зарубежные психологи даже называют предшественником экзистенциализма XX века Достоевского, а предшественником экзистенциально-гуманистической психологии - Выготского (которого, между прочим, многие отечественные психологи до сих пор называют "наше все"). Впрочем, у людей есть "предохранительный клапан", помогающий снять некоторые проблемы: это - формально-логическое мышление. Правда и здесь мы сталкиваемся с многочисленными иллюзиями нашего мышления, ведущими к разнообразным ошибкам.
  Когда-то я был молод и убежден, что умные люди учатся на чужих ошибках. С годами это убеждение обветшало, и я начал приходить к выводу, что на самом деле все учатся только и только на своих ошибках. Это, конечно, опасно, но ничего с этим не поделаешь. Нужно набить свои персональные шишки, чтобы убедиться, что так делать не надо (было). Люди так устроены - считают, что их-то пронесет: это другие - лохи, а он-то не как все. И начинают совершать неудачные эксперименты с жизнью. Причем часто обвиняют в своих неудачах других людей. Это меня раздражает...
  Я убежден, что лучший способ избежать ошибок - психагогически присвоить опыт поколений. И, конечно, я убежден в том, что лучший способ избежать ошибок - чтение классической литературы. Но я убежден также, что свой опыт не надо навязывать. Можно только посоветовать, попытаться объяснить. Но человек все равно сделает по-своему. Это - его решение.
  Есть такой анекдот. Встречаются две планеты. Одна планета говорит другой: Ты чего такая хмурая? Вторая отвечает: Люди завелись - вся чешусь. Ничего, - отвечает первая планета. - У меня тоже были - сами прошли.
  Мне нравится этот анекдот. Посмотрите на человека: убивает себе подобных, мусорит там, где живет (это место называется планета Земля), асфальтирует дороги, строит себе бетонные коробки для проживания... Заслуживает ли такое существо снисхождения? Непроизвольно возникает ответ: нет! Но был такой философ в XIX веке - Г.Гегель. Один из основных выводов Гегеля сегодняшним языком можно выразить так: что выросло - то выросло. Мы уже здесь, и нас все больше и больше.
  Как тут быть? Думаю, есть один вариант - научиться понимать других, в том числе и нашу планету, которая, по-моему, из последних сил старается не заняться самолечением. И когда мы поймем, что не стоит уничтожать место нашего проживания, убивать других только за их мнение, радоваться очередной забетонированной дороге. Вот тогда мы, может быть, заслужим право на существование. Пока же психологи напоминают людей, которые ищут не там, где потеряли, а там, где светлее.
  
   2023 г.
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"