Когда Витька встретился с матерью, то понял, что ей пришлось нелегко с уходом сына в армию. Три дня приводил в порядок запущенное без мужских рук хозяйство и чинил крышу. Потом взял ружье и пошел в лес. Долго и бесцельно бродя между деревьями, вышел к заливу реки и сел под комлем большой ветлы, упавшей от урагана в реку. Он долго смотрел на круги воды, разбегавшиеся
от игры мелкой рыбешки у веток в воде. Встал, взял ружье за ствол и несколькими ударами о дерево разнес приклад в щепки. Ствол кинул в воду подальше от берега.
На другой день пошел в тюремную мастерскую. Во дворе ничего не изменилось, если не считать, что хлама заметно прибавилось, а у забора стоял трехколесный "Урал" с коляской. Длительное отсутствие Витьки с метлой ощущалось. На куче угля спиной к Витьке сидел плешивый мужик, который, подкидывая кусок угля, бормотал:
-Тол или не тол? Вроде не тол. А что, как тол?
Витька с изумлением узнал Шепелявого, который здорово полысел и, как-то, попаршивел.
- Уголь сортирует. До сих пор, - подумал Витька и впервые за долгое время засмеялся.
Оглянувшийся на шаги Шепелявый, сначала смотрел на него невнимательно, а потом заорал от восторга:
-Витька! Вернулся! А здоровый какой стал! Во, амбал! Сам поперек себя ширше!
Они обнялись, и Витька долго кружил Шепелявого болтающимися ногами по углю. На шум из мастерской вышел Бугор. Поздоровались. Потом Бугор вдруг тоже его обнял. Привязался он к Витьке сильно, но ощутил это только с уходом странного помощника в армию.
Шепелявый, взволнованный перспективой выпивки, суетился и собирался в магазин. Витька остановил его, показав на рюкзак, брошенный на землю:
-Принес я. Закусить бы только чего.
За огурцами побежал Шепелявый. Менялись времена, и укрощались нравы.
----------------------
Разговаривали до вечера. Бугор шабашками подкопил денег и собирался купить Любимой дом. В комнату барака тащить было уже нечего. Все было забито вещами для счастья Любимой. А в продаже все новое, да новое появляется. Поэтому дом был просто необходим, чтобы ковать счастье дальше. Складывать то куда.
Себе Бугор купил мотоцикл. Подержанный, конечно. На нем три пожарника сразу с моста в речку слетело. На лед. Они на рыбалку зимнюю наладились. После падения так расстроились, что отдали мотоцикл Бугру за треть цены. Бугор деньги в больницу им принес. Потом в больнице,выпив, сами же на эти деньги с Бугром поспорили, что он ни за что машину не восстановит. А Бугор, взял, да и сделал "Урал", как новенький. Вот и достался ему мотоцикл бесплатно, а те трое остались злые, при ребрах поломанных и без денег.
Стали расспрашивать Витьку, где и как служил. Витька нехотя рассказал о ГДР и Чехословакии. Шепелявый немедленно прицепился к нему. В жизни его тоже много изменилось. Началось все с того, что Бугор подарил ему на день рождения радиолу "Ригонда" с двумя пластинками. Подарок Шепелявый притащил в столярку, потому что Райка его прогнала из дома. Подарил радиолу ему Бугор на свою голову. Одна из пластинок пела про горе горькое, что по свету шлялося, а вторая играла гимн Советского Союза. Слоняющееся по миру горе произвело на Шепелявого впечатление сильнейшее. Напившись, он усаживался под радиолой слушать про горе. Когда дело доходило до слов: " и на нас невзначай набрело", Шепелявый начинал рыдать и хвататься за волосы, которых на макушке и так было, не так, чтобы очень. Впечатлительность Шепелявого, мешавшая труду, начала так раздражать Бугра, что он разбил пластинки. И гимн тоже расколотил. Бугор боялся, что, оставшись без горя, Шепелявый начнет выть под гимн. Но Шепелявый теперь уже не мог жить без музыки и начал ловить ее приемником по разным волнам, пока не набрел на "Голос Америки". Заинтересовался. Несмотря на глушение, упорно вслушивался через вой и треск радио во враждебную пропаганду и, в результате, разложился духовно настолько, что даже перестал пить. Не совсем конечно, но хронические запои прекратились. Сидел по вечерам и слушал сбежавших или высланных, но исключительно убедительных краснобаев. Разобраться, где - правда, а где - брехня, естественно не мог. И не таким, как Шепелявый, умельцы из-за кордона лапшу на уши вешали.
Поднабравшись антисоветчины, Шепелявый объявил себя главным инакомыслящим Клюквина и стал в пивнушках рассказывать народу подслушанную правду про советскую жизнь. Бить его перестали, а, наоборот, стали бояться. Бугру доброжелатели донесли, что Шепелявый принародно хвастался больной совестью и кричал, что его судьба стать ее узником. Главное, был при этом почти трезвым. Бугор сильно встревожился опасной дорожкой, на которую встал Шепелявый. Сначала даже подумал, что, не побывал ли Шепелявый кое-где, получив право нести антисоветскую херотень с целью отлова и других затаившихся правдолюбцев. Но потом понял, что дурость Шепелявого носит самостоятельный характер, а для государственных целей такие вахлаки не подходят. Ни обаятельности при серости облика, ни вкрадчивости. Лезет в душу, как в постель к бабе, не сняв сапоги. Да еще с воплями.
Для перевоспитания Шепелявого Бугру пришлось его маленько прижать, поговорить с пристрастием и напомнить, что, когда тот сбежал из колхоза, на работу его взял только начальник тюрьмы, как-то все уладив. Иначе бы помыкался Шепелявый в городе. Не брали на работу колхозников обычные предприятия. Так, что помог, то, ему представитель тиранического режима. Посему и надо Шепелявому бы молчать в тряпочку, а не подводить своего благодетеля болтовней. Шепелявый пообещал одуматься и раскаяться, но давление истины становилось иногда непереносимым, и Шепелявый снова срывался.
Услышав про Чехословакию, он набросился на Витьку, почему тот не стал на сторону чехов и не способствовал рассвету "пражской весны". Ссылался на восемь смельчаков - диссидентов, которые в Москве на Красной площади не побоялись режиму в рожу харкнуть. Потом, правда, заработали герои на полную катушку за полученное наслаждение, но это Шепелявого уже мало интересовало. Не он же срока схлопотал, а мученики. Бугор не мешал ему изливаться, поскольку Витька был свой и не болтлив. Слушая Шепелявого, Витька понял, почему того всегда били. Но сам обижаться не стал, а пообещал взять Шепелявого на рыбалку с ухой и прочим удовольствием. Бугор тоже заинтересовался рыбалкой и предложил в воскресенье всех отвезти на мотоцикле к дальним заливам. Шепелявый сразу обрадовался, потому что его никто никогда на рыбалку не брал. Рыбалка - акт духовный, требующий умиротворения, братства и единения с природой, а Шепелявый, при своих повадках, мог запросто все это удовольствие изгадить. Тронутый доверием, Шепелявый поклялся, что будет осторожным и умным в беседе.
И про чехов мигом забыл. Впрочем, они и до этого его не больно интересовали. Он и не знал толком, где она, эта Чехословакия. Знал, конечно, что не в Африке, где негры. Полагал, что в Австралии или где - нибудь в Канаде. Да и зачем нужна ему была география. Что он, почтальон, что ли?
--------------------------------
До воскресенья был еще день, и от замаявшей его тоски Витька решил поехать к Земеле. Проехал на автобусе восемьдесят километров до районного центра, потом на попутке до колхоза, расположенного на берегу реки, протекавшей мимо Клюквина. Дом Земели ему показали сразу, после вопроса про инвалида, пришедшего из армии. Постучался до ответного крика: "Не грохочи, падла. Отперто", прошел через прохладные сени в затемненную комнату. Земеля сидел на самодельной коляске с велосипедными колесами у окна и изумленно - неверяще смотрел на Витьку. Некоторое время оба молчали, потом Витька подошел к нему и обнял. Земеля вдруг всхлипнул:
-Витька, братан! Я ведь знал, что ты приедешь. Верил - не сука ты. Как же я ждал тебя, как ждал! Выпить не привез?
Витька поставил на стол рюкзачок с водкой.
- Щас, щас, - засуетился Земеля, вращая колеса за обода, - отец с мамкой на работе, слышь, пойди на кухню, найди закусить.
Витька поставил два стакана на табуретку около коляски Земели и разлил. Земеля выпил жадно. Лицо его стало землистого цвета и выглядело одутловатым, а когда-то шкодливые глаза словно потухли.
- Когда вернулся?
-Неделю назад. Ты то как?
-А никак. Пенсию определили по инвалидности. Мать забирает, знает - пропью. Я не в обиде, кормить то меня надо.
Витька хотел спросить про библиотекаршу, но не решался. Земеля сам догадался, что он хотел спросить.
-Уехала отсюда. Отбыла три года, как положено, и смоталась в город.
- Видался с ней?
Да, уж, повидался. Несколько раз сама приходила. Извинялась, что когда-то по яйцам врезала. Во, дура, то. Я потом такое в госпитале выдержал, что сейчас засади мне снова, только улыбнусь. А ночью, иной раз, так все болит, что подушку грызу. Вместо извинений лучше бы дала разок. Из милосердия. Хоть и инвалид, уж как- нибудь приспособился бы.
-Ну и, что говорила то?
-Да несла чего - то, про то, что надо жить и бороться. Не сдаваться и дело искать. Дело, мол, спасет. Книжки вон принесла, на столе валяются.
Витька подошел к столу и посмотрел. Прочитал название - "Повесть о настоящем человеке".
- Про летчика, -сказал Земеля, - ему ноги отрезали, а он на культи протезы надел и снова летать начал. Сравнила, бля. У меня весь низ не работает, как я на трактор влезу. А педали чем выжимать буду, членом?
Вторая книга была раскрыта, и на странице виднелся абзац, подчеркнутый чернилами: "Самое дорогое у человека - это жизнь. Она дается ему один раз.."
- Островский какой - то написал, - сказал Земеля, - Этого я еще понимаю. Ему каменюкой по хребту досталось, да и с лошади потом об землю грохнулся. Вообще все тело потихоньку отнялось, а потом и ослеп вдобавок. Словом, еще хуже, чем мне пришлось. Писать книжки начал, лежа и вслепую. Мужик, видать, крепкий был... Так ведь у него талант на писание оказался. А у меня что? Меня от чтения то воротит, а уж писать... Да и о чем я напишу? Как девок лапал? Больно кому это интересно. Скажут - ну, просветил народ темный, насообщал, бля, открытий.
-Дай мне эту книжку. Прочитаю, привезу, - попросил Витька.
-Да бери, о чем вопрос. Ты наливай, наливай, не задерживай. Родители скоро придут, хай начнется. Первую поскорей кончить надо. Вторую с ними дернем, они и заткнутся.
Выпив, Земеля оживился и даже повеселел:
- Слышь, Витек! Она мне говорит - на курсы бухгалтерские тебе идти надо. Работать в правлении будешь. Работа умственная, не физическая. Там и найдешь себя. Ага, как же. Я, может, и найду себя. В канаве, косым в дупель. Только вот, где вы потом кассу колхозную найдете? Я, Витек, часто думаю, а, где таких, как я, держат, ежели в тюрьму загреметь? Может, в санатории каком, уголовном? Должны же быть хоть какие-то привилегии инвалидам. А вдруг мне там и лучше будет? Глядишь, и компания хорошая попадется.
Витька не знал, как держат в колониях беспомощных инвалидов. Может, кончают потихоньку, гуманно - медицински, чтобы не хлопотать. Сомневался он насчет особого санатория.
Ты сколько бутылок привез? - спросил Земеля.
-Пять. Четыре тебе хотел оставить.
-Нормалек. Нечего их оставлять. Мать найдет, все равно спрячет.
Земеля оглядел стены и вдруг обратился к Витьке жалобно -заискивающе:
-Слышь, Вить, свези меня на рыбалку. А? Сейчас. Я так давно не рыбачил. Реку посмотреть хочется, сил нет. Помнишь, как мы в карауле мечтали. Костерок сделаем, ушицу сварганим. Давай, а? Тошно мне здесь, пойми.
-Да я что? Только родители как? И ловить чем будем? Снасть, хоть какая, есть?
Удочки бы хорошо. Бреднем я один не смогу.
-Родителям одну бутылку на стол поставь. Я записку напишу - увез сослуживец на рыбалку. Поймут. А насчет снасти - обижаешь. Забыл видно, кто такой Земеля.
В его глазах снова появился знакомый блеск замысливания шкоды.
-Слазь под кровать. Там мешок с барахлом моим, армейским. В сапогах две шашки толовые со шнурами. А может и не тол это. Но все равно, рванет точно. Вот тебе и снасть. Я ведь ждал тебя. Ну, думал, Витька приедет, порыбачим.
-Да как ты их вытащить оттуда сумел?
-Уметь надо. Раненый ведь. Кому мой мешок был нужен.
-----------------------------
Витька помог Земеле натянуть солдатскую гимнастерку и нахлобучил ему на голову танковый шлем. Когда вытащил коляску с Земелей на улицу, тот долго жмурился от слепящего солнечного дня. Отвык за долгие дни пребывания в избе. Земеля был очень возбужден и, поворачиваясь к Витьке небритым лицом, кричал: "Давай Витек, гони, гони!".
Витька почти бежал по улице с редкими прохожими, которые останавливались и изумленно смотрели вслед коляске, грохотавшей по глиняным кочкам дороги. Земеля лихорадочно подкручивал колеса руками, помогая Витьке, и вопил забытую песню сталинских танкистов:
"........
И вот, тогда, по сопкам, по воде,
Блестя огнем, сверкая блеском стали,
Пойдут машины в яростный поход,
Когда суровый миг войны настанет,
И нас в атаку родина пошлет"
Так и вылетели они на обрывистый берег реки и еще долго катились по нему, отыскивая подходящий спуск к отмели. Земеля нашел место, чтобы течение было поменьше. Крикнул Витьке, чтобы тот раздевался и готовился вылавливать оглушенную рыбу в воде. Потом зажег шнур и, широко размахнувшись, кинул шашку неожиданно далеко. Шашка ушла под воду, а Земеля, всматриваясь в точку падения шептал, шептал словно отсчитывая секунды:
-Ловись рыбка большая и маленькая, Ловись...
Через некоторое время вода поднялась бугром и послышался гул удара. Витька бросился в воду и начал выкидывать показавшуюся на поверхности рыбу. Земеля ездил по отмели и указывал, где всплыла. Рыбы было немного. Может - место было неудачное, а может, что много на дно полегло. Но на уху хватало, и Витька разжег костер, пока Земеля чистил рыбу в ведерке на коленях. Периодически он прикладывался к горлу бутылки и становился все более счастливым.
Когда все было готово, Витька подал Земеле котелок с ухой и ложку, потому что, миски забыли. Они смотрели друг на друга, улыбаясь, и передавали по очереди бутылку и котелок. Витька чувствовал, что Земеле действительно хорошо с ним, и черная меланхолия немного отступила.
Потом они долго сидели и, молча, смотрели на воду, течение которой выдавали лишь плывущие сухие листья и небольшие завихрения на воде, исчезавшие и снова возникавшие в совсем других местах.
-Ты ее кончил? - вдруг спросил Земеля.
- Нет. Разве ты ничего не знаешь? - ответил Витька, сразу поняв, о ком спросил Земеля и, ощущая тоску, оттого, что сейчас придется говорить.
-Откуда мне знать. Ничего мне не сказали. Чуть отошел, в Союз вывезли.
-Парня я убил. А девчонка жива.
- Ну, хоть успел вые..ть ?
- Нет. Я не мог. Жалко было, не мог.
Земеля открыл новую бутылку и выпил, не отрываясь, половину. Потом, перегнувшись из коляски, рывком выдернул лежавшего рядом Витьку на себя, так, что лицо поцарапалось о щетину Земели. Витька почувствовал железную силу рук инвалида, дышавшего на него водкой:
- Жалко, говоришь. А меня тебе не жалко. Знаешь, за что она меня искалечила? За пару слов.
За это нормальная баба по морде дает, а не убивает. Ты, понимаешь, что из-за твоей жалости теперь эта гадина долго жить будет. А я нет. Потому, что я так жить не хочу и долго не протяну.
Земеля рывком отпустил Витьку:
-Да ведь я и жил тем, что тебя ждал...Думал - уж , друг то, за меня рассчитался... Как же, рассчитался друг... Видеть тебя не могу больше. Помоги домой добраться и уматывай. И не приезжай больше. Никогда.
------------------------------------------
Витька довез Земелю домой. Сев в автобус, открыл свой рюкзак и увидел не израсходованную толовую шашку, которую забыл отдать Земеле. Под шашкой лежала книга, на корочке которой было написано: "Как закалялась сталь". Витьке было настолько плохо, что он открыл книгу, чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей чтением про обработку металла. Книга опять открылась подчеркнутыми словами:
"Самое дорогое у человека - это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не была мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жёг позор за подленькое и мелочное прошлое, чтобы, умирая, смог сказать: - Вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире - борьбе за освобождение человечества. И надо спешить жить. Ведь нелепая болезнь или какая-нибудь трагическая случайность могут прервать ее".
Витька несколько раз прочитал фразу, пытаясь примерить написанное к себе. С борьбой
за освобождение человечества у него было плохо. Пришел в чужую страну, убил человека.
Было мучительно больно и за то, что убил парня, и за то, что пожалел девчонку, искалечившую товарища. А жизнь впереди предстояла большая, и как с этим грузом жить дальше - Витька не знал. Для нормального человека такого рода проблемы были копеечными. Взял бы, да и придумал бы массу причин в свое оправдание, или временем исцелился. Но не для Витьки - дурака с воспалившейся совестью, которая заживать не желала.
Вечером, вернувшись домой, он еще долго думал про борьбу за освобождение человечества и пришел к выводу, что он никогда не сумеет разобраться в том, кто прав, кто виноват в столкновении людей по проблеме свободы. Ему вообще стало казаться, что свободным человек может быть только, когда живет в полном одиночестве. Как только вдвоем, то один желает пригнуть второго, потому, что тот живет неправильно. Тогда и пригнутому плохо, и пригнувшему хлопотно от забот. Оба не свободны. А когда народу много, то проблемы возрастают многократно, и разобраться в справедливости Витьке не дано. Он с трудом заставил себя уснуть, вспомнив, что завтра нужно встать рано, чтобы идти на рыбалку с Бугром и Шепелявым.
Встав утром, взял рюкзачок с шашкой и пришел на тюремный двор. Бугор, возившийся с мотоциклом, поприветствовал его и ушел в столярку к Шепелявому, где они стали готовить бредень, с которого часть свинцовых грузиков послетала. Витька слышал, как они переругивались и спорили.
------------------------------------------------
Витька присел на кучу угля и развязал рюкзак с оставшейся шашкой. Глядя на шашку, понял, что на рыбалку не поедет. Он внезапно почувствовал то, что когда-то ощутил его отец, взвевший курок и увидевший черноту ствола. Неизбежность. Словно, кто-то позвал в голубеющее небо с севшими, как на мели, облаками, обещая, что все будет хорошо. Витька поджег шнур и, почти привычно, ушел, растворяясь в высоте, с угольной кучи, на которой все слабее и слабее виднелась согнувшаяся над чем-то фигура в солдатской гимнастерке. Ему казалось, что вместо неба, он плывет в голубой воде, наполненной странными фантастическими рыбами, которые в клюквинской речке никогда не водились. "Ловись рыбка, большая и маленькая" - думал Витька, пытаясь несуществующими руками хотя бы прикоснуться к ним.
Но рыбы плыли сквозь него, меняя движения хаотично, словно верша, одним им известный, обряд. Затем между рыбками, вдали, показалось, что-то похожее на плывущее гигантское полотнище, с которого, искажаясь колебаниями материи, смотрело лицо улыбающегося Каштана. Потом Каштан исчез, а на его месте появился покойный отец. Их уже давно не было на Земле, и, когда на полотнище появилось лицо недобитой им чешки, Витька понял, что ее тоже нет в живых. Знал бы об этом Земеля, может бы и успокоился. А чешка улыбалась и звала за собой удаляющимся изображением. Витька понял, что скоро и он будет среди них, но внезапная мысль: "А мать то как, ведь одна остается ..." - заставила снова проснуться инстинкт самосохранения. Его потухающее сознание дернулось последний раз, увлекаемое наверх уже не тонкими невидимыми нитями, а чем-то, имевшим силу корабельных канатов.
Когда на куче прогремел взрыв, то, выбежавшие в затемненный от угольной пыли двор, Бугор с Шепелявым сначала ничего не могли понять. Увидев, что осталось от Витьки, Шепелявый опустился на колени и прошептал:
-Ну, ни хера себе, порыбачили!
Затем бросился к ошеломленному Бугру и вцепился ему в ворот рубашки, крича:
-Я же тебе говорил! Предупреждал же! Это все уголь твой, чертов!
Ничто потом не могло изменить его убеждения, что тол делают из угля.
В кровь дрался с неверящими. А что с него взять то было? Инакомыслящий...