По дорожкам темного лесопарка завивалась поземка, а в небе между черными голыми ветками виднелась белая плоская луна. Метрах в пяти от куста, за которым стоял, но не прятался Женька, проходила главная дорога парка, ведущая от автобусной остановки к жилым домам. Время от времени по ней, освещенной болезненным светом уличных фонарей, проходили замерзшие пешеходы. Чаще - вдвоем, втроем. Слухи о маньяке, орудующем в городе, уже начали распространяться.
Было довольно холодно, но по Женькиной спине катил пот. Периодически его передергивало как паралитика, особенно, когда до напряженного слуха доносился какой-нибудь странный звук.
Если честно, все звуки ночного парка были странными для городского жителя: и стук холодных веток друг о друга, и далекие шорохи где-то в глубине парка, там за деревьями, и даже тишина, которая периодически охватывала Женьку на мгновение-другое, проникая в мозг ватными щупальцами. Образ этих белых сухих щупалец мешал ему сосредоточиться на задуманном.
За эту фантазию Оленька его и полюбила... Ей нравились смешные глупости, которые он сочинял, скучая на уроках. Они сидели на последней парте - отличница, умница и красавица Оля Курышева и Женька Сулейманов, парень по всеобщему мнению, странный.
Оленька была хорошенькой большеглазой брюнеточкой. Учителя любили ее за всегдашнюю готовность ответить на любой заданный по теме урока вопрос, подруги - за то, что вокруг нее всегда было много мальчишек и постоянно случались всякие романтические истории, а Женька любил Оленьку ни за что и за все, чем она была и чем ему представлялась.
Их посадили вместе во второй четверти выпускного класса, когда классная руководительница совсем озверела от бессилия. Стоило заслуженной учительнице отвернуться от парт к доске, как за ее спиной будто бы вскипала вода. Шепоток, короткий стук, смазанный хлопок, басок, который парнишки еще не научились контролировать, девичий смешок. Ираида Федоровна и сама закипала от этих звуков в тот же миг.
Она резко разворачивалась, уверенная, что застанет болтунов и фрондеров с открытыми ртами и в позах, которые неопровержимо свидетельствовали бы о причастности к заговору. Но ученики, как мухи, за долю секунды исчезавшие из-под газеты-мухобойки, успевали принять невинный вид, раньше, чем Ираиде Федоровне удавалось обернуться и охватить их взглядом.
Она стыдила класс, ругалась, наказывала безобразников всякими способами, но стоило ей отвернуться - все повторялось. Тогда Ираида Федоровна и решила смешать им карты, пересадив всех и вся, столкнув лед и пламень, перемешав аутсайдеров и лидеров в один коктейль. В результате сложной рекогносцировки Оленька оказалась на последней парте с Сулеймановым.
Женька сначала испугался. Он старался держаться подальше от девчонок, которые всегда были в центре всеобщего внимания, но вблизи Оля оказалась совсем не такой, как издалека. На первой же перемене она угостила Женьку шоколадной конфетой. Он очень смутился, долго отнекивался, а к конфете прикоснуться так и не решился. Бедная "Аленка" так и осталась лежать на парте, когда одиннадцатый класс покинул кабинет математики и в него ворвались совершенно бешеные шестиклассники.
На следующий день Оля заглянула через плечо Женьки и с удивлением обнаружила, что его тетрадь по физике, в которую учитель никогда не заглядывал, изрисована чем-то похожим на комиксы. Она увидела каких-то полу человеков и полу зверей, замысловатые машины, загадочные пейзажи, возможно даже и не земные вовсе и все это было таким... настоящим, что ли?
- Что это? - спросила она шепотом, расширив свои огромные карие глаза.
Женька вздрогнул.
- Ничего.
- Обалдеть! Ты так рисуешь!
- Фигня.
- А кто это?
- Никто.
- Ух, ты, а что это за планета?
- Гинвара.
- А кто там живет?..
Вот так, тихой сапой Оленька и вторглась в Женькин тайный мир, в котором, кроме самого Женьки, успел побывать только один человек в мире - его друг Олег. Но Олег уехал с родителями в Москву и больше Женька никому не показывал свою Гинвару.
А со временем, пока весна сменяла зиму, между странным Женькой и умничкой Оленькой стало происходить нечто, все больше напоминавшее первую любовь.
Для Женьки все это было как сон, почти даже лучше, чем его Гинвара, только еще ярче и намного больше захватывало. На Гинвару он мотался по шесть раз за день, легко покидая поверхность скучной планеты Земля, и так же легко возвращаясь в окружающий мир. Но сейчас окружающий мир исчез. Не стало одноклассников, которые то дразнились как маленькие, то вдруг по-взрослому защищали Ромео и Джульетту от тупых комментариев взрослых. Не было невыученных уроков и двоек - их видели только учителя и отец, которого тоже не было. Не было ничего, а только саднящий восторг и счастливая боль.
Оленька и Женька не разлучались ни на переменах, ни после школы, гуляя часами по кварталу. Женька рассказывал Оле новые сюжеты из жизни гинварианцев, а она слушала, приоткрыв влажные губы.
Однажды, примерно в марте, когда парочка проходила мимо Сулеймановского подъезда, их увидел мерзкий Женькин папаша.
Вечером он призвал наследника к ответу.
- С барышнями прогуливаешься? - тон отца не предвещал ничего хорошего. Женька уже догадывался, что "барышни" дополнят список отвратительных и никчемных занятий, за увлечение которыми отец будет бить рублем или ремнем. Ремнем теперь доставалось реже - Женька был в покойницу-мать, высоким и крепким, а рост папаши едва достигал метра семидесяти. Не то, чтобы Женька давал сдачи - теперь однако поймать и удержать его в согбенном положении, удобном для воспитания кожаным аксессуаром было непросто. Зато у отца имелись и другие методы воздействия: лишение денежного содержания, домашний арест, а также арест Женькиного скромного имущества, то есть, мобильного телефона и компьютера. Но хуже этого было воспитание беседой, когда папаша начинал трендеть день деньской на тему что такое хорошо и что такое плохо.
Женька, с шестилетнего возраста росший без матери, к семнадцати годам терпел отца с большим трудом. Он уже мало боялся его, как боялся в детстве, когда пощечины так и сыпались на его мордашку. Однако, взрослея, он все больше осознавал свою зависимость от родителя и невозможность избавления. Была лишь одна надежда - поступить в вуз, куда-нибудь в другой город и свалить из дома. Но и тут не все было гладко. За поступление надо платить, а это означает, что институт будет выбирать папаша, а это, в свою очередь, означает, что далеко Женьку не отпустят.
...- С барышнями прогуливаешься?
Папаша, не видя особой реакции на свои слова, притянул Женькино лицо к своему. Из его рта пахло чем-то противным, специфическим, свойственным только ему одному и Женька еле заметно поморщился.
- Ты смотри мне! Рожу воротишь! Тебе учиться надо, одни тройки в дневнике, а ты... прогуливаешься!
Голос отца, тон, запах, вся его сущность были омерзительны. Женька попытался высвободиться из пальцев родителя, но тот крепко вцепился в ворот толстовки.
- Если еще раз увижу с барышней - будешь до конца года без копейки сидеть. Я тут кредит ищу ему на образование, а он...
Дальше Женька отца не слушал. Он вообразил себя на Гинваре, где зверо-люди пытались ворваться в его звездолет, а горючего в баках не было. Ничего, у Женьки есть чем обороняться.
На следующее утро на Гинваре приземлилась розовая летающая тарелка, а высадилась из нее стройная кареглазая девушка.
- Это я?
Женька поднял глаза на Олю и ощутил, что без нее ему не выжить. Они должны быть вместе. Оленька поедет поступать в Москву, а Женька - вместе с ней. Он устроится на работу, и они будут неразлучны. Кем он будет работать? Потом придумаем. Главное - вырваться отсюда, из душной квартирки папаши. Если бы он только мог отделаться от отца!
Провожая Олю домой, он рассказал ей о своем озарении, ожидая, что она обрадуется. Но Оля сразу посерьезнела и сделала большие глаза, будто он ляпнул нечто несуразное. Женька бросился объяснять ей все плюсы их совместного проживания, убеждать, агитировать... Оля улыбнулась его горячности и сказала, что все-все надо хорошенько обдумать. Женька, скрыв разочарование, согласился с ней.
Сейчас Оля казалась грустной. Она сидела на лавке, опустив плечи, и ее поза так тронула Женькино сердце, что он подошел к ней, поднял на ноги и нежно неловко обнял. Это было первое такое настоящее прикосновение, проникновение в зону комфорта, когда аромат кожи, волос, утреннего, высохшего на рубашке пота, выветрившихся духов, потерявшей вкус жвачки, новой кожаной сумки, весеннего ветерка смешиваются в запах, навсегда остающийся в памяти.
...Его руки еще ощущали ее плечи, а его тело уже грубо отлетело прочь. Женькин разъяренный папаша орал на весь двор, причем Женька никак не мог осмыслить его слов, настолько чудовищны они были:
- Иди отсюда, проститутка! Что прилипла к моему сыну? Я вот твоей матери скажу, чем ее дочь занимается!
Оленька всхлипнула и бросилась бежать. Женька вырвался из рук отца, но тут же попался снова. Он обернулся к папаше и вдруг понял, что надо делать. Поэтому сразу расслабился, уже спокойно высвободился, развернулся к отцу спиной и пошел к подъезду.
Ночью он долго лежал на своей застеленной постели, ожидая, пока уснет отец. Дождавшись, прошел на кухню, взял из ящика стола нож - металлический, цельный с 15-сантиметровым лезвием и удобной для пальцев ручкой. Прошел в спальню отца и всадил нож ему в грудь.
Потом подошел к зеркалу и, морщась от боли и напряжения, порезал ножом свою шею, размазал кровь, схватил лезвие правой ладонью, сжал, пока не почувствовал, что рука поранена, потом сделал то же самое левой ладонью (он скажет, что просил не убивать его, и хватал нож руками). Ему пришлось даже сильно стукнуться лбом о дверной косяк. Вышло неплохо - рассеченная, хоть и небольшая вмятина на коже и маленький отек, который завтра-послезавтра спустится под глаз и зацветет всеми цветами радуги.
Потом Женька раскидал по квартире мебель, сломал стул, мысленно описывая себе самому вторжение в квартиру грабителей. Вышел в прихожую, открыл входную дверь и несколько раз громко хлопнул ею. Везде, где он был, Женька оставлял как можно больше кровавых следов.
Милицейский патруль нашел шестнадцатилетнего мальчишку у кровати его мертвого отца. Парень рассказал, что поздно ночью в квартиру позвонили. Отец уже спал, и парень, не подумав плохого, открыл дверь. Грабители ударили его, прошли в спальню отца-бизнесмена и зарезали его до того, как он проснулся. В доме были деньги, сын отдал их грабителям и они оставили его в живых. Грабителей было трое, их лица скрывали черные маски.
Женькину версию никто не оспорил. В качестве бонуса судьба лишила памяти даже самых вредных старух во дворе и ни одна из них не доложила следственным органам о сцене, разыгравшейся во дворе всего за несколько часов до трагедии.
Через несколько дней Женька вернулся в школу. Для начала ему надо было увидеть Олю, поэтому утром он вышел из дома пораньше, с трудом отделавшись от опекавшей его сверх всякой меры тетки, которая явилась-не запылилась на похороны брата, и увидела в племяннике объект стародевичей заботы.
Он увидел Оленьку через пять минут, побежал навстречу, но она отшатнулась. Олин взгляд был таким странным, что Женька остановился на месте. Она прошла мимо.
В мучениях проведя три урока рядом с ней, не понимая причин ее жестокости, Женька сбежал прочь. Он слонялся по городу, пока не понял - его отец оскорбил ее! Она думает, что Женька не заступился за нее! Он бросился к ее дому, дождался ее в подъезде, попытался заговорить, сказать, что теперь они свободны, могут ехать, куда им хочется, могут быть вместе, и счастливы...
Оленька прервала его:
- Оставь меня в покое! - она выглядела так, будто это не Женька попытался взять ее за руку, а липкое гинварское Чудище из болот. - Я не хочу иметь к этому никакого отношения!
Женька отступил на шаг назад и прижался спиной к стене.
Это было все.
Летом, после сдачи ЕГЭ, Оля уехала в Москву.
Тетка усыновила племянника и поселилась в его квартире. Новоявленная семья существовала тихо, мирно, почти безмолвно.
Женьку взяли на фирму отца, которую возглавлял теперь бывший заместитель Сулейманова. Новый директор старался помочь сыну погибшего партнера: давал простые задания, платил хорошую зарплату и настаивал, чтобы парень поступал в институт за счет фирмы.
Женькину историю почти перестали обсуждать. Нашлись другие темы: сын местного воротилы разбился на "феррари", случился пожар на рынке, а еще в городском парке стали находить убитых девушек. Словом, жизнь продолжалась.
А Женька будто бы умер, будто растворился в воздухе, будто расплавился на солнце. Обида, душившая его все лето, отступила. Он ощущал в душе рождение какого-то нового чувства, только не мог понять - какого же?
Как-то случайно встретившись с бывшими одноклассниками, он узнал, что Оля не поступила, куда хотела, и вернулась домой. Услышав ее имя, Женька вдруг ощутил приступ острой ненависти, которая была, как и недавняя любовь, всепоглощающей, горячей, острой.
Довольно долго он не встречал Оленьку ни во дворе, ни на улице, но думал о ней постоянно, узнавал ее в других девушках, мечтал увидеть, проходил мимо ее дома с замирающим сердцем. Ненависть, как и любовь, требовала стимуляции зрительными образами.
Он увидел ее только в конце декабря. Вечером, вернувшись с работы, Женька увидел, что дома нет хлеба. Он быстро выскочил на улицу и рванул через парк к хлебному ларьку, расположенному рядом с остановкой. Кроны деревьев еще не сомкнулись за его спиной, как он увидел розовую шубку своей бывшей соседки по парте. Она шла прямо ему навстречу, чуть щурясь, что выглядело высокомерно, но на самом деле было следствием ее плохого зрения. Женька не мог оторвать взгляда от ее лица - ясного, с яркими глазами и накрашенными губами, отчего она выглядела не старше, но взрослее, опытнее. Оленька тоже разглядела его, чуть улыбнулась и еле заметно кивнула. Возможно, она уже уверила сама себя, что ошиблась тогда, летом, решив, что ее парень способен на зверство. Но Женьке это уже не было интересно. Проходя мимо бывшей возлюбленной, он буркнул что-то неразборчивое и, наконец, смог отвести глаза.
Чувство ненависти, вспыхнувшее в мозгу, стекло в колени, оставив лишь головокружение. Он споткнулся, но выровнял шаг и пошел дальше.
На следующий день в интернете он увидел очередную новость о городском маньяке. Теперь в существовании извращенца никто не сомневался. Сумасшедший придурок нападал на хорошеньких девчонок со спины и ножом перерезал им горло.
Женьку зацепило слово "нож". Он представил себе тот нож, которым убил отца. И тут же мысленно, будто рисовал комикс, увидел себя, с ножом в руках, стоящим позади девушки в розовой шубке. Он хватает ее за плечи, ощущая тот самый весенний запах своей любви...
Оленька была идеальной жертвой для маньяка - хорошенькая, яркая, ходит домой через лес. И кто докажет, что ее гибель не на его совести?
...Февральский лес, чуть высветленный ледяной крошкой, вдруг заскрипел стволами деревьев. Что-то происходило в его глубине и лесу происходящее не нравилось.
Женька достал мобильник. Восемь пятнадцать. Оленька должна была пройти уже минут пять назад. Повинуясь импульсу, он достал свой нож, вышел на дорогу и двинулся в сторону остановки. Свет фонарей голубоватыми кругами ложился на дорогу. Женька прошел два круга, а под третьим лежал розовый сугроб.
Это была она.
Мех на плече и под горлом пропитался кровью, она была мертва, но сделал это не Женька! Ненависть в его горела огнем, и ничто, ничто уже не погасит это пламя!
Скорчившись от почти физической боли, пронзившей его желудок и, мало сознавая, что он делает, Женька всадил нож в розовый мех.
К ним - мертвой и живому - уже бежали люди. А Женька все подвывал и отчаянно бил тело ножом.