Меня не было дома, когда в дверь постучали Буховский и его лошадь Трансвестит. Лошадь была безусловным трансвеститом, но не таким традиционным, какого я мог себе представить, а скорее трансвестит свободный от традиций и, на мой взгляд, этой лошади просто подходила кличка Трансвестит. Да и лошадью, если честно, она была не совсем, но нечто лошадиное внутри выдавало в ней натуральную лошадь. А Буховский - это писатель, ну или вроде того. Я открыл. Они ввалились, звеня копытами и бутылями с джином, бесцеремонно уселись на диваны и по-компанейски начали выпивать, неся пьяную околесицу. Лошадь пила по-лошадиному много, а Буховски больше говорил, чем пил, однако от лошади не отставал, пришпоривая острыми шутками алкогольное притупление. Лошадь ржала, не зная меры, продолжая свой оголтелый алкомарафон. Буховский, ухмыляясь слюнявыми губами, гладил лошадиные коленки под юбкой, которая бесстыдно валялась на полу. Казалось, все шло к сексу, однако лошадь была слишком пьяна для этого, а Буховский слишком саркастичен, ироничен и смешон для интима. А мне, между тем, было совсем неинтересно, как выглядел бы этот секс-тестинг. Но, скорее всего, это было бы забавно. Наутро у них, по-моему, что-то даже получилось, но не уверен - в тот момент я был слишком пьян.
- Буховский, - пробормотал я, - а ну расскажи что-нибудь из последних трудов своих писательских. Что сейчас работаешь?
- Сейчас я пытаюсь напиться, дружище, и сейчас мне слишком хорошо для писанины. Писать я буду тогда, когда груз похмельного утра раздавит бульдозером мою больную голову. Но перед этим я, естественно, вылакаю с пол-бутылки джина или водки, найдя в них точку входа для вдохновения. Потом проблююсь, выпью еще и напишу что-нибудь гениально-макулатурное например, о том, как мне хреново. Человеку, знаешь ли, всегда приятно ощущение, что кому-то хреновей, чем ему.
- Ты самый честный писатель из тех, кто может лицемерить с честью.
- Писать надо не думая, а просто воспроизводя поток скачущих пьяных мыслей. А трезвое переписывание и редактирование первородной мысли по сто раз - грех, смертный грех для писателя. По сути это такой же самообман, как и обман читателя. А писать и формулировать, знаешь ли, нужно так, чтобы у читателя затряслись коленки от пробегающих по ним мурашкам удовольствия.
- Буховский, ты гений, но алкаш. Алкаш, но гениальный алкаш. Отними у тебя бутылку - тут же станешь бездарным вата-каталой, который на фиг никому не нужен. Пей, Буховский, пей от души и пиши, пока льется, пишется и пьется.
Жаль только, что Буховский уже спился, оставив после себя гору гениальной бытовой макулатуры. Буховский, ты приходи, что-ли, выпьем с тобой еще...