Москвин Максим Владимирович : другие произведения.

Посланники Крови

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 4.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Правда - колдовство было повсюду в те времена. А еще - крестовые походы, меч в руке. И ветер в голове.


  
  
   Пролог.
   В котором все точно, как в прологе - ничего не понять.
  
   - Вы бы подождали, господин, - через неделю, другую откроется путь через перевал, и с караваном пройдете, короткой дорогой. А пока - тут разместитесь, в доме найдется комната для вас. И лошадки ваши не пожалеют.
   У парня, сидящего в седле здоровенного злобного коняги, изменилось выражение лица, не в лучшую сторону.
   - Отвечай на вопрос, как велено! Мне комната ни к чему, я не собираюсь тут торчать и хлестать твое дерьмовое винище. Я тебе даже заплачу - но монеты получишь, если только внятно объяснишь, как мне выехать на дорогу через ланды. Говори, не зли ты меня, ну?
   Как будто подтверждая настрой своего хозяина, черный зверь о четырех ногах и хвосте лязгнул зубами у самого носа еле успевшего увернуться держателя постоялого двора и заюлил на месте. Хороший удар кулаком по голове чуть успокоил коня, но он продолжал косить диким глазом на пешего.
   - Доедете до конца деревни, потом еще час до развилки и от каменного столба влево. Дальше не ошибетесь - от кромки леса идет просека, вот по ней до самого конца, а там через озеро.
   Трактирщик замолк в ожидании. Всадник покопался в поясной сумке, извлек оттуда нечто и бросил в сторону трактирщика. Сразу за этим парень подобрал поводья второй принадлежащей ему лошади - меланхоличной пегой кобылы - и отправился в указанном направлении, заставляя находящегося под ним коня пошевеливаться.
   Человек, стоящий в снегу, не стал провожать взглядом быстро удаляющегося всадника, а бросился рыться в сугробе в поисках своего вознаграждения, которое он не смог поймать налету. При этом трактирщик недовольно бурчал себе под нос.
   - Чтобы ты сдох, отродье сатаны... не к ночи будь помянут, - он быстро перекрестился.
   Наконец, в его замерзшей руке оказался заледеневший кусочек металла. По приятной тяжести кусочка трактирщик уже понял, что он получил сегодня от проезжего рыцаря в качестве платы за совет. Куснул - оставшиеся на мягком желтом металле следы зубов только подтвердили его догадку. Вдруг мужику стало жаль молодого путника, и он, подбирая длинные полы плаща, попытался побежать вслед за парнем, но тот уже скрылся из виду. Тогда трактирщик изо всех сил закричал.
   - Возвращайся!!! Пропадешь на дороге!!!
   Но слова бесследно пропали, медленно растворяясь в морозном воздухе. Бледное солнце уже коснулось верхушек деревьев, клонясь к закату, тени удлинились. Мужик, засунув в рот под язык золото, побрел к своему постоялому двору, расстроено качая головой. Действительно, кто бы мог подумать, что господин рыцарь окажется таким щедрым. А теперь сгинет без следа. Хотя - и слава богу. Ведь его возвращение не сулило мужику ничего хорошего. С прошлой зимы ни один из тех путников, кто отваживался пойти обходной дорогой, не доходил до стоящего на том конце, за горой, постоялого двора. Трактирщик знал об этом, так как тот постоялый двор принадлежал его шурину. Похоже было, что там, на дороге, засели лихие людишки, а предупредить об этом рыцаря не удалось - запоздалая попытка в зачет не шла. Вот выживет парень, появится в этих краях опять, и пустит огненного петуха, в награду за то, что не предупредил. А всю семью перережет, не сомневайся - мужик и не сомневался. Он постоял еще немного на крыльце, глядя на скалистые горные вершины, окутанные розовым закатным светом, потом зашел внутрь дома. Дверь захлопнулась.
   Через некоторое время парень миновал столб у развилки, принял влево, как сказал трактирщик и углубился в лес. Сомкнувшиеся над головой кроны деревьев лишили тропу остатков скудного освещения, а под довольно глубоким снегом скрывались пни. Все это заставило всадника придержать своего коня, и тот пошел быстрым шагом.
   Ферри де Невилль, а именно так звался молодой человек, расслабленно сидящий на черном жеребце, опять начал испытывать сильное недовольство своим положением странника, однако винить в этом мог лишь самого себя, по доброй воле сменив, уют замковых стен на вот такое прозябание. В первый раз проявилось недовольство очень давно, когда осенняя промозглость, которую можно было хоть как-то пережить, в одну ночь сменилась изматывающим зимним морозом. Де Невилль припомнил - тогда стало совсем невмоготу и он попытался понять, что же такое с ним происходит - взял и улегся, вытянувшись во весь рост, прямо на земле, закрыв глаза, ожидая, когда уйдут все чувства, и им на смену придет безбрежная пустота, в сосредоточении которой он, разобравшись в себе, найдет ответ. Ответ нашелся, хотя причина показалась поначалу уж слишком незначительна для сильного молодого человека, но была, тем не менее, единственно правильной - все-таки Ферри не нравился холод. И дело тут было совсем не в том, что зима 1187 года в Бретани удалась на славу, нет. Такого, чтобы деревья трещали и птицы падали с небес, никто не замечал. Просто после шести с лишком лет, проведенных в теплых краях - а кто не назовет Палестину и Египет теплыми краями - Ферри де Невилль отвык от холодов, свойственных его родине.
   Теперь он снова попал в страну своего детства, где три долгих зимних месяца снег падал на голову, а вода покрывалась коркой льда. Разве не сам Ферри, трясясь в седле под палящим солнцем и иссушающим пустынным ветром, мечтал о том времени, когда он сможет вернуться в здешнюю прохладу? Вот его мечты сбылись, и что? А все то же - нет совершенства в мире под луной.
   Рассуждая подобным образом, де Невилль углублялся все дальше и дальше в лес. Его боевой конь, носящий имя Пти, самостоятельно искал дорогу среди сугробов. Прозвище ярко показывало неизбывное слабоумие старшего братца Ферри, давшего черному как смоль и злобному как дьявол животному такую кличку. Да ладно, братец, все же, чего злиться-то?
   Идущей за Пти безымянной кобыле, впрочем, отлично понимавшей, когда хозяин обращался к ней, только и оставалось, что ступать след в след. Вокруг все было тихо, темно и пока спокойно. Де Невилль совсем бросил удила, предоставив тем самым коню полную свободу действий. Однако! - это было слишком по-сарацински, не стал бы добрый христианский рыцарь делать такого - доверять свою жизнь бессловесному зверю. Да и кожа молодого человека, покрытая навсегда въевшимся загаром, в совокупности с темными волосами и карими глазами - нет, что-то странное проглядывало во внешности этого рыцаря. Не мавр ли он?
   Но посреди леса не нашлось любителя делать замечания по поводу внешности Ферри (и слава богу, а то уж очень любят наши резать друг другу глотки, по самой ничтожной причине), и он продолжал путь.
   Пегая лошадка, плетущаяся позади, несла на себе две больших кожаных сумки с различными вещами и торбу с овсом. К ее спине был приторочен: треугольный щит, затянутый куском серой материи; копье, новое, ни разу не ремонтированное и не несущее на себе ни единого свидетельства того, что оно побывало в переделках. Еще один необходимый атрибут рыцарского снаряжения, меч - висел на перевязи всадника. Ножны были разукрашены непривычными глазу узорами с полумесяцами и слишком бросались в глаза, как будто их владелец поклонник Магомета. Вот это уже превосходило всякие дозволенные границы, и, по мнению большинства, давало законное право всякому встречному поинтересоваться - а не выглядывают ли из-под капюшона всадника короткие черные рожки? А, быть может, длинные полы плаща вдруг скрывают раздвоенные копыта, вместо сапог и стремян?
   Такого рода домыслы неоднократно возникали у тех, кто повстречал странного рыцаря во время его длинного путешествия по родным краям. Благоразумные промолчали - и оказались, как всегда, правы. Конечно, на впечатление, им производимое на окружающих, Ферри де Невиллю (как он пытался себя убедить) было глубоко наплевать, но до определенных пределов. Положим, косой взгляд, брошенный в его сторону сколь угодно здоровенным верзилой на коне и с копьем под рукой, являлся для Ферри уже готовым поводом для стычки, так как назвался груздем - полезай в кузов (если ты странствующий рыцарь - веди себя соответственно). К мнению же других людей, не имеющих в своем арсенале копья, он был подчеркнуто равнодушен, что спасло не одного деревенского зеваку, раскрыв рот пялящегося на темную фигуру, проезжающую мимо. Причины столь избирательного подхода входили в те самые правила, которыми руководствовался рыцарь, и имели характер довольно приземленный - ну, и кто рискнет попрекнуть воина христова справедливым заработком в виде полученной в честной схватке добычи?
   Пошел редкий снег. Снежинки попадали на неприкрытую попоной голову Пти и быстро таяли, исчезая каплями в его черной лоснящейся шерсти. Впереди показался просвет между деревьев - лесная просека заканчивалась, и ей на смену пришло широкое пространство покрытого льдом озера. В разрывах между тучами появилась луна, осветив снежную целину - мертвые черные блики от несомых ветром облаков бесшумно скользили по припорошенной снегом отвердевшей водной глади. Ни шороха вокруг. Ферри подхватил повод и направил коня вдоль кромки озера. На открытой местности стало задувать, что заставило молодого человека плотнее завернуть края широкого плаща, подбитого мехом. В пользу ветра можно было сказать, что тропинка оставалась относительно чистой, снег сметался ближе к деревьям.
   Прошел еще час неспешной езды - де Невилль очутился на противоположном берегу озера, объехав его по краю. Уже перевалило за полночь, а в животе стало все чаще раздаваться недовольное урчание. Ферри начал размышлять - или искать место для стоянки прямо сейчас, или проехать еще некоторое время, в надежде повстречать какое-нибудь жилье и там уж остановиться. Припомнив свой разговор с трактирщиком, де Невилль почему-то засомневался в том, что найдет на этой дороге даже самую убогую хижину. Не зря же мужик так упорно приставал с предложением остаться на его постоялом дворе. Стоило хотя бы поесть перед дорогой, а не нестись, сломя голову. "И почему, собственно, нужно было ждать две недели ждать до открытия перевала?" - парень задумался. В этих словах заключался некий подвох, несуразица. Когда настоятель церквушки в деревне, где Ферри на днях останавливался, рассказывал ему о том, куда следует продвигаться, то ни разу не упомянул о закрытом в это время перевале. И, вообще, о каком-либо пути через горы. Почти вся дорога до Кагора должна идти по равнинным ландам. Настоятель, сам побывавший в свое время в местах отдаленных, отлично знал, что говорил, правда, с поправкой лет на двадцать.
   От этих мыслей по телу прошла знакомая холодная волна. Ферри откинул с головы капюшон плаща, сильно закрывавший обзор, и решил повнимательнее отнестись к окружающей местности - слева, на сколько хватало взгляда, простиралась заснеженная темная равнина, а справа густой лес тянулся сплошной стеной. Следовало так и ехать вдоль опушки - еще целый день, а там уже рукой подать до главного тракта на Тулузу.
   Наверное, помогло то, что в какой-то момент тучи опять закрыли лунный диск - среди деревьев, стоящих плечом к плечу, промелькнула еле заметная искра света, замеченная всадником. Мысли о странных несоответствиях улетучились из головы под воздействием ясно обозначившейся возможности получить теплый ночлег и миску горячего. То же и с мелькнувшим было в голове здравым рассуждением о том, кому в такой неурочный час пришла охота жечь огонь, привлекая тем самым нечистую силу (которая, как известно, овладевает лесами, полями и болотами в ночную пору).
   Пришпорив Пти и нетерпеливо дернув поводья лошади, идущей позади с поклажей, молодой человек повернул в сторону подлеска. Скоро стали заметны очертания довольно большого дома с высоким чердаком, стоящего посреди лесной поляны. Редкая ограда из неровно обрезанных жердей и длинных ветвей ничуть не скрывала полоску света, выбивавшуюся из-под неплотно прикрытых ставен. Опасение по поводу того, что посреди ночи кто-то развел огонь, на мгновение вернулось, но было с позором изгнано Ферри - мало ли, каким делом заняты хозяева? А может, у них идет пирушка полным ходом, тем более, что едва заметный запах еды уже достиг ноздрей ночного путника? Де Невилль заторопился. Соскочив с коня и набросив оба повода на ограду, он, отворив хлипкие воротца, всего-навсего подоткнутые палкой, прошел внутрь. На дворе снег был хорошо утоптан. Вдруг аромат горячей еды перебило резкое благоухание коровьего навоза, на сапог что-то налипло. Из большого сарая, пристроенного к дому, словно в подтверждение, донеслось короткое мычание. Исходя из услышанного и увиденного, Ферри рассудил, что обитатели лесного дома жили довольно зажиточно, так что его аппетит не заставит их голодать на следующий день. Ободрившись еще больше, де Невилль подошел к порогу, остановился и прислушался - из дома не доносилось ни звука. Он на всякий случай подергал за веревочную петлю, прикрепленную к двери и, убедившись, что вход заперт, негромко постучался. В доме послышалось какое-то быстрое шевеление, потом все опять стихло. Это стало надоедать, и де Невилль громче застучал по толстым доскам, сопроводив действие словами.
   - Эй, открывайте! Свет в доме горит, отовсюду видно, открывайте, говорю!
   После продолжительной паузы послышались отчетливые шаги. Кто-то подошел к двери вплотную с той стороны и спросил тихим голосом.
   - Кто среди ночи ломится?
   - Какая разница?! Мне нужна еда и ночлег, и я получу и то и другое, даже если придется ради этого снести кому-то голову! Открывайте!
   Тот же голос, не повышая тона, произнес.
   - Учтивые люди представляются, прежде чем попросить хозяев дома о крове и пище.
   - Ну, хорошо, я Ферри де Невилль, рыцарь. Удовлетворены? Теперь давай, открывай!
   - Принадлежите ли вы к какому либо воинственному монашескому ордену?
   - Нет! Хватит вопросов, а то я сейчас начну рубить дверь!
   Из-за двери не ответили, но раздался стук отодвинутого засова, потом еще один. В приоткрывшуюся щель просунулась голова, глядя на которую трудно было поверить, что она принадлежит человеку. Немилосердно сплющенная с боков природой либо щипцами повивальной бабки, голова, вдобавок, обладала тонким длинным носом и выкаченными до предела глазными яблоками. Казалось, что еще мгновение, и глаза выскочат из орбит и повиснут на кровавых нитях у подбородка. Картину дополнял огромный коричневый зуб, вылезший из ряда своих собратьев и прижимающий собой верхнюю губу. Все это Ферри разглядел в слабом свете, идущем из приоткрытой двери. Дьявольская внешность заставила невольно содрогнуться. А вдруг это еще не все? Де Невилль неожиданно почувствовал, что предпочел бы не видеть другие неприятные подробности внешности обитателя дома, возможно, укрывшиеся поначалу от его взора, и, черт бы с ним, даже пожертвовать теплом очага ради этого. Тщетно - посмотрев на Ферри немигающим взором и оглянувшись по сторонам, в поисках возможных спутников странника, затаившихся неподалеку, обладатель отвратительной морды открыл дверь пошире и отступил внутрь, приглашая гостя в дом.
   - Я должен позаботиться о своих лошадях, они у ограды.
   - Прошу вас, в сарае найдется место.
   Ферри вернулся к оставленным у изгороди коням и отвел их в сарай. Места там хватало - флегматичная корова с крошечным теленком не обратили никакого внимания на новых соседей. Распустив подпруги, сложив снятые седла с поклажей в дальний угол сарая, де Невилль положил по солидному пучку сена каждой лошади и закрыл сарай.
   В доме к приходу нежданного гостя зажгли еще одну толстую свечу, так что света оказалось достаточно. Достаточно для того, чтобы, вдобавок к остальным ярким деталям внешности, увидеть огромный горб и сухую искривленную ногу хозяина. Тот, при появлении Ферри в дверном проеме, попытался было привстать, но с первой попытки у него ничего не вышло - суковатый посох неожиданно выскользнул из рук и уродец повалился обратно на широкую струганную скамью, которую полировал своим задом. Рыцарь не стал ничего говорить по поводу увиденного, хотя в голове уже сложилась пара рифм - не стоило злить людей, все-таки давших приют.
   - Присаживайтесь, господин, сейчас жена соберет на стол.
   Невысокая толстая женщина, в простом сером платье, со сморщенным лицом и буйно пробивавшейся на верхней губе растительностью, молча накладывала в большую миску какую-то еду с длинной полки рядом с окном. На звуки голоса мужа она обернулась и неожиданно посмотрела молодому человеку прямо в глаза. В этот момент тлеющие в очаге угли вдруг вспыхнули языками пламени и на ее красное лицо упали отблески огня - тут де Невиллю показалось, что зрачки женщины вдруг пожелтели, стали словно тигриные. В следующее мгновение жена хозяина отвернулась, и все исчезло, но Ферри стало слегка не по себе. Он видывал тигров, и готов был поклясться, что сейчас на него смотрел именно этот опасный зверь. Но... списав все на игру пламени, Де Невилль уселся на скамью, стоящую вдоль стола, воспользовавшись приглашением, и привычным жестом отстегнул ножны с мечом, поставив их рядом по левую руку от себя. Порядком вымокший плащ забрала хозяйка и поместила его недалеко от очага, для просушки.
   Изуродованный природой или человеком, хозяин явно жаждал общения, и поэтому, как только Ферри расположился напротив его, в ожидании, когда подадут еду, принялся за разговоры, периодически принимаясь теребить рукав своего грязноватого одеяния из черной мешковины.
   - Господин де Невилль, простите мою невежливость при первом разговоре, но вы понимаете, что живущему в такой глуши человеку, да еще обремененному семьей, следует быть осторожнее. Шайки головорезов сейчас встречаются на дорогах гораздо чаще, чем десять лет назад, времена настали смутные и тяжелые. Да, разрешите представиться - Сигерик.
   - Сигерик, и все? Довольно редкое имя.
   - Да, это мое школярское прозвище прилипло ко мне много лет назад, и я уже напрочь забыл свое настоящее имя. Когда-то я исходил не одну пару башмаков по дорогам и сочинил не одну песню на забаву благородным господам и не очень. Захватывающая жизнь голиарда вспоминается одновременно с радостью и тоской по тем ушедшим дням. А вот, хотите - я спою одну из своих песен.
   Сигерик очень оживился и явно собрался устроить здесь пение. Но Ферри не имел ни малейшего желания выслушивать что-либо веселое и игривое от этого типа, поэтому просто ответил.
   - Нет, не стоит. Зачем пением привлекать среди ночи то, что может находиться во тьме?
   - Э-э-э, да вы, я смотрю, осторожничаете! Не переживайте - здесь вокруг другой нечисти кроме...
   Сигерик осекся на полуслове и замолчал. Ферри обратил внимание на то, что молчаливая жена Сигерика, казалось, все еще ковырявшаяся с миской у очага, как-то вдруг оказалась за спиной увечного мужа и положила ему руку на плечо. Уродец поморщился - похоже, сильная ладонь, стиснувшая плоть рядом с шеей, причинила ему нешуточную боль. Сигерик мгновенно сменил тему разговора, с явной опаской косясь на супругу, опять вернувшуюся к своим занятиям.
   - Я заметил, что моя внешность вызывает у вас противоречивые чувства? Да, я далеко не красавец. Но раньше я имел приятный вид. До тех пор, пока, на свою беду, не повстречался с бароном фон Унгерном. Небольшая и совершенно безобидная интрижка, заведенная с его женой в отсутствие барона, привела меня в подвал родового замка, после внезапного возвращения хозяина в свои владения. Особенно фон Унгерну не понравились некие стихи, посвященные его способности к выполнению супружеского долга. Он мне сам сказал об этом, в тот момент, когда его помощники сжимали мою голову широкими железными щипцами. В конце концов, мне всего лишь перебили дубиной хребет, подрезали сухожилия на ноге и выбросили посреди леса. Искусство потребовало жертв.
   - Мне кажется, что ваше общение с женой фон Унгерна просто перешло определенные границы, разделяющие странствующего школяра и благородную даму. Это и не понравилось алеманцу. Если вы не смогли преодолеть свою похоть, то зачем было еще подливать масла в огонь и злить барона какими-то стишками? Безрассудное, по моему мнению, поведение.
   Сигерик тяжело вздохнул. Противопоставить что-либо справедливому замечанию рыцаря он не мог.
   За разговором прошло время, более чем достаточное для того, чтобы приготовить самые изысканные разносолы, но содержимое миски, которую поставила перед Ферри жена Сигерика, вызвало у де Невилля недоумение. Слипшаяся в один большой склизкий кусок холодная пшеничная каша, лежащая по середине глиняной посудины, сопровождалась куском лепешки, ломтем весьма подозрительного на вид сыра и целой головкой чеснока. Кружка вина. Надежды де Невилля получить горячую мясную похлебку - а именно она, без сомнения, аппетитно булькала в висящем над огнем котле - рассеялись, как дым. Похоже, хозяева приберегли все самое вкусное для себя. Смирившись с тем, что мясное прошло мимо него, Ферри, однако, не преминул заметить со всей возможной вежливостью.
   - Любезная хозяйка, а нельзя ли отведать вот того замечательного содержимого, что так заманчиво закипает в котле?
   Сигерик поморщился и приготовился уже что-то сказать в ответ, как вдруг не произнесшая до того момента ни слова толстуха разразилась весьма, с ее точки зрения, изящной фразой.
   - Господин рыцарь, похлебка еще не готова, а неправильно приготовленное мясо вызовет у вас ночью сильную головную боль. С утра я сама положу вам, сколько потребуете, этого кушанья.
   Де Невилль молча кивнул головой, отвечая таким образом на произнесенные женой Сигерика слова - иногда и пни разговаривают - и приступил к трапезе. Еда не вызывала прилива аппетита, но ее, по крайней мере, было много, и молодой человек утолил свой голод, оставив после себя только шелуху от чеснока и совсем уж засохшие корки сыра. Желудку рыцаря доводилось переваривать и гораздо менее съедобные вещи. Допив вино и сплюнув на пол мутный осадок, попавший в рот вместе с последним глотком, де Невилль произнес.
   - Вижу, мой плащ уже высох. На дворе глубокая ночь, а я собираюсь завтра преодолеть оставшийся путь до тракта. Покажите мне место для сна, и спокойной ночи.
   Сигерик переглянулся с женой и ответил.
   - К сожалению, свободной кровати у нас нет. Я думаю, вам будет удобнее подняться на чердак - на охапке сена сон особенно хорош после долгой дороги.
   Корявая лестница, связанная из толстых прутьев, стояла, прислоненная к глухой стене дома. Верхний конец сооружения упирался в темный проем между стропил крыши - туда и полез Ферри, прихватив с собой одежду и оружие.
   На чердаке под ногами зашуршало разбросанное повсюду сено, а в животе зазвучали отдаленные отзвуки битвы - Сыр, взяв Чеснок на перевес, пошел войной на Вино. Вино с успехом прикрывалось комками Каши. Приложившись лбом о торчащее из крыши бревно, де Невилль чертыхнулся и пригнул голову, при этом бесшумно рыгнув. В некоторых местах с крыши подкапывало через поврежденную дранку, и в воздухе отчетливо пахло перепревшей травой. Найдя приличную сухую копну, Ферри расстелил поверх нее плащ и устало улегся, желая только одного - поскорее уснуть. Стянув, на ощупь, в кромешной тьме, с ног сапоги и расстегнув пояс, он перевернулся на живот и закрыл глаза. Но сон не приходил, в голове опять почему-то всплыли давешние мысли о той дороге, на которой он оказался, и о странностях, с ней связанных. Беспокойство де Невилля постепенно усиливалось. Откуда у обитателей такого небогатого дома дорогие свечи, которые они жгут ночь на пролет? И зачем они их жгут? Вообще, чем занимается эта семейная парочка посреди лесной глуши? Отсутствие ответов на эти вопросы заставило Ферри еще некоторое время поворочаться с боку на бок. Снизу донеслись еле слышные отзвуки речи, хозяева не ложились спать. Сначала рыцарь попытался прислушаться, чтобы разобрать слова говорящих, но безуспешно. Потом усталость взяла свое, дыхание выровнялось, он погрузился в сон.
   Посреди ночи словно огромная тень метнулась вдоль ограды и замерла. После чуть слышно скрипнула калитка, и тень оказалась во дворе. Высокий, одетый в черное человек уже совсем не скрываясь зашагал к двери сарая, но у самых дверей как будто споткнулся и остановился, одним молниеносным движением выхватив из ножен скрамасакс - за дверью сарая послышалось отчетливое тревожное ржание.
   Мирно спящий в стойле Пти вдруг открыл свои глаза, как будто светящиеся в темноте. Конь каким-то неведомым чутьем уловил опасность, появившуюся рядом. Глаза Пти не заметили ничего, но чутье не обманывало - враг находился неподалеку. Желая предупредить своего нового, настоящего хозяина, боевой конь подал тревожный сигнал.
   Ночной пришелец резко отошел вправо от входа в сарай, прижавшись к стене дома и спрятавшись за выступающим углом. Конь в сарае заржал еще раз, но уже как-то неуверенно, потом притих. Человек удовлетворенно ухмыльнулся и, стараясь не шуметь, подкрался к входной двери в жилище. Перед дверью он вытащил из-за пазухи длинный металлический стержень особой формы, после чего вставил его в незаметное отверстие в верхнем правом углу косяка и потянул обратно на себя, одновременно поворачивая вокруг своей оси. Петли на концах двух толстых провощенных нитях зацепились за выступы, нити принялись аккуратно наматываться на стержень. С той стороны двери оба могучих засова как будто по волшебству заскользили в петлях, открываясь.
   Сигерик, приоткрыв рот, спал сидя за столом, подложив обе руки себе под голову для удобства и напустив уже приличную лужу слюней между ладоней. Оставшаяся под ставней свечка уже прогорела на две трети и стала сильно коптить. Огонек часто мигал и колебался, отчего тени, отбрасываемые им, как будто пустились в пляс по всей комнате. Огромного роста незнакомец, украшенный широкой как лопата взлохмаченной пегой бородой, неслышно поник внутрь дома и сейчас стоял вплотную к спящему, внимательно смотря на него. Короткий меч вернулся обратно в ножны. Одним движением человек резко склонился над Сигериком, вздернул его голову за волосы вверх и закрыл спящему рот широкой ладонью. Проснувшийся от всего этого калека широко раскрыл натянутые веки и еще больше чем обычно выпучил свои глаза. Незнакомец приблизил свои губы к уху Сигерика, еле слышно произнеся.
   - Не дергайся, это я. Лошади в сарае - у нас что, гости?
   Хозяин дома, услышав, по всей вероятности, хорошо знакомый голос, сразу успокоился и отвел от своего лица ладонь.
   - Назвался Ферри де Невилль, похоже, настоящий рыцарь. Не ответил ни на один из отзывов. Сейчас лежит на чердаке, спит. Обе лошади в сарае - его. Жиль, ты что задержался? - Сигерик говорил так же тихо, глядя прямо в бледно-желтые глаза собеседника. Тот проигнорировал вопрос.
   - Посмотрим, что это за рыцарь такой.
   Тот, кого назвали Жилем, достал скрамасакс и хотел уже, было, двинуться в сторону лестницы, ведущей наверх, как вдруг увидел хозяйку дома, только что проснувшуюся. Она стояла посреди комнаты, завернувшись в широкий платок.
   - Мама... - Жиль подскочил к женщине и упал рядом на колени, целуя ее руки и пряча в них свое лицо. Жена Сигерика сухо погладила по щеке здоровенного детину, нежащегося у ее ног, и произнесла, так же полушепотом:
   - Жиль, сынок, хорошо, что ты вернулся. Надеюсь, все нами остались довольны. Этот рыцарь, наш гость - осторожнее с ним, он не прост, я видела его глаза.
   - Не волнуйся, мама, я зарежу его спящего, как свинью.
   - Иди, а я соберу тебе на стол.
   Желтоватые белки Жиля блеснули, когда он вскочил с колен на ноги и, держа в левой руке острый клинок, ступил на первую ступеньку чердачной лестницы.
  
   На самом краю пропасти сна что-то произошло - тревожный сигнал проник в мозг и Ферри неожиданно проснулся посреди ночи. Он с закрытыми глазами, не шевелясь, лежал и прислушивался. Во сне показалось, что где-то недалеко раздалось ржание его коня. Де Невилль слушал и слушал тишину - ржание не повторялось. Решив, что ему послышалось, молодой человек перевернулся на другой бок, плотнее закутываясь в полу плаща, и опять стал засыпать, как тут его чуткого уха достиг еще один звук, выпадающий из общего фона слегка потрескивающий углей в очаге и периодического громкого храпа Сигерика. Едва заметный скрип входной двери. Весь сон мгновенно куда-то улетучился, но открывать глаза де Невилль не спешил, остановив даже биение сердца и отключив все чувства, кроме слуха.
   Кто-то еще появился в доме, и этот человек старался вести себя как можно тише. Вот он вступил в разговор с Сигериком, обмениваясь с калекой неразборчивыми репликами. Жена Сигерика встала с кровати. Гость приблизился к женщине и говорит с ней о чем-то. Очень плохо слышно - сено, плотным слоем устилающее доски пола на чердаке, мешало расслышать даже отдельные слова. Интонации, которые появились у незнакомца, Ферри перестали нравиться - тут гость прекратил разговоры и осторожно шагнул к лестнице на чердак.
   Ферри де Невилль в следующее мгновение оказался на корточках, а полы длинного блио уже были завернуты вокруг пояса. Сапоги рыцарь одевать не стал, так как времени на это не хватало - неизвестный уже поднимался к проему, ведущему наверх. Меч остался лежать на сене, молодой человек пользовался достаточно редким видом меча, с очень длинным лезвием и длинной рукоятью. В условиях боя на открытой местности это оружие давало неоспоримое преимущество, но в тесном помещении, с низким потолком...Ферри достал из плоских ножен, прикрепленных под одеждой к внешней стороне правого бедра, двухсторонний кинжал, называемый на своей родине "маду". Кривые, заточенные с обеих сторон лезвия были зачернены и не давали в темноте ни малейшего отблеска. Таким оружием мог обладать сам дьявол. Да, точно - дьявол.
   Стараясь держаться как можно ближе у досок пола, де Невилль бесшумно подобрался вплотную к отверстию, из которого торчал конец лестницы. Перед его глазами появилась лохматая верхушка меховой шапки человека, лезущего на чердак, и Ферри без замаха коротким движением ткнул в мех острием. Противник оказался предусмотрительным - от укола пострадала только сама шапка, поднятая на палке на уровень чердачного люка. В следующий момент тот, кто держал на весу деревянную жердь, попытался нанести ею удар и выбить оружие, проткнувшее шапку, из рук напавшего. Ферри удалось быстро отвести лезвие в сторону и палка с глухим звуком стукнула по краю люка. Тот, кто стоял на лестнице, сразу же отбросил деревяшку и, схватившись обеими руками за деревянный настил пола, одним движением вбросил свое тело вверх, ногами вперед, стараясь ударить ими по рыцарю. Ферри оттолкнулся правой ногой и ушел от удара, в ответ выбросив в направлении летящих в воздухе ног врага кинжал - отлично заточенный клинок полоснул по голени и успел ухватить пригоршню крови. Ловкий тип, тем не менее, не смотря на рассеченную ногу, уже оказался на чердаке и бросился в глубь темного пространства мимо рыцаря, издав всего лишь приглушенный стон в ответ на нанесенное ранение. Де Невилль не понял, достал его удар сухожилие под коленом, или итогом явился лишь порез на плоти, но в любом случае - начало было положено.
   Отставив правое колено в качестве опоры и держа с помощью левой ноги и руки часть тела навесу, Ферри прищурился и завертел головой, стараясь определить, где прячется враг. Во мраке чердака разобрать что-нибудь представлялось непосильной задачей, и рыцарь принялся осторожно продвигаться вдоль стены, собираясь таким образом обойти все помещение. Все нервы были напряжены. Кинжал рыцарь держал перед собой в полусогнутой руке, лезвия оружия прикрывали лицо и верхнюю часть туловища. Для крадущегося по чердаку Ферри главным неудобством было сено, устилавшее весь пол - так что, как бы не старался де Невилль не шуметь, первая же куча сена на его пути отчетливо зашуршала под его ногами, выдав местоположение рыцаря. Ферри мгновенно кувырком перевернулся на спину и замер, выставив кинжал перед лицом. Вовремя - над его головой промелькнуло лезвие короткого меча, принадлежащего противнику, а затем появился и силуэт врага, чуть было не наступившего своими сапогами на голову Ферри. Согнувшийся пополам убийца дергал меч из стороны в сторону и быстро крутил головой вправо, влево, делая то же самое, что и де Невилль некоторое время назад - ища врага.
   Сам рыцарь лежал, вжавшись в доски пола и поджав правую руку с кинжалом к груди. Прямо над головой Ферри нависал живот противника, пока не двигающегося с места. Живот раздувался и опадал в такт дыханию врага. Повернув кинжал вдоль руки, де Невилль сильным ударом вонзил лезвие с боку в пах незнакомцу и дернул рукоять оружия от себя наискосок верх. Одновременно он двумя ногами зажал шею врага и опрокинул его в сторону. Таким образом, повалившиеся из распоротого живота кишки упали не на лицо и одежду Ферри, а всего лишь на солому. Рыцарь выскочил из-под стремительно валящегося навзничь тела противника и приготовился к следующей атаке.
   Жиль попытался затолкать свои теплые потроха обратно в живот, но они все выскальзывали из руки и падали обратно на солому. Больно не было. "Ничего, хорошая нить с иголкой, и я буду в порядке, только вот жажда чего-то мучит. Да ладно", - со злым веселым азартом подумал он. Свинья, которой просто повезло, пряталась где-то рядом, в темноте, и Жиль собирался покончить с ней как можно быстрее. Поэтому он издал громкий стон, притворяясь умирающим и тем самым призывая противника к нападению. Жиль оставил попытки всунуть кишки обратно, вынув длинный засапожный нож и взяв его в левую руку. Теперь свинья точно должна полезть на рожон - тут ее встретит Жиль и возьмет на ножи.
   Тянулись мгновения, но никто не нападал. Зато появился какой-то неприятный звон в ушах. Почему-то напряжение боя стало оставлять Жиля. Захотелось вдруг улечься на мягкую солому и спать, спать... Раненый попытался шевельнуть правой рукой, но тут зажатый в ней скрамасакс неожиданно выпал из ладони и со стуком покатился по доскам пола. Жиль еще успел подумать, что мама будет немножко ругаться за разведенную им наверху грязь, а потом червленый клинок перерезал его горло и все.
   Де Невилль осторожно обошел шатающуюся, истекающую кровью из разорванного живота фигуру, подождал немного, тщательно примерился и резко отмахнул кинжалом, услышав отчетливый хруст вспарываемых шейных сухожилий. Ночной убийца облился красным, а легкого пинка ногой оказалось вполне достаточно, чтобы его уже мертвое тело мягко рухнуло на гнилую солому. Ферри не стал дальше разбираться с трупом убитого им незнакомца, обыскивать его, но сразу бросился к чердачному люку и в мгновение ока съехал по лестнице вниз. Разговоры, которые вел ныне упокоившийся навечно с хозяевами дома ясно подтверждали - все, живущие в этом доме - одна банда.
   Предчувствия не подвели, так как глазу слетевшего вниз с чердака рыцаря открылась картина, исключающая двусмысленное толкование - давешняя гостеприимная женщина, упершись ногой в стремя арбалета, изо всех сил пыталась натянуть на нем тетиву. Можно было, конечно, допустить возможность того, что Ферри стал свидетелем семейной ссоры, и вот сейчас ссора грозила закончиться кровавой развязкой, то есть стрела арбалета предназначалась мужу. Но де Невилль отлично разглядел выражение лица серой толстухи и тем самым избежал ложных толкований. Когда неопрятная хозяйка увидела спустившегося сверху целого и невредимого де Невилля, державшего в руке покрытый кровью кинжал, лицо ее исказилось нечеловечески злобной гримасой, раздался низкий вой, жилы на теле вздулись и она последним усилием смогла развести пластины нужным образом - тетива встала на крючок. Зажатый в зубах болт она тут же вложила в арбалет и резким движением вскинула смертоносное приспособление, целясь в упор.
   Ферри не стал дожидаться результата выстрела, и не раздумывая метнул оружие в злобную фурию. Двухсторонний кинжал совершил в воздухе пол-оборота и воткнулся ей в глаз. Клинок вошел на четыре пальца и достал до мозга, что привело к немедленной смерти жертвы. Но мышцы еще продолжали жить некоторое время, так что, когда мертвая хозяйка стала заваливаться на пол, держащие арбалет руки сократились и произошел выстрел. Стрела арбалета с протяжным звоном ударилась о край котла, все еще висящего над очагом, и опрокинула его. Крышка отлетела в сторону и кипящее содержимое стало медленно выливаться. К своему отвращению, Ферри заметил среди густой жидкости предмет, подозрительно напоминающий переднюю часть человеческой ступни, со всеми пятью пальцами. Он пригляделся - действительно, это была человеческая ступня, причем остальные темные куски мяса, плавающие в кипящей луже разлившегося студня, тоже являлись кусками умело освежеванного и разрубленного на небольшие части человеческого тела. Край лужи достиг головы мертвой хозяйки, лежащей поперек комнаты. Де Невилль поморщился, вытаскивая свое оружие, и сплюнул. Его взор обратился к Сигерику, сидевшему все это время за столом неподвижно. Калека судорожно сжимал свою клюку, как будто стараясь прикрыться ею от рыцаря.
   - Сигерик, если ты не будешь суетиться, то я оставлю тебя в живых. Только ты, сам понимаешь, должен мне рассказать, что это все означает - какой-то полоумный, явно ваш знакомый, с мечом, и арбалет в руке твоей жены? Ты согласен, или мне лучше прикончить тебя прямо сейчас, не мешкая попусту?
   Искалеченный голиард судорожно задергал головой, видимо совершив свой выбор без долгих колебаний.
   - Господин, я все объясню! Меня вынуждали, а я ведь не хотел! Тут прямо из дома есть лаз, ведущий в погреб. Это тайна! Помогите мне подняться, я все покажу!
   - Сейчас, Сигерик, сейчас, - Ферри, неприятно улыбаясь во весь рот, подошел к калеке, походя отбил ногой взметнувшийся вверх конец посоха, из которого торчал длинный железный шип и левой рукой схватил Сигерика за горло. Потребовалось немного времени, чтобы выпученные глаза уродца погасли и перестали излучать ненависть. Безжизненное тело упало на скамью.
   - Вот пес! Ну и семейка! Твари! - Ферри почувствовал окончание драки и, скрывая небольшую дрожь, охватившую его конечности после столь неприятной заварушки, принялся громко ругаться вслух, усевшись прямо на столешницу и тщательно очищая лезвия кинжала от крови.
   - Хорошо еще, что похлебки их не попробовал, а то стал бы людоедом. Трактирщик явно знал об этом доме и его обитателях - вернуться и убить гадину! Вот дерьмо!
   Де Невилля, наконец, отпустило. Ферри схватил огарок свечи и опять залез на чердак. Огромных размеров труп покоился в пропитавшемся насквозь кровью сене - кроме все еще зажатого в руке источенного ножа и короткого меча, лежащего тут же, найти что либо, могущее обозначить личность жертвы, в одежде не удалось. А вот в одном из сапог нашлась весьма древняя на вид серебряная монета, тут же перекочевавшая в карман Ферри. Надев свою обувь и взяв меч и плащ, де Невилль покинул пропахшее бойней помещение.
   Последовательно обыскав так же тела хозяев, он стал обладателем дьявольского амулета - небольшой медной пластинки, на которой была умелой рукой выгравирована буква "B" над головой козла, и хитрой формы ключа.
   Заинтересовавшись амулетом, рыцарь спрятал его в пояс, предполагая разобраться с ним в последствии, и пошел проведать своих лошадок в сарай. На улице стояла абсолютная тишина - ветер стих, деревья даже не пробовали шевельнуть и веткой, чтобы не разрушить наступившее хрупкое равновесие. Де Невилль зашагал к сараю и отпер дверь. Пти встретил его коротким радостным ржанием, но когда до ноздрей животного донесся запах свежей крови, то боевой конь забился в стойле, следуя приобретенным инстинктам, и рыцарю пришлось собрать все свое умение, чтобы успокоить верного слугу. Ласковые слова и поглаживание сделали свое дело, Пти еще несколько раз нервно вдохнул воздух трепещущими ноздрями, но после утих. Недовольная шумом корова замычала в своем стойле, ей тонко и жалобно вторил теленок.
   Неожиданно рука рыцаря, которой он опирался о толстый столб, стоящий посередине сарая и подпирающий крышу, почувствовала какое-то дрожание. Дрожание происходило не от стоящих в стойлах животных, но по какой-то иной причине. Ферри приложил другую руку - как будто кто-то наносил по столбу идущие с промежутком сильные удары. Вверху столб упирался в крышу, и только. Де Невилль сбегал в дом за свечой и вернулся.
   Весь сарай был подвергнут внимательному осмотру, но тщетно - ни следов люка либо потайной двери. Ферри исследовал каждый дюйм земляного пола, но ничего не нашел. К тому же вибрации, идущие по столбу, прекратились. Но рыцарь ни на миг не усомнился в собственных чувствах - ничего ему не приснилось, кто-то стучал по столбу, привлекая чужое внимание.
   Де Невилль вернулся в дом. Огонь в очаге почти погас, и пришлось добавить несколько поленьев из большой кучи, лежащей в углу. Ферри развязал полы блио и они упали вдоль ног, прикрывая от холода. Он сволок тела двух убитых им людей к выходу и вынес на улицу. Пол внутри дома весь был изгажен кровавыми пятнами, а сверху через стропила начала просачиваться вытекшая из живота несостоявшегося убийцы темно-красная жидкость.
   Доски пола в доме шли ровно, не обрываясь, и никаких отверстий видно не было. Но ход вниз должен быть, безусловно - о нем упомянул Сигерик неспроста, вряд ли ему хватило бы ума придумать такое перед лицом смерти. Вопрос, где этот ход? Де Невилль в задумчивости принялся расхаживать рядом с очагом, подставляя идущему от пламени теплу то один, то другой бок. Его рассеянный взгляд непроизвольно упал на кучу поленьев, сложенных у стены, и в тот же миг превратился в настороженный и колючий - рыцарь метнулся к поленнице и стал отшвыривать куски дерева в стороны. Догадка подтвердилась, тонкий слой поленьев прикрывал сундук, намертво прикрученный к полу.
   Никакие усилия не помогли де Невиллю сдвинуть проклятый ящик хоть на волос. Крышка же сундука была надежно заперта. Ключ, найденный на трупе убитой ведьмы, не пригодился - замочная скважина просто отсутствовала.
   Рыцарь взял новую свечу с полки, развернул тряпицу и зажег фитиль, после чего опустился на пол рядом с проклятым сундуком и уставился на него, разложив перед собой: необычной формы ключ; амулет с отвратным изображением. За стенами дома свет еще не поспешил на смену тьме.
  
   Глава 1.
  
   Весьма обычная, в которой ничего особенного не происходит, но которая дает некоторое представление о том, что же ждет читателя.
  
   Де Невилль еще раз взял письмо в руки, повертел его, рассматривая оттиск печати, и бросил обратно на стол.
   - Так, значит там написано: "Жду вас с отрядом в пятнадцать копий. Пеших не менее двадцати. Король Иерусалимский Болдуин щедр, но еще более щедр Рене де Шатильон". Верно?
   Сидевший на полене рядом с камином монах по имени Отон, специально приглашенный по такому случаю из близлежащего монастыря, вскочил на ноги и усиленно закивал головой:
   - Слово в слово! Еще там про венецианца-корабельщика, к которому обращаться и...
   - Остальное не столь важно, но тоже вполне понятно. - Эрве де Невилль перебил речь худосочного монаха и обратился к пилигриму, доставившему письмо. - Любезный брат, вам приготовлена постель в отдельной комнате выше, а служанка покажет вам, где принять ванну и поможет. Прошу вас.
   Невозмутимо стоящий в стороне курьер храмовников, сержант, препоясанный простой портупеей с мечом и облаченный в изукрашенное красными тамплиерскими крестами блио, кивнул головой и приготовился последовать за вставшей со своего места служанкой. Бойкая девица весьма недвусмысленно посмотрела на бородатого, загоревшего до черноты воина и пошла, виляя бедрами. Она отлично сознавала, что воинствующий монах не в силах оторвать взора от ее округлостей, но тамплиер не слишком показывал свою заинтересованность. Его взгляд демонстрировал скорее некую обреченность.
   Проводив взглядом удалившегося храмовника, барон еще раз взглянул на письмо и покачал головой.
   - Триест! Да туда доезжай не доедешь, это через Гельвецию - сплошные горные перевалы, и через половину Италии! Не могли, что ли, организовать отправку, например, из Марселя? Что думаешь, Отон?
   Монах поджал губы.
   - Насчет этих, с позволения сказать, братьев во Христе, мне все понятно. Да ведь так дешевле им обойдется, если ваша милость изволит по суше и за свой счет больше пол пути одолеть. Вот и весь сказ. Не верю я в их бескорыстие, - заключил Отон и с тем же скорбным видом уселся на скамью.
   - Да уж, нечего возразить. Ну да бог им судья, а я, думаю, соглашусь. Посмотрим... - Решив оставить ряд вопросов до завтра, когда гость из далекой Палестины хорошенько отдохнет и будет готов к подробным расспросам, барон обратился к своим сыновьям - старшему, Никола, и младшему, Ферри.
   - Дети мои, я объявляю поход в королевство Иерусалимское, на помощь нашему графу. Радуйтесь, вы оба отправляетесь со мной.
   Ферри, парень лет четырнадцати, обладатель коротко стриженых темных волос и еще довольно невинных черт лица, вскинул голову и посмотрел на отца недоверчивым взглядом.
   - Отец, и я тоже поеду?
   Барон де Невилль слегка нахмурился.
   - А ты что же, не желаешь? Хочешь, может быть, в монахи постричься?
   В ответ Ферри совершенно спокойно тихим голосом произнес.
   - Я не желаю стричься в монахи. Просто удивился, что на этот раз ваша милость достигла и младшего сына. Клянусь, вы не пожалеете ни на миг, что взяли меня с собой в поход.
   Де Невилль с видимым удовольствием хлопнул себя по колену.
   - Вот ответ, который я рад услышать от тебя. А то, грешным делом, подумал, что занятия с Отоном забили моему младшему сыну голову всякой чепухой. А ты, Никола, что скажешь?
   Старший сын барона, молодой человек семнадцати лет, недавно получивший рыцарские шпоры и весьма гордящийся собой по этому поводу, отвел свой взгляд в сторону, отвечая на вопрос, но голос его звучал довольно уверенно.
   - Это наш воинский долг, к тому же граф Клари сообщает в своем письме о возможных крупных выгодах. Я буду рад сражаться за христианскую веру, как подобает доброму рыцарю.
   Отец Никола засмеялся во весь голос.
   - Ты неисправим! Научись, пожалуй, говорить проще, что бы такой невежда, как я, смог тебя понимать. Но теперь к делу. Нам следует прибыть на место не позже середины следующего лета, так что времени на сборы совсем немного. Через два месяца корабль с моим отрядом должен будет отправиться из Триеста. Эсташ!
   Со скамьи, стоящей вдоль стены зала, встал грузный человек, уже в летах, но все еще крепкий и с ясным взором хищника и головореза. Это был командир копейщиков. В перерывах между походами, за пару зим он всегда успевал наесть себе огромное брюхо, так что его одежда немилосердно трещала по швам. Медленным шагом приблизившись к барону, сидевшему напротив огромного пылающего камина, Эсташ с должным почтением отозвался.
   - Слушаю, господин де Невилль.
   Барон помолчал, собираясь с мыслями, потом приступил к выдаче указаний касательно подготовки.
   - Предупреди всех наших людей, пусть они завтра прибудут в замок со всем своим вооружением. Кузнец тоже должен прибыть. Проверим состояние оружия и доспехов, дадим требуемый ремонт.
   Эсташ кивнул головой в ответ на слова барона, но совершенно справедливо заметил.
   - Господин, люди поизносились за зиму. К тому же наши военные вылазки прошлым летом, если вы помните, не принесли богатых трофеев. Многие так и не смогли заняться починкой лат - нет денег. Боюсь, что картина, которую вы увидите завтра, вам не понравится.
   Воин вопросительно посмотрел на барона. Де Невилль качнул головой и приказал сыновьям и Эсташу следовать за ним, после чего встал, вытащил из корзины готовый факел и зажег его от камина.
   По крутой винтовой лестнице, идущей внутри башни, они спустились вниз. Барон приказал откинуть в сторону широкий люк, сделанный в дощатом полу. Открылся спуск в подземелье. Далее все четверо проследовали по каменной лестнице еще ниже. Перед низкой массивной дверью, ведущей в помещения, расположенные под замком, барон остановился и передал горящий факел идущему позади Никола. Расстегнув ворот, де Невилль извлек наружу ключ от замка итальянской работы, висящий всегда в связке на цепочке у него на шее, вставил его в скважину и несколько раз с видимым усилием провернул. Где-то щелкнула могучая пружина и дверь с легким скрипом распахнулась.
   - Ждите меня здесь. Да - Эсташ, пусть кто-нибудь принесет масленку и смажет петли.
   Барон взял в руку факел, немилосердно чадящий в спертом застоявшемся воздухе и проследовал вглубь подземелья. Оставшиеся перед дверью молча стояли в ожидании его возвращения, в полной темноте. Никола попытался было сунуться в темный проем и разглядеть, что там делает барон, но тщетно - с той стороны двери отсутствовали даже отблески пламени факела и не раздавалось ни звука. Примчался вызванный Эсташем служка и вылил на дверь добрых две пригоршни вонючего прогорклого масла, после чего принялся лениво переругиваться с командиром копейщиков. Ругань продолжалась до тех пор, пока Эсташ не дал слуге хорошего пинка, безошибочно угодив каблуком в живот. Слуга убрался. Наконец, раздались шаги старшего де Невилля, сопровождаемые громким пыхтением. Недовольный голос приказал.
   - Эй, давайте сюда, помогите.
   За дверью, в самом начале узкого коридора, стоял барон. У его ног лежало два весьма объемистых мешка из толстой кожи, прошитых тройным швом.
   - Берите их и несите наверх.
   Судя по весу кожаных мешков, он содержали груз благороднейшего из металлов - Ферри с братом изрядно оттянули себе руки, таща один из них по лестнице.
   Вернувшись в зал, де Невилль тщательно вымыл руки и лицо, покрытые пылью, распорядился, чтобы служанка налила ему вина, после чего уселся обратно в свое кресло, вытянув ноги и положив их на увесистые тушки мешков.
   - Ну, что, Эсташ - теперь можешь успокоиться, я позабочусь о снаряжении отряда. Отон, ты понадобишься мне - возьми чистый пергамент и подготовь список воинов. Завтра мы поговорим с кузнецом и разберемся с тем, кто и сколько останется мне должен за починку.
   Эсташ с непритворным выражением радости на лице воскликнул.
   - Благослови бог нашего барона за его доброе сердце! Ростовщики обобрали бы наших ребят.
   - Не горячись так, Эсташ. Все наши бойцы получат отличную возможность выразить свою благодарность - в предстоящих сражениях. На этот раз мы уезжаем на год или на два, как сложится, но вернемся с такой добычей, что останутся довольны даже самые жадные до золота.
   Барон подал знак всем разойтись. Отон и Эсташ отправились восвояси, а слугам было дано распоряжение подать еще горячего вина.
   Мать Ферри и Никола, жена барона Эдина де Невилль, во время этих событий молча сидела на своем кресле в компании двух служанок и пристально наблюдала за происходящим. Ничто не выражало ее отношения к услышанному и увиденному. Лишь один раз, после слов барона о сроке боевого похода, женщина вздрогнула. После того, как барон надолго уткнулся в большой оловянный кубок, она жестом подозвала к себе старшего сына и, схватив его за руку, скрылась за гобеленами на своей половине, приказав служанкам оставить их.
   Ферри, видевший всю эту картину, укрывшуюся от взгляда барона, благоразумно промолчал и сделал глоток из своего кубка. Его мать заметно отличала Никола от младшего сына, и Ферри де Невилль это знал - все нежные материнские взгляды и ласки относились исключительно к старшему, любимому. На долю Ферри больше доставались тумаки и ругань. То, что это несправедливо, приходило ему в голову, но родительскому сердцу не прикажешь. Когда-то это огорчало до слез, потом просто расстраивало. Сейчас ощущалось всего лишь неприятное покалывание в груди.
   До ушей юноши донесся негромкий шум словесной перепалки, идущий из-за занавесей, отделяющих комнаты матери. Парень перевел глаза на отца - тот сидел, полностью погруженный в размышления о предстоящем дальнем походе и не слышал ничего. В зал вернулся Никола - в весьма расстроенных чувствах. На его щеке ярким красным цветом полыхал след материнской ладони. Полученная пощечина заставила обычно сдержанного и вежливого Никола произнести себе под нос какое-то бранное слово. Он присел за стол и слуга тот час наполнил свободную кружку. Ферри с интересом спросил.
   - Что случилось? Досталось от матери?
   - Да хоть ты отстань со своими тупыми вопросами! Неужели не видно - небольшая ссора, получил от нее по лицу, ни за что. - Никола рассеянно крутил в руке какую-то маленькую коробочку, из тех, что стояли в изобилии в спальне у кровати баронессы.
   Младший сын заметил ее.
   - Это что такое у тебя - решил припудрить щечку!?
   - Заткнись!
   Никола неожиданно бурно отреагировал на вполне обычное язвительное замечание брата, сорвавшись на крик. Барон, услышав вопль, оторвался от своих размышлений и спросил, что происходит. Никола показал под столом брату кулак и ответил уже спокойно.
   - Просто я обжегся о нагревшуюся от вина кружку, а Ферри не преминул заметить это и подшутить.
   Барон расслабленно махнул рукой, как бы призывая братьев не ссориться, и опять погрузился в раздумья.
   - Ну ты, щенок, если не прекратишь свои шутки, то я ночью отрежу тебе мочку уха, а тебе придется всем сказать, что ее отъели крысы, или лишишься еще чего поважнее, - прошипел старший брат младшему, и при этом даже обнажил наполовину лезвие своего кинжала, как бы демонстрируя серьезность угрозы. - Лучше не лезь ко мне.
   Ферри в притворном испуге закрылся руками, но, видя, что Никола находится вне себя от ярости, перестал издеваться и сел спокойно. "Странно, что смогло так завести тоскливого нытика? Обычно после любого личного разговора с матерью он радуется, оценивая очередные преимущества, выпрошенные у матери... Ну да ладно, если Никола так расстроен, то злить его дальше может быть чревато неприятностями. Оставлю его наедине с самим собой. Интересно, а что за коробку так быстро спрятал под одежду брат? Наверное, это ему матушка передала, не иначе", - парень задумался, и сидел некоторое время неподвижно, но потом природная живость взяла свое, он сорвался из-за стола и куда-то побежал.
   На следующий день длинная очередь выстроилась вдоль лестницы, ведущей в главный приемный зал в донжоне. Люди, стоящие в очереди, принесли с собой, как и было указано, все личное вооружение и доспех. Некоторые пришедшие находились в таком плачевном состоянии, что выглядели полными оборванцами. Только перекинутые через плечо ремни с ножнами и металлические жгуты кольчуг говорили - это не простое отребье, околачивающееся всю зиму вокруг замковой кухни, но воины, пусть и довольно потрепанные безденежьем. Протиснувшись между стеной башни и широкими плечами одного из пришедших бойцов, держащего в руке немилосердно выщербленный топор, Ферри поднялся наверх. Бесшумно приотворив низкую дверь, он просунул голову в образовавшуюся щель и заглянул внутрь приемного зала. Послышались голоса.
   - И что же, каковы наши преимущества на этот раз, по сравнению с тем положением, в которое я, в числе прочих христианских рыцарей, попал в мою бытность в Палестине? Рене, конечно, старый друг нашего графа, и, без сомнения, окажет всю возможную поддержку. Но он просидел в заточении без малого шестнадцать лет. Разве его дух не угас за это время?
   - Преимущества огромны. - Тамплиер сделал паузу и приложился к стакану с вином, тем самым как бы придав своему заявлению больший вес. - Рене де Шатильон вернулся из плена бодрым и веселым, будто отдыхал все это время. Сейчас он действует из своих замков, вместе с нами, и ни одна сарацинская собака не в состоянии проскользнуть мимо его взора. Но надо всегда помнить, что многочисленные караваны идут мимо его владений, и к радости успехов и воинских побед добавляется немалая добыча. В то время, как бессмысленные действия Балдуина Прокаженного и его регента только раздражают рыцарей, заставляя их жертвовать собой, но не принося ни малейшего дохода вдобавок к скудным поступлениям от земель, мы... Впрочем, я думаю, что сейчас многое разъяснится, - отмывшийся от грязи тамплиер, беседующий в настоящий момент с бароном де Невиллем, покопался под одеждой и вытащил наружу кусок пергамента, испещренный печатями. - Вчера я... забыл передать вот это письмо. Написано рукой магистра нашей прецептории. Оно подтверждает, что Орден берет на себя оплату всех расходов по аренде судна для перевозки вас и вашего отряда в Яффу. Но только в случае, если вы присоединитесь к отряду Рене, безусловно. Вам решать.
   По лицу Эрве де Невилля пробежала едва заметная тень недовольства, как будто барону не слишком понравилось, что кто-то заранее принял за него решение, но потом все успокоилось и де Невилль ровным голосом произнес.
   - Очень заманчивое предложение, и я, пожалуй, соглашусь. Давайте сюда письмо.
   - Вот оно, барон, но прошу вас не ломать печати до вручения судовладельцу.
   Сержант выпустил из рук документ и отступил назад, потом молча удалился из зала. Через час его уже не было в пределах баронского замка - незаметно для всех забрав из конюшни свою лошадь, тамплиер отбыл восвояси. На память о нем остались только воспоминания служанки о проведенной с воинственным монахом ночи, не самые лучшие - девушка еще несколько дней садилась с большой осторожностью, предпочитая оставаться на ногах. Подробности той схватки со слугой Господа она предпочла не открывать даже ближайшим подругам.
   После того, как первый из двух мешков, извлеченных из подвала, полностью опустел, а второй был довольно основательно начат, оказалось, что потраченного уже достаточно для вооружения всех имеющихся в наличии голов, а их количество превышало требуемое в письме сеньора. Таким образом, двадцать семь всадников и сорок два пеших воина оказались отлично снаряжены в поход. Денежки же, почти все, перетекли в карманы ремесленников, получивших заказ (кое-что прилипло к рукам Эсташа, но немного, в самый раз по чину). Все дыры на кольчугах запаяны, трещины в щитах заделаны, наконечники стрел и арбалетных болтов изготовлены в большом количестве и заострены. На лицах - здоровый румянец от горячего винца. Подарком всем от барона явились длинные одеяния из беленого холста с нанесенными на них простыми крестами. Те, кто отправлялся в Палестину впервые, недоумевали, зачем барон наделил своих воинов подобными балахонами, но Эсташ разъяснил сомневающимся, что это одеяние пригодится на Востоке, чтобы укрыть железо от палящих солнечных лучей.
   Таким образом, к сроку, который барон определил для начала выступления, все было готово. Три новых повозки стояли во дворе, уже загруженные связками пик, дротиков, прочего оружия и дорожными припасами. Идущие в поход бойцы собрались вокруг костров, разведенных тут же, чтобы следующим утром не мешкая, с первыми лучами солнца отправиться в далекие края и, вполне возможно, не вернуться уже обратно. Никогда. Ферри, находясь в легко объяснимом возбуждении, сновал между солдатами, прислушиваясь к их неторопливым разговорам. Все в этих разговорах вертелось вокруг личных планов обогащения каждого участника. Молодого де Невилля эта тема никак не устраивала, в силу собственного неизбывного, пока что, романтизма, поэтому он не преминул влезть в разговор, перебив одного из оруженосцев.
   - Но мы поедем освобождать Святую землю! Богоугодное дело, и нужно думать не о добыче, а об исполнении благородного долга!
   Сидящий у костра пеший воин, обладатель многочисленных шрамов, покрывающих его лицо ( звали его, кажется, Пану, или что-то в этом роде, Ферри запамятовал) ответил баронету.
   - Господин де Невилль, я уже бывал в тех святых местах. Каждый находит там то, что хочет найти. В прошлый раз я нашел то, что хотел - спокойствие души. Но в этот раз мне потребуется иное - богатство, деньги. И я готов сражаться с неверными в борьбе за свою цель, как сражался и тогда.
   Ферри раньше лишь однажды встречал этого человека, вероятно, жившего в отдаленных от замка де Невиллей ленных землях. Он заинтересовался им и хотел уже забросать бывалого вояку вопросами, как вдруг из окна главного зала раздалось.
   - Господин Ферри, вас требует к себе барон!
   Де Невилль вскочил на ноги и побежал на зов. В след ему сидящие у костра люди неодобрительно покачали головой. Один из них заметил.
   - Мальчишка. Голова полна всякой дури.
   Все согласились, а еще удивленно посмотрели на того израненного старикана, который распространялся насчет спокойствия души, и покрутили пальцем у виска. Полоумный.
   В замке творилось непонятное - все слуги бегали, как полоумные, и на их лицах было выражение тревоги. Ферри не увидел в зале ни своих родителей, ни брата, который должен был уже вернуться с охоты. Спросив человека, занятого уборкой стола, что происходит, он услышал в ответ.
   - Все в спальне молодого господина. - Ферри помчался туда, чуть не упав, запутавшись в драпировках.
   Вокруг лежащего на кровати Никола стояли отец с матерью и приехавший из монастыря монах - лекарь. Монах, отойдя как можно дальше от кровати, измерял молодому человеку пульс, держа его запястье через тонкий платок. Окончив процедуру, он повернулся к родителям.
   - Эти темные пятна на шее и под мышками, жар и неровное сердцебиение говорят мне о том, что ваш сын болен язвой, весьма опасной. Я советую вам проводить частые обтирания яблочным уксусом, чтобы побороть горячку. И необходимо вынести его из замка и положить в отдельное помещение, чтобы избежать всеобщего заражения. Завтра я привезу лекарство, которое должно помочь, а сейчас ему показаны только покой и обтирания.
   Ферри, слушая все это, одновременно смотрел на своего брата, с закрытыми глазами лежащего на кровати. Все лицо Никола покрывали капли пота, он непрерывно дрожал, в лихорадке. Страшные синие пятна виднелись на его шее, за ушами. На обнаженном до пояса теле так же имелись синие отметины болезни. Баронесса бросила короткий взгляд покрытых слезами глаз на вошедшего сына и опять отвернулась к Никола. Ферри не стал беспокоить мать вопросами и обратился к отцу.
   - Что с ним произошло? Еще утром брат был совершенно здоров.
   Эрве отошел от кровати, занял стоящее в комнате кресло, и внимательно посмотрел на задавшего вопрос отпрыска.
   - Никола привезли только что. Он успел сказать, что на охоте отхлебнул из ручья, и потом свалился с ног. Те, кто был с ним, подтверждают его слова. А ты как себя чувствуешь?
   - Отлично. Но это значит, что мы будем ждать выздоровления Никола, прежде чем отправиться?
   - Нет. Мы отправляемся завтра, без него. Болезнь Никола может оказаться язвенным мором - когда все останутся, то болезнь перекинется еще на кого-нибудь. А если мы возьмем его на повозку, то точно убьем Никола дорожными тяготами. Придется тебе отдуваться в походе за двоих. - Эрве положил ладонь на голову Ферри и потрепал его волосы. Такой родительской ласки младший брат удостаивался нечасто.
   - Я готов, господин барон!
   - Теперь иди, переночуешь у костров, здесь не надо больше находиться.
   Прихватив свое снаряжение, Ферри вынес мешки на двор и отнес в конюшню, чтобы на утро навьючить все это на запасную лошадь. Взятые на кухне куски уже остывшего жареного мяса и каравай хлеба были приняты с восторгом в первой же компании, сидящей у костра, и, плотно поужинав, парень улегся спать, уняв дрожь нетерпения. Конец месяца марта выдался достаточно теплым, и молодой человек обошелся во время ночного сна собственным плащом, закутавшись в него поплотнее. Ему снились копья и мечи, кровавые пятна на мятом железе, битва, а еще - чьи-то темные глаза, смотрящие на него сквозь решетку забрала. Ферри изловчился, сорвал рукой шлем и увидел лицо наблюдателя, внимательно рассмотрев его, чтобы запомнить, когда проснется, но тщетно - образ исказился, поплыл, а к моменту пробуждения и вообще рассеялся, как дым.
   Задолго до восхода солнца все уже пришло в движение. Проснувшиеся люди устроили очередь у выгребной ямы, а те, кто успел раньше, выводили и запрягали лошадей. Одетый по-походному, барон руководил сборами, с помощью нескольких оруженосцев. С первыми лучами открыли ворота замка и вся кавалькада потянулась на выезд. Ферри сидел на коне, с потерянным выражением лица.
   - Почему молодой господин грустит? Не надо расстраиваться - впереди ждут подвиги и слава! - Эсташ неожиданно появился рядом, придерживая своего молодого горячего коня. - В походе происходит так много разнообразных событий, что переживать горечь разлуки просто не остается времени. Тем более - освежающее и бодрящее ощущение опасности, подстерегающей на каждом шагу. Вот увидите, день, другой, и новые заботы одолеют так, что вытеснят из головы все прошлые неприятности и невзгоды. - Он ободряюще хлопнул ладонью в перчатке по колену де Невилля, после чего убрался куда-то.
   Но не горечь разлуки являлась причиной видимого расстройства баронета. Другое - Ферри так и не удалось повидаться с матерью перед отправлением и получить ее благословение перед дальним походом. Эдина де Невилль все время находилась в освобожденной по такому случаю от жильцов пристройке, куда положили больного Никола, рядом со старшим сыном. Когда Ферри попытался позвать ее, чтобы она вышла за двери, то в ответ услышал молчание. В четырнадцать лет не очень приятно получать в очередной раз подтверждение того, что ты в материнском сердце занимаешь столь незначительное место. Это замечание, конечно, справедливо только для тех, кто в свои четырнадцать уже не успел превратиться в бесчувственную скотину. Молодой человек оказался не из таких - его сердце сжалось в комок, и пришлось некоторое время трясти головой, отгоняя слезы. Наконец, это удалось, Ферри пришпорил коня и оказался во главе отряда, рядом со своим отцом.
   Барон тоже выглядел недовольным. Ночь, которую он планировал посвятить горячему прощанию с женой, прошла впустую. Эдина ни на миг не отошла от больного сына. Но сердце барона от этого не сжималось, уж это точно. Перспективы-то в походе открывались, скажем так, богатые...
   - Что, мать даже не поцеловала на прощание? - Эрве де Невилль с пониманием покачал головой. - Ничего, держи выше голову. Вернешься сюда через несколько лет, бравым рыцарем, повидавшим свет. Подавай пример своим воинам, никогда не падай духом.
   - Я буду стараться.
  
   Яркое полуденное солнце заглядывало во все распахнутые окна. Все обитатели замка де Невиллей наслаждались теплыми лучами и ранней весной. Только в небольшой пристройке все ставни были закрыты, а занавеси - задернуты.
   - Ну, где же ключ? Мама, где он?
   Никола, задавая матери вопрос, одновременно с силой тер смоченной в уксусе тряпкой по пятнам на своей коже. Пятна на глазах исчезали - потому что краска. Мать Никола огорченно покачала головой и присела на краешек кровати:
   - Обычно отец его на ночь клал в ларец у изголовья кровати. А вот сейчас этого не сделал. Наверное, забрал ключ с собой.
   - Это как - забрал с собой? А мы? Что он, вообще думает? Надеюсь, то золото, что тогда вынули из сокровищницы - с ним все в порядке?
   - Да, конечно, оставшийся мешок он тоже увез с собой, для дорожных трат. Но я отперла подвал своим ключом, который сделала уже довольно давно, благодаря кузнецу из соседнего поместья. Слуги осмотрели все - подвал пуст, ни следа золота. Похоже, мой муж прячет все в каком-то тайнике, и нам до него не добраться.
   Услышав последнюю фразу, сказанную баронессой, Никола взвыл от душившей его злобы и опрокинулся на кровать, стуча кулаками по деревянной спинке:
   - Отец нас ограбил! Оставил без денег! Как я буду жить дальше? Ну что ты смотришь на меня? Ну, скажи что-нибудь! Ты же обещала!
   Смущенная необычным поведением любимого сына - он никогда не позволял себе разговаривать с матерью в таком тоне - Эдина сначала растерялась. Потом, буквально через мгновение, взяла себя в руке и угрожающе произнесла:
   - Прекрати истерику, щенок! Я хотела спасти тебе жизнь, не дав отцу забрать тебя в поход, где и он, и Ферри найдут свой конец в какой-нибудь драке. Не беспокойся о деньгах - поместье приносит нам достаточный годовой доход. А когда до нас дойдут вести о гибели отца, то ты сможешь законно вступить во владение и разобрать подвал по камешкам, ища сокровищницу. Тебе все ясно?
   Никола, уже сообразив, что перебрал в своей наглости, совершенно утих и даже изобразил на своем лице заискивающую гримасу.
   - Да, конечно. Мама, прости меня за грубые слова, я просто сильно огорчен.
   Баронесса сменила гнев на милость.
   - Никола, прошу тебя, проведи еще три дня в кровати. Вечером придет лекарь из монастыря, и я ему заплачу за молчание. Пройдет время, и отряд уйдет так далеко, что никто уж не сможет обвинить тебя в том, что ты отказался от похода. Никто ничего не узнает.
   Любимый сын Эдины де Невилль поднес к своим губам ладонь баронессы и поцеловал ее, после чего вернулся к оттиранию пятен со своего тела (хотя, как известно, черного кобеля не отмоешь добела). Мать еще посидела у кровати, а потом встала и ушла - ведение всего хозяйства замка требовало ее личного присутствия. Когда шаги баронессы затихли, от стены послышалось.
   - Ну ты и сука! Какая же ты все-таки сука!
  
   ***
   Прошел месяц, за который отряд под предводительством барона де Невилля продвинулся до самых Альп - равнинные поля и леса закончились, уступив место каменным кручам. Несмотря на находящуюся в самом разгаре весну, на высокогорных перевалах еще царила зима, и белое покрывало снега заставляло идущих и едущих ежиться от холода. Скорость передвижения отряда теперь зависела исключительно от скорости, с которой лошади могли везти повозки. Причина, почему ранее отряд шел медленнее, крылась в том, что первые недели две половина всех пеших к вечеру валились на землю и не могли даже как следует поесть, мучаясь от судорог в ногах. С непривычки икры распухали настолько, что приходилось разрезать голенища сапог, чтобы стащить их с ног. Можно, конечно, не снимать, но через несколько дней из сапог начинает нести тухлятиной - верный признак того, что скоро ты упадешь на землю, а лекарь сунет тебе в зубы деревяшку, чтобы не орал, вынет пилу и... нет, уж лучше испортить новую кожу голенища, чем лишиться голени. Тем более, что есть хороший способ, как снять отек - берешь и подвязываешь свои нижние конечности к телеге, задрав их повыше, и так спишь. Неудобно, конечно, но зато не так больно. В-общем, по прошествии месяца все отлично приспособились, сбросив жирок и восстановив утраченную за зиму упругость мышц и гибкость суставов. И никто не умер от истощения, как это часто бывает при долгих переходах - разве что один старый придурок утонул при переходе через бурную речку во время паводка (его было ни чуточки не жалко - а не надо свои сопли на рукав наматывать).
   Что касается другого рода опасностей, например, вооруженных разбойников, интересующихся содержимым повозок, то, видать, отряд со стороны выглядел более чем убедительно - за весь месяц ни одна тварь не предприняла ни одной попытки напасть. Однако, последние несколько дней Ферри, да и многие другие бойцы неоднократно замечали неподвижно стоящих на безопасном расстоянии среди деревьев оборванцев, внимательно рассматривающих идущую по дороге колонну. То ли это был всякий раз один и тот же оборванец, то ли разные - выяснить не удалось, но расслабляться не следовало. Гиллемин Короткий, стрелок Божьей милостью, несколько раз пускал арбалетный болт в сторону возможных соглядатаев, но все бесполезно - негодяи предусмотрительно хранили дистанцию.
  
   Оборванец, кстати, был один единственный, без помощников. Лохмотья, в которые превратилась его одежда, свисали со всех сторон, будто подменяя еще не везде распустившиеся листья деревьев, при движении часто цепляясь за кусты и ветви, от чего еще больше приходя в негодность. А бегать по лесам приходилось часто и много - за раз никак не удавалось подробно рассмотреть, кто там идет, сопровождая повозки, и что, главное, в этих повозках находится, если охраняют их много больше четырех дюжин (это, вообще, сколько?) вооруженных конных и пеших? Ценный груз, наверное, стоящий того, чтобы три дня прятаться по кустам в весеннем лесу, промокнув насквозь, сверху и снизу, и ежечасно рискуя получить короткой железной стрелой в лоб. Один раз дьявольски меткий арбалетчик из обоза уже чуть было не достал Луковое Хлебало - болт на излете так треснул по ребрам замешкавшегося шпиона, что тот кувыркнулся прямо в терновый куст, ободрал себе все руки, пока вылезал из колючек, а появившийся на месте удара черный кровоподтек немилосердно болел. Может быть, ударом раскололо кость? Вдобавок - постоянная горечь во рту от жевания распускающихся почек и бурчание в животе, который уже отказывался принимать за еду кору и смолу, требуя мяса, или, по крайней мере, вареного зерна. Пару раз даже пришлось проблеваться желчью. Короче, Луковое Хлебало, тощий высокий человек, совершенно лысый и почти полностью истощенный, еле дождался, пока обоз окончательно встанет на дорогу, ведущую к определенному горному перевалу, собрался с последними силами, сунул в рот крохотный - последний - сухарик, сохраненный на крайний случай, и побежал.
   - Вонь ты сопливая, ты тупая скотина, я тебя что просил сделать? Следить, пока не останется день пути до ущелья, а уж потом бежать сюда. Ты что приперся?
   Слова, произнесенные низким, тяжелым басом, казалось, заставили звенеть даже деревянные плошки с кашей, стоящие на столе посреди землянки. А Луковое Хлебало - дрожать, как осиновый лист. Соглядатай при звуках голоса попытался куда-нибудь спрятаться, но, поняв, что проскользнуть, на манер таракана, в щель между досками лежащими на полу, не удастся, остался стоять, только еще больше согнулся и вжал голову в плечи.
   - Я, это, точно говорю, через день на другой будут. Я, это, я есть хочу!!! - неожиданно сорвался на крик Луковое Хлебало, отчего вырвавшееся из его рта дыхание - зловоние драконьего зева, смешанное с запахом смоляного вара, налипшего на зубах - донеслось до сидящего за столом. Он поморщился - здоровый откормленный лоб, с сажень в плечах и широкой бородой лопатой, начинающейся почти от самых глаз. Потом слез со скамьи и ...оказался чуть не по пояс Луковому Хлебалу. Огромное тело несли короткие кривые ноги, впрочем столь же толстые и мощные, как верхняя часть туловища. Карл медленно подошел к проголодавшемуся лазутчику и по-хозяйски хлопнул его по спине - Хлебало пошатнулся, не удержался на ногах и рухнул на колени. Их лица оказались на одном уровне.
   - Не кипятись и не ори. Теперь медленно расскажи, сколько их, какое оружие, пешие, конные?
   Под немигающим взглядом глаз карлы, черных, будто полностью лишенных белка, Хлебало будто впал в оцепенение и принялся скороговоркой, но разборчиво выкладывать все, что смог узнать. Через минуту он иссяк, но услышанное, похоже, полностью удовлетворило бородатого, и карл отвел взгляд, будто отпуская своего собеседника.
   - Хорошо. Садись за стол, поешь, но только не переедай с непривычки, а то уделаешь мне тут все.
   На столе стояла огромная миска с жаренным мясом! Мясом! И пусть происхождение этого мяса было таковым, что повергло бы в ужас и вызвало отвращение у многих - Луковое Хлебало по-настоящему проголодался, чтобы обращать внимание на такие тонкости и с аппетитом набросился на давно остывшие, покрытые жиром куски.
   А карл тем временем, как говорится, не терял времени. Он подбросил пару поленьев в угасающий очаг, сделанный в земляной стене, надел и туго подпоясал выворотный полушубок, после чего полез на выход, коротко бросив через плечо.
   - Слышь ты, ложись на пол и жди меня.
   Путь карла вел все вверх и вверх - изрядно вспотев под одеждой, он, тем не менее, не смотря на свою кажущуюся внешнюю неуклюжесть, быстро вскарабкался на выступающую из отвесного утеса площадку, двадцатью локтями выше подножия горы. Дорога эта бородачу была, несомненно, известна и использовалась им неоднократно - короткие пальцы с расплющенными ногтями безошибочно находили нужные трещины в камне, цеплялись за них и подтягивали увесистого владельца ближе к небу.
   Прочно утвердившись на выступе, карл некоторое время покрутился, то вглядываясь в подернутые туманом горные вершины, то внимательно рассматривая отметины, сделанные кем-то на самом краю площадки. Наконец, придя к какому-то выводу, крепыш встал строго по одному ему известному направлению и сунул руку за пазуху. На свет появилась длинная, ладони в две, дудочка - да вот только один ее конец был расщеплен на множество тонких полосок - получилось что-то, похожее на метелку. Карл взял в рот дудочку, покрутил ее так и этак, вдохнул поглубже. Воздух разрезал протяжный звук, смолк, снова зазвучал, а потом прерывистые трели поплыли чередой среди снежных гигантов, внимательно прислушивающихся к странной немузыке.
   Тончайшая ледяная капля еле заметно зазвенела, в такт донесшимся до нее вибрациям, потом самый кончик сосульки оторвался, не в силах дальше сопротивляться растущему внутреннему напряжению. Льдинка коротко звякнула о камень. Покрытые инеем веки дернулись - глаза неподвижно сидящего в глубине пещеры человека широко распахнулись и их затопил царящий кругом полумрак. "Через луну к полудню, в третьем ущелье, ваша половина", - это то, что донес через себя прозрачный горный воздух до четырех заиндевелых человеческих (человеческих ли?) фигур, неподвижно покоящихся на тонких травяных подстилках, поджав под себя ноги. Фигуры нехотя зашевелились, медленно, очень медленно вставая и стряхивая со своей синей от холода и от длительного отсутствия прилива крови кожи снежный налет. Наконец, один из них смог пошевелить губами и вытянуть их трубочкой вперед. Из-под ледяного навеса пещеры вырвался звук, подобный тем, что выпускала из себя дуда карла, а странная четверка облачилась в балахоны из беленого холста, прихватила нечто громоздкое, упрятанное в мешок с лямками и выбралась из пещеры, стуча босыми ступнями по ледяному насту. В пещере остался лишь высеченный на стене барельеф со странным изображением крылатого существа - может, конечно, и ангела, да вот только лицо подкачало - больно уж глумливое, и зубы торчат.
   Карл же, услышав ответный сигнал и убедившись, что все в порядке, удовлетворенно потер ладонью о ладонь и начал быстро спускаться - ему еще нужно было засветло добраться до своей веселой ватаги, пока они там, в своем сарае, не успели вусмерть перепиться.
   Горная дорога медленно, но верно вползала в узкое ущелье. Справа и слева высокие заснеженные вершины нависали над кучкой людей, проникших во владения горного короля. Эсташ, лишенный своего живота, обычно свисающего через ремень, а сейчас похудевшего и ввалившегося, прямо держался в седле, внимательно разглядывая то, что открывалось его взгляду впереди по ходу движения. Подъехавший сзади Ферри осторожно тронул старого воина за плечо. Тот резко повернул голову и, недовольный тем, что его оторвали от наблюдения, отрывисто, но все же вежливо, спросил.
   - Что там?
   Ферри слегка замялся, так как почему-то подумал, что Эсташ сейчас поднимет его на смех и не поверит ни единому слову. Но потом решил все равно рассказать об увиденном.
   - Вот на том склоне - де Невилль показал рукой, - я только что заметил человеческую фигуру в белой одежде и с таким же белым лицом. В руках это странное создание держало наперевес длинную трубу.
   Эсташ чуть придержал коня.
   - Ты точно видел это? Тебе не показалось?
   - Я готов поклясться. Я видел это совершенно отчетливо.
   - А куда был направлен конец той трубы, что держало в руках существо?
   - Подожди. Вот туда - Ферри ткнул пальцем в вершину, находящуюся над ущельем.
   Эсташ покачал головой.
   - Сдается мне, что нас все-таки выследили. Эх, жаль, что того шпиона мы так и не пристрелили! - Миль с досадой хлопнул себя по покрытому кольчужной юбкой бедру, - но не будем устраивать панику, прежде чем не убедимся окончательно. Смотри в оба, вдруг опять заметишь что-нибудь. То, что ты мне рассказал, очень напомнило давно слышанную на одном из постоялых дворов историю. Как будто в горах живут странные люди. Одетые в белое, они совершенно незаметны путникам на фоне снегов. Выследив караван, сукины дети подстерегают его в узком месте на тропе, а потом вызывают горные обвалы с помощью странных беззвучных труб. Когда груда снега заваливает путников, то они спускаются с гор и уносят с собой все имущество погибших путешественников. Как будто некоторые пастухи имеют дело с этими бандитами, помогая продавать награбленное в низинах.
   Эсташ продолжил.
   - Не могу поверить в то, что труба вызывает снежную лавину. Но ты-то трубу видел, точно. Ну, вот что - попробуй рассказать все своему отцу, а я пока прослежу за склонами, незаметно так. Если барон прикажет действовать, то считаем, что тебе не показалось.
   Ферри был вынужден подъехать к отцу, который лежал в одной из повозок, страдая от колики, возникшей в его боку с утра. Такая колика появлялась у барона почти всегда на утро после бурного вечернего возлияния, и он привычно держал сложенное одеяло у живота, сложившись на дне телеги в три погибели.
   - Отец, мы, кажется, едем в засаду.
   - Это почему?
   Сын в ответ рассказал своему старшему о том, что он видел, и что слышал Эсташ. Барон повернулся на другой бок, чтобы лучше видеть едущего рядом с повозкой сына.
   - Звучит довольно дико. Никогда не слышал о таких вещах, хотя все может быть. Значит, так, сейчас без всякой спешки незаметно сообщаешь всем по цепочке о возможной засаде. Наши арбалетчики пусть снарядят арбалеты и будут готовы начать стрельбу. Следите за склонами. Я сейчас не в состоянии пошевелить рукой, боль слишком сильна, так что займись обороной вместе с Эсташем. Надеюсь, тревога будет ложной.
   Эрве скривился от боли и погладил рукой правый бок. Ферри не сал досаждать отцу дальнейшими расспросами, к тому же все и так было предельно понятно. Он неторопливо вернулся к Эсташу.
   - Де Невилль сказал, чтобы мы вдвоем подготовились к возможным неприятностям и подготовили остальных. Главное - не подавать виду. Ты видел что-либо на склонах?
   - Да, господин. Движение заметно впереди слева. Похоже, что там есть горная тропа, по которой негодяи спускаются вниз, чтобы напасть на остатки отряда после схода лавины. Надо пошевеливаться, а то их засада увенчается успехом.
   Ферри, припомнив все, что сказал ему отец, предложил следующее.
   - Сейчас мы оба придержим наших коней, а после того, как минуем последнего в шеренге, поедем вдоль отряда, предупреждая всех об угрозе. Трем лучшим арбалетчикам надо сказать особо - пусть подготовятся к стрельбе и ждут команды. Кстати - если тот, в белом балахоне, стоял на левом склоне, то лавина пойдет напротив, так что предупреди людей, что в ущелье необходимо держаться левой стороны. Поехали.
   - Подожди. Ты ошибаешься. Отряд пойдет, прижимаясь к правому склону - он защитит нас от лавины, которая должна ударить по середине тропы и в противоположную стенку ущелья.
   Де Невилль сразу сообразил, что миль совершенно прав, и не стал упорствовать, согласившись с разумными доводами.
   Два всадника, по разные стороны от колонны идущих и едущих людей, стали гарцевать на месте, как будто куражась и веселясь. Когда последний из пеших воинов, идущий, держась за телегу, их миновал, оба прекратили бессмысленную забаву и медленно поехали вдоль отряда.
   За всем этим следил невидимый наблюдатель, затаившийся среди заснеженных валунов на горе. Тщательно выбеленный холст, из которого был сшит длинный плащ и глубокий капюшон, сливался цветом с ноздреватым снегом, покрывавшим каменные вершины. Скрытый от сторонних глаз разбойник не заметил ни каких подозрительных перемещений среди безрогих козлов, идущих прямо в объятия дьявола. Медленно выпрямившись, он подал знак вожаку ватаги горцев, сидящему на противоположной стороне ущелья. Окрашенная в ярко-охряной цвет тряпка трижды мелькнула в руках облаченного в белое негодяя, дав знать интересующимся, что пока все в порядке.
   Оценив расстояние, отделяющее неторопливо ползущий по горной тропе отряд от входа в горную западню, человек взял в руки лежащую рядом деревянную трубу, широкую, размером с человеческое туловище. От трубы шла толстая кожаная трубка, заканчивающаяся большим мехом. Привстав и направив трубу определенным образом на снежный козырек, висящий напротив, горный душегуб нажал двумя ногами одновременно на лежащий кожаный мешок. Весь деревянный корпус трубы пронизала еле заметная вибрация, от которой разбойник покрылся мелкой гусиной кожей, холодный пот пробрал его до основания. Каждый раз при использовании трубы происходило одно и то же, так что негодяй был готов к неприятным ощущениям, посетившим его. Он стойко вытерпел все до того момента, как мех под ногами превратился в сдутый сморщенный кусок кожи. Совместные усилия четырех членов братства Горного Гения не пропали даром - огромный кусок снежного склона напротив чуть дрогнул, принялся едва заметно смещаться. Мерзавец удовлетворенно кивнул головой и быстро убрал трубу в чехол, сшитый из той же белой ткани, после чего мелкими шажками принялся спускаться вниз. Все шло как по маслу и, однажды тщательно разработанный, план в очередной раз срабатывал без малейшего сбоя.
   Ферри наконец-то добрался до уныло трясущегося в седле Гиллемина Короткого. Поравнявшись с ним, де Невилль тихо произнес.
   - Не удивляйся и не показывай виду. Когда я отъеду, то ты достанешь свой арбалет, стараясь не привлечь чьего-либо внимания, снарядишь его, вложишь болт и будешь ждать команды. Знай - мы окружены. Теперь вот что - незаметно окинь взглядом окружающие горы, найдешь человеческую фигуру в белоснежном одеянии, еле заметную. Ищи слева, среди больших валунов. Видишь его?
   Арбалетчик не сделал ни единого движения головой, но тут же ответил, так же тихо.
   - Да, на склоне.
   - Следи за ним, но так, чтобы он не заметил твоего взгляда. Будь готов прибить его в любую минуту. И запомни - когда зайдем в ущелье, держись правой стороны. Ты все понял?
   - Да, господин, - Гиллемин заметно оживился, его лицо покинула гримаса скуки, сменившись сосредоточенным выражением.
   Поскольку арбалетчик находился в авангарде отряда, то Ферри по пути к нему успел предупредить всех остальных о существующей угрозе и о готовности действовать по приказу. Теперь он и Эсташ остались впереди колонны.
   Ущелье неотвратимо приближалось, вот в него заехали уже первые конные бойцы. Облака стояли в небесах плотным ковром, закрывая солнце, но было довольно светло, чуть за полдень. Ущелье резко отсекло свет, полутени превратились в тени, кругом воцарился сумрак.
   Гиллемин, ловко используя свой широкий плащ, свисающий по сторонам и надежно прикрывающий даже и коня, смог, действуя в слепую, нащупать притороченный справа арбалет. Надев тетиву, он осторожно вытащил правую ногу из стремени и навесу упер ее в арбалет. Неудобство позы заставило напрячься, но через миг самострел был взведен и готов к использованию. Цепкий глаз стрелка к тому моменту уже обшарил снежные вершины и видел, где прячется его добыча - прорезь, сделанная в маскирующем одеянии для глаз, выделялась на белом фоне достаточно отчетливо, чтобы Гиллемин смог ее разглядеть. Он так же увидел и какой-то довольно громоздкий предмет в руках горного разбойника. Вот человек в белом высунулся из-за прикрывающих его камней и стал орудовать своим приспособление, отвлекшись от созерцания едущих внизу. Стрелок медленно потянул из-под плаща взведенный арбалет. Его мишень тотчас зашевелилась, пригнулась и принялась спускаться по невидимой снизу тропе. Еще миг, и враг должен был исчезнуть из зоны видимости, но тут раздалась громкая команда от едущего впереди отряда командира копейщиков, Эсташа.
   - Стреляйте! Всем принять вправо и прибавить ходу!
   Готовые к действиям, люди четко исполнили приказ. Арбалетчики дружно разрядили свое оружие, и четыре выстрела из семи не пропали даром - сдавленные крики и яркие на белоснежном фоне пятна крови подтвердили, что железные болты нашли свои цели а руки стрелявших не дрогнули. Остальные, пешие и конные, выхватили из ножен либо просто взяли в руки свои мечи, топоры и клевцы и помчались в глубь ущелья, стараясь проскочить опасный участок как можно быстрее. Опасения скачущих и бегущих были не беспочвенны - громкий гул, раздавшийся сверху, говорил о том, что лавина близка.
   Первый десяток успел проскочить вдоль самого узкого места, но те, кто находился за ними, попали под снежный обвал. Огромная груда снега, смешанного с валунами и камнями помельче, с шумом ухнула вниз, на пешеходную тропу, но все члены отряда отделались только испугом.
   Если бы Ферри вовремя не заметил странных личностей среди заснеженных скал, а Эсташ не развесил свои уши много лет назад, внимая рассказанной кем-то истории, то исход для отряда был бы гораздо печальнее. Точно по середине тропы образовался такой завал, что прижавшиеся к самой каменной стене ущелья повозки уже не могли проехать - их колея оказалась шире, чем оставшееся свободное расстояние по краям от нагромождения снега, льда и камней. В воздухе кружилась снежная пыль, медленно оседая.
   Те, кто ехал впереди, увидели, как с другой стороны ущелья навстречу бежит десяток другой человек. В сумрачном ущелье бегущие поначалу показались не иначе, как сыновьями Вельзевула - торчащая во все стороны клочковатая шерсть, рога, растущие из похожих на суповые котлы голов, длинные когти на пальцах. Один-два бойца даже дрогнули, пытаясь поворотить коней, но Эсташ диким голосом заревел.
   - Не отставать!!! - И вонзил шпоры в бока своего скакуна.
   Кавалькада поскакала вперед, и когда до врагов, издающих громкие вопли, оставалось уже совсем немного, то все стало на свои места - украшенные рогами шлемы и толстые вывороченные мехом наружу полушубки сделали чертей из обычных бородатых горцев, держащих в руках короткие кривые ножи и дубины.
   Засвистели мечи и топоры, конные бойцы свалили наземь бегущих горцев, и первые из разбойников погибли под копытами лошадей. Участь остальных была столь же незавидна - деревянные палки и изготовленные из дрянного железа ножи годились только для добивания раненых. В бою с тяжело вооруженным противником палки трескались и ломались под ударами длинных мечей и топоров, ножи бессильно царапали железные пластины панцирей и кольчужные звенья колец, крошась на глазах. А бойцы отряда де Невилля не теряли даром времени, потроша разбойников мечами и лишая их конечностей ударами топоров. Все стремились принять участие в схватке, устроив даже небольшую свалку из желающих попасть в первые ряды, так что на каждого пришлось меньше, чем по одному горцу. Через четверть часа сражение закончилось. Бросившихся наутек грабителей бойцы догоняли и сбивали с ног, после чего закалывали кинжалами. На небольшом участке у выхода из ущелья снег был испещрен кровавыми брызгами. Победители возбужденно переговаривались - все остались живы, разве что пара человек получили небольшие порезы и синяки. Кто-то самозабвенно избавлял трупы от ценного имущества, несколько пеших воинов принялись разгребать завал, чтобы дать проехать телегам.
   Ферри очистил меч от вонючих остатков кишок одного из убитых им разбойников и вложил его в ножны. Никаких угрызений совести после совершения первого в жизни убийства человека баронета не посетило - тем более, что разве можно посчитать этих мерзких оборванцев за достойную добычу? Однако, его мысли все еще находились в азарте сражения, горяча кровь. Ферри де Невилль несколько раз шумно вздохнул и постарался успокоиться. Соскочив с коня, он подошел к лежащему на снегу телу, облаченному в белые одежды, сильно заляпанные красным. Надетый на голову сплошной капюшон от удара топором вдавился внутрь черепа, и перекосился, так что глазные прорези уехали на левое ухо. Баронет лезвием кинжала вспорол одежду и маску - его взгляду открылось абсолютно лишенное волос лицо. Даже брови отсутствовали, придавая голове совсем уж неприятный вид, вместе с трещиной от лезвия топора. Кожа убитого напоминала своим видом дубовую кору - морщинистая и жесткая, впору сапоги тачать. Вокруг шеи был повязан кожаный шнурок, на котором парень обнаружил амулет самого что ни на есть богохульного вида - маленькая подвеска изображала голого человека мужского рода с крыльями вместо рук. Изображение настолько точно передавало все подробности строения тела, что Ферри сплюнул, после чего обрезал шнурок, держащий черную каменную статуэтку.
   Младший де Невилль поднялся, поднял вверх зажатую в ладони фигурку и громко объявил окружающим.
   - На нас напали не иначе как посланцы дьявола! Смотрите, вот что я нашел на шее одного из них! Сегодня мы сражались во славу Господа нашего!
   Многие обрадовались услышанному, а кому-то было совершенно наплевать. Но, не сговариваясь, в едином порыве воины преклонили колени и вознесли молитву Господу. Среди снегов и диких скал широко разносилась над безжизненными пространствами прилично перевранная латынь. Даже барон слез с телеги и, несмотря на боль, вместе со всеми горячо молился, прося Царя Небесного дать ему и его людям удачу пройти все предстоящие испытания. Арбалеты и крестообразные рукояти мечей целовались иссушенными в горячке боя губами.
   Ферри молился так истово, как мог, но его мысли постоянно отвлекались вопросами, связанными со снятым с шеи амулетом, происхождения явно бесовского. "Кто же эти люди, что напали на нас? Видно, крепко они попались в сети своего неизвестного крылатого покровителя. Если это один из демонов, то как же его зовут? Неужто сам сатана? Или кто?", - вопросы теснились в голове, так что Ферри совершенно отвлекся, не заметил, как все закончили молитву и встали с колен. Пришлось сделать вид, что замешкался, снегом очищая рукав блио.
   Отряд отряхнулся, собрался обратно в строй и пошел своей дорогой, оставив на заснеженных камнях трупы своих врагов. Луковое Хлебало же чуть не окочурился, дожидаясь возвращения карла, но потом голод превозмог страх, он нашел съестное и продержался до следующей осени, а там прибился к другой ватаге душегубов, коих в те времена вдоволь промышляло вдоль дороги.
   К той же, запрятанной в горах, пещере с барельефом на стене, вскоре опять потянулась цепочка следов босых ног.
  
  
   Глава 2
   В которой события идут своим чередом, будучи предсказуемы и не самым проницательным читателем.
  
   Изумрудные волны моря стремительно бежали куда-то вдоль береговой полосы. Вся одежда лежала, аккуратно сложенная, на песке, а сам Ферри, опоясанный небольшим куском холста, годным только на то, чтобы прикрывать срам, стоял по пояс в воде, выглядывая лежащие на дне раковины устриц, в изобилии наполняющие отмель там и тут. Сетка, висящая в ладони баронета, была уже наполовину наполнена моллюсками, но он не собирался останавливаться. По прибытию в Триест, две недели назад, в первый же вечер Ферри удалось попробовать на вкус устрицу. Вкус неприятного на вид то ли растения, то ли живого существа был великолепен, особенно при добавлении нескольких капель лимонного сока. Недостатка в лимонах не наблюдалось.
   Вообще, жизнь, которая играла и переливалась разными гранями перед глазами Ферри, та жизнь, которая обнаружилась за ледяными горами, в небольших цветущих долинах вдоль теплого побережья - она смогла заставить баронета позабыть о цели путешествия. Будущие сражения и победы потускнели на фоне блистающей морской волны и солнечных лучей, под которыми так приятно было развалиться на мелком песке и слушать шум прибоя с закрытыми глазами. Пока время позволяло.
   Когда отряд барона вошел в город, миновав древние городские ворота, построенные еще во времена римлян, Эрве де Невилль направился прямиком к гавани. После небольших расспросов нескольких бывалых моряков (на вид - сущих оборванцев), понимавших речь барона, оказалось, что корабль венецианца Эрменегильдо Менолы должен будет прибыть в течение месяца, так как капитан-судовладелец получил отличный фрахт, который и заставил его двинуться с места. Барону посоветовали узнать подробности в городской управе.
   Располагаясь на территории Венецианского союза, Триест, тем не менее, находился под управлением епископа, так что де Невилль рассудил, что стоит обратиться прямо в епископат, и не обманулся. Там его приняли с должным уважением - крестоносцы по ряду причин использовали, как правило, итальянскую Мессину для отправления через море к Святым местам. В Триесте же воины Христа были нечастые гости, что, впрочем, несильно расстраивало местных жителей, ведущих широкую торговлю со всем христианским Западом и мусульманским Востоком без всех этих проблем. Один из прелатов, которому представился барон, быстрым взглядом окинул рыцаря с ног до головы, после чего, явно придя к удовлетворительным для себя выводам, немедленно предложил тому стеклянный бокал изящной работы, наполненный великолепным вином, и послал служку с посланием. Святой отец заинтересованно спросил, говоря с заметным акцентом.
   - Прошу вас, барон, расскажите, если это уместно, какие дела объединяют вас с могущественным орденом тамплиеров?
   - Да как будто пока ничего не связывает меня с ними. Хотя, если вы имеете в виду письмо, которое я берегу для судовладельца, то оно действительно исходит от ордена. Но это просто помощь, оказанная моим сюзереном. Его же дела меня в этой части не касаются.
   Прелата полностью удовлетворил полученный ответ. Тут в дверь поскреблись и вошел недавно посланный с поручением служка. На подносе, находящемся в его руках, лежала какая-то записка. Прелат взял ее в руки и развернул.
   - Вот это оставлено Эрменегильдо. Он знал, что вы должны будете появиться, поэтому все подготовил на случай своего отсутствия. Прошу вас только показать мне гарантийное письмо.
   Де Невилль вытащил на свет божий письмо и передал его священнику, предупредив.
   - Печати должны оставаться целыми, содержание письма мне известно только со слов курьера.
   - Несомненно.
   Прелат осмотрел печати, сравнил их с имеющимся у него оттиском и полностью удовлетворился результатами.
   - Можете ознакомиться с содержанием письма.
   Барон жестом показал, что полностью доверяет собеседнику.
   Святой отец продолжил.
   - Итак, Менола довольно скоро вернется, а до тех пор он предлагает вам и вашим людям остановиться у него в поместье в Барколе. Вам там понравится, к тому же город открыт для вас все время.
   Так и получилось, что Ферри уже даже успел покрыться отличным загаром, и приохотиться к местному вину "prosecco", несущему в себе все местные достоинства и недостатки - приятное на вкус и освежающее, оно быстро портилось, превращаясь в уксус, точь-в-точь как местные девчонки. Парень имел возможность сравнить - за тесное знакомство с пышными прелестями черноволосых (везде) и страстных девок иногда приходилось незамедлительно расплачиваться, имея дело с их сварливыми усатыми мамашами и угрюмыми братьями (последние таскали повсюду с собой ножи и пускали их в ход при каждом удобном случае). Приходилось справляться и с тем, и с другим - с мамашами шлюх звонкой монетой, с братьями недотрог оплеухами, или хорошими рубцами, что оставляет используемый в полсилы меч. Но девки, все же, были словно огонь, и уж очень сильно отличались от тех, с кем имел дело Ферри у себя дома - даже смогли научить молодого оруженосца некоторым штукам (впрочем, больше подходящим магометанкам, нежели добрым христианкам).
   Наконец, однажды в поместье приехал и его хозяин. Обладатель изящной коротко подстриженной бороды и щегольских усов, Эрменегильдо оказался очень гостеприимен. Вечером в день его появления из подвалов и погребов большого дома, стоящего посреди обширного сада, извлекли такие изысканные яства, которых было не найти и на городском рынке. За большим столом, установленном в портике, откуда открывался прекрасный вид на берег моря и на солнце, стремящееся вот-вот завалиться за горизонт, сидели только благородные господа - если, конечно, за таковых считать всяких итальяшек и венецианцев, что есть один черт, на самом деле - и наиболее приближенные к ним люди. Остальные простолюдины шумной компанией занимали места на грубых скамьях, стоящих прямо под открытым небом. Несколько музыкантов сидели в стороне, негромко наигрывая на струнах. Слуги уже произвели первую смену блюд, и Менола, воспользовавшись паузой, обратился к барону на чистой франкской речи.
   - Господин де Невилль, я знаю, что должен буду обеспечить ваш провоз до Яффы. Как только вы передадите мне гарантию, я в вашем распоряжении.
   Барон, находящийся в превосходном настроении, благодаря в том числе и выпитому вину, протянул Меноле уже порядком измятый пергамент.
   - Вы спросите меня, читал ли я его. Отвечу сразу - нет. Все спрашивают. Ладно.
   Моряк подозвал слугу с масляной лампой, разломил печать и углубился в чтение. Содержание письма полностью его удовлетворило.
   - По приезду в Яффу я предъявлю его местному командорству. Итак, господин барон, когда же вы намерены отправиться?
   - Да хоть сейчас. Те две недели, что прошли с момента нашего прибытия, не потрачены впустую, все мои воины готовы, пока еще не успев разложиться
   Слуга, по приказу Эрменегильдо, наполнил кубки, и венецианец поднялся с кресла.
   - Ваше пожелание для меня законно, и, несмотря на то, что я успел соскучиться по родным стенам, мой корабль "Буревестник" отправится в Палестину завтрашним днем, к вечеру.
   Все присутствующие за столом тоже вскочили с мест и поприветствовали решение моряка громкими возгласами. До глубокой ночи вино текло рекой, а на огромном открытом очаге жарились без счета каплуны и барашки. Де Невилль младший отхлебнул раз, другой, потом неоднократно повторил и уснул, в результате, под яблоней, на свежем воздухе, улыбаясь во весь рот, будто пытаясь поймать каждое мгновение такого короткого счастья, все до единого.
   После восхода солнца отряд барона вышел за ворота гостеприимного поместья, с таким расчетом, чтобы начать погрузку на судно пополудни. Половина отряда имела бледный вид по причине выпитого вчера, другая половина - по причине грядущего морского путешествия, которое уже обрело характер неизбежного события. Предстоящее плавание по-настоящему страшило многих из людей де Невилля. Те, которые уже испытали на своей шкуре, что такое утлая скорлупка, творение рук человеческих, в объятиях разбушевавшейся морской стихии - те не могли сказать ничего ободряющего своим товарищам.
   Дорога по морю - это как если бы агнцев на заклание не вели на жертвенный алтарь, но отправляли в челноке по воле волн. Человек должен сидеть в трюме и прислушиваться к тому, как немилосердно трещит такелаж и набор корпуса под ударами могучих валов. Вот удар, сильнее других - и через огромный пролом начинает поступать вода. Все быстрее и быстрее. Весь скарб всплывает, кони заходятся в диком безысходном ржании. А потом полупрозрачная, с пеной, вода захлестывает весь корабль, переворачивает его и утаскивает на дно морское недрогнувшей рукой языческого Нептуна. Так что есть, над чем подумать и чего пугаться.
   Погрузка шла довольно быстро. Разгруженные телеги потребовалось разобрать, чем и занялись самые опытные в плотницком деле. Остальные переносили по широким сходням груз повозок и свои вещи на борт судна. Лошадей, которым отводился отдельный трюм, решили заводить в последнюю очередь, так что кони пока паслись на причале, приставая к торговкам, несущим на плечах огромные корзины с травой и овощами.
   Так как весь свой скарб младший де Невилль уже затащил в небольшую каюту в корме "Буревестника", а помогать ведущим погрузку не было никакого желания, то Ферри решил пошататься на пристани, разглядывая прохожих и моряков. Остановившись неподалеку от большого купеческого судна, из недр которого идущие вереницей полуголые, загорелые до черноты грузчики волокли на спинах бочки, баронет заметил знакомое лицо. Хозяин "Буревестника", Эрменегильдо, вел разговор с довольно вычурно одетым человеком. Оба стояли, облокотившись на поручни рядом с мачтой, выступающей из палубы торгового судна, и о чем-то беседовали. По всему было видно, что собеседник Эрменегильдо являлся не меньше чем капитаном - он часто покрикивал на грузчиков и краем глаза наблюдал за выгрузкой. К концу разговора небольшой кошелек перешел из рук Эрменегильдо в карманы пышно одетого морехода. Ферри решил продолжить наблюдение и, когда Менола сошел на берег, проследовал за ним.
   Путь моряка вел в глубь переплетения тесных улиц Триеста. Баронету все это время удавалось избегать взгляда преследуемого, но когда Менола вступил в пределы еврейского квартала, где на улицах было менее оживленно, пришлось остановиться и подождать, пока мореход скроется за углом. Высунув голову за угол, Ферри увидел, что Эрменегильдо остановился перед воротами одного из домов и постучал по ним совершенно определенным образом. Небольшая калитка сбоку от ворот открылась и пропустила Менолу внутрь. Де Невилль остался ждать возвращения судовладельца, болтаясь на углу. Естественно, что через некоторое время один из прохожих, одетый в высокую шапку, обратил внимание на Ферри, явно ведущего за кем-то наблюдение. Человек в шапке немедленно остановился и, в свою очередь, принялся внимательно наблюдать за баронетом. Тому пришлось двинуться вдоль улицы по направлению к тем самым воротам.
   Подойдя к известному дому, де Невилль осмотрелся - надпись на незнакомом языке украшала вывеску над воротами. Тут кто-то осторожно дотронулся до плеча Ферри. Обернувшись, баронет увидел того самого прохожего.
   - В чем дело?!
   Смуглый обладатель высокой шапки ступкой чуть отшатнулся. Да что там, чудом в штаны не наложил - де Невилль, с мечом на портупее, имел вид довольно угрожающий. Однако, собравшись с духом, ответил на вульгарной латыни, которую, как уже стало совершенно очевидно, Ферри мог довольно легко разбирать - сказывались часы, проведенные в монастырской библиотеке (кроме шуток - противное настоящему шевалье занятие).
   - Я подумал, что молодой господин интересуется услугами искусного врача и - он перешел на шепот, - мага. Если так, то вам сюда. В этом доме живет...
   Фраза осталась недосказанной, так как калитка в воротах неожиданно открылась и из нее вышел Эрменегильдо, тут же столкнувшийся с Ферри лицом к лицу. Тут де Невиллю стало не до разговоров. Он не знал, как объяснить свое присутствие господину Меноле, и, исторгнув из себя только невнятное бормотание, баронет покрылся краской стыда. С его точки зрения, слежка за кем-либо не относилась к числу достойных поступков, по крайней мере, пока. В ответ на замешательство баронета Эрменегильдо широко заулыбался и, взяв под руку де Невилля, пошел с ним обратно к пристани. Прохожий проводил взглядом удаляющихся господ и недовольно прищелкнул языком, после чего побрел по своим собственным делам, периодически самому себе сетуя на неудавшийся гешефт.
   - Ферри де Невилль, прошу вас не смущаться - свойственное любому человеку любопытство не является пороком. Да, да. Похоже, вы проследили весь мой путь от гавани до этого дома. Что вам сказал прохожий?
   Ферри чуть замялся, но потом все же ответил.
   - Он сказал про то, что там живет врач... и маг, и я могу воспользоваться его услугами...
   - Да, этот человек не ошибся и хотел, как я понимаю, предложить свои услуги. Якобы, договориться о вашей встрече. Поверьте, вам бы это сделать не удалось. Хотя уже полгода по всему Триесту идут слухи о поселившемся здесь недавно известном каббалисте, ученике почтенного, однако, к всеобщему сожалению, давно уже покойного Рази аль-Хазини, но еще никто не смог удостоиться его аудиенции, кроме меня и еще одного уважаемого человека.
   - Это вы о вашем собеседнике на корабле?
   Эрменегильдо усмехнулся.
   - Вы и это разглядели? Похвальная наблюдательность. Да, это он помог мне встретиться с ученым. Причина моего обращения к такому необычному человеку, которым является Йосиф бен Манн, проста. Видите вот этот сверток?
   Эрменегильдо потряс перед глазами Ферри небольшим пакетом из грубой крапивной ткани. Пакет был пропитан чем-то маслянистым, что придавало ему довольно условные непромокаемые свойства. Больше ничего необычного баронет не разглядел.
   - Обычный сверток.
   - Верно. Но его содержимое может, в случае чего, помочь всем нам во время плавания и спасти жизни. Бен Манн знает кое-какие связи между материями и стихиями нашего мира, и использует свое знание. Прошу вас никому не говорить об увиденном и услышанном, так как, если слухи просочатся, то толпы вездесущих мореходов примутся одолевать ученого и он вообще откажется от частных визитов. А я, взамен, когда придет время, поясню вам подробнее о содержимом пакета. К тому же, вы мне обязаны - я вовремя избавил вас от общества проходимца.
   Беседую я таким образом, они вскоре подошли вплотную к причалу, где воины под руководством барона и Эсташа затаскивали на борт судна последних отрядных лошадей, возмущенно ржущих и явно недовольных происходящим.
   - Баронет, так вы согласны хранить молчание?
   По неожиданно серьезному тону Эрменегильдо Ферри понял, что на самом деле тайна, краешек которой он случайно приоткрыл, имеет для судовладельца очень важное значение. И Менола так просто не отступится. Де Невиллю сразу захотелось хорошенько треснуть венецианца мечом плашмя по его кучерявой голове, и только после этого пообещать свое молчание. Но, при здравом рассуждении, Ферри решил не обращать внимания на слишком резкий тон последних произнесенных моряком слов. В конце концов, им всем еще предстоит пробыть у Менолы на корабле не одну неделю. Поэтому баронет пересилил свое желание и довольно дружелюбно ответил.
   - Вы получаете мое молчание, но против дальнейшего объяснения про то, что внутри свертка.
   - Я благодарен вам, де Невилль. По выходу в море вы увидите и узнаете все. Прошу вас. - Приблизившись к сходням, Эрменегильдо пропустил вперед себя Ферри.
   Изматывающая, выворачивающая на изнанку качка продолжалась уже четвертый день кряду. Бодрые матросы с огромным удовольствием трескали за обе щеки приготовленную для бойцов барона пшеничную кашу и вяленое мясо. Сами бойцы лежали кто где на палубе, под солеными морскими брызгами, все, съеденное ими, немедленно оказывалось за бортом. Старшего барона тоже не миновала эта чаша, разве что он валялся на кровати в каюте, и вставать и идти до борта судна ему необходимости не было - слуга менял горшок и приносил свежую воду. Так прошло уже несколько дней, и лошадей вывести на верхнюю палубу так ни разу и не удалось.
   На Ферри качка не оказывала такого неприятного воздействия, и он уже успел изучить все помещения судна, также часто оказываясь и на самой верхушке грот-мачты. Там качка была куда сильнее, чем в каюте или трюме, но при этом открывался чудный вид на бушующую стихию - как будто широченные золотые и серебряные прозрачные покрывала укутывали зеленые водяные горы, стремящиеся положить на бок "Буревестник". Ферри не испытывал страха - он сверялся с выражением лица Эрменегильдо Менолы. Опытный капитан сидел на приколоченной к стенке каюты скамейке и наслаждался порывами ветра, обдающими его прохладой. В руке он держал здоровенный кубок с вином, и по его безмятежному виду было совершенно очевидно - все идет своим чередом.
   - Как дела? - Эрменегильдо заметил стоящего на палубе баронета. - Что с вашим аппетитом?
   - Благодарю, не жалуюсь.
   - Ну, молодцом, господин де Невилль - вижу, что вас миновала так называемая "морская болезнь". Ничего, остальные вскоре привыкнут. Им придется потерпеть, пока мы не прибудем в Яффу. Или умереть. Хотите вина?
   - Не откажусь.
   Мореход извлек откуда-то еще одну кружку и объемистый кувшин. Темно-красная струя в миг наполнила кружку и Менола передал ее подошедшему Ферри. Некоторое время они молча сидели рядом, внимая морским красотам и вкусу виноградной лозы, потом де Невилль все-таки спросил.
   - Та как же с этим таинственным пакетом?
   - Я обещал вам рассказать все, и я это сделаю, но в определенное время. Сейчас, поверьте мне, еще не пришел тот час.
   Ферри сжал кулаки и принялся было закипать, но... в конце концов не стал настаивать, понимая, что упорство венецианца обосновано чем-то важным, иначе Менола не рискнул бы портить хорошие взаимоотношения с баронетом бессмысленным нежеланием открыть тайну. Это могло привести к разглашению истории, чего мореход очень хотел избежать.
   Стоял один из ярких солнечных дней конца июня. Дул ровный ветер, неся "Буревестник", слегка завалившийся на левый борт, по ровной глади Средиземного моря. Качка стихла, и на палубу высыпала почти вся команда вперемежку с людьми барона. Воспользовавшись почти полным штилем, многие уписывали за обе щеки сухие лепешки и комки каши вперемежку с полосками сушеной говядины и мочеными луковицами. Всеобщее довольное настроение не разделялось разве что господином капитаном Менолой и его двумя помощниками. Стоя в корме, все трое внимательно вглядывались в тонкую темную полоску на самом краю горизонта. Эрменегильдо скрылся в каюте, и через мгновение вернулся, неся в руках кожаную трубу, в отверстия которой были вставлены кусочки стекла, отшлифованного с невероятным тщанием. Приложив к глазу трубку, Менола замер.
   - Вот дьявол! - Венецианец оторвался от наблюдений и резко повернулся лицом к палубе. - Всем слушать мою команду! Убрать паруса, оставить только малый косой парус в носу! Крепить по штормовому! Остальным убраться в трюм!
   Ничего не понимающий, Эрве де Невилль, с куском оленины в одной руке и рогом, наполненным вином, в другой, подошел к хмурому капитану.
   - Что происходит, Эрменегильдо?
   - Господин барон, прошу Вас дать команду вашим людям немедленно укрыться в трюме. Нужно будет задраить все люки. Приближается ураган! Вон та темная полоса на краю неба - это черные облака, несущие ветер, дождь и волны, которых вы еще не видели. Поторопитесь, де Невилль! В трюм, я сказал!
   Со слегка растерянным видом барон отдал соответствующие указания. Его люди безропотно пошли вниз, по напряженным лицам матросов уже поняв, что происходит нечто необычное и ужасное. Спустя непродолжительное время паруса были спущены и убраны, рулевые надежно привязались к скамье у рукояти рулевого весла, люки трюма задраены. Судно как будто сжалось и приготовилось встретить удар. Вдруг задул очень сильный пронизывающий ветер, черные грозовые облака затянули небосвод и скрыли от глаз солнце. Пошел косой дождь, капли секли по лицу Ферри, который не стал покидать палубу, но коротким обрывком веревки привязал себя за ногу к деревянной стойке, на вид надежно вделанной в палубу. То, о чем говорили бывалые путешественники, сейчас должно было произойти - в какое-то мгновение наступила короткая пауза, ветер полностью стих и наступила тьма. Затем все как будто сорвалось с цепи и завертелось, замелькало в смертоносном круговороте.
   Неистовый ураган ухватил за хвост пытающийся убежать от его объятий кораблик и начал немилосердно швырять судно в разные стороны, заставляя страшно трещать набор корпуса. Потоки воды, обрушивающиеся откуда-то сверху и текущие по палубе, не давали поднять голову, соленые брызги слепили глаза. Ферри почувствовал, как ему перехватило дыхание - однажды набравши воздуха, он не мог выдохнуть его обратно. Сердце бешено стучало. Внезапно стихия как будто умерила свою ярость. Отбросив с лица порывшую его воду, баронет увидел нескольких матросов, опрокинувших через фальшборт бочонки. Прогорклый жир, хранившийся в бочонках, пролился на воду и принесенная жертва на мгновения удовлетворила владыку морей.
   Воспользовавшись паузой, Эрменегильдо Менола развязал узел веревки на поясе и бросился в нос судна. Встав у фигуры, изображающей раскинувшего крылья буревестника, капитан сунул руку за пазуху и вытащил оттуда знакомый Ферри непромокаемый сверток. Молодой человек сосредоточил все свое внимание на происходящем.
   Из живо развернутого пакета венецианец Эрменегильдо вытащил на свет божий обыкновенный кожаный шнурок, испещренный узлами по всей своей длине. Что-то бормоча себе под нос, Менола принялся судорожно развязывать один из узлов. Тут относительное затишье закончилось - видимо, слой жира, сковывающий до сего момента поверхность бушующего моря, истончился, и огромный вал накрыл нос судна, заставив всех, находящихся на борту, от удара как будто подпрыгнуть на месте. Поняв, что в любой миг Эрменегильдо со своим волшебным шнурком может отправиться кормить рыб, Ферри попросту обрезал удерживающую его веревку у колена и, выждав, когда вода начала сходить с палубы, бросился на помощь. Матросы, лежащие вдоль бортов, ничего не видели, держась всеми конечностями за перекладины, а помощники капитана просто застыли на месте в самый неподходящий момент, объятые ужасом. Так что единственной надеждой Менолы оставался новичок, впервые попавший на палубу десять дней назад. Ферри де Невилль оказался столь же чертовски смел, сколь и проворен - бросившись вслед за Эрменегильдо, которого волокло по палубе потоком воды, он смог схватить венецианца за ногу. Своими же ногами Ферри зацепился за основание мачты. Баронету вдруг показалось, что его сейчас разорвет пополам, но тут вода ушла - младший де Невилль смог удержать капитана, не дав стихии смыть его за борт.
   Менола не приходил в себя, а следующий удар стихии был не за горами. Де Невилль отпустил венецианцу пару сильных зуботычин, но и это не подействовало. Ферри решил попробовать другой путь, и принялся разжимать кулак капитана, из которого торчали концы кожаного шнурка. Это удалось, и теперь в руках баронета оказался предмет, по всей видимости обладающий таинственной спасительной силой. Парень принялся с помощью зубов быстро развязывать намокший, но уже наполовину распущенный узел, и вот узел поддался усилиям и распался на отдельные петли.
   Тот же миг справа в корму судна задул уверенный бриз, будто пригладивший водяные валы и смахнувший с небес черные облака. Эрменегильдо пришел в себя. Движением руки он попросил спасительный шнурок обратно, и успел спрятать его у себя на теле до того момента, как к нему подбежали помощники и несколько матросов.
   - Ставьте главный парус. Дальше мы пойдем без приключений, ураган нас миновал. Проверьте, как там в трюме, есть ли раненые.
   Из открытых люков появились головы людей. Бойцы выглядели так, как будто заново родились, все ошалевшие и мокрые с ног до головы. Эсташ подошел к стоящим рядом с капитаном помощникам.
   - Ураган закончился?
   - Да, Эсташ, все позади, - ответил Ферри. - все ли целы?
   - Приложило одного колесом от телеги по спине, но ходить он может. Коней еле удержали, взбесились и поломали стойло. Ну ничего, сейчас разберемся.
   Эсташ полез обратно в трюм, а баронет сбегал в каюту, где его отец лежал, привязанный к койке, и убедился, что старший де Невилль уже пришел в себя, отвязался и поливает свою голову водой, собранной ведром с палубы. Эрве подмигнул вбежавшему сыну, показав, что все в порядке и продолжил свое занятие.
   Вернувшись обратно, Ферри увидел судового лекаря, склонившегося над лежащим Эрменегильдо. Лекарь наложил повязку - кровоточащая рана на левой руке появилась тогда, когда Менолу во время удара волны сильно приложило о кабестан лебедки. Закончив со своим делом, лекарь отошел в сторону. Капитан посмотрел на баронета.
   - Барон. - (Ого, Менола назвал Ферри бароном, хотя тот был всего лишь младшим сыном барона. Наверное, потому, что у южных латинян барон - varon - означает еще и "Мужчина"?) - Вы спасли нас. Пройдемте ко мне в каюту, помогите мне встать.
   Отказавшись от помощи остальных и зло огрызнувшись на помощников, почувствовавших свою вину и стоявших с убитым видом, Эрменегильдо в сопровождении Ферри проследовал к небольшой надстройке в корме, служившей капитанской каютой. Там он сменил промокшую насквозь одежду, стараясь не задеть повязку, и дал еще одни сухие штаны и матросскую куртку де Невиллю.
   - Судьба часто ведет себя непримиримо, гнет в свою сторону. Я уверен, что если бы не ваш интерес к секрету Йосифа бен Манна, то вряд ли бы я спасся, и все мы. Мои попытки сохранить тайну только вызывали у вас еще более жгучее желание выяснить скрытые подробности, признайтесь?
   - Да, пожалуй, если бы не этот мешочек со шнурком внутри, то я не так охотно ринулся бы вам на помощь, признаюсь.
   - Я не обижаюсь. Своя жизнь всегда дороже чужой, при других равных обстоятельствах.
   Менола вытер ладонью черные густые волосы, сбрасывая остатки соленых капель, после чего встал и покопался в большом сундуке, стоящем в углу каюты. Из сундука он извлек небольшой кувшин с узким горлом, надежно залитым сургучом и два небольших стеклянных стакана. Подойдя к столу, он ударом рукояти кинжала отбил горлышко кувшина и разлил его содержимое. Раскрыв ставни на окне, Эрменегильдо уселся напротив Ферри и поднял стакан.
   - За наше спасение!
   Баронет сделал хороший глоток и поперхнулся, закашлявшись. Жидкость обожгла горло. Однако потом жжение улеглось и сменилось ощущением тепла, разливающимся по всему телу.
   - Ну как, хорошее вино? Такое иногда можно найти на рынках у мусульманских торговцев. Сами магометане стараются воздерживаться от употребления даров лозы, но производят недурные напитки. Выпейте еще.
   Второй раз Ферри уже приготовился к жгучему вкусу, и был осторожнее. Опять потеплело.
   - Это можно назвать сгущенным вином. Я заметил, что действие двух небольших стаканов такой жидкости подобно тому, как если залпом выпить кувшин неразбавленного виноградного вина. Отличное лекарство для сохранения здоровья в сыром холодном месте. Например, в темнице. Либо при плавании в северных морях. Впрочем, оставим эту тему. Расскажу о том, что тебя интересует.
   Эрменегильдо отставил в сторону стакан.
   - Еще мой дед, старый мореход, побывавший в самых диких местах далеко за пределами христианского мира, рассказал мне в детстве о хитрой уловке, которую используют некоторые моряки из северных стран. Это настоящее колдовство, как я думаю - заговаривать ветер. История уже тогда запала мне в душу. Надо же, получить власть над ветрами. Это дорогого стоит, особенно для такого человека, как я, чья жизнь навсегда связана с морем. Но мои попытки найти в чужих краях и наших отдаленных деревнях людей, знающих это умение, потерпели неудачу. Я давно уже отчаялся и не предпринимал новых поисков.
   Однако, некоторое время назад в Триест прибыл тот самый Йосиф бен Манн, ученый. Говорили, что он появился в городе не просто так, но пытаясь скрыться от могущественного врага. Вследствие этого бен Манн предпочел хранить тайну своей личности и ограничил круг допущенных к себе людей двумя - тремя, включая слуг. Однако, слава часто сопровождает человека вне зависимости от его желаний, и до меня, наконец, дошли сведения о высокой осведомленности ученого в некоторых вещах, которые вызывают у наших святых отцов сильное раздражение и неприязнь. Я говорю о магии. И моей целью стало добиться встречи с Йосифом.
   В своем последнем плавании я, находясь далеко от дома, узнал о гибели некоего морского пирата, хозяйничавшем в Адриатическом море. Того самого врага, от преследования которого скрылся за стенами Триеста ученый. Оставалось только донести до Йосифа радостную весть. По возвращении я произвел расспросы, и хозяин купеческого судна, на котором ты заметил меня в тот день, оказался дружен с личным слугой бен Манна. Они вместе захаживали к одним и тем же веселым дамам.
   Ферри удивился.
   - Каким дамам?
   - Не брезгующим получить несколько монет за постельные удовольствия.
   - К шлюхам?
   Эрменегильдо усмехнулся в усы.
   - Не стоит называть их так. Каждый человек имеет некие склонности, то, что ему по сердцу. Эти же женщины предаются занятиям, полностью совпадающим со склонностями лучших из них. Назовем их веселыми дамами - тем мы соблюдем приличия и перед самими собой.
   Но многие стыдятся такого увлечения. Слуга ученого из таких, так что я смог легко уговорить его подготовить мне встречу с бен Манном. Достаточно было рассказать кое-какие подробности. Вот и получилось, что вы проследили меня как раз в тот момент, когда я шел на встречу.
   Увидев ученого, старого, но жилистого и крепкого человека с густой седой бородой и красной лысиной, я сразу же передал ему ту новость, которую он, быть может, с нетерпением ждал. Весть о гибели врага внешне никак не проявилась в ученом, но он согласился выслушать мою просьбу. Когда суть вопроса дошла до него - вот тогда у бен Манна загорелись глаза. Он извинился и покинул меня на час или два, скрывшись в комнатах своего дома. По возвращении маг держал в руке сверток со шнурком. Бен Манн пояснил, что его задержка была вызвана необычностью задачи и объяснил, указывая на сверток, что, сложенный в кольцо, шнурок своими узлами покажет на все восемь румбов, начиная с южного, обозначенного двойным узлом. Еще несколько несложных правил, договоренность о следующей встрече и мешок цехинов, исчезнувший в руках премудрого иудея. Потом мы с вами, баронет, повстречались на улице. Вот вся история. Теперь удача будет сопутствовать моим судам во всех сторонах света! Магия узлов сработала, ты видел все.
   Эрменегильдо сиял от радости. Он даже пристукнул кулаком по столу. Ферри попросил еще раз подержать в руках тот самый кожаный шнурок. Менола исполнил его просьбу. Ничего особенного - разве что узлы завязаны хитрым способом. Баронет попытался запомнить, как они выглядят, и передал магический предмет капитану обратно. Рассказанная Эрменегильдо история задело что-то внутри Ферри. Он вспомнил ту статуэтку, снятую с трупа горного грабителя, и понял - сейчас произошло нечто похожее. Тайна чуть прикоснулась к молодому воину.
   Дальнейший путь прошел без особых приключений, и скоро судно прибыло в Яффу.
   Еще на подходе в гавань Ферри поразился, насколько запружены людьми все улицы и пристань. Хотя и в Триесте было достаточно многолюдно, но Яффа - то, что происходило здесь, напоминало настоящее столпотворение. Эрменегильдо уверенными командами подвел судно к нужному ему причалу. Матросы уложили весла, которыми ловко подгребали, прокладывая дорогу среди других парусников и галер, снующих по водам гавани. Судно с едва заметным сотрясением ткнулось в деревянную балку. Сразу же на берег бросили сходни.
   Рыцарь, одетый в дорогие одежды и кольчугу, с изображением красных крестов на поверхности белого плаща, уже поджидал на причале. Недавно отпущенная темно-русая борода воина аккуратно обрамляла лицо. Его сопровождало пять оруженосцев, одетых похожим образом, но с меньшей тщательностью. Эрменегильдо сбежал на берег и с почтительным поклоном пригласил ожидающего воина взойти на борт. Барон де Невилль стоял на палубе, слегка нахмурившись. Но, когда он вблизи рассмотрел прикрытое шлемом лицо рыцаря, то на его лице появилась сдержанная улыбка. Этим рыцарем оказался Клари, граф Периге, сеньор де Невилля.
   - Ну, Эрве, как добрались, все, надеюсь, хорошо? Рад видеть тебя в этих краях. А теперь отдай команду своим людям выгружаться, и прошу ко мне. Трех своих человек я оставлю на пристани, они подождут конца выгрузки и покажут, куда направляться. Скажи своему сержанту об этом. А где твой Никола?
   Барон пожал плечами.
   - Сеньор, рад видеть вас в добром здравии. К несчастью, Никола слег с тяжелой лихорадкой перед самым нашим отправлением, и не смог сопровождать меня. Но мой младший сын, Ферри, уже проявил себя в стычке на горном перевале, и готов драться за двоих.
   Граф посмотрел на стоящего неподалеку молодого человека.
   - Молод. Но видна твоя, Эрве, кровь. Не вижу рыцарских шпор,- обратился он к Ферри. - Почему?
   - Не проявил себя должным образом, достойным посвящения.
   - Не расстраивайся, в наших краях ты найдешь даже слишком много возможностей для этого.
   Граф Периге наконец, обратился к Эрменегильдо, вежливо ожидающего своей очереди.
   - Ты получил письмо, Менола?
   - Совершенно верно, оно при мне.
   - Завтра в это же время найди казначея командорства Ордена во дворце графа де Лузиньяна, он будет знать о цели твоего посещения.
   - Благодарю вас. Еще распоряжения?
   - Пока нет, но мне понадобится "Буревестник" через три дня, так что никуда не отплывай, жди.
   Эрменегильдо Менола, венецианец, отступил с поклоном, но прежде заметил.
   - Сообщаю графу о смелом поведении юноши во время плавания. Огромная волна уже почти смыла меня за борт, как вдруг молодой баронет бросился сквозь поток воды и в последний момент схватил вашего покорного слугу, чем спас от неминуемой гибели.
   Рыцарь обернулся к Эрве де Невиллю.
   - Барон, что же вы не упомянули о чудесном спасении капитана судна вашим сыном? История достойная, многие храбрые рыцари так и не смогли перебороть свой страх перед стихией.
   - Удивительно, но во время того страшного шторма я находился в каюте и не видел происшедшего, а после никто не сообщил мне об этом.
   - Значит, твой сын обладает еще и такой добродетелью, как скромность. Достойно похвалы. Но скромность - плохой советчик рыцарской славе, так что впредь не стоит скрывать свои подвиги от чужих ушей, тебе понятно, Ферри?
   - Я понял ваш совет, граф.
   - А теперь выводите своих коней и поехали к моему дому.
   Тот день запомнился молодому баронету многими яркими впечатлениями. Кишащие темнокожими людьми улицы, высокие древние стены Яффы и, главное, роскошные комнаты дома графа. После нагретого безжалостным солнцем воздуха затемненные покои, в которых постоянно жил легкий сквозняк и журчал небольшой фонтан, показались раем небесным.
   Беседа вассала и сеньора продолжился за низким столом, вокруг которого полулежали собеседники, облокотившись на подушки. Речь зашла о дальнейших планах. Говорил в основном граф Периге.
   - Расскажу тебе о том, что ждет впереди. Рене Шатильонский затевает свою собственную войну с мусульманами. После шестнадцати лет, проведенных в застенке, он настроен решительно, так что готовься к серьезной драке.
   - Я приехал сюда за этим.
   - Дружище, не надо обманывать меня и себя. Ты приехал за чем-то другим. Да, дела твои идут последнее время не очень хорошо, я знаю об этом. И то, что ты все эти годы исправно находил для меня деньги говорит в твою пользу. Я благодарен за такое отношение. Поэтому, когда мои друзья и союзники задумались о том, чтобы собрать армию из преданных рыцарей, я предложил тебя в числе прочих благородных воинов.
   Ведь у нас много врагов в королевстве Иерусалимском. Правители хотят мира, а всем известно, что мирное время не приносит щедрых плодов на воинской ниве. Поэтому задуманное де Шатильоном не встречает одобрения. Король Балдуин - это мертвое тело, заживо гниющий от проказы труп. И он не любит рыцарей Храма, к которым я с недавних пор принадлежу.
   Барон де Невилль поперхнулся вином.
   - Вот это неожиданная для меня новость. Вы, господин, стали монахом?!
   - Нет, не монахом, но "сочувствующим". Мне нет нужды соблюдать аскезу, принятую среди воинственных братьев, но я подчиняюсь определенным приказам великого магистра ордена Храма Арно де Ла Тур Ружа и веду свои собственные действия в союзе с тамплиерами. И заключенный мной договор приносит только спелые плоды. Мои цели совпадают с их целями. Что же ты хочешь получить здесь? Только отвечай прямо и без обиняков.
   Барон ответил, не задумываясь:
   - Мне нужны деньги. Причем такие, что обеспечат фамильное богатство моим потомкам до седьмого колена.
   - Твоя цель ясна. То же ищу здесь и я. Ты понимаешь, что только война с сарацинами способна принести всем нам требуемое. Ты бы видел те караваны, что идут по пустыням, те города неверных, что утопают в роскоши. Золото, драгоценности, рабы - все это упадет к нашим ногам. Обладание Гробом Господним и Святой Землей - это великое счастье для любого христианина, но пора подумать и о себе, не так ли? Те, кто пришел сюда в самом начале, вросли в местную землю, приняли здешние обычаи, отяжелели, и не хотят расширять завоевания - для них мусульмане давно уже добрые соседи. Нас же не сдерживает ничто, и мы сделаем этот шаг, отделяющий мир от войны. Ты готов?
   - Да, я целиком и полностью с вами.
   - Хорошо. Тогда вот план. Завтра в полдень ты с отрядом отправишься в Иерусалим. Советую убрать подальше ваши шерстяные одежды, иначе кто-нибудь обязательно умрет от солнечного удара. Используйте одежду из тонкого холста и прикрывайте ей броню. К вечеру доберетесь до Рамлы и заночуете в ее стенах. Там купи ослов и мулов, рынок работает после захода солнца - от твоих телег не останется и воспоминания на здешних дорогах, лучше поменять их на повозки с одной осью.
   Оттуда до Иерусалима один дневной переход. В город войдете через Сионские врата и дальше вдоль городской стены направо к Храму Соломона, где находится госпиталь и главное командорство Ордена. В госпитале собирается большой боевой отряд. Братья знают, что вы прибудете, и примут всех твоих воинов должным образом. Два или три дня, и большой караван отправится на юг, в крепость Керак, где ждет наш друг Рене. Дотуда четыре дня пути, вдоль Мертвого моря - надеюсь, за это время твои бойцы привыкнут к иссушающему дыханию пустыни. И ни в коем случае не давай им пить из моря, каждый глоток смертелен из-за соли. Проводниками послужат мои братья.
   Эрве де Невилль внимательно слушал графа Клари. Когда же сеньор прекратил свою речь, то он решил спросить.
   - Вы присоединитесь к нам?
   - Да, но позже. Неотложные дела задерживают меня в Яффе. Однако, Рене Шатильонский не даст соскучиться твоим воинам. У него есть план действий, согласно которому уже в ближайшее время отряды из крепости должны разведать точно дорогу на город неверных, Айлу. Ты, во главе своих людей, и выполнишь это задание. Готов?
   - Я готов, но что потом?
   - К сожалению, я связан клятвой и не имею возможности рассказать тебе подробности, но Рене соберет самые сливки с сердца мусульманских святынь. Огромная добыча, поражающая мое воображение, ждет нас. Но хватит о делах, приступим к скромным развлечениям, доступным в этих негостеприимных краях усталому путнику.
   Граф громко стукнул кулаком по столу. Через арку вбежали несколько женщин, одетых весьма скудно.
  
  
   Глава 3
   О которой можно сказать, что она поживее предыдущих. Крови больше. Просто крови.
  
   Ферри давно уже стало казаться, что его тело, покрытое плотной кольчугой, расплавилось, словно свеча в пламени, и стекло в сапоги. Солнце, стоящее в зените, нагревало доспехи так, что не спасала и холщовая белая туника, одетая поверх брони - чтобы принять на себя часть жара и не дать свариться ее обладателю, как яйцо в скорлупе. Во фляге воды оставалось меньше половины, а до следующего колодца по всем приметам ехать нужно было еще день, не меньше - при этой мысли на зубах противно заскрипело, песок, как назло, выбрал момент, чтобы проникнуть в рот сквозь неплотно сомкнутые, высохшие губы. Конь иногда спотыкался о камни, щедро разбросанные по темно-серой песчаной пустынной тверди. От таких встрясок и седоку и коню становилось еще хуже. Баронет взглянул сквозь опущенный на лицо шлемный намет на верблюда, невозмутимо вышагивающего рядом. "Вот кому здесь хорошо. Скотина, ест колючки, воду не пьет, тащит на себе огромный груз и хоть бы что! Жалко, что я не верблюд. Так же шествовал бы, не обращая внимания на жару и жажду", - мысли в перегретой голове тоже расплавились, и плыли медленно, неторопливо, словно облака в жаркий летний день. Но облака остались далеко, в прохладе родных мест - среди здешних же пустынь с облаками было, мягко говоря, туговато.
   Впереди кто-то из всадников вдруг завалился вперед, к голове коня, потерял стремя и выпал из седла. Конь продолжил движение, как будто не замечая, что его наездник волочится рядом, прямо по песку. Несколько человек, увидевших падение, подскакали к упавшему наезднику, взяли под уздцы лошадь и спешились, оказывая помощь. После того, как с воина сняли раскаленный шлем, местами припекшийся к подшлемнику и полили голову водой, всадник пришел в себя. Увидев это, те, кто ему помог, ободряюще похлопали по плечам соратника, вскочили в седла и поехали дальше. Рядовое происшествие - подобные случаи происходили довольно часто, становясь обычным делом.
   В нужное место прибыли задолго до намеченного времени. За вытянутым холмом укрылся весь отряд, так что ни кого не было видно со стороны караванного пути. Все спешились и расположились прямо на песке, привязав коней к воткнутым в землю копьям и напоив их. Солнце клонилось к западу, и в образовавшейся тени было чуть прохладнее, чем и воспользовались воины. Некоторые из лежащих на склоне холма успели даже заснуть, когда от наблюдающий, занявший положение на самой вершине, издал условный сигнал.
   Осведомители, из числа давно подкупленных де Шатильоном купцов и смотрителей колодцев, несколько дней назад прислали через гонца сообщение о том, что из Дамаска в Медину вышел караван. Что в караване, осталось им неведомо, но многочисленная охрана означала, что груз ценен. Путь, по которому караван должен был миновать сирийскую пустыню, точно узнать не удалось, поэтому всех людей, из тех, что находились в замке Керак и могли участвовать в вылазке, разделили на три отряда и отправили поджидать добычу на разных направлениях, рядом с оазисами и колодцами.
   Удача выпала тому отряду, где находился Ферри. Скатившийся с холма дозорный приглушенным голосом произнес.
   - Идут, в половине мили отсюда, не торопятся, осторожничают. Плохая новость - с ними два десятка всадников в тяжелых доспехах, с копьями.
   Глава отряда, Жоселин де Нарси, рыцарь-тамплиер, призадумался.
   - Берем их на копья. Ждем, когда вся охрана поравняется с холмом, потом огибаем его и выскакиваем слева по команде. Общим ударом сносим тех, кто поедет по дальнюю от нас сторону. Остальные охранники остаются зажатыми между склоном и самим караваном. Помещаем заранее трех арбалетчиков на вершине холма, откуда они должны вести стрельбу по этим сарацинам. Гиллемин!
   - Я слушаю.
   - Берешь еще двух и с арбалетами наверх. Пока не высовывайтесь, у этих караванщиков хороший наметанный глаз. Зарядите и ждите. Дайте мне знать, когда караван будет прямо перед вами. Начнете после того, как мы атакуем. Иди!
   Стрелок знаками позвал своих обычных подручных и полез по твердой песчаной груде занимать позицию для стрельбы.
   Успокаивая коней, чтобы избежать предательского шума, все десятеро бойцов залезли в седла и принялись ожидать команды. Ферри потряс щитом, проверяя, надежно ли он закреплен в руке, и развязал тесьму, придерживающую копье в петле. Конь под ним перебирал копытами и горячился, ощущая всеобщее напряжение. Тянулись мгновения. Наконец, с холма махнули рукой, и де Нарси дал команду на движение. Приглушенный стук копыт разрушил тишину, звенящую в закатном воздухе. Десять бойцов поскакали влево, и потом, резко завернув коней, выскочили из-за холма - прямо перед ошеломленными сарацинами. Врагов разделяло расстояние, достаточное для того, чтобы кони успели как следует разогнаться, придав тем самым достаточное усилие копейным ударам. Памятуя о словах командира, Ферри мысленно пропустил четырех первых сарацин, и приготовился столкнуться с пятым по счету. Ну, наконец-то, дошла очередь и до него показать, на что способен. Неподвижно сидя в седле, напрягши спину, баронет прикрыл бедро и живот щитом, одновременно целясь своим копьем в ключицу скачущего на встречу и дико при этом кричащего магометанина. На мгновение Ферри смог разобрать даже отдельные черты лица противника, виднеющиеся из-под островерхого шлема - черные топорщащиеся усы, злой оскал рта, дьявол, да и только. Потом произошло столкновение. Копье сарацина, чуть более легкое, чем у баронета, попало в заклепку на правом углу щита и с треском сломалось, заставив Ферри сильно покачнуться в седле и съехать на самый конский круп, задрав стремена. Тут пришел конец магометанину - острие копья де Невилля дернулось вверх, скользнуло по пластинке доспеха вражеского всадника и попало тому в шею, не проткнув насквозь, но разорвав жилу и мышцы. Струя крови, вырвавшаяся из раны на теле сарацина, послужила тому доказательством. Ферри приостановил бег коня, развернул его и, выпрямившись в седле, оглянулся.
   Исход еще четырех атак оказался столь же однозначным. Мертвые тела врагов лежали на песке. Часть христианских бойцов уже выхватила мечи и отчаянно рубилась. Баронет тряхнул копьем - оно оказалось целым, без трещин на древке. Пришпорив коня, он поскакал к командиру, на которого наседали сразу трое сарацин. Тамплиер умело отмахивался от них, пользуясь тем, что его меч был заметно длиннее мечей неверных. Повесив щит за спину, де Нарси, почти свесившись с седла, широкими взмахами пытался достать атакующих его врагов. Те уворачивались, кружась вокруг рыцаря. Рано или поздно одному из сарацин удалось бы достать славного воина, но вмешался Ферри со своим копьем, ткнув с разгона в бок ближайшего к нему всадника. Копье зашло глубоко в тело и осталось там, вывернувшись из руки баронета. Ладно - Ферри вытащил из ножен меч и направился к следующему противнику, но тут командир показал, на что способен, и, подняв коня на дыбы, со всего маха ударил мечом врага, разбив тому щит вдребезги и отхватив руку до плеча. С предыдущим нападавшим на него сарацином тамплиер уже разделался, подрезав ему подпругу и направив коня на упавшего - хорошо обученный конь передними копытами прошелся по черепу лежащего на земле человека, смяв шлем и выбив ему мозги.
   Еще немного, и из двадцати стражников только четверо остались в седлах. Арбалетчики тоже не теряли времени даром - три трупа с болтами в спине валялись тут и там. Поняв, что сейчас их постигнет участь соратников, мусульманские воины решили спасаться и направили коней в пустыню, расходясь в разные стороны.
   - Ни один не должен уйти! Четверо, со мной, в погоню! Гиллемин, не зевай!
   Баронет во весь опор помчался догонять шустрого беглеца, но тут звякнул арбалет, и преследуемый повалился на землю, подняв клубы пыли. Ферри проводил взглядом удаляющихся в пустыню всадников и вернулся к каравану. Вовремя. Один из караванщиков решил испытать свою судьбу, сбросив на землю поклажу своего верблюда и направившись куда подальше. Баронет через считанные мгновения поравнялся с верблюдом и заорал на араба, показывая зажатым в руке мечом, чтобы караванщик остановился и вернулся обратно. Тот закивал головой, соглашаясь под угрозой, и вроде бы стал поворачивать верблюда.
   Ферри, полностью этим удовлетворенный, сам тоже развернулся и медленно поехал к каравану. Сзади послышался топот, баронет обернулся - на него по весь опор скакал верблюд, а в его седле сидел тот самый караванщик, держа на весу секиру с длинной ручкой. Откуда он ее достал, осталось неизвестным, но Ферри только успел потянуть на себя правый повод и пригнуться - лезвие со свистом промелькнуло над головой, но не задело ни всадника, ни коня. Погонщик приостановил свое ездовое животное и приготовился опять напасть на баронета. Седло верблюда находилось на уровне головы конного всадника, а длина оружия караванщика не позволяла Ферри действовать мечом, так что приближающийся враг был очень опасен.
   По наитию баронет поступил наилучшим образом - погнал во весь опор коня навстречу, и в самый последний момент, перед казавшимся уже неминуемым столкновением, спрыгнул из седла на землю, стараясь не упасть и не попасть под копыта верблюда. Приземлился он на ноги, после чего просто сунул меч под ноги верблюду. Меч перерезал сухожилие на задней левой ноге, отчего животное с протяжным болезненным ревом рухнуло на покрытый камнями песок. Подобрав вылетевшее из руки оружие, баронет подбежал к упавшему верблюду. С неуемным караванщиком все было кончено - от падения оземь он свернул себе шею и умер. Верблюд жалобно ревел, пытаясь встать, но нога подворачивалась, и пожиратель колючек снова и снова падал на серый песок. "Извини, верблюд, придется тебя прирезать", - с этими словами Ферри с силой ударил лезвием меча по шее злополучного животного, прекратив его мучения.
   Сняв с дромадера упряжь и вырезав с задних ног верблюда филейные части, баронет завернул их в позаимствованный у мертвого араба плащ, после чего обвязал труп врага веревкой и привязал к своему коню. Вскочив в седло, Ферри двинулся к каравану, утирая пот после схватки. За неторопливо шагающим конем волочилось безжизненное тело, иногда переворачиваясь со спины на живот и обратно.
   Жоселин де Нарси оказался совершенно прав, отправив в погоню за убегающими охранниками воинов из расчета по одному на врага. Увидев, что за ним гонится только один преследователь, каждый из охранников остановился и принял бой. И ни один не избежал своей участи, погибнув под мечом франка. Так что к каравану по очереди подъезжали преследователи, и каждый вел в поводу еще одного коня, к которому было привязано тело мертвого хозяина.
   Над караваном раздавался несмолкаемый протяжный вопль и стоны, усилившиеся от зрелища многих мертвых тел, сваленных в одну кучу. Все трупы пришлось раздеть, а головы им отрубить - командир получил от барона недвусмысленное указание на то, что нападение должно остаться в тайне. Обезображенные трупы после нескольких дней в пустыне превратятся в искореженные мумии, объеденные животными. Головы же раздробили молотом, так что узнать лица стало совершенно невозможно.
   Ковырнув несколько навьюченных тюков, христианские воины нашли, что тщательно охраняемый груз состоял из шелковой ткани и дорогой золотой и серебряной утвари, испещренной тонкой насечкой и резьбой. Настроение у совершивших подлый разбой (иногда необходимо называть вещи своими именами) значительно улучшилось, несмотря на усталость после схватки и давящую жару. Захваченные невольники, повязанные веревками, были посажены на верблюдов и вся процессия двинулась подальше от места кровавой резни, направляясь в Керак.
   За остававшиеся до захода солнца часы удалось уйти достаточно далеко - только тогда, когда сумрак сгустился настолько, что движение по усеянной крупными камнями пустыне стало невозможным де Нарси подал знак искать место, чтобы сделать остановку на ночлег. Все было тихо, никаких преследователей никто не заметил. Разве что, когда темнота уже полностью покрыла склоны пустынных гор, один из тех, кто ехал в хвосте каравана, подскакал к Жоселину.
   - Господин, я видел как будто волка, или что-то подобное, в сгущающемся сумраке. Глаза блестели, а потом пропали.
   - Откуда здесь волк? Тебе наверняка померещилось.
   Тамплиер отвернулся и продолжил путь. Воин возвратился в хвост каравана, придержал коня, тщетно всматриваясь в безбрежное серое пространство. Ничего так и не увидев, боец раздосадовано сплюнул.
   Ферри сидел в компании Гиллемина у разведенного рядом с палатками костра. Они оба только что отстояли положенное время на страже каравана. Окруженные улегшимися на песок верблюдами, все пленники были собраны вместе и увязаны между собой веревками, для удобства - никто не должен сбежать. Гиллемин сходил и разбудил тех воинов, кто должен был заступать на стражу в свой черед, и, вернувшись, вместе с баронетом приступил к трапезе, поглощая превосходно размягченную под седлом и в последствии зажаренную верблюжатину - редкую среди христиан еду. В Кераке такого не подавали. Сидели молча, сосредоточенно жуя. Холод, пришедший в пустыню, заставлял подвигаться ближе к костру. Вокруг царила тишина, разве что иногда доносились сдавленные стоны с той стороны лагеря, где находились пленники - двое храмовников, похоже, решили слегка развлечься и продолжить то, что многие начали сразу после захвата каравана. Оставив в покое невинных девушек, представляющих особую ценность в качестве живого товара - рабынь - любители незамедлительно принялись за остальных женщин (пусть и не столь аппетитных, но кому какая разница - и так неплохо, посреди песчаной-то пустоши?)
   Неожиданно прозвучал особенно громкий вопль. Кричал явно мужчина. Потом все стихло.
   - Что это? Ты слышал? - Ферри посмотрел на Гиллемина. Тот уже напряженно всматривался в темноту и ничего не ответил, только утвердительно кивнул головой. Неужели кем-то из членов отряда вдруг овладело извращенное желание предаться содомскому греху? Не похоже - в таком случае содомит бы обеспокоился соблюдением тишины своей жертвой, чтобы не выдать себя. Баронет, стараясь не шуметь, натянул через голову кольчугу и вытащил из ножен меч. Гиллемин, не сговариваясь, сделал тоже самое. Оба, пригнувшись, побежали в сторону, откуда раздался крик.
   Воины осторожно подошли к каравану. В стане невольников Ферри заметил только чуть заметное шевеление, подернутое оцепенением, которое постигает человека, охваченного ужасом. Завернутые в одежды люди сидели неподвижно, стараясь не привлекать к себе то, что пришло из ночи. Угли почти погасшего костра давали тусклые отблески, лишь немного рассеивающие тьму. Глазам Ферри открылась тошнотворная картина - неподалеку от костра в черной луже крови плавали два обнаженных тела, женское и мужское. Трупы были сплющены и вытянуты, как будто принадлежали змеям, а не людям. Из разорванных чьими-то сильными руками грудей торчали обломки ребер. Баронет аккуратно, чтобы не испачкаться, подошел поближе и присмотрелся - сердца отсутствовали, шеи убитых несли на себе следы острых зубов, как будто хищная кошка душила свою добычу. Ферри подошел к ближайшему из сидящих неподвижно в круге людей и тихо спросил его.
   - Что тут случилось?
   Седой араб понял вопрос и, не переставая мелко дрожать, ответил задыхающимся голосом.
   -Айигюль пришел из пустыни, ваш айигюль, следил за нами всеми. Мясо свежее, всех убьет.
   - Какой еще айигюль? Разбойники?
   Мусульманин на ломаном языке объяснил.
   - Дьявол. Не человек. Плохо похоронили, дух вселился.
   Ферри вопросительно посмотрел на Гиллемина.
   - Слышал о таком?
   Стрелок, не переставая раз за разом осенять себя крестным знамением, сипло произнес.
   - Не знаю я ничего. Пойдемте отсюда обратно в лагерь, господин, прошу вас. Там мы будем в безопасности, всех разбудим и встанем плечом к плечу. А эти пусть пропадают.
   Баронет обозлился на сказанное, скрывая за своим гневом собственную неуверенность.
   - Я тебе сам голову оторву, за трусость. Если невольники умрут, то нам в Кераке делать нечего, - Ферри повернулся к сидящему на земле караванщику. - Ну ты, говори, куда этот айигюль делся?
   - Второго воина взял, придушил и уволок туда, - араб показал рукой в темноту и уверенно повторил. - Убьет всех.
   - Заткнись, пес.
   Ферри стиснул рукоять меча и толкнул в спину Гиллемина.
   - Видел, куда показал мусульманин? Вот и пошли туда. Шевелись.
   Двое скрылись во тьме, двигаясь в указанном стариком направлении. Подальше от света костра - глаза приспособились к тусклому свету ущербной луны. Ночная мгла заметно рассеялась - баронет мог разглядеть даже звенья на рукаве кольчуги. Еще десяток шагов. Впереди вдруг что-то появилось, темное пятно - как будто человек сидел на корточках на земле. У человека, или что там еще, оказался очень чуткий слух - он вдруг услышал бесшумные движения христианских воинов и вскинул голову. Баронет остановился. На него смотрели, не мигая, два круглых глаза, пылающих изнутри собственным красноватым пламенем. Угольные точки зрачков ясно выделялись, как будто плавая в глазницах.
   - Это ночное чудовище! Матерь божья, спаси нас!
   Ферри схватил попытавшегося убежать Гиллемина за руку и остановил его. Проследив за движением, существо выпрямилось, но само пока не сделало ни шагу, продолжая молча пялиться на пришедших. В неверном лунном свете Ферри разглядел лохмотья, покрывающие тело чудовища.
   - Смотри, на нем христианское одеяние, украшенное крестами!
   Действительно, одежду существа составляла когда-то белоснежная, а теперь грязная и оборванная туника, несущая на себе изображения святых крестов. Через многочисленные дыры виднелись так же остатки кольчуги. Все это болталось на его иссушенном теле. Голые ноги, тонкие и узловатые, заканчивались необычно большими ступнями. Из длинных пальцев на ступнях выступали длинные когти, которые едва заметно скребли по твердой каменистой поверхности. Баронет невольно содрогнулся от отвращения к увиденному, и тут существо бросилось к подошедшим воинам.
   Быстрое как вихрь, оно в мгновение оказалось рядом. Занесенные над головой руки чудовища, снабженные такими же, как и на ногах, когтями, опустились вниз, подобно косам, стремясь располосовать тела людей на части. Оба, Ферри и Гиллемин, одновременно ушли в стороны и ударили мечами по спине чудовища. Оно испустило высокий вопль и развернулось, заново пытаясь достать лезвиями когтей до плоти воинов. Мечи же нападающих при ударе о спину дьявольского создания издали глухой стук и отскочили, как будто на их пути оказался деревянный чурбан, вырезанный из твердого корня. Айигюль упал плашмя, но тут же перевернулся на спину и вскочил на ноги.
   Ферри почувствовал, по мгновенно наступившему онемению в кисти, что правую руку напрочь отсушило, и перекинул меч в левую, при этом пригибаясь, чтобы избежать когтей айигюль. Раздосадованная тем, что жертвы еще живы, тварь издала леденящий душу яростный крик. В этот миг Гиллемин не выдержал и бросился прочь, оставив своего господина один на один с исчадием зла. Существо обратило внимание на то, что количество противников уменьшилось вдвое, и, проводив пылающим взглядом бегущего человека, обернуло свой мертвенный взор на оставшегося. Баронет, стоящий напротив чудовища, успел во всех подробностях разглядеть тончайшие полупрозрачные клыки, целой гроздью торчащие прямо изо рта айигюль, и кости сплюснутого сверху черепа, обтянутые сухой кожей. На макушке существа торчал уцелевший клок волос. "А ведь это когда-то было человеком. При этом христианином и воином. Одежда его говорит об этом", - Ферри, держа перед собой меч, попытался сменить подход и начал разговор с тварью.
   - Подожди, я вижу, что ты раньше носил крест. Что случилось с тобой?
   Оба кружились, топчась по песку. Шло время. Существо вдруг изрекло.
   - Мой крест со мной. Твоя жизнь - моя.
   Непосредственно за этим айигюль бросился вперед и, поднырнув под меч баронета, сжал Ферри в своих объятьях. Оба рухнули навзничь. Когти твари скребли по кольчуге, стараясь прорезать ее и добраться до плоти. Клыками чудовище пыталось ухватиться за лицо или шею человека, но баронет успел выставить перед собой меч, держа его двумя руками, и старался наносить короткие режущие удары по морде айигюль. Существо уклонялось, подставляя клыки. Так продолжалось некоторое время. Ферри почувствовал, что силы подходят к концу, и скоро тварь доберется до его лица. Неожиданно айигюль издал крик и ослабил хватку. Баронет просунул ногу в образовавшуюся между телами щель и изо всех сил оттолкнул от себя противника. Тварь опрокинулась на спину, продолжая кричать. Тут баронет увидел Гиллемина, стоящего рядом и сжимающего в руке клевец.
   - Я высыпал угли, оно горит! Поспешим!
   Действительно, пламя все сильнее и сильнее охватывало айигюль - начавшись со спины, огонь уже перекинулся на плечи и ноги. Но чудовище не сдавалось, катаясь по земле и пытаясь погасить пламя, тем более что весь песок был покрыт легким налетом влаги.
   Ферри выхватил из рук стрелка клевец и, подскочив к дергающемуся существу, нанес, размахнувшись, сильнейший удар по его ноге, перебив кость в бедре. Следующий удар пришелся по шее. Гиллемин своим мечом рубил перебитую ногу чудовища, стараясь отсечь ее, а баронет все сажал отрывистыми взмахами клевец на шею айигюль. Вопли твари стали еще яростнее, она перестала крутиться на месте, только подставляя под молот руки и стараясь выхватить его у Ферри. Существу мало помалу удалось почти загасить огонь, сбив его о землю, но тут спина чудовища попала на валяющуюся на песке медную плошку, в которой Гиллемин притащил горящие угли. Айигюль с режущим уши воплем перевернулся на живот, не обращая внимание на удары меча и молота, принялся скрести когтями по спине, стараясь сорвать как будто прилипший медный кругляш. Баронет и стрелок отскочили в сторону, наблюдая, как плошка быстро вплавляется в плоть существа, прожигая ее. Ярко-зеленое пламя забушевало, с новыми силами принявшись пожирать тело чудовища. Еще миг - и все стихло, а на песке остались только спекшиеся изуродованные останки айигюль. Ферри, тяжело дыша, уселся на землю.
   - Ну и чертушка! А ты молодец, не подкачал. Я, грешным делом, подумал было, что ты испугался и убежал, извини. Как догадался?
   - Вы это про угли спрашивайте?
   - Да, про угли, и про медную тарелку.
   - Против нечисти самое верное средство - очищающее пламя. Вот я и решил добежать до костра, а то мы бы оба погибли - больно твердый этот айигюль оказался для христианского меча. И молот прихватил, он тут сподручнее. А медная плошка у того араба нашлась, как он увидел меня, в костре копающимся, то сунул плошку в руки.
   - Похоже, что медь помогла нам больше всего остального, - Ферри вскочил на ноги. - Пойдем, поговорим с этим неверным.
   Послышался шум. К идущим обратно в лагерь победителям направлялось несколько человек, во главе с Жоселином де Нарси. Все держали мечи наизготовку.
   - Что здесь произошло?! Охранники лагеря и девка убиты, был слышен шум драки!
   Ферри, подойдя к тамплиеру поближе, указал тому на останки твари.
   - Господин де Нарси, порождение нечистого напало на наш лагерь. С божьей помощью мы вступили в сражение и победили.
   Жоселин подошел к лежащей на земле обгоревшей куче, оставшейся от айигюль, и всмотрелся. Тусклый свет луны освещал останки твари, скрадывая подробности, но тамплиер увидел достаточно, чтобы выпрямиться и произнести с отчетливо заметным в голосе уважением.
   - Вы бравые бойцы. Айигюль, как называют эту нечисть местные жители, когда-то напал на караван нашего Ордена Храма. Единственный уцелевший после этого брат долго скитался в одиночестве по пустыне. Когда его нашли, то он уже умирал и поведал перед смертью о чудовище, подобном убитому вами. Я запомнил слова о клыках, которыми адская тварь разрывала на части тела монахов.
   - Медная плошка, переданная Гиллемину невольником, спасла нас. От соприкосновения с медью существо объяло зеленое пламя. Мы просто держали чудовище под ударами оружия то тех пор, пока оно не издохло.
   - По возвращению в Керак о вашей доблести будет сообщено барону Рене. А трюк с медью должны принять к сведению все, на случай, не приведи Господь, еще одной встречи с айигюль.
   Когда волнение, охватившее лагерь посреди пустыни, чуть улеглось, Ферри нашел время подойти к тому самому старому арабу в стане невольников. Остальные уже спали, и только этот мусульманин все сидел и смотрел на тлеющие угли костра, изредка помешивая их короткой палкой. Его жидкая седая борода развевалась на ветру. Баронет присел рядом с арабом и протянул ему кусок жареной верблюжатины, оставшийся от воинской трапезы. Неверный с благодарностью принял еду, тем более, что невольников в этот день не удосужились накормить. Подождав, пока мусульманин прожует пищу, Ферри задал вопрос.
   - Почему ты дал моему воину медь?
   Араб не сразу ответил христианскому воину, некоторое время молча сидя на корточках. Только после того, как Ферри стал выказывать явные признаки нетерпения, невольник произнес, мешая арабские слова с ломаным языком франков.
   - Я сначала хотел, чтобы мы все погибли. Это стало бы местью за ваш разбой по отношению к мирным путникам, за нарушение мира. Все должны были умереть. И так я избежал бы жизни в рабстве. Но, при здравом рассуждении, плата за месть показалась мне слишком высокой. Наши души, пожранные айигюль, могли отправиться прямиком в ад. В ваш, христианский, и наш, правоверный. На небесах Аллах и Иса разобрались бы, я думаю. Я увидел твоего воина, спешащего, невзирая на охвативший его страх, тебе на помощь. И тут сердце мое окончательно дрогнуло. Легенды упоминают зеленое, в цвет знамени Аллаха, медное пламя как средство в сражении с айигюлями и другими злыми пустынными созданиями. Так я и подсунул твоему слуге медную миску. Может, после я и раскаюсь в своем великодушном порыве, когда кнут надсмотрщика пройдется по моей спине.
   Магометанин смолк.
   - А откуда берутся эти дьявольские существа, рыскающие в ночи по пустыне? Может, ты слышал что-нибудь про это? - Баронетом овладело нешуточное любопытство. Старик задумался.
   - Есть много историй про то, как одинокие странники встречались с отпрысками шайтана и теряли свою жизнь. Но я ни разу не слышал про то, откуда они взялись. Шайтан их породил - вот как. Знаю только, что раньше, до того, как вы, франки, объявились в наших землях, нечисть редко встречалась в пустыне, а сейчас - много чаще. Подумай теперь ты - почему так?
   Араб окончательно замолк. Ферри еще немного посидел у костра, обдумывая услышанное, и пошел восвояси. В голове его вертелось сказанное невольником, наводя на не самые радостные выводы.
   Еще через пару дней захваченный караван достиг ворот замка Керак.
   По прибытии караван разгрузили. Всю ценную добычу тут же поделили и ту часть, что принадлежала барону, отправили в подвалы. Оставшееся поделили на три части и одну часть разделили среди участников отряда. За головы невольников люди Рене де Шатильона выдали удачливым грабителям оговоренную плату. Тут же образовался небольшой базар, где отрезы тканей и красивая посуда менялась на звонкую монету, засыпаемую в объемистые кошели святого христианского воинства. Купцы, безропотно заносящие долю владельцу замка за право торговли в его пределах, в накладе не оставались, пользуясь тем, что воинственные франки предпочитали сразу получать удобную золотую монету (много теряя при этом), нежели затевать возню с отправкой громоздких тюков в Иерусалим или на другие крупные рынки. Удел воина - сражение, удел купца - торговля, и негоже смешивать эти занятия. Исключение составляли разве что храмовники, с превеликим успехом сочетающие оба занятия, к удивлению многих.
   Ферри, особо не торгуясь, получил все, что составляло его законную долю, и пошел к тому месту на широком дворе, где несколько имеющих набитый глаз подручных сенешаля замка проводили осмотр невольников. Согнанные в кучу, арабы подавленно молчали. Среди них баронет увидел того самого магометанина, что помог им давеча. Ферри подошел к слугам барона. Благородный христианин, под началом которого проходил осмотр, вопросительно посмотрел на баронета. Тот не стал медлить.
   - Бог в помощь. Прошу вас оказать мне небольшую услугу. Я хотел бы купить одного из тех рабов, что находятся здесь.
   - С удовольствием вам помогу сделать правильный выбор. Красивая рабыня или раб, - надсмотрщик особым образом подмигнул Ферри, - скрасят одинокие ночи в шатре.
   Де Невилль поморщился от неуместного намека.
   - Спасибо за предложение, но... Дело в том, что один из этих арабов, по виду старик, спас мою жизнь, и мне встанет недорого отплатить ему за это. Несложные обязанности слуги, которые он еще может выполнять, будут ему не слишком тягостны.
   Собеседник с изумлением поднял брови.
   - Какое поразительное благородство! Не часто я встречаю таких великодушных людей. Мне кажется, вы слишком добры, ведь речь идет о каком-то грязном поклоннике Магомета. Но это ваше право. Покажите, о ком идет речь.
   Баронет указал пальцем на араба. Надсмотрщик подошел поближе к стоящему среди других невольников старику и грубо схватил его за шею. Осмотрев зубы и глаза старика, он подергал того за руки и ткнул несколько раз согнутым пальцем в туловище. Старик согнулся от болезненных тычков, его лицо потемнело.
   - Вам повезло, благородный господин - судя по всему, этот прохвост страдает печеночными коликами, видите, как он скривился, и не способен к тяжелому труду. Так уж и быть - я уступлю его в ваше полное владение за два...три цехина или золото по их весу.
   Ферри достал кошелек и оба пошли к небольшим весам, стоящим на земле в той части базара, где шел особо оживленный торг. Небольшая часть содержимого кошеля перекочевала в руки надсмотрщика, а баронет стал обладателем раба.
   - Послушай, как тебя зовут?
   Старик, не очень-то прислушивавшийся к разговору, разомкнул скорбно сжатый рот и ответил.
   - Меня зовут Селим, - араб как будто споткнулся, и через мгновение закончил, - господин.
   Ферри усмехнулся.
   - Ладно уж, не зови меня господином. Я не твой господин, а ты не мой раб. За услугу, которую ты оказал мне, я даю тебе свободу. Советую переждать время в лагере у шатров моего отца, барона де Невилля. Я думаю, что разводить костер тебе не привыкать. Потом, когда отправится караван в порт, ты примкнешь к нему, а я предупрежу караванщиков, что ты свободен. Оттуда ты доберешься до Медины, или куда там вы шли. Но перед этим поклянись, что никогда не скажешь о том, что произошло с вашим караваном. Дай клятву.
   Старик произнес что-то по-арабски, потом повторил на понятном Ферри языке:
   - Клянусь Аллахом, что сохраню тайну гибели нашего каравана.
   - Вот и ладно. А сейчас пошли, покажу, где наше место.
   Отправляя старика с караваном, баронет снабдил его некоторыми деньгами, которых должно было ему хватить, чтобы добраться до дома. Все это ничуть не уменьшило саднящее чувство, одолевавшее Ферри все сильнее.
  
  
   ***
  
   Пошел второй месяц странствий по пустыням. Бойцы отряда барона де Невилля не слезали с коней помногу дней кряду, занимаясь разного рода промыслом. Несколько торговых караванов неверных за это время пропали в песках, бесследно. Те, кто мог бы пролить свет на эти исчезновения, уже частью были мертвы, частью отвезены со всей возможной осторожностью в Асгалон, уже с выжженными клеймами. Там невольников продали в руки торговцев живым товаром, погрузили на судно и увезли в те места, где никому не было дела до происшедшего в далекой Трансиордании. Добыча воинов барона де Невилля, даже неблагородных простолюдинов, оказалась достаточной для того, чтобы смыть некоторое душевное сомнение, возникавшее у бравых воинов (не у всех, к их чести или бесчестью будет сказано) при виде рыдающих женщин, оставлявших тела своих умерших детей посреди пустыни. O tempora! O mores!
   Ферри честно пытался относиться к происходящему легко, не принимая близко к сердцу и говоря себе, что участь неверных не должна его задевать. Однако творимый при его участии разбой оказался совсем не тем, что он представлял себе при мыслях о далекой рыцарской Палестине. Поэтому веселиться по прибытию в Керак, как делали остальные, не получалось. Баронет равнодушно взирал на огни лагеря, разбитого в предместьях замка, не принимая участия во всеобщей пьянке. Жуя кусок разваренной солонины, он радовался выпавшему отдыху, и только. В свете луны горы, раскинувшиеся вокруг, казались призрачными, висящими в воздухе, ровно как и все, происходящее с ним в этом далеком краю, Палестине.
   Рядом послышались шаги. Кто-то еще решил прогуляться неподалеку от места стоянки, вероятно, с целью освежиться перед тем, как снова взять в руки чашу с вином. Лицо человека показалось Ферри чуть знакомым, потом вдруг наступило неожиданное понимание - рядом стоял владелец замка, отчаянный Рене Шатильонский. Еще ни разу не видевший его вблизи, баронет пригляделся: "Постарше моего отца будет. И покрупнее. Здоровый, как бык". Да уж, барон и впрямь был похож на быка, или, скорее, даже на лесного вепря, огромного, всклокоченного и раздувающего ноздрями.
   - Ты что, парень, со всеми не гуляешь, заболел?
   Неожиданный вопрос де Шатильона застал баронета врасплох.
   - Я здоров, господин, но мне не весело.
   Лицо Рене, прорезанное глубокими суровыми складками, чуть перекосило.
   - Не весело? Это почему?
   - Я здесь уже два месяца, и пока успел разграбить всего три небольших каравана. А думал, отправляясь в Святую Землю, что буду грабить не меньше пяти крупных, причем каждый месяц. И еще убивать до десяти детей ежедневно. Вот мне и невесело.
   Произнося эти слова, баронет приготовился, в лучшем случае, получить по зубам тяжелой кольчужной рукавицей. Но, вопреки его ожиданиям, Ферри услышал в ответ грубый смех.
   - Люблю хорошую шутку! Даже в последний год моего томления в темнице я не желал такого! Кровожадный молодец попался, - властительный рыцарь отсмеялся и уже спокойно спросил. - Ты кто?
   - Я младший сын барона Эрве де Невилля, Ферри.
   - Младший сын? Смотри-ка, и я младший в своей семье. Что, парень, тяжело приходится, всегда стоишь позади всех?
   - Отец относится ко мне достойно.
   - Ладно, не трепи попусту языком. Я знаю, каково это. Такие, как мы встречаем свою судьбу один на один. Не жалуйся и не жалей других, иди прямо к цели. Так делаю я, и вот, из безвестного наемника я превратился в князя, с мнением которого считаются и короли, и султаны! Власть и деньги дадут тебе все, что захочешь, о чем мечтал, утирая слезы после тумаков, отвешенных тебе твоими старшими братьями, запомни.
   Рене помолчал, глядя на неподвижные темные туши гор.
   - Тебе жалко убитых магометан? Запомни также - не уместно христианскому рыцарю проявлять сочувствие к судьбе неверных. Ты всего лишь поступаешь так, как поступили бы они, и никого не жалко. Тем более, этих тварей, из-за которых я провел в застенке столько лет - я, Рене Шатильонский!
Барон скрипнул зубами, видимо, вспомнив нечто неприятное с тех времен, и с шумом выдохнул.
   - В чем согласен с тобой, так это в том, что, когда ты в юном возрасте ожидаешь блестящих сражений, а вместо этого режешь, как цыплят, охранников караванов - это может огорчить не на шутку и добавить в кровь черной желчи, вместо того, чтобы ее горячить. Но ободрись! На подходе к замку мой большой караван, с которым все под моим командованием отправятся на серьезное дело. Я обещаю тебе настоящую войну, с достойными противниками, не чета нынешним! Понял?
   - Да, господин.
   - Тогда хватит тут стоять и пялиться в темноту, оттуда не жди ничего хорошего. Пошли к лагерю.
   Ферри вместе с рыцарем пошел по направлению к лагерю, как вдруг Рене де Шатильон остановился.
   - Сколько тебе лет?
   - Пятнадцать полных.
   - Уже посвящен в рыцари?
   Ферри с едва заметным вызовом произнес.
   - Нет.
   - А что так? Мы это быстро поправим. Ну-ка, - Рене Шатильонский приосанился, принял торжественный вид и приказал. - Ты имеешь честную долю в добыче, сражался вместе с остальными, так что становись на колени.
   Ошеломленный баронет преклонил колени.
   - Произноси молитву!
   Ферри на латыни скороговоркой принялся читать "Te Deum".
   - Хватит! Ферри де Невилль, Именем Бога и Святого Бернара посвящаю тебя в рыцари!
   Сразу за этими словами в глазах Ферри вспыхнули яркие звезды от полученной затрещины. "Кажется, треснул зуб", - подумал он. Рене Шатильонский, усмехаясь, продолжил.
   - Это тебе еще и за наглые речи. Вставай, рыцарь, и помни, кто тебя посвятил в рыцарское достоинство! Рыцарские шпоры я вручу тебе лично завтра утром, приходи в приемный зал Керака. Теперь иди к своим, и хвастайся напропалую. И не забудь выпить вина за мое здоровье.
   Пошатываясь, Ферри зашагал к кострам, ощупывая по дороге левую половину лица. Рыцарь не пожалел сил при посвящении - удар разнес скулу так, что она тут же принялась опухать.
   В лагере к баронету тут же подбежал Эсташ, спрашивая, что случилось.
   - Рене де Шатильон посвятил меня в рыцарский сан, от всей души, - ответил свежеиспеченный рыцарь, усаживаясь к очагу и принимая из чьих-то рук кружку с вином.
   Рядом занимали место несколько тамплиеров. Один из них прекратил странную для непривычного взгляда возню со своим соседом и обратил свое внимание на баронета.
   - Мальчишке Рене дал по зубам! Что, дитя, на колени перед ним встал, а рот побоялся открыть?
   Воинственный монах дернул себя за грязную клочковатую бороду и во весь голос заржал. Его смех подхватили и несколько сидящих рядом храмовников. Прекрасно поняв мерзкий смысл услышанной шутки, Ферри неожиданно выхватил из костра пылающую головню и ткнул ее концом прямо в лицо насмешника. Тот с воем повалился на спину, чем и воспользовался баронет, принявшись с ожесточением топтать собаку ногами. На Ферри со всех сторон набросились другие тамплиеры и сбили с ног, после чего ребра молодого рыцаря не на шутку затрещали под ударами. Он сжался в комок, прикрыв живот левой рукой, а правой стараясь зацепить ноги избивающих его. Вдруг чья-то нога мастерски ударила его в череп, за ухо, и в глазах баронета белый свет померк.
   Пробуждение было не из самых приятных. Голова немилосердно трещала, как будто по ней топтались кони, а когда Ферри раскрыл глаза, то перед глазами все расплылось. Потребовалось усилие, чтобы картина перед глазами приняла обычный вид. На лбу лежала тряпка, которую баронет неуверенным жестом стащил с себя. Он сел и огляделся - вокруг полоскались на ветру матерчатые стенки шатра. Внутри никого не было. Непосредственно за этим Ферри обнаружил, что на нем нет одежды. Страшная мысль пронеслась в голове - "Я подвергся мерзкому насилию со стороны этих содомитов!". Баронет взвыл от ярости и зашарил руками вокруг, ища свой меч. Его взгляд наткнулся на аккуратно сложенное у изголовья ложа оружие, доспехи и одежду.
   Он одним движением дотянулся до ножен и выхватил меч, после чего собрался выбежать из шатра и разобраться со всеми своими обидчиками. Но потом резко остановился. Действительно, голый человек с мечом в руке произвел бы странное впечатление на население лагеря, тем более что сначала стоило найти того самого тамплиера с мерзкой бороденкой и начать с него. Ферри прислушался к своим ощущениям - голова болела, плечи и ребра покрывали темно-синие пятна от ударов ногами. Но вот что касается поползновений мужеложцев - все как будто осталось в порядке, та часть тела, за которую Ферри опасался, не болела (как оно должно было быть, наверное). Баронет решил одеться и спокойно разобраться, чем же закончилось вчерашнее избиение. Опять устраивать безобразную драку он не хотел - теперь должен сказать свое благородное слово меч.
   Молодой человек вышел из шатра. Утреннее солнце освещало мирную картину еще сонного лагеря. У самого входа в шатер спал человек, улегшийся прямо на землю и укрывшийся своим плащом. Это был Эсташ, который, почуяв рядом шаги, тут же проснулся.
   - Господин Ферри, с добрым утром. Надеюсь, последствия вчерашнего не сильно вас тревожат? Я не нашел переломов костей и серьезных ран.
   - Я в добром здравии, спасибо. Но, Эсташ, чем все закончилось? Я испытал несколько неприятных мгновений, когда было подумал, что эти скоты могли воспользоваться моей беспомощностью и... ну ты понял.
   - Да что вы такое говорите! Мы, ваши слуги, при таком обороте взяли бы всех на мечи, не сомневайтесь! Вчера драку разнял ваш командир отряда, Жоселин. Надавав оплеух тому шутнику и его негодяям друзьям, де Нарси распорядился отнести вас в шатер и проследить, чтобы вам оказали помощь. К сожалению, один из ударов оказался настолько сильным, что вы очнулись только сейчас.
   Ферри облегченно вздохнул. Отбросив неприятные мысли в сторону, баронет уже решил было пойти к очагу и раздобыть себе что-либо съестное, как вдруг в его мозгу вспыхнуло - " Барон Шатильонский! Шпоры рыцаря!". В следующее мгновение Ферри уже бежал по направлению к подножию замка Керак.
  
  
   Глава 4
   Еще жестче.
  
   Дойти до самих покоев Рене де Шатильона оказалось не так просто - Ферри сначала некоторое время плутал по галереям замка, пока не догадался спросить одного из тех типов, которые большим числом присутствовали в Керак де Моаб, околачиваясь во дворе и внутренних помещениях. Эти здоровые морды ни разу не попадались Ферри среди участников пустынных отрядов. Каждый такой "гость замка" имел напыщенный вид и бегающие глаза, как будто ищущие, где что плохо лежит.
   - Прошу вас, рыцарь, покажите, где находятся покои владельца замка, барона Рене Шатильонского?
   Стоящий напротив человек, до этого бесцельно расхаживавший по каменным плитам, покрывавшим пол галереи, недовольно посмотрел на Ферри, как будто тот отвлек его от важного занятия.
   - Зачем?
   Де Невиллю совсем не понравился тон, которым был задан вопрос, но решил не вступать в пререкания и довольно вежливо ответил.
   - Я приглашен лично бароном Рене этим утром.
   Собеседника как будто подменили. Услышав ответ баронета, он со льстивой улыбкой положил руку на плечо Ферри и предложил ему свое сопровождение. Баронет не стал отказываться, и они вместе пошли по хитросплетениям коридоров и лестниц. Выйдя к восточной части замка, проводник завернул к стоящему в тенистом внутреннем дворике приземистому каменному строению. Вход, ведущий со двора внутрь строения, охранялся двумя вооруженными сарацинами, самого зверского вида, носящими железные ошейники. Сопровождающий барона остановился.
   - Любезный, вот мы и пришли, внутри этой великолепной бани вы найдете барона Рене. Да, кстати, не могли бы вы занять мне небольшую сумму денег, сущий пустяк - пару безантов?
   Баронет опешил, так как два безанта было, для начала, совсем не пустяком и уж никак не соответствовало разумной оплате услуг проводника - в том, что эти деньги, будучи заняты лодырю, никогда не вернутся, сомнений де Невилль не испытывал.
   - Я не располагаю такой суммой, друг мой, но прошу обратиться позже, после моего возвращения. Надеюсь, тогда я буду иметь возможность вам помочь.
   - А сколько сейчас вы в состоянии занять?
   Наглый попрошайка неожиданно сильно разозлил Ферри, и баронет резко повернулся к надоедливому сопровождающему.
   - Нисколько! Получите, по крайней мере, мою благодарность за вашу услугу!
   После этих слов человек нехорошо прищурился и тихо сказал в ответ.
   - Я учту вашу благодарность, - а затем удалился, демонстративно сжимая рукоять меча.
   (Удивительное дело - казалось бы, отряды то и дело направлялись на промысел в пустыню (разведка барона работала отменно) и возвращались с ценной добычей. Составь компанию бравым воякам, возьми меч, прими участие в веселом грабеже, богатство само пойдет в руки - но нет, такой бездельник лучше будет подпирать плечом стену дни напролет, пока не подвернется удобный случай что-нибудь стянуть, или обманом вытянуть из кошелька незадачливого олуха несколько золотых.)
   Ферри, все еще качая головой, сильно раздосадованный неприятным инцидентом, подошел к сарацинским невольникам у входа в баню и объяснил им цель прихода. Один из арабов скрылся внутри помещения. Через непродолжительное время стражник вернулся обратно и жестом показал баронету, что можно проходить. Баронет зашел внутрь. Короткий коридор вел к двери из-под которой вырывались клубы влажного пара. Других дверей не было, и де Невилль смело шагнул вперед. За дверью его глазу представился большой круглый зал, посреди которого располагался бассейн. В клубах пара еле виднелось несколько человек, расположившихся на широких мраморных скамьях. Одним из них был искомый барон Рене Шатильонский, завернутый до пояса в тончайшую простыню.
   - А, свежеиспеченный рыцарь пожаловал! Давай, баронет, проходи сюда! И оставь всю одежду за дверью! - хриплый голос Рене перекрыл шум пара, испускаемого из отверстий в стене.
   Ферри послушался господина барона и стащил с себя сапоги, потом снял портупею и тонкое блио, оставшись в одной тунике. "Хорошо, что еще кольчугу не надел. Ну кто бы мог подумать, что я иду в баню?", - баронет сложил всю одежду за дверью и прошел вглубь парильни. Вблизи он смог гораздо отчетливее рассмотреть происходящее внутри - хозяин замка возлежал посередине каменной скамьи на животе, а остальные - несколько полуобнаженных девушек, белых и черных, взяв в руки щетки, с усердием терли спину барона. Рене от удовольствия издавал звуки, похожие на хрюканье свиньи. Повернув голову и увидев, что Ферри уже снял одежду и встал рядом, де Шатильон произнес.
   - А что это ты весь в свежих синяках? Вчера, вроде, был нормальный?
   - Небольшая ссора с тамплиерами, по поводу моего посвящения в рыцари, - Ферри решил ограничиться этим коротким объяснением, не желая распространять подробности.
   - Представляю себе, что послужило поводом. К некоторым из этих воинственных монахов не стоит поворачиваться спиной.
   Барон громко рассмеялся и жестом предложил Ферри располагаться на соседнем мраморном ложе. Две девушки, как по команде, оторвались от обрабатывания грузного, испещренного шрамами тела барона и подскочили к гостю. Пересмеиваясь между собой, они стащили с Ферри рубашку и, бросив мимоходом оценивающие взгляды ниже пояса молодого человека, обернули его бедра чистым куском материи, после чего уложили на плиту.
   - Ты особо не стесняйся, девки приручены, сам выбирал и покупал, у лучшего работорговца - запомни, таких красавиц нужно покупать после того, как они подвергнутся обработке плетью в руках хорошего учителя и укротят свой нрав. Давайте, не скучайте!
   Девушки принялись тормошить, гладить и щекотать парня. Ферри, настроенный уже торжественно и даже помолившийся про себя, в ожидании церемонии вручения шпор от самого владельца Керака, ни как не мог предположить, что его ожидает вот такое, вот эти полуголые девчонки, чьи прелести были прикрыты только скромными повязками. Но, пока суть да дело, торжественное настроение куда-то улетучилось и сменилось другим, не менее бодрым настроем, о чем баронету недвусмысленно дал понять его дружок, прикрытый тряпкой, почувствовавший обстановку и уже встрепенувшийся. Немудрено, когда перед глазами хозяина постоянно мелькают разные соблазнительные женские прелести.
   На соседнем ложе происходило тоже самое, но там Рене уже пристроился к одной из рабынь и громко сопел. Когда Ферри, по мнению девушек, разогрелся до нужной степени, то одна из них сдернула с него набедренную повязку и оседлала молодого человека, принявшись скакать на нем во весь опор, не давая возможности тому вымолвить хоть слово. Баронет держался до конца, так что после завершения дикой скачки девчонка сползла с него совершенно обессилившей, молча растянувшись рядом с мраморной скамьей. Ух ты.
   - Браво, де Невилль. Стойкий парень.
   Барон произнес эти слова, уже находясь в бассейне посередине бани. Он держал в руке кубок с вином и был, судя по широкой ухмылке, вполне доволен жизнью.
   - Прыгай в бассейн, освежись.
   Ферри, покрасневший от только что закончившейся продолжительной скачки, залез, весь в клубах пара, в прохладную мраморную купель, по поверхности которой плавали лепестки роз и погрузился в воду с головой. Голова была пустая, так что даже чуть звенело в ушах. Ни каких мыслей, просто совершенное расслабление. "Хорошо барон тут устроился, сидит в парильне и решает все дела отсюда. Похоже на мусульманский рай", - подумал баронет, вынырнул и, подплыв к краю бассейна, оперся на него руками. Неслышно появившаяся рядом с водной чашей, служанка поставила на пол кувшин с вином и корзину с фруктами.
   - Налей себе вина и давай, поговорим, - барон подождал, пока Ферри наполнит кубок, и продолжил. - Я кое-что слышал о тебе. Владелец судна, на котором ты прибыл в наши края, Эрменегильдо, является моим доверенным лицом в Венеции. Он упомянул о твоем поведении в бурю и отзывался в самом лучшем смысле. Ты не боишься воды?
   - Я научился плавать в детстве, хотя мой отец и был против, говоря, что такое умение не для рыцаря, а для простолюдина рыбака.
   - Молодец, что не послушался. Вот увидишь - умение пригодится. Слушай внимательно - то, что я тебе скажу, не должно покинуть эти стены.
   Ферри насторожился и перестал потягивать кислое вино, весь превратившись в слух.
   - К востоку от Трансиорданской пустыни расположено большое море, вдоль берегов которого, на небольшом удалении, лежат две жемчужины, особенно охраняемые мусульманами. Это два города, священных для поклонников Аллаха, так как в них хранятся реликвии веры. Но еще эти города до краев наполнены несметными богатствами, копившимися там веками. И те, кто смогут добраться до этих сокровищ, станут богаче любого христианского короля. Мои друзья, тамплиеры, посылали туда лазутчиков. Оставшиеся в живых и вернувшиеся шпионы доложили подробные детали касательно охраны Мекки и Медины, крепостей, стоящих на страже этих городов. По их словам, эти крепости, нарочно расположенные на пути конных всадников, сильны людьми и стенами и совершенно непроходимы, а по соседним землям рыскают многочисленные военные отряды магометан. Поэтому любая попытка крупными силами проникнуть вглубь их владений и дотянуться рукой в латной рукавице до горла их святых городов, обречена. Но я придумал, как это сделать.
   Рене Шатильонский залпом осушил кубок с вином и продолжил.
   - На следующий день воскресения к замку подойдет огромный караван. Груз его необычен - верблюды несут на себе разобранные на мелкие части боевые галеры, числом пять. Здесь к каравану примкнут отряды солдат и рыцари. На побережье моря галеры будут собраны, и дальше мы начнем морской поход. Я лично стану во главе. По морю мы сможем обойти наводненное опасными отрядами мусульман побережье и проникнуть вглубь их земель, к Мекке. Мало кто смог бы додуматься до такого.
   Рене с нескрываемым удовлетворением похлопал себя по груди.
   - Я - смог! А тебе я предлагаю отправиться вместе со мной. Побудешь пока на моей галере, или где захочешь. Через месяц превратишься в отъявленного морского волка и тогда возглавишь боевую дружину. Я не спрашиваю твоего согласия. Готовься.
   Ферри понял, что аудиенция подошла к концу. Он вежливо попрощался с бароном и вышел вон из парильни. Мелькнула мысль о рыцарских шпорах, которые он так и не получил, но барон, вероятно, не счел нужным упомянуть в важном разговоре столь незначительную деталь, послужившую поводом для встречи. Не так! На одежде Ферри красовалась пара массивных шпор, изготовленных из прочного железа опытным оружейником. А над украшением потрудился не менее опытный ювелир - толстые витки прутка из полированного золота обвивали железо, плотно его охватывая. "Такие шпоры будут резать глаз многим", - подумал про себя де Невилль и принялся незамедлительно прикручивать их к сапогам. Получившаяся картина настолько радовала, что Ферри напрочь забыл о состоявшемся только что разговоре с бароном. Он быстро накинул одежду и подпоясался портупеей. Когда де Невилль вышел во внутренний двор замка, то его со всех охватила ласковая прохлада, которую создавал постоянно дующий ветерок, развевающий полотнища намокшей материи, натянутой на деревянные рамы. Тем не менее, чувствовалось, что подступает дневное пекло - стоящие под прямыми лучами солнца кипарисы, выстроенные в каре и украшающие площадь, казалось, плавились от жары. Поправив ремни и сдвинув меч чуть на бок, де Невилль отправился обратно в лагерь, отчетливо постукивая новенькими рыцарскими шпорами по брусчатке.
  
   ***
  
   - Намотай тряпку со смолой на кисти, через пару дней все будет в порядке.
   Уродливое лицо Кендрика, соседа по веслу, исказилось в ободряющей усмешке. Старый солдат вызывал невольную дрожь при взгляде на его лицо - чей-то клинок несколько лет назад срезал вояке половину носа, так что правая ноздря почти обнажилась. А заодно и кусок брови с частью щеки. То, что осталось, выглядело отвратительно. Но те несколько дней, которые Ферри провел на скамье рядом с Кендриком, заставили баронета перестать замечать страшные раны - солдат оказался настоящим кладезем разного рода полезных умений и знаний. Вот и сейчас - де Невилль обернул кровоточащие потертости куском чистого хлопка, и стало полегче. Ближе к вечеру, когда галера остановилась в небольшой бухте на краю черной пустыни, Кендрик сноровисто разжевал кусок смолы и нанес ее на ладони Ферри. На утро боль куда-то пропала, остались жжение и зуд, на которые не стоило обращать внимания.
   Де Невилль оказался весьма впечатлен смелым замыслом Рене де Шатильона. Снятые с вьюков верблюдов длинные деревянные доски и палки за считанные дни превратились в изящные плоскодонные суда, улегшиеся на изумрудную воду залива неподалеку от Акабы. Попытки разного рода соглядатаев подобраться поближе и рассмотреть, что же происходит в лагере, разбитом караванщиками на берегу моря, были тщетны - уже несколько голов в чалмах торчали на кольях в пустыне. Во время сборки галер де Невилль был отряжен в один из патрулей и собственноручно поймал арканом одного такого любопытного, который, после того как ему надавили на горло тупой стороной топора, признался в том, что послан на разведку одним из военачальников Саладина. Рене Шатильонский лично выслушал сообщение от изловленного шпиона и, нахмурившись, милостиво приказал того удавить, что и было сделано незамедлительно. Интерес к действиям барона со стороны Саладина не сулил ничего хорошего, и де Шатильон распорядился усилить охрану лагеря вплоть до момента, когда суда отправятся в поход и скроются от глаз непрошенных наблюдателей.
   Отец Ферри с частью своего отряда встал под знамя барона на главной галере, в числе наилучших воинов и рыцарей. Вездесущие тамплиеры наполнили еще две из пяти галер, и Ферри, предварительно известив Рене Шатильонского о своем решении и получив одобрение, благоразумно выбрал ту, где эта нечисть отсутствовала, решив для себя, что общение с мужеложцами должно ограничиться уже произошедшей ранее стычкой. Ни слова больше.
   На галере, где обосновался де Невилль, оказалось много северных воинов, здоровенных бородатых громил с нежной кожей, легко горящей под пустынным солнцем. Те из них, кто уже спустил с себя пару шкур, начали покрываться загаром, остальные заматывались в платки и испытывали сильные страдания. Рене, учтя выбор де Невилля, в один из вечеров переговорил с Торвальдом, главой северян, и остальными варварами, общаясь на их языке и часто указывая рукой в сторону Ферри, сидящего у костра и устало жующего твердую, как камень, полоску вяленого мяса. Разобрать, о чем там говорит с бородачами Рене, де Невиллю не удалось, но, судя по недовольным возгласам и, очевидно, крепким ругательствам, донесшимся до ушей рыцаря, варвары были вне себя от услышанного от своего военачальника. Барон в ответ на вопли северян только усмехнулся, незаметно подмигнул де Невиллю и отбыл восвояси. После того, как барон скрылся, к де Невиллю подошел один из этих волков, судя по длинным изукрашенным косицам - один из главарей, и сказал, немилосердно коверкая франкскую речь.
   - Если ты будешь наш военный начальник, то должен знать, что можешь нашу сторону поцеловать вот сюда, - здоровяк нагнулся и показал себе пальцем между ягодиц, после чего выпрямился и довольно рассмеялся. Его смех подхватили остальные. Ферри рассудительно и с тоской подумал о том, что ему сейчас предстоит, чуть вздохнул, мгновенно вскочил на ноги и, схватив в руки лежащий рядом в ножнах меч, со всех сил треснул им по обнаженной голове северянина. Тот молча упал на песок, обливаясь кровью, обильно поступавшей из рассечения на лбу. Эсташ, сопровождающий Ферри в походе, увидев происшедшее, схватился за свою алебарду и встал рядом со своим командиром. Де Невилль стряхнул ножны и, держа в руках клинок, обратился к повстававшим со своих мест северным волкам.
   - Не стоит так шутить. Я не уверен в том, что вам сказал барон, но думаю, что в любом случае с вашей стороны невежливо мне такое говорить. Ваш товарищ заслужил мой удар, и то, что я не разрубил ему голову, как репу, показывает мои дружеские намерения по отношению к вам. Если кто-то из вас хочет продолжить дружескую беседу с помощью лезвий мечей, то прошу вас, не стесняйтесь - я готов принять участие в веселом поединке.
   "Интересно, эти тупицы поняли, что я им сказал?". Де Невилль стоял в выжидательной позе, глядя, как северяне оживленно о чем-то между собой переговариваются. Наконец, двое оттащили бездыханное тело своего соплеменника ближе к костру, чтобы привести его в чувство и наложить на голову повязку, а из рядов светловолосых здоровяков выдвинулся один, с топором наготове и злой улыбкой на лице. Он стал медленно подходить к Ферри, одновременно чуть забирая в сторону, пытаясь встать так, чтобы костер оказался у баронета за спиной. Ферри жестом отослал прочь Эсташа, отбросил ногой лежащие рядом ножны подальше и принялся, в свою очередь, кружить, стараясь не допустить успеха северянина в занятии выгодной позиции.
   Исход поединка решил случай, очень быстро и безоговорочно в пользу Ферри. Значительно превосходящему баронета в размерах противнику в какой-то миг надоело топтаться по песку, и он начал атаку, коротко замахнувшись топором сбоку и одновременно посылая в лицо де Невиллю носком своего сапога пригоршню песка. При удаче северянин ослепил бы Ферри песком, направленным в глаза, ровно на время, необходимое топору, чтобы воткнуться в левый бок баронета, прорубить звенья кольчуги и уйти глубоко под ребра. Но пустынные пески изобиловали камнями, зачастую основательно вросшими в землю, так что ступня северного воина нашла как раз такой камень, и запнулась об него. Все пошло прахом - нога противника де Невилля неловко подогнулась и он упал на колени, при этом топор вылетел из рук, приземлившись у ног баронета. Ферри ринулся вперед, приблизился вплотную к северянину, сильно пнул его ногой в грудь и быстро сунул под подбородок лезвие меча. Капельки крови поползли, одна за другой, по коже лежащего навзничь варвара.
   - Было весело? - Ферри обратил свои слова не к поверженному врагу, а к его друзьям. Пришедший к тому времени в себя главный бородач, наблюдавший за схваткой, изредка утирая лоб, покрывшийся красным, поднял вверх правую руку:
   - Вижу, что выбор Рене Шатильонского может быть правильный. Ты не убьешь нашего Петера?
   Ферри резко отвел от шеи Петера меч и перехватил лезвием к себе.
   - Нет, я не убью его. Нам нужно будет стоять вместе плечом к плечу в сражениях, и удар в спину от одного из вас мне сильно навредит.
   Несколько человек рассмеялись шутке баронета, а чуть позже к ним присоединились и остальные. По рукам пошел кожаный мешок с вином, Ферри только и успевал, что отвечать на многочисленные веселые выкрики с разных сторон и поднимать вверх наполненный кубок.
   Когда общее оживление ушло и все отправились спать, у костра остался только Ферри, неподвижно сидящий и смотрящий на игру огня. На него навалилась усталость, связанная с происшедшим. Неужели нужно каждый раз устраивать драку, чтобы доказывать собственную состоятельность? Если бы иметь собственный отряд из лично преданных людей... С командиром такого отряда вряд ли кто-то захочет связываться без особого повода. Но для этого нужны деньги, богатство, которые единственно можно получить, выполняя приказы Рене. Отец мог бы помочь, но сама мысль о том, чтобы попросить старшего де Невилля о подобного рода помощи казалась признанием своей собственной несостоятельности как воина и рыцаря... От этих размышлений де Невилля оторвали раздавшиеся рядом шаги. Торвальд подошел к баронету и уселся неподалеку, явно желая о чем-то поговорить. И он начал беседу, неожиданно чисто выговаривая слова.
   - Парень, не держи зла на меня. Когда де Шатильон сказал всем нам, что мы встанем под твое командование, то я был вне себя от гнева. Какой-то неопытный мальчишка будет за главного у таких головорезов, как мои воины! Позор! Барон может расставлять своих людей как угодно, но должен быть предел. Я посчитал, что ты - просто один из родни барона, увалень, которому подарили рыцарские шпоры, случайно попавший в эти края и затребовавший должность. Это моя ошибка, признаю. Ты смог сделать все правильно, не только победив опытного воина, правда, случайно...
   Тут Ферри перебил речь Торвальда, заметив.
   - Случай тоже делает свой выбор, и этот выбор - не случаен.
   Северянин на некоторое время замолчал, пытаясь понять, о чем ему только что сказал де Невилль, но потом, тряхнув головой и, видимо, решив оставить это на потом, продолжил.
   - Хорошо, но ты еще и предотвратил неминуемое свое убийство моими разъяренными бойцами, сказав нужные слова, после чего окончательно справился с ними, примирив воинов с собой и устроив небольшую пирушку. Значит, ты способен управляться с другими силой слов и достоин быть командиром. Но не забудь про опыт морских сражений. Есть ли он у тебя?
   - Я ни разу в них не участвовал, но уверен, что вы сможете научить меня всему необходимому для победы на море. Все ваши советы бывалых моряков будут восприняты с уважением. Ты это хотел узнать, Торвальд?
   Бородач усмехнулся.
   - Хоть Рене и бешеный барон, но в людях он разбирается. Считай, что ты сейчас получил мою поддержку, и всех моих людей.
   Они пожали друг другу руки, подтверждая сказанное.
   На борту галеры за все дни и ночи, что прошли до первого сражения, Ферри постигал морские премудрости, орудуя веслом и учась стоять на руле. В то время, когда попутный ветер помогал гребцам получить некоторый отдых, бывалые моряки-северяне ставили парус, в чем им Ферри стремился оказать посильную помощь, заодно привыкая держать в руках просмоленные веревки и вязать их разными узлами. Руки от постоянной гребли покрылись плотной мозолью, а жилы в запястьях и предплечьях укрепились достаточно, чтобы не чувствовать особой усталости после многочасовой работы на скамье. В тот день, когда сидящий на мачте в специальном гамаке матрос обнаружил на горизонте мачты четырех больших торговых судов, де Невилль, спрятавшись в тени паруса, слушал одну из бесконечных морских историй, которые Кендрик знал в великом множестве. Крик матроса оборвал рассказ на полуслове, все бросились к веслам, глядя, как та из галер, на которой шел сам барон, уже ускорила свой ход и устремилась по направлению к добыче. Те, кто снял кольчуги и отложил в сторону шлемы, чтобы избежать перегрева, торопясь облачались в доспехи, стараясь не подвести своих товарищей, уже усевшихся на скамьи и натужно ворочающих длинной деревянной рукоятью.
   Старая морская галерная песня, состоящая из неразборчивых и непонятных слов, но так или иначе известная почти всем, хоть раз держащим в руках тяжелое галерное весло, неслась над волнами. Скорость хода задавал опытный моряк, капитан. Он запевал песню так, что галера плыла все быстрее и быстрее. Ферри в этот момент у весла не оказалось, потому что он и Торвальд, командир северных волков, стояли в носу и напряженно всматривались в даль, из которой все более отчетливо проступали силуэты грузовых судов. Жертвы тоже суетились - старались успеть поставить паруса и поймать ветер, дающий значительное преимущество при большей площади парусов. Зеленый лоскут, висящий на главной мачте ближайшего к галере судна, недвусмысленно свидетельствовал о принадлежности парусника.
   С головной галеры потребовали ускорить ход, и дерево затрещало, прогибаясь под нажимом человеческих рук. Ритм гребков участился, лица сидящих за веслами покраснели от напряжения, люди обливались потом. Уже стало отчетливо видно суетящихся на палубе ближайшего торгового судна мусульманских бойцов, одетых в блестящие нагрудники. В корме торгаша что-то происходило - со свободной от нависающих парусов площадки вдруг вверх взлетела большая глыба и направилась по дуге к галере. Ферри показалось, что камень летит прямо на него, он даже чуть пригнулся, но стоящий рядом Торвальд крикнул.
   - Бери влево!
   Его крик запоздал - стоящий на рулевом весле моряк вместе с капитаном галеры уже некоторое время упирались всем своим весом, стараясь отклонить галеру в сторону. Камень с громким плеском упал в воду в нескольких саженях справа от носа судна. Торвальд осенил себя крестным знамением.
   - Стрелок катапульты у них молодец, надо отдать должное - если бы не уклонение, то мы бы уже отправились кормить рыб. Но второго выстрела он сделать не успеет, мы уже подошли слишком близко.
   С этими словами Торвальд обменялся парой слов с капитаном и бросился крепить лежащие в корме грудой щиты на правый борт, навешивая их на торчащие деревянные штыри. Ферри последовал его примеру, осторожно выбирая момент, когда сидящие по двое воины заканчивают гребок и освобождают проход к борту. Этим занялись также все свободные от гребли, включая капитана.
   - Будем брать на абордаж, заходя с нашей правой стороны, - объяснил свои действия северянин и принялся раскладывать по палубе веревку с привязанным к ней абордажным крюком.
   Тем временем галера приблизилась к торговому паруснику настолько, что редкий вначале поток стрел, летящих со стороны противника, начал превращаться в настоящий рой. Пару раз де Невилль не успевал уклониться, и кольчуга уже оказалась в трех местах чуть повреждена широкими железными наконечниками. Висящие сплошным рядом щиты оказались спасительным укрытием для гребцов, иначе многие бы погибли от выстрелов еще до начала рукопашного боя.
   Наступил момент, когда высокий борт торгового судна навис над головами. По команде весла были убраны, абордажные крюки полетели на чужую палубу и галера оказалась крепко привязана к своему противнику. Де Невилль посмотрел на Торвальда и капитана - те, в свою очередь, посмотрели на него.
   - Ну же? - Торвальд нетерпеливо качнул зажатым в руке мечом.
   - Внимание! На врага!!
   Ферри проорал во все горло команду и стремглав бросился вперед, подхватил щит и перепрыгнул через борт, цепляясь за натянутые канаты. Все воины ринулись на захват судна. С вражеской палубы плеснули кипящей смолой из опрокинутого котла - черная жижа почти вся пролилась на одного из воинов, который закричал от этого по-звериному, но умолк, когда смолой забило горло, и упал в воду.
   Несколько смуглых остролицых людей вытряхивали из больших глиняных горшков отвратительных пресмыкающихся, валящихся на плечи тех, кто, зацепившись одной рукой за борт торговца, пытался влезть на палубу. На Ферри упала одна из змей, и он, содрогнувшись от отвращения, движением плеча сбросил опасную гадину, не переставая резко отмахиваться мечом от алебарды, которую ему в лицо совал одетый в кольчугу и высокие, обшитые металлическими пластинами сапоги, араб. Кто-то подтолкнул де Невилля сзади и помог ему повиснуть всем телом на поручне фальшборта. Этой нежданной помощи хватило, чтобы отпустить левую руку и вытащить закинутый за спину щит. Под прикрытием щита Ферри дотянулся до древка алебарды мечом и разрубил его, обезоружив противника. Тот попытался отпрянуть, но лезвие меча де Невилля уже вернулось и с оттяжкой полоснуло врага снизу, задев внутреннюю поверхность бедра. Брызнувшая кровь залила белоснежное одеяние араба и отвлекла его от схватки - воин рухнул на доски палубы, пытаясь пережать рану рукой. Ферри двинулся вперед, обернувшись перед этим - Эсташ, оказавший помощь своему командиру в сложной ситуации, уже перелезал через поручни. Вокруг изнемогающие в доспехах от жары воины прорубали тропы среди человеческого леса. Громкий голос Торвальда перекрыл шум сражения.
   - Де Невилль, в корму!!
   Ферри, приняв на щит удар кривого меча, бросил взгляд на корму - там, скопилось большое количество вражеских воинов, и они явно готовились нанести неожиданный удар всеми силами, стремясь переломить ход битвы, уже начинающий складываться в пользу нападавших. Нужно было быстро что-то предпринять. Взгляд, быстро обшаривший все вокруг в поисках ответа, наткнулся на веревки, пропущенные через блоки на вершине мачты судна и беспомощно свисающие до палубы. Де Невилль обратился к двум бородачам-северянам, сражающимся рядом:
   - Рубите мачту, я прикрою! - и показал рукой на основание мачты.
   Оба услышали голос командира, недоумевающе переглянулись, но, не говоря ни слова, бросились исполнять приказ. Ферри и Эсташ шли им вслед, приготовившись прикрывать их спины.
   Боевые топоры северян не очень подходили для рубки плотной древесины, но сила их ударов была такова, что скоро массивное основание мачты не выдержало напора стали и треснуло. Длинный деревянный шест накренился. Увидев это, де Невилль дал всем троим знак следовать за ним. Ферри отошел в сторону и подобрал концы веревок, потом подпрыгнул и повис на них.
   - Хватайтесь и тяните!
   Мачта пошатнулась и стала падать вниз, на палубу. Предупрежденные криками своих соратников, христианские воины убрались из-под удара, и тяжелый брус рухнул на головы зазевавшихся сарацин. Не обращая внимания на повалившихся врагов, придавленных тяжелым брусом, стоящие плечом к плечу бойцы, напрягшись, подхватили мачту у ее вершины и дружно поволокли ее по палубе, сметая все на своем пути. Атака сарацин оказалась сорвана - путь к корме расчистился. Сбитые в кучу оставшиеся защитники торгового судна бросили оружие в знак того, что они сдаются. Повинуясь командам Торвальда и капитана галеры, пленников связали веревками между собой. Часть воинов занялась расчисткой палубы, сваливая трупы врагов за борт, прямо в лазурную воду моря. Там уже плескали хвостами стаи небольших акул и крупных рыбин, привлеченных кровью - когда первый труп попал им в зубы, то был разорван на куски в мгновение, а лазурный цвет волн сменился бурым.
   Ферри присел на скамью, наблюдая за тем, как моряки вскрывают трюма торговца, проверяя, какая добыча попала в их руки, но потом отвлекся на происходящее за пределами судна. На расстоянии, доступном для человеческого глаза, было хорошо видно, как воины с двух галер рубятся с командой другого захваченного корабля. Там удача отвернулась от атакующих, и одетые в сверкающие шлемы сарацины успешно отражали нападения многочисленных христиан, одно за другим.
   - Как думаешь, может быть, нам стоит оказать им помощь?
   Эсташ, следующий повсюду, как тень, за де Невиллем, ответил на этот вопрос вполне взвешено.
   - И что потом? Я вижу, что обе галеры - тамплиеров. Неспроста говорят, что если дашь тамплиеру палец, то он заберет всю руку. Мы еще придется потом с ними драться из-за доли в добыче, даже если это будет доля от груза нечистот. Так что мое мнение - надо оставить их в покое, пусть сами разбираются.
   Де Невилль молча согласился со своим боевым другом и продолжил наблюдение за боем. Тем временем из трюма показалось довольное лицо одного из моряков.
   - Трюм забит железными брусками и тюками с тканью. Нам повезло!
   Все воины заметно обрадовались и принялись с оживлением обсуждать стоимость захваченных товаров, припоминая цены на рынках. Выходило довольно много. Горячка боя постепенно покидала участников сражения, кто-то уже стал прикладываться к мехам с вином. Тела погибших соратников перенесли на галеру и сложили, прикрыв куском парусины, в носу - их должны будут похоронить по христианскому обряду на берегу.
   Тем временем бои на других двух судах закончились победой людей Рене де Шатильона, довольно кровавой, как выяснил Ферри по прибытию на место очередной стоянки. Туда отволокли и захваченные суда.
   Кучи трупов на четырех других галерах говорили о том, что не всем сегодня улыбнулась воинская удача. Тяжело раненных аккуратно перенесли на берег и лекарь со священником принялись суетиться вокруг них, оспаривая друг у друга право приступить каждый к своим обязанностям. По поводу же отца Ферри, барона Эрве де Невилля, можно было совершенно не сомневаться - он стал добычей священника. Об этом красноречиво свидетельствовал обломок кривого клинка, глубоко засевший в левом боку барона. Кровь лишь слегка сочилась из краев раны, но при малейшей попытке вытащить застрявшее лезвие у барона закатывались глаза от боли и шла ртом кровавая пена. Лекарь отступился сразу. Теперь барон лежал на расстеленном на полу шатра куске ткани, сложенном в несколько раз, и неразборчиво шептал что-то, испытывая невероятные мучения.
   Ферри с поразившим его самого хладнокровием рассматривал бледное лицо своего отца, еще недавно бывшее столь цветущим. Рана, бесспорно, оказалась смертельной и кончина Эрве являлась всего лишь вопросом времени. Эсташ, после того как увидел состояние своего господина, куда-то отлучился, но вскоре вернулся с небольшим кувшином. Черной густой жидкостью, содержащейся в сосуде, Эсташ напоил барона, уже впавшего к тому времени в беспамятство. После нескольких глотков Эрве вдруг открыл глаза, его взгляд очистился от боли и прояснился. На вопрос Ферри о том, что за чудесное вещество налито в кувшин, Эсташ ответил.
   - Это маковый настой, искусно приготовленный. Он действует быстро, отгоняет боль и приводит в хорошее настроение. Некоторые очень сильно привыкают к постоянному употреблению напитка и возят его с собой везде. Я знаю одного такого среди наших, и позаимствовал у него часть запасов. Теперь мучения барона прекратятся, и он сможет отойти в мир иной спокойно, под слова священника.
   Эрве де Невилль неожиданно подал голос. Это стоило умирающему невероятных усилий - покрытое пылью лицо исказилось от напряжения. Еле слышно прозвучало.
   - Ферри, подойди ко мне...
   Молодой де Невилль встал на колени рядом с лежащим отцом и склонился к самому его лицу. Что-то страшное вдруг стало проявляться внутри его груди, какой-то давящий ком, прижавший горло и не дающий вымолвить ни слова. Ферри с усилием откашлялся, от чего слезы потекли по его щекам, и так же тихо ответил отцу.
   - Я слушаю вас, барон.
   - Так уж получилось, сын, что ты все время оказывался позади своего старшего брата. Никола должен был стать наследником всего, стать следующим бароном де Невиллем. Но он нашел причины не пойти со мной в Палестину, спрятавшись за юбкой своей матери...
   - Отец, но он заболел! Он не мог!
   - Не стоит оправдывать своего брата, я знаю то, чего не знаешь ты. Но это уже в прошлом. А сейчас я хочу сказать тебе, что следил за тобой все время в Палестине. Ты, кому я уделял столь мало внимания, оказался настоящим де Невиллем, стойким воином, благородным и отважным. Так что прошу тебя - пошли за Рене де Шатильоном, мне нужно кое-что сделать.
   Ферри распрямился, оторвав взгляд от лица умирающего, и срывающимся голосом попросил Эсташа передать просьбу Эрве де Невилля военачальнику. Эсташ немедленно скрылся, побежав разыскивать рыжего барона, а тем временем к неподвижно лежащему барону стали подходить, один за другим, те, кто много месяцев назад покинул родные края и уехал вслед за бароном де Невиллем в Святую Землю. Многие не сдерживали слез, видя, как душа готовится оставить тело. К тому моменту, когда Рене, сопровождаемый несколькими рыцарями и священником, несущим с собой небольшую доску и письменные принадлежности, появился в шатре, все люди барона в едином порыве возносили молитву, прося у Господа райской доли для Эрве де Невилля.
   Де Шатильон огляделся по сторонам, заметил Ферри и кивнул тому головой в знак приветствия. Потом приблизился к Эрве де Невиллю и произнес.
   - Ты звал меня, верный боевой товарищ. Я пришел.
   Эрве повернул голову к Рене и ответил тому.
   - Ты видишь, что мои часы сочтены. Пока принятое зелье дает мне возможность здраво мыслить и говорить, я прошу тебя и окружающих засвидетельствовать мою последнюю волю. Жаль, что графа Клари, моего сюзерена, нет с нами.
   - Моего свидетельства будет более чем достаточно, графа Клари я извещу лично.
   Следом де Шатильон обратился к стоящему неподалеку святому отцу:
   - Сделай необходимые записи.
   Тот уселся на низкую скамейку в самом светлом углу шатра, поудобнее устроил на коленях доску, разложил письменные приборы и развернул довольно потертый лист пергамента, приготовившись к записи.
   Умирающий чуть приподнялся над ложем и продолжил, его голос громко прозвучал в наступившей тишине.
   - Я, барон Эрве де Невилль, находясь в полном рассудке, при свидетелях завещаю после своей смерти свой титул, все земли и все состояние своему младшему сыну, Ферри де Невиллю. Старший сын, Никола, лишается мною наследства и всех прав. В подтверждение своей воли я передаю свою личную печать Ферри де Невиллю. Рене Шатильонский, прошу тебя засвидетельствовать мою последнюю волю.
   Священник закончил записи и стряхнул песок, высушивший чернила.
   Эрве снял со своей шеи цепь, состоящую из толстых круглых золотых звеньев. На цепи висела квадратная печать с изображением герба де Невиллей, который сам барон присвоил себе в молодости. Святой отец наклонил свечу, которую держал в руке и пролил горку мгновенно твердеющего воска на разложенный на доске лист пергамента, после чего быстро поднес пергамент к руке барона. Слабеющей рукой Эрве прижал печать к листу, где было записано его волеизъявление. Затем священник подошел к де Шатильону, который проделал все те же действия, использовав, правда, свою личную печать, вделанную в перстень. Рене, заверив завещание, ободряюще кивнул отрешенно следящему за всем происходящим Ферри. К этому времени ночь спустилась на лагерь, внутренности шатра освещались многочисленными свечами. От порывов ветра пламя свечей резко колебалось, и тени всех, стоящих внутри шатра, принимались скакать по складкам ткани, образующей стены, создавая какой-то потусторонний хоровод. Молодого де Невилля от такой картины пробрало холодом. К тому же неровный свет превратил лицо умирающего отца уже в посмертную маску, и страшно было видеть, как на мертвом лице живут еще блестящие глаза, шевелится губы, выговоривая что-то. Барон Рене и его сопровождающие, напротив, смотрелись посланцами дьявола - длинные волосы развевал ветер, а в глазах красными бликами отражалось пламя свечей.
   - Ферри...
   Сын опять встал на колени у изголовья. Эрве повесил на шею своего младшего отпрыска цепь с печатью, а потом, придвинув его голову поближе, прошептал на ухо.
   - Третий и седьмой камень слева на стене в подвале башни, у самой земли. Нужно их нажать одновременно. Запомни. Что же касается золота, полученного мной уже здесь, то оно хранится в сокровищнице Керака, барон Рене - мое доверенное лицо. Владей всем, не обижай мать и брата. Будь достоин своего имени. И прощай. А теперь позовите мне священника!!
   Запечатлев прощальный поцелуй на лбу умирающего, Ферри, барон де Невилль, поднялся и вышел из шатра. За ним потянулись и остальные, оставив умирающего наедине со священником, чтобы дать ему довольно времени, чтобы подготовиться к переходу в мир иной.
   Де Невилль, желая остаться в одиночестве, отошел к берегу, подальше ото всех, и взобрался на большой камень, лежащий в воде на линии прибоя. Отец, с которым связывало Ферри так мало помимо родственных уз, умирал, и, совсем неожиданно для младшего сына Эрве, в душе Ферри вдруг всплыли все те немногие воспоминания из детства, в которых отец был или казался большим добрым человеком, качающим сына на руках, играющим с ним в лошадки. Не выдержав, Ферри, к своему ужасу, разрыдался.
   Вытекающая из глаз вода капала в волны прибоя, смешивалась с ними и исчезала, унося горе и боль. Шум моря словно вытягивал из груди молодого барона комок, застрявший внутри. Так продолжалось некоторое время, до тех пор, пока Ферри не ощутил, что снова может вздохнуть полной грудью, а боль от потери ушла, и только кусочек ее навсегда застрял в сердце, чуть беспокоя. Вдруг раздался голос вездесущего Эсташа, который все это время издалека следил за своим новым господином, ожидая момента, когда тот оправится от душевных мук, и теперь решил приблизиться.
   - Господин барон, ваш отец был лучшим военачальником и владетелем, которого только можно себе пожелать. И я знаю, что мы все, ваши слуги, сейчас получили столь же достойного и благородного повелителя. Прошу прощения за дерзкое высказывание, но я и другие счастливы, что выбор барона пал не на вашего первородного брата. Эрве де Невилль сделал выбор согласно своему рассудку, а не традициям.
   - Спасибо тебе, Эсташ, за слова ободрения. Будь уверен ты, и другие мои верные слуги, что власть моя будет твердой и справедливой. А теперь мне надо похоронить своего отца. Иди за мной.
   Скоро шаги людей стихли, и в ночи, освещенной яркими многочисленными звездами, остался только морской гул, перемежаемый иногда таинственными криками и стонами, доносящимися неизвестно откуда. Может быть, почуяв смерть, посланники темных сил подступили к христианскому лагерю со всех сторон, желая как можно быстрее утащить в ад души умерших грешников?
  
   Глава 5
   Неожиданный и странный поворот событий...
  
   Крепкий жилистый старик с пышной седой бородой, вышагивающий по базарным рядам, вызывал у торговцев своим видом невольное уважение. По всему чувствовалось, что фигура весьма важная, но назойливо лезть на глаза этому посетителю, вертясь под ногами и предлагая свой "наилучший" товар никто из сидящих в рядах не решался. Старик, тем более, был богат (несомненно - по великолепным туфлям и роскошно отделанному халату любой бы легко догадался об этом). Но многочисленные воры и наглые мошенники, неотъемлемая часть любого торгового ряда, не кружили стаями вокруг посетителя, словно предпочтя наблюдать за его действиями откуда-то издалека.
   В чем же заключалась причина того, что торговцы не спешили громкими криками и цеплянием за край халата привлечь внимание старика к себе и содержимому лавки, а воры попрятались в только им известные щели? Еще раз взглянув на старика повнимательнее (а в меткости взгляда любого базарного завсегдатая не стоит сомневаться), становилось предельно ясным следующее - этот важный человек в состоянии легко растоптать и уничтожить любого из местных обитателей. Или обмануть, что гораздо страшнее, та как обрекало связавшегося со стариком торговца на пожизненный позор - родственники, соседи и друзья отвернулись бы от купца, обманутого покупателем, навсегда.
   Но этим не исчерпывались причины особого отношения к украшенному седой бородой человеку - было еще кое-что. Высокий грузный человек, неуловимо чем-то похожий на змею, шел чуть сзади по правую руку от пожилого покупателя. Вот уж от взгляда на этого типа мороз просто продирал по коже, не смотря на то, что солнце стояло высоко, и неосмотрительно выложенные на солнцепек стеклянные украшения начинали уже чуть оплывать, теряя форму. Абсолютно черные глаза, словно у заправского убийцы, странный длинный заостренный прямой меч на боку, как будто стремящийся каждый миг выпрыгнуть из ножен, и удерживаемый только твердой рукой владельца, возложенной на рукоять сверху. К тому же человек этот, по всей видимости слуга и телохранитель седого старика, выглядел необычно почти во всем - слишком уж черты его лица отличались от лиц тех, кто населял город и окрестности уже века, слишком необычны были короткие, чуть ниже колена, белые штаны и сплетенная из кожаных полосок обувь, открывающая всю лодыжку.
   Идущие неторопливо по базару, хозяин и слуга тихо, так, чтобы ни одно слово не донеслось до ушей любопытствующего, переговаривались, используя неизвестный в этих краях язык.
   - Я вам говорил еще до прибытия по поводу нового слуги, но вы настаивали. Парень оказался обычным вором, да еще и слаб на передок, вот и убежал с какой-то шлюхой, попытавшись прихватить несколько монет. А все почему? Потому что если бы я вас тогда сопровождал на невольничьем рынке, то сразу бы заметил у скота все признаки его пороков и предупредил бы вас. Хорошо, что вы поняли свою ошибку и взяли меня с собой сейчас.
   Старик обернулся и покачал головой.
   - Виджай, не мог бы ты прекратить свое ворчание и непосредственно заняться тем, ради чего мы здесь? Лично я до сих пор не вижу, где тут продают людей. В других городах эта торговля занимает центральную часть рынка, как самое почетное и прибыльное ремесло. Что же тут, все по-другому?
   Слуга прервал свое брюзжание, не переставая постоянно следить глазами за всей окружающей обстановкой и перемещением людей, и нашелся с ответом.
   - Сегодня не базарный день, и в этом вся причина. Но господину бен Манну всего лишь стоит обратить внимание на вон ту небольшую пристройку к крепостной стене. Как уважаемый Йосиф бен Манн уже несомненно заметил, рядом с пристройкой сидит человек, ремесло которого я берусь определить как "торговля людьми". Нам всего лишь нужно подойти к нему и поинтересоваться, что он может предложить.
   Они направились прямо к замеченному слугой строению и человеку. Виджай оказался совершенно прав - неприятной наружности араб, чье лицо было украшено многочисленными родимыми пятнами и бородавками, оказался работорговцем. Он сидел в тени под небольшим навесом и казался полностью удовлетворенным жизнью.
   - Прошу извинить меня за причиняемое беспокойство, - начал разговор слуга, используя арабский язык. - Мой господин, почтенный ученый Йосиф бен Манн. Его имя хорошо известно султану Салах ад Дину, которому были в свое время оказаны бен Манном разнообразные услуги. И он желает осмотреть ваш товар, в поисках человека, могущего быть умным, надежным и расторопным слугой. Не подскажете, найдется ли у вас такой?
   Работорговец еще некоторое время молча сидел на истертом до дыр коврике, заменяющем ему стол, стул и кровать одновременно. Через некоторое время до араба стал частично доходить смысл сказанного, и он встрепенулся. Лицо торговца расплылось в приторной улыбке, от чего почтенный ученый, терпеливо следивший за арабом, недовольно поморщился и произнес.
   - Уважаемый торговец живым товаром, прошу тебя не пытаться немедленно подсчитать в уме, на какую сумму ты в состоянии обмануть при покупке раба столь почтенного и умудренного на вид человека, как я. Цены на рынке мне известны довольно точно, а обычай торговаться мне претит. Так что ты получишь твердую цену, оспаривать которую я не советую. Веди нас, и покажи все лучшее.
   Работорговец, выслушав резкие слова старика, стал будто извиваться на месте от огорчения. Бородавки на лице ожили и зашевелились отдельно от лица.
   - Как вы могли подумать на меня, что я занимаюсь обманом? Любой на базаре скажет - нет честнее человека, чем Галим. Прошу вас идти за мной - я покажу вам всех, самых лучших.
   Араб неожиданно резво вскочил с места и направился к каменному сараю, чьи крошечные окна были забраны толстыми железными прутьями. Надежная дверь, изготовленная из деревянных досок, скрепленных между собой внушительными скобами, поддалась сложной формы ключу и открылась внутрь.
   Внутри оказалось довольно ухоженное помещение, вдоль одной из стен стоял низкий широкий диван на коротких ножках, предназначенный, по всей видимости, для покупателей.
   - Прошу вас располагаться здесь, а через мгновение я представлю вам лучшее из имеющегося у меня товара.
   С этими словами Галим исчез за небольшой дверцей в углу сарая, где стена помещения примыкала к обширному подвалу крепости. Виджай устроился на полу рядом с диваном, который занял его господин, и произнес в воцарившуюся тишину:
   - Похоже, что этот прохвост попытается продать нам совсем залежалый товар. Надо приготовиться к сплошной череде калек и убогих, череда которых сейчас пройдет перед нашими глазами. Я уверен, что мы обнаружим среди них и нескольких прокаженных.
   - Мне сдается тоже самое, Виджай. Но подождем.
   Ждать пришлось недолго - бренча колодками, только что надетыми на ноги, по лестнице из подвала принялись подниматься несколько человек, сопровождаемых базарным торговцем и двумя его помощниками, увешанными связками ключей и цепей.
   - Самые лучшие, отборные! Каждый будет верным слугой, с кротким нравом и готовностью повиноваться любому вашему слову!
   Галим размахивал руками, как ветряк, и быстро дергал за руки приведенных рабов, чтобы те повернулись к покупателю с выгодной стороны. Когда все пришедшие выстроились, наконец, в один ряд, то ученый поднялся с места и подошел вплотную к стоящим.
   Самый беглый осмотр выявил, что из семи человек, предлагаемых к покупке, у троих не хватает части конечности - пальцев на ступнях и ладонях, а то и всей кисти. Еще двое скрывали под лохмотьями гноящиеся язвы, и опытный глаз ученого распознал в этих язвах зловещие признаки болезни крови, приводящей к неминуемой смерти. Из оставшихся один оказался прокаженным, что вызвало невеселый смех у слуги ученого. Последний раб, здоровый на вид молчаливый мужчина, обритый наголо, с пышной бородой, вызвал пристальное внимание бен Манна - старик долго осматривал раба.
   - Этот, похоже, подойдет. Какую цену ты хочешь получить за него?
   Работорговец было открыл рот, намереваясь назвать, несомненно, совершенно несуразную сумму, но его опередил Виджай.
   - Почтенный господин, попросите этого раба назвать свое имя.
   Ученый последовал совету слуги и задал рабу вопрос об его имени. В ответ прозвучало громкое мычание - во рту здоровяка торчал лишь обрубок языка, ранее усеченного кем-то.
   Бен Манн, поняв, что его попытались обмануть и охваченный гневом, закричал.
   - Виджай, руби негодяя!
   В тот же миг слуга точным пинком сбил работорговца с ног и выхватил свой меч. Темный, покрытый разноцветными разводами клинок прижался к шее Галима. Тот, ошеломленный внезапной сменой обстановки, пронзительно заверещал.
   - Не убивайте меня! Когда об этом узнают, вас схватит городская стража!
   Подручные араба стояли в нерешительности - меч оборвал бы жизнь Галима гораздо раньше, чем они успели оказать помощь. Ученый прервал крики работорговца хорошим ударом концом сапога с металлической оковкой, пришедшимся по ребрам Галима.
   - Меня и моего слугу не посмеют тронуть, я личный советник султана. Твои угрозы смешны. Так что я сейчас забью тебя до смерти, а Виджай бросит труп в сточную канаву. Готовься!
   - Нет! Постойте, - неожиданно спокойно сказал Галим. - Моя вина состоит лишь в том, что я осмелился предложить вам только тех рабов, дух которых сломлен, и воля к сопротивлению отсутствует. Если желаете, то мы все вместе можем спуститься вниз, в подвал, и там вы лично сможете осмотреть других рабов, сидящих в клетках и закованных в колодки постоянно. Их дух еще не сломлен, так скажу. Ну, согласны?
   - Убери меч, сходим, посмотрим, что ты там хотел утаить от наших глаз. Веди уже.
   Виджай послушно отвел лезвие, которое убралось в ножны с громким стоном сожаления о непролитой крови, и даже помог работорговцу приподняться с колен. Прекратив раздающиеся среди живого товара смешки с помощью пары сильных оплеух, Галим затолкал рабов обратно в подвал и сделал ученому приглашающий жест рукой. Йосиф бен Манн пригнулся, проходя сквозь низкий дверной проем, и принялся спускаться по небольшой каменной лестнице. Виджай беззвучно следовал за ним.
   Свет проникал в темницу через узкие длинные щели, сделанные вверху стены, у самого потолка подвала. Поникнуть сквозь щели не смог бы и ребенок. Среди зловонной мешанины из обрывков ткани, полуразложившихся пучков соломы и куч дерьма сидели заключенные в крепостное подземелье рабы. От посетителей их отгораживала железная решетка, перекрывающая часть подвала, высотой до самого свода. Заключенные в каменный мешок смотрелись более чем зловеще, как будто всем своим видом говоря, что перерезать горло человеку для них - привычная работа. Среди сидящих в клетках попадались и христиане, но в основном то были мусульмане.
   - Кто они?
   Вопрос бен Манна не застал работорговца врасплох
   - Это те, кого захватили отряды городской стражи в пустыне. Их было много больше, когда, больше чем полгода назад, наши разбили большой отряд неверных, собравшийся напасть на Мекку и Медину и уничтожить наши святыни. Многих христиан с тех пор выкупили их родичи, но эти оставшиеся - сплошное отребье, до которого на всем свете никому нет дела, и они все закончат на каменоломнях или соляных копях, с начальниками которых я веду большие дела.
   Произнеся последнюю фразу, Галим важно надулся и искоса посмотрел на могущественного злого старика, думая, что такое упоминание о близком знакомстве с влиятельными людьми заставит покупателя сменить гнев на милость. Но бен Манну было совершенно безразлично, о чем там блеет работорговец - ученый рассматривал рабов, иногда сверяя свое мнение с мнением слуги. Так они шли от одной клетки к другой, переговариваясь вполголоса:
   - Что ты думаешь вот об этом варваре, с нелепыми косицами на голове? Он выглядит довольно здоровым, а глаза блестят.
   - Его глаза заблестят еще ярче, когда он посреди ночи шумом перебудит всех, взломает дверь, ведущую в ваши покои, и, несмотря на то, что будет к тому времени утыкан стрелами с ног до головы, постарается ударом ножа отделить вашу мудрую голову от тела. Я, конечно, не дам ему этого сделать, но деньги будут выброшены на ветер. Жизненных сил в нем в избытке, но к рассудительности он не склонен. Плохой выбор.
   Старик примолк и пошел дальше. Такой разговор повторялся еще несколько раз, и уже почти все заключенные были пересмотрены, когда взгляд старого ученого наткнулся на одного из франков, сидящего близко к тому месту, где скудные солнечные лучи падали на пол. Если точнее, то взгляд мудрейшего Йосифа запнулся на некоем узоре, который сплетался ловкими пальцами молодого человека из кожаного шнурка. Последствия этого случайного взора были многозначительны. Иначе сказать, ученый встал на месте, как вкопанный, как будто молнией пораженный, не иначе. Виджай заметил необычное поведение господина и подошел к нему вплотную, как бы невзначай потянув из ножен меч.
   - Что произошло, господин? Вам плохо?
   Ученый ответил, его голос звучал растерянно.
   - Нет, не волнуйся. Эй, Галим, я хочу переговорить поближе с этим франком, вон с тем, который сидит у стены. Позови его, пусть подойдет поближе.
   Работорговец довольно вежливо позвал на арабском.
   - Подойди сюда, этот господин желает обмолвиться с тобой парой слов.
   Франк, не торопясь, выполнил приказ, прозвучавший как просьба и подошел вплотную к решетке, отбросив с лица мешающие ему длинные волосы. Под волосами открылись почти юношеские черты лица и жесткий прямой взгляд темных глаз, в ожидании уставившихся на ученого.
   - Ты что-то хотел спросить, старик?
   Бен Манн жестом указал на намотанный на правую ладонь юноши шнурок.
   - Скажи мне, что означают замысловатые узлы на твоей веревке? Никогда такого не видел.
   - Это ничего не означает, просто случайные сплетения, так я коротаю время. Что-то еще?
   Ответ франка разочаровал ученого, и он не услышал, как Виджай спросил.
   - Йосиф бен Манн, я всегда говорил, что вы обладаете несомненным чутьем...
   Возглас стоящего за решеткой юноши перебил речь слуги.
   - Так вы Йосиф бен Манн! - молодой человек от чего-то развеселился. - Не ожидал, что увижу вас когда-нибудь. Теперь понятен ваш вопрос про узлы. Узнали? Это ваши.
   Теперь старый ученый опять впал в столбняк, из которого его вывело лишь осторожное похлопывание Виджаем ладонью по спине - слуга, похоже, уже сталкивался с подобным поведением господина ранее. Бен Манн очнулся и, избегая встречаться взглядом с франком, продолжавшим улыбаться, быстрым шагом подошел к Галиму.
   - Я хочу купить этого раба, и это мое окончательное решение. Кто он?
   Работорговец, уже порядком приунывший и не рассчитывающий на то, что он сможет кого-то продать сегодня, ободрился.
   - О, вы сделали своеобразный выбор! Достойному человеку должны прислуживать не менее достойные. Этот франк - большой военачальник неверных разбойников, имеющий среди них звание барона! За него должны были заплатить большой выкуп, но что-то пошло не так. Его зовут Ферри де Невилль, если я правильно смог произнести это варварское имя.
  
   - Табань! Убрать весла!
   Галера ткнулась носом в кромку суши, и сразу же несколько человек спрыгнули в воду, выбрались на валуны и стали на канатах подтягивать корму судна ближе к берегу, заводя швартовые концы на прибрежные камни. Следом с борта скинули сходни. Стреноженные кони, испуганно ржущие и стремящиеся вырваться на свободу из пут, были освобождены и осторожно сведены на берег - каждого коня держало трое человек, чтобы избежать сломанных ног и падений в воду. Еще три галеры причалили неподалеку, и там происходила такая же суета. Прошло немного времени, и все отряды оказались на суше. Ферри, старавшийся придать определенный порядок происходящему и поэтому постоянно кричащий на всех, включая лошадей, наконец-то успокоился - всадники поправляли упряжи на конях и кое-кто уже медленно, по кругу, выводил лошадей, разминая их. Пешие воины готовились по-своему, тщательно перематывая обмотки на ногах и подтягивая ремни на портупеях и заплечных мешках, готовясь к длинному переходу. Набравшись опыта в местных условиях, все как один уже имели на головах белые платки-галабеи, спасающие от солнечных лучей.
   За последнее время состав отряда Ферри слегка изменился - все те, кто пришел с его отцом, принесли присягу новому господину, барону де Невиллю, и предпочли перейти под его непосредственное командование. Часть же людей, бывших на галере вместе с Ферри, воспользовалась возможностью и ушла на галеру Рене Шатильонского, справедливо рассудив, что чем ближе к командованию, тем больше добыча. Но де Невилль не мог пожаловаться на воинскую неудачу - судно ли, караван или укрепленный оазис в пустыне, - все обращалось в золотой дождь, наполняющий карманы барона и его подчиненных.
   Подошел Эсташ и предупредил, что от галеры Рене группа всадников направилась в расположение отряда. Де Невилль, дав ряд распоряжений тем, кто должен был оставаться на борту галеры и ожидать возвращения отряда, будучи наготове, вышел навстречу своему военачальнику.
   - Ну как, твои ребята готовы?
   Рене Шатильонский спрыгнул с коня и приблизился.
   - Выступаем немедленно, как и договаривались ранее. Всех конных воинов пошлешь вперед, и сам отправишься с ними. Пехота пойдет по следам. Проверь - всем нужно взять запас воды на три дня, не меньше, особенно пешим. Наш проводник обещает, что крепость в оазисе на последнем перед городом переходе пустует, гарнизон покинул стены, так что там мы сможем сделать остановку. На следующий день мы к вечеру внезапно окажемся у стен Медины и вскроем шкатулку с драгоценностями - сходу атакуем стены. Если не получится, то тогда дождемся пехоту и устроим осаду, но ты должен помнить - рядом по пустыне рыщут большие отряды, посланные Саладином, и их цель - мы. Саладин поклялся захватить меня любой ценой. - При этих словах глаза Рене весело блеснули. - Но такого удовольствия я ему не доставлю! Будем действовать быстро и неожиданно, вот наша сильная сторона. Удача сопровождает меня, и я этим не премину воспользоваться. Как только увидишь, что мой отряд выдвинулся - не мешкай. Все ясно?
   - Барон, но может быть следует часть пехоты оставить в покинутой сторожевой крепости в оазисе? Это может нам помочь в случае непредвиденного появления больших сил мусульман и предоставить возможность отступления?
   Рене нахмурился и резко ответил, как барон делал всегда, когда сталкивался с чем-то или кем-то, противоречащим ему.
   - Нет. Мне понадобятся все силы при штурме стен Медины. Не будем обсуждать то, что давно уже решено.
   С этими словами владелец Керака вскочил в седло и умчался. За ним последовали его сопровождающие, мрачные типы, за время разговора не проронившие ни слова.
   Ферри давно знал, что споры с бароном всегда выходили боком, и зачастую самых упрямых спорщиков находили мертвыми посреди пустыни. В таких случаях все сваливалось на разбойников, либо на безымянных ночных гостей, но де Невилль, глядя на головорезов в свите барона, отчетливо представлял себе истинные причины таких несчастных случаев, и всегда выставлял у своего шатра охрану на всю ночь, а вынутый из ножен меч лежал под рукой. К тому же один из сопровождающих Рене был лично знаком де Невиллю по давней стычке в замке - тот самый, что пытался наглым образом выманить несколько золотых монет. Этот ублюдок не сказал де Невиллю ни слова с тех пор, очевидно стремясь избежать открытого поединка при свидетелях, но красноречивым выражением лица и жестами давал при случае понять, что ничего не забыл и при случае отомстит. Ферри все это служило лишь еще одним доказательством того, что соблюдение разумной осторожности не повредит.
   По побережью прошло движение - несколько десятков всадников отправились в путь. Ферри дал команду на отправление своим людям, сам же подъехал к Эсташу, чтобы договориться с ним о следующем:
   - Эсташ, ты возглавишь пеших воинов. Бери запас воды на пять дней. Идите по следам, оставленным копытами наших коней. По словам проводника, через два дневных перехода вы достигнете пустующей крепости. Прошу тебя проверить ее - пошли двух разведчиков внутрь. Если они обнаружат там мусульман, то это будет значить только одно - проводник, которому так доверяет Рене, привел нас в засаду. Поэтому возьми с собой еще одного коня - в этом случае пошлешь на нем верного человека, одетого как местный житель, к крепости Медина. Спрячешь весь отряд в пустыне. Если в течение одного дня я не появлюсь, или гонец привезет дурные вести - уходи обратно к галере. Удачи.
   Жеребец под седлом Ферри всхрапнул от обиды на всадника за чувствительный укол шпорами и сломя голову ринулся в начинающие темнеть пустынные барханы.
   Всадники в два ряда неторопливой рысью скакали по каменистой равнине, сберегая силы коней. Длинные тени, которые отбрасывались камнями и холмами, освещаемыми низким солнцем, и пронзительно синие небеса вместе создавали у едущих тревожное чувство опасения перед грядущими событиями. Такое знакомое ощущение, когда внизу живота как будто образуется пустота и начинает высасывать тело изнутри. Тянущий душу нервный морок. В-общем, было самое время задуматься над тем, кто из ныне живущих останется таковым после нападения на большой и хорошо защищенный город мусульман. Невеселые размышления, черт подери!
   Почувствовав уныние, овладевшее бойцами, Рене де Шатильон подал знак, и один из рыцарей затянул крайне непристойную песню, произведение анонимного трувера, речь в которой шла о двух славных рыцарях и благородной даме, которые оказались взаперти в лесной хижине, спасаясь от снежной бури. После первых же строк песню подхватили почти все, с удовольствием подтягивая запевале. Нехорошие мысли отступили.
   Но у Ферри от веселой песни тревожные мысли не исчезли. Наблюдая за теми, кто ехал вместе ним, он случайно обратил внимание на двух солдат тамплиеров, держащихся чуть в стороне от остальных. Только офицер храмовников изредка подъезжал к этой странной паре и обменивался с ними несколькими словами. Исподволь рассмотрев тех двух солдат, де Невилль понял, почему собратья по ордену не горели желанием приближаться к ним - в глазах тамплиеров горело неприкрытое ничем безумие, они постоянно жевали что-то и ни чуть не были обеспокоены тем, что тягучая темная слюна текла из их ртов вниз по подбородку и одежде, представляющей собой сплошные лохмотья. "Ну вылитые черти из преисподней" - подумал про себя Ферри и отъехал во главу отряда.
   Когда ночь давно уже полностью укрыла пустыню, впереди показались дозорные башни крепости в оазисе, где собирались сделать привал перед последним переходом. Все было в порядке, за исключением того, что недосчитались двоих в отряде тамплиеров, тех самых, но еще была надежда, что они отстали и нагонят основной отряд. Кони не слишком утомились, и Рене принял решение ограничить время привала восходом солнца. Крепость, казалось, пристально всматривалась темными провалами бойниц в приближающихся к ней воинов. В тусклом свете звезд и ущербной луны оазис, с его чахлой рощицей и лужицей воды, набегающей из подземного источника, выглядел довольно негостеприимно. Ночной холод заставлял ежиться под ледяной кольчугой. Отряд остановился в сотне шагов от крепости, и трое из охраны де Шатильона спешились и отправились вперед, на разведку, прихватив с собой проводника.
   Проводник, тщедушный местный житель, неумело сидящий в седле и заметно страдающий от длительной езды, клялся всеми мусульманскими святынями, что крепость пуста. В крепости даже самый пристальный взгляд не смог разглядеть и отблеска света, и это вроде бы подтверждало его слова. Ферри, тем не менее, не преминул заметить вслух, что клятвам такого предателя, который помогает противнику напасть на святой город Медину, вряд ли стоит особо доверять - именно поэтому разведчики силой потащили проводника с собой, обещая, что прикроются им, как щитом, в случае чего.
   Ночная тьма бесследно поглотила трех человек. Томительное ожидание их возвращения отогнало сон даже у самых уставших. Руки стискивали рукояти оружия, в каждое мгновение ожидая криков "Засада!". Наконец, показалась фигура, идущая от крепости по направлению к отряду.
   - Все в порядке, в крепости никого. Сейчас откроют ворота.
   Разведчик, сказав это, взобрался в седло и стал ожидать команды барона. Рене дал отмашку, и враз очнувшиеся от долгого ожидания конники двинулись к крепости, предчувствуя тепло костра, еду и сон.
   У распахнутых ворот стоял второй разведчик вместе с арабом-проводником. Вся колонна въехала во внутренний двор и воины стали располагаться на ночлег. Вскорости стены крепости осветились изнутри огнем костров - запас дров был оставлен покинувшим заставу гарнизоном, хотя те, кто эти дрова заготавливал, вряд ли могли предполагать, кого согреет пламя. Ферри успокоился - его мрачные предчувствия не оправдывались. Те тамплиеры, похоже, просто сгинули в песках, туда им и дорога. Сняв седло со своего коня, напоив и задав жеребцу корма, де Невилль отправился на поиск удобного места для ночлега, предварительно назначив четырех человек в посменную стражу до рассвета. Вокруг костра уже лежали, прижавшись друг к другу, плотно завернувшиеся в плащи фигуры, заняв все свободное место. Ферри подумал было над тем, чтобы парой пинков согнать в сторону одного-двух спящих и устроиться самому, но увидел отличный навес у стены и решил улечься под ним. Сон пришел быстро, и его наступлению не смог помешать ни треск костра, ни неприятное птичье карканье, доносившееся откуда-то сверху. Барон разве что успел удивиться тому, почему птицы не спят в такой неурочный час, а в следующее мгновение дремота поглотила разум.
   Выставленная охрана прогуливалась по двору крепости и рядом с воротами, стараясь далеко не отходить от каменных стен укрытия - некоторые звуки, доносящиеся из темноты, не предвещали ничего хорошего тому, кто повстречает существ, их издающих, в ночи. Предрассветная сонливость давила на веки стражников, заставляя их то и дело смеживаться, так что ни один из них не обратил внимания на легкие, чуть слышные шаги за спиной. В следующее мгновение чьи-то сильные руки вздернули, почти одновременно, головы солдат вверх и острейшие лезвия ножей перерезали им глотки одним движением. Фигуры, одетые в черное с ног до головы, помогли бездыханным телам плавно опуститься на землю. Тишина не была нарушена. Из отверстий в стенах крепости вылезло наружу еще несколько таких же зловещих силуэтов, едва заметных в неверных бликах угасающих костров. Если бы де Невилль в этот момент не спал праведным сном, но пристально всматривался в происходящее, то он безусловно бы смог узнать по крайней мере двух убийц. Одетые в черные маски, два странных тамплиера принимали участие в нападении на своих товарищей и соратников, давясь липнущим на зубах опийным варом от невозможности сплюнуть слюну через плотную ткань.
   Ножи взлетали в воздух и опускались, и с каждым взмахом одна жизнь вычеркивалась из земного списка, переходя в иные миры. Смерть настигала не всех - если по одежде и оружию можно было понять, что спящий - рыцарь, и оделен богатством, то убийца твердым шаром на рукояти ножа наносил уверенной рукой удар в основание шеи, от чего жертва, не просыпаясь, теряла сознание. Далее ноги и руки стягивались веревкой - замысловатые узлы не позволяли сделать ни одного лишнего движения.
   Однако, среди спящих один бодрствовал все время - офицер тамплиеров, чуть приподнявшись на локте, внимательно следил за происходящим, и его, словно по волшебству, черные убийцы обходили стороной, будто не замечая, как он, сидя на земле, вертит головой. Иногда тамплиер подавал определенные знаки рукой, и убийца, готовящийся лишить жизни очередного бедолагу, повинуясь жесту вражеского офицера, убирал нож. В какой-то момент все прекратилось. Связанные тела стали крепить к спинам начавших тревожно ржать коней и вывозить через ворота крепости. Убийцы покидали крепость - в этот момент стали просыпаться те из отряда, кто остался в живых и не был захвачен. Например, сам Рене де Шатильон. Офицер тамплиеров, увидев это, закричал.
   - Измена! - После чего мечом нанес удар по стоящему рядом неподвижно человеку в черном. Тот не сделал ни малейшей попытки защититься, когда меч проник в грудную клетку, и молча грохнулся оземь, только кровавая пена пузырилась на его губах, скрытых маской. Дальнейшие действия тамплиера были направлены на то, чтобы создать видимость бурной схватки и отчаянного сопротивления. Еще один убийца в черном подставился под смертельные удары офицера.
   - Барон, на помощь!
   Рене выхватил меч и бросился в схватку. Ему навстречу выскочил араб, бывший проводником, с широкой алебардой в руке. Рене, умело отразив рубящий удар, провел лезвием меча по животу араба. Потекла кровь и повалились кишки - проводник упал и умер. Де Шатильон стоял, оглядываясь, посреди крепостного двора. В живых осталось не более двух десятков человек, все из близкого окружения барона и тамплиеры. Другие отряды были почти полностью вырезаны, а их начальники исчезли. Барон сжал в руках рукоять меча так, что из-под ногтей брызнула кровь, и дико закричал, задрав вверх голову.
   - Твари, я ненавижу вас всех!! Я сам убью тебя, сын свиньи!! Саладин, ты сдохни!!
   Крик перешел в хрип, Рене Шатильонский замолчал. К нему подошел офицер тамплиеров, вытирая окровавленный меч, и произнес.
   - Барон, что мы будем делать ? Нас выследили и успели убить почти всех. Стража даже не успела подать знак. Я проснулся от ржания лошадей, разбудил лежащих рядом товарищей и успел убить двоих, но остальные ушли.
   Рене промолчал в ответ, потом, также молча, стал осматривать залитый кровью двор крепости и валяющиеся тут и там тела убитых, шевеля их носком сапога. Рядом с ним с мечами наголо и факелами в руках толпились оставшихся в живых.
   - А куда делись семеро? Я не вижу их тел. Измена таилась среди нас?
   Храмовник указал на тело, обвязанное веревками.
   - Похоже, они захватили их в плен. Вот этого уже связали, но не успели погрузить на лошадь и предпочли убить. С привязи исчезло несколько коней. Мусульмане в этот раз смогли обхитрить нас. Благодарю бога, что вы, барон, избежали смерти и плена.
   - А ты молодец. Твой сигнал спас жизнь мне и остальным. - Рене похлопал по плечу храмовника. - Еще не все потеряно, нам нужно срочно выступить навстречу пехоте и все-таки атаковать Медину. Обещаю, что все городские площади будут скользкими от крови! Вперед!
   Сильно поредевший отряд направился на встречу с пехотой, отстающей на два дня пути. Впоследствии барона постигло окончательное понимание, что его затея подошла к концу - в песках он и его соратники нашли только трупы, уже тронутые солнцем и зубами пустынных хищников. Пеших воинов, несмотря на ожесточенное сопротивление, уничтожили два больших отряда, возглавляемых лучшими военачальниками Саладина. Позже, когда остатки отряда погрузились на галеры и Рене отправился за пополнением, желая продолжить свой путь, то в море на суда напала посланная Саладином эскадра и потопила весь флот Рене. Ему удалось спастись и добраться до Керак де Моаб, где де Шатильон затворился от всего мира, в ожидании продолжения мести своего врага, султана Египта.
   Ферри пришел в себя оттого, что кто-то пытался стащить с его шеи цепь с фамильной печатью. "Однако!", - подумал де Невилль и вывернул руку, шарящую у него под рубахой, одновременно открывая глаза. Над ним нависало искаженное болью лицо араба, на голове противника красовался помятый шлем. Араб выдернул свою руку из захвата и отскочил в сторону, сердито вскрикнув, после чего вытащил откуда-то длинный кривой меч и приложил его к горлу Ферри. Барон хотел было отбить лезвие но тут вдруг на него навалилось ощущение чудовищной головной боли, тошноты, жажды, и все это одновременно. Поэтому сил отвести от шеи меч не оказалось - тело воспротивилось любым попыткам пошевелиться. Араб сердито выругался.
   - Христианская свинья! Убери руки, падаль!
   Ферри уже неплохо понимал местный язык, так что разобрал, что ему прокричал этот магометанин. Оставалось непонятным другое - что он здесь делает, и что вообще происходит. Последним воспоминанием было то, как де Невилль улегся спать в сторожевой крепости, и вот теперь - дневная жара, откуда-то сбоку падают лучи солнца, режут глаза, а череп как будто раскалывается на куски. Ферри напрягся и припомнил несколько слов сарацинского языка, чтобы иметь возможность задать пару вопросов.
   - Ты кто такой? Где я?
   Араб, который опять было полез за пазуху к беспомощно лежащему рыцарю (но на этот раз благоразумно не выпуская из руки меч), остановился и громко рассмеялся.
   - Ты, собака, попал в плен и валяешься сейчас на полу темницы крепости Медины. И этот подвал предназначен для таких, как ты! - После чего продолжил прерванное занятие - лишать пленного всех ценных вещей.
   Толстая золотая цепь, обвивавшая шею Ферри, никак не поддавалась - барон, не обращая внимания на боль, прижал плечом цепь к голове, и араб, поняв, что так снимать золото он будет очень долго, предпочел раскусить клещами одно из звеньев и вытянуть цепь через плечо франка. Де Невилль за это время смог под рубахой зажать в ладони печать и удержать ее, когда цепочка полностью соскользнула с шеи. Надсмотрщик все видел и сначала заинтересовался тем, что осталось в руке Ферри, но разглядев, что это всего лишь кусок камня, не стал связываться с пленником и оставил его в покое. Поставив плошку с теплой мутной водой рядом с головой барона, араб ушел куда-то. Громко лязгнула железная решетка. В наступившей тишине де Невилль медленно повернул голову в сторону и обессилевшей рукой дотянулся до воды. После нескольких глотков в голове чуть прояснилось и с глаз спала кровавая пелена.
   - Эй, здесь есть кто-нибудь? - Ферри произнес это на французском ок, желая услышать ответ на этом же языке.
   - Да, де Невилль, есть. Я из нашего отряда, рыцарь дю Мерле. Найди тряпку, намочи ее в воде и приложи к затылку - станет легче.
   - Что с нами случилось?
   - Никто не знает. Похоже, ночью на отряд напали и перерезали почти всех, в живых оставили только тех из нас, за кого можно получить выкуп. Мне, можно сказать, повезло - рыцарские шпоры спасли мне жизнь, потому что выкупить меня некому и не на что. Теперь и шпор нет - сняли, пока я валялся тут без сознания, - грустно добавил собеседник и замолк.
   Ферри просто облил водой голову и, почувствовав небольшое облегчение, закрыл глаза.
   Прошел месяц. За это время здоровье пленника полностью восстановилось, и огромная опухоль в основании черепа перестала беспокоить де Невилля. Тюремный быт располагал к многочасовому созерцанию и размышлениям на разные темы - делать было особенно нечего. Возможности бежать пока не возникало ни разу - решетки оказались довольно прочными, замки надежными, а тюремщики - бдительными. Ферри, ради того, чтобы убить время, даже постарался припомнить все узлы, виденные им на шнурке Эрменегильдо, и постепенно восстановил в памяти их хитросплетения. Но вызвать ветер, могущий снести напрочь стены, ограничивающие свободу барона, почему-то не удавалось. Видать, секреты того ученого так просто не раскрывались - несмотря на потраченное время. Однообразие притупляло сознание, ничего не происходило, разве что раз в тюрьму зашел незнакомый мусульманин, хорошо одетый, явно не из охраны, и стал расспрашивать у пленников их имена. Ферри подумал, и назвался своим именем.
   Наконец, произошли кое-какие события. Однажды ночью к решетке, запирающей каменный мешок, в котором коротал дни Ферри, подошел некто, закутанный в плащ, в сопровождении тюремщика, старающегося быть предельно любезным. От света факела Ферри проснулся и, щурясь, всматривался в силуэт ночного гостя.
   - Барон Ферри де Невилль, полагаю?
   Фраза прозвучала на чистом латинском языке, так что де Невилль сразу заинтересовался происходящим и ответил на такой же латыни.
   - Да, вы правы. С кем имею дело?
   Пришелец дал знак тюремщику - тот отпер решетку и пропустил его внутрь. Гость воткнул факел в кольцо на стене, сбросил плащ на пол и уселся рядом с ничего не понимающим Ферри.
   - Хорошая латынь, - после этого замечания человек перешел на северный французский. - Меня зовут брат Термонд, я из ордена Храма и занимаюсь богоугодным делом - вызволением из плена христианских воинов. Обширные связи нашего ордена позволяют мне здесь находиться и разговаривать с вами.
   Ферри перебил речь монаха.
   - Если ты оказался здесь - помоги, убей тюремщика, возьми у него ключи и открой тюрьму. Мы доберемся до оружия, и потом вырвемся на свободу. Ну, что же ты медлишь?
   Брат Термонд не высказал особого желания следовать совету Ферри, но спокойно ответил.
   - Барон, я готов сделать это даже ценой собственной жизни, но в таком случае моих братьев мусульмане больше никогда не допустят к этому делу, и все узники в других тюрьмах останутся в плену. А мы заботимся обо всех. Скажи мне, есть ли у тебя родственники, либо друзья, могущие внести выкуп?
   - О чем идет речь?
   Термонд не спеша извлек из своей объемистой сумки лист пергамента и нашел там нужную запись.
   - Дай мне взглянуть. - Де Невилль протянул руку и выхватил у монаха лист. На пергаменте кем-то на латыни был составлен обширный список имен с записанными напротив суммами выкупа. Имени Рене де Шатильона в списке не оказалось, и это ободрило барона. Ферри вернул список храмовнику. Тот с удивлением спросил.
   - Барон обучен грамоте и счету? А, ну да, латынь...
   Ферри усмехнулся.
   - Да, как ни странно. Вот что - я сам могу внести необходимую сумму, состояние де Невиллей довольно сильно возросло за последний год. Достаточно отправить в Керак де Моаб поручение, заверенное мной, и Рене Шатильонский, как хранитель казны де Невиллей в Сирии, выдаст требуемое.
   Монах замялся.
   - Тут есть некоторая тонкость. Дело в том, что замок Керак в настоящий момент осажден войсками султана, и пробраться в него - такая же сложная задача, как и само освобождение тебя из плена. Так что нужна другая возможность внесения выкупа.
   Ферри поморщился в ответ на возникшие в голове нехорошие мысли, но произнес.
   - Да, нужно отправить письмо в мое поместье в Луару. Но пройдет довольно много времени, пока выкуп привезут сюда, может быть, полгода.
   - На этот счет не нужно беспокоиться - братья из нашей прецептории в Луаре, в замке ле Желиан, по предъявлению вашего письма получат деньги и выдадут курьеру подтверждающее письмо, с которым он доберется в Иерусалим. Там точно такая же сумма будет выдана для внесения выкупа. За все эти услуги братство берет всего одну двадцатую часть. Пишем письмо?
   Ферри согласно кивнул головой и шепотом произнес.
   - Не забудь добавить следующее, - "Третий и седьмой камень слева на стене в подвале башни, у самой земли. Нажать одновременно. Откроется тайник".
   Монах внимательно посмотрел на Ферри, выложил принадлежности и в неверном свете факела быстро составил текст, так что чернила брызгали во все стороны от скорости письма.
   - Готово, осталось заверить письмо.
   - Слову благородного рыцаря, как я погляжу, ваш Орден уже не верит? А ведь мне приходится вам довериться. Ладно.
   Барон прочитал запись, вытащил свою печать, висевшую сейчас на простом шнуре, и приложил к воску. Монах, дождавшись, пока оттиск затвердеет, сложил пергамент, вложил его в специальный кожаный мешочек и завязал особым образом.
   - Надеюсь, что в скором времени мы опять увидимся, и в следующий раз я принесу свободу.
   - Я тоже надеюсь, что ни слова из того, что здесь написано, не попадется на глаза лишним в этом деле людям.
   Тюремщик уже звенел ключами где-то неподалеку. Монах откланялся и покинул общество де Невилля. Решетка захлопнулась. Ферри улегся спать в наступившей темноте. Дальнейшее находилось в руках судьбы, беспокоиться было не о чем.
   - Жалко парня. Я же его лично знаю, он сын одного из моих вассалов, - говорящий сделал длительную паузу, после чего добавил. - Тем не менее, есть высшие соображения, и приходится иногда жертвовать людьми ради общего блага, - короткий жест, он потер свои ладони друг о друга. - Однако, вся эта идея с нападением и выкупами уже принесла хорошие плоды.
   Граф Клари положил письмо на низкий столик, стоящий между креслами. В большом зале царила приятная прохлада - морской ветер к вечеру разогнал жару и теперь неторопливо задувал в окна, выходящие прямо на бухту Яффы. Изящные фонари, расставленные вдоль стен зала, осторожно освещали покои, принадлежащие Клари. Шербет, до которого еще никто не дотронулся, медленно подтаивал в большой стеклянной емкости, между тем распечатанный кувшин с вином был уже наполовину пуст. Напротив графа сидел его собеседник, великий магистр ордена тамплиеров Арно де Ла Тур. Порядком иссохший магистр заметил.
   - Я знаю, что в этом случае вы преследуете личные цели, брат. Пытаетесь найти самооправдание? Не стоит - вам не перед кем оправдываться. Жизнь несовершенна. А по ту сторону от вас оправданий не ждут, вы понимаете меня?
   Граф вздрогнул.
   - Да, Арно, открывшееся мне не оставляет сомнений. Вы правы - посвящение сняло с меня тот груз, который я еще недавно испытывал. Но к делу. Итак, письмо де Невилля у нас. Теперь курьер отправится в Луару еще с одним письмом, на этот раз от меня, где я должен буду объяснить матери молодого барона, что нужно делать. Правильно?
   - Совершенно верно. По письму, подписанному де Невиллем, мы получим всю сумму, и это наверняка удостоверит местный священник. Потом курьер тайно передаст женщине ваше сообщение, и она, будучи вдовой и вашей близкой, - тамплиер хмыкнул, - знакомой, даст письменное соглашение на вступление с вами в брак, взамен не интересуясь дальнейшей судьбой своего младшего отпрыска. Кстати, вы действительно собираетесь сделать ее старшего сына наследником всего своего имущества?
   Граф рассмеялся.
   - У меня пока нет своих детей, но это не значит, что готов отдать все состояние какому-то мелкому шакалу. Подождем - мой срок еще не отмерен. А когда Эдина выйдет за меня замуж, то я законно верну и присоединю их лен к своим землям, а потом сделаю так, что ни она, ни ее сын не посмеют вымолвить ни слова. Не забудьте, кстати, что в осажденном замке Рене хранится завещание барона Эрве де Невилля и вся доля барона, принадлежащая сейчас Ферри де Невиллю. Что с этим?
   - Это наша забота, граф. Завещание будет уничтожено, а доля барона окажется в надежных руках.
   Граф Клари, досадливо хмыкнув, будто только что из его рук уплыли несколько набитых золотом мешков, тем не менее кивнул головой в знак согласия и одобрения.
  
   Глава 6
   Подлунный мир полон чудес, причем некоторые - не из приятных.
  
   Во внутреннем дворе было довольно шумно. На небольшой площадке, засыпанной песком, стояли, друг напротив друга, двое тяжело дышащих людей, одетых только в набедренные повязки. Свои тела бойцы перед занятиями обильно смазали маслом, и теперь пот проступал через поры кожи отдельными крупными каплями. Жара, так что воздух как будто звенит.
   Рядом с площадкой сидело несколько зрителей, прикрытых от солнечного жара густой кроной деревьев. Происходящее на площадке вызывало у смотрящих живой отклик - девочка, лет десяти, даже вскочила с большого, уложенного на землю, ковра, и громко хлопала в ладошки.
   - Давайте еще, прошу вас!
   Виджай, стоявший, опершись на длинный шест, который держал в руках, устало произнес.
   - Ты готов продолжить, Ферри?
   Молодой человек, смахивающий с бровей капли пота, ручьем текущие со лба вниз, посмотрел на друга.
   - Пожалуй, надо остановиться, - молодой человек повернулся к сидящему посреди ковра старику. - Йосиф, успокой свою племянницу, на сегодня хватит, к тому же на мне нет ни одного живого места.
   Ученый с легким разочарованием махнул рукой.
   - Я предполагал, что ваши занятия продлятся до наступления времени Аль-Асра. Но сегодня солнце особенно сильное, так что я понимаю причину вашей усталости.
   Бен Манн резво вскочил на ноги и парой слов успокоил девочку, нашептав ей что-то на ухо. Та мгновенно перестала капризничать и поскакала, в сопровождении двух слуг, в дом.
   - Франк, не забудь, что сегодня тебе предстоит закончить переписку рукописи. Я жду тебя в комнате для занятий.
   Де Невилль кивнул головой, давая понять, что все помнит и прибудет вовремя. Удовлетворенный таким молчаливым ответом, ученый скрылся внутри большого, принадлежащего лично ему богатого дома, стоящего посреди оазиса в пригороде Дамаска. Бен Манн, благодаря своим обширным знаниям и умениям, пользовался особым расположением султана, и этот дом был одним из тех ценных подарков Салах ад Дина, которыми он оценивал услуги ученого. Не обращая особого внимания на такие тонкости, как, например, вероисповедание каббалиста. Йосиф бен Манн, в свою очередь, старался всегда обходить этот вопрос в общении со всеми, кроме наиболее приближенных людей.
   Тем временем оба бойца, уставшие после упражнений, отправились мыться. Виджай, подойдя вместе с Ферри к большой бочке с водой, чтобы смыть пот и покрывающее все тело масло, тихо пробормотал.
   - Лысый черт совсем раскис со своей племянницей. Сам живет один, семьи нет, а стариковское желание с детишками поиграть - вот оно, никуда не делось. Вот мы теперь как шуты перед ней скачем, веселим своими ужимками.
   Личный слуга ученого снял набедренную повязку, зачерпнул ковшом воды и облился с ног до головы, после чего принялся с ожесточением тереть мокрую кожу горстями песка. Ферри последовал его примеру.
   - Почему как шуты? Я учусь у тебя, и то, что за всем этим наблюдает маленькая девочка, звонко смеясь - меня это совершенно не задевает. Когда мы ведем бой, то детский смех - это последнее, могущее меня отвлечь. А сам Йосиф, ты заметил - приохотился наблюдать за нашими занятиями. Причем смотрит он так, как смотрит бывалый боец, вышедший некоторое время назад на покой и теперь вспоминающий свою молодость при взгляде на молодняк. Надо будет нам попробовать его как-нибудь заставить рассказать о том, что он знает - наверняка, есть какие-то тайные приемы, изученные им во время путешествий по дальним странам, или, возможно, старику известен секрет оружия, описание которого он нашел в одной из сотен прочитанных им книг. Как думаешь?
   Виджай стряхнул с волос остатки песка и собрал жесткие пряди в кулак, замотав в узел.
   - Я служу ему уже тринадцать лет, и скажу так - заставить старика разговориться - безнадежная затея, он хранит все свои тайны надежнее могилы. А дерется бен Манн очень умело, и я бы против него встал только в самом крайнем случае. Присмотрись к нему как-нибудь - за кажущейся старческой немощью все еще скрывается быстрота змеи. То-то - не думай, что старый привередник утратил способность крушить хребты и высаживать зубы.
   Собеседник быстро натянул штаны, подпоясался белым шелковым кушаком и пошел по своим делам, почесывая спину, по которой пришелся удар открытой ладонью - место на левой лопатке даже чуть припухло, выделяясь на темной коже - во время упражнения де Невилль не рассчитал усилия и ударил во весь замах. Отойдя на несколько шагов, Виджай остановился и заметил.
   - Не рассиживайся тут, а то опоздаешь, бен Манн будет не в духе. Вечером нам еще нужно отвезти во дворец наместника нелепый окованный ящик с ценным грузом, так что будь готов.
   Ферри облачился в свою одежду, состоящую из таких же, как у товарища, белых штанов и просторной рубахи, и пошел через сад к покоям Йосифа бен Манна, знакомство с которым резко повернуло всю жизнь молодого человека.
   Минуло три года с тех пор, когда сидящий за решеткой барон привлек внимание богатого и могущественного ученого, обласканного дружбой с сильными мира сего. Будь благословен тот час, когда на глаза Ферри попался шнурок с замысловатыми узлами! Как потом ему рассказывал бен Манн, только желание любым способом скрыть секрет узлов подвигло того на немедленную покупку нового раба, выглядящего заправским головорезом. В памяти Де Невилля всплыли подробности того события...
  
   Работорговец Галим прижался всем телом к решетке, за которой сидел злой, обросший, как черт, волосами, Ферри.
   - Парень, я тебе говорю - лучше спрячь куда подальше свой гонор и веди себя хорошо. Скажу то, что не предназначено для твоих ушей, - Галим чуть замялся. - Выкуп за тебя не будет получен никогда, надежды у меня не осталось. Видать, родственникам твоим ты не нужен, так... В подземелье остались только такие, как ты, и на этой неделе сюда прибудет большой человек, который занимается покупкой людей на военные галеры султана. Ты разве думаешь, что провести короткий остаток жизни у весла и потом вместе с судном уйти на дно, либо, что еще хуже, умереть от побоев - это лучше, чем поступить в распоряжение такого почтенного мудреца, как сам Йосиф бен Манн? Завтра на всех вас будут поставлены клейма и надеты прочные ошейники, которые снимут только после смерти, это потому что ошейник гораздо ценнее дохлого раба. Выкинут тебя на корм рыбам, и что с тобой будет, когда воскреснешь? Не человек, а похлебка! Ну же, думай, решай!
   Ферри, услышав слова Галима, в отчаянии взялся за голову. Полгода он жил ожиданием, предвкушением освобождения - а сейчас вдруг все развеялось, как дым. Месяц назад первые счастливчики, за которых внесли выкуп, стали по одному покидать темницу, радуясь свободе. Это продолжалось какое-то время, может быть, недели две, но потом вдруг прекратилось, и с тех пор никого из плененных воинов не выпустили. Тогда сомнения попытались посетить Ферри, но он, как мог, отгонял нехорошие предчувствия. Теперь конец, рабство. Де Невилль скрипнул зубами, на лице заходили желваки - придется согласиться, но потом... Барон Ферри де Невилль не собирался становиться рабом какого-то магометанина, одетого в туфли с задранными вверх носками. Он ответил на слова Галима.
   - Да.
   - Эй, что значит "да"? Поклянись, что не попробуешь сбежать!
   - Все, на что ты можешь надеяться, это моя клятва перед Господом в том, что не сбегу до тех пор, пока не покину стены подземелья.
   Галим радостно осклабился.- Знаешь, я тебе верю. - И убежал к покупателю.
   Йосиф бен Манн не мог скрыть своей озабоченности до тех пор, пока не оказался вместе со своим новым приобретением за пределами крепости. Когда вновь приобретенный франк, сам бен Манн и его слуга вылезли из каменного мешка, ученый облегченно вздохнул и прижал обе ладони ко лбу, будто вознося молитву небесам. Он уже забыл, какую несуразную цену заломил за этого франка торговец - торговли не было, ученый молча достал золото и отдал Галиму. Франк потянулся и зажмурился, поглядев на клонящееся к закату солнце. В этот миг бен Манн плавным, но очень быстрым движением указательным пальцем дотронулся до определенной точки на шее нового раба, одновременно подавая знак своему слуге. Индус подоспел вовремя, и успел осторожно поймать бездыханное тело, не дав тому упасть на каменную брусчатку.
   - Ты сможешь его донести в одиночку, или помочь?
   Слуга, взваливший тело раба на плечо, хмыкнул.
   - Не стоит беспокоиться, я его смогу донести куда угодно. А вы с ним не церемонитесь, как я погляжу.
   Ученый посчитал нужным объяснить свое поведение.
   - У меня очень хороший слух, и я отчетливо разобрал то, что этот христианин сказал торговцу. Еще немного, и тебе пришлось бы ловить этого буяна по всему городу. Не сомневаюсь, что местные жители примут участие в такой погоне с удовольствием, и, не ровен час, ткнут франка ножом в живот, ради смеха. Мне же он нужен живой, и я постарался избежать случайностей. Идем на постоялый двор.
   С этими словами оба скрылись в паутине кривых базарных улочек...
   Сон, пустой и тягучий, резко прервался, как по команде. Ферри будто выбрался из глубокой ямы, залитой черной липкой смолой. Попытался разлепить веки, открыть глаза - тщетно. Почувствовал, как чьи-то руки поднесли к губам чашу с водой. Мужской голос произнес.
   - Выпей, станет легче.
   Это оказалась не вода - жидкость, чуть горьковатая на вкус, освежила горло. Вся тяжесть куда-то ушла, взамен появилось приятное чувство расслабленности, лицо непроизвольно растянулось в широкой улыбке. Де Невиллю подумалось что... нет, голову покинули любые мысли. Он открыл глаза - вокруг все выглядело расплывчатым и неопределенным. Попытавшись собраться и сосредоточиться, молодой человек быстро понял, что это ему сейчас не по силам. Смутно виднелись очертания чашки, у самого носа, и силуэт человека, близко придвинувшегося к Ферри и смотрящего на лежащего барона. Силуэт принадлежал обладателю того самого голоса. Рука убрала чашку ото рта де Невилля, голос заговорил.
   - Так гораздо лучше. Ты слышишь меня?
   - Ты кто? - Ферри удивился, произнесенные слова звучали совершенно незнакомо, хрипло и тихо.
   - Отлично, ты слышишь меня.
   Пауза. Перед глазами де Невилля появилась блестящая точка, переливающаяся, как радуга.
   - Следи глазами за светлым пятном, сейчас оно начнет медленно раскачиваться. Не выпускай его из виду ни на миг, как будто от этого зависит твоя жизнь.
   Удивительно, почему Ферри даже в голову не пришло ослушаться тихого, уверенного голоса - он покорно последовал приказу. Яркая блестка сначала еле заметно, потом все быстрее и быстрее завертелась перед глазами, и в какой-то момент все померкло...
   Йосиф бен Манн глубоко задумался над тем, что он услышал от впавшего в состояние полусна франка. Вернее сказать, не только над услышанным, но и над судьбой этого христианина, оказавшегося совершенно случайно на жизненном пути старого ученого. Судьба эта сейчас полностью находилась в руках бен Манна. Франк лежал, растянувшись во весь свой рост, на узкой кушетке в покоях старика. Йосиф уже несколько раз хотел было крикнуть своего верного слугу, чтобы тот прикончил раба и избавился от его тела, тем самым стерев все следы пребывания Ферри в этом мире. И каждый раз нечто останавливало ученого. Каким-то шестым чувством бен Манн ощущал, что перст судьбы не совершил ошибки, переплетя жизненный путь молодого воина с его собственной нитью жизни. Все говорило о том, что, оставшись в живых, франк может послужить целям ученого. Правда, непонятно, каким образом.
   Хорошей мыслью показалось составление гороскопа. Йосиф бен Манн встал с низкого стула у изголовья кушетки и переместился за широкий стол у окна. Память ученого хранила все необходимое, но он решил свериться с числами, хранившимися в одной из толстых тетрадей, лежащих в укромном месте, внутри столешницы Записи замеров движения небесных тел были сделаны всего две ночи назад. Память не подвела, и скоро лежащая на столе рамка, заполненная чистым речным песком, оказалась сплошь покрыта чертами и окружностями, оставленными на ней циркулем и тонким деревянным стилом. Результат ошеломил Йосифа бен Манна. Он знал свой собственный, тщательно составленный гороскоп. Но сейчас вдруг вышло, что те эфемерные точки, где линия судьбы по тем или иным причинам меняет свое направление, полностью совпадают у него и у этого франка. По крайней мере пять следующих лет, дальше возникала неопределенность. Более того - собственная линия жизни ученого изменилась странным образом, по причине возникшей неопределенности. И это еще раз подтверждало первоначальную догадку бен Манна. Он услышал от завороженного парня историю всей его жизни, без прикрас, рассказанную предельно правдиво. Многое по настоящему удивило ученого. Особенно то, что франк умел читать, как совсем немногие представители его невежественного и неотесанного племени. И за свою короткую жизнь уже неоднократно сталкивался с теми вещами, изучению и постижению которых старый ученый посветил всю свою жизнь. И всякий раз парень не только оставался в живых, но и выходил победителем! Это тоже особая примета.
   Йосиф бен Манн принял окончательное решение. Он выплеснул из чаши остатки дурмана, которым подпоил франка и вымыл емкость. На полках, среди многочисленных герметически закупоренных сосудов, заполненных разнообразными субстанциями, он выбрал один, отлил из него в чашу строго отмеренное количество капель и развел свежей водой из кувшина.
   - Когда я хлопну в ладоши, ты проснешься, и с удовольствием выслушаешь все, что я тебе скажу сразу после твоего пробуждения.
   Раздался громкий хлопок. Ферри очнулся, раскрыл глаза. Все та же рука держала чашу у лица.
   - Сделай два небольших глотка. Вот так, хорошо.
   Бен Манн убрал плошку. Франк резко выпрямился, продолжая сидеть на кушетке. Его взор прояснился - конечно же, благодаря выпитому лекарству.
   - Где я ?
   - Ты находишься в моем доме. Я - ученый, Йосиф бен Манн, и ты давно знаешь о моем существовании, не так ли?
   Ферри спустил ноги с кровати вниз и ощутил ступнями бодрящий холодок, идущий от каменной плитки, покрывающей пол. Из одежды на нем имелась только нательная рубаха, причем чистая и новая, не чета тем лохмотьям, в которые превратилась одежда барона за время, проведенное в темнице. Кто-то переодел де Невилля, пока он находился без сознания. Мысли разбредались по сторонам - старик, который сидел рядом, купил его в рабы. Так к чему все это - кровать, новое белье, взамен ожидаемого рабского ошейника и пыльной земли вместо постели? Де Невилль подумал, что старик сможет ответить на все вопросы, и решил пока поговорить с ним и разузнать подробности, а уж потом обдумывать план своего неминуемого побега. Он взглянул на ученого, сидящего в ожидании, когда франк откроет рот и соизволит ответить.
   - Да, старик, знаю я, что ты известный маг, колдун и ученый. Капитан судна, на котором я попал в Палестину, был очень тебе благодарен за купленный магический талисман, спасший его корабль во время бури. Моя благодарность присоединяется к его. Но позволь заметить, что мое теперешнее положение невольника не очень-то располагает к тому, чтобы преисполняться добрыми чувствами по отношению к Йосифу бен Манну. Так что ограничусь пока старым счетом, это понятно?
   Бен Манн устроился поудобнее в деревянном кресле, размотал повязанный на макушке белый платок и с удовольствием растер обеими руками красновато-коричневую лысину, разгоняя кровь. Делал он это довольно долго, в молчании, лишь иногда издавая тихие звуки, наподобие похрюкивания, свидетельствующие о получаемом удовольствии. Наконец, старик сказал.
   - Ты молодой, горячий, спешишь куда-то. Не торопись. Я вижу, что ты чуть растерян приемом, оказанным рабу в моем доме - с тебя смыли грязь, одели в чистое. Объясню. Причина того, что я купил тебя - совсем не желание получить сильные рабочие руки. Если бы дело обстояло именно так, то я обратил бы свое внимание на других пленников, которым не привыкать к простому труду и ежечасному повиновению приказам. На твоем же лице отчетливо заметен дух упорства и своенравия, которым в той или иной степени отличаются все важные франки, и такой раб - невыгодная покупка, сплошное разорение. Сначала таких избивают в кровь, потом еще, и еще, а потом раб умирает. Нет, мне такого не надо. Выкуп, который можно получить за такого раба - вот единственная цель, могущая оправдать расходы. Но ты, наверное, уже знаешь, что выкупа за тебя никто не дал, и не даст никогда?
   Ферри поморщился, услышав болезненные для его сердца слова. Нехотя ответил.
   - Да...я ждал полгода...тщетно.
   - Об этом у тебя будет время подумать. Я же купил тебя для того, чтобы, возможно, сделать своим учеником.
   Де Невилль в полнейшем недоумении уставился на ученого.
   - Это почему такой выбор? Тот шнурок и узлы, которые я навертел на нем - да любой дурак смог бы сделать такие, особенно сидя в тюрьме и маясь от безделья. Не понимаю.
   Старик пошевелился в кресле, согнулся и оперся локтями о собственные колени, наклонив голову вперед.
   - Я знаю все о тебе и твоей прошлой жизни. Ты умеешь читать и писать, что уже необычно.
   - Латынью, - заметил Ферри.
   - Неважно. Важно то, что твой ум не ленив, но всегда ищет способы заострить себя. Узлы на веревке - да никто бы на твоем месте просто не обратил внимания на них. Ты почему запомнил вид узлов и впоследствии восстановил его в памяти? Объясни мне.
   Де Невилль в задумчивости почесал лоб. Действительно, почему? Наверное, действие узлов произвело такое впечатление, что захотелось сделать так, чтобы магия повторилась, но уже созданная собственными руками?
   Ферри вдруг почувствовал, что вопрос ученого застал его врасплох. Молодой человек до сего момента ни разу не пытался разобраться - почему его так притягивает знание? Ведь знания умножают печали, а их у барона хватало. В простой жизни воина, свойственной всем тем, кто окружал Ферри много лет, это правило почти всегда сохраняло свою справедливость. Зачем существует желание знать, зачем оно посещает отдельных людей, лишая их покоя? Больше вопросов, чем ответов...
   - Не отвечай мне сейчас - я вижу, что ты пытаешься разобраться в себе. Запомни, что огонь разума горит не у каждого, но те, кто наделены этим пороком, либо благом - сам не разберусь до сих пор - те могут только последовать своей страсти, находясь не в состоянии ее избыть. Поступив ко мне в учение, ты узнаешь не только настоящий секрет Розы ветров, но и многое другое, по сравнению с которым эти веревочные узлы покажутся тебе лишь поделкой ремесленника. Решайся, а я пока оставлю тебя наедине с собственными мыслями.
   Йосиф бен Манн встал со своего места и вышел за пределы комнаты. Ферри в подавленном состоянии остался сидеть в кровати. За приоткрытыми деревянными ставнями окна сумерки уже подбирались к небесам, удлиняя тени и принося прохладный ветер. С минарета раздался призывный крик, дающий всем правоверным сигнал к наступлению времени молитвы Аль-Асра. Занавесь, закрывающая входную арку, отдернулась, в проходе показалась невысокая молодая девушка в повязанном под подбородок темном платке, несущая в руках охапку одежды и знакомые де Невиллю сапоги - его собственные. Увидев парня, сидящего на кушетке без порток, в одной рубахе, девушка резко остановилась, ее глаза чуть расширились от страха и неожиданности, но сразу за этим взгляд стал заинтересованным, и уткнулся куда-то пониже пояса Ферри. Тот неожиданно смутился и одним движением прикрылся краем покрывала. Вошедшая девушка фыркнула, опустила глаза в пол и отвернулась, принявшись раскладывать одежду. На стол она положила небольшой сверток, тоже принесенный ей самой. Сверток стал немедленно источать вкусные ароматы - будто жареное мясо и свежий хлеб лежат рядом. Девушка молча указала пальцем на одежду и пакет, после чего тихо испарилась за занавесью.
   "Интересно, это служанка старика, или просто дух? Это она меня переодевала? Надеюсь, что не сам старик. Надо отдать должное - вкус к хорошеньким женщинам у ученого присутствует". С такими мыслями Ферри натягивал на себя принесенную одежду и сапоги, одновременно набивая рот сухими кусками жареного мяса, впрочем, сдобренными густым соусом и завернутыми в тонкие пресные лепешки. На зубах часто хрустели песчинки и кусочки угля, припекшиеся к хлебу, но де Невилль не видел в этом большой беды - в пустыне ему доводилось пережевывать еду, чуть не на четверть состоящую из песка.
   Прошло совсем немного времени, и последний кусок пищи исчез в глотке Ферри. Туда же отправилась половина содержимого кувшина с водой - чтобы протолкнуть в глотку сухие комки. Барон принялся прохаживаться вдоль комнаты, надолго задерживаясь возле окна. За ставнями открывался вид на большой внутренний двор, окруженный каменной стеной высотой в два человеческих роста. Мысль о побеге, исчезнувшая было, снова стала овладевать де Невиллем. Преодолеть стену представлялось вполне по силам - в кладке не хватало нескольких камней. А потом - вон из города. Ферри высунулся из окна по пояс, огляделся. Во дворе царила пустота, все в доме - рядом с аркой иногда слышались чьи-то шаги. Быстро обшарив комнату в поисках чего-либо, похожего на оружие, молодой человек разочарованно тряхнул головой и принялся аккуратно вылезать в окно.
   Пересечь двор и взобраться по стене наверх - это заняло мгновение. За стеной виднелась пустынная улица, кругом сплошные белые стены. Де Невилль вздохнул и спрыгнул вниз. От удара сапог о землю поднялись два облачка пыли. Теперь предстояло выбраться из города, но куда именно бежать далее, Ферри не знал, и поэтому свернул направо. С таким же успехом он мог свернуть и налево - лабиринт улиц в любом случае приводил беглеца к одним из городских ворот либо на площадь, охраняемые стражей, а стены крепости, окружающей Медину, оставались вне досягаемости. Де Невилль не мог и предположить, что после непродолжительного бега столкнется лицом к лицу с тремя воинами-алебардистами, стоящими у стены и внимательно разглядывающими запыхавшегося человека с внешностью христианской собаки. Они очень оживились, явно обрадовавшись предстоящему развлечению и уже потянув оружие из ременных петлей за спиной, но тут произошло нечто неожиданное...
   Виджай, заранее предупрежденный господином бен Манном, внимательно наблюдал за окном комнаты, и поэтому не пропустил момент, когда в окне появились болтающиеся ноги Ферри. Незаметно перемахнув через стену вслед за франком, Виджай всю дорогу держался на расстоянии одного закоулка от беглеца. Когда навстречу Ферри вышли стражники, и кровавая развязка была не за горами, индус во мгновение ока развязал свой белоснежный шелковый шарф и неуловимым движением, напоминающим бросок кобры, набросил конец кушака сзади на шею де Невилля. Осталось хорошенько потянуть - хрипящий, придушенный беглец упал в уличную пыль, скребя руками по затянувшейся петле.
   -Уважаемые, спасибо вам, что поймали упрямого неверного раба. Мой хозяин, мудрейший Йосиф бен Манн, как будто предвидя то, что такие благородные господа предотвратят побег, поручил мне передать вам это скромное пожертвование, в знак благодарности.
   С этими словами Виджай передал в руки ближайшего стражника кожаный мешочек, позвякивающий содержимым. Внимание всех троих воинов сразу сосредоточилось на монетах, и поэтому слуга бен Манна мог без помех подтянуть ступни валяющегося на земле задыхающегося Ферри вверх, выгнув того дугой, подвязать их вторым концом шарфа и тем самым полностью обеспечить неподвижность де Невилля - лишние движения вызывали у барона сильный приступ удушья.
   - Какой шустрый оказался. А ведь старик, похоже, надеялся, что ты послушаешься его совета. Ну, пошли, что ли.
   Индус, второй раз за последние два дня, взвалил на плечо связанного франка и не торопясь пошел обратно, домой.
   - Развяжи его и оставь тут, в саду.
   Виджай повиновался приказу и снял с Ферри опутавшие того петли шелкового шарфа.
   - Можешь идти. Да, распорядись, чтобы мне вынесли сюда вина и жареных орехов.
   Де Невилль снова встретился с ученым, чувствуя себя на этот раз еще более отвратительно - слуга старика особо не церемонился, и волок пойманного беглеца частью по земле, так что Ферри вдоволь наглотался пыли, забившей ему все горло. Волосы тоже запылились, и торчали бесформенным колтуном в разные стороны.
   - Ты обдумал мое предложение? И что решил? Так и будешь бегать? Клянусь, что в следующий раз я не пошлю за тобой своего личного слугу, чтобы он спас тебя от городской стражи. Если бы не он, то ты лежал бы сейчас мертвый и разрезанный на куски. Думаешь, что украдешь оружие и прорвешься за городские стены? Тем более не рассчитывай на это - святыни мусульман охраняются надежно, и на всю местную стражу тебя одного не хватит. И еще - ты очень далеко от тех мест, где правят твои соплеменники, и где ты можешь рассчитывать хотя бы на какую-то помощь. Даже если тебе удастся выбраться из Медины - что дальше? На любом караванном пути тебя захватят, как беглого гуляма, и продадут опять.
   Ученый сделал паузу - принесли вино. Сделав хороший глоток из кубка и не предложив Ферри присоединиться, бен Манн сердитым тоном закончил свою речь.
   - Не сопротивляйся своей судьбе - звезды открыли, что отныне твоя жизнь и моя связаны. Если ты сейчас же поклянешься мне, что на десять лет поступишь ко мне в ученичество, то я обещаю, что научу тебя всему, что знаю, сделаю своим преемником. Если же нет...
   Йосиф бен Манн вдруг неуловимо изменился - перед глазами Ферри сидел уже не рассерженный упрямством собеседника старик, недовольно бурчащий и бросающий слова, словно булыжники. Нет! На месте старика находился некто, воздевший к небу сжатые в кулаки ладони, с черными колодцами глаз, будто поглощающими свет заходящего солнца. Даже кожа ученого потемнела, резко проступили морщины, превратив лицо в потемневшую от времени бронзовую маску. Красным пламенем стали разгораться широкие браслеты, надетые на запястья обеих рук Йосифа бен Манна, и среди пламени проступали кровавые буквы слов, выгравированных на металле. Зазвучали слова на непонятном языке - каждый звук был отчетливо выговорен, и с каждым новым произнесенным словом воздух вокруг сидящих рядом людей все сильнее уплотнялся, превращаясь в прозрачную твердь. Тьма смотрела из глаз ученого прямо в сердце де Невилля, протягивала невидимую руку, осторожно трогала, сжимала сердце иссохшими пальцами - так, что оно екало, сбивалось с ритма, заставляя своего обладателя покрываться холодным потом.
   Все закончилось также неожиданно, как и началось - Ферри, уже теряющий сознание, разглядел сквозь темные круги в глазах, как ученый резко хлопнул в ладоши. Браслеты на запястьях соприкоснулись между собой, вызвав резкую яркую вспышку - тупая игла убралась из груди, позволив молодому человеку сделать вздох. Как будто ничего и не было - вокруг шелестели деревья, задувал свежий ветерок, а рядом сидел старик в богато расшитом халате, утирающий пот со своего лица.
   - Ты сможешь научиться не только этому, - произнес усталым голосом бен Манн. - Я показал тебе, как пример, одно из моих умений.
   Де Невилль не чувствовал страха. Вернее, никак его внешне не проявил, но страх превозмогло любопытство. Еще ни разу барон не видел такого. Что странно - Ферри за время магического действа ни разу не почувствовал непосредственную угрозу своей жизни, но при этом в полной мере смог оценить силу и могущество Йосифа бен Манна. Не сатанинское ли наваждение он только что испытал на себе? Но сатана пошел бы до конца, попытавшись заставить Ферри сдаться под угрозой смерти. Старик же ждет клятвы, которую приносит добрый христианин, призывая в свидетели Бога. Зачем Дьяволу такая клятва? И ему очень захотелось принять предложение - но существовал вопрос, без решения которого молодой человек никогда бы не сказал "да".
   - Ты купил меня, как раба. Неужели кто-то можно подумать, что раб может стать преданным учеником? Я лишен свободы, и могу не отвечать за любые свои клятвы, даже если и придется их принести кому-либо. Йосиф бен Манн, тебе нужен ученик?
   Ученый в ответ громко крикнул.
   - Эй, Виджай, зови еще четырех слуг и подходи сюда!
   Пятеро встали полукругом рядом с ученым.
   - В присутствии пятерых свидетелей говорю, что дарую свободу вот этому франку, сидящему рядом со мной, зовущемуся Ферри де Невилль. Иди на все четыре стороны! - Бен Манн произнес это громким отчетливым голосом и посмотрел на Ферри. - Вот и все, ты свободный человек. На твоем теле нет ни рабского ошейника, ни клейма. Все эти люди засвидетельствуют в любом суде, что ты был освобожден своим хозяином от рабства. Ну, что же ты ждешь, иди!
   Де Невилль прочистил горло и пригладил растрепанные волосы и ответил.
   - Кровью Господа нашего Иисуса Христа клянусь в том, что буду верным и послушным учеником Йосифа бен Манна следующие десять лет, начиная с сего дня!
   Старик вздрогнул, услышав клятву своего нового ученика.
   - Я принимаю твою христианскую клятву. А теперь пройдем в дом - тебе надо привести себя в порядок.
  
   Кованый сундук оказался очень тяжелым на подъем, и Ферри вместе с Виджаем чуть было не упустили его из рук, когда грузили на повозку.
   - Да что там, глина, что ли? Спину себе сорвал, наверное, пока тащил, - смуглый индиец не переставая ворчал.
   - Теперь поднимаем на повозку! Хоп!
   Деревянный ящик, обитый толстыми железными полосами, со стуком был водружен на деревянные доски настила. Ось повозки чуть скрипнула.
   - Осторожнее, не опрокиньте! - Бен Манн внимательно следил за происходящим, не упуская сундук из виду, будто не желая с ним расставаться. - Привяжите его как следует!
   - Ладно, ладно, привяжем, не шуми, - пробормотал еле слышно себе под нос личный слуга ученого.
   - Виджай, что ты там сказал?
   - Ровно ничего, господин бен Манн! Вам послышалось, это ветер шумит в деревьях.
   - Знаю я этот ветер, откуда он дует. Не ленись, по своему обычаю.
   Ферри быстро привязывал ящик к основанию повозки - множество петлей со всех сторон охватили сундук. Пара лошадей, уже впряженных в упряжь, неожиданно принялись ржать и переступать ногами, будто почуяв что-то. Виджай несколькими оплеухами успокоил животных и повернулся к хозяину. Де Невилль уже уселся на повозку справа. Оба были одеты в кольчуги со стеганой поддевкой и островерхие шлемы. У де Невилля на поясе висел длинный кривой меч, тогда как индиец прихватил с собой огромную булаву, из навершия которой во все стороны торчали короткие толстые железные шипы.
   - Господин, мы готовы к отправлению.
   На дворе совсем стемнело - обычно яркое, испещренное звездами ночное небо на сей раз оказалось затянуто облаками. Бен Манн поежился и плотнее завернулся в теплый халат.
   - По дороге не останавливайтесь, ни на что не отвлекайтесь, даже если услышите крики о помощи. Когда достигнете крепости Дамаска, то подъедете к восточным воротам и произнесете условное слово - "Магриб". Дальше вас проводит стража прямо до дома наместника. Снимете сундук с повозки, вручите лично правителю в обмен на письмо - оно предназначается для меня - и немедленно обратно, во дворце не задерживайтесь.
   Слуги сняли с крюков на воротах два огромных бревна и отворили створы. Виджай подстегнул коней, повозка покатила прочь со двора.
   Стеганый ватный халат под кольчугой отлично сохранял тепло, мерный топот копыт убаюкивал и Ферри неудержимо потянуло ко сну. Он начал постепенно клониться вперед, голова то и дело опускалась на грудь.
   - Эй, не спи, - индус потряс де Невилля за плечо. Парень недовольно поморщился, но открыл глаза и поднял голову. Потянувшись, Ферри протер глаза.
   - Тебе что, мешало то, что я заснул?
   - Не время спать. Судя по словам бен Манна, наша поездка чревата неприятностями. Зачем он так подробно нас напутствовал? Я не знаю, что в этом сундуке. А ты?
   - Нет, учитель не говорил об этом. Сундук все время стоял в подвале, и Йосиф туда спускался в одиночку, закрывая за собой дверь - это все, что я видел.
   Виджай сдвинул шлем и шапку на макушку и почесал лоб.
   - Ладно, просто не спи и внимательно смотри по сторонам. Ехать нам еще и ехать, впереди долгая дорога.
   Ферри прислушался к совету и стал следить глазами за пустынными окрестностями - повозка уже давно покинула границы оазиса и катила по еле заметному в темноте пути. Время шло, но ничего необычного и тревожного де Невиллю на глаза не так и не попадалось. Теперь в сон потянуло уже от скуки. Поразмыслив, молодой человек решил завести разговор с индийцем, раз уж выдалось время, тем более, что интересная беседа - отличный способ отогнать сон.
   - Виджай, мы знаем друг друга уже три года, но ты ни разу не рассказывал, как попал в услужение к бен Манну, будучи родом из далеких краев...
   Индиец досадливо цокнул языком.
   - Не очень это веселая история. Но, раз уж мы оказались вместе в одной упряжке, и тащить эту скрипучую телегу по имени Йосиф бен Манн нам придется еще очень долго, так как старый ворчун все никак не соберется испустить дух - слушай. Но сразу предупреждаю - не рассказывай больше никому.
   Под скрип колес и стук копыт речь Виджай принялся за свою историю.
   - Во времена своей юности я жил в прекрасном и чудесном городе Дели, где много зелени, слоны гуляют по дорогам и зарослям, а людей много больше, чем в этих краях...
   Ферри перебил рассказчика.
   - Я видел однажды слона на рисунке в книге. Это правда, что он своими огромными зубами разрывает человека или льва на куски? А нос, спускающийся до земли?
   - Зубы у слона, как у коровы, но он имеет два длинных клыка по краям рта, и ими может разорвать кого угодно. Нос его настолько же силен, и слон иногда обвивает им, как толстой веревкой, непонравившегося человека и давит его. Поучительное зрелище. Так вот, - продолжал индиец. - Если бы я мог жить обычной жизнью, как другие, то сейчас уже давно был уважаемым торговцем, к чему имею большие способности. Но моя семья когда-то стала на путь поклонения богине Бхавани, а она, к сожалению, чересчур жадна до людской крови. И требует ее у своих поклонников. Так мне пришлось в юном возрасте вступить на разбойничий путь. На празднике, называемом Дашарха, меня мой отец заставил дать страшную клятву на гите, священном писании, которое я не могу тебе изложить, так как клятва мной нарушена, и на земляном заступе. Дали еще мне в руки румал - тот самый белый кушак, который всегда надет на мне, и поехал я с караванами.
   Виджай замолчал.
   - Ну и что? Караваны - торговое дело.
   - Для кого как, - отвлекся от нахлынувших на него воспоминаний индиец. - Я-то не торговлей занимался. Мы - туги. Кто-то ехал вместе с караваном и подавал тайные знаки своим сообщникам, идущим чуть позади, меньше чем в одном дне пути. На стоянке ночью мы дожидались, когда уснут караванщики и купцы, потом душили стражу и всех остальных, спящих. Румалами. Потом рыли своими заступами могилы в лесу и закапывали там тела, посвященные Бхавани, а добычу увозили с собой и отдавали нашим. Мы - душители.
   Шли года, один за другим - обычно я трудился в лавке отца, учился искусству Астарм Катус Пат и постигал уже известное тебе мастерство Дхал Лакади у своих собратьев, из воинов-кшатриев. Но каждой осенью отправлялся вместе с другими поклонниками Бхавани на зловещий промысел. Тогда, когда судьба столкнула меня с бен Манном, путешествующим по Индии, мои руки уже были обагрены кровью не одного десятка жертв, вот так-то.
   У господина имелась с собой подорожная от правителя Дели, позволяющая получать место в любом караване бесплатно. От времени отправления каравана нас отделяло уже три дня, когда главарь, мой отец, принял решение совершить ночное нападение. Бен Манн и трое его слуг разбили отдельную палатку, роскошную, не чета обычным шатрам караванщиков, но тем не менее приняли участие в общей трапезе у костра. Я прислуживал главному караванщику и командиру стражи, поэтому смог отравить их воду, добавив туда несколько капель сонной настойки, чтобы они уснули намертво, - Виджай вдруг усмехнулся, а его глаза блеснули в свете луны, проглянувшей на мгновение сквозь тучи. - Да, намертво. Оба выпили по чашке, действие настойки не замедлило себя ждать.
   Все шло, как обычно, но тут я почувствовал на себе пристальный взгляд чужеземца. Йосиф бен Манн уставился на меня, совершенно не скрывая своего интереса к моим действиям. Я сразу отошел от костра и предпочел скрыться за деревьями, чтобы не попасться бен Манну на глаза и таким образом избежать расспросов. Оставалось немного времени до того мига, когда туги нападут на спящий лагерь, и мой румал уже висел на шее в ожидании добычи. Наконец, из чащи появились душители во главе с моим отцом - я приветствовал их и показал, где находятся спящие и сколько их в каждом шатре. Влажный лесной воздух как будто приготовился наполниться запахами смерти. Неслышными тенями мои собратья стали расползаться по погруженной в сон караванной стоянке, я же чуть замешкался, и только стал выходить из-за деревьев, как неожиданно всю лесную поляну осветил нежный зеленый свет, мерно колышущийся над деревьями.
   Виджай глубоко вздохнул, будто пытаясь справиться с охватившими его чувствами. Видно было, что индийцу непросто дается его рассказ.
   - Все туги, попавшие внутрь света, застыли на своих местах. Я же был избавлен от оцепенения, так как все еще находился за пределами поляны, и поэтому отчетливо разглядел, как из самого темного конца стоянки, где кроны деревьев смыкались особенно плотно, по направлению к палаткам движется, - индиец судорожно сглотнул. - Сама чернокожая Бхавани. Высотой в два человеческих роста, с ожерельем из белоснежных черепов, улыбающаяся, от чего острые длинные зубы топорщились во все стороны, с толстыми кривыми когтями на концах пальцев. Она шла, как будто плыла, сладострастно поводя бедрами, а за ней оставался след из почерневшей травы. А в глазах ее горели угли неутоленной жажды. Страшное зрелище.
   Я не знал, что делать, так как моя богиня явилась мне, но вместо священного трепета вызвала у меня страх, ужас и отвращение. Но тут на середину поляны вышел чужеземец и встал как раз на пути Бхавани. Бен Манн тогда был моложе, и на голове его оставались еще волосы - и все они торчали дыбом. В руках он держал короткий жезл, весь изукрашенный магическими символами. Этим жезлом он грозно замахнулся на богиню Бхавани и прокричал что-то, грозным голосом. Бхавани остановилась, ее улыбка в мгновение превратилась в чудовищный оскал а руки потянулись к телу мудреца. Но тот повторил свои жесты и слова, еще и еще раз. Похоже было, что бен Манн настаивает на том, чтобы Бхавани ушла, покинула лесную поляну и людей, безмятежно спящих вокруг костра. И это удалось старому мудрецу. Богиня, с выражением крайней степени недовольства на своем чудовищном лице, повернулась и исчезла так же, как и появилась. Зеленое свечение исчезло вслед за ней. Я без сил упал на землю и заснул.
   На утро все мои сообщники, включая отца, оказались мертвы. По румалам, висящим у них на шеях, караванщики догадались, какой опасности они подвергались прошедшей ночью, но никто не смог догадаться, что же вызвало смерть разбойников. На трупах не было ни единой царапины. Я же понял, что Бхавани, лишенная магией бен Манна своей законной добычи, обратила свой гнев на собственных слуг и забрала их жизни взамен упущенных жертв - а я выжил только потому, что оказался вне зеленого сияния, и, вдобавок, избежал ее тяжкого взгляда.
   Индиец опять примолк. Ферри потрясло услышанное. Неведомая языческая сатанинская богиня, которой поклонялся Виджай. Могущество Учителя, вышедшего победителем из схватки. Бен Манн ранее ни словом не обмолвился об этой истории - наверное, рассчитывал, что его личный слуга все расскажет сам его единственному ученику. Так и случилось. Или бен Манн, наоборот, надеялся, что Виджай никогда не поделится увиденным с кем либо? Так или иначе, огромное уважение, которое с некоторых пор Ферри стал испытывать к своему учителю, возросло еще более.
   - Но послушай, а как ты все-таки стал слугой бен Манна, и почему? Ведь ты мог просто остаться с караваном - учитель же не стал рассказывать караванщикам про ночное происшествие, и про тебя тоже не сказал бы?
   - Ты оказался изумлен историей, всего лишь услышав ее. А я был свидетелем этих событий, поэтому только представь себе, какие чувства я испытывал по отношению к Йосифу бен Манну тогда. Человек, победивший мою Бхавани! Я улучил момент, зашел в палатку бен Манна и распростерся перед ним ниц, поклонившись, как божественному существу. Предложил свою жизнь и все, что у меня есть. А бен Манн принял мое предложение, возложив свою ладонь мне на голову, произнеся при этом одно из своих тайных заклятий - и с тех пор я нахожусь рядом с ним, ни разу не пожалев. Моя жизнь резко изменилась, но в лучшую сторону. Я свободен в той мере, которая меня устраивает, и не ищу большего.
   Дальнейший путь происходил в полном молчании.
  
   Zion. (1)
  
   Двое всадников в серых плащах, делающих их почти невидимыми в лесной чаще, словно тени скользили среди деревьев. Ведущий - крепкий бородатый (борода лопатой торчала из-под шлема, невозможно не заметить) мужчина лет пятидесяти чувствовал себя совершенно уверенно, явно отлично зная тайную тропу, и уверенной рукой направлял коня. Ведомый же лишь старался не отстать ­- в неверном свете луны древесные стволы то пускались в пляс, откалывая коленца прямо на пути всадника, то норовили подставить толстый корень под ноги коня. Приходилось глядеть в оба и зорко следить за тем, куда повернул скачущий впереди господин. После того, как ведомый пару раз свернул не туда, едущий впереди всадник приостановился и, дождавшись, когда отстающий с ним поравняется, тихо произнес.
   - Держись точно за мной, не отставай, если не хочешь расстаться с ногой, с конем или с жизнью. Этот лес сплошная ловушка, капканов больше, чем деревьев.
   В ответ последовал короткий кивок, и движение возобновилось. Теперь брат Тальбо еще сильнее наморщил лоб и сосредоточился, держась как можно ближе к господину. Он, брат Тальбо, был совсем не промах, и, можно сказать, вырос в седле, да вот достичь мастерства своего начальника никак не мог. Тот, словно языческий кентавр, составлял с конем одно целое, порой вызывая даже легкое раздражение, помимо постоянной зависти, у своих подчиненных.
   Кто же мчался во весь опор в ночи? Вооруженные до зубов, кони отличные, боевые.... Двое смельчаков, собравшиеся на chevochee в неурочный час, дабы застигнуть своих противников спящими в кроватях и перерезать им горла, не зажигая света по этому поводу? Возможно. Разбойники, обманом захватившие дорогие доспехи и пробирающиеся в укромное логово? Не исключено. Но гадать таким образом можно было до бесконечности, если бы не порыв ветра, запутавшегося среди дубов и елей. Край плаща завернулся на мгновение, и обнажившееся белое полотнище с красным крестом рассеяло все сомнения и одновременно подтвердило первые, пришедшие в голову догадки. Разбойники, благородные шевалье - да, да. Тамплиеры, пробирающиеся в свое тайное логово - да. Это еще большой вопрос, от кого бы принялся с большим усердием удирать одинокий пилигрим, повстречавший всадников ночной порой - ­­от разбойников, или от воинственных монахов-храмовников? Если в первом случае странник рисковал всего лишь имуществом и своей жизнью, то во втором, согласно упорным слухам, угрозе могла подвергнуться и его бессмертная душа. Люди говорили.... Да что там люди, сам брат Тальбо еще смутно припоминал, как матушка его вечерами напевала: "Идет козел рогатый, за малыми ребятами. Забодает....Забодает...". Известно, что за козел такой... Парень тряхнул головой, отгоняя непрошеные мысли, и сосредоточился на управлении конем.
   Кто иной принялся бы утверждать, что жизнь у Тальбо не мед. Сиротой стал к десяти годам, после чего дальние родственники договорились кое с кем и отдали его в услужение в Орден, все правильно рассчитав - сгинет мальчишка, туда ему и дорога, а имущество, от родителей доставшееся, к рукам приберется. Орден мальчишку забрал, но и надежды алчных троюродных дядек не сбылись- все имущество неофита по правилам ушло в пользу Храма. Дальше, не иначе, вмешался перст судьбы, решившей, что довольно уже несчастий выпало на долю Тальбо, родом из крохотной деревеньки под Жизором. Сам Жан де Жизор обратил внимание на сироту и, чуть приглядевшись, утвердился в выборе, взяв брата Тальбо во Внутренний Чертог, (заметим, впоследствии ни разу не усомнившись в своем выборе). Тому как десять лет минуло, и заморенный подросток превратился в высокого широкоплечего воина, в случае надобности словно мельница машущего мечом, только успевай оттаскивать, но не забыл Тальбо ничего. Ни того, как ровесники его жались кучкой в углу солдатских казарм Ордена, а неумолимые руки насильников выдергивали их, одного за другим, и каменные стены оглашались жалобными криками. Он сам стоял, совершенно растерянный, в дверях, и подростка, наконец, заметили. Один, ковыряясь в зубах, уже было двинулся к новой жертве, но слова более опытного монаха его остановили: "Этого не трогай, он пес Сиона". Да, он стал верным псом для де Жизора, и сам де Жизор правильно оценивал преданность своего слуги выше, чем его, Тальбо, жизнь. А по-другому и быть не могло.
   Лесная тропа вилась причудливым узором. Час, другой - в глазах Тальбо уже рябило, но Жан де Жизор продолжал неутомимо углублялся в лесную чащу, следуя одному ему известным ориентирам. Лишь когда тьма едва заметно расступилась, только готовясь смениться солнечными лучами, ведущий всадник чуть сбавил и объявил.
   - Мы почти на месте. Спешиться и вести в поводу, точно за мной. - После чего соскользнул с седла и шагом повел шумно дышащего после ночной поездки коня. Тальбо с осторожностью повторил действия господина, так как в наступившем сумраке уже смог сам разглядеть некоторые смертоносные плоды, висящие на ветвях деревьев, но скрытые до сего момента тьмой - взведенные арбалеты, прикрытые листвой, наконечники копий, подвешенных так высоко, чтобы, будучи отпущенными, пронзить человека насквозь. "Интересно - все заботливо смазано, ничуть не проржавело. А еще кто-то регулярно меняет тетиву. Что же за тайну так охраняют? Посмотрим", - Тальбо весь подобрался, даже поежившись от собственных невольных догадок. Неприятных догадок.
   Тем временем тропа неожиданно (разумеется, только для Тальбо) вывела воинственных монахов на лесную опушку и перед их глазами распахнулась совершенная картина, освещенная первыми лучами восходящего из-за деревьев солнца. Огромная поляна, даже, скорее, поле, окруженное со всех сторон густой лесной чащобой. Поле не дикое, но покрытое ровной сочной зеленой травой и цветами, в изобилии встречающимися тут и там. От густого аромата чуть закружилась голова, потянуло в сон, но тут на плечо легла широкая жесткая ладонь.
   - Мы почти у цели, Тальбо. Видишь ли ты замок?
   Монах видел, поэтому коротко кивнул головой в ответ. Трудно было не заметить замок, особенно такой. Лучше всего сказать - "сказочный". Будто плыл он посреди зеленых трав, воздушным облаком, невесомый, сотканный из небесной материи. Тальбо протер глаза рукавом, потряс головой - наваждение прошло, но от действительности все равно захватывало дух - столь красивой крепости не встречал Тальбо ни разу в жизни. Изящные очертания, и в тоже время ощущение грозной мощи - гений того, кто создал этот замок, смог совместить несовместное. Самые мрачные предчувствия, до сей поры продолжавшие терзать душу брата-храмовника, отступили - не может в такой прелестной оболочке скрываться гнилое ядро...
   - Пойдем, нас ждут.
   К воротам, проложенная прямо посреди поля, вела вымощенная камнем дорога, блестящая от утренней росы. Тамплиеры пошли по ней в тишине, нарушаемой только птичьим щебетом, приветствующим солнце. Даже стук лошадиных копыт, увязанных тканью, вписывался в общую райскую идиллию. У самих ворот стояло двое стражников, закованных в броню с головы до ног, с мечами наголо. Их глаза, еле видные из-за опущенных забрал, внимательно следили за каждым движением подходящих к воротам воинов. Тальбо не преминул заметить и три открытых люка над головами стражников - оттуда выглядывали арбалеты, направленные в грудь приближающимся храмовникам. Когда до ворот остался всего десяток шагов, идущий впереди де Жизор медленно расстегнул и снял с головы шлем, обнажив свое лицо. Стражники чуть расслабились.
   - Сир, рады приветствовать вас. Кто ваш спутник?
   Жан де Жизор подошел вплотную.
   - Это мой преданный слуга, - он повернулся к Тальбо, - сними шлем. Брат-храмовник повиновался. Стражники, и те, кто смотрел через люки, оглядели Тальбо. После краткой паузы, один из стражников произнес.
   - Прошу вас. О ваших конях мы позаботимся, - вовремя подскочивший откуда-то служка принял поводья.
   Калитка, сделанная в воротах замка, беззвучно отворилась, пропустив монахов внутрь, и также тихо затворилась.
   За воротами гостей уже ждал человек, по всей видимости, мажордом, одетый в простое платье, но с увесистой золотой цепью на жилистой шее. Он молча низко поклонился де Жизору и с вопросом уставился на Тальбо. Де Жизор опять счел необходимым объясниться.
   - Брат Фульк, это брат Тальбо, и сегодня он должен все увидеть и понять.
   Фульк, продолжая хранить молчание, утвердительно кивнул головой в ответ и жестом попросил следовать за ним вглубь замка.
   Внутри крепостных стен замок оказался еще прекраснее - белоснежные мраморные колонны изящным строем украшали фасад расположившейся по середине широкого двора постройки. Что это? И опять в голове Тальбо всплыли воспоминания о том, как лучи безжалостного солнца играют на подобных этим мраморных плитах. Монахи зашли в тень поддерживаемого колоннами навеса, и вот уже Фульк распахнул перед ними высокие двери. Молодой монах глядел во все глаза - такой роскоши он не встречал ни в Париже, ни даже в Иерусалиме, по сравнению с которым Париж был все равно, что заваленный навозом деревенский сарай. Широкая лестница вывела наверх, к огромным внутренним покоям. Вытканные золотой нитью гобелены покрывали стены и глушили эхо, неизбежное в зале таких размеров. Где отсутствовала ткань, виднелась беленая штукатурка, тщательно нанесенная на каменные блоки. Тишина, звенящая жаркая средиземноморская тишина подступала через распахнутые окна, но ее натиск отражала прохлада, идущая от каменной кладки. При этом Тальбо обратил внимание на то, что окна в зале открыты лишь с той стороны, откуда они пришли. Необычно широкое же разноцветное окно в противоположной стене оставалось плотно прикрытым. Монах невольно тронулся с места и подошел было поближе к полупрозрачному мозаичному стеклу, испускающему сквозь себя окрашенный в красное, синее, зеленое и желтое свет, но тут путь ему преградил брат Фульк.
   - Не торопись, Тальбо, сейчас время не вертеть головой впустую, а слушать и смотреть на указанное. Присядь вот сюда, - мажордом указал монаху на широкое деревянное кресло, невероятно роскошное, покрытое шелковыми (подумать только!) подушками и изукрашенное искусной резьбой на религиозные темы. Монах уселся. После тяжелой ночи вкупе с происходящими одно за другим потрясениями в ушах чуть зазвенело от усталости. - Я думаю, что небольшое количество вина и засахаренных фруктов тебе не повредят. Господин? - Де Жизор, занявший широкую скамью неподалеку от Тальбо, кивнул головой в знак согласия, и брат Фульк извлек на свет божий поднос с известным содержимым и двумя - нет, тремя кубками, явно принимая во внимание свою собственную персону. Поднос и все, на нем находящееся, до поры хранились в высоком узком шкафу, в числе прочих стоящем вдоль стен покоев. "Видать, не я тут первый, не я последний. Все, смотрю, готово заранее", - размышляя подобным образом, Тальбо, там не менее, без всяких возражений принял наполненный вином кубок и сделал первый глоток. А затем и второй - подобного вина монах в жизни не пробовал, и даже благородный Жан де Жизор, не в пример брату Тальбо искушенный в винах и изысканных яствах, не скрывал собственного восхищения содержимым своего кубка. А засахаренные фрукты, они просто таяли во рту. Вся усталость куда-то улетучилась, звон в ушах прошел и монах почувствовал, что силы вернулись к нему, как будто он провел всю ночь не в седле, а на мягкой перине (ну, по крайней мере, на прикрытых тощим одеялом досках, как обычно бывало).
   - Вижу, что ты вновь способен ясно и здраво мыслить, усталость больше не отвлекает тебя, мой верный Тальбо. Соберись же, ведь сейчас тебе предстоит услышать что-то, не предназначенное для сторонних ушей, но могущее быть открытым только избранным, доказавшим свою преданность лично мне, де Жизору. Помни также, что ты слышал от брата нашего, Алдена, умершего на твоих руках.
   Услышав упоминание о покойном монахе Алдене, Тальбо весь сотрясся, будто кто облил его ледяной водой. Тамплиер отлично помнил, как...
  
   ...Обожженное тело исходило сукровицей. Где она засыхала - там из неизбежно образующихся трещин шла кровь. Масло слабо помогало - тем более что и его не хватало - лекарь выкупил все запасы, имеющиеся на рынке - жалкий пузырек. Развившийся за последний день жар не оставлял никаких надежд на выздоровление - все, включая самого брата Алдена, понимали - он не жилец на этом свете. Поэтому сам монах, еще не окончательно растерявший силы, потребовал, чтобы его срочно отнесли к его господину Жану де Жизору.
   Господин, увидев, как двое дюжих братьев втаскивают в занимаемое им секретное помещение в южной части Иерусалима, неподалеку от Сионских врат, носилки с едва шевелящимся обгорелым куском мяса, прикрытым окровавленными тряпками, вскочил с места, подошел к носилкам и лично отер крупные капли пота, усеивающие обезображенное ожогом лицо Алдена. Молодой монах по имени Тальбо, прислуживающий де Жизору, при этом подавал господину чистые тряпицы, которые окунал в чашу с прохладной водой.
   - Бедный брат мой, мы все молимся за твое выздоровление.
   Губы умирающего монаха тронула чуть заметная улыбка, тут же сменившаяся гримасой боли. Заметив это, один из монахов, сопровождавших носилки, отвязал от пояса флягу, вытащил пробку и аккуратно, стараясь не пролить ни капли, поднес горлышко ко рту Алдена. Коричневая тягучая жидкость полилась в рот. Маковый отвар, приготовленный лекарем, помогал избавиться от мук, причиняемых истерзанной плотью, но в больших дозах вызывал забытье, поэтому монах вскоре твердой рукой убрал фляжку, при этом сердце его разрывалось от жалости к своему собрату. Подернутые дымкой, глаза Алдена вскоре прояснились и даже заблестели, да так неестественно, что, казалось, в них загорелся огонек безумия. Но отважный герой справился с собственным, понемногу отказывающимся повиноваться телом. Он несколько раз кашлянул, и принялся за свой последний рассказ.
   " Получив от Вас соответствующие указания, я несколько месяцев тому назад сбрил бороду, снял плащ, переоделся в мирское платье и, выдавая себя за итальянского моряка, списанного с корабля за воровство, и совершенно опустившегося, попытался свести близкое знакомство с разного рода отребьем, оскверняющим святой город своим присутствием. Изумление мое росло по мере того, как я опускался все глубже и глубже в людское болото, пышно цветущее во множестве уголков, глядя на которые при дневном свете, вы ни за что не подумаете о том, что в ночную пору там происходят вещи ужасные, от которых сама кровь застывает в жилах, а тело содрогается от омерзения. Никак не мог я предположить, сколь многочисленны окажутся ряды мошенников, грабителей, душегубов, и прочей нечисти в стенах Иерусалима и его ближайших пределах. Столь печальное открытие, однако, сыграло мне на руку, так как итальянскому воришке оказалось легче легкого раствориться в этом море нечистот.
   Уже через пару недель я состоял в банде, промышлявшей у церкви Святого Иоанна Крестителя, и редкий паломник, отваживавшийся пройти по близлежащим улицам после захода солнца, оставался при своем кошельке и без пары оплеух. Были и другие, не столь безобидные шалости, при воспоминании о которых я преисполняюсь стыда и глубочайшего раскаяния за содеянное, хоть и делал это во имя высочайшей цели. В-общем, я обзавелся разного рода связями в преступном мире и стал "за своего". Далее, следуя заранее намеченному плану, я обмолвился с парой лучших своих друзей, живших в Иерусалиме с младых ногтей, неким секретом, будто подслушанным мной случайно - это когда я, якобы, залез в ювелирную лавку, а в соседней комнате разговаривали двое иудеев. Из их разговора мне стало известно о том, что глубоко под Храмом Соломона (на месте которого сейчас находится Госпиталь Рыцарей Храма) существует обширное подземелье, и в одной из его камер в стенной кладке скрыто сокровище. Точное место один из иудеев, при моем тайном присутствии, указал другому на схеме, нарисованной им же, после чего оба в срочном порядке покинули стены города.
   Получалось, что единственным человеком, могущим показать, где же в подземелье следует искать, являюсь только я. На просьбы моих сотоварищей-головорезов открыть им секрет я в ответ громко смеялся и советовал им убить самих себя об стену. "Проведите меня вниз, под Храм Соломона, и там я уж не ударю в грязь лицом, будьте уверены! А до тех пор - ни слова, благородные синьоры!", - вот что говорил им я! Поняв, что провести меня не удастся, они предприняли особые усилия, используя весь свой опыт, чтобы найти тех людей, кто мог бы провести нас вниз, под землю, на которой стоит Госпиталь. Не скрою, надежды мои на это были весьма призрачны, так как эта загадка - крепкий орешек. Прошло довольно времени, прежде чем один из них встретился со мной и, с довольной улыбкой на лице, поведал, что задача решена. Осторожно выведывая там и тут о подробностях, связанных со старым Храмом Соломона, он в конце концов узнал от своего давнего знакомого, промышляющего ночными грабежами в домах богатых жителей Иерусалима, об одном старике. Старик тот имел большое собрание книг и разного рода древностей, и, имея обширные знакомства среди людей состоятельных, часто покупающих у него ценные вещицы, заодно служил наводчиком для грабителей. Одновременно являясь и скупщиком краденого. Вот так. Одной темной безлунной ночью мой знакомый наведался к старику, предварительно тщательно замотав лицо тряпкой, дабы не быть узнанным. Охрана тщательно спала, так что ему удалось, не поднимая шума, проникнуть в спальню к мошеннику и задать пару вопросов. Разговор значительно сократило лезвие ножа, хорошенько раскаленное в пламени свечи и прижатое затем к середине ступни - старик, сопровождаемый моим "другом", проследовал в свое хранилище и быстро откопал среди кучи пергаментов нужный. Его и показал мне при встрече товарищ по банде. Что же стало со стариком, он мне не сказал, лишь многозначительно ухмыльнувшись.
   Пергамент оказался совершеннейшей древностью - писанный по-арабски, времен еще до завоевания Иерусалима Готфридом Бульонским и его отважным соратником рыцарем Танкредом...."
   На этих словах брата Алдена разобрал такой кашель, что кровь хлынула у него горлом, а от последовавшего вследствие спазмов напряжения кожа на лбу лопнула и из-под запекшейся корки выступила изрядная порция сукровицы. Потребовались совместные усилия всех слушателей, включающие в себя осторожное обтирание тела монаха и утоление боли опийной настойкой, чтобы находящийся при смерти рассказчик продолжил свое повествование.
   "...Главное я заметил сразу - всю оборотную сторону пергамента занимал рисунок, на котором опытный глаз, знакомый с видом послужившего образцом строения, быстро мог узнать нашу главную прецепторию. Однако, рисунок содержал еще и указания на то, что находится ниже уровня земли! При этом некоторые части изображения совпадали с теми обрывочными сведениями о подземном устройстве Храма Соломона, что были мне известны заранее - то есть, подозрение, что это всего лишь фальшивка, исключалось. Главным же достоинством рисунка явилось следующее - рука давно умершего строителя изобразила на нем длинный наклонный лаз, берущий начало у склона небольшого холма прямо за крепостными стенами города и ведущий в самое сердце подвалов Странноприимного Дома Рыцарей Храма. Я внимательно изучил и запомнил все, самые мельчайшие подробности. Чтобы вечером того же дня тщательно скопировать увиденное и отправить заранее условленным способом прямо в ваши руки, господин. Вы получили мое послание?
   - Да, брат мой, оно у нас, и надежно укрыто, можешь не волноваться по этому поводу, - в голосе де Жизора ощущалась печаль, он уже скорбел по предстоящей утрате. - Продолжай, прошу тебя.
   - Итак, документ не вызывал у меня ни малейших сомнений. Похоже, что к его составлению действительно имел отношение чиновник, следящий за сохранностью зданий в черте города, или что-то в этом роде, поскольку арабские надписи также сопровождались оттиском печати. Не знаю уж, какими неисповедимыми путями документ попал в руки скупщика краденого, но его последний владелец, мой сообщник просто сгорал от нетерпения - так ему хотелось добраться до заявленного мною сокровища. Никакие уговоры подождать еще немного (я надеялся, что мое послание успеет дойти по назначению, и вы опередите нас) не возымели ни малейшего результата. Напротив - разбойник становился все более раздраженным, злым, и настаивал на немедленном отправлении. Боясь разоблачения, я не смел далее настаивать на своем, и мы, прихватив некоторое снаряжение, вышли в путь.
   За городскими стенами утренняя прохлада быстро превратилась в изнуряющий жар, но отступать было некуда, тем более, что меня полностью захватило предстоящий спуск под землю, и я мысленно обращался к Отцу нашему Иисусу, чтобы он даровал мне силы и стойкость в грядущих испытаниях. То и дело сверяясь с рисунком, вскоре мы прибыли на место, определив цель по городской стене, с одной стороны, и по скромных размеров холму, с другой. Даже у самого подножия этого холма тень от солнца была недостаточной для того, чтобы укрыть нас целиком. К сильному разочарованию моего спутника, никаких следов колодца, либо любого другого отверстия в земле не наблюдалось, что до меня - это означало лишь одно, а именно - необходимость как следует поработать лопатой. Я со всей тщательностью объяснил грабителю, что отверстие за прошедшее время могло сильно замести песком и пылью, тем более, что те, кто создал подземный проход, отнюдь не желали, чтобы его мог обнаружить любой случайный прохожий, тем более - враг, во время осады. После недолгих колебаний, вызванных природной ленью и нежеланием работать, мой "друг" уже размахивал лопатой поодаль от меня, расчищая полосу в песке, шириной локтей шесть, прямо у подножия холма. Я, в свою очередь, занялся тем же самым, только продвигаясь с другой стороны к некоей воображаемой линии, соединяющей холм и крепостную стену. Дело продвигалось довольно медленно, солнце повисло прямо над нашими головами, а фляги с водой уже опустели наполовину, как вдруг одна из лопат уткнулась в каменное кольцо, занесенное песком. Я подбежал к напарнику и помог ему полностью очистить круглое отверстие - ниже краев кирпичной кладки обнаружилась деревянная подушка, сделанная из прочнейшего мореного дуба, тщательно окованного железом. Если железо сплошь превратилось в рыжий прах - дерево с успехом продолжало противостоять времени и нам стоило больших трудов выломать крышку, вывернув ее предусмотрительно захваченным с собою прочным ломом.
   Я осторожно склонился над обнажившимся черным провалом и чуть вдохнул воздух, опасаясь столкнуться со зловонием, будучи некоторым образом осведомлен от том, что ожидает меня в подземелье - но, вопреки ожиданиям, из дыры тянуло лишь сыростью и обычной для таких заброшенных мест затхлостью.
   - Ты пойдешь первым, смотри сюда.
   Я обернулся на возглас своего спутника и увидел направленный мне в живот арбалетный болт. От этого лишенного чести негодяя следовало ожидать нечто подобное, но он успел меня опередить - пришлось подчиниться, прекрасно понимая, что такого рода доводу в моем положении сложно что-либо противопоставить. Сняв одежду, я остался в одной исподней, длинной, до колен, рубахе, и надел поверх ее короткие кожаные штаны и жилет. После этого откупорил деревянный сосуд с земляным маслом и обильно нанес его по всему телу, без внимания остались разве что лицо и кисти рук. Ножны с коротким кривым мечом я отстегнул с пояса, оставив только короткий кинжал. Запасную веревку с крюком - засунул в кожаный же мешок, привязанный спереди, и оказался полностью готов к спуску. Теперь пришлось заняться ломом - вбить его под кирпичную кладку колодца, обеспечив тем самым удобное место для крепления веревки. Крепко привязав один конец каната к лому, я бросил моток вниз. Он исчез в темной глубине, и в тот же миг я, перекинув обе ноги через край колодца, так же молча ушел под землю, так что державший меня на прицеле негодяй не успел и рта открыть от неожиданности - тем более спустить тетиву. Я успел расслышать, как он что-то кричал мне вслед, но разобрать не смог, так как уже скользил по стенкам узкой каменной кишки, придерживая веревку обвязанными тряпкой ладонями, опускаясь все глубже и глубже.
   Не помню, сколько длился спуск, но к концу колодец словно принялся уменьшаться в размерах, тягостно сдавливая все мое тело, я начал задевать плечами свод, болезненно морщась от каждого удара. Стало трудно дышать, я глотал воздух ртом, как будто рыба, выброшенная на берег, в глазах поверх тьмы стали появляться разноцветные круги и стеклистые червяки, недвусмысленно говоря о том, что я задыхаюсь. Потом часто и сильно застучало в висках, кровь билась о кожу, словно стремясь покинуть мои вены. Удар - ноги охватила боль, я ударился обо что-то внизу, спуск прекратился.
   Я, сжавшись в комок, ожидал, что вот-вот произойдет нечто ужасное, но время шло - а вокруг царило совершенное безмолвие, и только невидимые в темноте клубы пыли пытались проникнуть мне в нос и рот, вызывая желание чихнуть. Видать, и чувство удушения, и прилив крови образовались от слишком быстрого спуска под землю, так как все быстро прошло, стоило мне достичь дна колодца. Но нужно было выбираться, как угодно - в любое время мой напарник мог собраться с силами и сам опуститься вниз. Не имея возможности что-либо разглядеть, я начал медленно водить ногами по земле, ступая тут и там. Мне показалось, или опора подо мной чуть покачнулась? Действительно, стоило наступить в определенном месте, как крышка, люка, на которой я, оказывается, стоял, задвигалась. Я поспешил развить и закрепить свой успех, с силой ударяя то правой, то левой ногами по краям люка - тот, наконец, не выдержал нагрузки (вернее, нагрузки не выдержал толстый слой песка и пыли, забивший все щели и механизм противовеса, запирающий крышку) и медленно отворился. Вместе с изрядной порцией сухой грязи я выпал из колодца, приземлившись на кучу песка, смягчившую падение. Люк же остался в раскрытом положении, на этот раз застряв окончательно.
   Темно. Совершенно темно, ни лучика света, хоть глаз выколи. И насчет удушения мне совсем не показалось - воздух сперт, будто в этом каменном мешке не проветривали аж с самих библейских времен. Порывшись в мешке, я вытащил фонарь, трут с кресалом и зажег фитиль - неподвижное пламя свечи осветило небольшую камеру, кучу песка рядом со мной и - о, ужас! - человеческие останки, у дальней стены. Я быстро перекрестился и осторожно подошел поближе. Это был труп, мужской и давно уже полностью высохший, так что даже перестал вонять. Я поднес свечу к стене - понятно. Бедняга, каким-то образом попавший в этот подвал, не смог выбраться обратно - железная дверь, у которой лежал труп, носила на себе довольно заметные следы, будто ее долго и безуспешно царапали. А пальцы трупа - на них отсутствовали последние фаланги на пальцах. Стер, бедняга, пытаясь открыть ловушку. Я сжал в руках короткий лом, который прихватил с собой, и улыбнулся, подумав о своей предусмотрительности. Вдруг послышался какой-то шум - он доносился из колодца! Похоже, что мой вероломный собрат-разбойник все-таки решил сам спуститься вниз, боясь, видимо, что все сокровища достанутся мне. Я приготовился, быстро воткнув лом строго вертикально посередине песчаной кучи, и быстро отскочил вниз. Шум нарастал, приближался, вот уже совсем рядом - выпав из отверстия в потолке, он наткнулся на лом аккуратно своей промежностью. Окровавленный конец лома вышел у разбойника из живота прямо под грудью, когда я подошел к нему, он еще дышал.
   - Зачем...
   Он не успел задать вопрос до конца, так как у негодяя хлынула ртом кровь, да так обильно, что попавший в мою ловушку стал захлебываться, все больше и больше, а потом вдруг дернулся особенно резко и перестал дышать. Его арбалет валялся рядом - мерзавец держал оружие наготове, готовясь встретиться со мной. В груди моей не появилось ни капли жалости по поводу такого страшного конца. "Как жил, так и умер", - подумалось мне. Довольно неприятно было извлекать испачканный лом из тела, но, если бы не придуманный мною ловкий ход, уже я мог бы валяться сейчас на полу с железным болтом в груди. Лучше уж некоторое время покопаться в чужих останках, чем позволить кому-нибудь копаться в твоих собственных кишках.
   Я внимательно осмотрел дверь - засов снаружи, петли тоже, так что оставалось только попробовать срезать заклепки, которыми петли крепились к дверному полотну. Удары, нанесенные очищенным от крови ломом, вскоре вырвали с корнем штыри - подсунув лом под косяк, я хорошенько дернул раз, другой - раздался треск, и правая часть двери откинулась назад, повиснув на засове. Моему взору открылась каменная кладка, сплошь закрывающая дверной проем! Похоже, те, кто сделали это, не подозревали, что в комнату ведет еще один ход, прямо с поверхности земли - иначе вряд ли бы ограничились только одним рядом кирпичей. Ломом выбивало кирпичи с одного - двух ударов, разве что я старался не производить излишне много шума - кто знает, что ждало меня по ту сторону стены? Ровно тогда, когда я принялся дышать, словно загнанная лошадь, жадно втягивая воздух раскрытым ртом, отверстие в кладке стало достаточно большим, чтобы в него мог протиснуться человек моей комплекции. Но прежде, чем лезть во тьму, я высунул наружу голову и руку с фонарем - ничего необычного, всего лишь каменный коридор, ведущий из одной неизвестности в другую. Через мгновение я выбрался через пробитую дыру и сразу же постарался сгрести все остатки разбитых кирпичей, чтобы, по возможности, убрать следы моего пребывания. Отверстие у самого пола легко могло остаться незамеченным, и я, таким образом, имел возможность покинуть зловещие подвалы нашей главной прецептории только одному мне известным путем. Теша себя подобными мыслями, я, прикрывая ладонью тусклый огонек фонаря, двинулся по коридору налево, припоминая рисунок на пергаменте. Огонек свечи, вставленной в фонарь, вдруг задрожал, а через мгновение я и сам ощутил сквозняк, вдруг появившийся в подземелье. Поток свежего воздуха проник в мою грудь, чуть не вызвав известное опьянение, шум в голове почти полностью исчез - хорошо! Тусклые тени от огонька заметались по сводам прохода, высветив перекресток, находящийся шагах в десяти передо мной. Преодолев остававшееся расстояние, я прислушался - ничего, как будто. Или, быть может, там, на самой грани слышимости, все-таки раздаются неуловимые отзвуки пения, странного, неразборчивого, но от которого почему-то мороз продирает по коже? Я вдруг облился холодным потом, хотя, говоря на чистоту, не мог никогда похвастаться особой чувствительностью (наоборот, имея славу существа толстокожего). Понимая, что еще немного, и мною овладеет неописуемая паника, поддавшись которой, я уж точно бесславно сгину, я с силой потряс головой, отгоняя подступившее наваждение, весь собрался и, ступая твердым шагом, завернул за угол.
   Если верить тем сведениям, с которыми я успел в свое время ознакомиться, подземный ход, в который я теперь попал, должен был вывести в какое-то большое помещение, расположенное прямо под самым центром Храма Соломона. Рассудив, что, попав в главное помещение, там наверняка можно стать свидетелем таинств, творящихся в запретном для непосвященных месте, я без колебаний двинулся вперед, в полной мере ощущая себя лазутчиком. При том, казалось бы, мое положение среди братии Храма давало мне право находиться, за малым исключением, в любом месте любого Госпиталя, тем более, в нашей главной цитадели. Но чья-то злая воля рассудила по-другому, и я, очутившись в самом сердце своего ордена, ни в коей мере не мог рассчитывать на собственную безопасность.
   По мере моего приближения к цели я все сильнее чувствовал движение, происходящее вокруг, при этом в самом коридоре никого не появлялось. Шорохи, переходящие в шаги там, за стенкой. Чьи-то стоны, короткие крики, а над всем этим - усиливающееся хоровое пение, низкое, сотрясающее воздух и каменные своды. Со лба моего непрерывно катились холодные капли едкого пота, уже не удерживаемые бровями и затекающие прямо в глаза, от чего появилось все усиливающееся жжение. Сердце трепыхалось в груди, но, будучи человеком, а не бессмысленным животным, я искал в себе силы противостоять ужасу, и находил их.
   Вдруг, помимо света от фонаря в моей руке, я заметил еще один источник освещения - арка, которой там, впереди, заканчивался коридор, будто светилась, перебивая огонек свечи. Фонарь исчез в недрах мешка со снаряжением, поскольку необходимость в нем отпала - более того, его свет мог обнаружить меня. Теперь в руке я держал кинжал, наготове.
   Подземный ход закончился. Моему глазу открылась картина, которую я собираюсь описать со всей возможной тщательностью, ведь именно в ней и заключается весь смысл моего там пребывания, и каждая деталь послужит на пользу нашему общему делу. Так вот - это был поистине чудовищных размеров зал, гигантская пещера, отнюдь не построенная человеческими руками, но имеющая естественное происхождение. По ее стенам проходил широкий балкон, вдоль которого из каменной толщи выступали многочисленные арки, венчающие коридоры. У одной из них, находящейся в глухом месте, я и стоял. В середине балкона начиналась широкая лестница, спускающаяся до самого дна пещеры.
   Я подошел к самому краю площадки и глянул вниз. Чудовищно! С трудом верилось собственным глазам, но страшное зрелище ни на миг не отпускало мой взор, словно заставляя с каким-то извращенным любопытством все всматриваться и всматриваться, ища новые, все более отвратительные подробности. Лестница, устланная широким ковром с вычурным рисунком, являлась местом более чем оживленным. Вверх и вниз сновали группы одетых в простые, бурого цвета, монашеские одеяния людей, и на одеяниях этих кругом виднелся красный наш восьмиконечный крест! Я уже собрался, было, окликнуть ближайшего из них, отвлекшись на частность, как вдруг до меня дошла главная часть увиденного, освещаемая многочисленными факелами, синим пламенем горящими в своих подставках. Представьте себе, что большая часть стены этой просторной пещеры отсутствует, и вместо нее будто водная гладь раскинулась, словно озеро поставили на бок. А среди чуть заметной ряби, проходящей по темной зеркальной поверхности, среди отблесков огней факелов - прелестный чудовищный образ. Ростом в три человеческих, с длинными рогами, вроде рогов тура, растущих изо лба. Голова - вроде козлиной, но кожа человеческая, пусть и грубая, цвета моченых оливок. Глаза сего отвратительного идола пылали красным огнем, темным, но в тоже время и довольно ярким, мерцающим. Чуть приоткрытый в легкой полуулыбке, рот выглядел по-женски соблазнительно, пухлые губы будто призывали к поцелую. Остальное тело представляло собой смущающую смесь из женских и мужских органов, щедро разбавленную деталями, взятыми у козла и ехидны. Но, как бы ни пытался Враг Человеческий скрыть свою истинную сущность, все же торчащие из-под черной шерсти копыта недвусмысленно свидетельствовали - чей облик открылся моему взору. Бафомет. Плохо стало у меня на душе. Никак не мог поверить я в страшную правду - что братья мои продали души свои Сатане. Но, быть может, еще не все потеряно, и Бафомет здесь не хозяин, и не желанный гость, но пленник, захваченный путем особых заклинаний, в основе своей имеющих истинную веру? Я принялся внимательно рассматривать картину, в поисках возможных оправданий, но вместо этого обнаружил еще более отвратительные подробности.
   У правого края зеркальной поверхности находилось несколько людей. Один из них сидел за письменным столом, сколоченным из грубо обработанных досок, и, сгорбившись, что-то непрерывно строчил на листах пергамента. Высокая стопка чистых листов и огромная чернильница располагались тут же, равно как и связка еще не очиненных перьев. Что же он писал? А, вот оно - высокий, почти полностью обнаженный (если не считать небольшой набедренной повязки и тонкого матерчатого обруча на лбу), человек стоял прямо по середине пещеры и что-то говорил, тщательно обозначая своими губами и языком слова. Язык, используемый им, мне показался совершенно незнакомым, но неожиданно человек перешел на прекрасную латынь, причем именно тогда, когда, как бы ему в ответ, зашевелились губы чудовища, по ту сторону зеркала. Я вдруг понял, что стал свидетелем диалога, ведущегося в безмолвии. Речь не могла проникнуть сквозь тончайший прозрачный слой, разделяющий ад и земные пределы - однако пытливый разум, очарованный и жаждущий, нашел способ общения с дьяволом.
   Бафомет прекратил свою речь и замолчал, будто находясь в ожидании чего-то. Я недоумевал, но не долго, совсем не долго. Оказывается, в пещере имелось довольно места и для тех, кого зовут cabrites sans cores. Безрогие козлята, человеки, отправляемые на заклание. Клетка, составленная из прочнейших железных прутьев, была отворена, по знаку, поданному тем самым, кто носил на лбу обруч, означающий принадлежность к поклонникам Сатаны. Двое крепких служек вытащили ближайшего к двери пленника и потянули его, полностью утратившего способность сопротивляться, ближе к зеркалу. Там уже находилось некое устройство, чье предназначение мне предстояло узнать через считанные мгновения. С жертвы содрали одежду, взгромоздили и тщательно привязали к чему-то, напоминающему очень высокий железный стул. Потом главный подставил огромную воронку прямо под сидящего, и, достав из-за пояса короткий широкий нож, полоснул им два раза прямо между ног сидящего, отворив обе жилы на внутренней поверхности бедер. Кровь пенящимся потоком хлынула в кожаную воронку, узкий конец которой исчезал где-то там, по другую сторону зеркальной поверхности. Видать, приток свежей человеческой кожи сильно нравился козлищу - уж больно он оживился, и уста его тронула улыбка, так похожая на человеческую.
   Голова моя закружилась от увиденного, ноги подкосились, я почувствовал сильную слабость. Возможно, это явилось последствием тех, губительных для всякого верующего в Бога нашего Иисуса Христа человека, эманаций, идущих от дьявольского зерцала. Но, так или иначе, мне только чудом удалось не упасть с балкона, а всего лишь свалиться навзничь у самого его края. Тем не менее, своим падением я произвел довольно шума для того чтобы он смог достичь сторонних ушей, и вот уже несколько монахов побежали в мою сторону, держа наготове свои мечи. Поняв, что пришел мой последний час, и не желая дешево продать свою жизнь, я просунул кинжал в рукав рубахи, после чего затаился, лежа неподвижно. Как я и предполагал, монахи обступили меня и принялись поднимать на ноги, грубо схватив за плечи. Вот я выпрямился, после чего кинжал упал мне в ладонь, и я быстро нанес три последовательных укола, целясь в шеи дьяволопоклонников. Монахи расступились по сторонам, оставив у моих ног тела трех своих друзей. Теперь они вели себя не в пример осторожнее, выставив перед собой острия мечей. Путь к проходу, откуда я появился, закрывал собою здоровенный брат, уверенно наставивший на меня свое оружие. Последний шанс - кинжал, направленный моей рукой, пролетел по воздуху и воткнулся в глаз монаху, а я уже оттолкнул свежего мертвеца в сторону и побежал, на своих ватных ногах, обратно в коридоры, стремясь добраться до колодца, ведущего на поверхность..."
   - Брат Алден, но тебе же это удалось, ведь ты здесь, с нами! - один из монахов, принесших Алдена на носилках, не выдержал напряжения рассказа и вскричал, не в силах справиться с обуревающими его эмоциями. Умирающий горько улыбнулся.
   "...Э нет, друг мой, кабы так, так я бы сейчас не лежал бы здесь при смерти, а отплясывал бы с братией. Пусть моих ослабленных сил и хватило на четырех олухов, но остальные поклонники Бафомета оказались столь тренированными бойцами, что после совсем непродолжительной погони мои ноги оказались спутанными веревочной петлей, а я сам так приложился подбородком о каменный пол, что искры посыпались у меня из глаз - кровь залила весь перед у рубахи. Я туго соображал, и когда меня волокли вниз по ступеням, вообще пару раз терял сознание. Но вот кто-то пальцами раздвинул мне веки.
   - Смотри-ка, какой ловкий! Столько народу положил! Ну да ничего - такие, шустрые, Хозяину особенно по душе. Или по вкусу! Ха!
   Я смотрел прямо в лицо тому, кто разговаривал с Бафометом, и понял, что сейчас моя очередь быть освежеванным на корм чудовищу. С ног моих сняли петлю и, как и других до этого, потащили усаживать на стул. Слезы отчаяния потекли у меня из глаз, но тут вдруг я заметил пылающий факел, торчащий из стены, и, повинуясь внезапному порыву, сунул в пламя свою кисть. Обильно пропитанная земляным маслом, одежда мгновенно вспыхнула ярким пламенем, удерживающие меня объятия ослабли, и я с именем Иисуса Христа на губах прыгнул прямо в зеркальную поверхность. Оказавшись по ту сторону, я тут же оцепенел от холода, несмотря на пламя, припекающее меня со всех сторон, а призрачная фигура Бафомета вдруг стала отчетлива, и в ушах моих раздался невероятной силы вой - это чудовище таким образом выразило свое возмущение моим неожиданным появлением в его владениях. Вой нарастал, козлище мелко затряс жидкой бородой, махнул рогами, и вдруг зазеркалье с видимым отвращением исторгло меня обратно. Причем исторжение произошло столь бурно, что я очутился вдруг лежащим посреди улицы в Иерусалиме, объятый пламенем, которое сбили добросердечные прохожие. Дальнейшее вам известно".
   Совершенно обессилевший, Алден, более не сказав ни слова, молча приложился ко фляге с опием, после чего знаком попросил исповеди. Де Жизор приказал всем удалиться, и Тальбо, как и все, потрясенный услышанным, вышел вон. К ночи того же дня брат Алден покинул бренный мир, удалившись в лучший из миров, но его рассказ навсегда отпечатался в памяти Тальбо. К слову сказать, отряд, срочным порядком отправленный на поиски колодца, ведущего в подземелье, вернулся ни с чем - кто-то успел полностью уничтожить проход, не оставив ни малейшего следа его существования. Даже небольшой холм был срыт, для надежности.
   Вся история, связанная с бедным братом Алденом, в мгновение всплыла в памяти Тальбо, и он даже весь поежился, будто в комнате вдруг стало нестерпимо холодно. "Это что же получается, неужели сейчас вдруг выяснится, что господин мой - из этих, друзей Бафомета? А иначе чего он вдруг про ту историю мне напомнил? Эх, была, не была..." - Тальбо весь напрягся. Была то оно, конечно, не была, но привычка подчиняться сыграла с ним хитрую шутку - парень вдруг подумал, что если его господин поклоняется Бафомету, то в этом, следовательно, есть довольно смысла, чтобы и самому ему, брату Тальбо, заняться тем же самым. Он уже набрал воздуха в грудь, чтобы пуститься в такого рода рассуждения, как вдруг заговорил де Жизор.
  
  
   Глава 7
   Особая таинственность происходящего наводит на мысль - как такое может быть?
  
   Когда Ферри с Виджаем добрались до Дамаска, была уже глубокая ночь. Темная громада горы Касьюн нависала над крепостными стенами, словно стремясь вогнать в землю и расплющить творение человеческих рук. Вдоль дороги стояли дома, как будто следящие за путниками своими слепыми глазами - проемами окон. Ни огонька, и самое время для всякой чертовщины.
   Виджай остановил лошадей, бросил поводья де Невиллю, а сам пошел к воротам. После того, как он несколько раз ударил по воротам своей булавой - от каждого удара раздавался жуткий звон, и все собаки в окрестностях принялись безостановочно лаять - наверху одной из башен отворился засов, и сердитая заспанная рожа с арбалетом поинтересовалась, кто так шумит.
   - Магриб! Открывай, груз для атабека!
   Довольный произведенным шумом, Виджай уселся обратно и стал ждать. Через некоторое время ворота со скрипом открылись, и повозка въехала в пределы городской крепости. Внутри уже ждали трое стражей с саблями наперевес - посланные наместником, они взялись сопровождать повозку.
   - Странно все это. Что может угрожать нам внутри городской крепости? - заметил индиец.
   Ферри промолчал в ответ - а кто знает, что находится в сундуке? Крышка сундука была сплошь усеяна причудливыми узорами, резьбой по меди, в которых пытливый взгляд знатока мог разглядеть изображения букв иврита. Очередной секрет бен Манна. Возможно, груз настолько ценный, что в отношении его соблюдаются разумные меры предосторожности? Де Невилль поправил чуть сбившуюся в сторону портупею.
   - Не будем загадывать - помнишь, что старик приказал нам не мешкать, передать сундук и быстро возвращаться? Давай сейчас просто возьмем и в точности последуем его совету, без излишней суетливости.
   Повозка медленно покатила по спящему городу. Индиец, уже опять заскучавший, или решивший скрыть таким образом собственное волнение, затеял разговор со стражниками.
   - Эй, служивые, вы что - нас тут всю ночь ждали?
   Один из них лениво повернулся.
   - Давай, не отставай. Мы вас ждем с вечерней молитвы, и лично у меня одно желание - не трепаться с вами, а быстрее доехать до дворца и дождаться конца караула.
   - Какой суровый! Ну ладно, не буду докучать.
   Виджай подстегнул лошадь, и копыта веселее зацокали по камням.
   - Это уже Прямая улица - скоро прибудем к дворцу.
   Ферри и сам заметил, что они добрались до самого центра города. Под конец пути стражники понеслись чуть ли не во весь опор - колеса тележки на такой скорости принялись подскакивать на кочках и выплясывать в разные стороны, от чего индиец и де Невилль чудом не попадали со своих мест на землю. Ночные сторожа, обходящие свои кварталы, в немом изумлении смотрели на проносящуюся мимо них группу всадников, сопровождающих грохочущую повозку. Когда вся кавалькада наконец-то въехала в ворота дома наместника, то Ферри облегченно вздохнул - угроза соскочить на ухабе и размозжить свою голову о каменную стену или булыжник на дороге миновала.
   Во внутреннем дворе всех встретил богато одетый человек с таким же, как у стражников, недовольным выражением лица. Он осмотрел привезенный сундук, потрогал его за ручку, прикинув вес, после чего отдал короткое распоряжение.
   - Вы, двое - спешиться и помочь донести сундук этим двум. Следуйте за мной.
   Под громкое ворчание солдат сундук был подхвачен со всех сторон и снят с телеги. Обладатель богато расшитого халата - по всей видимости, управляющий дворцом - распахнул широкие двери в стене и прошел через огромный зал, не останавливаясь, прямо к лестнице наверх. Увидев, куда придется тащить неподъемную тяжесть, стражники, уже оттянувшие себе руки до колен, принялись еще громче переживать.
   - Давайте бросим сундук здесь! Пусть вызовут слуг!
   Стенания прервал резкий голос управляющего.
   - Заткнитесь, живо! Если вы сейчас не принесете это в личные покои милостивейшего Фахр ад Дина, то уже этой ночью Черкес сам отрежет вам головы и вывести на городской стене. Шевелись!
   Услышав о том, что груз предназначен для дамасского наместника Салах ад Дина, военачальника, известного своим бешеным нравом, который следовал из его черкесского происхождения, солдатня действительно примолкла, и испуг проступил на их лицах. Сундук иногда задевал за ступени, издавая протяжный звон, а эхо разносило этот звон по ночным пустынным залам, мечась от стены к стене, между массивных светильников. Ферри стало чуть не по себе, но он отогнал неизвестно откуда взявшееся тревожное предчувствие, сосредоточившись на том, чтобы не выпустить из рук груз. Однако же, когда он мельком взглянул на Виджая, держащего сундук за противоположный край, то отметил необычно бледное лицо индийца и отсутствие обычной веселой ухмылки. "Старик нас отправил не на прогулку, тут может стать горячо, это точно. Почему мне так не по себе?" - мысли заметались в голове, не находя ответов на вопросы - а тем временем громоздкий ящик уже заносили в прекрасно убранное помещение, где, на обтянутом шелком диване, возлежал здоровенный смуглый детина, с черными, как смоль, усами. В руке он держал пригоршню жареных орехов, и периодически сдавливал их заросшими волосами пальцами, от чего скорлупа с треском разлеталась - очищенные ядра отправлялись прямо в рот, а шелуха валилась на пол. "Фахр ад Дин. Черкес. С таким пришлось бы повозиться". Де Невилль справедливо оценил размеры и мощь наместника - те истории, которые ходили о Фахр ад Дине среди его войск, получали сейчас яркое подтверждение.
   Черкес, увидев, как в его покои внесли сундук, резко оживился.
   - Эй, ставьте вот сюда! - Черкес ткнул пальцем прямо перед собой.
   Ящик водрузили напротив ложа, сдвинув в сторону низкий столик. Управляющий, низко согнувшись, вежливо произнес.
   - Милостивейший повелитель, ваше приказание выполнено, сундук доставлен. Каковы будут дальнейшие распоряжения?
   - Все вон из дворца, кроме... - Черкес по виду сопровождающих ящик людей быстро вычислил слуг бен Манна, - тебя и тебя, - Фахр ад Дин указал на Ферри и Виджая. Все остальные незамедлительно покинули помещение, пятясь с наклоненными головами. В ярко освещенном покое остались трое. Наместник некоторое время изучал стоящих перед ним людей, после чего отряхнул руки от остатков орехов и изрек.
   - Старый кудесник и здесь отличился - один слуга из Индии, другой - франк. Оба - неверные, - наместник нахмурился. - Ладно. Вы знаете, что в сундуке?
   Вперед выступил Ферри.
   - Господин, нам неизвестно об этом. Йосифом бен Манном дано только одно указание - получить от вас некое письмо и возвращаться.
   Черкес заерзал на месте.
   - Не все так быстро. Сначала я должен проверить качество того, что приготовил для меня старик, а потом отдам вам бумаги. Идите вот туда и ждите, пока я...
   Наместник не договорил, встал с дивана и отправился в угол помещения, где еще долго потом стоял у стены, что-то там делая. Посланники ученого отошли в указанное место и молча ожидали развития событий. Виджай, пытавшийся разглядеть через стоящую поперек покоя плотную ширму, что там делает Черкес, оставил бесплодные попытки и шепнул на ухо де Невиллю.
   - У него там тайник. Интересно, правда?
   - Ты что, думаешь сюда залезть потом? Жизнь надоела?
   - Да нет, просто, на всякий случай, будем знать.
   Фахр ад Дин, наконец-то, по всей видимости, закрыл тайник и вернулся к сундуку, снова оказавшись на виду у помощников бен Манна. Большой плоский ларец из красного дерева, появившийся у него в руках, наместник опустил на стол рядом с ящиком, после чего осторожно открыл. Ферри присмотрелся - в узких ячейках, обитых темно-красной тканью, лежали искусно изготовленные фигуры, изображающие буквы иврита. Де Невилль отметил довольно необычный материал, из которого были изготовлены буквы - похоже, основой им послужило чистое железо, очень ценное, которое добывалось из железных камней, изредка находимых в пустыне. Сверху, прикрывая буквы, в ларце лежал кусок довольно ветхого на вид пергамента.
   Фахр ад Дин достал пергамент, развернул его, поднес к стоящему на столе светильнику и долго водил пальцем по написанному - содержание пергамента Ферри, как ни старался, разобрать не смог. Какие-то воспоминания зашевелились в памяти де Невилля. О чем-то похожем он или читал в многочисленных свитках из собрания Йосифа бен Манна, либо слышал от самого учителя. Древний тысячелетний обряд, чреватый неожиданностями. Но в чем именно он заключается? Нет, память не сохранила точного описания.
   - Слушай, Виджай - будь наготове, у меня плохое предчувствие.
   Индиец кивнул головой в ответ и незаметно отстегнул от пояса булаву, ухватив ее за рукоять.
   Тем временем Черкес продолжал изучение пергамента, одновременно выкладывая из ларца определенные фигуры. Ферри пригляделся -"коф","шин", "тав" -означающая крест, "хе", чуть согнутая железная палочка "вав". Всего пять букв.
   Фахр ад Дин разложил буквы на столе и принялся тщательно протирать их куском мягкой ткани, до тех пор, пока тусклая, покрытая пятнами поверхность фигур не засверкала на свете свечи. И вот тогда у Ферри в голове прояснилось - он вспомнил. Вспомнил, и содрогнулся оттого, что могло произойти в следующий миг. Но Черкес уже встал на колени перед сундуком - так было удобнее - и принялся вставлять отполированные железные буквы в резьбу на крышке сундука. С едва слышным щелканьем фигуры, одна за другой, занимали свое место в прорезях. "Тав", "шин", "вав", "коф", "хе" - по комнате пронесся порыв ветра, хотя все окна были закрыты плотными ставнями, половина светильников и свечей погасла. Черкес резко отпрянул в сторону, стремясь избежать столкновения с крышкой сундука - она неожиданно с грохотом распахнулась. Из ящика стало с громким шуршанием вылезать какое-то белое вещество, похожее на тесто. Однако, Ферри не мог припомнить, чтобы виденное им ранее тесто выглядело настолько зловеще. Столп все рос и рос, вытягиваясь вверх и ширясь. Когда он вытянулся футов на пять, то по веществу стали пробегать судороги, все сильнее и сильнее. Вдруг на белом столпе проклюнулся глаз. Черный зрачок бешено завращался и уставился на Черкеса - тот, похоже, ожидал получить нечто другое, так как от неожиданности уселся на пол. Следом на столпе появился и другой глаз, такого же зловещего вида, завращался, в свой черед, и уставился совершенно в другую сторону. Судороги усилились - из вещества полезли разного вида отростки, сформировались ноги, руки - числом больше двух, проросла похожая на огромный капустный кочан голова. Черкес выпрямился во весь свой немалый рост и, протянув обе руки перед собой, произнес короткое слово на неизвестном Ферри языке. Ничего не произошло - белое месиво, как ни в чем не бывало, продолжало изменяться, и изменения носили все более зловещий характер. Когда распахнулся рот белесой твари, и оттуда выглянули гроздья длинных острых зубов, то до Фахр ад Дина окончательно дошло, что все пошло наперекосяк. Одновременно с наместника спало оцепенение - он подтянул ноги и прыгнул в сторону стены, где висело его оружие.
   Белое вещество - речная глина, земная плоть, очищенная от примесей. Лучший материал для создания существ, в которые волшебство может вдохнуть некоторое подобие жизни - именно такое, какое нужно созидателю, проводящему анимационные манипуляции. В памяти Де Невилля всплывали все новые и новые подробности этого действа. Что же хотел получить наместник, в руки которого попали две составные части древней магии? Сложенные в примененном Фахр ад Дином порядке буквы иврита означали - "Сладострастие". Получить в свое распоряжение существо, могущее выполнить любые, даже самые затаенные желания. Но слово, которое Черкес выложил на крышке - оно несло в себе еще одно значение. Кровь. Случилась неопределенность, и, как должно ожидать в таком случае, неопределенность эта толкуется порабощенным магией духом в свою пользу.
   Созданный наместником монстр чуть потоптался в сундуке, размахивая конечностями в разные стороны, будто проверяя, как они его слушаются, потом сделал шаг по направлению к Черкесу, заодно снеся стол с ларцом, стоящий рядом. Буквы с тонким печальным стоном ударились о пол и разлетелись в стороны. Три длинных руки, равномерно произрастая из середины туловища монстра, за это время оснастились оконечностями в виде изящно изогнутых лезвий. Тонкий свист возник в покоях - руки закрутились в воздухе, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, превращаясь в бешено вращающиеся круги.
   Фахр ад Дин, все же успевший добраться до своей сабли, решил, не мешкая, напасть на чудовище. Он резко замахнулся и нанес удар, неудачно - дорогая слоистая сталь клинка издала жалобный звон и разлетелась в куски, не выдержав встречи с одной из рук существа. Черкес отбросил в сторону обломок сабли и сорвал со стены длинный дротик - первое, попавшееся под руку оружие.
   На глазах Ферри монстр убивал самого Черкеса. Многие - и стражники, и управляющий, видели, кто привез сундук во дворец. Более того - только де Невилль и Виджай остались наедине с наместником в его покоях. Зачем искать объяснения смерти господина в богопротивном магическом действе, им затеянном? Лучше уж обеспечить ему прямую дорогу в рай, забыв про волшебство и обвинив во всем двух подозрительных чужеземцев. Обнаружив Черкеса мертвым, все войска Фахр ад Дина без промедления бросятся на поиски убийц, и скрыться от их преследования будет невозможно. Де Невилль мгновенно рассудил, что если глиняный дьявол достигнет своей цели, то придет конец и ему самому, Ферри де Невиллю, и другу его, Виджаю. Поэтому де Невилль выхватил из ножен меч и бросился на помощь Черкесу, увлекая вслед за собой индийца.
   - Попробуй достать ноги этого дьявола! Бей!
   Ферри подбежал к истукану с правой стороны сзади и, присев на корточки и примерившись, нанес рубящий удар по ноге существа. Одновременно Виджай изо всех сил опустил свою шипастую дубину прямо на голову чудовища. Шипы засели в глине так, что попытка вытащить палицу обратно не удалась - рукоять вывернулась из кисти индийца и дубина осталась торчать в голове глиняного убийцы. Ферри повезло гораздо больше - существо не заметило ловкого франка и никак не попыталось отразить его удар. Так что лезвие меча перерубило бесформенную ногу монстра. Ступня отлетела в сторону, на лету превращаясь в мертвый кусок глины. Чудовище покачнулось на мгновение и издало неприятное слуху верещание - затем по его телу пробежала очередная судорога, и из обрубка ноги проросла новая ступня. Монстр восстановил равновесие и продолжил теснить Фахр ад Дина, вытягивая в его сторону руки с вращающимися глиняными лезвиями и постепенно зажимая Черкеса в углу. Сильно тряхнув головой, белый дьявол смог также избавиться от мешавшей ему булавы.
   То, что монстр практически неуязвим для оружия, стало очевидным - и де Невилль быстро попытался найти другой способ победить. Ферри бросил своему другу меч, со словами.
   - Не подставляй под руки, руби, отщипывай по кусочку!
   Виджай понял задумку - срезать с монстра плоть по кускам - и с почти такой же, как монстр, бешеной скоростью принялся вращать клинком. Де Невилль же обратился к сути, коренной причине происходящего, подбежав к распахнутому сундуку и повернув крышку верхом к себе. Блестящие буквы иврита казалось, излучали внутренний свет, на фоне неяркой медной оковки ящика. Ферри попытался вытащить из пазов одну из железных фигурок - подцепив ногтем "тав" за небольшой выступ. К его удивлению, буква легко поддалась усилиям и выпала из крышки в ладонь. Де Невилль обернулся - монстр продолжал нападать на Фахр ад Дина, одновременно отмахиваясь от наседающего со всех сторон сразу индийца. Черкес целил дротиком в глаза чудовища - существо отмахивалось руками, стараясь перерубить древко, и подходило все ближе и ближе. Кровавая развязка, казалось, была неминуема.
   Ферри быстро вытащил оставшиеся буквы - и опять ничего - чудовище и не думало превращаться обратно в комок глины. "Думай, думай, что можно сделать?" Ученик бен Манна еще раз взглянул на лежащие в ладони фигурки. "Тав", "шин", "вав", "коф", "хе". Неожиданно кусочек железа, обозначающий букву "шин", похожую на удаленный щипцами лекаря человеческий зуб, выпал из руки. Де Невилль проследил взглядом падение - фигурка зазвенела от соприкосновения с каменной плиткой и улеглась рядом с одной из разбросанных в беспорядке по полу букв - это "алеф" расставил свои бычьи рога. В тот же миг простая догадка пронзила разум молодого ученика и мгновенно упорядочила, будто нанизав на себя, его мечущиеся в голове мысли - Ферри добавил "алеф" к имеющимся у него железным символам и стал быстро вставлять их в пазы на крышке сундука, в новом порядке. Итак - "тав", "алеф", "вав", "хе"!
   Вдруг наступила тишина, перемежаемая лишь судорожным дыханием бойцов. Де Невилль снова обернулся - куча белой глины лежала у самых ног Черкеса. Наместник еще раз ткнул в нее дротиком - ничего не произошло.
   Прошло еще мгновение, другое - ноздри Ферри неожиданно почувствовали какой-то необычный, пьянящий аромат, появившийся в воздухе. Цветы лотоса, жасмин, что-то еще - де Невиллю никогда ранее не встречавшееся. Дразнящий запах становился все отчетливее, сгущаясь - сердце забилось, но не так, как в порыве битвы, а по-другому - медленно и гулко. Сладкие волны окутали всех, находящихся в покоях наместника. Де Невилль почувствовал - его мужское естество проявило себя самым недвусмысленным образом - даже пола тяжелой кольчуги приподнялась спереди.
   Огромный ком белой глины стал чуть заметно шевелиться - внутри его что-то происходило. Ферри толкнул в бок Виджая, чье лицо выражало несказанное блаженство, и вернул того с небес на землю, указав на глину рукой.
   - Смотри, что на этот раз?
   Со стороны казалось, будто тонкая полупрозрачная плева коконом покрывала новое существо, производящее себя из речной глины. Поскольку только пару десятков вздохов назад завершилось сражение с чудовищем из сундука, то можно было предположить, что все трое бросятся рубить очередное колдовское творение, опасаясь повторения случившегося. Но, странное дело, весь бойцовский запал полностью улетучился из душ мужчин, а на его место пришло то, что трувер назвал бы любовным томлением. Имея ввиду отнюдь не исполняемую под ночным дождиком песню на языке ок у окна светелки дамы сердца. Соблазнительные подробности женского тела все отчетливее проступали сквозь пелену, давая взору проникнуть в таинство магического творения ровно настолько, чтобы избежать отвратительных и ненужных подробностей.
   - Что ты сделал?
   Голос Фахр ад Дина прерывался, когда он задал вопрос Ферри. Ученик бен Манна без промедления отозвался.
   - Я вставил в крышку другое слово, имеющее совершенно определенный смысл и исключающее различные толкования. То, что вы хотели.
   Черкес сжал кулаки.
   - В том пергаменте...Запись оказалась неверна - я вызвал чудовище.
   - Возможно, неточность была внесена в текст сознательно - одна из злобных шуток составителя. Очень многие из тех, кто тратит жизнь на постижение магии, имеют скверный характер. Но не мой учитель - из чего я делаю вывод, что ларец с буквами вы получили не от него.
   Разговор прервался - кокон лопнул, и существо явило себя во всей своей красе. Она встала во весь рост, раскинув по плечам длинные густые черные волосы, повела округлыми бедрами и целомудренно прикрыла свои прелести руками. От ослепительной красоты женщины всех трех мужчин бросило в жар, и одновременно возникла волна ослепительной ярости, направленной на единоличное ей обладание. Из последних сил борясь с охватившими чувствами, де Невилль закричал Черкесу.
   - Заверши обряд!
   Наместник услышал крик и быстро повторил то действо, которое не принесло результата в прошлый раз. После того, как было произнесено слово, пелена чувств спала с Ферри, уже потянувшего из ножен кинжал, чтобы бросить его в стоящего рядом индийца. Виджай, в свою очередь, со стоном убрал занесенный над головой де Невилля меч. Лицо существа на мгновение исказилось - злобная гримаса обезобразила прекрасные черты - но потом приняло прежнее выражение, источающее неприкрытую похоть. Это не укрылось от взгляда Ферри, и ему пришло в голову, что Черкес, связавшись с этой магией, вступил на очень тонкий лед (хотя откуда бы ему, Черкесу, знать про опасность тонкого льда для стоящего на середине пруда?).
   Фахр ад Дин оказался в объятиях красавицы, не замечая ничего вокруг - все действие чар сосредоточилось только на прелестях волшебного существа. На глаза Черкеса стал опускаться плотный туман плотского вожделения.
   - Господин! Прошу вас вспомнить о письме для бен Манна, которое мы должны доставить! - Виджай прокричал это так громко, как мог.
   Наместник тупо посмотрел на стоящих рядом людей, уже не соображая толком, что происходит, но тем не менее сообразил, о чем его просят, и нехотя взмахнул рукой.
   - Там, в углу, за белым глазом.
   Ферри незамедлительно прошел в указанном направлении - на стенке было выложено небольшое панно из обожженной плитки с нанесенным на нее рисунком павлина. Глаз птицы занимал целый квадрат - де Невилль нажал на него и плитка опрокинулась, открыв небольшое углубление. Внутри лежал толстый пакет из вощеной ткани, прочно увязанный веревкой.
   - Передайте Йосифу мою благодарность за услугу. А теперь - вон! - Черкес опять вернулся к порожденному магией источнику своей страсти.
  
   - Ну, как все прошло?
   По утро тележка прибыла обратно в дом бен Манна. Ферри ожидал, что их встретит полная тишина и одинокий ночной сторож, спящий во дворе у ворот. Но он ошибся - старый ученый уже проснулся и бодро вышагивал среди деревьев в саду, нетерпеливо ожидая возвращения своих людей. Как только повозка въехала внутрь, бен Манн подбежал к Виджаю и де Невиллю, принявшись забрасывать их вопросами. Ферри, не торопясь, слез с повозки, оставив Виджая распрягать лошадь.
   - Мы попали в такой переплет, что чудом остались живы, - затем ученик рассказал учителю все подробности ночного происшествия и передал пакет. Услышав все это, радостное оживление бен Манна чуть померкло.
   - Ты молодец. Молодцы оба. Честно скажу - я ожидал некоторых неприятностей, и именно поэтому приказал вам не дожидаться дальнейшего развития событий, связанных с сундуком, и как можно быстрее возвращаться восвояси. Но то, что вы остались и тем самым спасли Черкеса - за это я еще принесу благодарность высшим силам. Ведь вы спасли и меня, ты понимаешь?
   - Отлично понимаю. Случись что с Фахр ад Дином - вместо нас этим утром у ваших ворот оказалась бы толпа взбешенных воинов. Но почему вы не предупредили меня или Виджая о возможных сложностях?
   Старик раздосадовано покачал головой.
   - Похоже, мой разум начал поддаваться старению - годы все-таки берут свое. Мне стоило озаботиться всеми возможными последствиями еще тогда, когда Черкес обратился ко мне в первый раз с просьбой на этот счет. Но я даже не мог предположить, что он или его люди действительно где-то нашли настоящий набор, да еще и точное заклинание. Ты говоришь, что Черкес полностью попал под чары этого существа?
   - Да, когда мы покинули дворец, то охрана нас еле выпустила - они хотели получить от наместника приказ, а в ответ на их попытки войти в его покои и спросить Черкес швырял кинжалы, светильники и все, что подворачивалось под руку. При этом из комнат доносились крики и стоны - соответствующего свойства. Потом и до управляющего дворцом дошло, каким именно делом занят правитель, и что он кричит не от боли. Предположив, что в доставленном нами сундуке сидела особенно красивая гурия, а мы - обычные работорговцы, он приказал нам убираться из города, что мы и сделали с огромным удовольствием. Я не удивлюсь, если после этой ночи мои волосы покрыла ранняя седина. - Де Невилль лукаво посмотрел на своего учителя, сняв с головы шлем.
   - Считай это хорошим уроком, мой мальчик. Действуй впредь так же - обдуманно, взвешенно. Сейчас ты самостоятельно проявил те качества, которые я воспитывал в тебе уже три года - и используешь свое умение мыслить не так, как твои невежественные франки, но подобно, скажем...мне, - неожиданно закончил свою хвалебную речь бен Манн.
   "Старик не умрет от скромности, как, впрочем, и всегда". Тут в разговор встрял Виджай, закончивший к тому времени с делами. Индиец встал напротив бен Манна, упер руки в боки и забурчал.
   - Я на такое не нанимался. Сражение с огромным ожившим куском глины окончательно подорвало мое здоровье, так что теперь я намереваюсь проводить все свои дни в блаженном безделье, наслаждаясь тонким вкусом вина и женским обществом. Хотя последнее - под вопросом, ведь после этой ночи я, касаясь полных бедер красоток, каждый раз буду представлять себе, что имею дело с очередным волшебным глиняным истуканом. Как вам это, мой господин? - Виджай вопросительно уставился на бен Манна, напустив на себя самый что ни на есть расстроенный и удрученный вид.
   - Ты, презренный лукавец, не отличаешься развитым воображением - тебя интересует только возможность набить свой желудок, залиться до верха вином и всадить свой отросток в подходящую тебе по размерам бабу. А твоего здоровья хватит на дюжину обычных людей. Так что не приставай ко мне с глупостями, и получи вот это, - Йосиф бен Манн извлек из складок халата увесистый мешочек. - Содержимого хватит тебе, обжора, дня на два, которые я разрешаю провести в Дамаске. И воздержись от посещения наиболее грязных дыр, что бы это ни значило - некоторые болезни требуют весьма болезненного лечения. Теперь же оставь нас наедине.
   Виджай, взвесив на руке кожаный кошелек, враз заулыбался и словно растворился в воздухе, а почти сразу за этим раздался топот копыт - индиец решил не терять времени даром.
   - Вижу, что ты хочешь спросить меня еще о чем-то? Для дальнейшей беседы приходи на закате, после Аль-Асра - а сейчас отдохни, - с этими словами бен Манн повелительно указал де Невиллю на вход в дом, а сам отправился к себе, на ходу распечатывая вощеный пакет.
   Когда звезды проступили сквозь голубые небеса, а солнце, совершив свой путь, уже приготовилось скрыться за горами в пустыне, Ферри, к тому времени отлично отдохнувший, вошел в комнату, где в своем любимом кресле сидел Йосиф бен Манн, о чем-то глубоко задумавшийся. Шаги де Невилля отвлекли его, и бен Манн, моргнув, очнулся от размышлений, ответив на приветствие ученика.
   - Садись, Ферри. Ты и Виджай легко могли лишиться жизни во время ночной поездки, в которую я вас так легкомысленно отправил. А надо было отправляться самому, тем более, что полученное мною письмо, вернее, некоторый документ, является для меня итогом многолетних поисков. Сейчас я расскажу тебе все, что связано с причиной вашего визита во дворец наместника и с предшествующими событиями, так как это знание важно для тебя, моего ученика.
   - Много лет назад мне довелось побывать в Багдаде, где, по милости халифа Багдадского (которому, больному насквозь человеку, сильно помогло мое искусство врачевания) я смог попасть в хранилище, библиотеку, и ознакомиться с некоторыми интересными текстами. Там находились древние манускрипты, после расшифровки которых мое увлечение магией приняло характер мании. Кстати - именно благодаря рецепту, почерпнутому из того собрания, я смог создать "исходный сосуд" - то, что вы отвезли наместнику. Однако, в Багдаде я наткнулся еще на одно интереснейшее сообщение составителя хроник, касательно тех легендарных времен, когда Амр ибн аль-Аср, военачальник праведного халифа Омара ибн Хаттаба, взял приступом Искандерию. Или, как вы, франки, ее зовете - Александрию, притом, что оба названия есть имя одного и того же человека.
   Бен Манн прервался на глоток смолистого тягучего вина, любителем которого являлся, несмотря на то, что печень при встрече с этим напитком принималась, так сказать, шалить. Де Невилль, зная, что учитель обычно начинает издалека, занял самое удобное положение, откинувшись на спинку стула, и весь обратился в слух.
   - Многие из любителей копаться в пыльных пергаментах считают, что в своем праведном рвении Омар недрогнувшей рукой отдал приказ на уничтожение тех книг, что составляли знаменитую библиотеку Александрии. Я в этом сомневался, и мои сомнения подтвердились. Вся история о том, что "если этого нет в Коране, то это не нужно, а если есть в Коране - то тем более, зачем это нужно?". Ты должен знать ее.
   - Да, учитель, я читал об этом - в вашей коллекции есть арабская хроника, где подробно приведен ответ халифа.
   - На самом деле Омар, будучи просвещенным и образованным человеком, черпавшим свои знания в том числе из греческих книг, приказал собрать то, что осталось от величайшего собрания, и сохранить как можно тщательнее. Удивительно, как, порой, хроники переворачивают все с ног на голову...
   У Ферри сразу же возник вопрос, который он не преминул задать.
   - Но тогда получается, что библиотека была уже частично уничтожена к тому времени, когда мусульмане захватили христианскую Александрию? Мне это не нравится! Я подозреваю нечто оскорбительное в предполагаемом ответе, но, тем не менее, задам вопрос - кто же это сделал?
   - Ты типичный франк, все-таки. Все, что может как-либо бросить тень на твоих собратьев во Христе, все еще вызывает в тебе ожесточение. С одной стороны, это говорит о твоих твердых убеждениях, но с другой - вспомни все то, о чем ты узнал от меня. Разум приведет тебя к настоящему пониманию веры - попробуй и сейчас последовать этому пути.
   Де Невилль отлично понял, о чем сейчас напоминает ему учитель. "Не сотвори себе кумира" - то, что на самом деле означает эта заповедь. Ученый же продолжал свою речь.
   - Библиотека стала уничтожаться задолго до этого. Еще при династии Птолемеев уничтожили ее здание, руины которого не сохранились. Но самое крупное разграбление произошло при императоре Феодосии, почти через четыреста лет после рождения Христа. Хронист, рукопись которого я обнаружил, приводит в своих записях подробности того случая, а в последствии мной были найдены и другие упоминания о нем. Причины уничтожения таковы: пресвитер Арий, живший незадолго до этого, собрал вокруг себя многих, уверовавших в то, что Иисус был плоть от плоти человеческой. Ересь, скажешь ты? Наверное - но насколько привлекательная!
   Бен Манн уставился на Ферри, как будто ожидал от него какого-то ответа. Де Невилль задумался - а ведь в его представлении Иисус Христос с некоторых пор действительно стал отождествляться с человеком, который странствовал по тем же пустыням, что и сам Ферри, изнывал от жары и жажды, ходил по пестрым улицам восточного базара. И все это происходило как будто вчера! В тех местах, откуда де Невилль был родом, среди снегов и холодных ветров, описания мест, приведенных в священном писании, виделось какой-то сказкой, несбыточной мечтой, не имеющей ничего общего с обычной повседневной жизнью. Но для того, кто уже годы жил среди библейских холмов и пустынь, строки Библии обретали особенный оттенок. Вдруг показалось - учитель знает ответ на свой невысказанный вопрос наверняка.
   - Признаться, за время знакомства с вами я сильно изменился. Клянусь, что еще пару лет назад вы бы услышали от меня довольно резкую отповедь по поводу таких еретических утверждений. Сейчас - но сейчас я просто промолчу, так как человек слаб и склонен впадать в сомнения. Я - человек. Я - слаб.
   - Да, ты прав насчет слабости человеческого духа - но укрепи его доводами, которые дает человеку его разум, и получишь самую непоколебимую и стойкую веру, могущую провести душу через любые испытания. Вот и последователи Ария множились - похоже, что их пресвитер знал, чем убедить людей, ты не находишь? Быть может, Арий смог найти те доказательства, что воздействуют и на разум? Возможно.
   Но, так или иначе, христианский император Феодосий Флавий и тогдашний патриарх Феофил, увидев, что власть над душами верующих ускользает из их рук, объявили ариан язычниками и устроили резню - тысячи людей были убиты, а те, кто уцелел, спрятались в стенах храма Серапиона - древнего языческого святилища, где хранилась большая часть уцелевших рукописей из Александрийской библиотеки. Ариане тщетно надеялись пересидеть в храме, дождаться, когда утихнет бунт, вызванный посланием патриарха к народу. Но те, кто зажег костер, довели свое дело до конца - разъяренная толпа взяла храм приступом, силы оказались не равны - стены храма разрушили, а бесценные тома бросили в огонь вперемешку с живыми людьми. Никто не желал отделить зерна от плевел. Так закончилась эта история, и теперь уже никто никогда не узнает - какие сокровища и великие знания, накопленные тысячелетиями, содержались в пергаментах, корчащихся в бесплодных попытках противостоять пламени.
   Бен Манн, потрясенный вызванной в собственном воображении картиной, последние слова произнес почти крича, после чего ненадолго умолк. В кувшине еще оставалось вино, и де Невилль наполнил им чашу учителя, что было с благодарностью принято. Разговор затянулся - послышались звуки молитвы - дворовые люди совершали последний намаз, Аль-Иша. В окно потянуло холодным ветерком с гор, так что Ферри даже поежился. Учитель, медленно допив вино и дождавшись окончания намаза, позвал слуг принести ему полный кувшин и что-нибудь из съестного. Ученик решил прервать затянувшуюся паузу.
   - Но это совсем не конец истории, которую вы собрались рассказать, если я не ошибаюсь?
   Бен Манн улыбнулся.
   - Несомненно. Есть и продолжение. Прошло время, страсти утихли, и, как всегда, оказалось, что некоторую часть текстов не постигла печальная участь - послужить растопкой для очага. Я продолжал поиск, и в конце концов обнаружил в Багдаде замечательный документ, - ученый взял со стола лист пергамента. - И сделал с него копию, рискуя жизнью, между прочим.
   - Это список изъятого в Александрии людьми Амр ибн аль-Асра - я имею ввиду конечно не золото и драгоценности, а книги. В перечнях текстов, которые сейчас составляют средоточие Багдадской коллекции, есть и довольно странные указания на некоторые документы, которые были вывезены из Александрии, но в последствии не объявились ни в одном из существующих собраний. Я сначала предположил, что книги украдены, но потом, внимательно перечитав названия того, что исчезло, понял - все эти манускрипты кто-то тщательно отобрал и скрыл от глаз тех, кого они могли бы заинтересовать. Дело в том, что, все исчезнувшие книги обладали одним и тем же свойством - они были делом рук тех авторов, которых можно назвать современниками Иисуса Христа. Людей, которые имели возможность встречаться с христианским мессией, и даже разговаривать с ним.
   В то время я не сильно интересовался такого рода записями, ища в пыльных кучах пергамента только то, что мог бы использовать в своих магических занятиях, но тут во мне взыграло простое упорство, чувство соперничества с тем, неизвестным мне куратором, так тщательно спрятавшим ценнейшие, с точки зрения христианина, тексты. Я сделал заметку в своей голове, пообещав самому себе, что в своих странствиях и поисках буду обращать внимание на все, что может иметь какое-либо отношение к обнаруженной мной загадке.
   Девять лет назад, когда Салах ад Дин Юсуф ибн Айуб изгнал ставленника Нур ад Дина из своего родного города, Дамаска, и воцарился в Египте, я, пользуясь покровительством нового султана, смог перебраться сюда, купить это поместье и обосноваться, начав более или менее оседлую жизнь. До этого я неоднократно бывал в этих местах, но, поскольку не являлся правоверным ( конечно же, для магометан), то задерживаться надолго не доводилось. Тем более иметь возможность быть допущенным в здешнюю библиотеку. Я уже потирал руки в предвкушении знакомства с сокровищами Дамаска, но тут особое поручение султана привело к моему путешествию в Индию и, как следствие, длительному отсутствию. Там я, кстати, и заполучил в слуги Виджая. Он тебе ничего не рассказывал про нашу с ним встречу? - Бен Манн проницательным взором заглянул в глаза Ферри, но тот, на всякий случай, сделал вид, что ничего не понимает и отрицательно покачал головой.
   - Ну, что ж...ладно. Продолжим. Итак, вернувшись, я получил возможность проникнуть в охраняемое рукой наместника собрание манускриптов - огромное темное помещение, давным-давно запущенное, где при малейшем прикосновении к беспорядочно наваленным кучам пергамента пыль поднимается в воздух клубами, да так, что ярко вспыхивает огненным облаком в пламени светильника. Страшное зрелище, как будто сам воздух начинает гореть, тем более, что вокруг находятся залежи горючего пергамента. Но я, к чести своей, привык. Похоже было на то, прежние правители Египта забыли о том, что находится в их распоряжении, и сотни лет туда не ступала нога человека. К счастью, мыши не добрались туда, но только потому, что их всегда тщательно выводили из всех помещений в городе, памятуя о черной смерти - неприятной заразе, которая приходит на мышиных и крысиных хвостах.
   Новый наместник Дамаска, Черкес, не смотря на свой грозный и дикий вид, каковой очевидно вы могли без труда заметить, на самом деле является высокообразованным человеком (хоть и тщательно скрывает это качество от своих головорезов), и он с самого начала внимательно следил за моими действиями, даже назначив мне в помощники своих слуг. Под моим руководством работники смогли привести многое в порядок, одновременно служа для своего хозяина соглядатаями и докладывая о всех моих действиях Фахр ад Дину. Когда я обнаружил тщательно запечатанное в третий или четвертый раз (печати скрывали друг друга) письмо, к которому крепился обрывок пергамента, несущий на себе название, имевшееся в том древнем списке из Багдада, то меня охватило нестерпимое желание украсть его из библиотеки. Признаюсь тебе открыто в столь постыдном устремлении, потому что имею на этот счет весомое оправдание - страсть, обуявшая меня в тот миг, носила благородное научное свойство! Не имея богатого опыта в такого рода делах, я, разумеется, оплошал - один из слуг увидел, как я судорожно прячу пакет под свой халат, и тут же побежал и донес Черкесу.
   Йосиф бен Манн почесал в затылке.
   - Да, неблаговидный поступок с моей стороны - но, повторюсь, я имею силы в этом признаться тебе, своему ученику, чтобы ты не повторял ошибок, или, по крайней мере, действовал в таких случаях более скрытно и незаметно, кхе, - Йосиф бен Манн чуть кашлянул. - Я совершил глупость - мне нужно было просто распечатать письмо и ознакомиться с содержимым, а потом снять копию. Когда меня привели к Черкесу, то он оказался неожиданно любезен, разрешил изъять из хранилища сверток, но взамен сделать то, что явилось причиной событий прошлой ночи, а именно - принести ему магическую глину, заключенную в особый сосуд. Времени я потратил на изготовление этого заказа - мое почтение. Далеко не всякое порождение дьявола вызывает у меня чувство страха, но подлая анима-перевертыш, созданная заклинанием и заключенная в крышку сундука, превзошла многих - потому что она вызывает у меня ни с чем не сравнимое отвращение!
   Ты пережил не самые приятные мгновения, сражаясь с этим гадким порождением магии и тем самым возмещая глупость своего учителя, но когда я раскрыл письмо и увидел его содержимое, то мое чувство вины значительно уменьшилось - ценность найденного невозможно переоценить. Вот, посмотри сам, и поймешь, почему твои с Виджаем усилия я называю не напрасными.
   С этими словами старый ученый выложил перед Ферри кусок пергамента, на котором виднелись всего лишь какие-то наполовину стертые и выцветшие от времени изображения змей, играющих обезьянок, птиц, крестов - все это на фоне сложной схемы из изгибающихся черточек и коротких надписей на латыни. Вверху, так же на латыни, поперек листа имелась надпись - "Под домом кожевенника". В правом нижнем углу пергамента имелось тщательно прорисованное изображение змеи, изогнувшейся в виде незакрытой цифры "восемь", в арабском счислении, и эта змея висела на Т-образном кресте. Такой знак вроде бы попадался на глаза де Невиллю, но он, убей бог, не мог вспомнить - где?
   - Что означает все это?
   Бен Манн с довольным видом потер руки.
   - Изображение в углу свойственно было использовать древним сектам христиан. Например, прошу заметить, последователям Ария. Черточки и мелкие рисунки указывают нам на путь, который следует пройти для достижения цели, и объясняют, как его проделать. Приглядись - тут обозначен поворот направо и записано количество шагов, а здесь стрелка вниз, упирающаяся в крохотный рисунок птичьей лапы - значит, дорога вниз, до тех пор, пока на стене не найдется вот этот самый рисунок. Надпись поперек листа говорит нам о том месте, где следует начать путь. Ты понял, что все это означает, Ферри? - Учитель выглядел не в меру развеселившимся, так что Ферри от удивления не сразу ответил.
   - Нет, не могу себе представить. Что означает?
   - Ты тупой невежественный варвар! Мы направляемся в Александрию!
  
   Zion. (2)
  
   Господин Тальбо, Жан де Жизор, увидев по глазам своего слуги, что тот последовал совету, и история брата Алдена не забыта, наставительно поднял в воздух палец и произнес.
   - Друг мой, из того страшного рассказа об увиденном в тайных подземельях Госпиталя мы получили еще одно подтверждение ужасных догадок, которые давно уж возникли среди моих соратников. Скажу тебе, что до этого предпринималось множество попыток проникнуть в те подвалы, да только никто из посланных не вернулся, - де Жизор сжал кулаки. - Подумать только - я вынужден был готовить и посылать своих преданных людей шпионить за Орденом, сам являясь при этом одним из его командоров. И все по причине того, что зараза сильно расползлась среди членов Ордена Храма, подобравшись вплотную к самому его сердцу. Знай, Тальбо, что я, на свою просьбу повторно провести исследования подвалов Храма Соломона, получил отказ непосредственно от нашего магистра, де Ла Тур Ружа! Братья наши тамплиеры во множестве своем попали в сети зла, вот что я скажу.
   Жан де Жизор замолчал, будто не в силах смириться с тем, что только что произнес, аккуратно подстриженная, борода его опустилась на грудь. Тальбо мысленно почесал в затылке и поздравил себя с тем, что не ляпнул вдруг про Бафомета и свою готовность обратиться к нему, вслед за господином. Понятно, что, услышав такое из уст преданного слуги, де Жизор вправе был подумать об измене, и тогда - берегись, брат Тальбо, не сносить тебе своей пустой головы. Хоть и ловок, и силен, но сам де Жизор, да еще тутошний мажордом, брат Фульк, имеющий рожу отчаянного головореза, и не забудем про мрачных бородачей на страже ворот - нет, одинокому мечу тут не справиться никак. Рука сама быстро осенила Тальбо крестным знамением, незаметно, и он, почувствовав себя гораздо лучше при мысли, что благополучно избежал своей собственной ловушки, решил подать голос. (Нет, ну что за тип! Вовремя промолчал - молодец, промолчи и в другой раз. Но будто черт раскрывает его рот и вытягивает оттуда именно те слова, о которых при здравом размышлении стоит пожалеть. Есть же люди, ничуть не способные учиться на собственных ошибках. Ну да ладно, с братом Тальбо, конечно, иногда случались казусы - следствие его невоздержанности на язык и привычкой сначала говорить, а потом... - но тут, похоже, он решил чуть подумать, а уж после рубить напропалую.)
   - Господин мой, признаюсь вам, что уже давно знаю кое-что, самую малость, о Приорате Сиона и о том, что вы сейчас стали его магистром. Но, понять не могу - в чем тут дело, и как это связано со страшными делами, творящимися сейчас в нашем ордене?
   Говоря эти слова, Тальбо, прямо скажем, опасался - раз уж его господин ни разу сам не упомянул о тайне Приората Сиона, то имел ли право слуга начать разговор и задать вопрос самостоятельно? Но, видно, пришло время получать ответы, и чувство это верный монах Тальбо ощутил в полной мере. Действительно, де Жизор поднял голову и с интересом посмотрел на своего слугу.
   - Ну-ка, это очень интересно. Значит, Приорат Сиона? - Жан де Жизор переглянулся с Фульком и опять вперил свой взгляд в Тальбо. - Прежде, чем получить ответ, прошу тебя, расскажи, что же ты сам знаешь, или, положим, догадываешься про Приорат Сиона? - Видя, что слуга находится в некотором замешательстве, господин добавил. - Не бойся, добрый Тальбо, я просто хочу оценить и твою проницательность, и свою беспечность.
   Слуга собрался с мыслями.
   - Господин мой, я верой и правдой служу вам десять лет - и за это время много чего слышал и видел, где случайно, а где... - Тальбо замялся, но де Жизор, зная прекрасно любопытство своего слуги и его вредную привычку иногда прилипнуть к замочной скважине, лишь улыбнулся и махнул рукой, дав знак продолжать без обиняков. - В-общем, многие слышали о Приорате Сиона, даже среди рядовых братьев, солдат Храма, не говоря уже о рыцарях. Да вот только никто так и не смог мне вразумительно объяснить - что это такое, какую власть имеет Приорат Сиона в Ордене, и каковы его цели. Бесспорно, ваша милость упоминалась разными людьми в качестве одного из главнейших в этом тайном обществе, однако, то были догадки, не более. Сплошная завеса тайны над Приоратом Сиона - вот что я скажу. А коли вы хотите знать мое мнение, то извольте - внутри нашего Ордена Храма действует скрытая сила, исподволь направляющая братьев на действия, ей выгодные, для достижения целей, столь же тайных и неведомых посторонним, сколь есть тайна и загадка самое это общество - Приорат Сиона. Когда он возник, кто его участники - также тайна. Почему Приорату Сиона дозволено действовать и иметь определенную власть в нашем Храме - нет ответа. Могу заметить разве, что влияние общество оказывает в тех случаях, когда наши братья ударяются во все тяжкие, злостно нарушая устав, и при этом лейтенанты и командоры проявляют полное свое попустительство, сами становясь нарушителями. Невидимая рука действует жестко, но справедливо - я сам не раз становился свидетелем такого вмешательства. Конечно, этим действия Приората наверняка не ограничиваются, сомнений нет, но тут уж я бессилен - не зная целей Приората, невозможно проследить их действия. Где, когда и что он делает - непостижимо. А делает - точно говорю, иначе зачем так строго хранить тайну, если речь идет всего только о соблюдении устава?
   Брат Тальбо, решив, что сказал все, что хотел, умолк. Тишина повисла в зале, особенно заметная на фоне солнечного света, залившего помещение своими лучами - так что были видны даже мельчайшие пылинки, парящие в воздухе. Де Жизор опять переглянулся с Фульком. На этот раз они чуть заметно кивнули друг другу, после чего де Жизор резко встал, подошел к внутреннему окну, до сих пор закрытому, и распахнул его - блики от разноцветных стекол разбежались по всему залу.
   - Подойди сюда, Тальбо.
   Слуга немедля повиновался приказанию, подошел к открытому окну и заглянул в него. Картина, увиденная молодым монахом, превзошла все его ожидания - если до сего момента взгляд поражало великолепие убранства помещений, красота строений, то теперь пришел черед восхититься рукотворным чудом, сотворенным неизвестным садовником. Взгляду Тальбо открылся вид на сад. Но что это был за сад! Огромные фруктовые деревья, сплошь усеянные плодами, тесно смыкали свои кроны высоко в воздухе, образуя своеобразный навес, создающий у земли приятную тень. Затененные аллеи, расположенные в приятном для глаза симметричном порядке, ограждали центральную часть сада, где умелая рука разбила превосходную лужайку, сплошь усеянную густым цветочным ковром. Большую часть этих цветов Тальбо видел в первый раз и был поражен яркими цветами, необычной формы лепестками и бутонами. Вдобавок, через раскрытые створки внутрь зала ворвался причудливый букет ароматов - сладостный, дурманящий, при этом чуть терпкий. Странный.
   Но на этом странности не заканчивались, нет. Птицы - такие, сякие, всякие - воробьи, вороны, голуби, скворцы, синицы (да разве всех упомнишь - если ты не птицелов) усеивали ветви деревьев и оглашали окрестности непрекращающимся щебетом. Да каким - он не имел ничего общего с обычным птичьим гомоном, бессвязным и какофоническим. Напротив, совокупное звучание всего многообразия крылатых тварей непостижимым образом превращалось в чудесную мелодию, услаждающую ухо слушателя своим изящным звучанием, заставляющим забыть обо всем и только вслушиваться, еще и еще.
   Тальбо надолго замер у окна, окутанный пьянящими ароматами и почти уже убаюканный птичьей песней, глаза его начали смыкаться, как вдруг на плечо его легла чья-то жесткая ладонь. Раздался голос.
   - Это еще только начало, верный Тальбо. Прошу тебя, взгляни.
   Тальбо, очнувшийся от полусна, проследил взглядом за указующим перстом своего господина и поразился тому, что до сих пор не заметил самого-то чудесного!
   Посреди лужайки, на накрытом шелковой подушкой (для удобства) небольшом деревянном стуле сидел человек. Что бросилось в глаза Тальбо прежде всего, так это необычайно длинные волосы сидящего - густая грива, перевязанная в нескольких местах простой белой лентой, не только достигала земли, но и укладывалась на нее, в два или три кольца. Поразительно - но еще более поразительным было то, что делали руки этого человека! Вслед за движениями его ладоней, плетущими какой-то необычный узор, стайка бабочек в точности повторяла каждый жест, образуя прямо в воздухе то небольшой водоворот, а то и принимая вид сказочного дракона, раскинувшего свои крылья и разинувшего пасть. Человек, сидящий на лужайке, был так увлечен своей игрой, что совсем не замечал изумленного наблюдателя, застывшего подобно соляному столпу.
   - Прежде, чем что-либо тебе рассказывать, я хочу, чтобы ты прошел туда, и поближе познакомился с ним. Пройдем.
   Ведомый твердой рукой де Жизора, Тальбо прошел через коридор, спустился вниз и вот уже дубовая, окованная железными полосами, дверь распахнулась, и он оказался на пороге сада. Еще один шаг - ноги утонули в мягчайшем травяном ковре. Вдруг непонятная робость охватила храмовника, странное предчувствие не менее странных событий... Молодой человек обернулся и вопросительно посмотрел на Жана де Жизора.
   - Иди, с Богом.
   Тальбо, не говоря ни слова, бросился исполнять приказ - бывает, привычка повиноваться способна справиться и с кое-чем посильней обычной робости. Аллея закончилась, он вышел на лужайку, и тут все также сидящий на стуле человек обратил внимание на незнакомца, а Тальбо, в свою очередь, получил возможность в подробностях рассмотреть этого странного типа - фокусника, не иначе... Однако, подумав так, Тальбо вдруг почувствовал себя неловко. Он видел фокусников - на ярмарках, одетые в нелепые наряды, пестрые и кичливые, они производили впечатление жуликов, вдруг решивших сменить ремесло. Тут же... Длинная белоснежная шелковая рубаха, подпоясанная широким кожаным ремнем и узкие шелковые же штаны составляли одеяние странного человека. Нет, ярмарочный фокусник так не оденется - не всякий благородный сможет позволить себе так одеться, честно говоря. Да и не стал бы де Жизор так обставлять знакомство с кем-то незначительным (фокусник на ярмарке - существо чуть лучшее, чем шелудивый пес). Кто же он? Тальбо уже открыл рот и приготовился задать вопрос, как вдруг все разрешилось само собой - глаза гостя случайно наткнулись на взгляд обитателя таинственного сада.
   Черные омуты, в которых в мгновение ока, безо всякого остатка погрузился и растворился разум Тальбо.
   И пришли те, чужие, но, тем не менее, во многом столь знакомые воспоминания. Крещение в Иордане, и опаляющий жар пустыни, сорок дней искушения. А после - три года Служения вере, и чудеса в Капернауме, укрощение моря Гениссаретского, и Нагорная проповедь. И милый сердцу женский образ, вместе с первым криком младенца. И ужас грядущего распятия, столь явно проступающий сквозь грозные черты лица Понтия Пилата. А далее - совсем странно. Боль утраты, волны и паруса, угрюмое низкое северное солнце и бескрайние поля и леса, чужие, но впоследствии ставшие столь родными, столь непонятные вначале бородатые люди, закутанные в звериные шкуры, наивные и простосердечные, подобно малым детям, внимающие каждому слову искренне, не держащие камень за пазухой. И долгие годы, посвященные все тому же Служению, и потомки, ставшие многочисленными, а потом - белое облако, унесшее туда, откуда нет возврата...
   Тальбо очнулся от забытья. В его голове теснилось все, увиденное им наяву, с трудом умещаясь в голове, но он невольно сделал несколько шагов по направлению к сидящему посреди тихой поляны человеку и совершенно естественно преклонил перед ним колени, ожидая благословения. Так прошло несколько томительных мгновений. Ничего не происходило. Тальбо собрался с силами и поднял голову - человек все также сидел на своем стуле и игрался со стайкой бабочек, улыбаясь совершенно особенной, блуждающей улыбкой в никуда, не обращаясь с ней ни к посетителю, ни к кому бы то ни было. Тальбо вдруг стало не по себе - он видел раньше такие улыбки не раз. Потерявшие свой разум, несчастные юродивые во множестве попадались на глаза тому, кто в своей жизни много путешествовал. Они шли куда-то по дорогам, жалкие, оборванные, существующие только благодаря вспоможению сердобольных людей - куда они направлялись, что за цель влекла их? Монах, осознав весь ужас того, что он обнаружил, отпрянул назад и упал на спину, не удержавшись на ногах.
   - Тальбо, друг мой, встань и отряхни землю с колен своих.
   Твердый, но неожиданно ласковый голос Жана де Жизора постепенно привел Тальбо в чувство - он выпрямился и принялся очищать платье, все еще растерянный и непонимающий.
   - Я чувствую, что в тебе сейчас появилось еще больше вопросов, чем до этого странного и чудесного знакомства. Однако, теперь я в состоянии дать тебе один большой ответ на все вопросы разом, ответ последовательный и исчерпывающий. Предлагаю вернуться обратно в зал, а наш Сосуд оставим наедине с Природой - но, знаю, что ты спросишь, мы еще вернемся сегодня на эту лужайку.
   Довольно заметное, напряжение, существовавшее в помещении ранее, сейчас полностью исчезло - и господин де Жизор, и коренастый громила брат Фульк разом расслабились, как будто Тальбо прошел какое-то одним им известное испытание. И правда - Жан де Жизор, с исполненной удовлетворения улыбкой на лице, набрал себе полный кубок вина, вернее, амброзии, и широко раскинулся в кресле, всем своим видом показывая овладевшую им безмятежность. После того, как и мрачный мажордом занял место на скамье, Тальбо решил и присесть и сам.
   - Что же, брат, молодцом! Проверка тобою пройдена - сейчас расскажу, какая. - Де Жизор вдруг рассмеялся. - Ничего, Тальбо, не удивляйся, чего это я не мрачен так же, как всегда. Иногда настроение столь прекрасно, что душа поет, и хочется улыбаться и смеяться, подобно ребенку. Ну да ладно. Итак, ab ovo, - де Жизор чуть подобрался в кресле.
   - Начало история берет, как ты сам прекрасно понял, от Господа нашего Иисуса Христа. Так ты понял?
   Тальбо опять мысленно почесал в затылке - уж больно чудно, прямо вот так, вот рядом, совсем рядом, и ты - ты, обычный парень, монах без особого рода и имени, не король, не папа и не епископ - ты, вдруг, становишься частью Главного, словно лист в Евангелии. Но ведь не может быть другого Человека, чья жизнь столь похожа на Его жизнь? Поэтому Тальбо опять сказал то, что думал.
   - Я, господин де Жизор, прочитал в глазах Обитателя поляны историю, которую до этого читал исключительно в церковных книгах, и другой такой истории быть, я уверен, не может. Иисус Христос, точно. Вот, разве что, в том, что я увидел, есть несколько вещей, что вызвали у меня сильное смущение...
   Де Жизор кивнул головой, соглашаясь.
   - Представляю, что ввергло тебя в расстроенные чувства. По порядку - смутило ли тебя то, что Иисус был женат?
   - Может, да, а может и нет. Встречались мне и такие списки, ходящие тайком среди нашей братии, где откровенно говорится о том, что, как сын человеческий, Иисус не был чужд всего человеческого. Про Марию Магдалину там тоже написано. Но кто может запретить Мессии, и на каком основании? Нет, все же не смущен я.
   - А дети, родившиеся от Сына Божьего?
   Тальбо задумался, стараясь, чтобы ответ шел от сердца, искренне. - Здесь, честно говоря, я по началу, как узнал, сразу так удивился, что и описать не могу. А вот сейчас чуть улеглось, и вы спросили. Ну а что тут странного, если у челов... - Тальбо запнулся. - У Него была жена, то дети - прямое следствие из этого. У Иисуса были дети... Дайте-ка еще раз вслух произнесу - у Иисуса были дети. Вроде, попривык.
   Де Жизор громко похлопал руками, в знак одобрения действий Тальбо.
   - Правильно, брат - тут в сердце не мешает заглянуть - что, хуже, что ли, Спаситель наш стал оттого, что у него жена и дети обнаружились? Святости у него, у Сына Божьего уменьшилось? Нет, шалишь. Ну, дальше тогда пойдем - есть еще что-то?
   - Я не увидел распятия. Все темно, как будто в памяти не сохранилось ничего, касающегося принятия Христом мученического венца. Почему?
   - Это загадка, друг мой. Быть может, воспоминания оказались столь тяжелы, что исчезли. Нам остается лишь гадать, что же произошло - никто за прошедшие поколения не смог проникнуть сквозь непроницаемый барьер. Вот и весь ответ. А что по поводу дальнейшего?
   Тут Тальбо чуть струхнул, ведь его видение столь сильно отличалось от того, что знал он из книг и проповедей об истории Иисуса Христа, что невольно возникла мысль - а вдруг он не прошел проверку и ввергнул себя в страшную ересь, и теперь, когда он поделится своими сомнениями с господином, его, не исключено, тут же возьмут на мечи? Но, делать нечего, придется отвечать.
   - Мой разум омрачен, а дух исполнен сомнений. Я видел, как Иисус не вознесся на небо, но, с помощью своих друзей, сопровождаемый Марией из Магдалы, покинул Иерусалим и обрел новую жизнь среди тех, кого римляне называли варварами, а мы зовем нашими предками. Может ли такое быть?
   Никто не ухватился за мечи, не дернулся с места, чтобы снести голову святотатца. Наоборот - в глазах Жана де Жизора появилось ранее тщательно скрываемое нечто - особенный такой отблеск. Причастности. И весь облик его чуть изменился - будто и не Жан де Жизор сидит напротив с кубком вина в руке, а существо высшее, из сонма ангельского. Словом, приосанился де Жизор, и речь его тоже стала другой - не суровой речью воина, но проникновенной проповедью.
   - Брат мой, отбрось всяческие сомнения. Спаситель прибыл в наши края, принеся с собой средоточие веры, и принялся обращать язычников, к коим мы с полной уверенностью можем отнести наших предков. Отвратившись от идолов, предки наши приняли христианство и встали на защиту истины с мечом. И во главе их встали потомки Иисуса, избранные королями. Меровинги, длинноволосые короли, несли в себе кровь Спасителя. Вот так-то, Тальбо.
   Тот, кому предназначалось сказанное, не преминул заметить (и вот опять речь опережает мысль).
   - Но в хрониках говорится о том, что династия Меровингов прервалась, а власть была постепенно узурпирована их мажордомами, Шарлеманем и его потомками. Как такое возможно? Ведь те, в чьих жилах течет кровь Иисуса, по праву являются земными властителями? - Тальбо даже чуть наморщил нос оттого, что поставил столь каверзный вопрос. Де Жизор же совсем не растерялся, только чуть нахмурился, отвечая.
   - Похвальные знания, молодой человек. Глубочайшее негодование овладевает мной при упоминании столь позорных подробностей нашего прошлого. Но, к сожалению, хроники не лгут. Более того, я лично могу подтвердить тебе, что прочитанное тобой - горькая правда. Но это не вся правда. Истина в том, что род Меровеев не прервался, и ты, наверное, догадался, что увиденный тобой человек в саду является прямым потомком Спасителя, Меровингом. Но и это не все. К несчастью, прямые потомки Иисуса с течением времени все дальше уходили от окружающего их мира, постепенно погружаясь в некий иллюзорный идеальный мир. В этом выражалось действие крови Спасителя, текущей в их жилах. Справедливое правление Меровингов, особенно отличающееся чудесным умиротворением горячих и буйных франков, сошло на нет, по причине их умственной немощи. Шарлемань, коим овладела безумная жажда власти, приказал уничтожить всех Меровеев. Но, брат Тальбо, ему помешали сделать это. И помешал не кто иной, как Приорат Сиона. Братство наше в те времена не имело названия, и стало именоваться так позже, но суть его осталась неизменной - безвестные основатели положили главной его целью сохранение крови Христовой любой ценой, ибо не должна она пропасть в мире человеческом, с надеждой на неминуемое возрождение. И один из прямых потомков Христа был спрятан от рук убийц и увезен в тайное место.
   - Это то место, где мы сейчас находимся?
   - Нет, Тальбо, за прошедшие с тех пор многие года оно менялось неоднократно, так как охота за носителем крови прекратилась не так давно. Но это - лучшее, и существует неизменным уже почти полвека. Вступив под знамена Крестового похода и явившись одними из главных его зачинщиков, мы сделали все, чтобы пронести свет нашей веры на Восток. Завоевав Иерусалим, братство наше приняло название Приорат Сиона. Вслед за этим наш Готфрид Бульонский, покровительствуемый и направляемый Святым Бернаром, основал Братство Храма Соломона. Цель его создания - получить возможность действовать открыто. Орден Храма, под мудрым руководством Приората, должен был объединить ревнителей веры и направлять их действия выгодным нам образом. Тебе понятно, Тальбо?
   Монах медленно кивнул головой в ответ, и тут же задал вопрос.
   - Почему Храм Соломона?
   - Вспомнив рассказанную братом Алденом историю, ты поймешь, что недра Храма Соломона хранили в себе множество тайн, и сведения о них, в виде одних лишь смутных намеков, спрятанных между страниц древних рукописей, были подобраны братьями и сохранены. Когда стало возможным войти в Иерусалим на правах хозяев, мы взяли себе это здание, давно превращенное мусульманами в конюшни, и сделали из него главную прецепторию Ордена Храма, получив возможность тщательно исследовать все помещения.
   - Но что же так интересовало Приорат Сиона в храме, тем более с течением времени превратившемся в конюшню?
   - Основная цель - среди прочего найти сведения, могущие пролить свет на скрытые воспоминания Иисуса. По мнению, существующему в братстве уже сотни лет, именно там содержится объяснение причин того, почему же разум прямых потомков Христа угас. Кстати, ты обратил внимание на состояние нашего затворника?
   Тальбо на сей раз, решил покривить душой и покачал головой, в отрицании.
   Двое вернулись в волшебный сад. Все та же картина, только вот количество бабочек в стайке заметно уменьшилось - видать, не один час прошел с тех пор, как затворник волшебного сада принялся развлекаться с их помощью. Мертвые тельца покрывали траву. Де Жизор приблизился вплотную и помахал сидящему рукой. Тот нехотя отвлекся т своего занятия и обратил внимание на вернувшихся обратно людей. Тальбо уже заранее приготовился к тому, что, поймав взгляд затворника, вновь увидит картины из его памяти - но на этот раз ничего не произошло. Темные, бессмысленные зрачки пусто таращились на пришедших, по губам Сосуда крови блуждала улыбка, разве что едва заметное изменение произошло, когда на глаза затворнику попался де Жизор. Узнавание. Затворник неожиданно встал со стула и, сделав несколько шагов, потянулся всем телом к Жану де Жизору, обнял его и приник к его груди. В ответ де Жизор принялся ласково гладить этого дряхлого, много старше его самого, человека, будто малого ребенка, и нашептывать ему на ухо все то, что обычно говорят любимым малым детям, когда те прибегают к родителям за ласковым словечком. Затворник заулыбался, засмеялся - и от его улыбки стало Тальбо так хорошо и спокойно, что даже захотелось плакать, а ведь плакал Тальбо последний раз уж очень давно, совсем ребенком. Не то что бы поводов с тех пор ни разу не возникало, просто привык сдерживаться. Но тут все же не сдержался, сердце защемило, и слеза потекла по щеке.
   В какой то миг затворник разволновался, принялся что-то неразборчив бормотать и размахивать руками. Жан де Жизор, видя это, подал Тальбо знак вернуться в замок. Сам же, продолжая обнимать и утешать затворника, удалился с ним вдвоем куда-то вглубь сада. Все еще утирая навернувшиеся слезы, монах в который раз уселся в кресло, и на этот раз пришлось попросить брата Фулька подлить еще вина, чтобы успокоиться. Подоспел де Жизор, заметно огорченный.
   - Господин, я все понял. Бедный он, бедный. Разум его покинул, но чудесное влияние крови Христовой проявляется в другом. Но почему на сей раз, при взгляде на затворника, меня не посетили видения?
   - Происходит это лишь раз, при первой встрече, и далеко не с каждым. Ты был готов, тем более, что добавленное в твой первый кубок особое зелье помогло твоему рассудку открыться навстречу затворнику. Однако, пойми, этого бы никогда не произошло, будь твоя душа запятнана. Вот я и рассказал тебе истинный смысл испытания. А теперь, - де Жизор, вынув из ножен меч, встал рядом с Тальбо и приказал ему преклонить колени. - Согласен ли ты вступить в ряды братства Приората Сиона, и принять на себя обязательства по защите крови Спасителя нашего Иисуса Христа, чтобы это от тебя не потребовало? Согласен ли всеми своими силами способствовать общему делу Приората Сиона по установлению Царства Христова на земле?
   - Согласен.
   - Клянись!
   И клялся в том Тальбо своему господину, привлекая в свидетели Святого Дунстана, зачем-то, и целовал меч в том месте, где крест. Хотя, если уж совсем начистоту - отлично понимал Жан де Жизор, что этот парень будет верен, словно пес, и безо всяких клятв, ведь тому порукой служило и положение его, полностью зависимое от самого де Жизора, и, вообще, вся жизнь его, подобранного из праха и ставшего пусть не благородным, но достойным милем, милостью господина. Что же до будущего, ожидающего молодого человека, и тут Жан де Жизор ничуть не сомневался, предоставляемые Приоратом возможности, а именно- Знание, Умение, Тайная Власть - обеспечивали верность адепта гораздо надежнее всяческих клятв. Кого-то, большинство, прельщала власть над людьми, а вот Тальбо, похоже, будет привязан навеки своим неуемным любопытством.
   Брат Фульк, мажордом замка, молча свидетельствующий клятвы верности, после поднятия с колен Тальбо неожиданно разомкнул уста, обратившись с вопросом к де Жизору.
   - Господин, когда мне его забирать?
   Тальбо насторожился - куда забирать, зачем? Все это де Жизор без труда прочитал на лице слуги.
   - Эй, Тальбо, не стоит вести себя словно боящийся лисы заяц, которого бросает в дрожь при каждом шорохе - здесь, в этих стенах, ты среди друзей и братьев. Бойся и дрожи там, среди бывших твоих братьев-храмовников. А вдруг среди тех, кого недавно ты считал своим братом и другом, найдется тот, кто уже продал душу Сатане? Только лишь подозрения на то, что ты - член нашего братства, будет им достаточно для того, чтобы извести тебя любым способом. Как тебе понравится быть убитым во сне, от удара ножом в бок? Или, быть может, яд, украдкой влитый в твою похлебку, и придающий перед смертью лицу благородный голубой оттенок? Что ты выберешь? Спроси меня - я выбрал жизнь! Именно поэтому тебе придется провести довольно времени с братом Фульком и другими нашими братьями, которые в меру своих сил постараются заполнить обширные пробелы в твоих знаниях и умениях. Только так ты сможешь не только сохранить свою жизнь, но и сохранить чужую, в чем поклялся.
   От сердца у парня отлегло, румянца на щеках прибавилось, язык замел помелом.
   - Господин мой, но не вступает ли моя клятва с принесенными ранее обетами и клятвами, особенно же меня беспокоит та, что выражает личную мою верность вашей милости?
   Жан де Жизор уселся в кресло, а Тальбо, повинуясь приказу, встал на перед ним на колени.
   - Будучи простолюдином, оммаж Ордену Храма ты не приносил, а требование подчинения Уставу не противоречит требованиям Приората Сиона - напротив, несоблюдение Устава тамплиером жестко карается. Тут все в порядке. Или ты посмел еще кому-то клясться, без моего ведома? Не Бафомету ли? Отвечай!
   Бедный Тальбо! Лучший для тебя обет - обет молчания, во имя спасения жизни. Столь грозным голосом произнес свою последнюю фразу господин, что показалось вдруг, что жизнь-то на волоске повисла, да тонком таком, того и гляди - оборвется! Задыхающимся голосом повторил Тальбо.
   - Бог видит, господин мой Жан из Жизора, никому кроме вашей милости не приносил я клятв, тем паче Бафомету, и другим врагам рода человеческого! - Замолчал молодой монах, вверив свою судьбу господину. И уж в чем в чем, а в том, что там, за спиной, невидимый Тальбо брат Фульк уже занес свой меч и готов по малейшему дрожанию века у господина де Жизора перерубить коварному предателю позвоночный столб, коленопреклоненный монах ничуть не сомневался. Однако, время шло, колени понемногу затекали, а позвоночник-то вот он - цел, целехонек. И тут пронесло! Не дрогнуло веко у Жана де Жизора, похоже, устроил его откровенный ответ.
   - Верю тебе, Тальбо, мой преданный пес. Что же до твоего беспокойства касательно моей особы, то знай - я несу в себе часть крови Христовой, будучи одним из непрямых потомков Меровингов. Поклявшись хранить кровь Спасителя, ты принес мне еще один обет верности. Отныне будь предан мне с удвоенной силой, только и всего! Успокоил ли тебя мой ответ, брат Тальбо? - задал вопрос Жан де Жизор спокойным таким голосом, а сам смотрел все поверх головы злополучного монаха, видать, готовился все же взять, да и кивнуть слегка Фульку, подать знак убить надоедалу. И верно - не слишком ли много вопросов задает дерзкий раб своему повелителю? Стукнулся лбом Тальбо о плиту каменную, замостившую пол, выразив тем самым полное согласие со словами господина и одновременно нежелание опять открывать свой рот - ну а вдруг опять вот возьмет какой-нибудь вопрос, и выскочит, случайно? Прощай, жизнь, так что ли? Нет, лучше уж молчать, как рыба.
   - Вот и хорошо. Я уже начал уставать от этих продолжительных разговоров, а ведь пора заняться делом. Встретимся мы теперь нескоро, верный мой слуга, но, если по новой своей стезе пойдешь ты с уверенностью, то встретимся обязательно. Вверяю тебя в руки брата своего Фулька, и желаю удачи, малыш Тальбо! - Де Жизор протянул руку, потрепал склоненную голову своего слуги, а затем вышел вон.
   А Тальбо остался - да так, что уже и лето закончилось, и зима прошла - кругом опять лето подступает, ветви на деревьях зеленью покрываются, а несчастный монах чахнет в каменном мешке, среди пыльных фолиантов и свитков, склонившись над подставкой для чтения, листы разглаживая пальцами - в глазах рябит, в паху тяжесть. Многие знания - многие печали, так выходит. Чушь - это сам брат Тальбо от жадности своей запер себя в хранилище книг и теперь читает все подряд, будто путник в пустыне, добравшийся после многих дней жажды до колодца и теперь все пьющий и пьющий, не в силах остановиться. В паху тяжесть, говоришь? А кто пропустил уже три кряду поездки на деревенскую ярмарку, где все пятеро молодых послушников, одетых в мирскую одежду и возглавляемых наставником, братом Фульком, избавлялись от подобных тяжестей в объятиях ярмарочных шлюх? "Зарубите себе на носу, или, что вернее, на ваших отростках - Приорат Сиона не одобряет обетов безбрачия и плотского воздержания среди членов братства. Объясню. Человека, жизнь которого перевалила далеко за середину, плоть тревожит не так часто, как здорового молодого парня. Тем более, если человек такой склонен к размышлениям в уединенных местах и занятия философией ему чудо как милы - он воспринимает свою похоть как нечто раздражающее и отвлекающее его от занятий. Тоже и со Святыми - ну у них вообще все по-другому, не как у нас, простых смертных. Среди вас философы есть? Нет, потому что вы бараны. Святые есть? Тоже пока не встречал. Так что горячая девка вам не повредит. По рожам вижу, что все довольны, и это хорошо, потому что те, кто сворачивают на путь содомского греха и принимаются уестествлять друг друга, подвергаются в Приорате Сиона простому усекновению всех членов, прижиганию культей и милостиво отпускаются на все четыре стороны. Я понятно объяснил?" - это замечание Тальбо услышал от брата Фулька в самом начале обучения, полностью с ним согласившись - при воспоминании о том, что происходит в некоторых тамплиерских казармах Тальбо чуть не выворачивало. Чертовы содомиты! Так что же, в таком случае, помешало посетить веселых девиц последние три раза? Любопытство, что же еще. Поскольку, из-за большого количества разнообразных занятий и воинских упражнений, вот уже без малого год наполнявших все дни Тальбо кряду, время на изучение собранной Приоратом библиотеки находилось очень редко, монах шел на серьезные жертвы, урезая свой отдых столь варварским образом. Это, кстати, помимо обязательных к прочтению и, кто способен, запоминанию книг. Но Тальбо будто стал одержим, и только когда постоянный недосып послужил причиной того, что на одном из воинских упражнений брат Фульк, вооруженный цепью, чуть не пробил ему, зевающему от усталости, череп (раскроило морду цепочкой при этом, надо заметить, знатно) зарвавшегося монаха привели в чувство, заключив в холодный подвал и посадив на хлеб и воду. Короткое заключение отрезвило Тальбо и обуздало его любопытство - так что за время до конца лета он наверстал все упущенное - по девкам, имеется в виду.
   Если брат Фульк доводил до ума умения вновь обретенных братьев в части использования копий, топоров, метательных ножей и свинчаток, а также рук и ног, то три других монаха просвещали учеников в других областях. Когда же закончится эта прекрасная пора ученичества и, вооруженные и обученные, братья попадут в мир, где примутся за свои труды во славу Приората Сиона?
   Утро выдалось довольно свежим, так что брата Тальбо, закрывшегося плотным шерстяным одеялом с ног до головы, слегка потряхивало, при одной лишь мысли о том, что вот сейчас придется вставать с постели. Он осторожно вытащил из-под одеяла нос, глаза, и тут его взгляд сразу же упал на надпись, сделанную куском угля на стене кельи, над столом. "Ты отравлен. Найди противоядие, или умри", - вот такое послание оставил кто-то ночью, неслышно проникнув внутрь жилища монаха, а ведь Тальбо спал чутко, как учили. "Что за чепуха. Идиотская шутка. Надо встать и выяснить, кто этот шутник", - не тут-то было, монашек. При попытке встать с кровати оказалось вдруг, что руки и ноги отказываются повиноваться - только приподнялся, и валишься обратно, как куль с овсом. Зловещий признак, а тут еще закрались сомнения по поводу утренней свежести - в приоткрытую ставню видно было, как воздух на солнце плыл, дрожал. От жары, как и полагается в конце лета. Увиденное утвердило Тальбо в мысли о том, что жар - у него самого, отчего теплый летний воздух веет ледяной прохладой. Что еще? В голове будто сидит тяжелый волосяной шар, мешает думать, путает мысли. "Да, я действительно отравлен. Вчера вечером, сразу после ужина, меня неожиданно резко потянуло в постель, я даже не пошел за сливами, вместе с остальными. Вспоминай! Сыр, вино, паштет, каша. Куда положили яд? На вкус все было, как обычно. Вроде бы... Хотя, нет! Вино! Помимо обычной смоляной горечи (ну какая скотина его гонит), ощущался странный такой привкус, будто горло немело. Что же может оказать такое воздействие, какое вещество подмешал злоумышленник в вино? Реальгар? Авеланский орех? Волчеягодник? Сонное...сонное... Черный мак! Я отравлен смесью сока черного мака и, вероятно волчьей ягоды, судя по жару", - Тальбо, придя к единственно правильному выводу, обрадовался было, но потом, вдруг припомнив, что это он сам лежит на кровати, лишенный сил и умирающий от яда, принялся звать на помощь. Тщетно - никто не шел на голос, будто все жители замка вымерли в одночасье. Это еще более встревожило Тальбо. Если все умерли, то почему он жив, и зачем убийца сделал надпись на стене - для дополнительного устрашения, или же то был не убийца, а тайный доброжелатель. Но зачем писать на стенах, не лучше ли дать противоядие. Кстати, какое? Тальбо задумался ненадолго, и вот уже состав снадобья, могущего помочь, возник в его памяти - будто написанные огромными огненными буквами, строки латыни пульсировали в его воспаленном горячечном сознании, словно заставляли его: "Иди! Спаси! Себя! Нас!".
   Он опять попытался подняться, и опять неудачно. Затем оставил попытки сесть в кровати и, ухватившись за край деревянного ложа, рывком сдернул себя на пол. Каменные плиты вызвали у горячечного тела Тальбо такое ощущение, будто его упекли в ледяной ад, да еще из разбитого носа потекла кровь. Но это все было совсем не важно - важным было добраться до сада. Тальбо помнил, что где-то в углу кельи стоит ящик, а в ящике спрятан маленький кувшин с вином. Вино бы очень пригодилось - как основа противоядия, так что надо его найти - перекатившись со спины на живот, парень подтянулся на локтях. В глазах бешено крутился круговорот, без остановки. Пришлось закрыть левый глаз - все чуть замедлилось, настолько, что умирающий монах смог разобраться в направлении, куда ползти, и вскоре рука нащупала крышку скромного деревянного ящика и открыла ее. Кувшинчик, целый и невредимый был крепко зажат в левой ладони. "Куда теперь. Эх, сейчас вырвет...", - подступившая тошнота бурно излилась черной желчью, среди которой плавали сгустки запекшейся крови. Ягоды люпина разъедали стенки желудка - еще немного, и открывшееся обильное кровотечение станет необратимым, кровь покинет жилы и соберется в желудке, после чего смерть станет близка и совершенно неизбежна. Тальбо следовало поспешить. Лежа в луже собственной блевотины, не в силах пошевелить конечностями - куда спешить? "Чем дольше ты лежишь, тем быстрее умираешь. Что, хочешь сдохнуть? Нет, ничуть не бывало. Наоборот, жить хочу. Тогда давай-ка, брат Тальбо, прыгай-ка ты в окно. Оттуда, со двора, до сада рукой подать - или шею свернешь, или можешь спастись, по земле ползти много легче". Следовало подтащить к окну кровать, либо подтянуться на руках. Первое показалось совершенно бессмысленным, до тех пор, пока, в шестой раз разбивая лицо об пол, поскользнувшись отказывающимися повиноваться ногами, Тальбо не передумал.
   Медленно, очень медленно, кровать все-таки сдвинулась с места и перемещалась к окну. Когда торец уперся в стену, Тальбо подтянул под себя руками ноги, согнул их в коленях и напрягся, вскочив на миг на локоть вверх. Этого хватило, чтобы седалище попало на кровать, а дальше - уже просто. По пояс наружу - "Какое яркое солнце. Похоже, что уже полдень. Это я уже столько времени ползаю по келье?" - ужаснувшись открывшемуся наблюдению, Тальбо не удержался (и не собирался, собственно) и беззвучно выпал из окна, в падении задел ногой каменную кладку, приземлившись, вместо булыжной отмостки, довольно удачно, на сваленное кем-то сено. И кувшинчик оказался цел. Чудеса случаются. Садовые деревья находились всего лишь в десятке шагов. Каждый из этих шагов оказался обильно орошен тем, что лилось из горла Тальбо. Непрерывно давясь и кашляя, находящийся при смерти, монах пролез между деревьев и ввалился в ряды лекарственных трав, произрастающих в определенном порядке. Что же в составе противоядия? Так, вот качаются зонтики розмарина, пару локтей левее - похожий на укроп тысячелистник, а здесь лесная конопля раскинула свои волосатые листья.
   Нарвав и сразу же затолкав в рот некоторую часть сорванных стеблей и листьев, Тальбо, выпучив глаза от усталости и боли, вытащил затычку из кувшинчика и медленно отхлебнул из горла. Небольшой глоток, еще один. "Надеюсь, сейчас станет легче...Нет, ждать не надо, поползу обратно, делать нечего". Легче пока не становилось, и сильнейший спазм настиг монаха, когда он уже подобрался к дверям, ведущим прямиком в коридор. Правда, нужно было подняться по винтовой лестнице. Как он это сделает, Тальбо для себя еще не решил, но в том, что сделает это, ничуть не сомневался. "Давай, еще чуть-чуть, за угол двери ногтем подцепим" - в таком состоянии разговаривать самому с собой самое время. Вдруг свет солнца перекрыла чья-то тень.
   - Кто здесь? - Тальбо прищурился, но так и не смог разобрать черты лица человека, склонившегося над ним. Незнакомец не ответил, внимательно следя за поворотом головы лежащего на земле полумертвого монаха, и умело скрываясь среди лучей солнечного света, так и оставаясь неразборчивой тенью.
   - Ответь, монах, зачем ты возвращаешься? Ты никогда не поднимешься по лестнице, а если даже сможешь сделать это, то подъем убьет тебя. Зачем нарвал охапку травы, думаешь, она еще кому-нибудь понадобится?
   - Там другие умирают, отравлены все. Если ты не убийца, то помоги, добрый человек, приготовь противоядие, я скажу, как.
   - А если я именно тот, кто подмешал тебе яд, ту самую смесь люпина и макового настоя?
   - Убийца! - Тальбо попытался схватить незнакомца непослушной рукой за лодыжку и повалить его - а потом постараться добраться до горла зубами. Все зря - незнакомец, казалось, ожидал нападения, и поэтому избежал нападения, просто уйдя в сторону. Дыхание монаха перехватило, и он со стоном откинул голову на булыжники. Тальбо не переставало терзать мысль о том, что голос незнакомца был им ранее слышен неоднократно, но вот где, когда? Разум, помутившийся от боли, отказывался давать ответ на этот вопрос.
   - Почему у тебя такой знакомый голос... Кто ты? Я знаю тебя...
   Похоже, в планы человека не входила беседа со стоящим одной ногой в могиле монахом, поэтому он взял и прижал пальцы к шее Тальбо, безошибочно определив то место где находится сонная артерия. Прежде чем уйти в страну снов, молодой монах услышал.
   - Брат мой, ты справился с заданием...
  
   Глава 8
   Судьба человека подобна утлой лодчонке в океане - грозные волны того и гляди пустят ее на дно.
  
  
   - Этому еврею, по всей видимости, удалось докопаться до чего-то важного. Настолько важного, что уже трое Чтецов умерло. Вдруг стала течь кровь из носа, из ушей, из-под век. Оказалось - в голове у них полопались жилы, от перенапряжения. А перенапряжение возникло оттого, что наш Прелестный дал понять важность происшедшего. В течение почти часа перед смертью все трое повторяли без остановки - "Уничтожьте того каббалиста, что вам известен". Кто нам известен? Йосиф бен Манн известен, как известен репей в заднице, вызывающий досадное беспокойство. Еще кто? Все. Есть ли у нас хоть малейшая догадка о том, что именно нашел этот сующий всюду свой длинный нос негодяй?
   Произнесший столь пространный монолог человек откинулся на спинку роскошного кресла и бережно провел своей ладонью по своей безупречно уложенной и завитой бороде, исправляя ощущаемые только им самим изъяны. Жерар де Ридфор, собственной персоной. Лоснящийся, весь будто раздувшийся от сознания собственного величия. Молодец, так держать! А почему бы и не так держать, если за плечами - вот оно! - Рогатый Соблазнитель, дающий власть, и не просто власть а Власть, и ничего не требующий взамен - лично от господина Жерара де Ридфора, свежеиспеченного Великого Магистра Ордена Храма. А на мелочи, вроде некоторых кровавых обрядов, потребных Бафомету, совершенно не стоит обращать внимания, ведь людишек вон сколько - не перечесть, и кому они нужны? Прямо в пасть Прелестному всех их, чего там мелочиться!
   - Сожалею о неприятностях, которые доставляет Вам сей неуемный мудрец, и испытываю мучительный страх перед тем неизведанным, что может настолько озаботить вашего Хозяина, к которому, как вам должно быть известно, я испытываю огромное уважение.
   Де Ридфор поморщился - ему не понравилось слово "Хозяин" - но молча проглотил столь очевидную колкость. Странно, ведь грозный тамплиер не привык оставаться в долгу, особенно когда позади кресла молча стоят трое лейтенантов, вооруженные до зубов звери. Только дай знак - и сидящий напротив старик будет изрублен в куски. Почему же...Да потому, что разговор происходил в надежно укрытой неприступными скалами горной крепости, а собеседником был сам Горный Старец. Высохший, словно кусок вяленой конины, казалось бы, в чем душа держится - но в черных его глазах неистовый блеск, а крепкие пальцы могут расплющить горло любому здоровяку. А еще под его началом тени. Их не видно до того самого момента, когда отравленное лезвие кинжала вдруг вонзается в правый бок, после чего тень либо исчезает, либо превращается в мертвое безымянное тело, с которого какой спрос. Убийцы, повинующиеся Горному Старцу, лишены страха смерти, вместо них страх смерти испытывают их жертвы. Но никто не знает заранее, помешал ли он чем-то зловещему Горному Старцу, и каждый дрожит, объятый ужасом, в ожидании визита убийцы-ассасина. А Горный старец продолжил.
   - Если же вам не безынтересно узнать, где в настоящее время находится назойливый, как муха, бен Манн, то извольте - он, в сопровождении своих слуг, изволит быть на пути в Искандерию.
   Жерар де Ридфор вежливо отрыгнул в ладонь.
   - Вы поражаете меня, уважаемый, своей невероятной осведомленностью даже в таких мелочах, как наш сегодняшний предмет разговора. Но рискну уточнить - вы получили эти сведения обычным путем, или с помощью магических средств?
   Старик усмехнулся.
   - Вижу, что вы испытываете некоторые трудности с доверием к необычным путям. Не волнуйтесь, за отъездом еврея наблюдали мои люди. Поделюсь еще кое-чем. За день до отъезда он отправил во дворец к наместнику Дамаска какой-то большой сундук, с неизвестным содержимым. Предполагаю, что взамен он получил из рук Черкеса то, из-за чего и отправился в дальний путь. А теперь ответьте мне, что вы собираетесь делать дальше в отношении бен Манна, и правильно ли я понимаю цель вашего визита ко мне?
   Перед тем, как дать ответ, де Ридфор помялся некоторое время. Но, наконец, созрел.
   - Дело в том, что мои братья некоторым образом уже пытались, в прошлом... пытались, - У Великого Магистра запершило в горле, он откашлялся. - Пытались избавить землю от Йосифа бен Манна, да вот не получилось. Лазутчики гибли при странных обстоятельствах - попадали под копыта верблюда, умирали от черного поноса, это все здоровые, как бык, парни! А вредному мудрецу - ничего. Жив по сей день. Поэтому я прошу оказать нам помощь.
   - Какую именно? - Старец был неумолим. Жерар де Ридфор в раздражении взмахнул руками.
   - Ну, хорошо, хорошо - иными словами, пошлите своих людей убить этого старого книгочея, чтобы он не коптил больше небо, не маячил перед глазами там и тут! Чтобы я не слышал больше о нем!! Нигде, никогда!!! Это понятно!!!? - Крик де Ридфора дошел до своего пика и резко оборвался. Наступила тишина, перебиваемая только глубоким дыханием храмовника. Стоявшие позади его кресла братья замерли, не живы и не мертвы, так на них подействовал вой Магистра (видать, в других условиях не предвещавший ничего хорошего). Опытный наблюдатель (очень опытный - раз, заранее предупрежденный - два) заметил бы также, что плотные драпировки, делающие комнату - каменный мешок - более или менее приемлемой для проведения встреч с важными гостями, вдруг еле заметно зашевелились, будто вдоль них с той стороны кто-то проскользнул, неслышно, подобно змее. По всей видимости, подручные Старца держали ухо востро, не делая ни малейших скидок на кажущуюся дружбу их властелина с гостем.
   На Горного же Старца вопли его собеседника подействовали весьма неожиданно. Вдруг тишину нарушил еще один звук - раскатистый хохот, сочный, переливающийся в воздухе, так и зовущий присоединиться к нему. Ни на миг невозможно было предположить, что этот роскошный смех принадлежит старому, скукожившемуся от непрестанных убийств сморчку. Прошло немало времени, пока хохот утих - видно, Горный Старец, похоже, любил всласть посмеяться, а повод наступал не так часто, вот и пользовался случаем.
   - О, уважаемый Жерар из Ридфора, прошу не обижаться на мой смех, так как он не относится к сказанным вами словам, а...вот, к смешному выражению лиц ваших слуг. Они насмешили меня, - лицо старика резко вытянулось и покрылось обычной бесстрастной гримасой. - Вы изложили свою просьбу. Скажу, что она во многом не отличается от просьб других моих посетителей, и в этом ничего странного нет. И это хорошо. - Горный Старец вдруг уставил свой взгляд, обычно изучающий некую точку на стене рядом с гостем, прямо в глаза де Ридфора, отчего тот вздрогнул. - Но есть одна тонкость. Дело в том, что Горный Старец уже посылал своих ассасинов к Йосифу бен Манну. И те, как и подосланные вами убийцы, не выполнили своего предназначения. Правда, их тела не были найдены, они исчезли без следа, ни один свидетель какой-то, может быть, схватки между евреем и моими людьми, или их смерти от отравления, так и не был найден, хотя спрашивали всех, кто мог находиться в то время поблизости. Так что наш орешек обладает твердой скорлупой, и извлечь ядро мы сможем, только если объединим усилия особым образом.
   Великий Магистр, совершеннейшим образом заинтригованный неожиданным поворотом событий и, тем паче, внезапной откровенностью Старца (сам вдруг признался в собственной неудаче! Невероятно!), позволил себе чуть приоткрыть рот, что выглядело совершенно нелепо, и озадачился.
   - Что значит особым образом? Подождите, уважаемый, вы признаете, что ваши безупречные убийцы обломали себе зубы об этого изъеденного молью мудреца, точно так же, как и мои братья? Так зачем продолжать разговор? Если вы ни коим образом не можете оказать мне услугу, о которой я прошу, то, черт возьми, что я здесь делаю!?
   Жерар де Ридфор одернул плащ и привстал с кресла, одновременно подавая знак своим слугам о том, что тамплиеры все вместе покидают крепость исмаилитов, прямо сейчас. При этом Великий Магистр краем глаза незаметно, как он, по крайней мере считал, следил за реакцией старика - когда тот дернется и ринется останавливать гостя, удерживать для продолжения беседы. Лукавил де Ридфор. И на самом деле ни одна из эмоций, выказанная им за время разговора с Горным Старцем, не соответствовала действительности - действительностью являлось лишь циничное равнодушие, пустота, покрытая грязной коркой себялюбия и ненависти к действительным либо надуманным врагам. Но Великий Магистр подозревал, и небезосновательно, что его секрет отлично известен Горному Старцу, что сводило на нет всю блестящую игру тамплиера. "Я знаю, что ты знаешь, что я знаю, что ты знаешь...". И где тут конец? Неизвестность и неуверенность заставляла продолжать игру. Де Ридфор выдержал паузу, прежде чем вернуться обратно в свое кресло и спросить, как ни в чем не бывало.
   - Так что там насчет объединения усилий?
   Старик исмаилит кивнул головой.
   - Что вы скажете по поводу одного из ваших людей, такого, высокого, ходящего обычно обнаженным по пояс, с обручем на голове и сильно обгоревшим лицом. Знаком ли он вам?
   Речь шла о брате Эзра, бывшем главным распорядителем Церемониала Бафомета, знающем все и вся, любые секреты Братства Храма. Несчастный случай (брызги горящего масла), произошедший несколько лет назад и связанный с происками врагов, обезобразил лицо Эзра, и с тех пор он совсем перестал покидать подземелье Храма Соломона, проводя свои дни и ночи в общении с Прелестным, к вящей славе Ордена. Личность брата Эзра скрывалась тщательнейшим образом Немудрено, что де Ридфор весьма насторожился, причем на этот раз непритворно, обнаружив знание этого человека самим Горным Старцем, при котором он ни разу брата Эзру не упоминал. Мысль о том, что среди самых приближенный членов Ордена Храма могут быть агенты исмаилитов, вызывала серьезное беспокойство, так как если это соответствовало действительности, то размеры опасности, грозящей братству, невозможно было переоценить. Дьявол! Жерар де Ридфор собрался с силами.
   - О. Конечно, мне известен тот, о ком вы говорите. Какое отношение он имеет к...
   Старик, сидящий напротив, поднял руку. - Терпение, сейчас я объясню. Кстати, странно, что вы не проявили ни малейшего интереса к тому, откуда мне вообще известно о брате Эзра. Но это и к лучшему, так как мое знание никак не вредит вам, вы сейчас это поймете. Суть предложения в том, чтобы объединить усилия лучшего вашего мага, коим я считаю брата Эзра, с моим. Вы знаете, кто мой лучший колдун?
   Жерар де Ридфор равнодушно покачал головой, однако на самом деле заинтересовался.
   - И кто же?
   - Вы этого не знаете. Но, уверяю вас, его мастерство вполне сравнимо с умениями брата Эзра, а способность умертвлять людей развита, мне думается, в значительно большей степени. Только если они оба нападут одновременно, подкрепленные не менее чем тремя десятками наших людей - мы сможем быть уверены в том, что бен Манн станет нашей добычей. Я даже готов сделать все безвозмездно, в качестве проявления уважения к моим лучшим друзьям среди франков. Разве что мои люди заберут бумаги бен Манна. Как вам такое предложение?
   Жерар де Ридфор колебался недолго. Не то что бы он считал исмаилитов достойными доверия хотя бы на четверть мизинца, нет - в них он ощущал столь же циничную натуру, сколь и он сам. Но де Ридфор также знал, что справиться с бен Манном вместе будет проще. А если он не сделает это, один, или с помощью Горного Старца, то - де Ридфора передернуло при мысли о том, что с ним сделает Бафомет, если он потерпит неудачу. Нет, рисковать не стоит...
  
   Ферри дал по морде верблюду раз, другой, третий. Животное пыталось уклониться от ударов, но он повисал на упряжи, наклонял верблюжью башку к низу и бил. Зло, с оттяжкой, расплескивая накопившуюся черную желчь направо и налево. Верблюд уже не пытался скрыться, а тем более огрызнуться, а просто дрожал мелкой дрожью, пуская из крупных ноздрей кровавые пузыри. На очередном ударе копыта горбатого пожирателя колючек подкосились, и верблюд рухнул на песок, без сознания.
   - Ай, молодец! Верблюда победил на кулаках! Только чего ты ему не дал возможности пнуть тебе копытом в живот? Тогда я бы еще подумал, кто выйдет победителем! - Виджай громко рассмеялся, потом подошел и дружески похлопал все еще сопящего от бешенства де Невилля по плечу.
   - Зачем так нервничал? Сам виноват - дал себя укусить. Не нравится - возьми и укуси верблюда в ответ, но зачем из него выбивать пыль.
   Индиец покачал головой. За спиной Ферри караванщики сгрудились толпой вокруг лежащего бездыханным верблюда и громко переговаривались. Таким образом, весь караван застрял посреди пустыни на неопределенное время, до тех пор, пока не прекратится бурное обсуждение судьбы Ферри, судьбы кусачей твари и невесть еще чего. Виджай, не предпринимая никаких попыток вмешаться и прекратить оживленную беседу погонщиков верблюдов и их начальников, уселся на песок и в полголоса запел. "Ом нам Вайя, Ом нам Шивайя!". Ферри посмотрел на прикрывшего глаза индийца, раскачивающегося из стороны в сторону. Безнадежно - все равно, что умер.
   - Почему все стоит?!
   Это появился сам Йосиф бен Манн, сначала осторожно выглянул из своего дорожного шатра, установленного на спине очень крупного верблюда, потом, поняв, что остановка не связана с нападением разбойников, ловко спрыгнул на землю и направился к толпе вокруг верблюда. Увидев Ферри, спросил.
   - Что здесь случилось?
   Пришлось барону рассказать. По дороге, когда де Невилль особенно увлекся изучением одного манускрипта, взятого его учителем с собой в дорогу, чтобы не терять даром времени, исчадие ада, называемое почему-то верблюдом, повинуясь своим диким инстинктам со всей своей силы вцепилось длинными желтыми зубами в голень Ферри. Тот, ошалев от неожиданного нападения, все же смог другой ногой ударить тварь по голове, вырвать свою конечность из пасти, после чего спешился, поймал скотину за повод и принялся охаживать ее.
   - Надеюсь, с манускриптом ничего не произошло?
   После того, как де Невилль вытащил книгу из-за пазухи и показал, что с ней все в порядке, озабоченное выражение лица бен Манна сменилось досадой.
   - Значит, ничего не случилось. Так почему же стоим?
   С этими словами мудрец и подошел к толпе караванщиков. Те сразу же обступили уважаемого человека с целью вымогательства денег за убийство лучшего в караване верблюда человеком бен Манна и вообще, так, поговорить. Бен Манн был настроен поговорить, и сразу же принялся размахивать руками в ответ. Безумный базар продолжался и продолжался, казалось, старый кудесник готов пререкаться с погонщиками до самого захода солнца. Однако, после особенно громких криков, Йосиф плюнул на песок, подошел к все еще валяющемуся на песке верблюду и со всего размаху сунул ему согнутые пальцы в ноздри. Верблюд вскочил, свежий и отдохнувший, и совершенно живой. Бен Манн коротко ругнулся, повернулся спиной к караванщикам и важно прошествовал обратно, к своему передвижному шатру. Проходя мимо Ферри, он коротко ему улыбнулся, показывая, что случившееся его хоть немного развлекло. Ферри же с самого начала поездки совершенно ничего не радовало. Вот и сейчас он лишь угрюмо махнул рукой в ответ и пошел к своему верблюду. Кто-нибудь видел, как верблюд, подобно побитой собаке, дрожит, пытается вилять хвостом и припадает к земле? Именно это и произошло, когда де Невилль приблизился к несчастной скотине. Горбатая сволочь крутилась, как бы это выразиться, под ногами Ферри, насколько это возможно для верблюда, не даваясь в руки. Де Невиллю надоело его ловить, он опять сжал кулаки, и животное, словно поняв, что предстоит еще одна трепка, вдруг резко угомонилось и позволило себя оседлать. Путь продолжился. То тут, то там еще долго раздавались взрывы хохота, караванщики вспоминали все подробности происшествия, но, честно говоря, кошки как скребли на душе барона, так и не перестали это делать.
   От звуков зурны у Ферри началась изжога. Проклятый кормчий, араб со своим музыкальным инструментом с самого утра уселся на носу корабля и с тех пор непрерывно перебирал струны, извлекая монотонное визжание, сопровождаемое, вдобавок, не менее отвратительным пением, гнусавым, и все на один лад. Де Невилль прислушался и скептически улыбнулся - дряхлый моряк во весь голос распространялся о прелестях своих возлюбленных, причем подробно, не пропуская ни малейшей детали.
   - Хорошая у старика память, ничего пока не забыл, а ведь прошел не один десяток лет, судя по его морщинам и лысине. - Виджай встал рядом и оперся локтями о поручни фальшборта. - Может, подкрадемся к нему сзади и выкинем в воду?
   - Я бы рад, да где ты кормчего найдешь, посреди моря?
   - Какое там посреди, тут до берега рукой подать. - Индиец показал - действительно, за легкой дымкой слева по борту можно было разглядеть пустынные засыпанные песком земли. Морской ветер поднимал песок в воздух, создавая нечто вроде тумана. Иногда порывы достигали судна, и все оказывалось засыпано песком.
   - Магрибский берег. Мы с бен Манном бывали в здешних краях. Ни чего хорошего - какие-то деревушки, народ дикий, женщины - на милю не подойдешь, а то родственники набросятся с кинжалами. Знают, что охранять - не дай бог, жених до свадьбы свое сокровище увидит, усов испугается и сбежит в пустыню, к разбойникам. Да-а-а... - Виджай замолчал, видимо, подавленный воспоминаниями.
   - А что вы тут забыли? - Ферри заинтересовался.
   - Как обычно. Наш мудрец искал какого-то мага.
   - И что, нашел?
   - Да уж. Нашел, да так, что мы потом по всему Магрибу от него бегали. Не поделили что-то. - Виджай предпочел не распространяться дальше на эту тему, да и де Невилль не особо настаивал. Мерное покачивание на волнах успокаивало, призывая к молчанию, да и певец на носу, видимо, устав сам от себя, куда-то скрылся.
   Покинув Тир всего дней десять тому назад, торговое судно уже вплотную приблизилось к цели плавания - Александрии, если верить уверениям моряков. Йосиф бен Манн, находящийся в предвкушении встречи с неизвестными книгами, все время сидел в каюте, наслаждаясь тирским вином, разбавленным водой, и обществом самого себя. Виджай же завязывал прочную веревку вокруг пояса, предварительно надежно прикрепив другой конец к корпусу корабля, и бросался за борт. А там, подобно облаку, он часами парил в водной толще, волочась за кормой. Матросы поначалу приходили в сильное возбуждение и даже пытались спасать индийца, но потом разобрались в происходящем, приняли его между собой за умалишенного, и оставили в покое. Ферри сам попробовал вот так же, как Виджай, мерно тянуться на веревке за судном, проникаясь безмятежностью морских глубин, но все без результата - успокоение так и не пришло.
   - Вот он, маяк! Смотрите!
   Из горизонта медленно, но неумолимо вырастала огромная башня Александрийского маяка. Все сгрудились на носу, прикрыв ладонями глаза от солнечных бликов, бегающих по волнам. Даже бен Манн соизволил выйти из каюты и обратить свой исполненный собственного достоинства взгляд на маяк.
   - Полезное сооружение. В прошлом умели строить величественные здания, жаль, что до наших времен дошли лишь единицы из них. Измельчали люди, а вместе с ними и их творения. - После изреченной сентенции мудрец отправился восвояси, желая, похоже, еще раз приложиться к кувшину и тем самым сгладить тяготы морского путешествия. Остальные продолжили высматривать подробности, которых становилось все больше по мере приближения судна к гавани. К вечеру судно бросило якорь на александрийском рейде и наступила последняя ночь путешествия - довольно беспокойная, так как судовая команда готовилась к предстоящей с утра швартовке и, что самое главное, досмотру судового груза. Последнее предвещало большие хлопоты, учитывая известную продажность местных таможенных чиновников, так что в капитанской каюте свет горел до самого восхода солнца.
   Рано утром судно снялось с якоря и подошло к причалу. Затем началось светопреставление - только успели положить сходни, как на борт ринулась орава таможенных чиновников, объятых невероятным рвением. Предполагая их прибытие, бен Манн призвал своих помощников в свою каюту, где бы они все вместе дожидались досмотра. Крышки трюмов распахнулись, часть таможенников скрылась в их недрах, сопровождаемая капитаном судна, другие же, которым не так повезло сегодня, принялись приставать к членам экипажа и пассажирам, составляя их перепись, с приметами, а также выясняя, какое имущество они везут с собой, и уплачен ли на него зякет. На судне имелось, помимо бен Манна, его слуги и помощника, немало мусульман, совершающих паломничество, поэтому шум стоял до небес, когда рассерженные приставаниями и вымогательствами чиновников, люди принимались ругаться и трясти в воздухе бумагами, доказывающими уплату налога. Однако таможенники даже не составляли себе труда проверить хоть одно из этих доказательств, требуя заплатить все заново. Особо разгоряченные спором, незадачливые путники пытались просто оттолкнуть чиновника в сторону, но тут на помощь прибегала стража, паломнику заламывали руки и уводили в тюрьму за сопротивление. Его же имущество полностью изымалось. В конце концов дошла очередь и до самой роскошной кормовой каюты, занятой Йосифом бен Манном.
   Чиновник, проводящий опись имущества, резким движением, предварительно вежливо не постучавшись, распахнул незапертую дверь, окинул быстрым взглядом ее убранство и сидящих внутри, после чего, уже совершенно не торопясь, с удовольствием потер ладони одну о другую.
   - Богато. Вижу, что здесь у меня одни чужеземцы, не иначе. Джизья не уплачена, бумаги наверняка не в порядке. Красивая лампа, - чиновник протянул руку и схватил изящный светильник, покрытый прекрасным узором и драгоценными камнями, который бессменно служил ученому при чтении в темное время суток. - Полагаю, что этот предмет принадлежит вам незаконно, и подлежит конфискации.
   С этими словами таможенник одним движением сунул лампу в свой широкий карман.
   - Виджай. Добавлять что-либо еще Йосифу бен Манну не пришлось. Индиец все понял и без лишних слов встал, подошел к чиновнику, взял за шиворот, вытряхнул из его кармана светильник и вышвырнул его за пределы каюты, прямо лицом о палубу. Дверь захлопнулась. Придя в себя, таможенник рассвирепел, побежал к сходням, и вскоре перед дверью каюты выстроился отряд стражников, во главе с их начальником, мрачным усатым магрибинцем. Шмыгающий разбитым носом чиновник что-то постоянно нашептывал магрибинцу, тот досадливо морщился.
   - Открывайте дверь, негодяи! Сдавайтесь на милость султана, или будете убиты, во имя Аллаха!
   Дверь резко распахнулась. На пороге стоял Йосиф бен Манн, в парчовом халате, нахмуривший брови и выглядящий настолько грозно, что начальник стражи даже отступил назад при его виде. Потом, видимо устыдившись своей нерешительности, магрибинец выхватил свой кривой меч из ножен и поднес лезвие к шее бен Манна.
   - Ни с места!
   Ферри и Виджай, стоящие чуть поодаль, бросились было вперед, но остановились, повинуясь жесту мудреца - поднятой вверх ладони.
   - С кем я говорю? - голос волшебника, разом перекрывший все посторонние звуки, зазвучал подобно сотне медных труб, издающих единовременно чудовищный рев. Магрибинец, несмотря на его темную кожу, побледнел столь сильно, что это стало заметно окружающим. Он, рожденный в краю, где колдовство - обычное дело, сразу понял, с кем имеет дело. Чуть запнувшись, стражник ответил.
   - Я начальник таможенной стражи, Ахмад ибн Хасан, - и замолчал, словно ожидая, что же ему будет за такой ответ, правильный он или нет? Может быть, стоило ответить как ни будь по-другому, потому что вдруг огромный джинн неожиданно появится рядом, огромным черным столпом, и унесет бедного Ахмада на край света, где синие женщины с тремя грудями будут на протяжении вечности мучить его, заставляя совокупляться с ними со всеми, (а пятки у них холоднее льда)?
   Джинна не появилось. Вместо этого грозный старец протянул вперед руку со свитком, на котором магрибинец увидал печать, после чего подумал, что мысль быть унесенным джинном не лишена своей привлекательности. Старец опять заговорил.
   - В таком случае вам, обличенному властью человеку, не составит большого труда изучить содержание этого документа, предназначенного как раз для ваших глаз.
   Строчки разбежались в стороны. " Салах ад Дин Абу-л-Музаффар Иусуф ибн Айюб, султан... дана моему придворному ученому, Йосифу бен Манну, лично... во исполнение моей воли... оказывать всемерное содействие...". - Где же спасительный джинн? - Магрибинец оглянулся по сторонам - все вокруг словно окуталось туманом.
   - Довольно ли этого, чтобы мне и моим спутникам избежать утомительного досмотра и сразу отправиться в город по неотложным делам, которые следуют из важных и особо тайных поручений нашего султана, да прибудет он во здравии во веки веков?
   Начальник стражи лишь склонил голову в ответ и отдал несколько коротких приказаний своим людям, так что вещи бен Манна нести его помощникам не пришлось. Таким образом, ученого в городе сопровождал внушительный кортеж, состоящий из невеселых стражников, волокущих на себе увесистые тюки. Когда солдаты и волшебник с его помощниками скрылись из виду, магрибинец обратил свое внимание на стоящего рядом, ни живого, ни мертвого, чиновника таможни.
   - Ну, червь, начинай молиться Аллаху прямо сейчас, - после чего чиновник кубарем покатился по палубе, вследствие губительного удара кулаком, облаченным в латную рукавицу.
   Во дворце султана Йосиф бен Манн получил более чем гостеприимный прием, судя по тому, насколько довольным был совсем не лишенный известного честолюбия мудрец после аудиенции. Вернувшись в выделенные ему радушным Салах ад Дином покои, где его дожидались Виджай и Ферри, он уселся на подушки, прямо посередине комнаты и радостным голосом объявил.
   - Султан оказался настолько доволен теми снадобьями, что я смог ему предложить, что выказал мне свое особое расположение и исполнил мою нижайшую просьбу - нам в помощь будет выделен человек, который знает подземную Александрию, как пальцы на своей руке. Глава гильдии мусорщиков - вот кто.
   - Вы имеете в виду главного по дерьму в Александрии? - Виджай в притворном ужасе зажал пальцами нос и загнусил, - уже весь содрогаюсь в предчувствии исходящего от него запаха.
   Раздался стук в дверь.
   - А, вот и он. - Ферри открыл дверь и отошел в сторону. Внутрь вошел худой невысокий человек, безупречно одетый. Тщательно подстриженные усы и борода, а также приятный аромат, исходящий от вошедшего, говорил о том, что он тратит довольно времени и средств на уход за своей внешностью. Бен Манн поднялся навстречу.
   - Уважаемый Мелик, рад приветствовать вас! Как ваше здоровье?
   В ответ Мелик глубоко поклонился.
   - Я рад приветствовать самого Йосифа бен Манна, благодаря которому я удостоился чести лично быть принятым нашим Салах ад Дином, да восславится его имя тысячекратно! Моя вам благодарность не имеет границ, так как благодарную память о встрече моей с султаном я благоговейно пронесу в своем сердце до самой моей смерти! - вошедший еще раз поклонился.
   - Я же рад тому, что вы сможете легко найти возможность меня отблагодарить, оказав помощь в розысках, которые, впрочем, осуществляются с благосклонного одобрения Салах ад Дина. Прошу вас, проходите и садитесь.
   После того, как гость и хозяин уселись напротив друг друга и выпили вина, незаметно оглянувшись по сторонам, разговор зашел о делах. Бен Манн положил на стол сделанную им копию с того самого куска пергамента - карты. Копия была неточной, потому что хитреца не перехитришь - старый лис внес некоторые изменения в копию, делающую ее по сути бесполезной - части настоящих путевых знаков и указаний недоставало, а вместо них добавились фальшивые. Однако, даже несмотря на внесенные неточности, Мелик сразу же понял, о чем идет речь. И это знание его отнюдь не обрадовало. Человечек взял карту в руки, повертел ее так и этак, положил обратно на стол.
   - Вот значит, как...
   Йосиф бен Манн весь встрепенулся, услышав слова Мелика, сказанные совсем не веселым тоном.
   - А в чем дело, уважаемый? Вижу, что теперь вы совсем растеряли свой пыл. Не стоит скрывать очевидное. Прошу вас, расскажите, что вас столь огорчило в увиденной карте?
   Мелик потер лоб, собираясь с мыслями.
   - Дело в том, что я с первого взгляда понял, о каком именно месте в подземном городе Александрии идет речь, и уныние овладело моей душой. Смертная тоска. Вы имеете карту, вернее, описание того, как добраться к определенному месту, таящемуся в самом сердце древнего христианского кладбища. Скажу вам, что кладбище это имеет столь дурную репутацию среди тех людей, кто по необходимости должен время от времени погружаться под землю, что все знающие стараются обходить его как можно дальше, даже и находясь на поверхности. Знают же о его существовании немногие. Все говорит о том, что неупокоенные как следует, призраки бродят там среди могил - иначе как объяснить, что в тех местах то и дело исчезают без следа случайные прохожие, а раньше пропадали и проявившие неосторожность члены моей гильдии? Надеюсь, я понятно объяснил причины своего уныния и нежелания иметь что-либо общее с этой картой, кладбищем, и вашими поисками.
   Бен Манн в негодовании взмахнул руками.
   - Выходит, что все ваши слова о благодарности и о встрече с султаном есть не что иное, как ложь? Когда речь пошла о деле, нужном не только мне, но самому султану Салах ад Дину, то вы предпочли спрятать голову в кусты? Хорошо же, мы постараемся обойтись без вашей помощи, но знайте, Мелик - я не премину сообщить о вашем недостойном поведении султану лично. Посмотрим, как пойдут дела у вашей гильдии и у вас лично после этого. И, вот что - не нужно просить меня о снисхождении, я глух к такого рода мольбам. Прощайте. - С этими словами бен Манн резко вскочил и повелительным жестом указал Мелику на дверь.
   Мелик даже не пошевелился, только произнес.
   - Я не удивлен. Мне именно в таких красках описали Йосифа бен Манна. Сумасшедший, готовый на все ради обрывка полуистлевшего манускрипта. Но за все приходится платить, и, значит, такова плата за мою встречу с султаном и за его доброе отношение к нашей гильдии. Делай, что должен, и будь, что будет - я проведу вас, можете не сомневаться. Встречаемся завтра у входа в кожевенные ряды, по наступлению часа Аль-Фаджр.
  
   Ранним утром троица, одетая самым что ни на есть удобным способом, стояла по середине длинной улицы, расположенной на самой окраине Александрии. С высоты стоящего неподалеку минарета муэдзин пел на один и тот же лад, нескончаемо, так, что душа, казалось, изо всех сил рвалась прочь из тела, стремясь скрыться подальше от этого пения. Ферри смотрел на восходящее солнце, отвернувшись от своих спутников - он не хотел, чтобы они обратили внимание на ту тревогу, что избороздила тяжелыми морщинами его лоб. Он пытался успокоить себя, то и дело повторяя: "Все будет хорошо. Все будет хорошо". Но...нет, все бесполезно, предчувствия тяжким бременем лежали на сердце. Почему?
   - Не мудрено, что тут кончается город и начинаются сплошные пустоши. На месте султана я бы тоже не потерпел столь отвратительное зловоние посередине городских кварталов. Какая мерзость! - Виджай сплюнул, когда порыв ветра донес до него один из тех запахов, что пропитали насквозь все дома, принадлежащие кожевенникам.
   - Деньги не пахнут, уважаемый. - Индиец резко обернулся на голос и увидел давешнего гостя бен Манна, Мелика, в сопровождении двух крепких молодых людей, как две капли похожих на самого главу гильдии.
   - Ваши сыновья?
   - Верно, мои орлы, - с гордостью произнес Мелик в ответ бен Манну.
   - Отлично, помощь всегда кстати. Приступим?
   - Да, конечно.
   Мелик показал рукой на один из домов, образующих сплошную стену - только небольшие ворота, выходящие на улицу, отличали одну постройку от другой. Подойдя к нужным воротам, Мелик с силой ударил по ним несколько раз и остался ждать. Прошло немного времени, и раздался голос, по ту сторону ворот.
   - Кто?
   - Это Мелик, как договаривались, с людьми - крохотное смотровое оконце, устроенное в воротах, приоткрылось, чей-то глаз оглядел Мелика.
   - Проходите. - Ворота приотворились, ровно на столько, чтобы пропустить человека. Прежде, чем скользнуть в щель, де Невилль, словно невзначай, положил кисть на рукоять меча.
   За воротами оказался небольшой яблоневый сад, с колодцем посередине, несколько крохотных оборванцев в одних коротких рубашках и совсем без штанов и высокий худой тип с синей физиономией, кожевенник. Он стоял, безучастно смотрел на то, как в его дом проникают, один за другим, незнакомцы, и оживился только при виде Йосифа бен Манна, который даже в простой одежде выглядел, как вельможа. Кожевенник подошел к бен Манну и безмолвно протянул вперед открытую ладонь.
   - Уважаемый бен Манн, это человек вам ничего не должен, в отличие от меня, поэтому оплатите его услуги, ведь мы все-таки через его дом собираемся проникнуть на захоронение. - Малик выжидающе посмотрел на мудреца. Бен Манн понимающе кивнул и вытащил из кошелька не менее десяти динаров, тут же исчезнувших в ладони кожевенника.
   - Проходите прямо к колодцу, вот сюда. - Хозяин дома, не став от полученного золота ни чуть любезнее, шагнул к каменному кольцу. - Мелик, ты должен помнить - две сажени вниз, камень с меткой в виде змеи. За ним - проход.
   - Я все помню, любезный, не надо говорить об этом вслух. - Мелик отвернулся от стоящего без дела кожевенника и бросил на землю тяжелый кожаный мешок, который все это время тащил на своей спине. Его примеру последовали сыновья.
   - Прошу каждого взять себе по мотку веревки и связке факелов. Впереди пойду я, сзади - мой старший сын. Ступать след в след, не кричать, по команде - стоять, не шевелясь. Если вы будете соблюдать эти правила, то я надеюсь, что количество тех, кто этой или следующей ночью вылезет из этого колодца, будет в точности соответствовать количеству тех, кто в него залезет сейчас. Готовы?
   - Подожди, Мелик. Знай, что последнее, чего нам всем нужно бояться - это нежити, по твоим словам наводняющей подземелье. Будь уверен в том, что я, Йосиф бен Манн, с легкостью справлюсь с таким проявлением дьявольского промысла, и не бойся, что потеряешь свою жизнь через мертвецов.
   - Будем надеяться, - с таким кратким и безрадостным замечанием Мелик еще раз подергал веревку, привязанную за крюк, вмурованный в каменную кладку колодца. - Теперь осталось только одно. Дай мне настоящий план, Йосиф. - Слова Мелика застали бен Манна врасплох, но он все сразу понял - если ты вверяешь свою жизнь другому, то иди до конца в своей вере. Мудрец развязал кошелек на поясе и извлек оттуда старый пергамент.
   - Вот оно. Я тебе верю.
   - Не сомневайся - а я верю твоим словам о том, что нам не надо беспокоиться о мертвецах, - и маленький человечек исчез внизу. Следом пошел Ферри, за ним бен Манн и Виджай.
   Тучи пыли и гроздья паутины застилали глаза. Если бы не мокрые тряпки, которыми все замотали рот, по настоятельной просьбе Мелика - при дыхании горло оказалось совершенно забито сухой грязью, витающей в воздухе, и удушение бы грозило всем участникам вылазки. Каменный лаз неожиданно закончился просторным помещением, и Ферри получил возможность распрямить уже порядком затекшую спину. Мелик поднял немилосердно чадящий факел, внимательно огляделся по сторонам, будто ища что-то.
   - Ага. Вот, здесь, прошу обратить внимание, Йосиф. - Все подняли головы вверх. На одном из кирпичей, составляющих свод пещеры, виднелась крохотное изображение - человек, несущий на своих плечах голову шакала, держит в руках весы, на одной из чашей которых лежит человеческое сердце. Мелик показал пергамент с нарисованной картой. - Смотрите, точь-в-точь совпадает. Мы движемся правильно. Теперь сюда, - и цепочка скрючившихся в три погибели людей свернула в едва заметный проход в стене катакомбы.
   Сколько прошло с тех пор, как они ушли под землю? Де Невилль совершенно потерял ход времени, и даже не мог теперь понять - ночь ли сейчас на поверхности, или уже наступило утро следующего дня. А, может быть, они навечно затерялись среди узких каменных проходов и гибельных колодцев и теперь их удел - так и продолжать бродить в подземных кладбищенских чертогах, навсегда, навсегда? К действительности вернул хриплый голос Мелика, уже подрастерявший свою былую бодрость и невозмутимость.
   - Это просто невероятно. Кто бы мог подумать, что тут еще и пятый уровень. Судя по чертежу, мы совсем близко от цели, так что предлагаю сделать кратковременную остановку и перевести дух.
   В стене нашлось несколько отверстий, прекрасно подходящих для того, чтобы вставить факелы. Виджай вынул флягу из своего мешка и пустил по кругу. Глоток воды чуть не превратился в пар в пересохшей глотке Ферри. От жары, жажды и облака пыли, уже давно пробивавшейся сквозь повязку, голова превратилась в наковальню, по которой неутомимые кузнецы лупили молотом в четыре руки, без остановки, но вода подействовала самым лучшим образом, и кузнецы поутихли. Де Невилль встал, вытащил из отверстия свой факел и взялся пройти по подвалу, рассмотрев его, как следует. Он шел вдоль стены, подсвечивая камни светом пламени, и поражался открывавшимся его взгляду необычным рисункам, сделанным столетия тому назад руками тех, кто давно уже отправился в мир иной. Диковинные крокодилоголовые люди и толстые отвратительные обезьяны смотрели на Ферри с каменной кладки, говоря о чем-то. О чем? Вдруг стена оборвалась, и на месте ее возник широкий, по сравнению с предыдущими, проход, увенчанный аркой. Де Невилль приподнял руку - в самой высокой точке свода две каменные змеи, будто живые, сплелись в любовном экстазе, образуя нечто вроде раздвоенного на конце жезла.
   - Эй, идите сюда!
   - Ты что орешь? Или забыл мое предупреждение? - Тихий, но яростный шепот Мелика возник словно ниоткуда. - Что тут?
   Ферри, чуть устыженный, показал.
   - Вот и все. Смотри сюда - мусорщик ткнул пальцем в карту. - Последний проход. - На карте точно такие же, только нарисованные, две змеи завершали собой длинную цепочку символов и стрелок.
   - Что тут? - сыновья Мелика встали рядом с отцом, словно защищая его от христианина.
   - Все хорошо, вот в этот проход.
   Дрема прекратилась резко, подземелье вернулось в яви, а вместе с ним и отчаянная злоба. На горькую судьбу, на мерзкий вкус воздуха, на вечность, которую еще только предстояло пережить. Ведь столетия есть миг по сравнению с бесконечностью. А во всем виноват лишь случайный спор с чужеземцем, так некстати проходившим рядом с паланкином, везущим помощника казначея самого императора Феодосия. Что же там было, что послужило причиной спора? Нет, память отказывается вспоминать подробности, а итог - вот он. Заточенная в заплесневевшее тело, душа, обреченная, подобно цепному псу, стоять на страже неизвестного сокровища, и если собака способна видеть свое избавление в смерти, то душа, сраженная мощью магии чужеземца, избавления не видит. Вечность впереди. А пока - разорвать в кровавые лохмотья тех, кто нарушил покой сладкого забвения и вернул к действительности - этому поспособствуют отвердевшие до прочности железа когти, заточенные о камень, и зубы, продолжающие расти даже после смерти - и это так.
   - Стойте, друзья мои!
   Мелик повернулся. - Я же просил - не кричать.
   Йосиф бен Манн покачал головой.
   - Тут бы и самое время начать кричать. Светите в проход факелами, стойте, не шевелитесь - я почувствовал то, о чем ты предупреждал меня, мусорщик. Все назад, отойдите, и не приближайтесь, чтобы вы не увидели и не почувствовали. - Бен Манн протянул вперед руки, в левой - невесть откуда появившийся серпик, крохотный, с мизинец, и сделал широкий шаг вперед.
   - Этот человек - он старик. Давно не видел стариков, не убивал. Зачем он забрался так глубоко, что движет им, погрузившимся чуть ли не до самого ада? Но что это? Старик не столь прост, как показался с самого начала. Яркий свет факелов в руках его друзей мешает мне своим теплом, скрывает от моих темных глаз расплывчатый силуэт. А в его руке спряталось нечто, несущее опасность. Никогда ранее не испытывал я таких ощущений. Настоящая опасность - это будоражит даже такого мертвеца, как я.
   - Дрянная тварь. Мерзость, мерзость. Закрытая в темнице заклинаний, обветшалая и извращенная, душа приводит в движение эту отвратную массу высохших переплетенных жил, сушеных, полых изнутри костей и давным-давно сгнившей плоти, ощерившейся буйно разросшимися когтями, зубами, на конце каждого из которых - смерть. Я могу уничтожить тебя, тварь, также легко, как надоедливую муху, но... Меня беспокоит дальнейшая судьба души этого существа, вина которой не столь велика...Попробуем испытать творение древнего гения - лезвие, изготовленное из небесного металла и закаленное в десяти жизнях.
   - О, как ужасна боль. Я уже, оказывается, отвык, совсем отвык. А старик невероятно быстр, если ему удается опередить меня, раз за разом. Мои надежные твердые жилы, выдержавшие неоднократно удары мечей и топоров, теперь лопаются от самого крохотного пореза. Старик - волшебник, не иначе. Ненавижу волшебников, через одного такого я и оказался здесь. Убить его, любой ценой.
   - Несчастный, ты поступаешь против своей воли. Найди в себе силы, остановись, прекрати сопротивление. И, я обещаю тебе - ты получишь освобождение от столь тяжкой участи, что определила тебе злая воля некоего колдуна. Колдун уже давно превратился в прах, но дело его нечистых рук все еще служит силам тьмы. Отрекись от самого себя и вернись к себе. Пройди спасительное очищение.
   - Старик...Он прав, наверное. Чего ради сопротивляться, если мое существование в этом мрачном подземелье может быть лишь пыткой, вечной пыткой. Он говорит о свободе...Будь, что будет, и пусть его волшебный серп рассечет меня на мельчайшие куски!
   Отвратительная груда жил и костей вдруг замерла на месте, покрытые лохмотьями засохшей кожи, руки опустились вниз. Мгновения шли, одно за другим. Йосиф бен Манн понял, что его страстный призыв дошел до существа. Маг подошел вплотную - существо продолжало стоять на месте без движения. Тщательно прицелившись, бен Манн одним уверенным движением распорол иссохшую грудину твари наискосок.
   - О, свободная anima! Лети в бесконечном эфире, туда, куда ведет ощущаемый тобою зов!
   После этих слов существо неуловимо быстро превратилось в дурно пахнущую кучу отбросов, а по щеке бен Манна что-то еле заметно скользнуло, словно кто-то подарил ему на прощание благодарный поцелуй. Он повернулся назад.
   - Проход свободен.
   - Ничего. Тут ничего нет! Пусто. Я и мои сыновья простучали все стены и пол - сплошной камень и цемент, ни одной полости. Я, конечно, сильно впечатлен вашими умениями, и то, что вы справились с этой тварью, заслуживает самого большого уважения, но тот, кто дал вам эту карту, просто провел вас, как базарный жулик - крестьянина, вы уж не обижайтесь, ради Аллаха.
   Мелика отпустило - он стал весел, боек и жизнерадостен, и ему, на самом деле, было совершенно наплевать на то, найдут ли свои сокровища бен Манн с его странными помощниками, или нет - главное то, что он остался в живых, вот что. Йосиф же радости не разделял, и когда Виджай призвал к себе всеобщее внимание, в надежде обратился в слух. Индиец уселся на каменный блок, лежащий в самом центре огромного подземного зала, и заявил.
   - Мы ищем то, что лежит у нас перед самым носом. Вот оно. - Он несколько раз хлопнул ладонью по верхней грани блока, отчего пламя факелов задрожало и тени в истерике заметались по углам. - Это никакой не обтесанный камень - это чья-то гробница.
   - Но он не звенит - камень глух, это цельный кусок. - Один из сыновей Мелика отрицательно покачал головой. Виджай совершенно не расстроился.
   - Я нашел едва заметную щель, вот здесь, смотрите.
   Тонкая, едва заметная полоска образовалась вследствие того, что сквозняк за века выкрошил зерна сверхпрочного цемента, который должен был скрыть все следы щели, образованной крышкой усыпальницы.
   - Ломаем, сейчас же. - У бен Манна загорелись глаза. - Дайте мне топор, Виджай!
   Шум, пыль до потолка, глухие удары кувалды вдруг превращаются в особый треск - плита подалась, сдвинулась на полпальца, на ладонь, упала с грохотом на землю.
   - Смотрите, у него на груди ларец!
   - Не шевелитесь! - Крик мудреца остановил рванувшегося было вперед Ферри. - Опасайся ловушки! Дай, я. - Бен Манн внимательно оглядел внутренность гробницы. Скелет, камень, все, как обычно, и лишь ларец выделялся из общей картины. Серый - слоновая кость, уже успевшая не только пожелтеть, но и посереть. Волшебник затаил дыхание и снял ларец с костей. В тот же миг ребра скелета развалились в пыль, видимо, устав от непосильной вековой ноши.
   - Прошу вас всех, давайте не будем здесь задерживаться ни на мгновение! Хорошо, что уважаемый бен Манн убил нежить. Но мы сейчас взломали гробницу, и кто знает, что оттуда выпустили? Все, что угодно! Я покажу всем свои седые волосы, появившиеся у меня после этой прогулки в вашей компании! Безумные! Уходим, быстрее же! - Мелик, встревожившийся не на шутку, принялся подгонять спутников, и они, без всяких возражений, как один, быстро собрались и пошли на выход из склепа, тревожно озираясь по сторонам. Ферри, следуя за всеми, взял факел и пошел к арке, как вдруг его взгляд упал на крышку склепа. Она перевернулась и лежала теперь внутренней стороной наверх. Надпись - де Невилль нагнулся, приблизил факел, прочитал. Прочитал еще раз. Дрожь прошла по всему его телу. Он кинулся на выход, догонять Йосифа бен Манна. Подошел к нему, тихо спросил.
   - Учитель, я прочитал надпись на крышке склепа, изнутри. Вы знаете, что там написано?
   И старый учитель, остановившись, ответил
   - Да, знаю. Там написано: Понтий Пилат.
  
  
   Глава 9
  
   Если жизнь твоя стала тебе не мила - выпей хмельного вина, полную чашу, до дна.
  
   Они проникли в город по одиночке, переодетые в обычных торговцев. Отряд числом двадцать человек. И еще двое. Проводники, из своих, ожидали членов отряда на заранее условленном месте сбора - одной из торговых площадей. Туда же заранее было доставлено оружие, спрятанное под грузом ткани на двух телегах, и часть товара даже успели продать - исмаилиты, взявшие на себя решение вопросов, связанных с незаметным проникновением в Александрию, продумали заранее каждую мелочь - действительно, не стоит привлекать внимание базарной стражи стоящими без дела гружеными возами.
   Двое - они пришли по-другому. Что может быть проще, чем проникнуть за укрепленные городские стены, охраняемые стражей, для того, кто давно уже находится в противоестественной связи с потусторонними (во всех смыслах) силами, обладающими зловещей по отношению ко всему живому волей? Ответ - ничего.
   Один из них, высокий мускулистый человек в длинном плаще, скрывающем полуобнаженное тело, наводил на окружающих такой ужас, что базарный людской поток поблизости от него расщеплялся, словно воды реки, огибающие могучий каменный волнорез. Даже вооруженные охранники отводили взгляд в сторону, не желая приближаться к зловещему чужаку. В чем же причина столь явной боязни? Возможно в том, что на голове чужака был надет колпак из грубой холстины, скрывающий все его лицо. Только через имеющиеся отверстия для глаз можно было случайно столкнуться с горящим взглядом незнакомца - и тогда тот несчастный, что сделал это, замирал, словно мышь перед раскачивающейся из стороны в сторону коброй. Что же за ужасная картина скрывалась под колпаком? Этот вопрос задавали себе окружающие, и благодарили Аллаха, что, бесспорно, страшное и отвратительное, лицо чужака надежно закрыто тканью.
   Другой одиночка представлял собой полную противоположность носителю маски. Изящное его тело было облачено в черный, богато расшитый серебром халат, из-под которого выглядывали носки сафьяновых сапог. На поясе висел кривой меч, похожий на игрушку - небольших размеров и обильно украшенный драгоценными камнями. Казалось бы, интерес, проявляемый обычно со стороны зевак, неизбежен. Но, вот что странно, никто даже не повернул головы. Будто и не существует этого черного человека на свете, и не идет он по улицам Александрии, высоко держа голову, с надменным взглядом поверх окружающих. Невидимый для них, снующих вокруг, словно муравьи под ногами, людишек, исмаилитский маг неуклонно приближался к цели. По соседней улице широко шагал гигант в плаще и маске, а за ними обоими, рассыпавшись в цепи, шли ассасины Горного Старца и убийцы Ордена Храма. Вот и кожевенная улица показалась из-за угла. Как будто предчувствуя что-то, все прохожие, оказавшиеся рядом, заторопились по своим делам, стремясь успеть до захода солнца, и улица мгновенно обезлюдела. Само солнце, словно поддавшись общему устремлению, предпочло как можно быстрее завалиться за горизонт. Тьма окутала Александрию.
   - Ты ощущаешь его? - не поворачивая головы спросил исмаилитский маг вставшего рядом гиганта. Последовал краткий ответ.
   - Да. Он и его слуги скоро появятся здесь.
   - Ты готов к встрече?
   - Я был готов к ней с момента моей смерти.
  
   Выбираясь из колодца, Ферри чуть не сорвался, рука скользнула по веревке и ударила по каменной кладке колодца, потекла кровь.
   - Осторожнее, друг, - скорее почувствовал, чем увидел Виджай, ползущий где-то внизу. Ферри промолчал, перехватил канат поудобнее и, последним рывком, перевалил свое измученное тело через край. Удивительно, но глаза, привыкшие к темноте, даже не понадобилось прищуривать - как будто и не вылезал из подземелья.
   - Эй, сюда! - Сын Мелика позвал кого-нибудь из дома кожевенника, чтобы посветили, но, странное дело, никто не подошел. Куда делись все домашние и сам хозяин дома, неужели они смогли устоять перед искушением получить еще несколько монет, чтобы отпраздновать благополучное возвращение подземных путников? В пустом саду ветер шевелил листву низкорослых деревьев, и ни души. Двери и окна внутреннего двора были плотно закрыты, и ни одного, даже самого слабого лучика света не проникало наружу. Что это все значит?
   Зажгли два факела, оставшиеся после вылазки. На траве вокруг колодца сидели Мелик с сыновьями, Виджай, де Невилль и Йосиф бен Манн. Мудрец тяжело дышал и утирал платком покрытое потом лицо.
   - Ферри, ученик мой, подойди сюда.
   Де Невилль, удивленный таким необычным обращением к нему со стороны старого учителя, вскочил на ноги и приблизился.
   - Сядь рядом. - Бен Манн похлопал ладонью по земле. Когда Ферри занял свое место, учитель понизил голос. - Слушай внимательно и запоминай. Чтобы не произошло в ближайшем будущем, знай - ты готов. То, чему я мог, без ущерба для разума и души, обучить тебя - все это ты уже знаешь. Ты знаешь способ. Применяй его во всех случаях, и сможешь достичь всего того, чего достиг я сам. Ученичество подошло к концу, Ферри де Невилль.
   Ферри растерялся.
   - Я должен покинуть вас, учитель?
   - Нет, сын мой, ты не должен, но, боюсь, обстоятельства могут вынудить к этому. Просто будь готов. И будь уверен в себе - я имею в виду, в своих магических способностях, потому что во всем остальном уверенности тебе уж точно не занимать. - Учитель чуть заметно улыбнулся, но вслед за этим сразу посерьезнел, - смотри сюда.
   Бен Манн извлек из-за пазухи давешний ларец, уже очищенный от грязи и костной пыли и, приложив заметное усилие, открыл крышку.
   - Я изучил содержимое этого ящика. Тот, кто создал ларец, наилучшим образом побеспокоился о сохранности вложения.
   Ферри мысленно согласился с учителем - в неверном свете факела он смог разглядеть, что внутренности ларца тщательно покрыты тонким золотым листом, а на край, соединяющий верхнюю и нижнюю части, нанесено нечто вроде смолы, препятствующей проникновению пыли, влаги и воздуха.
   - Вот это находилось в ларце. - Бен Манн извлек наружу нечто, очень напоминающее книгу, в очень толстом кожаном переплете. - Да, это книга. Написана на арамейском, но текст закрыт тайнописью, которой я ранее не встречал. Мы нашли эту книгу на могиле Понтия Пилата, и ценность написанного в ней невозможно переоценить. Я надеюсь, что смогу сам разобраться в написанном, но если нет... Ферри, возьми книгу себе.
   Де Невилль протянул вперед ладонь, отказываясь принять дар учителя.
   - Нет! Эта находка - целиком ваша заслуга. Вы потратили столько времени на ее поиски, и только вы вправе насладиться ее изучением! Я не могу принять от вас такой дар.
   Йосиф бен Манн покачал головой.
   - Ты не понял, сын мой. Я прошу тебя сохранить ее. Если судьба будет ко мне благосклонной, то я заберу книгу и мы вместе проникнем в ее тайны. Если же нет - ты станешь единственным хранителем.
   Де Невиллем овладело недоумение.
   - Что же может случиться, учитель? Мы выбрались из подземелья, живы и здоровы. Все позади.
   В ответ Йосиф бен Манн молча указал рукой в направлении ворот дома кожевенника. Незадолго до этого младший из сыновей Мелика взял один из двух факелов и прошел дальше во двор, к воротам. Теперь же он возвращался бегом, и лицо его было объято ужасом.
   - Там, на улице, - он чуть отдышался и продолжил. - Я видел глаза! Глаза убийц! Исмаилиты пришли за нами, мы пропали!
   Отец его при этих словах вскочил на ноги, равно как и остальные, кроме бен Манна, продолжающего невозмутимо сидеть на траве.
   - Это ты во всем виноват, бен Манн! Готов поклясться, твои дьявольские дела привели сюда ассасинов! Зачем я связался с тобой? Будь проклято то мгновение, когда я позволил вовлечь себя и своих детей во все это! - Мелик чуть не зарыдал, и принялся в отчаянии рвать немногочисленные волосы у себя на голове.
   - Успокойся, главный мусорщик Александрии! Пройди вместе со своими сыновьями в дальний угол сада, затаись среди древесных корней - и ты останешься в живых. Это не твое сражение, и участвовать в схватке тебе и твоим детям не придется. Им нужен я и мои люди, они пришли именно за этим. А теперь исчезни с глаз моих!!
   Слова бен Манна возымели действие - всех троих проводников словно сдуло с места, они побежали прятаться, следуя совету мудреца. Виджай поднял с земли брошенный факел. Его лицо было серьезно, как никогда, и даже веселые искорки, всегда брызжущие из уголков его темных глаз, сейчас словно потухли.
   - Ну, хозяин, чувствую, что вот и наступил день и час. Смертный час. - Виджай одним движением сбросил с плеч испачканный в пыли халат и остался лишь в широких, когда-то белых, а теперь покрытых слоем грязи штанах. Потом он медленно извлек из ножен свой острый, как бритва, меч, и отстегнул от пояса ножны, аккуратно положив их на край колодца. - Кто наши враги, хозяин?
   Йосиф бен Манн ответил, и в его голосе уже ощущался магический металл.
   - Вам придется сразиться с теми, кто спустился со стен Аламута, одурманенный гашишем, а также с храмовниками, продавшими душу своему новому повелителю. Моя участь другая - мне противостоят два могущественных мага. Я ощущаю их присутствие. Простите меня, мои верные помощники, но, вместе взятая, их мощь такова, что я не смогу ни на миг отвлечься, чтобы оказать вам обычную поддержку. Но и противник не применит магию против вас - обещаю. Ваши противники, числом двадцать, сейчас спрятались вдоль стен домов, и, как только кто-нибудь из нас выйдет из ворот - они скопом накинутся. И будут бить насмерть, пленные им не нужны. Спросите себя, готовы ли вы к смерти? Виджай?
   - Я, как уже не раз говорил тебе, хозяин, готов отдать за тебя жизнь, потому что знаю - на том свете наши души встретятся, а уж такой хитрец, как ты, и на небесах сможешь позаботиться о теплом местечке для нас обоих. - Раздался короткий свист лезвия меча, вспоровшего воздух, словно Виджай обрубил свои слова, затвердив их окончательно.
   - Что скажешь, Ферри де Невилль, франк?
   Де Невилль пожал плечами.
   - А что тут говорить? Я готов к смерти - к смерти наших врагов. Если уж мне суждено этой ночью отправиться в могилу, то я постараюсь захватить с собой как можно больше этих негодяев. Хотя, почему с собой? Они-то отправятся прямиком в ад, а я надеюсь достичь рая, если это вообще возможно. Покажу, чего стоит настоящий нормандец.
   Йосиф бен Манн поднялся с земли одним движением и хлопнул в ладоши.
   - Да будет так! Я буду находиться посередине, вы справа и слева. Ни в коем случае не отходите в сторону, ни на шаг, держитесь каждый моего плеча. Я буду полностью погружен в магическое сражение, не всегда видимое со стороны, но ни один враг не сможет подобраться к вам с моей стороны, по крайней мере, до тех пор, пока я жив. А о том, что я умер, вы узнаете сразу же, не сомневайтесь. Наша задача - пройти до конца улицы, сейчас, как я ощущаю, полностью накрытой со всех сторон магией, и выбраться за ее пределы. Там мы сможем просто скрыться от убийц в ближайшей мечети - я знаю способ. Начнем же кровавую жатву.
   И взревел воздух, рвущийся в клочья жадными лезвиями. Со всех сторон, подобно саранче, налетели враги. Кривые восточные мечи выступали на этот раз вместе с прямыми франкскими, пытаясь дотянуться до своей цели. При кажущейся неразберихе нападающие, тем не менее, придерживались строгого порядка и выставляли за раз не более трех бойцов с каждой стороны, оставив, как и предполагалось бен Манном, центральную часть улицы для противоборства магов. Весьма наивное рассуждение со стороны противника, так как магическое воздействие не всегда возможно точно направить прямо на цель.
   Первыми жертвами ошибки стали двое ассасинов, упорно наседавших на Виджая. Их маг, нанесший первый удар, не рассчитал, и прямой поток смертоносной вибрации, проистекший из амулета - спиральной раковины - отклонился чуть влево, врезавшись в стену дома и задев краем увлеченных сражением убийц. Со стены густым облаком посыпалась штукатурка, а в случайно попавших под удар телах ассасинов разом вскипела вся кровь, отчего они почувствовали внезапное удушение, и немедля пали под ударами превосходного индийского меча (ведь, если наносить им удары, как полагается, с оттяжкой, то плоть раскрывается навстречу металлу, подобно тому, как нежная роза раскрывает свои розовые лепестки навстречу солнечным лучам).
   Бен Манн, заметив краем глаза происшедшее, обратил особенное внимание на зловещую раковину в руках черного мага, чей силуэт расплывался в воздухе, пытаясь ускользнуть от взора врага. Каббалист набрал в рот слюны и плюнул. Слюна, покинув рот кудесника, мгновенно превратилась в кусочки льда, градом осыпавшие исмаилита, стоявшего в начале улицы, плечом к плечу вместе с рослым храмовником. Словно рой ос напал на черного волшебника, изранив его лицо. Одна из льдинок нашла свою гибель в ударе о хрупкую раковину, отчего та осыпалась на землю грудой осколков. Маг схватился свободной рукой за лицо и на мгновение ослеп от боли. Мгновение, которого хватило бен Манну, чтобы сделать несколько шагов вперед и нанести еще один удар.
   Длинная рука - он протянул ее вперед, на те десятки сажень, что разделяло их, и ухватился за сердце исмаилита, крепко ухватился, после чего резко сжал пальцы. Лицо чародея ассасинов побледнело, ноги подкосились, смерть уже защекотала за ушком, но в дело вмешался его соратник, мгновенно понявший, что происходит. Он тут же нанес несколько сильных уколов своим костяным кинжалом прямо в воздух, перед грудью исмаилита. Заклинание рассеялось, а на кистях бен Манна появились кровоточащие раны. Он крикнул от досады, и приготовился защищаться.
   Действительно, ход перешел на сторону тамплиера. Он резко сплел перед собой руки, немыслимым образом, будто конечности его были совершенно лишены костей. Следуя сплетению рук, воздух также скрутился в плотный кокон, потемнел и вдруг развернулся обратно, превратившись в смерч. Вращающийся с бешеной скоростью, смерч рванулся по направлению к бен Манну и вонзился своим острием в грудь мудреца. Маг весь напрягся, жилы на лице вздулись, кровь прилила к коже. Нечеловеческое усилие исказило черты лица бен Манна, но самый кончик острия смерча уже проник в его тело, сверля плоть и ребра. Силы стали быстро покидать волшебника - ужас заключался в том, что он не знал, какое же заклинание можно противопоставить пожирающему тело смерчу.
   Ферри де Невилль до сего момента с успехом отражал атаки убийц, орудуя мечом, как копьем. Год назад он принял решение позаботиться о своеобразной заточке лезвия, уменьшив угол острия. Теперь он дырявил тела нападающих, применяя все свое умение, а также благоприобретенные им знания индийской воинской науки, почерпнутые у щедрого Виджая. Меч легко пробивал кольчуги храмовников, и трое из них уже отправились к престолу Святого Петра, чтобы быть тут же низвергнутыми прямиком в ад. Вдруг, каким-то шестым чувством Ферри понял, что их центр слабнет. Нанеся несколько быстрых ударов, целью которых было лишь на миг отогнать наседавших врагов, он повернул голову в сторону и посмотрел на учителя. Тот выглядел совсем плохо - красное лицо уже пошло синевой от переизбытка усилий. Смерч, почувствовав кровь бен Манна, вошел во вкус и принялся раздирать волшебника с удвоенным рвением. Смерч, ветер, который заставили вращаться вокруг самого себя... На шее Ферри всегда висел шнурок. Тот самый шнурок, что послужил причиной его первой встречи с Йосифом бен Манном. Тот самый шнурок, что бен Манн сделал для капитана Эрменегильдо. Шнурок, укрощающий ветер.
   Де Невилль сорвал с шеи кожаный шнур, одновременно раздернув нужные узлы, и накинул его, словно удавку, на смерч. Это сработало - поток воздуха запнулся в своем вращении на миг, потом полностью остановился и вот уже ничего не напоминало о его присутствии. Острие покинуло внутренности бен Манна, оставив кровавую рану, но маг просто приложил ладонь к животу, и кровь-жизнь перестала вытекать из его тела.
   - Ученик, давай, может, поменяемся? Ладно, спасибо и ценю находчивость. Вперед! - Бен Манн произнес все это на одном дыхании, так как горячка боя не ослабевала ни на мгновение, но Ферри услышал. Радость - бен Манн жив, и даже находит время шутить, старик неисправим.
   Гигант тамплиер, видя, что его творение уничтожил какой-то жалкий меченосец, рассвирепел. Не имея возможности немедленно сотворить следующее колдовство из-за упадка сил, использованных на поддержание смерча, он сильно ударил по загривку своего напарника.
   - Ну ты, жалкий фокусник! Давай, теперь твоя очередь, и прекрати стонать!
   Маг-ассасин, все еще погруженный в болезненные переживания, причиненные ранами на лице, зло отмахнулся.
   - Убей себя, бледнокожее отродье! Мне больно, разбирайся с ним сам!
   За время, пока они решали, чья же очередь противостоять каббалисту, бен Манн и его помощники продвинулись вперед на десяток шагов, не менее того. Маг храмовников, увидев новый поворот событий, взревел и схватил исмаилита за шиворот его богатого халата, принявшись немилосердно трясти.
   - Ты. Сейчас же. Начнешь. Заклинание. Или. Я. Тебя. Убью.
   Похоже, что такой вид убеждения подействовал, ассасин встал на ноги. Но его слова свидетельствовали об обратном.
   - Признайся себе, мы - жалкие черви по сравнению с его могуществом. Я на последнем издыхании, ты - тоже. Поэтому попробую применить то, что сработает против мага в любом случае. Прошу тебя, наведи-ка на всю улицу туману. Надеюсь, на это у тебя хватит сил?
   Храмовник зло сплюнул и сорвал с головы мешок. Обнажилась голова, похожая на хорошенько пропеченную репу - натянутая кожа вперемешку со шрамами. Один сплошной отвратительный ожог. "Немудрено, что он такой вспыльчивый, с такой-то рожей", - подумал изящный ассасин, торопливо, но с превеликой осторожностью снаряжая какое-то устройство.
   Нападающие, видя, что двое помощников мага превосходным образом противостоят их мечам, вследствие чего ряды убийц редеют просто на глазах, попытались использовать другой подход (ничуть не сговариваясь со своими волшебниками). И то правда - открытое сражение во многом отличается от нападения из-за угла, состоящем в одном-единственном ударе отравленным лезвием кинжала в спину. Из двадцати, первоначально вошедших на кожевенную улицу, осталось в живых лишь семеро, так удачно отправляли их к праотцам мечи Виджая и Ферри. Эти семеро, не желая стать следующими жертвами, вдруг отбежали назад и подобрали с земли снаряженные арбалеты, приготовленные заранее, на всякий случай. Де Невилль и Виджай, увидев это, не сговариваясь, схватили бен Манна за руки и дернули назад, чтобы он оказался прикрыт их спинами.
   Ферри перехватил меч рукоятью вверх, выставил лезвие перед собой и прищурился, затаив дыхание. Звонко тренькнули жилы, и болты понеслись по воздуху. На выдохе Ферри удалось поймать три болта мечом, остальные взял Виджай. Один из них - прямо в грудь. Железная стрела пробила его насквозь, индиец завалился назад и упал на землю. Воодушевленные успехом, убийцы побросали разряженные арбалеты и кинулись добивать оставшихся противников, но тут вступило в действие колдовство.
   Серная вонь затопила всю кожевенную улицу, источаемая клубами дыма. Все, кто в тот момент находился между стен, полностью лишились возможности увидеть хоть что-то. Маг тамплиеров постарался - ночная тьма тщательно смешалась с рукотворной.
   Исмаилит распрямился. В руках он держал необычный и красивый предмет - выточенный из цельного куска горного хрусталя крошечный арбалет, могущий быть снаряженным шестью болтами сразу. Ячейки для стрел располагались так, что, все заряды могли быть выпущены единовременно в одном направлении, каждый увлекаемый отдельной тетивой. Тетива, изготовленная из человеческих сухожилий, выдерживала лишь два выстрела, но большего и не требовалось. Болты были изготовлены специально для этого арбалета, равно как и сам арбалет создавался только для того, чтобы выстрелить эти болты - увесистые каменные иглы, выточенные из черного базальта, добытого в самых глубоких горных рудниках и привезенных с далекого севера. Камень, изначально не несущий в себе никакого стороннего воздействия - словно чистый лист пергамента, наноси на него, что тебе угодно. Исмаилит, следуя древним знаниям, почерпнутым из кострищ зороастрийцев, закалил камень так, чтобы в его сути содержалась лишь чистая ненависть к самой магии. Именно поэтому он так осторожно обращался с устройством, внутренняя воля которого была направлена в том числе и на его собственное уничтожение.
   Ферри закрыл глаза. Виджай лежал где-то тут, рядом, и умирал, но семеро убийц угрожали жизни учителя и его жизни. Барон обратился в слух. Осторожные шаги слева. Трое крадутся, также не в силах разобрать что-либо в окружающей тьме. Уже совсем близко - де Невилль бросился вперед, упал плашмя на землю и широким замахом меча повел лезвие на уровне своих глаз. Пять лодыжек оказались перерублены, раздались стоны поверженных врагов. Отлично. Ферри поднялся на ноги и пошел вправо, стараясь почувствовать присутствие учителя. Тем временем Бен Манн, воспользовавшись извлеченным из руки убитого ассасина мечом, смог лишить жизни еще одного убийцу, просто подойдя к нему незаметно вплотную и снеся его голову одним ударом. Мудрец сделал это совершенно походя, так как его мысли были полностью отвлечены размышлением о том, что же таит в себе столь странное действо со стороны противостоящих ему магов? Зачем выпускать дым, мешающий, по сути, больше нападающим, нежели обороняющимся? Ответ мудрец узнал спустя лишь миг.
   Исмаилит плавно потянул за скобу, и хрустальная вещица беззвучно послала вперед базальтовые стрелы. Безмолвный камень чувствовал много магии вокруг, но не мог противостоять силе тетивы, и унесся вперед. Шесть смертоносных жал отправились на поиски врага. Ферри вдруг ощутил, как плечо бен Манна, которое он только что нашел среди разъедающего глаза дыма, дрогнуло. Мудрец медленно повернулся к ученику - в его лбу, ровно по середине, торчал каменный болт. Де Невилль широко раскрытыми, невзирая на застилающие зрение слезы, глазами смотрел в лицо учителя. Из Йосифа бен Манна утекала жизнь, он бледнел.
   - Ферри, помни мои слова, сын мой. Береги книгу, ищи в прошлом. - Мудрец произнес все это совершенно спокойным голосом, после чего неожиданно улыбнулся. - Иди за мной, мы победили.
   Судьба, кисмет. Из шести стрел, выпущенных магом-исмаилитом, цели нашли пять. Одна из них поразила бен Манна, тем самым выполнив предназначение заклятого устройства. Еще три поразили оставшихся убийц, просто оказавшихся у них на пути. Последняя совершила невероятное. Маг-исмаилит слишком сильно погряз в своем колдовстве, давно забросив воинские упражнения, поэтому и в этот раз совершил ставшую роковой ошибку. При выстреле его рука опять дрогнула. И стрелы ушли слишком высоко. Настолько высоко, что последний заговоренный на магию каменный болт смог свечой уйти в небо, совершить широкую петлю и вонзиться прямо в затылок стрелка. Видно, ненависть камня к очернившему его суть колдуну была столь высока, что болт преодолел земные силы, ради собственной мести.
   Безобразный гигант ошеломленно наблюдал, как его напарник, пораженный собственной стрелой, рухнул на землю и теперь корчился в судорогах. Наведенный дым уже заметно рассеялся, и хорошо видная в свете очистившихся от облаков звезд картина поля боя могла иметь только одно название - полный разгром. Трупы ассасинов вперемежку с мертвыми телами храмовников густо усеивали всю улицу. Но самым поразительным зрелищем, навсегда оставшимся в памяти мага-тамплиера, являлась медленно идущая в рваных клубах серного дыма фигура Йосифа бен Манна, со стрелой, торчащей изо лба. Фигура неуклонно приближалась к тамплиеру, становясь с каждым шагом все ближе и ближе. Глаза старого мага оставались закрытыми, но, когда до приросшего к земле тамплиера осталось всего пара саженей, они широко распахнулись. Десять из десяти составляющих частей, губительная для врагов сила Малькут стала проистекать из тела Йосифа бен Манна.
   Словно два испепеляющих луча вонзились в мага храмовников, его сердце замерло, не в силах совершить биение, кожа стала трескаться от внезапно возникшего жара, он понял, что умирает. Внезапно в голове мага зазвучали, подобно грому, слова: "Ты, прах от праха червя! Как ты посмел потерпеть столь бездарное поражение?! На сей раз я спасу тебя от смерти, но знай, что мое терпение исчерпано!! Это последняя твоя ошибка!!!". Влекомый силой Бафомета, нашедшего возможность оказать помощь своему самому умелому адепту, храмовник, обгорелая кожа которого теперь полностью превратилась в кожу ящерицы, через мгновение исчез из виду. В тот же миг глаза Йосифа бен Манна закрылись, на этот раз - навсегда.
   Пропавший тамплиер не видел, как к телу бен Манна подбежал покрытый кровью с головы до ног парень и склонился над ним.
   - Учитель, вы живы? Учитель! - Бен Манн, старый чародей, не отвечал, лежал безмолвно, и умиротворение сошло на его обычно суровые черты лица. Ферри выпрямился, на его лице блестели слезы, оставляющие светлые дорожки на покрытых копотью щеках. Он вдруг встрепенулся и побежал назад, вглубь злополучной кожевенной улицы. Найдя тело индийца, он встал рядом. Виджай уже испустил дух, и теперь его труп лежал лицом вверх, показывая развороченную арбалетным болтом грудь. Ферри присмотрелся, и разглядел в чертах лица то же умиротворенное выражение, что и у бен Манна. Де Невилль улыбнулся сквозь слезы, подумав: "Надеюсь, что слова Виджая исполнились, и теперь они, как обычно, переругиваются, по пути туда, где должны обрести покой". Одинокий воин подобрал меч Виджая, лежащий рядом с телом, решив оставить его себе, как память о друге, и, не в последнюю очередь, как непревзойденное оружие.
   Глубокой ночью Ферри де Невилль покинул место боя, где остались его самые близкие люди, с которыми была тесно связана жизнь барона на протяжении последних пяти лет. Древние улицы Александрии смотрели своими слепыми глазами на идущего усталой походкой молодого франка, и ни как не могли для себя решить, почему же этого путника сопровождают две заметные только им, свидетелям прошедших времен, тени - грузного индийца и бородатого, грозного вида, старца?
   Все обитатели Александрийского порта за прошедший месяц уже успели привыкнуть к небритому франку, живущему в верхних комнатах фундука Ас-Саффар, неподалеку от мыловарни. Каждый вечер он просыпался, спускался вниз с неизменным бурдюком вина в руке ( в этом фундуке вино было ходовым товаром, несмотря на запреты - что поделаешь, порт) выпивал добрую треть за едой, а потом отправлялся бродить по гавани, собирая вокруг себя толпу прихлебал-собутыльников и шлюх. Франк пел песни на непонятном языке, приставал, не без успеха, к шлюхам, часто порывался подраться, но его общими усилиями успокаивали, повиснув на руках. Под утро, пьяного вдрызг, франка доносили до его комнат, где и оставляли, до следующего вечера. На следующий день все повторялось.
   Ферри потерял счет дням. Перенеся все вещи из покоев дворца, где ему в отсутствии бен Манна оставаться было, мягко сказать, не с руки, он вселился в первый попавшийся фундук, предназначенный для проживания приезжих, и предался безудержному пьянству, стремясь утопить в вине овладевшее им огромное горе. Де Невилль потерял все, что составляло смысл его жизни, и превратился в одинокий остров посреди огромного океана. Учитель и друг - оба погибли. Завести знакомство с женщиной, которая бы завладела хотя бы частью его сердца, он до сих пор не удосужился - не нашел достойную представительницу Евиного племени, что вообще довольно трудно для неверного в мусульманских странах. Он даже не пытался думать, что делать дальше, найдя, вернее, стараясь найти забвение в вине. Денег имелось в более чем достаточном количестве, чтобы продолжать подобный образ жизни на протяжении времени, которого бы хватило на постепенное превращение в жалкого портового забулдыгу. Значит, все в порядке. Однако, ожидаемого забвения не наступало - боль произошедшей потери продолжала терзать душу, каждое мгновение из тех, что Ферри бывал трезв. Однажды к нему в фундуке подошел человек и затеял разговор, просто так. Выяснив у де Невилля, что он находится в глубоком горе, человек не стал доискиваться до причин этого горя, но предложил франку попробовать кое-что, что может успокоить душевные терзания гораздо лучше вина. Ферри согласился, и за динар в его руки попал крошечный горшочек с черной смолой.
   - Нужно просто смешать два зерна этой смолы с вином, и выпить. Ты получишь ни с чем не сравнимое облегчение, поверь мне. Завтра я приду еще раз.
   Человек исчез, а де Невилль прошел в свою комнату, где сделал все так, как сказал ему добрый незнакомец. Комната вдруг поплыла перед глазами, рыцарь без чувств упал на кровать и заснул. Сон этот был подобен погружению в водяной омут, затягивающий несчастного пловца все глубже и глубже в безмолвную пучину. Ферри, ощущая себя во сне, пытался сопротивляться, пытался пробудиться, но все тщетно - омут затягивал.
   Неожиданно он, не пробуждаясь, почувствовал чье-то прикосновение, будто наяву.
   - Кто это? - Задал он вопрос.
   - Сын мой, что же ты делаешь с собой?
   - Учитель?! - Спящий на кровати в наркотическом дурмане, де Невилль закрутился, завертелся из стороны в сторону, будто ему снился кошмар. Однако не было кошмара желаннее, чем этот.
   - Ты убиваешь себя, Ферри. Если до сего времени ты пытался найти себя в вине, что, конечно же, плохо, но не смертельно, то теперь ты встал на самый край пропасти. Неужели ты не узнал в этой смоле то самое зелье, что с такой охотой употребляют тамплиеры и их верные псы? Черная смола разрушит тебя так быстро, что ты даже не успеешь оглянуться. Прекрати ее употреблять, и прекрати пить вино. Помни, что ты дал мне слово разобраться с книгой из гробницы! Ты откажешь своему учителю в последней просьбе?
   Де Невилль во сне резко затряс головой.
   - Нет, нет, учитель! Как же я мог забыть об этом? Прости меня, я сейчас же возьмусь за исполнение твоего желания!
   - Хорошо, сын мой, я верю тебе. И вот еще что, совет - попробуй поискать на Западе...
   С этими словами голос учителя куда-то исчез, а тело спящего замерло на кровати и пребывало в неизменном положении до самого утра.
   Такого похмелья, как случилось на утро после употребления смолы, де Невилль не испытывал с тех самых пор, как напился в бытность свою в крепости Крак де Моаб, когда недоброй памяти Рене Шатильонский выкатил своим людям бочку вина, испортившегося к тому времени не мне чем полгода тому назад. Голова трещала, и на ум пришло только одно решение - опять растворить в вине чуток смолы и проверить, лечится ли подобное подобным. Ферри уже было потянулся к горшочку, выковыривать остатки тягучей черной массы, как вдруг, подобно озарению, он вспомнил подробности своего ночного общения с учителем. Рука сама резко швырнула горшочек в стену, отчего он разбился в черепки.
   Немногочисленные утренние завсегдатаи фундука Ас-Саффар не могли поверить своим глазам - франк, совершенно трезвый, если не считать очевидного похмелья, спускался с лестницы, и на его лице виднелось выражение крайнего сосредоточения.
   - Эй, уважаемый, принесите мне хороший завтрак, с горячими лепешками, медом и молоком!
   Служка подбежал к франку, выслушал его пожелания еще раз и осторожно осведомился, в полголоса.
   - Быть может, немного вина?
   Ответ франка был поистине удивительным. Он схватил служителя за горло и, притиснув кожу пальцами, медленно и громко произнес.
   - Вино мне больше не потребуется! Я понятно сказал?
   - О, да, конечно, - прохрипел полузадушенный подавальщик, а сам про себя еще раз подивился варварской непредсказуемости христианских собак. То он пьет в три горла, то вдруг взвивается до небес при самом скромном упоминании о предмете его недавней страсти. Шайтан их всех побери.
   Первым делом де Невилль побежал на берег моря, где, под лучами утреннего солнца, предался длительному омовению - он зашел в воду и мощными гребками принялся удаляться от берега. С давным-давно немытого тела набегающий поток смывал всю грязь и пот, напоминающие о времени черной тоски и отчаяния, которое только что подошло к концу. От быстрого плавания кровь стала быстрее течь по жилам - она выгоняла из сердца и печени внутреннюю грязь, накопившуюся в результате неумеренного употребления вина и некоторого количества черной опийной смолы. В голове зашумело, но Ферри с упорством (подобным тому, что толкало его ранее на беспробудное пьянство, только теперь направленным на другие цели) продолжал плыть. Наконец, звон в голове прошел, как прошли и другие звуки, разве что доносящиеся издали крики неугомонных чаек свидетельствовали о том, что александрийский порт никуда не делся, и мир состоит не только из морской безбрежной глади, сочного соленого воздуха и яркого солнца. И самого Ферри. Он перевернулся на спину и замер, опустив дыхание в низ живота - поток солнечного света шел через него дальше, в водную глубину. Ничего. Нирвана. Подобно цветку, тело де Невилля наливалось силами, идущими от солнца, щедро испускаемыми им. Божественное это утро ниспослало исцеляющее успокоение на израненную душу.
   Еще десять дней де Невилль возвращал себе прежнюю силу тела и гибкость ума с помощью разнообразных упражнений, прежде чем решил, что готов. Окружающие сначала удивлялись тому, как разительно изменился образ жизни франка, но потом привыкли. Бывшие собутыльники-прихлебалы принялись, было, возмущаться, когда Ферри указал им на дверь, но боль от увесистых тумаков засвидетельствовала серьезность намерений де Невилля. Всю первую половину дня Ферри проводил, укрепляя тело, а вечером садился, открывал книгу, ту самую, что послужила, как он считал, источником случившихся за последнее время несчастий, и углублялся в ее тщательное изучение. Ничего не получалось - буквы складывались в совершеннейшую бессмыслицу. Барон помнил о том, что сказал учитель - текст зашифрован, и следовало искать ключ. Но где? Тщательный осмотр книги на предмет обнаружения скрытых надписей ни к чему не привел. Возможно, стоило во время подземной вылазки тщательнее изучить гробницу Пилата - не исключено, что Ферри, и Йосиф бен Манн просто не заметили указаний на ключ, ведущий к разгадке текста книги, имеющийся там. Но ни желания, ни возможностей вернуться в подземелье Ферри не имел, тем более, что не все было понятно с последствиями побоища на кожевенной улице.
   Де Невилль ожидал, что сразу же, на следующий же день его попытаются арестовать и допросить по поводу смерти придворного ученого самого султана, но ничего такого не произошло. Довольно странно - при этом Ферри совершенно не боялся возможного ареста, ведь имелись живые свидетели тех событий, и для доказательства полной невиновности Ферри стоило лишь допросить Мелика и его сыновей. Но почему полная тишина? А как же двадцать три трупа, из которых половина - ассасины-исмаилиты? Тоже обычное дело в Александрии? Расследование должно быть проведено хотя бы для выяснения того, как убийцы проникли в город. А храмовники? Их опознать сложнее, но, по крайней мере, сразу видно, что это христиане. А они что делали в Александрии, городе султана, с оружием в руках? И тут тишина, полное безмолвие. В конце концов де Невилль пришел к выводу о том, что до смерти напуганные, обитатели кожевенной улицы решили быстро убрать все трупы, растворить их в своих чанах, оружие и одежду закопать, и молчать. Молчать, кто бы чего не спросил. А Мелик и сыновья с радостью их поддержали - или сами отправились в чан. Султана же одолели другие заботы, и ему стало совсем не до бен Манна, по крайней мере, до тех пор, пока не закончатся приготовленные мудрецом снадобья, возвращающие юношеский задор. Чем не объяснение?
   День сменялся ночью, и еще, и еще раз, но разгадка текста книги так не приходила. Помня уроки бен Манна, который был сведущ в шифрах как мало кто еще (работа со святыми писаниями это, конечно же, подразумевает) Де Невилль пытался подставить в бессмысленный поток букв схемы, обычно применяющиеся при необходимости скрыть содержание текста от посторонних глаз. Измененный порядок букв, замена одной буквы другой согласно известной только шифровальщику методе. Составляя всевозможные комбинации, Ферри использовал для письма песочную доску, а в купленную пергаментную тетрадь заносил чернилами и пером только самое основное, список букв, числовые соответствия и краткое описание того, что уже было испробовано. В какой-то момент, взглянув на разбухшую от записей тетрадь, де Невилль признал свое поражение. Не такое и обидное, честно говоря - бен Манн же не смог найти ключ к тексту, пусть и имел на это столь мало времени. На стороне учителя был, огромный опыт, который, все же, так и не помог. Если всю жизнь ты имеешь дело с необходимостью решения какой-то одной задачи, то твой разум находит эти решения сразу же, только увидев условия. Если не нашел - значит задача превосходит по сложности ранее поставленные. Что же, выходит, текст книги зашифрован настолько непостижимым способом, что сам Йосиф бен Манн никогда ранее не встречал подобного? Ферри трезво оценивал свои способности и понимал, что превзойти учителя (а требовалось именно это) ему не по плечу. И к кому обращаться за помощью? Не видать в пределах Египта равного по уму погибшему бен Манну ученого. Хоть и не обидно за себя, недотепу по сравнению с таким мыслителем, но зашел Ферри в глухой тупик, и выхода из этого тупика не видел, хоть тресни.
   Дождавшись, когда солнце укротит свой жар и вечерняя прохлада, пришедшая вместе с морским бризом распространится по порту Александрии, Ферри вышел на прогулку. Попрятавшиеся от дневной жары портовые люди повылазили из щелей и обычная гаванская круговерть возобновилась - грузчики поволокли товар из трюмов, топая голыми пятками по трещавшим сходням, помощники капитана внимательно следили за происходящим, жулики шныряли тут и там, пытаясь проникнуть на борт судов, чтобы стянуть то, что плохо лежит, зеваки мешали всем, ранее перечисленным, получая в ответ пинки и толчки руками. Ферри, уже давно понявший и принявший внутренний ритм гавани, скользил между спешащими кто куда людьми, словно рыба в воде, не мешая никому. Суматоха, царящая вокруг, словно разбавляла, облегчала то внутреннее одиночество, которое переживал де Невилль. Вдруг ухо уловило знакомую с прошлых времен речь - окситанский ланг де ок. Кто-то на нем громким голосом, разом перекрывшим окружающий шум, отчетливо произнес.
   - Эка, посмотри на этого урода - рожей, вроде, смахивает на нас, а одет, как чертов сарацин. Не иначе, уже ублюдки успели в здешних краях народиться, от местных баб. Тьфу ты!
   Барон де Невилль резко повернулся на обращенные в его сторону слова. Трое грубиянов, одетых в длинные поддевки и кольчуги поверх, глазели по сторонам, сдвинув шлемы на макушку и то и дело утирая пот, ручьями текущий с головы. На поясах красовались длинные франкские мечи, лежащие в обмотанных проволокой и запечатанных ножнах. Красные, обгоревшие на солнце, лица выражали жадное удивление, смешанное с отвращением. Один из грубиянов, бывший, видимо, за старшего, заметил, что Ферри на него посмотрел и, глядя прямо в глаза де Невиллю, отчетливо произнес.
   - Что уставился, ублюдок? Вали своей дорогой, пока не дали пинка. Ну! - последнее восклицание сопровождалось угрожающим движением всего тела франка по направлению к незнакомцу, имеющему внешнюю схожесть с ним самим. Как детей пугают.
   Да, положа руку на сердце, шесть лет, проведенные на Востоке, оставили неизгладимый отпечаток на бароне Ферри де Невилле. Загар, въевшийся в кожу навсегда, привычка мыться каждый день, и никакого неудобства от ношения туфель без задников, на босу ногу. Чем не сарацин? Но, опять же положа руку на сердце - разве все перечисленное есть законный повод обратить поток оскорблений на его голову. Нет. Поэтому Ферри улыбнулся в ответ на рычание собрата-христианина, и подошел поближе. Как только краснорожий молодец (непонимающий, чего ради ублюдок пошел к нему) оказался в непосредственной близости от де Невилля, его краснорожее настроение резко изменилось - коротким ударом под ноги де Невилль отправил сквернослова на землю, после чего наступил ему туфлей, с загнутым к верху носом, на грудь.
   - Приятно повстречать в дальних краях земляков. - Ферри произнес эту фразу на ок, с еле заметным акцентом.
   Лежащий на земле парень задергался, но туфля надежно прижимала его к пыльным камням.
   - Да ты кто такой?! Ты кто такой?!
   В криках слышался вызов, сильно сдобренный растерянностью. Друзья грубияна, потянувшие было мечи из ножен (безрезультатно - проволока прикручивалась именно с тем расчетом, чтобы меч нельзя было обнажить сразу - а потом успеет прибыть стража, или страсти поутихнут), отпустили рукояти. Один из них довольно вежливо спросил.
   - Вы необычно выглядите, но говорите на нашем языке. Кто вы?
   Ферри впервые за несколько лет выговорил.
   - Рыцарь Ферри, барон де Невилль, к вашим услугам. С кем имею дело?
   Лежащий на земле человек продолжал дергаться, но туфля Ферри надежно держала его.
   - Мы оруженосцы, мили, сопровождаем итальянцев - торгашей из Венеции. Сейчас берем товар и обратно. Я Рауль, вот он - Ансо, а на земле, прижатый вашей ступней - наш начальник, Жоссеран. Быть может - мы, конечно же, не настаиваем, но - вы его отпустите?
   - Ладно, я сочту, что ваша грубость, Жоссеран, была вызвана вашим незнанием и последовавшим заблуждением. Давайте руку. - Де Невилль убрал туфлю и одним движением поднял поверженного противника на ноги. - Пожалуй, вы мне нравитесь, и я составлю вам компанию на пути в Венецию.
  
   Zion. (Fin)
  
   Луна, раскинувшаяся на треть неба, не иначе, помогла рассмотреть все. Расширившиеся от ужаса, глаза отца Россе скользили, будто не в силах остановиться, по бледным телам, заполнявшим все видимое пространство подземелья. Струящийся сквозь небольшие отверстия в стенах свет застывал леденящим душу узором на мертвенно-белой коже, будто соперничая в извращенной изысканности линий с рисунками, сделанными каким-то темным веществом прямо на обнаженной человеческой плоти. Кровью? Все это сильно отвлекло святого отца от происходящего вокруг. Настолько, что он совершенно не заметил, как в лестничном проеме, откуда старик недавно появился сам, показалась чья-то фигура. Еще миг, и в ухе священника зазвучал хриплый шепот.
   - Святой отец, вы, наверное, заблудились? Позвольте, я провожу вас.
   Не всякий молодой человек, обладатель завидного здоровья и крепких нервов, без последствий переживет такой вот неожиданный шепот, особенно когда разум полностью поглощен страшным видом горы мертвецов. Что же взять с семидесятилетнего старца, давно уже с трудом передвигающего ноги и то и дело останавливающегося, чтобы унять трепыхающееся, словно раненая птица и рвущееся из груди сердце? Священник вдруг резко содрогнулся, после чего глаза его закрылись а тело бессильно сползло по стене на пол. Нежданный гость склонился над лежащим отцом Россе, сжал его запястье и на некоторое время застыл, словно прислушиваясь.
   - Не жилец. Ну и ладно, - после чего невидимая во тьме подземного коридора улыбка чуть тронула его лицо.
   Хмурым ранним утром телега покинула стены замка. На телеге лежал отец Россе, прикрытый рогожей. Глаза его, выражающие невыразимую муку, были выпучены, из сведенного судорогой рта не переставая, лилась струйка слюны. Такой же, как и утро хмурый, возница, увидев свой сегодняшний груз, заметил сам себе. - Эвон как святого отца скрутило. Ну, ничего, скоро отойдет, отмучается. Главное, чтобы не на телеге моей, - после чего лениво хлестнул лошадь вожжами по крупу. Дорога шла по низине, через луга, и чуть за полдень недвижимое тело священника уже переносилось двумя служками небольшой церкви, где отец Россе был настоятелем. Они отнесли святого отца в хорошенько протопленную комнату и положили на кровать. Самый молодой, парнишка лет десяти, не скрывал своего горя, и слезы заливали его лицо. Вдруг он заметил, как губы святого отца едва заметно шевелятся, причем напрягшееся и покрасневшее лицо священника показывало, каких усилий это ему стоит. Служка быстро склонился над телом умирающего, и успел услышать нечто, весьма взволновавшее паренька. Настолько, что он, выслушав отца Россе, растерянно выпрямился и принялся стоять, словно соляной столб, даже не обратив внимания на то, что отец Россе отдал богу душу сразу же вслед за тем, как его губы покинуло последнее слово. Тем же вечером немногочисленные обитатели церкви, а если точнее - крохотного монастыря, видели паренька в скриптории, потом он околачивался на кухне, явно с целью стянуть что-нибудь съестное, а ночью служка сбежал, и больше его в монастыре никто не видел. Никогда. (Пропало три ковриги хлеба, четверть окорока и головка сыру, вдобавок, что особенно обидно, исчез готовый лист пергамента, дорогой).
  
   ...- Делается же это следующим образом, - наставник закатал рукав и обнажил предплечье, - кстати, предупреждаю - лезвие ножа должно быть хорошенько прокалено, иначе рана воспалится и останетесь без руки. Вот в этом месте делаете надрез, снимаете часть кожи, и под нее вкладываете инструмент, который перед этим также прокаливаете в огне. Затем рану зашиваете нитью и иглой и покрываете шов мазью, рецепт которой был мной вам открыт. Через пару недель рана затянется, нитку можно будет выдернуть. И не забывайте менять мазь каждый день, иначе оставшийся после надреза шрам бросится в глаза! Завтра я проверю каждого.
   Один не выдержал и спросил, - но зачем мне это? Ответ последовал незамедлительно.
   - А если с тебя сорвут одежду и бросят в темницу, перед этим отобрав все, чем ты сможешь себе помочь выбраться из застенка? Неужели тебе придет охота остаться там до тех пор, пока какой-нибудь подручный нашего врага разобьет тебе голову дубиной?
   - Но, с Божьей помощью... - речь послушника была прервана буйволиным ревом наставника.
   - С чьей, говоришь, помощью?!! Господа нашего? Собака! Не дело Ему за каждой тварью присматривать, запомни! Не Господь Бог должен тебе помогать, нет! Твоя обязанность помогать Ему и делу Его, затем все вы здесь собраны и на вас тратят свое бесценное время столь уважаемые и занятые господа, как, например, я! Каждого из вас, кто призывает на помощь Господа и смеет надеяться на его воспоможествование, ждет неминуемая смерть, потому что вы должны во всем рассчитывать только на свои собственные силы, а не на чудо! Уясните это, и не надо ждать чудес...
  
   Одинокий странник тщетно пытался спрятаться от пронизывающего ветра - огромная пустошь, которую он в настоящее время пересекал, казалось, продувалась со всех сторон одновременно. Сухой снежок, покрывающий глинистую почву тонким слоем, подхватывался ветром, кружился, вертелся, то и дело образуя крохотные смерчи, неожиданно бросающие снег прямо в лицо путника. Тот лишь плотнее натягивал на голову капюшон и кутался в длинный плащ. Меланхолический с виду жеребец, идущий в поводу, чуть позади хозяина, изредка фыркал, выражая свое собственное недовольство отвратительной погодой, необходимостью шагать весь день напролет, повинуясь воле своего владельца - то есть недовольство своей судьбой лошадиной вообще. При этом, когда путник пытался зайти своему средству передвижения сбоку, чтобы получить дополнительное прикрытие от ветра, конь искусно сбавлял шаг, так, что хозяин опять оказывался на ветру. Занимаясь время от времени подобной чехардой, жеребец, в сопровождении пешего всадника, в конце концов пересекли заснеженное безжизненное поле и добрались до небольшой деревушки, приткнутой к самой кромке леса.
   Ближайший дом, вернее, хижина, выглядела довольно удручающе, вся перекошена, стены солома с глиной, крыша из гнилой же соломы. Путник отпустил коня и, подойдя к двери, кое-как привязанной к столбу, решительно постучался. Тишина.
   - Если не откроете, я сломаю дверь, и все дела. Эй, кто там, Жак, или кто, открывай, отродье рогатое! - Путник заколотил по двери обеими руками, так что вся хижина затряслась. Тем, кто находился внутри, это, по-видимому, надоело. Внутренний полог, ветхая тряпка, откинулся, и настороженные глаза, появившиеся над верхней кромкой двери, зашарили по сторонам - их обладатель, похоже, пытался выяснить, сколько их, непрошенных гостей, пожаловало. Увидев, что гость один, глаза убрались, дверь распахнулась от пинка и наружу выскочил крестьянин, такой же ободранный, как и его жилище. Дубина в его руке не предвещала ничего хорошего. Раз, раз - посыпались удары, и обладатель дубины повалился на землю, сопровождаемый увесистой оплеухой, отвешенной гостем на сладкое. Пришелец, не торопясь, вытащил из ранее скрытых под плащом ножен меч и приложил его к шее крестьянина.
   - Что это ты тут дубиной принялся махать?
   В ответ на довольно вежливый вопрос крестьянин прохрипел.
   - Чтоб ты сдох, убийца!
   Услышав такое, путник вдруг убрал меч обратно в ножны и, нагнувшись, схватил крестьянина за руку, резким движением подняв его с земли.
   - А теперь объясняй, какой такой убийца?
   Поведение гостя окончательно сбило с толку Жака, крестьянин растерянно заморгал.
   - Это...ты...вы не убийца, разве?
   - Поверь мне, добрый человек, если бы я хотел тебя убить, то сделал бы это, не прибегая к столь длительным переговорам. Отвечай, черт тебя дери!
   - Вот в чем дело, у нас тут, господин, горе, - неожиданно крестьянин разрыдался. Его собеседник озадаченно почесал в затылке и слегка похлопал Жака по плечу, пытаясь, видимо, успокоить. - Ну, ну, давай-ка, расскажи мне, что случилось. И пройдем внутрь дома, а то выстудим все, и сами замерзнем. - Он слегка подтолкнул крестьянина в спину и шагнул следом, поставив за собой дверь на место.
   В хижине путник обнаружил сплошной дымный чад от догорающего очага, земляной пол, широкие деревянные нары и двух сопливых детей, валяющихся на этих нарах. Дети натянули на себя ветхое одеяло, только сопли и глаза наружу, смотрели на незнакомца внимательным испуганны взглядом. Незнакомец огляделся.
   - А где твоя жена?
   Бедняк снова разрыдался, но на сей раз быстро утер слезы, заодно размазав копоть по лицу.
   - Жену мою, добрый господин, убили.
   - И кто же это сделал? Почему ты решил, что убийца - я? Что, похож?
   Жак почесал в голове.
   - Не знаю. Я убийцу не видел. И никто не видел - пропала жена моя, а с ней еще вот столько людей, - крестьянин помудрил с пальцами на руке, получилось шестеро, - деревенские сделать это не могли, чего ради им, значит, чужой человек сделал. Вы-то чужой, так что вот...
   - И поэтому ты меня дубиной по голове?
   - Выходит, так... Помогите, добрый господин, Христом Богом молю! Ведь так и будет дальше, всех нас убьют, не иначе! - Жак вдруг взял, да как рухнул на колени перед гостем, ухватил его за руку и давай целовать. Еле гость вырвался, отскочил в угол, руку вытер о плащ.
   - Хватит причитать, расскажи лучше, как и что, подробно.
   Крестьянин рассказал. Выходило, что сразу после Рождества пропал первый человек из деревни - юродивый, ошивавшийся тут и там. Пропал и пропал, никто и не почесался, подумали, что в лесу заблудился и сгинул. Но вот когда бесследно исчезло еще четверо, из них трое детей и одна взрослая женщина - тут-то и забили тревогу. Искали в лесу - ни единого следа, ни тел, ни крови, ни остатков одежды. Не волки съели, это точно. Последней исчезла жена самого крестьянина, всего два дня назад. Он сам пытался найти ее - тщетно.
   - Как же я теперь, с двумя детьми?
   На вопрос Жака пришелец ответа не нашел, да и не искал, если честно. Его занимали другие дела.
   - Где тут в деревне можно остановиться, на пару дней?
   Жак подумал.
   - Нигде. Разве что у кузнеца место в доме найдется, но он себе на уме, может и не пустить. К тому же у него горе, один из пропавших детей - его старший сын.
   - Ничего, меня пустит. Пошли, покажешь, где этот ваш кузнец обитает. - С этими словами странник вышел вон. За ним беспрекословно последовал крестьянин. Хотя на сердце у Жака было черным-черно от боли, терзавшей душу, он вдруг каким-то неведомым чутьем понял, что если и есть кто-то на земле, могущий - нет, не вернуть, но хотя бы узнать и рассказать ему, как кончила свой земной путь любимая жена, то этот человек перед ним - странный гость. Поэтому решил Жак помочь, чем мог.
   Деревня под тонким слоем снега выглядела чуть попригляднее, грязища и убожество не так бросались в глаза, да и мокрую глину чуть прихватило морозцем, отчего можно было идти, не боясь поскользнуться на каждом шагу и свернуть себе шею. Конь мерно трусил позади, лишь раз недовольно скосив глаз на плетущегося рядом крестьянина.
   - Теперь вот сюда.
   - Налево?
   - Да нет, вот сюда, - Жак показал рукой налево. Путник лишь тяжело вздохнул в ответ, ничего не говоря, и проследовал в указанном направлении. Через три дома, у самого леса, показалось строение, значительно превосходящее по размерам соседние хижины. Сложенный из толстых бревен, дом производил впечатление маленькой крепости. Плетеная изгородь вокруг впечатление усиливала.
   - Эй, Харальд (не слишком разнообразны эти северяне на имена)! Открой! - Крестьянин благоразумно не стал заходить за изгородь, а благоразумие его подтвердило низкое рычание и последовавшее за этим сотрясание изгороди, изнутри. Здоровенная псина успела еще раз навалиться на забор, прежде чем послышался звук открывающейся двери. Конь не выдержал и заржал.
   - Кого там принесло, на ночь глядя? - Крупный бородатый мужик оглядел пришедших. - Ферд, ты кого привел?
   Крестьянин, которого, оказывается, звали Фердом, показал рукой на путника.
   - Это вот, пришел, разузнать про тех, кто у нас пропал в деревне (из чего Ферд сделал такой вывод - непонятно, так как про зловещие события гостю поведал сам крестьянин). Может, чем поспособствует? Пусти его переночевать, что ли, а то у меня, сам понимаешь...
   - Я заплачу за ночлег, - вмешался в разговор путник, поняв по выражению лица кузнеца, что он без всякой радости отнесся к предложению Ферда.
   - Ну ладно, входи, раз уж так сложилось, не оставаться же тебе на морозе. Покажу, куда привязать коня. - Калитка отворилась. - Проходи.
   Внутри дом кузнеца еще сильнее отличался от убогого жилища Ферда - свежеструганные лавки, стол, сложенный из камней очаг с дымоходом, чисто выметенный деревянный пол. Путник огляделся.
   - Садись. Жена! - занавеска отдернулась, из соседнего помещения вошла женщина, неся в руках составляющие неурочной трапезы. Глаза женщины были заплаканы, она не высказала ни малейшего интереса к персоне позднего гостя, просто поставила все на стол и ушла обратно, не сказав ни слова. Мед и несколько лепешек - что же, в лачуге Ферда не стоило рассчитывать и на это. Путник, скинув плащ и отстегнув с пояса меч, занялся поглощением еды, в то время, как кузнец, усевшийся напротив, внимательно вглядывался в лицо гостя, что-то для себя решая. Наконец, пауза прервалась.
   - Ты кто?
   Путник подобрал остатки меда, тщательно прожевал последнюю лепешку и поднял голову.
   - Какая разница? Ферд чуть напутал, когда сказал, что я прибыл в ваши края ради того, чтобы, заняться выяснением, куда же пропали жители деревни. Я тут проездом. Но - теперь я заинтересован...
   - Вот как, заинтересован? - перебил гостя Харальд, - ты считаешь, что, когда у тебя пропадает ребенок, старший сын, это интересно? Уверяю тебя, путник, это совсем не интересно. Моя жена и я, мы не находим себе места уже который день, пытаясь хоть что либо узнать о том, что с нашим сыном! - огромные кулаки сжались, лицо Харальда налилось дурной краснотой. Видя, что кузнец начал не на шутку расходиться, гость резко встал со скамьи.
   - Ну, ты, не понял, с кем говоришь, северянин? Коли так, то сейчас я не посмотрю на твое горе, а возьму меч, и прикончу тебя и всю твою семью! Успокойся! Я предлагаю тебе свою помощь, а в ответ слышу грубости от какого-то деревенского кузнеца? Заткнись сейчас же и слушай меня!
   Исполненная угроз и уничижительных слов отповедь странным образом успокоила Харальда, он, как будто все силы разом покинули его, сгорбился и опустил голову. Между тем гость уселся обратно и продолжил.
   - Я буду задавать тебе вопросы. Вспоминай, когда пропал ваш деревенский дурачок. Вспомнил? А теперь постарайся припомнить, происходило ли что-нибудь необычное незадолго до этого?
   Кузнец задумался.
   - Что необычное-то? Ничего не происходило, все отпраздновали Рождество, как всегда, браги напились. Нет, не было ничего такого, точно.
   Гость перегнулся через стол, приблизив свое лицо к лицу Харальда.
   - А вот скажи, там, - он протянул руку в сторону, указывая куда-то - я вижу верхушки замковых башен. Не барону ли Одо де Верне принадлежит замок?
   - Да, ему самому, здешнему сеньору.
   - И часто ли ты бываешь в замке?
   - Да, мой господин, кузнец я хороший, лучше, чем тот, который у них, и если нужно сделать сложный ремонт, или что особое, то зовут меня, - Харальд вдруг воскликнул, - да, точно!
   - Что такое?
   - Меня как раз вызывали в замок, незадолго до Рождества. Странный был заказ, но и заплатили столько, что...
   - Кто заказывал? - Гость живо заинтересовался.
   - Да там, в замке у барона, появился какой-то тип. Похож на студента, или клирика, так и сыпет латынью, но одет очень богато. И в моем ремесле разбирается - все сам рассказал, объяснил. Никогда такого не делал. Зовут его Ротро.
   - Что же он тебе заказал?
   - Нужно было ему десятка два трубочек, тонких, как иголка. Я еле смог железо раскатать так, чтобы потом полоски свернуть, как требуется, два дня из кузницы не вылезал. Но смог. - Последние слова кузнец произнес с гордостью за свое умение.
   - А скажи мне, Харальд, не появлялся ли случайно этот клирик в вашей деревне?
   - Да, был он тут, ко мне в дом заходил, когда я трубочки эти сделал, он сам заехал, забрал, и расплатился тут же. Потом по деревне ходил, как раз под Рождество, ребятишкам пряников надарил, еще кому что. Хороший человек, вообще-то.
   Гость пристально посмотрел на Харальда, который уже чуть улыбаться не начал, при воспоминаниях о сделанном сложном заказе (особенно о его оплате).
   - Пряники, говоришь? Твой сын старший тоже, видать, пряники у него брал?
   Харальд удивленно пробормотал.
   - Да он не только ему, всем моим детям по гостинцу припас, и я с женой ели. Правда, скажу честно - потом всех прохватило так, что мое почтение, чуть глаза не повылазили, - кузнец усмехнулся.
   - А старший сын, что, тоже животом страдал? Нет, наверное?
   - Точно, правда ваша. Но откуда...?
   Пришелец откинулся назад, прислонившись спиной к стене дома, и сцепил руки на груди.
   - Слушай меня, Харальд, и думай, не ленись. Клирик, появившийся в замке, и есть причина ваших бед. Трубочки, которые ты своими руками ему изготовил, нужны ему для какого-то черного дела. Дьявольская затея. А пряники да калачи, что он по деревне раздавал - с чего бы это ему всем крестьянам подарки направо и налево дарить? Часто ли такое происходит, что вам господа подарки дают, например, сеньор? То-то. Всех вас пронесло от гостинцев, кроме старшего сына. И он потом пропадает. Уверен, что в других семьях такое же произошло. Кому пряники по душе пришлись - того клирик и забрал.
   Харальд замахал руками.
   - Да ведь клирика вашего никто с тех пор в деревне не встречал!
   - Ну, не сам же он воровством людей занимался, для этого есть у вашего барона люди, тому обученные. Засели в лесу, на опушке, кого надо, схватили, рот зажали, и утащили в замок.
   - Да зачем все это?! И барон наш тут причем, не понимаю! - Харальд совершенно растерялся, голос его дрожал и срывался, это у здоровенного-то мужика, заросшего густой бородой чуть не по брови. Гость наставительно поднял вверх палец.
   - Говорю же - ради дьявольской затеи. И барона на эту затею клирик подбил, искусил. Теперь под крылышком у вашего сеньора творит, что хочет, людей похищает, и в замке баронском совершает над ними всяческие непотребства. А ты как думал?
   Кузнец в отчаянии дернул себя за бороду.
   - Так что же делать-то? Может, жив еще сын мой, или убил его проклятый студент? Как думаешь, мой господин?
   В ответ гость спросил, есть ли в доме что-то, на чем рисовать можно. Харальд метнулся вглубь дома и быстро притащил чистую дощечку и уголек.
   - Бываешь часто в замке? Вот теперь возьми, и нарисуй мне, что за стенами замка находится, где какие помещения, и где этот клирик живет.
   - Да ведь дощечки не хватит...
   - А ты частями, не все сразу. Я запомню.
   Глубоко за полночь гость встал из-за стола и протянул руку кузнецу для рукопожатия.
   - Спасибо, Харальд, за помощь. Обещаю - если смогу, то спасу твоего сына, сдается мне, что жив он еще.
   Кузнец задержал руку гостя в своей широкой ладони.
   - В замок собрались ехать, господин?
   - Да, друг мой. Дьявольщина мне не по вкусу, надо разобраться.
   - Вот и я о том же. Поедем вместе, может, моя помощь пригодится. Вы не думайте, к мечу моя рука привычна, десять лет был наемником.
   Гость чуть помедлил, потом все же ответил.
   - Ну ладно, давай - помощь, она никому не повредит. Собирайся.
   Харальд обрадовано улыбнулся, спросил.
   - Как ваше имя, господин, чтобы знать, с кем на благое дело иду?
   - Можешь звать меня Тальбо. - глаза гостя весело блеснули в полумраке.
  
   "Записано со слов святого отца Россе. Настоятелю храма Святой Девы Марии отцу Марку. Друг мой, в замке барона нашего, Одо из Верне, происходят зловещие события. Видел я своими глазами дьявольское действо, сотворяемое в пределах замковой часовни. А творит сии дьявольские козни некий Ротро, злодейскими чарами опутавший весь двор барона. Зная, что ты связан с теми, кто может помочь, прошу - помоги. Подателя сего письма, хорошего послушника по имени Фома, прошу не отсылать обратно, что связано с угрозой его жизни, а принять в свою обитель". - Закончив читать, отец Марк внимательно посмотрел на подростка, молча стоящего перед ним.
   - Признавайся, Фома неверующий, сам от себя добавил последнюю фразу?
   Тот помялся, но в конце концов, врожденная честность, видимо, взяла верх, и он выдавил из себя.
   - Да, святой отец...
   - Честность украшает монаха. Хороший почерк, Фома. Ладно, будем считать это посмертной просьбой моего старого друга, а такие просьбы нужно удовлетворять. Я позабочусь о тебе. Иди вниз, на кухню, пусть покормят, скажи, что я распорядился.
   Подросток благодарно тряхнул головой и умчался. Священник же, подумав, составил письмо, тщательно его запечатал, увязал в кожаный мешочек, залил воском, на котором сделал оттиск печати, и приказал седлать коня. Сам же, кряхтя и жалуясь самому себе на преклонный возраст, принялся облачаться в кольчугу.
   По истечении трех дней пути святой отец, обессилевший и стерший себе ляжки о жесткое седло, по причине того, что последний раз путешествовал верхом лет десять тому назад, добрался до небольшой избушки, стоявшей в совершенно пустынной местности, на опушке леса. Что там делала избушка - неведомо. Разве что служила приютом для отшельника, решившего отринуть все мирское и укрепить свою душу? Отнюдь - из двери избушки показалось двое детин, косая сажень в плечах и алебарды в руках, самого кровожадного вида.
   - Чего надо? - Коротко осведомились они у священника, подойдя к нему поближе. Тот, ничуть не испугавшись их появления, ответил.
   - Для Жана де Жизора, "неразборчиво", - и протянул головорезам мешочек с письмом. Те почтительно отвели в стороны лезвия топоров.
   - Прошу вас, святой отец, отдохните с дороги, - после чего проводили его в избушку.
   - Однако, из письма ничего не понятно. С одной стороны, старику могло привидеться все, что угодно, особенно, если он на ночь съел слишком много соленых грибов с пивом. С другой стороны, его смерть свидетельствует о серьезности происходящего. Поступим так - отправим одного из новых братьев. Пусть проявит себя, если там действительно дьявольщина. Если же нет - то мы не отвлечем никого из наших лучших людей по пустякам. Эй, позвать сюда...кого отправим?
   - Я думаю, что лучше всех подойдет Тальбо. В случае столкновения с орудиями дьявола его шансы на выживание выше, чем у других. Стойкий малый, только вот язык, как помело...
   Собеседники, придя к единому мнению, дали распоряжения слуге.
  
   Ночные обитатели внимательно следили из-за кустов, как огромные фигуры подобно теням скользили вдоль лесной опушки. Волки и медведи, а так же другая лесная нечисть, покрупнее, облизнулась, и отправилась восвояси, в глухую чащу. Верное решение, поскольку от фигур исходила неприкрытая угроза, хорошо понятная хищникам. Копыта коней, увязанные мешковиной, почти бесшумно ударялись о подмерзшую землю. Когда всадники приблизились к замку, черной зловещей глыбой высящемуся на холме, даже луна, словно поняв серьезность их намерений, поспешила утонуть в холодных зимних облаках, осветив на прощание безжизненное заснеженное поле, окружающее замок, за стенами которого творилось сатанинское действо.
   - Придется оставить коней здесь, иначе ночная стража может нас заметить.
   - Да не поверю никогда, что они не сидят в теплой сторожке, а шагают по стенам, на ледяном ветру.
   - Ошибка - это не обычный замок, в его пределах властвует сатана, а он всегда начеку. Спешиваемся.
   Покинув своих коней привязанными под укрытием деревьев на длинном поводе (чтобы обученный конь Тальбо смог проломить головы своими копытами любому приблизившемуся, будь то зверь или человек, а кобыла кузнеца оказала бы ему посильную помощь), лазутчики, согнувшись в три погибели и накрывшись кусками беленого холста, побежали через поле. Скользя по земле кожаными подошвами сапог, Тальбо несколько раз падал, и под замковые стены прибыл весь измазанный в грязи. Харальд, одевший сплетенные из соломы чоботы, счастливо избежал такой участи, а Тальбо это взял на заметку. У стены они принялись внимательно вслушиваться, пытаясь определить, когда произойдет смена стражи. Короткий разговор - один заступил, другой сменился - теперь в запасе имелось довольно времени для того, чтобы совершить задуманное.
   - Поднимемся одновременно, через плечи друг друга, так быстрее. - С этими словами Тальбо развязал мешок и осторожно вытащил оттуда связку коротких железных костылей, каждый длиной с человеческую ступню, на тупом конце загнут.
   - Взял молоток?
   - Да, - Харальд извлек из-за пазухи молоток с короткой рукояткой на петле, весь обмотанный тряпицей.
   - Вот тебе половина, - Тальбо разделил связку, - повесь на шею и пропусти петлю под мышками, будешь набрасывать на костыль, чтобы не висеть на руках, пока я по тебе буду вверх карабкаться. И вот еще что, - Тальбо на этот раз достал из своего мешка крохотную кожаную шкатулку. В шкатулке, тщательно обвязанной шнурком, имелось несколько отделений, наполненных разнообразными облатками и пилюлями. Выбрав две облатки, Тальбо протянул их на раскрытой ладони Харальду. - Проглоти одну, это улучшит зрение, станет, как у кошки.
   Кузнец с видимым сомнением на лице выбрал пилюлю, одну из двух совершенно одинаковых, и сунул себе в рот, поморщившись. Оставшуюся проглотил Тальбо, безо всяких колебаний.
   - Тихо!
   На стене крепости раздалось чуть слышное через порывы зимнего ветра звяканье, прошел стражник. Удалился. Полезли на стену - Тальбо вскочил на плечи Харальда, пошарил руками по стене, нащупал стык между каменными блоками, пристроил костыль. Удары молотка приглушила ткань, костыль вошел на три четверти - потом зацепить веревочную петлю.
   - Давай!
   Харальд, все его без малого пятнадцать стоунов, ухватился за ноги висящего на петле Тальбо, подтянулся, перехватил его за пояс, потом плечи, придерживаясь за костыль, осторожно влез на плечи, прижался к стене, замер, сохраняя равновесие на пронизывающем ветру. Все по новой - щель в кладке, костыль, петля. Разве что Тальбо весил полегче. Еще раз. И еще раз. И еще. Вот он, долгожданный край стены, за который Харальд цепляется окровавленными руками.
   Он огляделся по сторонам, ища взглядом стражу, но на парапете было пусто. Напрягся, когда его визави подтягивался, но вот Тальбо, тяжело дыша, оказался рядом.
   - Никого. Идем.
   Две мрачные тени побежали прямиком к башне. Крохотная дверца была закрыта, и Тальбо, здраво оценив свои умения, решил уступить место кузнецу. Тот не стал церемониться - коротким ломом, извлеченным из заплечного мешка, пробил деревянную доску и выворотил засов целиком. За дверью оказалась винтовая лестница. Харальд, как мог, поправил разбитую дверь, чтобы повреждения не сразу бросились стражнику в глаза. Теперь вниз.
   Снова дверь, на этот раз открытая - вот и внутренний двор замка барона.
   - Теперь идем сразу в гости к твоему заказчику. - Харальд молча кивнул в ответ. Ночную тишину прорезало завывание ветра, но больше не доносилось ни звука, двор был пуст и безмолвен. Клирик, дьявольская кукла, занимал две комнаты в помещении, непосредственно примыкающем к покоям самого барона. Вход туда - а вон он, там, где огонь костра рвется поземкой, и трое вооруженных охранников сидят вокруг, чуть ли не ногами в углях, пытаясь согреться.
   - Вдоль стены, - меч наготове, алебарда тоже, пока прячутся за спинами своих хозяев, скрывая свой хищный блеск, но в любой миг готовы выскочить из укрытия и хлебнуть чьей-то крови. Вот уже и половина пути преодолена, незаметно, как и требовалось. Неожиданно Тальбо, идущий впереди, услышал, как за спиной раздался напряженный шепот.
   - Хороший пес, хороший. На вот тебе. - Тальбо резко обернулся и увидел, как Харальд, весь дрожащий от напряжения, протянул свою измазанную собственной кровью ладонь какой-то ободранной псине, и псина эта увлеченно облизывает подсохшую корку, чуть повизгивая. От увиденного лазутчика бросило в жар.
   - Хороший песик, хороший, - в следующий миг свободная левая рука кузнеца змеей скользнула к собаке и крепко ухватила ее за горло, так что пес не успел и тявкнуть, прежде чем ему свернули шею.
   - Откуда взялся, не пойму. Жалко его. - Кузнец положил труп пса на землю и утер выступивший на лбу пот. - Если бы тявкнул - не миновать нам беды. Идем же.
   Еще половина пути, тихо, тихо, незаметно, шаг за шагом, крадучись. Когда до склоненных к костру голов стражников осталось всего несколько шагов, Тальбо и Харальд, не сговариваясь, ринулись вперед, с оружием наготове. Шея человека при встрече с лезвием боевого топора трещит - ее не режут, а рубят, ломая позвонки, давя плоть, лохмотья летят в стороны. Старинный короткий меч, времен Петра Пустынника, напротив, остер, и срез получается гораздо более опрятный. Значит, шея одного из стражников была раздавлена, другого - развалена. Третий стражник получил удар узким лезвием в глаз, потому что Харальд просто-напросто бросил секиру (чтобы сделать все побыстрее), и решил метнуть свой кинжал с короткого расстояния, удачно. Три трупа упали в костер, отчего вверх взметнулось облако искр, но любоваться красивым зрелищем никто не собирался (конечно же, мертвые стражники с удовольствием посмотрели бы на это, но они, к их глубокому сожалению, лежали, бездыханные, в кострище) - Тальбо с Харальдом вернули тела в прежнее положение, приладили, кому надо, на место головы, так, чтоб хотя бы брошенный издалека взгляд не заподозрил неладное. И только потом ворвались внутрь жилой части замка. Не то чтобы ворвались, а, скорее, осторожно проникли...
   - Лестница слева.
   Все по кроватям, спят, только какой-то карлик промахнулся мимо своей спальни и теперь храпит, свернувшись клубком, на коврике, под дверью. Что-то послышалось сквозь некрепкий сон человека, выпившего на ночь слишком много подогретого со специями вина, карлик чуть шевельнулся, приоткрыл глаз - по каменному коридору крались двое, еле заметные в бледном свете закрепленного под самым сводом факела (чтобы не угореть жильцам). Что примечательно - сами фигуры ночных гостей чуть заметны, а вот зловещие темные пятна на лезвиях меча и алебарды - они, наоборот, виднелись отчетливо, многое объясняя случайному свидетелю. Поэтому карлик взял, да глаза свои закрыл, обратно, а к тому еще и на другой бок перевернулся, для надежности - и чего только в пьяном сне не привидится?
   У двери, за которой должна была находиться спальня творящего дьявольщину клирика, Тальбо и Харальд чуть замешкались. Шепот.
   - А вдруг его там нет? Что делать будем?
   - Подожди, - ухо к двери прислонил, затаил дыхание, - Там кто-то есть. Если ты не ошибся с дверью, то это сопит школяр. Не все же ему по ночам злодеяниями заниматься, когда-то и спать надо. Посмотри замок.
   Харальд на этот раз не спешил, предполагая, что вышибать запор - не лучший способ проникнуть внутрь, не поднимая шума. Он померил пальцами раз, другой, после чего достал крохотный тонкий бур и принялся высверливать отверстие в двери, ловко пропуская стержень бура между сжатыми ладонями. Толстая доска поддалась не скоро, но дело было сделано - кузнец пропустил в проделанную дыру конский волос с петлей на конце, и стал осторожно его поворачивать. Набросил на петлю засова, потянул. - Проход открыт! Они мгновенно очутились внутри, и вот уже Тальбо прижал свой нож к горлу спящего человека, а Харальд внимательно вглядывался в черты еще мгновение тому назад мирно покоящейся в собственной кровати жертвы.
   - Ну?
   - Он это, точно. - После этих слов Тальбо еще сильнее вдавил лезвие ножа в горло лежащего клирика. Тот выпучил глаза, словно рыба, не в силах произнести ни слова, ни даже вздохнуть - так сильно нож приник к кадыку.
   - Ротро, сейчас мы вместе с тобой пойдем в часовню, где ты покажешь нам все. Но до тех пор, будь любезен, не произноси ни звука, или я с удовольствием перережу тебе глотку. Если понял меня - кивни головой.
   Он кивнул головой, соглашаясь.
   - Вяжи ему руки веревкой, и понадежнее, чтобы чего не выкинул, пакости какой.
   Кузнеца не надо было упрашивать - вспоминая о своем пропавшем сыне, он увязал свою жертву более чем надежно - руки за спиной касались друг друга локтями. Засунув напоследок скрученную тряпку в рот сатаниста, Харальд и Тальбо подхватили его под руки и, приподняв над полом, понесли на выход. Во дворе они не стали церемониться и поволокли связанного клирика к часовне по земле волоком, чтобы не тратить силы попусту.
   У часовни, небольшого здания с куполом, пришлось остановиться. Опять дверь, на сей раз толстая, окованная железом, и запирающаяся на ключ. Ключ.
   - Посмотри у него на шее, - пауза. - Вот и он.
   Щелчок - дверь на распашку, и тут Тальбо понял, что они у цели - из внутренностей часовни пахнуло чем-то таким, что непременно сопровождает любую дьявольщину. Серой ли, или кровью, или и тем и другим одновременно. Особый запах, ни с чем не перепутаешь. Узкие окна часовни, забранные по дорогому слюдой, позволяли расширившимся от проглоченного снадобья зрачкам лазутчиков видеть внутри здания, так что оба быстро втянули скрученного Ротро в дверь и захлопнули ее.
   - Я пройдусь тут, а ты пока свяжи ему еще и ноги, так, чтобы пес и пошевельнуться не мог.
   Тальбо обошел по кругу всю часовню, внимательно разглядывая пол и стены, но так ничего и не нашел, хотя знал, что где-то тут должен находиться тот самый тайный ход, через который случайно попал в подземелье бедный отец Россе, проникший в чужой секрет. Время утекало, как песок, сквозь пальцы, и надо было что-то срочно решать. Поморщившись, агент Приората Сиона решил.
   - Вытащи ему кляп, Харальд, и разожми кинжалом челюсти. - Тальбо покопался в своем мешке, опять достав из него давешнюю шкатулку и короткую толстую трубку из олова. Вынув из шкатулки крохотный шарик пилюли, он заложил его в трубку, после чего уперся клирику коленом в грудь, склонился над ним и сунул трубку прямо в горло Ротро, после чего резко дунул в нее.
   - Можно кляп вернуть на место. Подождем, пока смесь подействует.
   Харальд, со все возрастающим удивлением наблюдающий за действиями Тальбо, не удержался и спросил.
   - А что это?
   - Вещество, которое я, против воли сатаниста, ввел ему в желудок, послабляет волю человека, и он становится чуть менее упрямый и чуть более сговорчивый. То же и при пытке. Кстати, Харальд, я недавно видел у тебя хорошенький буравчик. Не мог бы ты дать мне его, на время? - Говоря, Тальбо не переставал давить коленом на грудь Ротро и при этом внимательно смотрел ему в глаза, проникая взором сквозь ночную тьму.
   Наконец, что-то произошло - Тальбо, заметив изменения в глазах поверженного клирика, протянул руку и вытащил кляп. Клирик облизнул пересохшие губы - маленький тщедушный человечек пытался безучастно смотреть на своих врагов, но чувствовалось, что нервы ему начинают отказывать, и непрошеная дрожь иногда пробегает по его телу.
   - Вот что, Ротро, ты терпи до тех пор, пока совсем невмоготу станет, а потом все мне расскажешь. Договорились?
   Жиль, находясь под действием снадобья, не нашелся сделать ничего лучше, кроме как кивнуть в ответ.
   - Вот и ладно. А теперь начнем. - С этими словами Тальбо воткнул буравчик в пах клирику и начал его медленно вкручивать в плоть. Ротро сначала весь побледнел и покрылся крупными каплями пота, пытаясь сдерживаться. Но, по мере того, как бур все глубже и глубже проникал в пах, он начал орать. Конечно, сначала уста сатаниста лишь отверзались, чтобы издать глухой стон, но в дальнейшем глухие стоны переросли в один непрерывный звонкий вой. Или визг, как визжит раненое животное. Тогда-то Тальбо и спросил.
   - Уже можешь начать рассказывать?
   - Дыыаа!!! - толи провыл, толи провизжал Ротро. - Тальбо вынул буравчик из его тела.
   - Так говори!
   Тайный проход открылся после того, как Харальд повернул подставку для факела у дальней стены - в самой середине часовни пол опустился вниз, образовав ступени, ведущие в обширное подземелье. На этот раз пришлось взять факелы и зажечь их - через едва заметные отверстия в потолке света собиралось исчезающе мало, и даже увеличенные зрачки лазутчиков не могли разглядеть что-либо. Свет же факелов рассеял тьму, чтобы обнажить картину столь страшную, сколь и мерзопакостную.
   Обнаженные тела, десятка два, не меньше, были в строгом порядке размещены на каменном полу, под каждое была подложена деревянная решетка. В шеи и руки тел были воткнуты те самые полые иглы, что собственными руками сделал кузнец Харальд. Иглы, в свою очередь, были надежно примотаны к хорошенько выделанным тонким, по всей видимости, овечьим кишкам, через которые медленно текло нечто вроде крови. Куда текло? - В центре зала стояла каменная купель, необычно большая и глубокая. По краю купели имелись отверстия, куда и уходили концы кишок. Сверху купель прикрывалась прозрачной крышкой, искусно изготовленной из больших кусков стекла.
   Жил на свете ничем не примечательный школяр, по имени Ротро. Правда, искусен он был во врачевании, и хорошо разбирался в разного рода механизмах. Однажды занесла нелегкая Ротро в Иерусалим-город, а там пристроила на ночевку в главную тамплиерскую прецепторию. Испугался Ротро, когда вдруг услыхал он голос в голове своей, проснулся среди ночи, с ужасом в глазах. Только решил он взять руки в ноги и задать деру из тамплиерского госпиталя, как подошел к нему человек, в богатом одеянии с восьмиконечными крестами, лейтенант, не меньше, и взял за плечо, да так крепко, что школяр невольно охнул. Провел в помещения, где только братья-монахи находиться могут, вином угостил и потом выспрашивать начал, про голос во сне. Вежливо так, но непреклонно, так что Ротро все и выложил - как некто рогатый и прелестный, Бафометом зовущийся, подсказал Ротро, что нужно делать, чтобы плоть Бафомет обрел в мире земном. Что и где, и как, и когда. Все рассказал, да так подробно, что ни словечка Ротро не упустил. Во сне. Тут тамплиер разволновался не на шутку, услышав все это, запер школяра в комнате, а сам куда-то убежал. Вернулся не один, а сопровождая двух господ, благородных, сразу видно. И пропала душа Ротро - господа те открыли ему, что рай и на земле существует, когда все, что не пожелаешь, вдруг в один миг исполняется. Взамен же нужно лишь Бафомету уважение высказать, и сделать, что он велел. Катался Ротро, как сыр в масле, месяц, а потом отправился в холодную Бретань, платить по долгам.
   Прибыл в замок барона Одо де Верне, письмо из Ордена Храма с собой привез. И занялся часовней, на месте древнего капища построенной. Да так удачно, что из часовни прямой ход открывается в капище это дьявольское. Кто часовню возвел - точно неизвестно. Ходили по замку слухи, что давным-давно какой-то выкрест с востока строительство затеял, да потом сгинул куда-то. Может, и правда. Наверное, Бафомет человека своего не первый раз посылал, да только вот никто справиться не смог.
   Ротро сразу за дело взялся. Нашел кузнеца, который трубки сделать смог, подкинул зелья в калачи, что повар в замке готовил, по деревням их разнес - агнцев безрогих определил. Купель каменная уже в капище стояла, на том самом месте, где и нужно было. Фокусами дьявольскими, мерцающей золотой каплей заговорил он барона и семью его, так, чтобы помощь оказали, людей своих по деревням отправили, ловить агнцев. Сам пока вар готовил, для их кормления, кишок купил - не терял времени. Когда же привели к нему тех, кого надо, то дал он бедным крестьянам сонного зелья, оттащил, одного за другим, в подземелье, раздел, привязал к решеткам деревянным и через воронку стал в глотки вар вливать. В жилы иглы воткнул, чтобы кровь качать. От вара кровь особенной становится, такой, которая нужна для создания из нее живого существа человеческого, не от матери с отцом рожденного. Существо такое, буде на свет произведено, легко вбирает в себя сущность Бафометову, что ему, Бафомету, на руку, конечно.
   Время шло, в купель каменную кровь стекалась, не помногу, чтобы агнцы не умерли, но наполнялась, наполнялась неуклонно каменная купель. Еще день, другой - и скелет, умело созданный Ротро из костей человеческих, на кладбище откопанных, погружен был бы в каменную емкость, оброс бы мгновенно плотью и восстал Бафомет на земле, призвал бы армии тьмы. Не успел Ротро.
   - Вот же он!!! - Тальбо, чуть ли не завороженный правдивым рассказом раба Бафомета, резко обернулся на крик, и увидел, как Харальд, плача, обнимает и целует безжизненное тело своего сына, привязанное к одной из решеток.
   - Сукин ты сын, они не мертвы? Что с ними?
   Ротро понял вопрос.
   - Прочистите им желудки, и через пару дней все они будут здоровы.
   - А быстрее никак?
   - Нет, не получится, это не колдовство.
   Тальбо подбежал к Харальду, трясущему, как куклу, пытающемуся пробудить безжизненное тело сына.
   - Эй, успокойся, с ним все будет хорошо, он жив. Привезешь к себе домой, промоешь желудок, и он очнется. Ротро сейчас врать не может, пока средство действует. Так что...
   Слова Тальбо остались недосказанными, потому что их прервал громкий стук в дверь часовни.
   - Кто бы вы не были, люди или порождения тьмы, открывайте и сдавайтесь, сейчас же!!! - Затем послышался топот, как будто большой отряд вооруженных людей окружил часовню.
   Харальд упавшим голосом произнес.
   - Это барон, и, судя по голосу, он не на шутку рассержен.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава 10
  
   Встреча с родственниками по началу не принесла ожидаемого удовлетворения. Потом - принесла. Горечь и разочарование.
  
   Он оказался прав, вдруг все изменив и приняв решение отправиться назад, откуда пришел, в места, где родился, которые он когда-то называл домом. Его дела на Востоке были завершены, как ему казалось, и, более того, в то миг, когда Ферри де Невилль, попирая ногой своего земляка, вдруг захотел вернуться в Нормандию, ему на ум пришли слова учителя. "Ищи в прошлом", - вроде бы так. Прошлое - это заливные луга и снежные горки зимой, это ласковое солнце, нежное по сравнению со здешним пеклом. Вдруг нестерпимо захотелось вернуться туда, где осталось детство, надеясь на лучшее. Будто бы отпустило его волшебное очарование Востока, а родина позвала, пусть скромно и застенчиво, но зов ее проник через исполненные неги монотонные сарацинские напевы.
   Де Невилль помог торговцам, сильно помог. Для него, прожившего на Востоке столько времени, да еще в среде неверных, мусульман, открывались те двери, что оставались закрытыми для совершенных чужаков. Торговый дом, который снарядил корабль, лишь торил путь в Александрию, поэтому связи и знакомства, обретенные ими с помощью де Невилля, ценились гораздо выше золота. Когда пришло время отправляться назад, капитан судна и торговый представитель не только выполнили свое обещание и взяли Ферри на борт, но и предоставили ему отличную каюту и не взяли за это ни единого сольдо, что для венецианца вообще вещь невозможная. Морское путешествие прошло довольно гладко - дело не дошло до применения заветного шнурка, хотя осенние штормы не раз как следует, брались за корабль, пытаясь вытрясти из него душу. Небольшая заминка случилась лишь под самый конец плавания. Так, пустяки - совершенно случайно де Невилль, со скуки бродя по палубе поздно вечером, проветриваясь перед сном, подслушал разговор, совершенно не предназначавшийся для его ушей. Голос капитана доносился из-за приоткрытых дверей его каюты: "Слепец будет доволен, точно говорю. Парень - это просто клад. Посидит в мешке пару недель, подумает, а потом приручим его. Станет нашим проводником в Египте. Решено". В-общем, Ферри не стал дожидаться, пока ему во время сна накинут удавку на шею и в рот всунут кляп. Когда судно подошло к берегу настолько, что можно было разглядеть деревья, у де Невилля было все готово. Он надул кожаный мешок, заранее приготовленный, прикрепил к нему тщательно увязанное свое имущество, состоящее из оружия, превосходного шлема и кольчуги и увесистого кошелька, после чего спустился ночью по веревке за борт, и был таков. Плыть пришлось довольно долго, и на землю порядком уставший Ферри выбрался одновременно с первыми лучами солнца, что он принял за хороший знак. Забравшись на скалистый берег, он очутился посреди долины, с обязательной маленькой деревушкой, в которой его золото с удовольствием поменяли на запас еды, смирную кобылу и на возможность отогреться у очага (Ферри высадился на венецианские земли к началу зимы, что в Италии означало почти то же, что и в Палестине, но только некоторым образом похолоднее, иногда и со снегом).
   Итальянцы, или венецианцы, или черт их разберет кто, в деревне оказались людьми приличными, сдавать чужака властям не стали, видимо, опасаясь за те монеты, что он него получили. Справившись о дороге, и получив в ответ на варварской латыни: "Это вон туда", де Невилль дождался, когда высохнет его одежда, переоделся в сухое и, дабы не продолжать искушать честных людей, немедля отбыл. Путь его возвращения в родные края оказался несложным. Стоило только добраться до одного из тех путей, что обычно использовали пилигримы, воинственные монахи, записные крестоносцы а также все те, кто предпочитал мирной жизни (и тихой спокойной смерти в собственной постели, когда придет время) постоянные опасности бесконечного странствия, неудобство ночевок под отрытым небом и возможность умереть в мучениях, лишь от того, что попил воды из непроверенного колодца. И оставалось лишь удивляться, откуда же они все взялись, эти путешественники на свой страх и риск, ведь Ферри на пути встречал группы в десятки человек, измученных многодневной дорогой, но все же бредущих из последних сил вперед, к новой жизни, как думали они. Тому, кто возвращался после стольких лет жизни на Востоке рассуждения этих паломников о том, что ждет их в Святой земле, просто ставили в тупик. Как можно быть настолько наивными? Де Невилль лишь раз, остановившись на ночь у большого костра вместе с толпой пилигримов, попытался было рассказать правду - что по своей сути жизнь там, куда они стремятся, мало чем отличается от того, что они покинули на родине. Богатый богат, а бедняк - беден, и ход вещей един. Пришлось быстро хватать свою поклажу и спасаться в ночи бегством от разъяренной толпы исчерпавших свои аргументы спорщиков. Больше Ферри ни обмолвился ни словом о том, где он был и что делал, лишь одобрительно кивая в ответ на все несуразности и глупости, изрекаемые случайными попутчиками.
   Еще в самом начале пути, проезжая через Милан, город оружейников, он сделал в нем кое-какие приобретения - копье, треугольный щит, поножи, сапоги, а также, найдя хорошего мастера-оружейника, заказал ему переделку шлема, привезенного с собой. Островерхий шлем выглядел чересчур сарацинским (им и являлся, собственно), тем более, что, согласно современной моде, рыцарский шлем должен был иметь вид ступки. Ну и ладно - оружейник наклепал жестяной обод с крышкой, придав шлему нужную форму. Готово. Оружейник, продувная бестия, заодно к выполненной работе попытался сменять оставшийся у Ферри от Виджая меч на любой из имеющихся в мастерской, который бы понравился господину - острый глаз оценил необычность выделки и самого материала. Ферри вежливо отказался, и вечером того же дня имел дело с двумя шустрыми оборванцами с дешевыми стилетами в руках, из тех, что легко обламываются у самой рукояти, оставляя лезвие в ране и обрекая тем самым жертву на неминуемую гибель. Оборванцы получили по удару меча в брюхо каждый, а де Невилль, следуя уже выработавшейся привычке, предпочел Милан город следующим утром, поспешив к самому открытию городских ворот.
   Месяца как не бывало - Ферри уже перестал постоянно дрожать от холода и кутаться в дорогой, подбитый мехом плащ, дорога укрепила его и заставила вспомнить детство, проведенное среди настолько же холодных мест. Преодолев к середине января горные вершины Гельвеции, для чего пришлось нанимать отдельного проводника - здоровенного пожирателя сыра и черствого хлеба - де Невилль оказался уже совсем близко от своих родных мест, оставив за плечами Дижон.
   - Меня зовут Гийом ле Марешаль, рыцарь. Да, именно Гийом ле Марешаль. Да будет вам известно, благородный сэр, что я принял на себя обет защищать сей мост от любых на него посягательств с чьей бы то ни было стороны. Поэтому, как вы уже поняли, вам придется сразиться со мной за право воспользоваться мостом. Будете ли вы сражаться, или сразу же предпочтете сдаться? И с кем я имею дело, прошу назвать себя, шевалье.
   Де Невилль растерянно смотрел на крепкого мужчину, возрастом хорошо за тридцать. С утра он проехал не менее пятнадцати миль и кобыла его довольно-таки устала, да и сам де Невилль желал лишь одного - до наступления тьмы добраться до какого-нибудь жилья, где ему дадут горшок с супом и пучок соломы в качестве постели. Этого достаточно для счастья тому, кто мерз весь день напролет. И вот, вдруг, перед самым мостом (а где мост, там где-то рядом и жилье) из кустов вылезает покрытый снегом колоб, который оказывается, видите ли, благородным рыцарем и желает сразиться, прямо тут. Быть может, он сумасшедший, несчастный, потерявший разум? Да нет, не похоже - вон как ловко ухватил копье и крутится на непонятно откуда взявшемся боевом коне, отводя его назад. Ферри просто оторопел от происходящего - видимо, отвык. На Востоке грабеж не обставляли столь изысканно, предпочитая нападать без предупреждения.
   - Послушайте, Гийом ле Марешаль, если я правильно разобрал ваше имя - меня зовут Ферри, барон де Невилль, и я просто хочу проехать через мост. Моя лошадь устала, я замерз, и последнее, что мне сейчас хочется, так это устраивать с вами сражение из-за этого чертового моста.
   - Сэр, прошу вас, это очень хороший мост, сделан из отличного дерева. Не называйте его чертовым. Поскольку я являюсь его защитником, то оскорбляя его, вы таким образом оскорбляете и меня! Спасибо, что назвали свое звание - тем славнее будет моя победа. Итак, к бою!
   Де Невилль порядком разозлился.
   - Вы что, не понимаете, что я говорю? Не с ума ли вы сошли, в самом деле?! Какой бой? Пустите меня, и дело с концом. Мост общий!
   В ответ рыцарь моста Гийом ле Марешаль лишь повторил свой призыв и, пришпорив коня, направил его прямиком на Ферри де Невилля.
   - Ну, сэр рыцарь, сам напросился, не обессудь! - с этими словами де Невилль нахлобучил на голову поверх шапки шлем, повесил на руку меч, выставил вперед копье и чуть тронул шпорами кобылу, чтобы она не околела от чрезмерной нагрузки. Кобыла же проявила неожиданную прыть, словно поняв, что от нее требуется, и понеслась во весь опор навстречу жеребцу (может, это ее и разозлило - жеребец, скачущий навстречу).
   Последнее, чего хотелось Ферри - это устроить кровавую мясорубку и пустить кровь. Чего на самом деле хотелось его противнику - да кто же его знает! Поэтому де Невилль принял все возможные меры предосторожности - за мгновение до того, как копья должны были скреститься, он отбросил щит, перехватил копье левой рукой, пригнулся и, скользнув вперед, прямо на шею кобылы, достал острием копья подпругу коня противника, разрезав ее. Все предпринятые усилия привели к тому, что копье упорного Гийома ле Марешаля просвистело над головой Ферри, не задев шлема, а сам ле Марешаль свалился с коня вместе с седлом, подобно мешку с мукой, выпавшему из телеги мельника. Де Невилль немедленно остановил свою лошадь и развернул ее, спеша на помощь поверженному сумасброду. Тот лежал на спине, в обнимку с седлом, а его серый конь уже задумчиво пасся неподалеку, принюхивался к снегу, пытаясь добраться до спрятанной под ним травы, поглядывая на хозяина, казалось, с выражением крайнего неодобрения. Ферри спешился, осторожно подошел к лежащему без сознания ле Марешалю, опасаясь, впрочем, не его самого, а коня - хорошо обученный боевой конь, охраняя своего всадника, мог умело применить свои копыта, пройдясь ими по голове приближающегося врага (откуда ему, коню, знать - враг, друг - дал подковой в череп, и все). На этот раз животное повело себя разумно, видя, что приблизившийся человек не угрожает хозяину, а собирается ему помочь ( или конь отвлекся на кобылу - она, конечно же, как ни крути, много интереснее и хозяина, и чужака, и всех людей вместе взятых). Де Невилль нагнулся и провел рукой над лицом ле Марешаля - ладонь ощутила дыхание, защитник моста был жив. При его внешнем осмотре Ферри не обнаружил ни поломанных костей, ни кровоточащих ран. Последовала пара сильных ударов по щекам - Гийом ле Марешаль очнулся, глаза его раскрылись, но сфокусироваться смогли только через некоторое время, после того, как Ферри всунул ему в рот горлышко фляги с вином и рыцарь сделал несколько жадных глотков. Очухавшись и увидев склонившегося над ним противника, ле Марешаль неожиданно заорал.
   - На мечах! - и потянул из ножен меч, одновременно вскакивая на ноги. Меч ему удалось вытащить наполовину, но потом вдруг оказалось, что сапоги его еще находятся в стременах, прикрепленных к седлу, а седло лежит поверх самого ле Марешаля - немудрено, что он мгновенно запутался в ремнях и повалился обратно на заснеженную землю. Де Невилль неторопливо покивал головой, соглашаясь.
   - На мечах? Хорошо, давай на мечах.
   Вмиг лезвие черного меча оказалось на свободе. Еще миг - острие уперлось в шею ле Марешаля, точно там, где находилась несущая кровь жила.
   - И что теперь? Вам не кажется, что сражение можно считать законченным, в силу определенных обстоятельств?
   Гийом ле Марешаль, надо отдать должное, не стал упорствовать, разочарованно разведя руками, так и продолжая сидеть на земле.
   - Поверить не могу. Вы меня одолели. Меня.
   Ферри, припомнив, что рыцарь как-то особенно напирал на свое имя при встрече, и продолжал делать это сейчас (правда, в изменившихся обстоятельствах) заинтересовался.
   - А что тут такого? Я, что, должен вас почему-то знать? И не сидите на снегу, замерзнете, давайте я вам помогу, - Ферри приподнял седло, дав Гийому возможность вытащить, наконец, сапоги из стремян и встать на ноги. Тот в знак признательности кивнул головой.
   - Видите ли, барон - вы первый, кому удалось выбить меня из седла. Странствующим рыцарям мое имя хорошо известно, так как на моем счету уже пятьсот два поединка, и во всех я вышел победителем. Каково! Вы можете собой гордиться!
   Де Невилль с сомнением покачал головой.
   - Очень сожалею, что прервал столь похвальный список ваших побед. Не проще ли нам было договориться и мирно разойтись? Я бы проехал по мосту, а вы остались при своих.
   Гийом водрузил седло на конскую спину и ответил на справедливое замечание.
   - Ну, я-то совершенно обоснованно предполагал, что вы, Ферри де Невилль, станете номером пятьсот три в моем блестящем списке. Откуда я мог знать, что вы окажетесь столь прытким и непредсказуемым? А ведь ваша победа не может считаться чистой, признайтесь? Вы направили копье против моего коня, благородного животного! И, вообще, вы, прошу простить за столь нескромное замечание, выглядите совершенно необычно. Ваш меч, и то, что вы используете кобылу в качестве боевого коня... - ле Марешаль прекратил подвязывать седло и выжидательно уставился на своего собеседника. Де Невилль вздохнул.
   - Последние шесть лет я провел на Востоке, из них некоторое время находился в плену. А сейчас пытаюсь попасть домой, как видите, не без затруднений в вашем лице. Это, надеюсь, многое объясняет, не правда ли?
   Ле Марешаль оживился, его некрасивое, но мужественное и открытое лицо озарила радостная и наивная улыбка.
   - Так вот в чем причина того, что я вам неизвестен! Действительно, шесть лет назад вы были слишком молоды, чтобы узнать обо мне, да и я тогда еще не покидал ни разу Остров, и моя слава ограничивалась только Англией.
   Ферри продолжил.
   - Что же касается нечистой победы - попробуйте найти на боку своего коня хоть самый незначительный порез. Я действовал наверняка, тщательно прицелившись, и целью моей являлась подпруга, а не конь. Что доказывает также ваше падение. А кобыла-то моя чем вам не по нраву?
   - Ну, как-то не принято, чтобы добрый рыцарь вступал в бой на кобыле.
   - Вот именно. В бой мне пришлось вступить только по вашей милости, рыцарь ле Марешаль. Думаю, что хватит мне объясняться. Лучше вы мне объясните, в чем кроется истинная причина вашего нападения на мирного путника, а?
   Гийом ле Марешаль поморщился, но, видимо, врожденная честность и благородство не дали ему покривить душой.
   - Истинная причина...может показаться довольно низменной. Я зарабатываю на жизнь тем, что умею и люблю больше всего остального - своим воинским умением. Хорошая кольчуга, меч, копье, конь - это достается мне при победе в качестве законного трофея, согласно рыцарским обычаям. Заработок, достаточный для ведения привычного мне образа жизни, позволяющий не скупиться на вино во время приятельских попоек, и на ухаживание за благородными дамами. А олухов, ищущих приключений на свою голову, на дороге более чем достаточно, вы уж мне поверьте. И прошу извинить, что принял вас за одного из них. - Рыцарь тяжело вздохнул. Де Невилль открыл флягу с вином, приложился к горлышку, после чего молча протянул ее новому знакомому.
   - Если бы не особые обстоятельства, придающие вашему занятию не только законность, но и благородство, я бы назвал это разбойничьим промыслом. Но, раз, как вы говорите, желающих померяться силами предостаточно - желаю вам удачи. Я готов отправиться в дальнейший путь, так что прощаюсь с вами. Флягу оставьте себе - вино поможет вам поправить здоровье после падения.
   Ферри вскочил в седло, но тут ле Марешаль неожиданно схватил его лошадь под уздцы.
   - Вы забыли - мое имущество теперь принадлежит вам. Забирайте - коня, меч, щит, все.
   Де Невилль опешил.
   - Да вы что? Зачем мне ваши доспехи? Я буду похож на оружейную лавку, неожиданно решившую отправиться в странствие! К тому же, прошу понять меня правильно, мои цели сейчас как нельзя далеки от того, чтобы самому заняться вашим промыслом. Я оставляю вам все ваше имущество, сэр рыцарь, и, раз уж для вас наша встреча имеет столь серьезные последствия, предлагаю считать все случившееся не более чем дружеской тренировкой, но никак не боевой схваткой. Продолжайте непрерывный счет своим победам, а я не обмолвлюсь ни словом по поводу сегодняшнего происшествия. Порукой будет мое слово.
   Гийом ле Марешаль отпустил повод и изящно склонил голову перед де Невиллем.
   - Ваше благородство, барон, делает вам честь. Никогда еще мне не встречался столь великодушный противник. Честно скажу - лишение доспехов и коня привело бы меня к нищете. Сомневаюсь, что нашелся бы желающий сразиться с рыцарем, восседающем на осле и вооруженным деревянной палкой, а именно на это и хватило бы моих текущих скромных сбережений. Благодарю вас, и знайте, что отныне вы можете рассчитывать на любую помощь с моей стороны. Да, вот еще - если вдруг вам станет скучно в родном поместье, то знайте, весной, в мае, состоится большой рыцарский турнир, в Тулузе. Я приму в нем участие, и с радостью окажусь в одном с вами отряде. Найдете меня там, в случае, если решите принять приглашение. Там меня знают! Прощайте!
   Де Невилль взмахнул рукой в ответ и пришпорил лошадь. Дорога с каждым днем приближала его к заветной цели, родному дому, но между размышлениями о том, как он, родной дом, встретит его, Ферри не раз вспоминал своего нового знакомого, его приглашение, и неожиданно для себя пришел к выводу, что, возможно, с удовольствием примет его предложение (а уж если говорить начистоту, то и сам образ жизни ле Марешаля неожиданно представился де Невиллю заманчивым искушением).
   Когда знакомые стены появились из-за холма, сердце екнуло и забилось быстро-быстро. Ферри вдруг вспомнил, как он мечтал сюда вернуться, как грезил наяву, валяясь на тюремной подстилке, воскрешая в памяти леса далекой родины, такие уютные, несмотря на пронизывающие до костей сквозняки, каменные своды. Или, быть может, все не так, и из памяти просто исчезло плохое, связанное с родным домом, а осталось, как свойственно человеческой памяти, только хорошее? Де Невилль остановил лошадь, его пробила нервная дрожь, но он все же справился с собой и твердой рукой пустил кобылу во весь опор.
   Раннее утро в замке де Невиллей начиналось на кухне - там уже топилась печь, масло трещало на сковородах и повар крутился на месте, словно не он, а его поджаривали. Надо было успеть к пробуждению господ и их уважаемых гостей. В помещение кухни вломился одетый в доспехи мужичина, начальник отряда милей, сопровождающего гостей. Оглянувшись по сторонам, выбирая, чего бы ухватить, он наконец-то сделал выбор и сунул руку и выудил из ближайшей сковородки зажаренную до хруста тушку жаворонка. Раздался тот самый хруст - разозленный повар на слух определил, что жаворонки удались, но одного из них постигла печальная участь быть сожранным тупоголовым воякой, который разбирался в еде как свинья в апельсинах. Хотя предназначался жаворонок для удовлетворения человека с изысканным вкусом. Потянуло холодом - в двери кухни появилась еще одна рожа.
   - Эй, Ренье, там у ворот какой-то тип, на коне. Хочет въехать в замок. Мы ждем кого-нибудь?
   Медленно прожевав жаворонка, вместе с костями, Ренье потянулся.
   - Хочет, говоришь, въехать? Ну что ж, посмотрим, кого там черти принесли. Не люблю незваных гостей. - Начальник отряда с сожалением еще раз окинул взглядом теплую кухню, на которую у него, видимо, были гораздо более серьезные планы, и вышел вон. Плюнув в след ушедшему милю, повар продолжил заниматься приготовлением яств, подгоняя поварят.
   Ферри де Невилль, спешившийся и стоящий этим ранним утром перед воротами своего собственного замка, до последнего надеялся, что в страже будет не один человек из тех, кто знает его в лицо, но на деле оказалось все наоборот. Совершенно незнакомые люди уставились на него через смотровое окно и спросили, чего ему надо? И что отвечать - я владелец этого замка, Ферри, барон де Невилль? Ферри совершенно справедливо предположил, что последует за таким ответом - грубое ржание и захлопнувшееся окно. А потом, что, брать стены приступом? Поэтому на их вопрос он ответил иначе.
   - Я привез новости из Святой Земли, предназначенные для вдовы барона Эрве, Эдины де Невилль, и ее сына Никола. Новости касаются денежных средств, которые находятся на хранении в замке Керак де Моаб.
   Стражник из сказанного понял только, что, речь идет о каких-то деньгах но уловил знакомые имена, поэтому на всякий случай решил доложить начальству. Расчет де Невилля оправдался - через некоторое время смотровое окно распахнулось вновь, и испачканный в застывшем на легком морозце масле рот вытолкнул из себя слова.
   - Что там у вас?
   Ферри повторил ранее сказанное, также упомянув о себе, вскользь, как о простом пилигриме. На сей раз его поняли, и отворили одну из створок, подав знак - заходи! Де Невилль с замиранием сердца зашел внутрь замкового двора. Воспоминания вновь нахлынули на него, прямиком из детства, спрятанного в глубине памяти. Он отпустил повод лошади и двинулся прямо к входу в замок.
   - Эй, ты куда? Стой, подождешь на дворе! - В рукав Ферри вцепилась чья-то рука. Он в гневе обернулся, - перед ним стоял тот самый начальник, что дал приказ впустить его в замок, и орал ему прямо в лицо.
   - Куда прешь, бродяга, не видишь - еще все спят! Или тебя обратно за ворота отправить?
   У де Невилля потемнело в глазах, но он нашел в себе силы сдержаться и ответить.
   - Мое имя, которое я еще не назвал - Ферри, барон де Невилль, и я хозяин этого замка и земель вокруг. Поэтому на первый раз я прощу тебе грубость, по незнанию. Но, клянусь, если ты повторишь свою ошибку, то берегись.
   Многие люди, обличенные хоть малейшей властью и привыкшие иметь дело с безответными своими жертвами, в конце концов теряют чувство осторожности и чутье - таким образом, они теряют умение выживать. Поэтому Ренье уловил лишь тон, каким был произнесен ответ, и тон этот его просто разъярил. Он потянул из ножен меч, и это явилось его самой большой в жизни, роковой и последней ошибкой. Сдерживающие де Невилля узы мгновенно исчезли, он превратился в само карающее возмездие - коротким ударом открытой ладони он нанес удар по роже мерзавца, превратив его разом в кровавую лепешку. Лицевые кости не выдержали удара, проломились и повредили мозг, Ренье упал замертво и больше не шевелился (никогда). Происшествие не ускользнуло от внимания других стражников, сидящих у входа в замковые покои, но они сначала не поняли, от чего вдруг упал их командир - столь молниеносно Ферри нанес свой удар. Однако, брызнувшую на снег кровь они заметили, и поднялись со своих мест. Де Невилль сам шел им в руки, так и не вынимая из ножен свой меч. Только вот его рука скользнула по бедру и необычный двухлезвийный кинжал незаметно покинул свое уютное гнездышко. Охрана взялась за мечи, трое встали полукругом, ожидая подходящего к ним чужака, на лице которого застыла недобрая усмешка. Первым в бой вступил тот, кто оказался посередине - выпад, его меч скользнул вперед, нащупывая вражеские кишки, но неожиданно уткнулся в пустоту, а в следующее мгновение лезвие попало в капкан. Враг надежно прижал его левым локтем к своему телу, а правая рука с зажатым в ней странным оружием одновременно оказалась у самого лица владельца меча. Кинжал быстро вонзился в глазницу и также быстро покинул ее. Ферри прижался к осевшему телу охранника и, обняв его, резко повернул, так что удар несущегося слева лезвия меча пришелся точно по плечу уже мертвого миля. Справа - находившийся справа оруженосец увидел перед собой великолепное зрелище полностью открытой вражеской спины и, не долго думая, со всего размаху воткнул в нее свой меч, прямо в поясницу, где печень. Мгновенная смерть, точно. Но Ферри знал, что делает, поэтому убрал свою спину, скользнув под правое плечо все еще стоящего на ногах трупа, и лезвие воткнулось не в спину де Невилля, а вошло до середины в живот уже мертвого охранника. Труп упал вперед, выворачивая из рук оруженосца застрявший меч. Барон, воспользовавшись этой заминкой, быстро зашел за спину другому милю, только еще тянувшему свое оружие из разрубленного плеча своего соратника. Вот тут уже вражеская печень получила удар кинжала, который полностью ее разрушил и отворил бурный поток крови.
   Потеряв меч, надежно застрявший во внутренностях мертвого стражника, оставшийся в живых обезоруженный миль с ужасом смотрел на покрытого кровью де Невилля, а тот смотрел на него, держа перед собой кинжал. Первый запал прошел, и Ферри уже даже чуть сожалел, что ему пришлось убить двоих ни в чем не повинных воинов. Просто так сложились обстоятельства, и кому-то не повезло. Поэтому, чтобы не усугублять положение, он не стал убивать четвертую жертву своего гнева, и заговорил с ней.
   - Я - Ферри, барон де Невилль, настоящий владелец этого замка, вернувшийся с Востока. Не знаю, кто сейчас здесь заправляет, но все изменится. Если ты хочешь остаться целым и невредимым - будь на моей стороне, потому что других сторон скоро в этом замке не останется. Ты понял?
   Стражник в ответ быстро закивал головой, соглашаясь.
   Ферри подтолкнул его в спину.
   - Тогда иди к дверям. Встанешь возле них, и будешь объяснять всем подошедшим, что происходит, и кто появился в замке. Советую тебе постараться.
   Вскочив на ступени крыльца, де Невилль оглянулся по сторонам - по двору уже бежали люди, заметившие, что происходит что-то неладное. Барон не стал дожидаться, пока они окажутся совсем близко, отворил дверную створку и скользнул в нее. Оказавшись внутри, он быстро заложил дверь засовом.
   Новая волна воспоминаний нахлынула на Ферри. Ведь в этих стенах он провел целых пятнадцать лет, и с ними было связано столько разных событий, объединенных одним названием - детство. Во внутренних замковых покоях царила тишина, лишь изредка раздавалось потрескивание остывавших вишнево-красных углей в большом камине. Де Невилль присмотрелся - куда же делись темные ткани и простая деревянная мебель, раньше составлявшие внутреннее убранство центрального зала? Теперь они сменились пестрыми красками драпировок и изящными плетеными стульями. Более того - у самого камина на толстом персидском ковре была навалена груда шелковых подушек - картина, мгновенно вызвавшая в памяти Ферри воспоминание о Востоке. Очевидно, что тот, кто все это сделал, бывал в тех краях. В голове де Невилля забрезжило что-то, но он не смог поймать мысль за хвост, поэтому не стал гадать и направился прямо к двери, ведущей в господскую спальню.
   Низкая дверь бесшумно распахнулась. Похоже, что в этих стенах никто никого не боится. Утренний свет, проникавший сквозь узкие окна, заделанные слюдой, давал возможность разглядеть подробности. На широкой кровати мирно спали двое. Клари, граф Периге, сюзерен. Нет, теперь уже бывший сюзерен. Вассальная клятва нарушена одной стороной. Ферри осторожно приблизился к кровати и наклонился над графом Периге, пристально всматриваясь в его лицо. Вот оно, истинное лицо измены. Не той измены, что приводит порочного сластолюбца в объятия чужих жен, нет. Другой, когда измена служит причиной того, что у человека забирают его наследство, его законный титул и оставляют гнить в темнице, чтобы лишить последнего, что у него остается - жизни. Интересно, задумывался ли хоть раз тот, кто совершил подобную измену - что случилось с тем, кого он предал, как окончил он свои дни? Умер ли он от тюремных болезней, лишенный солнечных лучей, или забит до смерти палками надсмотрщиков, повиснув на галерном весле? Все холеное лицо графа Периге, обрамленное аккуратно подстриженной бородкой, дышало безмятежностью. Но вот, словно почувствовав на себе чужой и недобрый взгляд, он зашевелился, задергался, лицо исказилось беспокойной гримасой. Клари, выныривая из объятий Морфея, приоткрыл глаза. Постепенно привыкая к свету, они некоторое время бесцельно перемещались, взгляд шарил по потолку, стенам, и, наконец, уткнулся в темную фигуру, стоящую у изголовья. Вид покрытого кровью человека, неведомо как и почему оказавшегося в спальне, заставил тело Клари содрогнуться от неожиданности, он резко сел в кровати.
   - Ты кто?! Эй, стража!! - Граф Периге резким движением потянулся к мечу, лежащему рядом с постелью на полу. Рука отчаянно шарила по каменным плитам, но все без толку - Ферри позаботился о том, чтобы убрать оружие подальше. Кулак де Невилля словно молния ударил предателя за ухо, и тот повалился на кровать, оглушенный.
   Крик графа разбудил ту, кто спала с ним в одной постели. Эдина де Невилль, родная мать Ферри де Невилля, проснулась и испуганно натянула на себя покрывало. В отличие от своего любовника, она сразу же узнала своего младшего сына, несмотря на то, что прошло уже шесть лет с того момента, как она видела его последний раз.
   - Ферри?! Но как!! Что ты здесь делаешь?!
   Вопросы остались без ответа - Ферри молча схватил за длинные волосы Клари и потащил его из кровати, заодно взяв с собой меч графа. Эдина сделала, давно сделала свой выбор, и теперь, поняв, что ее сожителю угрожает опасность со стороны ее же родного сына, словно разъяренная тигрица накинулась на де Невилля, прыгнув ему на спину и вцепившись ногтями в шею.
   - Отпусти его, негодяй!
   Ферри с силой тряхнул плечом, от чего его неверная мать упала обратно на кровать. Она не успокоилась и опять попыталась задержать его - на сей раз тяжелая пощечина отправила ее в краткое беспамятство. На что она рассчитывала - на сыновью почтительность и любовь? Она, которая никогда ни в грош не ставила своего младшего отпрыска, а потом и просто отдалась человеку, который обрек ее сына на рабство и смерть? Теперь место ее сына заняло само возмездие, и вершило справедливую расправу.
   Когда Ферри еще только подтащил тело графа к входным дверям, он уже мог слышать, как оставленный им в живых охранник во весь голос повторял.
   - Прибыл настоящий владелец замка, Ферри, барон де Невилль!!! Он вступает во владение!!! - Видимо, процедура вступления во владение с легкостью объясняла происхождение трех залитых кровью трупов стражников.
   Дверь распахнулась, и на пороге возник барон де Невилль, держащий за волосы безжизненное тело графа Периге. Толпа, плотно обступившая крыльцо, ахнула, видимо, многие посчитали, что граф убит. Но тут Ферри начал говорить, его голос разрезал шум толпы и заставил ее примолкнуть.
   - Я Ферри, барон де Невилль, ваш законный властитель! Мой отец, старый барон де Невилль, скончался в Святой Земле, у меня на руках, и перед смертью завещал мне свой титул и все наследство! Тому есть свидетели!
   Барон сделал паузу, во время которой внимательно оглядел стоящих вокруг людей. Он, честно говоря, рассчитывал на то, что в замке останется хоть пара людей, из тех, кто вспомнит и узнает его в лицо, но оказалось, что среди присутствующих есть и еще кто-то.
   - Да, я свидетель! Это Ферри, младший сын Эрве де Невилля, и ему барон завещал все свои богатства, и титул!
   Эсташ, дружище Эсташ, все такой же толстый и румяный, разве что в левой руке костыль, а ступни на ноге нет. После громогласного заявления Эсташа и другие люди подняли вверх руки и закричали.
   - Да, это Ферри, наш барон!! - таких оказалось приличное количество. Эсташ, видя, что происходит, вдруг потянул из ножен меч. Порядком потемневшее лезвие взметнулось в воздух.
   - Требуем справедливости! - Его поддержали, многие схватились за оружие (истина ли то, что лишь жажда справедливости вела Эсташа, и остальных? А не может быть, что те, кто оказался притесняем новым хозяином замка и его людьми, загнавшими старых слуг в самый дальний угол замка, теперь брались восстановить свое прежнее положение, и ради этого готовы поднять на знамена любого? Ферри, истинный де Невилль, был для них настоящим даром небес, не менее того). Ферри поднял руку, призывая к тишине. Он заметил в толпе также отца Отона, который помнил де Невилля хотя бы потому, что учил его грамоте, и теперь обращался прямо к нему.
   - Человек, который, благодаря собственной измене, украл у меня все, завещанное моим отцом! Человек, похитивший выкуп и оставивший меня в плену у сарацин! Вот, полюбуйтесь на него, это Клари, граф Периге! - Ферри зачерпнул рукой горсть снега, выпавшего с ночи, и резко растер ее по лицу графа. Тот слишком медленно приходил в себя, и де Невилль рывком за волосы поднял его на ноги - от резкой боли граф очухался гораздо быстрее. Отойдя на несколько шагов назад, де Невилль продолжил.
   - Я мог уже несколько раз уничтожить своего врага, он находился в моих руках. Но нас должен рассудить Божий Суд! На мне нет ни кольчуги, ни шлема, у нас в руках мечи! Так или иначе, справедливость восторжествует! Поединок!
   Отец Отон среди тишины произнес. - Да свершится Божий Суд! - Толпа подхватила. - Божий Суд! Поединок!
   И то дело - когда еще удастся посмотреть, как двое благородных господ примутся рубить друг друга мечами на куски, словно забойщик, колющий свинью?
   Ферри бросил меч графа прямо ему в руки. Клари, уже совершенно оправившийся от удара кулаком, теперь был просто наполнен яростью. До того момента сдерживавшийся, он, когда меч попал ему в руки, дико закричал.
   - Щенок! Божий Суд? Я скормлю тебе твою собственную печень, и ты проглотишь ее всю, до последнего кусочка, вот увидишь!!! - лезвие вылетело из ножен, как змея, и стремительно ринулось вперед, нащупывая кишки противника.
   Клари, граф Периге, умел обращаться с оружием. Конечно, после Палестины длительный отдых привел к заметному прибавлению в талии, но рука осталась крепкой, тем более, что привычка лишать людей жизни никуда не исчезла. Де Невилль, готовый к нападению, успел плавно обнажить свой собственный меч. Удар графа был принят на крестовину и отведен вправо, после чего последовала ответная атака, влево вверх. Несмотря на все свое мастерство, Клари не успел полностью вернуться из низкого выпада, и самый кончик меча барона скользнул по плечу противника, сделав небольшое рассечение. Из пореза выступила капля, другая крови, и все. Полученная рана только еще больше разозлила Клари, и он, будто превратившись в самого духа войны, принялся непрерывно атаковать Ферри. Блестящий клинок принялся плести замысловатый узор, уподобляясь игле белошвейки, делающей стежок за стежком. Де Невилль, казалось, полностью скрылся под звенящим стальным куполом, созданным вездесущим мечом графа. Преимущество графа Периге, похоже, являлось неоспоримым, и близилась развязка Но, вот какое дело - внимательный наблюдатель мог заметить, что с самого начала поединка барон так и не отступил ни на шаг. Он сохранял неизменную позицию, а, значит, отражал все атаки противника только лишь с помощью меча, не уклоняясь от ударов и оставаясь невредимым. Любые выпады врага с успехом парировались.
   Вдруг противники расцепились. Что случилось? Ошибка графа. Чувство вседозволенности, овладевшее им, оказалось ложным - во время очередного атакующего удара Ферри, вместо того, чтобы парировать, неожиданно для Клари ушел в сторону и уже меч барона нанес короткий колющий удар в правое предплечье графа. Попал - образовалась довольно глубокая болезненная рана. Возможность Клари использовать свою правую руку стала под вопросом, но тут он неожиданно громко захохотал, лишь чуть заметно поморщившись от испытываемой боли.
   - Теперь тебе конец, выродок, что ты скажешь на это?! - И граф одним движением перебросил меч в левую руку. - Тебя ждет смерть от моей левой руки!
   - Посмотрим. - Краткое замечание Ферри сопровождалось тем же движением - он, вслед за графом, перехватил меч в другую руку, что явилось для графа полной неожиданностью. Преимущество Клари сошло на нет. Разозленный донельзя, он набросился на Ферри, подобно дикому зверю. Де Невилль, как и ранее, продолжил парировать атаки, так и не начиная контратаковать, при этом краем глаза посматривая на толпу людей - то, чего он опасался, не происходило. Люди графа и те, кто высказал свою преданность новому хозяину, не рубились друг с другом насмерть, а, затаив дыхание, смотрели на кровавое побоище, устроенное их господами. А, значит, исход поединка будет ими воспринят как справедливое решение. Божий Суд.
   Время шло. Рана в предплечье постоянно кровоточила, так как ее неизбежно тревожило движение руки, и кровь тоненькой струйкой стекала по белоснежной рубахе графа вниз, на покрытые снегом доски крыльца. Красные пятна густо усеивали снег, и с каждой каплей силы покидали Клари. Он уже снизил темп атак, и иногда даже спотыкался, подставляясь тем самым под удары барона. Но Ферри не спешил. Дальше - больше, Клари был вынужден все чаще останавливаться, переводя дыхание, хрипы, тяжело вырывающиеся из его глотки, уже слышали те из толпы, кто стоял в первых рядах. Ферри же вел себя благородно и великодушно, опуская меч, когда граф вынужденно приостанавливал сражение (ни малейших шансов быть обвиненным в каком либо нарушении правил поединка). Наступил момент, когда сражение настолько измотало Клари, что ноги графа подкосились, и он со всего размаха упал на колени, не в силах подняться. Ферри, барон де Невилль, медленно подошел к поверженному врагу и приставил к его шее меч.
   - Божий Суд свершился. Ваше последнее слово, граф Периге.
   Вот и все. Ты был богат, удачлив, любим женщинами и любим властью - они с удовольствием подчинялись тебе, и ты обладал ими со всей страстью. Жизнь казалась бесконечной, и считать так были свои причины, ведь Хозяин обещал тебе это, взамен приносимых даров, ни последними из числа которых были человеческие жизни. То, что начиналось, как игра, стало для тебя основой. Поклонение Бафомету сначала придавало жизни некую остроту, а потом превратилось в искреннее служение. Он щедро одаривал тебя, оказывая помощь в делах, и ты уверовал в собственную неуязвимость и даже в бессмертие. Ведь Бафомет обещал, не так ли? Но пришел час, когда ты так нуждался в его помощи. И что же? Истекая кровью, ты стоишь на коленях перед лицом своего врага, мальчишки, преданного и ограбленного тобою, а он, неуязвимый для твоего, множество раз проверенного, умения мастера меча, словно божья кара, смотрит на тебя, и в глазах его нет ни ненависти, ни презрения. Лишь одно у него желание - восстановить справедливость. Он победил в Божьем Суде. Значит, на его стороне Бог? Значит, он есть? А если есть бог, то это означает, что существует и ад, и рай? И не остается сомнений в том, куда ты попадешь, со своим грузом предательств, подлых убийств и кровавых жертвоприношений. Бафомет отвернулся от тебя, потому что власть его оказалась слишком слаба перед лицом Высшего, Бога. Что же теперь делать? Быть может, еще осталась хотя бы малейшая возможность избежать вечного пребывания в адском пламени? Нет, это невозможно, кровь стынет в жилах от слова "вечность". Пусть чистилище, пусть на срок, лишь на мгновение отличающийся от вечности. Но не вечные муки. Раскаяние, вот что может помочь, полное раскаяние, которое тоже окажется на весах, и, глядишь, чаша с грехами не столь сильно перевесит...
   В кристально чистом морозном воздухе зазвучал хриплый голос графа.
   - Признаю себя виновным, и раскаиваюсь в следующих, совершенных мною злодеяниях: Будучи связан с братьями из злокозненного Ордена Храма, я, вместе с ними, предательством и обманом отправил барона де Невилля в плен к неверным, после чего другим обманом забрал его владения и наследство, скрыв также завещание его отца. Признаюсь также в том, что поклонялся дьявольскому божеству по имени Бафомет, и приносил ему жертвы, среди которых назову рыцаря Аленарда, паломника, именем Манасье из Вердюна...
   Исповедь все не кончалась и не кончалась. Услышав чудовищные признания Клари, некоторые из особенно чувствительных женщин упали в обморок. Остальные стояли, ни живы ни мертвы, и только и делали, что непрестанно крестились. Отдельно от всех стоял отец Отон, его смертельно побледневшее лицо говорило о том, что такого груза грехов он не слышал ни на одной исповеди. Ужас овладел толпой - ведь грехи их бывшего хозяина могли пасть и на головы слуг. Когда граф закончил говорить, на дворе замка воцарилась совершеннейшая тишина. Все потрясенно молчали. В какой-то момент вдруг раздался истеричный крик.
   - Сжечь его!!! На костер сатану!!!
   Толпа недобро всколыхнулась, кое-кто уже побежал за дровами и факелами. Де Невилль резко взмахнул мечом.
   - Стоять! Это мой поединок, и я закончу его! Да свершится Божий Суд! - Он поднял голову к небу. - Боже, прими душу этого грешника, и рассуди ее по справедливости! Я же не держу на него зла, он раскаялся!
   Клари, граф Периге, поняв, что сейчас произойдет, с благодарностью кивнул Ферри головой и закрыл глаза. Острый меч, собравший на свой клинок немало человеческих жизней, с шипением разрезал воздух, и голова злополучного графа Периге покинула его плечи.
   Уже давно разошлись все зрители, и на когда-то заснеженном, а теперь испачканном кровью крыльце простоволосая женщина прижимала к себе мертвое обезглавленное тело своего любовника и ее тоскливый стон слышен был далеко вокруг.
  
   Глава 11
  
   Она же последняя, где все становится по местам, а всем сестрам - по серьгам. Также известно, что конец одного есть начало чего-то другого.
  
   Невеселое получилось возвращение в родные края. Ферри отчетливо ощущал, как печаль и горечь наполнили его целиком, как сосуд заполняется водой по самое горлышко. Удовлетворение не приносили даже радостные лица старых знакомых, которые не уставали каждый раз приветствовать барона громкими криками. За Ферри сразу же после одержанной им победы над графом утвердилось прозвище Божий Суд, что ясно выражало отношение к нему обитателей замка. Крестьяне из ленных деревень съезжались со всей округи, чтобы хоть краешком глаза увидеть "того самого нового барона, что Сатану в битве одолел". Когда видели - кланялись в пояс, и, чувствовалось - не только как новому хозяину, но и как кому-то вроде святого, что ли. Сначала это Ферри забавляло, но потом подобное отношение стало раздражать, и настроение окончательно упало. Он ходил по своему замку, ощущая себя заточенным в темницу, не находя себе места. Мать его, Эдина де Невилль, после случившегося подвинулась рассудком, никого не узнавала, и в конце концов отец Отон предложил отправить в женский монастырь, где она бы получала должный уход до конца своих дней. Со стороны де Невилля возражений не последовало, и через две недели телега увезла сумасшедшую баронессу, на глазах превратившуюся в старуху.
   - Эсташ, а где мой старший брат? Что с ним произошло? - Однажды за завтраком спросил Ферри своего нового мажордома. Одетый во все новое и раздувающийся от осознания собственного величия, Эсташ, руководящий подачей блюд, вдруг как-то изменился в лице.
   - Ну, что молчишь? Расскажи, как он погиб. - В ответ Эсташ неуверенным голосом ответил.
   - Прошу прощения, господин барон. Ваш брат...Он, вообще-то, не умер. Он жив, и находится в замке.
   Ферри резко встал из-за стола.
   - Да ты что? Я уже почти месяц как приехал, и вдруг узнаю, что мой брат находится тут, в замке, а я ни сном, ни духом. Веди меня к нему!
   Эсташ, быстро стуча костылем по полу, заковылял впереди барона со всей возможной скоростью.
   Крохотная комнатушка в отдаленной нежилой башне, казалось, продувалась всеми ветрами сразу. Перед дверью Эсташ замялся.
   - Господин барон, простите меня, старого солдата, вы меня знаете, я ни черта, ни сарацина не боюсь, но туда не пойду, хоть на месте убивайте.
   Ферри рассердился, не понимая, что происходит.
   - Ты можешь мне, старый хрен, объяснить, что тут творится?
   Эсташ коротко ответил.
   - Проказа. Ваш брат, Никола де Невилль, болен проказой, уже больше года.
   Ферри твердой рукой отодвинул от двери мажордома и шагнул через порог.
   - Кто там? - Внутри комнаты было темно. В углу зашевелилась куча тряпья, из нее вынырнула растрепанная голова, потянуло запахом перегара. Ферри быстро заглянул за дверь, приказал.
   - Свет сюда, - и вернулся обратно. - Это я, твой брат, Никола.
   - Мой брат? Мой брат умер много лет назад. Кто ты, незнакомец, и зачем пришел сюда?
   Подоспел Эсташ с двумя зажженными факелами, воткнул их в стойки и быстро исчез обратно за дверь. В свете пламени Ферри разглядел того, кто сидел на кровати. Брат, Никола, выглядел постаревшим лет на двадцать. Тени, залегшие вокруг глаз, свидетельствовали о плачевном состоянии его здоровья, а также о беспробудном пьянстве. Никола долго вглядывался в черты лица гостя, после чего неуверенно произнес.
   - Ферри, ты? - Он вдруг бурно разрыдался и бросился было в объятия брата, но неожиданно резко остановился. - Тебе сказали?
   - Да, брат. - Ферри подошел к Никола и крепко его обнял. - Не плачь, Никола, я вернулся.
   Рассказ прокаженного был довольно краток - первые признаки болезни заметили тогда, когда подозрительная серая опухоль выросла за считанные дни на спине у Никола. Горб оказался настолько заметен, что он не смог скрыть болезнь, и мать предложила ему на выбор - или отправляться в приют для прокаженных, или поселиться вот тут, в башне, и обречь себя на добровольное затворничество. Никола, устрашенный рассказами о такого рода приютах, выбрал последнее.
   - А мне сказали, что ты умер, сгинул в Палестине, среди песков. - Никола робко улыбнулся, - наверное, обманули.
   - Да уж, обманули. - Ферри замолчал. Что-то не так, он чувствовал это.
   - Покажи свою опухоль. Не бойся.
   Никола без слов повернулся, задрал давным-давно не стиранную рубаху. На спине висел отвратительный горб, плотная серая поверхность которого была испещрена мелкими красно-синими прожилками. Ферри внимательно присмотрелся.
   - Он тебя беспокоит? Болит?
   Никола пожал плечами.
   - Да что там может болеть? Я его совершенно не чувствую, это же проказа - мне иголками кололи, и ничего. Нет, не болит, разве что... - брат примолк.
   - Разве что?
   - Ну, кажется мне, что там что-то иногда шевелится, будто щекочет. Спьяну, наверное, я ведь пью помногу, ну, ты видишь. А что тут еще делать, чтобы не сойти с ума?
   Для де Невилля все стало на свои места. - Вино есть? - Брат утвердительно кивнул головой и достал из-под кровати прочти полный кувшин. Ферри вытащил свой кинжал, плеснул на него вина, тщательно протер в вине вымоченной, относительно чистой на вид тряпкой, потом щедро полил вином на опухоль, осторожно протер ее.
   - Теперь будь готов терпеть. Советую - зажми во рту скрученную тряпку. Эй, Эсташ, иди сюда! - Хромой мажордом нехотя заглянул в комнату. - Возьми факел и встань вот здесь, будешь светить, без разговоров.
   Хирургия на Востоке имела огромные преимущества перед тем, что называли этим словом на Западе. Ферри довелось поучиться и этому, а также медицине вообще, в восточном понимании этого предмета. Его рука совершила надрез, другой, третий - потом толстый кусок отмершей кожи, превратившейся уже в роговицу, был осторожно извлечен из самого центра опухоли. Под ним скрывалось то, что Ферри и предполагал - отвратительный белесый червь, скрутившийся в многослойную спираль, покоился, словно в уютном гнезде, в спине Никола. За спиной раздались звуки, будто кого-то рвало, пламя факела заколебалось. Де Невилль обернулся - Эсташ, от увиденного зрелища, оставил на полу весь свой завтрак.
   - Осторожнее, не испачкай меня. И держи факел ровнее.
   - Как вы можете этим заниматься, господин, не понимаю. - Ферри не стал обращать никакого внимания на ворчание слуги и продолжил операцию. Он через уже раз использованную тряпку тщательно ухватил червя и медленно, аккуратно потянул, чтобы не порвать его. Кольца живой спирали принялись раскручиваться, червь сопротивлялся. Где-то глубоко в опухоли находилась головка гада, там он вцеплялся в человеческую плоть своими челюстями и медленно пожирал ее, одновременно выпуская жидкость, убивающую боль. Если случайно оторвать головку, то она застревала в теле и потом могла вызвать смертельное заражение. Осторожно, очень осторожно Ферри вытащил все извивающееся в воздухе белесое тельце.
   - Эсташ, подожги щепку и дай мне, быстро.
   Пламя щепы, поднесенной к телу червя, заставило его зашевелиться с удвоенной силой.
   - Не нравится твари. Ну, давай, отпускай, - Ферри припаливал червя со всех сторон. Наконец, он сдался и из глубины опухоли появилась крохотная черная головка. Де Невилль сразу же сунул ее в огонь. Червь в последний раз скорчился и издох.
   - Вот и все. А ты молодец, Никола, даже не застонал ни разу. Никола? - Ферри заглянул брату через плечо - тот давно уже находился без сознания.
  
   - Откуда он взялся? Ну, уж чего не знаю, того не знаю. Однако этот подарочек привезли из Палестины, точно говорю. Вопрос в том, как он попал в Палестину, ведь его личинка живет очень далеко, во влажных лесах Индии. Похоже, на каком-то судне вместе с товаром этот гад проделал свой путь, чтобы окончить его у тебя в спине. Хотя не стоит исключать, что кто-то специально привез его. Признаки болезни очень похожи - объявить тебя прокаженным и не церемониться. Ну-ка вспоминай, может, насолил ты чем нашей матери? И такое моет быть. - Ферри рассуждал, продолжая прочно увязывать на спине кобылы вьюки с поклажей. Никола решил не вступать на тонкий лед и не поднимать тему их общей матери, а перевести разговор на другое.
   - Слушай, брат, а может быть, ты передумаешь и останешься? Все-таки родной дом... Оставайся, я прошу тебя.
   Вопрос о своем собственном отъезде Ферри поставил тогда, когда понял, что его на самом деле беспокоит, заставляет просыпаться ночью в холодном поту и подолгу сидеть в тишине у камина, глядя на угли. Затосковал его ум. Он попросту соскучился по той круговерти событий и движения, что до этого постоянно окружала де Невилля. Что сейчас? Поздно вставать, валяясь в постели, сколько захочется, и даже дольше. Трапеза, во время которой желудок подпирает настолько, что тяжело вздохнуть. Далее - охота. Можно с гиканьем мчаться по заснеженному лесу, загоняя какую-нибудь дичь, а можно в коридорах подкарауливать другую дичь, волоокую деву (деву?), которая и сама мечтает оказаться в постели господина барона. Из книг в замке имелась, за исключением Библии, лишь одна - та, которую привез с собой Ферри. Он показал ее отцу Отону, но тот в ответ лишь покачал головой.
   - Нет, господин барон, я в этом деле вам не помощник. Точно знаю, что в школе философии, в Тулузе, есть один профессор, который интересуется подобными загадками, лично с ним беседовал на церковном собрании в Париже. Да вот туда доезжай - не доедешь...
   Тулуза. Что там было недавно про Тулузу? Ферри недолго гадал, сразу вспомнив свою встречу с рыцарем моста. Гийом ле Марешаль со своим приглашением поучаствовать в рыцарском турнире. Почему бы и нет?
   - Нет, Никола, я не останусь. Это ты привычен к неторопливой сельской жизни, и я тебе по-хорошему завидую - видишь, не сидится мне на месте, придется собираться и ехать. Пока всего лишь до Тулузы, а там... посмотрим. Спасибо за коня.
   Конь представлял собой отдельную историю - черный, как смоль, неизвестно, откуда оказавшийся в конюшне замка арабский жеребец, злой и бешеный. Оказался - личный подарок Никола от покойного графа Клари. Похоже, идея свернуть старшему брату де Невиллю шею с помощью норовистого коня не принесла желаемого результата. Пришлось использовать менее благородного червя.
   - А я на него и не уселся на него ни разу. Он же бешеный, этот Пти, - слова Никола едва доносились до Ферри, стоявшего в безмолвном восхищении и смотрящего на черного жеребца. - Вижу, он тебе понравился. Забирай, тем более, что он и так твой.
   Ферри повернулся к брату.
   - Не стоит так говорить, Никола. Спасибо за подарок, и знай, что ты можешь располагать всем, что есть в нашем имении. Просто не повторяй ошибок, совершенных ранее. Да что там, я же вижу, что дни, проведенные в страдании, изменили тебя. Попробуй найти утешение в чтении - это облагораживающее занятие полезно для исцеления духа, поверь мне.
   Поэтому по всему Ферри, раздавший исчерпывающие указания мажордому Эсташу касательно своей собственности и снова вставивший в оправу перстня камень с фамильной печатью, отправился верхом на черном арабском скакуне в путь до Тулузы.
  
   Тальбо резко повернулся к лежащему на полу Ротро.
   - Так ты, как я понимаю, обработал здешнего барона? Навел на него чары? Теперь, дружок, придется тебе эти чары снимать, как хочешь. Вот что - подай-ка голос, пригласи сюда барона, но без его воинов, пожалуйста. И делай все спокойно, без шуток, или... - Тальбо поднял вверх покрытый кровью буравчик, - ну, ты меня понял. Действуй.
   Агент Приората Сиона убрал колено с груди Ротро. Тот несколько раз глубоко вздохнул, прочищая глотку, ободранную из-за манипуляций с оловянной трубкой, и громко прокричал.
   - Одо де Верне!
   После небольшой паузы с той стороны дверей раздался голос барона.
   - Господин Ротро? Вы внутри? Что с вами, вас захватили злоумышленники?
   Тальбо наклонился к самому уху Ротро и зловеще прошептал. - Следи за словами, помни. Ротро жалобно кивнул, и ответил.
   - В часовне нахожусь только я! Все в порядке!
   - Вы уверены? Во дворе трупы моей стражи! Мы входим в часовню!
   Тальбо отрицательно покачал головой и показал один палец - только барон.
   - Де Верне, прошу зайти только вас, вы знаете, почему! Никто не должен видеть! Он здесь, он взял жертвы! Войдите!
   Снаружи раздался шум спора. Охрана барона пыталась настоять на том, чтобы сопровождать господина. Слышно было, как барон заорал в ответ, все притихли.
   - Я захожу, откройте же дверь! - Тальбо подал знак Харальду, тот метнулся к дверям, став за одной из створок, и осторожно потянул засов. В правой руке он держал свой боевой топор. Дверь отворилась, в нее просунулась голова в богатом шлеме, оглядываясь по сторонам. Тут алебарда северянина плашмя треснула по шлему, а падающее тело Харальд аккуратно подхватил и втащил внутрь часовни, мгновенно задвинув засов. Тальбо, видевший все от начала до конца, яростно зашипел.
   - Ты что, а вдруг это не барон? Может, кто-то из его отряда!
   - Что я, барона не видал? Он это, точно, - невозмутимо ответил Харальд, волоча бездыханного барона за ноги по полу. - Вот, получите.
   Тальбо рассмотрел вновь прибывшего. Ну и рожа - действительно, барон.
   - Сейчас я его медленно приведу в себя, а ты готовься, доставай свой медальон, или что там ты используешь для сонных чар, и тряси им. Что глаза выпучил? Угадал я? - По растерянному виду Ротро было заметно - он никак не мог предположить знание Тальбо таких вещей. - На что заговаривал, то и снимай! Я слежу за тобой! Харальд, усади барона поудобнее, и держи.
   Со двора кто-то громко спросил.
   - Господин Одо, с вами все в порядке, ответьте?
   Тальбо мгновенно нашелся и, подражая, как мог, зычному рыку де Верне, слышанному им только однажды, прогремел, прикрывая рот рукой.
   - Прочь, скоты, ждите меня!
   Тишина. Поверили? Тишина все еще длилась. Поверили, на этот раз. Маленький человечек пошевелился.
   - А руки развязать? - Тальбо хлопнул себя по лбу.
   - Что же ты молчал? Ну-ка, - он перевернул Ротро на живот и вспорол путы кинжалом, тут же приставив лезвие к горлу Бафометовой куклы.
   - Руки тебе только для того, что я разрешил. Действуй.
   Ротро полез за шиворот и снял с шеи шнурок, на котором болталась золотая капля.
   - Разбудите его.
   Харальд принялся легко похлопывать барона по щекам, так, чтобы он не сильно удивился, слишком быстро очухавшись. Веки дернулись, чуть приоткрылись, мутные глаза барона ошалело водили по сторонам. Вдруг они нашли что-то, на чем смогли сосредоточиться.
   Золотая слезка мерно покачивалась из стороны в сторону, под переливчатый голос маленького человечка.
   - Вот, барон, вот она, вот следите за искоркой, вот так, вот сюда, вот туда, вот раскачивается, вот следите, вот так. - Голос убаюкивал. Барон только начавший приходить в себя, снова застыл, лишь глаза перемещались вслед за золотой искрой. Вскоре веки Одо де Верне опять смежились, наконец, совсем захлопнулись. Тальбо чуть шевельнул кинжалом, прижатым к шее Ротро, и еле слышно шепнул ему на ухо, - повторяю, без фокусов.
   - Одо де Верне, когда вы проснетесь, то забудете все, связанное со служением Бафомету и с человеком по имени Ротро. - Человечек скосил глаза на того, кто прижимал лезвие к его горлу. Тальбо утвердительно кивнул головой, подтверждая, что согласен с произнесенными словами. - Когда вы откроете глаза, то увидите трех людей рядом с вами - это ваши лучшие друзья. Помогите им, а они помогут вам. Я досчитаю до трех, и вы проснетесь. Раз. Два. Три.
   Барон резко очнулся и вскочил на ноги так быстро, что Харальд, поддерживающий его за спину, еле успел отодвинуться в сторону. Одо де Верне диким взглядом окинул окружающих, схватился было за меч, но потом вдруг расслабился и отпустил рукоять.
   - Друзья мои...друзья. Да. Я почему-то забыл ваши имена.
   - Ничего страшного, господин барон. Я - Фоко, вот его, - Тальбо указал на Ротро, - зовут Ришар, а хмурый бородач за вашей спиной - это же Харальд, кузнец из вашей деревни. Произошло страшное - мы нашли в вашей часовне сатанинское капище, вот, посмотрите.
   Агент Приората Сиона показал рукой на открытый в полу часовни ход в подземелье. Барон немедленно спустился вниз, увидел множество лежащих тел, и волосы у него встали дыбом.
   - Это как же, у меня в замке?! Кто же осмелился такое сотворить? Найду - убью, - твердо сказал барон. Ротро чуть вздрогнул, услышав это. Тальбо положил ему руку на плечо и подмигнул, вроде как успокаивая.
   - Господин де Верне, все они живы и придут в себя через пару дней, после хорошего клистира. Сейчас же мы попробуем уничтожить содержимое каменной купели, куда стекается кровь этих несчастных.
   Тальбо подошел вплотную к каменному корыту. Будто предчувствуя недоброе, черная жижа забурлила, на ее поверхности появились мерцающие в темноте водовороты, маленькие, побольше, они крутились, крутились...
   - Эй, ты что, уснул?! - Тальбо очнулся, оттого что Харальд немилосердно тряс его, как грушу, и мгновенно все понял.
   - Где Ротро?!! - вслед за собственным криком он одним движением взлетел по лестнице наверх, и увидел, как маленький человечек вдет за руку барона, и они уже у самой двери часовни. Кинжал со свистом преодолел несколько шагов и воткнулся прямо в основание черепа Ротро. Тот резко дернулся и умер, после чего медленно сполз по руке барона на пол.
   - Господин барон! Вы целы, слава Богу! - Агент Приората подбежал к ничего непонимающему Одо де Верне и принялся отряхивать его блио от несуществующих пылинок. - Какое счастье! Вот незадача - ведь этот мерзавец Ришар, - Тальбо пнул ногой труп Ротро, - оказывается, продал душу дьяволу. Он, кстати, зарезал троих ваших людей, имейте это ввиду. Пойдемте, господин барон, я покажу вам, как будет уничтожено колдовское месиво, пойдемте.
   Одо совсем растерялся, от переизбытка непонятных и таинственных событий его разум совершенно отказался ему подчиняться, и поэтому хозяин замка (но не своей головы) безропотно дал себя отвести обратно в подвал.
   Тальбо на сей раз, не стал останавливать взгляд на таких заманчивых, будь они трижды неладны, водоворотах - да их и не было. Сукин сын Ротро сдох, и перестал наводить свое колдовство, на которое поддался свежеиспеченный агент Приората Сиона. Еще раз перекрестившись при мысли о том, что могло произойти, если бы Харальд вовремя не привел его в чувство, Тальбо вытащил пригоршню серебряных монет из своего объемистого кошелька и бросил ее в черную жижу. Немедленно густой зловонный дым повалил во все стороны.
   - Отойдем подальше!
   Все послушно отпрянули назад. Дым продолжал валить, но уже с меньшей силой. Когда бурые облака рассеялись, оказалось, что вся жидкость из каменной купели как будто выкипела, лишь внутри на стенках и на дне остался толстый слой закопченной слизи. Тальбо ковырнул слизь острием кинжала - монет как не бывало. Чуть огорчившись от этого невеселого открытия, агент, тем не менее, бодро улыбнулся.
   - Вот и все, господин барон. Вы стали свидетелем борьбы с колдовством. Впечатляюще, не правда ли? Теперь пройдемте из этой часовни. Ваши люди помогут вытащить тела жертв из подземелья и привести их в чувство.
   С этими словами Тальбо, закинув свой мешок за плечи, направился к выходу.
   Дорога назад оказалась довольно сложной, потому что поваливший через неделю с небес снег решил не останавливаться день, два, три, превратив тем самым путь в сплошной кошмар. Конь Тальбо скользил по скрытой под снегом наледи, спотыкался о камни, вяз в сугробах, в результате чего хозяин плюнул, спешился и пошел пешком - а то, чего доброго, еще навернешься головой прямо в булыжник, и прости, прощай, друг Тальбо. Заваленный по самую крышу постоялый двор остался по левую руку, чуть было не соблазнив путника вкусными запахами еды, которые примешались к дыму, идущему из печной трубы, но агент Приората Сиона знал, что под вечер найдет себе приют. Там, впереди, за озером, находился один из тех домов, что в действительности принадлежал Ордену Храма и оказывал бесплатный приют всем тем, кто путешествовал по тамплиерским делам. Тальбо уже раз воспользовался предлагаемым ночлегом, когда ехал на свое первое задание, которое он недавно столь успешно выполнил. Он усмехнулся про себя - все-таки, как удачно сложилось, что убитых стражников удалось свалить на мертвого же Ротро. Комар носа не подточил, и Харальд завел такую дружбу с бароном - не разлей вода. То-то все в замке удивились, когда кузнеца взяли на баронову службу, да еще и одним из начальников стражи назначили. Взамен убитых, что ли?
   Тучи, затянувшие небо до самого горизонта, светились изнутри от солнечных лучей, пытающихся пробиться сквозь толстую пелену непогоды. Дорога стала почище - ветер, гуляющий по озеру, раздувал самые большие сугробы, и Тальбо опять уселся в седло. Еще немного, и горячий ужин. Может, горшок с горячим рагу? Хорошо бы... Он пришпорил коня и ускорил ход. Тальбо сосредоточился на мыслях о еде, лишь бы не вспоминать отвратные лица хозяев странноприимного дома. Противная бабища, и глаза - как два плевка. Хозяин тоже, молодец, хоть куда - скрюченный, весь переломанный, и, вдобавок, язык, как помело. Черт. Агент Приората Сиона тряхнул головой - такого рода неудобства, как уродливые хозяева, не шли ни в какое сравнение с теплой постелью, пусть и на чердачной соломе. Иногда хорошо быть тамплиером, для вида.
   - Ну-ка, пошевеливайся, волчья сыть! - Тальбо заметил, что лошадь совсем не едет, и решил добавить ей жизни. Кобыла недовольно фыркнула, но перешла с шага на неторопливую рысь.
   - Ох, сам господин Тальбо пожаловали! - Урод поджидал у самой ограды и его вылезшие наполовину из глазниц буркала видимо, выражали предельную степень гостеприимства. - Проходите, проходите, хлебнете горяченького, и винца нальем с дороги, а как же!
   Калитка в ограде распахнулась, и спешившийся агент Приората Сиона последовал приглашению, бросив на ходу Сигерику.
   - Не забудьте о лошади.
   - А как же, не забудем... - эти слова были последнее, что услышал Тальбо. Как только он зашел за ограду, толстое полено опустилось ему на голову. Будто искры брызнули из глаз, а потом - черное безмолвие...
   Он медленно пришел в себя. Голова раскалывалась. Он захотел ощупать ее, в поисках раны или вздувшейся шишки - не тут-то было, кто-то тщательно связал руки, а заодно и ноги, превратив тело Тальбо в кокон, беспомощно лежащий на полу странноприимного дома тамплиеров.
   - Смотри-ка, очнулся наш красавец, глазки открыл. - Искривленная морда Сигерика склонилась над лицом Тальбо, всмотрелась внимательно. - Рагу будешь? Подожди немного, и до тебя дело дойдет. Ха-ха-ха!! - Уродец неожиданно закрякал, словно утка - это раздались звуки его смеха. Тальбо удивился - о чем это он? Уродец продолжал.
   - Побережем тебя, еще дня три, не раньше, красавец. Когда вот с этим разберемся. - Сигерик убрал свою рожу и заковылял в сторону. Агент повернул голову - в затылок будто вонзился арбалетный болт - боль заставила его на мгновение отключиться. Когда сознание и возможность видеть вернулись к Тальбо, он пожалел об этом. И вот почему - незнакомый ему здоровенный бородатый детина с помощью Сигерика, (больше крутившегося под ногами, нежели помогавшего) вытаскивал откуда-то из подпола связанного, точно как был связан Тальбо, человека, у которого, вдобавок, еще и торчал во рту кляп.
   - Ну-ка, папаша, хватайте поросенка за ноги и помогайте, хватит бегать вокруг, почем зря. - Детина схватил связанное тело по мышки и одним движением взгромоздил его на стол.
   - Неси корыто, а я пока сниму с него одежду, - Сигерик ушел, а детина приподнял голову лежащего и легонько приложил ее о столешницу, вышибив ненадолго из связанной жертвы дух, чтобы особо не извивалась. Затем здоровяк развязал веревки, аккуратно свернул их жгутом и отложил на скамью. Там же вскоре оказалась и одежда, снятая с тела - штаны, длинная рубаха, кожаная безрукавка. Детина все делал споро, будто занимался этим далеко не первый раз (а ведь раздевать бесчувственное тело - очень замысловатое занятие, если кто не верит, может попробовать и убедиться). Когда он закончил, то позвал.
   - Эй, родители!
   Пыхтя и отдуваясь, приковылял Сигерик и приволок огромное корыто, заполненное снегом, поставил его под стол, а за ним появилась хозяйка, жена одного урода и мамаша другого. С ней на столе оказались несколько ножей, острых даже на вид, и объемистый бурдюк, пока пустой.
   - Ну, милый мой сыночек, давай, у тебя рука легкая. - Детина кивнул и взял нож. Подробностей Тальбо не видел, но, судя по тому, что вдруг в воздухе запахло бойней, а струя крови хлынула в подставленный с краю стола бурдюк, здоровяк отворил вену лежащему без сознания человеку.
   - Ты всыпал Марьин корень, Сигерик? - Баба строго посмотрела на него.
   - О, конечно, дорогая моя!
   В ответ на комплимент баба лишь презрительно фыркнула и принялась с внимательно рассматривать поток крови, изредка облизываясь. Скоро кровь течь перестала, а вместе с ней из жертвы вытекла и жизнь.
   "Везет же мне на такое. Куда ни ткнусь - всюду какие-то полоумные, помешанные на крови. А, ну да, как же я забыл, они же все мои друзья, тамплиеры. И это странно, ведь я тоже тамплиер? Посмотрим...", - Тальбо пытался бодриться и шутить про себя, но когда он увидел крупные обескровленные куски человеческого тела, валящиеся в корыто, стоящее под столом, то настроение шутить куда-то улетучилось. Он прикрыл глаза, не в силах выносить такое зрелище и думать о том, что ему еще только предстоит стать чьим-то ужином. "А вот в прошлый раз? Что же я ел? Да нет, там точно была баранина, ее привкус ни с чем не спутаешь. А какой привкус у человечины?", - от таких непрошенных мыслей к головной боли прибавился еще и отвратительный горький привкус во рту.
   Вообще-то на этот раз Тальбо ошибся, по поводу прямого отношения этой кровавой бойни к рыцарям Храма. Тут было другое, гастрономическое чувство.
   - Вот, все готово. Самое вкусное, как обычно, останется у нас. Печенка, сердце, мозг, филей, пальчики, похрустеть. А остальное - вон оно, в корыте. Да, смотри, Жиль, сынок, сам не тащи, бери коня нашего гостя дорогого, ему он все равно не понадобится, а ребятишки и кониной не побрезгуют, точно?!
   Вся семейка в один голос рассмеялась, долго смеялась, с удовольствием. Тальбо от смеха мороз по коже пробрал. Кода веселье завершилось, Жиль, бородатый громила, ухватил корыто за одну из ручек и с усилием поволок за дверь.
   - Матушка, что же, давай этого в погреб. Пусть там отдохнет пока. - Сигерик подмигнул Тальбо и подошел поближе.
   - Видишь, как нам тяжело приходится - в лесу разбойнички, тоже кушать хотят. Мясо. А сейчас зима, время голодное. Ты уж не обессудь, но придется тебе, милый мой Тальбо, помочь им, чем можешь.
   До сего момента хранивший молчание, агент Приората Сиона вдруг подал голос.
   - Подлые псы. Как вы посмели поднять руку на тамплиера?! Вы, слуги Храма! Очнитесь, лучше развяжите меня, или вас постигнет такая кара, что вы будете молить о смерти!! - Тальбо замолчал и принялся ожидать ответа на свои гневные и справедливые слова ( он же тамплиер, по форме). Сигерик хитро улыбнулся, что означало - перекосил рожу на все четыре стороны разом.
   - Хорошая попытка, друг мой. Ты совершенно прав - после такой угрозы я, вообще-то, должен быстро тебя развязать, а потом сплести петельку, да и удавиться на ближайшей осине, как Иуда удавился, чтобы избежать смертных мук. Но тут ошибочка есть одна. Дней десять тому назад прилетела к дому нашему птица голубь, и на чердаке в соломе запуталась. Записку принесла нам, а как же. Я по году таких голубей здесь приручаю не менее двадцати, на всякий случай. И в записке той важный человек написал - поймать неверного предателя брата Тальбо и лишить жизни, буде появится такой в ваших краях. Я, кроме тебя, других братьев Тальбо не знаю, извини. Так что вот тебе, - тут Сигерик быстрым движением схватил Тальбо за нижнюю челюсть и засунул ему глубоко в рот кляп, только недавно побывавший в глотке трупа, - средство, чтобы ты в тишине смог сам себе исповедоваться. До скорой встречи, поросенок.
   Уродец тщательно подвязал концы кляпа вокруг головы парня, потом людоеды подхватили его за ноги, подтянули к отверстию в полу и - Тальбо сосчитал ребрами все ступени довольно высокой лестницы.
   - Не скучай, скоро увидимся!
   После возгласа шутника Сигерика крышка погреба с шумом захлопнулась, Тальбо очутился в кромешной тьме.
   Он не сдавался, никогда. Он принялся медленно, сгибая и разгибая свое тело и не обращая внимания на бьющую по затылку боль, обследовать погреб, ползая по нему, подобно змее. Нет, все бесполезно - ни одного отверстия, ни малейшего сквознячка, свидетельствующего о неплотно заделанной дыре. Тальбо умудрился подтянуться вверх и прислонился спиной к толстому деревянному столбу, торчащему из утоптанного земляного пола. Кровь чуть отлила от головы, стало не так больно и перестало шуметь в ушах (тем более что валяться на промерзшем полу - не лучшее занятие, можно застудить почки). Он замер, пытаясь сообразить, что же делать, но мысли вертелись только вокруг корыта с человеческим мясом, и ужас потихоньку начал обступать его со всех сторон.
   Время текло медленно, или быстро, или стояло на месте - Тальбо смежил усталые веки, и попытался уснуть, чтобы набраться сил и встретить свой последний миг хотя бы выспавшимся, а еще плюнуть в рожу ближайшему людоеду. Сон пришел, погладил по измученной голове брата Тальбо злополучного агента Приората Сиона, так ловко провернувшего задание, и так позорно попавшего в ловушку к людоедам.
   Вдруг сквозь сон чуткое ухо Тальбо что-то услышало. Какой-то шум. Там, наверху, что-то происходило. Похоже на крики. Вот прозвучал звон, будто арбалетный болт ударил по толстой железной плите. Тут Тальбо проснулся, и попытался понять, приснилось это ему, или нет. Но, как назло, звуки стихли. Он продолжал лежать и судорожно вслушиваться. Нет, вот - кто-то принялся громко, во весь голос ругаться. Не похоже на голоса людоедов. Значит, в доме появился еще один человек. Тальбо понял, что это его единственный шанс. Кричать? Нет, рот надежно заткнут кляпом. Столб! Агент принялся изо всех сил стучать спиной по столбу, от чего тот через какое-то время затрясся.
   Ферри сидел перед приземистым широченным сундуком и внимательно его рассматривал. Кто такое придумал? Слишком сложно для тупых деревенских людоедов, но совершенно нормально для старых знакомых - тамплиеров. Попробуй, сломай - окованные дубовые доски, только меч об них тупить. Де Невилль покрутил головой, взял в руки свечу и дюйм за дюймом принялся исследовать поверхность сооружения. Старания увенчались успехом - на задней стенке, у самого пола он нашел узкую, едва заметную щель, куда отлично помещалась та самая медная пластинка с изображением рогатого отродья. Еще пришлось постараться, чтобы всунуть ее внутрь щели - шла она исключительно туго, но вот пластинка целиком скрылась в прорези, и раздался глухой щелчок. Из крышки сундука, и отверстия, скрывающегося под одной из заклепок, вылез толстый железный штырь. Ферри ухватился за него, и сундук неожиданно легко повернулся вокруг скрытой оси, открыв отверстие в полу.
   - Эй, есть там кто-нибудь? - Де Невилль осторожно посветил внутрь свечой. Из отверстия донеслись звуки, словно кто-то колотился о стену.
   - Говори, приказываю. - Опять стук. Ферри достал кинжал и полез вниз.
   - Развяжи меня, добрый человек.
   Де Невилль усмехнулся. - А почему это я добрый, с чего ты решил, брат Тальбо?
   - Ну, ты достал меня из погреба, вынул кляп. А еще убил этих людоедов, что засунули меня туда.
   - Враг моего врага - мой друг? Но откуда я знаю, по какой причине ты оказался в этом доме. Может, вот это, - Ферри протянул вперед лежащую на ладони медную пластинку, - привело тебя сюда? Послан Бафометом? Знал я много таких братьев, из Ордена Храма, многих уже нет в живых, имей ввиду.
   Тальбо разъяренно заорал в ответ.
   - Да ты сам Бафометова кукла, проклятый сатанист! Давить ваше семя до седьмого колена!!
   - Не ори, недавно я одного такого совсем недавно отправил к праотцам, он долго перед смертью каялся, вспоминал про то, как рогатому жертвы приносил. Лучше расскажи правду, храмовник.
   Тальбо попытался успокоиться. Кто этот человек со странным кинжалом в руке? Чутье агента подсказывало ему, что они оба попросту запутались в словах, и надо было срочно разрешать запутанную ситуацию. Тальбо решил сделать ход первым.
   - Послушай. Я на самом деле брат Ордена Храма Соломона. Это правда. Но есть и другая правда, состоящая в том, что среди нас имеется некая, скажем, группа людей, которые поставили себе задачу бороться с... поклонением Бафомету. Удивительно, что ты вообще знаешь про него, так как считается, что секрет этот известен только тамплиерам, да и то не всем, лишь посвященным, но, раз уж тебе этот секрет тоже известен, то знай и о другой стороне монеты. Что скажешь?
   Де Невилль задумался.
   - Если сказанное тобой - правда, то это очень хорошая новость. Я сталкивался в Палестине со множеством злодеяний, совершенных храмовниками, и сам стал жертвой одного из них. От их рук погиб мой учитель и мой лучший друг, они разрушили мою семью. Влияние зла очевидно, иначе как объяснить, что когда-то честные и благородные люди превращаются в отъявленных негодяев? Но... мне нужны доказательства.
   Тальбо стал быстро рассуждать про себя. "Если он говорит правду, а он говорит правду, я чувствую это, то такой человек нам нужен. У нас общие враги. Я приведу его к де Жизору, и пусть он решает. Тем более, что великий магистр сразу разберется. Но я, лично я, верю этому парню. И в нем есть еще что-то...хорошее. Ладно, так и быть".
   - Я готов их предоставить, но потребуется не менее десяти дней езды. Я покажу то место, где ты встретишь моего господина, и он объяснит все. И не только объяснит, но и покажет тебе, если сочтет нужным, такое святое таинство, что...но, впрочем, не буду рассказывать, не имею права. Даю слово чести.
   Ферри понравился этот парень. И он разрезал путы.
   Взмыленные лошади показались издалека, скачущие во весь опор и поднимающие за собой маленькую снежную бурю. Как всегда, дозорный подал знак о приближении гостей, и пятеро арбалетчиков уперли в пол рычаги, взводя тетивы.
   - Я Тальбо, а со мной рыцарь Ферри, барон де Невилль. Прошу доложить господину!
   Жан де Жизор, быстро шагая по каменному коридору, не переставал хмуриться. Конечно, Тальбо молодец, вернулся живой, значит, выполнил задание. Но кого он приволок с собой, с какой стати? Де Жизор уже готовился дать гневную отповедь своевольному Тальбо, и приказать страже схватить его попутчика, как вдруг... Он увидел Вестника. Его сердце, его душа со всей силой почувствовали, что этот покрытый снежной крошкой молодой человек, твердым и открытым взглядом глядящий на замковые ворота, и есть Вестник, открывающий следующий поворот судьбы Святой Крови. Но как? Это предстояло узнать...
   Ферри закончил свой рассказ, и теперь сидел молча, вглядываясь в пламя камина. С лица его не сходило выражение благоговения. Он вспоминал прекрасный сад, совершенно не тронутый зимнее стужей, и того, кто оставался его затворником, как и затворником своего угасшего разума. Жалость чуть сжимала его сердце, а любовь омывала душу. Горечь, та горечь, что наполняла его еще недавно, куда-то ушла. После нежданной встречи с Чудом пришло исцеление, ведь раны имеют свойство затягиваться... Из блаженного оцепенения его вывел вопрос де Жизора.
   - Прошу тебя, покажи мне книгу, о которой ты рассказывал. Она у тебя?
   - Да, конечно. - Ферри прошел к одному из своих мешков с поклажей, брошенных тут же, в углу каминного зала, порылся в нем и извлек на свет тщательно упакованный сверток.
   - Вот она, прошу. Разгадать текст мне так и не удалось, сколько не пытался. Шифр отсутствует.
   Жан де Жизор бережно взял в руки сверток, осторожно развернул его. Книга. Сердце застучало, словно готовилось выпрыгнуть из груди. Текст, убористо покрывающий несколько десятков страниц. Немного. Пальцы пробежали по обложке, тронули переплет, и вдруг...
   Ферри с ужасом наблюдал, как Жан де Жизор разрывает на куски драгоценную рукопись, не в силах встать с места и помешать ему. Зачем - немой вопрос стоял в его глазах.
   - Ага. Вот в чем секрет. Интересно. - Неожиданно де Невилль все понял - Великий магистр Приората Сиона за считанные мгновения решил загадку, на которую сам Ферри потратил месяца бесплодных трудов. Обложка книги скрывала в себе еще один лист пергамента. Лист обветшал, даже по сравнению с листами древней книги. Де Жизор аккуратно развернул пергамент и углубился в чтение. Ферри же заметил на обороте листа нарисованную таблицу. Шифр к тексту - буквы арамейского алфавита, составленные особым образом. Он попытался обратиться к де Жизору, указать на то, что главное находится на другой стороне, но вдруг заметил, как по суровому лицу воина текут слезы.
   - Слушайте.
   "Я прокуратор Иудеи Понтий Пилат свидетельствую что девочка рожденная Марией из Магдалы женой Иисуса из Назареи от мужа своего во время пребывания оной Марии в темнице куда она была заточена по моему приказу была забрана мной от родителей заложником дабы смущающий народ иудейский своими словами Иисус из Назареи и семья его и близкие друзья его покинули навсегда Иудею в чем порукой жизнь упомянутой дочери их. Поскольку повеление мое было исполнено и отбыли они из Иудеи морем то девочке сохранена жизнь и сама она наречена Анной и отдана мной тайно на воспитание в семью торговца войлоком именем Моисей из Иерусалима. Писано мною лично в третий день июля года триста семнадцатого от правления императора Рима Диоклетиана".
   Жан де Жизор закончил чтение. От услышанного у Ферри и Тальбо отнялся дар речи. Вот она, разгадка скрытого воспоминания Сосуда Крови! Все будто замерло вокруг.
   - Друзья мои, мы узнали тайну, равная которой есть лишь тайна Сосуда! Мы имели в руках лишь одну половинку плода, но теперь и вторая идет к нам в руки! Кровь Христа разделилась на мужскую и женскую, и теперь наш священный долг воссоединить ее! Пусть сведения скудны, но я верю в вашу судьбу, теперь навсегда связанную с Кровью. Ферри и Тальбо - вам предстоит немедленно отправиться в Иерусалим, отыскать потерянную ветвь Крови и вернуть ее!
   Он встал. Весь облик Жана де Жизора, Великого магистра Приората Сиона, чуть изменился, будто часть тех забот, что постоянно омрачали его чело, исчезла, а их место заняла новая надежда. Он протянул вперед руку, в жилах которой текла часть Крови.
   Не сговариваясь, оба молодых человека преклонили колена, принимая на себя обет исполнить задание, любой ценой.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 4.00*3  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"