Аннотация: Рассказ был подготовлен к конкурсу на основе одноименного стихотворения.
- "Они ехали прямо на закат. Позади оставалась только темнеющая долина. Позади оставалось озеро, озеро заколдованное, озеро глубокое и гладкое, как отшлифованный сапфир. Позади оставались камни на озерном берегу. Сосны на склонах. Это было позади. А впереди у них было все..."
Завершив чтение театральным закрытием потертой книги, Эмма откинулась назад в своем любимом кресле и трагично шмыгнула носом. Вечернее небо, заключенное в неровный круг покачивающимися верхушками тополей, медленно гасло. И, несмотря на поздний час, долгожданная прохлада все не наступала. В доме, приземистом и темном, было еще хуже, чем снаружи - липкий воздух не позволял нормально дышать, а заставленные мебелью комнаты казались теснее, чем обычно. Так что, как подозревала Эмма, в скором времени придется перетащить на лужайку обеденный стол вместе с кроватями.
- Поверить не могу, что слышу окончание такой истории, стирая какое-то тряпье в тазу!
Раздался металлический дребезг, и к тряпичным туфлям Эммы подкатила волна мыльной воды. Не отрывая взгляда от неба, она взобралась на кресло с ногами, завернув их в подол домашнего платья.
- Надо было меня слушаться, а не рваться в лес с уличной шпаной, - ровным голосом произнесла она, слушая, как ее дочь сердито ворчит себе что-то под нос и выжимает одежду, - К слову говоря, еще рис нужно перебрать, почистить фасоль, закрутить банки с помидорами...
Со стороны Анны донеслось злобное шипение. Разумеется, она уже не злилась по-настоящему, да и Эмма вовсе не собиралась нагружать ее работой до рассвета. Завтра будет очень много дел, а она не планировала доводить свою единственную помощницу до крайней степени обиды на несправедливого родителя.
- Я закончила, - пропыхтела девочка, сдув со лба непослушную прядь и с трудом удерживая в руках гору скомканной мокрой одежды.
Эмма сдержанно кивнула, вгляделась в ее раскрасневшееся лицо и убедилась, что дочь пока не испытывает жгучего желания убежать из дома с первым встречным. А затем ей в очередной раз показалось, будто она смотрит в свое собственное отражение, помолодевшее и свежее.
В этот момент в замке зазвонил колокол. Низкий и гнетущий звук прозвучал коротко и оборвался почти через секунду, но его отголоски разнеслись далеко по реке, на берегу которой приютился их скромный домик, окруженный тополями и обнесенный символичной изгородью. Замерев на месте, они разглядели, как по дороге, взбиравшейся на высокий холм, через внутренние ворота медленно ползет цепочка огней.
- С чего бы это? - нахмурилась Анна, чуть не уронив в грязь только что выстиранную рубашку. - Я слышала, что он звонит только по праздникам...
- Понятия не имею. Может, прибыл какой-нибудь чрезвычайно важный гость, - предположила Эмма, сделав вид, что ей совершенно все равно, - Можешь с этим заканчивать и идти спать.
Анна ухмыльнулась. Им обеим было известно, что уснет она еще очень нескоро, но они обе старательно скрывали друг от друга это знание.
- Не забудешь сказать папе, о чем я просила? В выходные я хочу выглядеть как леди. Хоть один человек в нашей семье должен выглядеть прилично, разве нет?
Эмма расплылась в безмятежной улыбке и пожелала ей спокойной ночи, попутно поставив подножку. Однако едва силуэт дочери скрылся в дверном проеме, лицо женщины помрачнело и застыло. Стиснув подлокотники кресла, она смотрела на противоположный берег реки. Туда, где возвышался замок. Небольшой, светлый и изящный, он загорался тревожным светом в огромных окнах и узких бойницах. И ей казалось, что в этом мелькании свечей и факелов по залам и комнатам не было ровным счетом ничего хорошего.
***
- Что это ты делаешь?
Эмма дернулась от неожиданности, и чуть было не сорвалась с ветки, за которую весьма неубедительно держалась. Опустив взлохмаченную голову, отыскала взглядом стоящего под деревом мальчика и поняла, что сегодня останется без обеда.
- Яблоки ворую, - тем не менее, ответила она невозмутимо.
- И часто ты это делаешь? - по ее скромному девичьему мнению, задававший вопросы был сущим щеголем, в бархатном жилете, с цепочкой позвякивающих в кармане часов и такой надменной физиономией, что ей немедля захотелось съездить по ней яблоком.
- Бывает иногда, - уклончиво ответила девочка, приготовившись пикировать на него сверху, если он вздумает бежать за стражей. - Здесь вкусные яблоки.
- Естественно, в королевском саду будут вкусные яблоки, - усмехнулся мальчишка.
Судя по расслабленной позе и совершенно спокойному поведению, доносить на нее он пока не собирался. Решив разобраться с проблемой на месте, Эмма сорвала самое красивое яблоко, неловко вытерла его о рубашку и нагло запустила в него зубы, не отрывая взгляда от нежелательного свидетеля.
Вместо того чтобы возмутиться, сорваться с места или хотя бы съесть яблоко тоже, обладатель карманных часов и бархатного жилета мягко отступил в сторону и склонил голову в поклоне.
- Чего это ты расшаркался? - изумленно промямлила она.
- Кто же я буду, если не пожелаю приятного аппетита прекрасной даме?
Услышав такие высокопарные слова, Эмма чуть было не выронила из руки надкусанное яблоко. А он улыбнулся, сверкнув серыми, как расплавленное серебро, глазами, и прижал правую руку к сердцу:
- Ни в коем случае не хотел мешать вашей трапезе. Принц Эрик, к вашим услугам.
Девочка заинтересованно пялилась на него целую минуту, не отрываясь, впрочем, от поедания яблока. Она впервые видела его, хоть и жила в этом городе с самого рождения. Все, как и рассказывали - безупречные манеры, хитрая улыбка, стопроцентное владение собой. Все это могло быть, как и маской, так и настоящей его натурой, но никому из ее знакомых пока не удавалось увидеть принца с плохой стороны.
- А я Эмма, - прочавкала она, и тут же почувствовала себя невежественной вороной. Поспешно прокашлялась и кивнула в ответ, сочинив на ходу подходящий титул - Эмма, воровка яблок. Ворую с утра до вечера, но в вашем саду бываю нечасто, где-то раз в неделю. Сейчас я съем еще парочку и немедленно уйду.
Эрик нахмурился, мгновенно растеряв весь свой королевский вид и превратившись в ребенка, которому не дают вожделенную игрушку.
- Я не хочу, чтобы ты уходила.
- Ваше сиятельство не спрашивали, - хмыкнула она, прицельно швырнув в него огрызок яблока и потянувшись за следующим. - И разве удобно разгуливать по саду в охотничьих сапогах и со шпагой на боку?
- Чертовски неудобно, - немедленно пожаловался он, пошевелив носком сапога и заботливо прикрыв травой остатки брошенного ею яблока. - Будь моя воля, я бы везде разгуливал в халате. Мне не разрешается даже разговаривать с такими, как ты...
- И не надо! - подкрепив свои слова очередным яблоком, безбожно брошенным в наследника трона, Эмма стремительно скользнула по ветке и приземлилась на землю в противоположной стороне от удивленного мальчика. А затем со всего духу понеслась в сторону высокой, кованой ограды, втянув голову в плечи и ожидая на свою голову грома и молний. Однако единственное, что она услышала, когда перекидывала ногу через острые пики, был добродушный крик принца, отряхивавшего свой бархатный жилет и глядевшего в ее сторону:
- Я буду ждать тебя на следующей неделе на этом же самом месте!
***
Он вошел, придерживая рукой шлем стражника, когда она расставляла на полках книги, с трудом разбирая названия в скупом освещении. Прокашлялся, втянул носом теплый воздух и сказал сразу, прямо и безжалостно:
- Король Эрик умер, Эмма.
Ей показалось, что кто-то очень коварный и злой вонзил ей кинжал в спину. Горло сдавило невидимой петлей, лицо помертвело, а надписи на корешках книг поплыли перед глазами. Однако огонек свечи даже не дрогнул, и, собрав в кулак всю свою волю, она продолжила раскладывать пыльные тома, повернувшись спиной к мужу. Только бы голос не выдал...
- Ооо, какой кошмар, - сухо и бесцветно протянула она, оборачиваясь к нему с выражением искреннего изумления на лице. Не боли и не ужаса, который в этот момент пожирал ее душу, а именно изумления. Как же так, какая жалость, какая трагедия для королевства.
Он смотрел на нее очень внимательно. Как и всегда, когда речь заходила о королевском замке, королевских балах, или непосредственно о короле. Его взгляд, колючий и подозрительный, обжигал ее кожу и вынуждал стыдливо опустить голову, отвести глаза в сторону, продемонстрировать хоть какое-то неприкрытое, обнаженное чувство. Но вместо этого она каждый раз слушала его с отстраненным интересом женщины, которая прекрасно понимает, что это все ее не касается, и ей нет до этого особого дела.
Заметив, что пауза в разговоре несколько затянулась, Эмма напустила на себя растерянный вид и наивно оглядела свое собственное платье на предмет пятен или налипшей грязи.
- Что не так?
- Ничего, - он поскреб в затылке и улыбнулся виновато. Взгляд из колючего и жесткого стал вновь усталым и теплым. - Дурак я.
Его улыбка отразилась на ее лице, словно в зеркале. В старинном, тяжелом зеркале с бронзовым обрамлением, за которым скрывается ход, ведущий к самым сокровенным тайнам.
Он прошагал через гостиную, скрипя подкованными сапогами, и взял с полки над камином позабытую утром трубку. Она глядела на него, не шевелясь и сжимая подсвечник в побелевших пальцах, но вовремя спохватилась и сделала вид, что ее очень волнует расположение занавесок.
- А что все-таки произошло? - осмелилась она спросить, изображая светское любопытство.
Он вертел трубку в руках, задумчиво глядя на портрет своего отца, с таким же гордым профилем и, насколько помнила Эмма, таким же упрямым характером.
- Никто и не сообразил, что произошло. Утром он отправился на охоту с тем послом из соседнего королевства. Хотел оттянуть тот момент, когда в сотый раз будет отказываться от его условий о союзе, которыми этот посол его основательно замучил. В лесу на них напали. Говорят, это был не человек, но и не зверь.
Огонек свечи затрепыхался, и по стенам заплясали зловещие тени. У Эммы пересохло во рту. Забыв обо всем, она жадно смотрела на мужа, и чувствовала, как начинает шуметь в потяжелевшей голове, а к горлу подкатил комок.
- Кони испугались, собаки взбесились, стража потеряла короля из виду. Отыскали его только под вечер. Он лежал под старым дубом, еще живой, но уже умирающий, и от него тянулась цепочка кровавых следов, которая уходила в самую чащу. Несколько отрядов до сих пор прочесывают лес вплоть до равнин, а короля принесли пару часов назад. Собирались позвонить в колокол, поднять на уши весь город, но им вовремя напомнили, что сейчас разводить панику будет только лишним.
Эмме не пришлось притворяться - все это и так звучало достаточно жутко, чтобы любой слушатель смотрел на рассказчика округлившимися от испуга глазами.
Он вздохнул и подошел к ней, прикоснувшись к дрогнувшему плечу.
- Мне нужно возвращаться. Вам с Анной ничего не грозит - сюда даже бездомные собаки не забредают, что говорить о каких-то лесных монстрах.
Она посмеялась вместе с ним, и смех этот прозвучал как громкое эхо.
Ей хватило сил и самообладания, чтобы проводить его до ворот. А затем обнять и поцеловать. И Эмма очень надеялась, что он не ощутил на ее губах никакой горечи, а одеревеневшее тело не выдало того, что сейчас творилось у нее на душе.
***
- Госпожа, сегодня вы выглядите просто прелестно.
Без труда отпустив комплимент, Эрик усмехнулся и склонился перед ней в поклоне, прикрыв глаза.
- Господин, вы как обычно, исходите патокой так, что мне аж тошно становится.
Стремясь перещеголять его в манерах, Эмма присела в реверансе, благополучно подсмотренном у населяющих дворец фрейлин. Кроны яблонь и персиковых деревьев укрывали их от любопытных глаз королевской прислуги, а темная, увитая плющом ограда держала в отдалении стражу. Девушка пробиралась сюда почти каждый день, когда принц совершал торжественный обход по территории замка, отчего все взгляды паникующих стражников были притянуты к нему, словно к драгоценности. Хитрый отвлекающий маневр, придуманный им же.
- Нет, серьезно. До твоего прихода было пасмурно и сыро, но как только я тебя увидел, то сразу выглянуло солнце.
- Уже готов избавить мою семью от налогов?
Эмма сорвала с ветки яблоко, слушая, как Эрик смеется. Она уже и сама замечала, как на ней иногда останавливаются взгляды, как замедляются шаги идущих навстречу, и как неловко затихают разговоры. А вчера сын начальника стражи, высокий, широкоплечий и с гордым профилем, весьма дотошно допытывался, куда она убегает каждый день после обеда, притворяясь, что ее отсутствие выглядит всего лишь подозрительно, и не вызывает ни капли ревности.
- Как здоровье твоего дедушки? - она шагнула к принцу с искренним беспокойством, и не задумываясь о том, как небрежно она только что назвала собственного короля.
- Уже разговаривает, но пока не встает с постели, - он уставился себе под ноги, но тут же поднял голову и улыбнулся так, что девушка чуть не наступила на собственную юбку. - Если бы не твоя помощь, он бы вообще не проснулся, Эмма...
Она вздохнула с облегчением и продолжила мерить сад шагами, заметив, что он сдержанно следует за ней чуть позади, соблюдая приличное расстояние. Принц Эрик, единственный наследник трона, и человек, которому в будущем предстояло держать в кулаке все королевство, не мог ни дня обходиться без той, чьи родители только-только начали выпутываться из нищеты. Она заметила, как юноша болезненно кривится от своих собственных мыслей и бдительно следит за тем, чтобы она не вступила в лужу, испачкав тем самым новенькое выходное платье.
"Вот щеголь..." - уязвленно буркнула она про себя, хотя он никогда и не походил на холеного и напудренного модника, не знавшего печали и трудностей. За несколько лет их знакомства Эрик вырос почти на голову выше нее, избавился от мальчишеских черт лица и раздался в плечах чуть ли не шире, чем назойливый сын начальника стражи. Но если тот был словно выточен из камня и оказывал на всех впечатление неприкрытой силой, то Эрик больше всего напоминал ей дикого кота. От яблок и дружеских подзатыльников он уклонялся со смехом и без видимых затруднений, а ходил за ней так, что о его присутствии говорил лишь легкий шелест травы. Эта текучесть движений и неторопливые жесты выглядели порой так завораживающе, что девушка часто замолкала посреди разговора и с затаенным дыханием смотрела, как он разравнивает землю носком сапога или запускает руку в свои каштановые волосы. Она и заметить не успела, когда это все у него появилось, ведь только недавно он капризно упрашивал ее остаться рядом с ним подольше, хватал за руки и обещал отдать свои карманные часы, лишь бы ему было с кем откровенно поговорить. А сейчас вдруг следит, как бы она не оступилась на опавшей листве, придерживает за локоть, загадочно улыбается и смотрит на нее все теми же светло-серыми глазами. Когда он успел стать таким взрослым? И когда успела стать взрослой она сама?
- На тебя смотреть больно... - выдавила она из себя, почувствовав, как сердце пропустило удар. И когда он воззрился на нее с удивлением, думая, обижаться ему или отшучиваться, Эмма все-таки поскользнулась на грязи. Башмаки разъехались, платье опасно затрещало и девушка, растеряв все свое очарование, начала падать на спину, сжав яблоко в руке так сильно, что его сок потек по рукаву. Она едва успела красочно представить свое собственное, измазанное в черной земле тело с задранными кверху панталонами, как откуда-то сбоку подскочил Эрик, испуганно подхватив ее под руку, и чуть было сам не приземлился в ворох бурых листьев.
- Фух... сегодня я сохранила гордость, - судорожно выдохнула она, вцепившись в его камзол и боясь отпускать.
- Ты приходила ко мне и в более неприглядном виде, - невозмутимо отреагировал он, и тут же сдавленно рассмеялся, почувствовав, как воротник мстительно впивается в горло.
Эмма лишь раз взглянула в его глаза, ощущая под пальцами прохладную гладкость ткани, и тут наступила тишина. Тишина обволакивающая и мягкая, она волной накрыла их обоих, свернулась вокруг ног теплым шарфом, обвилась вокруг груди тесным, но таким приятным покровом, и все вокруг стало безмолвным. Сухой шелест листьев приутих и превратился в отдаленный шепот, холодный свист ветра зазвучал еле уловимой музыкой, а гомон и суета, доносившаяся из замка, стала ничтожной и несущественной. Они замерли на мгновение, а затем потянулись друг к другу так, словно уже долго, год за годом, ждали только этого. И тут Эмма совершенно ясно осознала, что теперь все в ее жизни поделилось надвое. То, что было до, и то, что будет после, оказалось разделено этой секундой призрачной тишины и полуяви. Она одновременно уснула вечным сном, и проснулась от мучительного кошмара, истязавшего ее вот уже долгое, долгое время.
***
Тиканье напольных часов - бесценного подарка на свадьбу - раздражало и одновременно спасало. Застыв в кресле, словно тонкая и бледная скульптура, Эмма дышала ровно и размеренно, не отрывала взгляда от мутного прямоугольника окна, задернутого тяжелыми шторами, и пыталась... о чем-нибудь подумать. Неважно о чем, неважно о ком, лишь бы в голове были хоть какие-то мысли, лишь бы у нее появилось что-то, о чем можно поразмышлять. Но она старалась напрасно - образы, слова и воспоминания утекали и исчезали, уступая место душной темноте и такой звенящей пустоте, что все родные и знакомые вещи, окружавшие ее, превратились лишь в прах и ненужную пыль. Она начала задыхаться, почувствовала, как сердце тоже наполняется пустотой и холодом, как начинают неметь пальцы, до боли переплетенные друг с другом, и поняла, что вместо бесплодных попыток занять себе чем-то голову, нужно просто подняться и занять себя делами. То, что на дворе царила безлунная осенняя ночь, ее совершенно не волновало. Женщина медленно поднялась, словно опасаясь рассыпаться, и побрела к темному проему, ведущему на кухню. Когда-то бесконечно давно, кто-то бесконечно далекий и незнакомый говорил, что там нужно что-то сделать. Ах да перебрать рис, почистить фасоль... Кто же это был, кто ей об этом сказал? Вяло зажигая свечи, Эмма никак не могла вспомнить этого человека, он ускользал из ее мыслей, как и все до этого. Медленно обвела взглядом какую-то чужую кухню, слишком тесную и слишком безвкусно обставленную, и предположила, что нужные ей вещи находятся вон в тех шкафчиках. Пару раз споткнувшись, добралась до ближайшего стола и зачем-то взяла тарелку. Следующие полминуты ушли на то, чтобы сообразить, зачем эта тарелка вообще понадобилась, и честно сказать, Эмме это начало уже порядком надоедать.
- Мам?
Испуганно втянув воздух сквозь сжатые зубы, она разжала пальцы и тут же отскочила, почувствовав, как что-то обожгло ее щиколотку. В проеме стояла девочка, прижимая книгу обеими руками к груди, и испуганно глазела на то, что происходит на кухне. Эмма поморщилась от боли и почувствовала, как при взгляде на Анну живот перестало стягивать невидимыми веревками, а кровь, доселе застывшая и затихшая, вновь застучала в ушах, громко и напряженно.
- Я хотела взять воды, - пробормотала девочка, все еще испуганно, и перешагнула порог, стараясь не наступать на осколки. Потом, видимо, решила прогнать страх болтовней, и преувеличенно весело пояснила свое появление, - Хочу перечитать все заново. Никак не могу понять, почему на эту девочку, единственного наследника, устроили такую травлю...
- Анна... - хрипло перебила ее женщина, облизнув пересохшие губы. Затем медленно опустилась на корточки и осторожно принялась собирать осколки в раскрытую ладонь, - Ты знаешь, почему я назвала тебя Анной?
Дочь осторожно подошла, подоткнула подол под колени и примостилась рядом с матерью. В мерцающем свете свечей Эмма поняла, что сегодня вечером она читала книгу или недостаточно выразительно, или Анне просто не понравилось слушать ее чтение за стиркой. Видимо она как обычно, хотела прочесть все в своей комнате - в том месте, где она хозяйка и королева.
- Я... - Эмма почувствовала, как кровь из порезанной щиколотки затекает в башмак, и это действительно стало последней каплей. Она сжала в руке осколки, услышав испуганный возглас сидящей рядом дочери, и застонала так, словно то, что она собиралась сказать, было куда-то спрятано, давно и надолго, лишь бы до этих слов никто не добрался, - Я хотела, чтобы у тебя было хоть что-то королевское...
- Мама, ну что же ты... - растерянно промямлила девочка, дрожа и пытаясь разжать ее руку. Светло-серые, словно расплавленное серебро, глаза ее дочери заблестели, и сквозь пелену боли Эмма поняла, что Анна тоже плачет.
***
- Эмма, ну что же ты... - шептал он, прижимая ее к себе, проводил рукой по волосам, и покачивал, баюкая как маленького ребенка.
А Эмма ничего не могла с собой поделать. Рыдания вырывались из нее так, что их было практически невозможно остановить, и единственное, чем она могла себе помочь - это зажать искаженный безмолвным криком рот, чтобы не перебудить весь замок и всех в округе. Чулки промокли и потяжелели от грязи и дождевой воды, передник сбился на сторону, а сама она запыхалась и раскраснелась, но это ничего не значило, потому что она, наконец, добежала до человека, который был ей так нужен. Добежала, всхлипнула и упала ему на руки, не в силах ни объяснить, в чем дело, ни остановить слезы.
Впрочем, он и без объяснений понял, в чем дело. Никто не мог ранить Эмму так сильно, как он сам, или что-то, связанное с ним предельно близко.
- Он хороший человек? - через силу спросил он, подняв голову к небу, прикрытому сухими, облетевшими ветвями, и стиснул зубы, призывая на помощь все свое самообладание.
Эмма всхлипнула и медленно кивнула, а затем пояснила, заикаясь и время от времени сбиваясь на уже стихающий плач:
- Сын... начальника стражи... Хороший, работает и старается...
- Он должен беречь тебя. Ведь ты же такая хрупкая, Эмма, - вот уже второй раз за последние несколько дней Эрик почувствовал себя совершенно беспомощным. Все, что ему оставалось, это держать ее. Подержать в своих руках еще немного, еще чуть-чуть, ведь скоро зима, и уже становится холодно... а она такая хрупкая, и так легко заболевает...
- Я ничего не могу сделать... Я пыталась, но меня не слушают. Там, за оградой, меня никто не слушает!
- А меня там, за оградой, никто не слышит... - эхом отозвался Эрик, теперь уже король, потерявший своего отца и мать в возрасте шести лет, и лишь несколько дней назад похоронивший дедушку. Грозного и несгибаемого, но сломавшегося, словно сухая ветка, под напором какой-то никчемной болезни. - Не плачь, Эмма, он будет беречь тебя...
- Не поэтому я плачу...
- А почему?
"Ты не понимаешь... не узнаешь... не догадаешься..."
Вместо ответа девушка судорожно вздохнула и прижалась к нему всем телом, вдыхая запах мокрых листьев и сирени. Так они стояли, пока холод от мокрых ног не поднялся выше и не вынудил ее затрястись и ссутулиться, в попытке прикрыть голую шею.
- Тебе нужно идти, Эмма...
Но вместо того, чтобы отпустить то, что было дороже ему всего на свете, он только обнял крепче и прикоснулся губами к ее виску.
- Тебе нужно идти, ты простудишься...
Но вместо того, чтобы оттолкнуть ее от себя, лишь ухватился за край теплого плаща и укутал девушку с головой, ругая себя за то, что не сообразил сделать это раньше.
- Тебе нужно уходить, Эмма...
Так он и повторял, раз за разом, тихо и вкрадчиво, и, противореча самому себе, не мог отступить от нее ни на шаг. Так они и стояли, пока закатное солнце не осветило немногие оставшиеся на деревьях листья, озарив весь сад теплыми золотыми лучами.
В конце концов, она пошевелила плечами, сбросила с себя плащ и попятилась, боязливо всматриваясь в его глаза. Король был бледен и выглядел так, словно лишился чего-то очень важного, и эта потеря теперь не давала ему покоя, вынудив шагнуть вперед и требовательно протянуть руки. Но девушка отступила еще на шаг назад, через силу покачав головой. Затем хотела попрощаться по привычке, пообещать, что придет к нему завтра в это же время, но не сумела издать ни звука. Вместо этого она развернулась и побежала к увитой плющом ограде, словно все еще была маленькой девочкой, воровкой яблок, хотя Эрик уже давным-давно встречал ее в укромном месте около стен замка и провожал в сад через арки и скрытые в темноте ходы.
- Уходи, Эмма... - горько усмехнулся он, и провел рукой по спутанным волосам, ощущая себя одновременно и ослепшим и оглохшим. А затем добавил, уже тихо, самому себе, - Проживу без сердца как-нибудь...
А девушка удалялась от замка на подгибающихся ногах, время от времени вынужденная садиться на корточки прямо на дороге, потому что в глазах мучительно темнело, а в голове словно били набатом. Сейчас ей страшно было даже споткнуться, ведь никто теперь не поддержит ее, не убережет от падения.
И когда она в очередной раз присела отдышаться, то почти сразу же ощутила на своем затылке чей-то взгляд. Затем его обладатель положил прямо в дорожную грязь свой саквояж со звякнувшими внутри склянками, и осторожно нагнулся, заглядывая в ее заплаканное, посеревшее от дурноты лицо.
- Как зовут милую леди, которой я сейчас собираюсь оказать помощь?
Она вытерла губы тыльной стороной ладони и раскашлялась. В горле уже поднималась саднящая боль, которая наверняка будет мучить ее ближайшие несколько дней, но сейчас ей было все равно.
- Эмма... - сипло выдавила она, бережно прижимая руки к животу, - Меня зовут Эмма.
***
А в королевских покоях, расшитых золотом и бархатом, в тишине и ожидании встречала свое утро королева. Она задумчиво смотрела в зеркало, раз за разом проводя роскошным костяным гребнем по волосам, и время от времени брезгливым выражением лица показывала своему отражению, насколько ей не нравится своя собственная внешность.
В дверь тихо постучали. Она не откликнулась, и не отвлеклась от своего занятия, прекрасно зная, кто в такой ранний час способен ее побеспокоить.
- Вальдинг, - вместо приветствия она фыркнула и развернулась в сторону двери. - Сколько времени мне быть такой? Я все еще чувствую запах краски.
- Всю жизнь, ваше величество, - невозмутимо проинформировал маг, проходя к центру комнаты.
Она досадливо встряхнула белыми, как молоко, волосами. Кукольное личико было опухшим и покрасневшим от долгого плача, а глаза глубоко запали после нескольких бессонных ночей. Впрочем, откуда кому-то знать, был ли плач, и были ли бессонные ночи.
- Ни у кого не возникает... неправильных мыслей? - она прищурилась с подозрением, оглядывая мужчину с ног до головы.
- Неправильным мыслям неоткуда взяться, я все проделал безупречно, - Вальдинг позволил себе самодовольную ухмылку.
Королева Эстрильда молча кивнула и повернулась обратно к зеркалу, пододвинув поближе баночку с кремом.
- Могу я задать вопрос?
- Я все равно пока не позволяю тебе уйти, так что можешь, - с легким раздражением ответила она, втирая крем в припухшие веки.
- Почему вы это сделали?
Она вздохнула, явно ожидая чего-то подобного. Некоторое время молчала, не отрываясь от кропотливого ухаживания за собой, и когда чародей уже смирился с тем, что она так и не посвятит его в свои тайны, заговорила:
- Знаешь, считается, что первое впечатление о мужчине рассеивается, как только он позволит себе какую-нибудь исключительно человеческую гадость, выставляющую его в неприглядном свете. С Эриком такого не произошло. Несколько лет назад я попала сюда испуганной и робкой, не способной даже держать голову высоко, но при этом все равно чувствовала себя счастливее всех смертных. Потому что он был моим. Этот красивый, сильный и королевский мужчина был моим, и только. Улыбался он так, что мои слезы высыхали сами собой, злился так, что мне хотелось упасть на землю и сжаться в комок. Разговаривал он, будто кроме меня никого больше вокруг не существует, а прикасался так, что я чувствовала себя кем-то, у кого не было цены. И с каждым днем он был все ярче, а я отдавала ему свою душу все охотнее... Пока однажды нашему королю не приснился кошмар.
Она отложила крем в сторону и вновь взяла в руки гребень. Видимо, ей просто необходимо было что-то держать в руках во время рассказа.
- Я проснулась, когда он стонал, метался по кровати, водил руками по воздуху. Словно умирал, и выглядело это так похоже, что у меня от боли зашлось сердце. И когда я схватила его за судорожно сжатую руку и со слезами на глазах прижала к губам, он начал успокаиваться. Задышал ровнее, даже улыбнулся. И позвал.
Ее голос надломился. Эстрильда застыла перед зеркалом, смотря в свои собственные глаза.
- И тут я поняла, что он никогда не был моим, и никогда им не станет. Потому что это не меня он звал по имени, не я являлась ему во сне, и не из-за меня он испытывал такие муки. Я поняла, что мое первое впечатление не рассеивается, потому что он этого не хочет. Его улыбка была мертвой, его прикосновения были осторожными. Его тепло было тщательно замаскированным равнодушием и стремлением сохранить дистанцию. После той ночи я внимательно наблюдала, каждый день, каждое мгновение, когда находилась с ним. Он был рядом, но в то же время где-то очень далеко. На балах и приемах постоянно искал кого-то, раз за разом проводил взглядом по лицам и его прекрасные серые глаза гасли от разочарования. Так продолжалось день за днем, год за годом. Он не становился ближе ко мне, только уплывал все дальше, уплывал из моих рук, забрав мою душу и оставив меня ни с чем. Я никогда не смогла бы его получить.
Гребень треснул и разломался пополам.
- А когда я не могу что-то получить, то я эту вещь уничтожаю, - процедила она неожиданно жестким и ледяным голосом.
"Она назвала его вещью..." - чародей покачал головой, постаравшись, чтобы Эстрильда этого не заметила.
Королева тем временем осторожно положила обломки гребня на столик, осмотрела холеные руки на предмет царапин, и продолжила, уже совсем тихо, не обращая внимания, слышит он ее или нет.
- Это мое имя он должен был шептать тогда ночью. Как мог такой мужчина произносить такое простецкое, грязное и крестьянское имя, как Эмма?
Вальдинг вздрогнул и окаменел. Он отличался идеальной памятью, и поэтому тщательно устраняемых врагов у него было гораздо меньше, чем друзей. Так что он без труда вспомнил дождливый осенний вечер, мокрую от частых дождей дорогу, и девушку, скорчившуюся на обочине.
"Эмма... меня зовут Эмма" - прохрипела девушка, держась за живот так, словно там находилось что-то хрустальное.
- Но не будем о грустном... - капризный голос поседевшей за одну ночь королевы отвлек его от воспоминаний. Она требовательно подняла руку и поманила его пальцем, - Вальдинг, не хочешь ли ты унять горе безутешной вдовы?
Он покачал головой с усмешкой и шагнул к ней.
"Испорченный ребенок. Мы еще посмотрим, кто кого в итоге использует. А что касается девушки... да и пускай. Ни одна мать не станет подвергать опасности собственного ребенка, попытавшись протолкнуть его поближе к трону. Иначе я зря спас ей жизнь тогда, на дороге..."