|
6
У меня была дурная привычка, от которой Дервард и Рубака, ночные странники, как ни бились, не смогли меня отучить. Независимо от того во сколько я легла накануне и спала ли вообще, вставала я очень рано. Отчасти это было наследие нищего детства, когда для того чтобы раздобыть кусок хлеба, нужно было обойти полгорода. Но кроме того я просто любила начало дня, за утреннюю прохладу, несуетливость и неяркость красок, но более всего за сладостное чувство предвкушения, ожидания новизны. Поскольку каждый день несёт нам свежие надежды, утро их рождает, а вечером, несбывшиеся мы торопливо хороним на своём личном кладбище. И чем мы младше, тем румяней поутру выглядят наши мечты, а чем старше, тем неохотней поднимаются яви - призраки из своих могил.
События прошлой ночи дали мне богатую пищу для размышлений. Я явственно видела этот клубок проблем и поворачивала его так и эдак, чтобы за что-то зацепится, найти ниточку, за которую можно потянуть. И эта ниточка была дарована мне самым неожиданным образом.
Хозяева ещё почивали на своих пуховых перинах, я же самым неприличным образом, одевшись самостоятельно, как какая-то крестьянка, уже слонялась по их замку. Странно было бы, если бы меня обнаружили в картинной галерее ночью, не менее странно я выглядела, явившись сюда поутру. Цель у меня была самая простая, я хотела отыскать портрет Зорушки, для того чтобы сравнить с хранившимся в "тёмном углу" оригиналом.
Собственно название "картинная галерея" не совсем соответствовало действительности, это была комната - довольно просторная, сложной формы, с выступающими углами, образующими ниши. В нишах прятались небольшие диванчики. Одна из самых уютных комнат в замке, удивлена как её Адела не разорила по своему вкусу. Картины, большей частью портреты, хотя я и обнаружила пару-тройку неплохих пейзажей с видами окрестностей замка, висели по всей высоте стен. Полагаю, без особой логики, а скорее исходя из размера полотна: рядом с рыцарем в доспехах и его конём (конь выглядит лучше, чем рыцарь), портрет хрупкой девочки, начало века с розой в волосах. Портрета Зорушки, как я не искала не нашла, а ведь он непременно должен был быть. Выходит, это была не она?
Зато я обнаружила другой женский портрет, удивительным образом похожий на красотку покойницу. Но это не могла быть она. Женщина на портрете годилась ей в матери, если бы не была старше более чем на целый век.
Портрет выполнен в полный рост, женщина одета в чёрное, строго застёгнутое под самое горло платье из выбитого бархата, рукава колоколом, затянутая в корсаж тонкая талия, волосы убраны под причудливый головной убор. Без единого украшения, даже колечка нет на изящных кистях рук, свободно лежащих на пышной юбке. Прекрасное, но такое печальное лицо
- Любуетесь на горькую пани Катержину? - услышала я за спиной хрипловатый старческий голос.
Я вспомнила старика слугу пустившего меня на порог замка. Он был, оказывается, что-то вроде дворецкого, иначе бы не решился со мной заговорить.
- Очень красивая дама, - согласилась я. А почему горькая, с ней связана какая-то печальная история?
- У нас так её называют, горькая пани, это оттого что жизнь у неё была несладкая. Да и правду сказать с тех времён для замка и всей нашей округи пошли тяжёлые времена. Но у вас, благородная пани, верно, нет желания слушать болтовню старика.
- Отчего же, я люблю занимательные истории. Буду благодарна, если расскажете.
- Пани Элишка добра, вот и внучка моя Зоюшка, она к вашей милости в камеристки приставлена, про то рассказывала. Так я, коли вам угодно поведаю про горькую пани.
"Пани Катержина была роду хорошего, но всё же не такого, как Януш Черныш. А Черныши, исконные хозяева этих мест, были богаты, к тому же в дальнем в родстве с самими королями чешскими. Януш мог взять себе любую высокородную дворянку, но выбрал Катержину и в выборе своём оказался удачлив. Молодая графиня писанная красавица, нраву кроткого и мужа своего очень любила. Они прожили в добром согласие недолго, но то была не их вина. То были скверное время долгой войны, которая длилась для моей родины тридцать лет. И в один из таких чёрных годов Януша Черныша не стало. А Катержина осталась одна с маленьким Дивишем на руках.
Многим хотелось прибрать к рукам богатство Чернышей и получить впридачу вдову красавицу. Сватались к ней немало. Но, Катержина, хотя и была голубиного нрава, здесь была твёрже скалы. Замуж она так больше и не вышла, потому как хотела, чтобы наследство Яныша осталось его сыну. В сыне графиня души не чаяла, во всём ему потворствовала и ни в чем не отказывала. Вот он и вырос добрым, честным, храбрым, но баловнем, думающем только о себе, а не о том, что он единственный сын у матери, которая всем для него пожертвовала.
Дивуш связался с бунтовщиками, которые выступали против короля и за то ему, и ещё двадцати шести панам отрубили голову на Главной площади в Праге. Головы были выставлены на галерее крыши мостовой башни и ещё десять лет служили пугалом для горожан.
Поскольку Дивуш был последним в роду, с его смертью род Чернышей прервался. Все земли и деньги Чернышей пошли в казну короля, однако бедной Катержине разрешили остаться в замке. Она прожила ещё лет пять или шесть, после того, но рассудок ее совсем помутился. Бывало к вечеру велит открыть окно, встанет возле и ласково так зовёт:
- Дивуш, сыночек, вернись к матушке!
Портрет и писан с неё в эти годы. Заказал его один из её несостоявшихся женихов, ему замок и достался.
После него было много хозяев, земли наши, а с ними и замок переходил из рук в руки. Новые паны, водворяясь, развешивали портреты своих родственников, а уезжая, случалось, забывали картину другую. И только два портрета неизменно остаются на своих местах. Горькую пани Катаржину трогать нельзя, она считается охранительница замка. По поверью, на всякий другой дом эта картина навлечет несчастье.
Портрет её злосчастного сына, тоже сохранился. Рисовал его в своё время, какой-то знаменитый художник, имени я не помню. Если пани подойдёт вот к этому окну, да и поднимет голову, то, как раз увидит последнего графа Черныша.
Почему-то я не очень удивилась, когда старик указал мне на уже знакомого "Молодого человека, с птицей на руке", служащего по совместительству привратником тайному ходу. При дневном свете полотно действительно выглядело достойным руки мастера: сочные яркие краски, тонко прописанное кружево манжет, оперенья птицы. А вот птица-то при более внимательном рассмотрении оказалась вовсе и не соколом. Крючковатый нос, злобные, круглые глаза и характерные ушки однозначно выдавали филина. Не то чтобы с филином нельзя было охотиться. Такой способ охоты, не очень распространенный, существует. В первом случае, филина воспитывают обыкновенно, как и ловчих соколов "кнутом и пряником". Но, сколько волка не корми, а филин и есть самый настоящий птичий волк, все ровно придет час, когда он нападет на своего "воспитателя". Кому ж охота ходить с выбитым глазом или с раздробленной кистью руки, да и всё время быть настороже, ибо бесовская птица этим не ограничится.
Ещё можно поймать молодого самца, держать как пленника и использовать как приманку. Надо сказать, что филин изгой среди птиц. Дневные птицы его ненавидят, хищные не исключение. Если какой-то птахе случится заметить филина, она оповестит об этом весь лес. Тотчас соберется птичье ополчение, и налетят всем скопом. Каждый будет стремиться долбануть посильнее, и как не силен ушастый разбойник, против такого "народного единства" ему не выстоять. Вот эту-то лютую ненависть и используют охотники, пока филин "милосердно" привязанный за правую лапу отбивается от своих врагов, они, спрятавшись в укрытие, выбивают дичь покрупнее. Мне такая охота была не по нраву, как-то подло использовать живую приманку без ее согласия.
И все же охотничий филин на портрете дворянина, более чем удивительная деталь. Я не замедлила допросить старика, ответ его был прост и лаконичен:
- Атакующий черный филин с серебряными лапами - фамильный герб Чернышей.
На весь день зарядил дождь. С утра робкий и мелкий, сквозь который удавалось пробиваться солнечным лучам и оттого можно было рассчитывать, что к полудню распогодится. Но надежды были тщетны, небо всё больше и больше затягивали борзые тучи. Наконец, они сбились в плотную стаю, небеса разверзлись, и хлынул ливень.
К моему удивлению именно этот день Завишек выбрал для того чтобы покинуть замок. Стоя у окна, я наблюдала, как граф, закутанный в черный дорожный плащ, торопливо идет под проливным дождем и садится в карету, запряженную четверкой лошадей.
Молодая супруга провожать его не вышла, Фрида, заглянув ко мне, сообщила, что ее дочь все еще нездорова, а у нее самой много хозяйственных дел. Я была предоставлена самой себе, но толком не знала, как воспользоваться неожиданной свободой. Днем я хотела наведаться к троллиному валуну, без сомнения Савауш будет меня там ждать. Но поскольку дождь спутал намеченные планы, решила, что мне необходимо обыскать, еще одну комнату в замке.
В Англии, у Дерварда, такая комната была, и одна из самых важных. Более того он редко странствовал не прихватив с собой тяжеленный сундук с частью хранившихся там сокровищ. Разумеется, библиотека Дерварда - шкатулка с двойным дном. На показ модные авторы, атласы с гербариями и картами, ноты, все то, что может составить развлечение много путешествующему джентльмену, в котором никто не заподозрил бы страстного книголюба. А между тем у него было чутье на редкостные, удивительные книги с дивными рисунками, переплеты коих часто украшали драгоценные камни. Впрочем, Дервард больше ценил в книгах содержание, за которое его даже сейчас могли казнить, как колдуна и чернокнижника, а камни он выколупывал ножом и пускал на текущие расходы.
Даром Дерварда я не обладала и не рассчитывала встретить в замковой библиотеке, что-либо подобное. Но все же у меня был собственный природный инстинкт, и он мне безошибочно подсказывал - день этот, что называется, мой.
И вот, с разрешения Фриды, отправляюсь дышать книжной пылью. В конце века считалось уже почти неприличным не иметь собственной библиотеки, поэтому книги в замке были.
Книжные шкафы прятались за парой высоких ширм, расписанных павлинами и экзотическими цветами. Пыль с них сдували, но не более того, хозяева давали ясно понять, что радости жизни привлекают их больше, чем отвлеченные мысли давно умерших людей.
Лично я не видела в этом ничего плохого. В отличие от моего друга: Дервард не считал человека глубоким, если тот не читал в подлиннике Дидро и Шекспира. При всей широте его взглядов, он все же был дворянином, англичанином, а значит и снобом. Я же, поскольку родилась не на шелковых простынях, то и подходила к людям с другой меркой. Глубина человеческой души, по моему мнению, в очень малой степени зависела от образования. Я знавала людей, которые с королевским великодушием и щедростью делились последним платьем и хлебом, в то же время как читающие Руссо пудреные парики кормили собак с золотых блюд.
Да, я была пристрастна, еще и потому, что хорошо помнила как по воле одного галантного господина, томным голосом декламирующего дамам сонеты Петрарки, повесили ребенка. И не забыла белые руки с безупречным маникюром, которыми он собственноручно хлестал по щекам, а потом проверил, хорошо ли затянута петля на тонкой шее. Даже теперь, по прошествии стольких лет, эти воспоминания наполнили меня холодной яростью. На безжалостном аркане вернула я резвые мысли, зайцами скакнувшие к событиям моего прошлого. Не ко времени теребить зарубцевавшиеся раны, потеря контроля ведет к неосторожности и ошибкам. А я и так слишком часто их допускаю.
Если хочешь что-то спрятать, прячь на видном месте. Но так чтобы спрятанное случайно не попалось под руку. Так что следовало сразу исключить полки, с которых удобно брать книги мне или мужчине высокого роста. Нижние полки, при некотором раздумье, также не заслуживали внимания. Если сесть на пол, да еще на мягкую подушечку, в книгах вполне комфортно было рыться. Оставались верхние.
Левитировать, памятуя о шнырявшей повсюду Фриде, я не решилась. Да и любой слуга, заглянувший сюда ненароком, будет неприятно шокирован таким зрелищем. Пришлось воспользоваться креслом, мягкое сидение проваливалось и я встала на ручку, чуть-чуть при этом опираясь на воздух. Со стороны выглядело, если не совсем пристойно, то вполне правдоподобно.
Битый час, выуживая одну за другой, просматривала я книги, надеясь на случайно забытое письмо или записку. Наконец поиски увенчались успехом.
То был увесистый том неизвестного мне немецкого автора по географии и истории страны. После того как я легонько его встряхнула, из него выпал сухой цветок черешни.
"Всегда ставит барборки, и когда черешня цветет любит"
К числу моих тяжких проступков, за которые мне предстоит отвечать на страшном суде, добавился ещё один. Дервард бы меня точно убил. Недрогнувшей рукой и немало не медля, я выдрала книгу из переплёта, а затем, взяв со средней полки слезоточивый роман Речирдсона, проделала с ним подобное же варварство.
"Кларисса" отправилась на верхнюю полку, я же с украденной книгой к себе в башню.
Немецкий я знаю, но не достаточно хорошо для того что бы читать бегло. По счастью в книге много гравюр, в какой-то мере помогающих понимать содержание. Вне всякого сомнения, книгу внимательно читали. Об этом свидетельствовали пометки, сделанные чернилами или даже острым ногтём.
Самое интересное началось, когда я добралась до так называемой тридцатилетней войны, положившей конец чешской независимости. Древние короли чехов, верно переворачивались в гробу, после того как на престол вошли австрийцы Габсбурги.
Книгу читал кто-то настроенный против этой оккупации. Пометок стало больше, кое-какие абзацы были обведены либо перечёркнуты. А на гравюре, изображавшей короля Франциска II, принимающего чешскую корону, стоял жирный крест.
Следом за королем шла гравюра казни на Большой площади в Праге. Гравер не живописец, неизбежно привносящий в картину свое отношение к происходящему. Граверская игла, это скорее подробный, но отстраненно сухой отчет.
Скованные цепями паны, в широких бриджах и гофрированных воротниках, кучкой близнецов столпились возле эшафота. Палач, внешне ничем не отличающийся от осужденных, высоко поднял за волосы отрубленную голову. Обезглавленное тело и внушительных размеров топор, лежали подле плахи. На заднем плане из окошечек ратуши, надо полагать с интересом, глядели многочисленные зрители.
Автор книги не поленился указать подробный список казненных, с описанием вины и наказания. К примеру, ректору пражского университета Яну Есениусу за призывы к восстанию, Фердинанд приказал отрезать язык, а после обезглавливания еще и четвертовать. Рыцарь Дивуш Черныш был казнён за поддержку восстания и измену королю.
Напротив имени рыцаря, на полях книги, округлым чётким почерком написана фраза на незнакомом мне языке. Я вырвала страницу.
Монотонное постукивание капель дождя по крыше, толстая книга с тяжёлым текстом, бессонная ночь и ранний подъём сыграли свою роль. Ресницы мои отяжелели.
Прежде чем провалится в глубокий сон, без сновидений, на пороге между сном и явью я увидела черного кота.
Рубака эбонитовой статуей застыл около камина комнаты, в которой я сейчас спала. Длинный хвост обвит вокруг мощных лап, скрывающих чудовищные когти. Когти Рубаки (за что, полагаю, он и получил свое прозвище) буланые кинжалы, которыми легко можно даже лошадь нашинковать на колбасу. Он и кромсал: оборотней, демонов, вампиров, всех тех, на кого они с Дервардом вели охоту.
Гедеон неторопливо потянулся всем своим телом и, вытянув лапы, легонько провёл когтями по полу, оставляя четкий след.
После чего адский котяра скрылся в стене. Не удивительно - для него не существовало преград.
Проснулась я довольно поздно, уже смеркалось. В дверь тихонько, но настойчиво постучали, почти сразу, не дожидаясь ответа, показалась взлохмаченная голова Зойки.
- Пани Элишка, к вам можно?
- Заходи, Заяц, - разрешила я, садясь на кровати.
К моему удивлению, Зайка пришла не одна. Протолкнув впереди себя двух красных от смущения мальчуганов, бодро заявила:
- Госпожа послала вина и булочек.
Какое бы неприятие не вызывала у меня Фрида, я вынуждена была признать, что о гостях она заботится, особенно по части еды. Должно быть сама мысль, что в доме кто-то голодный, была для нее непереносима.
- Янек, неси разнос вон к тому столику, да осторожно не урони. Важек, не стой истуканом, растопи камин, ночь будет сырая и холодная, - командует Зойка.
Мальчики, на вид не старше Зойки, подчиняются ей беспрекословно. В характере девочки я не ошиблась. Через несколько лет, когда Зайка превратится в красивую девушку, парни вокруг нее будут кругами ходить, а она их строить по мере поступления.
- Они новенькие и не из нашей деревни, - поясняет девочка, между тем расстилая салфетку и сгружая с разноса подогретое вино, бокал и большое блюдо полное аппетитных плюшек с маком.
- Стало быть, раз "не из нашей деревни", растяпы и неумехи? - подначивая Зойку, наблюдаю, как отреагируют мальчишки. Важек стоит на коленях перед камином и на мои слова гневно оборачивается, а вот светловолосый Янек, потоньше в кости, но выдержки побольше, и глазом не моргнул.
- Ой, да нет, - всплёскивает руками девочка, - я же говорю, новенькие они, порядков наших не знают.
И избегая встречаться со мной глазами, негромко добавляет:
- И обычаев наших не ведают.
Понимая, что ей от меня, что-то нужно, добродушно спрашиваю:
- Что за обычаи такие важные?
- Очень важные, непременно нужно соблюдать, чтобы беды не было! Вот, как и нынешней ночью.
- Что же в этой ночи, такого особенного? Дождь перестал, все тихо.
- Тихо?! - Зайка подскочила к открытому окну. - Послушайте, пани, как тихо! Посмотрите, какие тучи идут! Ночью гроза будет!
- И что с того, нам-то какая печаль? Или я чего-то не знаю и стены у замка только на вид каменные, а на самом деле соломенные? - продолжаю я шутливо.
- Да нет же! У нас все знают, нельзя в грозу мужчинам в замке! Вон и граф уехал, от лиха подальше. В деревне своя защита, там в такое время из дому то никто не выйдет. А в замке по-другому. Прошлый год Мирек, конюх наш, умер, он сильный был и ничего не боялся. Утром нашли около стойла, весь черный, как головешка, а на лице такой ужас, будто он что-то непереносимо страшное увидел и оттого умер. И раньше люди умирали, все одинаково.
- Всегда только мужчины?
- Да, мужчины молодые и мальчики. Дедушка рассказывал, только один раз девочка умерла. Госпоже Аделе всего пять лет было, а Зорушке семь.
- Причем тут Адела с Зорушкой?
- Так та девочка была Зорушке кузина, а госпоже Аделе родная сестра. Они в замке часто гостили, а после того случая уехали и долго не приезжали.
- Бесспорно, этим смертям есть разумное объяснение. Но что ты от меня-то хочешь?
Зайка сжала кулачки и прижала руки к груди, мальчики внимательно её слушащие, обратили на меня настороженные глаза.
- Пани Элишка, вы добрая, дедушка сказал, что только вы сможете их от беды уберечь!
- Я?! Мы с твоим дедом едва знакомы, с чего он так решил? И как я должна их спасать?
- Не нужно Зоюшка, зря ты это затеяла, мы сами о себе позаботимся, - почти выкрикнул Важек, хриплым от напряжения голосом. Янек спокойно согласно кивнул.
- Молчи, глупый! Не понимаете, думаете, почему вас в замок взяли? Потому что свои боятся, вот и нанимают пришлых, да безродных! Тех, за кого заступиться некому.
- Пани! - у Зайки слезы на глазах. - Дедушка сказал, никто кроме вас не спасет, пожалуйста, пани!
- Не вздумай плакать. Хорошо. Что я должна делать?
- Можно им у вас сегодня остаться? Только на одну ночь! После грозы опасности никакой нет. Двери и окна нужно хорошо запереть, а еще ночью веточки омелы жечь, чтобы гроза стороной прошла. Омелу мы с собой принесли.
- А ты как же, с нами останешься? - смирилась я с неизбежным.
- Нет, я с дедушкой. Он старенький, ему так спокойней.
Зайка закрыла окно, после чего оставила меня и мальчиков.
- Что ж молодцы, раз уж судьба в лице Зайки и ее хитромудрого деда, вынуждает вас караулить, ознакомимся с вашими правами и моими обычаями. Право у вас только одно - делать то, что я велю. В соответствии с этим весьма важный обычай: на сытый желудок и смерть не страшна. Налетайте на плюшки. Мне столько не съесть.
Церемонились ребята недолго, гора булочек быстро таяла. В надежде на долгие разговоры я им и винца по чуть-чуть налила, но мальчишек как-то уж быстро сморило, и они заснули прямо на стульях.
Я не была голодна, отлично выспалась и так сказать, готова к обороне. Хотелось бы только знать от чего и самое главное, каким образом, я буду защищаться. Воин из меня ни какой. Дервард пытался дать мне пару уроков фехтования, но после того как я расколотила страшно дорогую вазу, навсегда испортила его любимый камзол и чудом не выколола глаз Рубаке, случайно проходившему мимо, решил, что моя сила в тактике или же в быстроте ног.
Рассказ Зойки между тем был принят к вниманию, я и сама чувствовала тут что-то необъяснимое. Такое, что заставляет оборачиваться, как если бы кто-то (что-то?) пристально смотрит в спину и взгляд этот неприятен. Тактика так тактика, что у меня было?
Может подвинуть к себе поближе столик с фарфором и обкидывать противника амурами и пастушками, авось, он смутится, обидится и отступит.
Есть еще веточки омелы, связка, принесенная мальчиками, лежала рядом с камином. Омела хорошее дерево. Хорошее для юных девушек, в Англии есть обычай целоваться тем, кто встретился под омелой, отказываться нельзя иначе навлечёшь беду на свой дом. Умная и проворная девушка, конечно, не будет пускать такой случай на самотек и поцелован будет кто надо, а не тот, у которого ни рожи ни кожи. Что до нечисти, вреда ей от деревца нет никакого, конечно, если не встретишься с ней под омелой с пистолями, мечом или дубинкой. Хотя положительный результат встречи непредсказуем для обеих заинтересованных сторон.
Многолетние опыты Дерварда доказывали, ещё ни одна живая-неживая тварь не устояла против огня. Особенно действенно, когда испытуемая крепко связана и приготовлена к сожжению. Наилучший результат ежели пред тем обезглавлена. При наличии времени и терпения, можно так же устроить замечательное рукотворное кольцо из огня.
И вот, как только последнее соображение пришло мне на ум, все встало на свои места.
Я бросилась к камину, отодвинув стоящее там кресло, внимательно осмотрела пол. Нельзя быть твердо уверенной - во сне или наяву, если это связано с Рубакой. Отметины на крепких, деревянных досках были, но скорее следы времени. Рубака постарался бы оставить глубокие, чёткие царапины. Значит, подсказка: обратить внимание на что-то вокруг себя? Не на полу, но на этом месте, что-то доступное ведьме. Я подняла голову. Впору было стукнуть себя по лбу, круг был на потолке. Когда-то там висела большая, тяжёлая люстра, остался массивный, раздвоенный крюк. Вековой налет копоти от свечей прочертил отчетливую полосу. Обуглив веточку омелы в камине, взмываю к потолку: четыре отражающие руны, четыре закрывающие, руна защиты посередине. Соединяющие линии образовали восьмиконечную звезду. Не такую идеальную, как построил бы Дервард, но мы же не на уроке геометрии. Зеркальное отражение пентаграммы старательно выведено на полу. Перетащив спящих мальчиков в круг, сама села там же.
Раскаты грома возвестили о начавшейся грозе. Я не видела как небо полосовали молнии, а только слышала, как спустя какое-то время ледяные градины настойчиво застучали по крыше.
Между тем в замке всё было тихо и умиротворенно. Потрескивали поленья в камине, сонно вздыхали мальчики, часовой механизм, поскрипывая, подталкивал вперёд латунные стрелки на циферблате. Полночь давно миновала, и ожидание казалось тщетным.
Гроза отвлекала внимание, заставляя прислушиваться к уличной непогоде, и я почти пропустила момент, когда кусочек сумрака проскользнул в комнату, трепетной бабочкой закружил вокруг пламени свечи, отбрасывая темную, рваную тень, неуловимо быстро меняющую свои очертания, на стену. В комнате резко похолодало, даже огонь камина, гревший до сего времени спину, не спасал положения. И пахло не приятным духом сгорающей древесины сосны и омелы, а тошнотворным запахом мертвечины.
Подняв глаза, вижу в метре от себя, стоит, по-хозяйски меня разглядывая, большая чёрная птица. Слабо сказать большая, размеров невероятных, с хорошую собаку. Внушительный клюв, с отливом в синеву, как у закаленной стали.
- Привет тварь, - сказала я доброжелательно, усаживаясь поудобнее, - чем обязана визитом?
Птица широко открыла клюв, длинный, змеиный язык показался, дрожа и ощупывая воздух.
- Мерзость какая, - замечаю светски, будто отмечая необычную деталь туалета, - а зубы есть?
Тварь втянула язык и, захлопнув клюв, уставилась на меня холодными глазами.
- Нет, так нет. Не всем везёт так, как скажем Баргесту. Вот то чудище, так чудище, полный набор - рога, копыта, когти, глаза с кровинкой. А уж клыки, загляденье! Жёлтые, кривые, что азиатская сабля и такие же острые. В Англии считают очень дурной приметой встретить его в тёмном переулке. Впрочем, на просёлочной дороге тоже нехорошо, он быстро бегает. Но вот по деревьям лазить не умеет и к тому же, мозги как у канарейки. Так что да, для Баргеста было дурной приметой встретиться со мной в лесу. А ведь намерения у него были самые что ни наесть простые - пообедать. Не могу сказать, что сожалею, но он не выжил, когда на него обрушился дубовый сук. К чему это я? Ах, да, вынуждена разочаровать, ваше творюжество, но запланированный гнусный ужин не состоится.
Не знаю, достигла ли моя пламенная речь сознания твари, но по тому, как она решительно двинулась вперёд, было очевидно, что доводы пока не убедительны.
Прямой удар в нос неприятно болезнен, даже если это и не нос, а такой вот крепкий шнобель. Руна отражения, сбив тварь с ног, отбросила в сторону, заставив яростно зашипеть.
- Сюрприз, курица! - вскричала я жизнерадостно. - Сказано же, я категорически против быть закуской, а юные джентльмены находятся под моей защитой и также исключаются из твоего паскудного меню.
Быстро обхватила мальчишек рукам, я пригнулась к коленям. Действие было одновременно демонстративно-обманным, я не знала, насколько тварь умна, но в большей степени защитным для меня самой.
Руны отражения различаются по степени мощности. Некоторые срабатывают как пушечный снаряд и способны разнести человека на куски. Конечно, ставят руны не на человека, а на что-то более выносливое. Желательно заранее знать на что, так как есть еще такая неприятная штука как отдача. Чем сильней руна, тем соответственно интенсивней и отдача, а у меня не было ни времени, ни возможности сделать круг пошире. Нас с мальчишками, основательно тряхнуло и едва не выбило из круга, но помогли закрывающие руны, которые также были направлены в обе стороны.
Омерзительное создание, довольно быстро оправившись после падения, уже во всю деловито нарезало круги, прощупывая защиту. Вторая руна отражения была сильнее, достала тварь у потолка - проклятая птица основательно треснулась об пол, внутри у неё что-то громко хрупнуло, а у меня заложило в ушах, поплыло перед глазами, и из носа закапала кровь. Странно, что парнишки до сих пор не проснулись, вероятно, в еде или вине было снотворное. На меня зелье пока не действовало, хотя местная склонность к отравительству, становилась уже навязчивой.
Тварюга, злая, взъерошенная, неловко припадая на левую лапу, ковыляет ко мне.
- Жаль, что не шея, - бормочу я, утирая нос платком, - вот если бы ты ее сейчас свернула, можно было бы сказать, что мы квиты.
При виде крови стервятина как-то заметно оживилась, а потом, отступив в сторону, жадно кося на меня глазом, призадумалась.
- Понятно, вижу давно не жравши, только смотри, как бы лакомый кусочек поперек горла колом не стал.
Черная птица, грузно взлетев, со всего размаху ударилась в закрытое окно. Окно, осыпаясь разбитыми осколками, распахнулось, в комнату вошла гроза.
Ветер задул свечи, лизнув мокрым языком догорающие угли, потушил камин, темнота обступила со всех сторон. Шум дождя смешался с осторожным цоканьем когтей, потом как будто нечто скользкое, большое, поползло по полу, сдвигая мебель. Что-то холодное и острое попадается мне под руку, протыкая ладонь, машинально сжимаю неровный осколок стекла и отчётливо понимаю - круг нарушен, а жить мне осталось несколько секунд...
Звуки исчезли, будто голову мне со всех сторон обложили ватными подушками. Время, свернувшись в тугую пружину, остановилось. Все замерло, все, кроме меня. Не знаю, откуда у меня взялись силы, но подхватив Важека и Янека, я молниеносно взлетаю, цепляю мальчишек за одежду на крюк, они живописно повисают там спелыми грушами. Сама замираю ниже.
Как я убедилась, летала стервь плохо, но я не сомневалась, что и теперь раненая и измученная, она сильней меня. И когда темная масса надвинулась на меня снизу, я наотмашь ударила её острым осколком. Видно в эту ночь, кто-то там наверху скрестил за меня пальцы, я почувствовала, как стекло пронзило плоть. Тварь шлепнулось на пол, в след за тем босые ноги прошлепали к двери, дверь хлопнула. Часы пробили пять.
Дервард не любил птиц, разве что как дичь, в виде жаркого, считал их глупыми и лишенными чувств. Дамы и не подозревали об его коварстве, расцветая от комплиментов: "У вас лебяжья грация, дорогая", "Ваш голос, милая, напоминает мне птичье пенье". Что-то мне подсказывает, что теперь я тоже буду награждать птичьими прозвищами особенно отвратительных людей.
|