Вчера, при полном затмении, я мчался по шоссе в сторону Восточного Склона. Сквозь глубокую тьму, сквозь лабиринты, валуны сна... Сквозь одиночество. Глаза напряженно искали путеводные вехи, но интуиция настойчиво тянула вперед, рвала в бесконечность, скручивала дрожью суставы, смежала веки. Погруженный в густую черную помаду, я не заметил, как скулы мои задрожали алыми бликами. Я остановился. Возле обочины, в канаве, брюхом вверх лежал темно-синий "Фиат". Падение. Мигали лампочки габаритов, крутилось колесо, тоскливо скрипел "дворник". На снегу - бурое пятно в форме лошадиной головы. На заднем сидении - мертвые куски говядины в полиэтилене. За рулем - совсем юная девушка в зеленом свитере. Бледное лицо ровно напополам разрезает багровый светящийся шрам. В глазах, словно в темных озерах, застыли, сплетясь воедино, ужас и равнодушие. Густая капля стекает по щеке, нежному полотну. Дым заползает мне в ноздри, я обнажаю грудь незнакомки и вижу серебряный кулон: Зора. Я слышу ее невнятный шепот, пытаюсь разобрать слова... Это не просьба о помощи, это что-то другое. Сжимаю крепко ее тонкие пальцы и еще глубже заглядываю в глаза. Здесь я прежде встречал пустоту, сейчас же вижу огни, множество огней: факела и гирлянды, снопы света, пульсирующие на самом краю взгляда. Зора. Хрупкое тело школьницы. Страсть и жестокость. Падение. Кусочки мозга на лобовом стекле.
Далеко за полночь я возвратился в гостиницу. Коридорный отдал мне послание от Макса и тихо удалился. Фарфоровая кукла развалилась на всю кровать. Прошлой ночью она настойчиво пыталась прильнуть ко мне. Не напрасно. Странно, но губы у нее горячие. Они пахнут старинными портретами и в этом не лгут. Какое-то удивительное очарование, бал в стиле рококо, изящество в пошлости и грим на скулах. Теперь же я снова увидел Зору... Печальный поступок - привести ее к себе в номер. И, видимо, не правильный. Все, наверное, должно было случиться по-другому, иначе, не так. Я распечатал письмо и начал внимательно читать. Макс писал, что женился... Милая непосредственность! Он надеется, что я стану таким же, как и он. Что я безумно обменяю свою маску и свою шпагу на один единственный день без конца. Какая милая непосредственность! Макс, дружище, ты совсем не изменился... Неожиданно меня прервала фарфоровая собеседница: ей захотелось спать. Зора, дорогая, я ухожу ненадолго, мне только нужно отдать кое-какие распоряжения.
Вот уже четвертые сутки не могут починить сливной бочек унитаза: вода проникает в мои мысли и убивает сны. От этого простынь всегда измята, а манжеты всегда испачканы. От этого кружится голова и непрерывно тянет к абсенту или опиуму. Старый китаец, уродливый эмигрант, становится лучшим другом. Я прекрасно осознаю, что это неправильно; что в этом кроется громадный подвох. У него талия осы и подозрительность ищейки. Нежная фарфоровая шлюха, словно свеча, горит всю ночь. Словно свеча у изголовья. И даже больше: у нее нет рассвета. Да, Зора, здесь не существует ничего, что хотя бы отдаленно напоминало рассвет. Бывает, что сюда заглядывают сны. Сны и одиночество. Но вот уже четвертые сутки, как здесь ты.
Однако пора ложиться. Пора окунуться в это глубокое новое сновидение, с головой зарыться в постель. Черное, как тоска, время окружает со всех сторон, кутает нас, сжимает в тугой клубок. За каждой нитью - злобный оскал, изможденная гримаса, злоба. Но вот - хруст, лопаются нити, и время рассыпается у наших ног. Смотрим с тревогой вниз, вглядываемся, а там ничего нет: ни следов, ни отражений, ничего.
ВНУТРЕННЕЕ ПРИТЯЖЕНИЕ
Глаза, словно крылья, орлы-зубочистки, всплывают на поверхность древней реки - это время. Их чешуйчатые па, их чешуйчатые смешки и их слезы - это сон. Это длинная дорога к нашей встрече. Мы молча, рука к руке, губы, теряющие свой цвет среди цветов тумана, мы спешим к нашим лодкам без весел. Смутные, вытканные из постоянного страха следы ведут к запертой дверце, ключ от которой, увы, потерян. Это вовсе не нужное равновесие. Между сном и сновидением, что гнездится у синих скал. О перламутр твоей души! О душа размышления! Кривая излучина мозга, ничего больше. Ты указываешь путь, но встреча, случайная, как забывчивость олененка, как его копытце из влаги, она далеко. Ее бледная женоподобная плоть схожа с мастурбацией: лживый рисунок, татуировка.
Зора, между каждой твоей частью обосновался тугой комочек стыдливости. Скинь ее, как платье из шкуры рептилии. Скинь на бумажный пол пепел своих писем ко мне. Нас совсем скоро ожидают совсем в другом месте, и твоя роль - роль увядающего лепестка. Сколько же их в твоей шляпке!..
Обступает темнота. И вдруг... Взрыв смеха. Пьяное чувство разорванной глотки, куда вторгается жадный смычок под видом проститутки. Откроешь ли ей дверь, принцесса? Ту золотую химеру с когтями? Откроешь ли окно в свой аттический животик? Там полно места: хватит всем нам, окровавленным бродягам. Нашим бисквитам будет покойно - милая Зора, верь! - их дрожь пройдет. Дождь кончится, и мы увидим друг друга нанизанными на длинную и острую иглу - это Встреча. Поцелуй Желания и Случая. Или фарс. Или полузабытая пантомима.
Стон, острый каблук света в груди, тяжелая рана. Хмель и вкус чернил ниже пояса. Атака на пирамиду. Там исторгают из куполов всевозможные чудеса, Зора. Мы увидим это воочию, можешь не сомневаться. Когда же ядовитые осы искусают наши глаза, уничтожат в зеркалах отражение взгляда, прервется тропа и исчезнет в глубине пищевода. Жуткое непостоянство! Тебе не кажется?
Нет ли в нас лишних иллюзий? Иногда я чувствую, как ряды редеют: тени поодиночке уходят и уже не возвращаются. Никогда. Какой толк в том, что мы чтим их богов?! Их боги скупы на ласки, их мертвая грудь, она как вата: сгорает и пахнет серой. Глаза-пирамиды всегда завешены, окна - закрыты. Лишь узкая щель может привести к нам посыльного. Только вот сможем ли мы задать вопрос? Свадебная лента задушит последний приют дыхания.
ВРЕМЯ-СТРЕЛОЧНИЦА
Время - стрелочница, с испуганными глазами, в полосатой косынке. Опережает. Все же опережает мой стремительный бег к Большой Магистрали Сна. В точке пересечения наших карт и желаний рождается иллюзия настоящего побега. Уплывайте дредноуты. Крутитесь колеса. Вихри!
ПОХОРОНЫ
Две женщины, теща и ее дочь по имени Зора, две фурии, завернутые в полосатый ситец, смотрели на меня взглядом осуждающим и строгим. Еще бы! Ведь меня сразил смертельный недуг: отнялись обе ноги. Голова больше не излучала никакой символики. Они молча взирали, как я страдаю, как иссыхает от боли мой ствол с плодами еще нежными, но уже в трещинах. В трещинах, откуда открывается взор внутрь нас самих, а также - на звездное небо без звезд. Впрочем, они, теща и ее дочь, думали, что это одно и то же. Думали и остывали... Я пытался собрать воедино разбросанные хрустальные трезубцы, но они... исчезли. Лишь изредка я извлекал один из них из-под толщи кислорода. Но какой смысл? Свадебного букета уже было не собрать! Да и к чему?