Брат нравился нам. Он был симпатичен и свеж. Его светлые, вечно удивленные глаза с длинными и густыми ресницами издавна привлекали наше девичье любопытство. Его немножко пухлые румяные щечки напоминали нам вкусные мятные подушечки - хотелось сомкнуть зубы страстно и жевать, жевать, перемалывать эту нежную ткань, растворяя в своих венах молодость и красоту. Мы любили его рост, фигуру, профиль, плечи и пенис, грудную клетку - все, чем так щедро наградила его природа. "Взгляни на это чудо",- говорила Лиза, перебирая густые каштановые волосы, сухо потрескивающие и пахнущие электричеством. "Да", - соглашалась я и начинала еще интенсивней массировать брату коленную чашечку. Он зажмуривался и поворачивался к стенке, где были наклеены изумительные фотообои, изображавшие нас троих на фоне догорающего заката. Брат находился в центре. Он был выше нас и крупнее; стоял, точно Цезарь, расставив ноги и устремив взгляд в бесконечность. Мы же, сестренки, прильнули к нему с двух сторон - Лиза слева, а я справа - сидели на корточках, крепко обхватив его сильные ноги, словно опасаясь, что он вырвется и улетит от нас в недоступные выси. Такого допустить мы не могли, поэтому однажды, массируя ему колени по издревле заведенному обычаю, я не удержалась и, приподняв край полотенца, чмокнула... Да-да, поцеловала в то самое место. Брат вздрогнул и посмотрел на меня. Посмотрел более удивленно, чем обычно: зачем? "Так надо, дорогой". Потом я побежала на кухню и рассказала обо всем Лизе. Она cогласилась со мной: "Да, Анютка, нам остается только это, мы не имеем права его потерять".
Позже, когда я вернулась в спальню к брату и хотела снова взяться за массаж, рука моя замерла на пол пути, а сердце учащенно забилось: в массаже больше не было необходимости - колени, да и полностью ноги принадлежали нам. Брат, видно, этого еще не знал, поскольку сон его был тих и безмятежен, оттуда не раздавалось ни воплей отчаяния, ни криков о помощи. А может, он смирился? Вошла Лиза: "Я уже все знаю, дорогая". И она с какой-то необыкновенной нежностью провела мизинцем по его голени. Потом был звонок. Звонила его знакомая шлюха с Ленпроспекта, спрашивала, приехать ли, и, если приехать, то во сколько. Лиза сказала ей, что в ее визитах больше нет необходимости, и что брат решил целиком отдаться нам, своим родным сестрам. Это было не совсем так, брат ничего не решал, но какая разница? Ведь ноги-то уже были нашими. И правая, и левая. Когда на следующее утро я принесла ему в постель кофе, каких-либо перемен в его поведении не заметила: он по-прежнему удивленно смотрел на мир, был симпатичен и свеж. Пожалуй, появились только неясные круги под глазами, милые такие кружочки - не удержавшись, я их расцеловала: "Устал, бедненький?" Он не ответил. Тогда я осторожно приподняла полотенце и посмотрела туда... Да, наверное, это нужно было предвидеть, ведь я сама все начала. Да и какая беда в том, что здесь следы не моих губ. Лиза все же моя сестренка. И мы вместе. Не стоит, не стоит расстраиваться, право. "Мне есть чем тебя порадовать, дорогая", - Лиза подкралась совершенно неслышно. Я даже чуть-чуть испугалась: "О чем ты"? Она взяла брата за руку и сплела с ним пальцы: "Возьми за правую, Анютка". Едва прикоснувшись к его нежной бархатистой коже, я вдруг поняла: "Как, обе руки"? - "Обе, дорогая. Пришлось, правда, пошире раздвинуть губы и подольше его не отпускать". - "Рада за тебя, Лиза", - несмотря ни на что меня охватили и ревность, и зависть. "Не огорчайся, Анютка, - произнесла сестра, любовно лаская локоть брата. - Ведь мы одной крови, и у нас общая цель. Следующая очередь - твоя". И, правда, чего я огорчаюсь, чего ради я должна расстраиваться? Мы сплетены воедино незримыми прочными нитями, которые не разорвать. Мы - это одно. "Спасибо, Лиза". После этого оставалось крепко обняться и поцеловать друг друга в щечки.
Я долго и тщательно готовилась, боясь, что какой-нибудь пустяк, какая-нибудь ускользнувшая мелочь (сбившаяся набок челка, помятый рукав или выскочивший не к месту прыщик) помешает, и у меня ничего не получится. Лиза пыталась меня поддержать, давала советы, но я как-то плохо воспринимала ее речь - волновалась. Волновалась так, как будто мне это предстояло в первый раз. "Ничего, - говорила Лиза, - таких скромных девушек вроде тебя это должно смущать". Но я не хочу, не хочу, чтобы меня это смущало! У меня есть цель, и я достигну ее, чего бы мне это не стоило. Тем более, есть опыт. Пусть мизерный, как капля росы, пусть случайный, но опыт. А это само по себе уже немало.
Дождавшись полуночи, я облачилась в белое платье и пошла к брату. Он не спал. Он удивленно смотрел на меня: зачем, зачем, Анютка? Но я молчала. Молча нагнулась, провела языком по ноге, уже нашей ноге, такой родной и близкой, а потом, открыв пошире рот, взяла его... Заточив в себя, стала бойко обхаживать, как самого дорогого гостя, и языком, и губами, и своим пылающим небом; изредка покусывала, так что брат вздрагивал и закрывал глаза: Анютка, что ты делаешь? Но что я могла ему ответить? Как ему сказать, что ноги и руки уже наши и что скоро он целиком будет принадлежать нам, своим родным сестрам. Ведь ты не выдержишь такого, братик; ты, привыкший всегда находиться в центре, стоять во весь рост и смотреть в небеса. Повернись лучше к стене - я уже все закончила - и окуни душу в воспоминания. "Ну как?" - спросила меня Лиза, когда я вернулась. "И грудь, и живот, и спина теперь принадлежат нам". Мы крепко обнялись. "Осталась только голова" - "Да, это самое сложное. Завтра нам придется пойти вместе" - "Я знаю, Лиза. И мне уже почти не страшно". Однако этой ночью я долго не могла уснуть, ворочалась и часто переворачивала подушку.
...Так это и произошло, да. Я еще раз посмотрела на брата. Теперь он был завернут в белоснежную простынь, сквозь которую отчетливо читались контуры его красивого мускулистого тела. Неужели это все наше? Мне даже не верится. "Да, Анютка, теперь он полностью, целиком... Ой, прости, мне тяжело говорить, дорогая. Принеси воды, пожалуйста". Я исполнила просьбу Лизы. Потом села у ее ног и участливо посмотрела ей в глаза: "Лизочка, милая, что же с тобой происходит? Как это страшно - заболеть в такое время, когда мы достигли цели, когда мы счастливы, Лиза". "Я не знаю, Анютка, что со мной. Наверное, последний акт дался мне слишком тяжело, я ведь старше тебя... Да, старше на целых пять лет". - "Тебе надо было пустить меня первой". - "Нет, нет, Анютка, все произошло так, как и должно было произойти. Не волнуйся, дорогая... Знаешь, может у меня просто критические дни, только вот выделения почему-то совсем светлые. Знаешь, сквозь них можно даже увидеть нашу фотографию. Ты ее помнишь, там мы еще втроем?" - "Помню, Лизочка, конечно, помню. Ты закрой глазки и постарайся уснуть. Тебе нужно отдохнуть. Братик ведь теперь совершенно наш. Все закончилось, милая, закрой глазки, а я пока поглажу твои волосы, помассирую твои хрупкие колени, а потом, Лизочка, я нежно проведу язычком в том самом месте, Лизочка, где все, где все это начинается..."