Мудрая Татьяна Алексеевна : другие произведения.

Дьявол носит вердугадо

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Принцесса Эболи - фигура известная и даже культовая. В "Маркизе Поза" Шиллера и "Дон-Карлосе" Верди она выписана предвзято, однако и наши современники фантазируют неимоверно. См. "Заговор в Эскориале", прекрасный фильм, но ее играет Джулия Ормонд, что явно сказалось на трактовке, и испанский минисериал. В общем, я не уверяю, что проникла в тайну, однако...
  
Принцесса Эболи [Современный портрет]

Королева Изабелла Валуа в вертугадо [Софонисба Ангисола]
ДЬЯВОЛ НОСИТ ВЕРДУГАДО

И суровые морщины
Прорезают лоб супруга:
"Госпожа, к чему - о крови?
В полдень умер дон Рамиро".

Г. Гейне. Дон Рамиро. Пер. В. Зоргенфрея

  ...Такую клеть из стальных обручей, скреплённых поперечинами и обтянутых поверху плотным чехлом из самой драгоценной ткани, какую вы можете себе вообразить. С одной стороны клетка размыкается, ты заходишь внутрь, словно еретик на аутодафе - в свою дровяную кладку. Затем вердугадо прицепляют к лифу, что вторгается в юбочные складки острым мысом, называемым шнип. Во имя скромности лиф сильно придавливает грудь к рёбрам: хотя держать всё сооружение на кончиках выпяченных сосков показалось бы сущим мучительством. Затем умелые руки горничной застёгивают тебя на все крючки, и вот ты можешь передвигать громоздкое сооружение вплотную к паркетам парадной залы Пастраны - да хоть Эскуриала! - с изяществом, отточенным веками. (Мы невероятно древний род.) Никто из придворных и лакеев не заподозрит, что внутри живой человек.
  Не то чтобы живой. И не вполне человек.
  Но, безусловно, женщина. Самых благородных кровей. Донья Ана де Мендоса де ла Серда, принцесса Эболи. Что неизгладимо.
  Впервые меня впрягли в эту карету двенадцати лет от роду. Когда венчали в Сарагосе с фаворитом наследного принца в отсутствие первого и при благосклонном присутствии второго - извините меня, если логика фразы вступила в противоречие с табелью о рангах. Впрочем, король стал официально именоваться именно что Фелипе Вторым, а дон Руй Гомес де Сильва был приближен к сердцу инфанта в такой необыкновенной мере, что во время собственного обрачения замещал своего владыку в Англии, где сговаривал за него Марию Католичку. То есть в какой-то мере опережал. Несмотря на низкое происхождение, дипломат он был непревзойдённый и в свои тридцать шесть лет превосходно уламывал как государства, так и дамский пол. Особенно - или даже - злобных уродин в стиле "Кровавая Тюдор". Впрочем, и дон Фелипе отнюдь не выглядел стряпчим от политики, как несколько лет спустя, взошедши на трон своего батюшки Карла Пятого. Обо мне, впервые увидев, изволил отозваться так: "Прелестна, хотя почти что карлица". С тех пор я прибавила в росте несильно.
  Повязкой на моём правом глазу наш будущий владыка пренебрёг. Как и правом первой ночи. Сбиваюсь: да была ли тогда пиратская чёрная метка? О причинах её появления много злословили. Три варианта: несчастный случай на охоте, ошибка учителя фехтования, красотка попросту интригует и, похоже, косоглаза.
  Всё это лишь толки. На самом деле моё глазное яблоко было ущербно от рождения, и порок мало-помалу усиливался. Видимо, не напрасно я оказалась единственным ребёнком у матери. Что внушало сильные опасения: самый главный мой страх тех времён - оказаться неплодной. Ещё через два года, когда Фелипе короновался, Кровавая Мэри умерла, а наш с Руем Гомесом брак был подтверждён (очередная триада), я убедилась, что судьба на моей стороне.
  Косо и криво, словно я сама. За пятнадцать лет супружества - девять беременностей и десять младенцев, выжило из которых шесть. Хотя - что это я! Неплохой результат, не позволяющий заподозрить о матери ничего дурного. Вердугадо, по хлёсткому словцу переименованное в вертюгадэн, то есть "храни младенца" или, проще, "прячь ублюдка", потрудилось на славу. Детей нужно с момента зачатия помещать в малую камеру пыток, чтобы не слишком пугались, родившись прямо в куда большую.
   Три (опять) наводки на истину.
  Я вступила в брачный союз непорочной - кто бы сомневался, - и моя свадьба была кровоточивой на редкость.
  Первый из моих сыновей, который выжил, наследовал отцовский титул герцога Пастраны и звание гранда, то бишь Родриго, слыл незаконным отпрыском короля. Что тут бесспорно - Фелипе неслыханно к нему благоволил. Это при полнейшем отсутствии каких-либо талантов.
  В Англии с моим супругом произошло нечто, вполне вышедшее наружу лишь когда он почувствовал дыхание смерти на ланитах, а я - несколько обескураживающие подвижки во внешности.
  Не догадались, какова связь?
  Итак.
  Полное имя проблемы было дон Симон Ксавьер Христиан Морадо де ла-Кадена Исидро. Сей идальго состоял в королевской свите в качестве запасного (простите, записного) красавца, а нравы при дворах, что том, что этом, были не слишком христианские. Муж мой путался в обиняках до тех пор, пока я не спросила в упор. (Как выстрел из арбалета, удар кинжала или укус ядовитой ехидны. Аналогии, породившие тройное сравнение, разъяснятся позже.)
  - Ты и с ним переспал, как с половиной здешних сеньор и сеньорит?
  Вместо прямого ответа супруг поведал мне сказку.
  Дон Исидро подхватил так называемую "ледяную болезнь" в острой форме. При этом любодей теряет румянец и жар плоти, становится невероятно склонен к сумрачному образу жизни, перестаёт вкушать обычную пищу, приемлемый и желанный рацион его становится таков, что у Святейшей Инквизиции нет для пациента иного лекарства, чем огонь. Хотя куда проще было бы выставить его на полуденное солнце.
  По всему по этому дон Исидро остался в Англии, когда прочие уехали, - под благовидным предлогом войти в сношения с новой королевой, Элизабет, на предмет заключения брака с нашим собственным сюзереном. Не сложилось; свою Елизавету король отыскал во Франции, мы с бедняжкой доньей Исабель сразу сделались подругами. Ей моя симпатия никак не помогла выжить - но это к слову.
  Хворь Исидро не прилипчива, но Рую Гомесу не повезло: у него оказалась вялотекущая форма или даже, как именуют это учёные врачи, латентная. Скрытая. Взыграла она, скорее всего, в присутствии крови девственницы - мощного магического ингредиента. Так хором утверждают колдуны, чёрные и белые, с кем он украдкой советовался.
  Оттого я и рождала слабых и мёртвых мальчиков - девочки выносливее. Пока дело не устоялось. Да, сама болесть потомкам вроде не передаётся, в первом поколении уж точно. Дети гибнут или остаются жить полностью защищёнными от заразы.
  И с одной этой заразы Руй под конец жизни стал терять волос и весь покрылся гнойными язвами наподобие ожогов. А мне пришлось заказать уйму бархатных четверть-масочек - шире и плотнее прежних - и носить не снимая. Чтобы глазели на них, а не на то, что под ними скрывается.
  Мать всех босоногих кармелиток, Тереса из Авилы, ныне посвящена во всё. Говорят, что оставшись без мужа, с уймой долгов и шестью малолетками на руках, я решила постричься в монашки по трём причинам: желая избежать кредиторов, из показной набожности, в знак раскаяния за "прелюбы сотвори". Имеется в виду наш общий сеньор Фелипе, который разрушил чары мужнина льда, не вполне понимая, что творит. Да, Руя в мои шашни и плутни я не посвящала, он ото всей души был рад, что дети крепко стоят на этой земле. Особенно моя младшенькая Ана. (Старшая Ана, впрочем, тоже процветает в качестве герцогини Медина-Сидония, и гибель Великой Армады под руководством её миролюбивого мужа нисколько не повредит их совместной репутации.)
  Сия троица догадок тоже угодила "в молоко". Ударившись в послушницы, я всего-навсего пожелала избавиться от проклятого вердугадо, что стало для меня знаком всяких и всяческих утеснений. Со мстительной радостью проехала по всему городу в телеге вместо кареты - и живописном льняном рубище вместо тугого парчового футляра. О, если бы вы знали, как легко и свободно в нём дышалось!
  Не суждено. Мать Тереса начала догадываться, в чём дело со мной. Само по себе это было бы даже на руку: покаяние, строгий затвор и покрывало на лицо, когда из него выходишь, - обыкновенная практика. Но от монахинь и их языков скрыться было куда трудней, особенно когда среди них распространилось лёгкое малокровие. Всё мои пылкие сестринские поцелуи... А где болтовня - тут как тут Трибунал Санта Оффицио. Пришлось разыграть целый спектакль.
  Три повода для того, чтобы вконец поссориться с будущей святой: моя заносчивость прирождённой грандессы, её бегство из монастыря посреди ночи вместе со всеми сёстрами, кроме меня самой, мой ответный донос инквизиции - в отместку. Будто бы записки Тересы под претенциозно простым названием "Жизнь", её видения, её левитации - суть от дьявола и не от кого иного.
  И снова неправда. Особенно насчёт доноса. В Трибунале, как ни удивительно, сидело несколько ярых сторонников Великой Кармелитки. Через сито остальных ей лучше было бы пройти сейчас - по заведомо ложной причине. Не говоря о том, что мы с покойным мужем щедро и с великой помпой её одаривали (это могло впоследствии ей отлиться), она утаила своё происхождение от "новых христиан" - богатых крещёных евреев. Что касается трудов - при всей экстравагантности они, оказывается, вписывались в общую идею Контрреформации, и дознание блестяще подтвердило сей факт.
  Но я сама...
  Король потребовал, чтобы принцесса во вдовстве занялась управлением поместьями. (Стряпчий и в придачу сутяга, я же говорю.) И намекнул, что желает видеть Её Лучезарность при дворе.
  Именно. В мантии, вердугадо и самой помпезной из моих косых перевязей. С рубиновой каплей, что дрожит-переливается на щеке бенгальскими огнями. В нимбе легендарной королевской влюблённости в меня саму и (немного позже) в ореоле погибшей его любви к милой Исабель.
  Кстати, вот вам очередная загадка в моём духе.
  Отчего Изабелла Французская умерла в очередных бесплодных родах?
  Обычно выбирают из трёх возможностей. Отлилась беззаконная любовь к инфанту дону Карлосу, хромому и горбатому полудурку. Унаследовалось бесплодие матери, Екатерины Медичи, вроде бы успешно вылеченное Амбруазом Паре, но давшее миру лишь букет красивых пустоцветов. Сказалась выморочная кровь Габсбургов, льющаяся в жилах мужа-испанца.
  Неверно. Ну да, дело и в Фелипе, разумеется. Люблю порассуждать о том, что струится у людей в жилах!
  Вот так, например:
  "Друг должен быть как кровь, притекающая немедленно к ране, не ожидая привлечения".
  Так что же делать бедной женщине, которую понуждают вникнуть в бумажные дела? Вы правы: отыскать себе верного друга. То бишь хорошего поверенного.
  При дворе в это время появился новый королевский секретарь: некто Антонио Перес-арагонец, явный бастард, однако человек очень светский, умный, хитрый, к тому же даровитый писатель. Это его я процитировала чуть выше. Он сумел быстро завоевать расположение и доверие короля - разумеется, настолько, насколько это было вообще возможно. Кажется, я уже отзывалась о Фелипе? Вот вам ещё. Нелегко допускает до себя людей - но более уж не расстаётся ни за какую цену.
  Одного взгляда моего единственного зрячего ока было довольно, чтобы утвердиться в подозрениях. Слишком был похож этот Антонио на моего мужа в пору расцвета, только ещё пышнее и раскидистей. Способности улаживать и уговаривать у него, однако, простирались в сфере более поверхностной, чем дипломатия. Он мог подкупить откровенностью. Проникнуть в твои сны и надолго там поселиться. Улестить тонко подобранным подарком - какими-нибудь раздушенными лайковыми перчатками. Возможно, знал толк в афродизиаках. Ибо жертва нередко оказывалась связанной по рукам и ногам его чарами.
  Словом, его таланты и его подлость явно превышали норму, положенную обычному человеку.
  В первую нашу встречу мы совершенно друг другу не понравились, хотя были вполне готовы к деловой беседе.
  - Божественная принцесса, - он поклонился и прикрыл глаза длинными ресницами, чтобы не пронзить меня двойным блеском. - Предмет всеобщих толков. Молва подсчитывает даже бриллиантовые пуговицы на передней складке вашей юбки и длину шнипа на лифе. И никак не может остановиться на какой-либо точной цифре.
  Заведомая и слишком дешёвая провокация. Складка была глухой - для того лишь, чтобы, садясь, распустить юбку шире и не показать туфельки. У королевы испанской не бывает ног, тем более нет их у принцессы. О шнипе злословили, что он указывает направление в райские кущи, скрытые в вердугадо. Точная цифра, определяющая число моих нынешних соложников, - ноль. Всё в прошлом - и короны, и шпаги.
  - А о вас говорят, что к Антонио Пересу можно приложить те же слова, что и к Юлию Цезарю, - отпарировала я почти мгновенно. (Общее место для людей, искушённых в науке античности хотя бы поверхностно: "Муж всех римских жён и жена всех мужей"). - Верно ли говорят, что вы делаете для короля всё, о чём бы он ни попросил? И что оттого лишь он приблизил вас к себе куда теснее моего покойного супруга, который начинал при нём пажом?
  Вот так. Подкусили друг друга и разошлись. Никто из придворных не заметил за скрещёнными шпагами тайного сговора.
  Мы с первого мгновения испытали настоятельную необходимость друг в друге.
  Руй поведал мне на прощание некие подробности.
  На редкость везёт тому, кого ледяная болезнь схватывает сразу: он по крайней мере понимает, что с собой делать. Далее она проводит его через три стадии: условно гусеницы, хризолиды и имаго. Большинство подобно дону Симону: вынуждено успокоиться на первой стадии, ибо страшится или даже не подозревает об остальных. Избегает солнечного света, мучается от красной жажды, совершенствует сверхчеловеческие способности, запечатывает облик - и длит свой немалый век в тоскливом однообразии. Лёд оттого и лёд, что сковывает намертво.
   Поражённые медленным недугом, как правило, обречены. Но есть, как говорил мне Руй, и третьи: шаги льда в них медлительны почти так же, как в существах второго рода, однако мало-помалу преобразуют их, восполняя ущерб, чего нет и для первых. Ты среди этих счастливцев. Утверждайся. Иди вверх по ступеням.
  И, уже хрипя в агонии, пояснил, что для моих нужд более всего пригодна родная кровь, повязанная соитием или рождением дитяти. Впечатляюще и неясно.
  Думаю, он всё же меня любил, если потратил часть времени, годного для соборования и исповеди.
  А насчёт Тонио - не знаю в точности. Добивался с редким пылом - хотел, наверное, приблизиться к якобы мачехе, чтобы подавала умные советы. Но любить друг друга на общепринятый манер - нет, мы, пожалуй, такого не испытывали.
  Несколько позже стряслась история с Хуаном Эскобедо, настырным секретарём побочного братца Фелипе, тоже Хуана, но Австрийского. Эскобедо вымогал деньги на войну патрона в Нидерландах и Англии, а наш коронованный скупец не давал, справедливо полагая, что братец и так обойдётся. Или как-то иначе, не помню: кровные братья - по самой сути противники и соперники. Самое главное - сей секретарь догадался о нас. Может статься, обо мне одной: в Пересе он, как и всегда, видел блистательную заурядность.
  Хуан Большой умер от кишечной лихорадки, унеся в могилу свои амбиции и королевскую неприязнь. Хуана Малого пришлось кончать нам самим: верно думают те, кто считает - по тайному приказу короля, правильно - видящие в том нашу выгоду.
  Убедить Фелипе, что Эскобедо стал на дороге всем троим, не составило труда: король сам хотел от него избавиться, причем имел полное право заказать кому-нибудь из присных жизнь вассала. Другое дело, что такие царственные прихоти в наш просвещённый век желательно маскировать. Поручая исполнение самым верным и, главное, безропотным слугам.
  Антонио пришлось браться за дело четырежды. Три варианта события, бывших на слуху: Эскобедо отравили супом, застрелили из арбалета, прикончили кинжалом в двух шагах от дома Переса. (Помните, с чем я сравнивала мой взгляд?)
  Все три варианта стоят немногого. Мы всего-навсего вовлекли этого господина в беседу. Перес очаровал Хуана, как и раньше. Мне хватило пары мгновений, чтобы на добрую треть вычерпать сосуд, а прочее вышло как бы само. Человеческая плоть хрупка и подвержена многим случайностям.
  Моего как-бы-пасынка арестовали, несмотря на громкие заявления, что король Фелипе сам желал смерти Хуана Писчебумажного. Чернь, вначале требовавшая расследования кровавого убийства, негодовала теперь по поводу королевского произвола. Даровитый Лопе де Вега создал свой шедевр, пьесу "Звезда Севильи", где на мотив "Моего Сида" положил современную драму. Прихотливое сплетение мотивов: Эстрелья, та самая "звезда", в той же мере не похожа на Химену, невесту Сида Кампеадора, как я на Химену, что до благородного королевского мстителя, то и речи нет. (Жидковат оказался наш Тонио для обоих мужских прототипов. Достаточно было небольшого сеанса дыбы - и он начал сдавать всех дам, валетов и королей зараз.) Зато порочное королевское вожделение - к Эстрелье и, по аналогии ко мне, - прозвучало у дона Лопе в полную силу. Урок королям: не просите подданных пачкать руки, разгребая ваши проблемы, - худо будет.
  В данном случае отчего-то мне.
  С какой стати Фелипе так на меня взъелся, что упрятал в сырую и мрачную башню Пинто? Три версии: возревновал меня к бывшему фавориту, не пожелал дальнейшей огласки истинных причин истории с Эскобедо, угадал во мне истинную подстрекательницу и убийцу.
  На сей раз все три верны, однако не исчерпывают сути дела. Даже мельком не касаются, если по правде.
  Наш владыка открыл сезон охоты на Переса (впереди его ждала череда арестов и побегов) и уже готов был приговорить меня к сожжению - собственно, передать моё дело для расследования в Трибунал, откуда на костёр ведёт прямая дорога. Одновременно торная и тернистая. Per aspera ad astra, как говорят.
  Вот тогда я попросила о личном свидании.
  Король мне его дал, причём наедине: отчего не побоялся? Знал обо мне слишком мало или, напротив, куда больше, чем я сама? (В человеческом теле примерно триста унций жидкости. Меня едва не вытошнило с трети, а это даже не смертельная для человека доза. Прикончить короля я никак не сумела бы - и не видела смысла.)
  - Пепе, - сказала я. То было наше потаённое имя давних времён. - Ты ведь любил моего Руй Гомеса как свою душу. И его сынка Тоньо - нимало не слабее. И представь себе, у Святого Трибунала есть обычай допрашивать, прежде чем спалить до мелкой золы. Нам с тобой это ведь ни к чему.
  - Ты права, как всегда. Возможно, палачу ещё удастся отрубить тебе голову, не затупив меча, - ответил король. - А до того никаких пыток, унижающих достоинство - без малого королевы-матери Португалии? Я прав, так тебя титулуя?
  - Забегаешь вперёд, - ответила я. - Моя интрига с португальским наследством сорвалась. Тебя в этой роли и по кривой не обскачешь. На престоле моей младшенькой не бывать - разве что внучка его достигнет. Однако я вижу, что наш Диего будет вице-королём под твоей эгидой, мой Руй - маркизом Аленкер, мой Педро - архиепископом Гранады и Сарагосы, а младшая Ана...
  Тут я интригующе замолкла. Он заглотил наживку враз - куда быстрее, чем я рассчитывала. Теперь я думаю, не обхитрил ли король меня самую малость. Ибо Фелипе тотчас вопросил:
  - Любопытно, каким глазом ты это провидишь - тем, что сверлит меня словно бурав, или вечно скрытым повязкой?
  Тогда я демонстративно сняла украшение. И моё правое око, подобное ожившему рубину, - впилось в лицо собеседнику наподобие острого когтя.
  - Обоими, - ответила я. - Если ты не хочешь, чтобы моя голова заговорила напоказ в руке меченосца, устрой мне надёжный затвор.
  Он знал. Догадывался, что успокоить слишком живучую гусеницу-метаморфа может лишь надёжная оболочка, а сохранить - прохлада и сумрак.
  Я же действовала наугад, преследуя близлежащие интересы, но вот ведь имела в уме подобный исход. Ждала, когда можно будет на него вывернуть.
  Ибо нет запоров и оков нерушимее, чем налагает рука верховного владыки.
  Нет места темнее, чем под светильником.
  Кто из людей мог бы нарушить такое отшельничество?
  Когда меня увозили из Эскуриала под сильной охраной, толпа простонародья наседала на карету и вопила: "Карлица! Потаскуха! Ведьма!" Что наглядно показывало амбиции добрых мадридцев, если не возможности. Не то мои арагонцы: Переса они, напротив, защитили и спасли от заточения, суда и костра. Вопреки королевской воле.
  ... В крепости Пинто - блаженная тишина. Немного промозгло, чуточку мшисто, но всё учащающиеся приступы ледовой хвори это изрядно смягчает. К тому же со мной Ана, воистину прекраснейшее на свете создание. Меня укоряли, что я не сумела её прогнать и детство моей дочери будет загублено в тюрьме. Но такова была её воля - несгибаемая, в том она поистине моя наследница. Знала ли девочка, насколько целебны для матери её телесные соки, хотя бы малая их капля? Теперь знает. И великая Тереза Авильская знает: несколько раз приходило от неё слово тайного ободрения.
  ...Замок Санторкас - почти что роскошь, куда большая, чем мне потребна. Ана что ни день отлучается наружу - ей отыскали учителей, преимущественно духовного звания. Но это лучшие преподаватели Испании, а дочка моя по сути бесплодна. Как моя матушка, королева Исабель Французская и я сама, Анита может родить лишь по воле рока или, что есть то же, по несчастливому стечению обстоятельств. Моё исключение лишь подтверждает правило. Так что пускай уж делается монахиней, воплощает мою недоношенную мечту: Божья невеста иной раз носит меньше оков, чем мужняя жена.
  ...В Пастрану, моё новое узилище, явился красавчик Тоньо. Потускнел, сделался верным супругом (станешь, право, когда жена устраивает тебе побеги с переодеваниями и пиршеством для стражи). Судя по виду, проживёт немного - лет этак до восьмидесяти - восьмидесяти пяти от силы. Заразиться от меня так и не сподобился.
  Чтобы избавиться от его назойливости, пришлось разыграть комедию мотовства: хмурыми вечерами я стремя о стремя с Пересом наведывалась к старым знакомым, затевала азартную игру в кости или карты на всю оставшуюся ночь, иногда без затей швырялась золотыми монетами, самоцветами и дарственными. В ущерб сторожу моему Родриго, герцогу номер два, - что не могло не задеть его настоящего папочку. Когда в воздухе серьёзно запахло королевской опёкой, паладин вмиг ускакал назад. Перебраться через Пиренеи по пути Карла Великого и Роланда стоило нашему арагонцу немалых трудов.
   Надежда - последний осадок, выпиваемый нами со дна чаши горечи. Афоризм имени Антонио Переса. Вот пускай и осушает свою баклажку, сидя во Франции, предаёт Испанию тем и этим. Впрочем, с предельным участьем желаю ему всякого и всяческого счастья. Настрадался он по сути безвинно, ибо связался с бездушной стервой в моём лице.
  ...Наш дражайший Фелипе учредил специальный совет для охраны моего имущества и специальную камеру-клостер для меня. Как раз вовремя: резвиться уже явно не хватает сил - конечности деревенеют, кожа всё более напоминает каррарский мрамор, лицо - посмертную гипсовую маску. Когда забивали последнее окно, ведущее на волю, к палящему и испепеляющему дотла солнцу, я с трудом суетилась, делая вид, что противлюсь.
   ...Ана заходит раз в неделю. Хотела бы чаще, но готовиться к постригу в учёные монахини - дело ответственное. К тому же в ней прорезались дары: поэтический, как у клирика Гонгоры, и живописный. Наследница Софонисбы Ангиссолы, придворной художницы. А мне более ничего не надо ни от кого из людей. Даже алькальд Пастраны, Алонзо дель Кастильо, которому поручено меня охранять, сносится со мной не иначе как через особого чиновника, отчасти посвящённого в мои обстоятельства. Чиновнику не любопытно, отчего мои губы еле шевелятся, выпуская на свет (в кромешную тьму) слово за словом.
  ...Мне уже сильно за пятьдесят. Вся моя плоть - статуя, некий голем, в устах и груди которой, подобно дыму или туману, витает Божие слово.
  Ко мне вызвали врача - недоумки! Последних сил еле хватило, чтобы не пустить докторишку в мои запретные пределы. Нет, даже на самый порог дворца: не дай Боже, что-нибудь заподозрит. Моя дочь - босоногая кармелитка из наиболее уважаемых, и ей вовсе ни к чему слава колдовского отродья. А когда мой дух выйдет из отверстых уст - тело моё размягчится, сморщится и сразу одряхлеет, будто яблоко, принесенное с мороза, какие бывают у нас в горах. Невелика потеря: притяну к себе по частицам новую природную материю и вылеплю из неё свой юный облик - да что угодно! Ныне и могила меня не сдержит.
  Ана обещала молиться за меня и короля.
  Последняя, финальная триада. Филипп Второй Испанский умрёт, по официальной версии, от приступа подагры. По версии противников - заразившись люэсом от некстати подцепленной шлюхи, потому что весь он с ног до головы покрылся гнойными язвами. Моя версия - ему не повезло. Владыке пристало пить кровь своих подданных, но этого он не делал, вопреки клевете. Лишь пытался укрепить и расширить империю. Донельзя распустил инквизицию - это скверное дело, не спорю. Если бы выжила моя милая королева Исабель, если бы допустила меня до своей плоти... Но она так хотела родить инфанта - ведь это их королевский долг, рожать без ума и удержу. В наследниках теперь сын от другой, и этот третий Филипп от четвёртой по счёту жены будет куда мельче и дурнее своего папаши.
  Я так думаю, надо было Пепе осмелиться и запрятать себя в одну из бесчисленных келий Эскуриала, дворца-монастыря, который был задуман, сооружён и украшен прекраснейшими произведениями искусства именно для этой цели. Чтобы стать королевской защитной капсулой. Но мой друг был нерешителен. Дал заключить себя в узы королевских обязанностей - та же гибельная клетка из стальных обручей, право слово. Хотя - что это я? Никогда не было у него моей бунтарской силы, моей тяги к свободе вопреки всему. И защиты такой прочной он не удостоился, не удосужился обрести.
  Вокруг меня гранит, мрамор и лёд, да и я сама камень. Но камень можно обойти. Обрести крылья. Самой стать крыльями... Воспарить в вечность...
  Всласть налюбоваться на полотна Веласкеса. Стать Махой Франсиско Гойи и музой невероятного Сальватора Дали. Прочесть все стихи, пьесы и прозу великого галисийца, Рамона дель Валье-Инклана. Обратить в разумное облако, выхватив из-под самых пуль, нежного Гарсиа Лорку.
  Ну как, бьёмся о заклад, что у меня получится?
  
© Мудрая Татьяна Алексеевна
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"