В изначальном мире был один язык, объединяющий всех в один большой народ, и множество наречий, кои были присущи каждому из Живых. Слова в этих наречиях были сходны между собой и похожи на картинки, исполненные разными художниками и в различном цвете, но одинаковые по своей внутренней сути; на одну песню, что исполняют разные инструменты, но в едином узоре и ритме. Были эти знаки проще и сложнее, выполнены в подробнейших деталях или так просты, что их можно было приложить к десяти тысячам сходных вещей.
Оттого все земные создания могли понимать друг друга без произносимых губами слов.
Слово, однако, на то и слово, чтобы стать произнесённым. Кануть в центр озера и подтолкнуть волну, дабы расплеснулась на берега.
Жило тогда племя, которое воочию видело Слово, единожды павшее с небес и отгородившее племя от племени, и гордилось этим. Звали этих Ходящих Высоко - Жнецы и Вершители, Белые Тени или Дети Огня, ибо всё перечисленное было их неотъемлемым свойством. Как люди провожали и отпускали весь иной народ, Быстро- и Медленно-Живущий, так и Жнецы расчисляли по известным меткам конец прочих двуногих и становились Вершителями их судьбы, Исполнителями последнего желания. Белыми звали их, ибо подобной снегу виделась их кожа от рождения смуглому народу, Тенями - потому что не было в тех краях никого столь лёгкого на ногу, две их или четыре, или шесть, как у осы-целительницы, или восемь, как у паука, прядущего для трав и ветвей красивый покров. Детьми же Огня их считали, ибо жаркое пламя текло в их кровеносных сосудах и временами всходило на щёки и грудь, словно вечерняя заря на ветреный окоём.
Девушка Санмун собирала семена и коренья, как многие мужчины и женщины из её малого племени. В руках у неё была палка с концом, заострённым и обожжённым на огне, на плече - кожаная сумка для семян, за спиной крепкий глиняный сосуд в травяной оплётке: ибо огонь давно подчинился людям её рода и помогал им делать всякие полезные и красивые вещи. За лубяным поясом были два ножа из природного стекла. Ножи были подвешены на завязках, лезвия - искусно оббиты по краям и необыкновенно остры, хотя и хрупкие; оттого пришлось сделать для каждого дубовый футляр. Зачем требовались такие лезвия? Четвероногие Быстро-Живущие могли загнать и убить кого-нибудь из предназначенных им в пищу по закону, и шкура, мешающая им есть, шла в уплату тому, кто её снимет, вместе с жилами и добрым куском мяса.
Умелая добытчица была Санмун, несмотря на свои тринадцать лет. Но хороша ли собой - нельзя сказать вот так сразу. Красота родится не для всякого зрения. Совершенство можно отыскать и в уродливом, если вокруг ничего нет и нельзя сравнить. Но безобразие зачастую лишь синоним непривычного.
Итак, Санмун была по плечо самому высокому юноше племени. Осанка чуть сутула, руки и ноги длинны и худощавы, грудь крепка, лицо округло, лоб почти скрыт за шапкой блестящих кудрей чудесного вороного оттенка, надбровный валик невелик, сами брови густы, глаза словно щёлки, откуда вовсю брызжет смех, переносица вдавлена так, что круглые ноздри смотрят на зрителя второй парой очей, карие губы припухли, словно от сотни жарких поцелуев, и светятся между них крошечные клычки. Такими можно рвать сырое мясо, буде оно попадётся, и у мужчин зовутся они почему-то боевыми. Хоть утро в разгар осени было прохладным, а роса и вовсе ледяной, нага была Санмун, потому что ничего и никого не боялась. Лишь узкая полоса размятой коры опоясывала чресла да широкие ремни по временам прятали то один сосок, похожий на зрелую ежевичину, то другой.
И вся Санмун с ног до головы была цвета тёмного-претёмного мёда. Такой мёд мужи рода берут у смертоносных диких пчёл, не убивая их и не опустошая зимние запасы, отчего те их не жалят, но тихо слушают благодарственную песню.
Встретился ей на пути к дому Красный Лис Эболи* из рода Белых Теней. Кожа его была точно снег на вершине спящей горы, и телесный огонь, что просвечивал сквозь неё, своими языками вплетался в седую косу, достигавшую пояса: прядь белая, прядь рыжая. Наг был Эболи, словно очищенный от земли корень плодоносной мандрагоры; черты лица острей кремнёвого ножа, глаза круглы и жёлты, будто совиные, нос крючковат, клыки во рту прямы, а двигался он, словно бы ветром его носило. Хотя тихи и безмятежны дни осени в том краю и замирает он на время лишь для того, чтобы отдаться свирепым зимним бурям и дождям. Тогда люди прячутся в уютные каменные норы, обшитые изнутри мехом до середины стен, жгут костры, варят похлёбку из диких круп и кореньев, рисуют лето на сводах пещер и вплетают весну в ритмы своих барабанов и свистелок.
И узрел каждый из них редкую красу другого.
Тогда стала юная Санмун очень ровно и говорит Лису:
- Светишься ты словно костёр во мраке. Или только что взял жизнь кого-то из моих родовичей, или саму меня ищешь.
Надо сказать, что крепко-накрепко были сомкнуты её губы - для того, чтобы передать из головы в голову ряд картин, никакого шума не нужно.
- Беру я лишь то, что дают мне по доброму желанию и от всего сердца, - ответил Эболи. - Провожаю на ту сторону мира и стариков, и зрелых мужей, и юных женщин, и даже малых ребятишек, чья душа слишком робка для долгой жизни. Знаешь ты это. Однако тебя я не искал.
Облёк он это в одни лишь звучащие слова, но как-то так, что всё было понятно. И делал так дальше.
Отчего-то обиделась девушка Санмун и произнесла в уме следующее:
- Многие тёмные молодцы с широкими плечами ищут меня с тех пор, как отпраздновало племя мои первые крови. Только никому я не дарила своей девичьей алой влаги и не отдавала своей целокупности. Не подарю и чужаку из белого племени.
- Неужели я просил? - ответил Красный Лис. - Это меня просят, и вовсе не о таком. Слишком рано тебе, ни разу не зачинавшей и не родившей ни одного младенца, вязать все нити в один узел и рвать их. А если ты печёшься о своём житейском - так Слово, что в Центре Мира, полагает границы меж родом и родом, племенем и племенем Живущих, дабы не плодили химер и чудовищ. Границы эти неодолимы и режут почище твоего ножа.
- Разве их можно пощупать рукой, эти границы? - спросила Санмун. - И много ли они острей моего клинка и твоих зубов? Я и сама рождена на стыке ночи и дня, между солнцем и луной. Оттого зовут меня двойным именем: Сан - Солнце, Мун - Луна.
Не надо забывать, что, говоря, она всякий раз метила свои речи особым знаком, соединяющим оба светила, так что последняя фраза была лишней.
- Вот как? - спросил Эболи. - Значит, ты дитя вечера и плоть от плоти сумерек. Искал я себе невесту из моего племени, но все они куда светлее тебя и меня и боятся прикоснуться к моему рту даже пальцем - считают уродом.
А поцелуи в то время не были известны никаким земным племенам, кроме племени Вершителей, так что Санмун не поняла.
- Разве вы уводите за дальнюю грань и своих? - спросила она. Образ её был, как видно, расплывчат, и собеседник тому порадовался.
- Не навсегда, - ответил хитроумный Лис. - Но блаженство оттого ничуть не меньше. Попробуй - не стану я тебя кусать сверху.
Девушка подумала, что это он о своём рте и её шейной жиле. А руки её были заняты ношей, которую она то и дело подтягивала, чтобы не резала кожу. Спустила она ремни с обоих плеч и сложила вниз и плетёнку, и сумку, только пояс оставила. И поднесла к алым губам чужака тонкий смуглый палец с голубоватым ногтем.
- Какие жаркие! - сказала о них девушка. - Видать, много жизней ты сегодня выпил.
- Поверишь ли - ни одной, - ответил Эболи. - Оттого велика моя жажда к тебе.
Но даже не пододвинулся ближе - ни на тот самый палец. Оттого сделала это Санмун, прижав сосцы к его сосцам, и проговорила:
- Какие горячие - будто угли. Наверное, это пламя из твоих жил рвётся наружу.
- Не только пламя, - сказал Лис. - И велико моё страдание от того, что ты для меня запретна.
Руки же его приподняли девичью грудь и слегка отдалили от своей, касаясь словно крылом мотылька, отчего в кровеносные сосуды Санмун проник жидкий огонь.
- Кто смеет налагать на меня запрет? - воскликнула отважная девушка. - Ответь мне. Дотронься пальцем сначала до своих, потом до моих губ, и поглядим, в какие цвета окрашено и какими оттенками выведено это твоё запретное слово.
- И клыков не побоишься, которыми я пускаю кровь? - спросил Эболи.
- Нет, - покачала головой девушка.
- А вот я твоих боюсь, - ответил Красный.
И, говоря это, он положил ладони рук на узкие бёдра, препоясанные кинжалами, и сдвинул кинжалы вниз вместе с лубяной повязкой так, что пали они наземь. Но тут же отнял руки и снова отступил на шаг.
- Отчего боишься? - Санмун округлила свои глаза, так что и они сделались будто у юной совушки. - Разве ты не носишь похожего? О, и впрямь. Наши мужчины носят и выхваляются.
- Нет, я - не ношу, - рассмеялся Эболи. - Оно и есть я сам.
Ибо Светлые Охотники прячут свою мужскую снасть внутри тела, когда говорят с иноплеменниками о переходе, а без такой причины рядом с ними не больно-то появляются. Вот Санмун и не знала, о чём спрашивала и чем ей отвечали, пока Лис не вложил в её голову образ вместо прежних слов: уж сам-то Лис мигом догадался, что к чему. Но не успела понять - как уж и сомнений быть не могло, потому что орудий сделалось сразу два: в мозгу и в ложбине между её ног.
Это был язык, к которому люди темнокожего племени привыкают с детства, и нет в том для них стыда, ибо так устроена их натура.
Тогда улыбнулась девушка, глядя вниз и чуточку в сторону:
- Кто кого искусил переступить за грань Слова - ты Санмун или я Лиса?
- Никто, - ответил Охотник. - Грань по-прежнему внутри тебя.
Подхватил девушку обеими руками понизу бёдер, словно пушинку, и водрузил на свой член, и пронзил. И не было для неё обыкновенной боли первого соития - так силён и искусен был Светлый Охотник и так умел чаровать оба пола. Боль, как и кровь, вся в него впиталась.
Так поднимались они и опускались, колыхаясь, будто лодка-берестянка на волнах, опустошали себя и вновь наполняли - и не было для них больше радости, чем эта.
После всего, оказавшись на бренной земле, вздохнула Санмун:
- Не досталось мне праздника, которым у нас отмечают превращение девушки в женщину, но праздник этот всегда будет со мной. Другое куда хуже: первый мужчина никогда не входит в летнюю хижину женщины и не считается отцом-восприёмником даже первого дитяти. И ты не будешь.
А о том, что мужчина вообще причастен к зачатию, её племя не знало - хотя догадывалось.
- Однажды переступив порог, можно делать такое без конца, - сказал Красный Лис. - Знаю - не будет у меня никакой женщины помимо тебя, и останется мне лишь без конца продлевать мгновение.
- Тебе - но не мне. Нет в мире ничего длящегося, - ответила Санмун. И было это мудро, ведь она переняла ум другого и слила со своим так же точно, как соединились их сокровенные части и влага. - Любовь не вечна - оттого и способна дать счастье. И счастье мимолётно: каждой весной распускается новый цветок, всякая осень приносит свой плод. Но да будет и по-твоему, ибо я хочу того же, что и ты. Пока ты ко мне тянешься - я живу, когда моё тело истощится и увянет, а твоя любовь оттого иссякнет - уведи меня на ту сторону, как принято в вашем племени и нашем.
- Никогда я такого не сделаю, покуда жив, и останусь тебе верен, - произнёс Эболи словно клятву. А надо сказать, клятвы у Ведающих Слово тяжелы и равны делу.
Тут небеса разверзлись, и возникло между ними и землёй воплощённое Слово. Было оно таким:
- Оба вы нарушили закон и вновь породили хаос. Но женщина решила верно - ей Мы оставим смерть и дадим выкормить и взлелеять дитя двух племён. Тебе же лукавец, Мы сотворим тюрьму из всего сказанного тобой. Перед тобой раскинется Вечность - носи её как постылый плащ. Вечно будет пьянить тебя кровь, не утоляя жажды и не возрождая ни плоти, ни духа твоего. Ибо погаснет огонь в утробе твоей, и Солнце будет пагубой, и ночь станет временем охоты и совращения, как охотился и совратил ты при свете дня. И не будет тебе иного пути породить подобных себе, кроме как зажечь дымный огонь от чадного пламени.
- А дитя? - простонала женщина. - Оно же ни в чём не повинно, и не посмеешь - не сумеешь Ты ни покарать его, ни наградить.
- Ты сказала, - ответили ей. - Сын твой Петар** будет от Нас свободен, как не сможет более никто. Не понесёт он Проклятия Крови. От отца примет дар вечности, от тебя - дар смерти; от Эболи Хитроумного - приязнь к Охотящимся в Ночи, от Санмун Прекрасной - любовь к подёнкам-людям. Солнце и Луна станут ему роднёй благодаря твоему имени, что отныне сможет быть произнесено губами. Небеса будут его пристанищем, стволы деревьев и стебли трав - истоком, ибо он сродни ясному огню посреди леса. Судьба его будет словно коноплянка в руке, выбор его - сходен с кречетом, пущенным в полёт. Соединит он оба рода Живущих, меж которыми кладём Мы отныне клинок вражды, и сможет разрушать и созидать во всех мирах. Но произнесенные его губами слова будут в ушах других правдой и ложью в одно и то же время.
- Как такое может быть, - прошептала Санмун. - Поистине, Ты не проклял моё будущее дитя и не наградил.
- Да, но лишь такое положение дел истинно и целебно, - ответили ей. - В нём воздаяние за грех и возмещение ущерба. Ибо отныне воцарится меж Прямо Ходящими и остальным миром раскол, и никаких скреп не достанет, чтобы стянуть края раны. Но вышедший из твоих чресел обновит племя, и когда-нибудь вручим Мы ему власть над истинным Словом.
С тем закрылись небеса.
А с миром случилось то, что случилось: не стало кому провожать на ту сторону с честью, оттого и не приходила оттуда новая жизнь по одному желанию. По прихоти убивали и по пустому случаю расставались с жизнью, и не было ни для кого спокойствия на этой земле.
Тогда осмелились люди - и стали вырывать грубой силой то, что могло бы даться по доброй воле, насиловать вместо любви и нагромождать орудия, для изготовления коих нужны другие орудия, попусту тратя жизнь на то, чтобы держать неуклюжую пирамиду мира в равновесии. И доверялись словам, лишённым плоти, что сделало их самих одинокими.
Но Рай всё же стоял миллион лет и даже более того, а господство пустых слов - десятки тысяч, и память об истинном бытии не могла стереться в веках.
________________
ПРИМЕЧАНИЯ
* Эболи - от Эблис, дьявол. Сходство с принцессой Эболи и вирусом Эбола допущено абсолютно ненамеренно.
** Петар - имя главного героя романа "ППШ", Петра, к которому относятся все описанные в легенде характеристики. С евангельским Петром-Камнем имеет мало общего.