Аннотация: Сорди учат фехтовать по японской методе и ведут в пещеру по подземному ходу.
КОСТРЫ СЕНТЕГИРА
XIX
Утром Сорди разбудили давно не испытываемым образом: аккуратно поддев под рёбра носком сафьянового сапожка.
- Горнисты трубят подъём, - скомандовала Кардинена. - Ещё до завтрака, которого пока вовсе не будет. Ибо набитое брюхо к ученью глухо. Вот умыться рекомендую настоятельно. И даже тёплой водицей - зря, что ли, нагрела?
В руках ее он увидел две совершенно одинаковых трости из бамбука, слегка расщепленных по всей длине.
- Откуда это? И что?
- Представляешь, ходила лошадей кормит, а заодно проверить, не сбросили ли вчерашних попон, - и обрела. Это учебные мечи, куда более безвредные, чем строганные из дерева. Да ты не мешкай, а то я решу, что умываться тебе, неженке, неохота.
- Снова подарочек новоявленного капитана Немо?
- Похоже на то.
Сорди нехотя повернулся со спины набок и сел. Мимолётно мелькнула мысль о кофе в постель, но он побоялся, что его поймут вполне превратно. Тем более что сама Кардинена потребляла благородный напиток прямо с огня, когда он ещё пузырился сверху подобием тяжкой лавы.
А она уже подносила к его лицу миску с еле живой водицей и грубый полотняный утиральник.
- Вот, омывайся. Накидку, в которой ты накануне так славно выспался, можешь снять. А это - взять покрепче.
В его руках оказался солидный и как будто лакированный дрын.
- Нет, - резко сказала Кардинена. - Так ты не научишься ровным счётом ничему.
- Я полагал, в бою...
- Тогда, в поединке с Нойи, он нападал на тебя, и всё, что тебе приходилось делать, - это инстинктивно защищаться. То состояние сознания, которое ты обрел, позволило тебе достичь искомой цели. Ты не пытался победить -- это пустое, только стремился избежать конечного поражения. Но под конец в боевом азарте поражение и успех стали для тебя одно. А это существенно, ибо именно так проявлялось и закреплялось в качестве позитива негативное знание, что уже запечатлено в твоем внутреннем составе. Ты свободно и легко использовал ту технику, которая была тобой изучена. Что ты скажешь - я права?
- Наверное. Там, перед Статуями, я не видел перед собой никакого противника, который пытается меня ударить. Будто две половинки единого - разумное зеркало, что отражает само себя. Странно! Я слился с моим учителем, каждое его движение, каждую его мысль я прочитывал как свои. Интуитивно, бессознательно я знал, когда он ударит и как его ударить в ответ. Даже последний мой выпад, когда я разрубил Нойи плечо, был предрешён... Это было естественно, как дыхание или секс. Но его личные умения не передались мне, а лишь были позаимствованы.
- Хорошо сказано - особенно насчёт секса. Однако здесь нет никаких статуй: только ты и я. И сейчас я без их священной поддержки пытаюсь передать тебе то, что внутри меня самой. Никогда твоим не бывшее. Что же, не вышло с изнанки - попробуем с лица.
Она подвинулась к нему, держа трость в правой руке, плотно взяла за подбородок левой:
- Смотри прямо мне в зрачки и слушай. Ну да, это неловко, непривычно - вовсю пялиться на другого, однако человек европейского воспитания принимает подобное проще, чем благородный зверь и изысканный житель Востока, поэтому ты выдержишь.Ибо говорится так: большинство людей предпочитает смотреть в глаза противнику. В таком случае глаза должны быть уже, чем обычно, но разум - предельно широк. Зрачки должны быть полностью неподвижны: лишь тот, кто не уверен в себе, шарит взглядом по сторонам. Когда противник рядом, смотри так, если бы ты глядел вдаль. И тогда сможешь видеть не только его лицо его, но и всё тело, что позволит предугадать любой атакующий выпад с его стороны. Замечал ли ты такие взоры на тебе? Когда от них ты казался себе прозрачным? Не говори вслух, только вспоминай.
Это было куда хуже неприкрытого взгляда, подумалось ему.
- Считается, что существует два типа глаз: одни просто смотрят на людей и вещи, а другие смотрят вглубь них и проникают в их внутреннюю природу. Глаза первого типа не должны быть напряжены - чтобы видеть как можно больше. Глаза второго типа -- сосредоточены, дабы ясно различать разум противника. Проверь себя: мог ли ты по глазам прочесть разум другого?
Сорди не знал: иногда ему казалось, что да, но чаще внутри человека он натыкался на непроницаемую стену. Защищала ли она нечто стоящее или была воздвигнута вокруг неплодной пустыни?
- Эта способность изначальна, однако с самого начала захламляется умением говорить - малые дети обладают ею, но у них нет опыта, чтобы расшифровать прочитанное и тем более использовать, - продолжала Кардинена так же чётко. - Когда ты учишься управлять собой, тебе позволительно выразить своим взглядом предельную решимость, но остерегайся, чтобы не выдать свой разум. Видел ли ты, что за зрачками у человека, который глубоко погружён в себя?
Не пустыня, как у большинства, но пустота, хотел он сказать. Нечто неимоверно сосредоточенное, наполненное и в то же время парадоксально жаждущее наполнения.
- Слушай далее. Когда дух твой не замутнён, когда ты свободен от малейшей тени замешательства, тогда подлинная Пустота воплощена... Пустотой я называю то, что не имеет ни начала, ни конца. Обрести этот принцип значит не обрести этот принцип. Путь стратегии -- это Путь природы. Стоит лишь задуматься о вещах в широком смысле и выбрать Пустоту в качестве Пути, как Путь обратится в Пустоту. А теперь отвечай быстро и не раздумывая: есть ли в Пустоте нечто?
- Нет, иначе она не называлась бы так.
- Не развивай мысль, будь предельно краток. Есть ли в пустоте ты сам?
- Нет.
- Есть ли там я сама?
- Нет.
- Говорят ли там о жизни?
- Нет.
- Боятся ли смерти?
- Не знаю. Меня учили, что она и есть пустота.
- Не отвечай подробно. Не медли - позволь этому ответить за тебя. Есть ли там смерть?
- Нет.
- Видны ли там границы между тем и этим, этим и тем?
- Не видны.
- Правда. А теперь молчи и слушай дальше. Эти слова не мои и не твои, но вообще слова.
Кардинена поставила палку на пол и приняла по видимости небрежную позу, не отрывая глаз от Сорди.
- Если человек решился умереть и совершенно готов к смерти, а именно - мысль о смерти нисколько не приходит ему на ум и он о ней не думает, тогда в человеке пробуждается некая дотоле неизвестная сила. Эта сила сродни инстинкту зверя, интуиции не знающего речи ребёнка и позволяет совершать необыкновенные вещи. Чудеса, как сказано в притчах, начинают роиться вокруг него, он пьёт их и ест, дышит ими и попирает их ногами.
Сделала нарочитую паузу.
- Позволь всё-таки спросить. Меня учили, что жажда жизни - самый сильный инстинкт на земле, оттого и считаются априори безумными все самоубийцы. Но если всякое живое существо инстинктивно ненавидит смерть и избегает её, - как заставить сознание решиться умереть? Ведь даже в самый последний миг, когда гибель неизбежна, мы стараемся уклониться от неё. И умираем, лишь когда уже нет сил сопротивляться. И обречены помнить о смерти всю жизнь - в этом есть даже некая сладость и острота.
- Memento mori, говоришь. Недаром это изречение так прижилось на западе. Хотя коренные североамериканцы красного оттенка упирали на иной аспект: их любимое "Сегодня хороший день для смерти" означало в узком смысле возможность умереть со славой, в расширенном - абсолютную и радостную готовность сражаться. Ну да, суицид - ненормальность. Но где границы этому? Христианин, стремящийся в пасть аренному льву, доброволец на фронте, эпидемиолог, что ни год выезжающий "на чуму" - они-то кто?
- Герои и святые.
- Вот именно. Мало того. Человек, совершивший даже очевидное и безусловное самоубийство, показывает этим: в мире имеется нечто куда более ценное, чем жизнь.
- Верно, - ответил Сорди. Про бамбук, лежащий поперёк груди, он вообще забыл. - Но разве мы можем разрушить ту внутреннюю жажду жизни, которая существует в нашем бессознательном? Разве не приведёт это к разрушению?
- Почему - и чего именно? - Карди пожала плечами. - Когда мы избавляемся от сознательного желания жизни - это вовсе не значит, что в непознанной глубине души мы начнём стремиться к гибели. Разве индейцы и святые стремятся к уничтожению? Им просто хочется жить полнее и значительней. И животные тоже - лишь иначе. Не обладая сознанием человека, они желают утвердиться в том состоянии, в котором находятся, ибо не понимают иного.
- Но мы...Возможно, мы стремимся это состояние понять? Наше истинное? Истину о себе?
- Снова ты впадаешь в многоречивость. Но ты прав. Люди сознают своё стремление к жизни, это сознание порождает у них многочисленные размышления и предположения о жизни и смерти. В результате они не воспринимают всё так просто, как оно есть, а воображают или заблуждаются. В награду они получают страхи, тревоги и беспочвенные упования, душераздирающее ожидание конца - или надрывное желание подредактировать близлежащую жизнь. Когда мы избавляемся от подобных вещей и делаемся способны принимать жизнь такой, как она есть, разве не она сама печётся о нас куда лучше, нас самих? Так и иное. Устраняя из поля сознания своё понимание и саму мысль о смерти, фехтовальщик даёт возможность неосознаваемому выйти в область, до того заполненную лишь чепухой. Инстинкт самосохранения отнюдь этим не ущемляется - напротив, выходит из кокона и расправляет крылья. Не будучи обусловлен и отягощён ничем: ни толкованиями, ни рационализацией, - он действует независимо от фантазий, иллюзий, интеллекта и эмоций.
- Это и есть истина о себе самом?
- Истина в том, что ты свободен. Именно это, на самом деле, и делает нас свободными - когда ты превращаешь слова в свою плоть. А теперь крепко стань на этом - и сражайся!
Еще до того, как кончилась фраза, ее тростниковый меч повернулся в руках и ударил по его мечу с такой силой, что вдавил в грудную клетку. Сорди оттеснил оружие, повернув своё собственное таким приёмом, о котором не догадывался ни разу в жизни. Высвободил и нанёс ответный удар - на этот раз громкий звук бамбуковой трещотки поразил его мозг своей остротой. И выбил оттуда полузабытые слова:
- Когда скрещиваются два меча, бежать некуда. Хладнокровно двигайся вперед, подобно тому, как лотос невозмутимо цветет среди бушующего пламени, и с силой пронзи само Небо!
- Да, - рассмеялась Кардинена. - Я слышу. Ты слышишь.
Но нет - то было бы преувеличением. Уши его были глухи, уста - немы. Жизнь и смерть казались лишь грязной пеной на поверхности Истины. Сорди чувствовал, как кожа покрывается пупырышками, но не от холодного воздуха и проступившего на коже пота, а от насквозь пробивавшей тело дрожи. Разум его поднялся над жизнью и смертью, но тело пока не поспевало - не достигло гармонии с ним - оно пока не забыло себя.
"Но кто был это оно и это себя", подумал он косноязычную мысль,
Ибо в этом двуедином и безымянном теле, зацепившемся за себя с двух сторон крючками, уже не было мыслей - один восторг слияния. И единое знание, что лилось сплошным кровотоком. Ибо когда не только разум, но каждая пора кожи забывает о поединке, внутри существа не останется ничего, кроме воды и облаков. Вода же сильна и гибка: нет ничего сильнее и гибче воды, говорю я. И говорю еще:
В противоборстве стратегий следуй за противником. Атакуй, когда дух его даёт слабину; ошеломи и напугай, вызови его раздражение - и воспользуйся плодами. Если ритм его нарушился, воспользуйся кратким преимуществом. Навяжи ему свой собственный ритм и лад и резко измени, когда противник поддастся. Кричи во время поединка, чтобы поймать общую музыку и овладеть ею. Но ни в коем случае не кричи, когда замахиваешься длинным мечом: это действие принадлежит лишь тебе одному. Крайне опрометчивым с твоей стороны будет лелеять мысль о борьбе или победе, напоказ выставлять своё искусство, кичиться знанием приёмов - это погибель для фехтовальщика. Ибо истинный фехтовальщик переймет всё это из твоих рук и души: однако нет стыда в том, чтобы подарить это умение другу.
Ибо как твой меч и твоё мастерство в этот миг - это ты, так и твой соперник, твой друг - это ты, и между вами нет различия.
Удары сыпались градом, но на каждый тотчас находился ответ. Облако, думал он, то принимая удар наперекрест, то уклоняясь. Облако родом из воды, но куда легче и куда послушней принимает любую навязанную извне форму. Отражает её - послушно, как зеркало...
Ибо истинный разум человека должен уподобиться чистому, отполированному зеркалу, дабы никакие пятна, никакие цветы, плавающие в пустоте мироздания, не замутняли его способности отражать и видеть что бы то ни было: действительность или миражи, красоту внешнего обличья или тайну внутреннего состояния противника. Если разум-зеркало затуманен собственными переживаниями, надеждами, страхами, ощущениями и раздумьями, человек перестает ясно чувствовать то, что происходит вокруг него.
А я... я-то как чувствую?
И в тот же миг его - именно его, Сорди, а не кого-то другого - с жутким грохотом ударили по голове и сшибли наземь.
- Не велика беда, - смеялась Кардинена, роняя наземь свой тренировочный меч и поднимая противника. - Нельзя вечно пребывать в царстве белизны - приходится иногда в себя спускаться, хоть ты внутри и грязненек.
- Я осознал себя... - пробормотал Сорди, неохотно утверждаясь на ногах, подобных варёной лапше "соба". - Но чёрт меня задери, если я помню из этого хоть что-то. Уж больно силён был финал в твоём личном авторском исполнении.
- Так и должно быть, чудило. Зато теперь ты можешь взять карху, шпагу, катану, бокэн - и они вмиг заставят тебя вспомнить. И будет это подобно разрубанию весеннего бриза мгновенным высверком молнии. Конец видоизмененной цитаты. Зацени, что в процессе я поливала тебя сплошной самурайской классикой.
Он качнул головой из стороны в сторону, что могло означать и согласие, и недоумение.
Потом они второпях сготовили нечто условно съедобное и съели: Кардинена - с удовольствием, к которому примешалось чувство хорошо исполненного долга, Сорди - с уверенностью, что его сию минуту рванёт прямо на условно чистый пол.
А после мытья посуды они решили оттащить разбитые вдрызг и оттого ненужные спортивные снаряды вниз, а заодно полюбопытствовать с фонарём в руке и клинком у пояса, не наросло ли там что ещё интересное.
Но в конюшне были только темнота и тишина. Лошади бок о бок жевали запаренный овёс, глаза их слегка отсвечивали зелёным.
- Они что - как кошки или собаки? - поинтересовался Сорди.
- Нет. Просто эволюционировали в своём болотном лесу.
Сорди хотел спросить, какая-такая эволюция может произойти на протяжении одного-единственного поколения, но благоразумно воздержался: пустить в ход фантазию и домыслить показалось ему гораздо более перспективным.
- Страшновато, однако. Будто не кони, а львы... Или твои вампиры.
- Чудак. У них же глаза красноватые. Как у альбиносов, то же белорожденных. Я истинную белую масть имею в виду.
- Карди, между прочим. Давно во мне чесалась такая мысль: они же, твои знакомцы, где-то должны были прятаться среди дня? Здесь ведь не глухая тьма. Ты говорила про подземелье и ход, который может увести нас из западни. Был здесь цокольный этаж?
Она хлопнула себя по лбу:
- Вот ведь...Ну конечно. Умница. В городе я специально приказала уложить первый ряд на монолите, чтобы никому не подкопаться. А первый этаж был ради Грега и Римуса оборудован двойным световым шлюзом. И глубокие ниши прорезали в стенах, закрытые деревом. Постой - сейчас ведь наружная дверь - одинарная. Ищи особую облицовку: стальную, отделанную под камень. Швы! Швы как следует проверь!
Лучи фонарей заметались по стенам, заходили вверх-вниз. Сорди держал наготове свой нож. Лошади флегматично следили за суетой, поматывая головами и хвостами.
Отыскали щель, что извилистой ниткой тянулась по гранитной облицовке, они не скоро: по всей видимости, другие ниши, если они и были, кто-то замуровал наглухо.
- И как поступим? - спросил Сорди. - Простым лезвием отковыряем?
- Не может быть такой двери без рычага, - ответствовала Кардинена. - Точнее, без системы рычагов и противовесов. Иногда встречаются двери с кремальерой или штурвалом, но тут явно не последний случай.
- Они должны иметь возможность замаскироваться снаружи и легко открыться изнутри.
- Кто - двери? А-а. Ты их имеешь в виду. Лунники властвуют над любым замком и любым железом вообще. Имитируют с помощью силового поля самые сложные ключи, прочитывают код, а в особо тяжёлых случаях просачиваются: одно облако молекул через другое.
- Карди, я не требовал от тебя лекций. По-моему, тут должно быть нечто простое. Настолько простое, чтобы смог запомнить и повторить любой. Но такое, чтобы случайному человеку не наткнуться.
- Погоди. Стихи.
- Карди, ты что? Я имел в виду механизм.
- Который подчиняется голосу. Звукам и обертонам, - проговорила она необычным тоном. - Понимаешь, была такая песенка конных авантюристов и наёмников, донельзя дурацкая, которую мы сочиняли все вместе, вплетая в неё всех известных нам персонажей, и потом распевали на марше, раскачиваясь в седлах. Никто не мог сказать, сколько же в действительности там куплетов, но первый был такой:
Мы с гор спустились, чтобы к вам прийти
И навсегда остаться вместе с вами:
Комедианты Звездного Пути
С шальными ястребиными глазами.
Кардинена пропела это, приблизив губы к трещине. Совсем негромко.
Но дверь подчинилась. Издала лёгкий скрип и слегка подалась вперёд, а потом беззвучно отодвинулась в сторону.
Внутри начинались узкие, неровные ступени.
- Пойдем, - сказала она.
- Погоди. Это всё для тебя не новость? Откуда ты узнала?
- Ткнула наобум. Представила, кто и зачем наладил эти силки. И учти, следующего раза не будет - такие пароли меняются в произвольном порядке, который знает лишь хозяин.
- Кто - Волк?
- Я думаю, да. По крайней мере, за лошадьми он проследит, чтоб животинки не сдохли, пока мы ищем приключений на свою тыловую часть.
- Забавно. Но почему ты так сразу решила, что мы намереваемся их искать?
- Мы воины. А воину суждено следовать пути и исполнять свой долг. Если ему удастся это, то он сможет исчерпать собственную судьбу.
- Это ты о нас?
- Да.
- И о Денгиле?
- Безусловно. Он прирожденный одинокий хищник, и его карма тянется за ним шлейфом самой феерической из комет. Так что - спускаемся? Не знаю, как скоро двери надоест нас ждать.
- Спускаемся. Неужели я оставлю тебя одну?
Светильники были рассчитаны на сутки - пламя так же, как и многое в этом мире, несильно подвергалось ущербу. Сорди подумал ещё захватить бухту тонкой верёвки, но обнаружил таковую на гвозде у самого порога - по первому впечатлению, даже не подгнившую. Тут же, собранные в кучку, лежали такие же гвозди с крюком на самом верху.
- Захвати в карман парочку-другую этих костылей, - порекомендовала Карди. - Или они как-то по-другому именуются?
-Знаешь, вся точная терминология из меня куда-то делась. Я же был не более чем любитель. Но если увижу - сразу догадаюсь, к чему применить.
- Неважно. Шкуродёр нам проползать не надобно и нырять под воду - тем более: лошадей там явно не провести. А кто мы без них?
Лестница, по всей видимости выточенная водным потоком, показалась Сорди изрядно тесной и узкой, и он вновь посетовал в душе, что не спелеолог-профи. Тот, уж верно, восхитился комфортом спуска: даже голову не очень склонять надо, чего уж больше!
Внизу перед ними открылся коридор, рассеченный по всему обхвату естественными арками или рёбрами, что из него выпирали. Покрытый щебнем пол, из которого кое-где торчали углы сланцевых плит, создавал ощущение, что здесь не так давно - не более одного-двух тысячелетий назад - прокатилось нечто мощное и даже живое. Поток или гигантский червь. Возможно - крылатый.
А когда они сошли вниз и стали под своды колонн, лишь слегка напоминающих сросток сталактита со сталагмитом, но более того - круг окаменевших деревьев, переплетающих свои ветви и корни, - прямо перед ними открылся фантастический зал. Пол посередине был выровнен будто катком, оставившим после себя мелкую крошку, зато потолок терялся в облаке странных испарений: глыбы серого мрамора застыли в виде потёков, разводов, клыков. Медузы близ одной из стен составили незримо движущуюся гору, а далее виднелись занавеси, откинутые нездешним ветром, и струны арфы, на которой он некогда играл. Резные канделябры в два человеческих роста, окутанные коконом блистающей паутины и так же, как символ света в башне, свисающие из пустоты. Незаконная сказка. Театр подземелья. Сад неведомых богов. Всё здесь было исполнено внутренней силы и гармонии - и несоразмерно ни с кем из живущих.
Факелы отчего-то вспыхнули куда ярче - Сорди смутно подумал, что так ведут себя светильники перед тем, как совсем угаснуть. И тогда на дальней стороне зала увиделись многоярусные галереи, выделяющиеся на общем фоне пронзительной белизной. Они начинались там, где кончался живописный хаос, и опирались на него, как на нерукотворные столпы.
- Левосторонняя спираль, а не замкнутые круги, - вдруг сказала Кардинена самым прозаическим тоном. - За одним или двумя из здешних чудес Эблиса можно отыскать вход на этажи, а сами они переходят один в другой плавно и почти незаметно. По правую руку крипты, по левую - перила, сиденья, обтянутые бархатом, и вид на Залу Решений.
- Так она именовалась в твоих прежних жизнях. И ещё Зало Театра.
- Надо же, как ты стал догадлив - на лету мою мысль ловишь. Да, гуляло по верхам такое название с черноватеньким юмором: там же зрители находились. Одни сидели на скамьях, другие лежали в гробницах. Свидетели лицедейства. Любопытно, куда постаменты девались. Они же из пола вырастали - натуральные огранённые сталагмиты.
- Это отсюда ушли Статуи?
- Угм. Хотя не думаю, что совсем. Картина ж таки иная, чем помню. Не совпадает в деталях ни с одной из прежних. Вместо секретного лаза все круги пересекала широкая лестница, в ней было столько маршей, сколько уровней. Там, где ныне гуляет туман, в соприкасающейся в поверхностью точке, из которой по сути возник весь лабиринт Братства Зеркала, было отверстие, а в нём стальная диафрагма, вроде как радужка в глазе. Ее было можно привести в действие специальным механизмом, но вот что интересно: иногда она открывалась по своей собственной воле. Может быть, внизу, там, где теперь всякий сор, была потайная клавиша или плита. Даже я - и то не знала с полной определённостью. Тогда сверху срывался буквально каскад, водопад тёмно-голубого света. Это считалось наилучшим предзнаменованием. А вообще - дай-ка сядем и хорошенько поразмыслим.
- О чём?
- Видишь ли, тот же чёрный стратенский юмор обозначил некую распространённую ситуацию так: "два коротких, один долгий". То есть иногда возникает дилемма: выбрать ли тот путь, на который явно толкают, или другой, от которого напоказ удерживают. Это в условиях дефицита времени. И тогда ты, как правило, хватаешься за любое сомнительное приключение без оттенка показухи. Без необходимости решать сию же минуту. Дающее отсрочку и возможность хорошенько взвесить все "за" и "против". То есть это так тебе кажется, что без всего этого и со всем тем.
- Разве сейчас мы не взвешиваем варианты? Может быть, стоило бы поискать вход на галерею. Или даже ту секретную панельку. И вообще - продолжение подземного хода, который выведет нас за пределы зимы. А потом вернуться за лошадьми и необходимым снаряжением.
- Ученик, иногда ты почти гениален, но гораздо чаще до предела туп. Знаешь, кто были "Взыскующие Горнего Света" и "Предстающие перед Тергами"? Настоящее название Зала - "Зал Суда и Совета".
- И что с того?
- Да ничего. Кроме того, что нас, кажется, поимели... тьфу, посадили на самую верхушку той штуковины, что в просторечии называется "мужским трёхчленом". Как и собирались с самого начала. И, возможно, с прямой подачи Змея.
- И за что Совет будет нас судить?
- Не тебя: меня одну. За превышение власти и отступничество, мой чела.
И Кардинена подняла к его лицу руку без магистерского александрита.